Распад

11.

После долгого обсуждения Оскар и капитан Скаббли Би решили проникнуть в Луизиану тайно, соблюдая инкогнито. Кевин нагло врал местному Чрезвычайному комитету, что уезжает в вербовочную поездку. Сам Оскар официально даже не покидал Буну. Его заменял двойник — доброволец из Модераторов, с'удовольствием согласившийся переодеться и под видом Оскара провести время в шикарном гостиничном номере, притворяясь печатающим на лэптопе.

Для соблюдения конспирации они решили переправиться в Луизиану на сверхлегком самолете. Эти бесшумные и незаметные устройства были медлительны, непредсказуемы, опасны, вызывали тошноту и были лишены каких-либо удобств. Однако их было трудно засечь, и они спасали от застав и облав. Так как они управлялись с китайских спутников с помощью системы глобального позиционирования, то не было сомнения, что рано или поздно, но самолет прибудет чуть ли не на порог дома Фонтено.

Кевин и Оскар прибегли к глубоко мелодраматическому переодеванию — они оделись в костюмы воздушных кочевников. Они заимствовали летные костюмы у пары воздушных жокеев Модераторов. Костюмы с заклепками были сделаны из хлопкового фиброволокна. Они были снабжены защитными механизмами, украшены ручной вышивкой и сильно пахли пропиткой для кожи. Кевларовые перчатки, черные резиновые ботинки, большие, подбитые мехом защитные шлемы и небьющиеся летные очки завершали ансамбль.

Оскар дал заключительные наставления добродушному двойнику и втиснул себя в свою маскировку. Он стал существом другой цивилизации. Он не мог устоять перед искушением прогуляться по центру Буны в снаряжении кочевника. Результат его поразил. Оскар был очень известен в Буне, его скандальная личная жизнь была притчей во языцех, а отель, который он построил, стал местной достопримечательностью. Но во время его прогулки по городку в летном костюме, защитных очках и шлеме на него никто не обратил внимания. Окружающие просто скользили по нему взглядом, ни на миг не задерживаясь. Он был чужой.

Кевин и Оскар наметили отъезд на полночь, но Оскар опоздал. Его наручные часы работали со сбоями. Он приболел, и высокая температура заставила начинку из мышиных мозгов отсчитывать время быстрее. Оскар был вынужден повторно установить часы, как инструктировала его Грета, по солнечному свету, но что-то испортил, и теперь они отставали. Он вышел поздно, и ему потребовалось гораздо больше усилий, чем он ожидал, чтобы подняться на крышу Коллаборатория. Он никогда прежде не был на крыше Лаборатории. Угрюмой и темной февральской ночью снаружи, было пугающе ветрено, дорога казалась бесконечной и утомительной.

Продрогнув до костей, он наконец добрался до самого верха Коллаборатория, но погода начала меняться к худшему. Кевин уже благоразумно отчалил.

Встревоженная его опозданием команда Модераторов помогла Оскару погрузиться в самолет, и он тут же стартовал.

Первый час прошел довольно хорошо. Потом над Гринхаусом он попал в штормовой фронт, идущий в сторону угрюмого Мексиканского залива. Его сильно снесло к Арканзасу. Считывая показания тысяч допплеровских радаров, умное и крайне дешевое небольшое транспортное средство без устали сновало вверх и вниз, приспосабливаясь к перепадам температуры и переменам ветра, однако с упорством придерживалось назначенного курса. Оскар, вконец измотанный болтанкой, в какой-то момент отключился и в бессильном забытьи как мешок повис на летных креплениях.

Впрочем, для машины это не имело никакого значения. На рассвете Оскар уже трясся над дождливым болотом протоки Техе.

Техе была длиной сто тридцать миль. Эта тихая протока когда-то — приблизительно три тысячи лет назад — была главным руслом реки Миссисипи. В начале двадцать первого столетия, во время одной короткой, но катастрофической весны, Техе, ко всеобщему ужасу, опять превратилась в главное русло Миссисипи. Дикий разлив снес дамбу Гринхауса, слизнул покрытые мхом дубы, очаровательные дома плантаторов времен Гражданской войны, съеденные ржавчиной сахарные заводы, мертвые нефтяные платформы и все остальное, что встретилось на пути. Наводнение разорило города Бро-Бридж, Сент-Мартенвиль и Нью-Иберия.

Долина Техе всегда была миром в себе, болотистой страной, отличной от равнин западного берега Миссисипи, где выращивали рис. Разрушение дорог и мостов и последующее огромное расширение худосочного болота вновь вернули Техе в состояние полусонной влажной тишины и забвения. Ручей Техе превратился в одно из самых диких мест Северной Америки.

Трясясь на снижающемся самолете, Оскар бросил быстрый взгляд на новое местожительство Фонтено. Бывший федеральный агент выбрал себе жилье в деревне, состоявшей из разбросанных в беспорядке металлических домов-трейлеров, которые были поставлены на бетонные столбы и окружены надворными постройками и дешевыми генераторами на топливных ячейках. Это была готика американского юга — трущобы для рыбаков, водный лабиринт деревянных доков, заросли лилий, пластиковые лодки-плоскодонки. Розовая заря оттеняла темно-зеленые воды протоки.

Оскар приземлился с впечатляющей точностью — : прямо на покатую крышу деревянной лачуги Фонтено. Аппарат стремительно кувыркнулся вниз и упал на землю с хрустом, похожим на звук ломаемых костей. Компьютерный мозг самолета заставил его биться в судорогах, швыряя Оскара из стороны в сторону.

К счастью, Фонтено быстро прихромал из лачуги и помог Оскару усмирить разбушевавшийся механизм. После множества проклятий и усилий они наконец сумели расстегнуть крепления и освободить Оскара. Они умудрились даже сложить аппарат до размера большого каноэ.

— Это действительно ты! — сказал Фонтено, пыхтя и хлопая Оскара по плечу. — Где ты раздобыл этот дурацкий шлем? Ты жутко в нем выглядишь!

— Да, это я. Ты не видел моего телохранителя? Он должен был прилететь раньше.

— Проходи внутрь, — сказал Фонтено.

Фонтено был не тот человек, чтобы жить в металлическом трейлере. Его лачуга была построена из настоящего дерева: старый кедровый сруб, обшитый досками, серая деревянная кровельная дранка на крыше и замысловатые переплетения свай внизу, напоминающие гигантскую паутину. Старую лачугу в свое время переместили поближе к берегу и не так чтобы очень уж аккуратно собрали на новом месте. В просевшем полу зияли здоровенные щели.

В деревянной комнате Фонтено стояла плетеная мебель, висел большой крепкий гамак, а также находились крошечный холодильник и внушительный арсенал рыбацкого снаряжения. Рыболовные устройства и механизмы были выстроены в ряд вдоль задней стены лачуги. Одержимый военной аккуратностью Фонтено разместил их в отдельных шкафчиках. В ближнем шкафу красовалась целая коллекция блестящих искусственных приманок: извивающиеся батареечные устройства, ультразвуковые мигалки, вращающиеся блесны, источавшие феромоны червей воблеры.

— Одну секундочку, — сказал Фонтено, с шумом и треском втискиваясь в тесную заднюю комнату. У Оскара было время, чтобы оглядеться и заметить сильно потрепанную Библию и внушительную груду порожней тары из-под пива. Тут Фонтено вновь появился, таща на буксире Кевина. Кевин был тщательно связан и с кляпом во рту.

— Ты знаешь его? — спросил Фонтено.

— Да. Это мой новый телохранитель.

Фонтено опустил Кевина на плетеную кушетку, которая громко затрещала под его весом.

— Слушай. Я тоже знаю этого парнишку. Я знал еще его папу. Папа имел обыкновение управлять компьютерными системами для правого ополчения. Тяжеловооруженные белые парни, с твердым взглядом и плохой стрижкой. Если ты нанял сына Гамильтона, чтобы он охранял тебя, ты, должно быть, потерял голову.

— Если быть точным, не я нанимал его, Жюль. Технически говоря, он — федеральный служащий. И он обеспечивает не только мою персональную безопасность. Он работает в системе федеральной безопасности.

Фонтено полез в карман заляпанного грязью комбинезона и вытащил рыбацкий перочинный нож.

— Даже и знать не хочу. Меня это больше не волнует! Теперь это не моя проблема.

Он разрезал клейкую ленту и освободил Кевина, напоследок одним рывком вытащив кляп.

— Извини, парень, — пробормотал он. — Мне, очевидно, следовало поверить тебе.

— Никаких проблем! — сказал вежливо Кевин, потирая липкие запястья и закатив глаза. — Это со мной не впервые!

— Я давно уже отошел от всего этого, — сказал Фонтено. — Здесь такая тихая жизнь, я — вне пределов досягаемости. Мальчики, вы, наверное, хотите есть?

— Превосходная идея, — поддержал Оскар. Мирная общая трапеза была то, что нужно. За любезной улыбкой Кевина скрывалась искренняя любознательность — взглядом он примерялся, какой удар ножом будет смертельным для Фонтено.

— Немного закуски, — сказал Фонтено, отступая к походной газовой горелке в углу. — Что Бог послал.

Оскар задумчиво наблюдал за Фонтено. Тот был занят приготовлением завтрака. Вид у него был утомленный и огорченный. И вдруг Оскара осенило. Фонтено только пришел в себя после многолетней работы секретным агентом. Призрак проклятой работы наконец отпустил Фонтено и потерял над ним свою власть. Так бывает, когда болезнь отступает от наркомана, пристрастившегося к героину. Но мертвая хватка, что держала его на протяжении долгих лет, мало что оставила самому Жюлю Фонтено. Теперь это был одноногий рыбак на задворках штата Луизиана, преждевременно состарившийся.

Каюту заполнили резкие запахи горячего перечного соуса. У Оскара, ставшего чувствительным к запахам, тут же потек нос. Он поглядел на Кевина, который, замкнувшись в себе, сидел, отдирая прилипшие клочки ленты с запястья.

— Жюль, как рыбалка?

— Это рай! — сказал Фонтено. — Большие ланкерсы действительно любят глубокие места под Бро-Бридж. Ланкерс питается донным планктоном.

— Я не слыхал о такой рыбе. Что это за «ланкерс»?

— О, местные деятели, что занимались рыбоводством, вывели ее уже давно. Наводнения, отравления и все прочее вытеснили местную рыбу. Техе вся заросла морскими водорослями, примерно как в этом гигантском Мертвом пятне в Заливе. Ну вот, они создали ланкерса, это рыба-пылесос. Большая зубатка с генами тилапии. И ланкерсы выросли большими. Чертовски большими! То бишь это четыре сотни фунтов весу и глаза, как бейсбольные мячи. Видишь ли, ланкерс бесплоден. Он ничем не занят — только ест и растет. Мальчики из Лаборатории подправили ДНК — усилили гормоны роста. Теперь некоторым из тех мальков уже по пятнадцать лет.

— Довольно опасное использование биоинженерии.

— О, ты не знаешь Зеленого Хью! Это далеко не все. Хью очень активно занимался проблемами окружающей среды. Луизиана теперь стала просто другим миром.

Фонтено приготовил завтрак — устричный омлет и кусочки угря с ядреным рисовым соусом. Соус был не просто острым, а невыносимо острым. Фонтено относился к перцу так, будто считал его основой жизни.

— Изобретение ланкерсов было чрезвычайной мерой. И она сработала. Здешняя протока могла бы превратиться в сточную трубу, а сейчас в ней водятся окуньки. В лес вернулись бурые медведи, в ручье растут водные гиацинты. Даже появились кугуары. Все это не совсем естественная среда, но уже кое-что. Вам налить еще кофе, мальчики?

