Путь на юг

Глава 16 Битва

В Айдене молодых тоже пустили первыми.

Послеполуденная жара уже начала спадать, когда имперское войско достигло конца долины. Русло пересыхающего ручья или небольшой речки, от которой остались только лужи да заросшие камышом пруды, соединенные мелким протоком, отклонялось влево, к холмам; впереди раскинулся широкий ровный луг с редкими пригорками и опавшей, пожухлой от зноя травой. Идеальное место для маневрирования плотных масс тяжеловооруженных пехотинцев, отметил про себя Одинцов. Но для кавалерийской атаки луг подходил не хуже.

Эта равнина, километра два поперек, в глубину тянулась на все шесть, упираясь в очередную гряду невысоких пологих холмов. С востока этот миниатюрный горный хребет прорезала лощина – вероятно, там продолжалось речное русло, выходившее в неведомые земли по ту сторону страны холмов. Справа от этого прохода, гораздо более узкого, чем тот, которым айдениты вышли на равнину, темнели шеренги ксамитской пехоты. Ксамитов было много, очень много. Видимо, разведка эдората оказалась на высоте, проинформировав своих о численности айденской экспедиции, как и о ее маршруте, с полной достоверностью. По тому, с какой уверенностью противник выбрал место встречи, Одинцов понял: предводители ксамитской армии не сомневались, что бар Нурат приведет свои орды именно сюда. Да, это говорило о многом! Например, о том, что не все лазутчики Ксама такие олухи, как покойный бар Гайт. А еще о том, что пересохшее русло являлось самой удобной дорогой в южные пределы и этот факт был ксамитам отлично известен.

Айденские ратники, хорошо отдохнувшие во время долгой дневки, шли бодро. Согласно плану бар Нурата, орды разворачивались в четыре линии, занимая по фронту тысячу с лишним шагов; их строй почти перекрывал левую часть луга. Справа колонной по десять двигались хайриты, обгоняя пешее войско и прижимаясь к западному краю равнины. Оба фланга прикрывали полуорды лучников из Джейда; они уже лезли на ближайшие холмы, стараясь занять удобную для стрельбы позицию. Еще два их отряда шли сразу за первой линией с луками наготове.

Обоз, вместе с последней тысячей джейдских лучников, остался в горловине прохода, наглухо отсеченной сейчас тяжелыми повозками северян, за которыми сгрудились остальные возы. Пять из них, однако, следовали в арьергарде хайритского строя. В них везли запасные арбалеты и плотно увязанные пучки стрел, и каждый тащила теперь пара шестиногов, прикрытых кольчужными попонами, свисавшими почти до земли.

На краю луга, в сотне метров от западной гряды холмов, торчал невысокий серповидный курган, обращенный выпуклостью к вражеским шеренгам – естественное место сосредоточения для воинского отряда и превосходный наблюдательный пункт. Ильтар вел своих людей как раз туда, инстинктом прирожденного полководца угадав все преимущества этой позиции; там хайритам предстояло ждать, пока минует первая фаза сражения и в бой вступит фаланга. Сотня за сотней тархи и их всадники скапливались в полукруге между пологих травянистых склонов; наконец он был заполнен от края до края. Всадники встали плотно, стремя к стремени, колено к колену; раздавались лишь позвякивание кольчуг да глубокое, но негромкое сопенье животных. Спешившись, Одинцов кивнул Чосу и полез на гребень, желая бросить взгляд на вражеское войско.

Их было тысяч тридцать, поджарых смуглых ксамитских солдат. Длинные шеренги тянулись от одной гряды холмов до другой, заполняя всю южную часть долины; невысокие вершины слева и справа, в которые упирались фланги армии эдората, кишели лучниками. Одинцов понял, что видит всего лишь застрельщиков – бойцы передовых отрядов, полунагие, с пучками дротиков и кривыми кинжалами, не могли нанести мощного удара. То была легкая пехота, скорая на ногу в преследовании, готовая догнать и дорезать побежденных. Сейчас она ринется вперед, выпустит рой метательных копий и отступит, очистив поле для главной силы, несокрушимой ксамитской фаланги.

За морем бронзово-коричневых тел в пестрых, в белую и красную полоску передниках, словно острова, возвышались три плотные группы солдат, сверкавших бронзой панцирей и щитов. Глухие шлемы с прорезью для глаз скрывали их лица, щиты стояли стеной, лес четырехметровых пик чуть заметно колыхался над красными султанами. Центральный отряд был больше – Одинцов насчитал двести бойцов по фронту и тридцать шеренг в глубину; два остальных, подпиравших фланги, казались вдвое меньшими. Двенадцать тысяч тяжелой пехоты! В строю, так похожем на македонскую фалангу Александра Великого! Если верно то, что говорили Одинцову про этих воинов, они растопчут айденские орды еще до заката.

