Ральф 124С41+

Нью-Йорк в 2660 году

Элис интересовалась спортом, и ей захотелось посмотреть, как им занимаются современные жители Нью-Йорка. Чтобы удовлетворить её желание, Ральф остановился у высокого здания с плоской крышей. Войдя в него, они сняли с ног роллеры, сели в электромагнитный лифт и в несколько секунд поднялись на пятидесятый этаж. Тут оказалась обширная площадка с десятками воздухолётов всевозможных размеров. В воздухе стоял непрекращающийся гул пролетающих и отправляющихся машин.

Едва Ральф и Элис вышли из лифта, как им стали со всех сторон кричать: «Воздушное такси, сэр, воздушное такси! Сюда пожалуйста!» Не обращая внимания на крики, Ральф направился к двухместной машине и помог своей спутнице сесть, сел сам и коротко бросил водителю: «Национальные спортивные площадки».

Очень лёгкая, оборудованная электродвигателем, машина была построена целиком из металла. Она с огромной скоростью взмыла кверху и затем взяла курс на северо-восток, делая 600 миль в час.

С большой высоты, на которой они летели, были хорошо видны многочисленные сооружения, башни, мосты и иные достижения строительного искусства, о которых нельзя было и мечтать несколько столетий назад.!

Менее чем в десять минут они достигли Национальных спортивных площадок. Их воздухолёт спустился на огромную платформу, и Ральф сразу подвёл Элис к её кромке, где видна была вся спортивная территория.

— Эти спортивные площадки, — сказал он ей, — были построены в 2490 году на крайней восточной оконечности того, что было некогда Лонг-Айлендом, в нескольких милях от Монтаука. Огромную площадь приспособили для всевозможных видов спорта — наземных, водяных и воздушных. Эти спортивные площадки — лучшие в мире — составляют одно из самых замечательных достижений Нью-Йорка. Городское управление предоставило всё необходимое спортивное оборудование и инвентарь, и каждый гражданин Нью-Йорка имеет право им пользоваться, для чего достаточно обратиться к лицам, ведающим различными секциями. Тут есть спортивные площадки для юношей, специально предназначенные для пожилых людей, женщин и даже для возни маленьких ребят; сотни бейсбольных площадок, тысячи теннисных кортов, а футбольных полей и площадок для игры в гольф и не сосчитать.

Здесь не бывает дождя, всегда ровная температура — не слишком жарко, не слишком холодно. Площадки открыты беспрерывно круглый год с семи часов утра до одиннадцати вечера. После захода солнца площадки и корты освещаются иридиевыми спиралями — это для тех, кто работает в дневную смену. По правде говоря, все большие состязания по теннису, бейсболу и футболу происходят вечером, и это вполне естественно. В дневное время, при солнечном освещении, у одной команды всегда преимущество перед другой — той, которой солнце бьёт в глаза. Зато вечером, при искусственном освещении, когда сильный и ровный свет падает с большой высоты сверху, все находятся в одинаковых условиях и обе стороны имеют равные шансы.[4]

Ральф со своей спутницей прогуливались между площадками, наблюдая за игрой многочисленных спортсменов, причём очень скоро выяснилось, что Элис не менее горячая поклонница тенниса, чем он. Учёный предложил ей сыграть, и она охотно согласилась.

Они прошли в раздевалку, здесь у Ральфа хранилась спортивная форма. У Элис не было туфель для тенниса, и Ральф приобрёл их для неё в магазине, затем они отправились на один из кортов.

Ральф прекрасно играл в теннис, но он слишком увлёкся своей партнёршей и во время первого сета не следил за собственной игрой. Это привело его к полному поражению. Он не видел мяча, не замечал сетки.

Глаза его непрерывно следили за Элис; девушка была необычайно привлекательна в этот момент. Она всецело отдалась игре, как отдавалась всему тому, что её интересовало. Спорт Элис любила по-настоящему — её не так занимал выигрыш или проигрыш, как сама игра.

Её прелестное лицо разрумянилось, пряди вьющихся волос прилипли ко лбу. Глаза, и без того искристые, сейчас светились оживлением. Время от времени, когда ей удавалось отбить мяч, она победоносно взглядывала на Ральфа.

Он восторгался — столько грации и ловкости было в её движениях. Гибкая и стройная Элис окончательно очаровала Ральфа. Он терялся и играл механически.

Чувство к Элис разгоралось в нём с такой силой, что проигрыш нисколько не огорчал его. Он понял, что без Элис сама жизнь утратит для него всякий смысл, и отныне она одна имела для него значение. Ральф с радостью проиграл бы ей сто партий.

