Путь между

Глава 3. ТРИ ДНЯ ОТСРОЧКИ

Он с удивлением смотрел на низкие покатые крыши, на потрескавшуюся от времени побелку каменных стен, на грязные, местами покрытые лужами мостовые. Прямо перед ним расползлось, надвигаясь на площадь многочисленными пристройками, здание ратуши, за пожухлыми грязно-синими стенами возвышался шпиль колокольни. На площади собиралась толпа, с надеждой на веселье поглядывавшая на балаганы.

Только теперь король заметил, что у лицедеев было две повозки — знак удачи, знак мастерства. Знак хороших денег. Та, из которой он вышел, была разрисована цветными кольцами, огромными бабочками и цветами. Вторая несла на себе Лики Трехголовой Богини Теллилай — покровительницы Танца, Музыки и Чеканного Слова Стиха.

Из здания ратуши выскочил довольный толстяк, радостно размахивающий свитком, украшенным солидным количеством печатей. Толпа ответила воодушевленным гулом, и Денхольм понял, что артисты получили «добро» мэра города. Города… А какого? Куда занесла его нелегкая судьба, глупая шутка ухмыльнувшегося времени?!

К толстяку подскочила тонкая и гибкая, как стебель вьюна, девушка, чмокнула его в щеку и закружилась по площади в немыслимом танце.

— Вечером, друзья мои, приходите вечером, — рассмеялся владелец балагана, отмахиваясь от танцующей шалуньи. — Вечером мы споем и сыграем все, что прикажет почтеннейшая публика. А сейчас мы должны отдохнуть с дороги и пообедать.

Король подумал, что идея с обедом подоспела вовремя, и с кряхтением отправился вслед за толстяком.

— Куда ты завез нас, почтенный лицедей? — как можно равнодушнее спросил он, подходя к группе артистов, устанавливающих разноцветный шатер и мастерящих сцену.

Толстяк забавно подпрыгнул на месте, но, разглядев добродушную улыбку, вздохнул с облегчением.

— Ох, сударь вы мой, простите великодушно старого Менхэ. Должен был вас ко дворцу отвезти, ох как должен. Спрятать, Масхея позвать… Все помню. Ничего не смог. Облава началась, сударь вы мой. Городская облава, еле успели за ворота вырваться. А я так подумал: если они вас отыщут, ни вам, ни нам долго под солнцем не задержаться. Простите, если что не так, но из ворот выскочили и без остановки мчались, даже в деревнях концертов не давали…

— Куда ты нас завез? — оборвал поток извинений нетерпеливо оглядывающийся король.

— Этот город называют Кронтом, сударь, — вмешался хмурый парень с обезьяной на плече (таких тварей король видел только в дворцовом зверинце). — Вот там — Пограничные горы, а к востоку — Навахонд, Озерный Край. Литту, поосторожнее с моим сундуком, приятель!

Литту, добродушный гигант, щеголявший длинной густой косой и туго перетянутой шелковым поясом талией, весело отмахнулся, жонглируя двумя солидными ларями. Денхольм с восторгом наблюдал за ним, пытаясь переварить услышанное. Итак, он в Навахонде, Озерной Области, и до родного Итанора восемь дней пути, если не загонять свою лошадь. Сколько же он спал! И сколько же он не ел!!!

— С нами было много мороки, хозяин? — осторожно спросил король.

— Что вы, сударь! Вот приятель ваш, правда, ой как плох был! Ну да Лайса у нас целительница знатная — и не таких выхаживала. Бредил он поначалу страшно, короля нашего Светлого поминал да братом почему-то называл. Все, бывало, спит, глаза закрыты, сам мечется по подушкам да твердит: «Ох, король, ну братец, вот ведь вляпались!» Да и вы, сударь, первое время часто брата какого-то звали… Но потом подлечились, успокоились. Мы вас бульоном горячим поили, а по нужде вас Литту выносил, так что… Какие же это хлопоты?

Король снова бросил взгляд на гиганта, но теперь к восторгу примешивалась изрядная доля стыда. Большая лохматая нянька, он наконец заметил своего подопечного и радостно заулыбался до ушей.

— Ну вот, очнулся, слава Светлым Богам! — раздался вдалеке дружелюбный рокот. — Лайса, эй, Лайса! Старший очнулся!

Девушка на площади прервала священнодействие Танца Благодарения и поспешила на зов.

— Ну и отощали вы, ваша светлость! — засмеялась она, обойдя вокруг Денхольма. — И это на нашей совести, увы! Обедать, немедленно обедать!

