Глава 2

Прежде чем двинуться от гряды дальше по тропе, мне пришлось перепаковать добычу, которую мы взяли в городе. Четыре автомата из своего рюкзака я связал попарно, добавил к ним ибогальские мечи (второй из которых я всё-таки нашёл) вместе с разрядниками и остальным ибогальским хламом, и приспособил Тотигаю на спину наподобие вьюков. Сбрую сделал самую простую, чтоб кербер мог в любой момент освободиться от неё и от груза, не запутавшись в ремнях: ему нужно было лишь дёрнуть зубами концы единственного узла. Тотигай долго стенал, ворчал, пугал меня химерами и драконами, которых он якобы не заметит вовремя, если станет тащить на себе вьюки. Я велел ему заткнуться и напомнил, что некоторые порядочные керберы во времена предыдущего Проникновения не только с радостью таскали по два лёгоньких тюка, но и возили на себе своих приятелей из людей. Тотигай возмущённо заявил, что это лживая пропаганда, призванная оправдать бессовестную эксплуатацию четвероногих; что предыдущее Проникновение было давно и про него у нас на Земле наврали ещё больше, чем у них на Додхаре; что людей на себе возила весьма тупая, крупногабаритная, ныне полностью вымершая порода керберов; что я ему не хозяин; что он – не ломовая лошадь; и что с нашей стороны глупо тащить на себе всё это дешёвое барахло, бросая Книгу, которая стоит в десять раз дороже, чем остальное вместе взятое.

Я действительно чуть было не оставил Книгу там, где мы её нашли. Так и подмывало отойти подальше от тропы и засунуть её где-нибудь между камней в мехране. Можете считать меня дураком, готовым зарыть обратно яму с кладом только потому, что на крышке сундука лежит скелет. Но у меня было предчувствие, что Книгу брать не стоит. Слишком уж опасная это вещь, чтобы таскать её при себе. В Утопии, лет пять назад, умники решили побаловаться с нею – с тех пор полиса больше не существует. И никто не выбрался оттуда, чтобы рассказать, что произошло. А лично для меня хуже всего в этой истории было то, что именно я помог умникам опознать в малоинтересной поначалу для них чужеродной диковине Ганум Зилар – Книгу Знаний, обладать которой может любой, но пользоваться – только достойный.

К сожалению, предания о Книге не уточняли детально, в чём именно должно состоять достоинство. Но в любом случае среди умников людей с нужными качествами не нашлось, и это, на мой взгляд, яснее прочего доказало, что они слишком воображают о себе. Утопия в самом буквальном смысле превратилась в пыль, и даже обычная трава на том месте снова стала расти лишь пару лет назад.

Хотя нормальных школ у людей теперь меньше, чем раньше было государств, кое-какое образование я получить сумел, до глубины души прочувствовав при этом, что знание – вещь тяжёлая. Часто неприятная. Но не настолько же?..

Оказалось, бывает всяко. А на самой Книге, как я мог теперь убедиться, не осталось и мелкой царапины.

Смотрел я на неё и думал. Конечно, это вовсе не книга никакая, только выглядит похоже. Весит она до чёрта, открыть её нельзя, сверху торчит вроде как рукоять меча или кинжала. Можно взяться рукой, размер подходящий, но я поостерёгся. И тем более не стал пробовать этот меч или кинжал из Книги вытаскивать. Может, в Утопии как раз с этого и началось.

В конце концов Книгу я всё же забрал. Поступи я по-другому, Тотигай, чего доброго, в ближайшую ночь отгрыз бы мне все выступающие части тела. Умники, любопытство которых после катастрофы возросло пропорционально потерям в численности, назначили за Книгу фантастическую премию. Однако я наотрез отказался бросить всё и двигать за премией прямо теперь же. Нет – сперва мы идём в Харчевню. Показываем Книгу Имхотепу. Слушаем внимательно, что он скажет. Потом – остальное.

Конечно, Имхотеп мог ничего важного не сказать. Или, что хуже, отказаться говорить. Или сказать такое, после чего Ганум Зилар и вправду придётся выкинуть. Но заострять на этом внимание в споре с Тотигаем не стоило.

Я сунул в рюкзак мясо, уложенное в толстый полиэтиленовый мешок, который специально для этой цели таскаю. Потом положил вещи, добытые в городе, подарки для Лики, подарки для Имхотепа, ну а Книгу приспособил сверху, чтобы в случае чего побыстрей до неё добраться и выкинуть. Только поможет ли? Если из-за сей вещички целый полис гакнулся, то не получится закинуть достаточно далеко.

