Пылающий Север

Глава 5 ДЕБРИ И БУЕРАКИ

Пленники мало что могли рассказать, но от них многое и не требовалось. Больше половины из того, что было сказано, можно было сразу отмести, а из оставшегося удалось понять лишь, что кое-кто из моих северных крестьян любил побаловать себя вот таким сомнительным времяпровождением. Иногда они пахали землю и лелеяли скот, иногда, если дела шли плохо, сбивались в банды и отправлялись экспроприировать результаты чужой успешной деятельности. Некоторые настолько пристрастились к этому, что решили и вовсе не возвращаться к родным пенатам.

Однако шалить на моих землях слишком активно тоже было нельзя. Я воспринял это отчасти как комплимент. Их проблема была в том, что привыкшие к ничегонеделанию бывшие крестьяне должны были как-то кормить себя, но работать ради этого не собирались. Они могли лишь изредка «навещать» мои стада — из числа тех, что покрупнее, и большие хозяйства. Брать приходилось понемногу, чтоб списали на недочёт или зверьё, иначе охрана принималась всерьёз выслеживать злоумышленников, и тем приходилось тяжко. Оставшееся время они охотились и периодически небольшими группками пытались пограбить купцов и перевозчиков. Получалось хуже, как хотелось бы. Потому-то число бандитов лишь уменьшалось — разгульная разбойничья жизнь на поверку оказывалась не такой приятной, как они надеялись, бросая свои фермы.

— По крайней мере, теперь я знаю, что случилось с теми купцами и теми моими чиновниками, которые пропали без вести.

— А тебе это сейчас интересно? — с равнодушным видом спросила Аштия.

— Да, мне это в любых обстоятельствах будет интересно! Я привык к этой земле, и её проблемы — совсем как проблемы моего собственного тела!

— Хорошо сказано, — вмешался император. — Я удивляюсь тебе, Солор.

— Государю сейчас вряд ли любопытно, кто именно грабил чьи именно караваны.

— Возможно, я и заинтересуюсь подобной информацией. И для меня это всегда важно. Как для Серта. Довольно об этом! Как понимаю, эти мерзавцы действуют заодно с захватчиками.

— Вот уж нет, — проворчал один из пленников, кося на нас наглым глазом. Проворчал слишком отчётливо, чтоб можно было принять это за случайность. — Они обходятся с нами не лучше, чем свои. Но уж, может быть, пощиплет перья тем, кто побогаче.

На миг воцарилась полнейшая тишина, которую и птицы предпочли не прерывать. Даже двое других бандитов смотрели на своего дерзкого сотоварища с ужасом — видимо, поступок бросал тень на всех разом, и возмездие ожидалось поистине ужасающее.

— Ты осознаёшь, с кем говоришь, комок нечистот? — осведомился Фалак спеленатым яростью горлом.

— Любопытно, что революционные взгляды частенько расцветают там, где, по сути, больше нечем себя оправдать, — перебил я с насмешкой в голосе. Уж постарался говорить язвительнее. — И тебе отрадно будет услышать, что на одного аристократа или аристократку погибнет по тысяче представителей других сословий? Впрочем, полагаю, тебе на всех плевать, кроме себя. Или ты просто не обременяешь себя раздумьями, а?

— Зачем господин разговаривает с этим грязным отребьем? — изумился оруженосец государя. — Этот подонок не поймёт ни полслова.

— Допустим. А вот знать, где именно располагаются вражеские силы, может. Он — или его товарищи.

— Откуда такой вывод? — На этот раз вмешалась её светлость.

— Слышала, что он сказал: они обходятся с бандитами не лучше, чем мы. Значит, никакой коалиции между ними. Да и зачем бы захватчикам горстка бандитов? Какой от них толк? Уверен, этим людям приходится выживать самостоятельно. А вернейшее средство не только выжить, но и объедки с чужого стола подобрать — точно знать, где нарвёшься, а где нет. Сейчас война. С фермерских хозяйств не больно-то подкормишься. Теперь — только с вражеских обозов, если повезёт.

— Разумно.

— Нам просто нужно узнать у них то, что знают они. А уж как… Я могу этим заняться.

— Займись, Серт, — бросил император, отступая.

— Нас тут ещё много, — выплюнул пленник, и я понял, что он смертельно напуган. Тут и проницательности особой не требуется. А страх — верный соратник допросчика, серьёзных усилий разговор не потребует. Разве что, беседуя и убеждая, придётся проследить, чтоб жертва не слишком громко орала от ужаса. — Они с вами разберутся.

— Да что ты говоришь!

Действительно, справился я довольно быстро и легко. Узнав всё, что было нужно, прикончил двоих пленников — тех, которые не посмели хамить государю и лордам. Нахала же оставил в распоряжении Фалака, разгневанного до приторной вежливости, и отошёл немного в сторону от лагеря, к огромному дереву, под которым было особенно темно.

Вряд ли от меня потребуют отчёта немедленно, сию же секунду. Могу взять паузу, перевести дух, поразмышлять о чём-нибудь. Например, о том, что по большому счёту мне даже импонирует этот наглец. Он ведь не хуже своих сотоварищей осознавал, чем для него закончится его поведение, а всё-таки поступил по-своему.

Когда-то много лет назад я с удовольствием высказался бы ещё крепче — но не решился. Слишком хотелось жить. И дело даже не в желании жить, собственно. Тогда мне трудно было поверить, что я уцелею, да и шансов особых не было. Но, в любом случае, предпочитал сдохнуть в схватке, быстро и под воздействием адреналина, но не в муках, которые, конечно, последовали бы, если б я нагрубил его величеству.

Однако отстаивать этого смелого нахала я не стану. Да меня и не поймут, в том числе и сам нахал. Кроме того, это неразумно. Пусть один его поступок мне по вкусу, сам он и все остальные его выходки слишком антисоциальны. И у двух его товарищей — тоже.

