Радикс

Пролог СМЕРТНЫЙ ЧАС

Кафедральный собор Парижской Богоматери

Канун Рождества 1502 года

Теперь его уже ничто не спасет.

Отец Рафаэль делла Ровере подполз к горгулье и спрятался за ее крыльями. Прошептал несколько строк из Священного Писания, прежде чем осторожно высунуться из-за каменного чудовища. Над Парижем катили грозовые тучи с серым исподом, время от времени темнота ночи озарялась вспышками молний. Внизу, под колокольней, струи дождя выделывали мрачные балетные пируэты на темной поверхности Сены.

Без сна он проскакал в седле целых три дня, и в Нотр-Дам попал лишь около полуночи. Теперь у него есть убежище, но надолго ли? От страха сводило живот. Опустив голову в капюшоне, священник перегнулся через парапет, глянул вниз. Внизу, в южной части собора, сработанный из известняка дракон изрыгал струи воды. Там не было видно ни души. Тогда делла Ровере метнулся за другую гротескную фигуру, осторожно высунулся, осмотрел западную часть фасада. Стоило глянуть вниз, и его так и пронзило страхом.

Настоящий ужас поджидал его там.

Священной страже все же удалось выследить его. Освещенные отблесками факелов, восемь всадников-воинов напоминали сборище мрачных призраков. Одетые в кольчуги, они были вооружены мечами, копьями и железными булавами. Они не успокоятся до тех пор, пока он, делла Ровере, не выдаст свою тайну. Сможет ли он вынести пытки? Священник опасался, что для таких испытаний не готов. Вытер глаза, не желая расставаться с безумной мечтой о спасении.

Внизу на площади от лошадей папских воинов валил пар. Отряд кавалерии возглавлял черный боевой конь, в свете факелов поблескивали золотые кираса и шлем. Хвост лошади был вплетен в сетку, украшенную рубинами и жемчужинами. Позолоченные копыта приплясывали на темном булыжнике. Он узнал бы эту лошадь среди множества других боевых коней. Но где же всадник? Что-то не видно было среди этого кавалерийского отряда кровожадного герцога Валанского.

И вот на мокрых плитах балкона, за спиной у делла Ровере, раздались чьи-то шаги.

Похолодев от страха, он метнулся в сторону, потом приподнял фонарь из бычьего рога.

Из-за колокольни показалась высокая фигура. Чезаре Борджиа. На герцоге поверх доспехов был бархатный плащ с золотым шитьем. На груди — медальон из бриллиантов, они так и сверкали в свете фонаря. Лицо в кроваво-красной маске окаймляли спутанные темно-рыжие волосы.

— Как ты нашел меня? — еле дыша от страха, пролепетал делла Ровере.

— Провидение, — ответил человек в маске. — Бог направлял меня, вот и нашел.

— Ложь.

В ответ взрыв смеха.

— Ты совершил большую ошибку, похитив у Ватикана Радикс.

— У меня не было другого выхода. Пришлось отобрать у твоего отца, Папы.

— Теперь у тебя нет другого выхода, кроме как отдать его мне.

— Прежде всего, — пробормотал священник, — хотелось бы заглянуть тебе в лицо.

Борджиа слегка склонил голову набок, призадумался:

— Что ж, хорошо. Смотри.

Он завел руки назад, расстегнул две кожаные полоски, и маска соскользнула. Делла Ровере не мог оторвать от него взгляда. Некогда Чезаре Борджиа считался красивейшим мужчиной своего времени. Бесчисленные художники писали с него Христа. Но теперь герцог больше походил на демона, нежели на Спасителя. Постыдная болезнь уничтожила всю его красоту, покрыла лицо гнойниками и пятнами. «Французская чума» напрочь сжевала нос, на его месте образовалась зияющая темная дыра. Он выглядел еще ужаснее, чем ожидал священник. Не человеческое лицо, а жуткая пародия на него, разительный контраст с тем Борджиа, которого он видел, когда три года тому назад их кузен и кузина, Франческо делла Ровере и Анжела Борджиа сочетались законным браком.

— Это болезнь тебя так изуродовала?

— Неужели не видишь? Ответ вырезан на моем лице. Временами боль просто… невыносима.

