Путешествие в Завтра

Глава девятая
В КОТОРОЙ ЧИТАТЕЛЬ ПОСЕТИТ
ОСТРОВ ИМЕНИ ЦИАЛКОВСКОГО

На одно мгновение мне показалось, что я теряю сознание. Чудовищная сила сдавила мое тело и глубоко втиснула его в мягкие подушки. У меня перехватило дыхание, и я с большим трудом заставил себя открыть глаза.

Нет, видимо все было в порядке. Я лежал, глубоко погрузившись в кресло-постель. Надутые воздухом подушки полностью облегали мое тело. Казалось, меня положили, как скрипку, в мягкий, хорошо пригнанный футляр. Углубления для рук, ног и головы приняли мое тело. Его закрыли сверху такой же мягкой герметической крышкой. Тугой шлем плотно охватывал мою голову. Но даже сквозь прижатые наушники я явственно слышал нарастающий рев двигателя. Несколько раз я ощущал более резкие толчки. Это отключались и отваливались от нашей составной ракеты вспомогательные реактивные двигатели.

Где-то рядом со мною в таком же положении лежал пилот ракетоплана. Сейчас он не участвовал в управлении машиной. Она двигалась сама под контролем автопилота, со строго определенным ускорением. Направление движения ракетоплана при отрыве его от земной поверхности также было точно задано стартовой установкой.

Я знал, что при старте перегрузка от ускорения не должна была превышать мой вес более чем в четыре раза. Это не очень большая величина. Подобная перегрузка вдвое меньше испытываемой летчиком-истребителем при выходе из затяжного пикирования и почти в четыре раза меньше перегрузки прыгуна пловца в момент его погружения в воду. Однако мое состояние продолжалось не мгновение, а значительно больший срок.

Поэтому, несмотря на то что я находился в лежачем положении, в данном случае наиболее удобном, все равно меня немного тошнило. Я снова закрыл глаза и крепче стиснул челюсти.

В таком положении я пробыл, вероятно, не более двух минут. Когда же я вновь открыл глаза, стрелка указателя скорости, установленного надо мною, четко пересекла светлую цифру пять километров в секунду, непрерывно продолжая двигаться вперед.

Мысль напряженно работала.

Да, уже немного осталось, думал я. С каждой секундой наша скорость возрастает примерно на сорок метров в секунду. При скорости около восьми километров в секунду ракетоплан полностью преодолеет тяготение Земли. Еще несколько мгновений, и автопилот должен будет изменить направление полета ракетоплана, переведя его из почти вертикального курса в горизонтальный.

Вскоре я действительно почувствовал, как направление движения переменилось. Тело мое еще плотнее втиснулось в мягкие стенки футляра. Я перестал слышать. Из оцепенения меня вывел звонкий голос пилота, прозвучавший в наушниках:

— Ну, вот мы и вырвались из объятий Земли! Двигатели выключены. Отвечайте, как вы себя чувствуете?

— Ничего, жив… — Голос мой прозвучал резко, усиленный маленьким ларингофоном — микрофоном, прижатым не к губам, а к горлу упругой застежкой шлема.

— Сейчас я освобожу вас из футляра. Только осторожнее, не отстегивайте ремни. Помните, что мы летим по инерции, а поэтому наши тела совершенно невесомы.

Крышка футляра медленно отодвинулась, ложе мое поднялось и автоматически превратилось в глубокое кресло, которое продолжало сохранять форму тела. Однако теперь я находился уже в сидячем положении. Такое же превращение произошло и с креслом пилота. Он сидел, плотно закрепленный в кресле возле поста управления. Перед ним на широкой панели было расположено несколько кнопок и рычагов управления.

Какая-то странная, совершенно необычная легкость чувствовалась во всем моем организме.

Я еще раз любопытным взглядом окинул нашу кабину. Она была освещена мягким фосфоресцирующим светом. Конструкторы всё продумали до мелочей. Небольшое помещение было заполнено приборами и аппаратурой. Они были размещены с тем удобством и техническим изяществом, которые всегда подчеркивают рациональность конструкции.

Сквозь широкий круг иллюминатора я увидел небо.

Оно было абсолютно черным. Космическое небо за толстым стеклом иллюминатора висело совсем как полог черного бархата с большими немигающими звездами, разбросанными по нему.

Белый поток Млечного пути яркой полосой пересек нижнюю половину круга иллюминатора.

— Иллюминатор находится с теневой стороны ракетоплана, — сказал пилот, поймав мой взгляд. — Сейчас мы повернем его к Солнцу. Для этого необходимо лишь вызвать быстрое вращение специального диска поворота. Он установлен внутри ракетоплана. — Пилот медленно перевел рычажок на панели. — Вы, наверное, знаете, — продолжал он, — что по закону сохранения количества движения корпус ракетоплана в этом случае будет медленно вращаться в сторону обратную вращению диска. Видите, мы уже повернулись немного…

Яркий солнечный свет ворвался в кабину и заиграл на блестящих деталях управления. Это ослепительный край солнечного диска врезался в черный бархат неба.