Размышления о чужом поведении и чужих мотивах логически привели меня к критической оценке собственной особы. Между делом подумалось ещё и о том, как лёгко теперь мне даётся лишение людей жизни. Я и замечать это перестал, примерно наравне с вежливыми услугами камердинера, личного слуги, кравчего за пиршественным столом, лакеев и прислуги. Комфорт, обеспечиваемый множеством людей, стал для меня естественным, как воздух. И право лишать жизни тех, кто считался для этого подходящим — тоже. Собственно, при моём нынешнем статусе я, как средневековый сеньор, полновластный властитель в своих землях, многое мог себе позволить.

Странно, что обо всём этом лучше всего думается именно сейчас. Неуместно. Или как раз очень уместно — на краю-то гибели?

— Что ты узнал? — спросила Аштия, подходя сзади, беззвучно, как дух.

— Кое-что. Кое-что, что мы должны принять во внимание… Знаешь, я раньше считал, что не верю в бога. А сейчас жалею об этом. Лучше бы верил — было бы хоть на что опереться.

— Рассказывай, что смог узнать. Успокойся и рассказывай.

— Их очень много, Аше. И они практически везде. Ещё одна крупная армия разворачивается на востоке. Пленники не смогли сказать мне точно, где именно, потому что им проще ориентироваться на Бабушкино болото или Лесок имени сосны, сломанной прадедушкой по пьяни. А мне трудно соотнести привычные мне топонимы с такими вот. Но очевидно, что нас берут в клещи, как я понимаю. И у нас на пути — тоже враг.

— Серге — рановато паниковать.

— Думаешь? Мои лорды не предупреждены. Эта мощь просто сметёт моё графство. Не оставит даже головешек. Мы брали Хрустальный вдесятеро меньшими силами, я отлично это помню.

— Тут есть небольшое различие. Мы с тобой тогда отстаивали законную власть. Поэтому были те, кто нас всецело поддерживал, и те, кто колебался, и те, кто выступал против. А сейчас твои вассалы стоят перед лицом чужеземного вторжения. Вторжения из чужого мира, что у нас всегда ассоциируется с нападением из мира демонов, не забывай об этом. Необходимость всемерного противодействия подобному врагу никто в Империи не подвергнет сомнению.

— Этот враг передушит моих людей поодиночке, как котят. Эта огромная масса внезапно и всей своей мощью навалится на тех, кто ничего подобного не ожидает, и прекрасная организация вторжения сыграет роль. И, разумеется, нам теперь нельзя идти на Айбихнэ. Там тоже враг. Я не знаю, что делать.

— Я понимаю эти минуты слабости, — сделав короткую паузу, произнесла Аштия. — У меня такие тоже бывали, как они бывают у всех, поэтому я готова тебя поддержать. Выговорись и успокойся. Нам придётся придумать, что делать, но это следует делать на свежую голову.

— Но что, что мы можем придумать?!

— Можно рассмотреть варианты. К примеру: отыскать гнездо этих бандитов, пообещать им прощение, привлечь их на свою сторону. Укрыться у них и переждать в самом безопасном, потому что в самом непредсказуемом месте.

— Эти шакалы пошлют нас в баню с нашим прощением, особенно сейчас, когда моё графство без малого не захвачено. А если даже для вида они и согласятся, то потом дождутся нужного момента и прирежут всех.

— Согласна, вариант отбрасываем. Но я сейчас готова обсудить всё, что придёт в голову. И, наверное, это правильно. Тебе советую сделать то же самое. Если ситуация безвыходна, надо рассмотреть абсолютно все варианты, в том числе и безумные на первый взгляд, и может быть, отыскать выход.

— Ты неисправимая оптимистка.

— Я совсем не такая, какой хочу казаться. Но давай подождём, пока ты будешь готов обсудить ситуацию. Может быть, тогда и у тебя прибавится оптимизма.

— Давай подождём. Только я не вижу выхода. Какой уж тут оптимизм.

— Ладно. Поговорим позже… Фалак, будь аккуратнее, иначе твоя жертва своими воплями перебаламутит весь лес.

— Хоть кто-нибудь слышал хоть один вопль? — пропыхтел оруженосец. — Прошу прощения, госпожа.

— Ничего. Мы в особом походе, можно позволить себе вольности. Заканчивай и следи, чтоб было тихо.

— Если ты действительно хочешь соблюсти тишину, может, начнёшь с себя? — тихо спросил я, постаравшись поморщиться как можно незаметнее.

— Да, ты прав, орать не стоит. — И она ушла, должно быть, пересказывать государю последние новости.

Я пожалел ещё и о том, что никогда не курил. Правда, вот вопрос, как бы я стал добывать тут табак, но, может быть, какой-нибудь заменитель в Империи известен. И сейчас немного никотина мне бы не помешало… По крайней мере, так я мог себе это представить по чужим словам.

Но такова уж ситуация, что придётся самому выгребать из бездны отчаяния, никто мне не поможет. Допустим, мои худшие предположения верны, и всё пропало. Что я могу сделать? Только спасти свою семью. Но для этого надо всё бросить и кинуться их искать, спешно собирать, вытаскивать на юг жену вместе с малышами Илюшей и Таей, с пятилетним Никиткой, семилетней Юленькой, восьмилеткой-Славиком, Борькой и Олежкой, которые тоже не особо велики — им по девять. Да и десятилетний Глеб по большому-то счёту ещё совсем ребёнок.

Мда-а, караван получается приличный.

И я не могу этого сделать. Даже не из соображений долга, чёрт его побери! Что уж там врать самому себе, изображать из себя ярого сторонника Империи, которым в глубине души не являюсь! Вырос я в другом мире и до конца жизни сохраню въевшееся в плоть и кровь представление, что первый и основной мой долг — перед семьёй, женой и детьми. Всё остальное теснится на второй план. О патриотизме можно много и красиво говорить, однако жить-то не со страной, а с конкретными людьми.

