Путь на юг

Глава 7 Горы Древних

Георгий Одинцов брился. Перед ним блестело лезвие челя, всаженного острием в пень; за ним стоял верный Чос с котелком теплой воды в руках и полотенцем (или тем, что его заменяло у хайритов) через плечо. Бритье осуществлялось с помощью острейшего кинжала, который, как и чель с зеркальным серебристым лезвием, был подарком Ильтара. Военный вождь и кузен оказался щедрым человеком, и в результате его новый родственник щеголял в сапожках тонкой кожи, синих полотняных штанах и того же цвета рубахе с вышивкой серебром по вороту – одежде знатного хайрита.

Что касается бритья, то это тоже было затеей Ильтара. После двухдневного путешествия по изумрудной степи они, двигаясь на северо-восток, приблизились к горному хребту и городищу Батра, одному из многих поселений Дома Карот. Как объяснил Ильтар, у хайритов только старцы да пожилые воины лет за пятьдесят отпускали бороды. «Нам еще рановато таскать это украшение», – подмигнул он кузену, потирая гладкий подбородок. Вождь считал, что братец Эльс, попав на землю предков, должен стать настоящим хайритом во всем; это произведет благоприятное впечатление и на родичей из Батры, и на воинов других Домов, с которыми предстояло делить тяготы и труды южного похода.

Подрезав бородку и соскоблив щетину, Одинцов намылил щеки по второму разу – для этого у северян употреблялся некий корень размером с крупную морковку, выделявший белый, пенившийся в воде сок. Он прошелся лезвием по коже от уха до подбородка, уже не в первый раз отметив, что волосы его темнеют. Рахи был шатеном с шевелюрой цвета темной бронзы; Одинцов – почти брюнетом. Пока что ему не встречались люди с черными волосами ни среди рыжих, как правило, айденитов, ни среди светловолосых северян. Что ж, он, похоже, будет первым.

С лицом его происходили еще более разительные перемены. Полные губы Рахи становились суше и тверже; щеки, румяные и слегка пухлые, запали и будто бы посмуглели, а глаза… да, эти глаза, без всякого сомнения, уже принадлежали Георгию Одинцову, но не полковнику, а, скажем, капитану или майору. Лицо, глядевшее сейчас из глубины серебристого стального зеркала, никак не могло быть жизнерадостной физиономией двадцатитрехлетнего юноши, еще недавно столичного щеголя и повесы; нет, Одинцов лицезрел облик мужчины, молодого мужчины, которым он был лет восемнадцать назад, если учесть его земной возраст. Отличия еще существовали – Рахи был поуже в скулах, нос его казался чуть подлинней… Но Одинцова почему-то переполняла уверенность, что его прежние черты через два-три месяца проявятся полностью, навсегда стерев образ сына бар Ригона.

Странный эффект… Поведать об этом Виролайнену, вот бы старик удивился! Может, придумал бы новую теорию о влиянии сознания на внешность… Хотя что в ней нового? Сам Одинцов не раз замечал, как нрав ставит печать на лицо человека, особенно в зрелых годах и в старости. Посмотришь на такого, и сразу ясно, труслив он или храбр, уныл или весел, щедр или жаден… Нрав, характер, перенесенные тяготы меняют лица молодых еще быстрей, чем время, думал Одинцов, кивая Чосу, чтобы тот подавал полотенце. Ну, а Рахи… На Рахи в последний месяц свалилось столько невзгод, что это стремительное взросление не вызовет лишних толков.

Он ухмыльнулся и подмигнул своему отражению. Судьба несчастного Арраха Эльса бар Ригона так или иначе была предрешена. Скорее всего Ольмер из Дома Осс срубил бы его буйную голову или проткнул печень где-нибудь на пятой минуте поединка. Судя по справкам, которые осторожно навел Одинцов, Рахи был не только забиякой, но и хорошим фехтовальщиком, однако против Ольмера, да и любого опытного воина северян, ему бы не выстоять. Это он, Георгий Одинцов, со своим боевым умением, накопленным годами, с мужеством своим и упорством уложил лучшего бойца Дома Осс. Уложил, перерубив клинком рукоять челя! Да, руки, которые держали тот клинок, были руками Рахи… Но и только! Остальное сделал он, пришелец из другого мира!

Одинцов встал, вытер лицо и шею, швырнул Чосу полотенце и с наслаждением потянулся. Тело, надо сказать, было великолепным; тут богиня удачи его не подвела! В возрасте под пятьдесят действительно, даже если не считать ранений, многое уходит безвозвратно – гибкость, общий тонус, скорость реакции… да и само это пьянящее, кружившее голову ощущение собственной силы! К тому же Рахи был повыше Одинцова и килограммов на шесть-семь потяжелее, против чего новый обладатель этого великолепного механизма из костей и крепких мышц ничуть не возражал. И если судить по ночным встречам с девушкой Зией, с потенцией у Рахи все тоже обстояло нормально. Даже более чем нормально, усмехнулся Одинцов, припоминая недавнюю ночь в изумрудной траве на берегу, полную страстных объятий и восхищенных вздохов.

