Путешествие вверх

Глава 8. В пустоте среди обломков

Казалось, что темнота приняла Вэру лишь на несколько секунд. Он очнулся в той же комнате, но, почему-то, лежащим, попробовал подняться, — и не смог. Его тело словно окаменело и распалось на множество шевелящихся частиц, — точнее он не смог определить это ощущение. Перед широко раскрытыми глазами плавал смутный свет, но такой тусклый, что комната тонула в полумраке.

Хьютай, почему-то, исчезла, и над ним, распластанным, склонялось странное существо. Непонятно как, он ухитрялся видеть его целиком. Неестественно длинное, широкое и плоское тело, плавно изогнутое по всей длине, состояло из шестнадцати сегментов, как чешуя находивших друг на друга. У существа не было ни головы, ни хвоста, — его заменял нижний конец туловища, волочившийся по полу. Чуть ниже середины тела из утолщенного брюшного сегмента выступали ноги, очень похожие на ноги ящера, из другого подобного, ближе к верхней части, — восьмипалые руки, мало похожие на файские.

Все создание сверху донизу отливало ярким металлическим блеском. Там, где на него не падал отражавшийся свет, оно было темным, — казалось, все оно составлено из выточенных и отполированных частей. Даже гладкая кожа на руках, слишком массивных для файа, блестела, словно хромированная. Это существо было выше, шире, и гораздо массивнее Вэру, но при том, двигалось совершенно бесшумно.

Верхняя часть гибкого тела склонилась над ним, — никакого лица, сегменты просто плавно скруглялись, и из-под венчавшего их веера рогообразных выступов, из стыков между твердыми пластинами брони, на него смотрела пара громадных синих глаз, расставленных на половину локтя, — они рассматривали его с разных сторон. Между ними, чуть ниже, помещался крохотный рот.

— Укавэйра? — спросил Анмай, наконец вспомнив, что это истинный облик сверхрасы Мэйат.

— Да, — существо говорило шипящим, трогательно тонким детским голоском, никак не вязавшимся с мертвым блеском губ. — Спи. Ничего не говори. Спи.

И он уснул.

Анмай проснулся в полумраке. Все мышцы были словно ватные, в груди засела боль. Он, обнаженный, лежал в той же комнате, на чем-то упругом и мягком. В квадратном окне тлели разорванные темные облака. Он удивленно смотрел на них, пока не разглядел звезды в их призрачной глубине. Туманности, колоссальные туманности вокруг ядра величайшей из галактик, в которой скрывалась Р`Лайх. Они были у цели, в своей каюте на борту «Укавэйры».

Анмай поразился, что не узнал её раньше, когда… Вспомнив всё, он содрогнулся. Как он смог не узнать этих, знакомых до последней крапинки стен? А остальное…

Остальное мигом вылетело из головы, когда, повернувшись, он увидел рядом Хьютай. Она спала, на её нагом теле едва отблескивал тусклый, падающий из окна свет. Что чувствовала она?

Он протянул руку и погладил её. Хьютай мгновенно проснулась. Рука Вэру продолжала скользить по изгибу её впалого живота, и его теплый, упругий шелк томно втягивался под ладонью. Словно не замечая этого, она спросила, сонно взглянув на него:

— Что случилось, Анми? Мы полетели к Р`Лайх, а я… спала, спала… Что случилось, «Укавэйра»? Мы у цели?

— До Р`Лайх триллион миль, — немедленно ответила машина. — Хорошая точность для столь большого расстояния. Нам всем нелегко дался этот не-переход, даже мне. Ушло немало времени, чтобы устранить повреждения. Вы же оказались на грани смерти. После не-перехода я сделала всё, чтобы спасти вас, — ваша плоть не создана для столь дальних прыжков. Я старалась избавить вас от страданий, но это получилось не вполне.

— Я знаю, — ответил Анмай. — Вы не установили связь с симайа?

— Нет. Они не ответили на мои сообщения, не проявили никакого интереса к нам.

— А как ты? — он повернулся к Хьютай.

— Я ничего не помню. Я лишь спала, спала без конца…

— Сколько?

Хьютай задумчиво наморщила лоб, и ему ответила «Укавэйра»:

— Двое суток. И, чтобы вы окончательно пришли в себя, нужно ещё столько же.

— А что потом?

— Здесь, вокруг, нет симайа, и нам придется лететь к самой Р`Лайх. Сейчас мы летим к ней за счет её гравитационного поля, постепенно ускоряясь, потом, если ничего не менять, обогнем её по гиперболической орбите, достигнув половины световой скорости, и по той же орбите начнем удаляться. К этому времени мы найдем решение.

— Сколько времени потребует полет?

— Только с гравитационным ускорением — полгода.

— Слишком много. Разве нельзя сделать второй не-пространственный прыжок?

— Р`Лайх защищена зоной скольжения, — прыгнув к ней, мы выйдем очень далеко за целью. Эту защиту нельзя обойти, Вэру. Любому кораблю придется приближаться к ней месяц за месяцем, — и нам тоже.

— Но мы можем хотя бы посмотреть на неё?

— Конечно.

Окно расширилось, словно зрачок, охватив зависшую в воздухе пару. Их глаза широко раскрылись, впитывая звёздный серебряный свет.

Тьма. В темноте, — бледно светящиеся облака, синеватые, пепельно-желтые, рубиново-красные, иногда, — угольно-черные, обрамленные огненной каймой.

Анмай словно повис в длинном туннеле со стенами из подсвеченного огоньками дыма. Позади них он уходил в смутную бесконечность, впереди, там, где за пылью скрывалась Р`Лайх, расширялся, растворяясь в бледном тумане. Повсюду вокруг в пыли открывались огромные разрывы, и в них сияло множество ярких синих звезд, окруженных рассеянными клочьями голубого тумана…

В следующий миг всё это расплылось в глазах Вэру. Он ощущал вес своего тела, но кроме этого, — больше ничего. И все попытки придать привычную форму увиденному оказались напрасны. Это небо не было плоским. Звезды то просвечивали сквозь толщу пылевых туч красноватыми глазками, то ярко и мощно сияли, озаряя их угольно-черные бока, или вовсе погружались в светящийся туман, — здесь все созвездия были объемны, в сплетениях пылевых туч и звездных нитей ощущалась глубина, бесконечность, в которую, постепенно расплываясь, они уходили. И свет здесь только проблескивал, мерцал, подчеркивая темноту.

Лишь впереди, в зените невероятного неба, в которое они поднимались, горели отблески величайшего из светил, зажженного разумом.

День шел за днем, хотя пара лишь по привычке считала их в звездной бездне. Анмай знал, что в космосе биологические сутки растягивались, становясь почти вдвое длиннее суток, когда-то называемых стандартными. Это было удобно. Почти всё время они проводили у окна. Вид звездного неба никогда не надоедал им, к тому же, оно менялось, — медленно, незаметно для глаз. Облака пыли таяли и расступались перед ними, создавая иллюзию необычайно медленного, величественного восхождения. Они знали, что даже в самой плотной туманности пустота так прозрачна, что космос открыт взору на триллионы миль, — и в этой дымчатой пустоте сияли звезды, тысячи, сотни тысяч, миллионы, — яркие, тусклые, сизые, красноватые… Чистое звездное небо никогда не бывает таким объемным, глубоким…

Сияние в зените становилось всё ярче, но пока Р`Лайх они не видели. «Укавэйра» могла сказать лишь, что она огромна, — три миллиарда миль в диаметре, — и сияет, словно целая галактика. Оттуда исходили мощные потоки нейтрино и всех других видов излучения. В них не было ничего, говорившего о разуме, — обычное посвистывание и гул мертвой, пожирающей себя материи. Дымчатая пустота вокруг была теплой, — такой же теплой, как жилые помещения «Укавэйры», — и её пронизывали могучие потоки убийственных гамма- и рентгеновских лучей. Любой обломок, любой камень снаружи были радиоактивны, словно их вытащили из атомного котла. Даже радиоизлучение здесь было столь мощным, что в любом куске металла оно наводило мощный ток. Струи релятивистских частиц вырывались из невидимого ядра, заставляя пыль и газ светиться, переливаясь в подобии необычайно медлительных полярных сияний, — ибо колоссальное магнитное поле центрального чудовища простиралось и здесь.

В пронизанной им пустоте вилась пыль, выстраиваясь вдоль силовых линий, неуловимо разреженные, но всё же заметные пары воды, аммиака, циана, множества других сложных соединений, в том числе и органических, — их нес никогда не утихающий водородный ветер, дующий из горнила Бездны. Бездны, — ибо этот мир неожиданно напомнил Вэру его родину, затерянную в таком же облаке окружающей ядро галактики пыли, с той лишь разницей, что там была огромная черная дыра, а здесь, — искусственное сооружение, разросшееся до непредставимых размеров. Но этот мир был сложнее, разнообразнее, — и старше, много старше. Впрочем, он никогда не видел туманности, в которой затерялась его родина, из космоса.

Здесь тоже во множестве носились астероиды, метеоры, кометы, планеты, лишившиеся солнц, и солнца, лишившиеся планет. Пылевые завихрения, облака ионизированного газа, пронизанные магнитным полем, сами по себе сжимались, чтобы стянуться в кольцо, вспыхнуть чудовищной молнией и исчезнуть, рассеяться, — начав всё заново. Но в этом хаосе, среди треска разрядов, среди сокрушительных молний, вспыхивающих в пустоте, попадались и следы разума, жизни, — то давно смолкший исследовательский зонд, похожий на мертвую осу, то всплеск модулированного излучения — свет, звуки, обрывки картин, а то и окаменевшее в пустоте тело, неведомо как заброшенное в неё. За «Укавэйрой» долго следовал этот бесформенный, ни на что не похожий труп. Но даже понять, тело это, или часть тела неведомого существа, или даже часть машины, наделенной некогда жизнью, они не смогли. А впереди всё разгоралось и росло мертвенное зарево Р`Лайх.

Хьютай открыла глаза. В комнате было темно, звезды и туманности в окне бросали на стены слабый, словно лунный свет. Рядом беззвучно спал Анмай, растянувшись на животе и положив голову на руку. Волосы сползли ему на глаза, закрывая спокойное, красивое мечтательное лицо. Она какое-то время смотрела на него, затем её рука скользнула по его спине. Анмай лишь тихо, задумчиво застонал, вытягиваясь во сне.

Хьютай слабо улыбнулась. Вчера они вновь пытались укрыться от одиночества в объятиях. Им было очень хорошо, и потом они, усталые, вместе уснули, но её снова разбудил страх, оставив щемящую пустоту в груди, — странный, непонятный страх, словно где-то, очень далеко, произошло что-то чудовищное…

Она спрыгнула с силовой подушки и подошла к окну, упершись ладонями в раму. Распущенные волосы укрыли ей спину, — она вздрогнула, ощутив их теплое прикосновение. От окна тянуло холодом, тысячи звезд струили ледяной синий свет, роясь в клубах пыли, словно узлы невидимой ажурной сети. Сейчас на их фоне застыл ряд теней, — огромный остов неведомой конструкции, вместе с «Укавэйрой» дрейфующий в сплетениях гравитационных полей. Ещё вчера она определила его длину в триста миль. Звездный свет отблескивал на зеркальных боках колоссальных изогнутых труб, связанных поперечными балками, — это походило на огромных размеров орган, отраженный в кривом зеркале.

В пустоте глаз не мог определить расстояния, и Хьютай казалось, что до остова можно достать рукой. Но зазубренные разломы, искрящиеся сложнейшие сплетения разорванных паутинных нитей, окутывающих трубы, давали ей понять, что это, — лишь малая часть иного, давно разбитого мира. Она могла увеличить изображение почти до бесконечности, и попробовать выяснить, что же им на этот раз попалось, — но зачем? Что можно понять в этом тысячепарсековом облаке, кружащемся уже двенадцать миллиардов лет? Уже двадцать длинных космических суток они погружаются в ядро, — а их цель почти столь же далека, и лишь в окне медленно сменялись звезды, облака светящейся пыли, и облака пыли темной…

Здесь не было ничего живого и ничего разумного, — по крайней мере, ничего, что проявляло бы к ним интерес. Чем глубже они погружались в туманность, — тем чаще им встречались облака мертвых, погасших звёзд. Приборы «Укавэйры» то и дело находили остывшие до красного каления «белые» карлики, черные дыры, нейтронные звёзды, — но были ли они крейсерами Тэйариин или просто угасшими пульсарами? Как можно отличить искусственное от естественного в среде, обитаемой уже семь миллиардов лет? Хьютай и так часами сидела у окна, рассматривая всё, что вылавливали в туманности телескопы «Укавэйры», — то одинокий газовый гигант, тянущий шлейф сдираемой жестким излучением атмосферы, словно исполинская комета, то изрытый воронками планетоид, то просто бесформенные куски каменного крошева. А иногда попадались вещи, очень странные, — то остов межзвездного корабля, похожего на каракатицу, то целый мир, когда-то кипевший жизнью, — сейчас от неё остались лишь покрывающие его сплошные поля исполинских построек. Куда делись их строители? Где они сейчас?

Они все вместе подолгу гадали над этими находками, и иногда раскрывали загадки, каждый раз удивляя Хьютай. А где-то, очень далеко, в самых глубинах её памяти, ещё плавали воспоминания о той, совсем другой жизни, — на плато Хаос, и ещё раньше, в Товии…

Ей казалось, что она всегда жила здесь, на этом корабле… или похожем… и порой ей становилось очень одиноко и страшно, хотелось сделать что-то опасное, запретное…

Она встряхнула волосами, подошла к двери, приоткрыла её и обернулась. Её обнаженное тело вздрогнуло от втекавшего в комнату холода. Анмай тоже поёжился во сне и свернулся, как кот, спрятав лицо и поджав босые ноги. Она растерянно смотрела на него. Оставить его… мерзнуть… Пусть ей одиноко здесь, — но всё же не так, как без него. И без него её не было бы здесь… её уже вообще давно бы не было… Смешно, прожив вместе столько лет, до сих пор не знать, что именно так тянет их друг к другу, — с той секунды, когда впервые встретились их взгляды, в этом нереальном, уже ненастоящем прошлом…

Хьютай вновь встряхнула волосами, прогоняя грустные мысли. Как всегда, на борту царила почти полная тишина, но ей казалось, что сейчас глубокая ночь. Она вздрогнула от сквозняка. Вся их одежда, аккуратно сложенная, лежала прямо на полу. Она зябко повела обнаженными плечами и переступила порог.

В многоугольной прихожей, куда выходили двери жилых комнат, было темно. Мертвенно тлевшая дымка потолка бросала слабые отблески на верхнюю часть стен. Хьютай беззвучно пересекла комнату, так же беззвучно открыла вторую дверь…

Здесь хранилось всё их снаряжение, и здесь тоже было темно, — лишь едва тлел квадрат запора внешней двери. Когда она прикоснулась к нему, он слабо замерцал, и толстая плита с легким шипением отошла.

Переступив порог, Хьютай поёжилась. Прямо перед ней один из коридоров матричного центра «Укавэйры» уходил, казалось, в бесконечность. По высокому потолку шли сонные волны светящегося тумана, похожего цветом на старое серебро. Сложенные из ячеек стены искрились огнями, из крохотных экранчиков на неё смотрело множество живых любопытных лиц файа. Она знала, что на самом деле все они уже тысячи лет как мертвы, а их сознания изменились настолько, что вряд ли тут можно уже говорить об отдельных личностях, но всё же…

Она беззвучно пошла вперед. Податливый теплый пол под босыми ногами казался живым, и ещё больше усиливал ощущение взглядов, со всех сторон падавших на её нагое тело. Она вздрогнула и скосила глаза. По её бедрам скользили цветные отблески переливающихся индикаторов, непостижимых отражений мыслей. Она чувствовала себя, как во сне, — бесплотной и отстраненной.

Через несколько сот метров коридор кончился, упираясь в несокрушимую круглую дверь. Хьютай открыла её, едва прикоснувшись к весму. Новый коридор шел под прямым углом к прежнему, и она бездумно повернула налево, — у её ночных странствий не было никакой цели.

Этот коридор был выше и просторнее. Теплый желтоватый свет, похожий на лампы её детства, показался Хьютай неожиданно уютным. Здесь вдоль стен и под потолком шли толстые, матово-белые трубы, — коллекторы охладительной системы корабля. Их изгибы и разветвления напоминали сосуды внутри её тела, почти беззвучный низкий гул текущей жидкости висел в неподвижном теплом воздухе, отдаваясь смутной вибрацией глубоко в животе. Одна из труб впереди сонно запульсировала, подгоняя поток, пол качнулся, по нему прошла томная дрожь, — и всё стихло. Хьютай невольно расставила пальцы босых ног, и прикоснулась к трубе, — теплая, даже горячая, но не раскаленная. Ощущать себя микробом внутри колоссального живого существа было приятно и немножко страшно.

Она вновь беззвучно пошла вперед. Ещё через несколько минут показалась новая круглая дверь. Хьютай немедленно свернула. Здесь был шлюз, — первая дверь, толщиной в её тело, пропустила её в пустую кубическую камеру. Вторая открылась прямо в бездонную полутемную шахту.

Осторожно держась за край проема, она выглянула наружу. От поднимавшихся снизу волн холодного воздуха её охватил озноб. Стены квадратной, словно вырезанной в стальном монолите шахты были гладкими. Утопленные в них проемы дверей и неосвещенные боковые туннели таинственно темнели.

Внизу, на глубине мили, плавала белая точка, — крышка на дне шахты, ведущая во второй главный отсек. У Хьютай закружилась голова. Подчиняясь внезапному порыву, она отпустила стену, бесстрашно шагнула в пустоту, кувыркнулась, полетела вниз… и вскрикнула, когда воздух, наконец, мягко спружинил под её телом. От рывка у неё перехватило дыхание, — и она зависла посреди шахты в воронке силового поля. Дверь, из которой она вышла, захлопнулась. На мгновение её охватил испуг… но её весм мог управлять и силовыми полями корабля.

Успокоившись, Хьютай осмотрелась, лениво переворачиваясь в воздухе. Шахта была огромна, — шириной метров в двадцать, с монолитными серебристыми стенами, непонятно как освещенная, — на её стенах застыло множество отблесков, но разглядеть сами источники света Хьютай не смогла, хотя чуть не вывернула шею. Вверху, метров за пятьсот, едва виднелась звездообразная крышка, ведущая в наблюдательные отсеки.

Чуть ниже отблескивала огромная квадратная плита, — вход в камеру одого из восьми маневровых двигателей, стоявших в боковых отсеках верхнего, восьмого уступа корабля. Столько же стояло и в отсеках нижнего. Они находились в постоянной готовности, но сейчас не работали. Их отсеки считались недоступными для живых существ, и именно поэтому ей захотелось попасть в один из них.

Она нажала кнопку весма, отлично понимая всю глупость своего желания. Но тут десятиметровая квадратная дверь поднялась, силовое поле под ней подалось, — и Хьютай поплыла вниз, к темному, затянутому мерцающей пленкой проему. Пленка прогнулась, пропуская её внутрь, потом свернулась, и сферой сомкнулась вокруг, защищая её от царившей здесь полной пустоты.

Несколько секунд было темно, затем на стенах загорелись огоньки, — словно открылись тысячи серебряных глаз. Они расширились, разрослись, и, наконец, бледный полусвет залил помещение.

Хьютай не смогла охватить взглядом всю огромную конструкцию. Основную часть отсека занимали не сами двигатели, а системы охлаждения и питания, подводившие массу к аннигиляционным решеткам.

Она видела сегментированные трубы ускорителей толщиной в восемь метров, пронизывающие ещё большие блоки распределительных камер, геометрически строгую сеть сверхпроводящих кабелей толщиной в два локтя, лезвия-ребра перепончатых несущих арок, — всё точное, правильное, неподвижно-застывшее, — и всё это покрывала как бы плесень, бесформенные комки и тяжи густой массы. Их паутинная сеть напомнила ей модель нервной системы. Впрочем, это и в самом деле была нервная и ремонтная сеть корабля, она состояла из мириад крохотных клеточек-машин. Их пепельно-серый отлив странно контрастировал со стальным блеском машин «настоящих». Путаница стали составляла ажурный трехмерный лабиринт. Балки, трубы, арки, тяжи закрывали обзор, их сплетения были странным, чуждым подобием внутренностей живого существа.

Хьютай, скрестив ноги, села на упругое дно силовой сферы. Та медленно поплыла вперед, пробираясь между сегментами и нитями конструкций. Нервные тяжи разрывались перед ней, словно нити густой тягучей жидкости, и тут же смыкались вновь. Огни на них медленно разгорались, и так же медленно гасли, отходя назад. Всё это происходило беззвучно, как во сне. Ей казалось странным, что можно плыть так всего лишь думая об этом…

Она не знала, сколько длилось это медлительное путешествие, — её чувство времени здесь тоже словно впало в сон. Наконец, впереди показалась наружная стена корабля. Сфера опустилась на изоляцию одного из идущих вдоль неё широких нейтридных ребер жесткости, лопнула, превратившись в купол, и застыла.

Хьютай вздрогнула, ступив босиком на горячий металл. Она сделала несколько осторожных шагов, коснулась внешней стены, села, прижавшись спиной к её горячей серой металлокерамике и невольно повела лопатками. Поверить, что всего в нескольких дюймах от её кожи бьется солнечное пламя теплоотводного слоя, было трудно.

Наружная стена корабля была тонкой, — всего восемнадцать дюймов. Сама броня была толщиной в миллиардную долю миллиметра, — кристалл из нейтронов, упакованных плотнее, чем в атомном ядре. Затем шли блоки проекционных матриц, сохраняющих стабильность нейтрида, слой плазмы охлаждающей системы, внутренний отражающий слой и теплоизоляция. Это было всё.

Здесь царила абсолютная тишина. Стена беззвучно вибрировала, полыхая мертвенным жаром, — он отзывался в её коже смутной болью. Рой синеватых огней в узлах паутины сиял, словно россыпи звезд. Они вырывали из тьмы лишь прилегающую часть уступа, всё остальное исчезало во мраке, смутно выступая извивами нитей и отблесками колонн. Справа темнел гигантский куб теплового концентратора, — он переводил слабое тепло работающих машин в солнечный жар плотной плазмы. Наружная броня «Укавэйры» сияла, как поверхность звезды, накаленная до десяти тысяч градусов, — столь велико было внутреннее энерговыделение звездолета.

Всё вокруг было немыслимо, непредставимо чужим. А всего в локте за её спиной начиналась ещё более чуждая пустота, — теплая, согретая смертельным гамма- и рентгеновским излучением такой мощи, что даже самое живучее существо было бы убито им в минуту. Эту пустоту, словно ливень пуль, пронизывали рои метеоров, в ней плавали эрозионные нановирусы, способные в пыль разъесть любую машину, — последний след давно отгремевших и забытых сражений. Здесь проносились струи странных частиц, порожденных уже недалекой Р`Лайх. Здесь радиоволны несли крики рождения и смерти миллиардов миров. Здесь решалась судьба Вселенной. Здесь в ней впервые зародился разум, и здесь собирались её величайшие разумы… а что здесь делает она?

Её постепенно стал охватывать страх. Он зарождался снаружи, в безднах пустоты, в её огненном сердце, и физически ощутимым, давящим потоком разливался вокруг, сочился сквозь броню, обволакивая цепенящей паутиной озноба кожу и сжимая сердце Хьютай ледяной рукой. Она — лишь пылинка во чреве непредставимо чуждого разумного существа, одержимого стремлением к Бесконечности. Её родина, весь её мир, обратился в гравитацию и гамма-кванты ещё тринадцать тысяч лет назад. Сама она мертва, — её тело было сожжено и похоронено в том, уже исчезнувшем мире, когда она ушла за любимым в его вечное изгнание. Сейчас её тело, — запрограммированная с матрицы копия, чью плоть лишь отчасти можно назвать органической…

Хьютай провела ладонью по бедру, ощутив упругую гладкость кожи. Что ж, — между тем и этим телом она не смогла найти ровно никакой разницы, тем более, что ей пришлось умереть и воскреснуть ещё раз. Анмай говорил, что они, — самые счастливые из живых, и это было правдой: вряд ли кто-то ещё смог увидеть столь далекое будущее. И вряд ли ещё кто-то смог пережить свой народ…

Она знала, что здесь, — восемь триллионов Мэйат и её соплеменников, знала, что её народ владеет целой Вселенной… что есть ещё миллиарды живых файа, плывущих вне времени… но для неё Анмай остался единственной парой во всем мироздании, — они чужие для всех, обреченные на вечное одиночество, которое никто не сможет разделить. Её сильное тело, самой природой предназначенное для материнства, никогда не произведет на свет ребенка, — самая мысль о младенце в таком окружении была невозможна, а другого не будет…

Наша судьба — жить, жить, и пережить их всех, — свой мир, свой народ, свою историю… свою Вселенную? — подумала она. — Жить, пока наш путь не уйдет в Бесконечность, как говорит Анмай… А что потом? Что толку, если вся история файа повторится вновь, и конец её будет таким же?

Больше всего ей хотелось вернуться в те два самых счастливых месяца на Девяти Мирах Файау. Бесконечность приводила её в ужас… но это был путь её парня, а она не могла с ним расстаться, — единственным уже не только в любви. Она заплакала, — одинокая, испуганная, среди равнодушных машин погружавшегося в бездну звездолета. Она плакала о тех, кто ушел навсегда, и о тех, кому суждено никогда не появиться на свет, плакала, пока слезы её не иссякли. Осталась только мертвая тоска.

Обратный путь показался Хьютай бесконечно длинным. Когда она вернулась в каюту, её встретило то же мерцание равнодушных ко всему звезд. Анмай так же спал. Она прижалась к нему, и её тоска медленно отступила. Но она никогда не сказала ему об этом её путешествии.

Шло время. C незаметной медлительностью миновало полгода. «Укавэйра» приближалась к нижней точке своей гиперболической орбиты. Всего сто восемнадцать дней жизни оставалось Эрайа, — а они ни на шаг не приблизились к решению проблемы. Симайа не отвечали на их призывы, — то ли не слышали, то ли не желали отвечать. Туманности, — все туманности, — остались позади, и их обитель стала отлично видна: гигантский сплюснутый шар плазмы диаметром в три с половиной миллиарда миль, светивший ярче, чем вся окружавшая его галактика.

Масса Р`Лайх была равна одной сотой галактической, — три миллиарда солнечных масс. Точно определить её размеры не удалось, — к её экватору примыкал колоссальный плазменный диск, а к нему, в свою очередь, кольца из газа и пыли поперечником в световые годы. Ежедневно целые миры и звезды поглощались чудовищем, но его масса не росла, — столь велико было его излучение. Вырывавшиеся из его полюсов струи ускоренной почти до световой скорости материи простирались на сотни тысяч световых лет. Именно их энергия, а не излучение ядра составляла большую часть светимости Р`Лайх, — необъяснимое физически явление, подтверждающее, что здесь открыты Ворота Соизмеримости. Именно из них исходил этот колоссальный поток материи и света.

Р`Лайх никак не изменяла окружавшей её физики, но гиперсканеры «Укавэйры» нашли внутри неё множество различных физик. Не-планета вращалась, и скорость вращения на экваторе доходила почти до световой, так что время внутри неё разрывалось. У экватора оно текло в двадцать тысяч раз медленнее, чем на полюсах.

В оптическом диапазоне Р`Лайх смотрелась очень странно, — беспредельный огненный водоворот, всё больше накалявшийся, переходящий в призрачность и во тьму, — раскаленное до миллиона градусов ядро излучало лишь в рентгене. Этот переход неистового сияния во тьму, довольно жуткий, доказывал, что есть вещи, недоступные ничтожному восприятию живых существ.

«Укавэйре» оставалось лишь несколько дней полета до этой испепеляющей тьмы. Затем она пробьет плоскость плазменного аккреционного диска, — нелегкая процедура на половине световой скорости, особенно если учесть, что плотность диска местами равнялась плотности обычных звезд, — и уйдет в космос. Сейчас этот диск простерся под ними, подобно огненному морю. Составляющие его отдельные кольца, струи, течения и уплотнения плазмы были отлично видны. Местами эти сгущения становились столь массивными, что в них начинался термоядерный синтез, — целые звезды возникали из огня, чтобы через несколько дней вновь исчезнуть. Всё вокруг пронизывало сверхмощное магнитное поле Р`Лайх. На него накладывалось не менее мощное поле самого диска, и плазма причудливыми реками текла вдоль силовых линий, которые сама же и формировала. Магнитные и электрические поля постоянно пульсировали, сталкивались и аннигилировали, вызывая колоссальные взрывы-вспышки, неизмеримо мощнее солнечных. Плазму пробивали исполинские молнии такой мощи, что в их каналах происходил термоядерный взрыв. В этой электромагнитной мельнице протоны ускорялись до релятивистских энергий и выбрасывались во Вселенную под именем космических лучей. Иногда их сопровождали осколки странной материи, выброшенной адской топкой Ворот.

Над огненным кипением нависало ослепительно яркое небо, — туманности отбрасывали назад немалую часть излучения. Его мощность уже в тысячи раз превысила солнечную, внешняя температура поднялась до ста тысяч градусов. Только мощные силовые и магнитные поля, да действующее на полную мощность охлаждение спасали «Укавэйру» от немедленного разрушения.

Всё вокруг казалось порождением первозданного хаоса, но правильность, чуждая природным формам, проступала даже сквозь огненный ад. Немыслимо было признать всё это искусственным сооружением, превзошедшим всё величие природы, но ничего иного не оставалось. Средняя плотность Р`Лайх была впятеро меньше плотности воды. И пусть снаружи бушевал световой ад, — но внутри была жизнь, и эту жизнь охраняли. Тысячи нейтронных звезд кружили вокруг Р`Лайх, иногда в самой глубине её плазменного диска. Иные прятались в ядрах окружающих звезд, отгородившись от страшного напора раскаленной материи чудовищной стеной магнитного поля. Не приходилось сомневаться, что это, — те самые звезды-крейсеры, разумные пульсары Тэйариин. А может, и наоборот, — сами Тэйариин служили разумным звездам. Кто знает? Даже «Укавэйра» не всегда могла разобраться в диком хаосе наружных сигналов. Мощные защитные поля искажали их до неузнаваемости, ещё больше затрудняя задачу, и к тому же, пожирали массу энергии. Впрочем, в такой среде с энергией сложностей не было. «Укавэйре» оставалось только поглощать её.

Её пассажиры уже успели привыкнуть к своей странной жизни. Первое время, пока радиосигналы окружающего мира ещё не утонули в окружавшем их огненном хаосе, они пытались разобраться в сути обитающих здесь цивилизаций, — без особого успеха. А в ядре, в огненном, пожирающем ядре, их просто не было. Чья-то незримая, но могущественная рука позаботилась, чтобы разум не смог ни возникнуть, ни обосноваться здесь, на мирах, обреченных упасть в ненасытную бездну Р`Лайх.

Потом, когда всё возраставшая мощность защитных полей скрыла от них детали галактического ядра, они попытались определиться с собственным будущим.

Здесь всё оказалось очень просто. Р`Лайх была их единственной возможностью избежать бесконечных, бессмысленных скитаний в космосе, поисков, обреченных растянуться на тысячелетия. Анмай чувствовал, что здесь с ними должно произойти нечто, очень важное, — но этому не суждено сбыться. Мир золотых айа был столь велик и сложен, что они не нуждались во внешнем, — никаких входов в их твердыню не было.

История Линзы повторилась, но здесь поле защиты оказалось столь мощным, что проникнуть в Р`Лайх сквозь не-пространство не могло ничто. Анмай знал, что никакая внешняя сила не способна помешать входу корабля в не-пространство, — а вот выход являлся столь тонким процессом, что даже самое малое сопротивление заставит их просто пролететь мимо цели… в самом лучшем случае.

Они разработали множество вариантов действий, но все они оказались не нужны, — этим утром телескопы «Укавэйры» заметили на северной «полярной шапке» Р`Лайх темное отверстие ведущего внутрь туннеля.

Их приглашали.

Анмай молча смотрел на экран. Казалось, что он смотрит в жерло печи, — в сияние, вокруг которого бурлит похожий на жидкое стекло воздух. Туннель был едва виден, — темная точка воронки, где бешеное вращение плазмы и магнитное поле удерживали многомильной ширины проход в глубь огневого моря.

— Я не пойду туда, Анмай, — говорила «Укавэйра». — К одной цели ведет множество путей, а этот слишком опасен. Там мы будем в полной их власти.

Он кивнул. Сейчас их флот насчитывал больше двух тысяч автоматических крейсеров, бывших транспортов, и пятьдесят Защитников — Ир-Ими, но здесь все они были бесполезны. Эти машины, сейчас затерянные где-то в безднах космоса, могли в любой миг прийти им на помощь, — но это ничего не изменило бы. Они, конечно, уже и так были в полной власти золотых айа. Но те ничем себя не проявляли.

— Тогда мы полетим одни, на «Товии», — сказал он, ожидая, что машина начнет возражать, но она согласилась.

— Хорошо. У каждого своя судьба. Мы изменим «Товию» так, чтобы сделать её неуязвимой для внешнего интеллектронного вторжения, и дать ей возможность сразу уйти в не-пространство в случае опасности.

— Благодарю. Но остается ещё одно. С кем пойдешь ты? — он повернулся к стоявшей рядом Хьютай.

Та пожала плечами.

— С тобой, конечно.

Пятью часами позже, когда корпус «Товии» содрогнулся под напором излучения ядра, и «Укавэйра» мгновенно пропала в его огненном мареве, пару вдруг охватил страх. Она была последним, что связывало их с родиной, нет, больше, — последним, что осталось от неё. Пусть и чужая, она оставалась единственным близким им… местом? миром? — во всей Вселенной. А сейчас их пути расходятся, — и может статься, что навсегда.

Пока они ещё поддерживали связь, — но будет ли это возможно в невероятном мире, в который они направлялись? Они не были уверены. Смогут ли они вообще вернуться, или беспредельное многообразие Р`Лайх станет их вечной судьбой?

Анмай усмехнулся. В любом случае, смена обстановки после столь долгого пребывания в недрах «Укавэйры» ему не повредит.

«Товия» изменила орбиту, но даже на своей полусветовой скорости смогла достичь Р`Лайх лишь через семь дней. Всё это время Анмай, «Товия», и сама «Укавэйра» пытались связаться с золотыми айа. Те не отвечали. Спуск в их обитель оказался нелегким, — несмотря на двадцать миллионов тонн своей массы, «Товия» вздрагивала и качалась в яростных вихрях плазмы, пробивая навылет гигантские протуберанцы. Иногда они становились столь плотными, что «Товия» пускала в ход Йалис, начисто аннигилируя всю материю по курсу. Иначе её просто расплющило бы о монолитную стену спрессованного её скоростью газа.

Когда силовое поле прижималось к броне, удивленная пара слышала гул, треск, многоголосый хор взрывов, вихрей, смерчей, — хромосфера Р`Лайх была уже достаточно плотной, чтобы проводить звук. Ниже, там, где плазма уплотнялась, звук мог разрушить целую планету, — столь велика была его мощность.

Неистовство излучения за бортом достигло предела. Со всех сторон был огонь, — призрачный огненный ураган над неподвижным морем расплавленной стали. Именно так выглядела на экранах «Товии» поверхность Р`Лайх. Там вздымались и опадали сияющие купола, крутились вихри, вздымались столбы огня. Туннель терялся в этом кипении, непонятно было, как он вообще может тут существовать, — но породившие его силы правили здесь всем.

Глядя на приближавшуюся воронку, Анмай бессознательно обмахивался ладонью, — в каюте было градусов сорок. Впрочем, когда наружная температура перевалила за миллион градусов, это можно стерпеть, — лучистая энергия не задерживается силовым полем, а броня «Товии», хотя и подвергнутая субатомному сжатию, была ничтожно слабой по сравнению с броней «Укавэйры». И колоссальный поток исторгающейся из Ворот материи был уже слишком близко, — невидимый, но даже редкие его частицы, рассеиваясь в здешней разреженной среде, представляли опасность, — не все они задерживались силовым полем, — и немалый интерес, ибо говорили многое о природе своего источника. Но, попади «Товия» в их бешеный поток, — она бы вспыхнула как спичка, несмотря на всю свою защиту.

Анмай прикинул, что произойдет, когда эта энергия пойдет на изменение физики, — и поежился. Симайа поднялись слишком высоко над тем уровнем, который он мог, — или хотел, — понять.

— Входим в туннель, — сказала стоявшая рядом Хьютай, крепко взявшись за раму экрана, — несмотря на внутренние демпферы, пол под ними вздрагивал и качался в такт броскам огненного хаоса снаружи.

— Всего через несколько часов мы встретимся с самой могущественной расой в нашей Вселенной. Тебе не страшно?

Хьютай пожала плечами.

— Они знают, что без нас не появились бы на свет. Не станут же они жарить нас на ужин?

— Да? Разница между нами и ними примерно такая же, как между нами и панцирными рыбами, от которых мы произошли. Испытываешь ли ты хотя бы внешнюю благодарность к этим рыбам, не говоря уже о сострадании?

Хьютай вновь пожала плечами.

— Что толку умничать? Скоро мы сами всё узнаем. Ты сам всё время это мне говоришь!

Анмай улыбнулся.

— Да. Держись!

Воронка входа выросла, заполняя полнеба. Издали она казалась темной, но вблизи её плазма расплывалась в ослепительном сиянии. «Товия» качнулась, когда её силовой щит задел край плазменного вала, спрессованного магнитным давлением в монолит. Анмай еле удержался на ногах, ударившись с Хьютай плечами.

Индикаторы интенсивности излучения и температуры пошли вниз, магнитного поля — вверх. Сам туннель не впечатлил их, — вихрящаяся труба из полос светлого и темного пламени, расплывчатых и смутных. «Товия» летела в нем очень быстро, — сто тысяч миль в секунду, иначе её живой груз был бы раздавлен в попытке противостоять чудовищной гравитации Р`Лайх.

У Вэру закружилась голова. Ему казалось, что они поднимаются вверх, хотя на самом деле они спускались по направлению искусственного поля тяжести «Товии», и падали вниз в гравитационном поле самой не-планеты. Он знал, что пока они не минуют обращающий слой, и не попадут в зону, где его масса компенсирует непомерную гравитацию, затормозить будет невозможно, даже перед неожиданным препятствием.

Глядя на индикаторы, он начал представлять толщину и устройство наружной оболочки Р`Лайх. Сооружения такого размера не могли состоять из обычного твердого вещества, даже из нейтрида. Основным строительным материалом здесь служили магнитные поля, создаваемые плазмой. И сохранить гравитационное равновесие такой массы тоже было очень непросто, особенно если учесть, что даже свет пересекает её за добрую пару часов.

Он прикинул, как в таких условиях можно обеспечить приемлемый уровень гравитации. Конечно, в полом шаре любой массы гравитационное поле равно нулю, но здесь есть огромная центральная масса, — Ворота, — да и сам шар Р`Лайх не полый, и он вращается, — так быстро, что время на периферии отстает от наружного в двадцать тысяч раз. Управлять здесь распределением масс так, чтобы их гравитационные поля гасили друг друга, наверняка дьявольски сложно. Малейшая ошибка могла привести к катастрофическому гравитационному коллапсу. Окончательно запутавшись, он задал вопрос «Товии».

— С точки зрения небесной механики Р`Лайх, — сверхплотное скопление тел, а не единое тело, — ответила та. — По данным гравиметров, она состоит из массивной внешней оболочки, массивного ядра, и бесчисленного множества малых ядер, находящихся с ними в гравитационном равновесии, — попросту, на стабильных орбитах. Между ними движутся струи, кольца релятивистских частиц, которые сами же порождают управляющие ими магнитные и силовые поля. Через секунду мы достигнем собственно внутренней структуры.

На экранах вспыхнул ослепительный свет — «Товия» вошла в открывшееся перед ней отверстие, заполненное силовым полем. Её силовое поле, аннигилируя, пробивало в нем проход. Индикаторы излучения и перегрева вновь прыгнули вверх, к опасной зоне. Скорость «Товии» всё ещё составляла четверть световой, и торможение оказалось столь сильно, что пару бросило на пол, и со страшной силой вдавило в него. Дыхание прервалось, перед глазами поплыли серые пятна. Анмай понял, что ускорение перевалило за десятикратное. Долго его он бы не выдержал, но постепенно оно ослабло, вернулось к нормальному.

Он поднял голову. На экране мелькали неразличимые цветные струи. Он вскочил, кинулся к нему, согнулся от неожиданной боли в груди, схватившись за раму, — и застыл. Через секунду к нему присоединилась Хьютай.

Они падали, мчались в беспредельном море света, среди странных, ни на что не похожих, но знакомых форм. Он уже видел это раньше! Видел так же ярко, как сейчас! В Линзе, во сне, десять тысяч лет назад!

Он попытался вспомнить, что было дальше, вздрогнул, и решил оставить эту затею. Ощущение уже пережитого раньше было не слишком приятным, да и рассмотреть проносившийся мимо на четверти световой скорости пейзаж всё же нельзя. Потом он вспомнил, что системы обработки изображений «Товии» способны и на это, — и отдал мысленный приказ. Изображение изменилось, замедлившись в десять тысяч раз.

Они падали в пустоте, попав в мир света и сверкающих немыслимых переплетений. Сама пустота радужно переливалась, образуя очень красивые, но совершенно непонятные формы. Здесь совершалось движение, нечто столь сложное, что их сознания отказывались это понимать…

Ощущение уже пережитого усилилось, сделалось невыносимым. Именно этот неистовый полет среди сияющих радужных сплетений сильнее всего врезался в память Вэру в его видении. Ещё в ядре Цитадели, восемнадцатилетним юношей, он видел это, — но не понял тогда, что он видит. Не понимал и сейчас. Приборы уверяли, что светится нанометровая пыль, конденсат из экзотических элементарных частиц, — магнитных монополей, тяжелых кварков, аксионов. Эта пыль постоянно двигалась, излучая свет и все иные возможные волны, сплеталась в невообразимо сложные структуры. Через секунду они исчезали и возникали вновь, к тому же, ещё и расступались перед «Товией» так, что та летела в абсолютной, без единого атома пустоте.

Вдруг он заметил, что окружение изменилось. Пустоту пронзила светящаяся кристаллическая решетка, твердая на вид, и они летели в её ячейках, — от этого просто захватывало дух. Правда, не только от этого, — перегрузка вновь росла, подбираясь к двойной.

Его бедра заныли, но он продолжал смотреть. Их скорость стремительно падала, — тяготение внешней сферы уже не разгоняло, а тормозило их, причем очень эффективно и неощутимо. Тем не менее, он спросил.

— Наша траектория проложена так, что тяготение всех встречных масс будет нас тормозить, — подтвердила «Товия». — Мы остановимся на глубине половины полярного радиуса Р`Лайх через восемь часов.

Анмай кивнул. Это казалось ему совершенно естественным. Знакомым. И это ощущение узнавания порождало в нем глубочайший страх. Он чувствовал, что всё виденное им не имеет к золотым айа никакого отношения, — всё это было здесь раньше, источник его страха и его надежды. Он встряхнул волосами и криво усмехнулся, — даже столь привычное движение при такой гравитации отозвалось болью в шее.

— У меня пятки болят, — сказала Хьютай. — Почему бы нам не плюхнуться в силовую подушку, а?

Совет оказался кстати. «Товию» затрясло, ощущение спуска стало физически ощутимым. Окружающая среда заполнилась силовыми полями.

Анмай покосился на индикаторы. Температура снаружи мало подходила к ослепительной яркости сияния, — всего тысяча градусов. Светилась кибернетическая пыль, состоящая из тяжелых элементов и частиц. Решетка была из тончайших нитей нейтрида, — если бы они на неё налетели, она бы разрезала «Товию» пополам, вместе с силовым полем. Анмай ощутил озноб… страх! Несмотря на всё, он боялся окружившей его чужеродности. Но стоило его руке найти руку Хьютай, страх ослабел. Он криво улыбнулся, — это прикосновение успокаивало и её тоже.

— Приближаемся к окну в твердой поверхности, — сообщила «Товия». — Внимание!

Из квантовой дымки всплыл грозящий черный силуэт. В нем зияло ещё более темное отверстие прохода, — тень в тени. «Товия» погрузилась в неё, в ослепительной вспышке прорвав пленку силового поля.

Через секунду глаза Вэру удивленно расширились, — переход оказался слишком резким. Они вырвались из сияющей бездны, попав в синий полумрак, пронизанный вращавшимися темными колоннами бесконечной высоты. Он вздрогнул, — эти плавно извивавшиеся стальные смерчи тоже были в его видении.

Здесь тоже был вакуум, наполненный той же кибернетической пылью, но температура совершенно нормальная — двадцать четыре градуса тепла… Он вдруг понял, что все эти бездны и есть разумная Р`Лайх, — всё, созданное Тэйариин семь миллиардов лет назад, ещё жило здесь.

Скорость «Товии» всё уменьшалась, её сенсоры могли всё лучше изучать окружающее. Стальные колонны диаметром в полмили содержали ядра из вырожденной материи. «Товия» даже приблизительно не могла определить их назначение, и даже просто размер этого пространства. В стороны оно простиралось, минимум, на несколько тысяч миль. А в глубину…

Здесь царил ровный синий свет, исходивший неизвестно откуда. Они уже знали, что всё здесь, — не просто живое, но разумное, способное к любым изменениям. Но сейчас всё здесь охватывал сонный, ленивый покой…

На миг Вэру представилось, что безмерной силе довольно одного осознания своих возможностей. Осуществление их уже просто неинтересно. Потом он понял, что это не так, и испугался. Была ли это его мысль, или же она пришла снаружи? Как? Неужели непредставимо краткое мгновение он был здесь и там, — внутри и извне? Но даже если так, это была единственная робкая попытка, тут же отброшенная. А может, его мысли вновь начали жить сами по себе, — с ним бывало такое. На пике нервного напряжения он иногда воспринимал их, как исходящие со стороны, отстраненные… или это ему представилось сейчас?

Анмай закрыл глаза, приоткрывая их время от времени. Аюттхайа не раз выручала его, но он боялся пользоваться ей, опасаясь потерять богатство своих переживаний. Мерцали индикаторы, отмечая минуты, часы и скорость. Она постепенно уменьшалась, — тысяча миль в секунду, пятьсот, пятьдесят…

— За нами движется масса, — сообщила «Товия», — очень большая. Её гравитационное поле тормозит нас.

Анмай приоткрыл один глаз.

— Насколько большая?

— Неизвестно. Возможно, это искусственное поле тяжести.

— Гравитатор?

— Неизвестно. Возможно — да. Масса отстает, — добавила «Товия». — Перемещения других масс не фиксируется. При неизменном ускорении нам осталось примерно пять минут до полной остановки.

И тут же, без паузы:

— Впереди плоскость.

Анмай сразу увидел её, — колонны упирались в сплошную темную равнину. Над ней сгущался слой светящегося тумана. Она стремительно приближалась.

У него перехватило дух, но тут же внизу, прямо под ними, открылось отверстие, — кратер диаметром в милю, светящийся, словно луна. «Товия» сообщила, что вещество поверхности растекалось со скоростью звука, открывая его. Падая, она вошла в туннель, освещенный яркими отблесками света.

— Ух ты! — воскликнула Хьютай.

Их окружили рои звезд и их отблесков, — ажурные сплетения чудовищных тяжей из жидкого металла длиной в сотни миль, паутинные сети, плывущие, как облака, — внутренность одной безмерно огромной молекулы с узлами чудовищных механизмов. У Вэру вновь перехватило дыхание, — теперь он мог воочию оценить их скорость. И…

— Если вся Р`Лайх выглядит так, то где же мы остановимся? — спросил он.

— Мы должны прибыть в заранее указанную точку, в которой есть подходящие вам условия, — ответила «Товия».

— Вы установили с симайа контакт?

— Лишь получили навигационные указания.

— Но зачем погружаться в Р`Лайх на половину её радиуса? Разве нельзя создать подходящие условия ближе?

— Нет. Основная масса Р`Лайх сосредоточена в экваториальном диске эллиптического сечения. Полярные области практически пусты и заняты энергоплазменными разумными структурами, созданными ещё Тэйариин.

— А что ждет нас в указанной точке?

Секунда молчания.

— Они не отвечают.

Нейтринный двигатель «Товии» продолжал работать, и скорость спуска быстро падала, — десять миль в секунду, пять, одна…

— Восемьдесят секунд до полной остановки, — сообщила она. — Впереди твердая поверхность. На ней — место нашего назначения.