Денхольм улыбнулся неугомонной, с неприкрытым восхищением оглядывая ее точеную фигурку. Девушка смущенно зарделась, тряхнула рыжей гривой и спряталась за широкую спину толстяка.

— Вот стыдливая нашлась! — хихикнул Менхэ. — Когда рубаху его светлости чинила, небось не покраснела! Когда второму раны промывала, девичий стыд куда засунула?

— Так то раны! — протянула Лайса, корча умильную рожицу. — Я ведь целительница, а он больной. Лучше уж пойду посмотрю, вдруг очнулся! — И ящеркой юркнула прочь.

— Его зовут Санди! — крикнул ей вслед Денхольм.

— Хорошая девочка. Когда идет представление и Лайса надевает свой блестящий костюмчик, она забывает обо всем. А потом Браз, — кивнул лицедей на хмурого парня с обезьяной, — или Литту спасают ее из лап очередного похотливого самца, для которого артистка и шлюха — одно и то же… Так, значит, вашего друга зовут Санди. А как мне вас величать, сударь вы мой? — вежливо поинтересовался толстяк, болтающий без умолку. — Меня вот все Менхэ кличут, иногда добавляют: дядюшка. А кто я на самом деле? Про то одни Светлые Боги знают. Да и то я иногда сомневаюсь, а знают ли они…

— Зови меня Денни, хозяин. Денни Хольмером.

Толстяк почтительно склонился и повел короля обедать.

Впервые король ел, сидя на земле, цепляя с общей скатерти то кусок мяса, то ломоть хлеба. Ел руками, не стесняясь перемазанного жиром рта. Немного овощей, зелени, сыра да баклажка дешевого вина… Но лучшей трапезы он не помнил в своей жизни. Это был пир, настоящий пир. И призрак Мастера, Пробующего Первым, затерялся где-то за расплывчатыми стенами Светлой Столицы… Люди делили с ним хлеб, заработанный своим потом, своим талантом, — и делили охотно. Вскоре пришла Лайса, а следом за ней неспешно вышагивал Литту, бережно несущий ставшего легким как перышко Санди.

Шут взглянул на перемазанного короля и фыркнул в надежное, как скала, плечо гиганта. И Денхольм в очередной раз подивился искусству рыжей девушки Лайсы, сумевшей поставить на ноги умирающего.

— Не удивляйтесь, господин Хольмер, — мимолетно улыбнулся хмурый Браз. — Знаете, странствовал с нами один ведун. Он-то и вдохнул в Лайсу искру Дара, говорил, что девочка способная и чуткая к чужой беде. Таких целительниц, как она, теперь поискать. Сам Масхей не сделал бы большего.

И король перестал удивляться, только подумал, что этот ведун наверняка использует магию, магию, запрещенную в Светлом Королевстве. А еще, глядя на жадно жующего шута, он вспомнил о Масхее, о Ташью, о том, что он король и что за спиной у него разгорающаяся гражданская война. Он представил переполох во дворце, прекрасные глаза Ташки, полные слез утраты, угрюмые лица друзей… И понял, что должен как можно скорее возвращаться. Ведь чернь взбунтовалась, ведь не установлена слежка за Эстикаром!

Имя жреца окончательно испортило королевский аппетит. Денхольм встал из-за стола, поклонился в знак благодарности и пошел вдоль повозок. Перед глазами стояло насмешливое лицо Эстикара, в голове били тревожным набатом слова о Временной Петле. Каким же ветром его забросило в Кронт, что за невероятное нагромождение событий завертело его из стороны в сторону и кинуло в неизвестность?! Он сидел у жреца Равновесия, пил вино… Понял, что жрец намеренно толкает его во Тьму… И все-таки пошел! Пошел и сам сунул голову в петлю! Во имя Роккора, зачем и кому он нес золото! Нищим бездельникам? Ворам и убийцам?! Отлично придумано, Милостью Божией Король Элроны! Клянусь Единорогом Пресветлой Эариэль! А теперь подсчитай, сколько оружия можно купить на эти деньги. И сколько стражи можно перерезать этим оружием! С чего же все началось? Ну, сглупил один раз, сунулся на Темную Сторону, хотел поблагодарить Йоттея за пригрезившееся во сне… Но второй-то раз! С чего все началось?! Он сидел у жреца, пил вино…

Вино!!! Проклятое зелье! Что же такого подмешал Лжец Равновесия, что Санди, уравновешенный и мирный Санди, отхлебнувший всего один глоток, как котят раскидывал Городскую Стражу?! И сам он, Король Светлого Королевства, вместо того чтобы покарать виновных, ввязался в драку? Да еще и на стороне городских воров?!

Они обижали ребенка!