Он обернулся, заслышав шаги Ильтара. Вождь хлопнул его по плечу, и удар этот был крепок, оправдывая прозвище хайрита. На его лице, обычно спокойном, играла улыбка, и Одинцов не в первый раз подумал, что его северный родич еще сравнительно молод – вряд ли он достиг сорокалетия.

– Ты стал настоящим северянином, брат мой! – одобрительно воскликнул Ильтар. – Во всяком случае, внешне. Отцу это понравится! Ну, а как обстоит дело с хайритскими искусствами, а? – Он кивнул на чель, с которым Одинцов тренировался по часу дважды в день, вечером и на рассвете.

Молодецки присвистнув, новый боец Дома Карот мгновенно вырвал оружие из пня, крутанул над головой, выстрелил клинок на полную длину и разрубил полотенце, сушившееся на руках Чоса. Парень присел от неожиданности, разглядывая две тряпки, оставшиеся в кулаках, а Ильтар гулко расхохотался.

– Сегодня утром обойдемся без тренировок, – сказал он, отсмеявшись. – Не до того нам. Воины торопятся домой, хотят увидеть своих женщин перед долгой разлукой, наделить их подарками. – Ильтар кивнул в сторону двух десятков бойцов из Батры, снимавших палатки и вьючивших своих шестиногов. Звери стояли, опустив широкие, увенчанные рогами морды, лениво пощипывая метелки изумрудной травы. Полдюжины животных шли под вьюками с товарами из Айдена, частью положенной наемникам платы, и были тут бочонки со сладким вином, засахаренные фрукты и желтый тростниковый сахар, тонкие ткани из Стамо и украшения из Линка, южной айденской провинции, где добывали самоцветы.

Одинцов натянул поверх рубахи короткую кожаную куртку, приладил за спиной чель и отправился седлать своего скакуна. Этим хайритским искусством он тоже вполне овладел. Пока Чос скатывал палатку и спальные мешки, его хозяин взгромоздил на спину тарха два седла и затянул подпруги. Седла разделялись горбом, выступавшим на хребте животного как раз над парой средних ног; по обе его стороны, к холке и крупу, имелись впадины – естественные посадочные места для двух наездников. Горб шестинога не походил на верблюжий; скорее он выглядел как округлый нарост могучих мышц, плавно переходивший в мускулистые мохнатые ляжки. Чуть меньший нарост торчал на холке, а круп… круп был таким мощным и широким, что Одинцову казалось, будто на нем можно улечься поперек.

Как раз на крупе Чос и пристроил всю их поклажу, привязав к задней луке седла. Потом, с опаской ухватившись за стремя, он забросил свое легкое тело на спину шестинога. Айденит еще не привык к этим странным огромным животным, хотя северяне уверяли его, что тархи не имеют присущих лошадям капризов. Они не лягаются, не встают на дыбы, не пытаются сбросить всадника и свирепеют только во время сражения, да и то нажевавшись особой травки.

Одинцов готов был подтвердить слова хайритов, убедившись на личном опыте в преимуществах Баргузина перед любым четвероногим скакуном. Тархи развивали огромную скорость и могли за светлое время суток без труда покрыть три сотни километров с полным грузом – парой бойцов и их снаряжением. Правда, ели они при этом чудовищно много, зато ели все, как земные медведи и свиньи: траву, ягоды, кору, не отказываясь и от нарезанного мяса. Обладай эти звери буйным нравом, с ними бы не справился ни один наездник; массой тела и размером копыт тархи втрое превосходили самого крупного коня-тяжеловоза, да и повыше были ладони на четыре.

Одинцов потянул вниз правое стремя, соединенное с левым толстым широким ремнем, который проходил в специальной прорези в деревянном седле. Когда металлический треугольник закачался в метре над землей, он сунул в него ногу, одним движением взлетел в седло и выровнял стремена. Этому приему он обучился у хайритов в первый же день пути. Тронув разукрашенные алыми кисточками поводья, Одинцов направился к Ильтару, призывно махавшему рукой.

Неторопливо они двинулись к линии голубоватых гор, встававших на горизонте. Остальные всадники пристраивались сзади, вытягиваясь колонной по двое; в середине их маленького каравана бежали вьючные животные. Это неспешное шествие так разительно отличалось от быстрого марша предыдущих дней, что Одинцов бросил на Ильтара удивленный взгляд.

– Проедем немного по холодку, потом поскачем. Надо поговорить, – объяснил вождь и покосился на Чоса. – Без свидетелей поговорить, по-семейному. Пусть твой парень пересядет на вьючного тарха.

Они остановились, и Чос, недовольно ворча, слез на землю.

За ним последовал юный хайрит, сидевший позади Ильтара. Когда эти двое взгромоздились на спины вьючных тархов, отряд снова направился к северо-востоку, приминая изумрудную траву. Степь с невысокими холмами тянулась на все стороны света, тут и там виднелись рощицы деревьев с густыми светло-зелеными кронами, плыли в небе пушистые облака, и яркое оранжевое солнце вставало над далеким горным хребтом. Солнечный диск, как мнилось Одинцову, был больше, чем на Земле; должно быть, мир Айдена располагался ближе к своему светилу. Ему подумалось, что на экваторе планеты царит, вероятно, страшная жара.

