Пути Предназначения

— 15 —

Эмиссар ордена с брезгливым презрением оглядел двухместную комнату строительного общежития, которую занимал бывший рыцарь Найлиас. И, как на острый клинок, наткнулся на насмешливый взгляд орденского отказника.

Если на эмиссара Найлиас смотрел с насмешкой, то его ученику, жалкой и неуверенной тенью топчущемуся за спиной наставника, улыбнулся ободряюще и сочувственно.

— У вас есть ровно пятнадцать минут, эмиссар, — сказал Найлиас, — чтобы убраться со стройки на аэрсную подстанцию. И два часа на то, чтобы покинуть Бенолию. В противном случае вам обеспечен немалый каторжный срок на одной из здешних плантаций.

— Вы изменили ордену, — тяжело и значительно уронил эмиссар. — Предали самое святое дело в Иалумете.

— Нельзя предать то, чего нет и никогда не было, — ответил Найлиас. — Орден утратил свою рыцарственность в тот день, когда из третейского судьи и хранителя мира стал тираном. Народ Иалумета уничтожил чудовище, в которое превратился орден и правильно сделал. А вы вот уже пятьсот с лишним лет пытаетесь реанимировать его изгнивший труп. Но ничего у вас не получится, как не получалось и раньше. Мертвецам нет места среди живых.

— Ты не только предатель, — завизжал, как истеричная баба, эмиссар, — ты ещё и кощунник! Белый Свет оскорбляешь!

— Эмиссар, — спокойно ответил Найлиас, — когда у вашего ученика день рождения?

— Что? — непонимающе переспросил эмиссар. — Какой день рождения?

— Что ваш ученик любит есть на обед? — продолжал Найлиас. — Рубашки какого цвета предпочитает? Эмиссар, вы живёте с ним бок о бок не меньше года, и не знаете того, что всегда известно даже посторонним людям. Как же вы можете научить адепта Белого Света видеть этот самый Свет, если не способны увидеть собственного ученика?

— Не пытайтесь спрятаться от ответа за пустопорожними словесами!

— Это ваши слова пустопорожни. А мои — жизненно необходимы. По крайней мере, вашему ученику они душу затронули.

Эмиссар глянул на адепта. Тот смотрел в пол.

— Эмиссар, — сказал Найлиас, — вы не можете не знать об орденской и братианской амнистии, которую с благословления ВКС объявил Коронный совет Бенолии. Любой орденец или братианин, который публично, через газету «Полицейский вестник» откажется от членства в братстве или ордене, полностью освобождается от ответственности как за само членство в запрещённых организациях, так и за поступки, совершённые по приказу их руководителей. Правительство гарантирует, что отказникам не будут задаваться никакие вопросы о других членах этих организаций и планах их действий. Больше того, отказникам гарантирована защита от мести со стороны… хмм… бывших коллег по отсутствию разума. Так что поторопитесь покинуть Бенолию, эмиссар. Через пятнадцать минут запись нашей беседы уйдёт на сервер полиции.

— Грязный и подлый предатель! И такой твари орден хотел даровать прощение!

Найлиас рассмеялся.

— А людей-то вам не хватает. Бегут от вас люди. Одни мертвяки остаются. Тело у них живое — жрёт, срёт, даже трахается, а душа в теле мёртвая. Хотя может и нет там никакой души, да и не было никогда. Я тоже был таким мертвецом. И чтобы к жизни вернуться, заплатил очень дорого.

— Предательством? — скривил губы эмиссар.

— Да, предательством. Но не тем, о котором пытаетесь толковать мне вы. Я предал ученика. Моё возвращение к жизни оплачено кровью Гюнтера. Больше того, я не смог уберечь от точно такого же предательства второго моего ученика, Николая. Он потерял побратима. Мы оба, как вылезающие из могилы умертвия, выпили ради своего воскрешения кровь Гюнтера. И знаете, что самое страшное и отвратительное? Спроси его об этом прямо, Гюнтер рад был бы отдать нам свою кровь. Но так не должно было быть! Если кто и смог стать подлинным братом Истины и настоящим рыцарем Белого Света, так это Гюнтер. Он должен был жить. Долго жить. Но вместо этого отдал свою жизнь нам. Это неправильно. Правильно было бы наоборот — наши жизни за него. Только вся беда в том, что Истина и Свет не способны отбирать жизни. Они могут только отдавать. И Гюнтер отдал.

— Что за вздор? — сказал, как плюнул, эмиссар. — В каждом деле неизбежны потери и…

— И я никогда больше не займусь делом, в котором потери норовят считать исключительно людскими жизнями. У меня есть занятия поважнее. Мой ученик хочет стать инженером. Так что мы будем коллегами. И я надеюсь, что скоро смогу гордиться тем, что мастерство Николая превзошло моё. Это значило бы, что учил я действительно хорошо. А ещё здесь на стройке есть женщина, от которой я очень хочу услышать «да» в ответ на моё брачное предложение.

— Ты вконец опустился на этой дрянной планете! Деградировал в обывателя.

— Я строитель. Я строю дома, в которых будут жить люди. Но вам не понять, что это значит — делать что-то для жизни. Кстати, эмиссар, орденцам-иностранцам вместе с амнистией Бенолия даёт гражданство и помогает с трудоустройством. Работа, само собой, не блеск, что-нибудь вроде уборщика, но зато есть общежитие и прокорм. На первое время, пока оглядишься и привыкнешь, неплохо. А дальше можно место и получше найти. Всё будет зависеть уже от вас.

— Благодарю, — не то скривился, не то оскалился эмиссар. — Вижу, что для ордена вы окончательно потеряны.

— Зато, как оказалось, ещё не потерян для людей. А значит и для жизни.

Эмиссар брезгливо повёл плечом и вышел из комнаты. Ученик тенью скользнул за ним.

…До космопорта ехали молча.

А в порту адепт сбежал. Возле билетных касс сунул эмиссару в руку свой мобильник, шмыгнул в толпу и исчез, как будто его никогда и не было.

— Ну и чёрт с тобой, — плюнул эмиссар. — Одним дерьмом меньше, воздух чище.

Купил билет, сел в звездолёт, с привычной скукой глянул в иллюминатор.

Место справа, на котором обычно сидел ученик, теперь заняла какая-то толстомясая тётка. Шумно возилась, устраиваясь перед долгим полётом, пыхтела, сопела, бурчала и ворчала, противно позвякивала золотыми украшениями, которых от тщеславия нацепила второе больше, чем требовал не то что хороший, а даже самый элементарный вкус. Пахло от тётки резкими духами и немытым телом.

Эмиссар брезгливо отвернулся.

В груди словно засел кусок льда, давил тупой неотвязной болью.

Эмиссар шевельнул плечом, пытаясь избавиться от скверного ощущения. Но боль стала лишь сильнее.

Некстати вспомнилось, что глаза у беглого адепта были карие с золотистыми крапинками. Когда он читал что-нибудь серьёзное, то всегда покусывал губу. Очень смешно ел мороженое-эскимо — согнувшись буквой «Г», чтобы не заляпаться. Но всё равно умудрялся посадить пятно на рубашку.

«В маленьких кафе мороженое подают в чашечках и с ложкой. Там у него встреча с любимым лакомством происходила без эксцессов».

Теперь ученика нет. За его побег эмиссара вряд ли накажут, как в своё время наказали Найлиаса, — людей действительно не хватает. Ограничатся выговором. А через полгодика и нового адепта подкинут. Если будет, кого подкидывать…

Лёд в груди давил всё сильнее. Эмиссар не выдержал этой боли, заплакал.

Толстуха в соседнем кресле резко задёрнула занавески, пряча эмиссара от людских глаз.

— Это ничего, — сказал она эмиссару. — Плачь. Это помогает.

И задёрнула занавеску со своей стороны.

Эмиссар остался совсем один.

В судебной инспекции началась пересменка.

Авдей выбрался из-за стола, взгромоздился на костыли и заковылял к выходу.

В коридоре к нему подошёл Паларик.

— Ваш знакомый с таким азартом и увлечением снимал работу судебной инспекции, как будто делал репортаж о любовном свидании стереозвёзд.

— На мой дилетантский взгляд, — ответил Авдей, — гораздо интереснее увидеть всесторонне освещённую деятельность судебной инспекции, нежели задницу очередной звездульки. Если ваш искушённый взор предпочитает второе зрелище первому, вас никто не ограничивает в праве выбора программы.

— Ну ты и язва! — не то возмутился, не то восхитился Паларик. — Сам журналистикой заниматься не пробовал?

Авдей отделался неопределённым жестом.

— Так я и думал, — кивнул Паларик. — Что писал? Или снимал?

— Писал. Иногда. — Авдей запнулся, подыскивая приемлемый для судейского слуха синоним слову «прокламация». — Я изредка писал маленькие заметки публицистического характера на социально-политические темы.

— Не хило, однако, — качнула головой Филимонова. — И получалось?

— На переделку всего два раза возвращали.

Паларик смотрел задумчиво.

— Ты выглядишь усталым, — сказал он. — Назавтра тебе срочный однодневный отпуск вдруг понадобился. Я разрешение подписал, но, может, тебе помощь нужна? У тебя какие-нибудь неприятности?

— Нет, всё хорошо. Спасибо.

— А глаза у тебя и впрямь невесёлые, — заметила Филимонова. — Что-нибудь с музыкой не ладится?

Авдей отвернулся. У девчонки проницательность следователя или исповедника.

— Значит, музыка, — сказала Филимонова. — Что с ней не так? Я не спец и подсказывать не берусь, но пока рассказывать будешь, наверняка и сам поймёшь, что где не ладится и как с этим бороться.

— Всё и так понятно, — устало проговорил Авдей. — Раньше музыка была для меня всей жизнью. Когда сломали руку, музыка исчезла, и жизнь на какое-то время показалась пустой. Но вскоре обнаружилось, что в моей жизни, кроме музыки, есть и другие важные составляющие. Просто раньше я смотрел только на музыку, а их не замечал. Когда я лишился музыки, то поневоле занялся тем, что осталось. И оставшееся оказалось настолько важным и интересным, что я забыл о музыке. Я даже не сразу заметил, что она вернулась. Если бы мне не предложили купить кмелг, то я сам бы до этого и не додумался, настолько был занят другими, внемузыкальными составляющими моей жизни. Но как бы то ни было, а теперь музыка у меня снова есть. Однако смотреть только на неё одну я уже не могу. Поле зрения расширилось, и не замечать другие составляющие невозможно. Выкинуть их тоже нельзя, это равносильно тому, как если бы выкинуть глаз или ухо. Но с музыкой они не сочетаются категорически! Больше того, они и друг друга исключают. Так что я оказался неуделком, потому что не знаю, какое из множества выбрать. Беда в том, что составляющие нельзя соподчинить. А значит большинство из них придётся выбросить.

— Есть и другой вариант, — возразил Паларик. — Добавить к уже имеющимся составляющим ещё одну, которая сможет превратить их взаимоисключаемость во взаимодополняемость.

Авдей улыбнулся невесело.

— И что же это будет? А главное — в каком деле такая конструкция принесёт пользу?

— Жизнь покажет, — ответил Паларик. — Так или иначе, а твои таланты сами тебя подтолкнут к тому, чем тебе лучше всего заниматься. Ты только не прогляди это за вереницей обыденных дел.

— Постараюсь, — кивнул Авдей.

Адвиаг, Пассер и Михаил Северцев просматривали свежие донесения, затем пронзительно-яркими цветными фломастерами заполняли сводную таблицу — огромный лист бумаги, разложенный на просторном круглом столе. Заполнять таблицу приходилось стоя, и через два часа работы ноги ощутимо поламывало.

— На референтов бы перепихнуть, — мечтательно сказал Адвиаг, потёр затёкшую поясницу. — Да нельзя, высший уровень секретности.

— А то у нас референты без подписки о высшем допуске, — буркнул Пассер.

— Верно! — оживился Адвиаг.

Михаил бросил на них насмешливый взгляд.