— Спасибо, — ответил Оскар, который вылил свою первую чашку в щель в полу. — Я должен тебе кое в чем признаться, Жюль. Я беспокоюсь за тебя. Ты ведь как-никак в самом сердце владений Хью. Боюсь, как бы они не решили прийти по твою душу просто потому, что ты работал на сенатора.

— А-а, это! — Жюль сжал челюсти. — Тут ошива-лись какие-то ребятки в полицейской форме, которые хотели со мной побеседовать. Так что пришлось достать свой федеральный «Хеклер и Кох» и популярно объяснить им, что если я увижу их еще раз, то разряжу его в их задницы. Этого оказалось достаточно.

— Хорошо, — заметил Оскар, нерешительно ковыряя вилкой омлет.

— Знаешь, что я думаю? — спросил Фонтено. Оскар впервые видел, чтобы Фонтено был столь словоохотлив, но, очевидно, уйдя в отставку и сидя у ручья, старик просто маялся от одиночества.

— Люди изменились. Они привыкли ходить бизоньими тропами, они больше не носят тугие крахмальные галстуки. Это все из-за распространившихся по стране пестицидов и гормональных отравлений. И вы получили теперь полный набор болезней от загрязнения среды — аллергию и насморк, как у яппи…

Оскар с Кевином обменялись взглядами. Было совершенно непонятно, о чем толкует Фонтено. Старик тем временем продолжал.

— Американцы больше не живут в окружении естественной среды, они даже не подозревают, до чего это замечательно — жить, пока еще ничего не загрязнено и не отравлено. Миллион диких цветов и разные виды растений и жучков, которые здесь с незапамятных времен. Когда я был мальчишкой, здесь водились марлины! Вот вы, вы даже не знаете, что такое марлин.

Со стуком открылась входная дверь. Появилась чернокожая женщина средних лет, несущая большую сумку, полную жестяных банок. На ней были резиновые ботики, грубая полотняная юбка, блузка с крупным узором из тропических цветов. Голова повязана платком. Она вошла в дом, не сразу заметив сидящих там Оскара и Кевина, и быстро заговорила с Фонтено на креольском диалекте.

— Это Клотиль, — сообщил Фонтено. — Моя экономка.

Он встал, торопливо убирая пустые банки из-под пива и что-то говоря ей по-французски.

Клотиль бросила на Оскара и Кевина неодобрительный взгляд и начала читать нотацию своему нанимателю.

— И это твой шеф безопасности? — прошипел Кевин. — Эта старая развалина?

— Да. Он был прекрасным работником.

Оскар не отрывал взгляда от Фонтено и Клотиль, очарованный разыгрывавшейся у него на глазах сценкой. Они танцевали менуэт, в котором переплетались те расовые, тендерные и экономические противоречия, которые были ему близки. Было очевидно, что в данный момент Клотиль — главный человек в жизни Фонтено. И Фонтено восхищается ею. В ней есть что-то, чего он страстно желает и не может получить. Клотиль, по-видимому, жалеет его, с усердием на него работает, однако никогда его не примет как своего. Они достаточно близки, чтобы болтать, даже заигрывать друг с другом, но во всем этом есть какая-то трагедия, которая с ними навсегда. Какая-то отравляющая мини-драма, столь же далекая от Оскара и Кевина, как драма театра кабуки.

Оскар чувствовал, что пребывание в доме Фонтено Кевина и его самого не лучшим образом характеризует Фонтено в глазах женщины. Оскар посмотрел на свои забрызганные грязью рукава, перчатки и каску. И вдруг испытал пронзительное, идущее до самой глубины ощущение острого культурного шока.

В каком странном мире он живет! Что за странные люди вокруг — Кевин, Фонтено, Клотиль, да и сам он — в грязном маскировочном наряде. Вот они сидят здесь, завтракают, убирают в доме, в то время как исчезают принципы их моральной вселенной, постоянно меняются правила игры. Что-то плывет от центра к периферии, что-то, напротив, движется к центру, а некоторые части и вовсе выходят за пределы обычного мира. Сколько раз они с Фонтено сидели и завтракали, потом просматривали новые клипы, готовя предвыборную стратегию и выбирая куски канталупа. И все эти светлые годы уже позади.

Клотиль решительно прошла в глубь дома и забрала тарелки у Кевина и Оскара.

— Я не хочу путаться здесь под ногами, пока ваша домоправительница занимается делом, — любезно произнес Оскар. — Может быть, мы лучше пока прогуляемся и обсудим те вопросы, ради которых приехали сюда?

— Хорошая мысль, — обрадовался Фонтено. — Конечно. Пойдемте наружу.

Они вышли вслед за Фонтено через скрипящую дверь и спустились по деревянным ступенькам.

— Здесь живут хорошие люди, — произнес Фонтено, осторожно оглядываясь через плечо назад. — Они такие настоящие.

— Я очень рад, что у тебя сложились хорошие отношения с соседями.

Фонтено торжественно кивнул:

— Я хожу на мессу. Местные жители организовали по соседству небольшую церковь. Читаю священные книги… Раньше на это не хватало времени, а сейчас мне хочется найти что-то, что придавало бы смысл всему. Настоящий смысл.

Оскар промолчал. Он не был религиозным человеком, хотя на него всегда производили впечатление длинные политические речи иудео-христиан.

— Жюль, расскажи нам о гаитянском поселении.

— А чего рассказывать? Черт, зачем попусту говорить! Лучше поедем, посмотрите сами! Мы возьмем мой хавви.

Хавви — катер на воздушной подушке — стоял внизу рядом с домом. Это было очень дорогое блюдце-амфибия с непробиваемой пластиковой обшивкой, работающее на спиртовом горючем. Оно все провоняло рыбой, а блестящая обшивка корпуса была там и здесь покрыта чешуей. Выбросив рыбацкие снасти, они все втроем сумели пролезть внутрь, хотя Кевин втиснулся с некоторым трудом.

Перегруженный хавви с громким фырчанием заскользил вниз по протоке. Затем под ними захлюпали заросли лилий, издавая звуки, как будто кто-то полощет горло.

— На этой посудине очень удобно ловить рыбу, — заявил Фонтено. — Хотя люди здесь и посмеиваются над моей большой машиной, но она очень удобна, и я могу передвигаться куда захочу.

— Я правильно понял, что эти гаитяне очень религиозны?

— А, да, — кивнул Фонтено. — У них был лидер, там, на старом месте, где они жили. Потом он их вывел оттуда, как Моисей, а при новом режиме этого парня, конечно, застрелили. Потом они начали творить страшные вещи с его сторонниками, и это вроде как всерьез обеспокоило «Международную амнистию»… Однако… в сущности… никому нет до них дела. Понимаете? Какие-то там гаитяне!

Фонтено убрал руки с руля.

— Кому нужны гаитяне? Затоплены почти все острова. Гаити ушел под воду, так это общая проблема подъема уровня океана. Но Хью… Хью принял близко к сердцу, когда убили этого харизматического лидера. Хью входит во французскую диаспору. Он пытался что-то провернуть через государственный департамент, но у них своих дел по горло. Так что в один прекрасный день Хью просто послал на Гаити рыболовецкий флот и вывез их всех оттуда.

— А как он добился для них виз?

— А его это не волновало. Послушай, ты должен понять, как обычно действует Хью. Хью всегда делает одно, два, три, четыре дела одновременно. Он дал им убежище. Соляные копи. В Луизиане огромные соляные копи. Там этой соли — больше Эвереста. Копи заброшены уже сотню лет. Там прочные своды, огромные пещеры размером с городское предместье, с потолками высотой в тысячу футов. В наши дни никто не добывает соль. Соль нынче дешевле пыли на дорогах благодаря опреснителям. Так что соль из Луизианы больше никому не нужна. Мертвое производство, как добыча нефти. Мы вырыли эти огромные пещеры, вывезли из них соль, и что осталось? Осталась пустота. Огромные пещеры глубоко под землей. Ну и как их можно теперь использовать? Да, одним только способом — как укрытие, потому что никто не найдет вас под землей. Никакая спутниковая связь. Хью разместил там гаитян, приверженцев этого культа, в одной из огромных пещер — они там уже два года. Он держит это в секрете, так же как и другие свои подземные проекты. Как разработки, связанные с генетикой, — гигантский сом, топливные дрожжи, целакант…

— Целакант? — спросил Кевин.

— Живая ископаемая рыба с Мадагаскара, сынок. Она древнее динозавров. У нее генетика, каку рыбы с другой планеты. Простая, жесткая и примитивная. Вы нарезаете кусочки прошлого и вставляете их прямо в середину следующей недели — вот рецепт, который изобрел Хью для приготовления похлебки будущего.

Оскар стряхнул брызги со своего непромокаемого летного костюма.

— Значит, он так странно вел себя с гаитянами неспроста. Ему они нужны для какого-то будущего пилотного проекта.

— Ага, и знаешь что? Он прав.

— Кто, Хью?

— Угу. Хью чудовищно ошибается во всяких мелких вещах, но у него верный нюх на будущее. Видишь ли, у Луизианы в самом деле есть будущее. Скоро весь мир станет похожим на Луизиану. Моря поднимаются, а Луизиана и так всегда была огромным болотом. Мир будущего — это одно огромное жаркое тепличное болото. Полное полуобразованных небритых людей, которые не говорят по-английски, но не забывают рожать детей. Плюс они до ужаса боятся биотехнологий. Вот на что будет похож будущий мир — не только Америка — весь мир. Жаркий, влажный, старый, хитрый, полузабытый, полуразрушенный. Начальство продажно, все приложили к этому руку. Это ужасно, ужасно даже думать об этом! — Фонтено неожиданно усмехнулся. — Но знаешь что? Это можно пережить, в этом можно выжить! Хорошая рыбалка! Прекрасная еда! Красивые женщины и настоящая музыка!

Им понадобилось два часа, чтобы добраться до лагеря беженцев. Путь катера пролегал среди зарослей камыша, охвативших длинные отмели посреди черной топи. Лагерь гаитян был расположен на островке, куда можно было добраться только на самолете или на вездеходе-амфибии.

Они причалили к берегу, выгрузились и двинулись через заросли травы, доходившие до колена.

Оскар ожидал самого худшего: колючей проволоки, охраны, прожекторов, злых собак. Но деревня эмигрантов с Гаити вовсе не походила на укрепленный лагерь. Это был скорее ашрам, маленькая пустыня для удалившихся от мира религиозных подвижников. Это было тихое сельское поселение с чистенькими, чуть не до белизны выскобленными домиками.

В поселке, должно быть, жило шестьсот — семьсот человек, причем большинство из них были дети. Здесь не было ни электричества, ни водопровода, ни спутниковых тарелок, ни дорог, ни машин, ни телефонов, ни самолетов. Здесь было очень тихо, если не считать доносившихся издалека песнопений, чириканья птичек и редких ударов топора или стука маслобойки.

Никто никуда не спешил, каждый, по-видимому, был занят делом. Эти люди жили в доиндустриальном ритме. Они буквально жили на земле — не уничтожали ее, превращая в жидкую грязь, а вскапывали ручными орудиями. Они занимались древними ремеслами, представление о которых можно было составить только по картинам и музейным экспонатам. Оскар читал об этом и видел в документальных фильмах, но никогда еще не наблюдал в реальной жизни. Примитивные архаичные обычаи, такие как ручная ковка или прядение пряжи.

