Распад

10.

Оскар теперь работал на Президента Соединенных Штатов. Его новое положение было для него чрезвычайно полезно, учитывая, что он имел дело с двумя тысячами наивных ученых под куполом в Восточном Техасе. С практической стороны это, однако, еще более усложнило и без того непростую жизнь Оскара.

Вскоре он обнаружил, что фактически не является официальным советником по национальной безопасности. Стандартная проверка, проведенная командой Белого дома, тут же выявила персональную проблему Оскара. Это была серьезная помеха, поскольку Президент в настоящее время не мог нанять на работу того, кто был, по существу, изготовлен в подпольной латиноамериканской генной лаборатории. Прием на работу даже одного такого сотрудника был бы плохим прецедентом.

Так что хотя Оскар оставил пост в Сенатском комитете по науке, он не получил официальной должности в Совете национальной безопасности, а просто был «неофициальным советником». Он не был должностным лицом, занимающим место в правительстве, и даже не получал зарплату.

Несмотря на уверения Президента, никакая «отборная» армия США не прибыла в Буну. По всей видимости, президентский указ был издан, но развертывание частей отсрочили на неопределенный срок из-за проблем с бюджетом и нехватки персонала. Эти проблемы — неукомплектация персоналом и бюджет — конечно, имели место, поскольку носили хронический характер, но была и политическая подоплека. Армия США как учреждение становилась очень упрямой, когда речь шла о потенциальных сражениях против американских гражданских лиц. Официально военные не участвовали в перестрелке на реке Сабин. И армия не стремилась ввязываться в политические распри ради того, чтобы осчастливить СНБ.

Чтобы соблюсти приличия, Оскару сказали, что подполковник из СНБ скоро прибудет с первоклассной командой морских летчиков. Но его появление было также отсрочено из-за неожиданных внешнеполитических событий.

Американские поставщики фаст-фуда случайно отравили множество голландских граждан плохо стерилизованным мясом для гамбургеров. В отместку разгневанные голландские фанатики разгромили несколько ресторанов. Учитывая напряженные голландско-американские отношения, это был серьезный скандал, близкий к объявлению войны. Президент, оказавшись лицом к лицу со своим первым внешнеполитическим кризисом, бушевал, требовал репараций и формальных извинений. При таких обстоятельствах военные беспорядки внутри США были совсем не той темой, которой бы активно занималась администрация.

В Коллаборатории все были разочарованы. Однако Оскар держался. Хотя он был раздражен тем, что не получил официальную должность, но удивления не испытывал. Он не питал иллюзий, что президентский аппарат работает лучше, чем другие аппараты современного американского правительства. Кроме того, его сомнительный статус давал и очевидные преимущества. Несмотря ни на что, Оскар был теперь гораздо более могуществен, чем когда-либо прежде. Он стал закулисным игроком со всеми полномочиями.

Оскар быстро стал своим среди сотрудников Овального кабинета. Он изучил их досье, запомнил нужные имена, изучил, откуда и как идет информация, и сумел утвердиться там с помощью скромных просьб о небольших услугах. Это были действительно незначительные услуги, но тщательно спланированные — так что тот, кто решил бы их не оказывать, вызвал бы большое недовольство у персонала Белого дома. Таким образом Оскар добивался своего.

Он решил одну местную проблему, убрав из Кол-лаборатория полицейских. Прежняя полиция Коллаборатория была вывезена за границы Техаса в немаркированном грузовом вертолете. Они были переданы федеральному тренировочному центру в Западной Виргинии. Полицейские Коллаборатория не были уволены, но бюджет их крошечного агентства был сведен к нулю, и персонал просто исчез навсегда в лабиринтах федеральных переводов по службе.

Это оставило Коллабораторий без рабочего бюджета для местной полиции. Впрочем, все было в русле текущих событий, поскольку в Коллабораторий теперь вообще не имелось бюджета. Все работали бесплатно, жили за счет бартера и продажи лишнего оборудования из офиса.

Дни, последовавшие вслед за тем, оказались наиболее интенсивными и продуктивными во всей политической карьере Оскара. Ситуация в Лаборатории была невозможной. Требовались гениальные организаторские способности, чтобы привести все в порядок. Оскар не был гениален от природы. Однако взамен этого он мог работать практически без сна.

Первой серьезной задачей было успокоить гигантскую орду Модераторов. Модераторов следовало убедить не ломать и не разворовывать оборудование Лаборатории. Оскар ловко обошел эту проблему, проинформировав Модераторов, что они теперь являются полными владельцами местного оборудования. Конечно, они могли просто все разрушить, если им хочется, но тогда выйдут из строя все системы жизнеобеспечения, испортится атмосфера и все очаровательные редкие животные умрут. Лаборатория превратится в пустыню под стеклянным колпаком. Однако если они будут поддерживать мир, то станут обладателями генетического рая, где можно жить на открытом воздухе без палаток.

Аргументы Оскара были приняты. Конечно, не обошлось без нескольких уродливых инцидентов, когда пролы похитили и сделали барбекю из особенно вкусных животных. Но ужасное зловоние, шедшее от костра, доказало им, что открытый огонь в пределах купола вреден для каждого. Через несколько дней начали появляться определенные признаки стабилизации.

Был образован новый комитет, задачей которого было формирование условий сосуществования между учеными и пролами. В него входила Грета, главы подразделений, Кевин, сам Оскар и члены команды Оскара, а также великое множество разнообразных гуру, вождей племен и других представителей контингента Бенингбоя. Этому новому управляющему органу надо было дать имя. Он не мог называться забастовочным комитетом, хотя бы потому, что это название уже использовалось. Очень быстро он стал известен как Чрезвычайный комитет.

Оскар сожалел об этом, поскольку ненавидел и презирал все чрезвычайные комитеты, но термин имел одно большое преимущество: его значение никому не нужно было объяснять. Население Америки уже привыкло к разрушению политических институтов, которые заменялись чрезвычайными комитетами. Наличие в Коллаборатории Чрезвычайного комитета легко понимал каждый. Это могло даже интерпретироваться как некий престижный шаг — крошечный Коллабораторий пережил такое же грандиозное крушение, как американский Конгресс.

Оскар отменил использование плакатов, которые ранее применялись как PR-средство. Забастовка была закончена, и новый режим в Лаборатории требовал нового графического взгляда, свежих идей в средствах массовой информации. После мозгового штурма, проведенного его командой, Оскар остановился на использовании громкоговорителей. Все важные переговоры, которые велись в Чрезвычайном комитете, должны были транслироваться через полдюжину громкоговорителей, расположенных в различных общественных местах в пределах купола.

Это было мудрым решением. У громкоговорителей был необязательный, временный статус, и они вносили дух стихийности. Люди могли мягко подключаться к потоку политической агитации и покидать его. Древняя технология создавала спокойное информационное окружение. Люди могли интересоваться кризисом ровно в той степени, как им хотелось.

Благодаря использованию громкоговорителей персонал Коллаборатория и захватчики-пролы имели равный доступ к информации. В качестве дополнения в разных местах были установлены сделанные со вкусом синие пластмассовые «мыльницы» — для того, чтобы особо глупые или особо сердитые люди могли благополучно высказать свое недовольство. Мало того, что это был клапан безопасности и полезная проверка реакций, это, по контрасту, придавало самому Чрезвычайному комитету вид солидный и ответственный.

Кампания в средствах массовой информации была особенно полезна для создания имиджа капитана (бывшего генерала, бывшего капрала) Бенингбоя. Вживую или на видео лидер пролов выглядел сумасшедшим. Однако у него был глубокий голос с отеческими интонациями. По громкоговорителям Бенингбой излучал набожную жизнерадостность Санта-Клауса.

Было бы неверным считать, что Модераторы были просто сборищем крутых и отверженных. Дороги Америки могли, к сожалению, похвастать многими отчаянными и отчаявшимися людьми, но Модераторы не были толпой бродяг. Модераторы не были даже «бандой» или «племенем». В принципе Модераторов можно было считать неправительственной сетевой организацией. Они преднамеренно одевались и говорили как дикари, но их структура была ортогональна к обычной американской культуре.

Заправилам потребительского общества никогда не приходило в голову, что потребительство в качестве политической идеологии может в один прекрасный день привести к более серьезной нестабильности системы, чем даже коммунизм. Но нестабильность росла, а страна разрушалась. Гражданское общество было подорвано безжалостным господством денег. Когда общественная сфера стала полностью приватизированной, американская культура начала задыхаться. Люди не только терпели крах, но и были доведены до сумасшествия рекламой и безжалостно вторгавшимися в их жизнь коммивояжерами. Увеличение агрессивной рекламы заставило многих отказываться от своей индивидуальности.

Перестало быть приятным считать себя американским гражданином. Беспричинно множились банкротства, становясь своего рода коммерческой изменой. Бегство от налогов стало спортом. Многие американские граждане просто отказались так жить. Они собирались, публично жгли лицензии, выбрасывали исполнительные листы и отправлялись в дорогу. Пролы считали себя единственно свободными американцами.

Кочевничество когда-то было опорой человеческого существования, жизненным укладом, на базе которого стали возможны технологические новшества. Ныне кочевничество стало альтернативным образом жизни тех, для кого жить по старомодным политическим и экономическим стандартам было невозможно.

Так или примерно так считал Оскар. У него, как богатого жителя Новой Англии, не было особых политических причин интересоваться пролами. Они редко голосовали. Но он не имел никакого предубеждения против пролов как социальной группы. Они были не более странны и непонятны, чем ученые. Теперь стало ясно, что пролы — мощный ресурс реальной власти, и, насколько он знал, только один американский политический деятель завербовал и поддерживал пролов. Зеленый Хью.

После умиротворения Модераторов следовало примирить ученых Коллаборатория с их присутствием. Ключевым моментом объяснений Оскара было отсутствие выбора в данном вопросе.

Ученые Коллаборатория всегда имели устойчивую федеральную поддержку, они никогда не требовали никаких дополнительных средств. Теперь не существовало никаких федеральных грантов. Это было плохо, но еще хуже оказалось то, что бухгалтерия лаборатории была разрушена сетевой атакой. Они даже не могли восстановить финансовую отчетность.

Настроение в Лаборатории повысилось, когда сотрудникам стало известно, что президент знает об их тяжелом положении. Президент даже послал директору Лаборатории подготовленную речь, которая была пересказана Гретой. Однако в этой речи было одно заметное упущение: деньги. Официальное сообщение для печати представляло собой длинный благодарственный гимн президентским талантам по восстановлению общественного порядка. Финансирование Коллаборатория не было проблемой, которую должен решать Президент. За национальные дотации отвечал Конгресс, но, несмотря на огромные усилия, бюджет все еще не был утвержден.

Для Федеральной научной лаборатории это было огромное бедствие, но пролы воспринимали его как самое обычное дело.

Так что — объяснил Оскар Чрезвычайному комитету — это вопрос симбиоза. И симбиоза можно добиться. Смело обрубив связи с обычной политической действительностью, гибридное население Коллаборатория могло свободно плавать в пределах их стеклянного пузыря. У них не было денег, но оставались электрогенераторы, воздух, продовольствие, они были защищены от непогоды. Им были не страшны никакие бури, а так как теперь отсутствовал и федеральный надзор за их работой, они могли полностью сконцентрироваться на их любимых проектах. Сейчас они имели возможность заниматься подлинной научной работой. Это было огромное достижение, почти Шангри-Ла. Все, что еще им было нужно, — снять внутренние противоречия.

После выступления Оскара наступило длительное молчание. Все члены Чрезвычайного комитета глядели на него в крайнем удивлении. Кворум составили Грета, ее главное доверенное лицо и покровитель Альберт

Гаццанига, сам Оскар, Йош Пеликанос, капитан Бенинг-бой и представитель Модераторов — парень по имени Омбавей Тадди Флэгбой.

— Оскар, ты меня поражаешь, — сказала Грета. — У тебя невероятный талант говорить о невозможных вещах так, что они начинают казаться нормальными и приемлемыми.

— Что здесь кажется невозможным?

— Все! Лаб — федеральное сооружение! Эти Модераторы вторглись сюда силой. Они заняли наше здание. Они здесь незаконно. Мы не можем помогать им и поощрять незаконное вторжение! Как только Президент пришлет отряды, мы будем арестованы. Мы будем уволены.