Он оглянулся на хайритов, сгрудившихся плотной массой под прикрытием холма. Всадники, расслабившись, откинулись в седлах; передние баюкали на коленях древки челей, задние – кто дремал, кто рылся в колчанах с толстыми короткими стрелами, кто, для проверки, щелкал спусковой скобой арбалета. Двое-трое, спешившись, заталкивали в пасти своих зверей пучки сушеного кра; остальные шестиноги, мерно работая челюстями, уже перетирали возбуждающую жвачку. Позади нестройной толпы всадников вытянулись в ряд пять тяжелых возов; над высокими бортами, окованными железными полосами, громоздились вязанки стрел.

Боевое искусство Средневековья было одним из увлечений Одинцова, и он прекрасно помнил, что конница – в исторической перспективе, конечно, – всегда проигрывала тяжелой пехоте. Конные стрелки Персии не могли справиться с македонской фалангой, орды восточных варваров разбивались о римские легионы, бронированный строй викингов топтал рыцарей Франции. Пеший боец с большим щитом и длинной пикой оказывался сильнее конного, если с флангов пехотинца прикрывали другие фалангиты, а сзади стоял соратник с длинным мечом или доброй секирой. Конница ничего не могла поделать с этим железным каре; она атаковала – и гибла. Однако так было на Земле; кто знал, на что способны эти всадники на чудовищных, невероятных шестиногих скакунах?

За центральной фалангой – там, где на высоком деревянном помосте развевались пышные плюмажи военачальников и мельтешил рой посыльных, – раздался рев труб. Первые шеренги легковооруженных дрогнули и, переходя с шага на бег, коричнево-красной волной покатились поперек долины. Шесть полуорд айденитов, разворачиваясь навстречу, приветствовали атакующих улюлюканьем и грохотом мечей о щиты. Промежутки между плотными квадратами полуорд заполнили джейдские лучники; зазвенели тетивы их коротких луков, и красно-коричневый вал огласился стонами и воплями раненых. Мимо северных всадников уже мерно печатали шаг орды второй линии; сзади ее подпирала третья. Четвертая, три с половиной тысячи ветеранов, замерла в сотне шагов позади; эти были запасным козырем в предстоящей схватке с фалангой.

Перед третьей линией на своем черном жеребце гарцевал бар Нурат, окруженный адъютантами и барабанщиками. Одинцов видел упрямый блеск глаз под сверкающим наличником шлема, руку, намертво вцепившуюся в поводья, и жезл, которым размахивал стратег, поторапливая сардаров и алархов.

Град дротиков просвистел в воздухе – раз, другой, третий. Ксамиты целились в щиты; тяжелые наконечники пробивали насквозь двойной слой дубленой кожи и деревянную доску. Одинцову говорили, что вытащить их практически невозможно – этому препятствовали специальные крючки, выступавшие на лезвиях. Пехотинцы несли по три-четыре копья и метали их с завидной точностью. Однако они не стремились пустить кровь старым соперникам на полях сражений, предоставляя выполнение этой задачи фаланге; их целью являлись именно щиты, без которых длинные пики фалангитов могли переколоть имперцев в мгновение ока.

Атакующие шеренги полуголых бойцов вдруг остановились, пропуская задние ряды; новый ливень дротиков обрушился на айденских солдат. Многие швыряли наземь бесполезные щиты с полудюжиной торчавших из них древков и, яростно размахивая мечами, бросались на ловкого, увертливого врага. Навязать ближний бой – а там короткие тяжелые клинки и превосходная выучка айденских меченосцев сделают свое дело! Заревели сардары, алархи заработали плетьми, остужая самых горячих; строй имперского войска выровнялся, квадраты полуорд снова обрели четкость.

Похоже, легковооруженные истощили свой запас копий. Так и не сблизившись с противником на расстояние доброго удара, они вдруг разом повернулись, забросив за спины небольшие круглые щиты – для предохранения от джейдских стрел, – и бросились назад, к широким промежуткам между фалангами. Маневр не был безупречен – разъяренные орды первой линии накатили с тыла, и началась резня. За ними поспешали шесть джейдских полуорд, на бегу вытаскивая мечи. «Самое время ввести в дело главные силы», – подумал Одинцов, сосредоточив внимание на застывших в плотном строю фалангитах. Словно повинуясь его взгляду, снова рыкнула труба – долгий грозный аккорд раскатился в знойном воздухе. Три прямоугольника качнулись, воины первого ряда опустили пики, шагнув вперед как один человек, водоворот смуглых фигур раздался перед ними, обтекая с флангов. Сзади на ксамитских застрельщиков с воплями и торжествующим воем наседали передовые алы; солдаты рубили, рубили, рубили, словно опьяненные кровью. Вдруг поле перед ними опустело, и в глаза айденитам сотнями остроконечных пик уставилась смерть.

Впрочем, вражеская тактика не была неожиданной для бар Нурата.