Анмай сжался. Вспышка, от рывка потемнело в глазах, — и в один миг всё изменилось. Они попали в пространство, границы которого он не мог определить. Вверху черное небо, усыпанное миллионами ярких звезд, внизу — неровная белесая равнина. Секундой позже он понял, что звезды не имеют никакого отношения к сиявшим снаружи Р`Лайх, а равнина — просто сплошные слоистые облака.

— Снаружи воздух стандартного состава, — сообщила «Товия». — Давление — одна десятая нормального, температура — сорок ниже нуля. По данным радара, до твердой поверхности пятнадцать миль. Скорость спуска — сто метров в секунду.

Анмай кивнул. При первом же взгляде на сияющее звездное небо его страх таинственным образом исчез.

Через минуту «Товия» пронзила тонкие облака. Внизу открылась бугристая равнина, — он не сразу понял, что это второй, более толстый облачный слой. Звёзды скрылись, сквозь тучи внизу пробивалось желтоватое сияние, — они опускались в призрачный световой круг. В его центре залегла темнота.

— Высота три мили, — вновь сообщила «Товия». — Начинаю торможение. Окончательная остановка на высоте пяти вэйдов.

Она вошла в облака. Сразу стало темно. Спуск в темноте длился лишь минуту, но Вэру охватило тревожное нетерпение, хотя он уже знал, что увидит.

И не ошибся.

…Внизу простерлось скалистое плато, изрезанное, неровное, залитое ровным желтым светом пылающих на горизонте облаков, — скорее туманности, чем заря, волокнистые и перистые. Их свет отражался на нижних клубах неподвижно застывших тяжелых туч.

— Высота восемьсот метров, — ровно сказала «Товия». — Скорость ноль. Давление нормальное, температура +180. Тяготение стандартное. Никаких излучений, воздух чистый, силовое поле отключено. Всё.

— Внизу… есть кто-нибудь? — спросил Анмай.

Несмотря на все усилия, его голос дрогнул.

— Нет. Только камень.

Он взглянул вниз, и вдруг понял, что ему вообще не хочется спускаться туда. Он знал, что это бессмысленно и глупо, но ничего не мог с собой поделать. Впрочем, бездельничать ему хотелось ещё меньше. Они собрались, поели… Оставалось лишь спуститься в ангар, но Анмай медлил. Так, в полной тишине, прошло несколько минут. Наконец он поднялся, встряхнул волосами, и, не оглядываясь на Хьютай, вышел.

— И ты даже не берешь оружия? — удивилась она.

— Зачем? С ним или без него, — всё равно, мы в полной их власти.

Они спустились в синевато-мертвенный простор ангара. Хьютай привычно устремилась к знакомому скиммеру, но Анмай жестом остановил её. Он взглянул на купол тяжелого посадочного устройства, и вспомнил… Массивная куполовидная конструкция, стоявшая в отдалении, черная на фоне желтых светящихся облаков…

Его с новой силой захлестнуло ощущение нереальности, вторичности происходящего.

Что ж, — подумал он. — Каждый сон должен сбыться до конца. Этот приснился мне уже очень давно — десять… нет, тринадцать тысяч лет назад, — и я всего лишь досмотрю его.

Он подошел к машине, прикоснулся к массивной раме двери. Квадратная плита высотой в его рост и толщиной в восемь дюймов медленно сдвинулась, внутри вспыхнул свет. Он подтянулся и вошел. Хьютай вошла за ним. Она села, люк захлопнулся. Под полом раздалось гудение, галереи ангара на экранах поплыли вниз, затем назад.

Когда перед ними начала подниматься плита главного шлюзового створа, сердце Вэру вдруг бешено забилось, его сдавило недоброе предчувствие. Он делал что-то непоправимо неправильное… но что? Он вздохнул. Что бы тут не случилось, — ему останется только принять это.

Сам полет был очень простым для такого устройства. За минуту оно отошло на расстояние мили от «Товии», остановилось, двинулось вниз…

Глядя на приближавшуюся каменистую равнину, Анмай думал о симайа. Почему они выбрали столь странный способ встречи? Что они хотели этим сказать?

Внизу от поднятого двигателями урагана полетели камни. Корабль отключил их, выбросил пучок силовых линий, и, опираясь на них, плавно заскользил вниз. Ещё через минуту мягкий толчок возвестил о посадке. Индикаторы мигнули, воцарилась абсолютная тишина. На экранах застыла та же каменистая равнина, уходящая к круговой стене золотых туч на горизонте. Справа, под низко нависшими облаками, парила неподвижная «Товия». Жерло её реактора тлело синеватым огнем. Минут через десять Анмай понял, что сидеть в машине бессмысленно. Надо выходить.

Из любопытства он включил анализатор грунта. Тот мгновенно выплюнул ответ, — базальт, уходящий на глубину не меньше десяти миль. Никаких полостей, металла, источников энергии, — ничего.

Он оглянулся. Вдоль пультов стоял десяток кресел, но лишь в одном сидела Хьютай, остальные пустовали, — они остались здесь ещё с тех времен, когда на «Укавэйре» был постоянный живой экипаж. Само посадочное устройство тоже было очень старым. Даже если не принимать во внимание временные скачки, ему была не одна тысяча лет. Эта машина побывала на множестве планет, и, наконец, оказалась здесь. Навсегда.

Анмай не знал, откуда у него такая уверенность. Он поднялся. Хотелось взять что-нибудь, — неважно что, лишь бы занять руки, — но он лишь сменил весм на браслет квантовой связи: прямая неразрывная связь с «Укавэйрой» была важнее связи с матрицей. К тому же, он не очень доверял здесь обычной, пусть и самой эффективной и хорошо закодированной радиосвязи. Хьютай поступила так же.

Они вместе подошли к люку. Анмай прикоснулся к запору. Когда плита скрылась в нише, он осторожно втянул чистый, холодный воздух. Вновь вернулось ощущение нереальности, — словно он лишь в воспоминаниях переживает случившееся раньше…

Анмай спрыгнул вниз, — на хрустнувший под сандалиями щебень, — подал руку Хьютай и осмотрелся. Тишина, всё точно такое же, как на экранах. Они пошли вперед.

Когда пара отошла примерно на сотню шагов, сзади вдруг вспыхнул ослепительный свет, — и мгновением позже донесся глухой, мощный удар. Они обернулись, — и с удивлением поняли, что корабль просто… исчез. На его месте осталось лишь облако поднятой схлопнувшимся воздухом пыли.

Анмай, мгновенно ошалев, помчался обратно. Хьютай за его спиной вдруг испуганно вскрикнула, но он и не подумал обернуться…

От корабля не осталось никаких следов, — какая-то необъяснимая сила просто вырвала восемьдесят тонн металла из Реальности. Анмай всё же решил обернуться, — и тут его ослепил новый, ещё более яростный свет. Он инстинктивно бросился на камни, закрывая руками голову, — эта вспышка напомнила ему ядерный взрыв. Он видел, такие наяву, — не раз, и далеко не два. А через несколько секунд до него докатился сокрушительный грохот и его ударило воздушной волной, — стой он на ногах, его точно бы сбило с них. По телу и рукам замолотили поднятые вихрем мелкие камешки. Анмай невольно напрягся, вжимаясь в каменистую почву… но почти тут же всё стихло, и он удивленно поднял голову.

Равнина ничуть не изменилась. Тучи клубились в медлительном водовороте, постепенно застывая, потом воцарилось прежнее спокойствие. Только…

«Товия» исчезла! Анмай дико оглянулся, — её нигде не было. И… Хьютай тоже!

Сердце обморочно бухнуло, дыхание перехватило. Насколько хватал глаз, — на мили кругом, — равнина была совершенно пуста. Он растерялся, не в силах понять, что происходит. Хотелось бежать, руками рыть камень, искать Хьютай…

Он зажмурился, отчаянно сжав руки. Через несколько секунд к нему вернулось подобие спокойствия. Пусть «Товии» нет, но «Укавэйра» не могла исчезнуть! Он приподнял руку, потянувшись к браслету…

Снова вспыхнул ослепительный свет, левое запястье ударило и обожгло, донесся хлопок… Открыв глаза, он увидел на серебре браслета узкую рваную дыру, из неё поднимался дымок.

Его охватил ужас, хотелось броситься на землю и завыть, но он знал, что это ничего не даст, — как, впрочем, и истерика. Да, он попал в ловушку, его могли в любой момент убить, его лишили любимой, он ничего не понимал, — но он был жив. А пока он жив…

Анмай сорвал бесполезный браслет, и со злостью зашвырнул его подальше. Кроме одежды у него ничего не осталось. Оружия у него не было. Даже надеть силовой пояс он не догадался, — впрочем, это ничего не изменило бы. А…

Вдруг он заметил, что на плоском выступе камня, всего метрах в ста, кто-то сидит. Он побежал, а добежав остановился. На камне сидел он сам. Неожиданно он успокоился. Сев рядом, он улыбнулся. Ему ответили. Всё это было в его видении, но на этом оно кончалось.

Глава 9. Я — это ты…

— Кто ты? — спросил он.

— Я — это ты.

— Как это? — удивился Анмай. Потом он понял. — Ты — моя матрица, оставшаяся на Девяти Мирах Файау?

— Да, — ответил двойник. — Правда, она включает твою память лишь до отлета «Астрофайры». Всё остальное пропало вместе с ней, так что я — не совсем ты. Но наши воспоминания, наше детство, вся твоя жизнь до двадцати восьми лет — во мне.

— Как такое могло случиться? И как ты оказался здесь?

— Когда Файау покинула Девять Миров, она вывезла их матричные центры, но забытые копии некоторых матриц остались, — твоя в их числе. Они воплощались вновь… часто. Но я бежал из Сети.

— И… сколько нас? — спросил Анмай.

По его спине побежали мурашки, но не от страха. Такое случалось, когда он узнавал что-то очень интересное и важное, — всего несколько раз в своей жизни.

— Я не знаю. Твоя личность всегда вызывала огромный интерес, и ты много раз рождался заново… в разных временах и мирах. Каждый раз твоя судьба складывалась по-новому. Самые первые из нас появились во времена Файау, но они все ещё до Исхода перешли в интеллектронную фазу и улетели вместе с остальными. Сейчас они строят новую Вселенную для нашего народа. Другие, позже, становились Мечтателями Сети, — один из нас, Анмай Айту, правил Эрайа. Впрочем, это ты знаешь. Иные — множество — жили на Девяти Мирах Сети, я из их числа. Бывали более удачные воплощения, а бывали и менее. Обычно в качестве исходной служила та знаменитая матрица, в которой ты прыгнул в будущее с плато Хаос…

У Вэру вдруг перехватило дыхание. Он отлично помнил себя тогда, в последние секунды, — отчаянного и наивного, изо всех сил старавшегося представить будущее. И он увидел его, — но не в одном, а в тысячах вариантов, прожил тысячи жизней, тысячи судеб. Он знал, что выяснять, какая из них настоящая, бессмысленно, — они все были настоящими. Он был первым в этом ряду, но даже это ничего не значило. Была ли у него душа? Если да, то она разделилась на тысячи, и продолжала делиться… а впрочем, он совершенно запутался.

— …Второй из нас, — невозмутимо продолжил двойник, — стал первым беглецом. Это было за четыре тысячи лет до Исхода Файау, и я не знаю деталей. Он имел уже большой опыт жизни на Девяти Мирах, и смог в одиночку угнать межзвездный корабль, копию «Товии», — совсем новый, ещё без своего сознания. Но он прихватил и другие матрицы файа, так что у него была и пара, и компания.

Достигнув пригодной для жизни планеты, он населил её несколькими разумными расами, и долго правил ими. Там были гексы, ару, Опустошители, и его собственные творения, которые мне трудно описать. Насколько я помню, он создал два вида разумных чудовищ. Один был похож на двуногих ящеров, второй — на росомах-лемуров с шестью лапами и белой шерстью… огромных… даже гекс он наделил разумом. Были в его государстве и люди, — Айэт дал ему их матрицы в память о… тебе. Тот Анмай долго правил и играл с ними в затерянном мире, потом люди добрались до него, — Повелитель Чудовищ был свергнут и убит. Я очень хочу узнать, как у них такое получилось. Это важная и интересная история, но она произошла давно, и симайа, отыскав этот мир, нашли только легенду… кто знает, что было там на самом деле? Они не нашли звездолета…

Другие из нас становились разведчиками, авантюристами… они прожили очень разные жизни. Многие исчезли во Вселенной. Недавно несколько сот нас и наших подруг угнали из Сети звездолет класса «Увайа», — и их до сих пор не нашли… Иногда нас воскрешали вместе с Хьютай, чаще — нет. Мы любили других женщин, имели детей, — много детей, умирали, становились рабами и властителями, создателями машин и оружия, строителями городов… Каждый по-своему шел к своей мечте. Кое-кто даже приходил сюда, к золотым айа, и я, первый, встречал их… Твоей истинной мечты не разделил никто.

— Почему?

— Никто из них не был безумен.

— Безумен?

— Да. Не в медицинском смысле, конечно. Наш мир тоже безумен. В тебе воплотилось безумие мира. Он с легкостью творит и разрушает, не различая. Ты — тоже.

— А ты? — Анмай бездумно потянулся к браслету, но наткнулся на обожженое запястье, и вспомнил о своем положении. — А где Хьютай? Что будет со мной… с нами? Где мой корабль, наконец?

— Мы изолировали его. «Укавэйра» послала с вами «тяжелую пыль», нанотех, похожий на здешний, так что нам пришлось встречать вас грубее, чем мы хотели. Это была дурацкая затея, Анмай, — даже если ты о ней знал.

— Я не знал.

— Это неважно. Вот самое главное, что тебе нужно знать об этом месте и его жителях: больше всего симайа ненавистны страдания и смерть. Так что мучения тебе не грозят. Я бы сказал, что грозит другая, обратная опасность… Я отнесу тебя в место, подходящее тебе больше других. Там ты останешься, — свободным, вольным узнавать всё, что нужно, или что пожелаешь.

— А Хьютай?

— С ней будет то же самое. Только в другом месте.

— Но почему?

— Разве ты сам не хотел бы… ну, отпуска, возможности отдохнуть от подруги, и подумать о ваших с ней отношениях? Как и она?

Анмай вздохнул. Симайа действительно был им. Переубеждать его глупо… они оба знали, что это — правда.

— Когда мы сможем встретиться?

— Не знаю. Это зависит от вас.

— Мы сможем покинуть Р`Лайх, когда захотим?

— Нет.

— Забавно, — ответил Анмай. — Мы пришли к вам за помощью. А вместо этого попали в плен.

— Не в плен. Всё очень сложно. Никто из нас не знает, насколько можно доверять «Укавэйре», — а ты, так или иначе, её представитель. И никто из нас не знает, насколько можно доверять тебе. Уничтожение своего мира, — не лучшая рекомендация. Если бы ты знал, какие уже идут споры… Нам нужно время, чтобы решить всё окончательно.

Анмай вздохнул. Честно сказать, он ждал трудностей с этой стороны, — но ничего не мог поделать.

— Что дальше? — спросил он симайа.

Ненависти к нему он не испытывал. Он не мог ненавидеть самого себя, — слишком уж глупо это выглядело.

— Мы полетим в Пояс Миров Р`Лайх. Там ты будешь ждать, — сказал симайа, томно потягиваясь.

— Долго? — спросил Анмай.

Вместо ответа его собеседник вдруг… растаял. Серый комбинезон, сандалии, черные волосы, смуглое лицо, — всё вдруг слилось в сферу дымчато-золотого сияния. Анмай удивленно приоткрыл рот, — справляться с естественными реакциями тела ему удавалось не всегда… особенно, когда тебя вдруг хватает что-то невидимо-мягкое, и поднимает в воздух.

Он понял, что окружен сферой силового поля, — но тут золотистая сфера рванулась вперед и вверх, вытягиваясь стрелой. Вэру сбило с ног и прижало к днищу силового мешка. Тот сжался так, что он мог лишь сидеть, поджав ноги, но это оказалось неожиданно удобно. Воздух тоже оставался чистым и свежим.

У Вэру перехватило дух, — симайа мчался параллельно равнине, высоко, но с такой скоростью, что полет казался бреющим. При этом он ничего не слышал.

Желтые тучи сначала казались неподвижными, затем начали медленно расти, и вдруг поднялись в полнеба веерами и дугами застывшего золотистого пламени. Они валом перекрывали бездну, в которую уходила равнина под ними. Симайа проскочил сквозь тучи так быстро, что Анмай ничего не успел разглядеть, — по глазам ударило золотое сияние, затем темнота. Через секунду они мчались в желтом мраке. Он закрыл глаза, чтобы они быстрее приспособились к нему. Он чувствовал, что они спускаются вниз, то есть к центру масс Р`Лайх, но, когда симайа начал тормозить, Вэру показалось, что они поднимаются, и он никак не мог отделаться от этого ощущения, — оно, почему-то, нравилось ему больше.

Вокруг мерцали странные проблески света, такие тусклые и непонятные, что его мозг не мог сложить их в осмысленную картину. В полной тишине прошло несколько минут, затем симайа предупредил его:

— Закрой глаза.

На сей раз свет не гас, он полыхал огнем, обжигавшим неприкрытую кожу. Вэру задыхался от жары. В тот же миг его обдал мощный порыв ледяного ветра. Несмотря на всё это, он ощутил, как усилилось торможение, — симайа пробивался сквозь силовое поле колоссальной толщины, но не слишком мощное.

Когда яростное сияние угасло, Анмай осмотрелся, растирая обожженые руки. Они поднимались к исчерна-синей колыхавшейся поверхности, — словно бы перевернутого моря. Внизу раскинулось чистое небо, похожее на раннюю зарю, живо напомнившее ему Рассветный Мир Линзы.

Он даже приблизительно не мог определить размер этого пространства, — оно было очень большим и не имело горизонта. Под могучими темными валами, — они казались колыхавшейся землей, — неколебимо застыли острова, уступчатые прямоугольные массивы, похожие на отраженные в небе города, замершие в сумраке утра. Судя по мягким, смазанным теням, здесь был воздух. Этот мир был таинственно-чужим, и потому неодолимо привлекательным.

Стремительно поднимаясь, симайа врезался в колыхавшуюся темноту, и в ослепительной вспышке света пронзил её, — она оказалась очередной разновидностью силового поля. Теперь Вэру открылся новый вид, странно знакомый, словно он видел его в тех снах, что снятся ещё до рождения, — смутная чернота внизу, а вверху и вокруг, — масса светящихся тускло-коричневым туч. Пока симайа приближался к ним, снизу плавно поднимался каменистый склон земли. Взлет кончился, теперь они неслись горизонтально. Потом они нырнули в нагромождения облаков. Те оказались очень толстыми. Но тучи постепенно светлели, становились розовыми, желтыми, белесыми… наконец, они разорвались, — и Анмай увидел сердце Р`Лайх.

Необозримая равнина простиралась в беспредельность. На ней высились снежные горы, зеленели густые леса и раскидывались бескрайние степи. Но она, к удивлению Вэру, состояла из исполинских блоков, колоссальных прямоугольных плотов, разделенных ущельями шириной всего в несколько десятков метров. Самое странное, — плоты смещались друг относительно друга: каждый ряд двигался по своей орбите, со своей неизменной скоростью. В глубоком синем небе над ними плыли странные круглые облака… нет, планеты! Тысячи, миллионы планет, синеватых, перисто-белых, несомненно обитаемых и неповторимых. Их разделяли расстояния лишь в несколько раз больше их диаметров, — и этот невероятный ковер тянулся, насколько хватал глаз. Но самым необычным здесь было солнце, — радужно переливающийся многогранник. Из него били две тонкие, слабо расходящиеся струи белого света, — он видел невообразимое сердце этого мира, Ворота Соизмеримости, в которых плавился сам вакуум.

Анмай знал, что они окружены сверхмощным силовым экраном, превращавшим их излучение в видимый свет, иначе от всего этого великолепия не осталось бы и пара. Но его сердце сжал страх: он увидел кружащиеся вокруг них Йалис-генераторы Р`Лайх, — рой слепяще-ярких, как солнца, звёзд. До них было несколько сот миллионов миль, и даже на таком расстоянии их сияние било в глаза. Но большую часть света давали всё же не они, а бьющие из сердцевины Ворот выбросы, — пламя аннигиляции, пламя сгоравших Вселенных…

Анмай едва мог дышать от волнения. Наконец, он обернулся. Уже далеко позади над равниной высился облачный остров, подобный чудовищной грозовой туче. Он улыбнулся, вспомнив, как мчался в океане чистейшего розового света, но тут симайа резко пошел вниз. Зеленая равнина приближалась. Анмай успел разглядеть лес, реку, травянистое плато между ними, затем трава надвинулась вплотную, — и путешествие закончилось.

Прежде, чем Анмай успел это понять, на него обрушился шквальный порыв ветра, растрепал волосы, — и он остался один, свободный. Симайа мгновенно исчез в небе, сжавшись в золотистую стрелу.

Вэру, медленно поднявшись, осмотрелся, — опушка леса, с другой стороны, — заросший пышной травой склон, та же трава под ногами, её аромат в воздухе, довольно тепло, слабый ветер… Тут он увидел на опушке леса золотистые фигурки. Они выходили из-под деревьев, и шли к нему.

Анмай во все глаза смотрел на них — айа, золотые айа, точно такие же, как на том снимке в Тайлане, много, разные, молодые и… Нет, стариков нигде видно не было, хотя стареющие были. Те, кто постарше, одеты в белое, дети и молодежь, — в одни лишь повязки на бедрах. Все они окружили пришельца, рассматривая его с дружелюбным любопытством, — а он смотрел на них.

При виде множества живых, веселых, поразительно красивых лиц у него перехватило дыхание, — он сам не знал, почему. Может быть, из-за их красоты?

***..

Файа всегда были красивым народом — коричневая, глубокого тона кожа, густые черные волосы красновато-медного оттенка, четкие очертания правильных скуластых лиц, большие серо-серебристые глаза, — миндалевидные, широко расставленные и несколько удлиненные, слегка приплюснутые носы и пухлые, но красиво очерченные губы.

А золотые айа оказались иными, лучшими. Их гладкая кожа тоже была безволосой, но чисто-золотистой, разной, — у одних светлое золото, у других темное, или красноватое, но на свету у всех она отливала серебром. Волосы черные, очень густые, но не медно-черные, как у файа, а с тем же золотисто-металлическим отливом, иногда ярким, иногда призрачно-слабым. Самую красивую особенность их лиц составляли большие длинные глаза, поставленные чуть косо, — темно-синие, с вертикальным зрачком, расставленные чуть шире, чем у файа. Носы были короткие и слабо выступавшие, рты — чувственные, с пухлыми губами, открывавшими в улыбке правильный ряд зубов, таких же чисто-белых, как и белки глаз. Женщины айа выделялись роскошными гривами ухоженных волос, пышной массой спускавшихся до поясницы. Каждое движение, каждый поворот их поразительно красивых тел были исполнены грации. Гладкая поблескивающая кожа делала их похожими на статуи из ожившего металла. Глядя на их лица Анмай понял, откуда файа взяли два своих любимых цвета, — синий и золотой.

Больше он ничего понять не мог, — его мозг словно отключился. В этот день случилось такое и столько, всё вокруг изменилось слишком резко… и он перестал сознавать окружающее. Кажется, ему что-то говорили, трогали, куда-то вели за руку… Он еле смог добраться до какой-то хижины, кое-как стащил одежду, забрался в гамак, и тут же забылся тяжелым, словно камень, сном.

Анмай проснулся растерянным. Он не знал, сколько проспал, не знал даже, утро сейчас или вечер. Сообразив, что здесь вообще нет ни дней, ни ночей, он поднял голову и осмотрелся, тут же удивленно и испуганно замерев.

Напротив, у стены, сидела девушка, почти обнаженная, как все молодые айа, — весь её наряд составляла весьма легкомысленная повязка из ярко-синей, расшитой золотом ткани на бедрах, и несколько низко лежавших ниток пёстрых бус поверх неё. Она смотрела на него и, судя по всему, уже долго.

Анмай замер, растерянно глядя на неё снизу вверх, и невольно любуясь её гибкой фигурой, — изящной от лохматой макушки до испачканных землей босых ног. У неё было странноватое для айа круглое лицо, длинные, косо посаженные, глубоко синие глаза под тонкими линиями сходящихся, чуть хмурых бровей удивительно подходили к серьёзному очерку её маленького пухлогубого рта. На вид ей было лет двадцать, но он не стал бы утверждать, что ей на самом деле столько. В подобном месте…

Она была рослая, широкобедрая, удивительно стройная, вся словно отлитая из гибкого темного золота. Анмай со стыдливым восхищением рассматривал её, она смотрела на него. Наконец, девушка улыбнулась, откинула с лица волосы, и тихо спросила:

— Ты Анмай, да?

— Да, — растерянно ответил он. — А ты?

— Аютия. Тебе нравится наш мир?

— Да. Я… всегда мечтал о нем.

Она улыбнулась, продолжая рассматривать его.

— Ты не такой стройный, как мы, погрубее, но совсем немного. Мне это нравится. И кожа у тебя темнее. Ты не грязный?

Анмай смущенно посмотрел на себя, потом мотнул головой, отбросив с глаз волосы, и, наконец, осмотрелся. Хижина оказалась весьма странной. Колья её стен пустили побеги, длинные ветви, оплетенные вьющимися растениями, заменяли крышу. Всё вместе походило на зеленый грот в глухих зарослях. Двери у хижины не было, мебели внутри тоже, кроме набитого свежей травой гамака, кстати, довольно удобного. Он был бы не прочь пожить в таком доме, но всё же, контраст с «Укавэйрой» оказался слишком сильным. У постели, на листьях, лежали какие-то круглые желтые плоды, и рядом, — его одежда, тщательно вычищенная. Для старейшего поселения Вселенной условия более чем странные, — если это не какой-то заповедник. Впрочем, сидя здесь, он никак не мог выяснить это. Разве что…

Он снова посмотрел на девушку. Она говорила на его родном языке, языке Фамайа, языке, который он выучил ещё младенцем, — и говорила так же хорошо, как и он сам. Сейчас это был мертвый, никому не известный язык. А раз так, — её, вне всяких сомнений, готовили к встрече с ним.

— Кто ты? — спросил он. — Зачем ты пришла сюда?

— Это моя хижина, вообще-то, — она улыбнулась. — Я Аютия Хеннат, мне, по-твоему, двадцать пять лет. А они сказали, что тебе нужен друг. У меня не было друга, и я согласилась.

— Друг? Может, всё же подруга? — Анмай невольно улыбнулся. — Ты хоть знаешь, сколько мне лет? На самом деле?

— Знаю. Тридцать два года реальной жизни.

Он посерьёзнел.

— Кто такие «они»?

— Взрослые. Вторая Форма, симайа.

— А ты?

— Я — Первая Форма, исходная, айа.

— И чем же они отличаются?

Аютия улыбнулась.

— Мы, айа, рождаемся и живем здесь, — она повела рукой кругом, — пока не начинаем стареть. Тогда приходят они, и делают нас взрослыми.

— Что значит «делают взрослыми»? — спросил Анмай. — Ты можешь объяснить всё сначала?

— Могу, — Аютия уселась поудобнее. — Понимаешь, у нас, у золотых айа, две формы. Первая — детская, как у меня. У меня — обычная кровь, и тело, не способное пережить переход в не-пространстве, а во всем остальном, — такое же, как у тебя. Ведь файа и золотые айа — всего лишь два народа одной расы. У нас даже могут быть общие дети! И будут, наверное, — она дразняще взглянула на Вэру, заставив его смутиться. — Мы рождаемся и живем здесь, внизу, растим наших детей, добываем себе пищу и строим дома. Всё это время они учат нас. Живем мы не очень долго, не до старости, а потом нас ждет Трансформа. Проводит её уже Вторая Форма, но это умеют не все, а лишь немногие симайа, лучшие. Вся наша жизнь до Трансформы считается детством.

— А Вторая Форма… какие они?

— У них нет крови и внутренних органов, они состоят из однородной массы. Точнее, у них есть два-три органа, чтобы смотреть и говорить, но больше — ничего. Они умеют принимать любую форму, любой вид, какой им нравится, — любого существа, машины, камня. Им не надо есть, пить, спать, дышать. То есть, они могут всё это делать, но только если захотят. Обмена веществ у них нет, точнее, он ограничен устранением повреждений, их плоть — неклеточная, неорганическая, нечто среднее между плазмой и металлом, холодная бозонная плазма, — Аютия помотала лохматой головой. — Я ещё слишком молода, чтобы объяснить точно. В ней есть магнитные монополи, так что всю нужную им энергию дает аннигиляция материи, но умение владеть своим телом у них различается. Все они владеют Даром Полета, то есть, могут лететь, создавая силовые поля. Почти все владеют Даром Формы, — умением принимать любой нужный вид. Обычно взрослые выглядят, как мы, но лишь потому, что эта форма наиболее удобна и красива. Даром Сути обладают многие. Они могут понять любое живое существо, просто взглянув на него. Я не знаю, как это происходит, мне ещё не говорили. Но этот Дар действует на небольшом расстоянии, с его помощью обычно и общаются симайа. Во взрослой форме мы живем вечно, но ему нельзя научиться, для этого, как и для любого высшего Дара, нужны способности. Те, кто наделяют нас Дарами, видят их, и потому не ошибаются. Гораздо опаснее Дар Света, он же Дар Разрушения. Владеющий им может излучать свою энергию в любой форме и с большой мощностью. Им владеют немногие, и они становятся Воинами. Но ни один симайа просто не сможет убить другого, даже если захочет, — не хватит силы, вот и всё.

— Владеющий высшими Дарами владеет и всеми остальными, только лучше, да?

— Да, — Аютия улыбнулась, затем продолжила. — Самый сложный из всех — Дар Возрождения. Владеющий им может воскресить любое живое существо, которое умерло, даже если оно умерло уже давно. Для этого ему нужно лишь иметь хотя бы малую часть его тела, иначе ничего не выйдет. Он также может превращать в симайа живых айа, но тут ему самому каждый раз нужно долго готовиться.

Анмай не мог сказать, что это его поразило, — он давно знал о воскрешении и об ангелах, но вот увидеть такое на практике…

— Как они это делают?

Аютия задумалась.

— Как бы сказать… Физика в Р`Лайх изменена, и у каждого живого разумного существа здесь возникает как бы «двойник» из особых полей, жестко связанный с телом. Если тело погибает, — его восстанавливают с «двойника», но тут нужен особо обученный симайа, с эффекторами типа пластических полей. Это быстро — минуты, а не месяцы, если с матрицы клонировать, и надежно. Матрицы ещё требуют связи, компьютеров, и всё это может отказать. А физика тут отказать не может. Когда кто-то из нас умирает, «двойник» остается возле его тела, и на его основе тело можно восстановить. Но если тело разрушено полностью, — найти «двойника» очень сложно.

Анмай перевел дыхание. Всё это звучало невероятно, но всё же, не сверхестественно. Впрочем…

— В каких пределах действует Дар Возрождения? Только в Р`Лайх? Или…

— Только в Р`Лайх. Пока.

Он задумался. Ввести систему сохранения информации для владеющих Йалис, в общем, не так уж и сложно. Но всеобщая способность воскрешать…

— Значит, в вашем мире нет смерти? — спросил он. — Нет необратимых катастроф и непоправимых несчастий?

— Есть. Просто их гораздо меньше. Но мы, золотые айа, хотим изгнать смерть из всей Вселенной.

Анмай удивленно присвистнул.

— Желаю успеха. А Дар Возрождения может исцелять раны?

— Может. Это очень легко. Но зачем? Наши раны и так заживают самое большее через неделю.

Анмай вздохнул. Нет, он мог бы расспрашивать и дальше, — но с удивлением обнаружил, что хочет есть, да и валяться ему уже надоело. Он спрыгнул на пол и потянулся. Стола тут не было, и пришлось есть сидя на полу, вместе с Аютией, но Анмай ничуть не возражал, — смотреть на неё ему нравилось. Ощущение было довольно-таки странное, — казалось, что перед ним Хьютай, только какая-то другая, а вот какая, — ему очень хотелось узнать.

— Хочешь посмотреть на наш мир? — спросила Аютия после завтрака.

Анмай насмешливо посмотрел на неё.

— Хочу. Разумеется!

— Пошли тогда.

— Прямо вот так? — Анмай с сомнением посмотрел на себя. Сейчас он был в одних плавках.

— Почему нет?

Анмай усмехнулся и всё-таки оделся, пропустив мимо ушей иронические замечания девушки. Было не очень тепло, но он не стал надевать сандалии, — ходить босиком по прохладной земле оказалось на удивление приятно. Он, как мог, расчесал волосы, оглядел себя и вышел.

Снаружи их никто не ждал. То, что он вчера принял за опушку леса, оказалось беспорядочным скоплением таких же растительных хижин. Между ними деловито сновали золотые айа. Они останавливались, с любопытством смотрели на них…

При виде множества прекрасных, повернутых к нему лиц Анмай ощутил растерянность, почти столь же сильную, как вчера, но Аютия не дала ему задуматься, энергично потянув за собой. Всего через пару минут они вышли из селения. Никто не пошел за ними вслед.

Анмай хотел, для начала, обойти окрестности селения, но Аютия сразу пошла к плато, — чтобы он смог осмотреться с высоты. Идти за ней ему очень понравилось. Холодная трава щекотала босые ноги, земля мягко подавалась под подошвами. Было очень тихо, ничего не загораживало дали. Контраст бездонного неба и влажной земли с бронированными отсеками «Укавэйры» был поразительный. Даже взбираться по довольно крутому травянистому склону оказалось приятно. Анмай с удовольствием чувствовал, как напрягаются мышцы, а пальцы босых ног упираются в землю.

Он искоса поглядывал на небо, и вдруг его охватило предчувствие чего-то очень хорошего. Он улыбнулся. Этого предчувствия он не испытывал очень давно, ещё с юности. Оно никогда его не подводило.

Когда они выбрались наверх, в лицо ударил ветер. Анмай быстро пошел вперед, вновь замер на краю обрыва, и осмотрелся. Высота была приличной — метров тридцать. Внизу темнела полоса зарослей, дальше блестела спокойная, довольно широкая река. За ней, до самой бесконечности, — открытая, зеленая, тающая в необозримой синеве равнина. Там, где-то, очень далеко, парили смутно-синеватые острые силуэты — гор, а может, и огромных зданий. Справа, где у самой реки начинался лес, из зелени поднималась гигантская рука из серого гранита. С её открытой ладони внимательно смотрел громадный глаз. Рядом виднелись утопавшие в зарослях многоэтажные массивы древних на вид каменных построек. От них исходил физически ощутимый аромат таинственности, и Анмай, вдруг ощутив себя мальчишкой, не сразу решился взглянуть вверх. Несколько быстро ползущих в бездонно-синем небе рваных облаков лишь подчеркивали его глубину. И в этой бездне плыли миры…

Подчиняясь внезапному порыву, он растянулся на траве и закинул руки за голову, глядя вверх. Краем глаза он заметил на равнине узкую расщелину. Снежные горы на той стороне двигались, — медленно, едва заметно для глаз, и так же медленно над ним проплывали миры…

Он повернулся лицом к наплывавшим гигантам. Планеты сияли на небесной синеве, — синее в синем, расцвеченное белой вязью облаков. На севере они сверкали идеальными сферами, к югу становились серпами, сначала толстыми, потом всё уже, пока не исчезали, превращаясь в призрачные, едва заметные темные диски.

Присмотревшись, Анмай заметил смену бесчисленных фаз. Когда миры на несколько минут закрывали Ворота, на землю падала прохладная тень, подобная тени плывущего облака. В его ушах гремел беззвучный, медлительно-торжественный марш бессчетных плывущих планет. Проплывавшие над головой достигали тридцати угловых градусов в диаметре, дальние мерцали крошечными лунами. Их было столько, что он даже не пытался их сосчитать. Расстояния между ними были разными, и даже на равном удалении они различались по размеру раза в два, — а вдали величественно плыл одинокий гигант раза в четыре больше среднего диаметра, но такой же синевато-белый.

На всех бесчисленных мирах светились облачные фронты и спирали циклонов. Отражения Ворот на воде океанов горели нестерпимо яростным блеском. Под призрачной синеватой вуалью атмосфер змеились бесконечно разнообразные очертания красновато-зеленых континентов. Впрочем, не всегда зеленых, — иногда цвет жизни был коричневым, синеватым, бурым, или же желто-алым, как осенние листья. Анмай понял, что здесь трудами тринадцати сверхрас собраны несчетные обитаемые и населенные миры, — те, которым угрожало разрушение в огненной мантии Р`Лайх и другие, драгоценные жемчужины великого ожерелья.

Он посмотрел на их странное солнце, — оно объясняло всё. Именно через Ворота Соизмеримости Нэйристы проводили собранные во всей Вселенной миры, обреченные в своих системах. Ему очень хотелось, чтобы Эрайа оказалась в их числе…

Прикрыв глаза пальцами и прищурившись, Анмай рассматривал Ворота. Режуще-яркие синие линии составляли икосадэр, двадцатигранник. Его плоские грани то зияли чернотой, то вспыхивали переливавшимся бледно-радужным пламенем. Эти тягучие переливы не давали рассмотреть его непостижимое ядро, но два его выброса были отлично видны, — яркие, солнечно-белые. Оба потока казались живыми, — в них возникали утолщения, сгустки, вихри. Всё это двигалось с огромной скоростью. Они едва заметно нерегулярно пульсировали, струились, текли, изливая живительное тепло…

Вокруг двадцатигранного солнца вращался рой крохотных. Они совершали оборот всего за несколько минут, — это говорило об огромной массе самих Ворот. Вэру показалось, что Йалис-генераторы связаны с ними тонкими яркими нитями, но в этом он не был уверен, — от резкого света в его глазах дрожали слезы.

Анмай зажмурился, протер глаза, и вновь стал смотреть на проплывающие в небе миры. На них виднелись морщины гор, тончайшие нити рек. Когда очередной исполинский шар проплывал над головой, он чувствовал, что становится легче, — казалось, его тело само рвется в полет. Он пытался представить бесчисленные и странные разумные расы, населяющие их…

По его щекам текли слезы. Вокруг был мир его мечты, мир, в котором он всегда хотел жить, рай, представлявшийся ему в снах. Он увидел его, — пленником, лишенным любимой, но это только обостряло восприятие. Ему хотелось навсегда остаться здесь, — и он начал, наконец, понимать, какого рода выбор ему предлагают. И он уже не был уверен, что выберет…

Анмай смотрел вверх, пока не закружилась голова. Отведя взгляд и обернувшись, он заметил сидевшую рядом Аютию, — она смотрела на него с такой гордостью, словно сама создала весь этот мир.

— Понравилось? — наконец, спросила она.

Анмай приоткрыл рот, но не ответил, — у него не нашлось слов. Она улыбнулась.

— Я думаю, что пока тебе хватит. Давай спустимся к реке?

Он промолчал, сам понимая, что выглядит растерянным и обалдевшим. Она усмехнулась, гибко вскочив, и побежала. Её мокрые ноги беззвучно мелькали. Эта игра парня и девушки могла иметь только один исход. Но Анмай понял всё это уже на бегу.

Они скатились вниз, наполовину прыгая, наполовину ловко балансируя на осыпавшемся песке. Заросли оказались совсем не такими густыми, какими выглядели сверху, и через минуту они выбежали к реке. Аютия сразу бросилась в неё, вынырнув где-то у другого берега. Анмай затормозил уже у самой воды, на узкой поляне, окруженной с трех сторон спутанной зеленью, чтобы сбросить одежду, — а потом присоединился к девушке.

Вода оказалась неожиданно теплой. Аютия бултыхалась в ней, словно какая-то сумасшедшая рыба, — несмотря на все усилия, догнать её Вэру не смог, и в конце концов запыхался, что с ним случалось нечасто. Махнув рукой на девушку, он выбрался на берег и, обсыхая, сел на пятки в холодной траве, рассеяно подумав, что ещё никогда не встречал столь славного уголка. Торжественно-грозное небо Р`Лайх скрылось за массой сплетенных крон, и здесь, среди влажных ветвей, оказалось очень уютно. Из-под нависающих веток открывался мирный вид на реку и низкий левый берег. Аютия исчезла в зарослях, отжимая волосы, и Вэру охватил сонный, ленивый покой. Хотелось весь день просидеть здесь, глядя на плавно текущую воду…

Нагая Аютия изящно и бесшумно села перед ним, поджав ноги, и в прохладном полумраке Анмай кожей ощутил слабое тепло её тела. Её стянул озноб, и по напрягшимся мышцам под ней пробежала невольная дрожь.

Несколько минут они молчали, глядя друг на друга. Их глаза поблескивали, то встречаясь, то томно опускаясь. Анмай ощутил, как постепенно сжимается сердце, — Аютия была красива той окончательной, безупречной, почти нереальной красотой, которая кажется смертельно опасной… но от того, ещё более привлекательной. Кроме Хьютай, у него не было женщин, и сильнее всех прочих чувств его жгло любопытство, — ему нестерпимо хотелось узнать, как ещё это получается.

Анмай встряхнул волосами, словно всплыв из-под воды. Он был весь мокрый от пота, голова кружилась, и всё вокруг казалось ему нереальным, — кроме его собственного тела. Оно-то, как раз, ощущалось очень четко, — как и тело прижавшейся к нему Аютии. Она тоже едва дышала, переводя дух, вся мокрая, вжимая его в холодную траву, невыносимо жарко дыша в его правое ухо, но Вэру совершенно не хотелось шевелиться, — сейчас почти бездыханная Аютия растянулась на нем, а его босые ноги были скрещены на её узкой пояснице. Они жарко ныли, — от пальцев до самого зада, — но ощущение Вэру очень нравилось, и опускать ноги не хотелось. Сейчас он помнил лишь медленные, мягкие, как масло, движения их тел, гладкие, крепкие плечи Аютии под ладонями, и их рты, жадно прижимавшиеся друг к другу, — всё это время они целовались, как безумные, и Вэру, задыхаясь во мраке под упавшими на лицо волосами, уже не мог, да и не хотел ни о чем думать. Не хотелось этого и сейчас, — вообще ничего не хотелось, разве что по-прежнему удерживать напряженными туго сведенные, ноющие мускулы бедер. Он не представлял, сколько бы ещё лежал так, но он взмок, словно мышь, и, едва Аютия вывернулась из его объятий, вслед за ней забрался в теплую воду реки.

Он окунулся с головой, фыркнул, вынырнув, — и без удивления понял, что сил выбраться на берег нет. Аютия тоже туда не рвалась, — она прижалась спиной к его груди, откинула голову на плечо Вэру, упираясь пальцами босых ног в удобно подвернувшийся камень и млея в кольце его рук. Ладони Анмая бездумно скользили по её нагому телу, разминая тугие мускулы бедер и живота. Он зевал, полуспящий, смутно чувствуя, как их обтекает прохладная вода. Она несла разгоряченной коже неизъяснимое блаженство, — не такое, как Аютия, но всё же…

— Люблю тебя, — прошептал он, когда она закинула ему руку на шею, ища губами его губы, — но, в то же время, зная, что всё это, — не более, чем благодарность за доставленное ему наслаждение. Душа Вэру оставалась нетронутой, с усмешкой наблюдая за блаженно жмурившимся телом, — но и ей тоже было в нем очень хорошо…

Наконец, он мягко поднял ладонью её голову, неотрывно глядя в длинные глаза Аютии.

— Хочешь ещё, девчонка? — насмешливо спросил он.

— Не-а, — Аютия широко зевнула. Больше всего ей сейчас хотелось спать, — в конце концов, она наверняка провела этот день на ногах, пока спал он.

— Тогда вылезай.

Выбравшись-таки на берег, Анмай с наслаждением растянулся на траве. Густой теплый воздух мягко обтекал всё его влажное тело. Аютия растянулась рядом с ним, сонно и насмешливо посматривая на него. Она знала его родной язык, знала, что больше всего нравится ему в любви, знала его тело лучше, чем он сам. Ради неё он предал любимую, которую знал с детства, — но Аютия тоже ему нравилась, и он не знал, как со всем этим быть.

— Зачем это было нужно? — наконец, спросил он. Теперь он понимал, что она соблазнила его, — и сделала это очень старательно.

Аютия задумалась.

— Мне сложно это объяснить, но я постараюсь, если хочешь, — она вдруг вскочила и потянула Вэру за собой.

Они оделись и вернулись в её хижину. Аютия вытащила откуда-то толстую книгу в кожаном, отделанном красной медью переплете. Анмай с интересом открыл её, и тут же смутился, — внутри было множество искусных рисунков нагих юношей и девушек, очень разных, но всегда красивых, и любовных пар, изображенных очень точно. Сначала их позы были самими простыми, потом, — всё более сложными.

— Зачем так много? — удивился он. — Разве для удовольствия не хватит всего нескольких? А тут их…

— Более четырехсот, — Аютия слабо улыбнулась. — Конечно, насчет удовольствия ты прав. Вот тут… и тут… и тут нужно огромное внимание к деталям, умение в любой ситуации владеть собой, ловкость и выносливость… то, что раньше называли жизненной силой. Но ведь в этом-то вся суть! Наши дикие предки знали, что красивая душа лучше растет в красивом теле, а в каких занятиях красота тела сильнее всего проявляется и привлекает? Естественно, в тех, в каких зачинают детей. Чем сложнее они, чем больше выносливости, гибкости, изобретательности и терпения проявит пара, тем красивее и отважнее будут её дети, и это правда! А кому не хочется, чтобы его дети были красивы и умны? Я вижу, ты улыбаешься, но именно так мы определяем суть начинающих айа, — каждая из поз отмечает свою ступень восхождения. Если юная пара может даже на вершине, приносящей детей, думать, красиво ли они это делают, то её дети сами смогут вести остальных, и приумножать красоту в мире.

— Понимаю. Чтобы быть красивым и гибким, надо развивать свое тело. Все хотят этого, и редко кто занимается всерьез, — слишком долго и скучно. Но вот если речь идет о любви… если ты можешь доказать, что ты лучше всех, получая удовольствие… тогда я знаю, почему вы красивее нас!

Аютия пожала плечами.

— Вообще-то, нас создали красивыми генные инженеры Файау, но она возродила не только наши тела, но и нашу культуру, наш дух. Мы считаем, что любовь, — движущая сила жизни. С ней надо не бороться, а возвышать её из животной темноты, призывать на службу красоте. Но для этого юным айа нужно очень тщательно выбирать занятия, ведущие к совершенству души… и не забывать при этом об уме… о нежности… и о фантазии тоже. Естественно, что с самых ранних лет они соревнуются между собой в этом, — сначала в чисто физических качествах, а потом и в духовных. Но подготовка к этим… родительским экзаменам далека от чувственных удовольствий. Она требует большого труда и ангельского терпения. В них-то, собственно, и суть. Ведь на самом деле судьбу рас решает не численность народов, и даже не сила их машин, а сила и отвага их сыновей… и дочерей тоже, конечно. Теперь, когда каждому из нас будут дарованы силы, способные изменить историю целого мира, воспитание будущего поколения стало вопросом жизни и смерти всего народа, — как и развитие генераторов Йалис в нашем Йэннимуре. Но беда в том, что нас слишком много. Лучше бы нас… и всех, было мало. Все знают, какая скверная штука инфляция, и как она опасна для экономики… но никто, почему-то, не думает, что инфляция личности гораздо страшнее инфляции денег! Когда айа… файа, вообще любых разумных существ становится слишком много, ценность каждой жизни стремится к нулю. Ну, не совсем так, но тогда воспитывать так тщательно будущее поколение уже просто нет смысла, — и так будут вырастать и герои, и гении… в достаточном числе.

— И подлецы. Если я правильно понял, отбор не может заменить воспитания, — потому что разрушить то, что создавали все, могут и немногие… тут опасная асимметрия. Так?

— Да. Древность была страшным временем, — темным, кровавым… но тогда зло было четко отделено от добра. Айа выдержали сотни тысяч лет жесточайшей борьбы за выживание, в которой побеждали не самые жестокие, а самые сполченные племена. Без дружбы, уважения друг к другу, тогда нельзя было выжить. Опасности были там, снаружи, а в своем роде, селении, айа всегда мог рассчитывать на любую помощь… во всяком случае, ему никто не причинил бы зла. Исключения были так редки, и так разрушительны при таком порядке вещей, что никто просто не смел быть подлецом, — это было смертельно опасно. Изгнание тогда слыло самой мучительной формой убийства… А теперь? Конечно, теперь мы живем лучше, чем в древности, наша физика хранит каждую личность… но грань между добром и злом опасно расплывается, и получается… пустота. Почему нас так привлекают древние легенды? Их герои? Они жили в понятном мире, где почти любую проблему можно разрешить, если ты достаточно силен и смел.