— Этого не случилось в Луизиане, — сказал Оскар. — Почему это должно случиться здесь?

Гаццанига ответил:

— Дело в том, что Конгрессу и чрезвычайным комитетам в действительности никогда не нужна была та авиабаза в Луизиане. Они никогда не заботились о ней, поэтому и не приняли необходимых мер.

— Они точно так же не заботятся о вас, — заверил его Оскар. — Верно, что Президент выразил интерес, но послушайте, это было целую неделю назад! Неделя в течение военного кризиса — это вечность! Федеральных отрядов здесь нет. Потому здесь нет военного кризиса, военный кризис для Президента — в Голландии, а не в Восточном Техасе. Он не собирается развертывать отряды внутри страны, когда идет эскалация холодной войны с Голландией. Если бы мы лучше соображали, мы поняли бы, что именно Модераторы наша армия. Они лучше, чем федеральные силы.

— Мы не можем позволить себе предоставлять убежище тысяче неплатежеспособных гостей, — сказал Пеликанос.

— Йош, забудь на минуту о красных чернилах. «Мы не должны позволить себе предоставить им». Это они кое-что предоставляют нам. Они могут кормить и одевать нас, и все, что мы должны сделать, — разделить с ними наше убежище и дать им политическое прикрытие. Это реальная красота чрезвычайной ситуации, понимаешь? Мы можем продолжать жить так, сколько нам захочется! Это апофеоз забастовки. В течение забастовки мы все отказывались делать что-нибудь, кроме научной работы. Теперь, когда у нас чрезвычайное положение, ученые могут продолжать заниматься наукой, в то время как Модераторы будут исполнять роль благосклонного, сочувствующего гражданского населения. И мы игнорируем все остальное! Все, что раздражало нас в прошлом, ушло. Все бессмысленные коммерческие притязания, и правительственный надзор, и хитроумные подрядчики… Все это больше не имеет для нас никакого значения!

— Но кочевники ничего не понимают в науке, — сказал Гаццанига. — Зачем они будут поддерживать ученых, когда им проще награбить добра и уйти?

— Эй, — сказал Бенингбой. — Я кое-что понимаю в науке, парень! Вернер фон Браун! Отличный пример. Доктор фон Браун был таким же, как и ты, большим уродливым толстяком! Они направили бы его в Дахау так или иначе, если бы он не стал работать на них, так что он тоже кое-что выиграл, собирая свои «Фау-2».

— О чем, черт возьми, он говорит? — требовательно спросил Гаццанига. — Почему он всегда вот так выражается?

— Вот что такое наука! — сказал Бенингбой. — Наука — это доказательство математических связей между явлением А и явлением В. Разве это так трудно? Ты действительно думаешь, что все это не моего ума дело? Я могу рассказать тебе о вещах, которые выше твоего понимания, сынок, о выживании в тюрьме, например. Ты, как и все прилизанные люди, просто растеряешься в столкновениях с квантовой реальностью, если кто-то возьмет да отберет у тебя твои книжки.

— Нет, ничего не получится, — сказала Грета. — Мы даже говорим на разных языках. У нас нет ничего общего, — трагическим тоном воскликнула она. — Только посмотрите на лэптоп, который он носит! Он сделан из соломы!

— Почему я единственный, кто видит очевидное? — спросил Оскар. — У вас на удивление много общего. Посмотрите на оборудование кочевников — те же автоклавы, установки для каталитического крекинга! Они используют биотехнологию. И компьютерные сети. Они выживают за счет этого!

Лицо Греты окаменело.

— Да, но… Ненаучно.

— Но они живут точно так же, как и вы, — за счет своей репутации. Вы — два наиболее некоммерческих сообщества Америки. И оба сообщества базируются на репутации, уважении и престиже.

Гаццанига нахмурился.

— Это что, социологическая классификация? Социология — это не точная наука.

— Но это правда! Вы, ученые, вы хотите стать Наиболее Часто Цитируемыми и добиться почестей и вознаграждения. В то время как Модераторы, подобно нашему капитану, хотят быть сетевыми гуру. Плюс к этому ни один из вас не имеет ни малейшего понятия о том, как надо одеваться! Кроме того, даже при том, что вы — и те и другие — непосредственно ответственны за катастрофу, которая постигла наше общество, вы невероятно изворотливы в том, чтобы представлять себя в качестве невинных жертв. Вы бесконечно скулите и стонете, что нет никого достаточно крутого или умного, чтобы вас понять. Вы никогда не убираете за собой. Вы никогда не берете на себя ответственность. И именно поэтому люди, которые фактически управляют этой страной, обращаются с вами, как с детьми!

Они смотрели на него, потрясенные до глубины души.

— Я говорю разумные вещи, — повысил голос Оскар, перекрикивая сердитое гудение. — Я не занимаюсь разглагольствованиями. Я могу посмотреть на вас со стороны, чего вы, запертые в изолированных башнях субкультур, просто не в состоянии сделать. Было бы бесполезно с моей стороны заниматься мягким педалированием. Вы в кризисе, вот в чем суть. Вы — и те и другие — разошлись с остальной частью общества в способах выживания. Вам необходимо преодолеть глупые предубеждения и объединиться в одну мощную коалицию. И как только вы это сделаете, весь мир будет вашим! — Оскар наклонился вперед. Вдохновение сверкало в его глазах, как дневной свет у Платона. — Мы переживем это чрезвычайное положение. Мы можем даже пойти дальше. Мы способны расти!

— Хорошо, — сказала Грета. — Успокойся. Я хочу задать один вопрос. Ведь это кочевники, верно? Что будет, если они в один прекрасный момент решат покинуть нас?

— Ты думаешь, что мы убежим, — прервал ее Бенингбой.

Грета посмотрела на него, раздосадованная, что ее прервали.

— Разве вы не переходите постоянно с места на место? Я думаю, именно это и помогло вам выжить.

— Нет, вы совсем ничего не понимаете! — вскричал Бенингбой. — И вы считаете себя при этом интеллектуалами! Думаете, что можете быть провидцами!

Думаете, что можете дать людям истину и силу, дать знание более высокой реальности! Но кто вы на самом деле? Вы отнюдь не титаны интеллекта. Вы сборище дешевых выродков в смешных одеждах, что когда-то купила вам мамочка. Вы просто толпа попрошаек, что живет по милости правительства. Вы, скулящие тут о том, что грязные идиоты, подобные нам, не могут оценить вас, — хорошо, но что, черт возьми, вы сделали для нас за последнее время? Что вы хотите от жизни, помимо шанса болтаться в своей Лаборатории и смотреть свысока на остальную часть человечества? Вы можете сделать хоть что-то большое, вы, неудачники? Рискните хоть раз в жизни, ради бога. Действуйте, как вы считаете нужным!

— Он действительно сумасшедший, — сказал Гац-цанига, уязвленный и изумленный. — Этот парень не в ладах с реальной жизнью.

Телефон Флэгбоя зазвонил. Он кратко поговорил, затем передал телефон своему лидеру.

Бенингбой молча выслушал то, что ему сказали.

— Я должен идти, — объявил он резко. — Есть новости. Мальчики захватили пленного.

— Что за пленный? — потребовал ответа Кевин. Как новый полицейский руководитель, Кевин был подозрителен. — Мы уже договорились, что ты не имеешь полномочий кого-то захватывать.

Бенингбой наморщил свой большой мясистый нос.

— Они захватили его в лесу к востоку от города, господин начальник полиции. В нескольких километрах от Коллаборатория, вне твоей юрисдикции.

— Следовательно, он Регулятор, — сказал Оскар. — Он — шпион.

Бенингбой сложил аккуратно свои записи и закрыл лэптоп, потом неохотно кивнул:

— Ага.

— А что вы делаете с захваченными в плен? — спросила Грета.

Бенингбой пожал плечами, у него было мрачное лицо.

— Я думаю, что Комитет должен видеть пленника, — сказал Оскар.

— Оскар прав, — подтвердил Кевин серьезно. — Бенингбой, я не могу позволить, чтобы подозреваемые допрашивались твоими людьми. Давайте допросим его прямо здесь!

— Мы что, Звездная палата? — спросил Гаццанига. Он был ошеломлен. — Мы не можем допрашивать людей!

Кевин насмешливо хмыкнул.

— Хорошо, милый Альберт, ты оправдан! Выйди и купи себе рожок мороженого. Тем временем мы, взрослые, должны побеседовать с этим партизаном.

Грета объявила пятиминутный перерыв. Возбужденные сообщением, услышанным по громкоговорителям, появились другие члены Комитета. Перерыв затянулся на полчаса. Встреча была значительно оживлена импровизированной демонстрацией имущества пленника.

Допрашиваемый Регулятор изображал из себя браконьера. У него был разукрашенный составной лук, который расстроил бы Вильгельма Теля. Стрелы из графита имели самонаводящийся гироскопический прицел и локаторы, GPS. У бойскаута еще были шиповки и альпинистский пояс — идеальное снаряжение для человека, прячущегося в вершинах деревьев.

Это снаряжение могло бы сойти за обычное для охотника, но у него было и другое: молоток и пакет саботажных шипов для деревьев. Шипы для дерева, с обломанными остриями, были достаточно обычны для радикальных «зеленых», но в его шипах имелись аудиожучки и репитеры для сотовых телефонов. Их можно было вбить глубоко в деревья и оставить там навсегда. И они передавали бы информацию и даже отвечали на обращения по телефону. У них были причудливые маленькие отверстия, через которые они могли подпитывать свои батареи соком деревьев.

Члены комитета с серьезным видом передавали устройства из рук в руки, внимательно их изучая, будто каждый день имели дело с саботажниками. Достав карманный мультитул, Гаццанига вскрыл один из шипов.

— Минуточку, — сказал он. — Эта штука работает на митохондриевых батареях.

— Ни у кого нет митохондриевых батарей, — возразил новый глава отдела Оборудования. — Даже у нас нет митохондриевых батарей, хотя эти проклятые вещи были изобретены здесь.

— Тогда я хочу, чтобы ты объяснил мне, как телефон работает на влажном желе, — сказал Гаццанига. — Знаешь что? Эти шипы, я думаю, похожи на наши мониторы вегетации.

— Это все было изобретено здесь, — сказал Оскар. — Это оборудование Коллаборатория. Только вы никогда не знали, каким образом оно переделывалось для других целей.

Гаццанига положил шип. Затем вытащил вдавленное в него зерно.

— А эта вещица, видишь, как раз то, с чем ассоциируется технология кочевников. Металлолом, очевидно, отечественного производства… Так, и что же это? — Он потряс странной штуковиной около уха. — Гремит.

— Это бомба из мочи, — сообщил Бенингбой.

— Чего?

— Видишь эти отверстия сбоку? Это таймер. Генетически модифицированные зерна. Как только они попадают в горячую воду, семена вспучиваются. Лопается мембрана внутри них, а затем загорается их содержимое.

Оскар исследовал одну из грубых зажигательных бомб. Она была сработана вручную с помощью сверла, молотка и невероятного количества ненависти. Бомба представляла собой предельно простое зажигательное устройство без движущихся частей, но этого было вполне достаточно, чтобы поджечь здание. Семена генетически спроектированной кукурузы были дешевы и стопроцентно идентичны друг другу. Зерно, подобное этому, было настолько однородно по свойствам, что могло даже использоваться как часы. Это было отвратительное устройство, почти как продукт военной технологии. Как образчик примитивного искусства бомба выглядела впечатляюще. Оскар буквально ощутил кожей искреннее презрение и ненависть, исходящие от нее.

Пленник в наручниках прибыл в сопровождении четырех Модераторов. На нем был длиннополый серо-коричневый камуфляжный костюм. Заляпанные красной глиной шнурованные ботинки. Квадратный нос, большие волосатые уши, густые брови, черные глаза. Это был приземистый и тяжелый человек лет тридцати, с руками, похожими на медвежьи лапы. Небритая челюсть вздулась от удара, на скуле красовался громадный синяк.

— Что с ним случилось? Почему он ранен? — спросила Грета.

— Он упал с велосипеда, — категорично заявил Бенингбой.

Заключенный молчал. Было очевидно, что он и не собирается говорить. Он стоял посреди зала заседаний, от него пахло лесом и потом, и он буквально излучал презрение. Оскар изучал Регулятора с профессиональным интересом. Этот человек поразительно не вписывался в окружающую обстановку. Он напоминал мощный кипарис, по недоразумению оказавшийся в дебрях лесного болота.