Жезл стратега взлетел вверх, загрохотали барабаны, и третья линия имперских пехотинцев быстро двинулась вперед, сливаясь со второй. Полуорды из Джейда – вокруг них, выравнивая шеренги, метались алархи – выстраивались двумя группами: четыре – на левом фланге, восемь – в центре. Замелькали копья, запасные щиты и алебарды на длинных рукоятях – их передавали в первые ряды; около каждого копейщика встал боец с секирой, со щитом на левом плече и вторым, свисавшим со спины. Стрелки, не без потерь выбравшиеся из недавней свалки, в которой передовые орды рубили легкую пехоту эдората, забрались на вершины холмов слева и справа и затеяли перестрелку с лучниками врага. Теперь только измятый неровный строй меченосцев первой линии разделял изготовившиеся к бою фаланги и семь тысяч джейдских ратников.

Удар тяжелой пехоты эдората был неотразим. Три фаланги двигались наискосок; одна немного обгоняла центральный отряд, вторая – та, что находилась почти напротив северных всадников, – отставала. Первый ощетинившийся копьями прямоугольник прошел сквозь правый фланг айденских меченосцев как нож сквозь масло. Солдаты, потерявшие щиты во время атаки легковооруженных, пытались перерубать древки пик своими короткими мечами; иногда это удавалось, но чаще острие копья быстрее находило цель. Оставив за собой вал трупов, ксамиты с грохотом столкнулись с четырьмя джейдскими полуордами и начали их теснить. Силы оказались примерно равными, три на две с половиной тысячи бойцов, но пики ксамитских солдат были длиннее, щиты – больше и прочнее, а искусство сражаться в плотном строю – выше всяких похвал. Они ломили стеной; Айден пятился и отступал.

Снова грохот металла о металл – большая фаланга навалилась на центр имперцев, возглавляемый бар Нуратом; третий отряд заворачивал налево, явно намереваясь ударить во фланг. Словно ожившая иллюстрация к учебнику древней военной истории разворачивалась перед глазами Георгия Одинцова; впервые с тех пор, как попал в это измерение, он видел крупную битву, столкновение армий двух огромных государств – и, несомненно, противоборство двух военных доктрин.

Ксамиты явно специализировали свои войска. Стрелки метали стрелы и камни. Легкий пехотинец умел быстро наступать и отступать, действовать дротиком… что же еще? Одинцов поднял взгляд на поле сражения, где полуголые бойцы эдората добивали молодых солдат бар Кирота. Да, они еще неплохо обращались со своими кривыми кинжалами, походившими на ятаганы…

Тяжеловооруженные разделывали противника с основательностью дорожного катка. Они искусно владели пиками, несли тяжелые щиты, держали строй и наверняка отличались чудовищной выносливостью – сражаться под жарким солнцем в бронзовых доспехах мог не каждый. Но Одинцов не сомневался, что в поединке один на один воин Айдена превосходит ксамитского фалангита. В имперской армии не было легкой и тяжелой пехоты, инженерных войск, пращников и стрелков – последних, при необходимости, предпочитали нанимать на время среди обитателей западной части Джейда, десятилетиями воевавших с горцами Диграны. Имперское войско состояло из с о л д а т. И предполагалось, что эти солдаты, как римские легионеры, способны на все. Они действительно умели если не все, то многое, но справиться с фалангой было выше их сил.

Над плотной группой всадников, окружавших бар Нурата, взметнулось копье с вымпелом. Сигнал! Одинцов, скатившись с кургана, прыгнул в седло. Тархи не разгонялись подобно лошадям, они с места рвали в галоп. Хайриты стремительно вылетели из-за холма, растягиваясь колонной по двое; Ильтар вел первую сотню, Одинцов со своей замыкал строй.

Бешеным скоком длинная змея всадников мчалась наперерез третьей фаланге. Плавно покачиваясь на спине своего вороного зверя, Одинцов разглядел, что ксамиты даже не замедлили шага. Может, гордость подавляла страх перед невиданными животными, либо уверенность в своих силах – или же привычка к дисциплине, вколоченная с юности палками сержантов. Они шли вперед, выставив длинные пики над стеной окованных бронзой щитов.

Сзади щелкнула тетива – Чос пытался достать врага стрелой из короткого джейдского лука; с арбалетом, который хайриты натягивали вручную, он справиться не мог. Hедолет. Одинцов, разминаясь, махнул челем – раз, другой. Длинное древко уже привычно скользило в ладони, клинок то сверкал у самого лица, то змеиным жалом выстреливал вперед.

Сотня Ильтара мчалась в пятидесяти метрах от ксамитского строя.

С резким визгом понеслись арбалетные стрелы, и первый ряд фаланги рухнул как подкошенный. Всадники стреляли в прорези шлемов, в шею над краем панциря, в руку, сжимавшую копье; впрочем, их короткие снаряды с закаленными стальными остриями пробивали и сами доспехи. Щиты – да, толстые массивные щиты могли спасти от них, если пехотинец успевал прикрыть лицо; но, как правило, он тут же получал арбалетный болт в колено.