— А эти позы? — Анмай был непреклонен.

— Наши предки жили очень тяжело. Они часто умирали. Едва половина их доживала до тридцати лет. Если женщина не была достаточно сильна… если бедра у неё были недостаточно широкие… не такие вот, как у меня, — она просто умирала при родах или калечила ребенка. Наши предки знали, что такой мир несправедлив, но ведь изменить его они не могли. Они могли изменить лишь самих себя… и они очень старались. Единственным выходом для них была красота, — прежде всего, их собственная. Теперь и мне кажется странным и даже чудовищным, что когда-то юные пары занимались любовью в присутствии старших, которые оценивали не только их ловкость, но и их нежность, их страсть… даже то, как они доставляют друг другу наслаждение. Но в прошлом этот обычай создал нас. Тогда красота тела была для нас центром мира… — Аютия вдруг недобро усмехнулась. — Знаешь, я могу убить тебя в любой миг и голыми руками… как и почти любой из нас, наверное. Чем совершеннее тело и душа, — тем более грозным оружием они становятся в минуты опасности. В этом скрыт подлинный смысл красоты, и её назначение, — отбор тех, кто сможет выжить в безжалостном мире! Нам уже трудно такое понять. Хотя… если мы, айа, узнаем, как кто-то занимается любовью, то мы поймем всю его внутреннюю суть. Кто он на самом деле.

— И ты?..

— Анмай, многое изменилось. Теперь красота тела, — не главное для нас. Скрытая красота, красота души, несравненно важнее. Терпение, нежность, инстинктивное стремление к изяществу во всем, — это основы любовного искусства, но в других областях они гораздо полезней. Как и умение сдерживать себя, — даже когда девушка дразнит тебя и сводит с ума… или когда враг хочет заставить тебя действовать безрассудно. Невозможно скрыть что-то в себе, занимаясь любовью, — по крайней мере, от опытных глаз. Если это что-то плохое, его можно исправить… массой очень интересных способов. Теперь ты понимаешь?..

— Да. Хотя и не без труда. Для меня чувственная любовь, — лишь наслаждение… а для вас, — зеркало всех ваших чувств, основа души? Вы стараетесь быть чище… ну, не знаю… ближе к природе? Более естественными? Впрочем, у вас ведь мало иных развлечений… во всяком случае, меньше, чем у нас, файа.

— Для нас смысл жизни — это продолжение рода… — Аютия усмехнулась, — в том смысле, что наши дети должны быть лучше нас… по крайней мере, мы стараемся вырастить их такими. Этого достаточно? Уверяю тебя, наша культура не менее богата, чем у вас, просто она повернута к тому, что для нас действительно важно. У нас нет никаких уз для влюбленной пары, — лишь те, что они наложат на себя сами. Каждый старается найти для себя самую лучшую, самую красивую половину, — и у самых красивых айа, естественно, гораздо больше детей. Но наша девушка может избрать парня, отвергнутого другими, — из желания утешить его… и поставить вровень с собой. Это величайшее из доступных нам удовольствий, — помогать кому-либо, делать его лучше, — потому, что, в конечном счете, ты делаешь лучше и себя самого. Так мы приучаемся любить, — сначала тех, кого избрали, потом, — весь необъятный мир живых созданий, — любить так же, как наших любимых. Это тяжело… но здесь, в начале, мы хотя бы можем выделить тех, кто старается, и дать власть изменять мир им, а не ублюдкам, — синие глаза Аютии гневно потемнели, и Анмай вдруг понял, кем станет она, когда станет взрослой. — А вы, файа — не такие. Для вас главное, — ваша стая, прайд, вид… пойти дальше вы не в состоянии.

Анмай смутился. Она улыбнулась.

— Извини. В общем… ты прав. Наш мир действительно искусственно ограничен, — затем, чтобы мы занимались, в основном, своими детьми. Впрочем, всё, что я тебе рассказала, — это новое. Знание прошлого утрачено, оно ушло вместе со временем, которому служило.

Аютия задумалась.

— Нам трудно понять наших предков. Ведь на самом деле мы совершенно не знаем их жизни. Легенды… что легенды? Они, по сути, наши собственные мечты. Мы все хотим чистого счастья, и мечтаем о том, другом мире, где оно обитает. Но где этот мир? В будущем? Но ведь мы уже в будущем, — в нашем настоящем, — тут нет ничего, кроме машин, квантовых бездн, и бездн Вселенной. Тут, в конечном счете, нет места хрупкому любящему телу. Наше будущее, — мир симайа, которые, в лучшем случае, будут помнить, что когда-то они были живыми. В прошлом? Но в прошлом мы жили хуже, чем сейчас. Там меньше возможностей. Там просто скучно. Но в самом начале нашей истории мы видим нечто удивительное, — чистоту отношений, ещё не замутненную ничем.

Конечно, мы не можем увидеть прошлое. Оно может жить только в наших мечтах. Его нельзя вернуть. Но можно попытаться… и Йэннимур, — воплощение такой мечты. Практически это было… довольно сложно… и разве это можно назвать возрождением прошлого? На самом деле мы ведь не хотим дикой жизни. Мы думаем, что живем в мире, где техническое могущество и безопасность будущего сочетаются с простотой отношений и ясностью прошлого, с его чистотой и яростью чувств. Но ведь так не может быть! Это лишь идеал, к которому мы должны стремиться, и который так же недостижим, как… как любая истинная мечта. Но кем бы мы были без такой мечты? Если бы не мечтали о… недостижимом? Раз наши мечты могут жить только в нашей душе, то она должна соответствовать им. Только так наши мечты смогут стать реальностью — если мы сами станем теми, о ком мечтаем. Правильно?

Анмай молча склонил голову. Всё же, самое первое его впечатление о золотых айа, — лучшие из всех, — оказалось верным. Но он опять узнал слишком много…

— Мне надо подумать, — сказал он. — Надеюсь, ты позволишь мне побыть одному?

Она вспыхнула и отвернулась.

— Прости, — наконец, сказала она. — Я не твой тюремщик, и не стану держать тебя в плену, даже с помощью своего тела, — хотя и могла бы! Я знаю, что причинила тебе боль, но мне нужно было узнать, понять тебя… и ты знаешь, как бывает, когда парень и девушка нравятся друг другу, — это естественно, и в этом нет ничего постыдного. Но я не хочу вставать между тобой и твоей любимой. Если скажешь, я никогда больше не попадусь тебе на глаза.

Вечером, когда Анмай уже лежал в своем гамаке, его настиг неожиданный приступ тоски. Собственно, вечера не было, — просто наползли тяжелые тучи, стемнело, и пошел дождь, углубляя и без того мрачное настроение.

Хьютай, что я наделал! Я дал себя соблазнить без малейшего сопротивления, и даже с радостью. А ведь я по-прежнему люблю тебя, а не её!

Анмай нахмурился. А так ли это? Нужна ли ему Хьютай, или просто кто-то, дающий утешение? Он испугался, поняв, что просто не может решить это. Впрочем, думать о собственной участи было не веселее. Он слишком хорошо знал, что даже самые добрые намерения легко могут обернуться злом. А он совершенно беззащитен, растерян, испуган, и в руках симайа, — он лишь игрушка. Интуиция говорила ему, что ждать хорошего не стоит.

В хижине стало темнее. Обернувшись, он увидел в проеме гибкий силуэт Аютии.

— Анмай? — спросила она.

— Я здесь.

— Иди сюда.

Когда они добежали до скрытых в лесу зданий, там на праздник, — кажется, просто в честь грозы, — собралась уже вся молодежь селения и дети, — они тащили огромные охапки причудливых, ослепительно ярких цветов. Парни и девушки плели из них венки и надевали их друг на друга.

Анмай подумал, что его пригласили лишь посмотреть на это, действительно красивое, зрелище, — но Аютия без всяких колебаний втянула его в общую кучу, и нахлобучила на голову венок. Когда неукрашенных не осталось, пары, чинно взявшись за руки, пошли по широкой улице, стиснутой в ущелье высоченными каменными зданиями и ещё более высокими деревьями. Деревья трещали под порывами шквала, в небесах стремительно неслись разорванные темные тучи, сверху с ревом рушился горячий ливень, — а юные айа смеялись, размешивая босыми ногами жирную грязь, ухитряясь не терять удивительного, естественного изящества движений.

Когда они вышли на площадь, начались танцы, — сначала танцевали девушки внутри широкого круга парней, потом юные айа разбились на пары. Все они двигались на удивление согласованно, словно единое живое существо, — ни одного неверного движения, и от красоты увиденного Анмай невольно приоткрыл рот. Ему показался диковатым этот танец под дождем, под сверкание молний и бешеные порывы ветра, несущего тучи водяной пыли среди угрюмых серых стен каменных громадин. Здесь все были красивы, они смеялись, отбрасывая с глаз длинные мокрые волосы, — а из-за стволов, с откосов наклонных глухих стен на них с восхищением смотрели дети, — тоже в венках из цветов. В их желании стать столь же красивыми, собственно, и состоял смысл праздника.

Аютия улыбалась, держа его за руки. Пары кружились, — и в их движениях была страшноватая грация.

Отвесные края пропасти, укрепленные сталью, уходили вниз, насколько хватал глаз. Дальний край, — до него было всего метров пятьдесят, — мчался мимо них с огромной скоростью.

Расщелину между ними заполняло силовое поле, мешая столкновениям циклопических плит. Оно гигантским невидимым валом выпучивалось вверх, и лишь с помощью симайа их дети могли попасть с одной плиты на другую. Анмай уже знал, что плиты-плоты вращаются быстрее орбитальной скорости, так что к земле его прижимала центробежная сила, а не естественное тяготение. Айа знали также, что к центру их мира плоты становились всё меньше, а разница в их скорости — больше. У внешнего края размер каменных квадратов достигал тысячи миль. Здесь они были куда меньше, и он с Аютией после нескольких часов быстрой, безостановочной ходьбы, — юные айа не знали никакого транспорта, кроме своих неутомимых босых ног, — достиг ближайшего разделительного рва.

Анмай откинулся на силовое поле, чувствуя его несокрушимую упругость, и посмотрел на девушку. Уже больше месяца они жили вместе. Если он не сбился, до гибели Эрайа оставалось всего восемьдесят дней. Но, похоже, никого, кроме него, это не волновало, и даже его самого, — всё меньше. Хотя Аютия и относилась к нему, как к старшему брату, её любовь была совсем не братской. Вместе с ней думать вообще было невозможно, — разве что потом, когда сил не оставалось уже никаких, и хотелось лишь без конца лежать, вытянувшись. Даже случайный взгляд на какую-нибудь совершенно невинную часть Аютии, — например, на её голую лодыжку, — сбивал его мысли в неприличном направлении, а уж её губы окончательно лишали его возможности соображать. Потом они ели, купались, бродили в окрестностях селения, болтали обо всем, — и так день за днем. Порой Аютия сосредоточенно и подолгу что-то рисовала, усмехаясь неизвестно чему, и не показывая ему рисунков. Анмай быстро привык к здешней жизни, — привык без смущения смотреть на красоту золотых айа, привык видеть каждое утро рядом иное лицо, не похожее на лицо Хьютай… Казалось, что он вернулся в свое детство, — точнее, в мечты о том, каким оно могло быть…

Порой он мог провести целый день на пригорке над детской площадкой, — на детей золотых айа можно было смотреть бесконечно. Анмай знал, что это, — самое прекрасное зрелище, какое только может быть во Вселенной. Если бы он родился здесь…

Но далеко не всё здесь совпадало с его мечтами. Юные айа были на удивление красивы, и красота эта почти не скрывалась, — они ходили босиком, в несложных украшениях, а весь их наряд составляли набедренные повязки, как у парней, так и у девушек. Смотреть на это Вэру нравилось, а вот манеры молодежи нравились не очень. При любом удобном случае мальчишки-айа садились в кружок и обсуждали вечную тему — девчонок. Вэру порой казалось, что речь у них идет о контакте с какой-то негуманоидной формой жизни. Девчонки-айа, стоило им собраться в количестве больше одной, тоже говорили о мальчиках, — и с такой же увлеченно-недоуменной интонацией. Можно было подумать, что мальчишки живут, как минимум, в параллельном измерении. По мнению Вэру, это время куда как полезнее было бы потратить на прямое общение, — но юные айа часто самым диким образом стеснялись и избегали друг друга. Гораздо больше ему понравился обычай устраивать праздники во время гроз, впрочем, нечастых здесь, — он пока видел лишь один, и воспоминания об этом параде красоты грели его душу.

С каждым днем таинственный мир Йэннимура раскрывался перед ним, — сначала медленно, потом всё быстрее. Золотые айа, самое любимое детище Файау, были многочислены, — все Плоскости Р`Лайх были построены для них. Их населяли айа примерно лет до сорока пяти. Потом они покидали их навсегда, и жили в другой форме, и в другой реальности, так мало похожей на эту, что рассказы о ней напоминали легенды. Дети могли общаться с родителями, изменившимися и ушедшими от них, правда, нечасто. Симайа, которые присматривали за молодежью, относились к весьма уважаемой здесь профессии воспитателей.

Большую часть времени юные айа работали и учились. Они полностью содержали себя, сами, своими руками делали всё, что им нужно. Любовью они занимались не чаще обычной молодежи файа и людей, а мысли об этом, — их одежда мало что оставляла для работы воображения, — занимали их гораздо реже. Открывали её они лишь лет в пятнадцать: как и для файа, отрочество было для них лишь чистой порой познания мира. Познание любви для них было подобно взрыву, прекрасное, и, вместе с тем, мучительное. Всегда какой-то процент их молодежи, — их было не много, — не выдерживал, предпочитая буйству чувств покой смерти… на время. Файа не знали столь интенсивных переживаний. Но наивными айа отнюдь не были. Их наставники, симайа, считали, что становление души, — не в том, чтобы пользоваться одной лишь нотой добродетели, от непрерывного её употребления уже дребезжащей и фальшивящей, а в том, чтобы познать всё многообразие мира, познать весь ужас и всю мерзость зла, и возненавидеть его сознательно и навсегда.

Конечно, здесь юные айа не могли увидеть никакого зла. Что-то им показывали при обучении… а что-то они встречали сами, в особых, «тренировочных» мирах. От проблем в воспитательном процессе это, конечно, не избавило. Самой большой из них стало, как ни странно, бессмертие: в самом деле, зачем трудиться, оберегая ученика, если погибшего всё равно оживят? А смерть, пусть даже и временная, даст ему понять, как велика порой бывает цена даже ничтожной, вроде бы, ошибки…

Вэру не нравилась жестокость этой системы, но она возникла совсем не на пустом месте: уже четыре тысячи лет Йэннимур воевал с Мроо, — а те могли убить любого, кто даст им хотя бы миллионную долю шанса. Так же строилась и стратегия симайа, — никаких шансов дьяволу. Свои потери они всячески старались сократить, — но к Мроо отношение было обратное. Это плохо вязалось с любыми представлениями о чести, и лучше всех, увы, с Мроо сражались симайа, сделавшие смыслом своей жизни причинение вреда. Но одной из целей Союза Многообразий было дать каждому подходящее ему занятие и место, — и даже прирожденные убийцы могли здесь применять свои склонности, творя на самом деле добро, — точнее, защищая его. Это был совсем особый вид добра, — безжалостность ко злу. Пусть даже знакомому пока лишь по оживленным макетам, — но даже и так причина «воскрешения» сама по себе была обычно очень даже болезненной. Но и между смертью и воскрешением сознание юных айа не отключалось, — и там их ждали миры, ещё более странные…

Анмай охотно расспросил бы об этом живущих здесь айа, — они относились к нему дружелюбно, — но, кроме Аютии, он не мог, поначалу, ни с кем общаться. Языка айа он не знал, а обучиться ему оказалось очень трудно, — главным в нем была не простота, а точность выражения мысли.

Впрочем, многие юные айа сами хотели познакомиться с ним, и даже начали учить его язык, — что, кстати, получалось у них куда лучше его неуклюжих попыток овладеть их речью. У Вэру появилось несколько приятелей, и ещё через месяц они имели все шансы превратиться в друзей. Это, в основном, были подростки, почти юноши, — пятнадцати-семнадцати лет. Он не всегда понимал их, но они очень ему нравились. И они, на самом деле, совсем не были дикими. Конечно, странно было видеть, как босоногое гибкое создание пятнадцати лет от роду, едва одетое и ободранное от постоянного лазания в зарослях, рассуждает об истории Файау или об космографии, — но их осведомленность порой пугала Вэру. От них ничего не скрывали, — даже того, чего им, по его мнению, знать не стоило.

Но они, в сущности, уже не были детьми, — почти каждый из них сражался, и убивал; и умирал. Многие выносили изощренные пытки, — учебные враги Йэннимура были жестоки не менее любых других врагов. Симайа с бесконечным терпением, раз за разом, исцеляли их, и когда эти почти дети говорили, что война чудовищна, а мучительство, — худшее из преступлений, они знали, о чем говорят. Но они умели и готовы были сражаться. И убивать, — без мук, здесь это тоже считалось искусством.

Правду говоря, дети Йэннимура были несносны, — маленькие чудовища, способные на самые дикие выходки. Ужасней всего было их любопытство, — даже готовность пожертвовать, в очередной раз, жизнью, ещё не была самым худшим. Они были готовы буквально на всё, лишь бы узнать что-то новое. Анмай уже понимал, какими они становятся, когда вырастают. Эти мысли вызывали сразу зависть и страх. Но, на самом деле, безграничная самоуверенность детей Йэннимура, знавших, что на самом-то деле с ними ничего ужасного никогда не случится, держалась на любви родителей. Они просто купались в ней, как любые обычные дети, — когда мысли об этом приходили им в голову. Обычно они были слишком заняты огромным неизведанным миром вокруг. Анмай, — первый не-айа, замеченный ими наяву, — был им тоже очень интересен, и поэтому они не отходили от него.

Больше всего к нему привязался Вайми, — тот самый пятнадцатилетка, что рассуждал об истории. Анмай сам был историей, и юноша постоянно расспрашивал его, стараясь выяснить, что было там на самом деле, — похоже, учителям он не верил и на грош. Он имел честь быть младшим братом Аютии, и она не могла вот так легко прогнать его, как остальных. Вайми ещё плохо говорил по-файски и бешено злился на себя, когда ему не удавалось передать свою мысль, но он очень старался, и был готов не только спрашивать, но и рассказывать. И показывать тоже. Благодаря ему Анмай узнал о жизни золотых айа очень много.

Сбежав от Аютии, они вдвоем скрывались в зарослях. Анмай поражался, как на их относительно небольшой площади помещается такое количество не просто укромных уголков, а целых затерянных миров. Иногда к ним присоединялась Иннка, — подруга Вайми, гибкая, с длинными волосами девчонка, похожая на дикую кошку. Она была очень красива, и её отношения с братом Аютии были не только дружескими. Впрочем, как показалось Вэру, они были настолько удивлены открывшимся им безмерным миром любви, что вступали в него очень осторожно.

Иногда Вайми водил его в колоссальные лабиринты многоэтажных подземелий, очень похожих на те, страшные, на берегу Пустынного Моря, — великолепный полигон для самоутверждения и испытания сил. Они пронизывали плоты-острова насквозь. Анмай и Вайми подолгу бродили по сумрачным гранитным комнатам перевернутых городов их изнанки, с удивлением глядя на зори, блуждавшие в темно-синем небе под ними. Здесь было пусто, прохладно и очень тихо. Вайми любил бывать здесь, — чтобы помечтать в одиночестве. Гуляя из комнаты в комнату, он рассказывал истории, пришедшие ему в голову именно в этом вот месте. Они были наивными, но звучали очень реалистично, к тому же, их было много: несмотря на весьма юный возраст, Вайми создал уже целую мифологию.

А иногда они забредали в места, очень странные, — как объяснил Вайми, подобия тех миров, куда айа попадут, когда вырастут. Об этом он мечтал больше всего на свете, как и его товарищи, но Вэру не слишком там нравилось: там встречались совершенно непонятные, — и страшные, — вещи. Иногда даже свет в них становился столь неестественным, что Анмай просто не мог там смотреть. Но хуже всего была темнота, — целые миры, погруженные во мрак, который был хуже полного мрака. В нем всё менялось, предметы не были видны, но их сущность ощущалась, даже на расстоянии, — Анмай не мог объяснить этого, у него просто не было нужных понятий и слов. Он чувствовал сущности Вайми и его товарищей, но не мог понять их.

Больше всего его пугало то, что эти вывернутые наизнанку миры, чуть-чуть иные каждый раз, были странно ему знакомы, — и, в то же время, бесконечно чужды. Он понимал, что на самом деле вступает в измененную физику, нет, больше, — в измененную реальность, но боялся в это поверить, — это ломало все его представления.

Вайми, как бы между прочим, объяснил ему, что это реальности Мроо, — без самих Мроо, разумеется. Любой из юных айа мог войти в них, один или вместе с друзьями, для знакомства и испытания своих сил. Отыскать обратный путь можно было лишь преодолев свою боль и страх, — и другие, намного худшие вещи, — причем, уклониться от этого уже никак не получалось. Любая попытка избежать борьбы или уступить своей слабости неизбежно вела к ещё худшим мучениям, — в ловушки, из которых уже нельзя было выбраться самостоятельно. Автоматический «выброс» был предусмотрен, но лишь на грани распада личности, когда способность к рассудочной деятельности терялась уже на достаточно большой срок. Мысли из серии «мама, роди меня обратно» за достаточное основание не считались, — все эти мучения служили отличным средством психологической закалки. Но юные айа шли на них добровольно, и даже с энтузиазмом, — как подозревал Анмай, кое-кому из них они явно НРАВИЛИСЬ, причем, симайа шли им навстречу, — просто чтобы показать, что в итоге из таких желаний получается, что даже прекрасная, казалось бы, идея с эмпатией, — равноценными ощущениями у палача и у жертвы, — приводит вовсе не к искоренению зла, а всего лишь к всеобщему развитию мазохизма. И это была лишь одна из длинной серии демонстраций, что даже честные попытки помочь при нехватке знаний ведут, обычно, к обратным результатам, — например к тому, что те, кому помогали, совсем на шею сядут. Сами айа до такого дойти не могли, и их учили этому на наглядных примерах. Благо, опыт в этой области у симайа был богатый, они могли предметно показать, что хорошо, а что — лучше даже не пробовать. Так что опыт у юных айа был богатый, сложный и разнообразный…

Вообще-то, такие «вложенные» миры, — уже с совершенно нормальной или даже улучшенной реальностью, — строили для тех, кто в симайа не попал, и уже исчерпал объем памяти живого тела, или для тех, кому просто не хватало в Р`Лайх места. Тех, кто очень плохо вел себя, помещали в особые, «воспитательные» миры, тоже чтобы показать, что в итоге получается из их поступков. А особого злодея могли «оцифровать», положить матрицу на полочку… и забыть. В принципе, какой-нибудь симайа мог заняться перевоспитанием и «забытого», но тут уже могли быть очень разные варианты, вплоть до бескорыстной любви к искусству этого самого дела…

Большую часть всего этого Вайми рассказал сам, — несмотря на юный возраст, он совсем не был глуп, разве что слишком прям в словах, и без малейшего почтения к старшим. Лишь к сестре он относился с пугливым уважением, — в детстве он имел привычку мучить животных, и она раз и навсегда избавила его от неё очень простым способом: проделала с ним в точности то, что он — с одной из несчастных зверушек.

Вайми смущенно смеялся, рассказывая об этом. Наверное, самым привлекательным в юных айа была их стойкость, — любые пережитые страдания не лишали их веселья и любопытства, а ещё, они не были злопамятны, — подростки айа искренне дружили с теми, с кем вчера сражались насмерть. И сражались с ними снова, потому что в их мире смерть была просто самым большим из приключений, — среди двенадцати-семнадцатилеток шепотом передавались истории о фантастических снах, даже целых призрачных жизнях тех, кто ненадолго оказался на ТОЙ СТОРОНЕ.

Анмай не мог узнать, правдивы ли они, — фантазия у юных айа была превосходной, и врать они умели с чувством и увлеченно, — но он помнил, что лежит под их мирами. В Р`Лайх не было смерти, и гибель тела не значила, что сознание погружается во мрак: оно могло мыслить, и странствовать, и чувствовать. Но всё же, гораздо больше юных айа в этом привлекал риск: им было просто мало мира, в котором они уже живут.

У каждого из них был ещё и свой внутренний мир, и свою независимость они очень ценили. Заставить их поделиться ей, — особенно тех, кто постарше, — было невозможно. Золотые айа, — как и файа, — были большими индивидуалистами, чем люди. Друг к другу их тянули больше желание общаться и любопытство, а не стадный инстинкт. Это значило также, что в Йэннимуре никогда не будет диктатуры: даже в диких детских стаях желание господствовать обычно приводило к тому, что новоявленного диктатора долго и увлеченно били. Бывало и иначе, — когда юные айа решали понять, каково это, — подчиняться кому-то, даже против своей воли. Но, когда их любопытство было утолено, никакая сила не могла удержать их в подчинении. Они готовы были экспериментировать буквально со всем, но самым важным в их жизни было обучение. Они продолжали его и став взрослыми, и пожилыми тоже. Учили их симайа. Занятия велись каждый день, по два или три часа. Получение базовых знаний было обязательно, но, если юные айа хотели узнать что-то сверх «школьного курса», — они получали всё, о чем только догадывались спросить.

Симайа не только объясняли, но и показывали, и в воздухе извивались и плыли объемные изображения. Юные айа сбивались вокруг учителя в тесный кружок, слушая с предельным вниманием. На занятиях могли присутствовать не все: хотя свободу юных айа никто не ограничивал, за всеми их поступками следили. Если они совершали что-то действительно неприличное и подлое, их лишали права учиться, иногда на несколько дней. Это было жестокое наказание. Наверстать упущенное удавалось с трудом, к тому же, получить такой отказ для юных айа было очень обидно. Анмай видел, как дети айа после этого рыдали навзрыд, и айа постарше тоже. Повторения не требовалось: урок усваивали с первого раза. Но юные айа всегда ухитрялись натворить что-нибудь другое, иногда худшее…

Никто не говорил о неизбежных педагогических неудачах: даже если какой-то из юных айа был окончательно отвергнут и изгнан одним симайа, всегда, — хотя и не сразу, — находился другой, готовый учить его, но уже более сурово и серьёзно. И часто именно из таких вот «потерянных душ» вырастали величайшие из творцов Йэннимура…

Вэру никто не запрещал бывать на занятиях, но они велись, естественно, на языке айа, и он ничего не понимал. А симайа, обучавшие молодежь, или просто навещавшие её, избегали говорить с ним, и он мог лишь на них смотреть…

Симайа отличали строгие, словно просветленные лица, — если они хотели быть узнанными, разумеется. Порой он вдруг замечал двух совершенно одинаковых айа в разных концах селения, порой в небе порхали шары дымчато-золотого пламени с множеством внимательных глаз, а порой он ощущал, что окружен существами, недоступными глазу, но весьма матриальными. Однажды он даже увидел, как действует Дар Возрождения.

Вайми, лучший его друг, погиб. Он ухитрился упасть с дерева, — с высоты метров двадцати, — прямо на камни. Смерть была мгновенной. Пока юношу искали, его тело уже успело окоченеть и застыть. Он, вне всяких сомнений, был мертв. Сомневаться в этом не приходилось, — лишь лицо осталось относительно целым.

Анмай не заметил, когда появился симайа, — сфера насыщенно-желтого, теплого пламени диаметром в полметра, но смутного, как бы с примесью дыма. Из неё внимательно смотрели восемь громадных синих глаз. Шар подплыл к погибшему, и завис возле него.

Не было никаких обрядов, пения гимнов, устрашающих возгласов типа: «Мертвец пойдет! Мертвец заговорит! Мертвец увидит сны!» — происходящее было значимо само по себе. Шар сжался, засиял ярче, — и распластанное тело окутало облако пепельно-белого света. Сквозь него плохо было видно, но Вэру показалось, что страшные раны зарастают с неправдоподобной быстротой. Он был разочарован простотой столь удивительной вещи, как воскрешение из мертвых. Лишь странный призрачный вихрь, пронизывающий его тело, подтверждал, что симайа изменял здесь саму реальность, обращая время вспять. Конечно, Анмай знал, что на самом деле всё совершалось там, в чреве гигантских машин-солнц, возле сияющих Ворот Соизмеримости, а здесь происходила лишь в некотором роде трансляция. Но это не уменьшало невероятности увиденного им.

Наконец, свет погас, вихрь рассеялся. На земле лежал совершенно целый, но столь же мертвый айа. Симайа плавно перетек, приняв вид рослого парня в короткой белой тунике, сел возле тела и коснулся его груди, потом лба. Вайми вздрогнул и стал жадно хватать воздух, тут же открыл глаза и приподнялся, ошалело разглядывая собравшихся. Симайа встал, протянул ему руку, и одним рывком поднял юношу с земли. Они стояли рядом и улыбались, — симайа с гордостью, Вайми, — довольно растерянно. Его друзья приветствовали обеих радостными криками.

Потом Анмай дней десять расспрашивал юношу. Вайми старался, но не мог передать свои ощущения, и злился из-за этого, — на себя, но внятности это не добавляло. Он был где-то ещё, — тогда, между, — но вот где, он был не в силах объяснить. Он мог сказать только, что умирать очень страшно: последнее, что он запомнил, — бесконечная, ослепительная боль. Но после воскрешения он не изменился, лишь заметно посерьезнел. Его сверстники тоже стали относиться к нему с несколько большим уважением.

Так Анмай убедился, что воскрешение из мертвых возможно, — и, значит, возможно всё. Он видел технологию, способную воплотить практически любые мечты, и задавал себе свой любимый вопрос, — что станет следующей ступенькой на этой бесконечной лестнице?

***.

Прикосновение Аютии отвлекло его от возвышенных мыслей. Анмай вернулся к реальности, осторожно заглядывая вниз. Хотя разница орбитальных скоростей соседних блоков была небольшой, на глаз она казалась головокружительной. Было жутковато видеть, как на той стороне беззвучно проносятся деревья, холмы и скалистые кряжи. Иногда мелькали фигурки таких же, как они с Аютией, наблюдателей. Всех их привело сюда исключительно бескорыстное любопытство.

Аютия насмешливо смотрела на него, уже привыкнув к его внезапной задумчивости.

— Ты так и будешь здесь стоять? Нам нечего здесь делать. Дома лучше.

Она улыбнулась.

— Или ты хочешь… — но что она хотела ему предложить, Анмай так никогда и не узнал.

В этот миг между ними спустился симайа.

Вэру сразу узнал его, — своего двойника, встретившего его в пустыне.

— Я должен забрать тебя, — обычным ровным голосом сказал тот. — Ты вредно влияешь на наших юношей.

— Разве они сами это сказали? — удивился Анмай.

Секунду они смотрели в глаза друг другу. Симайа первым отвел взгляд.

— Нет. Так решили мы. Кое-кто из них начинает считать, что улучшить мир очень легко, — надо только истребить в нем всё плохое.

— А разве нет?

— Анмай, это сводится к привычке разрушать всё, что не нравится. У нас несколько иные обычаи, а если юные айа поверили в какую-то чушь, то справиться с этим очень трудно.

— Но я не учил их этому!

— Ты рассказывал им о том, что сделал во имя будущего. И им понравилось это.

— И это плохо?

— Желание убивать? Да. Если ты ещё не понял, — мы очень любим своих детей. Любая угроза им, — даже призрачная — нам не нравится. Ты должен покинуть это место.

— А если я не захочу?

— Ты всё равно его покинешь, — симайа пожал плечами, словно удивляясь его наивности.

В следующий миг его фигура расплылась знакомым туманно-золотистым шаром, и Вэру подхватило силовое поле. Стремительно возносимый вверх, он увидел удивленно смотревшую им вслед Аютию, и понял с внезапной бесповоротной уверенностью, — что бы ни ждало его в будущем, её он больше никогда не увидит. Совсем недавно она сказала ему, что у них будет ребенок.

А ему даже не дали с ней попрощаться.

На сей раз они поднимались отвесно вверх, прямо к неторопливо плывущим мирам. Очертания земли внизу быстро размылись смутной синей вуалью, затем за симайа потянулся светящийся след, — в вакууме он перешел на ионную тягу, сжигая часть своего тела. В пустоте Вэру стало страшновато. От смерти его отделяла лишь одна мысль симайа.

— Не бойся, — сказал тот. — Здесь жизнь священна. Никто не причинит тебе вреда.

— Тогда что со мной будет?

Симайа промолчал, и Анмай решил спросить о чем-нибудь более веселом.

— Почему вы тратите столько сил на живых и наивных айа? Разве вы не можете размножаться иначе?

— Заводить детей с айа мы не можем вообще. Никак. Размножаться сами, — можем, но лишь почкованием или делением личности, — а, знаешь, не очень-то приятно делить себя на части. Нет, мы можем поместить в тело симайа уже готовую матрицу сознания, но её надо программировать зарание. Для этого одного симайа мало, нужна семья, — а она у нас тройная. Плюс, запас магнитных монополей для нового тела, то есть, ещё и Эвергет, на котором их производят… И получившаяся особь не будет иметь никаких «живых» черт, — нет опыта жизни в живом теле. Короче, ТАК у нас детей не делают…

— А зачем тогда вообще нужен этот способ?

— На случай, если все «детские миры» и большинство симайа будут уничтожены, чтобы быстро восстановить популяцию. Пока необходимости не было… К тому же, живые айа — наш исток, и отрываться от него, по меньшей мере, неразумно. Ведь мы, — не единственные жители Р`Лайх. Память о нашем детстве, — последнее, что отличает нас, взрослых, от древних обитателей этого места, которые вообще никогда не были живыми, последний берег, за который мы цепляемся, чтобы понимать и помнить наше прошлое. Хотел бы ты забыть о своем детстве? Пусть их любострастие наивно… но оно не вечно. Однажды нам всем придется нырнуть в квантовый мир… навсегда, и наша судьба перестанет быть нашей собственной. Мы все знаем это. Они, там, внизу — тоже. Теперь ты понимаешь?

Анмай вздохнул и осмотрелся. Они поднялись уже очень высоко, но не было заметно, что они летят к какой-то ближайшей планете. Похоже, симайа хотел вообще выйти из плоскости планет, чтобы достичь цели кратчайшим путем, — она явно была довольно далеко. Не надеясь на ответ, Вэру всё же спросил:

— Куда мы летим?

— В другое место.

Анмай помолчал.

— Вы знаете, что ожидает Эрайа?

— Разумеется.

— Тогда почему же вы ничего не делаете?

— Мы уже сделали всё, что в наших силах. Эрайа здесь. Я имею в виду, настоящая. Та, что ты видел, — всего лишь копия.

На секунду Анмай растерялся.

— Как можно скопировать целую планету?

— Это не объяснишь сразу. Надеюсь, ты знаешь, что восемь десятых материи нашей Вселенной, — темные, невидимые. Это темная энергия и нейтралино, тяжелые невзаимодействующие элементарные частицы. Но ещё одна десятая часть массы Вселенной, заметная также лишь по своей гравитации, не рассеяна, — она образует компактные сгустки, по массе равные нашим звездам и планетам, но редко совпадающие с ними в пространстве, — космос слишком велик для этого. Их открыли уже в эпоху межзвездных полетов, и с большим трудом, правду говоря, случайно. Объяснение им дала физика: каждая частица, — спиновая релятивистская струна, но у каждой струны два конца. Из этого следует, что наше пространство вмещает две Вселенных, связанных лишь гравитацией. Иначе взаимодействовать их частицы не могут, хотя все они, — разные концы одних суперструн. Мы можем ощутить притяжение теневой планеты, но вот увидеть или потрогать её мы не можем, — мы просто пройдем сквозь неё.

Теневая Вселенная похожа на нашу, но не тождественна ей, — элементарные частицы совпадают одна в одну, но то, что из них строится, — уже нет. И в неё нельзя войти просто вот так: нельзя изменить начальную структуру материи. Лишь гравитация соединяет две стороны одного мироздания.

Но, приложив колоссальную энергию, можно, при определенных условиях, рассечь спиновые струны. Тогда частица, — или любая группа частиц, — воспроизведет своих теневых двойников, просто для восстановления симметрии. Тут есть машина… её можно назвать Зеркалом Сути. Включенная, она повторяет любой попавший в её поле предмет, но не в виде отражения, а в натуре. Единственная проблема, — он возникает на ТОЙ СТОРОНЕ, но с теневого отражения можно сделать ещё одно, здешнее, — а исходный предмет остается неизменным. В итоге, там, где была одна Эрайа, стало три. Настоящая… ладно, она осталась на месте, но никто не смог бы сказать, какая из трех настоящая. Знаешь, самая ценная из возможностей Зеркала, — снимать копии в любом месте нашей Вселенной, и создавать их, — тоже везде. Копию Эрайа мы поместили в Пояс Миров Р`Лайх, — это несложно, если владеешь механикой гравитационных полей. Теневую планету мы обратили в базу для наших кораблей… там. А потом Эрайа открыли ничего не подозревающие файа Сети. Теперь тебе понятно?

— Да. Сколько это поглотило энергии?

— Около одной стандартной солнечной массы, если считать энергию на вес. Это очень много, но Ворота Соизмеримости дают столько за год. Надо лишь уметь накопить её, и это всё равно проще, чем проводить планету сюда через Туннель Дополнительности… Эрайа — наша родина, и мы должны были спасти её, не считаясь с затратами, но дело даже не в этом. Сюда, в Р`Лайх, нельзя войти просто захотев. Нужно доказать свое право жить здесь. Мы доказали.

— Интересно было бы посмотреть, кому… И я тоже хочу увидеть теневую Вселенную, но мне не хочется… делиться, — Анмай смотрел на выпуклый бок проплывающей мимо планеты, почти полностью покрытой водой. Она заполняла полнеба, смещаясь на глазах. Симайа продолжал набирать скорость.

— Есть и другие способы войти в теневые миры… — сказал он, — разные… а этот известен уже очень давно: его открыли Тэйариин, создавшие Р`Лайх.

— И что вы узнали про теневой мир?

— Мы нашли там мироздание, которое не сможем изменить.

Полет оказался долгим. За отсутствием иных занятий, Анмай разглядывал невероятный мир Р`Лайх. В вакууме все очертания были абсолютно четкими, но Пояс Миров выглядел уже всё же не так впечатляюще, как снизу, с другой стороны: планеты терялись на фоне беспредельной плоскости плотов, такой же синей и перисто-белой. Она казалась монолитной: сплошное широкое кольцо в миллиард миль диаметром, вогнутое изящным полуэллипсом, — миллионы миров и сплошной свод плотов-островов над ними. Планеты окружали Вэру с трех сторон, они отбрасывали множество призрачных теней, и были столь многочисленны, что края их поля таяли вдали искристой пеленой. Теперь они поднялись достаточно высоко над ними, чтобы увидеть сердце Р`Лайх целиком.

Полярные области Р`Лайх, разделенные Поясом Миров, были темные, жутко-черные, — он не мог что-то разглядеть на них, даже там, где во тьму входили сияющие выбросы Ворот: их излучение и неустойчивость полярных орбит не дали симайа построить сплошную обитаемую сферу. На сами Ворота Соизмеримости смотреть вообще не стоило, — даже сквозь силовое поле их свет слепил и обжигал. Вэру оставалось лишь радоваться, что его смуглая кожа не могла обгореть.

Так прошло, пожалуй, несколько часов. Анмай изнывал от скуки и недобрых предчувствий. Ему было жарко, он хотел пить, — но воды не было, а полет явно обещал быть очень долгим…

— Мне плохо, — наконец, пожаловался он. — А, как я слышал, в этом месте никто не должен страдать. Ну, разве что по своей воле.

— Ты виновен в гибели двух миллиардов людей, — ответил симайа. — Неужели твоя совесть не требует хотя бы небольших мучений?

Анмай уселся поудобнее, поджав босые ноги.

— Я не знаю, что с моей любимой. Это уже достаточно мучительно.

— Кое-кто из нас считает, что тебя вообще нужно было убить. За Нэйса, хотя бы. Вручить Йалис фанатику геноцида, — тяжелейшее из преступлений.

— Почему же вы сами тогда не остановили файа Сети, — или это вам не под силу?

Симайа помолчал.

— Знаешь, мы могли бы, — наконец сказал он. — У нас есть нейронанеты и другие неодолимые средства убеждения, но их нельзя применять понемногу: нам пришлось бы охватить Сеть сразу, целиком. Ты сам понимаешь, сколько на всё это у нас бы ушло сил, — а их нам вечно не хватает. Мроо ведут войну на истребление всей жизни вообще, — а мы в ответе за всю эту Вселенную. И нам — да, нам приходиться смотреть, не приведет ли спасение одного к гибели сотен и тысяч. Сеть — как раз такой случай и, поверь мне, далеко не худший. Ты сам жил в Файау: она отличалась от Сети лишь тем, что развивалась быстрее. Зла в ней было не меньше, и проявлялось оно не менее открыто, — до устроенной «Укавэйрой» Великой Очистки. А кроме файа есть ещё Мроо: они хотят уничтожить наш мир и построить из него свой. С ними мы договориться не можем, единственный выход, — остановить их силой. Но разрушения в войне Йалис столь глубоки, что восстановить их нельзя, даже с помощью наших информационных полей. Ведь они сами созданы с помощью Йалис, и уязвимы для него. Сражаясь с Мроо, кто-то из нас с неизбежностью погибает, — бесповоротно и навсегда, а к этому здесь не привыкли. Файа могли бы сражаться вместо нас, — хотя это очень стыдно.

— А как же те, кого они бы убивали в Играх?

— Мы хотели обратить меньшее зло против большего и пожертвовать частью жизней, чтобы спасти многие. Файа были слишком слабы, чтобы стать нашими союзниками, — но, заселив миллионы планет, они стали бы гораздо сильнее. И мы бы дали им выбор, — измениться и победить вместе с нами… или пасть от руки Мроо.

— Они затопили бы всё мироздание, — и вы сами бы утонули в этом зловонном потопе.

— Учитывая всю мощь Мроо — никогда. Файа не смогли бы даже выжить в войне с ними без нашей помощи, — а тот, кто помогает выжить, знаешь, может ставить условия… Тогда мы смогли бы изменить их общество. Да, это очень сложно и заняло бы тысячи лет, но потом у нас появились бы посредники между нами и младшими расами, — а чтобы сделать это мироздание лучше, нам нужны помощники. Но Мроо уничтожили расу файа почти целиком, — саму основу её развития. А ведь во всей Вселенной нет второй такой расы, — единственной, близкой нам по крови. И идея выкинуть всю расу файа из этой Реальности на таком фоне смотрится очень некрасиво. Кое-кто из нас считает, что тебя следует хорошенько помучить, — просто чтобы спасти от угрызений совести…

— И ты тащишь меня в… преисподнюю?

Симайа тихо засмеялся.

— Тебя поместят в один из наших искусственных миров. В нем, правда, условно, воссоздан Уарк конца твоего правления. Ну, а остальное зависит от тебя. Если ты будешь править разумно, всё будет хорошо. Если начнется война, думаю, ты потерпишь в ней поражение.

— А если там я умру?

— Ты вернешься в те же условия. Всё начнется сначала, и будет повторятся вечно, — если ты не сможешь создать общество… ну, в общем похожее на наше. Тогда ты станешь одним из нас, — я имею в виду, одним из симайа. В любом случае, это займет много времени, но потом ты станешь совсем другим, — лучшим. Пойми, мы не считаем, что одну боль можно искупить другой. Мы исправляем ошибки, а не караем за них. Всё, что тебе нужно, — это возможность найти верный путь. И в конечном счете, тот, кто пал ниже всех, поднимется выше всех остальных.

У Вэру вдруг перехватило дыхание. Симайа дали ему несравненно больше, чем он смел бы просить. Теперь он начал понимать, в чем сила Золотого Народа: они умели прощать. «Укавэйра» прощать не могла. Но без неё он не сможет найти путь в Бесконечность, — казалось бы, небольшая потеря, но Анмай просто не понимал, зачем ему жить для чего-то, кроме этой страшноватой мечты.

— Значит, — сказал он, — вы решили лишить меня цели, навсегда оставив здесь.

— Не навсегда. В очень далеком будущем, возможно, сбудется и это. Но это не будет связано с безумной «Укавэйрой».

— Безумной?

— А разве стремление уйти в Бесконечность, — не безумие? Сами Мэйат, конечно, не считали её безумной. Они просто знали, что она хочет немыслимого, того, о чем не должно мечтать ни одно разумное существо… не должно мечтать, пока в невообразимо далеком будущем не придет срок… Но они почитали её. Она не была их правителем, но была их провидцем, безумная достаточно, чтобы быть… святой. Видишь ли, она отказалась от мечты, ставшей смыслом её жизни, и осталась после их Исхода, чтобы уничтожить порожденное ими зло. Они запомнили это, Анмай. И оставили ей средство, способное осуществить её мечту… оставили, скорее, как памятник.

— Средство? — Анмай был настолько изумлен, что не мог вымолвить больше одного слова за раз.

— Нэйристу, её зародыш, нечто в этом роде. Они разместили его на вечной орбите возле квазара А-340, и надежно защитили, — даже у нас, всесильного Золотого Народа, нет туда доступа. И они отправили послание о даре. «Укавэйра» могла услышать и понять его в любой части Вселенной. Они не знали и не могли представить, что она не погибнет, но и не останется жить, станет бессильной тенью. Файа нашли её, увы, слишком поздно. Сигнал уже давно оборвался. Даже мы узнали об этом лишь случайно… изучая записи одной из мертвых не-планет Мэйат.

— Жаль, что я никогда больше не встречусь с ней…

— Возможно. А может, и нет. Знаешь, из всех доказательств твоей вины у нас есть лишь твоя память, — о реальной обстановке на Уарке у нас нет ни малейшего представления. Без него никакой настоящий суд невозможен, а до прошлого мы вряд ли доберемся. Отчасти поэтому с тобой обращались так мягко. И потом, ты сам пришел к нам…

— Значит, вы… просмотрели всю мою память?

— Да. Но не сразу — осторожно, постепенно… незаметно. Это заняло всё время, что ты провел с Аютией. Всё это время мы тебя изучали. Теперь настало время решать.

— Тогда вы должны знать о Эрайа и о Стене Света.

— Мы знаем. Уже в самом начале мы знали. Её нельзя спасти. Она была нужна файа, их цивилизация не могла выжить без этого предохранительного клапана, через который уходили излишки их зла.

— Опять старая задача, — стоит ли убивать одного ради спасения множества? И ответ, как всегда, неизменен — да. Даже вы не смогли придумать здесь ничего нового.

— Да. Даже мы.

Анмай растерялся. Откровенность симайа начала пугать его. Но, раз тот разговорился, надо было спрашивать и дальше.

— Неужели вы не в силах спасти Эрайа сейчас, когда Сети не стало?

— Нет. Зеркало Сути может создать лишь ещё одну копию, — а оригинал погибнет всё равно. Вывести его можно лишь через Туннель Дополнительности, — а Туннель может создать лишь Нэйриста. Нэйрист у нас нет, — и в обозримом будущем не будет.

— А у кого они есть?

— У Мэйат, у Тэйариин, у Файау… много у кого. Но никто из них не станет помогать нам. Ты вряд ли представляешь, насколько важны эти вещи. Никто не станет использовать их для такой мелочи, как спасение полудикой планеты, — тем более, сейчас, когда идет война.

— А «Укавэйра»? Если она сможет стать Нэйристой…

— Всё не так просто, брат мой. Во-первых, вероятность успеха составляет лишь двадцать процентов, — остальное гибель. А, знаешь, очень плохо стать убийцей восьми триллионов душ, даже невольным. Во-вторых, никто из нас не знает, не обратится ли она тогда против нас. Тогда Р`Лайх придет конец, — и пример Сети оптимизма отнюдь не внушает. Даже сами Мэйат не могут предсказать её поступков, и это достаточный повод, чтобы сказать «нет».

Анмай помолчал. Он понимал, что злиться бесполезно, — симайа были в своем праве. Но его любопытство, проснувшись, уже не хотело отступать.

— Ещё одно. Я так и не узнал, откуда в этой Вселенной взялись люди, и… какова их роль в ваших планах.

Несколько секунд симайа молчал. Наверное, вопрос его удивил. Потом Вэру развернуло. В лицо ударил жар. Он сощурился. Прямо в его глаза били лучи сияющих Ворот Соизмеримости.

