Пятая власть. Повесть об утраченной надежде

Часть 1. Надпись на столешнице

«Восточней солнца, западней луны…» — старинное присловье на столешнице кабацкого стола было настолько неуместно, что заметивший эту надпись странник едва не остался без ужина. Рука, державшая миску с похлёбкой, дрогнула, горячее варево плеснуло через край. Пролилось, к счастью, немного — ложки две-три. Странник поставил неожиданно потяжелевшую миску прямо на письмена. Прислонил к стене посох, что был зажат под мышкой, опустился на скамью. Взял ложку и принялся за еду, потихоньку сдвигая миску от себя — и втайне надеясь, что надпись исчезнет.

Куда там! Знаки-то не пером нацарапаны, и даже не гвоздём. Резы глубокие; тверда была рука резчика, и крепок был клинок в той руке. Странник, механически отправляя в рот ложку за ложкой, украдкой прочёл:

Дальше — странник помнил и не читая:

Странник придвинул поближе миску, снова закрыв ею надпись. Выскреб ложкой остатки похлёбки, выпрямился, подхватил посох. Огляделся. Харчевня как харчевня; видали и почище, и погрязнее. В одном углу — компания мореходов явно пиратского виду бражничает, в другом — латник-мечник со змием зелёным неравный бой ведёт… И — опаньки! — долгополый какой-то в самом тёмном месте сидит, носом в кружку: видать, истину узрел. Дрянь дело; надо бы убираться подобру-поздорову.

Мореходы снялись первыми. Не допев разухабистой песенки, грохнули на стол тяжёлый кошель и вывалились за дверь. Трактирщик моментально подхватил денежки и скрылся за ширмой. Латник же, опрокинув над кружкой опустевший кувшин, сначала тупо наблюдал, как вытекают последние капли вина. Потом со всего размаху швырнул кувшин в стенку — хлоп-хрясь, черепки брызгами! И меч из ножен выхватил. Долгополый шустро поднялся (а ведь мгновеньем раньше — новообретённой истиной на дне кружки так славно любовался!) — да по стеночке бочком-бочком… И за дверь, следом за мореходами. Латник посреди харчевни стоит, мечом своим крутит-вертит. И так вывернет, и этак. И глаз своих осовевших с единственного оставшегося посетителя не сводит. Что тут будешь делать, а? Странник вздохнул, подхватил свой посох и шагнул из-за стола навстречу буяну.

Забияка-латник так и не заметил молниеносного тычка посохом. Только вот рука вдруг повисла плетью — и из бессильно разжавшихся пальцев выскользнула рукоять верного меча. Нагнулся он, потянувшись к мечу левою рукой… и тут же получил второй тычок посохом. Несильный, вроде, тычок — а в башке зашумело так, как не шумело даже после самых жестоких сражений с зелёным змием. Оброненный меч проворно сцапала чья-то чужая рука, и твёрдый голос, перекрывая шум в башке, произнёс: «Тоже мне, Аника-воин! А ну, смир-рна!» Латник инстинктивно попытался исполнить команду — ибо сказано это «смир-рна!» было тоном, не допускающим сомнений в полном праве говорящего командовать. Он выпрямился, но, к ужасу и стыду своему, не смог удержаться в вертикальном положении и рухнул наземь, громыхнув доспехами. «Пьянь», — презрительно-устало констатировал голос. Латник попытался разглядеть говорящего, но провалился в забытьё. Очнулся он на другой день на гарнизонной гауптвахте, куда помещён был, как ему объявили, за утрату оружия. Надо отметить, что латник ещё легко отделался. Кой-кому повезло гораздо меньше.

Выскочивший из-за ширмы на шум хозяин заведения узрел следующее. Посреди харчевни валяется постоянный клиент — судя по виду, вдрызг пьяный. Другой клиент, голь перекатная — даже вина не заказал — направляется к выходу. И плащ его подозрительно оттопыривается… Ба! У упившегося латника — меча нету. Ножны пусты.

— Уважаемый! — окликнул странника трактирщик. — Куда торопитесь? Время позднее; у меня, конечно, не постоялый двор, но для припозднившихся путешествующих угол заночевать найдётся.