— Ты действительно думаешь, что ты крепкий орешек? — пронзительным голосом спросил Кевин.

Регулятор подчеркнуто не обратил на выкрик никакого внимания.

— Мы заставим тебя заговорить, — прорычал Кевин. — Мы устроили тебе допрос со всякими страшненькими приспособлениями! С электрическими проводочками, спичками и всем прочим.

— Извините меня, сэр, — сказал Оскар вежливо. — Вы говорите по-английски? Parlez-vous francais?

Никакого ответа.

— Мы не собираемся мучить вас, сэр. Мы цивилизованные люди. Мы только хотим, чтобы вы сообщили, зачем вам понадобилось исследовать окрестности со всем этим оборудованием, с зажигательными устройствами. Если вы сообщите, что вы здесь делали и кто вас послал, мы отпустим вас.

Никакого ответа.

— Сэр, я понимаю, что вы храните верность тем, кто вас направил сюда, но сейчас вы в плену. Вам не следует молчать, оказавшись в таких обстоятельствах. Будет вполне этично, если вы назовете свое имя, номер ID и сетевой адрес. Тогда мы сможем сообщить вашим родственникам, жене, детям, что вы живы и находитесь в безопасности.

Никакого ответа. Оскар терпеливо вздохнул.

— Хорошо, вы не хотите говорить. Я вижу, что я вас утомил. Так что, если вы только покажете, что вы не глухой…

Тяжелые брови Регулятора дернулись. Он посмотрел на Оскара, будто примеряясь, как получше выпустить ему кишки. Наконец он заговорил.

— Хорошие наручные часы, красивые.

— Ладно. — Оскар вздохнул. — Давайте отведем его в здание Раскрутки к приспешникам Хью. Я уверен, им есть о чем поболтать.

Гаццанига был шокирован.

— Как так! Мы не можем отослать этого типа к тем людям! Он очень опасен! Это гнусный кочевник!

Оскар улыбнулся.

— Ну и что? Здесь сотни гнусных кочевников. Забудьте об этом парне. Он нам не нужен. Мы должны серьезно поговорить с нашими собственными кочевниками. Они знают все, что знает он, и даже больше. Плюс наши друзья фактически хотят защитить нас. Мальчики, заберите заключенного.

После этой конфронтации переговоры сразу же переместились на значительно более прочную почву: оборудование и инструменты. Здесь у кочевников и ученых быстро нашлись общие интересы. Их потребность друг в друге была особенно выгодна тем и другим. Бенингбой предоставил трех своих технических экспертов. Грета откомандировала на время ее лучших сотрудников из биотехнологии. Переговоры затянулись до темноты.

Оскар оставил здание, переоделся, чтобы убрать любые подслушивающие устройства, которые цепляются на одежду, затем прошел в один из садов для тайного свидания с капитаном Бенингбоем.

— Шеф, ты хитер как дьявол, — Бенингбой размышлял вслух, жуя длинную горстку сухих синих лопухов. — Тон встречи полностью изменился, когда привели туда этого жлоба. Интересно, что они сделали бы, если бы он открыл рот и сказал им, что мы поймали его два дня назад.

— О! Но ведь мы оба знали, что Регуляторы никогда не отвечают на допросах, — сказал Оскар. — Я ввел его в игру в надлежащий момент. Нет ничего нечестного в том, чтобы представить нужные факты в пределах надлежащего контекста. В конце концов, ты захватил его, это правда.

Они понизили голоса и прошли на цыпочках мимо дремлющей рыси.

— Видишь ли, призывы к здравому смыслу с учеными не срабатывают. Ученые презирают здравый смысл, они думают, что это иррационально. Чтобы добиться от них чего-то, нужно сильное моральное давление, что-то, чего они не ожидают. Они живут за высоким интеллектуальным забором, который сами же и возвели, — мнение коллег, сложные грамматические конструкции, правильное склонение…

— Я верю тебе, Оскар. Комбинация сработала отлично. Но я так и не понял — почему?

Оскар сделал глубокомысленную паузу. Он наслаждался дружескими беседами с Бенингбоем, который, как выяснилось, был благодарным слушателем. Потрепанный старик, он находился вне закона, много времени провел в тюрьме, но он был также настоящим политическим деятелем регионального масштаба, игроком с горячим южным темпераментом. Оскар чувствовал сильную потребность вкратце объяснить коллеге, что к чему.

— Это сработало, потому что… Хорошо, позволь, я обрисую общую картину. Это действительно большая философская картина. Ты когда-либо задавался вопросом, почему я никогда не пытался напасть на людей Хью, находящихся внутри этой лаборатории? Почему они — все еще держат здание Раскрутки, забаррикадировавшись там? Потому что идет сетевая война. Мы — как группа камней в го. Чтобы выжить в сетевой войне, окруженной группе нужны глаза для наблюдения. Ну ты понимаешь: линии, восприятие, пространство битвы. Мы окружены внутри этого купола, но не полностью, потому что у нас есть меньшая группа врагов под куполом. Я намеренно бросил этого Регулятора к ним, так что теперь у подгруппы есть ее собственный маленький контингент, состоящий из кочевников, точно так же, как у нас. Видишь ли, люди инстинктивно чувствуют такую симметрию. Это работает на бессознательном уровне. Наличие врагов внутри купола могло бы, казалось, ослабить нас, но факт, что мы допускаем ядро инакомыслия, фактически усиливает нас. Поскольку означает, что мы не склонны к тоталитаризму.

— Да? — сказал Бенингбой скептически.

— Такая вот фрактальная ситуация. Мы находимся под куполом. Зеленый Хью за его стенами полон зловещих планов относительно нас. Но Президент то же самое испытывает по отношению к Хью. Наш новый Президент в своем роде еще более зловещий человек, чем губернатор штата Луизиана. Президент управляет США, нацией, которая вся изранена внутренними переворотами, — это маленький мир, окруженный большим, полным людьми, не испытывающими к нам особо дружеских чувств. Они больше не восторгаются Америкой, и мы не можем доказать им, что мы — их будущее. И затем идет мир… Ну, я думаю, далее уже — мир Греты. Рациональный, эйнштейновско-ньютонианский космос. Космос, объективные наблюдаемые факты. И далее уже за границей научного понимания… все те темные явления. Метафизика. Воля и идеи. История, возможно.

— Ты действительно веришь во все это барахло?

— Нет, я не верю в это, как в то, что два и два будет четыре. Но для меня это полно смысла, это моя рабочая метафора. Что, разве политические деятели когда-нибудь действительно «знают о чем-то»? История не Лаборатория. Тебе никогда не вступить в одну и ту же реку дважды. Но у некоторых людей есть понимание, что такое политика, а у некоторых — нет. Бенингбой задумчиво кивнул.

— Ты действительно видишь нас как бы со стороны, Оскар?

— Ну, я никогда не был кочевником — по крайней мере, до сих пор. И я никогда не буду ученым. Я могу признать мое невежество, но я не хочу страдать оттого, что чего-то не знаю, я нахожусь у власти, я должен действовать. Знание — только знание. Но управление знаниями — это уже политика.

— Я не о том спрашивал.

— О! — Оскар понял. — Ты спрашивал обо мне.

— Ага.

— Ты имеешь в виду, что я как бы вне человеческой расы?

Бенингбой кивнул.

— Я не мог не заметить этого. Ты всегда был таким?

— Да. По большей части.

— Парень, ты из будущего?

— Нет. Я бы не сказал этого. У меня слишком много кусков выкинули из ДНК.

Оскар понял, что ситуация стабилизировалась, когда вспыхнул сексуальный скандал. Юная солдат-подросток обвинила ученого средних лет в неприличных домогательствах. Инцидент вызвал ужасный шум.

Оскар счел это хорошим знаком. Это означало, что конфликт между двумя популяциями в Коллаборатории вышел на символический психосексуальный, не имеющий политического подтекста уровень. Противостояние разворачивалось теперь по причине глубоко спрятанного недовольства и психического голода, которые не могли быть исцелены и потому в основном принимали неадекватные формы. Но шум был очень полезен, поскольку это означало, что прогресс может быть теперь достигнут на любом другом фронте. Общественная психодрама заняла умы. Реальные проблемы были оставлены людям, которые были способны делать дело.

Оскар воспользовался возможностью изучить лэптопы Модераторов. Ему подарили один, и он воспринял это как оказанную ему высокую честь. Устройство было упаковано в гибкую зеленую оболочку из пластифицированной соломы. Он весил примерно столько же, сколько пакет поп-корна. И его клавиатура вместо почтенного QWERTYUIOP была плоской, чувствительной и непривычной DHIATENSOR.

Оскар был уверен, что почтенная QWERTYUIOP никогда ничем не будет заменена. Возможно, из-за так называемого «технологического замка». QWERTYUIOP была плохим вариантом клавиатуры — фактически QWERTYUIOP была специально разработана, чтобы препятствовать машинисткам, но усилия, требуемые, чтобы ею овладеть, были настолько велики, что никому не приходило в голову от нее отказаться. Это как с письменным английским, или американской системой мер, или смехотворным дизайном туалетов, — это было ужасно, но стало почти что частью природы. Универсальность QWERTYUIOP закрыла путь к распространению любых альтернативных проектов.

Или так ему всегда казалось. И все же невозможная альтернатива стояла на столе прямо перед ним: DHIATENSOR. Это впечатляло. Это было эффективно. И работало намного лучше, чем QWERTYUIOP.

Пеликанос зашел к нему в гостиничный номер.

— Уже встал?

— Конечно.

— Над чем работаешь?

— Пресс-релиз для Греты. И еще я должен поговорить с Бамбакиасом, я пренебрегал сенатором последнее время. Так что пишу заметки и одновременно учусь печатать. — Оскар сделал паузу. Ему хотелось бы вкратце рассказать Пеликаносу об очаровательных социальных различиях, которые он обнаружил между Модераторами и Регуляторами. На первый взгляд различия между теми и другими потрепанными и грубыми пролами нельзя было обнаружить даже под электронным микроскопом — все их реальные и настоящие поразительные отличия заключались в архитектуре их сетевого софта.

Эпическая борьба разворачивалась на невидимых сетевых полях. Виртуальные племена и общины испробовали буквально тысячи различных конфигураций, обновляя их, обеспечивая, наблюдая их умирание…

— Оскар, мы должны поговорить серьезно.

— Да. — Оскар отодвинул лэптоп. — Выкладывай.

— Оскар, ты живешь здесь слишком замкнутой жизнью. Ваши заседания в Чрезвычайном комитете и все это время, что ты тратишь, торгуясь с людьми из СНБ, которые не дают тебе покоя целыми днями… Мы оторвались от реальности.

— Ладно. Хорошо.

— Ты был вне Лаборатории в последнее время? В небе толчея почтовых самолетов, которые никому ничего не доставляют. Копы и блокпосты по всему Восточному Техасу.

— Да, мы вызываем сильный интерес у окружающих. Мы пользуемся большой популярностью. Журналисты толкутся здесь в поисках новых сенсаций.

— Я согласен с тобой, это интересно. Но это не имеет никакого отношения к нашим планам. Нынешнее положение ни в каких планах не предусматривалось. Мы, как предполагалось, должны были помочь Бамбакиасу и Сенатскому комитету по науке. Предвыборная команда, предполагалось, здесь отдыхает. Никто не планировал ситуации, когда ты играешь роль закулисной фигуры при Президенте и одновременно занимаешь федеральное здание с помощью гангстеров.

— Гмм. Ты абсолютно прав, Йош. Это не было запланировано. Но это свершившийся факт.

Пеликанос сел, не зная, куда пристроить руки.

— Знаешь, в чем твоя проблема? Каждый раз, как ты теряешь из виду цель, ты удваиваешь усилия.

— Я никогда не терял из виду цель! Цель состоит в том, чтобы преобразовать американскую науку.

— Оскар, я хорошенько все обдумал. Мне действительно не нравится эта ситуация. С одной стороны, я недолюбливаю Президента. Я член федерально-демократической партии, и я всерьез работал на Бамбакиаса и Блок реформ. Но на этого Президента я работать не хочу, поскольку не согласен с его политикой. Он же коммунист, святые небеса!

— Президент не коммунист. Он барон деревообрабатывающей промышленности, миллиардер, опирающийся также на сеть казино в резервациях.