Бойцы Дома Карот сняли первый ряд фаланги и, обогнув строй справа, обрушили на нее второй и третий залпы. Сотни патаров, сейдов, кемов и оссов продолжали шелушить ксамитский отряд, словно луковицу, которую теребят нетерпеливые пальцы. Когда цепочка всадников во главе с Одинцовым поравнялась с фалангитами, перед их фронтом громоздился вал трупов, над которым торчала стена щитов и с прежней неукротимостью сверкали острия пик. Люди второй сотни каротов не стали тратить зря стрелы; в ход пошли чели, превращая грозные копья в бесполезные обрубки. Шестиноги бешеным галопом неслись на расстоянии удара, почти касаясь боками бронзовых наконечников; северный воин успевал снести острие, ксамит, пытаясь уколоть, обычно промахивался. Тем не менее Одинцов не раз слышал за спиной дикий визг подраненных тархов и проклятия всадников.

Он на миг приподнялся в стременах, окинув взглядом неширокую долину. Дела имперской армии шли неважно. Воины эдората уже захватили высотки на обоих флангах, и все стрелки из Джейда были, похоже, перебиты. Теперь отряды вражеских лучников вместе с метателями дротиков нависали над четвертой, резервной линией айденитов, забрасывая ветеранов стрелами, копьями и камнями. Сколько они еще выстоят под обстрелом? В любом случае щиты можно было считать потерянными; значит, на долю ксамитских копьеносцев останется вдвое меньше работы.

В центре и на левом фланге имперские орды медленно отступали под натиском закованной в бронзу пехоты врага. Оттуда доносился яростный грохот мечей и секир о щиты и шлемы, стоны раненых, яростные крики айденитов и протяжный торжествующий вопль – боевой клич фаланги.

Ильтар закрутил челем над головой, потом вытянул клинок в сторону центра. Бар Нурат нуждался в немедленной помощи, и восемь хайритских сотен устремились назад, мимо подковообразного кургана и заполненных стрелами возов. Когда всадники проносились вдоль линии возов, три десятка возничих начали швырять им туго увязанные пучки; воины ловили их на скаку руками или крючьями челей. Сзади раздавался монотонный посвист стрел и лязг арбалетных пружин – две патарские сотни старались проломить бронзовую стену истерзанного, потерявшего половину бойцов ксамитского отряда.

Глухо взвыла труба, и задние ряды большой фаланги развернулись навстречу северянам, предотвращая удар с тыла. Вероятно, здесь командовал более опытный военачальник: он либо встречался раньше с хайритами, либо следил за только что разыгравшейся схваткой. Воины в первой шеренге опустились на колени, скорчившись за щитами и прикрывая ноги солдат во втором ряду; те держали свои щиты на уровне груди. Опоясанный двойной сверкающей полосой металла, ксамитский строй ощетинился сотнями копий. Одни были вытянуты метра на три, чтобы не подпускать всадников слишком близко; другие, торчавшие на вдвое меньшее расстояние, были готовы нанести смертельный удар. Никто, даже тренированный хайритский боец, не сумел бы пробиться сквозь внешний слой этого частокола, уворачиваясь одновременно от выпадов копий, поджидавших на полтора метра дальше. Вряд ли хайритов можно было победить таким способом, но остановить – несомненно. И Ильтар, видимо, уже понял это.

Его предостерегающий крик был повторен сотниками, и все же несколько горячих голов, попытавшихся пустить в ход чели, повисли на ксамитских копьях. Отряд промчался вдоль фронта фаланги, выбивая стрелами о ксамитские щиты громоподобную лязгающую мелодию. Каждый всадник со второго седла успел выстрелить трижды, но Одинцов, по-прежнему замыкавший колонну со своими оссцами, видел, что эти залпы принесли нападавшим мало пользы. Упали три-четыре десятка фалангитов из самых неосторожных или несчастливых; их место тут же заняли другие бойцы.

Теряя время, стрелы и темп атаки, хайриты развернулись для второго захода – с тем же результатом. Ильтар начал новый поворот. Либо он тянул минуты, судорожно выискивая способ, как пробиться сквозь этот смертоносный частокол, либо не мог смириться с тем, что уже понял Одинцов, – северян остановили! Безусловно, они владели и свободой маневра, и полем – всем полем, кроме той его части, где стояли эти невероятно упрямые ксамиты.

