Путешествие в Неведомый Край

Десять минут спустя она уже была в деревне. Таллис сразу подошла к расколотому дубу и встала на самый выпирающий из земли корень.

— Я знаю, что ты очень старое дерево, — сказала она ему. — Но ты дуб. И я думаю, что все дубы — мои друзья. Вроде Победителя Бури, который помог мне увидеть Скатаха. И я надеюсь, что все дубы на моей стороне. Но прошлой ночью я очень разозлилась, когда подумала, что ты помогаешь призракам птиц. — Она наклонилась вперед, погладила морщинистую кору и прижала ладонь к дереву, чтобы ее тепло могло проникнуть внутрь дерева. — Но это не твоя ошибка! Я поняла это сегодня утром. Они использовали тебя, вот и все. Это не твоя ошибка. Ты — часть леса. Он далеко, но я точно знаю, что ты — часть леса. И сейчас я знаю твое имя. Одинокий. Они использовали тебя, и я не должна сердиться на тебя...

Уголком глаза она заметила священника, без мантии, стоявшего у открытой двери церкви и подозрительно глядевшего на нее. Она приветливо махнула ему, отошла от дерева и пошла вдоль массивного обнаженного корня, указывавшего на ее ферму и Райхоупский лес.

Она была права, почти наверняка. Всю свою жизнь дерево тянулось к старому темному лесу. Она могла себе представить, как корень тянется под землей на милю — или даже больше — и связывает дерево с краем леса. Возможно, связь и не прекращалась, слабая связь между одиноким путешественником в современном цивилизованном мире и мрачным таинственным миром, в котором он родился.

На дороге остановилась машина и дважды просигналила, вырвав Таллис из задумчивости. С заднего сидения выбрался мистер Уильямс. Таллис шлепнула себя рукой по рту, виновато и растерянно. Он улыбнулся и пошел к ней, на ходу застегивая пуговицы куртки — сегодняшний летний полдень был достаточно холодным.

— Значит, я сделал правильно, что забыл, — сказал он с нотками раздражения в голосе.

— Ты что-то забыл? — спросила она.

— Мы должны были встретиться.

— Я тоже забыла. Зато мы не вымокли.

Мгновенная вспышка раздражения, он хотел сказать что-то резкое, но потом поборол себя и улыбнулся:

— Да, мы не вымокли. И это хорошо. — Потом он просиял. — Тебе понравился танец?

— Не слишком.

— А мне показалось, что ты неплохо провела время, крутясь вокруг этих здоровенных юнцов. А я устал, захотел подумать о твоей странной песне и вернулся в имение.

Он посмотрел на лужайку с вытоптанным дерном и разбросанным мусором, потом на дерево и опять на Таллис.

— Ты смотришь как-то особенно, — сказал он и нахмурился. — Одним из тех взглядов. Что-то произошло. Можешь мне рассказать?

— Старое Запретное Место, — сказала Таллис.

— Извини?

— Старое Запретное Место, — повторила она. — Я еще не знаю его настоящего имени. Место в другом мире. В нем заблудился мой брат Гарри, я уверена. Я мельком видела его. И кто-то — не Гарри! — приходит оттуда на опушку леса. Прошлой ночью я узнала больше об этой истории, но еще не знаю всего. И не понимаю, как Гарри связан с ней...

Мистер Уильямс улыбнулся и тряхнул головой.

— Не понимаю ни одного твоего слова, — сказал он. — Но мне нравится, как это звучит: Старое Запретное Место. Да, в нем есть песня. Оно звучит загадочно. Как «неведомый край».

— Да. Неведомый.

Он наклонился к ней и тихо произнес:

— О отважнейшая душа моя, Последуешь ли ты за мной в неведомый край? Все пусто перед нами. И во сне не приснится, что ждет нас в том неведомом краю. [16]

— Да, — сказала Таллис, вздрогнув. — Да, я пойду.

На мгновение мистер Уильямс растерялся, но потом хихикнул:

— Это отрывок из поэмы Уолта Уитмена. Я вспомнил о ней из-за твоего странного имени.

— О.

— Твое место, запретное место... оно, наверно, существовало давно. Очень давно.

— Да, оно старше, чем память, — сказала Таллис. — Но ты не должен произносить его имя сегодня. До тех пор, пока мы не узнаем его настоящего имени. Ты уже произнес его дважды, и я один раз.

Мистер Уильямс радостно кивнул, соглашаясь, и посмотрел на дуб, на Одинокого.

— Прекрасный образец своего рода. Для него три сотни лет как один день. Как далеко он уходит в землю, как ты считаешь? Быть может он достигает даже твоего запретного тайного места?

— Это Одинокий, — сказала Таллис. — Его имя только что пришло ко мне. Но на самом деле, он вовсе не одинок. Он — часть леса.

— Часть леса? Какого?

— Райхоупского леса, — ответила девочка и добавила: — Вчера ты там гулял.

— Но он где-то в миле отсюда...

— И все-таки дерево его часть, и всегда было. Взгляни на корень, он отчетливо говорит об этом... — И она указала на ту сторону дороги, где корень вышел из земли. — Когда я стою здесь, — она обошла дерево и встала с его дальней стороны, — я вне леса. Но когда я обхожу дерево кругом... вот так... я вхожу в него. Край леса — самое далекое его дерево, и не имеет значения, насколько оно далеко от основной массы деревьев. Вот почему прошлым вечером призраки птиц смогли добраться до меня.

— Призраки птиц? — слабо спросил мистер Уильямс.

— Мифаго. Они напали на меня. Я создала ворота, через которые они вошли. Но я не знаю, создала ли я этих призраков или нет. Тем не менее они, безусловно, мифаго.