Дождавшись, когда караван удалится на половину километра, Ильтар тронул каблуками бока своего скакуна. Потом вытянул руку к горизонту, туда, где темной стеной вставала горная цепь.

– Мы будем там задолго до заката. Видишь эти горы? Мы называем их горами Древних.

– Древних? Почему не хайритов? – Одинцов приподнял брови.

– Горы, вблизи которых когда-то кочевали наши предки, далеко отсюда, на севере Хайры, за огромными хвойными лесами. Их вершины покрыты вечным льдом, и теперь там никто не живет, кроме горных волков, коз и волосатых дикарей. – Ильтар скорчил презрительную гримасу, потом лицо его прояснело. – Нет, мы едем в теплые горы, к своим домам. Сегодня мы будем ночевать уже в Батре.

– Твой город так близко?

– Нет, он лежит в самой сердцевине гор, в долине у озера.

– Но разве мы сможем до заката перебраться через несколько хребтов? Даже на тархах…

Ильтар усмехнулся.

– Перебраться через них вообще нельзя, если у тебя нет крыльев. Твоя мать рано умерла, и ты, видно, не запомнил ее рассказов, братец. Мы поедем под горами.

– По ущелью? – предположил Одинцов.

– Увидишь! – Глаза вождя лукаво блеснули.

– А эти Древние… Кто они такие? Тоже предки хайритов?

– Нет. Они летали в небесах, летали в пламени и громе… – Это было сказано нараспев и так торжественно, что Одинцов понял: его кузен цитирует древнюю сагу.

Летали в небесах! Ну и ну! Похоже, в этом мире не соскучишься, решил он. Летали, да еще в пламени и громе! На ракетах или реактивных самолетах? В древности? Но в древнюю эпоху Айден еще не приблизился к Средневековью или античности, и здешние аборигены скорее всего не знали ни колеса, ни металла, ни мореплавания. Может, пришельцы из космоса их посетили?

– Эй, брат! Очнись! – Ильтар коснулся его руки, прервав размышления Одинцова. – Ты удивлен? Но мало ли что нисходит с небес, – продолжал вождь. – Например, боги… и тоже с изрядным грохотом, когда начинаются осенние бури. С ними, конечно, не потягаешься… Но Древние все же не имели божественной власти, и наши предки оказались сильнее… или хитрее, если хочешь. И потому мы здесь, – он широким жестом обвел степь, – а они там. – Ильтар ткнул пальцем вниз, в землю.

– Расскажи! Расскажи о них!

Хайрит покачал головой.

– Всему свое время, братец, всему свое время. Сейчас речь о другом… – Он склонился с седла в сторону Одинцова, задумчиво потирая бритый подбородок. – Скоро ты увидишь моего почтенного родителя Арьера, песнопевца нашего Дома… Старшая сестра твоей матери была его женой, принесла ему четырех сыновей и скончалась в прошлую зиму. Трое братьев моих пали в сражениях в Восточной Хайре… Тяжелая судьба у моего старика! – Вождь сокрушенно нахмурился, потом остро взглянул на Одинцова. – Но у твоего – еще хуже! Он потерял жену много лет назад, а потом и свою голову… Хвала Семи Ветрам, что тебя оставили в живых! Даже мы, на севере, за морем, слышали, как тяжела десница императора…

Не глядя, Ильтар протянул руку за спину, вытащил бурдюк и отхлебнул обжигающей медовухи, местного напитка. Потом протянул бурдюк Одинцову.

– У вас говорят: да будет милостив Айден к ушедшим на Юг, – пробормотал он. – А знаешь, почему на наших отцов свалилось столько горя? Потому, что они выбрали в жены сестер из Дома Осс… Красивые и нежные у них женщины, ничего не скажу, но часто с несчастливой судьбой. Да минует и меня горе, ибо я тоже взял девушку из оссов, ласковую, как луч весеннего солнца… – Он помолчал, затем тихо добавил: – Пока Священные Ветры к нам благоволят; жена уже подарила мне троих детей, и все живы.

– Как ее имя? – спросил Одинцов, слегка удивленный; прежде ему казалось, что северный родич не верит в приметы.

– Имя? Женщину у нас зовут по мужу, девушку – по отцу. Жена Ильтара – вот ее имя! А еще Хозяйка, ибо я вождь Батры, и она хозяйничает там – и в моем сердце! – Хайрит усмехнулся. – У нас гостит ее сестра, дочь Альса по прозвищу Тростинка, если ты такой любитель женских имен.

Неожиданно он подмигнул Одинцову, явно намекая, что братец может получить возможность еще раз сразиться с соперником из клана Осс, только на сей раз в постели. Видимо, до супружества хайритская молодежь пользовалась свободой. Одинцов понимающе усмехнулся в ответ, но лицо Ильтара уже было серьезным.