Но ведь девчонка была воровкой. Как же поверить, что золото в ее руке получено из рук самого короля! Как, если этот самый король уже с трудом верит в такую нелепицу!

Лишь когда его подошвы уперлись в первые несмелые отроги Пограничных гор, Денхольм остановился и перевел дух. Куда опять занесли его сумасшедшие ноги?

Прямо перед ним высилась громада базальтовых бастионов. За спиной сквозь негустую зелень узкой полоски леса проглядывали крыши города. Отсюда Кронт казался основательным куском гранита, отделившимся от основной породы по непостижимой прихоти горной судьбы. И король неожиданно понял, что город строили гномы, неспешно — и на века.

Он успокоился и мысленно вернулся в то утро. Сколько безумств они сотворили, сколько пролили крови… Ведь он не верил Тьме, ведь он ее боялся. Но войско Городского Порядка то сравнивал с чудовищами, то с пафосом именовал Светлым…

Что же ожило в нем, древнее, жаждущее крови?

Что рвалось наружу, сметая все заслоны сознания?

Хруст ветки под тяжелым каблуком заставил его насторожиться. Король прижался спиной к скале, готовясь встретить невидимого пока врага…

— Не пугайтесь, государь. Это Браз…

Браз! Король расслабился. Через мгновение показался сам лицедей с неизменной обезьяной на плече. А еще через мгновение Денхольм отшатнулся:

— Как ты назвал меня?!

— Так, как должно называть Божьей Милостью Короля Элроны, — поклонился хмурый артист. — Не волнуйтесь, господин Хольмер, ваше настоящее имя знаю я один. И я скорее умру, чем выдам вас, если вы не хотите огласки. Потому что там, недалеко от Площади Пожаров, вы вступились за мою названную сестру.

Браз замолчал. Молчал и пораженный король. Словно почувствовав его недоверие и недоумение, лицедей заговорил вновь:

— Вам нужна моя жизнь, государь? Берите не задумываясь. Все это время вы бредили о своем брате. С вашим братом беда, государь? Могу ли я шагнуть за Последний Порог ради спасения вашего брата?

— Мой брат умер, Браз. Умер очень дурной смертью. Мне казалось, об этом знают все…

— Артисты не верят в его гибель. Ведь никто не хоронил тело короля-менестреля, государь. Не теряйте надежды…

— Я видел его смерть, Браз, видел сам… Во сне.

— Значит, вы видели и убийцу?! Кто он? Клянусь, я достану его даже из Царства Йоттея!

Видел ли он убийцу брата?

Человек у кромки поляны…

Человек с кривой саблей южных кочевников…

Видел! Светлые вьющиеся волосы, по-мальчишески упрямый подбородок, еще не познавший бритвы и помазка. Холодные глаза, израненные улыбкой губы… И жестокие складки, растекающиеся по лицу. Видел!

— Спасибо за участие, Браз. Но в этом деле мне помощники не нужны.

Лицедей сник и огорченно вздохнул.

— А если ты действительно решил платить долги…

Браз вскинул голову.

— …помоги достать двух лошадей. Очень хороших лошадей. Я должен как можно быстрее оказаться в Итаноре.

— Я сделаю все, что вы прикажете, государь. Но я прошу у вас три дня отсрочки. Ради вашего друга. Лайса не управится раньше.

— Хорошо, Браз. Ради Санди я подожду.

Впоследствии он не раз вспоминал эти три дня.

Три дня отсрочки у Судьбы.

Вечером лицедеи давали представление на городской площади, и король веселился от души. Как же непохожи были сыгранные действа на те статичные, благопристойные, прилизанные спектакли, что приходилось им изображать в Светлой Столице! Сколько самобытного юмора, сколько импровизации! У Санди разгорелись глаза и разрумянились щеки, мастер острого слова, он не выдержал и вступил в перепалку с Луисом Шенхом, тем самым, что на Площади Пожаров изображал Венду. Актеры растерялись лишь на миг и тотчас приняли новые правила игры… А после спектакля Лайса танцевала на канате, протянутом над площадью, и гигант Литту жонглировал огромными камнями, и верзила Луис глотал сабли так, что было видно, как они проходят внутри его живота, — и это было немного страшно, но смешно. Но когда на площадь выскочил клоун в немыслимо ярком балахоне, с намалеванной поперек лица улыбкой, король понял, что не знал еще настоящего смеха. Как он забавно семенил, как подпрыгивал! А как падал! И все с такими шуточками, что у самого Санди глаза лезли на лоб. Шут попытался было вмешаться, но смущенно замолк после второго ответа лицедея. Уж кто-кто, а клоун в карман за ответом не лазил, у него и карманов-то не было! И лишь когда ему на плечо вспрыгнула одетая в потешное платьице обезьяна, Денхольм узнал Браза, вечно хмурого парня Браза, чью сестру они спасли на улице Священного Круга…

Представление удалось на славу, и король заснул со счастливой улыбкой на лице. Впервые за долгое время он не боялся пришедших за ним снов…

Ему приснилась трехликая Богиня Теллилай, покровительница Искусств.