Наконец Элис отбросила ракетку и радостно захлопала в ладоши:

— Я выиграла, выиграла, ведь верно?

— Ещё бы, — подтвердил он, — вы играли превосходно.

— А может быть, вы нарочно поддались мне? — капризно произнесла она. — Это было бы очень нехорошо с вашей стороны…

— Повторяю, вы замечательно играли, а я безнадёжно отстал с самого начала. Вы не представляете себе, как вы были прекрасны! — горячо продолжал он. — Я никогда не думал, что вы так очаровательны.

Его восхищённый взгляд заставил её невольно отступить на шаг — он её отчасти пугал, отчасти радовал и, во всяком случае, немного смущал.

Заметив её смущение, Ральф тотчас заговорил более сдержанно.

— Теперь я вам покажу источники энергии и света в Нью-Йорке.

Переодевшись, они снова уселись в аэротакси и после двадцатиминутного полёта оказались на том месте, где прежде находился центр штата Нью-Йорк.

Высадились они на огромной равнине, на которой стояли двенадцать чудовищных метеобашен высотой по 1500 футов. Эти башни расположены были в форме шестиугольника, внутри которого находились гигантские гелиодинамофоры, то есть генераторы солнечной энергии.

Вся территория в двадцать квадратных километров была покрыта стеклом. Под массивными квадратными стеклянными плитами помещались фотоэлементы, которые преобразовывали солнечную энергию непосредственно в электрическую.

Фотоэлементы в количестве 400 единиц на каждый квадратный метр были смонтированы на больших подвижных рамах, на каждой из которых их было 1600.

Эти рамы были в свою очередь установлены на больших треножниках таким образом, что каждая из них оборачивалась к солнцу от восхода до заката своей стеклянной стенкой. Благодаря этому солнечные лучи никогда не падали наклонно на фотоэлементы, а всегда отвесно. Небольшой электромотор внутри треножника непрерывно поворачивал металлическую раму так, чтобы её пластины были всегда обращены к солнцу.

Для того чтобы одна батарея не загораживала солнечных лучей соседней, они все были расположены длинными рядами на определённом расстоянии друг от друга. Таким образом тень от одного ряда не могла падать на тот, который находился позади.

На восходе все фотоэлементы стояли почти вертикально; в это время генераторы вырабатывали очень мало энергии. Но уже час спустя после восхода установка работала на полную мощность. Около полудня все батареи лежали в горизонтальной плоскости, а на закате опять становились почти вертикально, но уже были обращены в противоположную сторону. Установки работали на полную мощность весь день, и лишь за час до захода солнца их производительность начинала снижаться.

Почти всё время, пока светило солнце, каждая батарея вырабатывала около ста двадцати киловатт энергии. Легко себе представить, какую огромную мощность развивал весь агрегат. Он снабжал Нью-Йорк энергией. Половина батарей работала для обслуживания дневных нужд города, тогда как другая заряжала химические газовые аккумуляторы на ночное время.

В 1909 году Ков из штата Массачусетс изобрёл термо-электрический генератор солнечной энергии, вырабатывавший ток в шесть ампер при напряжении десять вольт, или одну шестнадцатую киловатта с поверхности в шестнадцать квадратных футов. С тех пор многие изобретатели занимались вопросом усовершенствования солнечных генераторов, но лишь в 2469 году итальянец 63А 1243 изобрёл фотоэлемент, который произвёл переворот в электротехнике. Этот итальянец обнаружил, что производные радия класса М в сочетании с теллуром и арктуром могут дать фотоэлектрический элемент, очень чувствительный к ультрафиолетовым лучам солнца и вследствие этого способный превращать излучение непосредственно в электрическую анергию без потерь.

Ознакомившись с агрегатом, Элис заметила своему спутнику, что у них за океаном имеются такие же установки, но только меньших масштабов.

— Это в самом деле колоссальное сооружение. Но что придаёт небу над нами этот чёрный оттенок?

— Чтобы избежать больших потерь из-за атмосферных явлений, — объяснил Ральф, — двенадцать гигантских башен, которые вы видите, работают с полной нагрузкой, пока генераторная установка находится в действии. Это создаёт над ней частичный вакуум. Так как именно воздух поглощает огромное количество лучей, само собой понятно, что гелиодинамофорная установка получает их гораздо больше, поскольку воздух над ней чист и разрежён. По утрам башни направляют свою энергию на восток, с тем чтобы очистить там, насколько возможно, атмосферу, и для этой же цели после полудня она вся обращается на запад. Всё вместе взятое объясняет, почему эта установка производит на тридцать процентов больше энергии, чем те, которые работают в обычной атмосфере.