Но получается так, что от возможного нового порядка пока не приходится ждать ничего хорошего. Если даже император не доберётся до своей столицы и сложит голову здесь — у него имеется законный наследник, армия и всё прочее, что способно поддержать прежнюю власть и прежний режим. В отличие от рядовых граждан изменникам моего уровня никогда не прощаются государственные преступления, и за меня будут отвечать также и жена, и сыновья — это при самом лучшем раскладе.

А значит, я обязан выполнять свой долг — ради своей же семьи. Или того, что от неё останется после этой войны.

Погоревав ещё немного о сигарете, я вернулся на стоянку, где, судя по выражениям лиц, все уже успели войти в курс дела. Самым невозмутимым был, конечно, государь — но, собственно, от него никто ничего другого и не ожидал. Его долг будет побольше моего.

— И мы станем предполагать, как самое худшее, что о моём пребывании в этих краях враг осведомлён, — сказал он. — Что ж. Всё, что мы пока можем — стремиться к тому, чтоб нас не поймали. Звучит красиво. На время этого путешествия требую временно забыть о титулах и положении. Сейчас мы все равны перед опасностью. Я буду нести дозоры вместе со всеми и разрешаю обращаться ко мне на «ты».

— Государь…

— Фалак, я вполне могу отдать и такой приказ. И тебе придётся подчиниться.

— Да, государь, конечно.

— Я думаю, нам всем надо лечь отдыхать, — сказал я. — Кроме тех, конечно, кто будет беречь нашу безопасность. Быстро перекусить — и лечь.

— Согласен. Я буду первым, — заявил император, и с ним никто, разумеется, не стал спорить.

На этот раз мы отказались от идеи развести костёр, даже маленький и тщательно спрятанный от посторонних глаз. Всем нам было жутковато и очень нервно, но здоровому отдыху, впрочем, это нисколько не помешало. Мне лишь стоило коснуться головой свёрнутого подобием подушки края плаща, чтоб рухнуть в сон. Даже страх перед будущим, даже опасение, что вражеские разведчики уже шарят за ближайшими стволами, едва ли чего-то стоит, когда ты настолько устал! На всё наплевать, если хочется спать!

И если бы не тихое звучание знакомого голоса, на равных вступившее в моё небытие, то, наверное, я так бы и пронежился в этой бездне до самого рассвета, вместе со всеми. Но привычка хоть как-то реагировать на знакомые голоса была воспитана годами службы. Хотя бы сосредоточиться на том, что слышишь!

Говорила Аштия. Правда, совершенно не приказным тоном. Очевидно, что она решила мне присниться именно потому, что накануне я слишком много думал о ней и её идеях, её лихом стремлении раскусить беду, как молоденький орешек.

— Да, наверное, я слишком оптимистична. Жизнь научила. — Женщина тихонько рассмеялась, и мне показалось, будто я понимаю, отчего именно. Словно отвечая моим догадкам и тем подкрепляя предположение, что всё это происходит во сне, она продолжила: — Тот путь через демонический мир, в сопровождении двух средних бойцов, без снаряжения и припасов… Тот путь должен был привести к неминуемой смерти, а привёл к неожиданному спасению.

— Ты никогда не рассказывала о том путешествии, — ответил ей голос государя. Тоже вполне логично, что он здесь — ведь последние дни я только и думаю о долге перед ним, который повязал меня по рукам и ногам. — Как вам удалось выжить? Не уверен, что я с моим опытом смог бы.

— Не рассказывала. О многом я никогда и никому не рассказывала, что верно, то верно. А на вопрос, как сумели выжить, у меня нет ответа. Стечение множества обстоятельств и огромная, запредельная удача. Как и бывает обычно в подобных обстоятельствах. Нам везло, хотя казалось, что наоборот, худшее невезение трудно себе представить, и мы продолжали барахтаться. То, чему меня научило опасное приключение в нижнем мире, а потом и в нашем: не следует сдаваться. Никогда. Пока ты жив, остаётся надежда, и не стоит ещё от неё отказываться.

— Разве я собираюсь сдаваться? У меня тоже было в жизни множество случаев, когда я цеплялся за последнюю ниточку надежды и всё-таки выигрывал. Хотя, конечно, это подбадривает меньше, чем хотелось бы.

— Не смею просить государя рассказать, — снова легонько рассмеялась Аштия.

— Я рассказал бы, наверное. Когда-нибудь потом. Многое из того, что было у меня в юности, сложно объяснить человеку, выросшему в человеческом мире.

Ненадолго воцарилось молчание, и по его оттенку я внезапно осознал, что, кажется, не сплю. Приоткрыл один глаз, обнаружил — уже начинает светлеть, ночной мрак блекнет, хоть пока ещё и не сдаётся. Уже начинаешь чувствовать себя иначе, чем пленник этой ночи с плотной повязкой на лице. Видно было, что совсем рядом сидят его величество и её светлость, завёрнутая в его плащ. Он как раз протянул руку, взял её пальцы в свои.

И мне стало ясно, что обозначать сейчас своё пробуждение — ставить всех нас троих в крайне неловкое положение. Да это ещё мягко сказано! Получается, что мне придётся и дальше изображать спящего и слушать, потому что трудновато будет уснуть по-настоящему, когда тебя пробивает потом в смятении перед таким открытием.

— Я помню, как ты говорила о том, что близость смерти учит не терять ни единого мгновения своей жизни. Поразительно, насколько этот принцип созвучен моим собственным мыслям и желаниям. Но не поступкам, увы.