— Умный начальник от глупого отличается тем, что сам он делает сводную таблицу или перекладывает интеллектуальное творчество на референта.

— И чего тут может быть интеллектуального, да ещё и творческого? — обиделся Пассер.

— Поиск не замеченных ранее причинно-следственных связей и планирование на их основе дальнейшего развития.

— Развития чего? — оторопел от закрученности фразы Адвиаг.

— Всего. От политической жизни страны до собственного отпуска.

— Он прав, — неохотно сказал Пассер. — Опять прав. Это начинает надоедать. Михаил Семёнович, как вас только жена терпела с таким-то занудством?

— Домой я приходил для того, чтобы любить.

Пассер не ответил. Он ещё в самом начале карьеры, на первых своих допросах убедился, что препираться с матёрым реформистом всегда обойдётся дороже себе, чем ему. Даже с учётом того, что в твоих руках пыточное кресло и десяток палачей, а у реформиста только его острый язык. Слишком хорошо мятежники умели находить слова, которые застревали в душе как заноза.

— Активность братств резко пошла на спад, — сказал Адвиаг, — зато деятельность ордена Белого Света осталась на прежнем уровне.

— Региональная зависимость есть? — уточнил Пассер.

— Да, Гирреан, как и всегда. Михаил Семёнович, — глянул на него Адвиаг, — может, хоть вы знаете, что надо ордену в Гирреане? Об их тамошней активности мне сообщил инспектор ВКС, но так толком и не смог объяснить, что орден может искать в пустоши.

— Милтуан, — не задумываясь ответил Михаил.

— Что? — растерялся Адвиаг.

— По доброй воле с Большой земли в пустошь только по трём причинам можно приехать — чтобы жениться на гирреанке, чтобы без помех зализать душевные раны и чтобы узнать приёмы управления милтом. Ну ещё медики в интернаты работать едут, но это уже другая область причин и побуждений. Для орденцов свадьба отпадает сразу, душевные раны по причине отсутствия оной маловероятны, так что остаётся только милтуан.

Пассер и Адвиаг смотрели непонимающе.

— Но почему пустошь? — спросил Пассер. — Неужели нельзя поехать ради этого в Пиррумийские леса и в Валларское нагорье?

— Горцы и полесцы не любят чужаков вплоть до немедленного умерщвления. А в пустоши они более или менее разговорчивы, при желании с ними можно достичь взаимопонимания даже в том, что касается милта.

— Или укрывательства беглых преступников, — ядовито сказал Пассер.

— И полесцы, и горцы любят приглашать гостей, — улыбнулся Северцев. — А по их обычаям хороший гость — это благословение небес, которое надо всячески оберегать от чужих глаз и рук. Особенно, если в них зажаты кандалы.

— Хороший гость не приходит без подарка, — заметил Адвиаг. — Однако что можно подарить тем, кто отвергает все дары цивилизации?

— Звезду своего сердца, — серьёзно ответил Михаил. — Иные дары там не котируются. Это вам, сударь Адвиаг, подтвердит любой этнограф, который не по чужим трудам о Валларе и Пирруме книжку писал, а сам был там хотя бы один раз.

Адвиаг и Пассер озадаченно переглянулись.

— А нельзя ли попроще? — попросил Адвиаг. — Как для совсем тупых.

Михаил улыбнулся.

— Попроще, судари, объяснить может только легенда. Если вам не скучны такие вещи, то могу рассказать.

— Пожалуйста, — кивнул Пассер.

— У полесцев есть такой полубог-полускоромох-полугерой Эрдо, — сказал Михаил. — Горцы называют его Кухла. Так вот однажды Эрдо-Кухла пошёл на смертный бой с царём всего зла Сатаной. У Сатаны было множество всякого хитрого оружия, у Эрдо-Кухлы — один только меч. Конечно, Сатана очень быстро победил Эрдо-Кухлу и пронзил ему сердце чёрным клинком. Тут сердце вспыхнуло и распалось тысячами искр, которые взлетели под самое небо, где превратились в звёздочки. Но, поскольку звёздами они были всё-таки ненастоящими, то стали падать на землю. Люди, привлечённые их блеском, стали ловить звёздочки и уносить домой, чтобы освещать в тёмную пору жилища. Но чем больше звёзд из сердца Эрдо-Кухлы оказывалось в людских ладонях, тем сильнее становился сам Эрдо-Кухла. Вскоре он достиг огромной мощи, вскочил и наподдал Сатане такого пинка, что тот вместе со всем своим хитрым оружием улетел за Грань Мира, где шлёпнулся в самую грязную лужу, а сверху свалилось всё его оружие и засыпало Сатану с головой.

— Интересная легенда, — пробормотал Пассер.

— Это ещё не всё, — сказал Михаил. — Даже самый великий герой или могучий бог не может жить без сердца. Так что Эрдо-Кухла должен был или умереть, или создать себе новое сердце. Тогда он при помощи жара своих песен развёл в дыре, которая осталась у него в груди после удара мечом, костёр, который и стал его сердцем. Чтобы этот костёр не погас, Эрдо-Кухла постоянно должен петь. Искры от этого костра летят в небо и падают звёздочками на землю. И опять-таки, чем больше звёздочек упадёт в людские ладони, тем сильнее становится Эрдо-Кухла, тем звонче его песня.

— Я подумал, — проговорил Адвиаг, — что Эрдо-Кухле отдаст своё сердце кто-нибудь из людей в благодарность за спасение от Сатаны.

— И вы способны назвать богом или героем того, кто ради спасения собственной жизни оборвёт чужую? — поразился Михаил. — Ведь людь без сердца обречён на смерть.

— А хватать сделанные из сердца звёзды и греть на них руки — это нормально? — разозлился задетый за живое Адвиаг.

— Вы легенду сначала дослушайте, — сказал Михаил, — и тогда уже выводы делайте.

— Так это ещё не всё? — охнул Пассер.

— Конечно, сударь, — ответил Михаил и продолжил: — Сиять звёзды могут лишь в небе. Чтобы свет звезды не померк в обычном людском доме, ей надо отдать часть своего тепла. Поскольку же сделана звезда из сердца Эрдо-Кухлы, то тепло, которое поддерживает её сияние, даёт силы и Эрдо-Кухле. А чем громче звучит песня Эрдо-Кухлы, тем глубже зарывается перепуганный царь зла Сатана в грязную лужу, и у него даже мысли не появляется о том, что можно вылезти, собрать оружие и вновь пойти вредить людям.

— А если люди не захотят брать звёзды в дом? — спросил Пассер. — Разонравится им такой светильник, надоест.

— Это смотря как светить, — сказал Михаил. — Каждое сердце рождает свои звёзды. Сияние одних звёзд ласкает взгляд, свет других обжигает глаза.

— Легендочка, однако, — пробормотал Адвиаг.

— Нормальная легенда, — пожал плечами Михаил и занялся таблицей.

— Михаил Семёнович, — тихо сказал Пассер, — введён в действие закон, гарантирующий бенолийцам право свободно исповедовать любую религию или не исповедовать никакой. Теперь ваш тесть может уехать из Гирреана. В столице начато строительство множества таниарских святилищ. И в каждое нужен священник.

— Из Гирреана рабби Григорий согласится уехать только ногами вперёд.

— Но почему?

— Потому что верит, что хотя бы некоторым из заблудившихся на жизненных путях поможет выбраться на правильную дорогу. Это не мои слова, а цитата из обычных ответов рабби Григория.

— Заблудившиеся — это уголовники, что ли? — возмутился Пассер.

— А что они, не люди? Возмездие за прошлые дела получили, так что самое время подумать о том, чем заниматься в будущем.

— Из вас получился бы отличный священник, — заметил Адвиаг.

— Еретик из меня хороший получился. Как ни крути, а я пошёл против всех норм и правил своей партии. Пусть идею её не предал, но догматы отверг. Повезло ещё, что на костёр не угодил, — как в прямом, так и в переносном смысле. Хотя… Всё ещё впереди — и суды, и костры.

— Или пьедестал, — сказал Адвиаг.

— Маловероятно, — улыбнулся Михаил, не отрываясь от таблицы. — Разве что в качестве подножия для виселицы.

— И вы всё равно продолжите? — спросил Пассер.

— Глупо было бы столько лет проходить под смертным приговором и отступить именно тогда, когда хоть что-то начало получаться.

Пассер опустил глаза.

— И всё же будьте осторожнее, — сказал он тихо. — Ждать казни второй раз… Это невыносимо. Особенно если вспомнить, что Сфера уже открыта и никаких других благодатей больше не предвидится.

— Не ваша ли контора прозвала меня Скользким? — усмехнулся Михаил.

Минут пять работали молча.

— Количество раскаявшихся орденцов вчетверо перекрывает показатели по братианам, — сказал Пассер.

— На быстрое поумнение братиан я и не рассчитывал, — сказал Михаил.

— Однако пока в Бенолии активны братства, невозможно упразднить Преградительную коллегию, потому что это единственная организация, которая способна защитить людей от братковского террора. И в то же время Преградительная коллегия сама террористична. До тех пор, пока в Бенолии есть Преградительная коллегия, свободной наша страна не станет. Получается замкнутый круг. Порочный круг.

— Что поделаешь, сударь Пассер, — ответил Михаил. — Ничто не идеально. Будем искать способы разорвать порочный братковско-коллегианский круг и избавить Бенолию от обеих его составляющих. Амнистия — одна из таких мер.

— А зачем вам светозарные? — хмуро спросил Адвиаг.

— То, что эти люди отказались от ордена, ещё не означает, что они пылко возлюбили ВКС.

— Так вы хотите… — договорить Адвиаг не решился.

— Нет. Я не буду вовлекать бывших рыцарей ни в какие комбинации, тем более против их воли, и не позволю таких интрижек другим.

— Тогда зачем вы их собираете? — не понимал Адвиаг.

— Чтобы в Бенолии было как можно больше людей, недовольных ВКС. Ни для комбинаций, ни для планов каких-то хитроумных. Просто, чтобы в Бенолии были люди, отвергающие тиранию ВКС.

— Но для чего?

— ВКС — трудный противник, — вздохнул Михаил. — Его основное оружие — это наука. Значит и победить ВКС можно только наукой. Следовательно, чтобы развивать бенолийскую науку, понадобится много хорошо образованных, творчески мыслящих людей. Дураков и неучей в орден не пускают, а люди мыслящие, особенно творчески мыслящие, сами в нём оставаться не захотят. Так что пусть лучше они после побега в Бенолии осядут, чем где-то ещё. Благо, что ВКС Бенолию за державу, достойную его высочайшего контроля, не держит, поэтому и растрезвонил об амнистии на весь Иалумет.

— И всё же — что вы хотите конкретно? — настаивал Адвиаг.

— Избавить Бенолию от её вечного трелгового рабства, создать разнообразие производственной и сельскохозяйственной сфер. А для этого необходимо изыскать новые сырьевые ресурсы для нынешних трелговых товаров, потому что не только Бенолия зависит от трелга, но и весь Иалумет зависит от Бенолии. Например, необходимо срочно создать полноценную, а ещё лучше — превосходящую замену векаэсным энергокристаллам, на которых как в Иалумете вообще, так и в Бенолии в частности, держится всё — от домашнего холодильника до районного генератора воздуха. Поэтому нам нужны учёные, инженеры, да и просто мечтатели, которые умеют находить неизвестные доселе тропинки. Главное — не проглядеть новый путь. А добросовестных исполнителей, которые превратят крохотную узкую тропку в надёжную широкую дорогу, найти гораздо проще. — Михаил улыбнулся. — Если наука может обеспечивать всю неограниченность тирании, то и всю полноту свободы тоже сможет обеспечить.

— Если я когда-нибудь… — сказал Пассер. — Ну вдруг произойдёт такое чудо, что я научусь понимать ход ваших мыслей, Михаил Семёнович, до того как вы объясните всё на пальцах, тогда я немедленно потребую от пресвятого Лаорана и великой матери Таниары титул императора Иалумета. И получу его вместе с дворцом, нескучными придворными и превосходно вышколенной обслугой. Потому что даже Лаоран с Таниарой ваших мыслей без очень подробных объяснений понять не смогут.