Смеркалось, и они возвратились в город, пролетев расстояние до башни Ральфа меньше чем за десять минут.

Спустя некоторое время возвратился отец Элис. Она поспешила ему рассказать, как чудесно провела день в обществе их знаменитого хозяина.

Вскоре после обеда Ральф повёл гостей в свой телетеатр. В одном конце этой большой комнаты была устроена неглубокая авансцена с тяжёлым занавесом, какие существовали во все времена для любых спектаклей. В глубине комнаты были расставлены мягкие кресла.

Когда, все трое сели, Ральф передал Элис программу пьес и опер, которые шли в этот вечер.

— Взгляните! — воскликнула она. — Сегодня в Национальной опере идёт французская оперетта «Нормандка». Я много читала и слышала о ней. Мне очень хотелось бы её посмотреть.

— С большим удовольствием, — ответил Ральф. — Между прочим, я тоже не видел её. Я был так занят в лаборатории, что уже не раз пропускал постановки: теперь дают только два представления в неделю.

С этими словами он подошёл к большому распределительному щиту, с которого свисали провода и штепсельные вилки. Одну из них он вставил в гнездо с надписью «Национальная опера». Затем он повернул несколько рукояток и выключателей, после чего возвратился к своим гостям.

Через несколько мгновений послышались удары гонга и свет в комнате стал медленно гаснуть. Оркестр заиграл увертюру.

Возле сцены было установлено много громкоговорящих установок, причём акустика была очень хорошая — нельзя было подумать, что музыка передаётся из здания Национальной оперы, за четыре мили отсюда.

Как только смолкли звуки увертюры, поднялся занавес. За ним были установлены сотни телефотов специальной конструкции, заполняющие всё пространство неглубокой сцены. Аппараты были соединены сериями и связаны так искусно, что на задней стороне сцены не видно было ни одной щели или трещины. В результате такого устройства все предметы со сцены оперного театра проектировались в натуральную величину на составных экранах телефотов на сцене телетеатра. Иллюзия была настолько полной, что трудно было догадаться, что актёры на телефотной сцене не были живыми людьми из плоти и крови. Голоса были слышны отчётливо и ясно, поскольку передатчики находились всё время возле певцов.

В антракте Ральф рассказал своим гостям, что каждый театр в Нью-Йорке имеет до двухсот тысяч абонентов, причём зрители в Берлине или Лондоне слышат и видят представление не хуже, чем здешние жители. Учёный отметил, что театры Парижа, Берлина и Лондона также имеют большое количество абонентов как в своём городе, так и за границей, однако список абонентов нью-йоркских театров несравнимо обширнее.

— Трудно даже вообразить себе, — задумчиво проговорила Элис, — как нелегко было людям в прежние времена, когда им хотелось увидеть какое-либо представление. Недавно я где-то прочла, что наши предки готовились к поездке в театр чуть ли не за несколько часов до начала представления. Им приходилось надевать специальные костюмы, причём требования в этом отношении заходили так далеко, что одевались по-разному в оперу и в драму. Затем надо было добраться до самого театра — ехать туда, а может быть, даже идти пешком! Помимо этого, если представление им не нравилось, бедняги вынуждены были сидеть до конца спектакля или возвращаться домой не солоно хлебавши. Как бы они оценили удобства наших телефотов, быстроту и лёгкость, с какою мы можем переключаться с одного представления на другое, пока не найдём то, которое понравится нам больше всех. Тем, кому нездоровилось или нельзя было выходить из дому, не удавалось посмотреть спектакль. Год назад я повредила себе ногу и во время болезни буквально не выходила из телетеатра. Просто не представляю себе, как могла бы я пролежать шесть скучнейших недель в постели, если бы не новый спектакль каждый вечер… Жизнь в старину, должно быть, была ужасной!

