Пьесы о богах и людях

Король.

Бел-Нарб) погонщики верблюдов.

Ауб)

Гофмейстер.

Забра, придворный.

Эзнарза, цыганка из пустыни.

Сцена: у ворот города Таланны.

Время: неизвестно.

Акт I

(У ворот города Таланны.)

Бел-Нарб: К вечеру мы снова будем в пустыне.

Ауб: Да.

Бел-Нарб: И много недель не будет вокруг нас городов.

Ауб: Ах!

Бел-Нарб: Оборачиваясь с верблюжьей тропы, мы увидим, как гаснут огни; это будет последнее, что мы увидим.

Ауб: Потом мы будем в пустыне.

Бел-Нарб: Древняя жестокая пустыня.

Ауб: Как ловко пустыня прячет свои колодцы. Можно сказать, что она враждует с человеком. Она не приветствует нас, как города.

Бел-Нарб: Она таит ЗЛО. Я ненавижу пустыню.

Ауб: Я думаю, нет в мире ничего прекраснее городов.

Бел-Нарб: Города красивы.

Ауб: Я думаю, что они прекраснее всего после рассвета, когда ночь оставляет здания. Они медленно отводят ее прочь и позволяют ей пасть подобно плащу и стоят нагими в своей красоте, будто в сиянии широкой реки; и свет нисходит и целует их в лоб. Я думаю, что тогда они прекраснее всего. Голоса мужчин и женщин начинают раздаваться на улицах, еле слышимые, один за другим, пока не зазвучит неспешный громкий ропот и все голоса не сольются в один. Я часто думаю, что тогда город говорит со мной, говорит своим голосом: «Ауб, Ауб, который на днях должен умереть, я не принадлежу Земле, я был всегда, я не умру».

Бел-Нарб: Я не думаю, что города прекраснее всего на рассвете. Мы в любой день можем увидеть рассвет в пустыне. Я думаю, что они прекрасны только тогда, когда солнце уже встало и пыль стелется по узким улицам, это своего рода тайна — мы можем видеть скрытые фигуры и все же не совсем понимаем, кто перед нами. И только когда опускается тьма, и в пустыне не на что смотреть, разве что на черный горизонт и на черное небо над ним, именно тогда зажигаются подвесные фонари, и огни зажигаются в окнах один за другим и меняются все краски мира. Тогда, возможно, женщина выскользнет из маленькой дверцы и растворится на ночной улице, и мужчина будет красться с кинжалом в руке, чтобы уладить старую ссору, и люди будут сидеть на скамьях у дверей, играя в скабаш при ярком свете маленького зеленого фонаря, в то же время заправляя свои кальяны и куря наргруб. O, как чудесно наблюдать это! И пока я курю, мне нравится думать об этом и наблюдать, как где-то далеко-далеко над пустыней подобно крылу вздымается огромное красное облако; и тогда все Арабы узнают, что на следующий день промчится сирокко, проклятое дыхание Иблиса, отца Сатаны.

Ауб: Да, приятно думать о Сирокко, когда ты в безопасности в городе, но я не люблю думать о нем в такое время, поскольку до исхода дня мы повезем паломников к Мекке, и кто может узнать или предсказать, что у пустыни на уме? Наш путь в пустыне подобен бросанию костей собаке: какие-то она поймает, а какие-то уронит. Она может поймать наши кости, но мы можем и достичь сверкающей Мекки. O, если бы я был торговцем в маленькой палатке на людной улице, если б я мог сидеть весь день и торговать…

Бел-Нарб: Да, куда легче обмануть какого-нибудь лорда, покупающего шелк и украшения в городе, чем обмануть смерть в пустыне. О, пустыня, пустыня; как я люблю красивые города, и как я ненавижу пустыню.

Ауб: (указывая налево) Кто это?

Бел-Нарб: Где? На краю пустыни, там, где верблюды?

Ауб: Да, кто это?

Бел-Нарб: Он смотрит на тропу, которой идут караваны. Говорят, что Король приходит на край пустыни и часто смотрит в ту сторону. Он подолгу стоит там вечерами, устремив взор к Мекке.

