— 12 —

Кандайс столбом замер посреди гостиной, невидяще смотрел на стереовизор. Поверить сказанному в новостях он не мог. Винсента Фенга казнят?!

— Нет, — прошептал он. — Это бред какой-то… Невозможно.

А дикторша продолжала лучезарно улыбаться и с очаровательной деловитостью расписывать подробности предстоящей казни — где сожгут оскорбителей императорского величия, как сожгут, во сколько сожгут, кому позволят лично присутствовать на казни, а кто будет вынужден удовольствоваться стереорепортажем.

— Заткнись, дура!!! — бешено заорал Кандайс и ударом хвоста разбил стереовизор вдребезги.

— Пресвятой Лаоран, Винс… Ты в Маллиарве был. И помолвку справил. А я ничего не знал. Даже с Ринайей твоей не познакомился. Винс, я же твой лучший друг. Почему ты ничего мне не сказал?!

Кандайс заметался по комнате.

— Авдей… Он всегда всё знает. Надо Авдею позвонить.

Номер мобильника Авдея оказался недействительным. Тогда Кандайс позвонил его деду. И едва не выронил трубку, услышав:

— Авдей с отцом по приказу ВКС арестованы ещё двадцать первого. Авдей передан в ведение Преградительной коллегии. А дядю Мишу в охранке убили, Кандик. Вынудили принять яд, чтобы под пыткой не оказаться.

— Нет… — прошептал Кандайс. — Деда Гриша, это невозможно… Я знал об аресте дяди Миши, но при чём здесь Авдей? Он же не центрист! И то, что сделали с Винсом… Деда Гриша, почему вы ничего не сказали мне?

— Ты ж не оставил столичного телефона, — ответил преподобный Григорий. — И мобильник у тебя теперь другой.

— Деда Гриша, почему так? Зачем? Что они плохого сделали?

— Не знаю, Канди. На всё воля всеблагой матери.

— А мы? Мы что-нибудь можем сделать?

Преподобный вздохнул.

— Единственное, что могу сделать я, Канди, это научить людей никогда и ни перед кем не опускаться на колени.

— И ни перед чем, — ответил Кандайс. — Вы даже не представляете, как легко стать рабом вещей или славы, потерять в них душу.

Преподобный молчал.

— Деда Гриша?.. — встревожился Кандайс. — Я оскорбил вас, деда Гриша?

— Ты научил меня, Канди. Спасибо. Не потерять себя в своих же достижениях — этому надо учиться. И учить. Я очень благодарен тебе, Канди.

Теперь молчал Кандайс. Душу среди вещей и славы он, может быть, и не потерял, а друзей утратил.

— Благословит тебя великая мать, — сказал преподобный. — Будь счастлив.

В трубке запищали отбойные гудки. Кандайс убрал телефон в карман.

Надо было что-то делать. Хоть что-то, пусть совершенно бессмысленное и ненужное, но делать.

— Винс… — тихо сказал Кандай. — Надо получить свидание. К Авдею мне не прорваться, но встречи с Винсентом я могу добиться, ведь перед казнью его переведут в центральную тюрьму Маллиарвы. А там среди руководства был кто-то из моих поклонников… Ещё шутил, что тюремщик — такое знакомство, которое всегда пригодится. Вот и пригодилось. Только сначала нужно достать яд. Нет, тройную дозу какого-нибудь очень сильного наркотика, это намного доступней, а действенность такая же. Две тройных дозы, ведь есть ещё и Ринайя.

Он на мгновение закрыл глаза. Затея добиться свидания бессмысленна, однако сидеть и покорно ждать, когда замучают лучших друзей, Кандайс не мог. Пусть эта борьба и безнадёжна, однако бороться всё равно надо. Иначе не поединок проиграешь, а собственную душу убьёшь.

= = =

Адвиаг и Пассер смотрели на Михаила Северцева.

Внешность у знаменитого мятежника самая заурядная. Средний рост, лицо какое-то никакое — ни красоты, ни уродства. В досье о таких пишут «Особых примет не имеет». По шифрам типологии внешности они проходят в разделе «Люди группы ноль».

Только вот твёрдая складка губ, резкие черты мимических морщинок, прямая спина, вольный разворот плеч — даже в оковах! — и гордая, с эдаким ехидноватым вызовом, посадка головы.

Северцев, не дожидаясь приглашения или разрешения, прошёл к арестантскому стулу, сел с таким видом, словно его не на допрос привели, а на светскую беседу пригласили.

Краем глаза Адивиаг видел, как шевельнул желваками Пассер.

— Оставьте нас, — велел Адвиаг конвою. — И цепи снимите.

— Но… — начал было старший конвоя.

— Выполнять!

С Северцева сняли кандалы, конвоиры ушли.

— Разговор у нас будет не совсем обычный, — сказал Адвиаг. — Для начала пересядьте, пожалуйста, в гостевое кресло.

— Зачем? — удивился Северцев.

— В знак искренности моих намерений.

— Однако, — сказал на это Северцев.

— Позволите небольшое предисловие? — спросил Адвиаг. — Иначе суть разговора будет непонятна.

— Пожалуйста.

Адвиаг опустил глаза. Северцев — не первый мятежник, которого приводят к нему на допрос. Директор охранки привык к их гордости, к вечному ехидству, к снисходительному презрению, к ненависти лютой. Ко всему привык. Даже к тому, что есть люди, которых не способны сломать бесконечная боль, унижения и наркотический дурман. Безнадёжность, и та их не ломала. К этому Адвиаг тоже привык, хотя так и не смог понять причин такой твёрдости и силы.

Но не смог ни привыкнуть, ни понять то, что они жалели своих палачей. По-настоящему жалели, от души и сердца. Нередко Дронгер согласен был оказаться вместо них в пыточном кресле, лишь бы не слышать, как полумёртвые от боли губы уже не помнящих себя людей произносят: «А вы ведь могли стать людьми. Жаль…».

— Понимаете, Михаил Семёнович, моя жена… — начал Дронгер. — Моя дочь… Жена была на пятом месяце, когда ей сообщили, что Лурана больна, и жить ей осталось не более трёх месяцев. С тех пор у нас не может быть детей…

— Сочувствую вашему горю, — совершенно искренне сказал Северцев, — но…

— Год назад у нас появился приёмный сын. Вы его знаете. Это Винсент Фенг.

Северцев попытался скрыть изумление. Не особо хорошо получилось, но овладел собой мятежник быстро.

— Винс — хороший парень, — сказал Северцев.

— Только человек и простолюдин. А я беркан и дээрн.

— Ну и что? Мой отец тоже беркан, подобрал меня на припортовой свалке в месячном возрасте. Хотя своих берканчат четверо было. Но ничего, все вместе выросли. И жили дружно.

— В вашем досье это написано, — сказал Дронгер.

— Я к тому говорю, что в Бенолии приёмные дети другой расы — такая же обыденность, как зимний снегопад в северном регионе. А для межрасовых браков, которых тоже немало, приёмыши вообще единственный способ обзавестись потомством.

— Всё так, — сказал Пассер, — но только для тех, кто имел счастье родиться плебеем.

— В каком смысле? — не понял Северцев.

— В прямом, — отрезал Дронгер и коротко, словно начальству рапортовал, рассказал о секретарском прошлом Винсента, о пощёчине императору, о бегстве в Гирреан и возвращении домой, о визите Филиппа.

— Ничего себе, — обалдело произнёс Северцев. — Они там, в Алмазном Городе, что, все дружно башкой о колонну стукнулись? Нет, я знал, что там сволочь на тупице сидит и мерзавцем погоняет, но чтобы настолько… А наши на это что решили? Что по листовкам, по сети?

— Ни-че-го, — чеканя каждый слог, ответил Адвиаг. — Грызня титулованных крыс для ваших коллег ни малейшего интереса не представляет. В будущем это, возможно, станет темой для анекдотов, но сейчас никому нет никакого дела до публичного сожжения ни в чём не повинного парня. И девушки.

Северцев опустил глаза.

— От меня-то вы что хотите? — сказал он тихо.

— Мщения, — с ненавистью проговорил Адвиаг. — Единственное, что мне осталось, это месть.

— Я не снайпер, — ответил Северцев, — и в исполнители для заказного убийства политуправленцев высшего звена не гожусь.

— От вас этого и не понадобится, — вперил в него горячечный взгляд Адвиаг. — Я отдаю в ваше распоряжение всю мощь моей службы: деньги, людей, технику — всё. Я выполню любой ваш приказ. Причём «любой» означает действительно любой. Я даже ботинки вам вылижу, если вы того пожелаете. Но взамен я требую головы Максимилиана, Филиппа и Мариуса Вардеса.

— А что вам мешает взять их самому?

Пассер встал из-за стола, подошёл к Северцеву и сел рядом с ним на пятки.

— Миша, ты не понимаешь. Ты плебей. Простокровка. Ты не способен понять, как слепой не понимает, что такое цвет. — Пассер криво усмехнулся: — Мы не можем ничего сделать. Они выше нас, Миша. Низшие не смеют противиться высшим. Это закон крови. Презреть его могут только плебеи. Ваша кровь — это хаос. Наша — часть структуры. Элемент конструкции, именуемой Бенолийская империя. А деталь никогда не противоречит законам конструкции. Плебеи рождены хаосом и в хаосе. Вы можете отвергать и принимать любые законы. Или создавать собственные. Вы, плебеи. Но не мы, аристократия.

— В антиправительственных партиях, — возразил Северцев, — полно аристократов. Причём среди руководящего звена, которое все восстания и организует. Причина проста — в современном мире хорошее образование вождю требуется не меньше яркой харизмы. А в Бенолии дворянину получить доступ к образованию несравненно легче, чем плебею. И встаньте, пожалуйста, — добавил Северцев. — Я к своему счастью, не император.

Пассер поднялся, отступил на шаг.

— К тому же, — глянул на него Северцев, — все дворцовые перевороты, в итоге которых императоры с наследниками лишались головы, осуществлялись именно придворной аристократией.

— Это было только в тех случаях, — возразил Адвиаг, — когда аристократ становился фактическим правителем империи при слабом государе и столь же никчёмных наследниках. Тогда аристократ был императором истинным. А официальный государь и наследники не более, чем ширмами. Закон соподчинённости высшей и высокой крови не нарушался. В настоящее время Бенолией на две трети правит Филипп и на одну треть — Максимилиан. Оба они обладатели высшей крови. Поэтому все до единого аристократы, как люди всего лишь высокой крови, могут быть только слугами трона, но не вершителями его судьбы.