Пять передних шеренг большой фаланги продолжали перемалывать джейдские орды, теснимые с востока вторым отрядом. Со спины Баргузина Одинцов видел, как падали всадники, телохранители и адъютанты, окружавшие бар Нурата; и вместе с ними клонились к земле, втаптывались в кровавую грязь айденские вымпелы. Вот черный жеребец полководца вскинулся на дыбы, оскалив зубы в агонии, потом рухнул на бок. Похоже, Нурату не выбраться из этой свалки… Нет, он все-таки поднялся, уже со щитом на плече, подхваченным из рук умирающего солдата, и теперь медленно пятился назад, отбивая мечом жалящие острия копий. До него было с полсотни метров – непреодолимый путь, перекрытый всей толщей ксамитской строя, – и Одинцов заметил, какая дикая ярость искажала обычно холодное сумрачное лицо стратега. Он проигрывал битву и вместе с ней – жизнь! Упрямый, никому не верящий бар Нурат, лучший имперский полководец…

Ильтар, видимо, ничего не мог придумать. Фланговый обход представлялся бесполезным – с боков ксамитов прикрывала все та же двойная бронзовая стена щитов. Теряя честь воина, хайритский вождь был вынужден бессильно следить, как расправляются с его нанимателем. Да, теряя честь, свою и Хайры, ибо ему платили золотом именно за эти драгоценные мгновения боя!

Когда колонна северян повернула в третий раз, Одинцов, выбрав подходящий момент, выбрался из строя и направил Баргузина к пегому шестиногу вождя.

– Повозки! – закричал он, перекрывая лязг сыпавшихся на щиты фалангитов стрел. – В каждую – десяток с челями и десяток стрелков! А потом пустим их туда! Проломим, как тараном! – Одинцов рубанул ладонью в сторону несокрушимого ксамитского строя.

Ильтар понял мгновенно.

– Отличная мысль! Бери свою сотню и действуй!

Уже на скаку, резким посвистом созывая оссцев, Одинцов обернулся и успел разглядеть, как на лице вождя мелькнула улыбка, а с губ словно слетело обычное: «Умный Эльс! Хитрый Эльс!» В следующий миг Ильтар уже раздавал приказы, сбивая отряд тесным клином, нацеленным в самую середину ксамитского фронта.

Возы грохотали и лязгали, возницы нещадно настегивали зверей бичами, стараясь набрать разбег на расстоянии трехсот шагов, отделявших фалангу от серповидного холма, тархи глухо ревели и мотали рогатыми головами. Одинцов, и в спешке не потерявший осторожности, забрался во второй воз; первый, по его расчету, скорее всего завязнет в пробитой бреши, а он хотел сохранить максимальную свободу маневра. Придерживаясь одной рукой за высокий борт и сжимая в другой оружие, он посмотрел назад – его всадники мчались следом, все в передних седлах, так как половина бойцов перешла в повозки. Чос, свято соблюдавший инструкцию беречь Баргузина, а заодно – и свою шкуру, скакал, как было велено, в самом хвосте атакующей колонны.

Одинцов довольно улыбнулся. Да, хайриты были отличными бойцами и умели действовать с потрясающей быстротой! А их шестиноги развивали просто фантастическую скорость! С того мгновения, как он прокричал Ильтару первые слова, и до удара о бронзовую стену фаланги вряд ли пройдет больше пяти минут! Он пригнулся за окованным железными полосами бортом. Еще тридцать метров… двадцать… десять… Сейчас возы врежутся в ксамитский строй…

И они врезались. С грохотом, шумом и ревом.

Первая пара разъяренных зверей протащила воз почти в самый центр вражеского войска, давя и калеча ксамитов; там он и застрял, словно крохотный форт, стиснутый такой плотной массой живых и умирающих, что даже чудовищные усилия пары шестиногов не могли продвинуть его ни на локоть. За ним по кровавому следу ринулись остальные возы и осская сотня; потом – большая часть всадников Ильтара. Бойцов Дома Сейд он отправил громить третью фалангу.

Хайриты стреляли в упор с повозок и седел; сверкали лезвия челей, дикий рык тархов смешивался с грохотом копыт, молотивших по доспехам, лязгом оружия и криками умирающих воинов эдората. В этом сражении не было раненых; фалангиты стояли так плотно, что каждый удар клинка, каждая стрела, каждый оборот окованных железом колес нес гибель. Смертельная брешь в теле фаланги все расширялась и расширялась, стройные шеренги распадались на отряды из ста—двухсот бойцов, потом на группы из десятков отчаянно обороняющихся людей и, наконец, на кучки, в которых было не больше трех-пяти солдат.

Но они продолжали сражаться! Они не просили пощады! Бросив длинные пики, бесполезные в ближнем бою, обнажив мечи и прикрываясь своими огромными щитами, ксамиты пытались взять кровь за кровь – тарха ли, человека, не важно; казалось, каждый из них стремился умереть, хоть раз погрузив клинок в тело врага. Но это удавалось им редко. Лишенные монолитной спаянности строя, они были беззащитны перед потоком стрел и свистящей сталью северян; один за другим они падали в траву, сами подобные траве, скошенной безжалостными ударами.

