Путешествие в страну Артиколей

IV

На маленьком домике, облицованном лакированными досками, мы прочли выведенную на металлической дощечке надпись:

Temporary Immigration[5].

Я ждал, что нас приведут в закуренное таможенное бюро, увешанное деловыми бумагами. Нас ввели в очаровательную комнату с большим полированным столом посередине, окруженным глубокими мягкими креслами. Подали чай — как его подают в английских помещичьих домах: розовый торт, зеленый торт, исполинских размеров кекс и тоненькие, поджаренные на масле ломтики белого хлеба. Вдоль стен стояли полки с плотными рядами книг.

В трех креслах сидели наши судьи. Когда мы вошли, они быстро встали. Сидевший слева был мужиковатого вида человек с небрежно, кое-как расчесанной бородой, с кроткими, глубокими глазами. У сидевшего посередине, рослого, крепко сколоченного, было почти японского типа лицо, умное и суховатое. Сидевший справа был моложе этих двух и казался воздушным каким-то, готовым каждый миг сорваться и улететь. Его пушистые, вьющиеся волосы были льняного цвета, глаза синевато-серые. Председательствовал, по-видимому, сидевший посередине. К изумлению нашему, он заговорил с нами по-французски. Говорил он приятным голосом, немного нараспев, с забавной манерностью в оборотах речи.

— Позвольте вам представить, — начал он, — моих товарищей, — Ручко (это был коренастый бородач) и Снейк (красивый, воздушный молодой человек). — А я Жермен Мартен, и оттого, что я француз по происхождению, мне выпала честь председательствовать на допросе, которому мы должны вас подвергнуть. Считаю, однако, нужным поставить вас в известность насчет того, что литературный язык на этом острове — английский. Попрошу вас теперь сказать нам, кто вы и как вас зовут.

— Меня зовут Пьер Шамберлан, а мою спутницу — г-жа де Сов. Не знаю, дошли ли до вас французские газеты, печатавшие статьи о нашем намерении переплыть в небольшом судне Тихий океан. Буря отчаянно трепала нас несколько дней, и судну нашему причинила тяжелые повреждения. Мы хотели попросить у вас разрешения починить его здесь, и тогда мы двинемся дальше. У меня осталось на судне немного денег на оплату расходов по починке. Если бы этих денег оказалось недостаточно, то у г-жи де Сов имеются деньги на текущем счету в Вестминстерском банке, и я полагаю, что по телеграфу можно будет....

— Да полноте говорить о деньгах, — с оттенком раздражения в голосе прервал меня Жермен Мартен. — Какие пустяки! Наши Бео приведут ваше судно в порядок, и счастливы будут возможности услужить вам. Для нас, для комиссии Временной Иммиграции, важно выяснить прежде всего, можете ли вы получить разрешение на пребывание в стране Артиколей, а затем — не представится ли для нас необходимость удержать вас здесь на несколько месяцев.

— На несколько месяцев! — ужаснулся я. — Но...

— Прошу вас, — внушительно и как будто кокетничая своей властностью, прервал меня Мартен, — не волнуйтесь! Увидите, все устроится к общему удовольствию. Сударыня, садитесь... Чашку чаю — разрешите?

Анна, умиравшая с голоду, с удовольствием разрешила. Снейк налил нам чай, мы удобно уселись, и Мартен опять заговорил:

— Ну, вот... Вы, стало быть, вдвоем в этом суденышке, которое мы сейчас видели, совершаете путешествие по Тихому океану? Можете вы нам объяснить, что вас толкнуло на такую странную затею?

— Только любовь к морю и пресыщение жизнью на людях. Г-жа де Сов и я одинаково жаждали уйти на время от цивилизованного мира. Оба мы опытные моряки, и путешествие это предприняли на товарищеских началах

Мартен быстро поворачивался лицом то к одному, то к другому товарищу. Глаза его ярко блестели.

— Очень интересно! — сказал он, с густым нажимом над словом «очень». Ручко долго вглядывался в меня своими красивыми глазами.

— Дорогой м-р Шамберлан, — заговорил он ласковым своим, задушевным голосом, — Анна де Сов была вашей любовницей до путешествия, или это произошло уже во время путешествия?

Анна гневно поставила свою чашку на стол.

— Что за вопросы! Я не его любовница! Мы товарищи по спорту — только всего! И какое вам до этого дело?

Мартен Жермен смеялся. Странный был у этого человека смех: и детский, и дьявольский одновременно.

— Друг мой, — обратился он к Ручко, — не торопитесь. Прежде всего — терпение! Но тон ее вспышки очаровательный, а? Вы что скажете, Снейк?

— Да-а, — мечтательно протянул Снейк. — И сколько непосредственности.