Только бы клюнул, только бы не ушёл, тать. Сонного — повязать, да и сдать утром страже…

Странник обернулся к хозяину:

— Вон… припозднившийся, — кивнул он в сторону лежащего на полу латника. — Вояка… Недостойный своего благородного оружия, — с этими словами странник извлёк из-под плаща отобранный им у латника меч.

Трактирщик побледнел.

— Смилуйтесь, господин путешественник! — с дрожью в голосе произнёс он, заворожено глядя на зловеще блестящий клинок. — Я… Я всего лишь предложил Вам ночлег. Не хотите — воля Ваша. Не смею Вас задерживать…

Странник усмехнулся. Подойдя ко столу, за которым ужинал, он остриём меча указал на письмена:

— Ведаешь ли ты, хозяин, что это за знаки у тебя на столе вырезаны?

— Откуда мне знать, господин?! — пожал плечами трактирщик. — Столы эти и скамьи мне в наследство достались вместе с заведением… И резы эти, вроде, сколь себя помню, всегда тут и были. Ещё дед мой ругался всё: попорчена, говорил, хорошая мебель.

— Не ведаешь, значит, — отметил странник. — Ну, что ж. Набегут с утра пораньше долгополые — живо объяснят.

Трактирщик побледнел ещё сильнее.

— Письмена?! — еле слышно произнёс он, глядя то на странника, то на надпись. — Вот это… Это и есть письмена?! Те самые, о которых глашатаи каждый день на площадях горланят?

Странник утвердительно кивнул:

— Они самые, хозяин. Если хочешь, могу даже и прочесть, что тут значится. Я… по роду занятий по-старому читать умею. Каллиграф я. Ну, это… почерк у меня хороший; тем и зарабатываю. Переписать что, чтоб читать можно было, а не каракули разбирать… Или под диктовку записать что, к примеру…

— Что же теперь делать? — трактирщик бессильно опустился на скамью. — Сжечь? Не успею; даже сломать не успеть — дуб ведь это!

— Спрятать, — посоветовал странник. — Есть у тебя в запасе похожий стол? Вместо этого поставить чтобы…

— В конторе такой же стоит! — просияв, вспомнил трактирщик. — И не надо ничего жечь-ломать. Под сукном ничего не видно будет. Поможешь перетащить — так я и денег за ночлег не возьму. По рукам?

— По рукам, — согласился странник.

Вдвоём поменяли местами столы, потом уложили на лавку бесчувственного латника. После чего рассудили, что утро вечера мудренее, чему бывать — того не миновать, а добрый отдых никогда не помешает. И спокойно улеглись спать. Хозяин почему-то проникся ко странному гостю доверием. И если и считал его за разбойника, то выдавать властям как-то раздумал. Да и то сказать: выдашь — а он в отместку про письмена эти проклятые расскажет… Никакой выгоды.

Наутро в харчевню, скажем так, постучали. Отворяйте, а не то двери вынесем. Хозяин глянул — и поспешил открывать. Ещё бы! Не каждый день сам Его Величество господарь Поморья и земель окрестных в твоё заведение визиты делает.

Монарх прибыл со стражей и со вчерашним долгополым. Был Его Величество очень недоволен ранней побудкой, поэтому сразу без церемоний заговорил о деле.

— Дошло до нас, что в твоём заведении на столах что-то непотребное написано. Не то политическое, не то… ну, что обыкновенно в общественных отхожих местах пишут.

Трактирщик удивлённо развёл руками:

— Не замечал такого, Ваше Величество, — ответил он. — Можете проверить, конечно.

— Проверим, — кивнул монарх. — Эй, где там вчерашний долгополый?

Доносчик юрко выскочил вперёд. Вышедший в зал странник с усмешкой на устах наблюдал, как тот чуть не бегом кинулся в тот самый угол, где вчера стоял стол с письменами… и… И, естественно, никакой надписи не обнаружил.

Долгополый чуть не плакал.

— Были же письмена запретные, были! — верещал он. — Вот тут были! У меня и свидетель есть! Он тоже их видел…

— Этот, что ли, свидетель? — участливо спросил странник у долгополого, показав на бесчувственного латника на лавке.