– Я говорил, что ты увидишь моего отца Арьера. – Он махнул рукой куда-то на север, к горам, постепенно выраставшим на горизонте. – Ты теперь сирота и, по закону Хайры, стал его сыном… – На миг вождь задумался, потом продолжал: – Да, отца ждет большая радость, ибо исполнилось без всяких трудов то, чего он так жаждал.

Внезапная догадка мелькнула в голове Одинцова. Он поднял глаза на Ильтара и спросил:

– Так ты собрался в этот поход ради меня? Для того, чтобы найти родича?

– Да, Эльс. Твой разум быстр, и ты уже понял, что мы не бросаем своих в беде. Я возглавил отряд, потому что месяц или два мы должны провести в Айдене, пока готовится остальное войско. Там, с десятью хайритскими сотнями за спиной, я смог бы вытащить тебя из любой темницы… Но Семь Ветров судили иначе – ты сам приплыл к берегам Хайры!

Оба надолго замолчали. Ветер шелестел в изумрудной траве и листьях деревьев, копыта скакунов глухо стучали, в бездонной небесной синеве, где-то под самим оранжевым апельсином солнца, заливалась птица. Тархи шли рядом, так близко, что иногда колени всадников соприкасались. Покачиваясь в седле, Одинцов размышлял о превратностях судьбы, столь нежданно подарившей ему отца и брата. Какие еще сюрпризы готовит этот мир? Древние, летавшие в небесах в пламени и громе… дочь неведомого Альса из Дома Осс по прозвищу Тростинка… таинственный путь, проходящий под горами… Кажется, скука ему не грозит.

Он протянул руку и сжал запястье Ильтара:

– Спасибо… брат!

Тот чуть смущенно улыбнулся, но вдруг его лицо разительно переменилось: улыбка исчезла, в глазах полыхнул огонь, черты окаменели.

– Пригнись, Эльс, пригнись! Живо!

Не рассуждая, Одинцов распластался на широкой спине Баргузина, и в тот же миг над ним прошелестела арбалетная стрела.

– Вперед! – выкрикнул вождь хайритов и бешеным галопом поскакал в степь. Вороной тарх ринулся следом. Приподнявшись в седле, Одинцов разглядел далекую цепочку их каравана и трех шестиногов с всадниками, возникших внезапно на опушке ближней рощи. Они двигались наперерез ему и Ильтару, с каждой секундой наращивая скорость. Длинные гибкие тела чужих тархов змеями мелькали над высокой травой, вспыхивали солнечными отблесками лезвия челей, и ветер доносил дикий воинственный клич: «Арра! Арра!»

– Берегись стрел, – произнес на скаку Ильтар. Одинцов, крепко сжимая поводья, свалился на бок своему скакуну, в воздухе вновь прогудел арбалетный болт, и тут он понял, что они с Ильтаром вовсе не убегают от нападавших, а мчатся к ним во весь опор. Неприятелей было шестеро, они сидели парами на трех пестрых тархах и на первый взгляд ничем не отличались от воинов Домов Хайры. Только когда до них осталось метров пятьдесят, Одинцов разглядел длинные, свисавшие до ключиц усы, бритые черепа, кожаные доспехи и ремни упряжи, разрисованные яркими белыми узорами. Хайриты, но другие, мелькнуло у него в голове, и в этот момент Ильтар приподнялся, упираясь ногами в стремена, и спустил крючок своего арбалета. Длинноусый воин, скакавший впереди, ткнулся лицом в гриву тарха, хайрит на заднем седле, бросив оружие, схватил поводья. Но другие бойцы не дремали – над плечом Одинцова пропела стрела.

Он потянул левой рукой клинок с эфесом-щитом. В правой уже раскачивался чель.

– Руби! – во все горло рявкнул Ильтар. – Руби, брат!

Они столкнулись с нападавшими. Это случилось так быстро, что Одинцов успел сделать только два движения: подставить клинок под удар чужого челя и рубануть своим. Широкое лезвие пришлось между плечом и шеей воина; захрипев, он откинулся назад, рухнул с седла и исчез в траве. Всадники на пестрых тархах как тени промелькнули мимо, и, сквозь грохот копыт, Одинцов расслышал торжествующий вопль Ильтара: «Трое! Мы уложили троих!» Темная цепочка каравана, маячившего впереди, раздвоилась, потом рассыпалась мелкими точками – оттуда к ним спешила подмога.

Сбоку раздался голос Ильтара:

– Поворачивай, Эльс! Они не уйдут!

– Почему? Их осталось лишь трое…

– Это дикари с востока. Длинноусые! Для них уйти побежденными – позор!

Одинцов дернул узду, и его вороной, описав широкий полукруг, послушно развернулся. Они снова мчались на врагов, стремя в стремя. Те уже сидели в передних седлах и, пронзительно гикая, крутили в воздухе лезвия челей. Отступать никто из них не собирался, хотя за спиной уже был слышен клич приближавшихся воинов Ильтара. Видимо, счеты между Востоком и Западом в этой степи были давними, кровавыми, не допускавшими компромиссов.