Ухоженные садовые участки, множество компостных куч, черные груды земли, пахнущие лесом. Туземцы разводили кур. Куры все были генетическими клонами. Вся имевшаяся у них домашняя птица была одной и той же курицей, только в разных возрастных периодах.

Кроме того, они держали множество клонированных коз. Упрямые бородатые создания с дьявольской мордой, ницшеанские супермены из козлиного народа, бродили вокруг целыми стадами. Здесь были вьющиеся лозы стручкового гороха, высоченная кукуруза, большие бамии, огромных размеров желтые тыквы, гигантский бамбук, посадки сахарного тростника.

Кое-кто из местных жителей занимался рыбной ловлей и, должно быть, недавно выловил устрашающую рыбину, чей скелет с костями толщиной в руку сейчас лежал на деревянном, размером с автомобильный радиатор, блюде.

Жители небольшой коммуны носили домотканую одежду. Мужчины были одеты в соломенные шляпы, рубашки на пуговицах без воротников и полотняные брюки. На женщинах были длинные платья, закрывавшие лодыжки, белые фартуки и шляпы с широкими полями. У всех был доброжелательный, но отстраненный вид. Похоже, никого из них не беспокоил приход гостей, они полностью ушли в свои ежедневные дела. Однако небольшая группка детей окружила троих чужаков и следовала за ними, хихикая и посмеиваясь.

— Не улавливаю, — признался Кевин. — Я думал, мы найдем здесь нечто, напоминающее концентрационный лагерь. А местные люди, похоже, вполне довольны своей жизнью.

Фонтено неохотно кивнул:

— Да, это сделано специально, чтобы производить приятное впечатление. Это проект Хью. Обеспечивающее себя фермерское хозяйство. Вы поддерживаете производительность за счет улучшенных сортов кукурузы, усовершенствованных видов животных. Но никакого топлива, никакого углекислого газа. Может быть, они когда-нибудь смогут вернуться на Гаити и научить потомков жить так же.

— Это не сработает, — заявил Оскар.

— Почему? — удивился Кевин.

— Потому что голландцы уже много лет пытаются наладить такое же хозяйство. Всем людям, живущим в индустриальной эпохе, кажется, что они могут заново вернуться к сельской жизни, держа народ в счастливом и невежественном состоянии. Но это не работает. Потому что так жить чересчур скучно.

— Да, — подтвердил Фонтено. — Это как раз то, что не укладывается у меня в голове. Они должны были бы столпиться вокруг нас, выпрашивая денег или батареек для радио — как это обычно бывает. А эти — они вас даже не замечают. Вот, прислушайтесь. Вы слышите эти звуки в отдалении, будто неясное бормотание?

— Песнопения? — спросил Оскар.

— Да, они поют религиозные гимны. Но в основном они просто молятся. Все: мужчины, женщины, дети. Они все время молятся. Я имею в виду ВСЕ время, Оскар.

Фонтено помолчал.

— Видишь ли, сюда время от времени забредают разные люди со стороны — охотники, рыбаки… Я слышал, что они рассказывают. Они считают этих гаитянских туземцев истинно религиозными людьми, кем-то вроде гаитянских вуду. Но это не так. Видишь ли, я работал в Секретной службе и хорошо разбираюсь в людях. Мы все там немного психоаналитики. Так вот, мне приходилось работать с разными сумасшедшими, с беснующимися толпами и вообще с людьми, которые не в своем уме. Вот потому я могу сказать совершенно точно, что у этих гаитян что-то с головой. Это не психоз. И они не наркоманы. В этом есть что-то от религии, но это не просто религиозность. С ними что-то сделали.

— Нейровоздействие? — спросил Оскар.

— Ага. И они сами знают, что они другие. Они знают, что с ними что-то произошло, пока они были в этих соляных копях. Но они считают, что им было священное откровение. Дух вошел в них, — они называют это «вторым духовным рождением» или «вновь рожденным духом». — Фонтено сдвинул шляпу и вытер пот со лба. — Когда я впервые обнаружил это поселение, я провел здесь много времени, толкуя с одним из местных. Его зовут Папа Кристоф. Он у них что-то вроде лидера или по крайней мере спикера. Этот парень местная шишка, потому что он на самом деле знает, в чем тут дело. Видишь ли, дух на него подействовал не совсем так, как на других. Кстати, на детей это вообще не действует. Дети остались нормальными. А вот взрослые все время что-то бормочут, глаза у них сияют. И у них появились свои апостолы, вроде этого Кристофа. Мудрецы.

Оскар и Кевин быстро посовещались. На Кевина речь Фонтено произвела большое впечатление. Ему вообще не нравилось находиться в толпе чернокожих посреди непроходимого леса. В голове тут же возникали мысли о каннибализме и тому подобном. Белые… белые никогда не смогут привыкнуть к положению расового меньшинства.

Но Оскар был непреклонен. Раз уж они добрались сюда, им следует непременно побеседовать с Папой Кристофом. Фонтено наконец нашел его — в одном из белоснежных домиков в конце деревни.

Папа Кристоф был старым человеком, голову его украшал шрам от удара мачете. Обвисшая кожа и сгорбленная осанка свидетельствовали о сильном недостатке витаминов. Он выглядел лет на сто, хотя вряд ли ему было больше шестидесяти.

Папа Кристоф встретил их беззубой усмешкой. Он сидел на трехногой табуретке, стоящей на твердом глинобитном полу хижины. В руках у него был деревянный молоток и железный резец, он сидел перед наполовину вырезанной деревянной скульптурой. Это была статуя святой или мученицы — стройная фигура женщины, чем-то напоминающая картины Модильяни — стилизованное лицо с тонкими чертами, в руках молитвенник, ноги женщины охвачены языками пламени.

На Оскара это неожиданно произвело сильное впечатление.

— Ого! Примитивное искусство! А этот старик силен! Может быть, он продаст мне эту вещь?

— Потише! — пробормотал неслышно Кевин. — И спрячь подальше кошелек!

В единственной комнате хижины было жарко и полно пара, идущего от громадного самогонного аппарата, который стоял в комнате. Первоначально перегонные аппараты не предусматривались в плане построек. Однако гаитяне оказались изобретательным народом и соорудили их самостоятельно из разобранных частей автомобиля. Судя по запаху, здесь перерабатывали сок сахарного тростника в крепкий ром. Две полки у стены напротив были заставлены стеклянными бутылями, вытащенными со дна протоки. Половина из них была наполнена желтоватым алкоголем и заткнута глиняными пробками, обмотанными тряпками.

Фонтено и старик заговорили по-французски. Перегонный куб работал исправно, из наклонной железной трубки в стеклянную бутыль по капле сочился ром, будто в водяных часах. Папа Кристоф был достаточно дружелюбен. Он разговаривал, одновременно стуча по статуе и бормоча что-то себе под нос все в том же каплеобразном ритме водяных часов.

— Я спросил его насчет скульптуры, — пояснил Фонтено. — Он сказал, это для церкви. Он делает святых для доброго Бога, поскольку добрый Бог всегда с ним.

— Даже в перегонном кубе? — поинтересовался Кевин.

— Вино — часть ритуала, — холодно ответил Фонтено.

Папа Кристоф поднял заостренную обожженную палочку, внимательно посмотрел на статую и прочертил небольшую линию. Перед ним на широкой кожаной подстилке были разложены рабочие инструменты — шило, самодельная пила, заостренный крюк, ручная дрель. Они были довольно неуклюжи, но старый мастер умел с ними обращаться.

Преследовавшая их свита Насмешников мальчишек осталась за дверями хижины, однако один из них, самый младший, осмелился войти внутрь. Папа Кристоф посмотрел на него, улыбнулся своей беззубой улыбкой и издал какие-то торжественные звуки на креольском наречии. Мальчик послушно сел на земляной пол.

— Что это значит? — спросил Оскар.

— Думаю, он просто сказал: «Обезьяны растили своих детей еще тогда, когда здесь не росли авокадо», — предположил Фонтено.

— Что?

— Ну, это пословица.

Маленький мальчик, по-видимому, был испуган тем, что находится среди взрослых, занятых своим делом. Папа Кристоф высек еще что-то на статуе, обращаясь при этом к малышу. Ром капал мерными каплями в почти полную бутылку.

Фонтено указал на мальчика и спросил что-то на французском. Папа Кристоф, снисходительно усмехаясь, сказал: «D'abord vous gette poux-de-bois manger bouteille, accrochez vos calabasses».

— Что-то насчет жучков, поедающих их бутылки, — осмелился предположить Фонтено.

— Жучки едят его бутылки? — недоверчиво переспросил Кевин.

Кристоф откинулся назад, рассматривая проведенную углем линию. Он был поглощен созерцанием своей статуи. С другой стороны сидящий на полу мальчик, как зачарованный, разглядывал разложенные на коже инструменты.

Малыш потянулся, чтобы схватить блестящее заточенное лезвие. В ту же секунду старик отвел руку назад и схватил на ощупь малыша. Затем Папа Кристоф встал и, подхватив мальчика правой рукой, прижал к себе. В тот же самый момент он сделал два шага вперед и левой рукой снял с полки у стены пустую бутыль.

Развернувшись, он ловко вытащил полную бутыль из-под перегонного куба, заменив ее пустой. Все это время он одновременно добродушно журил мальчишку, висевшего у него под мышкой. Каким-то образом все это Кристоф умудрился проделать с такой точностью, что ни капли рома не пролилось на пол. ,

Старик вернулся и опять сел на трехногий табурет, пристроив мальчика у себя на коленях. Подняв левой рукой полную бутыль, он задумчиво рассмотрел ее на свет, потом обратился к Фонтено.

У Кевина округлились глаза.

— Что это он такое делал? Что за танцевальные прыжки туда-сюда? Это просто невозможно!

— Что он говорит?

— Я не улавливаю, — ответил Фонтено. — Я слишком был занят его передвижениями. Все это очень странно.

Он что-то спросил Кристофа по-французски.

Кристоф неторопливо ответил. Он вытащил плоскую кипарисовую дощечку и угольный карандаш. Старик начал быстро писать — у него был красивый почерк. Он написал: «Quand la montagne brulle, tout le monde le sait; quand le coeur brulle, qui le sait?» Он писал не глядя, полуотвернув голову, потому что продолжал болтать с мальчиком.

Фонтено перевел: «Когда вулкан извергает огонь, это видно всем, когда в сердце горит огонь, кто об этом знает?»

— Интересная сентенция, — заметил Кевин. Оскар задумчиво кивнул.

— Особенно интересно то, что наш друг может одновременно писать и болтать с ребенком.

— Он одинаково хорошо владеет обеими руками, — предположил Кевин.

— Дело не в этом.

— Он просто очень быстро умеет двигаться, — сказал Фонтено. — Это напоминает фокусника — быстрота рук.

— Нет, и это не то. — Оскар прокашлялся. — Джентльмены, вы не хотите выйти на улицу и побеседовать там? Мне кажется, нам уже пора отплывать.

Они поняли Оскара с полуслова. Фонтено сердечно распрощался с хозяином. Они вышли из хижины и не торопясь двинулись по деревенской улице, провожаемые странными улыбками жителей. Оскар думал о том, как получилось, что оба его телохранителя хромы.

Наконец они добрались до берега, где причалил их катер.

— Так в чем там дело? — поинтересовался Кевин.

— Дело в том, что этот старик может думать одновременно о двух различных вещах.

— Что ты имеешь в виду?