— Мой покойный друг Сайнирк Удгайрис был дээрном высшего списка, — ответил Северцев. — Он живот бы от смеха надорвал, такое слушая. Вы о карьере юмориста никогда не думали? Со сцены бы вы неплохо смотрелись.

— Прежде чем стать реформистом и вашим другом, Удгайрис перестал быть аристократом — как фактически, разорвав отношения с семьёй, так и юридически, отрешившись от родового имени. То же самое касается и всех ваших мятежных дворян. Пусть у большинства из них титул и оставался, ведь для мятежника это хорошая ширма, но собственно аристократами такие люди уже не были.

Северцев пренебрежительно дёрнул плечом.

Пассер посмотрел на него с усмешкой, сказал:

— Вы ведь ни разу не прдумали о дворянах-реформистах как об аристократах, верно? Вспоминали об их титулах, только если это было выгодно с точки зрения конспирации. Но собственно дворянами они для вас не были никогда.

— А вам-то какой во всём этом интерес? — глянул на него Северцев.

— На свадьбе Герни… Дронгера Адвиага я был дружкой. И должен был вести к алтарю невесту его сына.

Северцев опустил глаза.

— Мне жаль, что всё так случилось. Но ничем помочь вам я не смогу.

— Почему?

— Я революционер, а не заговорщик.

— Михаил Семёнович, — сказал Дронгер, — я отдаю свою службу вам, а вы можете передать её кому угодно, в том числе и вождям центристской партии. Ведь всё, что вам надо для осуществления вашей революции — это подмять под себя конкурентов, сделать их если не союзниками, так хотя бы не противоречащими вашей воле вассалами. Поэтому не всё ли вам равно, за счёт каких средств вы займёте лидирующее положение среди реформистов — на деньги ВКС или используя мою стабилку? А всё, что надо мне — это увидеть головы императора, престолонаследника и генерального инспектора ВКС на штырях ограды Алмазного Города. Большинство ваших однопартийцев желают того же самого, так что интересы у нас совпадают. Можем сотрудничать.

— Нет, директор, интересы у нас не совпадают ни на йоту. Мы хотим равенства социальных прав и обязанностей, свободного экономического развития, гласности правительственных решений. А вы жаждете залить Бенолию кровью во имя личной мести. Нам не о чем говорить.

— Что бы вы сами нам предложили, зайди речь о сотрудничестве? — спросил Пассер. Он прошёл за стол, сел рядом с Дронгером.

— Хм-м… — задумался Северцев. — Отстранить от власти Максимилиана и Филиппа. Однако законным способом, через официальное отречение. На престол посадить того наследника, который согласится передать законодательную власть парламенту, чтобы фактическим главой государства стал всенародно выбранный госпредседатель. Ну это такое безобидное наименование президента, чтобы аристократическую часть населения не шокировать. А чтобы сами выборы нормально прошли, надо сразу же после дворцового переворота легализовать существование всех ныне запрещённых партий и провести свободные общенародные выборы как парламента, так и госпредседателя. Пусть реформисты осуществляют свои идеи парламентским голосованием, а не уличными боями с правительственными войсками. Бенолийцы сами выберут, какие из идей предпочтительнее и какая из партий наилучшим образом будет управлять страной на благо её граждан. Соответственно, всё население Бенолии сразу после дворцового переворота должно быть уравнено в социальных правах и обязанностях с дээрнами высшего списка. Это не даст аристократии повода кричать, что у них отбирают то, что принадлежало им на протяжении столетий, и одновременно сделает сам факт существования системы дворянских титулов бессмыслицей, поскольку никакой реальной выгоды в них больше не будет. Госпредседателю и парламенту только и останется, что принять давно уже со всех сторон обмусоленный и выверенный пакет законов об антимонопольных мерах и поддержке малого и среднего предпринимательства. Бенолия станет демократической президентской республикой, пусть и с довеском в виде фиктивного императора. А в финале реформистской программы, лет через десять, максимум через пятнадцать, сразу после выборов очередного госпредседателя, мы проведём референдум, на котором будет поставлен всего один вопрос: «Должен ли император отрешить от родового имени всех членов своей семьи и сам отречься от престола?». Таким образом монархия будет ликвидирована тихо и бескровно.

— Бенолийцы никогда так не проголосуют! — вскричал Пассер.

— Проголосуют, — уверенно сказал Северцев. — Это уже наша забота. При таком изобилии республиканских партий, как в Бенолии, недостатка в убедительных пропагандистах не будет.

— Это невозможно! — грохнул кулаками по столу Адвиаг. — Чтобы свора грязнокровых плебеев решала судьбу императора! — вскочил он. — Холопам не дано определять поступки богоизбранного государя, наместника пресвятого в этом мире! Никто не смеет покушаться на божественное право императора!

Северцев рассмеялся.

— Однако богоизбранность Максимилиана и Филиппа не помешла вам искать для них киллера. Так почему же вы не хотите возблагодарить пресвятого за то, что он сделал правителем Бенолии и властелином вашей личной судьбы тупого садиста, а в преемники ему прочит столь же скудоумного маньяка? Тем более, что ваши собственные жертвоприношения на алтарь богоизбранности уже готовы — это Винсент Фенг и Ринайя Тиайлис.

Дронгер попятился, опрокинул стул.

— Это запрещённый приём, — сказал он. — Так дискуссии не ведут. — Дронгера била дрожь.

— А я с вами и не дискутирую. Вы пленитель, я пленник. Мы на войне, Адвиаг.

— И ваши удары сокрушительны, — тихо проговорил Пассер.

— Зато бесполезны, — покривил губы Северцев. — Мой вариант развития событий вы отвергли.

— Думаете, его примут ваши центристские вожди?

— Надеюсь на это. Однако если глава центристской партии и его Генеральный совет такой вариант отвергнут, а взамен не предложат ничего лучшего, продолжая настаивать исключительно на силовом решении проблемы, я из центристской партии уйду.

— Но ваша клятва… — пробормотал ошарашенный Пассер. — Вы ведь давали присягу!

— Да, вы правы, нарушение клятвы всегда и позорно, и бесчестно. Однако бывают случаи, когда соблюдением клятвы опозоришь и обесчестишь себя несоизмеримо больше, чем её нарушением. К тому же, если придерживаться буквы присяги, то и тогда я должен буду отказаться от центристов, поскольку клялся выполнять приказы, которые идут на пользу Бенолии, а не во вред. В условиях, когда излишек политического напряжения можно снять тихим дворцовым переворотом, а силовую революцию заменить бархатной, силовое решение проблемы становится преступлением.

— Зато гарантирует верховное положение вашей партии, — возразил Адвиаг.

— Я присягал служить народу Бенолии, а не собственным амбициями и, тем более, не властным устремлениям моих лидеров.

Адвиаг поднял стул, сел.

— Вы понимаете, что если эти слова услышат ваши вожди, то вам, по всей вероятности, будет вынесен смертный приговор как предателю?

— Не по всей вероятности, а точно вынесут, — усмехнулся Северцев.

— Но почему тогда вы связались с центристами? И так абсолютно верны им?

— Как видите, не абсолютно.

— Не понимаю. Почему?

— Потому что я верен присяге, которую давал по собственной воле и свободному выбору. Я клялся служить народу Бенолии.

Адвиаг опустил голову. Несколько мгновений молчал. Потом вперил в Северцева острый пронзительный взгляд.

— И во имя этой клятвы вы переступите даже через жизнь сына?

— Мой сын уже мёртв, — ответил Северцев.

— Ошибаетесь. Пока Авдей в ведении Преградительной коллегии. Но я могу перевести его в своё СИЗО и дать возможность сбежать, помогу добраться до Большого Кольца.

Северцев только головой покачал.

— Лжёте. Авдей не в Преградительной коллегии, а у братков. Иначе бы вы давно уже привели бы его сюда в кандалах и с синяками по всему лицу, да ещё бы и в пыточное кресло у меня на глазах засунули. А потом всё равно бы убили. Приёмы вашей конторы известны всем и каждому. Любого, кто к вам попал, сразу надо считать покойником. Однако Авдея здесь нет. Значит он находится вне зоны вашей досягаемости. Но всё равно мёртв… — Северцев отвернулся, судорожно сглотнул.

— Почему вы так думаете? — спросил Пассер.

— Братки убьют Авдея не позже, чем через сутки после того, как он у них окажется.

— Или Авдей сбежит от них.

— Маловероятно. Но даже если и так, то лучше думать об Авдее как о мёртвом, и потом обрадоваться его возвращению, чем надеяться на жизнь, но узнать о смерти.

Адвиаг бросил на него быстрый короткий взгляд и стал внимательно рассматривать столешницу.

— Почему вы думаете, что братки убьют Авдея? Ведь для них он живое воплощение бога, его посланник и Избранник.

— Года два назад у них с дедом зашёл разговор о Пророчестве, Избранном и прочих составляющих этого действа. Авдей сказал, что избранность — это удел рабов. Стать рабом мой сын не согласится никогда. А значит для братиан он не только бесполезен, но и опасен. Сам факт существования Избранника, отвергающего Пророчество, превращает их братства в бессмыслицу. Так что братки Авдея убьют. Или уже убили.

Адвиаг, сильно надавливая пальцем, рисовал на столешнице абстрактный узор.

— Вы так уверены в его смерти…

— Авдей — людь. А рабов никто и никогда людьми не считал, не считает и считать не будет, потому что рабы — это всего лишь вещи, а не люди.

— Странно слышать такое от мятежника.

— А восставшего раба никто и никогда рабом не называет. Даже его бывший владелец. Именно потому, что он бывший владелец бывшего раба. В настоящем и тот, и другой называются иначе.

— Бывший раб называется мятежником, — ядовито сказал Дронгер.

— А бывший владелец — тираном, — согласился Северцев.

— Михаил Семёнович, — сказал Пассер, — что ответил Авдею ваш тесть?

— Свою любимую фразу: «Всеблагая мать не дура». И пояснил, что Таниара никогда не станет превращать своих детей в баранов, посылая им пастуха. Она знает, что у людей хватит ума и самим во всём разобраться и принять верное решение. И тут же добавил, что Лаорана тоже никогда дураком не считал. Пророчество ведь одинаково и для таниарцев, и для лаоран.

Адвиаг по-прежнему смотрел в столешницу.

— Так вы отказываетесь от моего предложения?