Ауб: И с чего это Королю смотреть в сторону Мекки? Он же не может отправиться в Мекку. Он не может уйти в пустыню даже на день. Посыльные помчатся за ним, выкрикивая его имя, и вернут его в зал совета или в палату суда. Если они не сумеют найти его, их головы отрубят и вывесят на какой-нибудь высокой крыше; судьи укажут на них со словами: «Оттуда им лучше видно!»

Бел-Нарб: Нет, Король не может уйти в пустыню. Если бы Бог сделал МЕНЯ Королем, я вышел бы однажды на границу пустыни и отряс бы песок с моего тюрбана и с моей бороды, а затем я никогда больше не взглянул бы на пустыню. Жадная, выжженная солнцем древняя мать тысячи дьяволов! Она могла бы засыпать колодцы песком, задувать своим сирокко год за годом и столетие за столетием и никогда не удостоиться ни единого моего проклятия — если бы Бог сделал МЕНЯ Королем.

Ауб: Говорят, что ты похож на Короля.

Бел-Нарб: Да, я похож на него. Ведь его отец назвался когда-то погонщиком верблюдов и прошел через наши деревни. Я часто говорю самому себе: «Все в руках Божьих.

Если б я только мог сделаться Королем, а короля превратить в погонщика верблюдов, это было бы угодно Богу, ибо во всем воля его».

Ауб: Если бы ты сделал это, Бог сказал бы: «Взгляните на Бел-Нарба, которого я сделал погонщиком верблюдов и который забыл об этом». И затем он покинул бы тебя, Бел-Нарб.

Бел-Нарб: Кто знает, что сказал бы Бог?

Ауб: Кто знает? Его пути неисповедимы.

Бел-Нарб: Я не сделал бы этого, Ауб. Нет, не сделал бы. Я только говорю это самому себе, когда курю, или ночью в пустыне. Я говорю самому себе: «Бел-Нарб — Король в Таланне». И затем я говорю: «Гофмейстер, пришли сюда Скарми с бренди, с фонарями и с досками для игры в скабаш, и пусть весь город соберется перед дворцом, пусть все пьют, веселятся и восхваляют мое имя».

Паломники: (зовут) Бел-Нарб! Бел-Нарб! Собачий сын. Иди и отвяжи своих верблюдов. Давай, мы отправляемся в святую Мекку.

Бел-Нарб: Проклятие пустыни.

Ауб: Верблюды встают. Караван отправляется в Мекку. Прощай, прекрасный город.

(Голоса паломников снаружи: «Бел-Нарб! Бел-Нарб!»)

Бел-Нарб: Я иду, порождения греха.

(Бел-Нарб и Ауб уходят.)

(Король входит через большую, увенчанную короной дверь. Он садится на ступень.)

Король: Корону не нужно носить на голове. Скипетр не нужно носить в руках. Корону следует превратить в золотую цепь, а скипетр — вбить в землю так, чтобы Короля можно было приковать к нему за лодыжку. Тогда он ЗНАЛ БЫ, что он не сможет удалиться в прекрасную пустыню и никогда не сможет увидеть пальмы в оазисах. O Таланна, Таланна, как я ненавижу этот город с его узкими, узкими улочками, и этих пьяных вечер за вечером людей, играющих в скабаш в кошмарном игорном доме этого старого негодяя Скарми. O, если б я мог жениться на девушке из неблагородной семьи, поколения предков которой не знали этого города, и если б мы могли уехать отсюда по длинной тропе через пустыню, только мы вдвоем, пока мы не прибудем к шатрам Арабов. А корона какой-нибудь глупый и жадный человек заберет ее себе на горе. И всего этого не может случиться, ибо Король — это все же Король.

(В дверь входит гофмейстер.)

Гофмейстер: Ваше Величество!

Король: Ну что ж, мой лорд Гофмейстер, у Вас есть ЕЩЕ работа для меня?

Гофмейстер: Да, нужно очень много сделать.