— Мифаго?

— Они напали на меня, и я решила, что дерево — мой враг, но деревья ничего не могут поделать: их используют и через них выходят мифаго. Птицы хотели наказать меня за то, что я отогнала их от Скатаха. Ну, я тебе говорила об этом вчера. Я превратила поле, на котором он лежал, раненный, в магическое место, тайное место. И ни одна птица не могла проникнуть на него, только призраки. Призраки птиц. И по какой-то причине они рассердились. На меня.

Старик задумался и, внезапно, рассмеялся:

— Это игра, верно?

— Нет, — ответила пораженная Таллис. — Совсем не игра.

— Значит, ты на самом деле владеешь магией?

— Очень простой. Ну, например, чтобы заставить птиц улететь.

— Ты можешь рассказать мне побольше? О Старом Запретном Месте?

Таллис приложила палец к губам:

— Не повторяй это имя. Иначе случится несчастье.

— Хорошо. А как насчет рассказа?

— Я еще не знаю всю историю и могу рассказать только часть.

— Согласен.

Таллис задумалась.

— Завтра, — сказала она и посмотрела на Одинокого. — Завтра я буду знать больше.

— Завтра, — задумчиво повторил мистер Уильямс. Похоже, он пришел к какому-то решению. Он подошел к автомобилю и поговорил о чем-то с водителем. Машина уехала. Он вернулся к Таллис и улыбнулся. — Я решил остаться. Я очень хочу послушать твою историю. Я должен написать финал одной своей сюиты и мне нужно вдохновение. И если я не смог найти оригинальные мелодии, — он улыбнулся рыжеволосой девочке — быть может, я смогу услышать оригинальную историю.

— Я знаю множество историй, — ответила Таллис. — Хочешь услышать полную историю о Земле Призрака Птицы?

Старик кивнул:

— Но сначала я бы хотел услышать историю о тебе. Расскажи мне ее, пока мы идем. И затем мы сумеем где-нибудь найти чашку чая...

Немного позже они пересекли луг Камней Трактли и подошли к лежащим камням. Небо очистилось, опять стало жарко. Таллис показала мистеру Уильямсу огам и объяснила, что, по ее мнению, там написано. Она поставила его под деревом там, где лежал беспомощный Скатах; он закрыл глаза и попытался вообразить себе сцену.

Потом они уселись на камень Скатаха, и Таллис погрустнела. Мистер Уильямс, глядя на нее, тоже хранил почтительное молчание. Наконец печаль прошла, и Таллис рассказала ему всю историю. Он, поглощенный рассказом, сидел молча и неподвижно и только покачал головой, когда она закончила.

— Хорошая история, — сказал он.

— Настоящая история, — настойчиво сказала Таллис. — Она произошла здесь. Со мной.

— Ты нарисовала очень темный и мрачный мир. Похоже, эта Земля Призрака Птицы довольно-таки страшное место. Ты веришь, что она существует?

— Конечно существует, — ответила Таллис. — Я ее создала. Или, по меньшей мере, я ее видела. Мы сидим в ней. Этот луг. И тот мир, где теперь Скатах, он тоже существует.

— Возможно, «в далеком прошлом». Очень далеком.

— Очень далеком, — согласилась Таллис. — Мне показали место, но я вмешалась в то, что увидела. Я открыла пустой путь в мир Скатаха и напала на падальщиков, заставив их улететь. Поэтому призраки птиц вчера напали на меня. Они прилетели на край леса и попытались убить меня, но я танцевала слишком быстро...

Она соврала и даже вздрогнула, когда поймала себя на лжи. Она была полностью беззащитна, и ее бросали как тряпичную куклу. Но они оставили ее в живых, по непонятной причине, только бросили в грязь... и даже оставили ей кусок рога, хотя его выхватила у нее из под носа зеленая девочка, призрак земли из Теневого Танца.

Тут она сообразила, что ее друг что-то говорит:

— Это единственный странный мир, который ты создала? Единственное место, где появляются видения? Ты что-то говорила о Старом Запретном Месте.

— Старое Запретное Место везде, — тихо сказала Таллис, глядя на дуб перед собой. — Все пустые пути — его часть.

— Пустые пути?

— Видения. Нет, больше чем видения... связи между мирами. Но я не могу почувствовать их, как и запретное место. Пока не у знаю настоящих имен.

— Эти имена, — сказал мистер Уильямс, — я не очень их понимаю. Кто в точности знает настоящее имя?

— Люди, которые побывали там и вернулись обратно. Если бы они не знали имя, они бы не смогли вернуться.

— Похоже ты знаешь все правила...

Таллис покачала головой:

— Нет, и очень жаль. И я знаю не все имена.

— В любом случае мне это место кажется довольно мрачным. Оно похоже на Иноземье, как ты думаешь?

— Да, похоже. Но это мир живых, не мертвых.

— Как Авалон?

Таллис, к его изумлению, широко раскрыла глаза. Она казалась очень удивленной. Потом нахмурилась и прошептала:

— Да... да... что-то в этом роде. Это имя. Старое имя. Авалон... что-то вроде Авалона.

— Авалин? — рискнул предположить мистер Уильямс. — Овилон? Увалайн?

Таллис махнула рукой, призывая его к молчанию:

— Вскоре я услышу его. Я уверена.

— Иволуна? Аванесс?

— Шшш! — встревоженно сказала Таллис. Голова наполнилась гулкими звуками, кричал голос, но ветер уносил слова. Звуки приближались, все ближе, имя, так близко... так близко...

И тут оно улетело прочь, оставив за собой запах влажного воздуха и прикосновение чего-то горячего к щеке: солнце яростно горело между разошедшихся облаков.