— Отказываюсь, — твёрдо сказал Северцев.

— Это расстрел, — предупредил Адвиаг.

— А я пряников и не ждал, — с усмешкой ответил Северцев.

Адвиаг ткнул пальцев в кнопку вызова конвоя.

— Почему, Берт? — спросил он, когда дверь за Северцевым закрылась. — Почему он отказался?

— Не знаю. Но я никогда ещё не чувствовал себя униженным больше, чем сегодня. Даже когда был вынужден изъявлять своё верноподданнейшее почтение Максимилиану.

— Почему Северцев отказался? — повторил Дронгер. — Почему?

* * *

Время близилось к полуночи двадцать девятого ноября.

«Через двадцать пять минут тридцатое, будь оно проклято», — подумал Николай.

Он сидел в дешёвом полутёмном баре, крутил в ладонях стопку водки. Ни пить, ни жить не хотелось.

Коллегианцы разбежались по собственным убежищам, Авдея же Николай привёз на одну из квартир Цветущего Лотоса, рассудив, что собственная территория — последнее место, где братки будут искать беглецов.

Всё так бы и было, не заявись получасом позже на эту же квартиру один из старших братьев со своим любовником. Добродетельный джентльмен посчитал, что резервная явочная квартира — идеальное место, где можно сполна насладиться ароматами жёлтых цветов.

Догадаться, что в квартире уже есть постояльцы, было нетрудно. Браток решил проверить, кто именно. Спустя полчаса в квартиру ворвались боевики Цветущего Лотоса.

Николай сумел уйти от них через балконы соседних квартир. Выбрался на лестничную клетку, вызвал полицию, наговорив им о краже со взломом. Как бы ни обернулось дело, а полиция и, вслед за ней, охранка были бы для Авдея в сотню раз безопаснее братства.

Однако полицейские разминулись с боевиками всего на одну минуту. Следы борьбы и похищения в квартире были самые что ни на есть явственные, и стражи закона тут же перекрыли квартал, начали проверять всех подряд, но было уже поздно. Авдея увезли.

А через четыре часа по всем каналами стерео пошла реклама, что тридцатого ноября в цирке Мальдауса на дневном представлении будет выставлен на битву со львами Погибельник и мятежник, оскорбитель ВКС Авдей Северцев.

Николай швырнул стопку в стену, бросил на барную стойку деньги и вышел на улицу.

Безнадёжно. Совершив предательство единожды, он словно пачкал проклятием всё, к чему прикасался.

— Но почему Авдей? — бормотал Николай. — За что Гюнтера? Ведь я же виноват, я! Так почему кара за мои грехи падает на других?

В кармане запиликал мобильник. Судя по мелодии, звонят с какого-то незнакомого номера.

— Да, — ответил Николай.

— Вы меня не знаете, — сказал молодой мужской голос. — Но Авдей наверняка говорил обо мне. Я Кандайс Джолли.

— А… Как… — только и смог выдавить Николай. Чтобы ему вот так просто позвонила одна из самых ярких и стремительно восходящих звёзд спортивных единоборств?

— Откуда вы знаете мой номер? — спросил Николай.

— От Винсента Фенга. Я был у него на свидании. В некоторых случаях у спортсмена возможностей больше, чем у директора службы охраны стабильности.

— Но… Я не понимаю… Брось шутить, кретин! Юморист кляченый!

— Нам нужно срочно встретиться. Ради Авдея нужно! Вы знаете, где находится мегамаркет Освальда?

— Да пошёл ты!!!

Николай оборвал связь. Но спустя три минуты пошла эсэмэска.

Мегамаркет Освальда, 44 этаж, клуб «Белая Роза». Жду Вас у входа. Вы ведь ничего не потеряете, если просто подойдёте к входу в клуб, верно?

С уважением. К. Дж.

Терять Николаю действительно было нечего.

«Хоть морду засранцу начищу. Всё дело».

…У входа в клуб какой-то наурис в куртке с большим и широким капюшоном разговаривал с охраной. Николай глянул на его дорогие штаны, ботинки ценой не меньше, чем в сотню дастов. «Что от меня надо этому пижону? Откуда знает об Авдее? Неужели он и правда сам Кандайс Джолли?!»

Кандайс подошёл к Николаю.

— Доброй ночи, — поздоровался знаменитый боец. — Хотя какая тут доброта…

— Вы… — Николай запнулся. — Вы действительно Кандайс Джолли… Настоящий!

— В первую очередь я друг Авдея Северцева. Вам, насколько я понял со слов Винсента Фенга, Авдей тоже не безразличен?

У Николая сжалось сердце.

— Да, — сказал он тихо.

— И вы хорошо знаете цирк Мальдауса.

— Оттуда невозможно сбежать! — с отчаянием проговорил Николай. — Я уже всё перебрал и передумал. Сбежать невозможно…

— О побеге после. А сейчас надо передать Авдею вот это. — Кандайс протянул Николаю круглую деревянную пластинку, на которой была вырезана лаоранская звезда.

Древесина, насколько мог судить Николай, сибирский кедр. В Иалумете она ценилась на вес золота, вывезенные с Земли Изначальной деревья прижились всего лишь на одном крохотном островке какой-то из планет в центральных секторах.

Николай печально улыбнулся.

— Вы щедры на подарки, многочтимый. Но Авдею драгоценности уже ни к чему. Тем более, что он атеист и святая звезда предвечного круга его не утешит.

— Дело не в религии, — возразил Кандайс. — Это звезда Винсента Фенга. Он отдал её мне на свидании. Передача священных символов официальной церкви не запрещена даже приговорённым к смерти… Звезда заряжена милтом, Николай. Она не позволит львам подойти к Авдею.

— Нет, — качнул головой Николай. — Мальдаус никогда не был настолько глупым, чтобы смеяться над милтуаном. Тем более, если на арену надо будет выпускать гирреанца. Авдея проверят, многочтимый. Очень тщательно проверят.

— Меня зовут Кандайс! — разозлился знаменитый боец. — Канди, если хотите.

Николай горько улыбнулся.

— Хороший ты пацан, Кандик. Реальный. Но это невозможно. Звезду у Авдея отберут.

— Это горский милтуан, а не полесский! О нём на большой земле вообще никто ничего не знает. В горах совершенно иные приёмы управления милтом. Проверяющие просто не поймут в чём дело, не догадаются.

— Ну допустим… — задумался Николай. — Нет, всё равно догадаются. Атеист, и вдруг надевает звезду предвечного круга. Даже кретин поймёт, что здесь что-то нечисто.

— Вот поэтому и надо, чтобы все знали о том, что это подарок друга, и что Авдей надевает звезду из дружеских, а не религиозных чувств.

— Это, пожалуй, прокатит, — согласился Николай. — Одно плохо: из Авдея милтуанщик как танцор из паралитика.

— Винс это предусмотрел, — сказал Кандайс. — Звезда заряжена как очень сильный детский оберег. Горцы вешают такие своим малышам, которые ещё не могут управлять милтом, для того, чтобы детей не покусали собаки и свиньи. Животные просто не подходят к тому, у кого есть такой оберег. Винс использовал те же технологии, только настроил оберег на тигров и львов. К счастью, другого зверья у Мальдауса нет, а милтовибрации этих кошек Винс изучил, пока в цирке работал.

Николай посмотрел на Кандайса с настороженностью.

— Изготовление милтуанного оберега требует не меньше восьми часов. А свидание со смертником длится не более десяти минут.

— А Винс его заранее сделал. Сразу, как только узнал о том, что Авдея отправили в цирк, начал делать оберег. С одной стороны, чтобы о собственной казни не думать, с другой — понадеялся на наш гирреанский авось. Вдруг да чудо произойдёт, и оберег получится передать.

— И чудо произошло, — сказал Николай. — Точнее, пришло.

Он взял у Кандайса звезду.

— Я передам. Сейчас же и передам. Я действительно знаю, как это сделать. Я передам.

Кандайс посмотрел на него, кивнул.

— Спасибо. Я пойду?

— Да, — кивнул Николай. — Мне надо спешить.

Кандайс крепко обнял Николая.

Николай прикоснулся губами к его щеке.

— Всё будет хорошо, — сказал он тихо. — Милтуан — это отсрочка. А любая отсрочка работает на нас. Нет тюрьмы, из которой нельзя убежать.

Николай пожал Кандайсу плечо и пошёл к лифту, на ходу вызвал такси. В цирк попасть надо было как можно скорее.

= = =

Лиайрик с интересом посмотрел на Маргариту.

— Теперь ты собираешь срочную сходку.

— Только делает она это в более разумное время, — буркнул Тромм.

— Так что случилось? — спросил Лиайрик.

— В космонете появился новый виртуальный клуб, — сказала Маргарита.

— И что за пыль там клубится? — поинтересовался Тромм.

— Вполне возможно, что смертоносная. Для нас. — Она немного помолчала. — Один умник сообразил, что до Раскола корабли Ойкумены не только летали в безвоздушном невесомом пространстве, но и безопасно проникали сквозь стены капсулы.

— Новость, — фыркнул Лиайрик.

— Не торопись, — сказала Маргарита. — Однако эти корабли очень плохо летали в капсуле, где невесомости и безвоздушного пространства нет. Тогда были созданы Врата, где грузы с кораблей внешнего пути перегружали на корабли капсульные. Причём все данные об этапах и деталях процесса постройки внешних кораблей сохранились и после Раскола. Современные технологии позволяют так модифицировать внешние корабли, что становится возможным установить на них два типа двигателей — нейтринный и силокристаллический. Что позволяет пусть и плохонько, но добраться до Земли, Келлунеры и Вайлурийны.

— И припасть ко всем трём истокам нашей цивилизации, — громыхнул кулаком по подлокотнику кресла Тромм. — Гении, мать их…

— Как бы то ни было, — сказал Маргарита, — а в этом клубе уже полным ходом идут виртуальные испытания и собираются пожертвования для испытаний реальных. Благотворителей у клуба хватает.

— Конфисковать счета… — начал Тромм.

— Не получится. Каждое вложение проводится через нескольких посредников, которые постоянно меняются, и отследить конечную точку трафика невозможно. Клуб теряет на этом четверть получаемых сумм, зато счета их недосягаемы.

— Однако можно найти самих клубников.

— Да, — кивнула Маргарита. — Примерно через месяц следствие вычислит и держателей сайта, и постоянных посетителей. Только к тому времени появится не меньше десятка новых клубов того же сорта. А дальше они будут плодиться как поганки после дождя. Вы не забывайте, мечта о возвращении в Ойкумену — это основа нашей цивилизации.