Король: Я надеялся освободиться этим вечером, ибо верблюды поворачивают к Мекке, и я мог бы поглядеть, как караваны уходят в пустыню, куда я не могу отправиться сам.

Гофмейстер: Вашему Величеству предстоят серьезные дела. Иктра восстала.

Король: Где это — Иктра?

Гофмейстер: Это маленькая страна, принадлежащая вашему Величеству, возле Зебдарлона, среди холмов.

Король: Если б не это, я уже почти готов просить, чтобы Вы позволили мне уйти с погонщиками верблюдов в золотую Мекку. Я исполнял все, что требуется от Короля, в течение пяти лет и слушал моих советников, и все это время пустыня взывала ко мне; она говорила: «Ступай в палатки моих детей, в палатки моих детей!» И все это время я оставался среди этих стен.

Гофмейстер: Если ваше величество оставите город теперь…

Король: Я не оставлю, мы должны собрать армию, чтобы наказать людей Иктры.

Гофмейстер: Ваше Величество назначит командующих. Племя воинов вашего Величества должно быть вызвано из Аграрвы и другое из Кулуно, города джунглей, а еще одно из Мирска. Это должно быть сделано указами, запечатанными вашей рукой. Советники Вашего Величества ждут Вас в зале совета.

Король: Солнце уже очень низко. Почему караваны еще не отправились?

Гофмейстер: Я не знаю. И затем, ваше Величество…

Король: (опускает свою руку на плечо Гофмейстера.) Взгляни, взгляни! Это — тени верблюдов, идущих к Мекке. Как тихо они скользят по земле, прекрасные тени. Скоро они растворятся в пустыне, укрытой золотым песком. И потом солнце сядет, и они останутся наедине с ночью.

Гофмейстер: Если у вашего Величества есть время для подобных вещей, то вот и сами верблюды.

Король: Нет, нет, я не желаю видеть верблюдов. Они никогда не смогут забрать меня в дивную пустыню, чтобы навеки освободить от городов. Я должен остаться здесь, чтобы исполнять работу Короля. Только мои мечты могут уйти, и тени верблюдов понесут их на поиски мира в шатры Арабов.

Гофмейстер: Ваше Величество теперь отправится в зал совета?

Король: Да, да, я уже иду.

(Голоса издалека: «Хо-йо! Хо-йей!»)

Вот и весь караван двинулся. Прислушайтесь к погонщикам верблюдов. Они будут бежать позади первые десять миль, а завтра они оседлают их. Они будут тогда далеко от Таланны, и пустыня будет лежать вокруг них, и солнечный свет подарит им свою золотую улыбку. И новое выражение обретут их лица. Я уверен, что пустыня шепчет им ночью: «Мир вам, дети мои, мир вам».

(Тем временем Гофмейстер открыл дверь для Короля и ожидает там, склонив голову и решительно придерживая рукой дверь.)

Гофмейстер: Ваше Величество идет в зал совета?

Король: Да, я иду. Если бы не Иктра, я мог бы уйти и прожить в золотой пустыне год, и увидеть священную Мекку.

Гофмейстер: Возможно, ваше Величество могли бы покинуть нас, если бы не Иктра.

Король: Будь проклята Иктра!

(Он проходит в дверь.

Когда они стоят в дверном проеме, справа входит Забра.)

Забра: Ваше Величество.

Король: Oх… Еще работа несчастному Королю.

Забра: Иктра усмирена.

Король: Усмирена?

Забра: Это случалось внезапно. Люди Иктры встретились с несколькими воинами вашего Величества, и лучники случайно уничтожили лидера восстания, и поэтому толпа рассеялась, хотя их было много, и они все кричали три часа: «Король велик!»

Король: Я все-таки увижу Мекку и шатры арабов, о которых давно мечтал. Я уйду теперь в золотые пески, я…

Гофмейстер: Ваше Величество…

Король: Через несколько лет я вернусь к Вам.

Гофмейстер: Ваше Величество, этого не может быть. Мы не сможем управлять людьми больше года. Они заговорят: «Король мертв, Король…»

Король: Тогда я вернусь через год. Всего лишь через год.