— Хорошо, но коммунисты входят в его левый традиционный блок. Я не доверяю ему. Мне не нравятся его речи. Мне претит его тактика, когда он затевает войну с голландцами, чтобы решить свои внутренние дела. Он не наш политик. Он жестокий, трусливый и двуличный человек.

Оскар улыбнулся.

— По крайней мере, он не спит на работе, как это делал предыдущий Президент.

— Лучше Король-Бревно чем Король-Аист, приятель.

— Йош, я знаю, ты не левый, но ты должен согласиться, что левый традиционный блок — намного лучше, чем те сумасшедшие из левого прогрессивного блока.

— Не в этом дело! Бамбакиас доверял тебе, президент же даже не дал тебе реального поста! Он не держит своего слова. Он не помог тебе, когда нам пришлось обратиться к этим Модераторам. Но гангстерская крыша — это бесперспективно.

— Ты не прав.

— Прав. Пролы — даже хуже, чем левые прогрессисты. У них забавный сленг, и забавная одежда, и лэптопы, и биотехнология, все это живописно, но все равно они — мафия! Этот милый старикан, капитан Бе-нингбой… Он нравится тебе, но он совсем не тот, каким ты его себе представляешь. Ты думаешь, что он — очаровательный старый простак, необработанный бриллиант, но это не так. Он — ультрарадикал и определенно вынашивает собственные планы.

Оскар кивнул.

— Я знаю это.

— И потом Кевин. Ты не уделяешь достаточного внимания Кевину. Ты поставил бандита на место полицейского. Он у тебя вроде карманного Муссолини. Слежка по телефонам, слежка через компьютеры, слежка по видео, все вокруг нашпиговано жучками. Сейчас он набрал команду ищеек из этих кочевых старушек. Это нездоровый подход.

— Но Кевин из Бостона, как и мы, — сказал Оскар. — Интенсивное наблюдение замещает в нем низкие позывы к уличному насилию. Кевин старательно работает, он выполняет все задания. Он действительно хороший работник.

— Оскар, ты немного увлекся. Забудь изящные социальные концепции и всю эту болтовню на публику. Вернись к реальности. Кевин работает здесь потому, что ты платишь ему. Ты платишь всей команде, и эти люди действительно управляют Лабораторией. Никто больше не получает здесь жалованья. Все, что они могут, так это есть то, что им дают пролы, и работать в лабораториях. Я твой бухгалтер и говорю тебе: так больше продолжаться не может. У тебя нет столько денег, чтобы оплатить революцию.

— Ну, на оплату революции ни у кого денег не хватит.

— Ты несправедлив по отношению к команде. Твоя команда — массачусетские политические работники, а не творцы чудес. Ты не готовил их к роли революционной хунты. Лаборатория не имеет никакой реальной финансовой поддержки. У тебя самого нет жалованья. У тебя нет даже официального поста в правительстве. Коллабораторий пожирает твой собственный капитал.

— Йош, но деньги всегда можно найти! Что действительно интересно, так это управлять без финансирования! Управление, построенное на престиже. Посмотри, как действуют Модераторы, например. Фактически у них функциональная, основанная на престиже экономика. У них все разработано до мельчайших деталей. Например, они используют австралийскую электронную систему избирательного бюллетеня…

— Оскар, ты хоть когда-нибудь спишь? Ты питаешься нормально? Ты сам хотя бы понимаешь, чем ты тут занимаешься?

— Да, я понимаю. Мы не планировали поначалу то, чем сейчас занимаемся, но это должно быть сделано. Я ворую одежду у Хью.

— Ты лично враждуешь с губернатором Луизианы.

— Нет. Дело не в этом. Правда заключается в том, что я веду широкомасштабную войну с самым большим политическим провидцем современной Америки. Хью опережает меня на много лет. Он вырастил своих кочевников и теперь добивается их лояльности, строя инфраструктуру. Он поставил дело так, что бездомные бродяги оказались наиболее технически продвинутой группой в его штате. Он стал лидером массового подпольного движения, и он многообещающий деятель, стремящийся сделать научные знания достоянием каждого и каждого превратить в волшебника. Они поклоняются ему, потому что вся структура их сетевой экономики построена на этом. Это — коррупция в фантастическом масштабе, это предприятие настолько не походит на то, что пишут в книжках, что даже не может быть названо коррупцией. Он создал альтернативное общество с альтернативной структурой власти, которая полностью базируется на нем самом, на Зеленом Хью, Болотном Короле. Я работаю здесь быстро и эффективно, но лишь потому, что Хью уже доказал: это работает. Настолько хорошо, что представляет опасность. Америка в петле, и Зеленый Хью улыбается, создавая тоталитарную нейродиктатуру!

— Оскар, ты понимаешь, как дико это звучит? Ты знаешь, как ужасно ты выглядишь, когда говоришь подобные вещи?

— Я был откровенен с тобой, Йош. Ты знаешь, я всегда был с тобой откровенен.

— Хорошо, ты честен со мной. Но я дальше не могу идти с тобой. Этот путь не для меня. Я не верю в это. Мне жаль.

Оскар посмотрел на него.

— Оскар, это для меня тупик. Мне нужна реальная еда, реальная крыша над головой. Я не могу, зажмурившись, слепо броситься в такую авантюру. У меня на руках жена, о которой я должен заботиться. Но ты, ты во мне больше не нуждаешься. Поскольку я — бухгалтер. В нынешней ситуации у меня нет никакой функции. Никакой роли. Никакой работы. Здесь нечего считать.

— Знаешь что? Мне просто не пришло это в голову. Но подожди, имеются связи, есть определенные перемещения дохода. У нас есть наличные деньги, нам нужно кое-какое оборудование…

— Ты устанавливаешь здесь странный, чужеродный режим. Это не рыночное общество. Это общество культа. Все основано на людях, смотрящих глубоко в глаза друг другу, а потом выдающих оценки. Это интересно только теоретически, но когда это потерпит неудачу и развалится, то закончится лагерями и чистками, как уже было в Коммунистическую эру. Если ты собираешься идти таким путем, я не могу спасти тебя. Никто не может тебя спасти. И я не хочу быть с тобой, когда этот карточный домик развалится. Поскольку тогда ты сядешь в тюрьму. В лучшем случае.

Оскар слабо улыбнулся.

— Так ты не думаешь, что «врожденные болезни» помогут уйти от наказания?

— Это не шутка! А что будет с твоей командой, Оскар? Как быть с другими? Ты большой человек в предвыборной кампании — у тебя действительно талант. Но это не избирательная кампания. Это даже не забастовка. Это небольшой государственный переворот. Даже если твои люди согласятся остаться с тобой, как ты можешь подвергать их такому риску? Ты не спрашивал их согласия, Оскар!

Оскар выпрямился на стуле.

— Йош, ты прав! Я не могу так поступить со своей командой, это неэтично. Мне надо объяснить им ситуацию. Если они уйдут, это жертва, которую я. должен принять.

— Я получил предложение работать в Бостоне в офисе губернатора, — сказал Пеликанос.

— Губернатор? Вперед! Это тот старый краснобай из партии «Вперед, Америка»?

— «Вперед, Америка» сейчас поддерживает реформы. Губернатор организует антивоенную коалицию и попросил меня быть казначеем.

— Без шуток? Казначей? Хороший пост для тебя.

— Пацифистское движение имеет большое влияние в Массачусетсе. Оно включает в себя сторонников разных блоков. Кроме того, это то, что нужно. Президент серьезно настроен. Он не блефует. Он действительно хочет войны. Он пошлет военные корабли через Атлантику. Он будет измываться над крошечной страной только ради того, чтобы усилить собственную власть внутри США.

— Ты веришь этому, Йош? Ты действительно так считаешь?

— Оскар, ты и вправду оторвался от жизни. Ты каждую ночь сидишь, копаясь в крошечных различиях между племенами кочевников. Ты знаешь все закулисные интриги внутри этого стеклянного пузыря. Но ты потерял из виду то, что происходит в действительности. Да, Президент Два Пера вышел на тропу войны! Он требует от конгресса объявления войны! Он собирается ввести военное положение! Он хочет прибрать к рукам военный бюджет. Он разом отменит все чрезвычайные комитеты. И станет настоящим диктатором.

Оскару пришло в голову, что, если бы Президент добился реализации хотя бы половины своих планов, проигрыш в войне с Голландией был бы небольшой платой за успех.

— Йош, я работаю на Президента. Он мой босс, он мой главнокомандующий. Если ты в самом деле так настроен по отношению к Президенту и его планам, то нам нельзя вместе работать.

Пеликанос выглядел несчастным.

— Ладно, именно поэтому я и пришел.

— Я рад. Ты мой лучший и самый старый друг, мое доверенное лицо. Но личные симпатии не помогут преодолеть политические разногласия такого масштаба. Если ты говоришь правду, то наши дорожки расходятся. Ты возвращаешься в Бостон и идешь работать казначеем.

— Мне крайне неприятно, Оскар. Я знаю, что ты нуждаешься во мне, необходимо внимание и твоему собственному благосостоянию. Ты должен следить за инвестициями. На рынке предвидятся бурные колебания.

— Как всегда. Я смогу управиться с бурей. Я только сожалею о том, что мы расстаемся. Ты был со мной на каждом этапе пути.

— До настоящего времени и не дальше, приятель.

— Возможно, если они, в Бостоне, выставят против меня обвинения, ты сможешь замолвить за меня словечко перед твоим другом губернатором.

— Я буду писать, — сказал Йош, вытирая слезы. — Пойду приберусь на столе.

Оскара сильно взволновал уход Пеликаноса. Учитывая все обстоятельства, этого нельзя было избежать. Грустная необходимость, подобная его собственному вынужденному уходу из лагеря Бамбакиаса, когда он перешел в президентский СНБ. Нельзя вести двойную игру. Можно танцевать на двух табуретах сразу, но стоящий на семи или восьми обречен упасть.

Оскар давно уже не говорил с Бамбакиасом. Популярность безумного сенатора была выше, чем когда-либо. Он восстановил свой первоначальный вес, возможно, даже увеличил. Тренеры его команды вывозили его на публику, они рискнули даже привезти его раз в Сенат. Но огонь живого ума в нем погас. Теперь его жизнь поддерживалась газетными вырезками и телесуфлерами.

Используя недавно установленный спутниковый телефон СНБ, Оскар связался по видеотелефону с Вашингтоном. У Бамбакиаса был новый секретарь, женщина, которую Оскар никогда прежде не видел. Оскар сумел получить полчаса разговора. Когда запрос наконец прошел, он увидел стоящую перед ним Лорену Бамбакиас.

Лорена выглядела хорошо. Лорена, как всегда, была Лореной, она никогда не выглядела посредственно. Но сегодня она казалась хрупкой и усталой. Лорена страдала.

Его сердце сжалось при виде ее. Он был удивлен, поняв, что искренне соскучился. Он всегда ходил вокруг Лорены на цыпочках, сознавая, что она опасная женщина, но он забыл, как был привязан к ней, как много она значила для него в той старой жизни. Дорогая старая Лорена: богатая, искушенная, аморальная и утонченная. На самом деле это был его тип женщины: типичная богачка, классическая девочка, выросшая на всем готовом, женщина, которая была действительно верным другом и напарницей. Видеть погруженную в горе Лорену причиняло острую боль. Она была подобна красивым ножницам, которыми почему-то решили стричь колючую проволоку.

— Очень мило с твоей стороны позвонить, Оскар, — сказала она. — Твоих звонков нам всегда не хватает.

— Это приятно. Как дела? Расскажите мне, что там происходит.

— О, помаленьку. День за днем. Доктора сказали, что виден большой прогресс.

— Действительно?

— О, удивительно, что могут совершить в американской системе здравоохранения миллионы долларов. Мы прошли все виды странных нейропроцедур. Он повеселел.

— Понятно.

— Он очень весел. Он устойчив. Он доволен.

— Лорена, я когда-либо говорил, как я бесконечно вам сочувствую?

Она улыбнулась.

