Пять к двенадцати

ЭПИТАФИЯ

Старик жил в уединении долгие годы. Когда-то вместе с ним жила женщина, но это было много лет назад. Как много, он не помнил. Иногда он вспоминал ее имя. Иногда забывал, что она вообще существовала. Иногда он слышал ее голос и вспоминал, что она умерла. Он жил наедине с холмами и небом, наедине со старым домом, который для посторонних выглядел как мавзолей.

Он считал себя фермером. У него было несколько кур и овец, и ржавый луг, и старинный трактор, который не работал. Он собирался "на днях" починить трактор и вспахать половину своего пятиакрового поля. Тогда он мог бы выращивать на нем зерно для кур. "На днях".

У него не было денег, но каждую неделю продовольствие и пиво доставлялись ему на дом. И зерно для кур. Товары появлялись по ночам, и он всегда находил их утром возле ступенек лестницы. Он не знал ни откуда они появлялись, ни кто их посылает. Они доставлялись так регулярно, в течение стольких лет, что он перестал думать об этом. Они были так же естественны, как закат и зима, как голод и сон.

Иногда он видел людей, но большую часть времени не видел никого. Он не придавал этому значения. В дневное время у него было слишком много дел. Вечерами у него были книги, чтобы читать их, и музыка, чтобы ее слушать.

Было легко снова и снова читать одну и ту же книгу, поскольку к тому времени, как он добирался до конца, ее начало обычно забывалось.

Время от времени его волновали слова этой книги. Потому что время от времени они звучали необычно, как музыка. Он мог с трудом разбирать их и произносить их вслух, восхищаясь тем, чего не понимал, но что чувствовал как просто ритм и рифму.

Хотя они были виновны в глазах людей,

Осталась еще их надежда, полная бессмертия.

И, даже казненные,

Они будут щедро вознаграждены,

Поскольку Бог испытал их,

И нашел достойными себя.

Он не понимал полностью значения этих слов, но ощущал, что в них есть какая-то красота.

Однажды откуда-то с юга в долину прилетела женщина. Он не знал ее.

Он знал только, что она выглядела молодой и полной энергии и что ее волосы в солнечном свете сверкали золотом.

Она протянула ему руку. Он не знал, надо ли пожать ее, или поцеловать, или сделать и то и другое. Поэтому он не сделал ничего.

- Прошло много времени, Дайон, - сказала она.

Он посмотрел на имя, вытатуированное у него на запястье, и понял, что женщина знает его.

- Да, - сказал он осторожно, - прошло много времени.

- Однажды ты дал мне что-то.

- Я?

- Да, ты. И немного погодя я верну тебе кое-что... Ты совсем не помнишь меня, так ведь?

- Нет. Не помню... Простите... Я должен что-то помнить?

- Это не имеет значения. Я собираюсь что-то сказать тебе, Дайон. Может быть, ты многого не поймешь, но это неважно. Вот что я хочу тебе сказать... Давным-давно, когда ты был молодым, ты был полон душевного огня и чудесных слов. Обреченный жить в мире, где главенствуют женщины, ты ненавидел его. Ты ненавидел женщин, но также и любил их. И в конце концов ты совершил нечто ужасное. За это женщины отобрали у тебя весь твой душевный огонь и все твои чудесные слова. Понимаешь?

- Добрая доминанта, - сказал он озабоченно, вспоминая хорошие манеры, - у меня в душе никогда не было огня. А единственные слова, которые я могу назвать прекрасными, - это те слова, которые я прочитал в книгах. Надеюсь, я не сделал ничего дурного?

- Дайон, - сказала Джуно, - у тебя было нечто, чего они не смогли уничтожить. Что-то ужасное и славное одновременно. Они не смогли уничтожить твое семя.

- Мое семя?