Пилот продолжал:

— Между кварцевыми стеклами иллюминатора находятся затеняющий светофильтр и тонкий слой озона. Озон поглощает ультрафиолетовые лучи. Однако давайте поищем, где же объект нашего путешествия.

Пилот был опытный, он совершил не один десяток рейсов за пределы земной атмосферы. Привычным движением он нажал кнопку, установленную возле небольшого матового экрана, и начал медленно вращать белую пластмассовую рукоятку настройки. Зеленые полосы побежали по экрану. На мгновение показался ослепительный диск Луны и скрылся.

— Нашел! — вдруг радостно воскликнул пилот. — Наши наземные расчеты при старте оказались правильными. Глядите, вот наша цель. Однако нам придется опять включить двигатели, чтобы настигнуть ее.

На зеленовато-сером экране радиолокатора я увидел маленькое, ярко светящееся колечко с небольшим шариком посередине. Это был искусственный спутник Земли — маленький островок, созданный советскими людьми в межпланетном пространстве,

— Сядьте плотнее, я нацеливаю автопилот на объект по экрану и через несколько минут включу двигатель, — предупредил меня пилот. — Таким образом, мы быстро догоним наш надземный остров. Вам небезынтересно будет знать, что он движется вокруг Земли со скоростью около восьми километров в секунду, на высоте в триста километров над нашей драгоценной планетой.

«К чему такая точность?» хотел я спросить пилота. Но он, видимо, ждал моего вопроса и не дал мне, как говорят, рта раскрыть, пояснив:

— При такой скорости вращения искусственный спутник никогда не упадет на Землю. Развивающаяся в нем центробежная сила равна силе притяжения Земли. Поэтому остров полностью уравновешен. На высоте же в триста километров над Землею атмосфера практически отсутствует. Она не может тормозить вращение спутника, и он, подобно маленькой луне, будет вечно двигаться по своей орбите вокруг Земли. Однако нам надо все же угнаться за ускользающей целью нашего путешествия, Включив двигатели, мы сможем свободно довести скорость ракетоплана до двенадцати километров в секунду и, если можно так сказать, вскоре «приземлимся» на острове. А пока еще он находится вне видимости невооруженным глазом.

— Скажите, — перебил я пилота, — на каком же топливе работает двигатель ракетоплана? Мне говорили, что мы полетим на каком-то новом, металлическом горючем.

— Вас не обманули. Пока у нас есть еще несколько минут, я в двух словах расскажу вам о двигателе. Принцип работы жидкостного реактивного двигателя вам, конечно, известен. Реактивный двигатель создает тягу за счет выброса большого количества стремительно вытекающих газов, образующихся при сжигании топлива.

Ну так вот, тяга такого двигателя зависит от массы и скорости истечения продуктов сгорания, а последняя, в свою очередь, зависит от теплотворной способности сжигаемого топлива.

Константин Эдуардович Циолковский когда-то предложил использовать для космических кораблей горючую кислородноводородную смесь. Такая смесь имеет теплотворную способность свыше трех тысяч восьмисот больших калорий и обеспечивает скорость истечения продуктов сгорания порядка пяти тысяч шестисот метров в секунду. Это отличные показатели для реактивного двигателя.

Однако, как известно, водород имеет очень малый удельный вес — даже в жидком виде один кубический сантиметр его весит около семи сотых грамма. Это невыгодно — для водорода необходимы большие топливные баки.

Наша техника применяет более выгодную горючую смесь. В качестве окислителя ракетоплан заправлен не кислородом, а жидким озоном. Удельный вес его в полтора раза больше кислорода. Во время превращения озона в кислород выделяется дополнительно около семисот больших калорий.

Хорошей, нержавеющей изоляцией баков для горючего, а также специальными химическими добавками мы устранили недостатки озона — его энергичное окисляющее воздействие на металл и склонность к самопроизвольному распаду.

В качестве топлива используется не жидкий водород, а более выгодная металло-углеродная суспензия — смесь очень тонкой металлической пыли с жидкими углеводородами. Сгорая в двигателе, металлическая пыль необычайно повышает теплотворную способность смеси и скорость истечения продуктов сгорания, то-есть резко увеличивает тягу двигателя.

В двигателе нашего ракетоплана применена бериллиево-керосиновая смесь, сгорающая в среде озона. Она дает теплотворную способность свыше шести тысяч калорий, а истечение газов — свыше семи километров в секунду. Кроме того, бериллий очень мало весит — он гораздо легче алюминия. Однако учтите: при таких показателях исключительно большая нагрузка ложится на двигатель.