Лиайрик злобно хлестнул хвостом.

— Сколько раз вам говорил — война нужна! В бою научными изысканиями заниматься некогда. А вы всё миндальничаете.

— Ты уверен? — спросил Тромм. — Ты можешь гарантировать, что это спасёт ВКС? Я всё ещё офицер космостражи и не хочу допускать напрасного кровопролития.

— Если эти умники построят свои корабли, то доживать остаток своей жизни ты будешь в тюрьме Контролёров! Или ты надеешься, что Ойкумена позволит нам по-прежнему править Иалуметом, вместо того, чтобы прислать своих наместников?

— И всё же война — это крайняя мера. Надо постараться обойтись без неё.

— Не знаю, как там с крайностью, — сказала Маргарита, — а вот то, что война будет бесполезной, это однозначно. Ты, Лий, готовишь боевые действия на границе Северного и Западного пределов, тогда как клуб появился в директории Южного. Там не знамений ждут, а мудрость ищут, и потому способ посворачивать нам бошки обретут не в пример быстрее западных мятежников, не говоря уже о сдвинутых на Избраннике северянах.

— Две войны — это много, — вздохнул Лиайрик. — Две столь обширных горячих точки сразу нам под контролем не удержать. Значит, воевать надо только на Юге.

— А что ты будешь делать с западными мятежниками? — ехидно поинтересовалась Маргарита.

— Война на Юго-Западной линии? — задумался Лиайрик. — Только погорячее, чтобы и на северной границе Западного предела было некогда думать ни о чем другом, кроме помощи границе южной.

— У тебя что, ни для чего иного, кроме как для войны, ума не хватает? — ядовито спросил Тромм.

— А ты что предлагаешь?

— Открыто предложить клубам патронаж ВКС, — сказал Тромм.

— Лучший способ задушить любую инициативу, — заметила Маргарита, — это её организовать и возглавить.

— Элегантная формулировка, — ехидно похвалил Лиайрик. — А в конкретике это как выглядеть будет?

Тромм довольно оскалился:

— Едва корабли наших гениев выйдут из капсулы, их расстреляет патруль Ойкумены. Большая часть кораблей будет уничтожена, несколько вернётся обратно, чтобы рассказать, насколько мерзкой и подлой является Ойкумена на самом деле. Только надо заранее придумать логическое объяснение тому, почему столь прекрасны посылаемые Ойкуменой картины.

Лиайрик хмыкнул:

— Это проще, чем узнать, как выглядят настоящие боевые звездолёты Ойкумены.

— А зачем нам это знать, если наши гении тоже понятия не имеют, как выглядит настоящий боевой звездолёт Ойкумены?

— Резонно, — сказала Маргарита.

— Проблему клубов мы решили, — подытожил Лиайрик. — Осталось разобраться с Северо-Западом.

— Разбираться надо не с Северо-Западом… — вздохнул Тромм. — Он не причина, а следствие. Истинная причина в том, что нам больше нечего дать людям в обмен на их подчинение. Мы заставляем их подчиняться силой, нас за это ненавидят, и в конечном итоге уничтожат, как уничтожили Межпланетный Союз и орден Белого Света.

— И что же мы можем дать людям? — зло спросил Лиайрик. — Этим тварям сколько ни дай, всё мало. Они только и способны, что требовать новых и новых подачек.

— Нужно нечто такое, к чему они всегда будут стремиться, но никогда не смогут взять в руки.

— Предлагаешь торговать сказками? — хмыкнул Лиайрик. — Однажды ты уже высказывал такую идею. Толку, правда, из неё не получилось.

— Это потому, что мы сказку так и не придумали, — ответил Тромм.

— Нелёгкая задача, — качнул головой Лиайрик.

— Невозможная, — отрезала Маргарита. — Сказку никогда нельзя навязать извне. Нужно придать чётко очерченную словесную форму тем сказкам, которые люди сами себе придумывают. Лишь тогда наши речи будут цеплять за душу крепче любых крючков, даже наркотических. Политреформисты именно так и делают: их идеи — это доведённые до чёткой программы действия людские сказки об идеальном мире, в котором хотелось бы жить любому и каждому. Политреформисты всего лишь компонуют их по принципу логического сходства, чтобы получилась единая чёткая картина мира. Затем убирают все собственно сказочные детали типа Великих Врат, за которыми скрывается счастье, или пришествия Истинного Государя, который установит всеобщую справедливость. При этом поясняют, что Великими Вратами к всеобщему счастью на самом деле является свержение нынешней власти, а Истинным Государем должен стать предлагаемый реформистами пакет законов. Именно потому, что все политические программы основаны на сотворённых самими же людьми сказках, они так сильно на них действуют.

— Недостаточно сильно, — возразил Тромм. — Политическая программа всегда слишком логична и однозначна, поэтому понять её и оценить, а значит принять или отвергнуть, способен даже идиот. Именно потому политреформисты могут обладать лишь большинством голосов, необходимых для принятия решения, но никогда у них не было, нет и не будет всеобщей приверженности. У политиков всегда есть противники. Даже у тех, кто творит революции. «Да-да, — говорят люди, — вы правы, диктатора свергнуть нужно, но после жизнь устраивать надо по-другому. Например, так, как предлагают ваши конкуренты». У политика никогда не будет абсолютной власти, даже если он называется господом богом. Всегда отыщется не только прямой враг-дьявол, но и конкурирующее божество. В русле одной и той же религии есть множество разных течений.

— Тогда зачем нам творить сказку? — не понял Лиайрик. — Если ни в форме политической программы, ни в виде религиозного учения она не даст нам полного контроля над Иалуметом?

— А мы и не будем доводить сказку до уровня программы или учения. В отличие от политреформистов или провозвестников новых религий нам нет нужды добиваться верховной власти. Мы уже вершители судеб Иалумета. Поэтому мы остановим развитие нашего сказания на середине пути, когда оно уже избавится от наивности и примитивизма сказки, но ещё и не обретёт целеуказующей конкретики учения. Нам нужна полувоплощённая мечта, фата-моргана, которая всегда будет привлекать, но никогда не даст себя разглядеть, а значит, принять или отвергнуть. Люди будут стремиться к ней вечно. Хотя бы для того, чтобы понять, что это такое. А пока народ будет гоняться за фата-морганой, ему некогда будет обдумывать и оценивать наши поступки.

— Иллюзии всегда держали крепче любых цепей, — согласилась Маргарита.

— Что ж, — одобрил Лиайрик, — звучит разумно. Осталось выяснить, какие сказки сейчас наиболее популярны.

— Надо народ слушать, — сказала Маргарита. — Представителей каждого конкретного класса и каждой страты на каждой планете Иалумета, систематизировать их высказывания.

— Да это же какая бездна работы!

— Однако и политреформисты, и провозвестники религий с ней справляются, причём в кратчайшие сроки и собственными силами, тогда как в твоём распоряжении вся мощь ВКС.

— Ладно, — Лиайрик откинулся в кресле, закрыл глаза. — Попробуем.

* * *

Мальдаус, хозяин самого крупного и знаменитого в Бенолиии цирка, высокий и полноватый человек пятидесяти двух лет с тёмными волосами и синими глазами, взбешённо мотался по кабинету.

— Как прикажешь это понимать? — спросил он управителя, худощавого, но жилистого и крепкого блондина лет тридцати с небольшим. — Как на арену мог попасть кукляк с милтуанным оберегом? У тебя что, глаза повылазили на проверке?

Управитель бросил быстрый взгляд на мониторы.

Приговорённый к смерти на арене государственный преступник, на цирковом жаргоне — кукляк, сидел, свернув по-степняцки ноги, у южного края арены. У северного лежали два льва. Немного правее пристроились три тигра. Звери скучали, ждали, когда на арене появится пригодная для охоты жертва. Такая, от которой не исходит тяжёлая отталкивающая вибрация.

— Я… — начал управитель. — Северцева сейчас уберут с арены, обыщут. Его вышвырнут на арену голым, даже налысо выбритым! У него больше не будет никакого милтуанника.

— Поздно, — сказал Мальдаус. — Представление испорчено. Уже вечером все СМИ начнут называть мой цирк непрофессиональным, а завтра вообще превратят в ничтожность. Но ты этого уже не увидишь! Точнее, увидишь, но не как управитель лучшего цирка империи, а как рядовой безработный Бенолии. Пшёл прочь отсюда!

Управитель побледнел.

— Но ведь всё небезнадёжно, мой господин, — ответил он дрожащим голосом. — Если сейчас же выставить против Северцева гладиатора, то СМИ назовут облом со зверями лучшим разогревом публики в истории цирков. А на людей милтуан не действует. Во всяком случае, тот, который есть у Северцева — звериный.

— Умный, да? — разъярился Мальдаус. — Ты же слышал, что говорили о Северцеве. Ни один гладиатор не пойдёт против Погибельника.

Управитель понял, что помилован. Если хозяин продолжает разговор, то в цирке оставит.

— Разве гладиаторы трусливее и слабее коллегианцев? — неуклюже изобразил ехидство управитель. Голос всё ещё подрагивал от страха. — Те, значит, крутые перцы, а гладиаторы — дерьмо и трусы?

— Хм-м… — глянул на него Мальдаус. — Пожалуй, это сработает. На такую подначку они не могут не повестись.

Управитель облегчённо перевёл дух. Спасся! Теперь надо немедля закрепить позиции.

— К тому же слава того, кто отрубит голову самому Погибельнику, будет не просто велика — огромна. И риска при этом никакого, потому что противник — калека колчерукий, которого едва держат полухромые ноги. Ваши гладиаторы не идиоты, господин, выгоду считать умеют.

— Хорошо, — кивнул Мальдаус. — Делай. И побыстрее!

— Господин, — осторожно спросил управитель, — почему вы не дали мне времени на подготовку? Если бы не пришлось так спешить с номером, то не было бы всех этих накладок. Ведь прежде я никогда вас не подводил! Но и вы не заставляли меня так спешить. Будь у меня ещё хотя бы сутки…

— Я получил приказ из Императорской башни. Северцев должен быть на арене тридцатого! По-твоему, я мог говорить об отсрочке?

— Из Императорской башни? — испуганно переспросил управитель.

— Разумеется. Или ты думал, Погибельником империи будут заниматься на низших уровнях?