Даже после всех проделанных манипуляций по облегчению рюкзака, он потянул бы килограмм на пятьдесят. Рюкзак у меня, как и у всех трофейщиков, станковый, безразмерный, неубиваемый. Их специально для нас делают в Харчевне, в мастерской «Чёрная дыра». К мастерской название прилипло от первых выпущенных ею моделей. Это были просто очень большие, невероятной прочности вещмешки, в которые ты мог впихнуть целый супермаркет. Но когда доходило до того, чтоб вытащить что-нибудь обратно, особенно снизу, извлечь желаемое оказывалось не проще, чем из настоящей чёрной дыры. После рюкзаки стали делать более удобными – с карманчиками, застёжками, отделениями. Объём и прочность остались прежними. Никогда не угадаешь, с чем будешь возвращаться, – с железяками или с тряпками. Да и некоторые тряпки, если их предложить соответствующей клиентуре, могут принести не меньшую прибыль, чем оружие и боеприпасы.

Однако теперь моё внушительное заплечное вместилище оказалось переполненным, и немалую часть веса составляла конина. Но нам не везло в охоте с того дня, как мы вышли из города. Прямо наваждение! Мой НЗ кончился катастрофически быстро, чему не приходилось удивляться, принимая во внимание аппетит кербера. Упрёков я от него наслушался – дальше некуда. Мы что, не могли завернуть в Бродяжий лес, как обычно?.. Я что, переломился бы, захватив из Харчевни не десяток галет, а сотню?.. Сейчас Тотигай нажрался мяса, добытого для него гидрой, поэтому и не хотел тащить вьюки; но после такой голодовки, какая нас постигла, уже к ночи его желудок о себе заявит. Не говоря о моём собственном. Я, в отличие от кербера, сырую додхарскую конину есть не мог – придётся терпеть до большого привала. А нам ещё завтра целый день топать.

Часы я с собой не таскаю – лишний груз, – но чувство времени у меня будь здоров. Тронувшись от гряды, мы взяли обычный ритм: двадцать пять минут ходьбы – отдых пять минут. Ещё двадцать – отдых десять. Такой способ удобен, он позволяет делать короткие привалы раньше, чем всерьёз устанешь. При нормальных обстоятельствах. Но полцентнера поклажи на горбу вряд ли можно назвать нормой, и я почти обрадовался, когда в самом начале четвёртого перехода Тотигай подал едва слышный сигнал тревоги.

Присев, я быстро, но осторожно скинул рюкзак с плеч и снял винтовку с предохранителя. Кербер бросился на землю ещё раньше, тюки легли у него по бокам, и он просто выполз между ними вперёд.

Немного выждав, Тотигай медленно поднялся и двинулся на полусогнутых к торчавшей в сотне шагов скале, каждый раз тщательно выбирая место, куда поставить лапу. С полдороги возвратился и принялся обнюхивать тропу. Повернулся, пронзительно глянул на меня через плечо, и я сразу понял, что это именно сигнал для меня, поскольку керберы и так всегда знают, что происходит сзади, – оглядываться им не нужно. Я встал, опустил винтовку, и мы сошли с тропы, стараясь не слишком тревожить валяющиеся повсюду куски вулканического шлака. Когда приблизились к скале, из-за неё с шумом взлетели стервятники.

Там лежал труп кентавра, причём не целиком, а разрубленный на части. Рядом – седло с уздечкой и лук со стрелами. Измазанный кровью и пылью хвост валялся в стороне. Учитывая, какой трофей мы с Тотигаем заполучили у гряды, я ничуть не сомневался, что это не последний труп на нашем пути. А в конце, возможно, кто-нибудь обнаружит наши. Если от нас останется что-то такое, что можно обнаружить.

Тотигай медленно обошёл вокруг и сказал:

– Он сломал левую переднюю ногу. Видно, угодил копытом в трещину. Его пристрелили из разрядника, порубили и спрятали здесь. А когда возвращались на тропу, даже сдвинутые камни старались класть на место. Но некоторые из них лежат наоборот.

Я тоже по дороге к скале заметил несколько мелких камней, лежавших вверх светлой стороной.

– А что ты хочешь? – хмыкнул я. – Это же яйцеголовые. В чём-то они сильны, а вот сообразить, что камни тоже могут загореть на солнце… Хорошо если один из десятка знает про это. И не стоило заметать кровь хвостом кентавра там, где они рубили тушу: надо было присыпать пылью сверху. Всё равно на песке остались разводы. Только зря старались.