— Ворота Р`Лайх ведут сразу во множество Вселенных, но их возможности не ограничены этим. Отражаясь в их Зеркале Сути, любой предмет в теневой Вселенной повторяется здесь. Открыты они ещё Тэйариин, семь миллиардов лет назад. Но они открыты не одним только им, и нам тоже. Теневая Вселенная не во всем схожа с нашей. В ней нет ничего, подобного Кунха. Их мироздание более сурово к своим обитателям, его физику невозможно изменить. Ничтожного различия в исходном базисе оказалось достаточно, чтобы сверхрасы и сверхцивилизации не возникали там вовсе. Там невозможны Битвы Физик, но невозможна и наша победа над смертью. Точно так же и по тем же причинам там нет гигантских не-планет, и нет сверхсвета.

— А что же есть? — спросил растерянный Анмай.

— Есть люди. Есть космические корабли. Есть множество цивилизаций, ещё более различных и непонятных, чем наши. Но об этой вселенной мы знаем очень мало. Наш не-пространственный привод там не действует, а Нэйрист, как ты помнишь, у нас нет. Остальное ты поймешь сам.

— Да, — тихо сказал Анмай. — В том мире есть раса, подобная нам, — не величайшая, просто одна из множества. И однажды они решили узнать, что лежит по эту сторону Зеркала Сути. В их мироздании нет места для нас. В нашем — для них. Они отчаянно искали пристанища, — и их приютила Линза. А возможно, кто-то отсюда принес их сюда. Кто-то из прежних владых Р`Лайх похитил группу ничего не понимающих… Или же кто-то, кто знал, решил дать им новое обиталище… пятьдесят тысяч лет назад. Всё было так, правда?

— Возможно. Р`Лайх помнит всё, что в ней случалось, но не вся её память доступна нам, и не всё доступное понятно. Корабль, высадивший людей в Линзе, пришел отсюда, но откуда он пришел сюда — мы не знаем. За это время оба мироздания очень сильно изменились. Но мы надеемся, что именно люди смогут объединить судьбу двух Вселенных. А ты… Если бы не ты, здесь не оказалось бы нас. Правитель должен обладать мудростью быть беспощадным, не будучи жестоким, и знать, где доброта на самом деле приведет лишь к ещё большей жестокости. Ты был таким правителем. Мы ценим всё, что ты совершил во имя файа, наших предков. Но мы не можем это одобрить.

— А как Хьютай?

— Страдать ей не придется. Очень скоро она присоединится к нам, и она будет тебя ждать. В этом мы клянемся.

— Клянетесь? А что она будет при этом чувствовать, вы подумали? Она всего лишь пошла за мной! Всего лишь! И только потому, что любила меня!

Анмай осознал, что кричит на симайа. Он понимал, что поступает глупо, но остановиться уже не мог.

— Ей будет очень плохо без меня, я это знаю… — его голос сорвался. — Не причиняйте ей боли, не заставляйте её страдать. Отпустите её, — сказал он очень тихо. — Отпустите.

— Нет. Между прочим, именно Хьютай слила намеренно ложные данные о системе обороны, и спровоцировала погубившую Уарк войну.

— Может, — зло спросил Анмай, — мы всё же будем оправданы потому, что без нас тут ничего не было бы?

— В этом ты прав, так что в данном конкретном случае вы оправданы. Но вот если бы мы сами наткнулись на Уарк… ваши мотивы зачли бы, как смягчающее обстоятельство, но вот насколько, — это большой вопрос. Так что для вас обоих так будет лучше. Лишь расставшись, вы сможете понять друг друга.

— Нет!

— Анмай, вы расстались не навечно. А Хьютай не настолько слаба, как ты считаешь. Не унижай её.

Пристыженный Анмай замолчал.

Путь и впрямь оказался неблизким. Анмай понял, что искусственный мир, отведенный ему в чистилище, находится извне Пояса Миров Р`Лайх. Один такой мир он уже видел, — но там не было ничего, кроме камней. Его, наверняка, ждало нечто иное…

Скорость вращения на экваторе Пояса была огромна, симайа пришлось сжечь половину своей массы, чтобы уравновесить с ней свою скорость. Осознав это, Анмай испугался. Сколько времени прошло в реальном мире, — там, где оно не замедлялось субсветовой орбитальной скоростью, дополненной чудовищной гравитацией Ворот и всей Р`Лайх? Симайа, его брат, — иначе он не мог думать о своем единокровном подобии, — не отвечал. Анмай не злился на него, видя, как ярко сияет хвост его горящей плоти. Непрерывное ускорение прижимало его к днищу силового мешка, но это было даже удобно. Неизменный свет Ворот грел его подошвы и спину.

Мешок был тесным, но Анмай мог старательно потягиваться, и часто, с удовольствием это делал. Симайа снабжал его водой, и даже едой, но вот о её происхождении Анмай всё же старался не думать: путешествовать внутри себя, — это одно, а вот есть себя, — совсем другое. Так что единственное, что реально досаждало ему, — это скука.

Так прошел день, и второй, и третий… Он надеялся, что конец пути близок, — скука, тоска по любимой, и неизвестность окончательно его измучили.

Наконец, они достигли цели.

Они пронзили тучи, скрывавшие брешь в слое плотов, прошили силовое поле, — и помчались в серебристом закатном сиянии. Позади отвесной стеной вздымалось мертвенное темное море. Вэру охватила неожиданно сильная тоска. Он хотел остаться там, — пусть в полном одиночестве, пусть без Хьютай, — но только не возвращаться в свое бесконечно повторяющееся прошлое. Но действительно ли он готов отказаться от любимой, чтобы избежать возможных мук?

Анмай боялся об этом думать.

Через несколько минут они прошли сквозь внешнее поле и погрузились во мрак. Анмай предварительно сжался, но свет аннигиляции всё равно обжег кожу, и он боялся, что вздуются волдыри. Впрочем, боль быстро прошла. Потом Вэру швырнуло вперед, и бледный факел тяги погас, чтобы тут же вспыхнуть с другой стороны.

Они тормозили несколько часов в жуткой тьме, озаренной лишь мертвенными переливами темного огня. Анмай попытался разглядеть их получше, но тут же ощутил тупую боль в глазах, скоро слившуюся с дикой болью в голове. Он зажмурился, и боль нехотя отступила, но смотреть наружу ему уже не хотелось.

А потом вспыхнул бешеный свет, — и Анмай увидел свое чистилище, — воздушный остров, круглую равнину диаметром миль в двадцать, накрытую исчерна-синеватым куполом. В её центре сияло ослепительно-белое солнце, окруженное кольцами разноцветной земли. Снаружи, у купола, — пустошь, неровная и темная, за ней — кольцо сумрачных высоких лесов, перехватывающих последние лучи солнца. Лес смахивал на парк, — в нем виднелись редкие ухоженные аллеи, а за ним был город, — ровные кварталы длинных четырехэтажных зданий, желтых, с красивой белой отделкой. Они живо напомнили ему города Акталы и… Товию.

Дома разделяли залитые как бы закатными красноватыми лучами широкие радиальные проспекты, скверы, поперечные улицы, погруженные в полумрак… по ним двигались крошечные, легко одетые человеческие фигурки. Ещё ближе к центру, уже в свете солнечной белизны и яркости, лежал пояс полей и огородов. Среди пышной, влажной, низкой зелени виднелось множество фигурок работающих. Центр занимала раскаленная глинистая пустыня, залитая нестерпимо жаркими лучами. На ней непрерывно бушевал горячий ураган, вздымавший тучи пыли. А в самом центре возвышалась скрученная башня из темной стали высотой в милю, увенчанная солнцем. На поверхности колоссального магнитно-плазменного шара сонно кипели ячейки грануляции, смазанные горячим воздухом. Вэру понял, что его никогда не гасят. В этом мире царил вечный день.

— Это один из наших закрытых миров, — сказал симайа. — Его обитатели считают его всей Вселенной.

— Среди них есть файа?

— Нет. Тут живут люди, — те из них, кто не может вместить в своем сознании всё многоразличие Р`Лайх. У этого мира своя история, и свои мифы… которые на самом деле, — наша реальность. Те, кто понимают это, покидают его… как ты. Мы старались найти для тебя хорошее место. Этот мир — один из самых счастливых…

Всё оказалось совсем не так страшно, как он думал, и Анмай уже начал невольно прикидывать, что он тут встретит, и с чего придется начать. Но, к его удивлению, симайа вдруг замер, — спуск прекратился.

— Что такое? — тихо спросил он.

— Я не хочу тебя тут высаживать, — неожиданно ответил симайа. — Я — это ты. И я мечтаю о том же, что и ты.

— И что? — Анмай был раздражен задержкой.

— Здесь, в соседней сфере, — «Товия».

— И вы не уничтожили её?

— Зачем? Она пригодится тебе, когда ты станешь симайа, одним из нас. Мы изолировали её, да, — но не больше, и она ждет тебя, — так ей приказала «Укавэйра». Мы хотели сохранить её целой, и не стали стирать её память. Я могу разрушить генератор сдерживания, — и ты уйдешь…

— А ты?

— Я? Я — это ты, и я уже искуплен. Но ты — нет, и дело не в тебе. Те, извне, требуют, чтобы тебя освободили.

— «Укавэйра»?

— И она тоже. Вот почему мы так медлили, — пытались договориться, но она… я боюсь её, брат. Она безумна, но мир безумен тоже. Став Нэйристой, она сможет пробудить силы, против которых беззащитны даже мы. Так она говорила, и я думаю, что это — не ложь. Остальные считают, что поэтому ты не должен встретится с ней. Но, видишь ли, это она создала нас. И за тебя просят те, кто небезразличен нам…

— Кто?

— Айэт.

— Айэт? — Вэру хотелось завопить от радости. — Но как он меня нашел?

— Не знаю. Наверное, его нашла «Укавэйра», когда он пришел к руинам Девяти Миров… Неважно. Сейчас он, его друзья, — Нэйс и Эроин, вся его раса, — все они выстроились у внешней ограды Р`Лайх. Они требуют освободить тебя, иначе они нападут, и вынудят нас их уничтожить.

— Разве они ваши враги?

— Нет. Они были нашими друзьями. Это изменилось много лет назад… но мы не любим убивать навсегда. Видишь ли, для умеющих побеждать смерть это… трудно. И, после уничтожения Сети, они — наша последняя надежда на помощь иных сверхрас. Их гибель станет невосполнимой утратой… глупо, правда? Так что ты решишь?

Анмай задумался. Он уже заставил себя подчиниться приговору, и ожившая надежда была мучительна вдвойне, — от его решения опять зависела не только его судьба. Бежать от симайа было трусливо и подло, — он сам к ним пришел, и знал, что никогда не сможет посмотреть им потом в глаза. А что сделают с ним воспоминания о собственной трусливой слабости? О том, что он оттолкнул последнюю возможность искупления? С другой стороны, пожертвовать жизнью Айэта он просто не мог. Да и зачем?

— Если я скажу ему, что остаюсь здесь добровольно, — он уйдет?

— Да, — растерянно ответил симайа.

— Ну так скажи ему…

— Ещё одно, — голос симайа вздрагивал, словно он думал, стоит ли это говорить. Потом решился. — Хьютай. Она тоже… изгнана. Её мир совсем рядом, но…

— Что? — Вэру уже начал злиться. Этот замкнутый мир показался ему поначалу необычайно уютным, он был бы не против пожить в нем. Но теперь ему совсем этого не хотелось.

— Знаешь, мы контролируем Р`Лайх ровно в той степени, в какой ОНА хочет этого. А эти миры принадлежат скорее ей, и наша власть над ними ограничена. Тут есть и другие силы, — очень древние, странные, темные, и не все они считают чужие страдания ненужными. Здесь, за нашей реальностью, живут сны и кошмары, — о том, что случилось, и что будет. Потом они обращаются в реальность… или гаснут. Чтобы обладать правом выбора, надо иметь выбор. Здесь осуществляются возможности — даже самые извращенные, чудовищные и страшные. Мир Хьютай был не таким. Но Р`Лайх решила изменить и его. Сейчас там очень плохо. И будет ещё хуже. Намного. Её мир… как бы сказать… протух, пока мы к нему летели. То, что там случилось, — ещё далеко не самое худшее. Но оно может стать худшим. Я видел здесь такое, и помню всё — это… мерзко. Мне… жаль Хьютай. Она не заслужила такой участи.

— Она… она страдает?

— Да. А я… я тоже люблю её…

Анмай сжался в комок, чувствуя, как родившееся в груди пламя сжигает его изнутри. Вот это было уже выше его сил. Ему стало очень страшно, когда он понял, что его собственная судьба от него уже не зависит. Ради неё, — только ради неё, — он был готов пожертвовать всем, даже жизнью, — глупое, иррациональное чувство, ставшее стержнем его естества. Он знал, что тысячу раз успеет проклясть себя за свою любовь, и за открытую «Укавэйре» дорогу к Бесконечности. Но он знал, что, оставив Хьютай страдать, он не сможет простить себя уже никогда… просто не сможет жить. Именно здесь симайа ошиблись. Он был готов страдать, чтобы искупить себя, да, но он не мог вынести, чтобы за него страдала любимая. Каждый должен искупать себя сам. И они не знали, не поняли, что его привязанность к ней перейдет все границы разумного…

Огонь внутри пылал всё мучительней. Его тело превратилось в нити боли, перетянутые напрягшимися до окостенения мышцами. Чувствуя себя полностью и окончательно погибшим, он сказал симайа:

— К «Товии». И быстрее.

Бешеное ускорение вжало его в сплетение силовых линий. Он уже ничего не видел, — под давлением перегрузки кровь отлила от глаз. Анмай едва мог дышать, — казалось, на живот въехала машина, вмяв его до самого позвоночника, за грудиной словно развели костер, — сердце разрывалось от боли, перегоняя тяжелую, как свинец, кровь, но эта боль была уже нестрашной.

Я погиб, — подумал он. — И теперь, когда я это понял, главное, — прожить как можно дольше.

Ощутив неладное, симайа уменьшил ускорение. Анмай вдруг успокоился. В голове воцарилась ледяная ясность, боль прошла, — лишь тогда он понял, что сам сжал все мышцы так, что чуть не задохнулся. Симайа, как снаряд, пробил силовую стену плота. В пустоте скорость ощутимо возросла.

— Пастухи поняли, что я их обманул, — сказал симайа. — У нас почти нет времени. Но я был хорошим учеником. У меня, — Дар Разрушения. И я могу взорвать генератор сдерживания, — по крайней мере, постараюсь. Держись!

Выстрела симайа Анмай не заметил, но отдача швырнула его на упругую стену. Теперь они уже тормозили, приближаясь к поглотившей «Товию» силовой сфере. Симайа заговорил вновь, — быстро и торопливо.

— Я уничтожил генератор… квантовую его часть. Теперь «Товия» вновь сможет думать, и встретит нас, когда мы войдем внутрь. Потом…

Ещё не погасив целиком скорости, они врезались в силовую сферу. Свет полыхнул, сжигая кожу. Анмай взвыл от боли, — но досталось лишь спине. Всё остальное он подтянул, спрятал, скрыл за массой своего тела и тела симайа. В нос ударил смрад сгоревших волос и тлеющей одежды. Кашляя, не понимая, откуда взялся дым, он вдруг понял, что висит перед открытыми воротами ангара «Товии». Мягкий толчок сбросил его на металлический пол.

— А ты? — спросил он зависшего перед входом симайа.

— Я приму свою судьбу, какой бы она ни была. Мне не по пути с «Укавэйрой». Прощай!

Он исчез в темноте. Прежде, чем ударила вспышка, плита шлюзовых ворот опустилась.

Торопясь увидеть исход битвы, Анмай взлетел по узкой шахте прямо в наблюдательный зал над главными воротами, — там были обычные окна из субкварца, сейчас открытые. «Товия» содрогнулась. Её сверхмощные орудия вспороли тьму лучами пламени. Раньше она не пыталась вырваться, и симайа не рассчитали сил, — лазерные лучи пробили силовое поле, вошли в генератор сдерживания…

За окном полыхнуло вихрящееся пламя, словно таран ударив в «Товию». Если бы не её внутреннее силовое поле, — Вэру бы расплющило о стену. Если бы не мгновенно закрывшиеся защитные ставни, — он бы ослеп. Лишь когда его вдавило в пол, он понял, что они освободились.

Полет до мира Хьютай был коротким. Анмай едва успел забежать в их каюту. Его комбинезон превратился в тлеющие лохмотья, — он сорвал его, схватил силовой пояс, даже не глядя, чей он, наспех застегнул его на талии, охнул от боли в сожженной пояснице, вытащил дезинтегратор, — и вылетел вон, уже не ступая, а плавая в вибрирующем от перегрузки силовом поле.

Силовая стена плота под напором «Товии» лопнула, словно мыльный пузырь. Вспыхнул и завихрился огонь, — и они ворвались внутрь этого мира. Анмай торопливо осмотрелся.

Мир Хьютай выглядел неприглядно. Плоский диск с единственным большим озером в центре заливал необыкновенный рассеянный и мрачный свет, исходивший откуда-то сбоку. Этот двадцатимильный каменный плот, прикрытый силовым куполом, был жалкой, уменьшенной копией его Фамайа. Ещё в Поясе Миров Анмай представлял, сколько таких глыб теснится во внешней пустоте Р`Лайх. Его воображение заполнили бесчисленные астероиды-плоты, несущие во мраке чье-то страдание и искупление…

Но он видел край этой земли, — пустошь покато сбегала вниз, упираясь в толстую невысокую стену из неровного темного металла. Над ней мутно чернело силовое поле. И оттуда, из тьмы, сквозь него сочились странные, фрактальные сплетения, похожие на клочья твердого, голубоватно-зеленого тумана…

Анмай вздрогнул. Его охватил страх. Он не понимал, что здесь происходит, и хотел вытащить Хьютай отсюда. Только как за оставшиеся им считаные минуты найти её среди сотен квадратных миль зарослей и зданий?

Он задумался. У Хьютай, — в отличии от всех остальных, обитающих здесь, — была наносеть. Её сигнал, хотя и очень слабый, можно было обнаружить. Но для этого был нужен прямой мысленный контакт с кораблем.

Анмай взглянул на сопрягающую линзу в центре рубки, бросился к ней, распластался на гладкой поверхности. Когда вспыхнуло пламя, он закричал, — но боль тут же растворилась в бешеном взрыве возможностей и чувств. За ничтожную долю секунды он стал всей «Товией».

Тогда, в Линзе, он не понимал, как это происходит. Не понимал и теперь. Он просто всей мощью, — всесильной машины и своей души, — искал, пробивался к Хьютай. И — нашел. Его обожгло, он задохнулся, ощутив её, — но он уже знал, куда идти.

Они летели высоко, но уже не так быстро, и он смог разглядеть землю. Внизу тянулись бесконечные заросли, овраги, болота, потом показался город, — жалкая пародия на Товию. Он видел двух и трехэтажные дома из красного кирпича, грязные, неосвещенные и немощенные улицы, Цитадель, — уродливое сооружение из бетона, высотой едва этажей в пять, — да, всё как в его мире… только мельче.

Они снижались. Внизу поплыли руины, в которые превратился город, угасшие пожарища, окопы и колючая проволока на окраинах, редкие вспышки выстрелов, — война не только давно бушевала в этом мире, она уже подходила к концу. Потом симайа воскресят всех погибших, — но только Хьютай сохранит память о своей прошлой жизни…

Анмай слишком хорошо знал, что такое умышленно причиненная боль, и, скорее, предпочел бы ковш с расплавленной сталью. Но бесконечное, бессмысленное, однообразное повторение этих страданий…

Они зависли над Цитаделью. «Товия» вертикально спускалась вниз. Анмай смотрел на разбитые снарядами кубы дотов, на грязную, местами рухнувшую бетонную стену, соединяющую их, — едва в три метра высоты, на короткие стволы уцелевших орудийных башен на дотах…

Во внутренний двор из распахнувшихся броневых дверей центральной пирамиды выбралось десятка три изможденных людей в рваной одежде. Они держали в руках древние самозарядные винтовки и молча смотрели, как с неба спускается «Товия». Ещё несколько секунд, — и она приземлится, он выйдет туда, к ним, а потом…

«Товия» села прямо на город, всеми двадцатью миллионами тонн своей массы смяв несколько кварталов. Земля вокруг неё вздыбилась и волна разрушений покатилась во все стороны, разбегаясь пылевым кругом, — пыль поднималась клубами, поглощая оседавшие крыши.

Анмай вскочил, разрывая контакт, тут же лишился чувств, тряпкой упал на пол… Неугасимое воспоминание, словно электрический разряд, вернуло ему сознание. Он помчался в ангар, приказав «Товии» открыть шлюз, вылетел наружу, миновав вал выжатой при посадке глины, завис и осмотрелся. Какие-то странные предметы в ослепительных вспышках пробивали небо и летели к нему, но он едва замечал это, как едва замечал, что никто из машин «Товии» не следует за ним, — симайа забрали их…

Анмай взмыл над склоном созданной «Товией» чудовищной вмятины и проскользнул в пролом в монолитной стене Цитадели. Впереди, из пыльной темноты, вырвался рой матово-белых, дрожащих лучей. Он бездумно нырнул вниз, за грязный бетон, лишь на миг опередив слепящую смерть, — огненный рой, кроша стену в туче искр, забился над самой его головой. Лишь один луч, пронзив поле, ударил его по плечу с такой силой, что Вэру отбросило в сторону. Больно почему-то не было, хотя плечо оказалось сожжено едва ли не до кости, — оттуда ручьем текла кровь.

В пыли всплыл рой мутно-лиловых светящихся форм, таких странных, что Анмай не смог бы описать их. Виденная им сверху война оказалась лишь маской для чего-то, безмерно чужеродного.

Он вскинул дезинтегратор и залил всю пылевую тучу потоком силовых микросфер, летящих с огромной скоростью. Лиловых призраков смело, словно невидимым ветром, — каждая из микросфер по своей убойной силе не уступала автоматной пуле, а дезинтегратор выбрасывал их по сто двадцать в секунду. Взрывы попаданий тут же ослепили его, он наугад ударил по двери, слыша пронзительный треск, потом проломился через разодранные, рдеющие обломки, — останки броневой плиты, — и, не чувствуя боли в сожженном плече, ворвался внутрь.

В полумраке просторного помещения метнулись тени, ныряя вниз, — в круглую дыру в полу, куда уходила стальная винтовая лестница. Оттуда вылетел рой злых сине-белых лучей, бешено заметался между глухих бетонных стен. Вокруг Вэру зашипел вспоротый воздух, из стен вокруг сыпались искры, его ударило в грудь, потом в живот, отбросило назад. Он упал, стало трудно дышать, — но память об увиденном в сиянии гнала его дальше…

Он полз по заваленному искореженным железом полу и одновременно стрелял, рикошетом направляя вниз убийственный поток, пока лучи не перестали вылетать. Добравшись до лестницы, Анмай скатился вниз, спотыкаясь об искромсанные туши, — они походили на кипы металлической ваты. Глубоко за стальными перилами метнулись новые формы, он вновь стрелял в них, чувствуя, как свет их лазеров выжигает глаза…

Наконец, он опомнился. Он стоял в центре низкого многоугольного зала с бетонными стенами и множеством ржавых железных дверей. Анмай помнил нужную. Когда она развалилась под его огнем, он увидел распластанное, обнаженное тело любимой в центре, на столе, десятки странных силуэтов вокруг, — и не вглядываясь полоснул по ним огнем. Когда те осели, потускнев, он взглянул на Хьютай, потом вдруг отвернулся.

Он уже знал, что она провела тут тринадцать дней, но всё же, не ожидал, что она так изменится, — увиденное чуть не заставило остановиться его сердце. Её тело стало похоже на какой-то безумный, сюрреалистический бред. Многие его части скрылись под кристаллическим мехом, буквально растворившим их, остальное сплошь покрывала немыслимо сложная, фрактальная сеть, словно вросшая в кожу…

Анмай застыл, сжав кулаки, просто не зная, как прикоснуться к ней… Он хотел лишь одного, — убивать, хотя еле мог двигаться. У него начало темнеть в глазах, противно булькало в груди, он кашлянул, — и увидел полную пригоршню крови. Подняв руку, он с удивлением нащупал на грудине выжженое отверстие… и ещё одно на животе справа… с плеча свисали лохмотья обугленной кожи, — но пока он, почему-то, не ощущал боли…

Боясь смотреть на дрожащее под его руками тело, он поднял её, и, не чувствуя её веса, побрел обратно, обнимая свою единственную на свете Хьютай. Он уже почти ничего не видел, не помнил, что бросил оружие, ноги почему-то плохо слушались, — но он всё же добрался до ворот ангара «Товии», и упал лишь когда те закрылись за ним. Что-то воздушно-мягкое тут же подхватило их, потащило дальше, в рубку…

Анмай не запомнил, как оказался в ней. У него стало быстро темнеть в глазах, его потянуло в сон, — он и не знал, что смерть от потери крови так… приятна.

— Не умирай! — Хьютай поползла… прижалась к его груди… или ему лишь показалось? Нет. Но как она могла двигаться… так изменившись? А как он смог притащить её сюда? Что двигало ими? Не любовь же, в самом деле?..

В воздухе что-то блеснуло… словно струйка дыма, упавшая с потолка. Кристаллическая пыль меднанетов роилась вокруг его ран, проникая внутрь и принимаясь за свою кропотливую работу. Над Хьютай тоже клубилась кибернетическая пыль, оседая на кожу и впитываясь в неё.

Анмай вздрогнул. В его кожу под ребрами тоже вонзились тысячи тончайших игл, она натянулась, опала, и в тот же миг появилось очень неприятное чувство, — словно в правом подреберье копошится огромный клубок червей. Ещё через миг оно исчезло, но кожа продолжала трепетать, — мириады молекулярных хирургов, не больше бактерии каждый, проникали в его печень, в легкие, склеивали разорванные ткани, сосуды, загоняли в вены вытекшую кровь, не давая ей свернуться, разрушали обугленные клетки, удаляли продукты их распада, — и всё это на уровне биохимических реакций, сращивания молекул, — сложнейшая битва, руководить которой не мог ни один живой мозг. Анмай же ощущал лишь слабое тепло, да смутно-приятный зуд где-то внутри. Ему стало чуть получше… во всяком случае, он смог поднять голову.

На круговых экранах рубки мерцало сражение: он видел слетавшиеся со всех сторон неописуемые формы, — плоские, звездообразные, огромные, как здания, видел тянущиеся от них лучи, ощущал удары их силовых полей. «Товия» не отвечала им, пассивно принимая удар за ударом, — похоже, обитатели Р`Лайх всё же смогли взломать защиту «Укавэйры» и заблокировать боевые системы корабля.

Сейчас они старались пробить корпус, чтобы проникнуть внутрь и подчинить «Товию» уже окончательно. Анмай знал, что это не займет много времени. Минута, может быть, две… Он тупо смотрел, как из окружавших кратер развалин города выбегают люди, — не мужчины и не женщины. Что-то среднее. Скорее, и не люди вовсе.

— Анмай! — «Товия» говорила неестественным, искаженным голосом, — они перехватили управление Эвергетом. Наш единственный шанс, — непосредственный запуск систем не-перехода. Сопрягающая линза… — голос перешел в визг и смолк. Паразиты Р`Лайх выжигали искусственный мозг машины.

К своему удивлению, Анмай как-то смог подняться и доковылять на изодранных ногах к линзе. Он тупо смотрел на неё. Если у него получится, — всё в радиусе тысячи миль обратится в пар и исчезнет столь основательно, что собрать всё это заново не удастся уже никому. Но остался ли у него иной выбор?

Он коснулся гладкой плиты, сосредоточив все мысли на не-переходе и на предстоящей борьбе, но прикосновение сработало, как детонатор бомбы, — он успел лишь ощутить, как между ним и Р`Лайх разверзлась бездна световых лет.

И потерял сознание.

Глава 10. Преображение «Укавэйры»

Анмай долго не мог отличить сон от реальности. Наверное, ему просто не хотелось. Он был, — и, в то же время, его не было. Он сознавал себя — но не мыслил. Наконец, поняв, что Хьютай под боком, — вовсе не приятный сон, он яростно встряхнул головой, прогоняя обрывки дремоты, и осмотрелся.

Он лежал на силовой подушке, обнаженный, рядом с Хьютай, в знакомой уютной каюте на борту «Товии». Из окна на него смотрели редкие, равнодушные звезды. Хьютай мирно спала. Когда он в последний раз её видел, она была похожа на какой-то дикий, сюрреалистический сон. А сейчас на ней не осталось даже шрамов. Может, ему действительно привиделся кошмар?

Он прикоснулся к груди, — там, где была пробита кость. Ничего. Но на плече, там, где луч выжег мясо, остался широкий, грубый шрам. Он не бредил, всё это случилось наяву, вот только потом он долго спал. Очень долго. Чтобы вернуть Хьютай прежний облик, даже с помощью молекулярной хирургии, нужно было не меньше десяти дней. Ему досталось куда меньше, но всё это время он тоже спал, — обычная практика в таких случаях. Но всё же, сколько прошло времени?

Повернув голову, он заметил, что Хьютай пристально смотрит на него. Её лицо не изменилось, изменилось выражение, — она словно стала старше и суровей. На мгновение его охватил страх, — но тут она улыбнулась, совершенно по-прежнему.

— Я думала, что уже никогда не увижу тебя. И очень рада, что ошиблась. Ты — лучший парень во Вселенной, знаешь?

Анмай улыбнулся в ответ.

— Ты — сама целая Вселенная. Безграничная.

Её лицо вновь стало хмурым.

— Р`Лайх — тоже целая Вселенная. Всё разнообразие мироздания заключено в ней. Я только начала понимать его, — а тут появился ты, и всё испортил!

Он растерялся.

— Неужели ты хочешь… вернуться туда? Туда, где тебя пытали?

— Пытали? Меня хотели превратить в другую форму, более совершенную. Может, немного странным способом, но мне было не больно. Я обрела способность чувствовать… всё, что меня окружает. Как своё тело. Тьма, но полная ощущений. Как будто ты, — мышца в безмерно огромном организме, только сознающая. Но, знаешь, для меня там было слишком странно, я и помню всё это как-то смутно… Хорошо вновь иметь ноги!

Она перекатилась, и Анмай ощутил, как сильно её бедра сжали его собственные. Его вмиг охватило желание, — но сильные руки Хьютай крепко сжали его плечи. Она откинулась, глядя в его глаза.

— Я вовсе не страдала там, Анмай. Разве что от того, что поняла, какой была дурой. Мир настолько разнообразнее того, что мы представляем себе… даже мир ощущений. Я не знала, что их так много. Не знала, что можно быть сразу во множестве мест… смотреть на саму себя изнутри. Я думаю, симайа нарочно отправили нас в эти измененные миры. Мы бы побыли в них какое-то время… а потом вышли, — очень многое поняв, и став куда умнее, чем раньше. Никто в Р`Лайх не желал нам зла. Только добра… каждый на свой манер. А не-переход «Товии» в мантии Р`Лайх… это страшный позор. Всё равно, что для ребенка убить своего учителя. Теперь ты понимаешь, что натворил?

Она ощутила невольную дрожь его тела, но он не смел отвести глаз.

— Да. Из-за глупой трусости я погубил и тебя, и себя… только… Знаешь, для меня важно лишь то, что мы снова вместе… пусть даже я опозорен и окончательно погиб. Да и что толку жалеть о прошлом?

Она слабо улыбнулась.

— Ты прав, как всегда. Наше будущее всё ещё открыто перед нами, а грусть о несбывшемся, — одно из лучших моих настроений. А лучшее, — когда мы вот так, вместе…

Внезапно он вздрогнул.

— Что? — удивилась Хьютай.

Она приподнялась, упираясь локтями в его грудь.

— Я… — говорить это было мучительно стыдно, но молчать было ещё хуже. — Когда я был внизу, один… — он вновь смолк.

— У тебя там была девушка? — догадалась она.

— Да. И… с ней я вообще не думал о тебе.

Неожиданно Хьютай ухмыльнулась.

— Забавно. Со мной случилось то же самое.

Анмай удивленно смотрел на неё.

— У тебя там… тоже была девушка?

Хьютай рассмеялась.

— Мальчик. Юноша Золотого Народа. Ты простишь меня? Он был очень красивый… Гладкая золотая кожа, черные волосы… очень ловкий… знал всё, что мне нравится. Порой я с ним забывала, на каком я свете, — Хьютай вновь тихо засмеялась. — Наверное, поэтому меня и выслали. Решили, что я дурно влияю на их молодежь. Хотя я не знаю, что может на НИХ повлиять. Они ничему не верят. Хотят узнать всё сами. Я, файская девчонка, была для них необычным и волнующим явлением, и они решили выяснить все различия… узнать, в чем я лучше их, а в чем — нет. Они были очень… изобретательны. И наверно поэтому я… это было славно! И глупо, конечно. С тобой мне гораздо лучше.

Она вдруг впилась в его губы, так крепко, что у Вэру перехватило дыхание.

— Я сдался легче, чем ты представляешь, — тихо сказал он, едва их губы расстались. — Там у меня не было друзей, — только Аютия. Я был один… мне было плохо… Хьютай… Любимая…

Она взглянула в его глаза.

— Вранье, конечно.

Он кивнул.

— Все вы, мальчишки, такие. Я буду тебя мучить, пока ты не скажешь, что я лучшая.

Она улыбнулась и вытянувшись, вновь коснулась губами его губ. Анмай на минуту перестал дышать… выгнулся… крепко сплел босые ноги на изгибе её поясницы…

Неосязаемое прикосновение чужого взгляда отозвалось ознобом, пробежавшим по коже. Анмай с неуловимой быстротой выскользнул из-под любимой, вскочил, и, сделав несколько беззвучных шагов, замер, непонимающе осматриваясь. Хьютай улыбнулась.

— Ты очень красивый, особенно сейчас…

Её голос смутно пробивался сквозь пение крови в ушах. Никаких звуков в каюту не проникало, но он всё же слышал гул…

В окне, среди редких, незнакомых звёзд чернела овальная удлиненная масса, окруженная смутным ореолом, — звёздный свет искажался в нем, словно в линзе, и Анмай ощущал безмерный разум этого темного облака, — словно на него смотрели тысячи огромных глаз.

Ещё одно из его видений стало реальностью.

Хьютай беззвучно подошла к нему. Обнявшись, они молча смотрели на этот черный провал среди звезд. Давление исходящего оттуда взгляда было физически ощутимым. Потом Анмай, нагнувшись, отыскал весм, — он не сомневался, что тот лежит возле постели, — надел его, и нажал кнопку. Все стены каюты растаяли, и они остались одни, обнаженные, среди звезд.

Рассеянное облако звёздной пыли тоскливо угасало в непроглядном мраке, прошитом лучами сотен белых, неожиданно ярких огней. Анмай включил мультипланар, чтобы все далекие объекты предстали в самом удобном для обозрения виде. Тьма мгновенно расцвела. Тусклое облако превратилось в восхитительно яркую искристую спираль галактики. Из тьмы выплыли и бесчисленные пятнышки иных, отдаленных галактик. Лишь овальная туча совсем не изменилась, все такая же темная. Только её ореол с одной стороны засиял синевой, с другой, — тусклым багрянцем.

У Вэру перехватило дух, когда он понял, что это означает, — эллипс вращался с почти световой скоростью, а его масса, даже при относительно небольших размерах…

— Это «Укавэйра», — проснувшись первой, Хьютай успела всё узнать. — Её превращение совершилось. Нашей каюты и вещей на ней, к сожалению, уже нет, и нам придется жить здесь. Но всё это пустяки по сравнению с… оглянись.

Он оглянулся. Яркие огни, привлекшие его взгляд, превратились в грандиозные конструкции, казалось, парившие совсем близко, хотя на самом деле их разделяли миллионы миль. Прежде всего, Анмай увидел десятилучевые звезды двух Ир-Ими, застывших по бокам толстого диска того же диаметра, но ещё более массивного.

— Это Айэт, — сказала она, и его сердце радостно забилось. — А это, — она показала на Защитников, — Нэйс и Эроин.

Вокруг них собралось множество других кораблей, — такое их скопление здесь, вдали от всех миров, говорило о многом. Большую их часть составляли серые плоские звёзды с двенадцатью лучами. Между лучами и на днище светились узкие радиальные щели дюз, вокруг плоских куполов в центрах звезд блестели многочисленные, как соты, крышки ангаров. Анмай понял, что это корабли Айэта. Другие — узкие зеркальные пирамиды с восемью уступами. На переднем торце каждой из них среди игл-шпилей светилась сложная сеть изогнутых огненных линий, на заднем — пылали синевой окна разнокалиберных круглых дюз. Такие корабли когда-то строили его соплеменники, — пока ещё нуждались в кораблях. Потом большинство их досталось золотым айа, — как последний дар от возродившего их народа.

Анмай решил пересчитать корабли, но тут же сбился. От их вида перехватывало дыхание, и он жадно рассматривал их. Крейсера Айэта были раза в два меньше йэннимурских, но в них, несомненно, тоже таилась чудовищная мощь. Впрочем, он понимал, что, по сравнению с темным облаком за его спиной, все эти эскадры, — не больше, чем облако пыли. Его вновь охватил страх, и он не сразу решился сделать то, что хотел сделать с самого начала, — связаться с «Укавэйрой».

Его захлестнула волна радости, — так бы мог ликовать искалеченный, получивший новое тело. Анмай ожидал чего угодно, но этого… Впрочем, столь же быстро шквал эмоций угас. Беззвучный голос машины был, как всегда, ровным и холодным.

— Запомните, Анмай, мы согласились с планом вашей экспедиции, хотя это могло значить для нас вечную разлуку. Но мы хотели также, чтобы вы могли и выйти из Р`Лайх, — если захотите. Мы не могли добиться этого силой, но знали, что есть те, кто заставит симайа задуматься. Мы знали, что Айэт, где бы он ни находился, ощутит падение Девяти Миров и придет к ним. Наши корабли ждали его на месте сражения, и мы не ошиблись. Когда вы погрузились в Р`Лайх, когда он узнал, что вы, возможно, останетесь там навсегда, он пришел, чтобы окончательное решение зависело только от вас. Дальнейшее вы знаете.

— Я выбрал неверно, — ответил Анмай, — потому, что вы сделали всё, чтобы вернуть свой драгоценный талисман. Но зачем же вы тогда вообще отпустили меня?

— Это была единственная возможность установить связь с симайа. И это оказалось полезно для нас всех. Хьютай поняла многое и стала мудрее. И для нас награда оказалась превыше любой вообразимой…

Вдруг он увидел, что произошло потом, после их бегства, — увидел всё сразу, почувствовал, — так, словно сам стал частью событий.

Едва он вступил на борт «Товии», «Укавэйре» открылась вся его память. В такой ситуации ей было не до сантиментов, и информация о квазаре А-340 стоила нарушения тайны личности. Её Эвергет уже был полностью готов, и всего через восемь секунд она оказалась там, — в звездной бездне, у самого края Местной Зоны Кунха, в одиннадцати миллиардах световых лет от Р`Лайх. Ещё через минуту там же появился и Анмай, вырвавшийся на «Товии».

Маленький звездолет отбросило на огромное расстояние от «Укавэйры». Он не принял участия в её превращении, попросту потому, что вряд ли бы в нем уцелел. Он был уже наполовину разрушен, — погружение в безвременье, где нет расстояний, смертельно опасно для всего существующего, — а они пробыли в нём дольше, чем можно.

«Товия» превратилась в глыбу крошащегося металла и горящих машин. Только чудом она не взорвалась. А искалеченная, полуживая пара на её борту умерла. Но ненадолго, — хотя лишь старания мириад кибернетических микрохирургов вернули им жизнь. И лишь властный призыв «Укавэйры» вернул разум «Товии», заставив её отчаянно бороться. Машины регенерировали быстрее любого живого существа, металлическая плоть переплавляла сама себя и вновь возрождалась. За сутки повреждения были исправлены. Но паре пришлось куда хуже. Много дней длилась борьба за их сознания и жизни. «Укавэйра» намертво вытравила из их памяти всё, что относилось к этим дням, и Анмай не смел её винить, — он знал, что там не было ничего, кроме чудовищных кошмаров. Одно воспоминание о них навсегда свело бы его с ума. Но… не лишилась ли Хьютай и большей части своей памяти о пребывании в безднах Р`Лайх? Похоже, да, но как это проверить? И — зачем?..

— Сколько же времени прошло? — наконец, решился спросить он. — Сколько осталось до гибели Эрайа?

— Три дня. В Р`Лайх время течет намного медленнее, чем в свободной Вселенной.

— Всего три дня?

— Да. Но это уже неважно. У нас есть Нэйриста. Это я.

То, что миллиарды лет назад было квазаром А-340, давно погасло, огневорот сияющей плазмы рассеялся. Осталось лишь ядро, — колоссальная черная дыра, вобравшая массу миллиардов звёзд. Её окружала абсолютная, начисто выметенная сверхмощной гравитацией пустота. В ней вокруг чудовищного черного солнца вращалось множество иных погасших светил.

Некогда галактическое ядро было плотным скоплением массивных звезд-сверхгигантов. Они давно выгорели и взорвались, тоже превратившись в черные дыры, — миллионы их кружили вокруг центрального гиганта. Здесь давно не было жизни, не было вообще ничего, — множество бездонных гравитационных воронок и извергаемое ими убийственное гамма-излучение давно очистили пространство от всех форм материи. Теперь даже пустота здесь колебалась, — любая масса, двигаясь, излучает гравитационные волны. Теряя энергию, черные дыры по медлительным спиралям приближались к центральной. Потом они падали на неё, и раз в тысячу лет здесь происходили величайшие взрывы, какие только возможны во Вселенной.

Когда две черных дыры сближались, сверхмощные поля их тяготения разрывали пространство, выбивая из виртуального моря потоки электронов и позитронов. Аннигилируя, они порождали чудовищные вспышки гамма-излучения. За несколько десятков секунд излучалась энергия, равная массе звезды, и разрушительная волна докатывалась до границ Вселенной. На прилегающих к ядру планетах, — как и на удаленных от него на тысячи световых лет, — не осталось и следа жизни.

Для межзвездных кораблей тут было смертельно опасное место. Любой звездолет, даже в не-пространстве попавший в сферу Шварцшильда, исчезал в ней без всякого следа. Никто не бывал здесь, — никто, кроме Мэйат. Но даже они посетили это место лишь один раз.

Единственный след их визита был невелик, но массивен, — пять триллионов тонн монолитного нейтрида. Они вращалась вокруг бывшего квазара по низкой, но, тем не менее, стабильной орбите. Отыскать эту глыбу, остывшую до температуры абсолютного нуля, было почти невозможно, — но «Укавэйра», в отличие от симайа, отлично знала, что искать. Поиски заняли всего несколько дней.

Правда, сам выход из не-пространства в этом месте означал один шанс на жизнь из пяти, но она пошла на этот риск. Награда была слишком велика. И симайа, даже если они поняли, не последовали за ней.

Находка, — плоский блестящий многогранник диаметром в девять метров, — большей частью был инертной массой, предназначенной в топливо. Нейтронный кристалл был почти идеальным, легко переводимым в энергию горючим, его погрузка тоже почти не заняла времени. Масса была даже больше, чем нужно «Укавэйре» для заправки, — её рассчитали на корабль Мэйат. Но в центре диска скрывалось нечто, куда более интересное, — монолитный цилиндр высотой в рост Вэру и диаметром в метр. При столь скромных размерах он весил триллион тонн, — восьмую часть массы «Укавэйры», — и ей пришлось сильно изменить свою структуру, чтобы принять его на борт.

Это устройство было одновременно и генератором изменений, превращавших корабль Мэйат в Нэйристу, и хранилищем информации о всех сложностях такого изменения. Нигде больше «Укавэйра» не смогла бы найти такой информации. Но и использовать её мог лишь очень хорошо знакомый с цивилизацией Мэйат разум.

Получив наконец, — с опозданием в миллиард лет, — прощальный дар своих соплеменников, «Укавэйра» тут же покинула это место. Ничего больше тут не было, а выбор следующей цели не имел особого значения.

Она вышла из не-пространства возле голубой звезды-сверхгиганта, на окраине той же галактики. Такие звёзды слишком быстро сжигают свой водород, чтобы вокруг них успела появиться жизнь, — не было её и здесь. А её масса была раз в двадцать больше стандартной солнечной, — именно столько, сколько нужно.

Дальнейшее Анмай наблюдал со стороны, словно став холодным отстраненным разумом, повисшим в пустоте. «Укавэйра» вырвалась из не-пространства в трех астрономических единицах от звезды, и летела прямо к ней, с каждым днем набирая скорость. Она взорвала несколько астероидов, попавшихся на её пути, поглотила их массу, и стала заметно больше, одновременно изменяясь. Ослепительно сияющая броня колоссальной пирамиды потускнела, стала темной, острые ребра граней сгладились…

Через несколько дней превращение завершилось, — к звезде подлетала двухсекционная цилиндрическая конструкция. Четыре колоссальных, почти не имеющих толщины бритвенно-острых плоских крыла, раскаленных до ослепительно-белого сияния, делали её похожей на исполинскую огненную бабочку, — хотя и расходились крестовидно, под прямым углом. Длинную толстую трубу, выступавшую далеко вперед, венчала плоская, массивная, как плита, воронка масс-приемника. Её зеркальный зев окаймляли четырнадцать изогнутых игл-рогов длиной в милю, угрожающе пронзавших пустоту. С другой стороны ярче солнца сияла единственная кольцеобразная дюза. Вся конструкция была тридцати миль в длину и столько же в размахе крыльев. Таким был облик звездолетов сверхрасы Мэйат. Именно на него была рассчитана вся программа превращения, и «Укавэйре» пришлось принять свой изначальный облик. Анмай не смог решить, какой из них был лучше. Он давно понял, что к одной цели ведет множество путей, а форма не имеет никакого значения.

Наполовину черный, наполовину сияющий колосс достиг ещё более яркого моря звёздного пламени, и исчез в нем. В месте его погружения сверкнула ослепительная вспышка и взвился тысячемильный плазменный султан.

Через несколько часов «Укавэйра» достигла самого центра звезды. Здесь она включила Эвергет, превращая в гравитоны огромную массу вещества. Созданное ей гравитационное поле чудовищной мощности смяло звезду, заставив её обрушиться в себя. Само сжатие не заняло и тридцати секунд. Примерно на половине оно приостановилось, — в сжимающейся звездной плазме, во всей её толще сразу, произошла термоядерная детонация, и она мгновенно нагрелась до миллиарда градусов. Но гравитационная сеть оказалась столь мощной, что даже эта энергия не смогла вырваться вспышкой Сверхновой. Девяносто девять её процентов унесли не имеющие массы нейтрино, остальное смял гравитационный пресс. Вскоре питавший его гравитонный заряд истощился, — но сжатие зашло уже так далеко, что и естественного тяготения оказалось вполне достаточно.

Казалось, попавшая в самый центр этого чудовищного обвала «Укавэйра» будет мгновенно им раздавлена. Но по мере сжатия вращение звезды ускорялось. Когда его скорость дошла до тысячи оборотов в секунду, центробежная сила превзошла силу гравитации, и падающая внутрь себя материя остановилась, — но масса, минуту назад составлявшая звезду диаметром в тридцать миллионов миль занимала всего шестьдесят. Её плотность превзошла плотность атомного ядра, температура превысила триллион градусов. Атомы всех элементов слились в нейтроны, и сжавшаяся масса приобрела квантовые свойства, — вся.

В этот миг сработал генератор формы, добытый «Укавэйрой». Его действие было подобно взрыву. Всё произошло в ничтожную долю секунды. Корабль мгновенно исчез, превратился в свет и разлетелся, — но взрывная волна, впечатав в себя все подробности его структуры, — все, до последнего кванта, — вошла в кипящий субядерный котел и воплотилась в нем вновь. Материя, обращенная в квантовые поля, стала принципом формы для среды, в которой действовали лишь квантовые законы.

Это нельзя было описать обычными понятиями созидания, — начавшись, в тот же миг превращение завершилось. Абсолютный хаос обрел структуру, — на это ушла большая часть его энергии. От звезды не осталось ничего. «Укавэйра» поглотила всю её плоть, до последнего атома. Все двадцать солнечных масс стали — ей.

Возникший в результате этого искусственного катаклизма объект не имел аналогов в физической Вселенной. Он был не очень велик, — шестьдесят миль в длину и двенадцать в диаметре, идеальной эллиптической формы. Толстостенная оболочка эллипса и была самим кораблем, внутри неё не было ничего. Основная её масса была мнимой, ибо, вращаясь почти со скоростью света, — сто тысяч оборотов в минуту, — она накопила много больше энергии, чем энергия её массы покоя.