Выпад, звон клинков, хищный блеск стального острия, разрезавшего куртку… Чель метнулся, будто собираясь выпрыгнуть из руки Одинцова, ужалил длинноусого под ребра, свистнул над крупом его скакуна. Впереди опять пустая степь. Светит солнце, ветер колышет травы, трепещут листья на ветвях деревьев, греются в тепле светила пологие холмы…

Напасть еще раз враги не успели – люди Ильтара были уже близко, и залп из арбалетов покончил с длинноусыми. По дорожкам примятой травы Одинцов и Ильтар съехались с воинами Дома Карот, остановившись рядом с пестрыми тархами. Три окровавленных трупа свисали с седел, но животные вели себя спокойно – должно быть, привыкли к крови и запаху смерти.

Вождь хайритов хлопнул себя по колену.

– Далеко они забрались в наши земли! В засаде сидели, а как увидели, что двое тащатся позади отряда, решились атаковать. Срубить пару голов по-быстрому… А вот не вышло! Не вышло! И теперь они копыта дохлого тарха не стоят!

– Саранчи, – произнес воин постарше, разглядывая узоры на упряжи и доспехах. – Их клан кочует в низовьях Извилистой реки. Давние недруги! – Он бросил взгляд на Ильтара, и тот, насупившись, пояснил Одинцову:

– Те, что братьев моих убили. И у тебя к ним счет, Эльс: твою родительницу они украли и продали в Ксаме, на рынке Катампы. Вовремя твой отец там очутился! А какими судьбами, в толк не возьму – ваши айденские нобили в Катампу не ездят. Вражда у вас с Ксамом, смертельная вражда! В точности как у нас с длинноусыми!

– Что возьмем с их тел? – спросил один из молодых воинов.

– По обычаю, Хильд, по обычаю, как заповедал Грим. То, в чем есть железо, – стрелы, чели, ножи… Одежду и котомки их не трогать, пусть гниют вместе с трупами. – Вождь махнул своим людям, приказал:

– Тархов тоже берите. И в путь! К вратам!

Теперь они ехали быстрее. Шаг тархов постепенно сделался шире, ровная иноходь перешла в галоп, удивлявший Одинцова своей стремительностью. Чтобы отвлечься от напряжения недавней схватки, он принялся размышлять об этих удивительных скакунах, казавшихся пришельцами с другой планеты. Паха, животные, похожие на крупных овец, которых везли на плоту для прокорма, были четвероногими, как и мелкие грызуны, встречавшиеся в степи; у птиц тоже были четыре конечности, две ноги и два крыла, а о людях уж и говорить не приходилось. Все как на Земле, за исключением шестиногов… Если не считать фатра, странного приборчика, тархи, пожалуй, были самым удивительным, что попалось Одинцову на глаза. Они совсем не вписывались в местную экологию и в своем роде были такими же загадочными существами, как Древние, о которых рассказал Ильтар. Древние, летавшие по небу…

Пейзаж вокруг постепенно стал другим. На равнине, по которой мчался отряд, рощи уступили место длинным густым полосам леса, кое-где из земли торчали крупные валуны, след прокатившегося в незапамятную эпоху ледника. Тархи, не замедляя бега, огибали их, радостно пофыркивая – должно быть, чуяли, что дом близко. Опустив поводья и ссутулив плечи, Одинцов задремал, убаюканный мерной иноходью Баргузина. Привиделся ему стартовый зал, раструб нависшего над саркофагом колпака и хмурая морщинистая физиономия Виролайнена. Лицо его странным образом менялось, гримасничало, черты текли, словно чьи-то невидимые пальцы лепили маски из пластилина – одну, другую, третью… Виролайнен превратился в Шахова, потом – в Костю Ртищева, в Манжулу, и каждый из них в этом непрерывном потоке трансформаций делал один и тот же жест – грозил пальцем ему, Георгию Одинцову, и повторял одну и ту же фразу: «Ты должен вернуться!»

Но он не собирался возвращаться, во всяком случае, пока. Способ, которым это предстояло сделать, был надежно запечатан в памяти Одинцова; еще не скоро он приоткроет щелку между мирами, сквозь которую его разум скользнет обратно, на Землю, к телу, стынувшему в холоде саркофага.

– Рахи! Эй, хозяин, проснись! – Чос деликатно похлопал его по плечу. – Ты только посмотри! Ну и чудеса, клянусь благоволением Айдена!

Одинцов придержал скакуна, поднял голову и огляделся. Перед ним стеной высились горы. Они не походили на хребты и плоскогорья Земли, затерянной где-то во времени и пространстве; там, насколько он мог вспомнить, даже юные и самые крутые цепи, подобные Андам и Гималаям, начинались с предгорий. Там человек не сразу попадал в объятия каменных исполинов; сначала требовалось пересечь некую размытую границу, некую полосу постепенно меняющегося рельефа – увалы, холмики, холмы, горки предшествовали сиятельному и великолепному царству Гор.