— Государь…

— Вместо того чтоб добиваться своего, я ждал тогда и ждал впоследствии. Глупо. Очень глупо. Наверное, каждый раз требуется, чтоб меня встряхнуло, и только тогда я начинаю следовать своим же собственным принципам. Понятно, сколь двусмысленно и некуртуазно выглядит то, что сейчас я говорю только о себе, не спрашиваю тебя ни о чём. Но выслушай, прошу. Я всегда чувствовал к тебе восхищение, которое запоздало осознал как любовь. Странное чувство, которого ни к кому другому не испытывал. Но ты никогда не давала мне даже малейшего повода намекнуть о своём к тебе отношении.

— Звучит как комплимент, государь.

— Не знаю, комплимент ли это. Но к добродетельным от природы женщинам отношение всегда особое. К ним трудно подступиться. А уж к беспрецедентно самостоятельным, как ты — тем более. Я всем кажусь скалой и комком мощи, но мне тоже знакомы сомнения. Особенно в вопросах отношений. Я умудрился осознать, что могу предложить тебе брак, лишь в тот момент, когда ты объявила о свадьбе с Гаджетом. Вполне в моём духе. И что мне было делать на том этапе? Ведь это был твой выбор, а значит, ты выходила замуж по любви.

— Я очень любила Раджефа, государь.

— Поэтому я даже не попытался поговорить. Но теперь его нет, давно уже нет. И я сам решил, что пусть и временно, но нас ничто не разделяет, и можно наконец поговорить откровенно. Потому говорю тебе — люблю, любил и буду тебя любить. Я взял в жёны твою дочь в надежде, что она заменит мне тебя. Она — удивительная, очень умная и сильная женщина. Она идеальна на своём месте, лучшая мать, которую я мог бы пожелать для своих детей. Твёрдости её характера и уверенности манер любой бы позавидовал. Даже если бы я решился её короновать и дать ей равную с собой власть, подданные поняли и приняли бы это, потому что она смогла бы повести себя единственно правильным образом…

— Джайда — копия прабабушки, — сведёнными губами произнесла госпожа Солор. — Она как мать моей матери: всегда видит тропку, ведущую сквозь топь.

— Но она — не ты. Как бы идеальна она ни была, она не способна мне тебя заменить. Я долго пытался. Бесполезно. Я люблю именно тебя и желаю именно тебя. Ты станешь моей женой?

— Государь… — Она произнесла это — и замолчала. Может быть, задумалась, может быть, пыталась сформулировать?

Он ждал, недвижимый, как клок мрака. Утро медлило, лишь чувствовалось, как сгущается между стволами туман, как сквозь плотный суконный плащ добирается до плеч и ног ночной холод, собирающий последние силы. Он не так уж докучал в темноте, а сейчас, навёрстывая упущенное, взялся за нас всерьёз. Я хотя бы лежу скукожившись, завернувшись, а каково этим двоим? Они ведь южане, они ж непривычные. А может, настолько увлечены разговором, что ничего не заметят, даже адову бездну?

— Джайда — моя дочь, государь.

— Надайр.

— Что?

— Так меня назвала мать. Надайр. Думаю, ей казалось, будто это что-то значит. Что-то особенное. Я тоже так считал, пока не поселился здесь.

«А я ведь всё-таки узнал, как его зовут, — мелькнуло в голове. Через миг появилось и ещё одно соображение, чуть менее приятное. — Интересно, что он сделает, если узнает, какую именно информацию я ненароком умудрился перехватить… Значит, я ничего не слышал. Ничего же? Ну да…»

— Я не могу предать свою дочь.

— Джайда прекрасно понимает, что не будет единственной женщиной в моей жизни. Мы говорили об этом. Кстати, по её инициативе. Она требовала одного — своего приоритета и соблюдения приличий. Но повторный брак вполне соответствует и тому, и другому.

— Я не могу выйти замуж за зятя. Сам по себе такой брак грубо нарушает второе условие, он скандален по своей сути. И это, конечно, будет оскорбительно для дочери.

— Других возражений нет? — Он снова завладел её руками, сжал их, потом поднёс к губам. Ласка, не больно-то привычная для имперцев. Моресна, помнится, очень смущалась, когда я так делал. Потом привыкла и к большему.

— Государь…

— Надайр.

— Я не могу звать его величество так. А вдруг забудусь при посторонних.

— Чтоб ты забылась? Не могу поверить. Невозможно. Аше, я не хочу на тебя давить. На этот вопрос ответь мне, как обычному мужчине, не своему государю.

— Как обычному мужчине? Что ж… Скажу, что я уже оставила за плечами возраст, в котором прилично вести разговоры о любви.

— Человек открыт чувствам, пока он жив.

— Я не желаю делать то, что моя дочь может счесть предательством.

— А если она даст своё согласие?

— Разве она когда-нибудь решится противоречить тебе?

— Это неформальное обращение — бальзам для моих ушей. — По тону чувствовалось, что он мягко улыбается.

— Я никогда не говорила его величеству «ты». Жутковато.

— Когда-то надо было попробовать… Ты неверно представляешь себе наши с Джайдой отношения. Она достаточно свободна духом, чтоб противоречить мне в вопросах, которые считает важными. Я могу предложить ей полюбовную сделку и в самом деле наделить правами, лишь немного уступающими моим. Это разумно, она лучше, чем кто-либо, сможет соблюсти интересы нашего наследника. И в этом случае даже мой повторный брак с легендарной госпожой Солор не нанесёт ей политического ущерба.

— Слишком высока оценка моей особы. Но вряд ли подобную сделку между супругами можно назвать полюбовной. Просто «сделка». От мужа всё равно мечтаешь дождаться любви. И если муж предпочитает тебе твою же мать, да ещё столь демонстративно…

— Если мы с Джайдой сумеем построить свою любовь, то совершенно особым образом, и иные мои привязанности, а равным образом моя страсть к тебе, этому не будут помехой.

— А ты хотя бы пытаешься?