— Нет… Только… Хозяин, ведь до сих пор ни один Погибельник не оказывался в цирке. С ними всегда разбиралась Преградительная коллегия. Почему же теперь…

— Не нам судить о поступках высших! — оборвал Мальдаус. — Наш удел — выполнять повеления государя. Иди и работай!

Управитель поклонился, ушёл.

Но сердце грызло сомнение. То, что звонок исходил из Императорской башни, ещё не означало, что сделан он по приказу государя. Тут явно какие-то собственные интриги, прикрытые ссылкой на императора.

Как бы не закончились они крутыми неприятностями.

Может, лучше свалить отсюда, пока не поздно? Без должности будет плохо, а без головы ещё хуже.

Управитель посмотрел в окно. У огромных мониторов перед цирком топился народ. Журналисты, зеваки…

Как легко будет раствориться в этой толпе, исчезнуть… Сейчас он управитель знаменитого цирка, приближённый самого Мальдауса. Все его знают, многие говорят о нём с почтением. А кем он будет там, за стенами цирка?

Никем. И ничем.

Управитель поёжился.

— Нет, — сказал он тихо. — Нет.

И пошёл к гладиаторам.

=

Золотая ложа в цирке предназначена для посетителей самых высших статусов. Билеты в неё не продаются, в Золотую ложу посетителей почтительнейше приглашают.

Сейчас в Золотой ложе только один зритель — предвозвестник государя.

Мальдаус со страхом смотрел на смуглошерстого беркана тридцати двух лет.

Красив как картина, элегантен как стереозвезда, бесстрастен как изваяние. И смертоносен, как топор палача.

Эльван Кадере, теньм императора номер пять. Предвозвестник высочайшей воли.

— Угодно ли вам вина? — с низким поклоном спросил предвозвестника Мальдаус.

— Нет.

У ног посланца государя стоит контейнер для головы Погибельника.

— Свободен, — тоном приказа сказал предвозвестник.

Мальдаус исчез.

Эльван смотрел на арену.

Огромная плоскодонная чаша с высокими трёхметровыми бортами — чтобы смертники или звери не выскочили к зрителям.

Борта и покрытие пола пронзительно-белые, чтобы ярче видна была кровь.

От верхнего края бортов начинаются зелёные трибуны для зрителей.

Над ареной, на уровне верхних ярусов трибун, к куполу подвешено кольцо из восьми громадных мониторов, которые показывают происходящее на арене. Немного ниже восемь мониторов поменьше, на них демонстрируют счёт поединков, размеры ставок и выплат.

Хищников с арены уже убрали.

Северцев по-прежнему сидел возле края арены.

Сейчас выпустят гладиатора и с гирреанским гадёнышем будет покончено.

А пока смотреть не на что. Эльван откинулся в кресле, закрыл глаза.

Какой же сладкой будет смерть гирреанца! Жаль только, нельзя выродка палёнорожего убить собственноручно.

…Решению Преградительной коллегии выставить Северцева на арене, вместо того, чтобы обезглавить в собственном подвале, как это делалось обычно, император удивился безмерно. И разгневался.

Но один из гардеробщиков почтительнейше заметил, что так будет даже лучше — все увидят, сколь ничтожен Погибельник в сравнении с могуществом государя.

Император согласился, однако на коллегию продолжал гневаться. Тогда гардеробщик ещё почтительнейше заметил, что коллегия тут ни при чём. Северцева передали в цирк самые обычные подданные его величества, которым, волею пресвятого, посчастливилось разоблачить и задержать это отродье сатаны. «Зверя — к зверям, — сказал гардеробщик. — Ведь от начала империи треть приговорённых казнят в цирках».

Император кивнул и повелел «этому новому Серому лейтенанту, теньму-пять, кажется» привезти голову Авдея Северцева.

…Эльван открыл глаза, посмотрел на Авдея. На злейшего из своих врагов. Если бы не эта гнусная палёнорожая тварь, Клемент никогда не ушёл бы из Алмазного Города. Он и дальше был бы рядом с Эльваном, как был все эти годы. Клемент, единственный живой людь на весь Алмазный Город. Клэйми, самый лучший друг, который только может быть.

Если бы не встреча с выродком гирреанским, Клемент никогда бы не начал сомневаться в истинности пути теньма, не ушёл бы со службы, не бросил Эльвана.

Серый капитан говорил, что Клемент каждый день ждёт его письма. Но о чём писать? В жизни теньма-пять нет ничего такого, о чём можно было бы рассказать.

Вот всё за это Эльван и ненавидел палёнорожего гада. За то, что понял, насколько пустым и бессмысленным было служение императору, ведь император сам пустышка.

Столько лет потрачено зря. И впереди ничего, кроме напрасных до бессмыслицы дней.

Пусть смерть гирреанца ничего не изменит, но хотя бы ненависть утолит.

На арене тем временем поставили ширму, велели Авдею переодеться в костюм для боя и теперь явили гирреанца публике. Голубая античная туника длиной немного выше колен, сандалии со шнуровкой. Наряд удачный — ярко подчёркивает красоту и в то же время с беспощадной жесточью выставляет на всеобщее обозрение уродство.

Обслуга исчезла с арены, отгрохотали аккорды бравурной музыки, и на арену вышел гладиатор — высокий наурис могучего сложения. Тоже в античной тунике, только красной. Судя по восторженным воплям публики — местная знаменитость.

Вооружены и гладиатор, и Авдей короткими мечами-гладиусами и круглыми щитами. Свой меч Авдей взял в левую руку, от щита вообще отказался, слишком тяжёл для искорёженной руки.

Эльван улыбнулся. Сейчас всё закончится. Тот, кто едва не уничтожил Эльвана, отобрав всё, что было у него в жизни — Клемента и Светоч, сам будет уничтожен. А жизнь Эльвана вернётся в прежнее русло — пусть без событий и чувств, но зато и без сомнений и боли. Кровь гирреанского урода смоет уродливость теньмовской судьбы.

=

Авдей смотрел на своего противника. Могучий красавец-наурис шёл вдоль края арены, салютовал мечом публике, изящно, даже эротично поигрывал хвостом, складывал и растопыривал шипы. Алая туника выгодно оттеняла как лепную мускулатуру тела, так и золотистую шёлковость кожи.

Боец он опытный, однако есть надежда уцелеть — калеку гладиатор хоть сколько-нибудь серьёзным противником не считает. Но сделать больше одного выпада не позволит, профессиональный фехтовальщик сразу поймёт, что Авдей не так прост, как кажется.

Авдей время от времени ходил на тренировки вместе с Кандайсом. Научился немногому, да и способности оказались ниже среднего, но постоять за себя Авдей умел. Хотя против профессионала его умения не стоят и плевка.

И всё же один удар у него есть…

Прозвенел гонг.

Гладиатор небрежно ударил хвостом, бить прицельно, а тем более — мечом размахивать ради увечника считал недостойным.

Авдей уклонился, ушёл перекатом.

В глазах гладиатора промелькнуло удивление. Второй удар был уже и точным, и выверенным — хотя Авдей и уклонился, плечо расцарапать гладиатор успел. Раны пусть и небольшие, но болезненные.

Теперь шутки кончились, гладиатор будет драться всерьёз.

Авдей половчее перехватил меч. Удар может быть только один. И в левый бок, иначе ничего не получится. Значит, бить придётся правой рукой, а точность движений у неё не ахти.

От косого замаха мечом Авдей уклонился, упав на колени. Чтобы уйти от удара хвостом, пришлось распластаться на полу. Зато оказался с левого бока гладиатора. Хотя и не совсем. Но дотянуться до нужной точки можно. Авдей привстал на колени и остриём меча нанёс гладиатору поверхностный скользящий удар по нижней трети рёбер.

Если задеть нервный узел, то наурису гарантирован полный паралич всего тела минут на пять-семь. Боли никакой нет, только полная неподвижность.

Наурис рубанул Авдея мечом, тот опять уклонился, однако на спине, от лопатки к пояснице, остался длинный порез.

Наурис торжествующе усмехнулся.

Всё. Теперь только смерть.

Науриса выгнуло дугой, он захрипел и столбом рухнул на арену.

Тишина упала на трибуны. Только сейчас Авдей понял, что всё это время зрители орали, требовали его крови, желали видеть вывороченные на арену кишки.

Авдей посмотрел на зрителей, на мониторы, на гладиатора.

Тело науриса неестественно вытянутое, напряжённое, окостеневшее.

Мёртвое.

Авдей выронил меч.

— Нет, — прошептал он. — Я не убивал.

Авдей сел на пятки рядом с наурисом. Проверил пульс на шее.

— Жив! — обрадовался Авдей. — Жив.

Теперь проверить рефлексы. Авдей нажал нужные точки на второй трети хвоста. Шипы складывались и растопыривались нормально. Значит, никаких серьёзных повреждений нет.

Авдей осмотрел рану на боку науриса.

— Ничего страшного, — сказал гладиатору. — Кровотечение уже прекратилось. И было совсем небольшим. Нерв не разрублен, и паралич пройдёт минут через двадцать. Просто рана получилась немного глубже, чем надо. Я паршивый фехтовальщик. Прости.

По трибунам прокатилась смесь возмущённых воплей и восторженных кликов, свист и аплодисменты.

Авдей оглянулся с растерянностью и испугом. Он и не подозревал, что каждый шёпот и вздох слышен на трибунах.

Ударил гонг.

— Голосование! — прогрохотали динамики.

На нижних мониторах появились чёрные и белые цифры на красном фоне — процент проголосовавших за то, что неудачливого гладиатора следовало добить, и доля тех, кто считал, что проигравшему надо оставить жизнь.

Семьдесят восемь процентов проголосовало за смерть, двадцать два — за жизнь.

— Я не убийца, — отрицательно качнул головой Авдей. — Этот людь жив, и останется жить.

Он поднялся, взял меч.

— Если вы хотите его убить, то сначала вам придётся убить меня.

И вновь трибуны накрыла тишина.

А мгновением спустя — свист, аплодисменты, проклятия, восторженные клики.

На арену вышло трое гладиаторов — беркан, наурис и человек. Один с мечом, другой с моргенштерном, третий с длинным бичом и дротиком.

Авдей шагнул вперёд, загораживая раненого, выставил меч. Неумелость его как фехтовальщика была столь явной, что по трибунам пробежал смешок. Но тут же смолк. А тишина пала такая, что пронзила болью уши посильнее любого крика.