Гофмейстер: Это слишком долго, ваше Величество.

Король: Я вернусь ровно через год, считая с сегодняшнего дня.

Гофмейстер: Но, ваше Величество, уже послали за принцессой в Тарбу.

Король: Я думал, что она прибыла из Каршиша.

Гофмейстер: Было бы желательно, чтобы ваше Величество сочетались браком в Тарбе. Проходы в горах принадлежат Королю Тарбы, и у него прекрасное сообщение с Шараном и Островами.

Король: Да будет так, как Вы желаете.

Гофмейстер: Но, ваше Величество, послы выезжают на этой неделе; принцесса будет здесь через три месяца.

Король: Пусть явится через год и один день.

Гофмейстер: Ваше Величество!

Король: Прощайте, я спешу. Я собираюсь в пустыню (выходит через дверь, все еще приотворенную), древнюю, золотую праматерь счастливых людей.

Гофмейстер: (Забре.) Тот, кого Бог не вовсе лишил ума, не стал бы передавать это сообщение нашему безумному молодому Королю.

Забра: Но это следовало сообщить. Многое могло бы случаться, если б это не стало известно сразу.

Гофмейстер: Я уже знал об этом утром. А теперь он уедет в пустыню.

Забра: Это действительно дурно; но мы можем вернуть его назад.

Гофмейстер: Возможно, через несколько дней.

Забра: Благоволение Короля подобно золоту.

Гофмейстер: Оно подобно огромному сокровищу. Кто такие эти Арабы, чтобы покровительство Короля досталось им? Стены их домов — холсты. Обычная улитка, и у той в домике стены получше.

Забра: O, это самое большое зло. Увы мне, что я принес ему весть. Мы теперь станем бедняками.

Гофмейстер: Никто не даст нам золота в течение многих дней.

Забра: Но Вы будете управлять Таланной, в то время как он будет далеко. Вы сможете увеличивать торговые налоги и дань с тех людей, что работают в полях.

Гофмейстер: Они платят налоги и дань Королю, который раздает свои щедроты приближенным только тогда, когда он находится в Таланне. Но в то время как он будет далеко, все его богатства пойдут недостойным людям — людям, чьи бороды грязны и тем, кто не боится Бога.

Забра: Мы в самом деле станем бедняками.

Гофмейстер: Немного золота нам перепадет от нарушителей закона. Или немного денег, чтобы решить спор в пользу какого-нибудь богача; но больше ничего не будет, пока не вернется Король, которого хранит высшая сила.

Забра: Бог да возвеличит его. И Вы все же попробуете его удержать?

Гофмейстер: Нет. Когда он отправится в путь со свитой и эскортом, я буду идти возле его лошади и рассказывать ему, что блестящее шествие через пустыню произведет впечатление на Арабов и обратит к нему их сердца. И я побеседую с глазу на глаз с одним капитаном в задней части эскорта, а он впоследствии поговорит с главнокомандующим о том, что нужно сойти с верблюжьей тропы через несколько дней и поблуждать в пустыне с Королем и его последователями и как бы случайно возвратиться снова в Таланну. И все сложится для нас очень хорошо. Мы будем ждать здесь, пока они не пройдут мимо.

Забра: Главнокомандующий, конечно, сделает это?

Гофмейстер: Да, это будет один такбарец, бедный человек и разумный.

Забра: Но если это будет не такбарец, а какой-нибудь корыстолюбивый человек, который потребует больше золота, чем такбарец?

Гофмейстер: Ну, тогда мы дадим ему все, что он потребует, и Бог накажет его за жадность.

Забра: Он должен пройти мимо нас.

Гофмейстер: Да, он пройдет здесь. Он вызовет кавалерию из Салойа Саманг.

Забра: Уже почти стемнеет, когда они двинутся в путь.

Гофмейстер: Нет, он очень спешит. Он выступит перед закатом. Он заставит их отправиться тотчас же.

Забра: (смотрит направо) Я не вижу движения в Салойа.