Так было на Земле. Здесь же бурые и серые отвесные стены вставали прямо из мягкой плодородной почвы равнины. Казалось, какой-то геологический катаклизм выдавил остроконечные скалистые зубья из недр планеты, и они, мгновенно пронизав глину, песок и слой гумуса, вознеслись к небесам. Степь яркими зелеными языками лизала их подножья, то накатываясь на скалы колеблемой ветром травянистой волной, то покорно замирая в неподвижном и знойном послеполуденном воздухе. Утесы, испещренные вертикальными полосами промоин, тянулись вверх – молчаливые, безразличные, неприступные; ни деревце, ни куст, ни пучок травы не скрашивали их первобытной наготы. За первой шеренгой остроконечных пиков виднелась другая, за ней – третья; ряд за рядом воинство каменных исполинов шло в атаку на степь. Одинцов, потрясенный этим зрелищем, не сразу сообразил, что горы сравнительно невысоки – тысяча-полторы метров, не более.

Чос за его спиной шумно вздохнул.

– Чудеса! – Он завозился в седле, подтягивая висевшие по бокам мешки. – Крепость! Разбойникам, которых вы давеча прибили, в жизнь сюда не забраться! Ну, а мы? Мы-то как перелезем через эту стену, мой господин?

– Не перелезем, а проедем под ней.

– Так где же ворота? Где почетный караул? Где…

– Будут тебе и ворота, и караул, парень, – подъехавший к ним Ильтар вытянул руку в сторону буро-серой гряды утесов. – Вон, видишь темную полоску? Там тоннель. Едем! – Вождь повернулся к Одинцову: – Держись прямо за мной, брат.

Его пегий скакун потрусил вперед. Одинцов тронулся следом; за ним, вытягиваясь цепочкой, ехали остальные всадники. До входа в тоннель было меньше половины километра, и неспешной рысью они преодолели это расстояние за две минуты. Зев подземного хода наплывал, приближался; теперь он ясно различимым контуром выделялся на буром фоне утеса. Он не был ни округлым, ни квадратным, как ожидал Одинцов, помня о таких же земных сооружениях. Здесь гладкую поверхность скалы рассекала щель – узкая, с ровными краями. Копыта тарха звонко зацокали по камню, и оба его всадника подняли глаза вверх, к плоскому своду, нависавшему над ними метрах в десяти. Ширина прохода была невелика – раскинув руки, Одинцов чуть-чуть не достал до стен.

Солнечный свет начал меркнуть. Позади грохотали копыта, гулкое эхо катилось по проходу, словно подталкивая огромных шестиногих скакунов к неведомой пропасти, мрачной преисподней, готовой поглотить весь их отряд. Однако ход закончился не провалом, не обрывом, а тупиком. Приподнявшись в стременах, Одинцов хотел разглядеть преграду, почти не видную из-за спин Ильтара и его напарника. Но вдруг торцевая стена, отливавшая в полутьме чуть заметным металлическим блеском, пошла вверх, а из открывшегося за ней пространства хлынули потоки света.

Копыта шестиногов загрохотали еще сильней; казалось, под их ногами лязгают плиты броневой стали. Одинцов в первый момент подумал, что отряд очутился под открытым небом – столь ярким был падавший сверху свет. Он моргнул и, помассировав пальцами глаза, поднял веки.

Они все еще находились в недрах горы, в обширном помещении с гладкими стенами, напоминавшем поставленный на основание гигантский цилиндр. Диаметр круглой арены, в центре которой сгрудились всадники, составлял не меньше сотни метров, и почти на столько же уходил ввысь потолок. Подняв голову в поисках источника света, Одинцов увидел, что им является верхняя грань цилиндра. Потолок испускал ровное немигающее сияние; он светился целиком, словно огромная круглая панель люминофора. Искусственный свет – и, похоже, электрический? В этом мире, едва переступившем грань Средневековья? Брови Одинцова полезли вверх, лоб пошел морщинами.

Затем он опустил взгляд ниже и увидел широкий кольцевой балкон, опоясывающий зал по кругу на высоте пятиэтажного дома. Там стояла дюжина воинов с арбалетами в руках. Он заметил, что стражи рассредоточились по всей длине балкона, и теперь с любой стороны на их отряд смотрели блестящие наконечники стрел. Разумная предосторожность, решил Одинцов, вспоминая атаку длинноусых. В этом замкнутом пространстве арбалетчики могли уничтожить сотню врагов за пять минут.

Военный вождь поднял руку:

– Едет Ильтар Тяжелая Рука из Батры со своими воинами, – громко произнес он.

– Вижу, друг Ильтар, и приветствую тебя на земле Дома Карот, – звучным голосом ответил один из стрелков. Он стоял на балконе слева от ворот, через которые люди Ильтара попали на арену; оглянувшись, Одинцов увидел, что тоннель позади них уже перекрыт массивной плитой. – Была ли благополучной твоя дорога?