— Добрый старый Оскар. Знаешь, я уже привыкла. Я справлюсь с этим. Я не представляла себе, что это возможно. Может быть, это и невозможно, но это выполнимо. Ты знаешь, что действительно меня раздражает? Нет, не все эти выражения симпатии, или освещение в печати, или клубы болельщиков, или что-то подобное… Нет, меня бесят злые дураки, которые полагают, что умственная болезнь — очаровательная, романтичная вещь. Они думают, что сойти с ума — некоторое духовное приключение. Ничего подобного. Это ужасно! Это банально! Я имею дело с тем, кто стал банальным! Мой дорогой муж — наименее банальный человек из всех, кого я когда-либо встречала. Разносторонний, полный воображения, энергичный, умный, обаятельный. А теперь он похож на большого ребенка, не очень умного ребенка, которого можно обмануть и которым можно управлять, но которого невозможно в чем-то убедить.

— Вы смелая женщина. Я восхищаюсь вами! Лорена заплакала. Она утирала глаза наманикюрен-ными пальчиками.

— Вот теперь я плачу, но… Ну, ты не возражаешь против этого? Ты один из тех, кто знал нас раньше.

— Я не возражаю.

Через некоторое время Лорена подняла голову и взглянула на него. Ее хрупкое лицо осветилось.

— Ладно, но ты еще не рассказал мне, как дела у тебя.

— У меня, Лорена? Лучше не бывает! Масса удивительных вещей. Невероятные события, все совершенно замечательно.

— Ты сильно похудел, — сказала она. — Ты выглядишь утомленным.

— У меня теперь много возни с аллергией. Мне хорошо, пока вокруг много воздушных фильтров.

— Как тебе работается с Президентом? Должно быть, в СНБ очень интересно, когда почти началась война.

Оскар открыл рот. Это было верно, война почти началась. Он работал в Совете национальной безопасности и, несмотря на его неопределенный статус, несмотря на то, что его не интересовала внешняя политика, он много знал о наступающей войне. Он знал, что Президент планирует отправить флотилию линейных кораблей через Атлантику без воздушного прикрытия. Он знал, что Президент решительно настроен и война начнется независимо от того, поддержит его Конгресс или нет. Он знал, что для самонаводящихся дешевых ракет и бесконечного множества автоматических самолетов ржавые корыта, составляющие американский флот, — такая же удобная мишень, как утки на воде.

Он также знал, что может потерять работу или даже быть обвиненным в шпионаже, если расскажет это жене сенатора.

— Я только советник по науке, — выговорил он наконец. — Сенатор должен знать намного больше об этом, чем я.

— Ты хочешь поговорить с ним?

— Было бы замечательно.

Лорена исчезла из кадра. Оскар открыл лэптоп, быстро сверился с экраном и закрыл его снова.

В кадре появился сенатор. На нем была пижама и длинный синий бархатный халат. Лицо выглядело опухшим, гладким и странно бесформенным, как будто он потерял власть над лицевыми мускулами.

— Оскар! — Бамбакиас быстро приподнялся. — Добрый старый Оскар! Я думаю о тебе каждый день.

— Это приятно слышать.

— Ты добился изумительных вещей там, в этой научной лаборатории. Изумительные вещи. Мне действительно жаль, что я не могу помочь тебе. Возможно, мы могли бы прилететь завтра! Это было бы хорошо — мы получим результаты.

Голос Лорены зазвучал из-за кадра.

— Завтра слушания, Элкотт.

— Слушания, все время слушания. Ладно. Однако я поддерживаю! Я поддерживаю вас. Я знаю, что происходит, я действительно знаю! Ты добился огромного успеха. У вас нет бюджетного финансирования. Ничего вообще. Дать рабочие места безработным! Гениальный ход! То, о чем ты всегда говорил, Оскар: стоит подтолкнуть политическое противоречие, как оно вылезет с другой стороны. Тогда ты можешь утереть им носы. Хорошая, хорошая тактика.

Оскар был тронут. Сенатор был в состоянии умопомешательства, но когда он кипел энергией, это было легче сносить — тогда в нем, как в старом домашнем зеркале, отражалось прежнее обаяние.

— Вы много сделали для нас. Мы построили гостиницу по вашим планам. Местные жители были очень увлечены этим.

— О, это ничего не значит.

— Нет, серьезно, ваш проект вызвал множество благоприятных отзывов.

— Нет, я думаю, это ерунда. Ты бы видел планы, которые я составлял, когда учился в колледже. Гигантские интеллектуальные марсианские конструкции. Огромные реактивные структуры, сделанные из мембран и перекладин. Их можно было транспортировать на цеппелинах и опускать голодающим в пустыне. Я спроектировал их для конкурса ООН на лучший проект помощи при стихийных бедствиях. Когда США были еще в ООН.

Оскар вопрошающе посмотрел на него.

— Помощь при стихийных бедствиях?

— Они никогда не были построены. Слишком сложно и высокотехнологично для отсталых стран третьего мира, так они сказали. Бюрократы! Я отсидел задницу на том проекте. — Бамбакиас рассмеялся. — Денег для проекта помощи при стихийных бедствиях не было. И никакого спроса. Эту концепцию я позже использовал для небольшого количества стульев. Стулья тоже не пошли. Ничего из этой серии не оценили.

— Сенатор, у нас есть один из тех стульев в офисе директора, здесь, в Лаборатории. Это вызывает у многих благоприятную реакцию. Интересно, а у вас сохранились те планы где-нибудь в архиве, а, Элкотт? Я хотел бы посмотреть их.

— Посмотреть? Черт, да ты можешь их забрать! Это наименьшее, что я могу сделать для тебя.

— Я надеюсь, что вы сделаете это для меня, сенатор. Я серьезно.

— Конечно, забери их! Бери что хочешь! Это будет как бы распродажа моих интеллектуальных трудов. Знаешь, если мы вторгнемся в Европу, Оскар, это, вероятно, война.

Оскар понизил голос и сказал успокаивающим тоном:

— Я не думаю, Эл.

— Они смеют насмехаться над великими старыми США, эти мелкие голландские ничтожества со своими деревянными башмаками да тюльпанами! Мы — сверхдержава! Мы можем превратить их в пыль.

Лорена вступила в разговор.

— Думаю, пора принять лекарства.

— Я должен знать, что Оскар думает о войне! Я — за! Я — ястреб! Эти красно-зеленые европейцы помыкали нами достаточно долго. Ты так не думаешь, Оскар?

Появилась медсестра.

— Сообщи Президенту мое мнение! — крикнул сенатор, пока медсестра увозила его. — Сообщи Двум Перьям, что я полностью за него.

Лорена вновь появилась в кадре. Она выглядела мрачной и больной.

— У вас теперь много новых служащих.

— А, да. — Она всмотрелась в камеру. — Я никогда не возвращалась с тобой к обсуждению ситуации с Мойрой, не так ли?

— Мойра? Я думал, что мы давным-давно уладили ту проблему, упаковали и засыпали нафталиновыми шариками.

— О, Мойра после того инцидента и тюрьмы вела себя безукоризненно. До тех пор пока не появился Хью. Теперь Мойра работает на него в Батон Руж.

— О нет!

— Это плохо сказалось на нашей команде. Им и так немало пришлось перенести в связи с болезнью сенатора, и когда Хью заполучил нашего прежнего пресс-секретаря… Ну, полагаю, ты можешь вообразить, что последовало.

— Вы потеряли много людей?

— Ладно, мы просто наняли новых, вот и все. — Она посмотрела на него. — Возможно, когда-нибудь ты сможешь вернуться к нам.

— Это было бы хорошо. Кампания переизбрания, возможно.

— Это было бы реальное дело… Ты был так добр с ним. Ты всегда был добр с ним. Что за глупости с его старыми архитектурными проектами? Но он так был тронут, он просветлел.

— Я не пытался повысить ему настроение, Лорена. Мне правда нужны планы зданий. Я хотел бы, чтобы вы удостоверились, что их послали мне. Думаю, они мне понадобятся.

— Оскар, чем ты в действительности там занимаешься? Я не думаю, что это в интересах федеральных демократов. Совсем не то, что мы планировали.

— Это верно, конечно же, это совсем не то, что мы имели в виду.

— Это все Пеннингер, эта женщина, не так ли? Она тебе не подходит, не твой тип. Ты знаешь, что Мойре известно все о вас с Гретой Пеннингер? Хью тоже.

— Я знаю. И принимаю меры. Хотя это мешает работе.

— Ты выглядишь бледным. Ты должен был остаться с Кларой Эмерсон. Она хоть и из белых, но приятная девочка и подходила тебе. Ты всегда выглядел счастливым, когда был с нею.

— Клара в Голландии.

— Клара возвращается. Война и все такое.

— Лорена… — Он вздохнул. — Вы общались с большим количеством журналистов. И я тоже. Я имел обыкновение спать с Кларой, но Клара журналист, и этим все сказано. Она обеспечила вам хорошую прессу, но это не означает, что она подходит мне. Не надо посылать Клару сюда. Пошлите мне старые архитектурные проекты Элкотта, те, что он сделал в студенческие годы и которые никогда не приносили ему денег. Я, может быть, их использую. Не посылайте Клару.

— Мне больно видеть, Оскар, как рушатся твои честолюбивые мечты. Я знаю, что это такое, и это хуже, чем ты можешь себе представить. Это ужасно. Я только хочу, чтобы ты был счастлив.

— Я не могу сейчас позволить себе быть счастливым.

Внезапно она рассмеялась.

— Хорошо. С тобой все в порядке. Со мной тоже. Мы переживем все это. Когда-нибудь нам будет совсем хорошо. Я все еще верю в это. Не раздражайся слишком. Хорошо?

— Хорошо.

Она повесила трубку. Оскар встал и потянулся. Лорена только что насмешничала над ним по поводу Клары. Она дразнила его. Ему удалось на какой-то момент отвлечь ее, вывести из удрученного состояния. Лорена все еще игрок, она всегда воображала, что он в ее команде и она присматривает за ним. Он сумел устроить ей это небольшое развлечение. Это была хорошая идея позвонить им. Он оказал любезность старым друзьям.

Оскар начал ликвидацию своего капитала. Без Пеликаноса, который управлял его счетами и инвестициями, ему было сложно с ними справиться. Подсознательно он понимал, что деньги теперь для него обуза. Он поощрял тысячи людей отказаться от обычной экономики и перейти на глубоко чуждый им стиль жизни, в то время как сам был защищен своим капиталом. Хью уже высказал на публике несколько колючих комментариев по этому поводу. Тот факт, что Хью сам был мультимиллионером, ничуть не препятствовал его саркастическим выпадам.

Кроме того, Оскар не собирался просто выбросить деньги. Он хотел отдать их на развитие науки.

Отставка и отъезд Пеликаноса произвели глубокое впечатление на его команду. Как мажордом Пеликанос был опорой для других сотрудников, когда сам Оскар становился излишне энергичен.

Оскар собрал своих людей в отеле, чтобы объяснить им ситуацию. Попутно он сообщил, что удваивает жалованье. Команда должна рассматривать это как плату за риск. Они вступали на неизвестную территорию, шли необычным путем. Но если они победят, это будет самый великий политический успех, который они когда-либо видели. Он закончил свое выступление на бодрой ноте.

Отставки последовали немедленно. Они брали выходное пособие и уходили. Уехала Одри Авиценне. Она была слишком скептичным и циничным исследователем оппозиции, чтобы остаться с ним при таких сомнительных обстоятельствах. Уволился Боб Аргов. Он был системным администратором и сформулировал свое недовольство просто — при наличии Кевина Гамильтона и орд Модераторов, которые с пеленок занимались программированием, его присутствие здесь излишне. Покинула его и Ниджи Истабрук, поскольку не было смысла готовить для такой маленькой команды, и, кроме того, теперь основной едой была кухня пролов. Ребекка Патаки также уехала. Она чувствовала себя здесь чужой и скучала по дому в Бостоне.

С Оскаром остались лишь четверо из прежней команды. Фред Диллан, уборщик. Живчик Шоки, администратор и новый мажордом. Секретарь и планировщик Лана Рамачандран. Наконец, имидж-консультант Донна Нуньес, которая объявила, что в новых обстоятельствах создание имиджа для Коллаборатория становится интересным с профессиональной точки зрения. Очень хорошо, мрачно думал Оскар, у него осталось четверо людей, ему надо попросту начинать все сначала. Кроме того, был Кевин. И было множество полезных людей в пределах Коллаборатория. И он работал для Президента.

Можно попросить помощи в СНБ.