Король попытался выразить ей свое восхищение, но богиня рассмеялась и внезапно распалась на три силуэта.

— Кого из нас ты благодаришь, Потомок Богов? — звонко воскликнула одна из трех сестер, похожих друг на друга, как листья дерева. — Кого? Тел? Ли? Лай? Тьму, Равновесие или Свет?

— Вас трое? — оторопело пробормотал Король. — Неужели в мире не существует другого числа? Вечная троица…

— Но ведь в пространстве и времени есть Три цвета: белый, черный и цвет Между, серый, — возразила вторая. Или третья? Совсем он запутался…

— Почему мы должны быть исключением, Потомок Богов? Тел создает причудливый рисунок Танца, а кто танцует величественнее темных веллиаров? Лай дружит со светлыми эльфами, и дивные звуки дарят миру их лютни и арфы. И кто, скажи мне, обращается со словом сильнее гномов, что пишут так же, как строят и куют: просто и без излишеств?

— Бедная твоя головушка, Потомок Богов, не понимает она взаимосвязи, видит одну ересь, — засмеялись все три.

— Есть и четвертая Сила, — сурово напомнил болтушкам король. — Всеразрушающая Сила Той, За Которой Нет Трех. И ей служит Тьма. Выходит, Танец — порождение Пустоты?

— Опять за свое, — услышал он в ответ усталый шепот Йоххи. — Не поминай ты ее, стоя так близко от Кромки Последнего Порога…

И король проснулся. За окном выплескивалось наружу чудесное майское утро, и птицы возбужденным гамом приветствовали встающее светило Санди в повозке не оказалось, зато перед гримерным зеркалом корчила забавные рожицы маленькая обезьянка Браза. Денхольм улыбнулся милой потешнице и выскочил из возка.

Солнце вызолотило старые облезлые стены домов, заставило давно не чищенные улицы сверкать и искриться — и древнее творение гномов, казалось, гордо выпрямило согбенную годами спину. Добрый старый Кронт, пришедший в упадок с уходом своих создателей на дальние копи, вспомнил о былой славе, о шумных торжищах и пышных праздниках, о былом достатке и красоте — вспомнил, вздохнул, но не склонил головы. Король приветствовал его, касаясь рукой шершавых стен ратуши, и прошел в гостиницу в надежде на остатки завтрака. В принципе он и сам мог бы спать под крышей в теплой постели, но, проведя всю жизнь в четырех стенах, не разделял восторга лицедеев, привыкших ночевать в повозке.

Навстречу ему уже спешил Менхэ, и издалека казалось, что рук у него по меньшей мере десять. Или одиннадцать? Король не успел сосчитать.

— А вот и вы, сударь вы мой, — услышал наконец Денхольм обрывок монолога. — Хорошо спали, крепко, Лайса говорит, здоровы совсем… А приятель ваш еще раньше подскочил, все осмотрел. И лошадей, и верблюда нашего, все парики Браза перемерил. — Тут лицо толстяка сморщилось и веселый говор стих. — С Бразом беда, господин вы наш хороший, ходит мрачнее тучи. Переиграл он вчера, для вас старался. Выплеснул больше, чем надо, сегодня не выйдет на подмостки. Ума не приложу, как и быть: без клоуна что за представление!

— Меня возьмите! — Неожиданно возникший за спиной короля Санди смотрел одновременно нахально и умоляюще.

— Вас, господин? Клоуном? — опешил Менхэ. — Благородный человек в шутовском колпаке? Да у меня язык не повернется…

И тут Санди принялся хохотать до слез, до истерики, до изнеможения.

Горек был его смех, ох и горек, у короля аж скулы свело. Шут, которому запрещали играть на сцене. Запрещали смешить людей!

Прибежавшая на шум Лайса тщетно пыталась успокоить задыхающегося и хрипящего «куманька». А Менхэ только хлопал ресницами и разводил руками.