— Я думаю, тут какое-то вмешательство в нервную систему. Он может совершенно осознанно делать два разных дела одновременно. Он не дал ребенку пораниться, поскольку ни на секунду не выпускал его из виду. И даже больше: пока он работал резцом, успевал еще следить и за бутылью. Он прислушивался к звуку капель, чтобы успеть заменить бутылку, и в то же время занимался работой. Ведь он даже не посмотрел в ту сторону. Поскольку он просто считал капли!

— То есть у него как бы два мозга, так? — протянул Кевин.

— Нет, у него только один мозг. Но на его внутреннем экране не одно, а два окошка, и он может видеть их оба.

— А-а, мультиплекс.

— В точку. Да, так и есть. Точно.

— Как же у него это получается, — Фонтено недоверчиво покосился на Оскара.

— Моя подружка получила Нобелевскую премию за исследование нейронных основ внимания, — сообщил Оскар. — Считалось, что это еще много лет не найдет практического применения. Так предполагали. Понятно? Уверен, что здесь приложил руку Зеленый Хью.

— А как ты сумеешь доказать, что этот человек действительно может держать в уме две вещи одновременно? Как можно доказать, что он вообще думает?

— Это трудно. Но возможно. Потому что здесь все такие. Поэтому они и не скучают. Поэтому они молятся.

Они ведь молятся непрерывно. И я бы не удивился, если бы выяснилось, что у всех этих молитв какая-то другая цель. Думаю, это своего рода реле между двумя разными потоками сознания. Они рассказывают Богу, о чем они все время думают, таким образом могут прояснить это для самих себя. Вот что Кристоф пытался объяснить нам с помощью пения и плясок вокруг «пылающего сердца».

— Тогда получается, что у них две души, — медленно произнес Фонтено.

— Конечно, — подтвердил Оскар. — Конечно, если вы предпочитаете использовать это слово. Как я хотел бы, чтобы здесь была Грета со своим лабораторным оборудованием. Все сразу стало бы понятным. — Он огорченно покачал головой.

Они подошли к катеру, но Фонтено не спешил уезжать. Он сильно намаялся со своим протезом. Присев на корму, Фонтено тяжело дышал, сняв шляпу. Кевин забрался внутрь и устроил поудобнее ноющие ноги. Пара цапель пролетела неподалеку, в прибрежных вонючих зарослях плескалось у поверхности что-то крупное с маслянисто сверкающими боками.

— Не знаю, что мне делать, — признался наконец Фонтено. Он с укоризной глядел на Оскара, как будто сделанное им открытие было полностью на его совести. — И совсем не понимаю, что мне делать с тобой. Твоя подружка получила Нобелевскую премию, твой охранник — хакер, и вы без предупреждения свалились на крышу моего дома, одетые, как летающие обезьяны.

— Да, конечно. — Оскар помолчал. — Однако все это будет иметь смысл, если мы сможем провести расследование.

— Слушай, не надо меня уговаривать, — сказал Фонтено. — Я привык к здешней жизни и не играю в ваши игры. Я хочу вернуться домой, жить там и умереть там. Если вы втянете меня в свои дела, мне придется сообщить обо всем этом Президенту.

— Я так и думал, что до этого дойдет, — сказал Оскар. — Я работаю на Президента. Я вхожу в Совет национальной безопасности.

Фонтено удивился:

— Ты входишь в администрацию Президента? Работаешь на СНБ?

— Жюль, может, вы перестанете удивляться каждому моему слову. Вы меня этим обижаете. Почему, по-вашему, я прилетел сюда? И как, вы думаете, я вообще мог догадаться сюда прилететь? И кто другой мог бы разобраться в том, что происходит? Я один-единственный парень на белом свете, который может прилететь полюбоваться на разгул нейровуду черт знает в какой глуши и тут же сообразить, в чем дело.

Фонтено почесал подбородок.

— Так… Ладно, хорошо! Думаю, я с вами. Итак, мистер Супер-эксперт-знающий-все-на-свете, объясните-ка мне вот что. Мы действительно собираемся воевать с Голландией?

— Да. И если Президент узнает о том, что мы здесь нашли, нам предстоит еще и война с Луизианой.

— О господи! Лучше бы я держал рот на замке! Да, лучше было просто молчать.

— Нет, вы все сделали правильно. Хью великий человек, и он провидец, но здесь дело не в Хью. Он не просто южный рубаха-парень с манией величия. Я все понял. Гаитяне для него не просто эксперимент. Он, то есть Хью, сделал что-то странное с самим собой! Что-то очень темное с мозгами.

— И ты собираешься доложить об этом Президенту?

— Да, собираюсь. Потому что наш Президент не такой, как Хью. Он нормален. Просто жесткий, амбициозный политик, правящий твердой рукой, желающий навести в стране порядок, даже если для этого придется сжечь пол-Европы.

Фонтено долго обдумывал услышанное. Потом обернулся к Кевину.

— Эй, Кевин!

— Да, сэр? — подпрыгнул Кевин.

— Не дай им прикончить этого парня!

— Да я и не хотел этой работы! — запротестовал Кевин. — Он не предупредил меня, насколько все это скверно! Правда! Вы хотите стать его телохранителем? Так берите эту проклятую должность!

— Нет, — решительно ответил Фонтено. Они уже забрались внутрь катера и тронулись назад по протоке.

— Он сделал много хорошего для нас, — сказал Фонтено. — Конечно, все, что делал Хью, было в первую очередь ради самого Хью, это всем известно. Но он много сделал для здешних жителей. Он дал толчок к развитию, какого здесь не было столетиями. Он дал надежду на будущее.

— О да, — сказал Оскар, — Хью установил здесь новый порядок, но дело не в том, что новый, а в том, что это порядок. Он занятный парень. Играет в игры, выступает на публике, покупает всем выпивку и всех веселит. Он получил все: полный контроль над судом и местными законодателями. Коричневорубашечники. Собственные медиа, собственная экономика. Идеология крови и почвы. Секретные склады, полные опасного оружия. Он похищает людей, и целые народности исчезают из поля зрения. Предположим, что в конечном счете у него благие цели. Однако никакие цели не оправдывают применяемых им средств. А теперь он сам на себе испробовал какое-то средство, которое приводит человека в перманентно-шизоидное состояние!

Фонтено вздохнул.

— У меня к вам просьба: если можно, не говорите никому, что это я вас навел. Я не хочу никакой прессы. И я не хочу, чтобы мои соседи узнали, что я предал старину Хью. Это мой дом. Я хочу здесь умереть.

Кевин спросил:

— Вы же уверяли, у этого места такие перспективы. Зачем же тогда умирать, а, старик?

Фонтено посмотрел на него и терпеливо объяснил:

— Дитя, у каждого человека в перспективе смерть. Так устроен мир.

Оскар покачал головой.

— Вы не должны чувствовать себя виноватым. Вы ничем не обязаны Хью.

— Мы все ему должны, черт возьми! Он нас спас! Он спас этот штат. Мы должны ему за москитов, если уж на то пошло.

— Москиты? При чем тут москиты?

— Здесь нет москитов. А мы находимся посреди болот. И нас не кусают. Ведь вы даже не заметили, черт возьми?

— Ладно, что случилось с москитами?

— До того как Хью пришел к власти, они кусали каждую задницу. Москитам очень понравилось глобальное потепление. Когда здесь стало жарче и усилилась влажность, начались массовые эпидемии малярии, лихорадки денге, энцефалита… После большого разлива Миссисипи москиты проникли во все уголки штата. Возникла чрезвычайная ситуация, люди умирали. А Хью тогда только что принял присягу. И он заявил: «Надо действовать! Мы избавимся от них!» И он послал грузовики — не с ДДТ или инсектицидами, как раньше, — никаких отравляющих газов или ядовитых веществ. Нет, это было бы бесполезно. Он послал грузовики с распылителями. Это вроде вакцинации через дыхательные пути. Он вакцинировал людей. Население Луизианы теперь ядовито для москитов. Наша кровь просто убивает их. Если москит укусит креола, то тут же погибнет.

— Ну надо же! — с энтузиазмом откликнулся Кевин. — Но ведь это не может уничтожить всех москитов?

— Нет, конечно, но эпидемии сразу же прекратились, поскольку зараза не могла больше передаваться от человека к человеку. Хью вообще провел полную вакцинацию — они распылили аэрозоль с воздуха, так что все животные, вообще все, кто дышит, приобрели иммунитет к москитам. Потому что это помогало! От кровососущих здесь умирало множество народа. Тысячи лет они были настоящим бедствием. Но Зеленый Хью всех извел.

Катер двигался дальше. Все трое задумчиво молчали.

— А что это за мошка у вас на руке? — спросил напоследок Кевин.

— А-а! — проворчал Фонтено. — Должно быть, залетела с Миссисипи!

Оскар понимал всю важность увиденного им. Правильно поданные, эти сведения могут породить скандал, который прикончит Хью. Плохо поданные, они могут привести к концу карьеры Оскара. Они могут даже привести к концу карьеры Президента.

Оскар составил записку — лучший свой отчет — и переправил ее Президенту, надеясь, что она попадет только к нему. Оскару не нравилось, что приходится идти в обход вышестоящих органов, однако он беспокоился о том, чтобы в игру не вступили слишком рьяные, милитаристски настроенные члены СНБ. Их убийственная атака на вертолете, когда он был похищен, спасла его жизнь, но настоящие профессионалы не действуют таким образом.

Оскар изложил Президенту факты, спокойно и разумно, аккуратно и последовательно. Он дал координаты лагеря гаитян и посоветовал послать туда наблюдателя, лучше женщину. Кого-нибудь, выглядящего спокойно и безобидно. Кого-то, кто сможет заснять место и, может быть, даже взять анализы крови.

В течение трех дней Оскар послал множество тревожных запросов, пытаясь получить подтверждение, что его записка получена. Видел ли Президент его докладную? Это имело огромное значение. Это был решающий момент.

Никакого ответа.

Тем временем в Коллаборатории нарастали сложности. Гражданский обслуживающий персонал высказывал свое недовольство. Никто из них теперь не получал жалованья. Они не были учеными, готовыми трудиться ради славы и почета. Они не были и Модераторами, самые преданные из которых шли по стопам ученых. Обслуживающий персонал роптал. Особенно волновались младшие медицинские работники. Они могли найти себе хорошо оплачиваемую работу вне Лаборатории, и вряд ли кто мог от них требовать, чтобы они добросовестно выполняли свои обязанности без денег и материалов.

Долина реки Сабин превращалась все больше в феод Модераторов/Регуляторов. Прежнее патрулирование реки бандами молодых кочевников выродилось в разборки и линчевания. Ситуация усугублялась на глазах, особенно после того, как шерифы городов Джаспер и Ньютон были вынуждены уйти в отставку. Старые техасские шерифы были изгнаны в связи со скандальным взяточничеством. Кто-то перепечатал пространные досье, в которых перечислялись их многолетние заслуги в контрабанде, вымогательстве и проституции — все эти радости жизни были незаконными, но никогда раньше не были особенно непопулярными.

Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться: гражданские беспорядки в Восточном Техасе тайно организованы Зеленым Хью. Техасские власти должны были заняться этой проблемой, однако всем было известно, что эти власти отличаются большой тупостью. Они вели бесконечные слушания по поводу коррупции в местной полиции, — возможно, они считали, что беспорядки в штате прекратятся в результате бумажной работы, которой они занимались.