— Этот, — подтвердил долгополый. — Прикажите его разбудить, Ваше Величество. Он подтвердит.

— Минутку, — твёрдо произнёс странник. — Ваше Величество! Я тут был со вчерашнего вечера; видел, что тут произошло. Разрешите изложить?

— Излагай, — устало кивнул господарь.

– Я пришёл в это заведение поужинать, — начал странник. — В это время тут уже были и этот слуга Небес, — он указал на долгополого, — и этот воин, — он указал на бесчувственного латника. — Кроме них, в заведении была компания мореходов. И конечно же, уважаемый хозяин заведения. Слуга Небес и воин были изрядно пьяны. Мореходы, отужинав, покинули заведение, я тоже закончил трапезу и собрался уходить. Но воин оказался настолько пьян, что затеял скандал. У слуги Небес, несмотря на опьянение, хватило благоразумия и ловкости покинуть заведение. Далее, воин от выпитого лишился чувств и потерял свой меч, — странник передал господарю меч латника. — Поскольку, Ваше Величество, надписей на столах заведения нет, и в этом Вы имеете возможность убедиться лично — смею предположить, что оные надписи слуге Небес попросту пригрезились. Спьяну.

— Наглая ложь! — возопил долгополый. — Я не был пьян! Надпись — была! Была!

— И что же там было написано, по-Вашему? — издевательски произнёс странник. — «Измерен — взвесься»?..

— Я требую поля! — заорал выведенный из себя слуга Небес.

— Будет тебе поле, — вздохнул Его Величество. — Вот прямо здесь и сейчас. Надеюсь, — обратился он ко страннику, — Вы не откажетесь подтвердить правоту Ваших слов на суде Небес? Я склонен считать Ваше свидетельство правдивым, но Ваш оппонент… Надеюсь, Вы меня понимаете.

— Я не отказываюсь от своих слов, — произнёс странник, — и я готов подтвердить их полем.

— Вот и отлично, — сказал господарь Поморья и земель окрестных. — Мечей вам не полагается, поэтому сражайтесь посохами.

Все вышли во двор. Господарь уселся на чурбан возле поленницы, долгополому выдали столь же длинный, как и у странника, посох. Один из стражников протрубил сигнал к началу поединка — суд Небес был открыт.

Долгополый завертел посохом и кинулся в атаку. Его Величество был знаток и любитель фехтования на посохах, поэтому он с первых же движений определил стиль слуги Небес. И нахмурился: долгополый был приверженцем самой смертоносной из систем. Школа Каракурта. Вот, значит, откуда прислан этот… наставник и духовник. Ведомо было господарю, где и кому преподают этот стиль. Хорошо ведомо. Что ж, жаль, парень, но сегодня не твой день…

Однако странник тоже узнал систему долгополого. И… лишь жуткой ненавистью зажглись его глаза. В самый последний момент он ушёл от посоха слуги Небес, оставив того в искреннем недоумении. А господарь удивлённо захлопал глазами и даже ущипнул себя, чтоб убедиться, что это ему не снится. Школа Каракала?! Вот это зрелище! Редкая и почти забытая система, которая, однако, сопоставима по силе со школой Каракурта. Идеология же этой школы состоит в том, чтобы измотать противника, вынуждая его тратить силы на пропадающие втуне атаки и ввести его в ослепляющий гнев… Поединок обещал затянуться; Его Величество поудобнее устроился на чурбане.

Долгополый ничего не понимал. Казалось бы, удары были верны и неотразимы, спасения от них не было. Но противник, тем не менее, раз за разом совершал абсолютно невозможное. Посох слуги Небес в итоге каждый раз тыкался в пустоту. Хотя ещё мгновение назад там было тело врага. И что самое досадное, долгополый не мог определить вражий стиль. Ведь им внушали, что их система — наилучшая из возможных, у других школ просто нечего ей противопоставить… выходит, это не так?! В душу слуги Небес закрался липкий и холодный страх, тело, непривычное к затянутости поединка, начало уставать. К тому же нарастал гнев. Проклятый враг, появившийся ни к селу ни к городу, испортивший всю музыку, сорвавший такую интригу… да чтоб те пусто было! Опять ушёл. Как песок сквозь пальцы, как вода в песок. Да чтоб тя, вражину, приподняло да шлёпнуло! Опять мимо. Да на тебе, на, на, на!..