Когда вниз спустился Браз, решивший выяснить причину столь бурного и нездорового веселья, королю показалось, что вокруг сгустились сумерки и за окном идет промозглый осенний дождь. Болезненно сморщенный и пожелтевший лицедей положил руку на плечо бьющегося в истерике Санди — и тот затих. Клоун заглянул в глаза шуту и кивнул:

— Бери его, толстяк, не прогадаешь. Он — как я. Или почти как…

— Ну, если ты говоришь, — растерянно согласился Менхэ, — тогда конечно. Но ты бы поработал, программу показал…

— Нет, — отрезал Браз, — у него свой стиль. Незачем ломать парня, — повернулся и пошел прочь.

Санди проводил его изумленным взором.

— Ну дает лицедей, — тихо прошептал он.

— Он знает, кто мы, — еще тише пояснил король.

Санди нахмурился, невольно ища на бедре любимые метательные ножи, но быстро расслабился и весело махнул рукой. И побежал примерять роскошный, невероятно яркий клоунский костюм.

А король, наскоро перекусив, поднялся из общего трактира в комнаты для постояльцев.

Браза он нашел в маленькой комнатенке. Браз метал дротики в деревянного идола в углу. У Денхольма немедленно заныло под сердцем — такой тоской веяло от лицедея. Браз мимолетно оглянулся и продолжил свое увлекательное действо: на деревянной груди идола вырисовывался правильный треугольник основанием вверх. Знак, отвращающий Пустоту. Знак победы Светлых Сил над Темной.

— Со мной очень трудно общаться в это время, государь, — мрачно проворчал лицедей. — Не лучше ли подождать до вечера?

— Я потерплю, — улыбнулся король, поудобнее устраиваясь на низком топчане. — Иначе умру от любопытства. Почему ты такой, Браз? Почему у тебя взгляд то клоуна, то палача?

— Раньше я был наемным убийцей, государь, — пожал плечами артист. — Это в прошлом, но это было.

Они помолчали, Браз выдернул из дерева дротики и снова стал в позицию. Хмуро взглянул на короля:

— У меня особый Дар. Я вбираю в себя чужой смех, улыбки, шутки, я коплю и свое хорошее настроение, словно прячу его на потом. И когда наступает это «потом» — на подмостки выскакивает Клоун и зрители хохочут до упаду. Случается так, что я отдаю больше, чем имею. И тогда одним клоуном становится меньше. А одним убийцей больше. Чаще всего я отсиживаюсь в своей каморке, чтобы ненароком не загубить невинную душу, иногда метаю ножи, отбиваюсь мечом от дождя, щекочу нервы разиням в первом ряду…

Дротики полетели один за другим, рисуя стрелу, устремленную в небо.

— А ты не пробовал иначе, Браз? Чтобы между? Чтобы наполовину?

— А кому я буду нужен — наполовину? Лучше уж скрипеть зубами от тоски и злости, но потом… Потом видеть счастливый смех и горящие глаза тех, кто давно забыл, как это — смеяться от души.

— Может, ты и прав. И лишний убийца — не слишком большая плата за одного очень хорошего клоуна…

— Вы никогда не задумывались, государь, — перебил лицедей, — почему ваш брат Йоркхельд ушел из дворца?

— Он хотел увидеть мир…

— Он не хотел наполовину. Потомок Светлых Богов — но только потомок. Не Бог, не Человек, так, болтался между. А это трудно, безумно трудно, государь. Он не мог стать Богом. Он решил стать Человеком до конца.

— Быть Человеком тоже нелегко. И Богом — не менее тяжко. Зачем сворачивать с Пути?

— Не знаю, государь, но поверьте: наполовину — труднее всего.

И Браз отвернулся к стене, обрывая разговор на полуфразе.

— Что лучше, Браз? Недоговорить или промолчать?

— Промолчать, государь, — не задумываясь, ответил лицедей. — Сказанные слова теряют Искру Истины.

— Тогда зачем рвать недоплетенную нить разговора?

— Вы правы, государь. Лучше недоговорить. Недосказанное заставляет думать и приводит к Мудрости.

— Спасибо, Браз-философ. До встречи. — И король вышел, оставляя лицедея наедине с живущим в нем убийцей.

Денхольм долго бродил по городу, впитывая в себя всю неторопливую монументальность гномьих построек. Временами он натыкался на осколки барельефов, повествующих о жизни Великого гномьего Бога, которого они называли просто Кователем, и пытался понять, что за разрушающая сила стесала камень, обработанный столь умелыми руками. А потом неожиданно понял, что барельефы скалывали люди, люди, желавшие украсить свои особняки, бассейны и парки образчиком резьбы древних мастеров.

Король совсем приуныл и поневоле вспомнил, как встряхнулся лицедей к концу их разговора. И как растворилось во мраке его каморки хорошее настроение самого Денхольма.