– Да, хвала Семи Ветрам! Сегодня в полдень мы взяли жизни шестерых саранчей, не потеряв ни единого воина. Но это мелочь, о которой и поминать не стоит… Главное, я встретил брата!

Человек на балконе сделал какой-то неуловимый жест, и стрелки с арбалетами исчезли. Потом он спросил:

– Разве всех твоих братьев не унес Грим, черный ветер битв и смерти?

– Унес, – печально подтвердил Ильтар, и тут же лицо его расцвело в улыбке. – Но это новый брат, пришедший из-за моря. Наши матери были сестрами.

– И где же он, Тяжелая Рука?

– Здесь, рядом со мной. Имя его Эльс, а прозвище – Перерубивший Рукоять Челя.

– Я слышал об этом поединке. – Человек перегнулся через перила, всматриваясь в лицо Одинцова. Кажется, то, что он увидел, ему понравилось; махнув рукой, он произнес: – Я, Страж Врат, приветствую тебя на пороге нашего Дома. Пусть Крод дует тебе в правое ухо, а Майр – в левое!

Одинцов с улыбкой поклонился. Щедрые пожелания! Крод был ветром богатства, а Майр – ветром любви.

Перегородка напротив входа поднялась вверх, и всадники порысили к новому подземному коридору. Он, в отличие от того, что вел наружу, был широк и залит светом, который по-прежнему струился с потолка; пол тоннеля едва заметно повышался. Одинцов повернул голову – сзади сверкала гладкая поверхность стены; несокрушимые двери Дома Карот закрылись за ними. Он понял, что отряд миновал что-то наподобие шлюзовой камеры, перекрывавшей доступ к зимним убежищам хайритов. При всей симпатии, которую Одинцов начинал питать к этому племени, он был уверен, что строительство такого огромного сооружения под скалами не под силу северянам. Если только в древние времена их цивилизация не достигла больших высот, чтобы потом прийти в упадок…

Но Ильтар и его спутники не походили на представителей деградирующей расы. Высокие, сильные, с ясными живыми лицами, любопытные, как дети, но не беспечные и не слишком доверчивые к чужакам… Искусные в обработке металла, в ткачестве, в кожевенном ремесле – достаточно посмотреть на их оружие и одежду, на украшения и сбрую скакунов. Несомненно, хайриты были теми, кем казались, – северными варварами, полными сил и творческой энергии; когда-нибудь они объединятся с восточным соседом, переплывут Ксидумен, сокрушат южные империи и станут родоначальниками новых великих народов, как германские и славянские племена на Земле. Они изобретут двигатель внутреннего сгорания и атомную бомбу, газеты и телевидение, ракеты и компьютеры, холодильники и танки… Но – в будущем. Пока что электрический генератор был для них тайной за семью печатями, магией и волшебством. Одинцов же не сомневался, что освещение подземного лабиринта и манипуляции с многотонными дверьми-клапанами шлюзов поглощают море электроэнергии. Откуда же она берется? Возможно, об этом могли бы поведать Древние, упомянутые Ильтаром? Они летали в небесах… как там?… в пламени и громе? Потом спустились на землю, выдолбили тоннели под скалами, надежное убежище на случай всяких неприятностей, и затем… Что затем? Исчезли? Испарились? Оставив местным дикарям на память несколько странных приборчиков вроде обнаруженной им «зажигалки»?

Ильтар повернулся и помахал ему рукой, приглашая занять место рядом – в этом широком тоннеле без труда могли бы разъехаться два поезда метро. Одинцов тронул каблуками бока своего скакуна.

– Солнце на треть склонится к закату, когда мы снова выедем наружу, – сказал вождь Батры поравнявшемуся с ним кузену. – Но этот ход идет дальше и дальше, под всеми хребтами с юга на север, и заканчивается на границе великих лесов. Гляди, – он кивнул на тоннель, ответвлявшийся слева и такой же широкий, как и тот, по которому они ехали, – вот путь в долину Ниры. За ним, тоже по левой руке, будет проход к Биструму, самому крупному городищу каротов. Потом пойдут ходы направо – в Таг, Рудрах, Дельт… за Дельтом путь продолжается в земли оссов, к их граду Калбе. Моя хозяйка оттуда. Батра сразу за Дельтом. За ней…

– Погоди! – Ошеломленный Одинцов перебил брата, начиная понимать, что весь огромный горный хребет, протянувшийся с запада на восток на тысячи километров, пронизан подземными ходами, что ведут в долины к поселениям хайритов. И ходы эти днем и ночью залиты светом! Он потер лоб и в недоумении уставился на Ильтара: – Кто сделал все это? Кто прорыл эти тоннели?

– Как кто? Древние… Ведь мы же в горах Древних, – ответил Ильтар и с удовлетворением добавил: – Но живут здесь хайриты. И по такому случаю я предлагаю… – Он протянул руку за спину, щелкнул пальцами, и молодой оруженосец сунул ему бурдюк.

– А откуда здесь свет?

– Потолок светится, ты же видишь. – Ильтар уже вытаскивал пробку из бурдюка.