Одинцов не считал, сколько воинов пало в тот день от его руки. Когда пространство вокруг повозок покрыли трупы в обагренных кровью доспехах, он перепрыгнул с борта в седло Баргузина, стиснул коленями его мохнатые бока и вытащил притороченный к луке длинный меч. Так, с челем в правой руке и клинком в левой, он и завершил этот бой, обнаружив, что рубить и колоть уже некого; тех же, кто избежал ударов его оружия, милосердно пристрелил Чос. На этот раз сражение было выиграно. Патары и сейды добивали остатки меньших фаланг, айденские ветераны, взобравшись на гребни окрестных холмов, ожесточенно резали полуголых пехотинцев Ксама, потрепанные джейдские орды, растянувшись поперек долины неровной шеренгой, отлавливали и приканчивали бегущих; охранявшие обоз стрелки ала за алой скрывались в боковых проходах, преследуя тех, кто пытался найти спасение в лабиринте ложбин и каньонов.

Нижний край солнечного диска коснулся вершин западной гряды.

Трубы ксамитов молчали. Большие птицы, похожие на грифов, кружились над полем боя.

Одинцов, Ильтар и семь оставшихся в живых сардаров стояли над мертвым телом бар Нурата. Ксамитское копье пробило нагрудную пластину панциря, разворотив ребра страшной раной; в ней розовели обломки костей, рассеченные мышцы и залитое кровью легкое. На лице полководца застыло гневное выражение, словно и в смерти он продолжал с той же яростной силой ненавидеть исконных врагов империи. Что ж, этот человек выполнил свой долг, подумал Одинцов. Он ошибся, переоценив мощь своего войска, и попал в капкан, но за ошибку заплатил жизнью. Немногие генералы, проигравшие сражения, согласились бы с такой ценой.

Оторвавшись от созерцания покойного стратега, Одинцов поднял голову и оглядел айденских военачальников. Четверо были покрыты кровью и пылью: бар Кирот, сумевший вывести из-под удара фаланги с полтысячи своих молодых солдат, бар Сейрет и еще два джейдских сардара, имен которых он не знал. Трое, командиры орд ветеранов, выглядели совсем свежими. Почти машинально Одинцов отметил, что Иртем бар Корин, видимо, погиб. Жаль, жаль… Парень был неглуп и испытывал к нему симпатию…

Впрочем, то, чему предстояло сейчас свершиться, произойдет неизбежно и независимо от желания сардаров, пребывавших в состоянии шока и нерешительности. В отличие от них, Георгий Одинцов точно знал, чего хочет и как будет действовать. И он собирался выполнить свой план, даже если придется зарубить всех семерых, не исключая и бар Кирота. За его спиной была молчаливая поддержка Ильтара и нетронутая сила хайритской тысячи, потерявшей не более полусотни бойцов.

Бар Ворт откашлялся. Лицо его покраснело больше обычного, пальцы нервно сжимали рукоять висевшего на перевязи меча.

– Хмм… Владычица Шебрет даровала тебе достойную смерть, и теперь ты ей неподвластен… Да будет милостив к тебе Айден, светлый бог, в своих сверкающих чертогах! – Старый сардар на миг склонил голову перед телом полководца. Остальные вразброд повторили его жест и ритуальную фразу прощания. – Что будем делать, досточтимые? – Взгляд бар Ворта скользнул по мрачным лицам офицеров. – Продолжим поход или повернем домой?

Хочет вернуться, понял Одинцов. Но опасается принять ответственность за такое решение на себя одного.

– А разве у нас есть выбор? – хрипло произнес бар Кирот. – Пока что в южные пределы попал наш вождь вместе с доброй половиной войска… Но они уже ни о чем не смогут рассказать! – Он горько расхохотался.

– Ну-у… – протянул бар Ворт, – у верховного стратега были устные секретные инструкции… указания насчет дальнейшего пути… Я же их не имею. Как старший среди вас, я готов вести войско обратно, но не туда. – Он махнул в сторону южной гряды холмов. – Кому известно, что подстерегает нас в тех неведомых краях?

Оба командира орд ветеранов одобрительно закивали. Чем ближе солдат к пенсии, тем больше ценит он жизнь, подумал Одинцов. Это правило было справедливо и в Айдене, и на Земле. Возможно, лет через пять-шесть он сам разделял бы эту точку зрения. Возможно… Если бы не та проклятая мина…

– Надо возвращаться, – сказал один из ветеранов, – бар Ворт прав. Досточтимый бар Нурат был великим полководцем… нобилем из рода пэров… Кто из нас ему равен? – Он пронзил презрительным взглядом молодого бар Кирота, словно с ходу отметая возможные претензии с этой стороны.

– Этот великий полководец завел нас в ловушку, – угрюмо буркнул бар Кирот, – хотя его об этом предупреждали… предупреждали те, у кого хватило мозгов и смелости поднять голос на совете. – Он искоса взглянул на Одинцова. Все три командира ветеранов нахмурились, и даже на потных физиономиях джейдских офицеров появилось неодобрительное выражение. Мертвым уже все равно, но живые не прощают напоминаний о своих ошибках.