– Никаких свежих следов, кроме следов нукуманских коней, на тропе не было, – сказал Тотигай. – Ибогалы устроили засаду, но где-то впереди.

– Пойдём посмотрим?

– Ты уже знаешь, что мы там увидим.

Нам не пришлось далеко ходить. Через полтысячи шагов мы нашли прямо на тропе трупы двух нукуманов и ещё одного кентавра. Этот был под седлом и лежал там, где упал. В черепе зияла дыра, пробитая стрелой из нукуманского арбалета. Стрела прошла навылет. Сильные у шишкоголовых арбалеты…

– Зря ты тащил конину так далеко, – сказал Тотигай.

– Ещё не хватало мне жрать кентавра, – буркнул я. – Как-нибудь обойдусь.

– А я один раз пробовал, – похвалился кербер.

Чудище лежало завернув под себя одну руку. Вторая оставалась на виду и выглядела совсем как человеческая, только была покрыта жёстким конским волосом. Ну и торс тоже…

Торс обезьяний, угловатый, крепкий, с мощными грудными мышцами. Морда, конечно, отвратная. Пасть с выпирающими зубами, широкие ноздри. Длинная жилистая шея. Копна волос на голове, растрёпанная спереди, сзади собрана в пучок ремешком из кожи. Низкий скошенный лоб, глубоко посаженные глаза… Человеческие глаза. Нет, не смог бы я его съесть.

Я знал, что при жизни он мог ржать как жеребец и умел говорить по-нашему чище, чем Тотигай. Ибогалы специально учат кентавров земным языкам. Психологический приём, наверно. Я не впечатлительный, но во время схваток с ними жутко слышать, как они вопят по-китайски или матерятся на русском. Они же допрашивают пленных. Особенно любят женщин, и я ещё не слышал, чтобы хоть одна из них осталась живой после допроса.

Выглядят кентавры тошнотворно. Нукуманы со своими раскосыми глазищами, повёрнутыми на сорок пять градусов относительно линии горизонта, живыми косичками и безобразными шишками на голове, тоже далеко не красавцы, но нукуманы ведь другая раса, как и яйцеголовые. А вот эти…

Век бы не видать кентавров.

Тотигай понимающе посмотрел на меня и спросил:

– Трофеи же не станем брать? У нас и так полный воз.

– А что тут брать? Лук его, что ли? Секиру? Седло? Кому они нужны… У нукуманов ничего брать нельзя, потом хлопот не оберёшься.

Шишкоголовые хоронят своих вместе со всем, что принадлежало им при жизни, распространяя право собственности на покойников как на живых. Человек, берущий что-либо у мёртвого нукумана, просто-напросто ищет неприятностей на свою голову. Именно поэтому мы ничего и не взяли с убитых гидрой скакунов. Мясо не в счёт. Поди разбери, кто его съел. Сбруя – дело другое. Ведь можно было её спрятать рядом, в мехране. Но её потом никто не купит. Побоятся. Нукуман, увидев чужака в седле, принадлежавшем его тринадцатиюродному племяннику, даже посреди нашего поселения снесёт наглецу голову не задумываясь. И плевать ему, что потом люди сделают с ним самим. А в нукуманские края заехать со старыми клеймами на ихних причиндалах или совсем без оных – это уж точно верная смерть.

Мне и вовсе не с руки нарушать обычаи шишкоголовых. У меня полно друзей среди них, и вообще они отличные ребята. Тотигай не столь щепетилен, но, с другой стороны, из даров цивилизации ему ничего и не нужно, кроме ибогальских галет. Всё остальное добро, прежде чем обменять его на галеты, нужно тащить как минимум до Харчевни. Вьючить сами себя керберы не могут, а в зубах много не унесёшь. Да и бежать несколько дней подряд с раззявленной пастью по пустыне – это, согласитесь, занятие, от которого постарается увильнуть любое разумное существо.

– Хочешь их похоронить? – спросил Тотигай.

– Творящий дела милосердия войдёт в Обитель Бога, – ответил я нукуманской присказкой. – Давай сделаем? Не облезем поди. А их родственникам было бы приятно.