— Хорошо, — еле слышно прошептал делла Ровере.

— Послушай святого отца. Отдай Радикс.

Священник опустил глаза, посмотрел на старый плиточный пол балкона, так же сплошь изъеденный пятнами и выщерблинами, как и лицо Борджиа.

— Твой отец запер меня в библиотеке Ватикана, заставил изучать Радикс. И поняв, в чем его сила, я поклялся, что ваша семья никогда его не получит.

— Ты забыл, — усмехнулся Борджиа. — Радикс принадлежит нам.

— Лишь потому, что вы украли его у рыцарей Родоса, — парировал священник. — Вы не в состоянии понять и оценить, в чем его сила. Радикс — это истинная тайна Бога. Тайна из тайн.

Он не доверял Папе Александру VI, и не без веских на то оснований. Урожденный Родриго Борджиа, если верить слухам, совершил первое свое убийство еще двенадцатилетним мальчишкой. Будучи кардиналом, он подкупом, раздавая взятки серебром и виллами, пробился к папской тиаре. Он стал отцом десяти незаконных детей во времена, которые называли «Золотым веком бастардов». Шепотом, из уст в уста, передавались слухи о том, будто бы Папа спит со своей родной дочерью, Лукрецией. Нет, делла Ровере никогда не отдаст Радикс человеку, который травил своих врагов ядом и развращал священников взятками. Ведь он мог дать Папе Александру VI и его сыну несокрушимое могущество. И тогда они превзойдут по подлости самих себя.

— Ты ведь спрятал его где-то здесь, в Нотр-Дам? — спросил Борджиа. — Да я по камушкам разберу этот старый собор!

— Даю слово францисканца, его здесь нет.

— Верю тебе, отец. Ты вор, а не лжец. Но я все равно найду его, будь уверен.

В отдалении, в небе над аббатством Сен-Жермен, прорезалась тонкая полоска света. Священник взглянул на нее и произнес:

— Никто никогда не найдет. Радикс потерян для истории.

Борджиа облизнул мелкие белые зубы.

— Судишь меня и святого отца, но и в твоей душе тоже живут демоны.

— О чем ты?

— О твоей жене, — ответил Борджиа, и глаза его холодно блеснули. — Я говорю о том, как ты убил ее.

— Я не хотел. Это случайность.

— Это ты на исповеди так сказал. И все же именно ты убил Изабеллу.

— После смерти Изабеллы я принял обет безбрачия. Бог меня простил.

Борджиа мрачно усмехнулся.

— А мертвая жена тебя простила?

Нахлынули воспоминания, делла Ровере крепко сжал в руке висевшее на груди распятие:

— Зло отравило твою душу.

— Глупость помутила твой разум. Возможно, нужен совет твоего старого друга, — и Борджиа махнул рукой. — Иди сюда, Никколо.

Из тени к ним шагнул худощавый мужчина лет тридцати трех. Делла Ровере тотчас узнал круглое совиное лицо. Широко расставленные любопытные глаза, высокие скулы, по-птичьему заостренный кончик носа. И губы, тонкие, и на них постоянно играет улыбка. Его друг детства. Макиавелли.

— Никколо! — воскликнул он. — Почему ты здесь?

Макиавелли поклонился. Рядом с Борджиа он выглядел маленьким, хрупким.

— Имею честь служить секретарем флорентийца.

— Ты посмел работать на Чезаре Борджиа? — воскликнул священник. — Знаю, ты хотел написать о нем книгу. И, мне казалось, движет тобой не восхищение, а ненависть.

— Ты не понимаешь, Рафаэль…

— Зато я хорошо знаю Борджиа. Он тебя совратил. — Скрежеща зубами от злости, делла Ровере спросил: — Ты рассказал ему о смерти Изабеллы?

— Видишь ли, у меня, как и у тебя, просто не было выбора. Да будь на то его воля, он может возвысить человека или уничтожить его.

— Теперь ясно? — Борджиа усмехнулся перед тем, как надеть красную маску. — Он меня понимает.

— Повинуйся ему, Рафаэль. Сам знаешь, какую власть он имеет над людьми.