Гофмейстер: (смотрит туда же) Нет… Нет. Я не вижу. Он ДОЛЖЕН двинуться в путь.

(Пока они смотрят, в дверной проем выходит человек, облаченный в грубый коричневый плащ, скрывающий его голову. Он украдкой уходит налево.)

Кто этот человек? Он пошел к верблюдам.

Забра: Он дал деньги одному из погонщиков верблюдов.

Гофмейстер: Смотри, он садится в седло.

Забра: Может быть, это Король!

(Голоса слева: «Хо-йо! Хой-йей!»)

Гофмейстер: Это всего лишь погонщик, уходящий в пустыню. Как радостно звучит его голос!

Забра: Сирокко поглотит его.

Гофмейстер: Что, если это БЫЛ Король!

Забра: Ну, если это был Король, нам придется подождать год.

Акт II

(Та же самая сцена. Прошел год.)

(Король, завернувшийся в плащ погонщика, сидит с Эзнарзой, цыганкой из пустыни.)

Король: Теперь я познал пустыню и жил в шатрах Арабов.

Эзнарза: Нет земли подобной пустыне и людей, подобных Арабам.

Король: Все это осталось позади; я возвращаюсь к стенам моих отцов.

Эзнарза: Время не может уничтожить всего; я возвращаюсь в пустыню, которая взлелеяла меня.

Король: Ты думала в те дни в песках или по утрам среди палаток, что мой год когда-нибудь закончится, и я силой данного слова возвращусь в тюрьму своего дворца?

Эзнарза: Я знала, что время сделает это, ибо моему народу ведомы его пути.

Король: Выходит, это Время отмахнулось от наших бесполезных молитв? Выходит, оно больше, чем Бог, раз оно насмеялось над нашей просьбой?

Эзнарза: Мы не можем сказать, что оно больше Бога. Ведь мы просили, чтобы наш собственный год никогда не кончился. Бог не мог помочь нам.

Король: Да, да. Мы просили именно так. Все люди посмеялись бы над этим.

Эзнарза: Молитва была не смешной. Только он — повелитель лет — закоснел. Если бы человек молил за свою жизнь разъяренного, беспощадного Султана, ответом ему был бы смех рабов Султана. И все-таки молить о собственной жизни — совсем не смешно.

Король: Да, мы — рабы Времени. Завтра прибудет принцесса из Тарбы. Мы должны склонить перед ней головы.

Эзнарза: Мои люди говорят, что время живет в пустыне. Оно возлегает там, в лучах солнца.

Король: Нет, нет, не в пустыне. Там ничто не меняется.

Эзнарза: Мой народ говорит, что пустыня — его страна. Оно не трогает свою собственную страну, как говорят люди моего племени. Но оно сокрушает все другие страны мира.

Король: Да, пустыня — всегда остается такой же, даже мельчайшие ее камешки.

Эзнарза: Говорят, что Время любит Сфинкс и не вредит ей. Говорят, что оно не смеет вредить Сфинкс. Она породила Времени немало богов, которым поклоняются неверные.

Король: Их прародитель ужаснее, чем все ложные боги.

Эзнарза: O, но он оставил в покое наш маленький год.

Король: Он уничтожает все и вся.

Эзнарза: Есть малое дитя человеческое, которое могущественнее Времени и которое спасет от него мир.

Король: Кто этот маленький ребенок, более могущественный, чем Время? Не Любовь ли сильнее его?

Эзнарза: Нет, не Любовь.

Король: Если оно побеждает даже Любовь, тогда нет никого сильнее.

Эзнарза: Оно отпугивает Любовь слабыми белыми волосами и морщинами. Бедная маленькая любовь, бедная Любовь, Время отпугивает ее.

Король: Какое же дитя человеческое может победить Время и при этом окажется храбрее Любви?

Эзнарза: Только Память.

Король: Да. Я буду взывать к ней в те дни, когда ветер дует из пустыни, а саранча бьется о мои закоснелые стены. Я буду еще сильнее взывать к ней, когда не смогу больше созерцать пустыню и не смогу вслушиваться в пустынные ветра.