— Вы совершенно правы, — сказал Ральф. — Никто раньше даже во сне не мог увидеть то, что мне пришлось наблюдать на днях. Случайно я проходил мимо этой комнаты, когда моё внимание привлёк неистово громкий смех, и я захотел узнать, чем он вызван. Заглянув незаметно в дверь, я увидел своего десятилетнего племянника, решившего повеселить своих приятелей. Маленький сорванец включил дневное представление — «Ромео и Джульетта» в театре Бродвея — на английском языке, конечно. Одновременно он включил «Озорника» — фарс, передававшийся из Берлина, и в довершение всего добавил оперу «Риголетто», передававшуюся из «Гала-театра» в Милане на итальянском языке. Результат был, конечно, ужасающий. Это была какая-то какофония поющих голосов и музыки, но иногда из этого хаоса вдруг вырывался отдельный голос, потом слышался второй, поющий уже на другом языке. Получилось очень забавно, когда Джульетта с Бродвея позвала: «Ромео, Ромео, где ты?», а в ответ ей какой-то грубый немецкий голос завопил: «Сделайте из него котлету, бейте до смерти!» Изображения на экранах мелькали как в тумане, иногда в передачу спектакля из одного театра врывалась передача из другого, при этом возникали самые забавные ситуации, вызывавшие новый взрыв хохота ребят.

Ральф едва успел кончить свой рассказ, вызвавший дружный смех, как занавес поднялся. Все трое зрителей снова расположились в своих креслах, чтобы насладиться вторым актом оперы.

После окончания её гости по предложению Ральфа спустились в нижний этаж, надели роллеры и отправились на прогулку по ночному Нью-Йорку.

Компания покатила по Бродвею — историческому проспекту Нью-Йорка. Несмотря на то что было уже около одиннадцати часов вечера, было почти также светло, как в полдень: ярко светили иридиевые спирали, подвешенные высоко над перекрёстками улиц. Эти спирали излучали чистый, ослепительно белый свет, по своей природе близкий к солнечному.

Этот свет был, кроме того, совершенно холодный, поскольку вся электрическая энергия превращалась в свет и не было потерь на тепло. Все улицы до одной, даже самые далёкие переулки, пользовались этим освещением.

Джемс 212В 422 и его дочь заглядывались на роскошные витрины и заходили в некоторые магазины, чтобы сделать покупки. На Элис произвели большое впечатление электрические упаковочные машины.

Продавец положил купленные вещи на металлическую площадку, затем с помощью нескольких кнопок на небольшом распределительном щитке настроил машину на габариты покупки. После того как он нажал последнюю кнопку, площадка поднялась на два фута, потом исчезла под большим, похожим на металлическую коробку колпаком. Через десять-пятнадцать секунд площадка опустилась с цельной, аккуратной белой коробкой, снабжённой сверху ручкой. Коробка не была перевязана, но сложена таким остроумным способом, что не могла открыться сама. Эта коробка была сделана из алогидролия — легчайшего сплава, весящего в восемь раз меньше алюминия.

Машина могла упаковывать как самые мелкие пакеты, размером в несколько дюймов, так и более громоздкие вещи — в два фута высотой и в три фута длиной. Автомат делал пакеты нужных размеров, укладывал вместе разрозненные покупки, складывал коробку так, что снаружи оставалась ручка, штамповал название магазина на двух сторонах и выдавал коробку совсем готовой за десять-пятнадцать секунд.

Покупатель мог взять пакет с собой, либо продавец надписывал его имя и адрес на ручке пакета, наклеивал треугольную почтовую марку и опускал пакет в лоток позади прилавка. Пакет попадал на почтовый конвейер для посылок, устроенный на глубине от семидесяти пяти до ста футов ниже уровня улицы. Здесь пакет переходил на бесконечную ленту, двигавшуюся со скоростью пяти миль в час. Все операции производились автоматически. Особые автоматы закрывали лоток, если в этот момент на движущейся ленте оказывался другой пакет; это исключало возможность закупорки туннеля, по которому двигалась лента.

Попавший на ленту пакет транспортировался до ближайшего распределительного пункта; здесь почтовый служащий снимал его, чтобы проверить, правильно ли он надписан. После проверки автомат гасил марку штемпелем и чиновник направлял посылку на подстанцию, расположенную поблизости от места жительства адресата. Здесь на посылке укреплялся автоматический металлический рейтер, достигавший определённой высоты независимо от размера пакета.

Пакет с рейтером переходил на экспрессную конвейерную ленту, двигавшуюся со скоростью 25 миль в час. Лента шла ровно и безостановочно мимо многочисленных подстанций. На нужной подстанции рейтер задевал контактное приспособление, установленное под прямым углом поперёк ленты на определённой высоте. Это контактное устройство замыкало ток мощного электромагнита, установленного на одной линии с ним в нескольких футах от транспортёрной ленты.