— Чужих мыслей без объяснений вообще никто и никогда понять не может, — сказал Михаил. — Поэтому, если кто-то хочет быть не только услышанным, но ещё и понятым, выражать свои великие идеи ему следует в предельно простой и доходчивой форме. Потому что кроме «понять» существует ещё и «принять». Вы принимаете мою идею?

— Мы повинуемся приказу, — ответил Адвиаг. — И этого достаточно. Во всяком случае, я ни одного вашего слова оспаривать не стану.

— Я тоже, — сказал Пассер.

— Не пойдёт, — отрезал Михаил. — Без веры дело не делается.

— Слово «вера» от атеиста? — ехидно осведомился Адвиаг. — Какая у вас может быть вера?

— Обыкновенная. Вера в дело и в содельников.

— Подельников, — уточнил было Пассер.

— Подельники сидят в уголовной тюрьме. Дела же делают содельники. Если, конечно, это дела, а не делишки.

— Альберт, — тихо сказал Адвиаг, — выйди, пожалуйста. Мне надо поговорить с Михаилом Семёновичем наедине.

— Нет, — качнул головой Пассер. — Всё, о чем ты можешь говорить с Михаилом Семёновичем, меня касается в той же мере, что и тебя. Так что и отвечать будем вместе. Как равновиновные подельники.

— Вы о чём, судари? — насторожился Михаил.

— Об Авдее, — сказал Адвиаг и стал рассказывать. Пассер коротко добавлял собственные показания. Именно как показания — сухо, сжато и внешне бесстрастно.

Михаил слушал, не перебивая.

— …а дальше была Сфера, — закончил Адвиаг.

Михаил молчал.

Адвиаг шагнул было к нему, но остановился на полушаге.

Посмотрел умоляюще.

— Я не священник, — сказал Михаил, — грехи опускать не сподоблен. И не уверен, что на вашем месте поступил бы иначе. А если так, не мне вас судить. Разбирайтесь со своей совестью сами.

И наклонился к таблице.

Пассер подошёл к нему, положил руку на плечо, развернул к себе.

— Рийя и Винс значат для меня не меньше, чем для Герна. А живы они только потому, что в мире есть твой сын. Поэтому ты можешь приказать мне всё, что угодно, и я выполню. Ни споров, ни вопросов — одно лишь повиновение. Я не хочу ни судить, ни обсуждать твои повеления. Для меня правильно любое твоё слово. Ты — отец того, кто спас Рийю и Винса, жизнь моей жизни. Я — тот, кто виновен в большинстве бед Авдея.

— Я не уверен, что на вашем месте не поступил точно так же, — повторил Михаил. — Поэтому и не мне вас судить.

Михаил хотел вернуться к таблице, но Пассер не отпустил.

— Почему? — спросил он. — Ведь и я, и Герн сами отдаём тебе наши судьбы. Да ещё «Спасибо!» скажем и руки поцелуем, когда возьмёшь.

— Я ни разу никого не убил, — сказал Михаил. — И не буду убивать теперь.

— Но разве я предлагаю тебе убить нас?!

— А разве нет?

Пассер отступил. Отвернулся. Глянул на Михаила и выкрикнул:

— Какого чёрта ты родился в порту? Твоё место на императорском троне!

— Предпочитаю место людя среди людей, а не идола среди марионеток.

Пассер только головой качнул.

Вернулся к своей стороне стола.

Адвиаг прикусил губу, резко вдохнул сквозь зубы и сказал:

— Клясться, что я обязательно помогу Авдею всем, что будет в моих силах и сверх того, не буду. Это означало бы призывать на его голову новые злосчастья. Ведь подобру моя помощь никому не нужна. Только в беде. Поэтому я лишь об одном могу молить пресвятого — чтобы моя помощь Авдею не понадобилась никогда.

Адвиаг вернулся к столу. Взял донесение, придвинул поближе фломастеры.

— Идея на счёт науки как средства защиты от ВКС мне нравится. Есть в ней что-то… м-м… вкусное. К тому же ареопаг с его закостенелыми от спеси мозгами ещё очень не скоро догадается, что мы тут творим. Но сначала надо очень хорошо рассчитать исходники.

— Дронгер, — сказал Михаил, рассеянно скользя взглядом по таблице, — ты можешь добиться хоть самого маленького служебного расследования для генерального инспектора ВКС, да ещё такого, который был прислан в страну по прямому распоряжению архонтов? При условии, что в данное время он не в Бенолии, а неизвестно где.

— В общем-то могу, — сказал Дронгер. — Хотя и не ахти какое, но расследование будет. А что?

— Да то, что некомплект получается. Максимилиану и Филиппу головы посносили, а Мариус Вардес, генеральный инспектор ВКС, жив и здоров.

Адвиаг, сам того не замечая, комкал донесение.

— Ты о чём? — спросил он Михаила.

— Да я и раньше об этом думал, но всё как-то в чёткую мысль не оформлялось. Ведь для Вардеса помочь Винсенту особого труда не составляло, так? И правил с инструкциями он никаких не нарушал?

— Почти, — сказал Пассер. — Такое вмешательство хотя и нарушение, но мелкое. На него и внимания бы никто не обратил.

— Вот именно, что мелкое! — торжествующе сказал Михаил. — Однако идти на него векаэсник не согласился категорически. Такое бывает только в одном случае — когда за мелкой безупречностью пытаются скрыть очень серьёзные преступления. У нормальных честных служак всё наоборот — куча мелких нарушений и полнейшая безупречность в крупном. Каким бы формалистом и буквоедом честный инспектор ни был, а пацана с девчонкой от костра отвести бы не отказался. Для отказа надо быть законченной сволочью. А если так, то и по векаэсной службе Мариус Вардес насволочить успел столько, что куча будет выше центральной башни ареопага. И любая мало-мальски серьёзная проверка это вскроет. А ещё лучше — две одновременные проверки с разных сторон и по разным поводам, но со сравнением результатов. То, что выглядит идеальным с одной точки обзора, нередко оказывается до тошноты безобразным с другой.

Адвиаг положил донесение на стол, старательно разгладил смятый лист.

— Будут ему проверки. Маленькие такие проверочки, почти незаметные, но очень аккуратные и тщательные. Просто до невозможности тщательные и аккуратные. Такие же тщательные и аккуратные, как работа сапёра.

Пассер хищно улыбнулся, подмигнул Михаилу и занялся многострадальной таблицей, — прежде чем затевать новое, необходимо было закончить уже начатое.

Как всегда после дежурства Цалерис зашёл в паспортный стол поболтать с операторшами.

— Сегодня по стерео Открывателя показывать будут! — сообщили девушки. — В первый раз со времени Открывания. Говорят, он калека! Жуткий урод. Такой безобразный, что даже все бенолийские записи изъяли, чтобы людей не шокировать. Теперь же показывают этого урода по стерео!

— Так Открыватель — бенолиец? — уточнил Цалерис. — А зовут его как?

— Да ты что, Лерик, два дня как родился? Имя Открывателя — это секрет. Ну, во всяком случае, его не принято произносить вслух.

— Урод он или не урод, — сказала одна из операторш, — однако научил Хранителей включать Радужный Фонтан самостоятельно. Теперь во многих Башнях он каждый день разный и очень красивый. А под конец Хранители соединяют все свои Фонтаны вместе, и всё небо становится радужным. При прежних Открывателях такого не было. Они всю благодать захапывали только себе и плевать на всех остальных хотели. Этот же Открыватель, может, и урод, зато не сноб и не жадина.

Девушки помолчали. Оспаривать очевидное было бессмысленно.

Пискнул таймер стереовизора, сообщил, что «Сегодня 17 декабря 2131 года, 16 часов 40 минут местного времени» и включил экран.

Посвящена передача была строительству звездолётов, способных пролетать сквозь стены капсулы. Дискуссию вели солидные учёные и молодые инженеры. Открыватель присутствовал на дискуссии в качестве наблюдателя ареопага.

— Фу, действительно жуткий урод! — сморщили носики операторши.

Центральная камера задерживаться на Открывателе не стала, перешла на дискуссионщиков. Цалерис метнулся экрану, затеребил панель ручных настроек.

— Да покажи ты его, чёртова дребезжалка!

На экране появился Открыватель, голоса дискуссионщиков звучали за кадром.

Цалерис, пятясь, отступил от стереовизора, сел на пятки.

— Это действительно он… Пресвятой Лаоран, это Авдей.

Цалерис сцепил руки как на молитве, хвост дрожал.

— Авдей — Открыватель… Благодарю тебя, пресвятой, за милость твою…

Одна из операторш подошла к Цалерису, осторожно тронула за плечо.

— Ты его знаешь?

— Да, я знаю его, — тихо сказал Цалерис. И выкрикнул громко: — Это Авдей Северцев!

— Тебя с ним что-то связывает?

— Да. Смерть и жизнь.

Операторши переглянулись. У любого другого такие слова звучали бы выспренностью и фальшивой патетикой, но только не у офицера боевого спецподразделения. Если он говорит о связи через смерть и жизнь, значит всё так и есть.

Теперь на шрамы Открывателя операторши смотрели с сочувствием.

— Он тоже был офицером? — спросила одна.

— Нет. Он был музыкантом. Лучшим музыкантом Бенолии. Вторым был мой брат. — Цалерис улыбался. — У нас в Бенолии мало чего хорошего есть, но музыканты наши — лучшие в Иалумете. А мой брат и Авдей были лучшими в Бенолии.

Цалерис принялся куда-то звонить по мобильнику, а операторши с ужасом смотрели на искорёженную руку Авдея.

— Да ведь у него и личико было — загляденье! — сказала одна из операторш. — Это уже после его царговой кислотой превратили вот в такую рожу.

— За что?! — возмущённо охнула вторая.

— На красоту позавидовали, — ответил Цалерис, терзая телефон. — Да не та красота истинная, что на морде.

Абонент наконец-таки ответил.

— Включай стерео по семидесятому каналу! — велел ему Цалерис. — Да, я помню, что у тебя первое сольное выступление в Гарде. Но если я говорю, что это нужно увидеть немедленно, значит это действительно важно как сама жизнь! Ты ведь знаешь, Малг, — я такими вещами шутить не буду. Что? Малг, поверь мне, после этого твоё выступление будет вдесятеро успешнее. Включил? Да-да, совершенно верно, публичная научная дискуссия. Присутствует Открыватель. Согласен, это только для специалистов. Всё верно, для нормальных людей скука жуткая. Но ты не спеши выключать. Прежде поставь настройки… — Цалерис глянул на панель стереовизора и продиктовал цифры.

Вопль изумления и восторга, который прозвучал в трубке, услышали даже операторши. Цалерис потряс пальцем в ушной щели.

— Ну у тебя и глотка, — сказал он абоненту. — Малг, ты вокалом заняться не пробовал?

Судя по смущённому лицу Цалериса, Малг посоветовал ему помолчать и не мешать смотреть в не самых интеллигентных выражениях.

— Тише ты, тут дамы! — прошипел Цалерис.

Открыватель слушал дискуссионщиков с ангельским терпением, вежливо кивал и улыбался, когда к нему обращались с вопросом.

Однако надолго терпения не хватило.

Открыватель откуда-то из-за кресла вытянул костыли.

Цалерис сдавленно вскрикнул и уронил телефон.

Открыватель поднялся и проковылял на середину съёмочной площадки.

— Да это же прямой эфир! — ахнула одна из оперторш.

Цалерис вслух стал читать молитву, щедро перемежая её отборной бранью.

— Пресвятой Лаоран, создавший наш мир и воплотившийся в нём благим провозвестником Света, молю тебя, сохрани ты этого……. от слов опрометчивых, дай ему……., дабы успокоил он душу свою мятежную покоем твоим. Да защити ты его хотя бы один раз, за ногу твою пресвятость и об забор!