Посох слуги Небес задёргался в бессмысленных и беспорядочных ударах. Именно этого и ждал странник. Вывернувшись вплотную к голове супостата, странник прошипел ему прямо в ухо:

— Ты здесь никто! — и последовала серия очень точных и выверенных ударов. Последним, что смог осмыслить долгополый, стала фраза:

— …и звать тебя никак! — после чего его сознание и личность перестали существовать. Навсегда.

Стражники в недоумении глазели на долгополого: тот выронил посох, выпрямился… Заозирался с видом полнейшего непонимания происходящего. Лицо слуги Небес исказила идиотская ухмылка, из приоткрытого рта по подбородку потекла струйка слюны. Суд Небес свершился, да ещё как!

— Итак, Ваше Величество? — странник был само спокойствие. — Каков же вердикт?

— А то не знаешь, каков, — усмехнулся господарь, поднимаясь. — Свидетельствовавший ложно, — он кивнул в сторону долгополого, — волею Небес лишён рассудка, как я понимаю. Хотя честно скажу: не ожидал, не ожидал…

Его Величество глянул ещё раз на пускающего пузыри носом долгополого, покачал головой. Потом обернулся к трактирщику:

— С этими доносами мы и позавтракать не успели, а время уже к обеду.

— Сей момент! — трактирщик скрылся.

Через мгновение он вновь явился с широченным подносом, уставленным закусками. Следом семенила кухарка с подносом поменьше, на котором красовался пузатый кувшин в окружении полудюжины бокалов.

— Отведайте, прошу. Жаркое ща будет! — пообещал трактирщик, передав поднос одному из стражников, и снова скрылся.

Двое стражников выволокли стол и скамью, кухарка расставила принесённое. Его Величество господарь Поморья и земель окрестных возблагодарил Небеса за хлеб насущный, покосившись на долгополого: с такого станется; прикинется дурачком, недорого возьмёт… Но нет. Похоже, и впрямь ума лишился, бедняга. Ишь, слюни текут — а и утереться не подумает. Господарь досадливо поморщился:

— Уведите же, кто-нибудь, этого… К лекарям, что ли. Редкостный случай: помешательство во время поединка. Скажи кому — не поверят ведь.

Дюжий стражник, ухмыльнувшись, подхватил долгополого под руку и увёл с глаз долой. Монарх уселся за стол и принялся за трапезу. Завтракал Его Величество с видимым удовольствием.

— Во! — сказал он, расправившись с закуской и завидя трактирщика, несущего жаркое. — Вот это я понимаю, завтрак. А не та жалкая пародия, которую наш обер-диетмейстер каждое утро учиняет: две поджаренные горбушки, бокал гоголь-моголя и полчаса наставлений о вкусной и здоровой жрачке, — было видно, что от своего обер-диетмейстера Его Величество далеко не в восторге.

Покончив с трапезой, господарь потребовал от трактирщика счёт. Тот с обалделым видом кивнул:

— Сей момент представлю! — и обернулся ко страннику:

— Идём, составим бумагу-то, раз ты такой мастак по этой части.

Странник возражать не стал: какой-никакой, а заработок. Счёт выписали — загляденье; ни один крючкотвор не придерётся. Его Величество бумагу принял, собственноручно отсчитал полагающуюся сумму серебряными монетками и отбыл вместе со всею свитою. Не забыв распорядиться и насчёт упившегося накануне латника: под арест.

— Каллиграф, значит, Вы будете, Ваша милость, — трактирщик отсчитал запрошенную странником сумму за выписанный августейшей особе счёт. — Недёшево, надо сказать, берёте.

— Так ведь и случай не совсем обычный, — невозмутимо заметил странник, припрятавши честно заработанное серебро за пазуху. — Не каждый день правителям счета за трапезы выписывать приходится. Обычно-то никаких бумажек же… Не так ли?