— Поверь — от всей души и всем сердцем. Я очень уважаю Джайду. Но настоящей страсти к ней не испытаю никогда. Однако же существует на свете немало пар, сумевших построить успешный и приятный брак на основе дружбы, взаимоподдержки, уважения. Я стремлюсь к тому же, и, как мне кажется, жена — тоже.

— Я не знаю, что сказать, — проговорила Аштия после долгой паузы.

— Твоё сомнение уже даёт мне надежду.

— Мне нужно всё обдумать и получить суждение Джайды.

— Хорошо. Повторюсь — не стану тебя торопить. Об одном умоляю — обдумай.

— Тут ведь надо не думать, а чувствовать.

Ответный смешок у императора получился своеобразный. Услышь я такой в нашем с ним разговоре — насторожился бы, настроился на худшее. Мало ли чем умудрился разгневать его величество, мало ли какую кару он задумал мне в ответ. Само собой, тут была особая ситуация, и даже в ней человеку, заскорузшему в определённой роли, трудно отрешиться от своих привычек. Тем более если он — не в полном смысле слова человек. Как смог — так и отрешился.

Впервые мысль о том, что это совершенно не моё дело, не отвадила меня от желания поразмыслить над услышанным. Странно было осознавать, что в том, кого доселе я воспринимал лишь как символ собственной власти, символ несокрушимости Империи и имперских традиций, оказалось столь много человеческого. Пожалуй, подобное открытие даже способно обеспокоить. Почему? Вряд ли можно ответить с ходу, одним словом или фразой. Правитель, оказалось, не только таков, каким мы все его знаем. А это опасная ситуация. Предпочтительно, чтоб император был предсказуемым и прогнозируемым, иначе взаимодействие с ним может стать источником постоянного беспокойства.

Проще говоря — кто знает, что придёт ему в голову завтра?

Но пока об этом знаю я один. Это преимущество? Посмотрим. Пока стоит думать о более насущных вещах. О выживании, например. О возвращении к власти нашего героя-любовника, причём желательно невредимым. В отношениях между собой эти двое и сами разберутся.

Куда можно его вести? На север, дикий и никем не контролируемый? Бесперспективно. Император ведь нужен не столько сам по себе, сколько как символ. А откуда подданные узнают, что государь жив, если его будет болтать по здешним клюквенным болотам и чащобам?

Можно держаться поближе к врагу в надежде нащупать пробел в обороне и просочиться к своим. Второе намного, намного опаснее. Тогда, на охоте, с нами было больше ста человек. Кто-то обязательно попал в плен. Да что там — пленных наверняка больше десятка! И уж кого-нибудь одного из них обязательно разговорят.

Кроме того, есть ещё люди Седара, которые знали, почему они патрулируют северную границу. Их тоже заставят рассказать всё, что они знают, если уже не заставили. Наш противник наверняка давно в курсе, что имеет реальную возможность захватить в плен первого человека в государстве и несколько чуть менее, но всё же значимых. Если на нас почему-то не охотятся… Впрочем, такое чудо я даже не стану рассматривать всерьёз. Чудеса — почва для мечтаний и вожделений, а не для разумного планирования.

Нельзя болтаться тут, рассчитывая просочиться сквозь вражеские ряды. Надо уходить в дебри — и оставить надежду хоть кого-то о чём-то предупредить. Хоть как-то способствовать выживанию своей семьи.

Я вдруг осознал, что плачу. Давно мне не приходило в голову позволить себе эту слабость. Но мрак подступал к сознанию при одной мысли о том, что моей жене и детям придётся умирать, когда под напором вражеских орд падёт Ледяной замок, и как именно им придётся умирать. Становилось до тошноты холодно при попытке представить, что нет больше на свете моих малышей… Да и по более взрослым я убивался не меньше. Какая разница, сколько лет ребёнку, он остаётся близким, драгоценным человеком, пусть и одним из шестнадцати столь же дорогих.

Но без жены я просто не представлял себе дальнейшей жизни.

И я плакал, уткнувшись в траву, прощаясь с надеждой ещё когда-нибудь увидеть своих родных. Это было самым верным средством и способом — смириться с неизбежным, в мыслях своих принять это и действовать дальше так, как подскажет здравый смысл. Что ещё я могу сделать? Ничего.

Аштия потрогала меня за плечу, и новым открытием стало то, что я умудрился плакать во сне. И когда вообще успел уснуть — можно только гадать. Уже совсем посветлело, туман накатывал волнами, и казалось, будто лес вокруг нас утонул в снежном буране. Дрожь била такая, что впору было задуматься — здоров ли я? Впрочем, обычное дело в раннеутреннем лесу, расположившемся близ болота или реки. И единственное средство согреться сейчас — подняться, собраться и идти.

— Серге.

— Встаю.

— Слушай — ты ведь не знаешь, что там происходит. Может быть, с твоими всё будет хорошо.

— Я предпочитаю не питать себя пустыми надеждами. — Я сердито обтёр лицо. — Прости, что звучит грубо, но если потом эти надежды не оправдаются, останется только голову в зад засунуть.

— Кхм… Мда. — Она мягко улыбалась, и лицо её горело. Нет, явно не от смущения. Прослужив полжизни в армии, её светлость наслушалась всякого, такой простенький оборот речи не мог вышибить из неё румянец.

А значит, она рдеет по другой причине. И я, кажется, знаю, что именно она ответит его величеству, если, конечно, дочь её светлости не станет в позу: «Никогда и ни за что, или ты мне не мать». Сильно сомневаюсь, что Джайда поступит так. Для Империи ведь многоженство — абсолютная норма, тем более если речь идёт о мужчинах знатных и власть имущих. А что государь изволит хотеть жениться на Джайдиной матери… Не на дочери же! Подумаешь!

— Мда… Прости.

— Ничего. И всё-таки тебе не стоит падать духом.