Электромагнит тотчас же воздействовал на металлическую упаковку (алогидролий обладает магнитными свойствами) и моментально притягивал пакет к себе на подстанцию. Если позади на ленте находился другой пакет, механизм срабатывал точно так же.

С этой подстанции пакет направлялся уже к месту назначения. К нему прикреплялся другой рейтер, и с ним он помещался на местный конвейер, проложенный возле дома адресата. У места назначения рейтер снова задевал контакт, находящийся над лентой, включался электромагнит, который подавал пакет в подвальный этаж дома, где он падал на полку электрического подъёмного ящика. Тот автоматически включался и тотчас доставлял пакет по назначению.

Благодаря этой системе покупка доставлялась на дом в среднем через сорок минут после того, как она была сделана в магазине. Некоторые доставлялись даже быстрее, но те, которые были адресованы на окраины города, шли значительно дольше.

— Как чудесно! — воскликнула Элис, когда Ральф объяснил устройство этой системы. — Вероятно, понадобились десятилетия, чтобы построить такую сеть.

— Не совсем так, — ответил учёный. — Строительство велось постепенно большим числом рабочих. Туннели прокладываются и сейчас, чтобы развитие сети не отставало от роста города.

Из магазинов Ральф повёл своих гостей на крышу со стоянкой аэротакси. Они уселись в скоростной аппарат.

— Поднимите нас на десять тысяч футов, — сказал Ральф водителю.

— У вас маловато времени, — ответил тот. — В двенадцать часов все такси должны быть на месте.

— Почему?

— Сегодня пятнадцатое сентября, ночь воздушного карнавала, а по существующим правилам нельзя летать над Нью-Йорком, пока праздник не окончится. Но как бы то ни было, если вы всё же хотите подняться, в вашем распоряжении двадцать пять минут.

— Я совсем упустил из виду карнавал, — сказал Ральф, — но если мы поспешим, нам хватит этого времени.

Воздухолёт поднялся быстро и бесшумно. Предметы внизу точно съёживались, становились меньше, и уже через три минуты свет города стал слабеть.

За десять минут они поднялись на высоту 12 тысяч футов. Сильно похолодало, и Ральф сделал водителю знак не подниматься выше.

Сверху им открылся великолепный вид. Насколько хватал глаз, видна была россыпь огней, сверкавшая, как ковёр, расшитый алмазами. Тысячи воздухолётов бороздили небо своими мощными прожекторами, бесшумно проносясь в ночи; изредка с огромной скоростью пролетал мимо воздушный гигантский лайнер. Живописнее и сказочнее всего выглядели сигнализаторы.

Указав на них своим спутникам, Ральф стал рассказывать:

— В первый период развития воздухоплавания на открытых полях и крышах домов зажигались мощные электрические огни, расположенные в виде букв и разных фигур и указывавшие аэронавигаторам их путь.

Однако для воздушного транспорта на высоте свыше пяти тысяч футов подобная сигнализация была бесполезной, оттуда её попросту нельзя было разобрать. Это привело к изобретению сигнализаторов. Это мощные прожекторы самого современного типа, установленные на специальных сооружениях. Сигнализаторы обращены к небу и посылают вверх мощный поток света.

Ни один воздухолёт не имеет права пересечь эти световые столбы. Каждый сигнализатор подаёт определённый сигнал. Так, сигнализатор Геральд-сквера сначала посылает белый луч, а через десять секунд меняет его на красный, затем, ещё через десять, на жёлтый. Даже подлетающий со стороны моря воздушный лайнер может узнать сигнал Геральд-сквера и направиться прямо в порт, вместо того чтобы разыскивать его, кружа над городом. Другие сигнализаторы имеют одноцветный луч, который вспыхивает через определённые промежутки времени. Важнейшие сигнализаторы, как, например, на Сэнди Хук, снабжены двумя прожекторами: один из них пускает зелёный, другой — красный луч. Они горят непрерывно и не меняют своего цвета.

Гости Ральфа могли с этой высоты вдоволь налюбоваться сигнализаторами, пронизывавшими темноту своими мощными лучами. Это было великолепное зрелище. Волшебная красота цветных лучей заставляла Элис трепетать от восторга.

— Мы словно в сказочном царстве, — восклицала она. — Я могла бы любоваться ими вечно.

Но воздушное такси стремительно снижалось, и через несколько минут сильный свет с земли затмил сияние цветных прожекторов. По мере того как аппарат снижался, яснее различались улицы, протянувшиеся на целые мили и напоминавшие светящиеся ленты; отчётливо выступали роскошно иллюминованные площади.