— Прошу прощения, сударыни и судари, — произнёс тем временем Открыватель, — но я не понимаю, зачем вы меня пригласили. В звездолётостроении я не смыслю ни уха, ни рыла и ничего полезного сказать не могу.

— Какой странный голос, — испуганно сказала оперторша. — Плеск горной реки и шорох броневой панели. Когда опускается броня, в пазах похожий хрип. Но всё же его голос звенит и сверкает как горный ручей.

— Хорошо, — продолжал Открыватель. — Давайте говорить о той области звездолётостроения, которая интересна и понятна мне. Благодарю за ваше любезное согласие сменить тему. И сразу же вопрос — зачем вы собираетесь лететь в Ойкумену?

— Ну… — над этим вопросом научные умы явно не задумывались. — Э-э-э…

— Ну хотя бы для того, — сказал один из молодых инженеров, — чтобы собственными глазами увидеть то, что доселе являлось лишь на небесных картинах.

— То есть переться за чёрт знает сколько парсеков, — ответил Открыватель, — угрохать кучу денег только на то, чтобы посмотреть на смазливенький пейзаж, которых и в Иалумете полным-полно?

— Ойкумена — наш истинный дом, — ответил одни из пожилых учёных.

— А сейчас вы в чужом доме приживальничаете?

Дедок попытался возмутиться, но Открыватель оборвал:

— Кому принадлежит Иалумет?

— Ну… — запнулся молодой инженер. — Это… Нам принадлежит! Иалуметцам.

— Интересно получается, — сказал Открыватель. — Иалумет принадлежит нам, но домом мы его не считаем. Что же он в таком случае?

— Осколок настоящего мира.

— Если Иалумет — всего лишь осколок мира, то кем тогда оказываемся мы — отходами от настоящих людей?

Операторши засмеялись.

— Лерик, твой Авдей всегда такой языкастый? — спросили они под возмущённый гвалт учёных дам и мужей.

— Бывало и хуже… — пробормотал Цалерис.

— Однако Открыватель прав, — сказала одна из операторш. — Что мы, вот так вот и припрёмся в Ойкумену бедными родственниками к обеду набиваться?

— Но сидеть же в Иалумете вечно! — возразили ей.

К тому же выводу пришли и дискуссионщики.

— Это равносильно тому, как если бы всю жизнь просидеть у себя в квартире, даже носа на улицу не высовывая.

— И вы решили сходить в гости, — сказал Открыватель. — Похвальное намерение. Особенно если есть надежда в гостях нажраться и напиться на халяву до полного озвездения.

Операторши захохотали.

— Вы оскорбляете нас! — возмутилась учёная дама. — Путешествие в Ойкумену станет контактом цивилизаций и взаимным обменом.

— И чем же вы собираетесь меняться? — спросил Открыватель. — Что конкретно вы предложите Ойкумене для обмена? Чем представите Иалумет?

— А что можете предложить вы кроме своего Фонтана?

— Я кмелгист.

— Что? — не поняло как научное, так и инженерное сообщество.

Открыватель извлёк из кармана какую-то стеклянно-металлическую раскорячку.

— Это кмелг, — сказал он. — Музыкальный инструмент, распространённый на одной из планет Иалумета, которая называется Лагинас. На других планетах тоже иногда играют на кмелге. Например, я.

— И вы что, собираетесь играть перед Ойкуменой на этом вашем кмелге? — ядовито спросили его.

— Да. — Открыватель поднял на своём правом костыле распорку из тонкой прочной проволоки, одним движением закрепил на ней кмелг. Прикоснулся к инструменту пальцами левой руки, и полилась мелодия. Лёгкая, как весенний ветерок. Чистая, как лесной родник. Ласковая, как материнские руки. Спокойная, как мирное небо.

Открыватель оборвал мелодию на полуфразе.

Убрал в карман кмелг. Опустил распорку.

— Эту сюиту написал иалумететец об Иалумете, — сказал Открыватель. — Звали иалуметца Шаннилур Одаланд. Называется сюита «Жемчужина космоса». Как по-вашему, можно её играть перед Ойкуменой?

Инженеры и учёные заёрзали.

— Вы прекрасный музыкант, — начал дедок, — и я с огромным удовольствием приду на ваш концерт, Открыватель, но предмет дискуссии всё же составляет совершенно другой вопрос.

— Нет, сударь, вопрос очень даже по предмету дискуссии. Прежде чем решать, на чём вы полетите в Ойкумену, надо решить, с чем вы туда полетите. Хороший гость без подарка не приходит. Иначе это не гость, а грабитель. Вы собираетесь прилететь в такую прекрасную и богатую Ойкумену и тут же запихать себе под зад все те поля, сады и дворцы, которые видели на небесных картинах. Но всё это строилось, сажалось и засевалось не для вас, а для самих ойкумнцев! Вы не имеете ни малейшего права требовать эти блага себе. Вы можете только попросить. И обязаны предложить что-то взамен. Так что вы отдадите Ойкумене в обмен на её хлеб, воду и воздух? Или вы придёте в Ойкумену, чтобы отобрать всё это силой? Как насильник и грабитель придёте?

Голос Открывателя легко заглушал возражения оппонентов, их микрофоны просто отключились.

— Вопрос задан, — сказал Открыватель. — Я жду ответ. Что вы предложите Ойкумене в обмен на её воду, хлеб и воздух?

— Но это не нам решать, для таких вопросов есть…

— Нет, решать это именно вам! — перебил Открыватель. — Это решать каждому, кто хочет попасть в Ойкумену. Что вы принесёте с собой? Какой подарок сделаете хозяевам дома, прежде чем переступить порог?

— Но Ойкумена и наш дом! Мы прямые потомки ойкуменцев.

— А чей тогда дом Иалумет? Или вся жизнь, которую вы прожили здесь, всё, что вы сделали — не более чем дрянь и мусор?

— Вы… Вы отклонились от темы! Какого чёрта не прекращают трансляцию?

— Вы не ответили на вопрос, — сказал Открыватель.

— Прекратите устраивать из серьёзной дискуссии балаган!

— Если я приду в чужой дом и начну выпрашивать еду, ночлег или одежду, — ответил Открыватель, — то с хозяевами сполна расплачусь музыкой. А что за право придти в чужой дом дадите вы?

— Если бы Ойкумена не хотела нас видеть, не посылала бы столь заманчивых небесных картин.

— Перечитайте школьный учебник истории, — сказал Открыватель. — С тех самых пор, как на Земле, Келлунере и Вайлурийне появилось радио, в космос стали посылаться сигналы, в которых рассказывалось, как прекрасны эти планеты. Сигналы шли просто так, в никуда. Для всех, кто захочет их услышать. Со временем средства связи совершенствовались, стало возможным предавать не только звук, но и изображение. Менялись коммуникационные устройства, но содержание сообщений оставалась прежним — хвала родным краям и приглашение в гости. Однако в гости не ходят без подарков. Наглых невеж, которые так сделают, вышвыривают с порога. Но самое главное — тот, кто хочет быть приглашённым в гости, должен и сам звать гостей. Хоть кто-нибудь из вас, хотя бы раз в жизни подумал о том, чтобы не переться в Ойкумену за халявой, а пригласить ойкуменцев в Иалумет и самим предложить угощение?

— Но… — начали дискуссионщики. — Этот вопрос, конечно, требует обсуждения, однако…

— Однако мне не о чем с вами разговаривать, — отрезал Открыватель и заковылял к дверям съёмочного павильона. Охрана хотела его задержать, но рядом с калекой неведомо откуда, словно бы из воздуха, появился телохранитель, беркан лет тридцати с небольшим. Неизвестно, что охрана студии и телохранитель узнали друг о друге, обменявшись короткими взглядами, но студийцы сочли за лучшее отступить.

Открыватель покинул студию. Вещание прекратилось, экран зарябил пёстрыми бликами, которые тут же сменились рекламой.

— Охренеть, — сказала одна из операторш. — Чтобы наше стереовиденье и разрешило такую острую передачу, да ещё в прямом эфире? Не иначе как завтра распадутся Кольца, а Гард так вообще на дно капсулы свалится.

— Последнему событию я не огорчусь, — заметила вторая операторша.

— Эт’точно, — согласилась третья.

Цалерис поднял настойчиво взывающий к нему телефон.

— Да, я всё видел. Малг, на Ойкумену мне насрать. Авдей вернул себе музыку. Только это важно. Теперь ты можешь сыграть с ним общий концерт, как вы и хотели в Каннаулите, помнишь? Да-да, эта его штука чудо как звучит. Ой, Малг, у тебя же сольное выступление сорвалось! Как вещание шло на монитор концертного зала? Подожди-подожди. Ты зашёл в операторскую, и тебе позволили посмотреть передачу с одного из их кабинетных мониторов. Так. Дальше. Как ты мог пустить вещание и по внутреннему, и по внешнему мониторам, если ты не главный оператор? Ах, он отвернулся! Видимо не знал о твоём техническом кретинизме, иначе бы к пульту и на бластерный выстрел не подпустил. Брат, ты чудо, и я тебя обожаю! Твои ошибки прносят миру пользы больше, чем вся мудрость ВКС, вместе взятая. Нет, Малг. Брат, я знаю, что ты поклялся своё первое соло в Гарде посвятить мне и очень тебе за это благодарен, но сейчас не время. Ты лучше посвяти своё соло Авдею. Малг, мы оба так ему обязаны, что всей жизнью не расплатиться! Вот именно, что и ему в голову не придёт ничего от нас требовать! Малг, ну сделай это в поддержку того, что он сказал. Авдей ведь прав. Все, в кого не плюнь, собираются в Ойкумену, а о том, что это чужой дом, куда они собираются войти без приглашения, даже и не вспоминают. Гость может быть незваным, но если он приходит без подарков, то это уже не гость, а враг. Да, конечно, обязательно надо Ойкумену и к себе позвать. Сделаешь посвящение? Малг, ты золото! Нет, ты бриллиант. Звезда первой величины. Спасибо! Удачи тебе. Да, пока. Я тебя тоже. Успеха на концерте! Всё, Малг, после поговорим, на сцену опоздаешь.

Цалерис убрал телефон. На лице сияла улыбка.

— Малг — лучший скрипач в мире! — сказал он с гордостью. — И Авдей музыку вернул.

Рядом с ним села операторша.

— Лерик, Открыватель ведь правду сказал. Нам не с чем идти в Ойкумену. Мы жили в Иалумете двадцать одно столетие, и за это время не дали ему ничего, чем бы он мог гордиться перед своей старшей сестрой. Если мы не любим свой дом, то ведь и нас никто никогда не полюбит. Что же мы с собой сделали, Лери?

— Думаю, всё не так плохо. В Иалумете наверняка отыщется немало хорошего, если дать себе труд поискать.

— И что это будет?

— Не знаю, — ответил Цалерис. — Выбирай сама. Я лишь одно могу сказать точно — пока есть спецподразделения транспортной космостражи, к гостям из Ойкумены ни один пират даже близко не подойдёт. Да и вообще нашей службе есть чем гордиться. Пираты, которые от нас по всей капсуле драпают, это подтвердят.

Вилджа хмуро смотрел то на разложенные по его кухонному столу распечатки, то на Авдея.

— Как ты догадался, — спросил Вилджа Авдея, — что бенолийское Пророчество — это фальсификат от первого слова и до последнего?

— Дал себе труд сложить три и два. — Авдей усмехнулся. — Двадцать одно столетие с лишним в Бенолии всё крутится вокруг Пророчества, а результата ноль. Появился Избранник, Избранника убили, ждите появления следующего. И следующий Избранник приходит, и всё повторяется заново. И ещё раз. И снова. Тебе как программисту ничего такая циклическая заданность не напоминает?

— Напоминает, — хмуро ответил Вилджа. — Блокиратор на контакторе коммуникационной сети. «В настоящее время все каналы связи заняты. Пожалуйста, попробуйте установить связь позднее». Вся хитрость в том, что информационное сообщение и перекрывает связь. Проверяющие устройства будут раз за разом подтверждать, что все каналы перегружены и связь с твоего коммуникатора невозможна. Но на самом деле каналы совершенно свободны. Занят только твой контактор. И занят анализом циклического сообщения.