Двумя днями позже прибыла помощь от Совета национальной безопасности. Личная армия Президента наконец прислала военное подкрепление. Военная помощь прибыла в виде молодого подполковника ВВС из. Колорадо. Это был тот самый человек, который сидел на телефоне, когда похитили Оскара, и с которым общался Кевин. Именно он послал вооруженный отряд на помощь Оскару.

Подполковник был прилизанным человеком с прямой фигурой и серо-стальным взглядом. Он носил полную униформу с алым беретом. Он привел с собой три машины. В первой находился пехотный эскадрон быстрого развертывания, солдаты которого тащили обмундирование такого большого веса, что, казалось, едва были способны передвигаться. Во втором и третьем грузовиках ехала пресса, призванная освещать успехи подполковника.

Подполковник совершил круг почета вокруг здания Коллаборатория, якобы проверяя безопасность, но главным образом, чтобы показать себя охваченным страхом местным жителям. Оскар представил его местным экспертам безопасности: Кевину и капитану Бенингбою.

Во время брифинга Кевин больше молчал и казался обеспокоенным. Бенингбой был более словоохотлив. Капитан Модераторов пустился в подробное перечисление деталей сложного положения Коллаборатория. Буна была расположена всего в двадцати километрах от границы с Луизианой. Глухие болота долины реки Сабин занимали толпы мстительных Регуляторов. Хотя о вертолетной атаке на Регуляторов в официальных новостях не появилось ни слова, это не уменьшило их ярости.

Угроза Буне была реальной. Наблюдатели Регуляторов следили за Лабораторией круглосуточно. Хью поделился с ними своими планами захвата. Он хотел превратить Коллабораторий в разрушенное бесхозное сооружение. Регуляторы были более чем готовы помочь

Хью. Они считали смертельным оскорблением, что Коллабораторий оказал гостеприимство Модераторам.

Этот брифинг привел подполковника в восторг. Испытывая отвращение к бумажной работе и обеспокоенный неприятным замалчиванием его великолепного нападения, он откровенно рвался в бой. Подполковник прибыл полностью готовым к рейду. Его добровольцы тащили целый арсенал профессионального снаряжения: бронежилеты, снайперские винтовки, поглотители человеческого запаха, защищающие от мин подошвы для ботинок, ночные шлемы видеонаблюдения и даже ультрасовременные замороженные самонагревающиеся консервы.

Подполковник, опросив местных жителей, объявил, что настало время для разведывательного рейда. Команде пресс-службы отводилась роль наблюдателей, кроме того, их вертолеты служили бы для связи и в качестве импровизированного воздушного резерва.

Оскар имел некоторое представление о подполковнике благодаря связям в СНБ, но при личном общении с ним быстро осознал, что он представляет очевидную и реальную опасность как для себя самого, так и для любого человека в пределах, куда может долететь пуля. Подполковник был молод, рьян и глух к уговорам. Он был пережитком пропитанных кровью глубин двадцатого столетия.

Оскар, однако же, предпринял попытку.

— Сэр, тот затопленный лес в долине реки Сабин более суровое место, чем вы предполагаете. Это не просто болота, это район, пострадавший от стихийного бедствия. Был ряд серьезных наводнений, из-за чего река Сабин и многие местные сельхозугодья превратились в дикую местность. Это не первозданный лес, а ядовитая пустыня. Он не имеет никакой экономической ценности, так как там растут не обычные, нормальные деревья, а только ядовитые сорняки и гигантские кустарники. Было бы ошибкой недооценивать Регуляторов, когда они находятся на их родной земле. Креольские кочевники — это не только охотники, жители болот и рыбаки, они еще и большие специалисты по подслушиванию.

Все было бесполезно. Подполковник и его люди, впечатлительные военные корреспонденты отбыли следующим утром. Никого из них больше никто никогда не видел.

Три дня спустя капитан Бенингбой объявил о своем отъезде. Он успешно восстановил репутацию, стал опять генералом Бенингбоем и выбрал этот момент, чтобы покинуть Коллабораторий.

Кевин организовал в честь генерала прощальную вечеринку в отделении полиции. Грета и Оскар при полном параде впервые появились на людях вместе. Их похитили вдвоем и вдвоем спасли, так что их появление рука об руку имело очевидный смысл. Кроме того, это нужно было для укрепления боевого духа.

Грустно, но факт: Грета и Оскар мало о чем могли поговорить друг с другом на прощальном вечере у Бе-нингбоя. Они были оба безнадежно заняты неотложными проблемами управления. Кроме того, Кевин доставил на банкет массу настоящих продуктов. После многих дней, проведенных на биотехнологической пище кочевников, ученые и пролы набросились на еду, как голодные волки.

Оскару было больно, что Бенингбой уходит. Бенингбой крепко выпил. Он отвел Оскара в сторону и откровенно объяснил, почему уходит. Дело было в социальной структуре Сети.

— У нас все было устроено примерно так, как у Регуляторов, — откровенничал Бенингбой. — Мы продвигали лучших и отсеивали остальных. Но они покончили с иерархией: бог солнца, знать, уважаемые — наверху, а внизу, в самом основании, паршивые новички. Мы, Модераторы, используем систему голосования. Так что у нас есть возможность для продвижения — люди наращивают репутации, теряют, а потом зарабатывают снова. Помимо того, — и это главное, — наша технология предотвращает угрозу устранения вождей. Видишь ли, федералы всегда в конце концов ищут «преступных главарей». Они всегда хотят найти «главного парня в системе», так называемое тайное руководство.

— Я буду действительно скучать по нашим с вами брифингам, — сказал Оскар. Он впервые за долгое время появился публично при полных регалиях: в коротких гетрах, поясе и соответствующей шляпе. Он чувствовал себя за миллион миль от Бенингбоя, как будто получал сигналы с отдаленной планеты.

— Слушай, Оскар, после тридцати лет американской имперской информационной войны каждый в этом проклятом мире разбирается в заговорах и ведет подрывную политическую деятельность. Все мы знаем, как это делается, все мы знаем, как разрушить доминирующую парадигму. Мы — гении оказывать давление и разрушать наши институты. Мы не оставили в целости ни единого работающего учреждения. — Бенингбой остановился. — Я слишком радикально высказываюсь, да? Тебя это не пугает?

— Да нет, ты прав.

— Хорошо, именно поэтому я сажусь в тюрьму. У нас, Модераторов, есть свой человек в государственном суде в Новой Мексике. Он поможет составить какое-нибудь совершенно нелепое обвинение. Так что я проведу два или три года в безопасности. Я думаю, что, если они смогут спрятать меня в хорошую и безопасную тюрьму, я спокойно переживу то, что вы здесь сделали.

— Вы не говорили про тюрьму, Бенингбой.

— Ты должен попробовать это, amigo. Так живет невидимое американское население. В тюрьмах есть все, что тебе надо. Там масса свободного времени. Странная экономика, основанная на наркотиках и самодельных татуировках. Там хватает времени, чтобы подумать о своих старых ошибках. — Взгляд Бенингбоя стал отрешенным, будто он отдалялся от Оскара, уплывал вдаль на украшенной цветами палубе корабля валькирий в неведомый Авалон. — Кроме того, у некоторых из этих ублюдков плохие зубы. Я снова могу попрактиковаться в лечении зубов. Я тебе говорил, что работал дантистом? Это было до изобретения противокариесной вакцины, которая и уничтожила мою профессию.

Оскар забыл, что Бенингбой был дантистом и имел медицинскую степень. Оскара это встревожило. Уничтожение благородной профессии дантиста — свидетельство социальной ущербности Америки. Его обеспокоило, что он забыл такую важную вещь про нужного ему человека. Он что, уже стареет в свои двадцать девять? Теряет хватку? Взял на себя слишком много?

— Я ни о чем не сожалею, — сказал Бенингбой, опрокидывая в рот бокал с коктейлем. Я доставил своим людям большие неприятности. Все, что мы сделали, не моя идея, это твоя проклятая идея, — но они-то в этом неповинны. Если ты меняешь жизнь сотен людей, то должен заплатить жестокую цену. Это, ты знаешь, удерживает от подобных попыток. Так что я поступаю благородно. Мои люди понимают, почему я так делаю.

— Вопрос чести? Уплата долгов.

— Правильно. Я нес на себе этот груз, а теперь ухожу в сторону. По крайней мере, мне не грозит судьба Зеленого Хью.

— Что вы имеете в виду?

— Хью не может пойти на попятную, сынок. Он не может снять с себя крест и терновый венец. Он не может отступить и где-то отсидеться. Он объявил себя суперспасителем кротких и обездоленных, а в Америке пристреливают тех, кто выкидывает такие трюки. Так в этой стране заведено. Хью забрался на милю ввысь, но он сделан из мяса. Кто-нибудь убьет Хью. Одинокий снайпер, засада духов… — Он внезапно бросил на Оскара мутный взгляд. — Я только надеюсь, что он не будет застрелен кем-то из тех, кого я лично знаю.

— Будет очень прискорбно, если губернатору будет причинен вред.

— Да, правда. Оскар откашлялся.

— После вашего отъезда кто остается у вас за главного?

— Ты. Ты же здесь всем командуешь. Или ты еще этого не осознал? Проснись, сынок!

— Слушайте, я не издаю приказы. Я только говорю с заинтересованными сторонами.

Бенингбой фыркнул.

— Хорошо, позволь мне иначе сформулировать вопрос. К кому мне обращаться, когда я должен поговорить с Модераторами?

— Хорошо. — Бенингбой пожал плечами. — Я представлю тебя моему помазанному преемнику.

Бенингбой повел его внутрь отделения полиции. Из-за запертой двери офиса руководителей слышались громкие стоны. Бенингбой открыл дверь. На столе, раскинув голые ноги, лежал Кевин. Две женщины из кочевников делали ему массаж ног. Он был очень пьян, его шляпа нелепо сползла на затылок.

— Хорошо, леди, — булькнул Кевин. — Достаточно. Спасибо. Правда…

— Твоя плюсна действительно хрустит, — сказала одна из массажисток с достоинством.

— Мы можем отлучиться на час? — спросила вторая.

— О, идите! — Кевин по-царски махнул рукой.

— Вот мой преемник, — сообщил Бенингбой. — Наш новый глава безопасности капитан Скаббли Би.

— Очень приятно, — сказал Оскар. — Отличная новость. Невероятно. Настолько замечательно, я даже не знаю, что и сказать.

Кевин свесил намазанные маслом ноги со стола.

— Я завербовался, парень. Я подписался, теперь я — Модератор.

— Понял, — сказал Оскар. — Новый псевдоним и все прочее. Скаббли Би, я прав? Что это означает? Не Стаббли?

— Нет, Скаббли. Скаббли Би. — Кевин показал на кучку, выползшую из шреддера. — Я только что разрезал на мелкие кусочки мой официальный ID. Я даже не могу передать словами, насколько лучше я сразу себя почувствовал. Это лучшая партия, которая когда-либо у меня была.

— Что означает Скаббли Би? Это, должно быть, что-то важное, раз звучит так глупо.

Кевин усмехнулся.

— Это для меня — чтобы знать, а для тебя — чтобы выяснить, чурбан.

Бенингбой потряс руку Кевина.

— Я скоро вернусь, — сказал он. — А ты прочисти нос, капитан. Чтобы я в последний раз видел тебя таким пьяным.

— Я не пьян, — соврал Кевин. — Это опьяняющий эндорфин, которым смазывали ноги.

Бенингбой оставил офис, похлопав кочевниц по плечу. Оскар сел.

— Надеюсь, ты не аннулировал свою регистрацию как избирателя.

— Как будто отсутствующий в Бостоне голос чем-то нам поможет.

— Он действительно поставил тебя во главе его людей, находящихся внутри здания?

Кевин зевнул.

— Знаешь, после вечеринки я собирался серьезно поговорить с тобой. Ты пока можешь поесть или выпить. В конце концов, ты оплатил этот банкет.

— Я не собираюсь отнимать у тебя много драгоценного времени, капитан Скаббли Би. Только дружеская беседа.

— Ну, если мы останемся друзьями, называй меня просто Скаббли. — Кевин натянул носки на покрасневшие, сильно пахнущие мазью ноги и театрально передернул плечами.

— Ты хочешь знать, почему он так поступил? Тебе хочется узнать это немедленно. Хорошо. Почему он поставил меня? Он удирает с горячего стула, а меня сажает на свое место, вот почему. Видишь ли, он полагает, что Регуляторы собираются пересечь границу и напасть на нас. Ну, потому что он сам это спланировал. Регуляторы разгромят Коллабораторий, а потом получат по голове от федералов.