Наибольшей неприятностью было провокационное присутствие на границах штата больших отрядов из Европы и Азии. Война, которую затеяла Америка с миниатюрной Голландией, привела к обострению внутренних противоречий. Жестокие конфронтации между преступными группировками — это было то, за что фанаты любили Америку во всем мире. Голландские журналисты были высланы из страны, но французов и немцев оставалось много, особенно в Луизиане. Британия доброжелательно предположила, что Франция тайно снабжает оружием банды Регуляторов, поддерживавших Хью.

Горячие головы среди Регуляторов, помешанные на престиже, были взволнованы получаемым по Сети огромным потоком информации. Жизнь молодого поколения Регуляторов была основана на репутации и уважении. Военный кризис разрушал основы экономического равновесия. Кое-кто из них призывал уже обрушиться войной на Модераторов.

Модераторы, по мнению Оскара, были наиболее мягкими и наиболее организованными среди пролов.

Они лучше спроектировали свои сети, которые соответственно лучше работали. Модераторы были более спокойными, менее заметными и гораздо менее склонными к конфронтации. Однако ясно было, что и они, если их подтолкнуть, не остановятся перед убийствами.

На четвертый день после отправки отчета Оскар получил короткое сообщение от Президента. Два Пера в нескольких строках извещал, что докладная дошла и прочитана. Оскар получил приказ никому ничего не говорить.

Через сорок восемь часов разразился мощный скандал. Эскадрон вертолетов США прилетел ночью в центр Луизианы, где приземлился в затерянном среди болот поселке. Два вертолета при этом столкнулись в воздухе и обрушились на крыши домов спящих жителей, причинив большие разрушения. Были жертвы среди женщин и детей. Сошедшие с ума федералы скандальным образом похитили неизвестное число местных граждан. Четверо федералов разбились при крушении. Их тела Хью продемонстрировал перед камерами европейцев, чтобы были видны черные летные формы с блестящими молниями и устаревшая электроника.

Эксцентричное обвинение так и повисло в воздухе, поскольку администрация Президента, по-видимому, решила не обращать внимания на клоунские выходки луизианского губернатора. Внимание общественности было сосредоточено на американском Военно-морском флоте: атлантическая армада была спущена на воду и послана в Голландию, знамена былой славы гордо развевались и хлопали на ветру. Изящный старый военный корабль выплыл из доков полузатонувшей старой верфи. Все взгляды теперь были прикованы к войне — или, по крайней мере, предполагалось, что прикованы.

За пределами Америки всем было очевидно, даже вечно подозрительным китайцам, что морская атака на Голландию — совершенно абсурдный и смешной жест. Сюжет сатирически обыгрывался в европейской прессе. Встревожены были, кажется, только голландцы.

Однако в Америке сообщение о войне было воспринято очень бурно. Очнувшись от сонной летаргии в надежде на то, что сможет причинить кому-то вред, Конгресс действительно объявил войну. Военное положение отменяло полномочия чрезвычайных комитетов, и они должны были мирно самораспуститься. Проигнорировавшие решение Конгресса рисковали, что их арестуют. Тем временем улицы заполнили антивоенные демонстрации. Люди искренне были возмущены тем, как извращается Конституция, а нация обесчещена ради внутренних политических выгод.

Прошло двадцать четыре лихорадочных часа войны. После этого администрация Президента обвинила губернатора Луизианы в том, что он, грубо нарушая этику, проводил медицинские эксперименты на незаконно прибывших в США иностранцах. Новость обрушилась на людей как раз посреди барабанного боя и радужных военных надежд. Это был шок, это было ужасно, просто ужасно, немыслимо и невероятно. Главный военврач и глава департамента здравоохранения выступили перед камерами с мрачными лицами, огласив результаты медицинского освидетельствования и представив на обозрение снимки головного мозга.

Пиаровская атака на Хью была плохо организована, велась на любительском уровне, ей явно недоставало изящества. Однако она была убийственна. Хью удалось выйти сухим из воды после многих скандалов — он либо подкупал, либо запугивал, либо выворачивался тем или иным способом. Но этот скандал перешел все границы. Речь шла о незаметном, беззащитном, лишенном корней маленьком народе, которому преднамеренно залезли в мозги ради технического прогресса. Эта тема была слишком близка и болезненна для большинства американцев. Они не могли просто так ее обойти.

Телефон зазвонил. Оскар мгновенно собрался.

— Ты — грязный ПОДОНОК! — кричал в трубку Хью. — Ты, проклятый янки! Этот народ был совершенно счастлив! Это был рай на земле! Ваши федералы набросились на них в темноте и похитили их! Они их заживо похоронили!

— Добрый вечер, губернатор! Я так понял, вы смотрели вечерний брифинг администрации Президента.

— С тобой все КОНЧЕНО! Выскочка! Я заставлю тебя пожалеть о том, что тебя когда-то клонировали! Я обещал тем людям, что они под моей защитой! А ты разболтал о них! Я знаю, что это ты! Признавайся!

— Губернатор, конечно же, я признаю это. Давайте поговорим как взрослые люди. Эти новости просочились бы так или иначе, сообщил бы о них я или кто другой. Вы не можете рассчитывать на проведение в течение двух лет тайных нейроисследований на сотнях человеческих особей и в то же время избежать утечки информации. Ученые всегда общаются друг с другом. Даже ваши прирученные специалисты. И даже те выродки, что живут у вас в соляных копях и проводят жестокие эксперименты на иностранцах, даже они общаются с собратьями по профессии. У ученых принято делиться успехами и достижениями. Ясно, что ваши ручные спецы где-нибудь да обронили словцо, болтая с другими нейроисследователями. И конечно, я об этом узнал. И естественно, я сообщил Президенту. Я работаю на Президента. — Оскар прокашлялся. — И можете мне не верить, но я не готовил сегодняшнее выступление. Если бы этим занимался я, все было бы сделано более профессионально.

Интересно, проглотит ли Хью эту быстро сварганенную ложь. Он старался вовсю, чтобы все звучало убедительно. Он хотел прикрыть Фонтено, настоящий источник информации. Может быть, и сработает. В любом случае это должно раздражить и отвлечь Хью и подкармливаемых нейрошарлатанов.

— Ты не мог поверить в эту расистскую ложь, которую они наплели насчет моих гаитян. Эти люди не чудовища! Они просто верующие, у них немного странная медицина. Рыбий яд для зомби, вот и все!

— Губернатор, я рыдаю от умиления! Вы что, держите меня за младенца? Или боитесь, что я записываю разговор на ленту? Если вы не хотите говорить всерьез, можете повесить трубку!

— Ну уж нет! — прорычал Хью. — Ты и я зашли слишком далеко. Я всегда могу говорить с тобой, Мыльный Мальчишка!

— Очень хорошо. Я рад, что наше прежнее соглашение все еще в силе. Тогда давайте постараемся обойтись без околичностей.

— По крайней мере, я узнал, что ты имеешь возможность говорить с Президентом. Этот сукин сын не отвечает на мои звонки! На звонки старейшего губернатора Америки! Я был знаком с этим выродком, я встречал его на конференциях губернаторов. Черт подери, я оказал ему массу услуг. Я научил его всему, что он знает о про-лах и как надо вести с ними дела. Модераторы… А, дьявол, к чему я это говорю! Он убил мой народ! Он их похитил! Скажи Президенту, что он выбрал не того человека. Боксеру веса Пера не убрать меня с дороги! Он получил тогда только восемнадцать процентов голосов! Скажи ему это. Напомни ему, что Хью это не забыл!

— Губернатор, я был бы рад передать ваши сообщения Президенту, но позвольте прежде дать вам один разумный совет? Заткнитесь. С вами все кончено.Президент загнал вас в угол. То, что вы сделали с гаитянами, совершенно немыслимо! Вы сами погубили себя в общественном мнении.

— Так что, по-твоему, мне следовало оставить их тонуть на их острове?

— Да, именно это и следовало вам сделать. Оставить их. Вы не можете стать владельцем народа просто потому, что спасли его от смерти. Вы хотели подтолкнуть к развитию человеческий мозг, вводя необычные наркотики ничего не подозревавшим об этом людям? Так отправляйтесь назад, в 1960-е годы, и присоединяйтесь к ЦРУ! Вы не Бог, Хью! Вы просто чертов губернатор! И вы зашли слишком далеко! Вы не сможете выкрутиться, поскольку в этом деле полно ваших отпечатков — не только пальцев, но и мозгов!

Хью расхохотался.

— Попробуй это докажи!

— Они потребуют, чтобы вы сами прошли РЕТ-сканирование. И тогда обнаружат двойные синхронизированные волны химического распределения, и измененный электрический рисунок в corpus collosum, и все прочее нейробарахло, которое из политиков только вы да я можем выговорить правильно! Они выставят вас как монстра! Народ увидит в вас Франкенштейна! Толпа будет готова разорвать вас на клочки! Речь не о том, что у вас будут политические проблемы, речь о том, что вас убьют!

— Я все это знаю, — спокойно заявил Хью. — Ну и что? Пусть делают что хотят.

Оскар тяжело вздохнул.

— Послушай, Этьен, можно мне тебя так называть? Я чувствую, что мы теперь понимаем друг друга намного лучше… Этьен, пожалуйста, не позволяй им тебя убить. Этого добиться легко, но это совершенно ни к чему. Послушай меня. Я симпатизирую тебе. Я испытываю глубокий профессиональный и личный интерес к политикам-монстрам. Поверь мне, это нисколько не упрощает дела, напротив, только усложняет,

— Ты понимаешь, что я могу устроить тебе веселенькое время, верно? «Клонированный колумбийский уродец на берегу моря в любовном гнездышке вместе с нобелевским лауреатом».

— Этьен, я не просто клонированный колумбийский уродец. Я профессиональный консультант по проведению политических кампаний. Позволь мне дать тебе профессиональный совет. Сдайся. Отойди в тень. Забери наличку из какого-нибудь чертова фонда и смойся вместе с любимой женой, если она захочет уехать вместе с тобой в изгнание. Устрой себе самовольную ссылку. Понимаешь? Оставь страну. Так бывает. Это традиционный способ. Это законный политический маневр.

— Я не сбегу. Хью так не поступит.

— О да, конечно же, «Хью не способен», черт побери! Перебирайся во Францию на. подводной лодке — я знаю, что у вас их там дюжины в нейтральных водах. Пусть они отвезут тебя на какую-нибудь милую виллу на Эльбе или на острове Св. Елены или куда угодно еще! Возьми с собой надежных телохранителей. Это вполне возможно! Ты будешь хорошо питаться, писать мемуары, загоришь и отдохнешь. А там… там… может быть, в один ненастный день, если все здесь станет еще хуже, чем сейчас… кто знает… может быть, даже ты на этом фоне будешь смотреться хорошо. Это кажется нездоровым, но я сейчас уже вообще никого не берусь осуждать. Может быть, когда-нибудь преднамеренное наложение шизоидной матрицы на ничего не подозревающих об этом людей будет рассматриваться как политически допустимое. Но, черт возьми, сейчас — нет. Поинтересуйся завтра опросами общественного мнения. Ты погорел.

— Детка, я — Хью. Это ты погорел! Я доберусь до тебя и твоей подружки и до всей вашей Лаборатории, которая, если быть точным, является моей исследовательской лабораторией.

— Не сомневаюсь, что ты можешь попытаться это сделать, но зачем тебе тратить на это время и энергию? Сейчас ты этим уже ничему не поможешь. Я, честно говоря, думал, что у тебя лучшее чутье на такие вещи.