— Знаю, — ответил делла Ровере и обернулся к герцогу. — Это по твоей злой воле сломался великий мастер Леонардо из Флоренции. Ты назначил его главным инженером. И да Винчи отложил кисти и краски, стал изобретать пузырьки для яда и вращающиеся лопасти, с помощью которых человека можно размолоть, как зерно.

— А Леонардо знает, где находится Радикс? — перебил его Борджиа.

— Он знает много тайн, а вот где я спрятал Радикс, ему неизвестно.

— Тем лучше для него, — заметил герцог. — Передо мной дрожат целые города. Короли и художники падают ниц прямо в грязь. Почему ты меня не боишься?

Гром сотрясал стеклянные витражи. Холодный зимний ливень обрушивался с небес, окутывая собор нимбом серебристых капель.

— Я боюсь тебя. Но гнева Господня боюсь больше, чем силы дьявола.

Борджиа ответил мрачным лающим смехом:

— А ты что, видел мою силу?

— Видел, как ты выворачиваешь копыто лошади голыми руками. Видел, как ты заколол шесть диких быков. Последний пал от одного удара твоего широкого меча.

— Что верно, то верно. Вот этого самого меча, — и Борджиа вынул из ножен свое грозное оружие. Сверкнула молния, слепящим блеском отразившись на его поверхности. Борджиа ухватил Макиавелли за волосы, притянул к себе, прижал лезвие меча к его горлу. — Говори, где найти Радикс, или я отсеку Никколо голову, как тому быку.

В глазах Макиавелли блеснул страх.

— Спаси же своего друга! — вскричал Борджиа, перекрывая шум ливня. — Скажи, где спрятал Радикс!

Делла Ровере снял капюшон. Поднял голову к небу, закрыл глаза. Гром грохотал, как пушечная канонада. Холодные капли дождя бежали по его лицу, превращаясь в ручейки, светлые волосы липли к щеке. Внезапно он метнулся к горгулье, ухватился за нее, поднял ногу и шагнул на узенький скользкий парапет. Ноги его дрожали.

— Самоубийство — смертный грех, — напомнил ему Борджиа. — Или забыл горькие уроки из «Ада» Данте?

— Лучше покончить с собой, чем выдать священную тайну.

— Рафаэль! — взмолился Макиавелли, лезвие меча продолжало царапать кожу. — Прислушайся к голосу разума.

— Это я и делаю, — выдохнул делла Ровере. И повесил фонарь на крыло горгульи. — Прощай, друг мой!

Он осенил крестом обоих мужчин, потом перекрестился сам. А затем, чувствуя, что дрожит всем телом, сошел с парапета и вновь оказался на балконе.

Оттолкнув Макиавелли в сторону, Борджиа набросился на священника. Взмахнув мечом, нанес ему удар прямо по лодыжке. Тело пронзила жуткая боль, но делла Ровере не издал ни звука. А потом опять перегнулся через парапет и полетел вниз. Ветер свистел в ушах. Последнее, что он видел, — это окно собора в виде розы.

Чезаре Борджиа не сводил глаз с отца делла Ровере. Тот лежал на спине, лицо такое спокойное, даже умиротворенное. Кровь сочилась на мокрые камни, вокруг головы образовался алый нимб. Папские стражники, спешившись, столпились вокруг изуродованного тела монаха.

— Позволь узнать, — нарушил молчание Макиавелли. — Зачем ты отрубил ему ногу?

— Просто вспомнил одно высказывание императора Калигулы. «Нанеси удар так, чтобы он чувствовал, что умирает», — ответил Борджиа и провел рукой в перчатке по забрызганной кровью горгулье. — Вот что, Никколо. Никому не говори, что отец Ровере приходил в Нотр-Дам. Никому, ни единой живой душе. — Борджиа ласково погладил Макиавелли по подбородку. А потом вдруг ребром ладони сделал жест, демонстрирующий, как он перережет ему горло. На шее Никколо осталась узкая кровавая полоса.

— Буду нем, как рыба, не сомневайся, — заверил его тот, перегнулся через парапет и отер кровь. — Вот уж никогда не думал, что он сведет счеты с жизнью.

— Да, отчаянный человек. Опозорил дом Борджиа. Иуда, посмевший лишить Ватикан его сокровища.

— А теперь, — вздохнул Макиавелли, — тайна сокровища умерла вместе с ним.