Эзнарза: Она должна вернуть нам наш год, который время не сможет уничтожить. Время не сможет вырезать этот год, если Память скажет: нет. Он сохранится, хотя и останется под запретом. Мы будем часто видеть его хотя бы издали, и все его часы и дни будут возвращаться к нам, проходить один за другим и возвращаться и танцевать снова.

Король: Что ж, это правда. Они должны возвратиться к нам. Я думал, что творцы всех чудес небесных и земных неспособны сделать одно. Я думал, что они не смогут вернуть те дни, которые пали в руки Времени.

Эзнарза: Этот трюк может проделать Память. Она тихо подкрадывается в городе или пустыне, всюду, где собираются несколько человек, подобно странному темному факиру, укрощающему змей, и она проделывает с ними свой трюк, и повторяет его снова и снова.

Король: Мы будем часто возвращать с его помощью старые дни, когда ты уйдешь к своему народу, а я обручусь с принцессой, прибывающей из Тарбы.

Эзнарза: Они будут идти, ступая по пескам золотой прекрасной пустыни, они будут идти, озаренные светом давно ушедших закатов. Их губы будут смеяться древними вечерними голосами.

Король: Уже почти полдень. Почти полдень. Почти полдень.

Эзнарза: Ну, тогда мы расстаемся.

Король: O, войди в город и стань там Королевой. Я верну принцессу назад в ее Тарбу. Ты должна стать Королевой в Таланне.

Эзнарза: Я возвращаюсь теперь к своему народу. Ты пойдешь завтра под венец с принцессой из Тарбы. Ты сказал так. Я так сказала.

Король: O, если б я не давал слова возвратиться.

Эзнарза: Слово Короля подобно короне Короля и скипетру Короля и трону Короля. Это — такая же глупая вещь, как и город.

Король: Я не могу нарушить свое слово. Но ты можешь стать королевой Таланны.

Эзнарза: Таланна не сделает цыганку своей королевой.

Король: Я ЗАСТАВЛЮ Таланну сделать ее королевой.

Эзнарза: Ты не сможешь заставить цыганку год прожить в городе.

Король: Я знал цыган, которые когда-то жили в городе.

Эзнарза: Не такие цыганки, как я… возвращайся в шатры Арабов.

Король: Я не могу. Я дал слово.

Эзнарза: Короли много раз нарушали свои слова.

Король: Но не такие Короли, как я.

Эзнарза: У нас остается только маленькое дитя человеческое, имя ему — Память.

Король: Иди. Память вернет нам, прежде, чем мы расстанемся, один из тех дней, которые уже прошли.

Эзнарза: Пусть это будет первый день. День, когда мы встретились у колодца, когда верблюды прибыли в Эль-Лолит.

Король: Нашему году недостает нескольких дней. Ведь мой год начался здесь. Верблюды провели эти несколько дней в пути.

Эзнарза: Ты ехал чуть в отдалении от каравана, со стороны заката. Твой верблюд качался от легкого груза. А ты был утомлен.

Король: Ты пришла к колодцу за водой. Сначала я увидел твои глаза, затем взошли звезды, стало темно, и я видел только твою фигуру и слабое сияние вокруг твоих волос: я не знал, был ли это свет звезд, я только знал, что сияние есть.

Эзнарза: А затем ты заговорил со мной о верблюдах.

Король: Тогда я услышал твой голос. Ты говорила совсем не то, что говоришь теперь.

Эзнарза: Конечно, нет.

Король: Ты даже говорила как-то иначе.

Эзнарза: Как уходят часы, продолжая свой танец.

Король: Нет, нет. Только их тени. Мы тогда отправились вместе в Святую Мекку. Мы жили одни в палатках в золотой пустыне. Мы слышали, как дикие свободные дни пели песни своей свободы, мы слушали звук дивного ночного ветра. Ничего не останется от нашего года, кроме пустынных теней. Память хлещет их, и они не танцуют. (Эзнарза не отвечает.) Мы простимся здесь, где была пустыня. Город не должен слышать наших прощаний.