- Твое семя. Которое будет передаваться из поколения в поколение. Ты каприз природы, Дайон, генетическое чудо. Твои мечты оказались гораздо ближе к осуществлению, чем мы думали... Не пытайся даже понять, что я имею в виду. Я совсем не уверена, что сама полностью тебя понимаю. Но ты обладаешь двойной Y-хромосомой, и этот ген - доминантный. Тебе достаточно знать, что от тебя могут рождаться только сыновья.

- Сыновья? - Он непонимающе уставился на нее.

- Да, сыновья. Ты дал свое семя, и из этого семени могут происходить только сыновья.

- Сыновья? - спросил он снова.

Неясное эхо, родившись в глубине души, покатилось по длинным коридорам памяти. В груди его сильно забилось сердце, и его удары учащались, превращаясь в гром.

- У тебя восемь сыновей, Дайон. Восемь сильных и высоких сыновей. Их могло бы быть и больше, - Джуно извиняющимся жестом развела руки, - но это все, что я могла себе позволить. У всех у них разные матери, но один и тот же отец. Я говорила им о нем, и, - она улыбнулась, - хотя в том мейстерзингере, которого я когда-то любила, было много странностей, они тебя не стыдятся.

- Восемь сыновей, - повторил он механически. Ему казалось, что под его старыми ребрами вдруг забил барабан и эта дробь начала разрастаться, превращаясь в раскаты грома.

- Восемь сыновей, - эхом отозвалась Джуно. - И у трех из них есть доминантная двойная Y-хромосома. У них тоже могут родиться только сыновья... Так что, похоже, ты выиграл войну, Дайон. Выиграл таким способом, о котором никто и помыслить не мог. Твои сыновья родят еще сыновей. И в конце концов, если мы не наделаем больше ошибок, может возникнуть мир со сбалансированным числом мужчин и женщин.

- Восемь сыновей, - сказал Дайон. Он был стариком и ничего не понимал в двойных Y-хромосомах. Но что бы анализ первой степени ни сделал с его душой, он не смог уничтожить древний зов крови.

- Я дала им имена, которые ты когда-то любил, - продолжала Джуно. - Я назвала их Блейк, Байрон и Шелли, Марло, Теннисон, Элиот и Томас... - Она слабо улыбнулась. - А первый из них - Джубал.

- Где они? - спросил Дайон. - Где мои сыновья?

- Подожди, я только позову их. Ты понимаешь, я... Я хотела сначала сказать тебе... Я хотела знать, что... - Ее голос дрогнул.

На несколько мгновений туман, застилавший разум Дайона, рассеялся. На несколько мгновений он ощутил, что эта незнакомка вовсе не была ни незнакомкой, ни призраком, но кем-то, с кем он делил вместе лучшие дни прежде чем его имя было навеки вытатуировано у него на запястье.

- Спасибо, - сказал он просто. - Прости меня. Есть что-то такое, что я знаю, но не могу припомнить.... Прости. И позови моих сыновей.

Джуно заговорила в крохотный микрофон, прикрепленный к ее летному комбинезону. И тогда где-то на юге появились восемь черных точек и устремились вниз, приобретая размеры и форму. Описав на небольшой высоте круг над Витс-Эндом, они все вместе приземлились прямо перед Джуно и Дайоном.

Старик пристально всматривался в их гордые молодые лица. Он видел блеск в их глазах и ощущал биение энергии в их руках. Да, это были настоящие мужчины.

И тогда, кратко и отрешенно, Он подумал о тумане забвения и одиночества, в котором прожил так много лет. И слова, которые на протяжении стольких лет доставляли ему смутное наслаждение, снова ожили у него в душе:

Хотя они были виновны в глазах людей,

Осталась еще их надежда, полная бессмертия.

И, даже казненные,

Они будут щедро вознаграждены...

Дайон Кэрн, переживший так много и помнивший так мало, осознал наконец, что жить стоило.

- Добро пожаловать, - сказал он. - Добро пожаловать, все мои сыновья.

Стояла поздняя осень, и в воздухе витало дыхание морозов.

Но чувствовался также необычный, осенний аромат свершения.