Мистер Уильямс беспокойно глядел на девочку. Минуты шли, а она молчала, глядя на него невидящим взглядом. Казалось, она прислушивается к чему-то, находящемуся очень далеко. Что-то шевельнулось за живой изгородью; мистер Уильямс резко обернулся и понял, что за ними подсматривают. Он успел уловить темную накидку и под ней что-то белое. После чего фигура скользнула в тень, но Таллис побледнела, ее лицо стало жестким и почти старым.

— Что с тобой?

— Имя, оно как призыв, — ответила Таллис. — Если ты называешь что-то, значит, ты зовешь его. И я начала понимать...

— Что?

Все поведение Таллис изменилось. Она дрожала, хотя было очень жарко. Исключительно бледное лицо стало суровым, свисавшие на плечи рыжие волосы блестели и вздрагивали в такт телу. Мистер Уильямс почувствовал, как вокруг него закружился легкий ветерок, и посмотрел туда, где несколько секунд назад стояла загадочная фигура.

Белое лицо... движение... а потом только тень.

Внезапно Таллис обезоруживающе улыбнулась.

— Лес Кости, — сказала она. — Да, конечно... теперь она моя.

— Расскажи мне, — потребовал мистер Уильямс, заметив, что девочка успокоилась и просветлела. — О чем ты думала?

— История, — прошептала она. — Я думала о ней, уже несколько дней. И сейчас мне ее рассказали до конца. Разве тебе не хватает историй?

— Чем больше, тем веселее.

— Тогда я расскажу тебе Историю о Лесе Кости.

— Еще одно великолепное название.

— Это старый рассказ, не такой старый, как другие, и не самая старая версия.

Мистер Уильямс взял ее руку в свою:

— Кто-то рассказал тебе эту историю?

— Да.

— Когда?

— Несколько мгновений назад. Хочешь ее услышать?

Мистер Уильямс даже испугался, не зная почему. Он отпустил ее руку и сел прямо:

— Да, пожалуйста.

Она напряглась, стала непохожей на себя. Тот же голос, но слова какие-то чужие. Глаза сверкали, губы двигались, язык касался губ, она дышала между фразами... но ему казалось, что через нее говорит кто-то другой.

И все-таки...

Он смутился, но не успел обдумать свою мысль, потому что Таллис подняла руки, призывая к молчанию, закрыла глаза, потом опять открыла их и ее отсутствующий взгляд уставился в никуда.

— Это история о Лесе Кости, — тихо сказала она. — Если вы призываете добро, вы всегда призываете зло...

Лес Кости

Юная женщина родилась не в этой деревне и поэтому была вынуждена разбить лагерь за ее стенами. В один весенний день она возникла на краю леса и представляла собой очень жалкое зрелище. Длинные изодранные юбки, сшитые, казалось, из кусков тряпок, которыми осушали пот лошадей. Кофта запачкана соком от ягод. Спутанные волосы были настолько грязными, что только острый глаз мог заметить их скрытый цвет — огненно-рыжий. Возможно, она была довольно симпатичной, хотя у нее и не хватало двух зубов. Помимо мешка с простой палаткой и посудой она принесла две кожаных сумки.

В деревне жил юноша, которого называли Кьюин Хромоног, потому что раньше он бегал как собака и никто не мог обогнать его на охоте, но сейчас он охромел. Он был младшим из трех братьев; два его старших брата с почетом погибли в бою и были похоронены под замечательными курганами из мела и земли. Целый год он глядел на юную женщину со стены деревни и наконец решился выйти за ворота и задать ей три вопроса. Он оделся в зеленый охотничий наряд, а на пояс повесил острый нож. Заодно он заточил два копья и починил сеть.

В деревне над ним посмеялись. Кьюин Хромоног собирается на охоту! Хромой олень живет на севере, сказали ему и засмеялись. А рыба без плавников плавает в медленном ручье.

Кьюин не обратил внимания на их слова. Он был изгнанником в собственной деревне, воином, которого не убили в бою и не похоронили вместе с братьями.

И он узнал в женщине товарища для путешествия.

Он начистил зубы куском очищенного орешника и подошел к лагерю женщины, которая сидела около маленького костра. Она выглядела очень худой и очень голодной.

— Я хочу задать тебе три вопроса, — сказал он ей.

— Спрашивай, — ответила женщина.

— Первый: как тебя зовут?

— Я живу здесь уже год, на меня не обращают внимания или оскорбляют, и никто не спросил моего имени. Так что называй меня так, как тебе нравится.

— Я буду называть тебя Ясень, потому что к твоей правой руке привязана веточка ясеня, и, кроме того, твои кости покроются плесенью, когда ты умрешь.

Она улыбнулась, но ничего не сказала.

Он задал второй вопрос:

— Что ты ела весь этот год?

— Собственное сердце, — ответила Ясень. — Я пришла сюда, чтобы принести всем вам счастье, а вы оставили меня наедине с хромыми волками, вонючими вепрями и хищными птицами. К счастью, у меня большое сердце и оно не дает мне умереть с голоду.

— Рад услышать твои слова, — сказал Кьюин. — И вот мой последний вопрос: Что в этих кожаных сумках?

Только теперь Ясень посмотрела прямо ему в глаза и улыбнулась:

— Пророчество, — сказала она. — Я думала, что ты никогда не спросишь.

— Пророчество? — пробормотал юноша, почесал щеку и задумался. — Есть только одно пророчество, которое может принести пользу этой деревне.

— И какое?

— Знание леса. Слишком часто мы охотились и не могли ничего добыть. Этот лес, он слишком темный и дремучий. Ты можешь стоять в шаге от медведя, и не увидеть его, как и он тебя.