— Ты покойник, — сказал один из гладиаторов только для того, чтобы не было этой опаляющей, слепяще-яркой тишины.

Из Восьмой Хрустальной ложи, предназначенной для дээрнов общего списка и их гостей, на арену спрыгнул наурис в элегантном клубном костюме из светло-коричневого ларма. Ловко перекатился, вскочил на ноги. В каждом его движении виден был профессиональный боец. Поднял оброненный раненым гладиатором меч.

— Привет, Авдей, — сказал он. — А ты прилично махаться стал. Намного лучше, чем в Гирреане было. Такого фехтовальщика можно брать в команду для профессиональных боёв.

— Кандайс?.. — ошарашено пролепетал Авдей. — Откуда ты здесь?.. — И тут же закричал: — Уходи, Канди! Тебе нельзя здесь! Беги отсюда, придурок!

— Ага, сейчас, — выгнул хвост Кандайс. — У тебя такая драчка шикарная намечается, а ты решил без меня развлекаться? Не хорошо, Дейк. Не по-дружески. — И глянул на гладиаторов: — Ну что, подонки? Не ждали свою смерть?

— Убивать нельзя, — быстро сказал Авдей.

— Понял, не дурак. Мы им культурненько так объясним, чем спортивный бой отличается от скотства.

Цирк замер. По трибунам быстро прошелестело «Кандайс Джолли. Тот самый, который Матвея-Торнадо вызывал». И вновь пала тишина.

Неуверенно топтались гладиаторы. Если Авдей как противник и плевка не стоил, то Кандайс Джолли — это уже серьёзно. Даже слишком. У Мальдауса он шёл бы по первому списку, тогда как сами гладиаторы числись всего лишь в четвёртом. Чтобы уничтожить всю их команду, Джолли понадобится не более пяти минут.

Напряжение перехлёстывало через край. На трибунах кто-то взвизгнул истерично, захохотал и тут же умолк. Цирк опять накрыла тишина.

Поднялся раненый гладиатор. Подошёл к Авдею и со всей тяжёстью ударил хвостом по спине.

— Ты скорее Хрустальную Сферу откроешь, чем меня победишь, понял, жалкая калечная тварь?! Ты победишь меня не раньше, чем откроется Хрустальная Сфера!

Кандайс одним взмахом меча рассёк ему горло. И выронил меч, с ужасом глядя на своё первое в жизни убийство.

— Не-ет! — простонал он. — Нет… Нет.

Живот свело позывом к рвоте. Но один из гладиаторов схватил его за плечо, встряхнул.

— Что с ним? — кивнул на Авдея. — От простого удара не умирают.

Кандайс метнулся к лежащему ничком другу, осторожно перевернул.

Иссиня-бледное от боли лицо, бисеринки холодного пота на лбу.

— Ноги, — тихо сказал Авдей. — У меня их больше нет.

Кандайс непонимающе посмотрел на него, на его ноги. И застонал сдавленно, обнял Авдея, прижался головой к голове.

— И ты защищал такую мразь? — плюнул на убитого один из гладиаторов. — Ты защищал его?!

— Авдей не его защищал, — ответил Кандайс. — Не только его. Он всех защищал. И тех, — показал на трибуны. — И тех, — показал на служебные помещения. — И вас, — посмотрел на гладиаторов.

Кандайс мягко и нежно, как могут только очень сильные люди, прикоснулся к щеке Авдея, поправил прядь волос.

— Дурак ты, Канди, — остановил его руку Авдей. — Теперь тебя расстреляют вместе со мной.

— Ничего, переживём. Там батя твой, а завтра Винс со своей невестой придёт. Ты её знаешь?

— Знаю. Только Рийя жена Винсу. Свадьба это так, формальность.

— Но всё равно венчание справить надо так, чтобы красиво было. Ничего. Мы и там свадьбу такую устроим, что весь лазоревый чертог в пляс пойдёт. И на том свете люди живут. Так что и мы как-нибудь обустроимся.

Авдей улыбнулся. Кандайс сказал:

— Тебе идёт античный наряд. Настоящий Марс или Адонис.

— Тогда лучше Аполлон. Какой-никакой, а музыкант.

— Да, действительно. Я как-то сразу не сообразил. Ладно, Аполлон, так Аполлон.

Авдей рассмеялся. Спустя мгновение засмеялся Кандайс.

Гладиаторы, служки, зрители оцепенело смотрели, как смеются приговорённые к смерти. А смех звенел — весёлый, светлый, летящий.

=

Эльвана смех хлестнул больнее плети. В первое мгновение он зажал уши, скрючился как под ударами экзекутора. Застонал в голос, — он, способный без единого звука перенести самую жестокую порку.

— Нет… Нет! Умоляю вас, не надо… Прекратите!

Эльван вскочил, метнулся к перилам ложи.

— Молчать! — заорал он. — Всем молчать!

На глаза попалась яркая табличка с надписью «Спуск на арену». Под надписью кнопка. Эльван ударил по ней кулаком.

Перила ложи распахнулись воротцами, а из пола начала выдвигаться широкая лестница.

Предвозвестник спустился на арену.

Замерли по стойке «смирно» зрители, скрючились в чельных поклонах гладиаторы и служки.

Кандайс осторожно положил Авдея на арену, метнулся к мечу. Вскочил на ноги.

— Не подходи к нему! — прошипел с лютой ненавистью.

— Я предвозвестник, — с неодолимой всевластностью изронил Эльван.

— Да хоть Максимилиан с Филиппом в придачу! К Авдею не подойдёт никто.

Эльван замер. Уничтожить дерзкого он мог одним движением, достаточно метнуть зарукавный нож. Или выстрелить, — чтобы достать бластер и нажать спуск хватит четверти секунды. Решения предвозвестника неоспоримы. Что же его держит, не даёт покарать дерзкого?

Кандайс, не сводя настороженного взгляда с предвозвестника, подошёл к Авдею, сел так, чтобы оказаться между ним и посланником императора.

«Сел, чтобы легче было закрыть собой, — понял Эльван. — Ничего другого в такой ситуации сделать нельзя».

Закрыть собой императора в случае опасности для жизни государя теньм обязан был велением судьбы.

Но никогда в жизни Эльвана не было того, чью жизнь защищать хотелось бы по собственной воле.

И вновь опалила лютая, невозможная, непереносимая ненависть. Но уже не к Авдею. Эльван ненавидел Кандайса. Почему, за какие такие заслуги пресвятой дал этому недородку счастье любить того, кому отдаёшь жизнь? И знать, что этот людь достоин твоих уважения и любви?

Но ничего. Сегодня же Эльван покончит с проклятым ящером. Собственноручно вырвет ему сердце. За все устроенные на арене художества Кандайсу положена смертная казнь. А предвозвестнику принадлежит полное и ничем не ограниченное право провести эту казнь так, как его предвозвестнической душе будет угодно.

Авдей с усилием приподнялся на локте.

— Вы свидетель, предвозвестник. Я даю заявку на открывание Хрустальной Сферы.

— Что? — растеряно переспросил Эльван. — Как?

Авдей повторил.

Вскочили на ноги изумлённые гладиаторы и служки. В цирке поднялся гвалт. И на трибунах, и в коридоре служебного сектора обсуждали невероятность произошедшего.

Эльван смотрел на Авдея.

Пытался понять.

Хрустальная Сфера помещается в Радужной Башне. Размером Сфера с футбольный мяч и состоит из восьми лепестков. Внутри Сферы четыре стержня. Если соединить стержни, то из шпиля на вершине Башни начнёт бить фонтан разноцветных негорючих искр.

Сама Башня — кирпичное коническое сооружение высотой шестнадцать метров. Внутри — один лишь Алтарь Сферы. Да ещё восемь фонарей на стенах.

Рядом с Башней стоит домик Хранителя, чья обязанность — уборка и мелкий ремонт.

Своя Башня есть в каждом населённом пункте, даже в крохотной деревеньке на три двора. На каждой планете Иалумета.

Созданы Башни одновременно с Гардом ещё Контролёрами. Зачем — ныне никто не знает. Считается, и верят в это почти все, что сноп искр прогоняет от населённого пункта горести и беды, притягивает удачу и счастье. Ежесуточно, в девять часов тридцать минут, Открыватель включал Радужный Фонтан в Башне Гарда. Одновременно Фонтан начинал бить и на всех остальных Башнях Иалумета. Сеанс длился ровно пять минут, а затем Сфера закрывалась до следующего урочного часа.

Однако открыть Сферу не так просто. Поэтому людя, пригодного стать Открывателем, найти удавалось не чаще одного раза в столетие. Как ни пытались Открыватели передать своё искусство ученикам, ничего не получалось. Сфера подчинялась только одному хозяину.

Со времени смерти последнего Открывателя прошло уже семьдесят лет, и до сих пор никто не сумел открыть Сферу.

Однако самым парадоксальным и невозможным в этой истории было то, что изготовить детали Сферы никакого труда не представляло. Собрать в единую конструкцию раскоряку из четырёх штырей и восьми лепестков и того легче. Башню выстроить тоже несложно.

Когда в новом населённом пункте создавалась очередная Башня, Сфера мигала радужным цветом, давая понять, что включилась в общую сеть, и на этом всё. Дальше без Открывателя в Башне делать было нечего.

— Вы подтверждаете свою заявку на Открывание? — спросил Авдея Эльван.

— Да, — ответил Авдей. И добавил: — По закону мне положены четыре Ассистента. Я выбираю присутствующего здесь Кандайса Джолли, а так же приговорённых к смертной казни за оскорбление императорского величия Винсента Фенга и Ринайю Тиайлис.

Эльван усмехнулся.

— Нередко приговорённые к смерти, в надежде избегнуть наказания самим и отвести от кары своих сообщников, давали заявку на Открывание. Однако мало у кого оно получалось. Лишь двоим за всю историю Башен такое удалось. Сфера не терпит прикосновения нечистых рук. А Кандидата, который сделал заявку, но не открыл Сферу, ждёт такая казнь, по сравнению с которой костёр станет самым лёгким и безболезненным способом умерщвления. Именно поэтому заявок на Открывание Сферы так мало. За последние пятнадцать лет не было ни одной.

— Открою я Сферу или нет, — ответил Авдей, — а мои Ассистенты в любом случае получают свободу и полное прощение всех вин, какими бы они ни были.