— Да уж, — вздохнул трактирщик. — Минуй нас господарев гнев. И господарева любовь тоже. А ловко Вы, однако, вывернули… Если бы не Ваше слово — ещё неизвестно, как бы всё обернулось. Долгополый-то подраться на палках не дурак был — вот бы никогда не подумал!

— Не дурак, — бесстрастно подтвердил странник. — Был.

— Угу, — понимающе кивнул трактирщик. — Не приведи Небеса нам такое…

— Жалко Вам его, что ли? — хмыкнул странник. — А вот он-то Вас пожалеть и не подумал бы. Не стал бы и поля требовать; пришиб бы в тёмном уголке. Даже не дубинкой — мешком с песком, к примеру. Не из простых этот долгополый, хозяин; обучены они, такие, не только Небесам хвалы возносить. Такие дела. Хорошо ещё, что этот — сглупил по-чёрному: побежал не своим доносить про… найденное, назовём это так… а властям. Зачем, правда — непонятно. На харчевню польстился, что ль… Так вся-то харчевня ему бы никак не досталась; только доля… известная. Ну, да ладно; харчевня сейчас, шутка ли, Небесами оправдана. Теперь долгополые к Вам с почтением относиться будут. Внешне, по крайней мере.

— Угу, — снова кивнул трактирщик. — С почтением. Век бы не знать почтения этого. Место им тут удобное, Ваша милость. Подъезжали уж они ко мне на кривой кобыле: продай, мол, заведение. А цену предлагали — курам на смех просто. Да ещё и… намекали этак: не хошь по-хорошему — все под Небесами ходим. Я бы, Ваша милость, может, и согласился — в конце концов, жизнь дороже. Но, как бы это сказать… Смешно, конечно — но вот. Харчевня эта — она фамильная наша собственность. Вроде как фамильное поместье для знати нашей — так и эта харчевня для меня. Продам я эту харчевню, открою где-нибудь другую — это уже будет другая харчевня. Другая. Понимаете, о чём я? Перервётся верёвочка.

— Кажется, да, понимаю, — ответил странник. — Понимаю, хозяин. Но теперь Ваша харчевня — как бы ещё и под господарским покровительством. Не во всякой же харчевне Его Величество вот так запросто завтракать изволит — а в Вашей вот откушал. И вполне доволен остался. Оно дорогого стоит, хозяин… Слух про то — уже пошёл гулять, будьте уверены. И слух тот — не просто слух, он документом подтверждён. Оплаченным счётом. Который составлен, как надо — и подписан рукой Его Величества. Кому следует — те поймут.

— Полагаете, поймут? — трактирщик был само сомнение.

— Поймут, — твёрдо повторил странник. — Особенно когда увидят, что Небеса сотворили с не желавшим понять. Хе! — прибавил он. — Вот уж не думал, что окажусь в роли руки Небес… А пришлось. Впрочем, воля Небес неисповедима, не так ли?

— Истинно так, Ваша милость, — подтвердил трактирщик.

С тем и расстались. Хозяину харчевни больше никогда не пришлось принимать у себя странного путешественника. Однако же всё сбылось по его слову: былые вымогатели обходили теперь это заведение десятой дорогою — и новичков заезжих тоже одёргивали. Ну, разве что покушать когда зайдут… кухня в том заведении, что ни говори, отменная. Под рукою Небес ресторация-то, как-никак. И сам господарь завтракал когда-то, вот. Не верите? — так счёт же есть! До-ку-мент.

Дубовый стол, покрытый зелёным сукном, по-прежнему стоит в конторе. Иногда хозяин снимает с него скатерть и задумчиво смотрит на вырезанную старыми знаками надпись. Но прочесть письмена — даже и не пытается. Просто смотрит, качает головой — и вновь прячет запретные письмена под сукно. Стол хороший, крепкий — не ломать же его из-за пары-другой непонятных строчек?.. А наследников — предупредим, чтоб тоже язык на привязи держали. Запрет-то действует, хоть уж давненько ничего ни у кого не находили. Ну, и не найдут. Ибо… нечего им.