Основная камера сгорания находится под воздействием очень высоких температур. Поэтому она охлаждается тем же потоком топлива, что поступает в эту камеру сгорания двигателя. Кроме того, ракетоплан имеет еще несколько небольших камер сгорания и сопел, необходимых для придания летательному аппарату маневренности. Видите, эти ручки — ими я регулирую работу насосов, подающих в камеру сгорания топливо и окислитель.

Пилот потянулся к ручкам управления.

— Пора включать двигатель, — обратился он ко мне. — Внимание!..

Я услышал глухой рев. Как будто сотни взрывов, слившись воедино, рванули вперед наш космический корабль. Необычное состояние невесомости вновь покинуло меня. Отяжелевшее тело вдавилось в подушки кресла. Золотое колечко, схваченное зеленоватым экраном, стало увеличиваться и расти на наших глазах.

Ракетоплан уверенно настигал таинственный остров, силой человеческого разума заброшенный в мировое пространство, — остров, о котором все мы, советские люди, слышали так много и который мне впервые предстояло посетить сегодня в качестве журналиста.

Я впился глазами в черный бархат космического неба, чтобы там, среди немигающих холодных звезд и планет, увидеть новый спутник Земли, созданный руками моего народа.

Наше «приземление» заняло довольно продолжительное время. Пока пилот, связавшись по радио с начальником острова и включив дополнительные сопла поворота и торможения ракетоплана, медленно выравнивал скорость машины соответственно с движением искусственного спутника, я в окно успел подробно рассмотреть его.

Это было весьма странное, на первый взгляд, сооружение. Представьте себе огромный металлический «бублик», который, вращаясь вокруг своей оси, висел рядом с нами в пространстве. В самом центре этого колоссального «бублика» — там, где пустоту издавна положено было называть «дыркой от бублика» — находилось большое шаровидное помещение. Посредством нескольких труб оно было соединено с металлическим тором — телом спутника. Со стороны, обратной той, с которой мы приближались к острову, опускалась, как мне казалось, вниз широкая труба. На конце ее находились два металлических цилиндра, разделенных круглым экраном. Я заметил, что они медленно вращались в сторону, обратную круговому движению спутника, так что один из цилиндров постоянно находился в тени, а другой был залит ярким солнечным светом.

На ближайшей же к нам стороне центрального шара находилась широкая круговая площадка, удивительно напоминавшая раскрытый китайский зонтик колоссальных размеров. По всей видимости, это и была посадочная площадка для ракетопланов, так как на краю зонта я увидел небольшую, прочно прикрепленную пассажирскую ракету.

Я перевел взгляд на основное тело искусственного острова.

Главное тело спутника — тор — было не сплошь металлическим. С двух противоположных сторон стенки кольца были прозрачны. Сквозь голубоватое стекло я увидел изумрудно-зеленую, озаренную солнцем листву деревьев — видимо, там была оранжерея.

Тор вращался подобно огромной карусели. Я знал, что это необходимо для создания искусственной тяжести внутри острова. Иначе, двигаясь по инерции, он был бы абсолютно неудобен для жилья, создавая состояние полной невесомости.

Наблюдения мои были прерваны пилотом.

— В центральном помещении находятся пост управления спутником и энергетическая станция, — объяснил мне пилот, медленно и осторожно подводя ракетоплан к верхней части зонта, туда, где теперь уже ясно были видны посадочная площадка и причальные приспособления. — Источником энергии острова, — продолжал он, — служат солнечные лучи. Вся эта площадка, на которую мы опускаемся, состоит из мощных фотоэлементов. Они заряжают аккумуляторы острова. Однако эта станция, непосредственно превращающая энергию солнечного излучения в электричество, дублируется тепловой станцией.

Цилиндры, которые вы видите снизу шарового помещения, наполнены очень летучей жидкостью. Вы заметили, что эти цилиндры кажутся неподвижными — они вращаются в обратную сторону движения острова. Один из них постоянно освещается лучами Солнца, другой закрыт от лучей экраном. Поэтому между цилиндрами создается разность температур более чем в сто градусов. Этой разности температур вполне достаточно для приведения в действие двух турбоэлектрогенераторов. Тепловая станция служит резервным энергетическим источником острова. Запомните, — продолжал пилот, — на центральном посту, куда мы с вами высадимся, почти полностью отсутствует ощущение тяжести. Центробежной силы, возникающей при вращении спутника вокруг своей оси, в центре нет — эго чрезвычайно удобно для посадки ракетоплана. В основном же помещении — в торе — создана искусственная весомость. Там живут люди, развиваются растения. Существование на этом спутнике Земли почти ничем не отличается от нормального, земного. Только все там легче в несколько раз.