«Его глаза действительно похожи на дождь в засуху, — подумал Эльван. — Клемент правду сказал. Только он не знал, что смех его похож на солнечный свет. Авдей уродлив невыносимо, он калека, увечник, воплощение скверны. Но всё это перестаёшь замечать уже через несколько минут. Исчезают шрамы, не видна искорёженная рука. Когда смотришь на него, видишь только глаза цвета весеннего дождя».

Кандайс повернулся к Авдею.

— Я не могу, — сказал он. — Я не хочу покупать жизнь такой ценой. Возьми другого Ассистента. Я не…

— С тобой или без тебя, а Сферу мне открывать придётся. Поэтому я прошу тебя, Кандайс Джолли, будь со мной в Башне. Пожалуйста.

Кандайс пожал ему руку, кивнул.

Эльван опустил глаза. Теперь проклятого ящера не достать. Кандайс останется подле Авдея. Того самого Авдея, чьи глаза похожи на дождь, а улыбка — на солнечный свет. Кандайс будет рядом с тем, кто дорог ему, и кому небезразличен он.

Эльван вернётся в холод и пустоту Алмазного Города, к вечной ненужности и бессмыслице.

«Ненавижу, — думал он. — Ненавижу тебя, Кандайс Джолли!»

— А подарок Кандидата? — заорали с трибун. — Должен быть подарок!

Эльван тряхнул головой. Ненависть, Алмазный Город — всё это не имело ни малейшего значения до тех пор, пока не закончена церемония заявки на Открывание.

— Вы должны сделать подарок, Кандидат, — сказал Эльван. — Наделить людей, присутствующих при вашей заявке, каким-либо особым правом. Однако оно не должно противоречить законодательству страны.

— Да, — кивнул Авдей. — Я знаю.

Обычно Кандидаты одаривали свидетелей правом украшать себя каким-либо особым образом — носить специальный значок, перо яркой птицы, рисовать на щеке знак Башни… И всё прочее в том же роде. Некоторые делали свидетелей обладателями аристократического титула.

Авдей попытался сесть. Кандайс поддержал. Авдей отдышался от боли и сказал:

— Отныне и навечно я дарю всем работникам всех цирков Бенолии право в любую минуту уволиться без отработки и без выплаты неустойки. Дар мой осуществим, поскольку всё происходящее на этой арене транслируется во все цирки Бенолии. Соответственно, все работники этих цирков являются свидетелями моей заявки. Подчёркиваю, что дар мой предназначен для всех цирковых работников, в том числе и гладиаторов. Что касается тех свидетелей, которые работниками цирков не являются, той мой дар принесёт пользу и им. В чём она заключается, я объяснять не буду, потому что они и сами легко догадаются.

Гладиатор-человек закрыл лицо ладонями. Плечи дрожали. Наурис смотрел с недоумением, не понимая, что такого ценного в даре Кандидата. А беркан рухнул на колени, сцепил руки как на молитве.

Кандайс отвернулся. «Я тоже мог быть среди них», — подумал он. От мысли стало страшно.

На трибунах ныл и гундел разочарованный люд. Подарок, мать вашу. Толку от него… Хоть бы этого криворожего казнили, чтобы другим Кандидатам неповадно было всякую хрень никчёмную дарить.

Эльван жестом велел всем умолкнуть.

— Как вам будет угодно, Кандидат, — сказал он. — Воля ваша неоспорима.

От ненависти стало больно, так она обжигала. Теперь Эльван вновь ненавидел Авдея. За выходки его непонятные ненавидел, за жизнь, которая даже в обречённости на казнь продолжала оставаться жизнью, а не существованием.

Авдея хотелось придушить, разорвать на клочки, растоптать в пыль. Но в первую очередь вырвать и раздавить глаза.

Эльван сказал с усмешкой:

— Благодать Сферы отчистит от грехов и преступлений ваших Ассистентов, но даже она бессильна смыть с вас скверну отцеубийства.

Удар попал в цель. Эльван с мстительной радостью смотрел, как до бескровности побледнел Авдей, как погасли глаза. Взгляд стал пустым, мертвенным.

— Ну ты и мразь, — с удивлением сказал предвозвестнику Кандайс. — И есть же на свете такая погань…

— Кандидата и Ассистентов проводят в отель близ Башни, — громко проговорил Эльван. — Зрителям приказываю немедленно разойтись по домам, а работникам цирка — по рабочим местам.

Люди стали торопливо расходиться.

Служки утащили труп гладиатора. Принесли медицинские носилки для Авдея. Прибежал цирковой врач. Кандайс помог положить друга на носилки, пошёл вместе с ним в медчасть.

Эльван остался на арене один. В пустоте. Как и всегда.

Откуда-то выскочил Мальдаус. Эльван посмотрел на него с отвращением.

— Лётмарш, — приказал он прежде, чем цирковладелец успел открыть рот.

Мальдаус исчез.

Эльван усмехнулся с горечью, покачал головой.

Можно убить того, кого ненавидишь. Но его смерть не сделает твоё существование жизнью.

* * *

Ближайшая к Радужной Башне гостиница называлась «Бездна мрака».

— Странное наименование, — сказал Авдей.

— Да, — согласился Винсент. — Но заведение процветает. — Взмахом руки он показал на роскошества номера.

— Пятизвёздочные номера у них действительно на пять звёзд, — поддержал Кандайс. — Без обмана.

— Мне сложно судить, — сказал Авдей. — Я в тонкостях гостиничного сервиса не разбираюсь.

За окном быстро сгущались сумерки.

— Скоро Открывание, — тихо проговорила Ринайя. — Обычай требует провести его в двадцать один час тридцать минут по времени того города, где была сделана заявка.

— Значит, проведём, — ответил Авдей.

Он подкатил инвалидное кресло к столику с напитками, налил себе минералки.

— Ты как себя чувствуешь? — спросил Кандайс. — Спина не болит?

— Нет. Цирковой медик оказался отличным травматологом, и с биоизлучателем обращаться умеет. Болей больше не будет никогда.

— Ног тоже.

Авдей подъехал к Кандайсу.

— Так или иначе, а это должно было случиться. С такой травмой долго не ходят.

— Всё равно я виноват! — Кандайс отошёл к окну. — Это же обычное дело на ринге: когда какой-нибудь паскудник проигрывает, он всегда норовит ударить в спину, даже если финал уже объявлен. Многие специально для этого ножи на ринг проносят, заточки, царговую кислоту. Ты о об этом не знал, но я-то профессиональный боец! — ударил он кулаками по раме. — Я должен был помнить. Это я виноват. Отпусти меня, Авдей. Такая бестолочь в Ассистенты не годится. Именем твоей мамы прошу — отпусти.

— Позвоночник мне повредили в допросных камерах Преградительной коллегии. Тебя среди палачей я не видел. Так что не смей глупости измышлять! — Авдей подъехал к Кандайсу. — Без тебя я бы не выжил на арене. Ты мне жизнь спас. И не только мне. Есть ещё Винс и Ринайя.

Кандайс повернулся к Авдею, сел на корточки.

— Ты правда на меня обиды не держишь?

— Это за что я должен на тебя обижаться? За то, что ты мне жизнь спас?

Кандайс взял его искалеченную руку, прижался лицом к ладони.

— Если бы я был там вместе с тобой… В Каннаулите…

— Ничего бы не изменилось, Канди. Ничего, поверь. Хотя нет, изменилось бы. — Авдей убрал руку. — Вместо одного калеки было бы два.

Кандайс поднялся. Звучало обидно, однако Авдей сказал правду — против теньма бойцовское мастерство Кандайса не стоило и плевка.

Как ни странно, а от этой мимолётной обиды на душе стало легче.

— Почему ты не сделал заявку на Открывание Сферы до того, как попал в допросную камеру? — спросил Винсент.

— Не догадался, — ответил Авдей. — Я бы и дальше о ней не вспомнил, если бы тот придурок с арены дважды о Сфере не сказал.

— Ты не веришь в благодатность Радужного Фонтана? — поражённо спросила Ринайя.

— Нет.

— Тогда почему… — она не договорила.

— Отмазка хорошая. Скажешь, нет?

Ринайя не ответила, отвернулась.

Винсент подошёл к Авдею, сел на корточки. Посмотрел в глаза.

— Четвёртого Ассистента у тебя всё ещё нет. Авдей, прошу тебя, возьми четвёртым предвозвестника.

— Ему-то это зачем? — не понял Авдей.

— Он не выполнил приказ. За это в Императорской башне его будут бить. Очень сильно бить, потому что приказ был важным. Или даже заставят пройти всю «лестницу пяти ступеней». Это невыносимо, Авдей. Я не знаю, что такое допросные камеры коллегии, но поверь, экзекуторская Императорской башни ничем не лучше. А может, и похуже.

— Ты что несёшь? — схватил Винсента за плечо Кандайс, рывком поднял на ноги, отволок на середину комнаты. — Ты хоть знаешь, за чем он приходил в цирк? За головой Авдея!

— Ты не был в Высшем лицее, — отпихнул его Винсент. — Не жил в Императорской башне. Смерть лучше такой жизни! Там у всех пустые глаза. Мёртвые. А предвозвестник… В нём ещё отсталость что-то живое. Его душу до конца не убили. Я знаю его немного, это теньм-пять. Канди, им даже по имени себя называть запрещают! Но он помнит своё имя, я видел. Для теньма огромное достижение. Почти невозможное. В нём ещё осталось что-то людское, Канди. Нельзя допустить, чтобы в Императорской башне убили это последнее.

— А допустить, чтобы он Авдею голову отрезал, можно было?

— Но ведь не отрезал!

Кандайс ударил Винсента в скулу. Тот пошатнулся и тут же ударил в ответ — крепко и точно, так, что Кандайс едва на ногах устоял.

— Прекратите! — дёрнулся в кресле Авдей. — Хватит! — забыв о парализованных ногах, он хотел вскочить, но лишь рухнул на ковёр.

Кандайс и Винсент замерли в испуге.

Авдей сел.

— Хватит вам, — сказал драчунам. И попросил: — Пожалуйста.

Авдей попытался забраться обратно в коляску.

Винсент и Кандайс бросились помогать.

— Пр-риду-урки! — с чувством процедила Ринайя.

— Я возьму предвозвестника четвёртым, — сказал Авдей. — Винс прав. Предвозвестник сейчас находится на границе между людем и нелюдем. Было бы бесчестно не помочь ему выбраться к людству.

— Ты всех оправдываешь! — разозлился Кандайс. — Даже эту сволочь. От него же ненависть как цунами прёт.