— Вот и с бенолийским Пророчеством то же самое, — сказал Авдей. — Оно сбывается и не сбывается. Сказать, что оно правдиво, нельзя, но и во лжи обвинить оснований вроде бы нет. Ждите, и ситуация разъяснится сама собой. Вот люди и ждут. И терпят, когда из них кровь сосут вместе с жизнью. «А чего дёргаться, когда вот-вот Избавитель придёт и всё за нас сделает?» И Избавитель приходит. Правда, до избавляемых дойти не может. Но это ничего, избавляемые согласны подождать новых Избавителей. Сидят. Ждут. Категорически ничего не хотят делать сами. И так до бесконечности. Ничего не меняется. Люди превращаются в пустых бездушных кукол. В роботов, послушных любому приказу. Жизнь застывает почти до мертвенности. А дальше вообще исчезнет.

— Тогда ты решил искать следы фальсификата.

— Нет, — качнул головой Авдей. — Прежде я задумался о том, кому выгодно морочить бенолийцам голову избранническим дурманом. И нашёл. Пророчество появилось на восьмой год от установления в Бенолии диктатуры Эдварда Чисио, и на пятый год после того, как он провозгласил себя императором. Чтобы его властные притязания были не только приняты, но и поддержаны Межпланетным Союзом, Чисио пообещал треть обычных трелговых поставок сделать бесплатной. И тут же, спустя всего месяц после договора о поставках и поддержке, в Бенолии появляется Пророчество, которое не только обещает избавить людей от ненавистного им тирана, но и самого императора позволяет держать на коротком поводке. Дескать, не будешь беспрекословно выполнять приказы Межпланетного Союза, не будет твоей Преградительной коллегии ни финансирования, ни технической поддержки. Воюйте с Погибельником собственными средствами. А средств у Бенолии после того, как треть экспорта стала бесплатной, было немного.

— Ты кому-нибудь об этом говорил? — спросил Вилджа.

— Без доказательств? — усмехнулся Авдей. — Нет. Это было бы бессмысленно. Я говорил о том, насколько грязна и порочна сама идея избранничества. Говорил, что быстрее и надёжнее будет освободить себя самим, чем ждать Избавителя. Меня понимали и принимали предложенный мной путь. Пусть не все, и не сразу, но люди находят в себе силы отказаться от дурмана и зажить настоящей жизнью. Но этого мало. Необходимо убрать и само Пророчество.

— Почему? — не понял Вилджа.

— Потому что сам факт существования пророчеств убивает в людях душу. Пророчества отбирают у людей свободу мысли, не дают возможности самостоятельно прокладывать свой жизненный путь и отнимают собственное будущее, всучивая взамен чужую прихоть. Пророчества лишают нас права быть людьми и превращают в безмозглый и бездушный инструмент любого, кому достанет подлости и хитрости воспользоваться дурманной силой пророчеств в своих интересах. Пророчество сродни наркотику, потому что и то, и другое одинаково одурманивает, а затем уничтожает всё, что только есть у людей — и разум, и чувства, и даже саму жизнь.

— Жестоко, — сказал Вилджа.

— Жесточе, чем ты думаешь, — ответил Авдей. — И пророчества, и наркотики обрекают людей на душевную, а зачастую и на физическую смерть, но если торговцев наркотиками сажают в тюрьму, то пророков возносят на пьедестал.

— И что ты намерен с этим делать?

— Единственное, что я смог, это разыскать в библиотеке Гарда фрагменты документов по проекту «Пророк Льдван». Уцелело почти всё. Ты был прав, когда говорил, что в библиотеке ареопага зафиксировано всё, что когда-либо происходило и происходит в Иалумете.

— Как ты намерен их опубликовать? — спросил Вилджа. — Так же, как публиковал «Лицеистский файл»? Я помогу сделать программу.

— Нет, — качнул головой Авдей. — Спасибо, но это не поможет. Высшие лицеи были на виду, и всё, что я о них говорил, легко мог проверить любой и каждый. По проекту «Пророк Льдван» у меня есть только копии документов, подлинники которых лежат в библиотеке ареопага, а войти в неё могут лишь единицы, и простых бенолийцев среди них точно не будет. И даже членов нынешнего Коронного совета или будущего парламента туда не пустят. Истину о Пророчестве надо открывать совсем по-другому, но вот как?

Вилджа пожал плечами. Глянул на Авдея и улыбнулся ободряюще:

— Зато твоё телешоу удалось лучше и не придумаешь. Архонты в ярости.

— Почему? — удивился Авдей. — Я ведь не сказал ничего особенного.

— Зато последствия у сказанного куда как особенные. Всего пять дней с твоего знаменательного выступления прошло, и уже такие результаты.

— Какие результаты?

Вилджа улыбнулся.

— Во-первых, архонты крепко просчитались со стереоканалом. Народ возмущался, что ему не показывают Открывателя. Архонты показали, но на занюханном образовательно-познавательном канале, который никто не смотрит, и в передаче, которая невыносимо скучна всем, кроме очень узкой группы специалистов. Они рассчитывали, что смотреть тебя никто не будет. Но недоучли силу людского любопытства. Стоило мне запустить в сеть информацию, что такого-то числа во столько-то часов и минут по времени Гарда на таком-то канале будут показывать Открывателя, как гостевую страницу на сайте канала завалили вопросами, а правда ли это. Архонты забыли, а может и не знали, что образовательно-познавательные каналы Гарда вещают на всю капсулу. Так что твоё эффектное выступление видел весь Иалумет. Теперь тебя знают все.

Авдей пожал плечами.

— Сейчас мне слава скорее помеха, чем утеха.

— Подожди, может, ещё и пригодится.

Вилджа довольно улыбнулся и продолжил:

— Пока иалуметская интеллигенция от Асхельма и до самых окраин капсулы обсуждала, этичен твой поступок или нет, и чего ты хотел больше — отрекламировать себя как музыканта или действительно обсудить важный для тебя вопрос, один мелкий ванхельсмий пирожник Рильзан решил проблему кардинально. Он нарисовал и прибил над своей пирожковой огромный рекламный щит, где говорилось, что вкуснее, чем он, пирожки не приготовят и в самой Ойкумене. И если чем и встречать ойуменских гостей, то в первую очередь его пирогами.

— Не слишком ли смелое заявление? — хмыкнул Авдей.

— Он в своём мастерстве уверен. И не без оснований. Пирожки, которыми мы сегодня полдничали, его производства. Я специально взял на пробу и овощных, и мясных, и сладких.

— Вкусно! — сказал Авдей. — Ими действительно можно встречать самых лучших гостей, не оконфузишься.

— Это ещё не всё. Твой приятель Эльван тут же сделал о пирожнике репортаж и пристроил в какие-то секторальные издания. Если в пределах Колец Эльвану работу ещё искать и искать, то на дальнюю секторалку слова «свободный журналист из Гарда» действуют как огонёк на мотылька. Его репортажи сразу же показали по центральным каналам в нескольких государствах, в том числе и в Бенолийской империи. И в тот же день некий сударь Потапов, производитель вин, коньяков и прочей питейной продукции, решил, что наилучшим дополнением к пирогам, которыми будут потчевать ойкуменцев, станут его наливки. Прислал Рильзану предложение о совместном взаимовыгодном бизнесе. Пирожник, не будь дурак, тут же вылетел в Бенолию и подписал все документы, моля Таниару только об одном — чтобы Потапов не узнал об истинных размерах предприятия своего нового партнёра до того, как сделка будет зарегистрирована в Финансовой палате ВКС.

— Подожди, — остановил Авдей, — если я тебя правильно понял, то ты говоришь о Фёдоре Потапове, производителе лучших вин Северного предела? Так он же один из богатейших людей в секторалке. И сноб, каких свет не видел. Чтобы он прислал такое письмо мелкому пирожнику?

— Суть сделки раскрылась почти мгновенно. Но Потапов сказал «Иди-ка ты, друг любезный, на кухню и покажи, чего на самом деле умеешь». Пирожник показал. Потапов подписал все документы и дал ему беспроцентный займ на расширение предприятия. Но реклама их совместного бизнеса строится на слогане, что куда бы ты ни шёл в гости, хоть в саму Ойкумену, возьми пироги Рильзана и наливку Потапова, и всё будет в порядке. Между прочим, — добавил Вилджа, — во всех рильзановских пирожковых клиентов музыкой ублажать будет только кмелгист. С твоей подачи инструмент стремительно входит в моду.

— С пирожником забавная история получилась, — улыбнулся Авдей.

— Ареопаг от рекламы Рильзана и Потапова пришёл в бешенство.

— В бешенство можно придти от любой рекламы. Она вся с тупым восторгом заявляет, что главное счастье твоей жизни достижимо исключительно путём использования определённого стирального порошка или именно этой зубной пасты. Так что реклама у Потапова и Рильзана самая обыкновенная.

— За исключением того, — сказал Вилджа, — что говорит как о поездке в Ойкумену, так и о визите самих ойкуменцев как об обыденности. Архонты боятся и ненавидят Ойкумену. Если бы они могли превратить стены Иалумета в камень, а ещё лучше саму Ойкумену уничтожить, они бы сделали это. А поскольку Ойкумена недосягаема, во всяком случае — пока, то архонты уничтожат Рильзана и Потапова.

Авдей опустил глаза. Вилжда сказал:

— Тебе тоже не поздоровится.

— Выкручусь.

Вилджа сел перед ним на корточки.

— Авдей, тебе бы уехать. Спрятаться где-нибудь. Иалумет большой, ты без труда затеряешься так, что никакие ареопагские ищейки не найдут. Я поговорил с Эльваном, он говорит, что сумеет вывезти тебя из Гарда. Охрана ничего не заметит. Из Колец выбраться будет ещё проще.

— А как же ты? Если архонты узнают, что это ты из своей Башни блокировал микрофоны и не давал прервать трансляцию передачи, тебя уничтожат.

— Ерунда, — фыркнул Вилджа. — Свалю всё на тебя с Эльваном, благо вы к тому времени успеете скрыться без следа. Зато у тебя будут в Асхельме свои глаза и уши. Архонты считают меня верноподданным идиотом, а потому болтают при мне о своих делах, не стесняясь.

— Мне казалось, — осторожно ответил Авдей, — что ты действительно предан архонтам.

— Мне тоже так казалось. Но они не любят Башню. Не любят Фонтан. Ты тоже их не любил. Но уважал. По-настоящему уважал, от сердца. Я не сразу это понял, слишком мало в моей жизни было уважения, чтобы научиться его видеть и ценить. Дальше — больше. Когда стало известно, что Башня — не святилище, а всего лишь средство коммуникации, и что Фонтан — не благодать, а всего лишь короткое замыкание, архонты стали презирать Башню и смеяться над Фонтаном. Вслед за ними над Башней и Фонтаном начал смеяться весь Иалумет. Ненавидеть их. Чат Башенного сайта забросали карикатурами и проклятиями. А ты… — Вилджа запнулся. — Ты научил меня делать Фонтан благодатным, а Башню — святилищем. Даже больше, чем святилищем — Домом Праздника. Я рассказал об этом на сайте, и многие поверили в то, что благодать надо не ждать откуда-то сверху, а делать самим. Некоторые Хранители ушли из Башен, но ведь им на смену быстро пришли другие. Помнишь наших семерых Охранителей? Четверо из них вернулись. Теперь они станут Хранителями. У каждого будет собственная Башня. Радужные Фонтаны обрели новую силу и засверкали по всему небу. Авдей, ты даже не представляешь, как я тебе благодарен. Как мы все тебе благодарны.