Они приземлились в момент, когда часы били полночь, и Ральф быстро отыскал три свободных места на одном из общественных зданий. Вокруг них сидели сотни зрителей, глаза их были устремлены в небо.

При последнем ударе часов в городе сразу погасли огни, а за ними и прожекторы сигнализаторов. Всё вокруг погрузилось в полную темноту.

Внезапно над ними, на огромной высоте, возник гигантских размеров флаг планеты. Он был составлен из 6 тысяч воздухолётов, выстроившихся в одной плоскости. На каждом из них была мощная лампа — у одних белая, у других красная или синяя. Так составился огромный цветной флаг, причём полёт машин был так хорошо согласован, что, хотя минимальное расстояние между ними было не меньше 50 футов, зрителям с земли казалось, что они видят сплошное шёлковое полотнище. Этот громадный флаг двинулся с места и медленно поплыл в тёмном небе, описывая обширный круг, так что всё население города прекрасно его видело.

Зрители рукоплескали этой демонстрации. Затем флаг исчез так же внезапно, как и появился, и мрак снова окутал всё вокруг. Ральф объяснил, что на всех воздухолётах одновременно погасили свет и готовится следующий номер программы.

Вдруг в небе появился огромный разноцветный диск; он вращался с большой скоростью и становился при этом всё меньше и меньше, точно съёживался. Продолжая вращаться вокруг своей оси, диск вспыхнул ослепительным светом. Через несколько секунд от кромки диска отделилась прямая линия, удлинявшаяся по мере того, как диск сматывался наподобие рулетки. Ещё через несколько минут диск растаял, превратившись в прямую разноцветную линию в несколько миль длиной.

Затем свет снова погас и перед зрителями возникла солнечная система. В центре неподвижно висело Солнце. Ближе всех вокруг него крутился маленький красный шарик, изображавший планету Меркурий. Вокруг солнца и Меркурия описывал круги другой шар — голубого цвета: это была Венера. Далее следовала белая планета — Земля, с вращавшейся вокруг неё Луной.

Далее шёл красный Марс с двумя лунами, зелёный Юпитер со своими спутниками и жёлтый Сатурн. Уран был оранжевого цвета, а последний спутник Солнца, Нептун, — розового. Все эти шары и их спутники вращались по своим орбитам вокруг Солнца. Пока развёртывалось это зрелище, через орбиты планет прошла белая хвостатая комета и повернулась под острым углом к Солнцу, так что её хвост всё время был направлен в противоположную от него сторону; затем она снова пересекла орбиты планет и исчезла в темноте.

Одно представление сменялось другим, причём каждое последующее было великолепнее предыдущего.

Карнавал закончился показом светового портрета правителя планеты. В течение пяти минут, пока он висел в небе, не смолкали аплодисменты зрителей.

— Мы никогда не видели такого восхитительного зрелища, — объявил Джемс 212В 422.

Они вернулись домой во втором часу ночи, и Ральф предложил слегка закусить перед сном. Гости согласились, и он повёл их в бациллаторий.

Бациллаторий, изобретённый в 2509 году шведом 1А 299, представлял собой небольшую комнату, стены и пол которой были выложены свинцом. Возле стен стояли на подставках большие пустые колбы высотой в один фут, толщиной около шести дюймов и диаметром в два фута. В каждую из них был вставлен большой вогнутый катод радиоарктурия. Трубка перед катодом имела двойную стеклянную стенку, заполненную гелием.

При включении тока высокой частоты от катода в трубке исходили так называемые лучи арктурия. Они обладали свойством в течение нескольких секунд уничтожать любые бактерии. Арктуриевые лучи, как и рентгеновские, проходили сквозь твёрдые тела и, применённые в чистом виде, сжигали ткани человеческого тела. Было, однако, установлено, что эти же лучи, пропущенные через пары гелия, не дают ожогов, но мгновенно убивают бактерии и микробы в организме.

Закон обязывал всех граждан пользоваться бациллаторием не реже, чем через день: эта мера исключала распространение инфекционных заболеваний. Вплоть до двадцатого века высокая смертность более чем наполовину обусловливалась болезнями, распространяемыми бациллами и микробами.

Бациллаторий полностью ликвидировали эти болезни. Арктуриевые лучи имели также благотворное влияние на человеческий организм, и усиленное пользование бациллаториями приводило к удлинению человеческой жизни: человеческий возраст колебался теперь между ста двадцатью и ста сорока годами, тогда как прежде он не достигал и семидесяти лет.