Он вздохнул, вернулся в трактир пообедать и полез на скалы. Горы манили его с рождения. Каждый раз, глядя на дальние пики Знаменных гор к западу от Итанора, король испытывал странное головокружение; желание уподобиться птице и ощущать мир крохотной картинкой у себя под ногами росло и крепло в его сердце. Дрожа от нетерпения, он вскарабкался на первый уступ, но, обернувшись, увидел город, примостившийся в каменных ладонях отрогов, а за ним солнце, стремящееся к горизонту, — и сник.

Потому что ломиться дальше означало опоздать на первое представление Санди. Смертельно оскорбить лучшего друга Денхольм не мог и с сожалением полез обратно.

На площади возле ратуши уже толпились жадные до зрелищ горожане. Лицедеи в последний раз проверяли свой нехитрый реквизит и переодевались. Денхольм протолкался в первый ряд и понял, что поспел вовремя: представление началось.

Весь вечер король простоял в странном тумане, мешавшем сосредоточиться на мастерски разыгранной пьеске, на плавных и нежных движениях рыжеволосой феи Лайсы, даже на головокружительных трюках Луиса Шенха, делающего сальто на скачущем верблюде… Король волновался за своего шута и с нетерпением ожидал заветного выхода. И вот наконец на подмостки выпрыгнул клоун в невероятно ярком костюме.

Толпа для затравки хихикнула. Она помнила вчерашний номер, она ждала падений, прыжков и танца маленькой обезьяны. Вместо этого клоун заговорил. Заговорил спокойно и буднично. Спросил о здоровье одного, второго… А как поживает ваша матушка, голубчик? А детишки? Не болеют?

Толпа молчала, пытаясь иногда криком или свистом подтолкнуть подвыпившего недотепу к привычным и смешным поступкам…

А клоун все говорил, прохаживаясь по сцене и спотыкаясь в больших — не по размеру — башмаках. Кто-то фыркнул в кулак, кто-то хлопнул по спине соседа… Король не выдержал первым и расхохотался в голос. За ним, утирая слезы, хохотали ремесленники и ткачихи, портные и пекари, смеялся, как сумасшедший, сам бургомистр… Звонко и заливисто хихикала Лайса, ей вторил басок Литту, дядюшка Менхэ беззвучно трясся, вытирая потную лысину…

Клоун лишь говорил. Но что он говорил! Но как он говорил!!!

И толпа жадно вслушивалась в каждое слово, впитывала в себя интонации и жесты, чтобы потом, на досуге, пересказать соседям и тем бедолагам, что не смогли прийти сегодня…

Санди смолк.

Тишина.

И взорвавший ее гром породил легенду о клоуне, который только говорил.

Шут стоял мокрый и счастливый, и мир кружился у него перед глазами. Он впервые играл так, отдавая всего себя и чувствуя волшебное колыхание публики. Принцы и вельможи, разве могли они оценить все то, что так долго копил в себе ехидный и сварливый парень по имени Санди? Слишком короткое имя, просто имя, недостойное даже простолюдина, чтобы позволить себе хотя бы снисходительную улыбку! Денхольм читал в глазах шута так ясно, словно это он стоял на подмостках и кланялся толпе. Вот клоун покачнулся, сделал шаг и снова споткнулся о слишком длинные носки неуклюжих башмаков… Литту успел подхватить его, поднял над толпой, над площадью, над городом — и понес в гостиницу, под рукоплескания и восторженные вопли зрителей. Король с трудом протолкался следом.

— Тебе понравилось, братец? — едва завидев Денхольма, подскочил выжатый до капли Санди. — А что Браз? Так и не пришел?

— У тебя хороший голос, — раздался за спиной знакомый сварливый баритон. — А смотреть было, извини меня, не на что.

Браз стоял на последней ступени лестницы, ведущей в гостевые комнаты, и улыбался, почесывая ухо своей обезьяне.

— Ну и как мне работать, скажи на милость? Им же теперь подавай Слово! — покачал головой лицедей и улыбнулся еще шире, неторопливо спускаясь. — Силен ты оказался. Сильнее, чем я предполагал. Ты заставил их думать! А это труднее, чем просто смешить, поверь мне…

— Пошли выпьем, а? — перебил его вконец смутившийся Санди и, не дожидаясь ответа, поволок к стойке.

В ту ночь они пировали.

На заработанные одним выступлением деньги можно было всю ночь угощать целый квартал!

И король неожиданно понял, что никуда не хочет уезжать. В балагане много места, найдется роль и для него… И никаких канцлеров, Советов, сомнений и стыда за свою никчемную жизнь! А Ташке он напишет. И Ташка все поймет!