Я взглянул на указатель скорости, пытаясь ощутить всю сложность движения в мировом пространстве этого маленького острова. Наш ракетоплан мчался в мировом пространстве со скоростью около восьми километров в секунду. Вращаясь вокруг Земли, как будто привязанный к ней невидимой нитью, с такой же скоростью рядом с нами двигался искусственный спутник.

Неотвратимая сила нашей планеты притягивала его. Но он все же не мог упасть на Землю. Возникающая при его движении вокруг Земли центробежная сила отбрасывала его назад — в космическое пространство. Он находился в том динамическом равновесии, в котором существует Земля, вращающаяся вокруг Солнца, и в котором находится Луна, двигающаяся вокруг Земли.

Ничто не задерживало полета спутника, ничто не тормозило его — здесь сопротивление воздуха отсутствовало.

Находясь на ракетоплане, который мчался по инерции с той же скоростью, что и остров, мы не замечали его стремительного движения. Круглое тело острова, медленно вращаясь рядом с нами вокруг своей оси, казалось, совсем не перемещалось в пространстве.

Ракетоплан тоже будто неподвижно висел над центром этой гигантской карусели, медленно приближаясь к посадочной площадке в ее середине.

Стиснув рычаги управления, опытный пилот уверенно вел машину на сближение. Он молчал, отдав все свое внимание машине. Я оценил его работу. Он так осторожно и умело осуществил посадку, что я почти не почувствовал удара стального корпуса ракетоплана о причальное приспособление острова.

Через некоторое время я окончательно потерял ощущение, что остров вращается. Нет, он представлялся мне неподвижным. Лишь немигающие звезды черного неба закружились у нас над головой.

Прочные захваты повернули наш космический корабль и медленно подвели его стальной нос к герметическим шлюзам.

Всем этим движением управляли уже люди посадочной площадки острова, по радио согласуя свои действия с указаниями пилота.

Я осторожно отстегнул ремни, которыми был прикреплен к своему креслу, постарался встать и неожиданно взмыл в воздух. Тело мое неуклюже повисло в тесном пространстве кабины, подобно детскому воздушному шарику, нитку которого внезапно выпустили из рук.

— Держитесь за поручни! — услышал я голос пилота и почувствовал, что необычайно легкое тело мое прибило к боковой стенке кабины.

Пристегнувшись к блестящей трубе двумя карабинами своего пояса и крепко упираясь ногами в пол, пилот отвинчивал массивные запоры герметического люка. Это была дверь, соединявшая нас с островом. Видя мое беспомощное положение, пилот укоризненно посмотрел и рассмеялся над моей торопливостью.

— Вы хотите, чтобы я ознакомил вас с условиями нашей жизни? — обратился ко мне начальник космической станции. — Я с удовольствием расскажу обо всем, что вас интересует. Однако для начала прошу пообедать с нами. Кстати, я познакомлю вас с товарищами.

Это был рослый, уже немолодой человек с энергичным, гладко выбритым лицом. Я неоднократно слышал о нем как о выдающемся ученом, исследователе верхних слоев стратосферы. Вот уже несколько лет профессор руководил всей научно-исследовательской работой на искусственном спутнике, лишь изредка возвращаясь на Землю для сообщения новых, обычно сенсационных результатов изучения космического пространства.

Мы сидели с ним на диване в уютно обставленной комнате, стены которой имели полукруглую форму, а вся обстановка напоминала хорошо обставленную каюту корабля. «Сразу чувствуется, что мы находимся в бублике», подумал я. Сквозь овальные иллюминаторы на стол падали яркие солнечные лучи, освещая распечатанную стопку книг и газет, привезенных нами с Земли. Лучи пробегали по каюте, исчезали и появлялись вновь. Это каждые пять минут чередовались «сутки» на нашей маленькой планетке.

Я еще никак не мог свыкнуться с непривычной легкостью своего тела, которое весило здесь значительно меньше, чем на Земле.

Поэтому, когда мы поднялись и профессор своей уверенной, юношески легкой походкой направился к двери, я пошел за ним, осторожно ступая на цыпочках, как человек, каждую минуту готовый оторваться от пола. «Вероятно, так ходят на Земле, ухватившись за веревку воздушного шара, который вот-вот оторвет тебя от земли», подумал я и улыбнулся, представив на мгновение свою неловкость,

В комнату профессора я попал через центральный пост управления с помощью небольшого подъемника. Он двигался внутри радиальной трубы, соединявшей центр острова с помещениями кольца.

Мы шли, видимо, внутри кольца, по его внешней стенке, так как у меня было впечатление, что путь наш непрерывно идет в гору. Однако ощущение того, что мы поднимаемся, отсутствовало. Мне все время казалось, что как только я сдвигаюсь с места, пол поворачивается и движется мне навстречу.