— Так ты охотник? — спросила Ясень.

— Да, — соврал Кьюин.

— Тогда я могу помочь тебе, — сказала Ясень. — Но только тебе. В обмен на маленький кусок мяса я могу превратить тебя в самого Охотника. Ты будешь даже более бешеным охотником, чем сами демоны. Добыча, которую ты принесешь домой, сможет накормить целую армию.

И Кьюин сел около костра юной женщины и стал смотреть, как она пророчит.

В первой кожаной сумке она хранила веточки всех деревьев, которые росли в лесу. Она собирала их много лет, и на этой земле не осталось дерева, которого не было бы в ее сумке в виде короткой подстриженной палочки.

— Это мой лес, — сказала Ясень и воткнула веточки рядом с ним.

— Здесь весь лес, даже тот, что был до Льда, и до предыдущего Льда, и мало кто из женщин видел его через огонь, в котором тает медь. Все леса всех эпох здесь, в моей руке. И если я ломаю сучок, вот так, — и она сломала веточку ясеня, которую держала в руке, — я уничтожаю лес, который находится далеко от меня, в пространстве и времени. Ты слышишь, как ревет огонь? Ты слышишь, как кричат люди, убегая от его пламени?

— Нет, — сказал Кьюин.

— Ты не умеешь правильно слушать, — улыбнулась Ясень.

Она тряхнула второй сумкой.

— Здесь я храню кости многих животных, маленькие кусочки, которые я собрала во время долгих путешествий. Здесь не все. Но Человек есть. А для еды — свиньи, зайцы, олени и лошади. Ощипанные птицы и жирные рыбы. Более чем достаточно, чтобы насытить такого хилого юношу, как ты.

Он поглядел на обломок коричневой кости, которую она держала в ладони.

— Ерунда. Здесь только обломки тупых костей. Как ты можешь сказать, кто из них кто?

— Я не могу, — ответила она. — Пока не брошу их.

Она закрыла глаза и бросила веточки и кости. По-прежнему держа глаза закрытыми, она протянула руку, выбрала из кучи две палочки и положила перед собой, сделав из них крест. Потом, в слепую, взяла кость и положила ее на крест. Затем открыла глаза, посмотрела на то, что получилось, и сказала:

— В лесу из дуба и орешника рыщет гигантская свинья; она мчится по северным тропам.

Кьюин не стал ждать второй подсказки. Он собрал свои копья, сеть и силки, и пробежал двенадцать миль вокруг леса, пока не нашел место, где росли дубы и орешник. Не успел он войти в лес, как свет изменился и стало тихо. Сначала он занервничал, но потом его зрение приспособилось и ему показалось, что он видит сквозь деревья. Он заметил спину гигантской свиньи со смертельными колючками; она бежала по северным тропам. Тогда он погнался за ней, догнал и после долгой борьбы забрал ее жизнь. Он приволок тело домой, по дороге отрезав кусок мяса и оставив его Ясени.

Через неделю он опять пришел к ней. Почувствовав себя сильнее, он взял с собой два копья и два ножа, хотя и оставил дома силки и сеть. Он сел на корточки перед Ясенью, и она опять в слепую выбрала две веточки и сверкающий кусок кости.

— Есть лес, где растут грабы, стволы которых обнимает терновник. Там ты найдешь оленя, холка которого достигает плеча высокого мужчины.

Кьюин недоуменно поглядел на нее:

— В этой земле нет такого места, где растут вместе грабы и терновник.

— Позови его, и оно появится, — сказала Ясень. — Его можно найти. И я не сказала, что ты будешь охотиться один.

Кьюин, озадаченный, побежал вдоль края леса. Вскоре он устал и вошел в темный лес, где нашел тень и несколько орехов. Он вошел в лес еще глубже, пробиваясь сквозь колючий терновник, и вскоре вокруг него призывно замелькали серебряные стволы граба. Сражаясь с тернистой чащей, он слушал тишину и глядел в странно потемневшее небо, хотя до заката было еще далеко. Стало холодно, землю сковал лед. И он нашел оленя, запутавшегося в чаще, ударил его в шею, согрелся, прижавшись к его пятнистому телу, и отволок обратно в свой мир.

— Ты нашел лес из граба и терновника? — спросила его Ясень, когда он вернулся к ней.

— Да, — ответил юноша и отрезал ей кусок мяса. — Но, клянусь, его не было еще год назад.

— Да, сейчас его нет, — ответила женщина. — Но он рос здесь когда-то, когда земля была моложе.

— Готовь свое мясо, — сказал ей Кьюин. — Твои слова пугают меня.

Так и пошло:

В лесу из ольхи и ивы две лошади плескались в пруду.

В лесу из дуба и липы по южным тропам прыгали зайцы, толстые как свиньи.

В лесном кустарнике из бука и можжевельника он добыл жирных птиц, созревших для убийства.

Девять недель Кьюин бегал вдоль опушки и находил странные леса, и в каждом из них он убивал добычу, которой поддерживал деревню. Его вера в себя росла. Рана на ноге тревожила его все меньше и меньше. Он опять стал легконогим. Никто в деревне больше не смеялся над ним, зато он смеялся над всеми. Он стал отважным и смелым.

В десятый раз он пришел к Ясень только с одним копьем и одним ножом.

Она бросила веточки, выбрала кость, поставила на крест и открыла глаза. И не сказала ничего. Несмотря на грязь, покрывавшую ее лицо, Кьюин заметил, что она побледнела. Она захотела прервать гадание и смешать ветки, но Кьюин остановил ее:

— Деревня голодна. Скажи мне, где можно поохотиться.

— В лесу из березы и боярышника.

— И на кого?