Остальное состояло из тяжелых элементарных частиц, — свободных кварков, ибо плотность сверхсжатой материи была больше плотности протонов. В ней встречались магнитные монополи и ещё сотни разновидностей постоянно рождавшихся и исчезавших частиц. Эта относительно холодная ткань имела структуру, сложность которой ограничивали лишь фундаментальные физические законы. Она была квантовым мозгом, не имевшим себе равных по мощности. Его быстродействие и память были почти беспредельны.

Внешние его слои занимались добычей и переработкой энергии, внутренние — переработкой информации. Действие и мысль здесь слились в одно. Теперь у «Укавэйры» не было «внутренних органов», — она вся стала и мозгом, и Эвергетом. Лишь в корме эллипса скрывалось нечто вроде двигателя, — сферическое вздутие, в котором тепловая энергия кварков превращалась в остронаправленный нейтринный поток. Как ни слабо нейтрино взаимодействуют с веществом, он мог выжечь всё живое на расстоянии миллиарда миль от сопла, — столь велика была его мощность.

Перемещаться в не-пространстве «Укавэйра» уже не могла, — её части вращались с разной скоростью, и эта разность была столь велика, что части корабля жили в разном времени. Нечего было и думать синхронизировать их для мгновенного прыжка, да это уже и не требовалось. Огромная компактная масса находилась на грани гравитационного коллапса. Её сверхбыстрое вращение создало чудовищный гравитационный смерч, в соответствии с теорией относительности увлекавший за собой пространство. Ещё чуть уменьшить размер, — и вихрь так усилится, что даже свет начнет кружить в нем по стабильным орбитам, не падая, но и не вырываясь. Корабль окажется, по сути, в собственной Вселенной. Он сможет двигаться вне обычного пространства, хотя физически и не покинет его, строя туннель со своей собственной физикой, — существующий мгновение или вечность, по желанию.

Такое скольжение не было мгновенным, как прыжки в не-пространстве, но по скорости могло приближаться к ним. Внешние условия, внешняя физика уже не могли оказать на него никакого влияния. Оно, правда, поглощало много энергии, — но её теперь можно было накапливать почти бесконечно. Чем быстрее становилось вращение, — тем большая сила мешала коллапсу возрастающей массы. И сама энергия вращения, энергия релятивистских частиц, могла напрямую переходить в энергию физических превращений…

Но всё же, это было скольжение по краю бездны, — Нэйриста могла жить лишь непрерывно теряя внутреннее равновесие и тут же восстанавливая его. Малейшая ошибка в тот же миг кончилась бы чудовищным взрывом. Почти столь же мощные взрывы вызывал процесс заправки, — такой корабль пожирал целые звезды, врезаясь в них и сминая их своим чудовищным гравитационным полем. Половина массы звезды вылетала в пространство, половина сливалась с массой корабля. Конечно, на эту роль годились лишь звезды, не имеющие планетных систем, — к ним «Укавэйра» не могла теперь даже приближаться, иначе её масса сорвала бы все планеты такой системы с орбиты.

Анмай задумался. Как же тогда они смогут путешествовать в ней на «Товии»? Хотя… тяготение внутри замкнутого полого тела любой массы равно нулю, а «Укавэйра» пуста. Конечно, гравитационный вихрь отбросит «Товию» на вращавшиеся почти со скоростью света стенки, — но только если она не будет держаться центральной оси. А удержать её на ней с помощью переменных гравитационных полей нетрудно, как и попасть внутрь: в носовой части «Укавэйры» могло открываться сквозное отверстие. Понятно, приближаться к кораблю-гиганту опасно, — его излучение по мощности равнялось излучению звезды, магнитное поле более мощное, чем у пульсара, а приливные силы могли разорвать объект любой прочности, — но только если не подходить по идеально прямой линии вдоль оси вращения. Внутри же они будут в полной безопасности, — «Товия» достаточно хорошо защищена, чтобы выдержать излучение внутренней полости «Укавэйры», а сама «Укавэйра» неуязвима для любых искусственных и естественных катастроф. Лишь гравитационный коллапс мог её уничтожить. Что же до Йалис, то тут нужна была такая концентрация мощности, какой могла достичь лишь сама «Укавэйра».

Разумеется, за всё это приходилось платить. У такого корабля не могло быть никаких датчиков или антенн, и все наблюдения за внешней средой велись лишь косвенным путем. Сверхчувствительные гравиметры определяли положение окружающих масс. Кружащиеся в магнитном поле электроны передавали информацию о попавших в них световых квантах, обращая магнитное поле корабля в единый исполинский глаз… ну, и так далее. Когда же Нэйриста скользила по пробитому ей Туннелю Дополнительности, можно было судить лишь о том, в какой физике он пробивался, не больше.

Но, при всех своих недостатках, это было самое мощное и сложное искусственное сооружение, какое только можно создать в этой Вселенной.

Анмай словно очнулся ото сна. Несколько секунд он недоуменно смотрел на приближавшийся плоский многогранник Айэта.

— Мы вызвали его корабли и корабли Йэннимура для защиты Эрайа, — «Укавэйра» ответила на его незаданный вопрос. — Сейчас любая попытка вывести её через Туннель Дополнительности привлечет внимание Мроо. Они всегда дрейфуют возле Стен Света. Мроо хорошо знают, насколько для них опасна Р`Лайх, и попытаются проникнуть в неё. Им это не удастся, но битвы не избежать. Удерживая вход в Туннель, мы не сможем помешать им, да и ввод в него планеты, — длительный процесс. А Мроо не упустят удачный момент для нападения. Для обороны Эрайа нам нужна помощь, — все корабли, которые мы только сумеем собрать.

— И куда же мы выведем Эрайа? — спросил Вэру, уже зная ответ.

— В Пояс Миров. Там великое множество таких планет, и симайа согласны принять ещё одну, — если мы поможем им получить контроль над машинами Кунха, разумеется. Вам это может показаться странным, но Тэйариин не держат на нас зла за то, что вы натворили в Р`Лайх.

— Ещё бы! Ссориться с… Ведь Нэйристы никогда не сражаются между собой, верно?

— Да. Такие сражения обычно кончаются гибелью обеих сторон и чудовищной космической катастрофой.

Вэру хотелось спросить о них, но сейчас он думал о более важном. Одним фактом своего превращения «Укавэйра» смогла положить конец всем конфликтам. Это так просто, но почему мир может держаться лишь на могучей силе, — во все времена и у всех рас?

Он знал, что на этот вопрос никогда не будет ответа.

Айэт приближался, — плоский цилиндр толщиной в двадцать миль, со ступенчатой низкой надстройкой на одной стороне, и мелкой ступенчатой дюзой — на другой. Дюзу окаймляло десять изогнутых многомильных рогов. Они ослепительно сияли, отводя избыточное тепло Сверх-Эвергета. «Товия» меняла курс, направляясь к открытому входу, — он тускло светился у основания надстройки, на верхней плоскости Айэта. Со всех сторон на фоне пепельно-черного неба сияли громадные звезды-корабли. Ир-Ими, когда-то бывший Нэйсом, заполнил полнеба. Анмай поёжился. Он предал Нэйса на пытки и смерть, — хотя и не сознательно, — и совсем не рад был видеть его в облике машины, способной разрушать миры. С тех пор прошло десять тысяч лет, но сам Анмай такого бы никогда не простил.

Когда «Товия», с ослепительной вспышкой пробив силовое поле, влетела в огромный, — больше мили в диаметре, — десятигранный портал, Анмай вздрогнул. Он увидел запомнившийся до боли пейзаж, — кроваво-огненное солнце, сиявшее в зените угольно-черного неба, и уходившую в его пламя зеркальную башню немыслимой высоты. А внизу тянулись бесконечные ряды причудливых сверкающих громадин…

На миг Вэру растерялся, — он знал, что когда Айэт стал кораблем, простор машинного города заняли топливные танки. Потом он понял, что этот памятный ему вид, — огненное солнце в черноте, сияющая башня впереди и механический город внизу, — лишь изображения на стенах-экранах огромного кубического зала.

Анмай вдруг ощутил приступ тоски и страха. Он расстался с юношей полгода назад, — но для Айэта прошло десять тысяч лет. Какой-то будет их встреча?

За «Товией» плавно сомкнулась десятилепестковая плита исполинских ворот, и те, переливаясь текущими по створкам изображениями, исчезли, слились со стеной, словно их не было вовсе. Вэру прижало к полу, затем «Товия» застыла неподвижно, и путешествие закончилось.

Прямо перед ним в стене центральной башни зиял полумильный квадратный портал, обрамленный широкой полосой невероятно сложного узора. В заполняющей его зыбкой мгле силового поля скользили отблески живого пламени. К выступавшей под ним огромной платформе сходились изогнуто сужавшиеся лестницы, — они вели на две мили вниз, к другой, куда более обширной платформе. На ней, знакомая до мельчайших подробностей, стояла «Увайа», — звездолет, некогда спасший весь их народ, корабль, без которого не было бы ни Вэру, ни Союза Файау, ни даже золотых айа и Айэта. Во всей Вселенной во мраке носились бы одни лишь Черные Прыгуны Мроо. А может, всё было бы и не так, но Вэру смотрел на звездолет с почтительным удивлением.

Вдруг ему стало очень неуютно, — стены каюты казались прозрачными, а он стоял в ней нагишом. Та же мысль пришла в голову и Хьютай. Ещё миг они смотрели друг на друга, потом Анмай погасил изображения, и пара, рассмеявшись, стала спешно одеваться.

***..

Силовое поле раздвинулось перед ними, как занавес, и скиммер плавно опустился на серую металлическую равнину, — столь велик был этот зал. А потом пара вышла в своё ожившее прошлое…

Безупречные стены-экраны, как и десять тысяч лет назад, почти заставляли их поверить, что они и впрямь стоят внутри шахты Сверх-Эвергета Линзы. Призрачное его ядро всё так же продолжало свою мерную пульсацию, всё так же сияли над ним фиолетовые огни, — но тянувшаяся к нему огненная колонна истончилась до золотой вьющейся нити, и вокруг неё уже не кружились падающие в пламя машины. Если не считать ровного могучего пения, от которого вибрировал пол, было абсолютно тихо.

Анмай покосился на себя. Он был, в общем, равнодушен к красивой одежде, но сейчас привычный серый комбинезон казался ему слишком простым. Хьютай, в своих неизменных шортах, сандалиях и белой футболке стояла рядом, держась за его руку. Вторую руку она поднесла ко рту, — такое случалось с ней в минуты сильного волнения. Его сердце тоже бешено колотилось, — почти так же сильно, как минуту назад, когда они вновь увидели это…

Его взгляд устремился на низкую пирамиду из девяти ступеней, точнее, — на венчающий её черно-зеркальный блок сопрягающей сути. Именно туда ушли Айэт и Ювана, и сталь поглотила их тела. А сейчас…

В темном металле сверкнул отблеск, другой, затем вся прямоугольная глыба засветилась, начав расплываться сияющим облаком. Свет вспыхнул так ярко, что Анмай невольно прикрыл глаза, но всё же, не отвел их, — столь прекрасно было это сияние, туманное, чистое и ровное. А потом свет погас, и там, где только что была пустота, явилась пара.

Анмай во все глаза смотрел на них. Ошибиться было невозможно. Стройный, гибкий юноша с гривой черных волос и красивым мечтательным лицом, — Айэт Тайан. Невысокая девушка с русыми волосами и лицом задумчивым, — Ювана Кари. Её когда-то бледную кожу покрыл золотистый загар. Оба босые и одинаково одетые, — в короткие белые туники, расшитые золотом и перехваченные поясками, сплетенными из серебристых колец. Такая же одежда была на них в день расставания…

Несколько секунд Айэт растерянно моргал, всё шире открывая свои длинные глаза, потом поднял к ним руку, осмотрелся, — и побежал к Вэру. Их разделяло полсотни метров, — но юноша пересек их очень быстро, и бросился в объятия друга, едва не сбив того с ног.

— Анмай!

— Айэт!

Все сомнения Вэру испарились. Он почувствовал, что перед ним, — настоящий, живой Айэт, точно такой же, как и в день расставания. Айэт ощутил то же самое, — даже Хьютай рассмеялась, увидев над плечом любимого его счастливое лицо с широкой улыбкой и закрытыми глазами, на которых блестели слезы. Она смеялась до тех пор, пока её саму не заключила в объятия смеющаяся Ювана…

Они отступили на шаг, взявшись за руки и глядя друг на друга. Айэт ничуть не изменился, — те же высокие скулы, темно-серые, широко расставленные и ярко блестящие глаза, чувственный рот… непослушные длинные волосы так же небрежно повязаны синей лентой, — не красоты ради, а просто чтобы не лезли в эти глаза…

Лицо юноши было веселым, он улыбался, — но глаза принадлежали совсем другому Айэту, прожившему невероятно, немыслимо долго, и погрузившемуся в знания, недоступные живому существу. Но всё же, в них, как и у Вэру, светилось счастье. Анмай не знал, как много для него значит его единственный друг.

— Вот видишь, даже вечные разлуки иногда кончаются, — сказал Айэт, продолжая улыбаться. — Для Всесильной Машины нет неразрешимых задач. Раз можно войти туда, — он показал на лениво мерцающий Сверх-Эвергет, — то можно и выйти. Наши тела устроены очень сложно, но здесь есть нанеты из элементарных частиц, они могут манипулировать даже с молекулами… сложить из них предмет, словно из кубиков… или разобрать, и запомнить устройство. Всё это, конечно, очень сложно, но теперь я… и Ювана, — он на миг смутился, — такие же, какими были, когда входили туда. Я точно такой же, как в день моего совершеннолетия, — я всегда буду его помнить! Я одновременно здесь и там, — он показал на чудовищную машину, — неразрывно связанный с ней. Если проще, она, — осуществитель планов, принцип формы, начало, активно изменяющее реальность, активно формирующее, я — носитель высшей воли, власти и желаний.

От этой речи повеяло холодом. Анмай подумал, что тот, юный Айэт уже никогда не вернется. Но в этот миг Айэт вновь улыбнулся, — совершенно по-прежнему.

— Я так долго мечтал об этой встрече, что уже и не надеялся на неё. Те, другие Вэру, которых я знал, были всё же не такими, как ты. У них не хватало чего-то… может, души?

Заметив его растерянность, Айэт добавил:

— Я твой единственный друг, я знаю, но у меня тоже были друзья… — он замолчал, вдруг опустив глаза.

— Я хочу вернуть тебе кое-что, — ответил Анмай. — Когда мы прощались, ты дал мне самое дорогое, что у тебя было, — чтобы я всегда тебя помнил. Сейчас мы встретились, и я хочу вернуть подарок, — он достал из кармана камешек, — осколок базальта, — и протянул его Айэту.

Тот бережно принял его в сложенные ковшиком ладони, потом поднял глаза и улыбнулся.

— Тогда это было единственное, что напоминало мне о родной земле, — тихо ответил он. — Сейчас это последнее, что осталось от неё. Спасибо, Анмай, — он осторожно сжал камешек в руке, потом опустил в карман.

Теперь пришла очередь смущаться Вэру. Айэт улыбался. Хьютай подумала, что ему определенно идет улыбка, — его и так красивое лицо в ней просто расцветало.

— У меня и сейчас есть друзья. Я хочу, чтобы они стали и твоими. Смотри.

Силовое поле вновь раздвинулось, пропуская в зал второй скиммер. Он сел, и из-под поднявшегося колпака выбралось трое файа, несомненно, тоже только что вернувших себе прежний вид. Анмай сразу узнал Нэйса, — тот совсем не изменился, точнее — принял облик, который он помнил. Нэйс был в той же радужной куртке и с тем же золотым украшением Правителя Акталы на лбу. Лишь его глаза, — и глаза двух других, — были странно глубокими. Только у Нэйса в них ещё затаилась злоба… или ему показалось?

Анмай почувствовал комок в горле. Вот этой встречи он совсем не хотел, и потому растерялся.

— Нэйс, простишь ли ты меня? — спросил он, чувствуя, что его слова звучат на удивление фальшиво.

— Да, — бесстрастно ответил Нэйс. — Это было очень давно, и ты действовал из лучших побуждений. Я знаю, что ты сделал для нашего народа, — это прозвучало двусмысленно, но спрашивать его Анмай не осмелился.

Он с любопытством взглянул на стоявшую рядом пару.

— Эроин Чэрити, — представился юноша.

— Эрасса Чэрити, — его подруга едва кивнула.

Анмай знал, что в интеллектронных машинах есть место и для двух, и для множества разумов, но представить, как в одном «теле» ухитряются сосуществовать хотя бы два сознания, он никак не мог…

Эрасса была красивой, с веселыми глазами на любопытном, но несколько высокомерном лице. Простая зеленая туника подчеркивала её гибкую фигуру. Густейшую черную гриву стягивал узорчатый серебряный обруч. С него на тонких цепочках на уши свисали две серебряных же подвески-полумесяца. Анмай смутился и перевел взгляд.

Он знал, что этой паре не меньше восьми тысяч лет, но Эроин выглядел худощавым юношей, почти мальчишкой. Твердое, скуластое лицо, черная грива, доходившая до серых глаз… Весь его наряд составлял кусок огненно-алого шелка вокруг бедер, серебряный пояс и сандалии на босу ногу. Это выглядело довольно странно — наверное, так одевались файа Центра Линзы. Во всяком случае, Анмай сразу почувствовал к нему необъяснимую симпатию. Эроин тоже пережил гибель своей родины, и это невольно сближало их.

— Я давно хотел встретиться с тобой, — юноша кивнул Вэру, словно старому другу.

Айэт продолжал улыбаться.

— Это ещё не все.

Пробив силовое поле влетел, — сам по себе, — уже знакомый Вэру дымчато-золотой шар симайа. Зависнув над полом, он перетек в гибкого юношу в пушистой на вид пепельно-белой одежде. Перехваченная тяжелым стальным поясом, она доходила до середины плеч и бедер, остальное казалось отлитым из темного золота. Масса черных волос была словно просвечена золотисто-рыжим пламенем, большие синие глаза ярко сияли. Нахально-красивое лицо в каждый новый миг было чуть-чуть другим, чем раньше, и всё же выражение на нем было неизменно дружелюбное.

— Я Энтиайсшу Вайэрси, — юноша вежливо поклонился, прижав к груди ладони скрещенных рук. — Правду говоря, я не представлял, что мы окажемся вместе. Но теперь можете считать, что говорите со всем моим народом, когда говорите со мной.

Анмай вежливо кивнул. Забыть, как такой же симайа таскал его, словно крысу, было довольно трудно.

— Он один из Двухсот Перворожденных, самых старших среди Золотого Народа, — очень тихо сказал Айэт. — Почти столько же времени я знаю его. Он самый честный из всех, кого я знаю, прости, Анмай.

Затем он громко объявил:

— И последняя, та, которой мы обязаны всем, — Айэт светился самой широкой из всех виденных Вэру улыбок. Не оставалось никаких сомнений, что инициатива этой встречи принадлежит ему.

Донеслось гудение. В зал медленно вплыл зеркально-черный многогранник диаметром метров в десять. Когда он сел на пол, тот охнул и зазвенел. Одна из бронированных граней-плит отошла, и на пол ловко спрыгнуло странное существо, — Анмай уже видел его однажды… во сне. Со спины оно походило на раковину и сходство не исчезло, когда Укавэйра повернулась. Под расходившимися веером шипами, венчавшими верхний конец плоского сегментированного тела, не было лица — лишь блестели огромные живые глаза, сиявшие яркой синевой. Когда она пошла к ним, нижняя часть её тела волочилась по металлу с резким скрипом, — словно она сама была металлической. Анмай так и не смог понять, броня это, или просто отливающая сталью кожа.

— Ну вот, мы все вместе, — сказал Айэт. — Здесь очень красиво, эта красота напоминает нам о прошлом, и так далее, но я всё же предлагаю переехать в более уютное место.

С резким звуком, — словно треснуло толстое стекло, — пол вокруг них рассек идеально ровный круг. Секундой позже он пошел вниз, в полумрак. Когда пол застыл, Анмай с удивлением осмотрелся. Просторная комната была более чем странной, — без видимых дверей, многоугольная, причем не только стены, но и потолок, и пол тоже. Он распался на множество низких уступов, покрывшихся чем-то очень белым и мягким. Свет падал непонятно откуда, казалось, из воздуха. Здесь было очень тихо, — подняв глаза, Анмай увидел, что свод сомкнулся. Помещение показалось ему на удивление уютным. У стен стояли низкие столики с разнообразной снедью, приготовленной предусмотрительным Айэтом.

Вся восьмерка устроилась, кто как привык, — файа сели прямо на пол, на пятки, симайа повис в воздухе, словно свернувшись в невидимом кресле. Укавэйра осталась стоять, — благодаря хвосту, у неё не было ни желания, ни возможности сесть.

— Я рада, — начала она, — что все наследники Файау нашли, наконец, общий язык, хотя бы в столь важном деле, как спасение нашей родины и обитающих на ней разумных. Таким образом, хотя бы часть преступлений, — наших, и наших рас, — будет искуплена.

Она говорила тем же тонким, шипящим голоском. Анмай едва мог заметить движения крохотных губ, блестевших серебром. Симайа поклонился основательнице своей расы. Никому это не показалось забавным.

— Мы надеемся на это, — добавил Вайэрси, — хотя и не уверены в успехе. Стена Света подойдет к Эрайа через три дня, а через четыре, — по вашему счету времени, — она должна занять свое место в Поясе Миров Р`Лайх.

— Я всё же не вполне представляю, как это будет, — сказал Анмай. — Открыть портал, — да. Но приливные силы от огромной массы «Укавэйры» превратят Эрайа в пыль.

— Компенсаторы гравитации, но энергии уйдет… — Вайэрси пожал плечами. — В принципе, Нэйриста может и не «всплывать», — оставаться в пространстве Дополнительности, только открывать портал, и запускать через него всякую мелочь… ну, — относительно себя.

— Это важно, — сказал Айэт, — но я собрал вас, чтобы узнать более любопытные вещи. Меня, например, очень интересует, что за время нашей разлуки делал ты, — он взглянул на Вэру.

Анмай начал говорить, его спрашивали, и постепенно плотину настороженного молчания прорвало. Вскоре все говорили вместе, и в воздухе повис гвалт.

Здесь Вэру провел несколько, пожалуй, самых счастливых часов в своей жизни, — он не представлял, что до такой степени соскучился по обычному, живому общению. Лишь краем глаза он видел, что Нэйс сидит в одиночестве, и за всё это время не сказал больше ни слова. А Хьютай, Ювана и Эрисса сбились в тесный кружок, к которому, к его удивлению, присоединилась и Укавэйра.

В этой веселой болтовне он понял, что возрожденные тела по своему сознанию немногим отличались от исходных. Всё, принадлежавшее сверхинтеллекту машин, в них отошло на второй план. Они оказались схожи и ещё в одном, — все вернулись к биологической жизни голодными, и припасенная Айэтом снедь пришлась как нельзя кстати. Сам он, ещё во время своей речи с тоской смотревший на столик, первым подал пример, — выбрал большое яблоко, и с энтузиазмом углубился в него. Он ел очень аккуратно, но явно не задумываясь об этом, — в точности так же, как раньше.

Остальные быстро присоединились к нему, даже Укавэйра нашла блюдо по вкусу. Было забавно смотреть, как толстое, массивное существо орудует крохотной вилочкой, зажатой в могучей руке, — оно насаживало на неё кусочки чего-то довольно аппетитного на вид, и отправляло в свой трогательно маленький ротик, тихонько чавкая. Сидевшая напротив Хьютай несколько раз чуть не давилась от смеха. Сам Анмай сидел бок о бок с Эроином, — их взаимное любопытство быстро перешло в симпатию.

Эроин родился восемь тысяч лет назад, но вначале Анмай не чувствовал этого. Ему казалось, что рядом сидит просто юноша, его соплеменник, спокойно и ровно рассказывающий удивительную историю своей жизни.

Он вырос в Бетмуре, селении одного из племен файа, даже после эвакуации в центр Линзы сохранивших дикий образ жизни своих предков. Однажды он с маленьким отрядом товарищей самовольно ушел на разведку нижних плоскостей, — и не смог вернуться обратно. Некоторые из его друзей погибли во время долгих и опасных скитаний, остальные, и он сам, попали в Хали, — один из крупнейших городов файа. Это случилось накануне начала вторжения на внешние плоскости Линзы, и Эроин с друзьями принял в нем самое активное участие. Но вскоре их пути разошлись. Он долго скитался, — сначала по внешним плоскостям Линзы, затем вновь по её Центру, и, наконец, встретил Нэйса, уже тогда обретшего облик гигантского стального диска. Именно он предложил Эроину обратиться к Айэту…

О дальнейшем, о выборе Айэта и подавлении мятежа ару Анмай уже знал. Но проклятие ару продолжало жить, вновь обретя плоть в войне Айэта и Сети, Мроо и Йэннимура, в возмездии «Укавэйры»…

История Эрассы была куда короче. Они встретились в Хали, и Эроин полюбил её. Позднее она погибла, когда атака ару превратила город и всех его обитателей в пар. Айэт же в числе многих вернул её из небытия, восстановив её тело и утешив безысходную тоску юноши. Они прожили долгую жизнь, — вырастив одиннадцать детей, — а потом стали одним из стражей Линзы: две любящих души в одном металлическом теле. Вместе с Нэйсом и многими другими они помогали файа и иным расам Линзы, и, наверное, были счастливы, — пока Линза не погибла. А потом для них вновь пришла пора расти, и, наконец, они стали теми, кем были сейчас…

Анмай вздохнул. Между ним и Эроином зияла незаполнимая пропасть. Дело было даже не в колоссально большем разуме и жизненном опыте Чэрити. Он всегда стоял на одной стороне и никогда не испытывал падений. Но ещё большая пропасть зияла между Эроином и Айэтом, — между богом-машиной и вторым из его слуг. А между собой и Айэтом Анмай не чувствовал никаких преград, — казалось, они расстались лишь вчера. Он уже давно отчаялся понять, отчего отношения среди его соплеменников не всегда поддаются логике…

Айэт был хмур, когда рассказывал о гибели своего мира. Когда Линза была уничтожена Мроо, для него пришла пора бесконечных скитаний в звездных безднах, и столь же бесконечной войны, — войны без надежды, ведь его сил хватало лишь на молодые, отбившиеся от стай матоиды. Правда, и это случалось нечасто, и плата за эти редкие победы была тяжела. Война Темноты велась на взаимное уничтожение, и разница в могуществе сторон была столь велика, что Мроо не составило большого труда обратить её в бойню. Всю её тяжесть несли сейчас симайа, и помощь Айэта была почти незаметна для них…

Вайэрси сел совсем рядом с Вэру, откровенно рассматривая его, как нечто любопытное. Лицо симайа, очень красивое, было серьёзным и хмурым. В сложной иерархии Йэннимура он был одним из Пастухов, — тех, кто не давал остальным сбиться с пути. Он рассказал, что у его народа две главных цели. Первая, — изменить Вселенную так, чтобы в ней не осталось места для смерти, — была понятна и не вызывала никаких сомнений. Вторая, и, как со вздохом признался Вайэрси, почти недостижимая цель, заключалась в сохранении единства симайа, — действительно непростая задача, ибо у каждого из двадцати триллионов симайа свободы было больше, чем у кого бы то ни было. Стремления у них, разумеется, были более чем различны, и Пастухи старались, чтобы неизбежное их столкновение не привело к катастрофической междуусобной войне, — она чуть не началась, когда решался вопрос о помощи «Укавэйре». Анмай не без ехидства спросил, что симайа станут делать потом, когда смерть будет изгнана из мироздания.

— Потом? — Вайэрси улыбнулся. — Объединять разумные расы, вести их, увеличивать разнообразие. Создавать новые возможности. Уничтожение смерти, — только первый этап, то, что нужно сделать прежде всего остального. Естественно, что ядром нового Йэннимура должны стать близкие к нам народы…

Анмай знал, что это правда. Но тем сильней его интересовала раса людей, — единственная, подобная расам Файау, и потому не отделенная от них непреодолимой пропастью непонимания. А перед ним сидел Айэт, знавший об этой расе больше, чем любой другой, — за исключением симайа, которые знали всё.

— Я никогда не бывал в теневой Вселенной, — начал Айэт, — но в анналах Линзы есть много записей о появлении пришельцев. Люди, — отражение файа в теневом мире, но отражение не точное, между симметриями наших миров есть разрыв, и между нашими расами — тоже. Нет смысла говорить, какой из миров первичен. Так же нет смысла говорить, чья раса лучше. Насколько я знаю, — он взглянул на Вайэрси, — их мир отличается от нашего. В нем тоже можно изменять физику, — их физику, а на высших уровнях, — и нашу, но лишь вокруг точки приложения сил. Тот, кто изменяет, изменяется сам, и если изменение опасно, то гибнет. Собственно, наши прыжки в не-пространстве возможны только потому, что их нет в теневом мироздании. Но в нашей Вселенной Кунха стальной плитой прихлопывает развитие рас, направляя все их силы внутрь себя. Лишь самые упорные и сплоченные народы, — я не говорю, что самые лучшие, — могут подняться выше… А в их мироздании никто не может подняться выше, потому что там некуда подниматься, — он взглянул на Вэру. — Больше я ничего о них не знаю, но… мне кажется, что разница между нашими мирами и между нашими расами не случайна. Уже очень давно было доказано, что Сверх-Вселенная не возникла сама по себе, а была сотворена. И тот… кто это сделал, хотел, чтобы мы знали… какой беспощадной может быть реальность мироздания. Доказать это я не могу, естественно. Даже симайа когда-нибудь придется уйти, — достигнув цели, или нет, неважно. Я хочу, чтобы тогда наша Вселенная принадлежала людям, — навечно, — он улыбнулся, развел руками и сел.

— Именно поэтому, — сказал Вайэрси, — наша ближайшая цель, — получить контроль над машинами Кунха. Скоро мы попытаемся это сделать. Конечно, мы не сможем захватить его силой — но, при поддержке «Укавэйры», мы получим право требовать его, как живущие в этом мироздании, и поднявшиеся до доступных в нем высот. Мы не знаем, каков будет ответ Тэйариин. Я полагаю, шансы у нас небольшие, но, если они скажут «да», — с помощью машин Кунха мы прижмем Мроо так, что они уже не смогут вывернуться. Тогда мы сможем изменить мироздание. Мы должны изгнать смерть из Вселенной… по крайней мере, попытаемся, поскольку знаем, что это очень трудно. На то, чтобы пересоздать машины Кунха, у нас уйдут тысячелетия, и ещё миллионы лет нужны, чтобы изменить наш Объем. Неизвестно, как отнесутся к этому Тэйариин и их противники. К тому же, пока машины Кунха будут перестраиваться, вся тяжесть войны с Мроо ляжет на нас. Если мы сможем их победить, возникнут новые опасности, которые вам пока трудно представить.

В конце концов, мы хотим изменить реальность так, что жизнь в ней станет неуничтожима, — и тем больше, чем выше её сознательность, иначе остановится эволюция. Мы не можем быть повсюду, и должны сделать смерть разумных существ не просто обратимой, а невозможной физически, как вечный двигатель. Это значит, что вся реальность изменится, перестанет быть привычной и даже понятной. Честно говоря, мы сами ещё не знаем, какой она будет, кроме одного, — в ней энергия и разум будут равно неуничтожимы. Но за всё это нужно платить. У каждого благодеяния есть свои… побочные эффекты. Например, может оказаться, что после нашей победы никто во Вселенной, — в нашей её части, — не сможет видеть обычного света, но вот почему, — не очень просто объяснить… Так что нам очень нужна помощь, и я рад, что уважаемая Укавэйра согласна нам её оказать. Даже одна Нэйриста поставит нас в один ряд с участниками Кунха. У Файау восемь таких машин, но они не столь мощные, и для защиты их Вселенной от Мроо им нужна каждая. И потом, в вас — пять триллионов файа, почти все из живших. Если вы позволите скопировать хотя бы часть этих матриц, их раса будет жить вновь.

— Хорошо, Энтиайсшу, — Укавэйра говорила тем же детским голоском, но по её интонации Анмай вдруг понял, что она очень, очень стара. — Мне нужно кое-что пояснить, — продолжила она. — Дар Нэйристы позволил мне получить многие знания, ранее сокрытые от нас.

Древнейшие, которых вы теперь называете Мэйат, владели этим пространством с незапамятных пор. Миллиард лет их власть здесь была безраздельной. Проникнув в Р`Лайх, они обратили свои взоры и на теневую сторону мироздания, куда более жестокую к своим обитателям, чем нам может показаться. На ней материальные тела не могут развивать скорость, большую, чем половина скорости света, да и это очень трудно. Чтобы лететь на ней быстрее света, нужно менять физику их мироздания почти в корне. Такое изменение недолговременно, и, более того, смертельно опасно для любого межзвездного корабля.

Нэйристы могут обгонять свет и там, но они — не корабли в вашем смысле, а, скорее, нечто среднее между нейтронной звездой и черной дырой, с массой в десятки, если не в сотни солнечных масс. Само создание Нэйристы лежит уже на самой границе возможностей, и, если её всё же удается построить, то для полетов уже между Вселенными, а не между отдельными звёздами. Но Нэйристы Мэйат уходили в теневую Вселенную, подбирая всё, что стоило там подобрать, не ради любопытства, но ради жалости. Ещё и сейчас они делают это. Среди иных рас они нашли там людей.

Поняв, что их родная Вселенная для них столь же враждебна, как и для нас, Мэйат перевели часть их расы на нашу сторону. Но люди не могли выжить ни во Вселенной Мэйат, ни в Р`Лайх — в то время он был совершенно иным, чем сейчас. А сделать людей сверхрасой, подарив им знание о Йалис, Мэйат всё же не решились. Они знали, что иначе здесь бы не было вас, их наследников, порожденных их родным мирозданием. Часть людей они поселили в Линзе, своем старом доме, — просто потому, что там нашлось для них свободное место. Остальные… исчезли. Всё же, это мироздание было чужим для них. В конце концов, они пришли в его сердце, — в Р`Лайх, — и она поглотила их.

Мэйат освободили их, — сделав своей частью, но если что-то из самосознания людей и уцелело в разумной бездне Мэйат, то это были жалкие крохи. Мы прошли по их следам, и не нашли никаких признаков того, что люди ещё существуют в теневой Вселенной. Она страшнее нашей, — в ней расы смертны, как наши предки, — она прижала к груди скрещенные руки и слабо поклонилась.

Хьютай осторожно коснулась плеча Укавэйры.

— Я могу спросить… у тебя был любимый?

— Нет. Самцы Мэйат малы и лишены разума. Наша биология и наша культура очень отличаются от вашей. Меня, например, готовили к моей роли ещё задолго до рождения… — Укавэйра явно не хотела говорить дальше, но это не испортило Вэру хорошего настроения, — хотя он и знал, что это их первая и последняя встреча, по крайней мере, в таком полном составе.

— Значит, за наше мироздание отвечают Мэйат? — спросил он. — А как же Тэйариин? Они ушли?

— Ушли, но связь с машинами Кунха, — поддерживается, — ответил Вайэрси. — В Р`Лайх контроль Тэйариин уже чисто формальный, конечно, поэтому там и творятся порой… разные безобразия.

— Кто вообще контролирует Р'Лайх — реально? — спросил Айэт. — Пока — впечатление, что там страшный бардак, и контролируют те, у кого хватило знаний влезть в систему управления. А знания нужны, — почти сверхрасы, как минимум.

— Полностью — никто, — ответил Вайэрси. — Ядро, — Йалис-генераторы, Ворота, — мы, но с ограничениями на некоторые действия. Центральную жилую структуру, — плоты и планеты, — мы, полностью. Мантию, — вот тут уже чересполосица. Там есть и наши «подопытные» миры, фактически, арендованные, и полностью автономные, и много-много разных сил, многим из которых до нас вообще нет дела. Ну и влезание в систему управления тоже присутствует.

— А как быть с ару? — спросил Анмай. — Так или иначе, — но они тоже сверхраса, хотя и самая слабая из всех.

Вайэрси вздохнул.

— Ару, на самом деле, — наша постоянная головная боль. Не такой страшный враг, как Мроо, да, — но намного более противный. Мроо в чем-то подобны стихии, — они убивают… но и только. А вот ару гадят нам, причем, совершенно сознательно. Атакуют младшие расы, — просто потому, что знают: это причинит нам боль. И пытаются убивать нас, при малейшей возможности.

— Но разве вы не в силах найти их планет, и остановить их?

— Нет. Ару живут в космосе, в кораблях-колониях, тех же эсминцах, но, скажем так, существенно дополненных. Длиной каждая из них около мили, вмещает где-то четверть миллиона ару, — а таких колоний у них тысячи. Каждая из них несет около тысячи истребителей и челноков, и дюжину штурмовых транспортов. К счастью, у ару плохие Йалис-генераторы, и дальность прыжка у них сильно ограничена, — раз в двадцать меньше, чем у нас, а может, и в тридцать. Но у них есть ещё несколько Губителей, — сорокакилометровых призм массой в тридцать триллионов тонн каждая. Они в восемь раз мощнее наших кораблей-миров, и прыгают вдвое дальше. Это очень неприятно. Да и в ближнем бою у ару найдется, чем нас поджарить.

— Я слышал, что симайа неуязвимы, — сказал Анмай.

Вайэрси лишь пожал плечами.

— Пехота ару, и их боевая техника, как таковая, с её лазерами, для нас не опасна, — сказал он. — Но наша неуязвимость отнюдь не абсолютна. Один Охотник ару для нас тоже не опасен, но вот внезапная атака хотя бы дюжины таких штуковин обычно фатальна. Как и близкий взрыв нейтронного снаряда, например. Все известные нам силовые поля не защищают от нейтронов, — кроме гравитационных, разумеется, но генерировать их симайа не могут.

— Но для этого вам нужно столкнуться с ару лицом к лицу, — а это не так просто, как я понимаю…

Вайэрси печально посмотрел на него.

— Многие из нас живут на планетах младших рас, Анмай. И далеко не всегда возле них есть наши корабли.

— Но разве у вас нет оружия? — удивился Анмай. — Я имею в виду, — ещё какого-то оружия, кроме вашего Дара Разрушения.

— У наших челноков оружия нет. Их защитное поле может отразить огонь одного Собирателя, атака нескольких, скорее всего, будет фатальной. А про огонь крейсеров ару или их ядерные торпеды тут и говорить нечего.

— А какие-нибудь истребители?

— У нас есть Защитники, лазерные мины. Любой из них может расправиться с полусотней истребителей ару или сбить штурмовой транспорт, но против крейсеров они тоже бесполезны, те их просто жгут. И каждый истребитель ару несет пару ядерных торпед, — а даже одна такая мгновенно уничтожает Защитника.

— А Мроо?

— Защитник справится с полудюжиной Собирателей, — но не больше. Вот разведчики Файау, копии твоей «Товии», на самом деле очень хороши. Даже нескольких лазерных башен универсального калибра им хватает, чтобы сжечь крейсер ару. А вот чтобы пробить их защиту, ару нужно сосредоточить лазерный огонь, — или Йалис-мощность, — сразу нескольких крейсеров, что на практике довольно трудно. Лазерные орудия Разведчика смогут отразить атаку сотни Собирателей или Н-торпед, но никак не больше. А вот удар Н-торпеды или взрыв Собирателя-мины уничтожает его мгновенно. И против матоида у него просто нет шансов. Кроме того, Разведчики куда полезнее, когда выполняют свою основную работу. Это не боевые корабли, всё-таки.

— А каковы отношения ару и Мроо? — спросил Анмай.

— Такие же, как наши, — Вайэрси слабо улыбнулся. — К сожалению или к счастью, но для Мроо между нами и ару нет совершенно никакой разницы, — они убивают их с тем же усердием, только убивать ару им проще. Если говорить об обычном оружии, то на эсминце ару его просто нет. Защита у него слабая, десяток Собирателей пробьют её просто плазменным огнем. Но оно ему и не нужно, — его Эвергет сметает их в любом количестве. Вот против матоида шансов у него нет, конечно.

— Но неужели вы не можете оснастить планеты младших рас стационарной обороной? — удивился Анмай.

— Почему, можем. От Файау у нас осталось около 80 тысяч мобильных установок Эвергет, — по сути, автоматических боевых кораблей, хотя на самом деле от них куда больше пользы в роли стационарных защитных станций. Против них корабли ару бессильны… кроме Губителей. И против матоидов они тоже бесполезны. К тому же, планет младших рас много больше, чем этих защитных установок.

— Но разве ваши корабли не в силах сами сражаться с ними?

— Почему? Даже если говорить о лазерах, они могут сжечь крейсер ару мгновенно. Собственно, для обычного оружия наш корабль-мир вообще неуязвим, самое большее, что оно может сделать — на несколько минут вывести из строя дюзы и орудия. Его Эвергет может сдержать атаку Губителя, — но вот чтобы уничтожить его, нужно не меньше пяти кораблей, соединенных в атакующий кластер, — это при том, что любой из них уничтожает крейсеры ару мгновенно, почти в любом количестве, если говорить о Йалис. Но против матоидов они совершенно бессильны, — по крайней мере, поодиночке. Чтобы уничтожить даже один, нужна «стая», как минимум, из восьмидесяти кораблей.

— Но их мощности всё равно не хватет, — сказал Анмай.

— Поодиночке. В боевом кластере глубина Йалис возрастает. К сожалению, пока что мы не могли соединить в такой кластер больше пятисот кораблей. Но, — Вайэрси вдруг усмехнулся, — в битве за Эрайа всё это изменится.

— Как же тогда вы воюете с Мроо? — удивился Анмай.

— Наше главное оружие — это установки Сверх-Эвергет, по сути, аналогичные вашим. Сейчас их у нас 92698. В бою один на один она легко уничтожит матоид. Но, против нескольких она уже не выстоит, и потому их приходится применять эскадрами, алами, из восьми машин. Проблема в том, что матоидов, примерно, несколько миллионов, — и каждый из них прикрывают несколько десятков миллионов Собирателей. Хотя Сверх-Эвергет неуязвим для обычного оружия, их атаки бывают порой очень неприятны.

— Тогда каков же ваш план?

— Мы отправим к Эрайа один лэсс — двенадцать ал, или 96 машин. И десять тысяч кораблей-миров. Это, к сожалению, всё, что мы можем выделить.

Анмай вздохнул. На полет к Эрайа у «Укавэйры» уйдет ещё три дня: они прибудут к ней буквально в последний миг. Матоиды Мроо, всегда скользящие вдоль Стен Света, не упустят удобной возможности. Оставленные «Укавэйрой» Защитники уже засекли их приближение, — крупной, очень крупной колонии. Анмай не сомневался, что симайа предстоит битва, из которого вернутся не все. Вайэрси, — именно он командовал защитной эскадрой, — тоже это знал, и всё же, беззаботно веселился…

Краем уха Вэру услышал, что любопытная Эрисса, как бы между прочим, стала расспрашивать Укавэйру о достижениях Мэйат, и о разных уровнях Эвергета, в особенности о последнем — пятом.

— Он позволяет творить Вселенные, — не обращая внимания на висевший вокруг гвалт, говорила та. — Создать мироздание, на первый взгляд, несложно, — нужно лишь сосредоточить несколько больше 10^19 ГЭВ энергии в области меньшей, чем фундаментальная длина, то есть 10^-33 см. Но сделать это во всей Сверх-Вселенной невозможно. Новый мир нельзя создавать в пределах старого, — возникая, он разрушит его весь, до самых крайних пределов. В бездне миров и лет кто-нибудь неизбежно бы это сделал. Тот, Кто Создал Всё, предвидел эту опасность. Построить Эвергет пятого уровня, — Крэйсиан, — невозможно в любом из наших мирозданий, ибо предел концентрации энергии неразрушим даже для Йалис. Конечно, мы не знаем, как именно создать новое мироздание, и ничего не знаем о Бесконечности. Мне очень хотелось бы это узнать…

Анмай вдруг остро ощутил нереальность этой сцены, — перед ним стоит существо, родившееся миллиард лет назад, и спокойно излагает свои мысли. Вокруг собрались его потомки, — но они старше его на несколько тысячелетий. А он, без которого их всех просто не было бы, чувствует себя рядом с ними мальчишкой. Как всегда бывало в таких ситуациях, он словно смотрел сквозь толстое стекло. Ему что-то говорили, а он лишь рассеяно улыбался. Ещё никогда ему не было так хорошо…

Объевшийся Айэт устроился поблизости, невинно привалившись к спине Хьютай. Он слегка склонил голову, искоса поглядывая на смущенного Вэру.

— Знаешь, ты может и думаешь, что это самый счастливый день в моей жизни, но это не совсем так. Когда мне было четырнадцать — или пятнадцать? — лет, в свой день рождения я объелся точно так же, и потом до-о-олго сидел под деревом, на берегу реки, — босиком, в одних шортах, и в полном одиночестве. Я мечтал, что встречу красивую девушку, и мы будем любить друг друга. Больше мне ничего от жизни не хотелось. Именно в эти часы я и испытал самое безмятежное и глубокое счастье в своей…

Хьютай вдруг резко поднялась, и Айэт с воплем опрокинулся на спину, взбрыкнув босыми ногами.

***..

Когда остальные уже попрощались и вышли, направляясь к своим кораблям, Айэт вдруг остановил пару. Он в одиночестве замер посреди опустевшего зала, и лицо его было тревожно.

— Прости, что я сразу не сказал этого, Анмай, — начал он. — Но Нэйс не из тех, кто умеет прощать. Невольное предательство и год пыток у ару он тебе, может, и простил, но его повело в иную крайность. Твоей войны на Уарке, всего, что ты сделал для спасения Акталы, он не простит тебе никогда. Я подозреваю, что именно он дал ару Йалис-корабли. Я могу сдержать его, но когда «Укавэйра» станет втягивать Эрайа в Туннель Дополнительности, вы останетесь снаружи, иначе вас убьют колебания размерности. Я знаю, «Товия», — надежная машина, но всё же — будьте осторожнее!

С этими словами он вышел. Вокруг повисла недобрая тишина.

Глава 11. Туннель Эрайа

Когда «Товия» уже готовилась нырнуть внутрь «Укавэйры», Анмай всё ещё молчал. Разговор с Айэтом разбудил в нем недоброе предчувствие. Он понял, что возле Эрайа решится судьба не одного этого мира, а что-то, более важное, — будущее сойдется с прошлым. Ничего больше он представить не мог.

А пока он с любопытством смотрел на приближавшуюся «Укавэйру», — путешествовать внутри Нэйристы ему ещё не доводилось. Попал он в неё в один миг, — могучее гравитационное поле втянуло «Товию», которая проскочила приемную воронку на трети скорости света, — и оно же её остановило, не дав пролететь и тридцати миль. В этот миг Анмай почувствовал, как множество невидимых рук пытается разорвать его на части, корпус затрещал, — но всё обошлось. Приливные силы не достигли опасного уровня. А ведь отклонись они от оси всего на метр…

Он удивленно осмотрелся, не ожидая, что здесь будет так темно, — даже внутренняя поверхность Нэйристы была так раскалена, что светила лишь в рентгене. Основная масса «Укавэйры» выпадала даже из реального времени, — гравитация и почти световая скорость вращения замедляли его в несколько тысяч раз. Именно поэтому Йалис-привод и нервные центры размещались на узких концах эллипса, — там, где замедление было минимальным. Именно там Анмай, включив мультипланар, увидел широкие радужные воронки. В их глубине радужные переливы бледнели и переходили в пятна ровного белого сияния, — они выпускали навстречу друг другу по две блекнущих, краснеющих полосы, между которых мерцало застывшее радужное пламя. Слева и справа цвета спектра шли в разных направлениях, — сказывался эффект Допплера, вызванный быстрым вращением. Это зрелище было настолько чуждо всему его опыту, что он ощутил мгновенную растерянность и страх.

Анмай видел, как плавно затянулось мерцавшее искаженной звездной пылью входное отверстие. Затем от полюсов протянулись две ослепительно сиявших иглы, — почти коснувшись «Товии», они вздулись огромными, большее её шарами. Этой конструкции предстояло удерживать её в центре, — иначе вращение и движение Нэйристы отбросило бы «Товию» на стены, и разбило в пыль.

Она сама начала вращаться, увлеченная неодолимым пространственным вихрем. Гравитаторы отключились. Их заменила центробежная сила, направленная от оси корабля к краям. Поле «Укавэйры» начало тормозить «Товию», — при ста тысячах оборотов в минуту она бы разорвалась на куски. Впрочем, гораздо раньше её живой груз размазало бы по стенам.