Он не заметил, когда легкий на подъем Браз успел сбегать наверх и притащить лютню. Впрочем, не совсем лютню. Странный инструмент огненного оттенка выглядел в руках лицедея занятной безделицей, неспособной рождать пристойные звуки…

— Что это? — удивленно спросил король у Лайсы.

— А! — рассмеялась она. — Это гитара, сударь. Сам Браз пришел к нам с юга. Если верить его рассказам, там много обезьян и гитар. И совсем нет лютен.

«Красивое слово, — подумалось королю. — Как перекат грома: ги-та-р-ра».

Браз тронул струны, и мыслям Денхольма ответил глухой рокот и нежный перелив, похожий на шорох дождя по листьям в ночном парке…

…Глухим у отставного наемного убийцы был и голос, но проходил через сердце, устремляясь дальше и выше, к самым звездам…

…Браз как-то странно взглянул на короля, и губы его тронула неуловимая усмешка…

…Вот оно что! Полулюди и полубоги. Артисты. Лицедеи! Трудно быть наполовину, ох как трудно. Мыслями взлетать выше Небес и спорить с Богами, а ногами — по грешной земле, в пыли и грязи… Нет, Браз, не то. Не о нашем споре здесь речь, хотя опять пресловутое «полу»…

Чья это песня? — тихо спросил он у Лайсы. — Неужели Браз…

— Браз? — снова рассмеялась легкомысленная девчонка. — Если Браз и пишет, то только про Смерть, что в Темноте Ночи крадется к твоему порогу и дружески стучится в запертую дверь… От песен Браза становится слишком жутко, чтобы позволять их петь. Это сочинил один человек, сударь, — тут девушка вздохнула так печально, что король забыл в изумлении выпить поднесенный к губам бокал, — когда-то он путешествовал с нами, потом решил идти своим путем… Это было давно, сударь, — с неприкрытой болью добавила она.

— И этого человека звали Эартом, — понимающе кивнул Денхольм и мысленно поплакал над бедным Санди, похоже, успевшем запутаться в роскошных рыжих волосах.

— Вы знаете его? — вскинулась девушка.

Король пожал плечами и взглянул на лицедея, к которому уже прочно прилепился шут. Санди с подозрительно блестящими глазами поглаживал гриф гитары и умоляюще поглядывал на ее владельца. За вечер Браз спел еще несколько песен, потом гитара пошла по кругу… И лишь когда первые рассветные лучи коснулись окон, дядюшка Менхэ вспомнил, что пора спать, и разогнал всех по комнатам.

Король нашел в себе силы дотащиться до балагана и, не раздеваясь, упал на топчан. Последней весточкой из мира реальных вещей и событий был восхищенный шепот Санди, которого Браз обещал научить игре на гитаре.

Когда Денхольм проснулся, солнце вовсю хозяйничало где-то на юге.

Юг. Там, наверное, тепло круглый год. Надо у Браза спросить, ведь, если верить Лайсе, он с юга… Юг. Что-то резало память и ускользало, утекало из сознания. Юг…

Кривая сабля южных кочевников!

Король вскочил, плеснул в лицо воды и побежал искать лицедея. И окровавленный призрак брата торопился вместе с ним…

Когда Денхольм распахнул дверь, Браз вскочил с дротиком на изготовку. Терзавший гитару Санди даже не поднял головы, проворчав по привычке:

— Вечно ты не вовремя, куманек!

— Что случилось, государь? — напряженно выдавил лицедей, не опуская оружия.

Король с трудом заставил себя говорить сквозь суматошное трепыхание сердца, бившегося где-то в районе горла:

— Мне нужна помощь, бывший наемный убийца!

Перед Санди лежал лист бумаги, испещренный какими-то нотными записями. Денхольм вырвал его у протестующего шута вместе с огрызком пера и яростно зачертил, напрягая память.

— Ты видел когда-нибудь такую саблю, лицедей?!

Браз нахмурился, всматриваясь в рисунок.

— Какая муха тебя укусила, куманек? — озадаченно почесал затылок шут.

— Вот этим убили моего брата! — вытолкнул король горькие слова.

— Похоже на то, что вы видели во сне, государь?

Впоследствии Денхольм так и не смог вспомнить, когда и откуда хмурый парень Браз успел достать оружие, но в руках у него темной молнией полыхал искривленный клинок, близнец того, что король принял за саблю южных кочевников. Узкий в самой сильной части, он постепенно расширялся вслед за изгибом… Хороший клинок, удобно рубить сплеча, сверху, но и в пешем бою не подведет, легок и послушен в хозяйской руке…

— Да, Браз.