— Само собой. Дух в грязи испачкается и будет в ногах путаться. Надо подниматься. Аше — они наверняка знают, что император здесь. Они наверняка охотятся на нас, а девять человек против целой армии — даже если банально прятаться от чужих глаз, это увы и ах. Разве что мы сорганизуем такое укрытие, мимо которого можно будет годами маршировать и даже не догадаться, что тут кто-то засел. Но тогда мы просто перемрём от голода.

— Ты уверен, что враг знает о нас, хотя раньше был не уверен в этом.

— Тогда я забыл о бойцах Седара. И о самом Седаре. Вот уж они очевидно всё сказали, потому что их, очевидно, спрашивали правильно. Так что дела наши плохи.

— Думаешь, надо отступать на север?

— У нас есть какие-то ещё варианты?

— Мне сложно судить, я ведь плохо знаю здешние места. Где можно спрятаться?

— Всё-таки решила, что прятаться разумнее.

Аштия наклонила голову, как птица, оценивающая перспективное зёрнышко.

— Я думаю, нам хорошо бы спрятать его величество и попробовать в ближайшей деревеньке узнать новости. Крестьяне умудряются обмениваться новостями быстрее, чем курьеры императорской службы. Хотя, может быть, мы встретим твоих крестьян в лесу, особенно если они действительно столь успешно обмениваются новостями, как я предположила. Вернее, как мне хотелось бы.

— Даже не знаю… Никто из крестьян не ломанётся со скарбом, детишками и скотом навстречу армии захватчика. Только прочь.

— Ты прав. Хорошо. Значит, здесь мы ни с кем, кроме бандитов, не встретимся.

— Может быть, ещё с охотниками.

— Собираешься уповать на случайное столкновение с ними?

— Нет, просто рассуждаю вслух.

— Может, господа отойдут в сторонку и там порассуждают? — пробормотал Алшуф. — Не очень-то вежливо…

— Просыпайся давай, — грубовато скомандовал я. — Подъём. Пора в путь.

— Туман же.

— И что? Если отправимся прямо сейчас и на север, вряд ли влетим кому-нибудь в объятия. На севере пока никого нет. Зато те, кто ищет нас, очень даже могут на нас наткнуться. В тумане.

— Чтоб тебе в выгребной яме утонуть…

— Тебе того же. Туман впечатляет, можно костёр развести, никто не заметит дыма. Хоть тёплого поедим.

— Прежде чем идти куда? — полюбопытствовал император таким свежим голосом, будто только что поднялся со своей дворцовой постели, мягкой и уютной, выспавшись всласть. И не поверишь, что он полночи пролюбезничал с Аштией Солор.

— На север. Уверен, что нас ищут. Хорошо бы кому-то действительно поискать свежей информации. Я готов сходить…

— Нет. Или все, или никто.

— Государь, всем нам идти вдесятеро опаснее. Один действительно может просочиться незаметно, тем более что у меня есть соответствующий опыт.

— Нет. Я считаю, что это неприемлемо. Полной информации ты всё равно не получишь от каких-нибудь крестьян-одиночек или даже странствующих разносчиков. Откуда им знать правду? Только байки про страшных врагов. А риск будет большой. И мы так и не узнаем, что с тобой случилось, если вдруг ты попадёшься.

— Согласна. Нам нужно держаться вместе.

— Значит, у тебя есть план? — Я развернулся к Аштии.

— Да. Исходим из худшего предположения — что нас ищут. Прятаться, с моей точки зрения, лучше всего на болоте.

— Прости, но это полная ерунда. На болоте всё видно, невозможно спрятаться от чужих глаз. Нереально.

— И поэтому никто не подумает, что мы могли решить там прятаться. У нас достаточно припасов, чтоб, экономя, какое-то время просидеть тихо.

— Какой в этом смысл?

— Смысл огромный, Серге. — Женщина взглянула на меня уничижительно. — Это война, а не загонная охота. У наших оппонентов много дел. Они скоро будут вынуждены отвлечься от важной задачи поймать в дебрях государя, который то ли жив, то ли нет, то ли уже изыскал способ вернуться в столицы. Очевидно, что наш враг именно сейчас будет ожидать от нас активных попыток прорваться на юг. Едва ли они решат, что мы и в самом деле решили отсидеться.

— У меня нет карты болот.

— Неважно. У нас есть пластуны, они пройдут даже над топью. В сложных местах, где ящерам будет трудно, сможем переправляться в два или даже три приёма.

— Но тогда нужно выступать прямо сейчас. Пока туман ещё не рассеялся.

— Какое «прямо сейчас»? — возмутился Алшуф. — Огонь уже горит. Сейчас, быстро приготовлю что-нибудь. Сами же сказали.

— Готовь. А мы пока соберём вещи.

— Слишком много вещей, — проворчал его величество. — Нам надо оставить обе палатки, они совершенно бесполезны. Наверняка есть много того, без чего мы сможем обойтись.

— Но не оставлять же всё это вот так, на виду, — возразил Хусмин. — Это будет явный след.

— Разумеется. Есть возможность утопить лишнее в болоте, — сказала Аштия. — Кстати говоря…

— Я верю в твою осторожность, Солор. Дай-ка мне глотнуть горячей воды, Ремола.

— Пока нельзя, государь. Надо, чтоб вскипела.

— Я же сказал — говорить мне «ты». По крайней мере, пока не выберемся отсюда.

— Слушаюсь.

Это была такая отрада — зачёрпывать ложкой горячую еду прямо из котелка, отправлять в себя пусть не разварившуюся толком, но уже съедобную крупу и жестковатое мясо. Разумеется, пока была дичина, мы ели её. Сейчас оставались только имперские аналоги консервов, куда более разнообразные, чем у меня на родине, потому что здесь помогала магия, да и припас готовился не для кого-нибудь, а для его величества.