«Совсем как белка в колесе», подумал я на мгновение и сразу же понял, что ошибаюсь. Это впечатление было вызвано привычным ощущением плоской земли, якобы находившейся у меня под ногами. Здесь же этой земли не было — центробежная сила вращения острова заменяла земное притяжение. Так что «земля» здесь была всюду — по всему периметру кольца искусственного спутника. И не колесо, поворачиваясь, катилось мне под ноги, а я шел вверх по колесу уверенно и свободно, как по земле. Обойдя половину кольца, я незаметно очутился бы по отношению к первоначальному своему положению «кверху ногами».

Профессор вел меня через длинный коридор оранжереи. Мне казалось, что я все время нахожусь в глубине оврага, обсаженного с обеих сторон пышными деревьями и цветами. Но они росли не вертикально. Они тянулись своими кронами к одному центру, расположенному где-то там, за вогнутым прозрачным потолком, к центру вращения острова.

Между стенками потолка находился тонкий слой озона, защищавший растения от ультрафиолетовых лучей, лившихся из глубины черного, безжизненного неба.

— Оранжерея — это наша гордость, — пояснил мне профессор. — Здесь, в условиях значительной солнечной радиации и при искусственных удобрениях, мы получаем невиданный урожай фруктов и овощей круглый год. Обилие зелени способствует восстановлению воздуха на нашей станции. Большая часть выдыхаемой нами углекислоты поглощается зелеными насаждениями острова. Да и зелень эта, привезенная с Земли, так приятна для глаз, так приближает нас к родине! Кстати, вам, как журналисту, небезынтересно будет знать, что для опыления всей этой массы цветов и растений мы привезли с Земли несколько ульев пчел. Глядите, они прекрасно акклиматизировались в мировом пространстве. — Он указал на пушистую пчелу, копавшуюся в большом полураскрытом цветке.

Профессор рассмеялся и, открыв новую дверь, пропустил меня вперед. Я попал в просторное помещение столовой. Оно было полукруглой формы. За большим, слегка вогнутым столом, весело разговаривая, сидели обитатели станции. Их было человек двенадцать. Молодые, жизнерадостные, крепко сложенные и загорелые, все они произвели на меня чрезвычайно хорошее впечатление. Чувствовалось, что население станции — хорошо спаянный товарищеский коллектив, связанный общими интересами, целями и работой.

Профессор познакомил нас. Я пожал руку главному энергетику станции — молодому грузину с темными, как угли, глазами, черноволосой девушке, управлявшей радиостанцией и телецентром острова, пожилому астроному. По словам товарищей, он почти все время находится на центральном посту возле неподвижно закрепленного телескопа, передавая на Землю с помощью телепередатчика полученные изображения неба. Здесь были химики и физики, техники и математики — люди глубоких и в то же время весьма разносторонних знаний.

Пожилая краснощекая повариха бойко обслуживала весь этот жизнерадостный коллектив. Меня поразило, что все люди были прекрасно осведомлены о жизни Земли. Не только последние известия, передаваемые по радио, но пьесы и объемные, и цветные телекинопередачи служили предметом споров за обеденным столом.

Воспользовавшись минутой затишья, профессор наклонился ко мне:

— Я хочу рассказать вам немного о специфических условиях нашей жизни. Она внешне, как видите, почти ничем не отличается от земной. Однако у нас есть и много своеобразного. Нам приходится, например, думать не только о питании, но и о снабжении населения кислородом.

Питание в виде консервов и сухих продуктов мы в значительной степени получаем с Земли, исключение составляют фрукты и овощи из наших собственных садов и огородов. Снабжение острова кислородом полностью автоматизировано.

Непрерывно во всех помещениях станции осуществляется кондиционирование воздуха — очистка его от углекислоты и испарений, с добавлением необходимого количества кислорода. Его запасы мы храним в жидком виде. Эти запасы довольно внушительны. Следует напомнить, что человек ежесуточно потребляет около одного килограмма кислорода.

Мы шли по прозрачному кольцу оранжереи.

Что же касается воды, то мы организовали ее полный кругооборот и в запасах ее абсолютно не нуждаемся. Вся вода, выдыхаемая людьми и испаряемая почвой, растениями, вновь собирается в специальных аппаратах очистки воздуха. Производится химическая очистка всей воды, циркулирующей на нашем острове.

Таким образом, мы в состоянии восстановить до девяноста процентов всей использованной воды.