Для керберов «милосердие» не более чем пустой звук, однако Тотигай помог мне сложить над телами нукуманов небольшую каменную груду – тагот. Камни поменьше он приносил в пасти, крупные ворочал передними лапами и, приседая на задние, укладывал на место. Но чаще просто подкатывал поближе к будущему захоронению и предоставлял остальное мне. Лапы керберов прекрасно приспособлены для драки, а для работы – совсем никак. Пальцы слишком короткие, а стоит их согнуть, как из пазух сразу выдвигаются когти. Несмотря на это, Тотигай старался изо всех сил. Нет, всё-таки он не похож на своих сородичей. Любой другой кербер просто уселся бы рядом и смотрел.

– Яйцеголовые знали, что нукуманы появятся здесь, – сказал я между делом.

– Они могли поджидать кого угодно, – возразил Тотигай. – А когда на засаду напоролись нукуманы, решили не привередничать. В первую очередь им требовались кони. Вдвоём они не уехали бы далеко на одном кентавре, а для ходьбы пешком эти потомки дьявола плохо приспособлены.

– Может, и так, – не стал спорить я. – Но мне кажется, что нукуманы гнались за яйцеголовыми. А те знали, что за ними погоня, вот и захотели решить разом обе проблемы.

– Может, и так, – отозвался Тотигай.

Кентавра мы трогать не стали. Двухголовые додхарские стервятники успели изрядно потрудиться над его тушей и наши земные грифы от них не отставали, несмотря на то, что у грифов, в отличие от конкурентов из местных, только одна глотка. Вот и пусть продолжают – те и другие.

Мёртвых нукуманов мы положили рядом, хоть по правилам тела и следовало захоронить порознь. Ну да ладно, в мехране обычно бывает не до церемоний, павших в схватке сами нукуманы чаще всего так и хоронят. Эти погибли вместе, пусть и лежат вместе. Их Предвечный Нук не глупее всякого другого бога, разберётся, кто есть кто, и сможет на том свете поприветствовать каждого персонально.

Зато тагот у нас вышел по всем правилам – куча камней, которой я по возможности постарался придать форму полусферы. Мою спину, и без того измождённую рюкзаком, ломило, но я остался доволен. Закончив, постоял над готовым могильником. Нукуманы в таких случаях ничего не говорят. Они думают. Или поют гимны Предвечному.

Думал и я. О чём придется. А что ещё делать, раз я в богов не верю, петь не умею, а торчать здесь вместо временного памятника всё равно надо?

– Если не знать заранее, сроду не догадаешься, что ибогалы с нукуманами одно племя, – сказал я, когда мы досыта намолчались.

– И всё же они друг другу родня, – ответил Тотигай. – Ты разве не замечал, как они похожи?

Ну, с моей точки зрения ибогал на нукумана похож так же, как пудель на дога. Однако что-то общее у них есть, это ясно. И не в том дело, что у них у всех по две руки и по две ноги. Те и другие похожи на людей телом, так ведь не люди же. Одни головы чего стоят. У ибогалов черепа вытянутые, длинные; черты лица правильные – я бы даже назвал их красивыми, если б они не были такой мразью. А у нукуманов черепушки уродливые, разделены сзади, будто Создатель пытался пристроить каждому по два затылка. Волосы они заплетают в мелкие косички. Судя по всему – заплетают раз и навсегда, потому что никто не видел, чтобы нукуман свои косички переплетал. А вот как они шевелятся, видели многие. И я видел. Зрелище страшноватое, словно волосы нукуманов живут собственной жизнью, хотя это обычные волосы, сколько я ни присматривался. И сегодня лишний раз убедился.

– Раньше они были одним народом и делились на совершенных и низких, – сказал Тотигай. – Совершенными, ясное дело, считали себя те, кто стоял у власти. Чтобы искоренить всякое неповиновение низких, они как-то изменили их… Их внутреннюю телесную сущность.

– Набор генов, – подсказал я. И тут же поправился: – Или хромосом, я точно не знаю. Генка Ждан говорил мне, но я забыл.

– Ну да, – легко согласился Тотигай, не желая вникать в такие тонкости. – Это и меняли. Вот почему у ибогалов и нукуманов такие странные головы. Сперва-то у всех были круглые, как тыквы в огороде у Лики. Хотя мозгов у этих тыквоголовых всё равно имелось побольше, чем у людей. Они учились выращивать для себя то, что им было необходимо, улучшая растения и животных, и дела шли неплохо, пока они не задумали улучшить себя.

– И что случилось? – спросил я.