Диковато будет поедать кашу с каким-нибудь случайно попавшимся под стрелу мясом и при этом, например, с белыми трюфелями — самыми дорогими грибами, какие только можно себе вообразить. В одной из тех коробок, которые разбирал Алшуф, оказались консервированные в соусе устрицы. С моей точки зрения — полный бред. Мы в таком сложном положении, нам бы дожить до момента, когда количество войск в окрестностях хоть немного уменьшится, продержаться бы и не обессилеть совершенно от голода и холода! А мы будем жрать устрицы, трюфеля, белую икру и омаров в «стопке» соусов, каждый из которых упакован в магически запечатанное блюдо так, чтоб не смешиваться до того самого момента, пока не попадёт в рот. Чушь, конечно. Но именно так всё и будет. Именно так…

Мы собрались очень быстро. Туман ещё, кажется, и не собирался рассеиваться, когда я затушил костёр и прикрыл кострище так, чтоб никто не разглядел его следы здесь. Само собой, при желании угадать стоянку можно — тут и трава помята, и лапник наломанный под низко нависающие еловые ветки напихан, и другие следы есть. Но тут уж ничего не поделаешь.

Пластуны текли сквозь туман, беззвучные, будто сама смерть. Не хотел бы я, чтоб на меня однажды из молочной мглы вот так выплыли подобные тени. Но пока это нам следует опасаться встречи с кем бы то ни было.

Болото возвестило о себе специфическим запахом влаги, торфа, мокрого мха — неприятного в нём не было ничего, просто я всегда его легко узнавал. И он меня настораживал. Само собой, у себя на родине я никогда не имел дела с настоящими топями, но где-то в подсознании жила опаска. Но я даже не думал спорить. Аштия разбирается в пластунах гораздо лучше, чем я. Они могут без труда передвигаться в полуметре над землёй, опорой им служит твёрдая поверхность. Но если названая сестра говорит, что кочек и мха животному будет достаточно, значит, так оно и есть.

Всё-таки здесь, на болоте, хватало чахлых деревцев, а когда их собиралось очень много, за ними действительно вполне можно было спрятаться. Дальше, правда, деревца появлялись всё реже и реже, попадались и совершенно пустые прогалины, но на них мы не задерживались. В какой-то момент ветер сдёрнул с болота туман, и мир развернулся перед нами, однообразный, как городские кварталы, но не такой уж унылый, как можно было ожидать.

— Нам придётся здесь остановиться, — сказала Аштия, мастерски разворачивая ящера. — И разгрузиться.

— Топь?

— Может быть, и не она. Но лучше подстраховаться.

— Вот уж точно…

— Видишь в отдалении деревья? Значит, там почва более или менее твёрдая, будет где разместиться. Ты отправишься в первой тройке. Вместе со мной.

— Вторым переправится его величество со своими телохранителями?

— Да. Я сказала государю, что ты в курсе. Поэтому можешь больше не делать вид.

Я усмехнулся и помог Ифшиду слезть с моего пластуна.

— Интересно, а кто переправит зверюшек обратно?

— Их позовёт Мутмир. Он это умеет.

— Ладно. Что надо делать?

Мне впервые пришлось плыть на пластуне над моховым, пропитанным влагой полем. Не знаю уж, как при этом чувствовал себя ящер (вряд ли уверенно), а вот меня впервые в жизни начало укачивать. Качало плавно и настойчиво, будто на странно разгулявшемся море масла или нефти. Оставалось только покрепче вцепляться в шею пластуна (лука седла в нынешних обстоятельствах не давала настоящей опоры). Ящер проявлял беспокойство, и чем сильнее я за него хватался, тем больше.

Может быть, поэтому он так охотно стартанул прочь от меня в обратном направлении, стоило мне спешиться, а Мутмиру — позвать его. Пластун Аштии колебался дольше. Гибкий и изящный, он сдвинулся с места только после того, как хозяйка дважды дала ему отмашку.

Место, где мы оказались, довольно густо поросло лесом, правда, настолько низкорослым, что казалось, будто большинство ёлочек можно потрогать за макушку. Я не решился уходить далеко, лишь убедился, что почва тут в большинстве мест достаточно надёжная, чтоб на ней можно было расположиться, ничем не рискуя.

Всё шло слишком гладко, и ожидание таинственных серьёзных проблем только нарастало. Однако, против ожидания, все наши спутники, включая и самого государя, благополучно переправились на островок. Единственное, что теперь нас интересовало — пытаться ли забраться ещё дальше или удовольствоваться таким скудным укрытием.

— Я не видела у врага ящеров. Только коней, — сказала Аштия, сидя на краю огромного камня и болтая ногой. Валунов здесь было совсем немного, должно быть, скала высовывалась из-под мха только в этом месте. Собственно, именно потому мне пришло в голову, что не стоит искать чего-то лучшего.

— Не значит же, что их нет.

— Это значит, что если они и есть, их не настолько много, чтоб хватило на все болота на севере Серта.

— Ты держишься слишком самоуверенно, Аштия. — Мутмир поджал губы. Видный парень, но когда он так делает, становится больше похож на сварливую старушку.

— У нас и так есть о чём беспокоиться. К чему умножать количество поводов?

— Тут неплохо, — заявил правитель. — Даже замечательно. Думаю, подойдёт. А что скажешь ты, Серт?

— Подойдёт. Но нам придётся постоянно смотреть по сторонам.

— К счастью, тут во все стороны взгляду ничто не мешает.

— Жаль, что нас не хватит на то, чтоб расставить дозорных по периметру островка.

— Островок — сильно сказано…

— И всё же его стоило бы обследовать. Чтоб знать, что тут к чему и нет ли каких-нибудь подвохов.

— Подвохов?

— А вдруг тут ещё кто-нибудь себе гнёздышко свил! Уж больно местечко подходящее…

— Думаю, Ифшид и Серге смогут осмотреть островок, — произнесла Аштия.