Интересно, что в дополнительной воде наш остров все же не нуждается, и происходит это потому, что человеческий организм выделяет воды больше, чем он ее потребляет, приблизительно на двести пятьдесят граммов ежесуточно. Это кажется невероятным, однако практически пополнение воды происходит за счет химического соединения в человеческом организме водорода, содержащегося в продуктах питания, с кислородом вдыхаемого воздуха. Поэтому-то запасы воды на нашем острове не только не иссякают, а даже непрерывно пополняются.

— Ну, а как же с отоплением острова? — поинтересовался я. — Ведь за стеной температура порядка абсолютного нуля — минус двести семьдесят три градуса!

— Солнце — основной источник света и тепла. Наш остров так расположен по отношению к Солнцу, что за счет нагревания солнечными лучами на станции постоянно поддерживается нормальная температура.

Вот вам простой пример, — продолжал с увлечением профессор, беря со стола большое круглое яблоко. — Если бы это яблоко было абсолютно черным, и мы поместили его в мировом пространстве, где-либо на орбите Земли, — как вы думаете, какую температуру оно бы имело? Плюс три градуса Цельсия, — ответил профессор, не ожидая моего ответа. — И происходит это потому, что яблоко с одной стороны нагревается Солнцем, а с другой остужается холодом мирового пространства. Я уже назвал вам температуру равновесия. Плоское тело имело бы, кстати, температуру еще выше.

Кроме того, учтите, что космическое пространство — это почти пустота. Здесь нет воздуха, который бы отнимал тепло нашего острова за счет движения воздушных частиц. В качестве отопительного резерва, а также для приготовления пищи и обслуживания многочисленных аппаратов мы имеем мощную батарею аккумуляторов. Она заряжается двумя нашими энергостанциями — фотоэлектрической и тепловой…

За беседой я не заметил, что обед уже близится к концу. Перебрасываясь шутками, обитатели острова расходились по своим местам: кто отдыхать, кто дежурить на своем рабочем посту. Мы остались вдвоем с профессором.

За чашкой кофе профессор рассказывал мне о самом главном- о постройке и назначении космической станции. Это был взволнованный рассказ человека, вложившего много сил и энергии в осуществление своей заветной мечты.

Перед моими глазами вставали героические картины совершенно необычного строительства. Эту стройку можно было сравнить, пожалуй, только со строительством мощного трансокеанского корабля, если бы его строили не на стапелях строительного дока, а, предположим, посреди морских просторов, строили без всяких плавучих доков, из деталей, буксируемых по воде за сотни километров от базы.

— Облегчала строительство лишь полная невесомость громоздких частей, заброшенных в заатмосферные высоты с помощью ряда вспомогательных грузовых ракет.

Ракеты эти через определенные, строго рассчитанные промежутки времени, управляемые автоматическими приспособлениями, выпускались на высоту движения будущего спутника. Там, на этой огромной высоте, автоматы изменяли направление движения ракет. Они заставляли их поворачивать на кольцевые орбиты и делали их искусственными спутниками Земли. Самое сложное начиналось у нас после, когда все эти отдельные грузовые ракеты собрались в пространстве. Их отбуксировали в одно место ракетопланами строителей. Сосредоточив все необходимые материалы, строители приступили к сборке и сварке металлического остова спутника.

Работа шла последовательно — секция за секцией, часть за частью — в исключительно трудных условиях, с помощью небольших переносных ракетных установок. Люди были одеты в специальные костюмы, защищавшие тело не только от холода космического пространства, но и от действия вредных излучений. Давление воздуха внутри этих костюмов было таким же, как на Земле.

Строители, выбравшись из космических кораблей, по нескольку часов висели в пространстве над хаотической, казалось, грудой металла. С помощью передвижных ракет они соединяли между собой разрозненные части будущего острова и сваривали их герметическими швами. Упорство и умение сделали свое дело- остров был построен. На него было заброшено оборудование, «привезена» атмосфера, доставлены растения. Затем прибыли первые поселенцы.

С волнением рассказывал профессор о том, как впервые еще невесомое кольцо спутника заставили вращаться. Он говорил о том, как люди почувствовали наконец у себя под ногами упругую искусственную землю. Он говорил о радости первых астрономических исследований, произведенных научной станцией острова, об изучении космических пространств, о наблюдениях за земной атмосферой и о связи этих наблюдений с метеорологией Земли. Большие работы проводятся и сейчас по изучению взаимодействия Земли и Солнца, по исследованию магнитоэлектрических явлений, радиоволн над слоем Хивисайда и космических излучений.

Со слов профессора я узнал и о том, что искусственный спутник является прекрасной промежуточной станцией для организации межпланетных сообщений. Ведь для того, чтобы покинуть подобную станцию, космическому кораблю потребуется незначительная начальная скорость, гораздо меньший расход горючего по сравнению с тем, если бы путешествие в мировое пространство начиналось с поверхности Земли.

Со времени создания искусственного спутника началось планомерное завоевание мировых просторов.