Анмай и Хьютай спрыгнули прямо на экраны главной рубки, превратившиеся в пол. Экраны прогнулись, по потолку пошли волны, — структура корабля приспосабливалась к изменившимся условиям. Но всё равно, доступной для пары осталась лишь рубка и находившиеся теперь над ней жилые помещения: на бывшем потолке открылся темный проем, ведущий в их каюту. Один из острых лучей Звезды Пространства указывал на него. Сама Звезда казалась бледным призраком, тлеющим в невероятной дали.

Хотя они находились точно на оси вращения, гравитация всё же резко возросла, и к тому же, появилось новое, очень неприятное чувство, — словно неощутимый ветер, пронизывая каждую клеточку тела, давит, толкает, не ослабевая ни на секунду. Эффект увлечения пространства вращающейся массой был предсказан очень давно, ещё теорией относительности, но наяву он оказался неприятен.

— У меня голова кружится, — просто сказала Хьютай.

Анмай кивнул, глядя вниз, на вогнутую плиту экрана. Казалось, что острые огоньки звезд колют его босые ноги, в ушах шумело, — вроде бы, сильная пространственная кривизна не опасна, но кто знает… А гироскопическая рецессия, неизбежная при быстром вращении, мешала ещё больше, — стоило слишком резко повернуть голову, как она начинала гудеть, словно от хорошего удара. Конечно, если поднять жилую комнату на несколько метров, точно к оси вращения, всё это исчезнет, — вместе с тяжестью, и тогда взбунтуются мышцы, не получая необходимой нагрузки…

Анмай вздохнул. Это путешествие не обещало быть легким.

— Мы входим в Туннель Дополнительности, — сообщила «Укавэйра». — Временный Туннель, он будет схлопываться сразу за нами. Сначала мы пойдем в Р`Лайх, и от её Ворот потянем второй Туннель, уже постоянный, — для Эрайа.

Машина смолкла. Анмай знал, что для внешних наблюдателей их полет займет трое суток, но для них, сидящих на дне гравитационной воронки, пройдет всего восемнадцать часов, — таково было замедление времени массой «Укавэйры», ещё один из эффектов относительности. А от Р`Лайх до Эрайа, — ещё четыре часа…

Эти цифры, — пятнадцать миллиардов световых лет за двадцать два часа, — вызывали у него бессознательный протест, словно они унижали мироздание, превращали его в игрушку. Забавно, но мгновенные прыжки в не-пространстве не возмущали его, — их не с чем было сравнить, и, к тому же, тогда ему было не до этого…

— Сейчас, Анмай, — сказала машина.

Вэру напрягся. Пронизывающий его незримый ветер усилился, — он понял, что «Укавэйра» сжимается, готовясь соскользнуть в свое собственное пространство, — пространство Дополнительности. А потом…

В непостижимый миг, когда пустота расщепилась, раскрылась, и «Укавэйра» повисла в своей собственной Вселенной, он, увы, ощутил то же, что и при входе в не-пространство, — твердый, как сталь, свет, бьющий по глазам, и боль взорванного изнутри тела, сильнее которой он никогда не испытывал. Сколько это длилось, — мгновение или вечность, он не знал.

Опомнившись, Анмай ощутил себя онемевшим после долгого забытья, — словно мрак смахнул огромный кусок его памяти и время разорвалось. Впрочем, оно на самом деле разорвалось…

Приподнявшись, он обнаружил, что весь взмок, — даже одежда прилипла к коже. Ощущение давления ещё усилилось, — он начал понемногу сползать к краю экрана, а в голове висел слабый, едва уловимый звук, словно бы пение, исходящее из бесконечной глубины… и сзади. Он невольно повернул голову. Ничего. А пение по-прежнему звучало сзади, и вновь хотелось обернуться…

Анмай сжал зубы. Этот полет не продлится и суток, но вот следующий… впрочем, привыкнуть можно ко всему.

— Мне неприятно, — Хьютай села. — Наверное, мы первыми из живых существ летим внутри Нэйристы. Раньше так не делали, и теперь я понимаю, — почему!

— Откуда ты взяла, что мы первые за всю невообразимо долгую историю мироздания? — рассеянно заметил он, разглядывая зал.

Экраны мерцали, забитые серой пустотой. Вблизи, — он скосил глаза вниз, — она распадалась на кипение серых узоров. Они переливались, строились, вновь рассыпались, их бурление завораживало, — помехи, просто помехи, никак не связанные с тем, что происходило снаружи. Там не было ничего, доступного взгляду. Внешний мир для них просто исчез, — как, впрочем, и они для него.

Собственно, они не покинули реальное пространство, а просто изменились так, что его законы не имели над ними больше власти, — все их частицы стали «прозрачными» для монолита пустоты, не дающего обогнать свет, сохраняя, однако, все свои связи. Впрочем, Анмай понимал, что вступает тут в области, в которых его сознание, приспособленное для совершенно других условий, почти совсем беспомощно. Чтобы действительно понять, что произошло с ними, надо было стать «Укавэйрой».

Он поднялся, потом помог встать Хьютай. Зал с ослепшими экранами стал странно чужим. В нем сделалось непривычно жарко, — впрочем, если учесть, что снаружи было десять миллионов градусов, и «Товия» плавала в море рентгеновского излучения, которое не поглощается силовыми экранами, это можно стерпеть. В каюте было прохладнее. Он всё же поднял её на несколько метров к оси вращения, — гравитация стала очень слабой, словно бы лунной. Ослабли и неприятные ощущения, — ослабли, но не исчезли. Глубинное пение затаилось у самой границы сознания.

Анмай откинулся на силовую подушку и встряхнул волосами. Это привычное движение стоило ему жестокого, мучительного приступа головокружения и тошноты. Отныне ему придется рассчитывать каждое своё движение, словно он окружен ножами. И он заметил, — или ему показалось? — что его движения замедлились. Словно инерция его рук и ног возросла…

— Что дальше? — спросила Хьютай. — С пустым окном наша комната выглядит не очень-то уютно!

Она прикоснулась к браслету, и на экране появилось изображение Эрайа, — в записи.

— Я совсем забыл, что Ир-Ими передают нам всю информацию о ней. Что происходит там сейчас, «Укавэйра»?

Когда Вэру покидал Первичный Мир, он надеялся, что на нем воцарится… ну, если и не золотой век, то, по крайней мере, какое-то спокойствие. На деле этого не случилось. В сущности, машинам удалось лишь очистить атмосферу от пыли и радиоактивных осадков, но даже это заняло четыре месяца. Остальное…

Он с интересом рассматривал переданные Защитниками и их посланцами изображения. Внешне Эрайа и её небеса почти не изменились. Всё так же сияла в них бриллиантово-голубая Нуита, всё так же неспешно проплывала Алейра, — остывая, она превратилась из бело-рыжего солнца в солнце багрово-красное. Но то ли что-то разладилось в механизмах восстановленных «Укавэйрой» Защитников, то ли она вообще сочла это бессмысленным, но рай земной на Эрайа так и не наступил, — может быть, и к лучшему.

Как и следовало ожидать, люди заняли всю территорию файа, кроме их бывшей столицы. Никаких особенных погромов, к удивлению Вэру, не было: рутенцы оказались весьма хозяйственным народом и быстро нашли применение почти всему оставшемуся от пришельцев наследству. Но вместе с файа жило и немало людей, бывших рабов, перенявших их образ жизни, и, частично, язык. Когда файа не стало, всё их наследство перешло к ним. Их ничуть не затронула Эвакуация, но после неё их ждала крайне неприятная встреча с живущими по законам предков собратьями, — хорошо ещё, что рутенцы не страдали фанатизмом, и без долгих размышлений вешали тех, кто находил удовольствие в истреблении «предателей расы». Это, впрочем, не спасало последних от отправки в фильтационные лагеря, а многих, — и в места, ещё более отдаленные. Восемь миллионов таких «предателей» уже было переловлено, но вдвое больше пока что успешно избегало назначенной им участи.

На Ламайа всё обошлось мирно, — население, большей частью никогда не видевшее живых файа, предпочло просто забыть о них. Имперское правительство Рутении торжественно высадило десанты на два чудовищно жарких экваториальных острова, оставшихся без силовых щитов после взрывов их Небесных Башен, — и этим ограничилось. Так что все последствия Эвакуации на Новой Земле свелись лишь к усиленному производству оружия, — на случай нового вторжения файа, — чему машины «Укавэйры», почему-то, совсем не мешали.

На Куайа всё было иначе. Там рутенцы быстро заняли всю территорию файа, но она оставалась пустынной, — все уцелевшие города и поселки просто некому было заселять. Немногочисленные общины бывших рабов откатывались к югу, — пока почти все они не собрались в Тайлане. Вскоре войска рутенцев атаковали её, но захватить город не смогли, — «новым файа» как-то удалось отбиться. Сейчас в столице было даже больше жителей, чем до Эвакуации, — шестнадцать миллионов против одиннадцати. При Первой Культуре их было больше сорока…

К счастью, на этом войну удалось прекратить. Построенные Ир-Ими собратья «Товии» зависли вокруг города через каждые десять миль. Созданная ими силовая сеть, пропускавшая воду и воздух, но непроницаемая для всего, крупнее бактерий, разделила рутенцев, не допуская их до взаимного истребления. Когда у осажденных кончилась пища, автоматические корабли стали доставлять её с орбитальных заводов.

Всё произошло так, как и боялся Анмай. Удержаться над схваткой, не поддерживая ни одну из сторон, машины не смогли. Они пытались, и следы их колебаний были хорошо видны, — разрушения, причиненные столице первым яростным штурмом. Город был неприступен, но все его защитники скоро вымерли бы от голода, не приди к ним на помощь машины. Как разрешить этот конфликт, — никто не знал.

Анмай видел множество людей на улицах Тайланы, — они восстанавливали всё, что только могли восстановить, и выглядели довольными, несмотря на чудовищную жару. Многие были в файской одежде…

Так на смену исчезнувшему злу немедля явилось новое, — рутенцы разделились, и эта трещина прошла через души и семьи. Андрей и Светлана оказались в Тайлане, Ярослав — среди осаждавших её. Анмай видел подростка, — тот в полевой форме сидел на башне танка, и хмуро смотрел на весело резвящихся «новых файа». Вырядившись в одежды Ведущих, они бродили вдоль непробиваемой силовой стены. Их беззаботность казалась оправданной, но Вэру сам нахмурился, увидев, как много имперских войск собралось вокруг бывшей столицы планеты…

Пару он видел лишь мельком. Вот они сидели перед экраном в информационном хранилище дворца, — машины убрали оттуда аннигиляционную сферу, а само помещение дезактивировали. Вот Светлана, в зеленом платье, на одной из бескрайних столичных площадей что-то говорила группе девушек, указывая рукой вверх. Вот Андрей, в белой тунике удивительно похожий на Айэта, со смехом выписывал дикие виражи на скиммере…

Анмай тоже улыбнулся, глядя на него, но невесело. Именно в этом состояла главная проблема. Обе враждующих стороны сошлись в одном, — они жадно набросились на созданные файа технологии. Тотальный захват уцелевших машин и оружия сам по себе не был опасен. Но технологическое эмбарго соблюдалось на Эрайа не строго, и в руки рутенцев попали вещи, на тысячелетия обогнавшие их знания, — хотя бы этот вот скиммер или три почти целых космопорта. Входившие в их охранные силы боевые шагатели, термоядерные двигатели астроматов, как и остальные их системы, уже стали предметом тщательного изучения инженеров Рутенской Империи. Хуже всего было то, что файа успели завезти в Тайлану много современного оружия, и не всё оно было уничтожено Мроо, — часть его попала в руки бывших рабов и спасла их. А силовое поле бессильно против лазерных пушек…

Уничтожить всё это, — значило опять вмешаться в развитие иной расы, и притом, самым грубым образом. К тому же, это не принесло бы пользы, ибо в руки рутенцев попала и техническая информация. Конечно, современная техника файа не поддавалась копированию, а барьеры Кунха не дадут им создать даже про-Эвергет. Но через несколько лет Рутения сделает колоссальный технологический рывок, — у неё появится термоядерная энергетика, космические корабли, суперкомпьютеры, шагатели и мультипланары. Появятся также ядерные бомбы и лазерные пушки.

Анмай знал, что этим, в любом случае, придется заниматься уже не ему, но вряд ли симайа обрадуются такому подарку. Рутенцы уже и сейчас доставляли машинам немало хлопот. До полетов на захваченных астроматах дело пока не дошло, но уже они сами подвергались нападениям. Подбить собратьев «Товии» рутенцы не могли, но малые зонды и разведчики часто сбивались из захваченных лазеров, — особенно когда пытались предотвратить стычки с их использованием…

Пара ещё долго смотрела, что сейчас происходит на планете, которую они считали своей родиной, и которую хотели спасти. Потом усталость взяла своё. Они скинули одежду и уютно устроились в своей невидимой постели. Вэру привычно обнял Хьютай, чувствуя, как по телу расползается сонная истома. Через минуту они уже крепко спали.

***..

Их разбудил дикий взрыв боли, пробивший все защитные барьеры, — «Укавэйра» достигла Р`Лайх, и погрузилась в неистовый огненный поток её Ворот, заряжаясь за счет исторгаемой ими энергии. Анмай поёжился, представив, какое смертоносное сияние бьется снаружи, всего в шести милях от них. Любой физический объект, не сжатый собственной сверхмощной гравитацией, был бы мгновенно тут испарен. А его руки так уютно лежали на теплом животе Хьютай и изгибах её талии…

В это мгновение их настиг второй удар, ещё сильнее первого, — «Укавэйра» вошла в Ворота Соизмеримости Р`Лайх, и тянула от них уже постоянный Туннель. Теперь держать внутри неё «Товию» не было нужды. Её извергло наружу, но Анмай этого не заметил. Удары перехода ещё ни разу не заставали их так, вместе. Они ощутили боль друг друга, и это было вдвойне мучительно. Но через минуту они очень были рады тому, что лежат в объятиях, — нет ничего приятней, как чувствовать, что боль отступает, и не только от тебя, но и от твоей любимой. Может, поэтому они и пришли в себя гораздо быстрее, чем обычно…

Они тотчас вскочили, судорожно одеваясь, — происшедшее всё же показалось им слишком сильным и запретным опытом, — но Анмай чувствовал себя отлично выспавшимся и бодрым, готовым ко всему, что им придется перенести в этот, несомненно, тяжелый день.

Едва застегнув одежду, он кинулся к окну-экрану, — вид в нём заставил и его, и подошедшую Хьютай удивленно застыть. Теперь движение по Туннелю стало видимым. По серовато-черным туманным стенам из бездны навстречу им неслись размазанные полосы темно-лилового и сине-фиолетового света. «Укавэйра» сияла далеко впереди ослепительным солнцем, из которого с головокружительной скоростью вылетали огненные и темные струящиеся полотнища. Ощущение скорости было поразительно реальным, — «Товия» вздрагивала и колебалась в стремительном движении. Анмай невольно взялся за раму окна и расставил ноги. Хьютай встала рядом, держась за его талию.

Этот фантастический светопад был настолько красив, что они почти не отрывались от окна все четыре часа полета, словно загипнотизированные несущимися навстречу полотнищами света и тьмы, — и мчащимся впереди дивным солнцем. Анмай смотрел на непрерывный взрыв мрака и пламени, одновременно чувствуя крепкую ладонь Хьютай на пояснице. Но они неслись уже не в обычной пустоте: вслед за «Укавэйрой» в пробитый ей Туннель вливался непрерывный поток минус-материи, сотворенной Воротами Р`Лайх. Не будь Туннель заполнен этой странной, обладавшей сверхмощной антигравитацией, и абсолютно несжимаемой субстанцией, — он бы мгновенно схлопнулся, а обе машины на его концах превратились бы в две черных дыры…

Пару так зачаровало это стремительное движение, что до мига, когда «Укавэйра» достигла точки выхода, прошло всего несколько минут, — так им показалось.

В ослепительном солнце вдруг открылось отверстие, — маленький черный круг, в котором дрожали звезды. Но полет в Туннеле Дополнительности лишь отчасти был физическим движением. Они мчались с прежней неистовой скоростью, — а звездный круг всё не приближался. Одновременно с этим в нижней части экрана появилось изображение точки их выхода, — передача с окружающих Эрайа Защитников. Звездная бездна там стягивалась, словно отражение на вдавленной воронкой зеркальной пленке.

Вдруг недостижимое устье звездного колодца прыгнуло вперед, расширяясь на весь экран. Бесчисленные искры звезд сжались в шар, мгновенно вспыхнувший сверхсолнечно-ярким светом. Всё вспыхнуло и вокруг Вэру, боль сдавила его живот железным обручем. Но он всё же увидел, как по звездному небу, словно по его отражению в пруду, пошла волна, и в сиянии открылись Ворота из линий синего огня. Из них вырвался поток света, — тысячи, миллионы отдельных лучей. В их ореоле выскользнула ослепительная звезда. Она остановилась, стянула к корме и сбросила свою стрельчатую корону, — и он увидел «Товию».

Опомнившись, он с любопытством осмотрелся. Позади яростно сияли Ворота Соизмеримости, — икосадэр из идеально ровных, накаленных почти до невидимости линий, — таких жгучих, что даже самый твердый материал, коснувшись их, мгновенно распался бы в прах. Грани то переливались радужным пламенем, то проваливались в черную бездну. Лишь одна из них была прозрачной, — устье бездонного струящегося колодца, из которого нитями исторгался трассирующий свет. Эта возникшая за один миг конструкция уже достигла сорока тысяч миль в поперечнике, — планета легко могла пройти в ячейку любой из её граней. «Укавэйры» нигде видно не было, — она осталась с той стороны, за гранью реальности. Анмай едва мог поверить, что они прошли СКВОЗЬ неё. Напротив Ворот, словно огромная синяя луна, сияла Эрайа…

Собственно, на этом спасение планеты и закончилось, — оставалось лишь ждать, когда притяжение Ворот втянет её внутрь. Как-то ускорить это было нельзя, — гравитационный прилив мог вызвать катастрофическое землетрясение. Столько же оставалось до подхода Стены Света. Надо было лишь прожить это время, — но Анмай быстро понял, что как раз это окажется не очень легко.

Среди сиявших вокруг них мириад звезд разливалось дымчатое пятно молочно-серебристого света, — первые отблески того, что вскоре обрушится всесокрушающей Стеной. И на его фоне зиял черный провал, бесформенный, огромный, страшный — колония Мроо. Они ожидали подхода Стены, чтобы, насытившись её энергией, пойти дальше. Но тут Мроо заметили нечто более интересное…

Анмай забыл, что свет пересекает космические расстояния не мгновенно. Поэтому, когда без вспышки, без малейших признаков не-перехода за Эрайа вспыхнуло огромное черное облако, он невольно отшатнулся в инстинктивном животном страхе.

Вдруг напавшую черноту пронзила дюжина неистовых звезд. Мультипланар приблизил их, и Анмай узнал знакомые корабли-пирамиды симайа. Это были только маяки: определив, с их помощью, координаты, Вайэрси бросил в бой главные силы. Экран словно взорвался от множества яростных вспышек, и «Товия» содрогнулась в беззвучном потоке энергии. Анмай знал, что их десять тысяч, — лишь малая часть йэннимурского флота, имевшего полмиллиона кораблей. Они оказались рассеяны, подобно огромному облаку. Среди них выделялось девяносто шесть Защитников симайа, — зеркальных конструкций, похожих на плоскую розу с острыми, изогнутыми спиралью лепестками. В центре каждого сияла сине-огненная шахта, окруженная двойным венцом изогнутых игл-шпилей, сзади — сегментированное кольцо дюз. Диаметр каждого Сверх-Эвергета составлял сто пятьдесят миль, масса — 1880 триллионов тонн, в два с лишним раза больше файских Ир-Ими. По боевой эффективности они были на порядок выше.

Вэру на миг показалось, что сражение начнется сейчас. Но Мроо не предприняли в ответ ничего, пассивно двигаясь вперед. Первой их мишенью стала Юэра. К ней немедля протянулся чудовищный черный протуберанец. Ещё прежде, чем он её коснулся, желтовато-белый диск планеты вдруг размазался, разбитый гравитационным ударом, расплылся огненно-бурой тучей вывернутых внутренностей, и исчез, выпитый мраком. Всё это произошло на удивление плавно и спокойно, — казалось, развеялось облако газа, а не планета, массивнее Эрайа в шесть раз, наделенная удивительной, хотя и бездумной жизнью.

Черная туча, заполнив полнеба, медленно, незаметно для глаз надвигалась, гася одну за другой звезды. За ней, окаймляя её и постепенно наливаясь убийственной синевой, разгоралось струящееся жемчужно-белое сияние Стены Света. Этот свет тоже заполнил полнеба, и солнце Эрайа угасло в нём.

Пара смотрела на это без страха, но с удивительно полным чувством конца. Это и в самом деле был конец, — всей этой части мироздания. А пока что Эрайа плавно, незаметно для глаз, плыла к струящейся светом бездне в многограннике Ворот. На её диске вспыхнули линии белого пламени, — Защитники освободились от привязи Небесных Башен. Геосинхронная система всё равно не прошла бы в портал, и её пришлось заранее взорвать. Вэру увидел, как Небесные Башни и само орбитальное кольцо, усыпанное бусинами городов-станций истаяли серебристым сиянием. Над экваториальными островами поднялись столбы пламени, как при вулканических взрывах. Их силовые генераторы и щиты обратились в пыль. Отныне все земли Эрайа навечно стали владениями людей.

Анмай очень хотел знать, как рутенцы реагируют на фантасмагорическое сражение, развернувшееся в небесах, но выяснить это он не успел. Освободившиеся Защитники выстроились в кольцо между планетой и надвигавшейся на неё тучей Мроо. Затем и их, и диск Эрайа скрыло ртутно-белое сияние силового щита, — тепловое излучение Стены Света превысило безопасный предел. Отныне и до входа в Ворота люди окажутся в полном неведении относительно происходящего, — но не во мраке. Направленные Ир-Ими рассеянные лазерные лучи обратили ночь в день, — но лишь на половине планеты, и, вдобавок, не той, которую только что освещало солнце…

Пара дорого бы дала, чтобы увидеть, что сейчас творится в городах. Впрочем, машины уже приучили рутенцев к таким зрелищам, — когда пытались остановить войну, без особого, надо сказать, успеха.

Анмай заметил, что «Товия» далеко отошла от зловещего мерцания Ворот. Конечно, чтобы войти в не-пространство ей нужна будет лишь пара секунд, — но в битве, где всё решают их миллиардные доли, этого времени у них не будет. Они разделят общую участь, — какой бы она ни была.

***..

Вэру вздохнул и потянулся, — стоять неподвижно он не мог. Хьютай взглянула на него. Почему-то им вновь стало весело, — ждать осталось недолго… а потом всё решится за минуту. И они уже сделали всё, что должны были сделать. По сравнению с перенесенным раньше предстоящее казалось им уже не столь страшным.

— Очень скоро мы будем свободны или мертвы, — сказал Анмай.

Хьютай кивнула. Вэру стал ходить вдоль стен каюты, словно попавший в ловушку зверь, — ему хотелось помочь симайа драться, причем, не за пультом, а по-простому, руками и ногами, — глупое, инстинктивное желание его сильного тела. Вот если бы матоиды Мроо были величиной в кулак, и поддавались прибиванию палкой… Анмай усмехнулся, но всё равно, ощущать себя бессильным наблюдателем было противно. Он не мог оторваться от экрана, то и дело поглядывая на него. Время шло…

Вскоре они увидели гибель Уртары, давно обратившейся в склеп. Диск обреченной планеты уже стал ослепительно-белым, — жар Стены Света заставил кипеть воду в океанах. Под ослепительно сияющей пеленой пара температура поднялась до нескольких сотен градусов. Затем к белой сфере, окруженной венцом нестерпимо сверкавших нейтридных зеркал, протянулся чёрный протуберанец, и всё повторилось в точности. Белый диск вытянулся и расплылся бурой тучей. Среди праха крутился неразрушимый обруч солектора, — так, сверкающим калейдоскопом, он и канул во мрак. Через секунду в нем погасла и серебристая искра луны Уртары.

Туча превратилась в стену непроглядной черноты, и её приближение стало уже почти незаметным, — казалось, она на расстоянии вытянутой руки. Вокруг «Товии» и Эрайа начало понемногу разгораться сияние защитной аннигиляции, — уровень чуждой физики Мроо возрастал с каждой секундой. Рассеянные корабли симайа отступали перед ними, одновременно перестраиваясь. Наконец, между Эрайа и тучей возникла десятилучевая Звезда Пространства. Составившие её крейсеры замерли как бы в узлах невидимой кристаллической решетки.

Такое построение имело отнюдь не символический смысл, и Вэру уже понимал, в чем он. Тысячи звезд-кораблей составили точный контур гигантского Ир-Ими, очерченный точками серебристого света.

Небо окончательно утратило привычный вид. Со всех сторон разливалось мертвенно-синее сияние Стены. На фоне зиявшего в ней бесформенного черного провала, словно вытканный, горел силуэт Звезды Пространства с серебряным шаром Эрайа в центре. Всё это выглядело совершенно нереально, — казалось, «Товия» зависла над устьем бездонной черной шахты, со стен которой срывались ветвящиеся струи света. Ребра Ворот напротив сияли так остро, что, казалось, не имели толщины. Их грани переливались черно-радужными изгибами, словно затянутые мыльной пленкой.

Анмай знал, что видит условное изображение, но, когда он попробовал включить прямой обзор, его ослепил неистовый свет. Даже уменьшив яркость, он смог разглядеть лишь бесформенное пятно черноты. Оставалось лишь утешиться тем, что в мироздании есть множество иных вещей, недоступных непосредственному восприятию.

***..

Мучительно медленно шли оставшиеся минуты. Эрайа так приблизилась к Воротам, что висела уже прямо над их гранью. Туча Мроо заполнила полнеба, — её приближение уже не различал глаз. Ворота тоже заполняли полнеба, и между ними горел узкий пояс бешеного сияния, — близился основной фронт Стены Света. Уже сейчас температура снаружи поднялась почти до миллиона градусов, и даже в каюте отлично защищенной «Товии» повисла удушающая жара. Впрочем, Анмай едва замечал её. Всё его внимание поглощал экран, казалось, тоже затянутый жарким маревом, — излучение так усилилось, что начало мешать работе камер. До входа Эрайа в Ворота оставалось пять минут, и Вэру стало страшновато. Он знал, что именно сейчас, когда уже ничего нельзя изменить, Мроо попытаются прорваться в них.

Он не ошибся. За эти минуты действительно оборвались очень многие жизни.

Секунды шли за секундами. Анмай знал, почему здесь — пока — царит тишина. Пусть здесь вплотную столкнулись древние и смертельные враги, но Мроо больше всего интересовали Ворота. Портал можно было погасить за несколько секунд, — но только не когда в него станет входить Эрайа. Он понимал, что Мроо будут ждать до последнего мига. Всё решат завершающие секунды. Но пока не истечет срок, — не случится ничего. В этом он был убежден, — и Мроо вновь удивили его.

***..

Черная масса вдруг потекла вперед со скоростью света, выпуская длинные языки. Такое не могло происходить, — движение без ускорения, без разгона было просто немыслимо. Мультипланар не мог это показать, но на экране гиперсканера он видел внутренность тучи — облако темных разнокалиберных сфер. Сейчас они, нагло наплевав на скорость света, перетекали внутри тучи, переливалась в тянущиеся к Воротам языки. К счастью, Мроо не могли прорваться прямо в них, — им мешал не-пространственный барьер, поставленный кораблями симайа, а такие барьеры нельзя прорвать с помощью грубой силы. Впрочем, тьма и так хлынет внутрь Ворот через сорок секунд, — если её не задержат.

Стоявшие на её пути корабли Йэннимура не двинулись, и Анмай вдруг подумал, что в них нет ни одного симайа, — те ни за что не стали бы рисковать так своими бессмертными жизнями. Все их корабли согласно развернулись к туче уступчатыми узкими носами, и между остриями их шпилей зажглись смертельно-белые солнца плазменных излучателей. Из них ударили лучи, — но не в тучу, а друг в друга! Анмай с удивлением смотрел, как линии белого пламени слились, замкнув огненную сеть. Контур Звезды Пространства был, наконец, завершен.

Он знал, что её форма обладала не только геометрической красотой, — в некотором роде она была отражением сущности самого пространства. Совсем не случайно все установки Сверх-Эвергет имели такую форму, — иметь иную они просто не могли. Но сейчас перед потрясенной парой возникало нечто большее Сверх-Эвергета.

Анмай понял, на что именно рассчитывают симайа. Они хотели не просто объединить силы своих кораблей и синхронизировать их для нанесения решающего удара. Изменения основных физических постоянных, конечно, наиболее разрушительны, но их легко отразить изменениями, обратными по знаку. Можно было поступить иначе, — изменить те тончайшие соотношения основополагающих сил, которые позволяют обрабатывать информацию, плести сложнейшие сети самоорганизующихся систем. Для этого не нужно даже знать, какие это именно системы. Очень немногие варианты физики допускают какую бы то ни было организацию. Все остальные несут хаос, а значит, и вариантов нападения в войне Йалис, — тоже почти бесконечное множество. Пусть такое изменение реальности останется для противника совершенно непонятным, — всё равно, оно вызовет в его разуме, в его мыслях хаотический резонанс. Тогда разрушительное действие приложенной энергии будет несравненно, неизмеримо больше её истинной мощности. Именно так, — поражая не только энергией, но и хаосом помех, — работали дезинтеграторы, правда, просто за счет хаотической модуляции луча. Против противника с иной физикой такое оружие бесполезно, — он не отличит хаоса иной реальности от осмысленной информации, особенно если его физика столь же чужда, как физика Мроо.

Но исходные принципы у неё, и у физики этой Вселенной, были всё же общими, и симайа решили зайти именно с этой стороны, хотя Йалис-реакторы отдельных кораблей здесь были бессильны. Они создавались, прежде всего, как основа не-пространственного привода, и не имели нужной здесь «многоканальности». Чтобы исполнить задуманное, надо было объединить их в сеть, — так, чтобы каждый Эвергет изменял только свою, доступную ему часть реальности. Всё вместе напоминало радар с фазированной антенной, где роль излучающих модулей играли целые корабли. Ещё никогда в этой длинной войне симайа не соединяли столько кораблей в атакующий кластер… но теперь у них просто не осталось выбора. По данным гиперсканеров, в колонии Мроо было пять-семь тысяч гигантских взрослых матоидов. Одолеть такую орду обычными средствами было нереально, но симайа не могли отступить. Спасение всех жертв, — так Вайэрси назвал смысл жизни своего народа, и Анмай начал, наконец, понимать, что это не фраза. «Укавэйра» бросала в бой лишь автоматические машины. А боевые корабли Йэннимура несли экипажи, — пусть маленькие, по восемь или десять симайа, — но их гибель в космическом сражении была бы окончательной… А он сам?

Если бы перед ним встал выбор между спасением Эрайа ценой собственной жизни и бегством, он бы предпочел бегство… быть может.

***..

Всё произошло как-то неожиданно просто. Огненная сеть, сплетенная кораблями симайа, вдруг вспыхнула, — вспыхнула мраком, — отделившийся от неё полупризрачный двойник темноты помчался во тьму тучи, вошел в неё, и пропал в ней, и ничего не случилось… сначала.

Свет ещё не успел дойти, но на экране гиперсканера Анмай видел, что скрытые облаком тьмы матоиды начали распадаться. Удар пришелся по самому уязвимому месту Мроо, — по их Йалис-генераторам, создающим привычную для них физику. Вне неё они просто не могли существовать. Сейчас творившие её машины, потеряв управление, взрывались, — и внешняя физика, усиленная совместным ударом девяноста шести Ир-Ими Йэннимура, ворвалась в брешь.

Тянувшиеся к Эрайа протуберанцы и сам полог тьмы буквально растерзал свет. Он ещё не дошел до них, он шел слишком медленно, — но Анмай видел, как ближайшую к ним часть тучи вывернуло огнем наизнанку. Мрак рассеялся, уже наяву стали видны светящиеся сплетения, похожие на нити плесени. Они тут же вспыхивали и разлетались, смешиваясь в единой плазменной туманности. Соединенные ими матоиды взрывались, словно звезды. Казалось, что в погреб, полный слепленной из пороха плесени швырнули горящий факел.

У пары вырвался радостный крик. Туча всё ещё со скоростью света неслась к Эрайа, — но это была уже лишь масса энергии и элементарных частиц, неопасных для созданного Ир-Ими силового щита.

Потом бесстрастный экран гиперсканера показал, что забушевавший внутри колонии Мроо пожар гаснет, — фронт пламени замедлился, потом остановился. Их численность была слишком велика, и даже столь разрушительное средство не смогло поразить всех. Атака уничтожила едва десятую часть матоидов, и оставалось лишь надеяться, что остальные не сразу смогут опомнится, и нанести ответный удар. Но Анмай ошибся. На Мроо действие логики их мира не распространялось.

Звезду Пространства свела внезапная судорога. Синхронизирующие лучи разорвались и погасли, корабли симайа опрокидывались, их швыряло в стороны, многие сминались, как бумажные, и тут же вспыхивали, — тоже словно комки бумаги. Экраны мультипланара и гиперсканера пошли рябью. Анмай понял, что Мроо нанесли гравитационный удар, — единственный, который ничем нельзя отразить. Весь центр Звезды, где корабли стояли особенно густо, исчез в единой, распавшейся на тысячи взрывов, вспышке. Ни один из йэннимурских Защитников не уцелел.

Равнодушный экран тут же выплюнул цифры потерь, — выжило восемь тысяч кораблей, но их строй был непоправимо разрушен. Растратив энергию, они даже не могли уйти в не-пространство, и потоком устремились к Воротам с таким ускорением, что никто, кроме симайа с их ядерным метаболизмом, не выдержал бы его.

В этот миг ему показалось, что мироздание качнулось, — столь мощное колебание рвануло «Товию». Анмай знал, что для не-пространственных ударов расстояния не существует в принципе, но поверить, что сейчас он ощутил силу механизмов Р`Лайх, в четырех миллиардах световых лет отсюда, было трудно.

Симайа попытались нанести Йалис-удар, опасный для Мроо и безвредный для их собственной физики. Это дало какой-то эффект… но незначительный. Плотность энергии при передаче в не-пространстве падала в точном соответствии с квадратом расстояния.

Анмай вспомнил о судьбе Девятки. Да, врага можно уничтожить на любом удалении, — но здесь такой удар уничтожил бы всех. Разумные пульсары Тэйариин подошли бы здесь куда больше, — но разрушительная волна от не-перехода такой массы начисто истребила бы всё население Эрайа, несмотря на защиту. Все преимущества оказались на стороне Мроо. Их атака замедлилась, да — но не остановилась.

В этот миг на фоне тучи Мроо расцвели ослепительные звезды, — «Укавэйра» вызвала свои корабли. Их прыжок был отлично скоординирован. Две тысячи автоматических крейсеров, выгрузив все матрицы файа у Церры, совершили не-переход одновременно, окружая тучу Мроо, обрушив на врага разрушительную волну отдачи. Среди звёзд крейсеров вспыхнули солнца, — пятьдесят уцелевших Ир-Ими, наконец, вернулись на родину ради дела, для которого и были созданы. Вся их топливная масса была заранее переведена в энергию, — и через миг после выхода они нанесли общий, сокрушительный удар.

Удар был страшен, — туча мрака в один миг превратилась в тучу огня. Множество ослепительных солнц сталкивалось, слипалось в косматую огненную сеть. Потом тысячи отдельных взрывов слились в одно облако бушующего пламени. Только взрыв Новой мог дать столь чудовищный выброс энергии. Казалось немыслимым, чтобы хоть что-то смогло уцелеть в этом огненном аду.

«Товия» содрогнулась, блеск аннигиляции в её щите затмил сияние взрывов. Эрайа исчезла в огромной зеркальной сфере, на поверхности которой вихрилось пламя. Даже по плоскостям Ворот сбежал стремительный синеватый блеск. Это было фантасмагорическое сражение света и тьмы.

Вэру, впрочем, знал, что колонии Мроо почти неуязвимы для Йалис, — их, как и Р`Лайх, защищал не-пространственный щит, и удары приходилось наносить сразу за границей защиты, в надежде, что собственно Йалис-щиты тварей не выдержат. Но, несмотря на всю мощь первого удара «Укавэйры», тотчас последовал ответный.

Анмай осознал это, когда яростно вспыхнул щит «Товии», и Эрайа окружило гневное, уже непрозрачное сияние. Оно вспыхнуло ещё ярче, потом изображение на экране исказилось, погасло, и появилось вновь.

В ослепительном свете Анмай не сразу заметил новые вспышки синих звезд, — сначала десятки, потом сотни и тысячи. Из огненной туманности растекался поток враждебного Йалис, и попавшие в него крейсера вспыхивали, как спички. Он знал, что уничтожить с помощью Йалис корабль, оснащенный Йалис-генератором, практически невозможно, — слишком велика нужная концентрация энергии. Но армада таких машин на его глазах в один миг вспыхнула звездами и истаяла светом. Ровный строй разметало, уцелела едва десятая часть кораблей. Ир-Ими держались лучше, но вот размазался и вспыхнул один, второй… потом сразу десять. Картина победоносного боя мгновенно превратилась в разгром, — никто не знал до конца всех возможностей Последней Формы. «Укавэйра» ошиблась, и уже ничего не могла изменить. Любое её вмешательство нарушило бы стабильность Ворот и неизбежно погубило бы Эрайа.

Её корабли ещё пытались сопротивляться, — на изгибах чёрной, простершейся на сотни миллионов миль тучи вновь вспыхнули солнца не-пространственных взрывов, — но тщетно. Ответный удар Мроо сжег последние клочья великой армады, — от неё остались лишь быстро тающие огненные облака. Окружившая тучу плазменная оболочка начала рваться, в ней открывались огромные окна, сквозь них с пугающей быстротой вытягивались щупальца. Черные протуберанцы быстро поглотили последние обрывки света. Атака не причинила туче вреда, хотя каждый крейсер «Укавэйры» мог разбить вдребезги целый мир. Однако, даже их совместный удар не уничтожил ни одного из скрытых облаком тьмы матоидов…

Анмай знал, что перед ним — не битва машин, а битва сил, битва физик, которую нельзя наблюдать непосредственно. Он видел лишь приближенное изображение, реконструированное компьютером, но и оно смогло его напугать. Правда, оставались ещё внутренний и внешний пояса обороны Эрайа, но их мощь была вдвое меньше, чем мощь уничтоженного за неполную минуту флота, и не значила уже, по сути, ничего. Ещё несколько секунд они держались, но чуда, увы, не случилось. Весь внешний оборонительный пояс Эрайа провалился в гравитационные воронки, из которых вырвался лишь свет чудовищных взрывов. Защитники внутреннего пояса, соединившись в боевой кластер, протянули чуть больше, но вот и они начали вспыхивать один за другим. По защитному полю Эрайа прошла рябь, и Анмай замер в ужасе. Достаточно щиту отключится лишь на мгновение, — и вся жизнь Эрайа превратится в пар.

Не-пространственный щит уже не мог надежно удерживать Мроо, — большая часть его генераторов превратилась в плазму. Туча быстро поглотила собственный разрушенный участок и потекла вперед, устремившись к Эрайа, — и дальше, прямо в Ворота Соизмеримости. А до входа в них планеты оставалось уже тридцать секунд… нет, меньше!

Многогранник Ворот всей своей циклопической массой вдруг двинулся навстречу ей. Анмай не знал, что сделала «Укавэйра», но чувствовал, что происходит нечто невообразимое, — всё мироздание словно сворачивалось вокруг него. Но, что бы ни придумала машина, было уже слишком поздно. Безо всяких расчетов было видно, — прежде портала Ворот до Эрайа доберется тьма. Не избежит её и «Товия»…

Анмай подумал о не-пространственном приводе, — пришло самое время им воспользоваться. Но он отдал иной приказ, — «Товия» бросила всю подготовленную для не-перехода энергию для поддержки не-пространственного щита. Конечно, это как-то замедлило продвижение Мроо… хотя он этого и не заметил, — тьма текла прямо на них. Её уже ничто не могло остановить, — корабли Золотого Народа рассеивались, стараясь добраться до Ворот. Помощи не было — да, флот Йэннимура велик, но и Война Темноты идет не в одной этой точке. Анмай знал, что симайа непременно помогли бы собратьям, — окажись это в их силах…

В душе Вэру не осталось ни отчаяния, ни страха, — лишь удивление перед размахом этой битвы. Он будет смотреть, смотреть на неё до последнего мига, а потом… потом не настанет. Почти бессознательно он обнял Хьютай, — словно его руки могли защитить её…

В этот миг мироздание перед ними взорвалось. Из пламени вынырнули десятилучевые звёзды, — все корабли Айэта, немного, всего сто сорок. Причинить какой-то урон Мроо они, к сожалению, не могли, — но восстановили не-пространственный щит, и протянувшийся к Эрайа черный протуберанец замер, словно налетев на стену. Это дало ей ещё несколько секунд жизни… но не больше. Ответный удар смел весь флот Айэта, — его корабли закувыркались, вспыхнули и исчезли, растаяв в огне, словно горсть сухих листьев. Эрайа прикрывало уже только три Защитника, — остальные превратились в окруживший её светящийся газ.

Анмай видел, что до входа планеты в Туннель осталось лишь десять секунд. Если Защитники смогут продержаться столько, — Эрайа спасена. «Товию» же не спасет уже ничто, как и корабли симайа. Они стекались к Воротам, одновременно сжигая остатки своей энергии в яростном противоборстве, — столь же тщетном, как и их попытки спастись. Одновременно взорвались ещё два Ир-Ими. Эрайа прикрывал теперь всего один Защитник, и силовой щит сжался до предела, до нижних слоев атмосферы, — машина всё ещё боролась. Её не пугало неизбежное и скорое поражение…

Анмай знал, что сейчас Ворота сомкнутся, сокрушив в своем распаде всё, что здесь находится. Иного выхода не оставалось. Сейчас взорвется последний Защитник, Эрайа вспыхнет, — и всё происходящее исчезнет, просто потому, что потеряет смысл. И взрыв грянул.

***..

На сей раз пространство разорвалось так близко, и выходящая масса была столь велика, что Анмай вскрикнул от боли, — защита не смогла полностью отразить удар не-перехода. С ужасом и недоверием он увидел плоский многогранник Сверх-Эвергета Линзы, а рядом с ним, — знакомый силуэт Ир-Ими.

— Айэт! — крикнул Вэру.

Он знал, что за этим последует, и знал, что жертва друга будет напрасной. Но в это мгновение нанесенный Айэтом удар, — белый диск плазмы, о который разбилось протянувшееся к планете щупальце тучи, — задержал Мроо ещё на несколько секунд. Затем…

Сверкнул ещё один столь же мощный взрыв не-перехода, и, вслед за ним, — множество меньших. Анмай видел, как рядом с Ир-Ими Айэта появился второй, а вокруг него, — сотни странных кораблей длиной не больше мили, — толстых цилиндров с пучками игл на передних торцах. Он понял, что это Нэйс и корабли ару, — они идеально выбрали время для мести своему смертельному врагу.

Первым погиб прикрывший Айэта Эроин, — его Ир-Ими вдруг смялся, попав в гравитационную воронку совместно нанесенного ару удара. Миг спустя на его месте был только свет. Но возмездие тоже было мгновенным.

В шахте Сверх-Эвергета Айэта сверкнула ослепительная вспышка, мгновенно обратившись в стремительно растущую полупрозрачную сферу мертвенного света. Попав в неё, корабли ару меняли форму и цвет самым непредставимым образом, а потом просто взрывались. Их смело, словно они не существовали вовсе, — они исчезли, расплывшись в ряби мгновенного сияния. Ир-Ими Нэйса завалился набок, исказился, из его жерла вырвалось пламя, — и он тоже исчез. Мультипланар показал лишь облако тотчас рассеявшейся плазмы.

Айэт продержался ещё миг, но у него уже не осталось энергии. Он погиб быстро и просто, — его окутала корона бледного сияния, затем из жерла, — оттуда, где скрывалось его Йалис-ядро, — вырвался столб огня, а затем всё разлетелось в струящемся пламени. От его кочующей цивилизации не осталось ничего. Он погиб, задержав наступление Мроо всего на несколько секунд. Но именно эти секунды позволили Эрайа войти в Туннель.

На глаз нельзя было сказать, где лежит незримая граница, отделявшая пространство Туннеля от нормального. Поэтому, когда очертания Эрайа странным кольцом преломились в невидимой грани, Анмай вздогнул от удивления. Ещё миг перед ним висела серебристая сфера, скрывающая в себе мир, потом она вспыхнула бешено вихрящимся ореолом радужного огня и исчезла в Туннеле быстрее, чем мог заметить его глаз. Ещё какое-то мгновение в бездне шахты светилась серебристая искра, затем угасла и она. Через миг так и не успевший войти в Ворота Ир-Ими взорвался. Но это уже не имело никакого значения.

***..

Анмай знал, что спасение Эрайа развяжет «Укавэйре» руки, и не ошибся. Весь рассеянный флот симайа и «Товию» с вдруг огромной скоростью потащило к Воротам, — оттуда изливалось гравитационное поле немыслимой мощности. Тысячи кораблей почти с быстротой света влетали в портал, и тут же исчезали, вспыхивая серебряными стрелами. «Товия» затрещала, пару швырнуло на стену, — они видели, что Мроо войдут в Туннель вместе с ними, но теперь уже не боялись.

Мироздание вновь взорвалось, погружая их в бездну боли. Тэйариин не относились к расам, склонным забывать об угрозе своим величайшим творениям. Исчезновение Эрайа развязало руки и им. Судя по экрану гиперсканера, из не-пространства вышло четыре разумных нейтронных звезды, — могущественных союзников Золотого Народа. На сей раз война началась всерьез.

Уже сама волна отдачи их не-перехода нанесла колонии Мроо сокрушительный удар. Невозмутимый экран на падающей в бездну «Товии» показывал немыслимое, — битву разных физик, битву, в которой тратилась энергия звездных масс, битву, в которой бушевал хаотический ад, какого не было со времен рождения Вселенной. «Товию» мгновенно настигла ударная волна адских взрывов, её крутило и вертело, — но силовой щит держался и изображение не дрогнуло.

Пульсары Тэйариин одолевали Мроо, — область их физики таяла, словно снег в огне. Вдоль её границ ширилась область абсолютного, нагретого до триллиона градусов хаоса. Казалось, мироздание сошло с ума, пытаясь исторгнуть заполнявшую его тьму.

Но тут же поле зрения рывком расширилось: в нем появились новые матоиды Мроо, пришедшие на выручку собратьям, — десятки, сотни тысяч, они появлялись словно ниоткуда. Пульсары Тэйариин мгновенно оказались зажаты в быстро сжимавшееся кольцо. Спираль войны физик замкнулась. Здесь обе стороны использовали математически идеальную стратегию, и потому всё, как и встарь, решало простое преимущество в силе.

Сферы защиты кораблей-звезд Тэйариин сжались уже до их поверхности, — и остановились. Битва зашла в тупик: противники не могли уничтожить друг друга. Оставалось только разойтись, однако ненависть и желание сокрушить врага возобладали даже над желанием выжить…

Анмай понял, что сражавшиеся уничтожат сами себя, превысив барьер квантового вырождения, — уровень стабильности физики быстро приближался к опасной черте. Он понимал, что прежде может не выдержать Эвергет «Товии», или кончится его питательная масса. Впрочем, исход всё равно будет один. Обе стороны попали в ловушку, бросив в самоубийственное сражение слишком много сил. Здесь собралось не менее ста тысяч матоидов, — против четырех пульсаров… впрочем, о том, каким было истинное соотношение сил Тэйариин и Мроо, не знала, наверное, ни одна из сторон — иначе, как вдруг подумал Анмай, эта война закончилась бы, не начавшись…

Его тело пронзила странная дрожь, словно зазвенела натянутая струна, — колебания физики превзошли критический предел. Струна оборвалась. Всё залил странный, мертвенный, тут же угасший свет. Участники побоища превратились просто в пульсары и туманности — облака и сгустки абсолютно мертвого вещества, а эти сгустки, — в ничтожную вспышку на наконец-то ударившей Стене Света.

Но всё это произошло уже в совершенно ином, не имеющем никакого отношения к «Товии» мире, — за мгновение до взрыва она вошла в Туннель. Анмай успел увидеть, как схлопнулся, замыкаясь на себя портал Ворот, а потом самым постыдным образом потерял сознание.