— Сынок, это ты до сих пор не чуешь кое-чего. Я не собираюсь тратить на вас время. Я разделаюсь с вами в свободное время, ковыряясь в ушах или почесывая между делом пузо.

Хью отключил связь.

Теперь, когда война уже была развязана, атмосфера в стране сильно переменилась. От нынешнего президента никто не ожидал такой прыти. Эксцентричный миллиардер из коренных американцев, он был избран на пост под флагом «Ну-сойдет-и-такой», в надежде, что его хвастливое красноречие сможет как-то удержать общую мораль от дальнейшего падения. Даже Оскар ничего особенного от него не ожидал. Будучи губернатором Колорадо, Два Пера ничем не блистал. Зато, дорвавшись до президентства, тут же показал себя. Стало ясно: это феномен. Он был из тех президентов, чье правление именуют потом эпохой, а жить при которых бывает крайне опасно, хотя интересно.

К несчастью для Зеленого Хью, на поле американской политической жизни мог уместиться лишь, один эксцентрично одетый политический краснобай, жаждущий авторитарной власти. Два Пера вытеснил Хью из Белого дома. И, хуже того, он распознал в Хью реальную угрозу человека, с которым нельзя объединиться. А потому решил разделаться с Хью.

Началась словесная война между Президентом и неугодным губернатором. Хью обвинил Президента в провокационном шпионском наблюдении. Это была истинная правда — небо над Луизианой почернело от толпившихся там всех видов летающих средств, принадлежащих федералам, пролам, европейцам, азиатам — всем, кто был способен запустить бесплатный самолет с камерой на борту.

В ответ Президент обвинил губернатора в предосудительном сотрудничестве с иностранцами в военное время. Это также была правда, так как первым результатом объявления войны Голландии был массовый приток европейских туристов в Америку. Они уже неведомо сколько не видали государства, ведущего войну, и жаждали воочию увидеть эту удивительную страну, славящуюся еще и тем, что там на блошином рынке продаются полные корзины подслушивающих устройств. Неожиданно все туристы оказались иностранными шпионами.

Затем Президент начал поднимать ставки. Он сурово потребовал возврата оружия и оборудования с разворованной базы ВВС, грозя неизвестным похитителям карательными мерами.

Нет нужды говорить, что никто не отозвался на этот призыв, и оружие с бывшей базы не обнаружилось. Зато губернатор обвинил Президента в государственном заговоре и подготовке военного переворота.

В Сенате США началось длительное расследование деятельности сенаторов, которых подкармливал Хью. Президент потребовал суда над двумя луизианцами, обвиняя их в двурушничестве. Он объявил также, что будет проведено расследование деятельности всех представителей от Луизианы в правительстве.

Хью в ответ призвал Сенат подвергнуть импичменту Президента, а население — к всеобщей антимилитаристской забастовке, которая должна была парализовать страну.

Оказавшись перед угрозой всеобщей забастовки, Президент объявил в одностороннем порядке о создании добровольных гражданских сил обороны, названных Разведывательным управлением гражданской обороны. На бумаге это странное подразделение являлось Национальным клубом гражданских активистов, который был подчинен только Президенту. У отрядов РУГО не имелось бюджета, а во главе них был поставлен украшенный многими орденами пожилой герой-ветеран, который, кстати, жил в Колорадо и был лично знаком с Президентом. Совершенно случайно он был также Модератором весьма высокого ранга.

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что Разведывательное управление гражданской обороны — это и есть Модераторы. РУГО представляло собой гигантскую банду пролов, которую напрямую поддерживал глава исполнительной власти государства. Итак, Рубикон был перейден. Стало очевидно, что бывший губернатор Колорадо пестовал собственные отряды пролов на протяжении многих лет. Хью держал при себе Регуляторов на заднем плане. Президент же открыто ввел в игру собственную мафию под маркой национального клуба. Президент сделал это позже и, возможно, сильно свой кошелек, но у него было одно преимущество. Он был Президентом.

С этого момента власть Президента стала ощущаться как действительная и даже опасная сила. Это была классическая политическая коалиция, то же самое, было когда-то в средневековой Франции — верхушка объединилась с низами, чтобы прижать к ногтю горделивую и строптивую серединку.

Первой акцией, которую провел Президент с помощью своих полулегальных отрядов, было полное упразднение чрезвычайных комитетов. Это был гениальный ход, поскольку к чрезвычайным комитетам питали ненависть все, их боялись даже больше, чем пролов. Кроме того, чрезвычайные комитеты потеряли свое законное прикрытие и были теперь беспомощны. Атаковать новое нелегальное образование с помощью только что легализованного бывшего нелегального образования — это впечатлило американцев. В хитром маневре виделась подспудная симметрия. Это был красивый ход. Рейтинг Президента резко взлетел вверх. Президент впервые за много лет сделал что-то реальное.

Комитеты РУГО применяли тактику морального давления. Они не имели права арестовывать граждан, а потому прибегли к ненасильственным методам — «пикетированию частного лица»: группа до зубов вооруженных людей следовала по пятам за членами чрезвычайных комитетов повсюду, куда бы они ни шли, надзор продолжался днем и ночью. Тактика действовала на нервы не меньше, чем обливание грязью в средствах информации. Слежка, обычный прием разведывательных органов, обычно ведется тайно, но пролы сопровождали своих жертв подчеркнуто открыто. Для них такая работа не составляла труда. Они чувствовали себя в этой ситуации как рыба в воде. У пролов и раньше было некое подобие разведывательной организации — небольшая разбросанная скрытая сеть. Получив поддержку сверху, они объединили свои сетевые ресурсы и сформировали кристально ясную структуру. Врагам нынешнего Президента негде было укрыться от их постоянного бдительного наблюдения.

Или, по крайней мере, так всем казалось. Пока еще рано было говорить, что президентское РУГО как новая армия действительно имеет прочную власть. Однако даже один намек на ее существование вызвал шок у всей системы. На носу была новая эра. Америка чрезвычайных комитетов осталась в прошлом. Наступала эра войны.

Оскар исследовал все эти изменения с профессиональной точки зрения и попытался уловить общее настроение масс. После чего объявил Грете, что в Коллаборатории больше нет Чрезвычайного положения, они находятся на военном положении.

— И к чему ты это говоришь? — удивилась Грета, сидевшая за полночь на одном из их заседаний Комитета. — Какая разница?

— Огромная!

— Но это же чистая семантика. Мы все те же самые люди. Я тот же самый директор, помоги мне, Боже, и мы все еще являемся Чрезвычайным комитетом, как единственные люди, способные справиться с неразберихой.

— С нынешнего дня мы становимся Военным комитетом.

— Но это же просто символика!

— Нет, не просто. — Оскар вздохнул. — Я объясню тебе все это популярно. Президент на время кризиса полностью взял власть в свои руки. Он обходит Конституцию. Он урезал права Сената, он уничтожил чрезвычайные комитеты. Для этого он использовал банды социальных отбросов, которые получают приказы лично от него и подчиняются только ему.

— Да, Оскар, мы все это знаем. Мы же не слепые! И я очень огорчена, что Президент решил прибегнуть к таким радикальным методам.

— Грета! Президент подражает нам! Это совершенно то же самое, что сделали мы! Президент делает так потому, что у нас это получилось! Ты страшно теперь популярна. Народ в восторге от того, как ты захватила власть с помощью банды пролов.

Грета была в замешательстве.

— Ох!.. О боже!

— Я должен признаться, что это не самый лучший день для американской демократии. Я признаю, что все это скорее ужасно. Чудовищно. Это может обернуться катастрофой. Но для нашей Лаборатории это чудесная новость. Это означает, что все мы почти наверняка не будем призваны к ответу, нас не вызовут в суд за то, что мы здесь натворили. Понимаешь? Мы вывернулись! Это чудесный политический подарок нам от нашего главного защитника и благодетеля — господина Президента. Мы теперь на свободе! Все, что нам предстоит делать с нынешнего момента и впредь, так это принимать ту же раскраску, что Президент. С нынешнего дня у нас защитная окраска. Мы больше не сумасшедшие радикалы, мы не бастующая Государственная лаборатория. Мы — лояльные граждане, которые сознательно участвуют в гигантском социальном эксперименте, затеянном Президентом, эксперименте по созданию нового общественного порядка. С сегодняшнего дня мы превращаемся в Военный комитет.

— Но мы не можем быть Военным комитетом! У нас здесь нет войны.

— Ах это! Напротив, есть.

— Нет здесь войны!

— Подожди немного.

Два дня спустя Президент прислал в Буну свои войска. Армия США наконец ответила на его запрос, несмотря на глубокое отвращение к участию в междоусобицах, нарушающих права американских граждан. К несчастью, присланный пехотный батальон оказался батальоном специального назначения по разрешению конфликтов малой напряженности.

Военные силы США после окончания эры традиционных вооруженных конфликтов поняли, что на смену мечу пришло перо. Меч больше не требовался в эпоху, когда войн не было, а обычная армия могла быть рассеяна в прах дешевыми машинами.

Тогда американская армия затупила мечи и заострила перья. Президентский спецназовский отряд был «76-м батальоном инфовойны и социальной адаптации» и состоял в основном из работников социальных служб. Они специализировались на оказании первой помощи, помощи полиции консультированием в пост-стрессовых ситуациях, облегчении положения пострадавших от природных катаклизмов. Отряд был одет в белые халаты и наполовину состоял из женщин. Никто из них ни разу в жизни не держал в руках оружия, и к тому же их нынешняя боевая операция никем не финансировалась. По правде говоря, они и предыдущие четыре месяца не получали зарплату и были вынуждены продать личное вооружение, чтобы свести концы с концами.

В Коллаборатории стало тесно. Отлов и поедание редких животных перестали быть исключительными случаями. С появлением под куполом пяти сотен психоаналитиков в сопровождении их собственного пресс-центра многострадальный Коллаборатории оказался перенаселен.

Чтобы чем-то занять вновь прибывших, Оскар послал батальон психологов на осаду засевших в Раскрутке сторонников Хью, которые упрямо не желали прекращать забастовку. Психологи с радостью принялись за работу. Однако Коллаборатории стал похож на громадный улей.

Идеальным решением было бы строительство нового убежища. Модераторы, несмотря на сложные взаимоотношения сотрудничавшие с федералами, разбили палатки за пределами купола. Оскар предполагал построить дополнительные здания, которые соединялись бы с Коллабораторием. В проектах Бамбакиаса по строительству в чрезвычайных условиях были некоторые совершенно удивительные методы строительства. Материалы были доступны. Рабочая сила имелась в избытке.

Вот только не было денег на покупку земли. Коллабораторий был окружен со всех сторон земельными участками, принадлежащими городу Буна. Городские власти были очень довольны соседством с Коллабораторием и даже гордились тем, что благодаря этому они получили такую известность. Однако вынудить их просто отдать участки Коллабораторию не представлялось возможным. С другой стороны, многие дома вокруг были сданы в аренду на основе нерасторгаемых договоров командам европейских и азиатских журналистов, неправительственных миротворческих организаций и организаций по защите прав человека.

Итак, они застряли. Все опять упиралось в деньги. Они доказали, что наукой можно заниматься и без денег, на чистом энтузиазме, что жизнь превращается в чудо. Но люди все же оставались людьми. В деньгах они нуждались, и даже очень.

Атмосфера накалялась. Несмотря на полную безвредность батальона социальных работников, Хью поднял грязную шумиху в прессе по поводу того, что вблизи границ Луизианы расположены федеральные войска, и обвинил Президента ни много ни мало, а в шпионаже в пользу голландцев и что вообще Президент — это голландский тайный агент. Истерические крики в средствах массовой информации основывались на том, что когда-то Президент, который в свое время занимался бизнесом, вел торговлю с Голландией. Оппо-спецы Хью накопали огромные досье о контактах Президента в тот период.