Отравлявшиеся с космической станции первые корабли уже совершали беспосадочный полет вокруг Луны всего лишь за десять дней. Благополучно вернувшись обратно на искусственный остров, они привезли с собой ценнейший материал и прекрасные фотографии той стороны Луны, которую мы никогда не видим. Эту картину человечество наконец разглядело.

С каждым словом профессора передо мною все шире и шире раскрывалась захватывающая картина грядущих дней.

Небольшая колония советских людей, которая самоотверженно работала на маленькой, но прекрасно оборудованной для жизни планетке, представлялась как боевое содружество пионеров грядущего освоения мировых пространств.

— Посмотрите сюда, — обратился профессор, отодвигая жалюзи с иллюминатора. — Вы увидите зрелище, которое вам не приходилось наблюдать.

Я приник к иллюминатору. Всю нижнюю часть абсолютно черного неба занимало колоссальное тело Земли. Большая часть его была освещена ярким солнечным светом. Отсюда можно было хорошо почувствовать шаровидность нашей планеты. Ослепительно белыми казались пушистые острова облаков, сквозь которые пробивались знакомые мне очертания Черного моря и тонкие, разбросанные по серовато-зеленой поверхности суши блестящие нити рек. Украшенные снеговыми шапками, искрящиеся на фоне темнозеленого обрамления, рельефно поднимались вершины Кавказского хребта, отбрасывая густые тени.

Стиснув руками бинокль, предложенный мне профессором, я не отрываясь смотрел на знакомые с детства по карте черты нашей планеты.

Вот она, родная Земля, со всеми ее горами, реками и морями!

Но как изменилась она за последние годы!

В окуляр бинокля я увидел тонкую полоску Главного Туркменского канала, темной нитью протянувшуюся от Аральского к Каспийскому морю. Да нет, это не канал, поправил я самого себя, — это зеленые массивы, окружающие канал. Они представляются нам сейчас одной линией, подобно далеким марсианским каналам.

Взгляд мой перебежал на тонкую ниточку Волги. Заметными уширениями темнели на ней искусственные моря, образованные Сталинградской и Куйбышевской гидростанциями. И там, где сталинградская излучина Волги ближе всего подходила к Днепру, я ясно увидел слегка изогнутую линию Волго-Дона. Упираясь в голубоватый массив Сталинградского моря, канал вторым своим краем впадал в ветвистое пятно Цимлянского водохранилища, образованного запрудой Дона.

Изогнутые змейки каналов легкой паутинкой опутывали землю.

Тончайшие нити оросителей исполосовали почти все пространство между великой русской рекой, Уралом и Доном.

— Так вот как они выглядят — следы человеческого труда!

— Смотрите западнее, — указал мне профессор. — Видите Черное море? Там, над ним, должно находиться колоссальное водохранилище на реке Молочной.

Да, я видел это брошенное на землю новое зеркало воды. Но я видел и темные штрихи Южно-Украинского канала, пунктир северокрымских обводнительных магистралей, легкие тени лесных полос. И я не мог оторваться от этого замечательного зрелища.

«Да, это дело наших рук и рук наших отцов…» думал я.

А там, дальше, где яркие тона солнца блекли и постепенно сходили на-нет, сквозь опаловую толщу земной атмосферы я увидел оранжево-красный диск полной Луны… Погруженная в полупрозрачную массу земного воздуха, Луна высовывалась из атмосферы лишь одним своим краем. И край этот ярко светился и горел серебряным блеском над частью планеты, медленно погружавшейся в ночь. Необычайно величественной и торжественной была эта картина встречи двух планет.

Я думал о силе и величии советского человека, который, подчинив себе природу, все свои помыслы направил на созидание нового, на подъем расцвета жизни на земле. Я думал и о том прекрасном времени, когда через сотни, а может быть, и десятки лет человек сможет смело преобразовать не только Землю, где он родился и вырос, но и другие планеты солнечной системы.

Об этом думал и мечтал Циолковский… Я знаю, это время не за горами!

Внимание мое отвлекли яркие вспышки света, появлявшиеся в непосредственной близости от искусственного острова.

В нескольких десятках метров от иллюминатора я увидел человеческую фигуру в скафандре и серебристом костюме. Человек сидел на стержне антенны. Она далеко отходила в сторону от нашего металлического кольца. Удобно примостившись на этой легкой спице вращающейся карусели, человек приваривал к стержню блестящую чашу ультракоротковолнового рефлектора. Яркие вспышки электрической дуги освещали его фигуру, прикрепленную за пояс к тросу, тянувшемуся по направлению к острову.

Небольшой ранец с запасом кислорода и с портативной ракетной установкой для перемещения в пространстве, видимо, совсем не мешал привычным движениям коренного обитателя искусственной планетки.