Глава 12. Йэннимурская бездна

Когда Анмай пришел в себя, ему показалось, что битва ему лишь приснилась. Думать не хотелось, и он не знал, откуда взялось чувство пустоты. Едва он вспомнил об Айэте, его сердце наполнилось тяжелой болью. Щеки Хьютай стали мокрыми от слез.

Они сидели молча, не сознавая течения времени, — оно не существовало для них. Всё так же с бешеной скоростью навстречу им неслись полосы танцующего света, потом Туннель вдруг кончился, и они вырвались в невероятное многообразие Р`Лайх. Вслед за ними появилась «Укавэйра», сразу же ложась на круговую орбиту вокруг Ворот. Но внимание Вэру привлек иной, тоже очень хорошо знакомый звездолет.

Прежде, чем он узнал очертания «Увайа», она исчезла, и на экране возник Айэт, — живой Айэт.

— Боюсь, ты забыл, что я, — уже не только машина, — с широченной улыбкой сказал он. Анмай при всем желании не смог бы её повторить.

— Так значит, на самом деле никто не погиб?

Улыбка исчезла с лица юноши.

— Девяносто тысяч симайа вызвались рискнуть собой, чтобы спасти Эрайа, — и треть их не вернулась. Никто не сможет их воскресить, Анмай. Их будут помнить… но не больше.

— А Нэйс?

— Я понимал, что он никогда не сможет простить тебя, и боялся, что он захочет отомстить. Это почти ему удалось. Он обманул меня и ушел… туда, откуда ни для кого нет возврата. Впрочем, я не знаю, что стало с его живым телом. И он оставил нам нового врага — ару. Их природу, — природу разрушителей, — ничто не в силах изменить. Вряд ли симайа стоит их опасаться, но планетам, у которых нет их кораблей, и моим тоже — стоит.

— Но разве нельзя разгромить их базы и решить проблему окончательно, раз и навсегда? — удивился Анмай.

Айэт недовольно мотнул головой.

— У ару нет баз. Только флот.

— Тогда где же они его строят?

— Заводы и верфи у ару тоже есть, только они все мобильные, в астероидных поясах. Заводы — те же корабли, только внутри цеха вместо жилых отсеков. Харвестеры — дешевая мелочь, их не жалко и бросить, если вдруг что…

— Но их тоже можно выследить и уничтожить, — удивился Анмай.

Айэт вздохнул.

— Нельзя. Это не война на поверхности, где проигравшего однозначно сумеют обнаружить. Есть много вариантов: парящие поселения в атмосфере планет-гигантов, — не над облаками, а поглубже, заводы в ледяных лунах, — пока тепло просочится сквозь сотни километров льда, времени пройдет МНОГО. Но реальная проблема в том, что звезд в каждой галактике, — около триллиона, да и самих галактик не меньше. Даже если решить, что одного визита корабля-разведчика в систему достаточно, процесс обещает быть долгим… Знаешь, что самое страшное в космической войне? В ней нельзя победить совсем, навсегда. Вселенная бесконечна, и затеряться в ней очень легко. Казалось бы, давно уничтоженный враг вдруг может вернуться, — и нанести почти смертельный удар, но не победить, нет, — и так без конца. Только симайа смогут прервать эту цепочку воздаяний и мести, — и то, если смогут изменить мир.

— Но зачем он это сделал, Айэт? Зачем?

— Он считал это своим долгом перед ару. Есть что-то поистине дьявольское в связи между теми, кто мучает, и теми, кого они мучают изо дня в день…

Они помолчали, склонив головы. Потом Анмай спросил:

— А кем стал ты?

Айэт пожал плечами.

— Я такой же, каким был до Слияния, наверное. Я помню очень много из того, что знал, когда был машиной, но всё же, я — это только я. Как и Ювана.

— А как же твоя цивилизация?

Айэт вновь улыбнулся.

— Флот погиб, но верфи, заводы, матрицы, — всё это цело. Я очень богатый юноша, знаешь ли! Когда я был машиной, мне подчинялось восемнадцать миров и сотня баз. Теперь управлять ими выше моих скромных возможностей, но всё же — они мои. Правда, Эроин и остальные будут по-прежнему помогать мне, а впрочем… не знаю. Я хочу быть свободным, — немногие могут начать жизнь заново. А как ты… вы?

Анмай задумался, потом быстро взглянул на Хьютай.

— Не знаю. То есть пока.

— Симайа простили тебя, — сказал Айэт. — Они решили, что спасением Эрайа ты искупил всё. Но, что бы ты ни задумал, — прилетай на Эрайа, на вторую, — они теперь всегда будут двигаться вместе. Я буду ждать! — с той же белозубой улыбкой он исчез.

Анмай задумался. Теперь он свободен, — по-настоящему свободен, — и перед ним открыты тысячи путей. Он ещё решит, по какому пойти, а пока…

— Пока нам надо хорошенько выспаться, — решила Хьютай. — За этот день мы сожгли почти все наши силы. Одно это сражение чего стоит! А «Товия» будет лететь до Эрайа ещё дней пять, — и, признаюсь, она мне здорово надоела.

Они уютно устроились на силовой подушке, но сон не шел к ним, — может быть, потому, что их обнаженные тела плотно прижались друг к другу. А может, потому, что Анмай превратил каюту в подобие своей комнаты на плато Хаос, — просторной, без окон (она была на милю ниже поверхности земли) и со стенами, завешенными тканью. Эти неожиданно ожившие образы прошлого словно делали их моложе…

— Я не хочу уходить с «Укавэйрой» в бездну, — вдруг тихо сказал он. — Не хочу сразу.

— В бездну… в Бесконечность?

— Да. Это получилось… слишком быстро. Слишком многое из любимого мной останется здесь. Это невесело, а я… ненавижу тоску. И вообще…

Анмай понял, что неутихающая радость, переполнившая его после встречи с Айэтом, настоятельно требует какого-то деятельного выражения.

— Я… слушай, ты не разучилась танцевать?

Она вдруг смутилась.

— Немного.

— Это не страшно. Ты воспомнишь.

Хьютай скривила на редкость кислую мину. Анмай рассмеялся, пружинисто вскочил, подхватил её на руки, и закружился по комнате. Она завизжала, и тут же потребовала:

— Быстрее!

Продолжая кружиться, он прижал её к себе, — и она вновь взвизгнула, когда он подбросил её высоко вверх, и поймал, присев под тяжестью её крепкого тела. Хьютай вырвалась, взяв его за руки. Они закружились в диком безымянном танце, изобретая все движения на ходу.

Вэру казалось, что счастье должно быть именно таким, — бешеный быстрый танец, почти бесшумный, — ему аккомпонировал лишь тихий шорох их босых ног и смех, блеск их глаз, смотревших друг на друга, — словно вся Вселенная кружилась вокруг них. Каждый поворот, каждый изгиб Хьютай был неповторим и удивительно прекрасен, — в движении её сильное гибкое тело словно расцветало. Потом Анмай вновь подхватил её на руки, прижал к стене… они кружились в темном море наслаждения, от которого трепетала каждая мышца их горячих нагих тел, мокрых от чувственной ярости восхитительных усилий. Им хотелось, чтобы так прошла целая вечность…

Потом они сидели рядом на краю постели, едва живые от усталости и бездумно счастливые, как дети. Хьютай глубоко вздохнула, пытаясь пригладить дико растрепавшиеся волосы. Анмай рассмеялся. Она укоризненно взглянула на него, и рассмеялась тоже.

— Жаль, что тебе не приходилось ухаживать за такой гривой! Тогда бы ты не смеялся!

— А ты так лучше выглядишь, знаешь?

Она с интересом посмотрела на него.

— Правда? Тебе нравится?

Он кивнул. Она улыбнулась.

— Учту. Что дальше, о мой Анмай? Танцы лежа?

Он вдруг смутился.

— Знаешь, обладая тобой я почему-то чувствую себя… виноватым. Чуть-чуть. Мне кажется, что самое важное в любви — понимание… единство не только тел, но и душ. Ты его чувствуешь?

Хьютай задумалась.

— Наверно. А ты?

Он улыбнулся.

— Однажды наши души уже были вместе, помнишь? Этого хватило… но мы должны стремиться к… — он бездумно обнял любимую.

Они вместе со смехом повалились на постель. Усталость исчезла бесследно, но вместе с ней ушло и желание.

— У меня голова сейчас совсем легкая, словно пустая, — сказала Хьютай. — А как ты?

Анмай слабо улыбнулся.

— Так же.

Они невинно сплели руки и ноги и сонно затихли. Почти бездумно Анмай перебирал её волосы, и вдруг заметил, что Хьютай спит. Её голова уютно покоилась на его ровно дышавшей груди. Он замер, чтобы не разбудить её. Ему самому спать совершенно не хотелось. Он задумчиво смотрел вверх, его руки легко, почти неощутимо оглаживали её плечи. Хьютай слабо улыбалась во сне. Анмай сцепил руки на её пояснице и задремал, закрыв глаза. Он подумал, что это, наверно, и есть счастье.

И уснул.

***..

На пятый день полета, как и прежде, его разбудило томное потягивание Хьютай. Она искоса поглядывала на него.

— Через пять минут мы сядем на Эрайа, на вторую. Может, хватит валяться?

Анмай задумчиво прикрыл глаза.

— Не знаю. Мне так славно…

Она всем телом потерлась о него, и усмехнулась.

— Я знаю. Но у нас есть ещё масса других интересных дел. Во всяком случае, у меня.

Хьютай попыталась выскользнуть из его рук, чтобы одеться, но Анмай остановил её.

— Подожди. Я… — он смутился, — иногда придумываю одежду, в которой ты кажешься мне… более красивой. Вчера «Товия» сделала мне одну… одно… Мне кажется, оно больше подойдет… к празднику. Ведь мы должны отпраздновать победу?

Через несколько минут Анмай восхищенно разглядывал подругу. Лишь её сандалии остались от прежней одежды. В белом изящном платье, расшитом тончайшими серебряными цепочками, в сережках в виде больших блестящих колец, и в диадеме она выглядела удивительно красивой и естественной. Рядом с ней нагой Анмай вдруг почувствовал себя очень неуютно. Он спешно оделся, но всё равно ощущал себя неловко, стараясь оглядеть себя сразу со всех сторон. Хьютай улыбнулась ему.

— Сегодня мы обойдемся без симайа, ладно?

Он кивнул.

— Айэт обещал мне рассказать про себя, и про Линзу. Это займет целый день. А потом… вечером…

Хьютай усмехнулась.

— Любовь — это не только брачные игры, знаешь?

Он смутился.

— Да. Тебе… нам предстоит узнать ещё столько интересного… вместе.

— Да, — она протянула ему руку. — Ну что ж. Веди.

Анмай и Айэт лениво брели по узкой дорожке сада. Их босые ноги путались в густой мокрой траве. Шел непрерывный теплый дождь, вода стекала с их волос на обнаженные плечи, но они словно не замечали этого. Их подруги сидели под навесом веранды, примыкавшей к обширному низкому дому с белыми стенами. От дома к неширокой реке спускался такой же обширный запущенный сад. На том берегу и за домом начинался лес. Вся зелень поникла и потемнела, по небу неторопливо ползли низкие серые тучи. Всё вокруг заполнял мягкий шорох падающих капель, заглушая тихую беседу Юваны и Хьютай, — они сидели в плетеных креслах на веранде, глядя на дождь. Айэт оглянулся на них, засунув руки в карманы шорт и бездумно болтая босой ногой в луже, потом вдруг плюхнулся прямо в мокрую траву. Сырость его ничуть не пугала, — он уже промок насквозь. Анмай (он тоже был в одних шортах) вздохнул и растянулся на прохладных зарослях соседней клумбы, чувствуя, как капли барабанят по спине, — мокнуть, так мокнуть. Айэт насмешливо поглядывал на него сквозь переплетение стеблей и слипшихся ресниц. Их разделяла лишь затопленная дорожка. По чистой воде шли пузыри. Здесь, в экваториальных широтах Эрайа-II, дождь мог идти несколько дней подряд. Анмай ничуть не был огорчен этим. Напротив, ему было очень спокойно. Он упивался почти незнакомым ранее чувством единения с природой, ощущая каждой клеточкой, что здесь, — его родина, земля его предков.

— Забавно, — сказал Айэт. — Пока я гулял в этом саду, решилась судьба Эрайа и нашей Местной Зоны. По воле Тэйариин отныне симайа поведут Кунха. Это величайшее событие за все семь миллиардов лет существования разума, — и его мало кто заметил. Забавно, правда?

Анмай вздохнул. На самом деле всё было далеко не так легко. Тэйариин не интересовало мнение младших рас, и лишь Нэйриста могла обратить на себя их внимание, — просто потому, что её трудно игнорировать.

Одна Нэйриста была ничем рядом с машинами Кунха, — но Нэйристы могли размножаться делением, и создание одной почти всегда означало, что их появится много. Доселе обретшие их сверхрасы не претендовали на участие в Кунха, — может быть, потому, что с их точки зрения награда не стоила труда.

В самом деле, куда проще было пробить Туннели и уйти в дикую Вселенную, без врагов и обязательств, чем брать на себя ответственность за огромный объем пространства с неисчислимым множеством разумных рас, — и с Мроо в качестве противника. Лишь симайа оказались столь самоуверенны, — или столь глупы, как, наверное, подумали Тэйариин, а может быть, и «Укавэйра», без которой всё это было бы просто немыслимо. Ни один другой корабль не смог бы даже приблизиться к машинам Кунха, — их защищала зона скольжения, намного более обширная, чем вокруг Р`Лайх и любому, кто захотел бы просто посмотреть на них, пришлось бы лететь к ним тысячу лет на субсвете.

Анмай не знал, правда, сколько велись переговоры, какие аргументы были там предъявлены, и, тем более, какие решения были приняты. Он знал лишь, что Тэйариин никто конкретно не представлял, — на данном этапе развития они наверняка уже были несуществоподобны, — и все переговоры велись через машины Кунха. Он не знал, что симайа отдали в уплату, — но цена за Вселенную, была, несомненно, неслыханно высока. Возможно, ей стала война с Мроо, возможно, что-то ещё. Но сама процедура передачи контроля над машинами Кунха оказалась очень сложна технически, — даже при доброй воле Тэйариин. Любой договор, который мог бы быть подписан, не стоил бы тут и гроша, — и потому восемь триллионов симайа, — по триллиону на каждую из восьми машин Кунха, — должны были переселиться в них, чтобы стать новой основой их коллективных сознаний. Сейчас «Укавэйра» пробивала Туннели от Р`Лайх к ним, чтобы симайа смогли попасть в свои новые дома. Но такое переселение означало потерю тела и физической свободы навсегда, и пока что нашлось лишь четыре триллиона добровольцев, — ровно вдвое меньше, чем нужно. Для перевозки даже такого их количества нужны были годы, и это обещало отвлечь большую часть флота, который был нужен симайа для решения совсем других задач. Момент, — самый разгар войны с Мроо, — был очень неудачный. Он означал, что тысячи разумных рас погибнут, просто потому, что их защитники уйдут, фактически, в другую Реальность, всего лишь для того, чтобы дать Золотому Народу власть над ней, — и шанс на победу в этой проклятой войне.

Анмай не сомневался, что нужное число добровольцев будет набрано, — но процесс обещал стать очень непростым, и растянуться на многие годы. К тому же, в добровольцы наверняка уйдут лучшие. Здесь, в этой Реальности, останется двенадцать триллионов симайа, — но справятся ли они с ней, даже получив могучую поддержку своих перешедших собратьев?

Анмай знал, что за всё время своей истории симайа смогли обнаружить около миллиона различных разумных рас, — и четыреста тысяч из них Мроо уже уничтожили. В большинстве случаев симайа могли защитить их, лишь отправив в относительную безопасность своих не-планет, — но только в виде матриц, потому что даже внутри них не хватило бы места для такой невероятной массы живых существ. Лишь за последний год симайа вывезли население пятнадцати тысяч планет, в большинстве случаев, против их воли. Вернуть им родину и жизнь можно было лишь одержав победу в войне с Мроо, — но дело шло как раз к обратному исходу. Год назад флот симайа насчитывал семьсот тысяч кораблей, — и за этот год четыреста тысяч их погибли, в то время как верфи ввели в строй всего 265 тысяч кораблей. Короче говоря, кораблей катастрофически не хватало, даже несмотря на то, что к их производству прилагались все усилия. И лишь сто пятьдесят тысяч кораблей можно было использовать для спасения младших рас, все остальные должны были сражаться.

Анмай понимал, что если бы не установки Сверх-Эвергет, — от йэннимурского флота давно ничего бы не осталось. Но дела тут тоже обстояли не блестяще, — за последний год одиннадцать тысяч таких машин было произведено, — и двадцать тысяч потеряно, при этом удалось уничтожить лишь семь тысяч матоидов. На этом фоне сражение у Эрайа смотрелось грандиозной победой.

— Собственно, теперь всё и начнется, — продолжил Айэт, приподнявшись на локте. Его чистые глаза оживленно блестели. — Золотому Народу придется совсем нелегко. Ведь они должны создать заново все сверхсознания машин Кунха, чтобы они позволили им изменить Реальность в её Местной Зоне. Всё это займет тысячи лет. И на них теперь легла вся тяжесть войны с Мроо. Бой у Эрайа не выиграли даже стервятники, и если так пойдет вся война…

— Вчера «Укавэйра» пробивала Туннель к Ана-Йэ, — когда Мроо вторглись в центр галактики А-3754, и симайа попросили её о помощи, — тихо сказал Анмай. — Она уничтожила там восемнадцать колоний Мроо, — это около миллиона матоидов.

— Это очень много, — сказал Айэт. — Считается, что их всего несколько миллионов.

— Да. Но не в результате её атак, — она смогла уничтожить всего четыре или пять колоний. Её битва с Мроо вызвала квантовое вырождение, — и весь центр галактики А-3754 теперь опустошен. Семьсот населенных планет и пятьсот пятьдесят разумных рас погибли, — как и сто миллионов симайа, и шесть сотен их кораблей-миров, и восемьдесят установок Сверх-Эвергет. Пятьсот из этих кораблей уже были загружены матрицами, — и все они тоже погибли. Вот так.

— Но почему Мэйат не помогут им? — возмутился Айэт. — Разве они не уничтожили всех Мроо в своей Вселенной?

— Уничтожили. Но для этого им пришлось послать в бой двадцать девять Нэйрист — все, какие у них только были. Это около тысячи солнечных масс, представляешь? Никто не бросит такую мощь в эту Вселенную, — разве что для того, чтобы её уничтожить. Стабильность физики в ней опасно нарушена, — слишком долго её здесь изменяли, и слишком сильно. Эта война может привести к катастрофе, после которой здесь вообще не останется жизни, — никакой и нигде. Симайа должны быть очень осторожны, — если хотят уцелеть. Я слышал, что Тэйариин отзывают свои пульсары-корабли, — чтобы избежать катастрофы, и чтобы не потерять их, если она всё-таки случится.

— Даже если симайа смогут победить, я не знаю, удастся ли их грандиозный труд по перестройке нашей части мироздания, — тихо сказал Айэт. — О других я и не говорю… Но их попытка изменить её физику, создать в ней закон сохранения жизни, сохранения упорядоченности, так, чтобы ни одна искра разума, возникнув, больше не исчезала, — всё это заслуживает величайшего уважения. И мне странно думать, что если бы не ты, — этого народа не было бы… как и меня, — Айэт замолчал.

Анмай ответил не сразу.

— Если их попытка удастся, нужно будет такое уважение, на которое я, боюсь, неспособен. Но за всё нужно платить. Платой за неуничтожимость жизни станет резкое возрастание градиента энтропии. Очень резкое. Срок эволюции Вселенной резко сократится, и тепловая смерть постигнет её куда раньше безвременья…

— Бессмертие разума стоит этого, Анмай, — серьёзно сказал юноша. — Мы-то с тобой знаем, как легко уничтожить человека, мир, целую цивилизацию. Надо сделать так, чтобы… создавать было легче, чем разрушать. Но симайа говорят, что тогда в мироздании не останется даже понятия о свете… или понятия о прошлом. То может оказаться мир, в котором не будет места для нашей памяти… а может, и будет. Кто знает будущее?

— Те, кто хотят изменить его, — должны знать, — Анмай пожал плечами. — Но знают ли они, чем это всё кончится? Ведь власть над мирозданием, — ужасное искушение. В нем есть множество других вещей, которые стоит исправить. Например, почему бы всем разумным существам не испускать приятного для глаз света, и, если уж на то пошло, не издавать чудесной музыки? Йалис позволяет это сделать. В экономическом плане это также возможно. Почему бы симайа после победы над смертью не приступить к этому? Можно придумать много таких улучшений, которые эффектны, и в принципе осуществимы, — но бесполезны, и даже губительны в дальней перспективе.

Они помолчали.

— И что ты будешь делать дальше? — спросил Анмай.

— Я? — Айэт перекатился на спину, глядя в хмурый небосвод. Капли дождя попадали ему в глаза, и он прикрыл их ладонью. К его мокрой коже прилипли былинки, стебли травы путались в густых волосах.

— Симайа решили уподобиться богам, они хотят создать души, раз уж в них верит большинство рас. Их труды будут тяжелы и многообразны, и им нужны будут помощники. А на «Увайа», — двести тысяч матриц файа, ещё времен расцвета их Первой Культуры. Однажды они уже смогли возродить свою погибшую расу. Они смогут сделать это вновь, раз уж все матрицы «Укавэйры» слились в неразделимое целое. Раньше на моих мирах не было жизни. Теперь будет. Давно умершие будут жить вновь, и у моей цивилизации появятся новые хозяева… точнее, старые. Мроо хотели уничтожить наш народ. Но, к счастью, этого не случилось, и возрожденные файа пойдут рука об руку с Золотым Народом. И там, где не окажется симайа, будут они, — а Йэннимур не даст им сбиться с пути, — никогда больше. А я? Конечно, теперь я уже совсем не тот пастух, каким был в Линзе, но, пожалуй, ещё кое-что могу. И я хочу предложить симайа отстроить Линзу. На «Увайа» есть её чертежи, и матрицы лучших её жителей. Кое-что есть у них, кое-что у «Укавэйры»… Ничто не исчезает безвозвратно, Анмай!

— Ничто не исчезает, — эхом откликнулся тот. — Но вряд ли роль пастуха при собственных предках тебе понравится.

— Ты прав. Теперь я буду скорее наблюдателем, чем пастухом… по крайней мере, пока будет жить моё тело. А потом… Я ещё не знаю, каким будет мой окончательный облик. Возможно, я стану симайа, но вряд ли. Мне нравится, как в моем теле пульсирует кровь. Стать плазменной сферой… — он скривился. — Скорее всего, я вновь стану интеллектронной машиной, когда Линзу восстановят, — стану навечно. Но ещё очень нескоро. А пока я буду помогать иным расам в их восхождении, как помогают симайа… Это очень нелегко, но у меня есть опыт. А прежде всего, я хотел бы посетить теневую сторону мироздания. Я давно мечтаю попасть туда… узнать, что там… а потом стать мостом между двумя сторонами, попытаться соединить их… глупая мечта, верно? А впрочем… не знаю. Не стоит спешить, когда выбираешь свой путь.

— Ты не жалеешь, что расстался со всемогуществом машины? — спросил Анмай. — С памятью этих десяти тысяч лет?

— Нет, как ни странно, — Айэт приподнялся, глядя как дождевые капли падают на его живот. В его пупке образовалось крошечное озеро. — Во-первых, я забыл не всё, и воспоминания приходят ко мне, словно светлый и мудрый сон. А потом… я понял, как приятно быть просто собой. Начинаешь находить удовольствие даже в вещах, которые раньше казались неприятными… — он откинулся назад и потянулся. Целый поток воды с потревоженного куста обрушился на его лицо. Юноша фыркнул, протирая глаза. — Хотя, признаюсь, я не любитель валяться в сырости! — он усмехнулся и, легко вскочив, тут же отряхнулся, как кот. — А как ты? — он повернулся к Вэру. — Что будешь делать ты… вы? — он покосился на Хьютай.

Анмай задумчиво прикрыл глаза.

— Я не знаю. Битва за Эрайа окончилась уже две недели назад. «Укавэйра» считает, что ей больше нечего делать в нашей Вселенной. Я тоже так считаю. Но вот я сам… Я просто боюсь… потерять этот мир. Она отправляется не сейчас, но довольно скоро. Так что… я в сомнениях.

— Я не хочу расставаться с тобой, — тихо сказал Айэт. — Ведь у меня больше нет друзей. Эроин… Он сломался, ещё тогда… и с тех пор не оправился. Пока он был Ир-Ими, это не было заметно. Но теперь… Ему нужно много времени, чтобы освоиться ещё и с этой потерей… Так как ты?

— Не знаю… — Анмай задумался. — Пожалуй, мне надо побывать на Эрайа… на той Эрайа. У меня там есть друзья… и я хочу попрощаться с ними. Больше я туда в любом случае не вернусь, — по этим долгам я расплатился.

— Они будут ненавидеть нас, файа, — пока не вольются в здешнюю семью цивилизаций, — тихо сказал Айэт. — Так тут случалось бессчетное число раз, так будет и теперь. А время… Если мы захотим, для нас его и не будет. Так как? Прости, но Бесконечность не по мне. Я… это выше моих сил, — лицо юноши мучительно исказилось. — Я хочу везде быть с тобой, но там… не могу… не знаю. Как говорили наши предки, — всё решит судьба!

Анмай и Хьютай стояли у парапета, на верхней палубе неспешно плывущей в чистом воздухе «Товии». Она направлялась к уничтоженному Мроо космопорту. Теперь на его месте был лишь пустырь. Вайэрси стоял рядом с парой. Его смутное, туманное одеяние сияло солнечной белизной, и их согревал исходивший от него ровный поток тепла, — словно на них и впрямь светило солнце…

Под ними простиралась столица Эрайа, Тайлана. Вокруг вздымались белые пирамиды огромных зданий, — частью закопченные, выеденные изнутри огнем, но в общем, хорошо сохранившиеся. Толпившиеся на улицах люди казались с высоты россыпью цветных искр. Все они спешили к устью Рэра, куда величественно опускалась «Увайа», — Айэт решил показать им образ их будущего.

Анмай усмехнулся. Его «Товия» здесь никого не поразит, — к её несущим стражу вокруг столицы собратьям, парящим в воздухе подобно облакам, люди уже привыкли.

Айэт полностью перестроил «Увайа», и теперь столб поддерживающих звездолет нейтрино неощутимо проходил сквозь любую материю. Парящая в воздухе двухмильная зеркальная пирамида ни размером, ни формой не отличалась от исполинских зданий столицы, но её ослепительный блеск невольно притягивал взгляд. Плавный, почти незаметный спуск был совершенно беззвучен. Лишь когда раскаленная кормовая броня коснулась воды, с ревом взметнулось огромное облако пара. Когда оно рассеялось, стало видно, что четырехсотметровый нижний уступ наполовину погрузился в реку и глубоко ушел в дно Рэра.

«Товия» тоже остановилась и плавно пошла вниз. Её уже ждали. Острые глаза Вэру различили внизу три крохотных фигурки. Даже с такого расстояния он узнал Светлану, Андрея и его брата. Рядом с ними стоял скиммер.

«Товия» мягко коснулась поверхности, но остановилась не сразу. Её днище плавно погрузилось в податливый грунт ещё на четыре метра, — всё-таки, она весила двадцать миллионов тонн. Пара видела, как заколебалась земля, — на её уровне, вряд ли случайно, оказались главные ворота.

Анмай повернулся, направляясь к шлюзу, но Вайэрси подхватил их, и через несколько секунд они уже стояли внизу, возле трех юных рутенцев, смотревших на них с удивлением. Они были такими же, как в записях Ир-Ими, — не изменились, времени прошло немного. Анмай взглянул на свой серый комбинезон, потом понял, что они смотрят на Вайэрси, — ещё никому из людей не доводилось видеть симайа. А, по его мнению, Золотой Народ был самым красивым из всех, какие он встречал.

— Анмай! — к нему бросилась Светлана.

Прежде, чем он успел опомниться, она оказалась в его объятиях, и только пискнула, когда Хьютай нахмурилась. Ярослав был более сдержан.

— Я вижу, нам надо о многом поговорить… — начал юноша и смолк, повернувшись к морю.

В сверкающей броне «Увайа» открылся огромный квадратный портал. Из него выплыло и неспешно двинулось к ним нечто до боли знакомое, — летающая платформа, как две капли воды похожая на «Уйту». Она приземлилась в отдалении, чтобы неистовый вихрь её силовых крыльев не сдул их. Наверху показались две фигурки в белом. Когда они легко побежали к ним, Анмай узнал Айэта и Ювану.

Потом на минуту повисла тишина — все они, столь разные, удивленно смотрели друг на друга. Босоногий, широко улыбавшийся Айэт и его подруга оказались в центре внимания. Андрей во все глаза смотрел на Хьютай, — в своем белом платье она походила на принцессу. Эроин и Эрасса немного опоздали, но и на их долю досталось немало любопытных взглядов. Затем все глаза повернулись к черному зеркальному многограннику, неспешно спускавшемуся сверху. Вышедшая из него Укавэйра заставила людей удивленно вскрикнуть. Когда она пошла к ним, её хвост с резким шорохом скреб по земле.

— Ну вот, мы все вместе… — Анмай не закончил фразы. Его прервало резкое колебание земли и тяжелый гул. Он невольно оглянулся на «Товию», — огромная, как гора, она нависала над ними застывшим геометрическим кошмаром, воплощением холодной силы и угрозы. Выше, в синеве неба, узким кольцом сияли восемь ярких серебряных звезд, — корабли симайа привели этот мир на отведенную ему орбиту. Как оказалось, перемещать планеты совсем нетрудно, — они неощутимо соскальзывали в потенциальную яму искусственного гравитационного поля, и восемь звездолетов легко увлекали за собой безмерно огромную по сравнению с ними планету. Вот они разошлись в стороны и исчезли. Их работа закончилась. Эрайа навечно заняла свое место в Поясе Миров Р`Лайх.

***..

Ещё минуту царила любопытная тишина. Никто не осмеливался заговорить.

— Я еще никогда не видел такого красивого неба, — вдруг сказал Андрей, и, словно по команде, все разнообразные глаза поднялись вверх.

Небо Р`Лайх в Поясе Миров было не таким величественно-грозным, как внизу. Планеты заслоняли друг друга, и они видели лишь несколько ближайших, — исполинские бело-голубые серпы по двадцать угловых градусов каждый. Они заходили друг за друга, создавая удивительно объемную, грандиозную панораму, при виде которой Вэру хотелось… он сам толком не знал, как выразить свои чувства, — не кататься же от радости по траве?

Лучше всего была видна Эрайа — вторая. Под лохматой грядой облаков смутно темнел дымчатый зеленый берег Куайа, и на нем сияла белая искра, — Тайлана, первый город Золотого Народа…

Остальные миры медленно, незаметно для глаз двигались, сменяя друг друга, но Эрайа оставалась неподвижной, — две планеты, родины рутенцев и золотых айа, соединили неразрывные узы. Ворота Соизмеримости Р`Лайх отсюда не были видны, закрытые планетами, лишь ободки атмосфер в их направлении светились белым. По дороге сюда Анмай видел, что они ничуть не изменились. Но окружавшие их Йалис-генераторы исчезли и огненные лучи выбросов стали бритвенно-узкими. Они упирались в два хорошо заметных темных диска с яростно-синей сердцевиной. Едва Анмай взглянул на них, ему показалось, что в лицо дует неощутимый ветер, пронизывающий тело насквозь.

Он видел машины Кунха симайа, ещё не такие огромные, как созданные Тэйариин, но уже могучие. В них энергия аннигиляции, равная по мощи четыремстам миллионам солнц, превращалась в нечто, неощутимое непосредственно, — в искусственную физику. И сейчас эта физика изливалась за пределы Р`Лайх, могучим потоком затопляя иные миры и делая их неподвластными смерти. А когда-нибудь смерть будет изгнана из всей этой части мироздания. Пусть это займет тысячи и даже миллионы лет, — в принципе это возможно.

Лишь теперь Анмай начал понимать, на что же замахнулся Золотой Народ, и чем станет их мироздание. Это настолько его поразило, что он даже не сразу заметил бьющий в глаза ослепительный свет, — поскольку джеты, раньше освещавшие Р`Лайх, исчезли, симайа зажгли восемь искусственных солнц. Он видел одно яростное синее светило, — настоящий сверхгигант. Всего две недели назад… нет, полторы, его не было! Но что это значило по сравнению с…

Он не сразу понял, что глубокая небесная синева, — тот самый мир юных айа, так поразивший его тогда, в первый раз. Он видел белые облака, моря, реки и горы, — там, где должна быть пустота…

Наконец, у Вэру закружилась голова и он решил, что есть вещи, всю красоту которых он просто не в силах осознать, — они не умещались в его восприятии. И когда он понял, что всю красоту этого мира может оценить лишь тот, кто его сотворил, его захлестнула безысходная тоска по недостижимому, вечно гнавшая его вверх.

Тем временем вокруг разгорелся оживленный разговор. Анмай перехватил несколько удивленных взглядов, усмехнулся, и сел в общий круг.

Ему пришлось долго рассказывать о своих приключениях. В особенности юных рутенцев увлекло путешествие через Туннель Дополнительности, необычайно поразившее их. Потом Вайэрси рассказал им о Йэннимуре и о Р`Лайх, — это поразило их ещё больше. А Укавэйру, взявшуюся рассказать о себе, никто толком не понял…

Анмай, несколько ошалевший от счастья, украдкой посматривал по сторонам. Развалины космопорта уже скрыла трава, и в них не осталось ничего зловещего. Напротив, они выглядели таинственно и привлекательно. К северу и к востоку громоздились белоснежные пирамиды Тайланы, все в лиловых гранях теней. К югу простерлось бесконечное, уже затянутое жарким маревом море, — солнце с безоблачного, бездонно сияющего неба палило вовсю. С запада же тянулись невзрачные, густо заросшие пустыри, над которыми одиноко парил черный собрат «Товии».

Там, совсем недалеко, проходила окружавшая город силовая стена, а за ней собирались невидимые отсюда войска Рутении. Впрочем, Ярослав сказал, что сразу после появления «Увайа» они отошли, — на всякий случай.

Вэру невольно перевел взгляд на сияющую пирамиду звездолета, потом на блестевшие над зданиями шпили правительственного дворца. Точно так же выглядела и столица Эрайа-II, — только там космопорт заброшен совсем по иным причинам…

— Я давно хотел спросить тебя, — вдруг сказал Ярослав. — Как чувствует себя человек без Родины?

— А? — Анмай повернулся к нему. Вопрос застал его врасплох, и он сказал первое, что пришло ему в голову. — У меня нет Родины, — я её просто ещё не нашел.

— Под кого лег, тот и греет? — зло спросил Ярослав.

Анмай недовольно мотнул головой.

— Нет. Моего родного мира больше нет, — он исчез в Бездне, в чудовищной черной дыре, много тысяч лет назад. Моей второй родины, — Девяти Миров Файау, — теперь нет тоже: её уничтожили Мроо. Жить без Родины… это тяжело, но нужно всё равно. И потом… Файа, — мой народ, — они остались. И золотые айа, их предки, и, — так уж получилось, — потомки, вот они, перед тобой, — он показал на Вайэрси. — Родина — это не только земля, это и люди, которые живут на ней. Пока их род продолжается, пока жива их культура, — жив и народ. И он может найти себе новую Родину, — или даже создать её. Я понятно объяснил тебе?

Ярослав упрямо мотнул головой.

— Нет. Понимаешь, я не отделяю себя от Рутенской Империи. Моя жизнь — это её жизнь. И я не хочу жить, если Империя исчезнет.

— Она не исчезнет, — вмешался Вайэрси, — но изменить свою жизнь вам придется. Узнать всё то, что знают хотя бы наши дети, — это для начала. И — чего скрывать? — многим из вас придется стать симайа, — совсем недавно мы не стали бы настаивать, но теперь мы принимаем в симайа всех, кто может ими стать.

— А если мы не захотим? — с нехорошей интонацией спросил Ярослав.

— А что вам ещё делать? Умирать насегда? — удивился Вайэрси. — Здесь это просто невозможно, мы позаботились об этом. И потом, разве уходить из жизни вам не страшно?

— Смерть — это только один миг, и после него я ничего не почувствую, — Ярослав пожал плечами. — Чего мне бояться?

— Смерти должно бояться, — ответил Вайэрси. Его тон изменился, и Анмай ощутил, как по коже поползли мурашки. — Небытие не страшно, — но оно не наступает. У любой чувствующей твари есть душа, — она есть даже у дождевого червяка. А душа, как ты знаешь, бессмертна. Вот только на ТОЙ стороне нет ничего, — кроме душ. Одна бесконечная, смертельно холодная пустота. Так что я бы не спешил там оказаться.

— Мало ли во что можно верить? — Ярослав пожал плечами.

— Я не верю — я это просто ЗНАЮ, — ответил Вайэрси. — Ворота Р`Лайх ведут во множество мест — да, и на ТУ сторону тоже. Если ты осмелишься заглянуть в них, ты поймешь, ПОЧЕМУ мы так ненавидим смерть. Мы не можем спасти тех, кто уже перешел грань, — наверное, это и к лучшему, если учесть, ЧТО пустота делает с душами, — но не дать её перейти в наших силах.

— А те симайа, которые погибли, сражаясь за наш мир, — они тоже там? — прямо спросил Ярослав.

Вайэрси посмотрел ему в глаза, — но рутенец не отвел взгляда.

— Нет. У файа нет души — и у симайа тоже. Наша Вторая Суть не может жить в обычной, незимененной физике, — а матричная система плохо подходит для симайа.

— Они знали, что их ожидает, — и всё равно шли?

— А разве ты бы не пошел? — спросил Вайэрси.

— За своих — я пошел бы. Но… кто мы для вас?

— Будущие симайа, хотя бы. Наши будущие братья.

— Неужели нет лучших… кандидатов? — спросил Ярослав. Кажется, теперь он был удивлен.

— Есть, — спокойно ответил Вайэрси. — Только их мало. Слишком мало. Такие народы, как твой, — единые, знающие, что такое Долг и Честь, — большая редкость. В среднем, для перехода в симайа пригодно от двух до шести процентов населения. На Рутении, — тридцать или сорок процентов. Может быть, даже шестьдесят, если ваши системы обучения будут изменены должным образом. Поверь мне, это очень много. Даже у нас, золотых айа, Трансформу проходит лишь восемьдесят процентов, — несмотря на генетику, на обучение, на всё. Кто-то не способен, кто-то отказывается, — да, бывает и такое, — кто-то пропадает в учебных Реальностях, — не все из них полностью подчиняются нам…

— Мы, рутенцы, никогда не станем одними из вас, — Ярослав приподнял верхнюю губу в недоброй усмешке.

— Физически — ещё как станете, — в ответ усмехнулся Вайэрси. — Я не говорю о вечной жизни — но, как ты видел, мы умеем летать — просто так, без ничего. И ещё, мы умеем сражаться. Видишь тот танк? — он показал на сбитый Мроо файский летающий танк, — полузасыпанный землей, покореженный и ранее почти незаметный. Если я захочу, — его просто не станет, — симайа легко, одним движением поднялся. Из его вскинутой, радужно замерцавшей руки вырвалось ослепительное пламя, ударило в танк…

— Не подходите к нему, — предупредил Вайэрси, не ослабляя накала жгущего луча.

Совет оказался нелишним, — даже на таком расстоянии жар обжигал, словно они смотрели в жерло мартеновской печи. Бесформенный остов танка плавился, растекался красновато-белыми, тут же твердеющими ручьями. Сияние всё разгоралось, пока Вайэрси не пришлось прикрыть их силовым щитом. Едва пламя погасло, Ярослав вышел вперед. От танка остался лишь плоский холм из застывшей наползающими друг на друга пластами темной стали. Рутенец ожесточенно кусал губы, и Анмай без труда догадался, о чем он думал. Любой настоящий мальчишка пойдет на что угодно, лишь бы научиться новым способам борьбы, — а для Ярослава, который избрал для себя путь Воина, всё было намного более серьезно.

— Я не уверен, что смогу пройти Трансформу и остаться собой, — наконец неуверенно сказал он.

— Да, это удается не всем, — безжалостно подтвердил Вайэрси. — Сознание во время Трансформы легко можно изменить, я сам не раз это делал. Мы все часто делаем это, — потому, что братья нам нужны, а достойных кандидатов не хватает. Часто, но реже, чем следует, — даже среди нас, симайа, много тех, кто забывает о Долге или толкует его так, как им хочется. Но в твоем случае — нет. Ты подходишь нам такой, какой есть. Как и твой народ. Да, Рутения изменится, — но она не исчезнет. Мы — Йэннимурский Союз Многообразий, — и наша сила именно в сохранении наших различий. Можно стать симайа, — но остаться рутенцем. Более того, твой долг перед Йэннимуром будет именно в том, чтобы остаться рутенцем, — чтобы напомнить многим из нас, что не все достойные принадлежат к Золотому Народу. Не всем это понравится — ну что ж. Злость иногда намного лучше лени, — Вайэрси усмехнулся. — Именно так всё здесь и работает, в этом и состоит польза от наших многообразий. Если бы ты знал, сколько по-настоящему великих вещей были сделаны просто чтобы утереть нос симайа, происходящим из другой расы, — и очень часто эта раса была нашей…

— Всё равно, — упрямо сказал Ярослав, — я не слишком-то верю тебе.

— Твое право, — усмехнулся Вайэрси. — Но у меня есть друг, который, я думаю, сможет тебя переубедить. Его зовут Сергей Куницын.

— Куницын? — встрепенулся Ярослав. — Он рутенец?

— Русский. Это другой народ, но очень на вас похожий. Так вот, он стал симайа больше девяти тысяч лет назад, когда я сам был моложе раз в пятнадцать. С тех пор случилось невероятно много, — но он остался таким же русским, каким был. Я не скажу, что это во всем мне нравится, но это так.

— Откуда он? — Анмай лениво прикрыл глаза.

— В той же галактике, где был расположен твой мир, Уарк, возле Ворот Соизмеримости Мэйат есть мир Ленгурья, — Файау заселила его почти в начале своей звёздной истории, не только файа, но и людьми, потомками тех, чьи матрицы уцелели на «Фамайа». Это был проект двухрасовой колонии, — не слишком-то удачный, надо заметить…

— И что же с ним стало? — спросил Ярослав.

— Люди воевали с файа… истребляли их, так будет точнее. Не в них, впрочем, дело. Сергей родился в том мире, — другим человеком, его звали Айскин Элари. Это длинная история… в общем, благодаря ему мы смогли найти Первичный Мир людей. Они возникли в нем всего тридцать тысяч лет назад… хотя теперь можно сказать — сорок…

— Но Мэйат нашли людей пятьдесят тысяч лет назад, — или больше, — сказал Анмай — и, насколько я понял, история их расы уже подходила к концу. Это ошибка, или…

— Или люди возникли независимо во множестве миров, — потому, что кто-то этого захотел. Это возможно, — для тех, кто может пересоздать мир… или создать его, Анмай. Мы думаем, что в теневой Вселенной нет сверхрас, но что мы о ней знаем? Мы посетили их Первичный Мир лишь однажды, а потом… мы не смогли найти к нему дороги. Беда тут даже не в том, что существует множество различных Вселенных, беда в том, что этих различий много. Кроме Вселенных с разной физикой есть Вселенные с разной историей, и их количество, — цифра, имеющая сто восемнадцать нулей. Многие из них так похожи, что различить их совершенно невозможно, — там может не быть всего одного человека, и вот этого человека мы так никогда и не нашли… Впрочем, и это неважно. Мы нашли множество планет с людьми… но так и не поняли, чего же именно хотел создавший их. Возможно, и это мы смогли бы понять, — но наша беда в том, что мы не созданы навечно. Количество вселенных неисчислимо, но время у нас общее… свое у каждого мира, но всё же общее, — и оно иссякает. В одних местах быстрее, в других медленнее… но оно не просто иссякает. Оно кончается.

— И что будет там, где оно… иссякло? — спросил Андрей, до этого молчавший.

— Ничто. Безвременье. Вселенная расширяется… всё быстрее… и сфера видимости всё быстрее сужается… хотя лишь через триллионы лет она сомкнется. Это большой срок… — Вайэрси помолчал, — но мы не в силах изгнать эту смерть. А по пути «Укавэйры», оставшись собой, смогут пройти немногие… Ни о каком экипаже Нэйрист, конечно, не может быть и речи. Они — единые разумные существа, чьи интересы и психика для нас едва ли представимы. Они могут отделять от себя иные существа низшего порядка, — но всё равно, и они остаются вне пределов нашего понимания…

Анмай задумался. Как может одна раса возникнуть сразу во множестве мест? А почему снежинки во всей Вселенной, — во всех Вселенных с одной физикой, — имеют одну форму? Это явления одной природы, но разница между ними… да, как между симайа с их физической миссионерией, и тем, кто создал мир, который они мечтали улучшить.

В этом надо было разобраться, но тут до него дошел второй слой речи симайа: казалось, тот завидовал ему, его плану бегства.

— Это не так, — тут нечему завидовать, — внезапно ответил Вайэрси, и Анмай вздрогнул: он не задал вопрос вслух. — Я не могу предсказать будущее, но этот путь приведет тебя либо к смерти, либо к вечному поиску, без результата и цели. Впрочем, предвидеть исход этого полета в точности не сможет никто. Нэйристы Файау уходили на сотню Листов в глубь Сверх-Вселенной, а уходившие дальше не возвращались. Ваш же путь на сотню порядков длиннее…

Анмай задумался. Эта новость не понравилась ему, и лишь собственное имя, повторенное несколько раз, вернуло его к реальности. Андрей (его глаза растерянно блуждали от избытка полученной информации) решил рассказать ему о приключениях, приведших его и Светлану сюда. Но прежде, чем он успел открыть рот, Вайэрси вдруг вскочил, и Анмай понял, что случилось нечто, непоправимо ужасное.

***..

Вдали, между огромными зданиями города, беззвучно и плавно взметнулось туманное, кустообразное облако. Из него, так же беззвучно и плавно, поднялась черная колонна из маслянистого, казавшегося жидким материала.

Анмай в один миг понял, что перед ним, — сейчас его сознание работало не в пример быстрее оцепеневшего тела. Последняя Форма, — не полная, конечно, ибо иначе ей не удалось бы затаиться здесь, — но гибрид, приспособленный к этой Реальности, к этой физике, насколько это возможно. Разумеется, Мроо пришли сюда не убивать, — это было бы глупо с любой точки зрения. Чудовищная черная башня, — высотой в несколько миль, как прикинул Анмай, — в три приема, сверху вниз, разорвалась на тысячи частей. Те разлетались во все стороны, продолжая разрываться. Он понял, что это, — посев, рассеяние, отчаянная попытка внедриться в Р`Лайх, чтобы разрушить её изнутри, отчаянная, — но не безнадежная.

Краем глаза он успел заметить, как вскинулся и напрягся Айэт… успел заметить, как вокруг них и «Товии» вспыхнул мерцающий, тусклый ореол Йалис-щита… в тот же миг всё его тело пронзила ослепляющая, белая боль, — её собратья нанесли по Мроо удар, и на месте кошмарного черного стебля вдруг вспыхнуло ослепительное солнце взрыва.

Анмай понимал, что у них, оказавшихся так близко к этой неистовой битве, нет никаких шансов выжить, — бешеный свет мгновенно скрыл весь небосвод и… всё исчезло. Их накрыл многослойный силовой щит «Товии», не пропускающий света, — эту, крайне полезную технологию она усвоила от симайа. Земля вздыбилась, все они во мраке полетели кто куда, — а сотрясение не прекращались. Силовой щит тускло заалел, и Анмай словно наяву увидел, как многомильный огненный шар, разрастаясь, поглощает, стирает с земли Тайлану, делая все их усилия, все жертвы по спасению столицы напрасными.

Мрак не рассеивался долго, — меньше минуты, но она показалась Вэру вечностью. Затем силовое поле посветлело, но осталось глухой прозрачной стеной, отделившей их от внешнего мира. Снаружи бушевал неистовый ураган, несущий куски бетона и тучи пыли. Но он всё же сдул большую её часть, — и они могли видеть.