«Торопится парень, – снисходительно подумал Одинцов. – Слишком молод. Нельзя вот так, сразу…» Впрочем, ему тоже не хотелось зря тянуть время.

– Не нам обсуждать ошибки досточтимого бар Нурата. – Бар Сейрет примирительно поднял руку. – Тем более что содеянного не исправишь, мертвых не воскресишь. Милостью Шебрет нам дарована победа… мы живы, у нас достаточно припасов, и половина войска еще держится на ногах.

– Ладно! Так что ты предлагаешь? Что? – Бар Ворт прожег джейдца яростным взглядом. – Идти назад? Или двигаться вперед? – Бар Сейрет покачал головой, явно пребывая в нерешительности. – И если мы пойдем вперед, то кто готов нас возглавить? – Он обвел взглядом лица сардаров, игнорируя и Одинцова, и хайритского вождя. – Ты, бар Кирот? Ты, бар Сейрет? Ты, бар Трог? Ты, бар…

– Я, – спокойно произнес Георгий Одинцов, выступая на шаг.

Стоявший рядом с ним бар Трог, приятель бар Ворта, невольно отшатнулся. Одинцов скосил на него глаза, и на его губах заиграла насмешливая улыбка.

– Чего ты так испугался, почтенный бар Трог? Тебе же хотелось полководца из рода пэров, да еще с секретными инструкциями… Ну, так погляди внимательно! Вот стоит перед тобой сардар Аррах бар Ригон, военачальник не из последних, наследник Асруда, Стража Запада, и носитель тайны… Чего же тебе еще нужно?

– Нет! – взревел бар Ворт, хватаясь за меч. – Нет! Разжалованный сардар, сын предателя, беспутный пьянчуга и бабник, кал собачий – вот ты кто! Сам милосердный бар Савалт велел мне… – Он вдруг захлопнул рот, сообразив, что сболтнул лишнее.

Одинцов медленно повернулся к командиру ветеранов и потянул из ножен кинжал.

– За тобой должок, приятель, – неторопливо произнес он, затем с силой метнул клинок в ноги бар Ворту, так что лезвие по рукоять ушло в землю. – Я хочу получить твое ухо. – Старый сардар уставился на него непонимающим взглядом, и Одинцов с мрачной ухмылкой пояснил: – То самое, которое ты поклялся отрезать, если в ксамитской фаланге окажется больше пяти тысяч бойцов. Они привели тысяч двенадцать копьеносцев, и я полагаю, что имею право претендовать на оба твоих уха.

– А что… Недурная мысль! – пробормотал бар Кирот. – Если с нашего великого полководца, – он кивнул на тело бар Нурата, – уже нечего взять, так пусть расплатится хотя бы его помощник… За смерть и увечья моих солдат!

– Что-о-о? – От ярости на шее бар Ворта вздулись жилы. – Бунт? Дерзость? Неповиновение? Один – сопляк, – он ткнул пальцем в Кирота, – другой – хайритский выкормыш…

– Этот хайритский выкормыш сегодня выиграл битву и спас твою старую шкуру, о достойнейший, – спокойно произнес Ильтар. – Поэтому не стоит слишком горячиться. Твои-то храбрые воины всего лишь дорезали побежденных.

– Победу нам даровала Шебрет! И мудрый план бар Нурата!

Ильтар задумчиво взъерошил копну своих светлых волос и посмотрел на оранжевое светило, уже наполовину скрывшееся за холмами. На лице его было ясно написано, что не стоит спорить об очевидном, а лучше поскорее промочить глотки после тяжких боевых трудов. Тем не менее он вытянул руку в сторону пяти тяжелых возов, около которых, выпрягая израненных животных, копошились хайриты.

– Мы тоже почитаем Шебрет, богиню войны и кровавых сражений, сестру Грима, старшего из Семи Ветров, – произнес вождь, – поэтому будем считать, что она вложила в голову моего хитроумного брата мысль использовать эти повозки. Сегодня он научил нас, как справиться с непобедимыми ксамитскими копейщиками. Возможно, Шебрет шепчет советы на ухо всем полководцам, но только великие понимают их правильно и действуют верно. На то они и великие… – Ильтар вздохнул, бросил алчный взгляд в сторону обозных телег с последними бочонками пива – они как раз выезжали на луг – и веско добавил: – Хайриты очень уважают моего брата, благородного Эльса из Дома Карот, Перерубившего Рукоять… Они пойдут дальше под его рукой. Я все сказал.

Во время этой краткой речи вокруг тела павшего стратега произошли некие перемещения. Теперь по одну сторону находились Ильтар, сам Одинцов и молодой бар Кирот, по другую – разъяренный бар Ворт и два старых сардара. Три джейдских офицера, полные сомнений, стояли между ними. «Словно склока в Думе, – пришло на ум Одинцову. – Левые, правые и центристы».