— Какая-то слишком уж искусственная комбинация, тебе не кажется?

— Но именно поэтому он сюда пришел. Он ведь появился здесь не оттого, что хотел помочь твоим любимым ученым. Ты слишком прям, ты не понимаешь приоритетов этих парней. Они разочаровались в вас тыщу лет назад. Они не ждут от американского правительства соблюдения законов или справедливости. Они даже не ждут, что правительство когда-нибудь будет нормальным. Вся федеральная система управления давно отделилась от них и уплыла куда-то. Они думают о правительстве как о плохой погоде.

— Ты не прав, Кевин, я понимаю это.

— Когда они хотят принять меры, они совершают действия, которые имеют для них значение. Другие пролы, вот кто имеет значение. Они — племена, блуждающие по огромной враждебной пустыне из ваших законов и денег. Но Модераторы ненавидят Регуляторов. Регуляторы сейчас в силе. У них поддержка губернатора — он их тайный Великий Дракон. Они разграбили базу ВВС. Модераторы… Все, что они имеют, — несколько дюжин заброшенных городов и национальных парков.

Оскар поощрительно кивнул.

— Тогда пришел ты. Внезапно появился шанс, чтобы занять здешнее место. Эта Федеральная научная лаборатория намного лучше, чем база ВВС. У нее престиж! Захват Лаборатории — сильнейший удар по Регуляторам, потому что их главный человек, Хью, построил ее и думает, что у него есть на нее право. Он сходит с ума из-за зеленого генетического супа и сверхъестественного научного дерьма. Именно поэтому Бенингбой и помог тебе. Именно поэтому он теперь уезжает. Он устроил западню для другой стороны, и, по его мнению, мы — только отравленная приманка.

— Откуда ты все это можешь знать?

Кевин открыл ящик стола. Он отодвинул большой револьвер и бутылку виски. Отпил из бутылки и вытащил сигарную коробку.

— Я слышал, что он говорил. Посмотри, что здесь. Кевин приоткрыл коробку — она была заполнена разнообразнейшими жучками, звуковыми прослушка-ми с аккуратными рукописными ярлыками.

— Ты знаешь, как трудно полностью проверить здание? Это технически невозможно. Нет способов обнаружить жучки с помощью мониторов, это все дерьмо! Приличный жучок в принципе не может быть обнаружен иначе как вручную. Поэтому я взял большую часть бригады Модераторов и мы пробежались по всем мыслимым поверхностям гребнем с частыми зубцами. Эти жучки как социальная болезнь. Я нашел подслушивающие устройства, которые пролежали четырнадцать-пятнадцать лет. У меня теперь целая коллекция! Только взгляни!

— Очень внушительно.

Кевин щелкнул крышкой сигарной коробки и с торжеством показал содержимое.

— Ты знаешь, что это? Это зло. Это зло, которое имеет к нам непосредственное отношение. Мы потеряли всякое приличие как люди и как нация, Оскар. Мы слишком далеко зашли со своей технологией, мы потеряли чувство собственного достоинства. Поскольку это средства информации. Это шпионские средства информации. Но мы используем их, потому что хотим быть информированными.

Оскар ничего не сказал. Он никогда не останавливал Кевина, когда тот хотел исповедаться.

— Так что я избавился от всех жучков. И установил свои собственные. Потому что я — хакер, который стал суперпользователем. Я не просто взломал компьютеры. Я взломал всю окружающую среду. Я могу получить доступ ко всему, что происходит здесь, в любое время. Я — полицейский.

— Кевин, ты не собираешься уйти от меня?

— Уйти от тебя? Парень, да я был рожден для этого. Сбылись все мои желания. Но это превращает меня в монстра.

— Кевин, я не думаю, что с тобой все так плохо. И ситуация здесь… это не хаос. Она уже стабилизируется.

— Несомненно, я буду охранять для тебя порядок. Но это не общественный порядок, Оскар. Есть порядок, но нет никакого закона. Мы позволили вещам выйти из-под контроля. Мы позволили им остаться на стадии становления и сохранить непредсказуемость. Я охраняю порядок, потому что я — тайный тиран. У меня есть все, но я шпион и узурпатор. У меня нет правил. Нет тормозов. Нет чести.

— Но я не могу обеспечить тебя всем, что ты хочешь.

— Ты политический деятель, Оскар. Но ты стремишься быть лучше. Ты должен стать государственным деятелем, ты должен найти способ сделать так, чтобы у меня тоже была честь.

Телефон зазвонил. Кевин застонал, открывая лэптоп.

— А ведь ни у кого нет этого номера телефона, — пожаловался он.

— Я думал, ты уже решил эту проблему.

— Типичное замечание типичного политического деятеля. Чего я добился, так это того, что вставил ряд прерывателей, заглушек, поставил файсвол. — Кевин просмотрел сообщение на лэптопе. — Что, черт возьми, задела?

Кевин подошел к телефону.

— Да?

Около минуты он молча и внимательно слушал. Оскар пока оглядывал офис Кевина. Это был самый невероятный полицейский офис, какие ему когда-либо доводилось видеть. Портреты красоток, грязные кофейные чашки, ритуальные маски, распотрошенные компьютеры и телефоны…

— Это тебя, — объявил наконец Кевин, вручая Оскару телефон.

Его вызывал Жюль Фонтено. Фонтено был сердит. Он не мог поймать Оскара ни по одному доступному телефону. Наконец ему пришлось позвонить в полицейский штаб Коллаборатория через офис Секретной службы в Батон Руж. Он даже разозлился.

— Я приношу извинения за местную систему коммуникаций, Жюль. Тут много изменений с тех пор, как вы оставили нас. Хорошо, что позвонили. Я рад. Чем могу быть полезен?

— Ты все еще помешан на Зеленом Хью? — резко оборвал его Фонтено.

— Я никогда не был «помешан» на Хью. Профессионалы не сходят с ума. Я имел с ним дело.

— Оскар, я уволился. Жизнь отставного меня устраивает, поэтому я очень не хотел звонить, но у меня нет другого выхода.

Что с ним случилось? Это был Фонтено, но его акцент стал намного сильнее. Создавалось впечатление, будто человек говорит через цифровой кодер «Креольский диалект».

— Жюль, вы знаете, что я всегда уважал ваши советы. Скажите, что вас беспокоит.

— Гаитянские беженцы. Ты понимаешь меня? Лагерь для гаитян.

— Вы сказали «гаитяне»? Вы подразумеваете черных франкоговорящих туземцев Карибского моря?

— Верно! Верующие из Гаити. Хью предоставил им политическое убежище. Построена небольшая образцовая деревня в глуши штата. Они живут теперь в наших болотах.

— Я слышу, Жюль. Эвакуации при стихийном бедствии, гаитянские беженцы, размещение, убежище, французский язык, это очень похоже на Хью. Так в чем проблема?

— Хорошо, дело не в том, что они иностранцы. Религиозные иностранцы. Черные, вуду, религиозные беженцы, многие говорят на креольском диалекте. Но в этом есть еще что-то. Хью сделал что-то странное с этими людьми. Наркотики, я думаю. Или генетика. Они странно себя ведут. Действительно странно.

— Жюль, простите, но я должен удостовериться, что правильно понял. — Оскар поднял руку и начал подавать отчаянные сигналы Кевину: Запиши Это На Ленту. Открой Лэптоп. Запиши! — Жюль, вы хотите сказать, что губернатор Луизианы использует гаитянских беженцев как подопытных кроликов для поведенческих экспериментов?

— Я не поклялся бы в этом перед судом, потому что я не могу заставить всех приехать сюда и посмотреть на них! Тем более что никаких жалоб с их стороны! Они самые счастливые во всем мире гаитяне, черт побери.

— Тогда, должно, быть, нейро. Какая-то изменяющая настроение обработка.

— Возможно. Но это не похоже ни на один из известных наркотиков, о которых я когда-либо слышал. У меня просто нет слов, чтобы должным образом все это описать.

— И вы хотите, чтобы я приехал навестить вас.

— Я этого не говорил, Оскар. Я только говорю… Хорошо, полиция округа куплена, милиция штата куплена, Секретная служба не будет меня слушать. Какие-то гаитяне с бесплодного затонувшего острова! Никому до них нет дела, никто о них не заботится.

— О, Жюль, мне есть до них дело, поверьте.

— Это больше, чем я могу выдержать. Я ночами не спал, все обдумывал, как быть.

— Не волнуйтесь! Вы все делаете правильно. Мне совершенно необходимо предпринять ряд шагов. Как я смогу войти в контакт с вами? Безопасно и конфиденциально?

— Никак! Больше уже никак. Я выбросил все свои телефоны.

— И что же делать?

— Оскар, пойми, я в отставке! И я ни в коем случае не желаю, чтобы мре участие в этой акции всплыло наружу. Я здесь теперь живу и здесь же собираюсь умереть.

— Но, Жюль, так не годится! Вы же понимаете, насколько все серьезно! В игре вы или нет, но я не могу поехать в этот глухой угол без вашей помощи.

— Ладно, я не игрок.

Телефон Коллаборатория отключился. Оскар повернулся к Кевину:

— Ты записал?

— Кто этот мужик?

— Мой прежний шеф безопасности, Жюль Фонтено. Он ведал службой безопасности во время предвыборной кампании Бамбакиаса. Он вышел в отставку как раз перед тем, как я нанял тебя. Живет сейчас на протоке в дельте реки и рыбачит помаленьку.

— И потчует тебя какой-то состряпанной историей, пытаясь заманить в глухие луизианские топи?

— Точно. И я туда поеду.

— Подожди, парень! Вот ответь мне, что звучит более правдоподобно? Что Хью устроил какой-то странный лагерь на болоте или что твой бывший сторонник, который живет в Луизиане, переметнулся к Хью? Это же ловушка! Они могут тебя похитить как нечего делать! Он ведь уже пытался разок похитить тебя. Они схватят тебя и спокойно скормят крокодилам.

— Кевин, это очень интересная гипотеза. Это правильный ход мысли для шефа безопасности. Однако позволь мне прояснить тебе ту же ситуацию с политической точки зрения. Я хорошо знаю Фонтено. Он много лет работал спецагентом Секретной службы. Я могу доверить этому человеку свою жизнь, жизнь сенатора и жизнь моей команды. Если он сейчас продался Хью и собирается меня похитить, это значит, что Америка, которую я знаю, просто перестала существовать. С нами покончено в любом случае.

— Значит, ты собираешься отправиться в Луизиану, чтобы расследовать на месте эту историю, о которой он толковал?

— Конечно! Вопрос лишь в том, как и когда. Я должен серьезно это обмозговать.

— Отлично, тогда я еду с тобой.

— Зачем?

— По множеству причин. Во-первых, я твой шеф безопасности. Ты мне платишь. Я выполняю ту же работу, что и этот мужик, о котором ты отзываешься с таким уважением. Но в основном потому, что тебе удается все время на несколько шагов обскакать меня. — Кевин хлопнул рукой по столу. — Посмотри на меня! Я умный, ловкий, сообразительный парень. Я хакер! Я без проблем проворачиваю хакерские дела! Обо мне по Сети ходят легенды! Они считают, что это я захватил Федеральную лабораторию. Я могу проникнуть в Сеть Модераторов, я могу подслушать разговор агентов СНБ. Но что бы я ни делал, ты всегда делаешь что-то еще более сумасшедшее! Ты всегда впереди! Я техник, ты политик, и тем не менее ты всегда умудряешься меня обогнать. Ты даже не воспринимаешь меня всерьез!

— Это неправда! Я знаю, чего ты стоишь! Я воспринимаю тебя совершенно серьезно, капитан Скаббли Би!

Кевин глубоко вздохнул.

— Все, чего я прошу, — маленького местечка в твоем предвыборном автобусе. Ладно?

— Мне надо обсудить это с Гретой. Она главный эксперт по нейронауке.

— Хорошо. Секунду. Никаких проблем.

Кевин встал и, расчистив стол перед настольным компьютером, ввел параметры. На экране появилась карта-схема Лаборатории. Он посмотрел на нее и сообщил:

— Доктор Пеннингер находится в сверхсекретной лаборатории на четвертом этаже в отделении Человеческих ресурсов.