— Дорогие гости, — начал опять Мартен, — будьте снисходительны к нашему другу Ручко. Он думает, что все любят, как он, исповедь на людях. Но, и я заранее прошу у вас прощения, его вопрос входит в число обязательных вопросов, какие мы, комиссары при иммиграционном ведомстве, должны вам предложить. Говорите без опаски. Вы здесь в стране, где давно упразднены законы условной морали. Если вы близки, то мы примем это к сведению, и никто из нас осуждать вас за это и не подумает. Даже наоборот, — добавил он со странной какой-то усмешечкой.

— Я безо всякой утайки отвечаю на ваши вопросы, — вставил наконец я. — То, что сказала вам г-жа де Сов, — совершенная правда. Мы только путевые товарищи.

— Что? — громко заговорил Ручко, — вы жили бок о бок на этом судне, вдали от людских любопытных, нескромных глаз, и гордость в вас была сильнее желания? Но ведь это случай изумительный, — добавил он, обращаясь к Мартену.

— Очень интересно! — повторил он. — Я боюсь, дорогие коллеги, как бы дальнейшие вопросы не повлияли плохо на психологические возможности данных объектов. Я предлагаю отправить их в Психариум.

— Присоединяюсь к вашему мнению, — сказал Ручко и нежным взглядом обласкал нас обоих.

— А вы, Снейк? — спросил Мартен.

Снейк несколько минут что-то отмечал в своей записной книжке, время от времени поглядывая на Анну. Он вздохнул и ответил:

— Да... В Психариум... Конечно...

— Итак, дорогие гости, — оттого что отныне вы — наши гости, — опять обратился к нам Мартен, — пока Бео исподволь, не спеша, начнут чинить ваше судно, вы будете жить в Центральном Психариуме Майяны. Можете совершенно спокойно отправиться туда. Вы найдете там комфорт, не изысканный, правда, но, хочу надеяться, что он вас удовлетворит вполне. Мы скоро с вами увидимся там. Да, дорогие коллеги, я и забыл... Как же им, одну или две комнаты?

— Конечно, две комнаты, конечно, две... — быстро ответила Анна. И повернулась ко мне: — Но что же это все значит? И что за Психариум такой? Неужели они поместят нас в сумасшедший дом? Неужели мы совершенно бессильны... Пьер, да скажите что-нибудь, Пьер!...

— Господа... — начал я. Но в этот миг вновь овладела мною моя давняя робость, от которой было исцелило меня двухмесячное одиночество вдвоем.

Ручко сделал мне знак молчания, улыбнулся мне благодушной улыбкой, в которой я почувствовал пренебрежительную снисходительность и, словно мы с Анной не существовали для него, словно бы нас не было в комнате, мягко и решительно заговорил с Мартеном.

— Дайте им две комнаты... Но вы обратили внимание на страстность этой вспышки? Как фанатично они верят в факты... Позовите, пожалуйста, Бео.

Мартен нажал кнопку и в комнату вошел человек в форменном платье.

— Вот, — сказал ему Мартен, — отведите этих двух иностранцев в Психариум. Дальнейшие указания получит уже сама мистрис Александр.

Человек поклонился, нагнулся к Мартену и шепнул ему на ухо несколько слов.

— Ах, да, верно, про эксперта я и забыл, — ответил Мартен, — попросите его сюда.

Анна схватила меня за руку.

— Пьер, ну, умоляю вас, сделайте же что-нибудь... Эти люди принимают нас за сумасшедших или они сами сумасшедшие... Что-то такое они говорили об эксперте... А вдруг нас посадят под замок... Пьер, вы знаете, какое у меня самообладание, но сейчас... сейчас мне страшно.

Снейк посмотрел на нее и подмигнул Мартену.

— Удивительно! — сказал Мартен. — Страх! Этого я уже лет тридцать не наблюдал. — И добавил, будто зритель в театре: — Талантливо — оч-чень.

В это мгновенье открылась дверь и вошел человек с длинной бородой, в блузе, испещренной красильными пятнами.

— Здравствуйте, Август, — приветствовал его Мартен. — Я отправляю в Психариум этих двух наших друзей, и надо, чтобы вы удостоверили...

Человек, названный Августом, прищурил один глаз и уставился на Анну и меня.

— Она, — сказал он, — несомненно, очаровательна... Очень восприимчивая к свету кожа... На мой вкус слишком уже на английский лад вытренирована. Но дело не в моих вкусах... А он? Плоше. Много, много хуже. Но тоже тип любопытный... Выразительные скулы... (Он потыкал большим пальцем в мои щеки и подбородок). — Ладно, беру их обоих.

Мартен предложил нам встать.

Анна подошла к Ручко.

— Послушайте, у вас такое доброе лицо.. Вы обещаете, что с нами ничего дурного не сделают?

— Обещаю, — ответил Ручко, взяв ее за обе руки, — обещаю вам спасти вас от самих себя.