— Ни на одного зверя, известного смертному, — тихо сказала она. — Я вообще не узнаю этот кусок кости.

— Тогда я буду надеяться, что его можно съесть.

— Тебе потребуется больше, чем эта надежда. Тот, кто ждет тебя в лесу, более жесток, чем любой зверь, на которого ты охотился. И он не побежит, он ищет тебя. Он сам охотник. Подожди неделю, Кьюин, и я опять раскину кости для тебя.

— Я не могу ждать. Деревня не может ждать. Я — единственный оставшийся охотник.

Ясень опять посмотрела на лес кости.

— Этот лес — очень плохое место. Даже земля отвергла его. — Она сломала веточки и кость. — Тот, кто бродит там, сумасшедший, и сделан из сумасшедшего ума. Он вышел из тени, чтобы остановить тебя. Ты добыл слишком много. И ничего не заплатил. Моя ошибка. Моя ворожба и твоя охота призвали древнюю и страшную силу.

— Ей придется иметь дело со мной, — ответил Кьюин. — Я принесу тебе кусок мяса еще до наступления темноты.

— Ты будешь мертв еще до полудня.

— Я проживу намного дольше.

— Да, я верю, что проживешь, — сказала Ясень, — но не в этом мире.

И он побежал вдоль края леса.

Ясень обдумала его слова. В полдень она бросила веточки и кость, но они ничего не рассказали ей. Она улыбнулась и обрадовалась.

Значит, он был прав, по меньшей мере в этом.

Часом позже она опять бросила веточки и кость и печально покачала головой, ибо увидела лес из березы и боярышника, и расщепленную человеческую кость, лежащую в нем.

В лесу из березы и боярышника человек бежит от тени...

Она подобрала кость и вскрикнула: кость была горячей, как кровь.

Спустя несколько минут ее тело выгнулось от боли, а камень в ладони стал холодным, как смерть.

Ясень собрала свои пожитки и приготовилась уходить из окрестностей деревни. Подняв сломанный сучок ясени, она посмотрела на плесень, появившуюся на костях, лежавших около костра, и улыбнулась.

— Это было хорошее имя, — сказала она вслух. — Ты почти понял. Как только меня не называли, но это имя — самое близкое. Когда меня называют, я прихожу, а если я пришла, я должна служить так, как меня назвали. Но это имя подошло очень близко к тому, кем я являюсь на самом деле. Ты почти понял мою природу и ту часть во мне, которая не является природой. Кьюин, ты и охотник, и жертва; тень твоих мыслей стала зверем, который убил тебя. Но благодаря доброте моего имени, ты ускакал в дикую страну без боли.

Из лесной страны вышел зверь. Призванный Ясенью, он ушел из своего старого места, чтобы насытиться плотью тех, кто жил здесь. Она закончила свою работу. Охотник сделает остальное. Судьба деревни решена. А ей предстоит долгое путешествие, пока она не найдет следующее место и время, которые назовет ее повелитель в этом мире.

Но прежде она сделала маленький холмик из земли и мела, написала имя Кьюина на сломанном сучке и похоронила его вместе с кусочком кости ее умершего сына.

Таллис закончила историю. Мистер Уильямс какое-то время обдумывал то, что услышал.

— Я ничего не понял, — наконец признался он.

Краска вернулась на щеки Таллис. Она поправила волосы и глубоко вздохнула, как если бы избавилась от большого напряжения. Потом удивленно посмотрела на него:

— А что тут непонятного?

— Эта женщина — Ясень — действительно призвала демона?

— Не демона. Охотника.

— Но она призвала его, чтобы уничтожить деревню и юного Кьюина. Почему она убила юношу?

Таллис пожала плечами:

— Не думаю, что она хотела его смерти. Она только выполняла свою работу. Призвать Охотника.

— Но почему?

— Не знаю! — раздраженно ответила Таллис. — Спроси ее! Я думаю, что у нее не было настоящей силы. Все ее пророчества шли от Охотника, и она с удовольствием делала бы добро, но так не бывает, и, в конце концов она всегда призывала бурю.

Мистер Уильямс посмотрел на нее:

— То есть она всегда призывала его. Разрушителя.

Таллис подняла руки, ладонями вверх, как бы сдаваясь:

— Да. Во всяком случае мне так кажется. Деревня девять раз удачно поохотилась. И ничего не заплатила.

— Но, судя по твоей истории, Кьюин и Охотник — одно и то же.

— Конечно, — ответила Таллис. — Кьюина забрал лес. Взял его темную часть и сделал из нее Охотника. Именно это должна была сделать Ясень. Неудивительно, что она говорила так двусмысленно.

— И все-таки я кое-что не понимаю, — сознался мистер Уильямс. — Например, эта кость, в конце. Она чья? Неужели Кьюин сын Ясень?

— Это только история, — вздохнула Таллис. — Она произошла много лет назад, но я рассказала тебе очень недавнюю версию.

— Насколько недавнюю? — спросил мистер Уильямс, и очень удивился, услышав ответ:

— Самое большее несколько сотен лет.

— Несколько сотен лет. Откуда ты знаешь?

— Мне подсказали, — озорно ответила Таллис.

— А, конечно. Но если бы я был тобой, я бы придумал конец получше.

Таллис замотала головой, возмущенная предположением:

— Тогда бы я изменила историю.

— Да. К лучшему.

— Но ты не можешь изменить то, что есть, — с раздражением сказала она. — История существует. Она — реальность. Если я изменю ее, я что-то изобрету, и она станет нереальной, вымышленной.

— Или улучшенной.

— Бессмыслица. Это же не сказка. Не Энид Блайтон.[17] Это реальность. Почему ты не понимаешь? Если к тебе приходит прекрасная мелодия, ты записываешь ее такой, как она есть...