— Это не сабля, государь. Это меч. Акирро. Его носят лишь лучшие воины племени ирршенов.

— Как ты?

— Как я. Вы не запомнили узора, государь?

Король вгляделся в костер неведомых трав возле рукояти и притянул к себе рисунок. И на бумажный клинок легла причудливая паутина: семь основных нитей из центра и семь соединяющих колец. И в самой узкой части лезвия — паук, затаившийся в листве.

— Итак, убийца брата пришел с юга, — пробормотал он, кусая губы.

— Паутина была черной, государь?

Денхольм кивнул, но тотчас нахмурился, вспоминая:

— Нет, Браз. Клинок отсвечивал синим.

— Меч делали на юге, — заверил лицедей. — Не знаю, как попал клинок в руки убийцы, но раньше он принадлежал охотнику за головами, поставленными вне Закона. Охотнику, таящемуся, как паук в листве… Но паутину добавили позднее. Ее травили на Востоке — синим цветом. И Мастер поклонялся Венде. Семь голов было у Ронимо. Семь тайных знаков открывают Двери в Пустоту. И семь разноцветных полос на мече Роккора, закрывающего Пустые Двери…

— Значит, снова Зона, — сжал кулаки Денхольм и взглянул на Санди.

Шут скривил губы:

— Засиделись мы на месте, куманек. Пора бы и домой.

— Да, дружище. Спасибо тебе, лицедей. Как поживают наши лошади?

— Ждут сигнала, — без тени улыбки ответил Браз. — Вам нужно оружие, государь. Пока есть время… Я схожу в горы, выторгую у гномов.

— Разве гномы не ушли? — изумился король.

— Не все, — кратко пояснил лицедей. — Потерпите до вечера…

— Что там за шум? — вскинулся вдруг Санди.

Лицедей метнулся из комнаты, пряча акирро под полой плаща. Минут через десять он вернулся:

— Из столицы прискакал гонец, мой король. Привез описание двух бунтовщиков, зачинщиков мятежа. Стража поднимает людей. Будет обыск… Здесь еда на пять дней и кинжалы Луиса Шенха. Я проведу вас к лошадям…

— Что будет с вами, Браз? С балаганом, с труппой? — подскочил взволнованный шут.

— Наврем с три короба, деньги отдадим, — не в меру легкомысленно отмахнулся клоун.

— Перебьются! — отрезал король. — Сделай одолжение, последи, чтобы нам не мешали, приятель.

Браз пожал плечами и шагнул за порог. Обветренные тонкие пальцы любовно ласкали рукоять меча.

Король выхватил чистый лист бумаги и заскрипел пером привычное:

«Я, Милостью Божией Король Элроны…»

Торопливо расписался, приложил заветную Большую Государственную Печать, все это время провисевшую в потайном мешочке за пазухой.

— Выпиши и нам подорожную, куманек, — хихикнул крайне несерьезный Санди, — а то ведь и вправду арестуют как бунтовщиков.

Король кивнул и быстренько измарал второй лист бумаги.

— Браз! — позвал он и протянул свиток вошедшему лицедею. — Передай это Менхэ. Отныне вы можете играть в любом городе моего королевства и не платить пошлин. Отныне вам не будут чинить препятствий на дорогах…

— Спасибо, государь, — перебил Браз, — но что я скажу самому Менхэ? Откуда я взял бумагу? Сотворил из воздуха?

— А ты скажи ему, — вмешался Санди, — что мы — посланники короля. И на Темную Сторону Итанора приехали специально, чтобы отдать разрешение, написанное в знак королевской благодарности за представление.

— Хорошая идея, — улыбнулся Браз. — Идемте, государь.

Грязными переулками и подворотнями лицедей провел их к пролому в городской стене. На условный свист отозвался верзила Луис Шенх, держащий на коротком поводу двух лошадей, порадовавших бы самого придирчивого всадника. Король и шут вскочили в седла.

— Эй, бывший наемный убийца! — обернулся вдруг Санди, пристраивая в чехле дареную запасную гитару лицедея. — А почему на твоем клинке только травка нарисована?

— Просто ты не заметил притаившуюся змею, клоун, который только говорит. Будьте осторожны, — прошептал Браз и с яростью, неумело прикрывшей горечь разлуки, хлестнул благородных животных.

Кони взвились и понеслись по равнине.

И когда ошеломленный быстрой скачкой король нашел в себе силы оглянуться, у стены далекого города не было ни Луиса Шенха, ни клоуна-убийцы по имени Браз.

А через пару секунд не стало и самого города.

Король мчался навстречу Судьбе, он торопил скакуна.