Впрочем, все это не имело значения. Только шизоид с раздвоенным сознанием мог предполагать, что Президент является голландским агентом, когда тот же Президент только что объявил Голландии войну и доблестный американский флот плыл к Амстердаму. Когда голландцы взывали о помощи, но никто не откликался.

Мало того что обвинения в шпионаже никого не убедили, они доказали многим из тех, кто прежде скромно отсиживался в стороне, что Хью окончательно спятил. Хью стал опасен, его следовало убрать с официальных должностей любым способом. И тем не менее Хью это не остановило: он провел публичные учения личной милиции, очистил от неугодных полицию и поклялся отомстить всем лицемерам и лжецам на свете.

Оскару и Грете теперь ничто не мешало. Они могли выступать с серьезными предложениями по поводу будущего Лаборатории. После долгих споров, непонимания, после трудных первых недель управления они начали постепенно выигрывать битву, смогли убедить многих в том, что у Лаборатории есть будущее, а их усилия имеют смысл. Конец чрезвычайных комитетов и начало войны потребовали новой информационной среды. Оскар отключил громкоговорители, которые передавали дискуссии в Чрезвычайном комитете. Военное время требовало речей про «болтуна — находку для шпиона» и про «кровь, пот, слезы и тяжкий труд». Пришла пора прекратить пропаганду в Коллаборатории. Все уже знали, что к чему и каковы ставки. Теперь нужно было защищать то, что построено, и распевать марши.

И одновременно они не могли сделать слишком многого. С уничтожением чрезвычайных комитетов и началом войны ситуация вышла у них из-под контроля. Они перестали быть строителями собственной судьбы. Они теперь уже не держали в руках инициативу. Им оставалось только ждать. Настоящие действия происходили в Вашингтоне, в Гааге, на кораблях военной эскадры, что пересекала бушующую Атлантику, кажется, с наименьшей возможной скоростью. Нация воевала.

Не успели они еще до конца осознать собственную незначительность, как вдруг случилось то, что могло окончиться для них летальным исходом. Глава РУГО прибыл в Буну. Это был Модератор из Колорадо по имени Фельдмаршал Манчи Менло. Прежнее имя Манчи Мен-ло было Гутьеррес. В далекой юности он был связан с кровавым подавлением попытки переворота в Колумбии и Перу. Манчи Менло начал гражданскую жизнь. Он сильно пил и даже не смог управлять бакалейным магазинчиком. Случайно его забросило на другой конец света, туда, где обитали Модераторы, и тут он нашел себя.

Фельдмаршал Менло — он горячо настаивал на том, чтобы его называли «полевым» именем, — был таким представителем военных, каких Оскар до сих пор не встречал. Прямодушный бородач со скромными манерами. Он излучал какой-то магнетизм, присущий тем, кто лично убил многих людей.

С началом войны Оскар сам получил повышение. Он был теперь официальным членом Совета национальной безопасности. У него была личная ID-карта с голограммой и личный штамп для бланков СНБ, где значилось, что он является «советником-консультантом по науке и технике». Оскар, естественно, был тем человеком, который встретил Фельдмаршала Менло. Когда тот приехал — на мотоцикле, в одиночку, без всякого эскорта, — Оскар представил его Военному комитету.

Менло объяснил, что приехал сюда, дабы лично все осмотреть. РУГО обсуждало возможность военной атаки на границах Луизианы.

Послушать Менло пришел весь Комитет Коллаборатория в полном составе. Собралось пятнадцать человек, среди которых были Грета, Оскар, Альберт Гаццанига, ставы подразделений Коллаборатория и шесть представителей от Модераторов. Модераторы очень обрадовались новости. Наконец-то, с поддержкой федеральных сил, они смогут врезать Регуляторам так, как те давно заслуживают! Все остальные члены Комитета были, естественно, подавлены новостью. Оскар взял слово.

— Фельдмаршал, хотя я ценю преимущества похода на Луизиану — блестящего похода… ограниченного хирургического рейда, — я все же не вижу, чем поход против американских граждан другого штата может нам помочь. Хотя Хью все еще у власти, но он уже ослаблен. Доверие к нему падает. Это всего лишь вопрос времени, когда внутренние противоречия заставят его уйти с поста.

— Ммм-гмммм… — произнес Фельдмаршал. Гаццанига скривился.

— Страшно подумать, как представит пресса американских солдат, напавших на мирных американских граждан… Это ведь, по сути, гражданская война.

— Мы все будем выглядеть дремучими варварами, — добавила Грета.

— Экономическое эмбарго, моральное давление, остракизм в Сети, инфовойны. Такими способами решаются подобные проблемы, — заключил Гаццанига.

— Понятно, — сказал Фельдмаршал. — Тогда, позвольте, я добавлю одну маленькую, но немаловажную деталь к общей картине. Президент очень сожалеет о том, что вооружение с базы ВВС так и не было возвращено.

Они покивали.

— Но это случилось слишком давно, — сказал Оскар, — и вряд ли является животрепещущей проблемой.

— Это мало кому известно — я хотел бы, чтобы то, что я скажу, не вышло за пределы нашего совещания, — но там, на этой базе ВВС, были специальные ракетные батареи «земля — земля» близкого радиуса действия.

— Ракетные, — задумчиво повторила Грета.

— По данным аэроразведки, эта ракетная батарея спрятана в данный момент в лесу в долине реки Сабин. У нас есть также подтверждающие эти сведения сообщения наших разведчиков, которые предполагают, что метательные снаряды этой батареи снаряжены газовыми боеголовками.

— Газовые боеголовки? — переспросил Гаццанига.

— Они были спроектированы для подавляющих газов, — сообщил Менло. — Аэрозоль для утихомиривания толп. К счастью, их радиус действия невелик. Всего пятьдесят миль.

— Понятно, — сказал Оскар.

— Вы здесь, в Буне, являетесь единственным федеральным объектом, который находится в зоне обстрела, в пределах пятидесяти миль.

Никто из сидящих не произнес ни слова. Наконец Грета спросила:

— Расскажите, пожалуйста, как действует ракетная батарея.

— О, это был отличный проект, — ответил Менло. — Прочные ракеты, в основном из пластика, растворяются в воздухе, распыляя аэрозоль. Потом он выпадает в виде тумана, окружая все желатиновыми микросферами. Психотропные агенты внутри сфер, а сферы раскрываются, только если попадают на человеческое тело. После нескольких часов на открытом воздухе микропорошок опадает и становится инертным. Но все человеческие существа, оказавшиеся в радиусе его действия, подвергаются его атаке.

— То есть, говоря коротко, это похоже на воздушную вакцинацию? — спросил Оскар.

— Да. Очень похоже. Это хорошее сравнение. Думаю, вы теперь примерно представляете общую картину.

— Что за нездоровые субъекты создают такие вещи! — сказала Грета.

— Ну, это американские военные, специалисты по биологической войне. Некоторые из них придумали эти устройства как раз накануне того, как мы проиграли экономическую войну. — Фельдмаршал Менло вздохнул. — Насколько я понял, эта технология никогда не применялась.

— Значит, он будет бомбить нас этими штуками, — громко резюмировал Оскар.

— Почему вы так думаете?

— Потому что он прячет у себя этих самых специалистов. Он переманил их к себе уже довольно давно, годы назад. Он посадил их в соляные копи, и они работают на него. Психотропный газ — это как раз то, что они использовали, чтобы захватить базу ВВС. Воздушные вакцинации Хью применял против москитов в дельте реки. Все сходится. Это его методы.

— Мы согласны с таким предположением, — сказал Менло. — Президент потребовал, чтобы Хью вернул газовую батарею, однако без толку. Очевидно, он собирается ее использовать.

— А какова природа субстанции в микросферах? — спросила Грета.

— Скорее всего, психотропик. Если они покроют площадь величиной с город Буну, то у вас может возникнуть проблема: сорок восемь часов общего сумасшествия. Хотя там могут быть и другие вещества, кто их знает.

— И эти ракетные батареи в данный момент направлены на нас?

Менло кивнул.

— Всего одна батарея. Двадцать боеголовок.

— Я вот подумал, — пробормотал Гаццанига, — что, если провести ограниченный хирургический рейд в глубь штата… Нет, не официальных федеральных войск, а, позвольте сказать, компетентных бойцов-ветеранов, замаскированных под Модераторов…

— Совсем другое дело, — сказал глава департамента.

— Конечно.

— Это предотвратит кризис. Увеличит общую безопасность.

— И я так думаю.

— Когда вы начнете атаку, Маршал Менло?

— Через семьдесят два часа, — сказал Фельдмаршал.

Но Хью начал бомбить их через сорок восемь.

Первый ракетный удар пришелся не по куполу Кол-лаборатория, а по западной окраине города Буны. Часть города площадью примерно в четыре футбольных поля заволокло черным гелиевым облаком. Полет биоснарядов и их взрывы были абсолютно беззвучны. Это произошло около трех часов ночи. Германские кинематографисты, остановившиеся в местной гостинице, заметили, что улицы города, крыши домов и окна усыпал тонкий слой черного порошка.

За сим последовала массовая истерия. Последнее время пресса уделяла большое внимание судьбе гаитян, находящихся теперь в Вашингтоне. Газовая атака на Коллабораторий также не осталась без внимания. Новости с заседания Военного комитета Коллаборато-рия, конечно же, сразу просочились — не официально, а в виде слухов. При виде черной пыли, подтверждения их наихудших опасений, жители города Буны потеряли рассудок. Поступали сообщения о судорогах, конвульсиях, рвоте, икоте. Многие из пострадавших жаловались на раздвоение личности, на появление второго зрения и даже на телепатию.

Команда Коллаборатория, надев респираторы, вышла на сбор порошка, оставшегося после газовой атаки. Они собрали образцы вещества и вернулись под купол, с трудом протолкавшись сквозь толпы обезумевших людей, осаждавших шлюзы Коллаборатория. У ворот было множество крайне неприятных инцидентов, там толпились семьи, потерявшие друг друга в общей суматохе, матери поднимали вверх детей и умоляли о милости и защите.

Около десяти утра в результате лабораторных анализов было установлено, что черный порошок является обычной краской. Это был черный нетоксичный несмываемый полимер. В нем не было никаких психотропных веществ. Сумасшествие городских толп было просто результатом массового психоза. Выстрел по городу оказался мыльным пузырем с черной краской. Это предостережение с черным юмором.

Рейд РУГО против скрытой в лесу батареи был отменен, так как батарея переместилась. Хуже того, обнаружились еще двадцать батарей в разных местах в окрестностях Луизианы: они были скрыты на фермах, в городах, двигались по дорогам в грузовиках.

Вопреки тому, что научный анализ установил полную безвредность черного порошка, большая часть населения не поверила этому. Хотя и власти штата, и федеральное правительство официально заявили, уто это обычная краска, люди отказывались верить. Большинство было охвачено параноидальной тревогой и страхом, но были и другие.

В последовавшие за этим дни на черном рынке появились в продаже разнообразные варианты порошков в пластиковых упаковках. Сотни людей хлынули в Буну, желая добыть и вдохнуть странный порошок. Распространился слух, что он дарует чудесное исцеление. Люди завалили губернатора Луизианы открытыми письмами, в которых требовали обстрелять их города «освобождающим газом».