В общих-то чертах я всё знал, но послушать версию Тотигая всегда интересно. Керберы замечательные рассказчики. Все знания своего народа они сводят в тройбы – предания в стихах, чтобы щенки лучше запоминали. На их языке очень торжественно и красиво звучит, но я его не вполне понимаю, да и чисто технические термины керберы там заменяют витиеватыми конструкциями типа «сверкающий утёс, исполненный очей из твёрдой воды», а каждый раз догадываться, что это такое, нелегко. Поэтому тройбы Тотигай мне пересказывает прозой и по-нашему.

– Совершенным были нужны послушные слуги, – сказал он. – Однако не настолько глупые, чтобы стать непригодными к выполнению сложных работ. Бесстрашные воины, которые бы грудью вставали на защиту властителей, но без особых способностей. Ты же знаешь эти ибогальские приёмчики – разговоры через пустоту, внушение, и остальное… Вот чтобы без этого.

– Ну, про «остальное» пока ничего не доказано, – возразил я.

– Ты иногда становишься занудным, как умники из Субайхи, – едко заметил Тотигай. – Не зря Ждана-то вспомнил.

– Кто бы говорил, – не остался в долгу я. – Да кое за какой твой трёп тебя на Совете стай другие керберы порвали бы в клочки.

– Именно поэтому я и не хожу на Совет, – сказал Тотигай. – Испортило меня общение с тобой. Да и сам Совет давно превратился в сборище тоскующих по прошлому старых болтунов – у нас почти никто уж и не живёт стаями… На чём остановились? Ах, да – совершенные стали изменять низких, а себя изменяли тоже, но в другую сторону. Они хотели увеличить свои мозги, поуменьшить их у подчинённых, и повлиять на свойства разума формой черепа. Однако совершенные сделали что-то не так, и всё пошло криво. Теперь их сволочная раса угасает, и яйцеголовые совсем не те, что раньше. А низкие не стали послушными – наоборот. Внушение совершенных перестало на них действовать, они взбунтовались и стали строить собственную цивилизацию. Правда, получилось не очень, потому что решать сложные задачки шишкоголовые не мастера. Зато теперь они сами по себе, и люто ненавидят бывших хозяев. Они…

– Дальше знаю от них самих, – сказал я. – Нукуманы только про первый период своей истории предпочли забыть, а героические страницы содержат в сохранности… Ладно, пойдём. До Каменных Лбов ещё топать и топать.

Я помог Тотигаю нацепить на себя вьюки и направился к своему рюкзаку. Прежде чем взвалить его на плечи, проверил, легко ли вращаются ножны, прикреплённые сбоку к станку на поворотном зажиме, хорошо ли выходит сам меч. Он выходил отлично. Замечательная у меня железка, самая настоящая катана. Бродячий купец, торговавший её мне, уверял, что этому мечу уже пятьсот лет. И что клинок у него в тысячу кованых слоёв. Он заломил несусветную цену, и я, подумав, что он брешет на счёт качества товара, отказался. Купец ушёл в Субайху; я вскоре отправился той же дорогой и на второй день пути наткнулся на обглоданные химерами кости бедолаги, валявшиеся рядом с его вещмешком. Так что в итоге меч достался мне даром, а Имхотеп после сказал, что он действительно работы очень хорошего оружейника, хотя и сделан перед самым Проникновением. Не знаю, как на счёт слоёв, но для рубки ходячего мяса и всего остального он подходит идеально.

Тотигай тоже собирался в дорогу. Он вытянул вперёд лапу с выпущенными когтями, готовясь по привычке украсить автографом ближайший камень, но вовремя удержался от подобной глупости. Не такое здесь место, чтобы личные подписи оставлять.

А вообще-то его когти в самый раз подходят для наскальной живописи – и керберы большие любители этого творчества. У щенков растут обычные когти, как у любых других зверей, но потом они выпадают, и на их месте вырастают новые – необычайной остроты и прочности, способные, кажется, оставить царапины и на поверхности алмаза. На вид они будто железные, но гораздо твёрже. Вот как, скажите мне, существа из плоти и крови смогли заиметь такие когти? А у них и зубы такие же.

– А с твоими предками ибогалы тоже экспериментировали? – полюбопытствовал я. – Они вывели вашу породу из диких трёхголовых керберов?

Тотигай жутко оскалился, и мне показалось, что он сейчас скинет вьюки и бросится на меня.

– Никто нас ни из кого не выводил! – рявкнул он. – Мы сами по себе – ясно?

Конечно, я не принадлежу к людям, возводящим тактичность в культ. Но всё-таки зря я его об этом спросил. Керберы, как и нукуманы, тоже не очень-то любят говорить об истоках своего рода.

Загрузка...