С одним небольшим отличием: Одинцов не был ни левым, ни правым, ни центристом, и никто не мог упрекнуть его в любви к спорам и отсутствию решительности. Он указал на кинжал старого Асруда, все еще торчавший в земле у самых ног бар Ворта, и рявкнул:

– Уши! Твои уши, сардар!

Казалось, старый вояка внезапно успокоился. Окинув рослую фигуру Одинцова оценивающим взглядом, он вытащил меч и негромко, но твердо сказал:

– Уши тебе мои понадобились, хайритский пес? Ну, так подойди и возьми! – Затем он повернулся к своим соратникам: – Всем нам известно, каким образом благородный нобиль и офицер должен защищать свою честь. Конечно, этот, – он кивнул в сторону Одинцова, – всего лишь разжалованный гвардеец и сопляк, недостойный скрестить меч с ветераном. Однако в нем есть капля-другая айденской крови… и я выпущу ее как можно быстрее. А потом мы разберемся и с остальными. – Бар Ворт мрачно кивнул на Ильтара и молодого бар Кирота.

Одинцов неторопливо отстегнул перевязь с челем и сунул его в руки кузена.

– Не тяни, – пробормотал тот, принимая оружие. – У меня в глотке сухо, как в дырявом бочонке.

Усмехнувшись, Одинцов кивнул, сделал шаг вперед, вытягивая меч, и в следующее мгновение клинки сшиблись, словно лезвия чудовищных смертоносных ножниц.

Бар Ворт, в отличие от недотепы Гайта, ксамитского шпиона, был великолепным фехтовальщиком. Несмотря на сотни литров горячительных напитков, поглощенных за три десятилетия имперской службы, рука старого сардара не дрожала. Вдобавок он был свеж, бодр и полон служебного рвения. Лучший способ справиться с бунтом – покончить с его главарем. Что он и собирался сделать.

Такой поединок, дуэль чести, не противоречила армейскому уставу; ни приятели Ворта, ни джейдские сардары, ни бар Кирот не сделали попытки остановить сражающихся. Превозмогая усталость, Одинцов орудовал мечом, думая, что бар Ворт избрал наилучший выход из всех возможных. Попытка вызвать ратников и арестовать непокорного аларха наверняка привела бы к столкновению с хайритами. А так – поединок один на один… во имя защиты достоинства и собственных ушей! Ну, ничего, сейчас он до них доберется!

Сильный рубящий удар сбил шлем с головы сардара ветеранов.

Блокировав ответный выпад, Одинцов сделал изящный пируэт, и кончик его клинка прочертил кровавую полоску на щеке бар Ворта – как раз у самого уха. Тот отпрянул в сторону, но меч вдруг словно перепорхнул в левую руку его противника, потом прянул вперед, и на другой щеке сардара тоже появилась алая полоса.

Одинцов уже не чувствовал усталости. Длинный меч казался легче пуха, стальной клинок стал продолжением его руки, повинуясь каждому движению кисти, ощущение легкости, приподнятости охватило его, словно балетного танцора, исполняющего на бис сольную партию. Он хорошо знал это чувство, предвещавшее, что его противнику осталось недолго жить.

Клинок глухо звякнул о край нагрудника бар Ворта, и, обливаясь кровью, сардар повалился в жухлую вытоптанную траву рядом с телом своего мертвого командира. Швырнув меч в ножны, Одинцов сделал два длинных шага, вытащил из земли свой кинжал, потом опустился на колени у головы бар Ворта. Мелькнула мысль, что Ильтар может быть доволен – времени прошло немного, схватка длилась не больше четырех-пяти минут.

Внезапно он ощутил на плече чью-то руку. Одинцов поднял взгляд вверх – это был бар Трог. На его лице застыло полуизумленное-полуиспуганное выражение.

– Не калечь его, досточтимый, не надо, – хриплым голосом произнес старый сардар, – мы и так готовы повиноваться. Ходили слухи, что отец открыл тебе тайную дорогу на Юг… – Брови бар Трога взлетели вверх в невысказанном вопросе.

Ничего не ответив на это, Одинцов поднялся с колен и долгим внимательным взглядом окинул бар Трога, бар Сейрета и других сардаров.

– Всем отойти на ночлег к месту последней дневки, – жестко приказал он. – И поторопитесь, солнце садится! Выставить караулы, подсчитать раненых, оказать им помощь. Напоить лошадей и тархов, людям дать горячий ужин. Выполняйте!

Ильтар обозрел поле, на котором лежало не меньше тридцати тысяч трупов, и покрутил головой.

– Да, скоро здесь будет изрядно смердеть, – заметил он. – Но, с твоего разрешения, брат, я все же оставлю тут сотню всадников. Пусть понаблюдают за окрестностями.

Эта мысль была вполне здравой, и Одинцов одобрительно кивнул головой.