***..

Местность неузнаваемо изменилась, — Анмай не был даже уверен, что они остались на том же берегу. Там, где стояла «Увайа», он не видел ничего, — лишь неистово клубящееся месиво дыма и пара. Прямо над ними, поднимаясь на необозримую высоту и раскинувшись далеко в стороны, вздымался чудовищный гриб страшного взрыва. Он скрыл солнце, и в отблеске полосы чистейшего синего неба с жуткой быстротой клубилась дымная, рвущаяся в поднебесье колонна. Тайлана же исчезла, просто исчезла. На её месте простерлось гористое поле, — серые хребты и развалы бетонного крошева, перемешанного с балками каркасов. Между ними местами блестела вода. Даже широкие каньоны каналов скрылись под чудовищными нагромождениями обломков. Правительственный дворец тоже исчез, на его месте громоздилась гора щебня, лишь чуть повыше остальных. Анмай обрадовался — это значило, что подземные хранилища уцелели, иначе бы там зияла воронка. Исполинские шпили гордо и бесполезно сияли над руинами, — субсталь могла выдержать любой взрыв, а разрушающие её потоки жесткого излучения ослабила атмосфера.

Всё вокруг дымилось. Неистовый ветер подхватывал и рвал дым, не давая ему подняться, и мир вокруг казался странно подвижным, текучим, нереальным, — всё происходило совершенно беззвучно. Само пепелище напоминало не развалины, а чудовищных размеров свалку.

Нигде, насколько хватал глаз, он не видел ни одного корабля «Укавэйры». Анмай сомневался, что хоть один из них уничтожен, — иначе они сами не смогли бы уцелеть. Скорей всего, сейчас они преследовали рассеявшихся вокруг Эрайа Мроо.

Странно, но за космопортом не было никаких разрушений, — силовая стена вокруг Тайланы исчезла, но в миг взрыва она, несомненно, остановила и отбросила назад ударную волну, довершив разрушение города… и избавив осаждавших даже от малейших неприятностей. Сейчас они наверняка ошалело глядят на невиданную катастрофу.

Анмай перевел дыхание. Пусть все, кто тянулись к файа погибли, исчезли из этого мироздания навечно, но все дорогие ему здесь и целы… или нет?

Он вдруг увидел нечто странное, — похожее на клубок черных волос диаметром метров в восемь, окруженный тусклым, мертвенным ореолом. Он не заметил, откуда оно появилось, — казалось, из воздуха.

Клубок с быстротой пули спикировал прямо на них, в ослепительной вспышке прорвав силовое поле. Главной его целью стала «Товия», — узкая волна жгучего лилового сияния ударила в одну из её орудийных башен, и Анмай закричал от боли в глазах, когда неуязвимая субсталь вспыхнула, распадаясь облаком ослепительной плазмы. Очертания корабля вдруг странно заструились, как в мираже, — казалось, что машина корчится от чудовищной боли, отчаянно стараясь сохранить форму. В тот же миг Мроо атаковал и другие, более легкие цели.

Первой погибла Укавэйра, — она пыталась добежать до своего корабля-многогранника. Лиловый диск прихлопнул её неуклюжую фигуру, — она исчезла в пламени взрыва, из него во все стороны брызнули дымящиеся лохмотья плоти. Второй удар накрыл её корабль, — из его люка тоже полыхнуло бурлящее пламя, затем многогранник взорвался. Его броня раскололась на отдельные разлетавшиеся плиты, начинка превратилась в плазму, молниями ударившую между ними во все стороны. Если бы не силовое поле, мгновенно поставленное Вайэрси, их всех бы расплющила ударная волна. Точно так же взорвалась летающая платформа Айэта: на её месте взметнулось пламя и заклубился дымный гриб. Четвертый удар накрыл перевернутый скиммер Андрея, оставив на его месте лишь дымящийся кратер. Всё это заняло немногим больше времени, чем потребовал бы один взмах ресниц.

Анмай решил, что теперь их очередь, но Мроо не обратил на них внимания, — очевидно, для него живые существа мало чем отличались от комков грунта. Его следующей целью стал Вайэрси, стремительно поднимавшийся вверх, — он прекрасно знал, что силы неравны, и старался лишь оказаться подальше от людей и файа. Но всё же, он не хотел сдаваться просто вот так.

Вайэрси мгновенно сбросил форму, обратившись в яростный сгусток живого звездного пламени, — такими Анмай симайа ещё не видел. Затем лезвие смертельно-белого света, вырвавшись из самой сердцевины этой живой звезды, ударило в Мроо, вспыхнув вокруг него лохматой короной. Симайа тоже не успел уйти от мгновенно нацелившегося луча: две молнии, яростно-белая и мутно-лиловая, скрестились в грозном небе. Сверкнула мгновенная вспышка, — и на месте Вайэрси вспыхнуло ослепительное солнце. На сей раз взрыв оглушил и разметал зрителей, лишенных защиты. Мохнатый шар покачнулся, на секунду остановленный в воздухе. Вдруг его поверхность замерцала, — точь-в-точь, как у «Товии». Вэру пронзила белая, ослепительная боль, и он понял, что в дело вновь пошел Йалис.

В этот миг сверкнула беззвучная, мгновенная вспышка, — она родилась вокруг Мроо, и сферической волной сомкнулась на нем. Его очертания странно размазались… а потом перед ними опустился непроницаемый занавес, — «Товия» поставила силовой щит. Он засиял мягким, серебристым светом, земля под ними содрогнулась, могучий глухой удар на миг затмил сознание Вэру… и всё кончилось. Там, где был Мроо, зиял многометровый, обтекающий лавой колодец в земле. Очень высоко над ним ещё рассеивалась многомильная плазменная колонна, — силовое поле не смогло удержать всю энергию взрыва, и направило её вверх и вниз. А между колодцем и столбом огня висело неподвижное золотистое солнце…

Стало очень тихо. Анмай машинально отметил, что не чувствует бешеного ветра, несущего обломки стен, — значит, внешнее поле «Товии» ещё действует…

Он не двигался, боясь пошевелиться, оглушенный внезапной тишиной. Неожиданно резко в ней отдался тихий вскрик. Его испуганно метнувшийся взгляд тут же наткнулся на Ярослава. Лицо подростка было сразу растерянным и ожесточенным, и Анмай быстро понял причину.

К его невероятной радости, Айэт и Хьютай не пострадали, — а вот Андрей и Светлана лежали бездыханными за спиной Айэта. Вероятно, их убил миг поединка физик. Андрей упал ничком, раскинув руки, Светлана успела перегнуться пополам, хватаясь за живот, — и умерла, застыв в нелепой, изломанной позе. Её глаза остались открытыми. Файа же отделались испугом, — их спасла упрочненная биохимия, рассчитанная как раз на подобные катаклизмы. Анмай не понимал, правда, почему тогда уцелел сам Ярослав — Андрей рассказывал ему, что дворяне Империи умеют много больше обычных людей, в том числе и переживать многие вещи, от которых те умерли бы, — но не Йалис же!

Ярослав бросился к брату, упал на колени, стараясь приподнять… так он и застыл. А бело-золотое солнце, оставшееся от Вайэрси, упорно не хотело гаснуть…

Вдруг оно сжалось, стянулось в золотой сияющий шар. Вновь обретя форму, симайа скользнул вниз, и встал возле подростка, коснувшись его плеча.

Ярослав вскочил и повернулся так быстро, что Анмай едва успел это заметить. Он не знал, что было бы, окажись он на месте Вайэрси, — наверное, ничего хорошего — но, встретившись взглядом с симайа, Ярослав застыл.

— Успокойся, — ровно сказал Вайэрси. — Здесь, в нашем мире, смерть, — это ещё не конец. Это я смогу исправить… если мне никто не будет мешать.

Ярослав кивнул, медленно, словно во сне. Казалось, он не вполне понимал, явь вокруг, или кошмар.

Вайэрси подошел к Андрею и перевернул его на спину. Вновь вспыхнул пепельно-белый свет, вновь Анмай ощутил, что Реальность вокруг него меняется…

Через несколько минут Андрей поднялся на ноги, ещё через несколько минут на ноги поднялась и Светлана. Они недоуменно оглядывались по сторонам — собственная смерть милосердно выпала из их памяти, как понял Анмай.

Ярослав замер с приоткрытым ртом, совершенно обалдевший, — наверно, он решил, что видел жуткий сон. Вайэрси положил ему руку на плечо, но он не двигался.

— Мир не всегда меняется к худшему, — очень ровно и тихо сказал симайа. — Сейчас я не могу тебе это объяснить. У меня ещё много работы.

Он отошел в сторону, поднял один из отливающих сталью обрывков, секунду смотрел на него и бросил.

— Слишком чужое. Я вряд ли справлюсь… — он смолк на секунду, словно прислушиваясь к чему-то. — И это уже не нужно. Она там, не здесь. Она сказала, что не надо.

Анмай искоса посмотрел вверх. «Товия» стояла, словно с ней ничего не случилось. Он и не заметил, когда она обрела прежний вид. В тучах над ними что-то плыло.

— А вот и наши, — сказал Вайэрси.

Всё небо вдруг ярко засветилось. Когда свет угас, стих и ураган, и «Товия», помедлив, сняла силовое поле. Гриб тоже исчез, как по волшебству, пыль и дым окончательно рассеялись, из них выглянула сияющая «Увайа». Айэт широко улыбнулся и обнял Ювану.

В чистых небесах сияли сотни и тысячи огней, — корабли симайа, правда, не корабли-миры, а поменьше, похожие на плоские многолучевые звезды из зеркального серебра, — на такой высоте Анмай не мог их толком рассмотреть. Сами симайа во множестве парили в воздухе, миллионами метеоров спускаясь вниз. У Вэру захватило дух от этого зрелища. Ярослав обнял вздрогнувшего брата, и тоже смотрел на небо с удивлением.

— Сначала мы хотели подождать, пока обитатели Эрайа не забудут всё причиненное им файа зло, — сказал Вайэрси. — Это было… наивно. Их техника очень бы развилась, а дети… их научили бы не только помнить, но и ненавидеть. Поэтому мы пришли в этот мир, всюду. И все, кто умер после появления Эрайа в Р`Лайх, будут жить вновь. Смертей тут больше не будет. Надеюсь, после этого люди примут нас, как своих старших братьев, — хотя бы потому, что мы — не файа.

— Вы сможете восстановить город? — с надеждой спросил Айэт.

— Такой же самый, но не тот же самый. Это превосходит силы любого из нас, и даже всех вместе. Мроо оказались опасней, чем мы думали, — они умеют проходить и сквозь материю, и сквозь силовые щиты, превращаясь в волны вероятности. Я думаю, что это произошло во время битвы. К счастью, они мало что знали об этой Реальности, и мы смогли целиком их уничтожить… но у них тоже есть квантовая связь, и в следующий раз они будут подготовлены гораздо лучше…

— А как ты уцелел? — спросил Анмай.

— Вот, — непонятно откуда Вайэрси достал зеркально блестящее устройство сложной топологической формы, чем-то похожее на бутыль Клейна. Оно казалось отлитым из застывшей вдруг ртути, — никаких отверстий или деталей.

— Что это? — удивленно спросил Айэт.

— Это брахмастра, — ответил Вайэрси. — Устройство наведения для спаренного с ней Эвергета, — в данном вот случае Эвергета моего корабля. Для симайа Йалис не так опасен, но, всё равно, пользоваться ей надо крайне осторожно. И координаты, — свои и цели, — надо знать очень хорошо. Но, если они всё же известны — то всё. Если у цели нет своего Эвергета, пережить Йалис-удар она не сможет. Расстояние до корабля тут особого значения не имеет. Но в миг смерти Мроо мы были вместе… одним… — Вайэрси замолчал, его глаза потускнели, — сейчас он смотрел внутрь себя, и то, что он видел там, ему не нравилось. — Знаете, они тоже хотят вечной жизни, — только иначе. Для мертвых. А что до жителей Тайланы… Р`Лайх успел запомнить их, но от многих не осталось даже пепла. Связи разорваны, и нам не за что… не за что зацепиться… — симайа ещё помолчал. — Мы попытаемся, — добавил он.

Анмай вдруг остро ощутил нереальность происходящего, — всё же, мир Р`Лайх был для него слишком чужим, искусственным, ненастоящим. Не имело никакого значения, отважно или подло он вел себя перед лицом смерти, — всё равно, это ничего не могло изменить. В этом мире всё было возможно, и потому ничто не имело цены, — ни отвага, ни добро, и ни зло. Не имело никакого значения, как ты живешь, чем занимаешься, — все равно, вечная жизнь оставалась твоим неотъемлемым правом. Золотой Народ неплохо к ней приспособился, — но тут был их мир. А остальные… Не покажется ли им, что эта Реальность, — и не Реальность вовсе, а бредовый сон, в котором возможно всё, и в котором ни к чему не надо стремиться? Он не знал. Его время давно прошло, и путь должен закончиться. Но не здесь.

Он решил, что уйдет с «Укавэйрой».

Едва Анмай подошел вплотную к стене «Товии», плита ворот главного ангара плавно ушла вверх, открывая сумрачную пустоту исполинского зала.

— Ты куда? — спросил его подбежавший Айэт.

— Домой… на Эрайа, — ответил Анмай. — А потом…

— В Бесконечность, да? — понял юноша.

— Да. Хотя «Укавэйра» отправляется лишь через несколько дней, — я успею попрощаться с… моим миром.

— А как же люди? — Айэт показал рукой назад. Андрей и Светлана удивленно смотрели на них.

— Я не хочу покидать их, — сказал Анмай, и вдруг усмехнулся, — но разве я не должен? Это их мир, их планета, а мое любопытство ведет меня дальше, — к пути, у которого не будет конца.

Айэт задумался.

— Я не знаю… Они, — он показал на порхающих повсюду симайа, — решили устроить большую экспедицию туда, на теневую сторону. Помнишь, я говорил тебе, что есть огромное множество Вселенных с одной физикой, но с разной историей? Смешно, но отсюда, с этой стороны, никак нельзя попасть в эти Вселенные, — хотя они, казалось бы, совсем рядом. А вот на той стороне ситуация обратная, — там никогда не знаешь, во Вселенную с какой историей попадешь. Соответственно, и наоборот, — если мы сможем построить Зеркало Сути на ТОЙ стороне, то нам откроются ВСЕ варианты истории нашей Вселенной. А это, как ты понимаешь, не только очень интересно, но и невероятно важно, — хотя бы для поиска ошибок, которых мы могли бы избежать. Кроме этого, где-то на той стороне, — родная Вселенная или даже Вселенные людей, а после встречи с рутенцами симайа считают, что там они смогут найти ценных союзников. Проект грандиозный, так что они приглашают и тебя, и меня. Там будут ещё очень многие, — наверное, все, кого ты знаешь… Так как?

— Нет, — ровно ответил Вэру. — Меня вряд ли… согласятся ждать.

Он заметил, что опомнившийся Ярослав подошел к ним. Лицо подростка было хмурым.

— Интересно, понимаешь ли ты, в каком мире ты обрек меня жить? — сказал он. — Боюсь, что нет. Знаешь ли ты, что для нас Р`Лайх — Мир Чужеродности, и в этом самая суть моей будущей судьбы, и что я был прав, а ты ошибался? Что в этом нет твоей вины? Понимаешь ли ты, что я обречен смотреть, как весь привычный мир тает у меня на глазах, чтобы уступить место новому, — может, и лучшему, но неизведанному и чуждому? Что этот новый мир хуже, чем даже невыносимый, — что он не наш?

Анмай вздохнул.

— А знаешь ли ты, что я этого не хотел, что я хотел тебе только добра, — несмотря на всё, что ты делал? Что я хочу видеть тебя моим братом, хотя сам не знаю, каким, — старшим или младшим. И, не знаю, почему, но мне грустно расставаться с тобой.

Анмай взобрался на кромку портала. Он задержался в проеме ворот, отряхивая сандалии, — не привык тащить домой грязь. Рядом с ним встала Хьютай. Он видел, что Ярослав хочет что-то сказать ему, но не решается.

— Знаешь, счастье неизбежно, — сказал Вэру, почему-то широко улыбаясь. — Но оно мало похоже на наши мечты о нем. Возможно, ты никогда не примешь правила этого места, но оно — самое счастливое во Вселенной. Поверь мне, я это знаю. Теперь я понимаю, на чем всё тут основано: это громадное удовольствие — помогать тем, кто ненавидит тебя, заставляя их понять, что они неправы. Симайа — такие же, как я. Когда-нибудь они сольют все расы в Союз Многообразий, и после этого будет построена гиперкультура, объединившая преимущества всех. И мироздание станет таким, каким оно должно быть. Тогда будет установлено Великое Равновесие, и оно пребудет до конца времен. Тогда нам откроется то, к чему мы стремимся, не в силах даже выразить. Наши жизни достигнут истинной полноты. Может, мы даже поймем, для чего существуем. Только я этого не увижу, Ярослав. Я пойду дальше. Прощай!

Пара отступила на несколько шагов, и циклопическая плита плавно пошла вниз.

Теперь Анмай знал, что действительно никогда больше не увидит этих людей, — никаких людей вообще. Ему хотелось сказать им на прощание нечто особенное, теплое, — но, как всегда бывало в таких случаях, в голове мгновенно возникла пустота. Он видел, что Ярослав всё ещё хочет что-то сказать ему, — что-то очень важное, то, что Анмай надеялся услышать весь этот год, — может быть, благодарность… Но тут опустившаяся плита навечно разделила их. Последним, ловко проскользнув под ней, к Вэру проскочил Айэт с неразлучной Юваной. Эроин и Эрисса остались внизу.

Больше Анмай их не видел.

Уже из рубки, с огромной высоты, он увидел, как на развалинах Тайланы поднимается, поглощает их яркое белое сияние, — облако твердого, вещественного света. Внутри него материя текла со сверхестественной быстротой. Потом оно погасло, и пирамиды города возникли вновь, словно ничего не случилось. Но этот мир уже отошел от него.

Анмай вздохнул, рассеянно обводя взглядом знакомый сад Айэта, — всё так же мокнущий под непрерывным дождем. Впрочем, на крытой террасе было очень уютно. Уже три дня прошло с катастрофы на Эрайа, хотя старания симайа и не оставили от неё никаких следов. «Укавэйра» отправлялась через пять дней, — в самый раз, чтобы они успели до неё добраться. А они…

— Помнишь, что я говорила тебе, когда «Укавэйра» впервые рассказала нам о своем плане? — тихо сказала Хьютай. Она сидела на полу, возле его ног. — У нас нет выбора. Мы должны вырваться из этого мироздания, — или исчезнуть вместе с ним. Но я не хочу уходить в Бесконечность. Мне хочется остаться здесь… хотя я и понимаю, что это глупо.

Анмай вздохнул.

— Как хочешь. Если ты решила, что нам пора расстаться, — я не стану тебя удерживать, ты же знаешь…

— Нет, не решила, и не решу, — Хьютай зло фыркнула. — Ты же знаешь, что это невозможно. Мы знаем друг друга с самого детства. Едва наши сознания пробудились, — нас потянуло друг к другу. Это что-нибудь да значит? Я знаю, что ты не откажешься от своей судьбы, но я не уверена, что это и моя судьба тоже. Вот и всё!

— Боюсь, что ты права, — тихо сказал Анмай. — Тогда я просто не знаю, что нам делать. Не знаю!

Они могли отправиться в этот полет лишь вместе, — или не отправиться вообще. Отказаться от своей мечты Анмай не мог. И расстаться с Хьютай он тоже не мог. Как ни глупо это было, он стеснялся её упрашивать, а одна мысль о том, что они могут поссориться, приводила его в трепет. Нельзя сказать, что они вообще никогда не ссорились, но потом всегда мирились. А вот поссориться и расстаться навеки… И если бы это была одна проблема! Поняв, что экспедиция «Укавэйры» будет полетом в один конец, Айэт всё же решил полететь с ним, — а Ювана отказалась. Теперь обе пары оказались в одной, неразрешимой и отчасти смешной ситуации. На окраине сада уже стоял скиммер, готовый в любую минуту доставить их на парящую за облаками «Товию». Та всего за пять дней добралась бы до «Укавэйры». А потом… Но им было просто жаль расставаться со своим родным миром. Пусть они родились совсем в иных мирах, но их народ появился на свет здесь. Едва впервые ступив на землю Эрайа, — ещё той Эрайа, — Анмай всем телом ощутил и понял это. Тело протестовало против мучительного полета по Туннелю Дополнительности и хотело остаться здесь. Разум же мечтал увидеть неизведанное, недоступное, невозможное. Как разрешить это противоречие? Он не знал.

Его размышления прервал выскользнувший из-за двери Айэт. Беззвучно ступая, он подошел к ним и несмело улыбнулся.

— Ну как? — тихо спросил он.

— Не знаю, — Анмай тоже слабо, едва заметно улыбнулся. — Любопытство влечет меня туда, где даже Реальность кончается. Но я не хочу уходить отсюда, — не боюсь, а именно не хочу… хотя и знаю, что путь опасен.

— Забавно, — Айэт помолчал. — Мне тоже интересно это, но влечет меня совсем другое. Каждой клеточкой тела я помню, что был всесильной машиной. Воспоминания о утраченных возможностях преследуют меня днем и ночью. Но я, по крайней мере, знаю, что моя мечта достижима, и рано или поздно, но осуществится неизбежно. Твоя же… Собственно, если бы не ты, — я никогда бы не расстался со Сверх-Эвергетом. Но вот расстаться с тобой я вряд ли смогу. Глупое чувство для мальчика, верно?

Анмай кивнул. У него есть любимая. У него есть друг. Больше, пожалуй, ему ничего и не нужно. Ничего.

Кроме Бесконечности.

— Ну, так что же мы решим? — спросил Айэт. — Я… мы можем подождать, но вот «Укавэйра»… Помнишь, — семеро одного не ждут? А восемь триллионов четверых, — и подавно. Так как?

Анмай задумался. Конечно, этот вот сад легко можно скопировать. Вот только любая иллюзия, о нереальности которой он знал, воспринималась им как издевательство. Впрочем, это всё пустяки. Главное… Он закрыл глаза, и до боли сжал голову, пытаясь вспомнить.

Его видение обрывалось в Пустыне Одиночества. Точнее, видение продолжалось, оно уходило в Бесконечность, но его понимание обрывалось там. Айэта там уж точно не было… Но ведь он видел лишь возможность! Будущее всегда можно изменить… Правда, он может повести друга и свою любимую на верную смерть, — как повел Лэйкиса и Кими в Линзе. Но теперь опасность будет угрожать им всем равно, так что…

Он понял, что больше всего боится одиночества. Даже с Хьютай — и за Хьютай. Двоих всегда слишком мало. Четверых… четверых тоже. Но он должен идти, — даже один, если так получится, — чтобы узнать, сбудутся ли его сны.

Он открыл глаза.

— Я ухожу. Кто пойдет со мной?

Хьютай криво улыбнулась.

— Ты же знаешь — куда ты, туда и я. Если я останусь, то каждую секунду буду думать, где ты, и что с тобой. Этого я не хочу. Мне страшно… но остаться без тебя ещё страшнее. Я иду… просто потому, что мне так легче. Наверное, там будет интересно, — она усмехнулась.

Анмай улыбнулся тоже, — ему было легче убить себя, чем расстаться с единственным родным существом в мироздании. Хьютай могла сомневаться… но она умела решать.

— Я тоже иду, — ровно сказал Айэт.

— А как же твоя цивилизация? — спросил Вэру.

— Моя? Кто я? Мальчишка с памятью восемнадцати лет и сном о ещё десяти тысячах? Меня очень легко заменить, — и, в любом случае, я и так оказался не у дел.

— А экспедиция в теневое мироздание?

— Не интереснее экспедиции в Бесконечность. Из всех решений нужно выбирать то, что открывает больше возможностей, не так ли? Ты сам это мне говорил! И мы всё равно ничем не рискуем, правда? Так что…

— А Ювана? — спросил Анмай, заметив вышедшую из дома девушку.

Она, несомненно, слышала их разговор, и в её глазах дрожали слезы.

— Я… Хьютай уже всё объяснила, но я остаюсь! Мне страшно! Мы все давно знаем друг друга, и поэтому я не буду говорить традиционного «или он, или я», но всё же…

— А я, как Анмай, могу лишь сказать, — если хочешь, иди. Я… не буду заставлять тебя.

— Ты! — воскликнула она.

В её глазах блестели слезы. Она бросилась к Айэту, и он крепко обнял её.

— Ты же знаешь… куда ты, туда и я. Даже… даже в бездну.

— Ну вот, мы и решили, — тихо сказал Анмай.

— Ну что, пошли? — спросила Хьютай. — Все наши вещи уже на «Товии». Вещи Айэта и Юваны можно собрать за пять минут, а потом… — Как всегда, едва всё было решено, её начало мучить нетерпение.

— Подожди, — сказал Анмай. Он стал на удивление спокоен. — У нас есть ещё какое-то время, может быть, день. Почему бы нам не попрощаться с этим миром?

— Как? — удивилась Хьютай. — Мне не хочется никуда уходить. Да и что мы будем здесь делать?

— Ну… не знаю. Просто посидим… посмотрим… подумаем…

— Попрыгаем босиком по лужам, — усмехнулась Хьютай. — Кстати, идея неплохая. Сомневаюсь, что нам ещё хоть раз выпадет такая возможность. Ну так чего же мы ждем? — она нагнулась, снимая сандалии.

— Мы промокнем, — довольно глупо сказал Вэру.

— Ну и что? Промокнем — высохнем. Ну как, идем?

Они сидели на самом берегу реки, на опушке глухого леса, в одиночестве, — Хьютай решила провести последние часы в уединении. Они нагишом гонялись друг за другом, то бросаясь в теплую воду, то выходя из неё, путались в густых приречных зарослях, плыли по ленивому течению, карабкались на обрывы, скатывались по крутым откосам в овраги, хохотали, перемазанный глиной, в русле бурного ручья, ныряли, смывая грязь, катались в мокрой, удивительно пышной траве, словно звери, — и уселись на этой уютной покатой поляне. Дождь лил непрерывно, и вода стекала с их волос на плечи.

Вокруг не осталось ничего, кроме серого неба, темной, спокойной реки, сумрачных мокрых зарослей и ровного шума дождя. Сидя на прохладной земле, Анмай с упоением вдыхал её запах, странную смесь сырых цветов и гнили. Стебли этих маленьких, — не больше зрачка, — цветов с десятью острыми лепестками были столь тонкими, что они казались рассыпанными по траве, собираясь в галактики белых звезд, очень ярких на фоне темной поникшей зелени.

Эти крохотные, и, в общем-то, невзрачные цветы вызвали у Вэру неожиданно острую тоску. Может быть, потому, что раньше он просто не видел цветов, — на Уарке их не было, в Линзе ему было не до них, и только здесь…

Их вид пробуждал что-то смутное, скрытое в памяти, доставшейся ему от предков. Чувство связи с природой пришло к нему слишком поздно, — теперь оно могло причинить ему лишь боль. Но всё же, постепенно, то ли от вида этих скромных цветов, то ли просто от безделья его душу заполнил томный, ленивый покой. Он не знал, чувствует ли его Хьютай, — они ничего не говорили друг другу. Их сильные тела самой своей сутью впитывали окружающий мир.

Анмай лениво думал, сможет ли «Товия» воспроизвести на борту хотя бы малую его часть. Наверное… Но это будет уже чем-то, совершенно другим. А эти цветы были столь мелкими, что даже рвать их, — на память, — не имело смысла. Впрочем, предусмотрительная Хьютай нарвала выше, в саду, иных, больших и ярких цветов. Она довольно неумело сплела из них два венка, — один нахлобучила на голову любимому, а второй одела сама. Это придавало ей удивительно дикий, первобытный и естественный вид, — такие же пары сидели на этом берегу и тридцать, и триста тысяч лет назад, так же бездумно вбирая окружающую красоту…

Грозное небо Р`Лайх скрыли тучи, и они представляли себя одной из таких пар, которые могли сидеть здесь целую вечность… долгими вечерами в сезон дождей… скрытые друг от друга этими зарослями…

Анмай замер, полуприкрыв глаза мокрыми ресницами. То ли разыгралось воображение, то ли и впрямь что-то всплыло из наследственной памяти, но ему начало казаться, что он, — свой предок, ещё очень молодой, сидящий на этом берегу со своей любимой, — всё было точно так же, только кожа пары была золотистой и светлее… покрывающие её шрамы не портили красивых тел… рядом с ними лежали копья, какими золотые айа пользовались ещё полмиллиона лет назад… Но самое главное передать было невозможно, — настроение, радость, предвкушение того, что вечером дождь кончится, и на горообразных боках уходящих туч заиграет радуга, а потом они окрасятся золотом заката, струясь во влажном, теплом, мягком воздухе, насыщенном запахами любви и жизни…

Он долго сидел, поджав ноги, чувствуя, как по спине стекают струйки воды. Потом вытянулся во весь рост, утонув в траве и положив голову на скрещенные руки, — мокнуть, так мокнуть. Рядом, в той же позе, растянулась Хьютай. Их глаза оказались совсем рядом, они то и дело искоса поблескивали, встречаясь друг с другом. Бесчисленные капли теплого ливня били по их телам, — от локтей до пальцев босых ног, по бровям стекала вода. Анмай чувствовал прохладную упругую землю под травой, — бедрами, животом, грудью… Над рекой, разбитой множеством мгновенно тающих кругов, висел тонкий, стеклянный звон, сливавшийся с шорохом листьев. Больше ничего не двигалось, лишь в небе мерно плыли тучи…

Вэру стало потихоньку клонить в сон, хотя спать сейчас ему не хотелось. Ему было очень хорошо и спокойно, пусть его сердце и сжимал страх, — не липкий страх обреченности, а сладкий страх предвкушения чего-то неведомого, — и, как всегда в таких случаях, ему хотелось сделать нечто тайное, запретное…

Пока он размышлял об этом, на его подошву вполз жук. Анмай стряхнул его пальцами другой ноги, инстинктивно оглядываясь. Жук перелетел на подошву Хьютай и теперь полз по ней. Под щекочущими прикосновениями лапок та подрагивала, но сама Хьютай не шевелилась, застыла, — очевидно, ей это нравилось. Он вспомнил секунду своих ощущений, потом его взгляд невольно соскользнул на черные, блестящие волосы подруги. Плащом скрывая спину, они подчеркивали её узкую поясницу, — и широкий, крепкий, круглый зад.

«Можно?» — безмолвно спросил Анмай, осторожно касаясь её волос и отбрасывая мокрую прядь с маленького уха. Говорить не хотелось, — слова только разрушили бы всё…

Хьютай подняла невинные, — слишком невинные, — глаза, и потерлась нагой грудью о прохладную траву. Её бедра повторили это движение.

«Да».

Они сели друг против друга, скрестив босые ноги. Опустив голову, изредка поглядывая на любимую, Анмай начал тихо хвалить её, всю, — от волос до пяток. Хьютай, невольно улыбаясь, слушала, отчаянно смущаясь. Потом настал её черед. Анмай опустил ресницы. По всей его коже ползали колючие мурашки, — от счастья и стыда.

Потом они какое-то время сидели, опустив головы. Анмай смотрел на ноги подруги, его сердце часто колотилось. Почему-то он волновался, как мальчик.

— Я хочу, чтобы ЭТО запомнилось мне надолго, — тихо сказала Хьютай, вытягиваясь на траве.

Анмай лег рядом с ней, невольно улыбаясь. По всей его коже разбежался озноб.

— Я обещаю, тебе понравится.

— Правда?..

***..

Когда Анмай опомнился, Хьютай лежала рядом с ним, на спине. Её грудь поднималась в быстром, глубоком дыхании, на лице блуждала широченная ухмылка. Они посматривали друг на друга, бездумно плавая в томной, счастливой усталости. Анмай закинул руки за голову, ощущая легкие, теплые прикосновения дождевых капель к опущенным ресницам, к груди, к животу… Ему было очень хорошо и спокойно… но что-то внутри него говорило, — лучше не будет. Пора.

Он осторожно коснулся руки Хьютай. Она приоткрыла один глаз, подозрительно и лукаво глядя на него.

— В чем дело, Анмай?

— Пора возвращаться. Иначе мы устанем, и не получим удовольствия от прощания.

— Ну что ж… тогда пошли, — она одним гибким движением поднялась на ноги, бросилась в воду и быстро поплыла вверх по течению, к дому. Анмай последовал за ней.

В саду они нашли другую пару. Айэт и Ювана спали нагишом на траве, держа друг друга за руки. Многочисленные следы вокруг позволяли воссоздать всё, чем они занимались. Было видно, что процесс был интересным, разнообразным и длинным. Хьютай усмехнулась, легко тыкая спящих босой ногой. Пара испуганно смотрела на неё, и их лица покраснели от смущения.

— Время вышло, — тихо сказала она, — мы отправляемся на «Товию» сейчас же. Собирайтесь.

Через несколько минут они, уже одетые, стояли у открытого купола скиммера. Залезать в него никому не хотелось, — они видели свой дом в последний раз.

— Я не пойду! — неожиданно крикнула Ювана, сжимая в руках сумку с немногочисленными вещами пары. — Делайте со мной, что хотите, но я не пойду! Мне страшно, просто страшно!

Остальные растерянно смотрели на неё. Первым опомнился Айэт.

— Знаешь, я могу одновременно уйти, — и остаться. На «Увайа» есть мои матрицы… пока «Укавэйра» не покинет Р`Лайх, матричная связь будет работать… возможно, квантовая связь будет работать ещё какое-то время. Биоформаторы… через полгода я вернусь к тебе… таким же.

Она дико посмотрела на него, потом вдруг кивнула. Айэт, прощаясь, обнял её, легко перемахнул борт скиммера и устроился на заднем сидении. Анмай и Хьютай мгновенно последовали за ним.

В тепле низкой, готовой к взлету машины Анмай почувствовал себя неожиданно уютно. Он протянул руку к кнопке старта, потом оглянулся. Айэт сидел сжавшись, было видно, что его буквально разрывает на части. Да, можно прожить много жизней, — но твое живое сознание останется неделимым…

Вдруг Айэт сжался в комок, спрятав лицо и издав невнятный, мучительный стон. Анмай видел, как смотрит на них Ювана, и ему захотелось выбросить юношу из машины. Это его путь, и он должен пройти его в одиночестве. Айэт ничем ему не поможет, — но всё же, расставаться с ним будет слишком мучительно…

Поняв, что сам сейчас не выдержит, он нажал кнопку. Колпак захлопнулся. Мягко.

Как крышка гроба.

Когда скиммер опустился на пол просторного ангара «Товии», Анмай поднял голову. Сразу после взлета он спрятал лицо в руках, как Айэт — смотреть, как уходит вниз родная земля, было невыносимо. Он не слишком удивился, заметив рядом Вайэрси. Туника симайа светилась в полумраке. Когда пара выбралась из машины, он подошел к ним.

— Вы выбрали участие в самой смелой экспедиции, на которую только решался наш общий народ. Жаль, но я не смогу полететь с вами. Впрочем, — он улыбнулся, — мы дали «Укавэйре» систему квантовой связи, самую лучшую, какую только смогли сделать. Мы будем говорить с вами, пока это будет возможно: нам тоже очень интересно заглянуть за край Бесконечности. Когда-нибудь, — правда, очень нескоро, кто-то из нас, — или весь наш народ, — последует за вами. Так что мы, возможно, ещё встретимся…

Он замялся, не зная, что говорить дальше.

— Я не прощаюсь! — он поднялся в воздух и исчез, очевидно, направляясь к верхним шлюзам.

Стало очень тихо. Из скиммера выбрался Айэт, — жалкий, мокрый с головы до пят, лицо тоже всё мокрое, — от дождя или от слез, не понять. Его глаза растерянно блестели.

Друг, — с внезапной растерянностью подумал Анмай. — Он принес жертву гораздо большую, чем я — и ради меня. Смог ли бы я ради тебя расстаться с Хьютай?

С внезапным испугом он понял, что нет. Он знал, что не сможет выразить всю глубину своих чувств словами. Хьютай опомнилась первой. Она подошла к юноше и взяла его за руку.

— Пошли. Я покажу тебе наши каюты. А где твои вещи?

— Забыл, — Айэт впервые несмело улыбнулся.

***..

Пять дней полета до Ворот Р`Лайх показались Вэру бесконечными. Всё это время они почти неподвижно пролежали в своих каютах. Думать о том, что ещё не поздно вернуться, было невыносимо, и это затянувшееся прощание оказалось необычайно мучительно. Они не связывались ни с кем из остающихся в Р`Лайх, даже обзорные окна в их каютах были погашены. Пара дни напролет валялась на силовой подушке, поднимаясь только чтобы поесть. Они спали по восемнадцати часов в день, не в отчаянии, а в томительном ожидании. Айэт исчез, словно его вообще не было на борту. Пара ни разу его не видела.

Прижимаясь к теплому боку подруги, Анмай думал, что у юноши нет даже столь слабого утешения. Его любимая осталась одна, и с ней скоро будет другой Айэт… Но они даже не знали, что с ним. Лишь когда «Товия» задрожала и они ощутили растяжение, — знакомые признаки входа в «Укавэйру», — от двери их каюты донесся слабый стук.

***..

Они стояли вместе в небольшой комнате с тремя дверями, — по замыслу Хьютай, их каюты выходили в неё. Третья дверь вела в рубку, а вся стена напротив неё сияла сплошным прямоугольным экраном. На нем застыло притемненное изображение Ворот Соизмеримости Р`Лайх. Остальные стены комнаты покрывала зеленая атласная ткань, низкий белый потолок делал её уютной. Все трое были в своей обычной одежде, — Анмай в сером комбинезоне, Хьютай — в шортах и футболке, Айэт — в простой белой тунике, все босые, с непокрытыми головами. Узкие, плотно прилегающие золотые пояса были их единственным украшением.

Анмай посмотрел на юношу. Тот сильно изменился, — высокоскулое лицо стало тверже, живые серые глаза блестели любопытством. Айэт был всё же не из тех, кто жалеет о неизбежно ушедшем прошлом. Он выбрал свое будущее, — и был спокоен. Правда, первый их прыжок нельзя назвать опасным, — они пройдут сквозь Стену Света и приблизятся к Листу, — вплотную, чтобы проверить, как будет работать квантовая связь на столь большом расстоянии.

— Всё же, я не понимаю… — вдруг сказал Айэт. — Как мы попадем Наружу? Пространство Сверх-Вселенной замкнуто. Его нельзя покинуть, даже если совершить прыжок вне времени. Многие из кораблей Файау, возможно, прыгнули в бесконечно далекое будущее, в котором Сверх-Вселенная уже прекратит своё существование. Но там не окажется времени, в котором они смогли бы вынырнуть. И, когда время Сверх-Вселенной иссякнет, энергии скомпенсируются, и она просто исчезнет… словно не возникала никогда… бесследно. А если выйти за её пределы… если это удастся… баланс нарушится… и… что? Ведь закон сохранения энергии нельзя нарушить! Если ничего существующее не может выйти, то… у нас не должно быть ни массы, ни энергии, но при том, мы должны будем как-то существовать и мыслить… но ведь это невозможно! — Айэт окончательно запутался и смолк. Похоже, что оставшись без «Увайа» он многое забыл.

— Путь Наружу существует, — он создан вместе с нашим миром, — ответил Анмай. — Я видел это, и «Укавэйра» говорит, что видение истинно. Это Ворота Бесконечности, или Звезда Бесконечности, — я уже плохо помню… но они всегда открыты, и всё, что нам нужно, — это достичь их.

— И как же они действуют? — спросил Айэт. — Исчезновение массы, скомпенсированное отрицательной энергией?

Анмай недовольно мотнул головой.

— Нет. Насколько мы смогли понять, Ворота не ведут физически в какое-то место. Они должны перенести наше сознание на структуры вакуума, — те, что лежат ниже нашей физики. Я не представляю, как такое возможно, но она говорит, что это не ложь.

— Ну, ладно, допустим, — Айэт вздохнул. — Виртуальный корабль, построенный из пустоты… пусть я не знаю, как это сделать! И где мы найдем эту Звезду?

— У внешней границы Сверх-Вселенной. Её структура, несомненно, везде однородна. Согласно данным «Укавэйры», она многослойная. Сначала идет обычный Лист, замыкающий наружные Вселенные, затем некая промежуточная зона, в которой и находится Звезда, а затем… Просто пространство, замкнутое на себя во всех своих десяти измерениях. А снаружи — Бесконечность, и в ней, — то, что создало наше мироздание. Главное, — добраться до Звезды. Направление не имеет значения, но нам придется пересечь примерно 10^30 Вселенных с разными физиками, каждая из которых имеет непредставимые размеры. Неизвестно, хватит ли нам времени, — в любом смысле…

— Но прыжки в не-пространстве мгновенны… — начал Айэт.

— В не-пространстве нельзя проходить сквозь Листы. Для этого нужно «разворачивать» дополнительные, свернутые измерения реального пространства, — семь из десяти, что недоступно даже для Сверх-Эвергета. Лишь Йалис-машины четвертого порядка, — Нэйристы, — могут строить Туннели, где относительно небольшой сдвиг дает огромное смещение в обычном пространстве. Правда, создание Туннелей неизмеримо сложнее не-пространственных прыжков. Для этого нужна огромная энергия, и полеты в них не так быстры, — чтобы пересечь одну вселенную в них нужны, иногда, сотни лет. Разновидностей Туннелей с разной физикой и свойствами, теоретически, бесконечно много, но Туннели в Листах можно создать лишь при помощи энергии самих Листов, приближающейся к бесконечной. Сейчас это уже в наших силах, но всё равно, наш полет будет очень опасным, ведь среда с чуждой физикой для нас принципиально недоступна.

— И нельзя защититься? — удивился Айэт. — Во время полетов «Укавэйры» за пределы Местной Зоны её Эвергет надежно защищал её…

— Даже возможности Нэйрист не беспредельны. Если мы попадем во Вселенную с другим зарядом электрона, с иной скоростью света, с иной гравитацией, — особой опасности не будет. Даже если там пространство не трех, а шестимерное, «Укавэйра» сможет создать собственной Туннель, — но в девятимерном пространстве любой Туннель распадется. В нем все силы с расстоянием ослабляются экспоненциально: частицы, более неспособные взаимодействовать друг с другом, разлетятся, любой материальный объект там просто распадется за непредставимо малую долю секунды, — так погибли лучшие Нэйристы Файау, Айэт. Защищаясь от Мроо, Тэйариин создали Вселенные, где физика запрещают движение в не-пространстве… и вообще любое движение. В них мы просто не сможем вступить. Только черные дыры могут беспрепятственно проходить сквозь Листы, — но и они порой застревают в них, задержанные их гравитацией. Сингулярность превращается в диск, растекается по Листу, поглощая его энергию и массу… если мы в неё попадем… впрочем, это понятно. Единственный способ сохранить свою физику в любой возможной вселенной, — замкнуть её Листом, и, таким образом, превратить её в независимую Вселенную.

Айэт задумался. Лишь сейчас до него начала доходить вся немыслимая сложность их задачи.

— Но ведь Листы, возникая, создают Стены Света! Они сожгут любой объект, как только достигнут его. И как оно… эта вселенная будет двигаться? Как смотреть из неё наружу? И как вообще создать её, если для этого нужна бесконечная энергия?

— У нас есть способы обойти эти проблемы. В теории. На практике, конечно, могут быть трудности…

— Вроде того, что Лист, как любая пограничная среда, подвержен поверхностному натяжению, — и, соответственно, всё, что находится внутри него, будет раздавлено? — спросил Айэт.

— Да. Но не обязательно.

Айэт промолчал. Его глаза рассеянно устремились в сияющую бездну Ворот, лицо стало задумчивым.

— Корабль-Вселенная… ладно, пусть так… хотя я и не могу это представить. Но, если мы всё же покинем Сверх-Вселенную, — что тогда? Что ждет нас Снаружи?

— Неизвестность. Мы окажемся в пространстве Бесконечности, в Не-реальности. Неизвестно, можно ли будет там вообще говорить о существовании… — Анмай слабо, задумчиво улыбнулся. Его большие глаза были закрыты. Он смотрел внутрь себя. — Невозможного нет, — наконец, сказал он. — Даже несуществующее может обрести разум, ибо к любой цели ведет множество путей. Но мы не знаем, что ожидает нас Снаружи. В Сверх-Вселенной лишь одно время и десять измерений пространства. Вне её могут быть Вселенные с многими измерениями времени, — хотя это мы и не сможем представить, — с другими взаимодействиями, с иными частицами, или вообще с принципиально иной формой организации материи. Даже измерения могут быть не только пространственными, Айэт. Они могут быть ИНЫМИ, никак не связанными с нашей физической реальностью. «Укавэйра» говорит, что структура вакуума фрактальна, и в объемлющем пространстве 506 измерений. Так как геометрические измерения математически равны физическим взаимодействиям, структура Бесконечности неизмеримо сложнее нашей. Она может оказаться единой мыслящей, организованной средой, и любой пришелец в ней будет мгновенно уничтожен, пусть даже он и соблюдал все мыслимые предосторожности. Во всяком случае, мы окажемся во власти этой среды, и можем быть поглощены ей, — не обязательно физически, но информационно. Нам остается лишь надеяться, что выход из Звезды Бесконечности в саму Бесконечность… безопасен.

Анмай замолчал, недовольно мотнув головой. Может ли ЭТО быть смертью? Он знал, что, в числе прочих, им придется пересечь Вселенные, занятые Файау и Мэйат. При одной этой мысли его сердце бешено забилось. Что они там увидят? Правда, корабли симайа уже давно летали туда, наладив регулярное сообщение с ушедшим Союзом Файау. Что ж, они увидят своих далеких потомков, и часть их пути пройдет в дружественном мироздании. А потом им укажут путь… по крайней мере, его начало. Случалось, что Нэйристы, входившие в занятые иными сверхрасами Вселенные, просто исчезали. Никто не мог сказать, не встретится ли им на пути нечто подобное… Его размышления прервал появившийся на экране Вайэрси.

— Проверка связи, — он улыбнулся. — Мы говорим уже по квантовому каналу. Мы установили большие системы, и теперь возможна обычная связь, вплоть до матричной. Нам осталось пять минут. Может, вы что-то хотите спросить?

— Да, — спохватился Анмай. — Что с Эрайа?

За считанные минуты он узнал очень много. Симайа всё же стали старшими братьями людей… наверно, потому, что они рассказывали всё обо всем, не скрывая своих знаний. Или потому, что изгнали из их мира смерть.

Анмай усмехнулся, представив устроенный Йэннимуром своеобразный Страшный Суд. Пусть вернулась лишь ничтожная часть умерших, — но и этого хватило, чтобы сердца рутенцев были отданы симайа навеки. Сейчас оба народа готовили большую экспедицию в теневое мироздание, чтобы вновь отыскать родину людей. В ней собирался участвовать Ярослав (сперва он должен был, конечно, пройти надлежащее обучение), его брат, Светлана, Вайэрси (как командир) и, как догадался Анмай, новый Айэт с Юваной. Он мог только порадоваться за них.

Закончив рассказ, Вайэрси церемонно распрощался и исчез. Раздался голос «Укавэйры»:

— Ворота Соизмеримости открыты. Мы входим в них.

В тот же миг «Товия» содрогнулась и портал на экранах начал приближаться, быстро занимая весь обзор.

— Наш туннельный прыжок будет ускоренным. Мы достигнем цели примерно за пятнадцать секунд, но ощущения при этом, возможно, будут не очень приятными.

Они невольно взялись за руки. Радужные переливы Ворот быстро приближались. Сжимая узкую, но сильную ладонь Хьютай, Анмай вдруг понял, что не испытывает страха, — разве что странное, приятное томление. Почему-то он был твердо уверен, что они достигнут своей цели, и даже, возможно, вернутся… но куда?

Он взглянул на Хьютай.

— Ну вот и всё, — тихо сказала она. — Начинается последняя часть нашей истории. Я чувствую, что она будет самой интересной! Мы увидим то, чего не видел ещё никто. А здесь… Тэйариин долго правили в этом мироздании, обрекая многие расы на беспросветное угасание, а избранных, — на угнетение слабых. Но теперь всё изменилось. Их эра завершена. Началась эра Золотого Народа. Они поведут остальных, и мне очень хочется узнать, что выйдет из этого. И я надеюсь, что узнаю… если здесь не исчезнет самое понятие о свете. А пока… — она повернулась к Айэту. — У тебя нет такого опыта с пространственными переходами, как у нас. Это очень больно. Напряги все мышцы и задержи дыхание, — это немного поможет. Глаза можешь закрыть.

Юноша подчинился, смешно зажав глаза руками.

— А теперь мы, — Хьютай улыбнулась. — Держись!

Радужно полыхающая стена внезапно разверзлась, открывая всю глубину темной бездны, — стрельчатый, уходящий в бесконечность Туннель. По его граням навстречу им текли струи, реки живого света. Ну вот и всё, — подумал Вэру. — Обещание исполнилось.

Он не закрыл глаз, и видел, как вся бесконечность Туннеля вдруг устремилась им навстречу.

Потом серая мгла погасила сознание.