— Ладно, — нехотя согласился император. — Но вы оба должны быть очень осторожны. Любая опасность — отступаете и зовёте всех нас.

— Да, государь.

— Сказал же — на «ты»!

Островок оказался невелик. Самым интересным, что мы с Ифшидом смогли тут найти, оказалась старая, хлипкая, полуразвалившаяся избушка с жалкими останками очага. Избушка если и топилась, то лишь по-чёрному, причём очень давно. Трудно сказать, зачем её построили здесь. Вряд ли для охотников: что охотникам делать на болоте, тем более летом, весной или осенью, потому что на зимние холода такая развалюшка явно не была рассчитана даже в дни своего расцвета. Впрочем, может быть, тут птицу промышляют. Или жилище предназначается для сборщиков ягоды или торфа.

Как бы там ни было, сюда явно никто не заглядывал уже пару лет. Ни сухих дров, припасённых для следующего раза, ни еды, внутри всё разорено дождём и холодами. Ифшид с подозрением принялся искать следы, но я был уже почти уверен, что он ничего не найдёт. Понятно лишь, что на этот островок, похоже, местные жители когда-то ходили регулярно, так что бандитам здесь делать нечего. Они гнездятся где-нибудь в другом месте.

— Значит, всё в порядке? — переспросила Аштия.

— Всё в порядке.

— Мы здесь задержимся, — сказал его величество. — На какое-то время. Ты права, Солор, надо выждать. Как считаешь, Серт, где здесь разумно было бы развести костёр?

— Боюсь, пока нигде. Я думаю, это можно будет делать только ночью. Мы отыщем подходящее для него местечко. А пока оборудуем стоянку — так, чтоб по возможности её не было видно со стороны. Эх… Тут будет холодно по утрам. Вокруг вода. И кстати, чтоб отыскать источник подходящей для питья воды, придётся…

— Что это? — перебил меня Фалак. Он смотрел в небо со странным выражением лица.

Я тоже прищурился, но сперва ничего не увидел. У оруженосца государя было самое острое зрение среди нас. Покосившись почему-то в мою сторону, он показал в небо, и через пару мгновений я уже сам разобрал движущуюся точку, которая стремительно увеличивалась. Очевидно, приближается. Если бы только небо не слепило таким ярко-белёсым светом, которое напомнило мне вдруг оттенок, который приобретает проволочка в лампе накаливания. Глаза налились слезами, однако, проморгавшись и снова присмотревшись, я догадался, что над нами вершник. Ну разумеется, кто же ещё…

— Это наш? — уточнил император, подойдя ко мне. Он держался так спокойно, будто небо просто не мог резать никто, кроме его подданных. Так ли это? А вдруг у врага тоже есть вершние ящеры?

— Не представляю, государь, но… Мне кажется, он похож на нашего.

— Мы это вот-вот узнаем, — усмехнулась Аштия, вытаскивая из пояса подзорную трубку. — Он явно летит сюда.

— Аше?

— Наш, конечно, наш. Твой, если точнее. На узде знак Серта. Да и линии тела узнаваемые. Вот только управляется не очень уверенно.

— Давайте-ка отойдём в сторону, — предложил я, прикинув, что летающему ящеру проще всего будет сесть как раз на ту прогалину, которую мы было облюбовали для своей стоянки. Не на болото же он будет приземляться.

Ящер опустился на траву и вереск так аккуратно, будто боялся замочить лапы. Едва приземлился, сразу замотал головой, демонстрируя, как ему не нравятся навязанные обязанности. Это было крупное животное с хорошей грузоподъёмностью и очень выносливое, способное нести седока или седоков, не опускаясь на землю больше суток. Но сейчас меня мало интересовало, каков этот вершний ящер и на что он способен. Интересовал только седок.

Разглядывая его седока, я сперва не хотел и не мог верить. И, не шевелясь, просто смотрел. Парень, соскочив с седла, явно волновался и потому действовал так, как ни за что нельзя было вести себя в присутствии императора в мирное время или даже на войне, но в обстановке чуть более официозной. Юноша сперва скинул на землю повод и примотал его к стволику дерева — в принципе ящер, если он посредственно выдрессирован и плохо свыкся с седоком, может попробовать улететь, если его не привязать. Потом проверил пальцем шею зверя — тоже вроде разумно, если считаешь нужным убедиться, что животное не находится на последнем издыхании. Однако тут иная ситуация, и без проверки видно, что летун бодр и крепок.

Столь неоправданно педантичное поведение странно для молодого человека, впервые оказавшегося перед его величеством. Ведь по идее и по протоколу сперва следовало бы поприветствовать государя. Виновато, конечно, волнение, всего лишь волнение.

Только закончив обихаживать своё средство передвижения, он повернулся к императору и поклонился как положено, но при этом не перестал комкать в руке край воротника, который только что заменял ему головной убор (а как же, с непокрытой головой в воздухе долго не протянешь). Второй поклон был уже сделан в мою сторону. Кланяется кое-как, может, устал или натёр себе что-нибудь?

— Позволит ли государь? — перехваченным от волнения голосом спросил я, даже не обернувшись к правителю. Только и делал, что смотрел на нежданного гостя.

— Конечно.

Я подскочил, сгрёб юношу в объятия, прижал к себе, наплевав в спешке на соображения приличия. Какие уж тут приличия.

— Что ты тут желаешь? Как?

— Меня отправили тебя искать. — Он задыхался. — Искать…

— Но почему тебя?!

— А кого ещё? Алекс пока слишком занят в Хрустальном, но даже когда освободится, сразу отправится обратно, в штаб-квартиру. Яро и Юрий заняты подготовкой к обороне на Ледяном перешейке. Поэтому только я и мог…

— Государь позволит представить ему моего сына?

— Прошу.

— Это Сергей, мой четвёртый сын. И, как понимаю, человек, обеспечивший нам спасение.