— Но…

— Не надо ничего говорить. О Башнях и Фонтанах ты уже сказал всё, что нужно. — Вилджа накрыл кисти Авдея ладонями. — Знаешь, раньше в чате и на форуме Башенного сайта меня спрашивали, не противно ли мне рядом с калекой. А теперь спрашивают, хорошо ли я о тебе забочусь. Присылают рецепты ванн и домашних мазей, которыми их дедушки и бабушки лечат подагру на руках и на ногах. Советуют витаминные чаи. — Вилджа прижал ладони Авдея себе к лицу и попросил: — Уезжай. Сегодня же уезжай. Гард — скверное место.

— Не могу, — высвободил руки Авдей. — Пока не найду способ очистить Бенолию от Пророчества, никуда я из Гарда не уеду. Тем более, что твоих Башен и Фонтанов это тоже касается.

— В смысле? — поднялся Вилджа.

— Перечитай Пророчество, — придвинул Авдей распечатку. — Особенное внимание обрати на словосочетания «бездна мрака» и «дорога звёзд». И не пропусти благодатный огонь, который должен гореть не где-нибудь, а именно в пустоте. Заодно припомни название сети небольших, но очень добротных отелей, которые есть в каждом мало-мальски крупном населённом пункте Иалумета. Когда речь идёт о деревнях и посёлках, отель «Бездна мрака» оказывается вообще единственной тамошней гостиницей и питейным заведением, к тому же из-за малого количества клиентов явно убыточным. Так зачем владельцам и без того непомерно огромной гостиничной сети открывать отели ещё и там, где их услуги никому не нужны?

Вилджа отошел к плите, переставил с места на место чайник.

— А есть населённые пункты, где таких отелей нет?

— Да, — кивнул Авдей. — Инвалидские и уголовно-поселенческие территории вроде Гирреана. Правда, у нас к ним ещё и еретики с придворными добавлялись, но это не суть дела. Главное, что ни одной «Бездны мрака» нет там, где живёт непригодный к всевластным играм людской материал.

— Только не говори, что сеть «Бездна мрака» принадлежит ВКС.

— Она досталась координаторам по наследству от ордена Белого Света, а те, в свою очередь, унаследовали её от Межпланетного Союза. — Авдей поднялся на костыли, подошёл к Вилдже. — Звёздную дорожку между домом Хранителя и Башней начали делать ещё до Раскола, так?

— Да, — сказал Вилджа. — Какой-то эстетноозабоченный умник решил, что если звёздочки, точнее — искорки, есть над башней, то должны быть и перед башней. Кому-то из тогдашних руководителей службы связи идея понравилась, и он приказал все башни и дома для связистов соединить такими дорожками. Сохранился даже номер приказа, текст и фамилия руководителя. А традиция звёздных дорожек дожила до наших дней. — Вилджа запнулся, придавленный догадкой. — Так что же это получается, — сказал он, — Межпланетный Союз хотел башни из источника благодати превратить в орудие подавления и разрушения? Но это же святотатство! Ведь тогда башни уже были официально объявлены священными. Они сами объявили их священными. И произошло это в 24 году от Раскола. А Пророчество… — Вилджа метнулся к столу, стал перебирать бумаги. — Пророчество тоже появилось в 24 году.

Вилджа уронил листок, закрыл лицо ладонями. Вопросил стонуще:

— Неужели Межпланетный Союз наделял башни святостью, нисколько в неё не веря?!

Авдей подошёл к нему.

— Теперь ты понимаешь, почему я должен раскрыть все тайны Пророчества и доказать людям его лживость? Из каких бы соображений Межпланетный Союз не сделал башни священными, но благодать их стала истинной, а не ложной. Красота их фонтанов радует взор и согревает душу. Поэтому башни действительно священны. И они должны остаться вободными от пророческой грязи. По их звёздным дорожкам должны ходить лишь Хранители. Нельзя допустить, чтобы однажды вошёл в Священную Башню и прикоснулся к Благодатному Огню тот, кто станет безотказным орудием в руках ареопага. Во всех смыслах безотказным — как в полнейшем непротивлении приказам архонтов, так и в высочайшей эффективности подавления воли людей и убийства их душ.

— Нет! — схватил его за плечи Вилджа. — Авдей, это слишком опасно. Если надо выбирать между тобой и Башнями… Да провались они к чёрту, эти Башни с Фонтанами вместе!

Авдей убрал его руки.

— Послушай меня, Хейно Вилджа, Хранитель гардской Башни Радужного Огня. Речь идёт не обо мне. И не о Башнях. Мы говорим о судьбе Иалумета. О судьбах всех его людей. ВКС переживает глубочайший кризис. Власть его рушится. Чтобы удержаться на престолах, архонты пойдут на всё, не погнушаются никакими грязными приёмами. Они уже пытаются использовать Пророчество, уже дурманят им людей, отравляют и поганят людские души. И очень скоро архонты сообразят, что в своих манипуляциях можно использовать и Башни. Если до такой страховки додумался Межпланетный Союз, диктаторы сильные и уверенные в нерушимости своей власти, то тем более мысль о подобном оружии придёт в голову правителям, чья власть утекает как песок сквозь пальцы. ВКС умирает, но, как раненый зверь, в своей агонии ареопаг способен убить очень и очень многих людей. Я этого допускать не намерен.

— Но почему ты? — выкрикнул Вилджа.

— А почему не я? — ответил Авдей.

–* * *

Паларик уволил Авдея в тот же день, когда вышла передача. Открывателю не гоже сидеть в инспекционном зале.

Конечно, парня можно было бы перевести в архив. Там бы он и сам научился работать с настоящими судебными документами, и досконально изучил бы бардак, именуемый «судебная реферантура». А в будущем, уже став судьёй, не попадал бы впросак из-за её вечной небрежности.

Однако Паларик Авдея уволил. Слишком сильно обожгла обида. Паларику казалось, что он может рассчитывать хотя бы на минимальное доверие Авдея.

Оправдываться Авдей и не попытался. Только сказал короткое «Простите» и ушёл. Паларику почему-то стало стыдно. Наверное, надо было сначала поговорить с парнем, а потом уже выносить суждения. И тем более — приговоры. Но теперь уже поздно что-то менять.

Однако ощущение неправоты засело в душе занозой.

…Позвонил Авдей ближе к полуночи, попросил приехать.

— Мне нужна срочная консультация опытного, а главное — неболтливого юриста. Кроме вас обратиться не к кому. И достойного денежного вознаграждения за консультацию тоже заплатить не могу.

— Какие деньги?! — разозлился Паларик. — Ты где?

— Если вы согласны, я буду ждать вас у центрального входа в Радужную Башню.

Возле Башни Паларик был уже через сорок минут.

— Что случилось? — спросил он Авдея. — С тобой всё в порядке?

— Со мной-то всё. Несколько хуже с тем, что вокруг меня. Идёмте в дом.

Компания в доме Хранителя оказалась обширная и разнообразная.

Журналист Эльван Кадере. Библиотекарша ареопага Виктория Реидор. Девушка как-то заходила за Авдеем в инспекцию, и Паларик её знал.

С Хранителем Хейно Вилджей Паларик лично знаком не был, но по стерео видел не раз.

Авдей представил двух других компаньонов.

Хорошенькая светлошерстая берканда по имени Ольденна оказалось сотрудницей референтуры зала Совета ареопага.

До тяжести хмурый кареглазый наурис Дейним — начальником службы безопасности Асхельма.

— Излагаю суть дела, — сказал Авдей. — В недавнем прошлом сударь Кадере был телохранителем высшего разряда, входил в самый ближайший круг личной стражи бенолиского императора. Сравнивая работу СБ Бенолии и Асхельма, сударь Кадере охарактеризовал последнюю в не особо уважительных выражениях. Сударь Дейним возмутился столь низкой оценкой. В итоге непродолжительного, но очень бурного спора было заключено пари стоимостью в одну бутылку потаповской наливки. По условиям пари сударь Кадере должен будет обойти все людские и технические охранные системы, которые выставит сударь Дейним, и заснять секретнейшее совещание архонтов в зале Совета. В арбитры пари была приглашена сударыня Ольденна.

Эльван виновато глянул на Ольденну и тут же опустил взгляд. Та села рядом с Эльваном и взяла его под руку.

Паларик кивнул.

— Пари, я так понимаю, выиграл Эльван. Так о чём я должен вас проконсультировать — что полагается Эльвану за шпионаж, а Дейниму и Ольденне за соучастие в оном? Или интуиция меня не обманывает, и дело несравненно хуже шпионажа?

— Хуже, — сказала Ольденна. — Элик действительно выиграл пари, принёс, как и было оговорено, запись в кабинет Дейнима. Только вид у Эльвана был при этом совсем не победительный. Вместо объяснений он велел нам посмотреть запись. Мы посмотрели и тоже впали в глубочайшую прострацию. Эли сказал, что надо идти к Авдею. Но Авдей тоже не знает, что делать. И Хранитель не знает.

— Да перестреляю я эту мразь и дело с концом! — вскочил Дейним.

— Не поможет, — ответил Авдей. — На волне паники в архонтские кресла усядется ещё большая мразь.

— В Бенолии помогло, а здесь не поможет! У вас императора шлёпнули, и сразу всё куда как хорошо стало! Даже зависть берёт…

Авдей отрицательно качнул головой.

— Императора убили случайно. У одного из придворных точно так же, как и у вас, нервы не выдержали властительные мерзости терпеть, и он пристрелил мучителя, ни сколько не заботясь о последствиях. Ситуацию в Бенолии изменила не смерть императора, а реформы, которые готовили долго и тщательно. Поэтому властительный вакуум, который образовался в результате внезапной смерти главы государства, сразу же заняла оппозиция. А поскольку она давно и прочно была оформлена в чёткую структуру, то сразу же вписалась в существующую систему госуправления. И начала спокойно, без насилия и крупных конфликтов, реформировать эту систему в соответствии со своими принципами. Причин у такой успешной смены власти две. Первая — оппозиция прекрасно знает сферу, в которой ей приходится действовать, и поэтому ведёт себя в полном соответствии с её условиями. Вторая причина — и цели оппозиции, и средства достижения целей досконально известны всему населению Бенолии и пользуются полной поддержкой его большинства. С ситуацией в Бенолии всё понятно?

Дейним неохотно кивнул. Авдей сказал:

— Зато в Иалумете реальной оппозиционной силы нет. То, что происходит в Западном пределе, не в счёт. Это лишь зарождение и становление реформистского движения, но не действенная реформистская сила. Говорить о её всенародной поддержке нелепо. А без такой поддержки любое реформистское движение обречено на провал, и никакие, даже самые гениальные и правильные идеи реформирования его не спасут. Так что рассчитывать на смену власти в Иалумете нельзя. Если вы, Дейним, убьёте архонтов, властительный вакуум тут же займут их приближённые, которые продолжат делать всё то же самое, что делал прежний ареопаг. — Авдей мгновение поразмыслил. — Ещё как вариант можно рассмотреть возвращение ордена Белого Света. Точно такой же тиран, с теми же самыми целями и приёмами, так что…

— Исключено, — отрезал Дейним. — Чисто по техническим причинам невозможно. Даже если орденцы проберутся каким-то образом через два Кольца, город им не взять. Гард только выглядит глупой летучей безделкой. На самом деле это неприступная крепость.

— Неприступных крепостей не бывает, — сказал Эльван.

— Пусть так, — не стал спорить Дейним. — Пусть будет мощнейшая и труднодоступнейшая крепость Иалумета. Чтобы взять Гард, нужна огромная военная сила, как людская, так и оружейная. Пересменка власти Межпланетный Союз-орден, а затем орден-ВКС тому доказательство. Первая и Вторая Битва-За-Гард во всех учебниках истории есть. Или в Бенолии не преподают историю?

— Преподают, — хмуро ответил Эльван. — И Битвы-За-Гард отдельными темами учат.

— Нужной для взятия Гарда армии у орденцов нет, — уверенно сказал Дейним. — А без армии тут делать нечего.

— Не уверен, — задумчиво проговорил Авдей. — Пусть ареопаг и сумеет преградить путь даже самой могучей армии, но сопротивляться сатире он не способен, потому что давно разучился смеяться над собой. А если так, то чужая насмешка станет для него убийственней выстрела.