— Вот так мы строили весь наш остров, который назвали именем великого русского ученого Константина Эдуардовича Циолковского, — услышал я за спиною голос профессора.

Через несколько часов, усталый и возбужденный, я лежал в постели. Странные и необычные картины еще проплывали у меня перед глазами. То я видел прекрасно оборудованную астрономическую обсерваторию, в которой мне показывали снимки далеких планет и туманностей. То предо мною открывался машинный зал, заставленный необычайными механизмами, зал, в котором я чувствовал себя совершенно невесомым. То перед глазами моими вставал чудесный сад полукруглой формы с удивительными деревьями и цветами. Наконец, я видел себя в необычайном комбинезоне межпланетного путешественника, покидавшего остров для прогулки в абсолютной пустоте.

— Вы не спите? — вывел меня из забытья знакомый голос пилота. — Завтра у нас с вами очень ответственный день. Возвращаться на Землю не менее сложно, чем вылетать с нее…

— Почему? Ведь нам совсем почти не придется пользоваться двигателями, покидая этот остров. Это не то что, отрыв от Земли, — перебил я его. — Преодолеть притяжение островка — да ведь это сущие пустяки…

— Не забывайте, что мы движемся относительно Земли со скоростью, превышающей двадцать восемь тысяч километров в час. Эту скорость необходимо погасить, для того чтобы нормально приземлиться и не сгореть по дороге, подобно метеориту. Все-таки торможение ракетоплана производится за счет его трения о воздух атмосферы. Небольшое нарушение в управлении машиной — и ракетоплан может врезаться в атмосферу, как метеорит, мгновенно превратившись в комок расплавленного металла.

Но вам нет оснований опасаться: мы будем приближаться к Земле под очень малым углом, с тем чтобы медленно погашать нашу скорость в верхних, разреженных слоях атмосферы. Однако с уменьшением скорости должен наступить и такой момент, когда ракетоплану будет необходимо перейти на планирующий полет, чтобы не разбиться. Поэтому при посадке у нашего ракетоплана автоматически выдвигаются металлические крылья. Площадь их должна постепенно расти с уменьшением посадочной скорости. Как видите, при приземлении у нас, пожалуй, будет значительно больше забот, чем при взлете. К тому же планирующую машину необходимо на малой работе двигателя посадить не где-нибудь, а на нашем подмосковном ракетодроме. Поэтому перед завтрашним днем я желаю вам отдохнуть как следует.

— Хорошо, я сейчас засыпаю, — согласился я с пилотом. — Однако разрешите задать вам последний вопрос. Скажите: вот мы с вами посетили этот остров на космическом корабле, реактивный двигатель которого работает на жидком горючем, — приходилось ли вам летать на ракетах, двигатели которых используют энергию ядерного распада — атомную энергию?

Приподняв голову над подушкой, пилот рассмеялся:

— Этот вопрос задают мне почти все пассажиры, совершающие свой первый космический рейс. Такие ракеты уже существуют, хотя мне, пилоту, так сказать, ближнего действия, приходится пока что летать на жидкостном топливе. Однако учтите, что вопрос об использовании атомного горючего в космонавтике не так уж просто решается, как это может показаться с первого взгляда. Сейчас я поясню вам, почему это так. Казалось, в ракетах проще всего использовать для создания реактивной тяги непосредственно поток продуктов ядерного распада. Температура этих продуктов чрезвычайно велика, однако удельный вес их весьма мал. Значительную тягу в атомном двигателе создать они не могут. Поэтому конструкторы атомных реактивных двигателей пошли пока что по другому пути — по пути использования колоссального тепла, выделяемого при ядерном распаде. Это тепло служит для нагревания жидкости, истечение раскаленных газов которой и создает значительную реактивную тягу, превышающую ту, которую мы имеем в обычных жидкостных двигателях.

В этом случае атомный реактор как бы заменяет камеру сгорания реактивного двигателя. А рабочей жидкостью двигателя может быть, например, тяжелая вода, которая не поглощает нейтроны, образующиеся при атомном распаде.

В такой ракете, использующей тепло атомной установки для нагревания жидкости, можно получить скорость истечения газов порядка одиннадцати километров в секунду. Как видите, это совсем не плохо даже в сравнении с мотором нашей ракеты.

Такие двигатели уже получили широкое распространение в космонавтике…

Пилот замолк. Потом он повернул свое непривычно легкое тело на бок, и вскоре я услышал ровное дыхание товарища. Он заснул. Заатмосферные полеты стали уже обыденным явлением в его жизни. Но я не мог спать. Волнение не покидало меня. «И это уже сегодня, — думал я. — А что произойдет завтра, в ближайшие дни, годы?..» Наконец усталость пересилила, и я тоже закрыл глаза.