— Конечно.

— И ты же не меняешь ее потом.

— Иногда меняю.

Таллис его слова ошеломили.

— То есть оригинальная версия была плохой?

— Оригинальная версия... — Мистер Уильямс тряхнул головой в молчаливом изумлении. — Услышать такое от тринадцатилетней девочки...

Таллис, раздраженная, выпрямила спину и отвернулась от него, хотя и не встала с камня.

— Не дразнись, — сухо сказала она.

— Извини. Но все равно я не согласен. История и мелодия, они приходят как кусок волшебства...

— Да. Я знаю.

— Но они принадлежат тебе. Ты можешь делать с ними все, что пожелаешь. Изменить их, как тебе понравится. Сделать их своими, личными.

— Сделать их нереальными. Если ты изменяешь историю, ты изменяешь жизнь.

— Я уверен, что не изменяешь.

— А я уверена, что изменяешь, — резко возразила она.

— То есть ты говоришь мне... — он попытался собраться с мыслями. — Ты говоришь мне, что если опять расскажешь эту историю и заменишь молодую женщину на молодого человека, то где-то в прошлом у этой молодой женщины внезапно вырастет борода?

Таллис рассмеялась.

— Не знаю, — сказала она, — но вполне возможно.

— Смешно.

— Но истории, они такие хрупкие. Как человеческие жизни. Достаточно неправильно сказанного слова, и они изменятся навсегда. Если ты услышал прелестную мелодию и изменил ее, новая мелодия, быть может, тоже прелестна, но первую ты потерял.

— Но если я не изменю первую, я потеряю вторую.

— Кто-то другой сможет обнаружить ее. И она родится.

— А что, первая не сможет?

— Да, — твердо сказала Таллис, хотя в душе немного смутилась. — Она уже пришла к тебе. Если ты ее отвергаешь, то теряешь навсегда.

— Ничто не может быть потеряно навсегда, — спокойно возразил мистер Уильямс. — Я знаю все, что знал когда-то; просто иногда я забываю, что знаю это.

Все это было известно, Таллис, но давно забыто. Нужна особая магия, чтобы все вспомнить.

— Мой дедушка говорил что-то похожее, — прошептала Таллис.

— Вот видишь. Мудрый человек...

— Но ты потерял свое детство, — сказала Таллис. — Оно никогда не вернется.

Мистер Уильямс встал и прошелся вокруг упавших камней, ногами раздвигая траву, чтобы увидеть знаки огама.

— Я в это не верю, — наконец сказал он. — Я хочу сказать в то, что оно потеряно. Да, иногда мне трудно вспомнить события детства. Конечно. Но ребенок еще живет во взрослом человеке, даже в таком старом, как я. — Он подмигнул Таллис. — Он всегда здесь, ходит и бегает в тенях более высоких и более молодых умов. И более мудрых.

— Ты его чувствуешь?

— Разумеется.

Таллис уставилась в небо, думая об одной из своих масок: Синисало, увидеть ребенка в земле. Она поражалась этой маске еще тогда, когда делала ее. Что за ребенка можно там увидеть?

Сейчас она начала понимать. Земля, она старая, но она помнит свою юность, и все еще можно увидеть ее невинность. Да: когда она вырастет, Синисало поможет ей увидеть тень ребенка, то есть тень ее самой.

День начал угасать, слишком быстро; на церкви Теневого Холма зазвонил колокол, призывая к вечерней молитве. Таллис вернулась домой, а мистер Уильямс отправился в особняк.

— Завтра я хочу услышать настоящую историю, — напоследок сказал он ей. — Ты мне пообещала. Не забудь!

Таллис с любовью посмотрела на большого человека. Завтра я сделаю больше. Я не только расскажу тебе историю, я покажу тебе место, в которое отправился Гарри. И ты поймешь. Я точно знаю, что поймешь.

На следующий день Таллис, верная своему молчаливому обещанию, привела мистера Уильямса в узкий проход между сараями. Он осторожно пробирался между зарослями крапивы и все время тревожно оглядывался, не понимая, куда они идут. Наконец они добрались до расчищенного места около окна теплицы, и он с облегчением уселся на землю среди ужасных идолов и странных символов, нарисованных цветным мелком.

— Ты сделала их всех? — спросил мистер Уильямс. Девочка кивнула, ее глаза сверкнули.

Они просидели около получаса. Мистер Уильямс слегка нервничал, и Таллис начала спрашивать себя, откроются ли ворота в зимний мир в присутствии кого-нибудь другого.

Но как только она решила прекратить ожидание, ее щеки коснулась снежинка, резко похолодало и пахнуло морозным воздухом.

— Сюда, — тихо сказала она, подобралась к темному стеклу и встала на колени.

И очень скоро она услышала ветер, воющий в Старом Запретном Месте. Там разыгралась настоящая буря, ледяной ветер обрушился на горную тропинку. Камни стучали, как если бы кто-то двигал их, полотно хлопало, наверно полотно палаток, поставленных в этой части скрытого мира.

— Ты слышишь меня? — спросила она. Ледяные иглы впивались в кожу, она смахивала их, и они таяли между пальцами; мистер Уильямс глядел на нее, нахмурясь. Она наклонилась поближе к щели между мирами, всматриваясь в серые вихри крутящегося снега. Лошадь заржала и попыталась сорваться с привязи, ее сбруя звякала. Женщина пела на незнакомом языке; кто-то размеренно бил по чему-то деревянному, как будто играл на барабане.

— Ты слышишь меня? — опять позвала Таллис.

Она вспомнила, как Гарри звал ее. Я потерял тебя, а сейчас я потерял все.