Хью полностью отрицал причастность к выстрелам на границе Луизианы. Он отнекивался от какого-либо черного порошка. Он смеялся над сошедшими с ума жителями — что было нетрудно — и высказывал предположение, что федеральное правительство не справляется со своими обязанностями. Двоих ставленников Хью выкинули из Сената, однако это только развязало ему руки в отношении Вашингтона.

Настроение Хью резко изменилось после того, как на него самого было совершено покушение. Один из людей Хью, который пользовался его доверием, пронес взрывное устройство в здание администрации штата. В результате взрыва у Хью была поранена левая рука, а двое из его приближенных убиты. Это нападение на Хью не было первым в его жизни, но оно оказалось первым почти удавшимся покушением.

Естественно, он подозревал, что за покушением стоит Президент. Оскар сильно сомневался, что Президент стал бы прибегать к столь архаичной и жестокой тактике. После покушения Хью резко натянул поводья, его карающая рука обрушилась на неугодных и в особенности на местных Регуляторов. Ясно было, что козни строит кто-то из своих, из луизианцев, что решили убить амбициозного предводителя, который своими действиями навлек на собственный штат гнев федералов. Регуляторам, в частности, вовсе не улыбалось столкнуться с местью федерального правительства. Регуляторы за пределами Луизианы, а таких было много, чуяли, откуда дует ветер, и давали понять, что поддерживают квазилегитимность президентского РУГО. Хью сделал многое для пролов в прошлом, но даже пролы разбирались в расстановке политических сил. Зачем погибать вместе с опальным губернатором, когда можно играть весомую роль при нынешнем Президенте?

Ракетная атака на Буну имела одно долговременное последствие. Стало совершенно очевидно, что война вступила в свои права. Черный порошок был первым залпом, всем стало ясно, что город в самом недалеком будущем может подвергнуться новой атаке. Перспектива превращения всех окружающих в сумасшедших маньяков, пусть даже только на сорок восемь часов, удивительным образом прочистила многим мозги.

У Коллаборатория герметичный купол. Под ним безопасно. Однако он не может вместить всех желающих.

Очевидным решением было строительство нового купола. В герметично закрытую крепость должен превратиться весь город.

С планов строительства стряхнули пыль. Деньги и права владения вдруг потеряли всякое значение. Местные жители, зеваки, ученые, солдаты, Модераторы, мужчины, женщины и дети — все в едином порыве принялись за дело.

Различные фракции имели разные представления о том, как должно выглядеть убежище. Кочевники Модераторы стояли за островерхие тенты или типи. Жители Буны предпочитали здания, похожие на сельскохозяйственные оранжереи. Солдаты отряда социальной службы, которых тренировали оказывать помощь потерпевшим бедствие, привыкли к казармам барачного типа, укрепленным мешками с песком и имеющим походные кухни с переносными флягами для воды. Ученые Коллаборатория со своей стороны пришли в ужас от проектов Бамбакиаса, наилучшим вариантом им казалось прочное, надежное укрытие вроде их собственного купола. Им никогда не приходило в голову, что подобного рода укрытия могут быть легкими, воздушными, переносными, на ходу строящимися и легко передвигающимися. Это была другая архитектура — герметичные эфемерные структуры, которые могли увеличиваться до бесконечности. Купол мог превратиться в своего рода децентрализованную, перекатывающуюся с места на место амебу.

Казалось, нужно время, чтобы взвесить все альтернативы, прийти к удовлетворяющему всех решению и затем вместе приняться за общий главный проект. Мэр Буны, здравомыслящая женщина средних лет, сведущая в оранжереях, прилагала большие усилия, чтобы «держать все под контролем».

Затем разорвались еще два снаряда с краской. Они были лучше нацелены и попали прямо в купол Коллаборатория, засыпав прозрачное покрытие тонким слоем черного порошка. Внутри сооружения наступили сумерки, понизилась температура, пострадали многие растения и животные, а люди помрачнели и разгневались. Оказавшись перед лицом явного, прямо против них направленного удара, они решили, что надо реагировать немедленно.

Все обсуждения разом прекратились. Больше не было времени на болтовню. Решение было принято. И каждый начал строить то, что считал возможным. Они разбились на маленькие группки. Когда проекты пересекались или взаимодействовали, они просто оставляли один проект и строили рядом что-либо еще более впечатляющее. Город Буна — в том виде, в каком он был раньше, — перестал существовать. Гигантский купол будто оброс метастазами и стал напоминать картины Дали. Оранжереи Буны превратились в крытые, соединенные туннелями и перекрытиями сооружения. Целые кварталы города за ночь оказались покрытыми блестящими прозрачными пластиковыми пузырями. Герметичные кирпичные укрытия и бомбоубежища были разбросаны повсюду.

Хью выбрал этот момент для хорошо документированной атаки в прессе на Грету и Оскара. Никаких опровержений не последовало. Хью не мог найти худшего для себя времени для начала подобной кампании. В мирные времена это могло бы стать политическим скандалом. Было бы ужасно узнать, что политический консультант предвыборной кампании (сомнительного генетического происхождения) продвинул свою подружку на место диктатора Федеральной лаборатории, за что она заплатила сексом в пляжном домике в Луизиане.

В Вашингтоне новость вызвала некоторую панику, были опрошены ученые, ранее работавшие в Лаборатории. Ученые сообщили, что очень стыдно женщине спать ради достижения руководящего поста. Однако в Буне шла война. Разоблачение никем в Буне не было воспринято как разоблачение — это был военный роман. Массы сочувствующих доброжелателей разве что не толкали Оскара и Грету в объятия друг другу. В военное время старые социальные ограничения не действовали. Военно-любовные романы множились повсюду: ученые, женщины Модераторов, европейские журналисты, жители Буны и даже военные — все занимались сексом. Нельзя было потребовать от человеческих существ, трудившихся плечом к плечу на общем строительстве ради защиты от угрозы газовой атаки, чтобы они избегали секса с посторонними.

Кроме того, их руководители занимались тем. же. Это было общественным признанием их собственной социальной мощи. Конечно, все это было нарушением обычных жизненных правил. Но они делали то же самое, что делает любой здоровый человек, и это, собственно, было тем, ради чего предпринимались все усилия. И понятно, что у директора Лаба должен быть страстный секс с генетически сомнительным политиком. Грета была разукрашенной Жанной д'Арк, невестой в военных доспехах времен научных войн.

Народ сочинял анекдоты на эту тему. Эти анекдоты пересказывал Оскару Фред Диллан, один из немногих, кто остался из его прежней команды.

К примеру, Фред рассказывал ему такую политическую притчу о Грете-и-Оскаре:

«Слушай. Грета и Оскар смылись в Луизиану, чтобы заняться сексом в болотной глуши. Они наняли лодку и уплыли туда, где нет жучков и никто не шпионит. И вот они занялись этим в лодке, но Оскар так перевозбудился, что свалился за борт.

Ну, Грета уплыла одна за помощью и обратилась к местным креолам, но там не было и следа Оскара. И вот она ждала целую неделю, а потом к ней приходит креольская делегация:

— Ну, доктор Пеннингер, у нас для вас новости — одна плохая и одна хорошая.

— Давайте сначала плохую.

— Ну, мы нашли вашего дружка, генетического уродца, но, к сожалению, он уже утонул.

— Ох, это очень плохая новость. Это ужасно. Это самое худшее, что могло быть.

— Ну, это не так ужасно, потому что когда мы вытаскивали его из болота, то нашли две огромные корзины крабов!

— Ладно, по крайней мере, вы отыскали тело бедняги… Куда вы его отвезли?

— Ну, вы уж нас простите, мэм, но раньше мы никогда не находили таких хороших крабов, так что его мы оставили пока что полежать на дне».

Это был очень хороший анекдот для того небольшого сообщества, особенно если учесть скрытый подтекст.

Подобно множеству других политических анекдотов, он, естественно, перенаправлял агрессию, и это была агрессия против него, оставленного на съедение крабам. Притча была популярна, и это было показательно. А смешная сторона была еще более ясной — он прощен за все. Народ не боится его и не ненавидит, как боится и ненавидит Хью. Он был политиком и генетическим уродцем, однако народ странным образом ему симпатизировал.

Общественная репутация Оскара достигла своей вершины. Доказательством этого послужил ответ Президента, когда его спросили, что он думает о сексуальном скандале и о работе Оскара в СНБ. Это был момент, когда Президент мог бы сбросить его вниз и дать молча сожрать его тело маленьким болотным крабам. Но Президент избрал другой путь. Он подчеркнул — вполне справедливо, — что человек не может ничего сделать с тем обстоятельством, что он является генетическим изделием нелегальной южноамериканской лаборатории. Президент сказал, что было бы лицемерием требовать от такого человека корректного соблюдения сексуальных ограничений, принятых в обществе, особенно тогда, когда другие общественные деятели и вовсе сознательно деформируют собственную мозговую ткань. Далее Президент заявил, что он сам «человеческое существо». И следовательно, у него «как человеческого существа» при виде того, как преследуются любящие сердца, «в горле застревает ком».

Тогда пресса вернулась к обсуждению животрепещущих вопросов войны с Голландией, однако выступление Президента в связи с Оскаром было выдержано в совершенно правильной тональности. Определенные слои населения были встревожены тем, что Президент все время ведет жесткую политику по отношению к внутренним оппонентам. Это внезапное проявление человеческих чувств стало блестящим тактическим ходом.

Оскар достиг наивысшего пика своей карьеры. Президент публично разыграл карту. Обдумывая это, Оскар понял, что именно означает для него эта ситуация. Она означает конец. Он выиграл этот круг на столе, покрытом зеленым сукном, он был младшим козырем, и в этом раунде Президент удачно разыграл его козырь. Если он выступит опять, на него спустят собак. Пора возвращаться на свое место в карточную колоду.

Итак: у тебя есть свое место, но не выше. Вот в чем заключался смертельный подтекст президентского выступления. Оскар был полезен, он был умен, но где-то на подсознательном уровне ему все равно не доверяли. Он никогда не станет во главе американского государства.

В Буне Оскар тоже все более отстранялся от дел. Он мог быть агитатором, он был серым кардиналом, но ему никогда не стать королем.

Грета сейчас могла полностью пользоваться славой. Она выступила с просьбой о помощи, и этот ее призыв получил широчайший отклик на национальном уровне. Бомбы или не бомбы, Хью или не Хью, Президент или не Президент, а Буна начала превращаться в «тепличную» метрополию. Она притягивала, как магнитом, самых разнообразных сумасшедших, изобретателей, мечтателей, провалившихся на экзаменах студентов всякого рода гуру, безумных теоретиков, собирателей жучков, любителей строительного моделирования, помешанных на программировании хакеров, архитектурных проектировщиков, короче говоря, всех, кто где-либо недооценивался, отвергался, был исключен из социума, поскольку их чудовищные идеи не имели коммерческого спроса.

С такими людьми, собравшимися вместе, можно было перевернуть землю. Некоторые из вновь прибывших оказались врагами идеи. Злоумышленники подожгли зеленые насаждения. Сосны пылали, как римские свечи, и удушливый слой дыма заволок Техасскую равнину на многие километры. Однако когда огонь был потушен, жители двинулись на почерневшие поля. Поля были засеяны и использованы. Во многих технологиях по измельчению почвы для биохакеров она должна была быть чуть прожаренной. Зола содержала жизненно необходимые минералы. Выгоревшие лесные чащи оказались естественным гнездом феникса для первого в мире общества «эпохи теплиц».