— Что? Но Грета должна быть на вечеринке.

— Доктор Пеннингер ненавидит сборища. Она сразу начинает скучать. Разве ты не знаешь? Ей нужно укромное место, где ее бы никто не мог найти, так что я устроил ей секретную комнатку наверху. Она уволила всех этих пустомель, так что там много свободных помещений.

— А откуда ты знаешь, что она именно там?

— Ты смеешься? Я шеф безопасности, а она — директор Лаба, поэтому я всегда знаю, где мой директор.

Пожав всем, кому надо, руки, Оскар вырвался из зала и пошел искать Грету. Благодаря тщательным инструкциям Кевина найти ее оказалось просто.

Кевин и его пролы соорудили для Греты норку в рабочей части Лаборатории. Оскар нажал нужную комбинацию цифр, и дверь открылась. В комнате было темно. Он увидел Грету, склонившуюся над микроскопом. Мерцание прибора было единственным светлым пятном в темном помещении. Она сидела прильнув к биноку-лярам, на вечернее платье был накинут лабораторный халат, на руках — стерильные перчатки. Комнатка в целом напоминала монашескую келью.

— Это я, — сообщил Оскар.

— А, — откликнулась она и, взглянув на него, кивнула, а потом снова стала смотреть в микроскоп.

— Почему ты ушла с вечеринки?

— А почему бы мне и не уйти? Ты на меня не обращал никакого внимания.

Оскар был удивлен, даже несколько испуган, когда понял, что Грета держится с ним отчужденно.

— Мы же с тобой в комитете сидим целыми днями вместе.

— Но мы никогда не бываем наедине. Ты потерял ко мне интерес. Ты пренебрегаешь мной.

Оскар молчал. Он был заинтересован. Ему внезапно пришло в голову, что он больше радуется, когда женщины начинают торговаться с ним, чем когда у него с ними хорошие любовные или партнерские взаимоотношения. Это была крайне неприятная мысль.

— Грета, мне неприятно это признавать, но ты права. Теперь, когда все уже знают, что мы любовники, мы совсем не встречаемся, совсем не занимаемся друг другом. Мы были вместе на вечеринке, и я бестактно бросил тебя. Я признаю это и сожалею.

— Ты бы себя послушал! Можно подумать, ты выступаешь на комитетской встрече. Мы говорим, друг с другом, будто оба сейчас занимаемся политикой. Ты говоришь со мной, как дипломат. Я читала речи, с которыми выступает Президент, — сплошная ложь. Я провожу свою жизнь в бесконечном политическом кризисе. Я не занимаюсь тем, что мне интересно. Господи, как я ненавижу административную работу! И я чувствую себя виноватой!

— Но почему? Это важная работа. Кто-то должен ее делать. У тебя это хорошо получается. Люди уважают тебя.

— Я никогда не чувствовала за собой вины, когда мы с тобой были на побережье в Холли-Бич и. занимались сексом. Это не было главным в моей жизни, но это было действительно интересно. Красивый молодой человек, с сильно повышенной температурой кожного покрова, — это увлекательно. Гораздо увлекательней, чем наблюдать, как вся моя работа идет насмарку.

— О нет, только не ты! — попросил Оскар. — Не говори мне, что ты собираешься меня бросить. От меня и так все уходят. Они просто не верят, что здесь что-нибудь получится.

Она взглянула на него с внезапной жалостью.

— Бедный Оскар! Вот что тебе приходится выслушивать! Но я чувствую себя виноватой не поэтому. Не потому, что ничего не получится, а потому, что все получилось. Договориться с этими Модераторами… я теперь это понимаю. Наука, в самом деле, должна измениться. Это будет все еще Наука. Она будет такой же интеллектуальной, но ее политическая структура изменится. Вместо того чтобы быть мало оплачиваемыми государственными служащими, мы будем авангардом интеллектуалов-диссидентов, возглавим всех потерявших место в жизни и работу. И это работает на нас. Потому что нам проще иметь дело с ними, чем с правительством. В пролах нет ничего нового. Они похожи на обычных длинноволосых и бородатых неухоженных студентов колледжа. Мы умеем обращаться с такими ребятами. Нам все время приходилось иметь с ними дело.

Лицо Оскара просветлело.

— Ты уверена?

— Это будет похоже на новую академию, с некоторыми элементами феодализма. Это будет похоже на темные века Средневековья, когда университеты имели собственную территорию, а ученые носили церемониальные жезлы и маленькие квадратные шапочки. И когда в университетах начинались сложности, студенотов просто выкидывали на улицу, и они могли оплакивать утраченное или самостоятельно искать путь в жизни. За одним исключением — сейчас не темное Средневековье, а эра громкоговорителей, эпоха шума. Мы разрушили нашу культуру настолько быстро и настолько удачно, насколько смогли. Мы живем в эпоху шума, и потому нам надо научиться вести себя как ученым, которые живут именно в эту эпоху. Мы больше не будем государственными служащими, которые получают столько денег, сколько попросят, просто потому, что работают на военную промышленность. Теперь всему этому конец. Отныне мы будем похожи на обычных творцов. Будем как художники или скрипичных дел мастера, со своим небольшим кругом поклонников, которые будут нас поддерживать и почитать нас.

— Чудесно, Грета! Это звучит просто великолепно!

— Мы будем заниматься привлекательной и эротической наукой, с минимальным количеством оборудования. Мы не можем подражать европейцам, которые настолько покрылись ржавчиной, что без конца беспокоятся о последствиях технологического прогресса. Это не по-американски. Мы будем действовать, как Орвилл Райт с его велосипедом. Это будет нелегкий путь. Но мы добьемся нашей свободы. Наша американская свобода означает доверие человеческому воображению.

— Ты настоящий политический деятель. Грета! Ты добилась большого успеха. Я целиком на твоей стороне. — Он почувствовал, как его переполняет гордость.

— Уверена, это могло бы быть замечательно, если бы речь шла о чем-то другом. Мне крайне неприятно, когда это касается науки. Мне жаль, что приходится этим заниматься. Но у меня просто нет выбора.

— А чем ты сама предпочла бы заниматься?

— Что? — спросила Грета. — Я предпочла бы закончить мои записки о торможении выделения ацетил-холина в гиппокампусе. Это все, чего я хотела бы! Я живу и мечтаю, что когда-нибудь этот ужасный беспорядок закончится и кто-то позволит мне делать то, что я хочу.

— Я понимаю, чего ты хочешь. В самом деле понимаю. Это означает, что я теряю тебя.

— Нет. Да. Не имеет значения. Большой план сработает.

— Не вижу как.

— Сейчас я тебе покажу. — Она взяла сумочку и вышла из комнаты. Внезапно зажегся свет. Он услышал шум воды. Оскар вдруг сообразил, что совсем забыл о цели своего визита. О Хью. Хью и его лагерь гаитянских беженцев. Он был абсолютно уверен, что Хью, увлекшись нейронаукой как Следующей Большой Вещью, сделал что-то ужасное. Оскар догадывался, что все это имело какое-то отношение к работе Греты. Сама Грета абсолютно не интересовалась практическим применением того, что делала. Она не выносила интеллектуальных ограничений, связанных с необходимостью заботиться об этом. Она не хотела наблюдать за бесконечными политическими дрязгами и думать о моральных последствиях научных исследований. Ей это надоело, поскольку не имело никакого отношения к науке. В реакции общества больше не было смысла. Поток инноваций сорвался с тормозов. Что могло случиться с учеными в этом новом мире? Что, черт возьми, должно быть сделано для них?

Она вошла в комнату. В ванной она успела сделать макияж, ее лицо было раскрашено, как у индейца, ступившего на тропу войны.

Он был ошеломлен.

— Это не мое изобретение. Посоветовала твой консультант по имиджу. Я должна была так выйти на прием, но в последний момент смыла краску, потому что мне показалось, я выгляжу просто смешно.

— Ох, напрасно! — он удивленно рассмеялся. — Это красиво. И очень стильно! Поразительно! Это ломает все рамки! Я просто не верю своим глазам!

— Ты всего лишь видишь тридцатишестилетнюю еврейку, которая вырядилась, как спятившее ископаемое.

— О нет! Весь эффект построен на том, что ты — Грета Пеннингер, нобелевский лауреат, — вот в чем соль. Ты директор Государственной лаборатории, но в раскраске членов городской герильи. — Он прикусил губу. — Повернись-ка. Дай я посмотрю.

Она расставила руки и закружилась по комнате.

— Тебе нравится, да? Я догадываюсь, что это, возможно, не так уж и плохо. Во всяком случае, я выгляжу не хуже Президента.

— Грета… — Он откашлялся. — Ты не поняла, насколько хорошо ты выглядишь. Это сильно действует на меня. Я весь вспотел и горю.

Она посмотрела на него с искренним изумлением.

— Ух, надо же! Говорила же мне мамочка, что хороший макияж всегда привлекает мужчин.

— Послушай, сбрось-ка этот лабораторный халат… Нет, лучше просто сними блузку.

— Подожди минутку! Опусти руки.

— Ты помнишь, когда это было последний раз? Уже прошла целая вечность с тех пор. Я даже не могу припомнить когда.

— Хорошо. Позже! В кровати! И когда твое лицо будет другого цвета!

Он приложил руку к щеке. Щека горела. Удивленный, он дотронулся до своего уха. Уши были сухие и горячие.

— Ух! — пробормотал он. — Я просто не, в силах устоять.

— Это все макияж, — сказала она.

— Нет, не только. Теперь я понимаю, почему Донна осталась здесь, почему она говорила, что здесь становится все интересней. Эта женщина — маленький гений. Тут не просто забота о внешности. Это такая же, правда, как и то, что клятва целомудрия и монашество — только слова и черная одежда. Конечно, это лишь символ, но он перемещает тебя в другую моральную вселенную.

— Нет, Оскар. Я думаю, ты несколько увлекся.

— Это будет работать. Мы нашли способ, как убежать из коробки, и собираемся вылезть из ящика и пойти войной на врага. Слушай. Я должен съездить в Луизиану.

— Что? Зачем?

— Штат Луизиана действительно работает на нас. Мы продолжим триумфальный тур по штату. Мы заставили Хью и Модераторов обороняться. Мы вольемся туда целой вереницей лимузинов, с максимальным освещением в печати. Мы наймем автобусы кампании, мы устроим тур. Получим грузовики и вертолеты. Это будет романтично. Мы дадим скандальное, дразнящее интервью. Ты станешь сексуальной звездой науки. Мы изготовим плакаты, футболки, наклейки на бамперы с твоим изображением. Мы будем строить коллаборатории везде, где окажемся. У меня есть масса замечательных проектов от Бамбакиаса, которые мы можем использовать. Мы проведем Марди-Гра в Батон Руж. Мы будем пикетировать администрацию штата. Мы отловим Хью прямо в его логове. Мы сотрем его в порошок.

— Оскар, у тебя что, приступ логореи?

— У меня?

— Мы не можем ехать в Луизиану. Это слишком опасно. Мы не можем оставить Коллаборатории. У нас чрезвычайная ситуация. Люди боятся, они и так покидают нас каждый день.

— Нужно больше людей.

— Мы можем привлечь хоть всех Модераторов, но где мы их разместим?

— Надо расширить Лабораторию. Занять Буну.

— Ты меня пугаешь, когда так говоришь! Он понизил голос:

— Я?

— Немного. — Ее лицо вспыхнуло под боевой раскраской.

Его сердце колотилось, как при артобстреле. Он сделал несколько глубоких вздохов.

— Любимая, я поеду в Луизиану с секретной миссией. Думаю, это может оказаться ключом к решению всех проблем, но я могу и не вернуться. Это, может быть, последняя встреча в нашей жизни. Я знаю, что расстроил тебя. Я знаю, что я не сделал того, чего ты ожидала от меня. Возможно, я уже никогда больше не увижу тебя, но я уезжаю со счастливым сердцем. Я хочу помнить тебя вот такую всегда. Ты настолько дорога мне, что я не могу это даже выразить. Ты какое-то блестящее, сияющее существо.

Она положила руку себе на лоб.

— 0 мой бог! Просто не понимаю, что со мной делается, когда ты вот такой и так убедительно говоришь. Ладно, не возражаю, иди ко мне, снимай одежду. Здесь, во всяком случае, нам хватит места.