— Гарри? — крикнула она, заставив вздрогнуть мистера Уильямса. Но она понимала, что зря надеется и, скорее всего, никогда больше не услышит голос Гарри.

Кто-то подошел к дыре, через которую Таллис глядела в серую круговерть. Она увидела движение, почувствовала запах пота. Темная тень, которая уставилась на летний мир Таллис.

— Кто ты? — прошептала девочка.

Голос протараторил нечто невразумительное. Таллис сообразила, что это ребенок. Мгновением позже тень исчезла, летящий снег приглушил ее плач.

Таллис опять уселась прямо, потом повернулась и посмотрела на мистера Уильямса.

Тот настороженно взглянул на нее, потом перевел взгляд на теплицу:

— С кем ты говорила?

Таллис встревожилась.

— Ты слышал слова ребенка?

Мистер Уильямс нахмурился и покачал головой. Таллис указала на тающую щель.

— Но ты видишь? Ты видишь щель?

Он послушно посмотрел туда, куда указывал палец девочки, и признался, что видит только стекло. Таллис едва не запаниковала. Однако тогда, много лет назад, Кости почувствовал запах дыма. Значит другие тоже могут ощущать Иноземье. Быть может дело в том что мистер Уильямс, не уроженец этой местности. И кости Уильямсов, в отличии от Кости, не лежат под зеленым дерном?

На ее руку упала снежинка. Она протянула ее старику.

— Снег, — сказала она. Мистер Уильямс коснулся мокрого пятна пальцем и удивленно посмотрел на нее:

— Бог мой. Мне кажется, что я чувствую в воздухе зиму.

— Наконец-то! — обрадовалась Таллис. — Наконец-то ты почувствовал его... почувствовал другой мир. Там Гарри, он в ловушке. Однажды он позвал меня. Я собираюсь идти туда, помочь ему.

— Каким образом?

— Через Райхоупский лес. Он... ну, в нем есть что-то неестественное. Как только я найду дорогу в него, я смогу исследовать его.

Они вышли из прохода и медленно пошли к Ручью Охотника.

— Снежинки, — прошептал мистер Уильямс, и Таллис посмотрела на свою ладонь, все еще холодную от их тихого прикосновения.

— Из ужасного места, — сказала она, и старик посмотрел на нее.

— Ты все еще не знаешь тайное имя этого места?

— Да, не знаю, — призналась Таллис, — и, быть может, не узнаю никогда. Тайные имена очень трудно найти.

Они прошли через перелаз и шли по сверкающим лугам.

— И ты не знаешь даже обычное имя?

— И, быть может, не узнаю никогда, — повторила Таллис. — И обычные имена могут быть трудными. Мне нужно найти кого-то, кто был там или слышал имя.

— То есть, — сказал старик, — если я правильно понял, тебе осталось только найти твое личное имя для этого странного мира.

— Мое личное имя, — согласилась Таллис.

— Старое Запретное Место, — прошептал мистер Уильямс, и Таллис шикнула на него, заставив замолчать.

Он вспомнил, что нельзя называть это имя больше трех раз в день — приведет к несчастью! — а он уже использовал лимит во время разговора в проходе. И он никак не мог разобраться в «правилах имен». Некоторые вещи имели три имени, другие только два. Иногда личные имена Таллис совпадали с обычными, и их можно было повторять сколько угодно, а иногда они были очень личными и чуть ли не табуированными. И, с иронией подумал он, эти правила игры в имена не очень-то соблюдаются...

Конечно, он ничего не сказал вслух. Он не должен сомневаться в тайном мире, построенном ребенком.

Ребенком? Он внутренне улыбнулся и посмотрел на не по годам развитую девочку, очень худую, даже костистую, нескладную, так похожую на ребенка, но с лицом взрослого. И, иногда, с этого лица на него глядели глаза очень старой и мудрой женщины. Он видел в ней взрослую женщину так же легко, как и рыжие волосы на ее голове. А когда она рассказывала очередную историю, ее кожа бледнела, скулы заострялись, губы становились тонкими, и он, с ужасом, видел лицо трупа. Ужасное, пугающее зрелище, и сейчас он не сомневался, что через нее говорил кто-то другой.

Призрак? Ангел? Демон? И что на самом деле все это означает? Идя через поля вслед за Таллис, он вспоминал ее слова, сказанные только вчера: Кто-то рассказал мне эту историю... несколько мгновений назад.

Кто-то в ее сознании? Тихий голос в голове... ее собственный, конечно, некоторая форма подсознательной связи в границах ее детского черепа. И потрясающий эффект.

Да, в этой хорошенькой головке жила не только Таллис Китон.

Он стоял под жарящим солнцем и ему сообщили, что он находится в пещере. Девочка, обрадованная его удивленным видом, рассказала, что она чувствует глубокую мокрую пещеру, ведущую к невидимому холму. Он ничего не смог ни сказать, ни сделать, и увидел разочарование в ее глазах. Она изо всех сил пыталась показать ему свой мир, но ничего не получалось. Возможно, дело в том, что он недостаточно близок к этой земле.

«Не пытайся так отчаянно, ребенок, — подумал он. — Я тебе верю, хотя бы из-за твоих историй».

Она создала собственный фантастический мир из ручьев, полей и холмов; из всего, что окружало ферму. И сейчас в ней говорил голос предков, населявших эти леса, ходивших через эти поля. И, судя по упавшим камням с огамом, на которых они сидели вчера, у этого места — долгая история. Люди жили здесь тысячи лет назад. Таллис — их потомок, как духовный, так и по крови. Возможно, они говорят через нее.