(Эзнарза закрывает свое лицо. Король медленно встает и идет по лестнице. Слева входят Гофмейстер и Забра, видящие только друг друга.)

Гофмейстер: Он вернется. Он вернется.

Забра: Но сейчас уже полдень. Наша тучность исчезла. Наши враги насмехаются над нами. Если он не вернется, бог забыл нас и да пожалеют нас наши друзья!

Гофмейстер: Если он жив, он вернется.

(Входят Бел-Нарб и Ауб.)

Забра: Я боюсь, что полдень уже миновал.

Гофмейстер: Тогда он мертв, или грабители подстерегли его.

(Гофмейстер и Забра посыпают пылью головы.)

Бел-Нарб: (Аубу.) Боже правый! (Гофмейстеру и Забре.) Я — Король!

(Рука Короля замирает на двери. Когда Бел-Нарб произносит это, король спускается вниз по ступеням и снова садится рядом с цыганкой. Она поднимает голову и наконец смотрит на него. Он частично прикрывает лицо, как все Арабы, и наблюдает за Бел-Нарбом, Гофмейстером и Заброй.)

Гофмейстер: Вы в самом деле Король?

Бел-Нарб: Я — Король.

Гофмейстер: Ваше Величество сильно изменились за год.

Бел-Нарб: Люди меняются в пустыне. И меняются сильно.

Ауб: И впрямь, ваше Превосходительство, он — Король. Когда Король уходил в замаскированным, я кормил его верблюда. Да, он — Король.

Забра: Он — Король. Я могу узнать Короля, если вижу его перед собой.

Гофмейстер: Вы редко видели Короля.

Забра: Я часто видел Короля.

Бел-Нарб: Да, мы часто встречались, часто, очень часто.

Гофмейстер: Если кто-то сможет узнать ваше Величество, кто-то помимо этого человека, пришедшего с Вами, то мы все убедимся в истине.

Бел-Нарб: В этом нет нужды. Я — Король.

(Король встает и протягивает руку ладонью вниз.)

Король: В святой Мекке, в многовратной Мекке, под зелеными крышами, мы знали его как Короля.

Бел-Нарб: Да, это правда. Я видел этого человека в Мекке.

Гофмейстер: (низко кланяется) Простите, ваше Величество. Пустыня изменила Вас.

Забра: Я узнал ваше Величество.

Ауб: Так же, как и я.

Бел-Нарб: (указывая на Короля) Пусть этот человек получит соответствующую награду. Дайте ему место во дворце.

Гофмейстер: Да, ваше Величество.

Король: Я — погонщик верблюдов, и мы возвращаемся к своим верблюдам.

Гофмейстер: Как пожелаете.

(Бел-Нарб, Ауб, Гофмейстер и Забра выходят через дверь.)

Эзнарза: Ты поступил мудро, мудро, и награда за мудрость — счастье.

Король: У них теперь есть король. А мы вернемся назад в шатры Арабов.

Эзнарза: Они глупые люди.

Король: Они нашли глупого короля.

Эзнарза: Глуп тот человек, который захочет жить среди этих стен.

Король: Некоторые рождены королями, но этот человек был избран.

Эзнарза: Идем, оставим их.

Король: Мы возвратимся.

Эзнарза: Возвратимся в шатры моего народа.

Король: Мы будем жить немного в стороне в нашей собственной роскошной коричневой палатке.

Эзнарза: Мы будем снова слушать, как песок шепчется с предрассветным ветром.

Король: Мы будем слушать, как кочевники поднимаются в своих лагерях, потому что настает рассвет.

Эзнарза: Шакалы будут ползти мимо нас, уходя к холмам.

Король: Когда вечером солнце будет садиться, мы не станем оплакивать ушедший день.

Эзнарза: Я буду обращать ночью голову к небесам, и древние, древние, бесценные звезды будут мерцать у меня в волосах, и не будет в наших сердцах зависти к обладающим всеми сокровищами мира королевам и королям.