– Но почему? Откуда берется энергия? – Забывшись, Одинцов произнес последнее слово на русском – в местных языках такого понятия не существовало.

– О, Эльс Любопытный! Эльс, Задающий глупые вопросы! Почему сияет солнце? Почему светят луны и звезды? Почему Священные Ветры пролетают над степью, лесом и горами? – Вождь гулко глотнул. – Так устроен мир, брат! Выпей и успокойся!

– С солнцем, лунами и звездами все понятно – так устроили мир боги. – Одинцов, убежденный атеист, не собирался демонстрировать Ильтару свое неверие. – А эти ходы, и свет с потолка, и двери, которые поднимаются и опускаются, сделали Древние, верно? Значит, они боги?

– Сомневаюсь, – пожал плечами Ильтар и затем, поразив Одинцова своим здравомыслием, добавил: – Кто знает, в чем суть божества? Бог может то, чего не могу я… скажем, вызвать бурю или сотворить тарха с восемью ногами. А если я завтра тоже научусь этому? Стану ли я богом? Навряд ли… – Он поднял на кузена ясные блестящие глаза. – Мы говорим о возможном, но неосуществимом – неосуществимом для нас, однако вполне подходящем для Древних. – Ильтар задрал голову к горящему ровным светом потолку. – Кое в чем они были подобны богам… зато в другом уступали даже людям…

Часа через три, одолев с полсотни километров и поднявшись, по прикидке Одинцова, на изрядную высоту, они свернули в боковой коридор и вскоре очутились под открытым небом. Всадники находились в верхней части серповидной, изгибавшейся, словно огромный бумеранг, горной долины; со скального карниза, где заканчивался подземный ход, она просматривалась до того места, где ее дальний конец плавно загибался к северо-востоку. Эта удлиненная впадина между обрывистых склонов была велика и просторна; только южная ее часть, видимая сейчас, тянулась километров на тридцать пять. Слева, с трехсотметровой высоты, обрушивался водопад, питавший полноводную реку, что текла к северу, скрываясь за изгибом долины. Одинцов был готов отдать голову на отсечение, что там расположено озеро.

Отряд двинулся вниз по прекрасной дороге, вымощенной серыми каменными плитами; сначала она серпантином извивалась по склону, потом шла вдоль берега реки. Спустившись к ней, всадники поехали друг за другом у самой воды. Слева сверкал покрытый белой галькой пологий откос; быстрые прозрачные струи позволяли разглядеть дно на глубине человеческого роста. Справа к самой дороге подступал лес. На взгляд Одинцова, который был не слишком сведущ в ботанике, деревья тут ничем не отличались от сибирских сосен, но густой подлесок выглядел необычно. Временами попадались кусты с резными, как у папоротника, листьями и огромными, длиной с ладонь, колючками. Кое-где стеной высились длинные и тонкие стволы бамбука, совсем неуместные в хвойном лесу. Приглядевшись, Одинцов понял, что эти хлысты лишь отдаленно напоминают бамбук – их кроны были пышными, как у пальм, и в них прятались гроздья крупных орехов.

Сзади защелкали боевые пружины арбалетов. Оглянувшись, он увидел, что все «оруженосцы» – так Одинцов про себя называл всадников, занимавших второе седло, – держат самострелы на изготовку. Юный помощник Ильтара повернул голову и, показав на поросшие лесом горные склоны, пояснил:

– Горные волки. В этой части долины они еще попадаются. Жуткие твари! И быстрые! – Парень скосил лукавый глаз на Чоса, потом хлопнул ладонью по ложу арбалета. – Но наши стрелы быстрей! А-хой!

И с этим боевым кличем он вскинул оружие и, почти не целясь, послал стрелу в ветку, нависавшую впереди над дорогой в сотне шагов. Затем рука его метнулась к колчану, раздался сухой треск и щелчок – арбалет был перезаряжен.

– Ну, Ульм, не балуй! – буркнул Ильтар. – Не трать стрелы зря!

– Зато, мой вождь, ты проедешь здесь, не склонив головы.

Юноша усмехнулся и, когда они прорысили мимо лежавшей на дороге стрелы, свесился с седла и ловко подцепил ее стволом арбалета. Одинцов же во все глаза уставился на перебитую ветку – толщиной она была с мужское запястье.

Отряд ехал часа два. По мере приближения к изгибу долины древний тракт начал подниматься на небольшую возвышенность, нечто вроде перевала, в котором поток прорезал узкое и глубокое ущелье. Копыта тархов звонко цокали по каменным плитам; слева, ниже уровня дороги, мощно шумела река. Лес отступал, на пологом склоне по правую руку топорщилась густая короткая трава. Всадники разрядили арбалеты – видимо, тут, вблизи жилья, волки не появлялись.

Пегий скакун вождя, по-прежнему возглавлявшего колонну, легко вынес своих седоков на гребень перевала. Ильтар натянул поводья и обернулся к Одинцову.

– Вот моя Батра, – сказал он. – Не самый большой град на земле каротов, не самый богатый и не самый красивый, но его люблю.