— Ненависть — людское чувство, — сказала Ринайя. — Когда к тебе подходят пустозракие, заживо мёртвые существа людского обличия — это гораздо хуже. Твоё счастье, что ты никогда такого не видел. И пусть пресвятой сделает так, чтобы пустозраких ты никогда и не увидел.

— Рийя права, — поддержал Авдей.

— Ну конечно, права, — ядовито ответил Кандайс. — У тебя вообще все правы, в кого ни плюнь. Ты никогда о карьере адвоката не думал? С твоей страстью оправдывать всех подряд тебе светит блестящее будущее.

— Адвокат — это неплохо, — всерьёз задумался Авдей. — По крайней мере, лучше, чем журналист.

— А, говорить с тобой, только время зря тратить, — досадливо дёрнул хвостом Кандайс.

Авдей улыбнулся.

— Не сердись, — попросил он.

— На тебя рассердишься, как же. — Кандайс подошёл к Авдею, сел на корточки, взял его за руку. — Ты обязательно должен открыть Сферу. Ради всех нас, Дейк. Если ты этого не сделаешь, именем пресвятого клянусь, что на казнь я пойду вместе с тобой. Без тебя мне этот мир не нужен.

— А твои родители, сестра?! Ты подумал, что с ними будет?

— Я не смогу придти к ним, если не будет тебя. Я стану слишком грязным. Жизнь, купленная такой ценой, не для меня. Я не смогу.

— Я тоже, — сказала Ринайя. — Я не могу покупать себе жизнь такой ценой. Если мы тебе хотя бы немного, хоть чем-то дороги, Авдей, ты откроешь Сферу.

Винсент обнял её, посмотрел на Авдея и кивком подтвердил, что согласен с решением жены.

— Я открою Сферу, — пообещал Авдей. — Открою.

= = =

Судебные исполнители описывали имущество, предоставленное Кандайсу Джолли спортивным клубом «Клер-Фей». Представитель клуба протянул Бартоломео Джолли четыре бумажных листа казённого вида.

— Решение о признании вашего сына стороной, нарушившей контрактные обязательства. Уведомление о разрыве контракта. Постановление о конфискации всех его счётов в качестве неустойки. Предписание о передаче вашей школы в ведение клуба.

— Но… — начал было Джолли.

— Аренда здания школы оплачена деньгами клуба. Регистрационный налог за открытие школы тоже оплачивался клубом. Следовательно, после конфискации школа и все её банковские счета принадлежит клубу. И благодарите пресвятого, что у вашего сына не осталось долгов перед клубом!

— Да пожалуйста! — вмешалась Ульдима. — Хапайте, только не подавитесь.

— Выбирайте выражения, диирна Джолли!

— Вы можете отобрать у моего мужа школу, но никогда не сможете заставить учеников в неё ходить!

— Деньги за учёбу уже заплачены, — с улыбкой ответил клубный чиновник. — Ни малейших оснований потребовать их обратно у студентов нет.

— Это не помешает студентам прогуливать занятия и называть теперь уже вашу школу шарлатанским заведением. Зато к моему супругу они придут на учёбу даже если он будет преподавать на задворках первого попавшегося пивнаря при космопорте.

Чиновник презрительно усмехнулся.

— Музыке не учатся на задних дворах питейных заведений.

— Рояль там действительно не поставишь, — сказал Джолли. — Однако для того, чтобы читать лекции, давать и проверять домашние задания сгодится и задний двор. Ученики могут записывать свои экзерсисы на диктофоны и приносить мне на прослушку. Этого вполне достаточно, чтобы разобраться в ошибках и подсказать, как их исправить. Кстати именно так начиналась в Гирреане моя школа.

— А всего лишь год спустя, — добавила Ульдима, — посельчане по собственной охоте вскладчину построили моему мужу настоящее школьное здание. Пусть и небольшое, но это было здание истинной школы. Зато ваш дворец вряд ли когда-нибудь назовут иначе, нежели шарлатанством.

Чиновник изобразил презрение, однако было видно, что слова Ульдимы его задели, и сильно.

— Ваш сын вылез на арену как гладиатор, что для истинного бойца постыдно. Он послал вызов другому бойцу и не явился на поединок. А это уже вечный позор. Бой с Матвеем-Торнадо должен был состояться сегодня. Однако ваш сын предпочёл гладиаторскую арену. После такой срамоты его не пустят ни на один ринг. Он обесчестил звание бойца.

Ульдима хлестнула хвостом по стене. Чиновник попятился. Наурисы в ярости опаснее взбесившегося беркана.

— Пусть и на арене цирка, — ледяным голосом сказала Ульдима, — но мой сын сражался за правое дело. И если вам, по упущению пресвятого, досталось слишком мало ума и чести, чтобы это понять, во множестве найдутся люди, которые способны уразуметь истину и без подсказок со стороны.

Судебные исполнители хихикнули, но под грозным взглядом клубного чиновника тут же оборвали смех.

Один из них глянул на клубника, на Джолли с Ульдимой и сказал:

— Матвей Алуфьев уже сделал заявление о несостоявшемся поединке с вашим Кандайсом.

— И что? — расцвёл злорадной улыбкой клубник.

— Он признал победителем Кандайса Джолли.

— Как?! — едва не задохнулся от изумления клубный чиновник.

— Матвей-Торнадо сказал, что Кандайс Джолли одержал победу в бою, который несоизмеримо важнее рядового спортивного поединка. Поэтому он, Матвей-Торнадо, посчитает для себя огромной честью, если Кандайс Джолли выйдет с ним на ринг как партнёр в парных боях.

Ульдима с торжеством посмотрела на чиновника. Джолли спрятал лицо в ладонях, зашептал благодарственную молитву пресвятому.

— Диирна, — спросил Ульдиму исполнитель, — вы догадались поставить на вашего сына хоть немного?

— Да, конечно, мы всегда делаем небольшую ставку. Как пожелание удачи в поединке.

— Вот и хорошо. Теперь у вас будет хоть сколько-нибудь денег на первый прожиток. Ведь на Кандайса почти никто не ставил, и выплаты будут неплохие. Куш вам достанется не ахти какой, но хотя бы не придётся голодать и ночевать в зале ожидания космопорта.

— Клуб предлагает Кандайсу новый контракт! — встрепенулся чиновник. — Условия будут в пять, нет, в десять раз лучше!

— Решать Кандайсу, — ответил Джолли, — однако я буду настоятельно рекомендовать сыну вернуться к карьере свободного бойца с одноразовыми контрактами.

— И правильно, — хором одобрили судебные исполнители.

= = =

Николай нервно мерил шагами единственную комнату в квартире Найлиаса.

— Эта сумасшедшая история с Открыванием Сферы. Всё произошло как-то слишком вдруг. Так не бывает. Это невозможно и противоестественно. Какой-то до глупости нелепый «рояль в кустах».

— Это всего лишь случайность в её чистейшем виде, — ответил Найлиас. — Как нищему выиграть миллион на лоторейку из пакета с дешёвым завтраком. Или как молодожёнам в день свадьбы поскользнуться на мраморе церковной лестницы и разбиться насмерть. Невозможно — но случается. Хотя и очень редко, не спорю.

— Венчальную лестницу всегда застилают ковровой дорожкой, — возразил Николай.

— Однако там может оказаться крохотная складочка, которая и сыграет свою роковую роль. У меня на родине периодически издают «Энциклопедию случайностей». Там и не такие невероятности описаны.

Николай молчал. Найлиас смотрел на него с лёгкой усмешкой:

— Ты не оспаривал то, что нищий может найти миллион в грошовом завтраке.

— Хорошие случайности желательнее плохих, — ответил Николай. — Однако то, что произошло в цирке, это уже слишком! Так не бывает.

— Это всего лишь самая заурядная чистая случайность. Просто она затрагивает тебя лично, и потому кажется такой вселенски огромной и невероятной.

Николай отвернулся, отошёл к окну.

— Бред, — сказал он зло. — Бред, и ничего кроме бреда.

— Случайностям свойственно круто менять судьбы всех, кто с ними соприкоснулся, — ответил Найлиас. — Изменения касаются даже таких побочных лиц как мы с тобой.

Николай метнулся к нему, сел на пятки.

— Почему вы не проклянёте меня, не убьёте? Ведь это же я погубил Гюнтера.

Найлиас обнял его, прижался головой к голове.

— Гюнтера погубил я, Коля. Ещё задолго до того, как он встретился с тобой. Гюнт потерял семью, и стал искать ей замену. Надеялся, что я смогу стать для него и отцом, и другом. Ведь я сам ему это предложил, заговорив об ученичестве. Однако вместо семьи я толкнул Гюнта в бездну, из которой нет возврата.

— Так наш путь — это путь обречённых? — спросил Николай. — И братство, и орден одинаково пусты и бессмысленны?

Найлиас разжал объятия.

— Да, Коля, именно так. Но нам некуда больше идти.

— Нет-нет, всё не так. — Николай крепко сжал руки Найлиса. — Сразу после того, как братки забрали Авдея, я летал домой, к отцу. Всё ему рассказал. И про братство рассказал, и про копирайт, и про Гюнтера. Понимаете — всё. А батя ответил, что ВКС уже лет сто ведёт на нищих планетах вроде Бенолии программу строительства бесплатного жилья для бедноты. Желающих идти на стройку мало, даже с нашей вечной безработицей. Непрестижно это и платят не ахти. Но ведь там не фикотой какой-нибудь занимаются, а строят дома для тех, кто больше всего в них нуждается. В Маллиарву я вернулся в тот же день, но решение не принял до сих пор. Учитель, я знаю, что ВКС — ваш враг, но…

— Но это дома для людей, которые действительно в них нуждаются, — с улыбкой ответил Найлиас. — Это настоящая жизнь и настоящее дело. — Найлиас рассмеялся. — Ведь я же инженер-сантехник, как и наш гроссмейстер. Я сумею сделать так, чтобы в этих домах никогда не засорялась канализация. Люди даже не подозревают, насколько это жизненно важное и ответственное дело — наладить хорошую канализацию. Осознают лишь тогда, когда дерьмо по квартире полезет.

— Но ведь мы такого не допустим? — спросил Николай.

— Никогда, — твёрдо сказал Найлиас. Взял Николая за руку, посадил рядом с собой.

— А как же орден? — обеспокоился Николай.

— Так же, как и твоё братство. Если народу так хочется играть в пустоту, пусть развлекаются сколько угодно, но без нас. А нам некогда. Нас дело ждёт.

Загрузка...