— Вы это о чём? — насторожилась Ольденна.

— О том, что те, кто провозглашает себя всевластителями, больше всего боятся показаться смешными. Особенно если объектом насмешек становятся их неблаговидные делишки.

— Делишки? — возмутился Дейним. — Да это преступление!

— Сострадание к жертвам преступления не должно мешать каре преступников, в том числе и оружием смеха.

— Какой смех? — разъярился Дейним. — Скоро всем кровавыми слезами плакать придётся!

— Если найти в себе силы смеяться, когда нет сил даже на то, чтобы плакать, то найдутся силы и побеждать.

— Ареопаг победить? — с ядовитым ехидством спросил Дейним.

— Да, — уверенно ответил Авдей. — Именно так. Победить ареопаг. Смех — сильнейшее оружие. Нет никого и ничего, способного противостоять смеху. К тому же смех становится для смеющегося источником сил.

— Да как вообще над этим можно смеяться?! — схватил его за грудки Дейним. — Это же горе! Такое горькое горе, которого ещё не знал Иалумет.

— Горе, — согласился Авдей. — Однако, когда люди плачут в горе, это означает, что им есть что ещё потерять. Есть кого бояться. И чего бояться. А когда смеются — это значит, что терять больше нечего, нет ни бремени, ни препятствий, и потому можно совершенно свободно идти вперёд, к свершениям и победам. Те, кто плачет над потерей, теряют последнее, те же, кто смеётся, — обретают новое.

— Мы самих себя потеряли, Авдей.

— Да, потеряли. И наши утраченные Я были прекрасны. Терять такую красоту всегда больно. Но мы сделаем себя новых, вдесятеро лучше прежних!

Дейним разжал пальцы. Посмотрел на Авдея.

— Откуда ты только взялся такой… Мудрый и правильный…

— Что аж тошнит, да? — усмехнулся Авдей. — А почему бы и нет? Хорошее рвотное средство — это большая ценность. На утро после излишне весело проведённой ночи в особенности.

— Скоморох, — дёрнул хвостом Дейним. Отошёл к креслу, сел.

Ольденна оскалилась.

— Скоморохов тираны всегда боялись больше любых повстанческих армий, потому что скоморохи были их душой и сердцем.

— Чего не скажешь о разуме, — буркнул Дейним.

— Разум без сердца вы уже видели, — кивнула Ольденна на лежащую на столе видеопланшетку.

— У сердца тоже есть своя мудрость, — сказал Хранитель. — И по уму она нередко превосходит мудрость разума.

— Я так поняла, — проговорила Ольденна, — что сударь Авдей намерен высмеять архонтов как ярмарочных мошенников, поставить к позорному столбу и закидать тухлыми помидорами. Перспектива узреть архонтов у позорного столба, под градом насмешек и тухлых помидоров нравится мне очень, тут я двумя руками голосую «за». Но не представляю, как можно осуществить это на практике.

— Проще, чем вы думаете. — Авдей подковылял к диванчику, сел. — Нужно сделать мультфильм…

— Что?! — перебил разозлённый Дейним. — Какой ещё мультфильм?

— Обыкновенный. Рисованный, в карикатурном стиле. В сети карикатур на архонтов мало, но образцы отыскать можно. Сделать же одного из рисунка клип какой угодно длины не сложно, есть специальные программы. Если Хейно покажет, как ими пользоваться…

— Покажу, — сказал Хранитель. — Ничего сложного там действительно нет, мы ими на первом курсе развлекались, прикольные мультики про преподов лепили.

— Ну и вот, — продолжил Авдей. — Сделать мультик вперемешку с документальными кадрами, — кинул он на видеопланшетку. — Общая протяжённость — минут двадцать, не больше. И плавающий файл по объёму не очень большой получится, и тему всесторонне осветить можно. Главное, посмешнее показать всю вопиющую глупость ситуации: огромная масса народу, две тысячи сто девятнадцать обитаемых планет, — и все безропотно позволяют распоряжаться собой трём архонтам, которые уже вконец свихнулись от ничем не ограниченной власти и вообразили себя вершителями судеб. А чтобы не было упрёков в клевете, к мультфильму добавить ссылку на бесплатные складские сайты в директории Хонгтианэ, где будет размещён отснятый Кадере материал.

— Звучит всё это привлекательно, — сказал Паларик, — и план Авдея обещает быть очень действенным и эффективным. Но можно узнать, в чём суть проблемы? Что такого преступного натворили архонты?

— Планшетка на столе, — сказала Ольденна. — Смотрите сколько хотите.

— Обязательно, но попозже. Сейчас бы мне краткий обзор темы.

Ольденна криво усмехнулась.

— Архонты планируют спровоцировать широкомасштабные военные действия на границе Северного и Западного пределов.

— Что? — не понял Паларик.

— Этим они надеются отвлечь население сразу семидесяти одного государства, в общей сложности — двухсот восьмидесяти девяти планет от политики. Ситуация в регионе всё больше и больше осложняется, а на войне людям будет не до того, чтобы обсуждать политику ВКС. В первую очередь усмириться должно Хонгтианэ, на данное время — самое проблемное для архонтов государство во всём Иалумете. Для поддержания порядка в регион будут введены миротворческие спецподразделения космостражи ВКС, проще говоря — армия уничтожения и подавления.

— И что, — не поверил Паларик, — они прямо вот так это и обсуждали, прямым текстом?

— Сударь, — горько усмехнулась Ольденна, — если для архонтов даже координаторы не люди, а всего лишь инструмент, то что говорить о секторалке? Ведь на Северо-Западе встретят так называемых миротворцев отнюдь не цветами. И техническое превосходство ВКС не поможет, потому что когда ненависть начинает перехлёстывать через край, действенным оружием становится даже камень.

— Не могу поверить, — тихо сказал Паларик. — Ведь это же сотни тысяч смертей.

— Как изволил выразиться архонт Лиайрик, заодно немного снизится и угроза перенаселения.

— Нет…

Дейним сдавленно застонал, спрятал лицо в ладонях.

— Даже Тромм согласился, даже он. Повякал что-то об офицерской чести, о присяге, поломался для порядка, как шлюха дешёвая, и согласился. — Дейним едва не плакал. — В училище он был для нас как икона. Самый честный и безупречный офицер космостражи ВКС. Да я в десант служить пошёл только из-за него! — Дейним посмотрел на Паларика. — Ваша честь, вот вы судья, много разных людей повидали, так объясните, почему такое случилось? Ведь Тромм действительно был честным офицером — и смелым, и верным, и с головой у него всегда всё в порядке было. Он столько людей от пиратов спас! Так почему же теперь он в такую курву распоследнюю превратился?!

— Не знаю, — сказал Паларик. — Не знаю. Наверное, из-за того, что честным и порядочным быть легко, когда на тебя смотрят люди, имеющие право судить как о тебе, так и о твоих поступках. Разные люди — друзья, коллеги, соседи, журналисты, служба внутренней безопасности или даже собственные дети. И перед всеми хочется выглядеть если и не героем, то хотя бы приличным людем. Ведь о себе мы судим по отражению в чужих глазах… Грешки и проступки прячутся подальше, правильные поступки выставляются напоказ. К тому же правильных поступков хочется совершать как можно больше, а грехов и проступков избегать. Искренне хочется быть правильным, ведь узреть собственное отражение в безобразном виде не понравится никому. Поэтому люди и пытаются соответствовать некоему общепринятому стандарту правильности. Но подле архонтов нет людей. Они слишком высоко вознесены над всеми. На такой вершине мерилом правильности становится уже не отражение в чужих глазах, а собственные моральные критерии и нормы. И если вдруг оказывается, что их на самом деле нет, а всё держалось лишь на чужом мнении, то люди очень быстро превращаются в чудовищ. Вот так и получается, что власть, слава или деньги меняют людей. Хотя на самом деле они ничего не меняют. Всего лишь навсего обнажается истинное Я, до той поры глубоко запрятанное.

Дейним опять застонал.

— А ведь мы в него верили, мы так в него верили! Неужели и я, если попаду в ареопаг, стану такой же мразью?

— Маловероятно, — сказал Авдей. — Чтобы согласиться быть вознесённым над людьми, надо самому быть нелюдью. Истинно народный властитель жить вдали от народа не захочет никогда.

Дейним посмотрел на него ошарашено.

— Так ты что, допускаешь мысль, будто я могу быть архонтом? Я?!

— А почему нет? Вы людь вроде бы неглупый, совестливый. Независимость характера и сила воли тоже есть. Так что вполне приемлемая кандидатура.

— Тем более, что вы такую мысль о себе уже допустили, — сказала Виктория.

— Нет! Я просто сказал так. У меня не очень хорошо со словами. Я не о том думал!

— А теперь подумайте об этом, — посоветовал Авдей. — Как только каждый из простых граждан престаёт думать, что сможет стать президентом страны, демократия превращается в диктатуру.

Дейним не ответил. Смотрел в пол, хвост подрагивал.

— В записи ещё что-нибудь было? — спросил Паларик.

— Да, — сказала Виктория. — Архонты решили убить Авдея. Чем-то он категорически не вписался в их планы использования Радужных Башен. На роль убийц назначены Хранитель и Эльван Кадере.

— А я-то думал, меня уже ничего не сможет удивить, — охнул Паларик. — Ладно, Хранитель, но как им пришла в голову мысль, что Авдея способен убить Эльван?

Хранитель в ярости метнулся к Паларику, схватил за грудки.

— Я, значит, смогу убить? Наверное, смогу. Только труп будет не с костылями, а с хвостом.

— Простите, — быстро сказал Паларик. — Я не это хотел сказать. Просто слухи, которые ходят по Ванхельму…

— Меньше по пивнарям шляться надо, — оттолкнул его Хранитель, — тогда и глупыми слухами уши забивать не будут.

Хранитель сел рядом с Авдеем, зыркнул мрачно на судью.

Эльван вздохнул.

— Не обижайся, Хейно, — сказал он Хранителю. — Меня тоже в убийцы записали.

Хранитель пересел к Эльвану и спросил:

— А тебя-то почему?

— При первой нашей встрече я сдуру назвал Авдея отцеубийцей.

Авдей побледнел, дрогнули ноздри.

— Ты был прав, — сказал он.

— Болвн я был, которого хлыстом драть некому за дурь беспросветную. Может, тогда раньше бы в мозгах прояснилось. — Эльван сжал кулак. — Суть дела в следующем. Авдей написал нужную и полезную статью для космонета. Может, слышали о «Лицеистском файле»?

— Да, — сказал Панимер. — Читал. Хлёстко написано.

— Неужели всё это было правдой? — спросил Хранитель.

— Более чем, — сказал Эльван.

— Так ты теньм?! — подскочил Дейним. — Скотина! Знал бы, ни за что не стал пари заключать. Это ты теперь мне пузырь ставить будешь, ниндзюк хренов!

— За что пузырь? — возмутился Эльван.

— За мошенничество. У меня против людей охрана, не против теней. Ты обязан был предупредить о своём истинном уровне подготовки.

— Так у тебя же охрана наивысшего разряда! — ядовито напомнил Эльван. — Вот и ставь теперь пузырь за излишнее самомнение.

— После с пузырями разберётесь, — оборвала их Виктория. — Что было с файлом? Причём здесь отцеубийство?

— В том-то и дело, что ни при чём! — с сердцем сказал Эльван. — По старым бенолийским законам за «Лицеистский файл» Авдею полагался расстрел. Когда дело дошло до ареста, его отец взял расстрельную статью на себя. Сам назвался автором «Лицеистского файла».

— Значит, — твёрдо сказал Дейним, — он не только сына спасти хотел, но и публикацию файла считал делом правильным. Таким, за которое и умереть не жаль. — Дейним качнул головой. — Хотел бы я посмотреть на твоего отца, парень. Мощным он людем был.

— Ещё каким, — подтвердил Эльван. — Один из лидеров самой опасной мятежной партии в империи.

— Мятежник! — воскликнул Паларик. — Так вот в чём дело. А я-то всё гадал, как Авдей может в равной мере обладать четырьмя совершенно различными ипостасями — следователь, прокурор, адвокат и судья. Всё правильно. Мятежник точно так же, как и следователь, изучает ситуацию, в которой оказался мир; подобно как прокурору оценивает, что в ней неправильно; в точности как адвокат отмечает правильное; и становится судьёй, когда выносит вердикт: что в мире полежит переделке, что — сохранению, а что — и уничтожению. Так Авдей мятежник. А я-то голову ломаю, откуда у девятнадцатилетнего парня такой опыт укороты давать что крупным чинам, что собственным подчинённым. — Паларик улыбнулся. — И давно ты отцу помогать начал?

Авдей пожал плечами.

— Курьерить начал лет с двенадцати, листовки писать — с пятнадцати. Но не часто, я действительно только помогал отцу, а не занимался политикой всерьёз. Музыканту было не до того.

Паларик кивнул. Именно такого ответа он и ждал.

— Авдей, — спросил Хранитель, — а у тебя родственники есть?

— Не знаю, — отрезал Авдей. — Я давно не получал от них никаких известий. Вполне возможно, их уже нет в живых.

Хранитель смотрел на Авдея с возмущением и обидой. Его друг не мог так сказать о своей семье. Но сказал.

— Они все так отвечают, — сказал Эльван. — Боятся привлечь внимание охранки, в смысле — службы безопасности к семье. Даже друзьям так говорят. Ведь чего друзья не знают, о том их не будут спрашивать на допросах. А если повезёт, так и вообще на допрос из-за незнания не попадут. Мятежникам приходилось придумывать, как защитить близких от опасности. Любых близких — и друзей, и семьи. Приёмы не очень красивы, зато, как оказалось, действенны.

— Авдей, — подошёл к нему Паларик, — прости меня. Я не должен был…

— Вы всё правильно сделали.

Паларик сел рядом с ним.

— Ты хорошо умеешь защищать близких. Даже собственной жизнью за их безопасность заплатить не побоишься. И взамен от них ничего не потребуешь, верно? Никаких обязательств не возьмёшь?

Авдей гневно сверкнул глазами. Предположение, что от близких можно требовать каких-либо обязательств, оскорбило.

— Так что же ты думаешь, — спросил Паларик, — будто твой отец мог быть другим? Что он был способен наложить на тебя какие-то обязательства или вину?

Теперь в глазах Авдея сверкнули слёзы, так стало стыдно. Авдей смотрел в пол, пальцы дрожали.

— Когда уходят любимые люди, — сказал Паларик, — мы всегда на них злимся. А после на себя. И опять на них. И так по кругу. Вечно. То себя в их смерти обвиняем, то их в том, что нас бросили. Но на самом деле не виноват никто. И признать это тяжелее всего.

Он обнял Авдея, прикоснулся губами к щеке.

— Всё хорошо, парень. Ты выстоял, не сломался. А это главное.

Авдей неуверенно кивнул. Паларик пожал ему плечо и поднялся.

Прошёл на середину комнаты.

— И всё же, сударыни и судари, — сказал он, — зачем вы меня пригласили? Ведь я нужен был вам именно как юрист.

— Да, — кивнул Авдей. — Я хотел спросить, есть ли законный способ отстранить архонтов от власти? Что-нибудь вроде импичмента или досрочных выборов…

— Выборы архонтов? — хохотнул Дейним. — Придёт же в голову.

— А между тем Авдей прав, — сказал Паларик. — По Уставу ВКС, который был принят в 1631, но продолжает действовать до сих пор, архонты должны выбираться прямым тайным голосованием всех координаторов. Со временем архонты и их приближённые изыскали немало способов обойти Устав, но отменить его так и не смогли. Параграф об импичменте, кстати, тоже есть.

— Ваша честь, — растерянно пролепетала Виктория, — но ведь тогда получается, что нынешние архонты занимают свои должности незаконно?

— Получается, что так.

— Вот так поворот! — охнул Дейним.

— Да, — кивнул Паларик. — Это и есть знаменитый «Асхельмский парадокс». На протяжении вот уже полутора сотен лет архонты незаконно приходят к власти, но ничего изменить невозможно. Даже если бы не было записи их преступного сговора, архонтов всё равно надлежало бы выпереть из ареопага. Чтобы не занимали государственный пост, не имея на то ни малейших оснований. Однако такому не бывать никогда. Власть ареопага нерушима как сам Гард.

— Ну-ну, — криво усмехнулась Ольденна. — Межпланетный Союз и орден Белого Света думали точно так же.

— Что за вздор вы несёте? — взбешёно закричала Виктория. — «Асхельмский парадокс», Светозарный орден, Межпланетный Союз… Да провались они все к дьяволу! Авдея не сегодня-завтра убьют, вот что важно! А эти ваши политические бредни могут отправляться хоть в Ойкумену.

Паларик испуганно охнул. Об этих планах архонтов он забыл.

Дейним подошёл к Авдею, встал рядом.

— Сначала пусть попробуют убить меня.

— Территория Башни священна, — сказал Хранитель. — Никто не посмеет пролить здесь кровь. Авдей в безопасности.

— Уверены? — скептично хмыкнула Ольденна. — К тому же кровь проливать не обязательно. Есть до чёртовой матери препаратов, которые обеспечат мгновенный инфаркт, и ни одна экспертиза ничего не докажет, потому что в организме отравляющее вещество распадается за тридцать секунд.

— Всё так, да не так, — сказал Эльван. — В три часа пополуночи из Гарда вылетает экспресс до Троянска. Я вывезу на нём Авдея и Викторию. Если вы, барышня, не против навсегда покинуть Гард.

Виктория села рядом с Авдеем, прижалась к его плечу.

— Как ты намерен провести их через коммуникационную линию? — вскочил Дейним. — Там мощнейшая система безопасности!

— Я сделала четыре командировочных предписания, — сказала Ольденна. — Для Авдея с Вероникой и для меня с Эльваном.

— Ты уверена? — посмотрел на неё Эльван. — Гард — столица мира. Асхельм — столица Гарда. Больше нигде ты не получишь такой возможности…

— …по самую макушку окунуться в дерьмо, — оборвала Ольденна. — Хватит с меня Гарда. Лучше улицы в секторалке мести, чем здесь с файловой папочкой дефилировать.

— Предписания надёжные? — спросил у неё Дейним.

— Вполне.

— Тем более, — добавил Эльван, — что когда дойдёт до проверки, мы будем уже далеко. Я незадолго перед стереовыступлением Авдея связался с директором службы охраны стабильности Бенолии, попросил помочь, если вдруг возникнут осложнения. Он сказал, что моя задача — доставить Авдея в Троянск. А дальше его забота.

Дейним скептично прищёлкнул шипами.

— Доверять-то ему можно?

— В этом случае — да, — твёрдо сказал Эльван. — С Авдея и волос не упадёт.

— Постой, — сказал Авдей, — как ты вышел на Адвиага? У тебя же никогда не было связи с охранкой.

— Через Винсента Фенга. Посмотрел, как ты с ним связываешься и запомнил адрес. Объяснил ситуацию, оставил номер своего мобильника. Дальше позвонил Адвиаг.

— Ты подсматривал за мной?! — возмутился Авдей.

— Только один раз. Если хочешь дать пощёчину — бей. — Эльван подошёл к Авдею, сел на пятки.

— Дурак, — Авдей заставил его подняться. — Истинно дурак. Или я чем-то похож на Максимилиана?

Эльван опустил глаза.

— Нет.

— Извини, — сказал Авдея. — Я дурак ещё больший.

— Открыватель, — подошёл к нему Хранитель, сел на корточки, — а что будет с Башнями?

— То же самое, что и со всей записью. Я сделаю два фильма. Первый — собственно об ареопаге. Второй — о лживости Пророчества, об истинной истории Башен и о том, как свет их радуги норовили использовать всевластные мерзавцы. Башни останутся чистыми, Хейно. Я сделаю такой фильм, что после него люди никому не позволят осквернить их радугу.

— Я поеду с тобой. Тебе нужен будет опытный программер, который к тому же хорошо разбирается в принципах работы башенной сети. И на счёт киномонтажа не беспокойся, я в Башне от безделья давно программами-рисовалками и клиподелками баловался. Я буду тебе полезен.

— А в Башне кто останется? — спросил Авдей.

— Один из Охранителей. Ему давно пора на повышение.

— Но ведь Башня — твоя жизнь!

Хранитель встал, улыбнулся:

— В Бенолии имеется тысяча семьсот тридцать пять Башен, у которых нет постоянного Хранителя. Один Хранитель обслуживает по пять-шесть Башен за раз. А это неправильно. Башня у каждого должна быть только своя. Так неужели из тысячи семисот тридцати пяти Башен я не смогу выбрать ту истинную, только мне предназначенную, чьим Хранителем буду всю оставшуюся жизнь?

Авдей сказал виновато:

— Пятого командировочного предписания нет.

— И не надо, — ответил Эльван. — Я так пройду.

— Но бланки…

— Именная строка не заполнена, — сказала Ольденна. — По инструкции её заполняют прямо перед отправлением, потому что могут поменять инспектора, или ему придётся лететь под чужим именем… Мало что может быть. Ну вот я по привычке имена и не проставила. Так что Хранитель может лететь с нами.

— В коммуникационной линии я вас на всякий случай подстрахую, — сказал Дейним.

— Спасибо, — совершенно серьёзно поблагодарил Эльван.

Паларик улыбнулся.

— Удачи вам, ребята.

Звездолёт бесшумно заходил на посадку.

Но что грузчики, что ремонтники ни малейшего внимания на него не обращали.

— Музыка в фильмах Северцева обалденная, — сказал молоденький наурис-ремонтник. — Такие роскошные импровизации. Этот его кмелг — потрясный инструмент.

— Музыка — это всё, на что у тебя ума хватило? — презрительно спросил грузчик. — Содержания фильмов ты не заметил?

— Чтобы музыку понимать, тоже ум нужен, — заступился за коллегу второй ремонтник, соракалетний беркан.

— Да, ВКС там мордой по асфальту отвозили мощно, — сказал третий ремонтник, темноволосый и кареглазый человек двадцати восьми лет. — И смешно ведь! Я чуть от смеха не лопнул, когда смотрел.

Грузчик выматерился.

— Архонты этого Авдея Северцева за фильмы так лопнут, что только мокрое место останется.

— Император уже лопал, — фыркнул человек. — Да без лопалки остался. Скоро и архонты там же будут.

— Ой-ой, посмотрите, пророк какой отыскался. Кстати, Северцев твой пророков с пророчествами так в их же собственное дерьмо окунул, что уже не выплывут.

— Так я и не пророк, — ответил человек. — Я занимаюсь только предсказаниями.

— И предсказываешь ты дерьмово. Напредсказывал скверные времена, а всё наоборот получилось.

— А ты что, недоволен? — ехидно поинтересовался наурис.

Грузчик матюгнулся и отошёл в сторону.

— Ты правда уволился? — спросил человека беркан.

— Да, возвращаюсь в Бенолию.

— Когда?

— Сегодня. Вот на этом звездолёте. Пока он разгрузится, опять погрузится, моя последняя смена как раз закончится.

— Не боишься? — спросил наурис. — Здесь тебе чётко известна и твоя судьба, и твоё предназначение. А там всё так неопределённо.

— Неопределённо сейчас везде, — сказал беркан. — Да и не бывает никаких предназначений.

Человек улыбнулся.

— Людей, живущих вне предназначения, не существует, однако жизнь от существования отличается тем, будут люди сами создавать себе нужную предназначенность или станут предназначаться для чьих-то нужд.

— И что ты себе предназначишь? — спросил беркан.

— Пока не знаю, — ответил человек. — Если одна история закончилась, то значит самое время начаться истории новой. Но она уже будет другая. Совсем другая и новая.