Он шел, и его голову наполнила музыка. Образы прошлого, ощущение темного, чреватого грозой ландшафта, всадники в ночи, бурлящие реки... все они были музыкой, и он слышал, как голоса жалуются, ветер кричит, а собравшиеся в палатках люди поют. Странная, жуткая музыка, и он остро пожалел, что не захватил блокнот и не может набросать основные темы, связать звуки природы со звуками голосов.

Он спросил себя, не может ли он, создав собственную историю, приблизиться к видению странного мира, созданного воображением Таллис.

У каждого свой вход в эту страну. Свои ворота.

Эта земля помнит. Он идет по ней, а она шепчет ему, шепчет Таллис, но на разных языках, вызывая у них разные чувства.

Что-то здесь произошло...

Он не стал высказывать вслух свои мысли. Вскоре они подошли к дереву, которое Таллис называла Старый Друг. Когда-то его ствол расколола молния, образовав неудобное сидение, которое он попытался занять.

— Тебе удобно сидеть? — спросила Таллис.

— Нет, — честно ответил он, и обрадовался, когда девочка сказала:

— Хорошо. Тогда я начинаю.

И она начала рассказывать, используя самый старый зачин к сказке. Он немного помучил ее, вставляя глупые замечания и получая озорное удовольствие от ее растущего раздражения. Слабый ветерок, прилетевший из леса, заиграл на его коже. За спиной, в густом подлеске, установилось тяжелое, почти осязаемое молчание. Таллис стояла лицом к лесу, хотя и не сознавала этого, ругая своего слушателя за то, что тот не хотел всерьез воспринимать ее историю.

А потом это произошло.

Как если бы что-то прошло мимо него, что-то ужасное, заставившее его вздрогнуть. Поза Таллис изменилась, ее лицо вытянулось, стало костистым. Теперь уже он заставил себя замолчать и наклонился вперед, наблюдая за тем, что завладело ей.

Речь девочки изменилась. Он читал Мабиногион, наполовину забытые рассказы из остатков кельтских циклов. Он заметил, что она говорит языком этих историй, очень быстро; диалоги перетекали в диалоги; она использовала формальные неуклюжие конструкции и архаический стиль; очень похоже на современных писателей, которые пытаются вызвать чувство прошлого, используя инверсии и взъерошенные прилагательные.

«Но в ней есть сила, — подумал он. — Клянусь небесами, в ней есть сила!» Он сидел завороженный, ее слова творили мир в его сознании:

Мир, в котором король решил похоронить себя в собственном замке, наполнив комнаты землей, и воздвигнуть над руинами погребальный холм.

Мир, в котором королева при помощи магии охотится за мертвым мужем в Иноземье, и даже во всех Иноземьях, во всех реальностях смерти, в которые только может убежать дух ее мужа: на Сверкающей Равнине, в Многоцветной Земле и на Островах Юности.

Мир, в котором три брата борются за власть, важно вышагивая друг перед другом. Самого младшего зовут Скатах, то самое имя, которое Таллис дала призраку с луга Камней Трактли. Лишенный права на один из замков королевства, Скатах добровольно отправляется в Иноземье, в Старое Запретное Место, где находит крепость, сделанную из некой магической субстанции, камня, который не камень. Он занимается делами, волновавшими умы обыкновенных людей в древности: скачет на лошади и охотится, живой человек в царстве смерти. Он спрятался и от смерти и от жизни в безымянном месте, где нет ни тепла, ни любви. Мертвое место, тюрьма, скрытая от глаз двух миров — настоящего и потустороннего.

И он хотел вернуться домой.

И сестра любила его...

И безумные вещи выбегали через трещины его безумного рассудка.

Слушатель испытывал странные чувства. Он был знаком со всеми составными частями, и тем не менее история оказалась незнакомой. Она не походила ни на одну историю, которую он слышал, возможно из-за способа и природы представления. В основе ее лежала сказка, но Таллис вложила в нее столько себя, столько необычного, что это сделало путешествие чем-то совсем другим. Целые годы, целые цепочки событий остались скрыты за таинственными словами девочки: Прошло много лет. Лет без видений.

Мистер Уильямс уже достаточно хорошо знал ребенка и понимал, что она ждет, когда видения придут, заполнят щель... и покажут ей, где скрывается Гарри и как она может найти его.

А потом она оборвала рассказ. Как будто ставни закрылись, оборвав поток слов, и не по ее желанию. Так что она соврала, ответив «нет» на вопрос мистера Уильямса о том, закончен ли рассказ.

Таллис потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя после потока ярких образов, прошедших через ее сознание, запахов и звуков, жара огня. Она все еще видела огонь, пылающий в холле великого замка. Он яростно горел перед ее мысленным взором: огромное пламя, поднимавшееся над пиршественными столами и холодным полом. Она все еще видела яркий свет и темные тени, образованные им, и бледные злые лица юношей, стоявших перед ней. Их опозорили, посадили на огненную сторону стола; их волосы горели как начищенная медь, одежды сверкали красками, но лица были мертвенно-бледными.

Она точно знала, что все произошло именно так — слишком ярким был образ. Она сама испугалась, когда подошла так близко к настоящим событиям жизни Скатаха. И Скатах тоже пугал ее, потому что выглядел намного жестче, чем в видении на лугу. Ужасные шрамы на лице, длинные мягкие волосы, твердые кулаки с царапинами и зажившими ранами.

Он выглядел самым злым из всех трех братьев, и каждый раз, отрезая кусок мяса, он, казалось, вонзал нож в сердце отца — и в сердце Таллис, которая сидела рядом с отцом и глядела на рассерженных сыновей.

Кто она в этой истории? Почему Скатах так жестко смотрит на нее?

По другую сторону от нее сидела королева. От нее пахло мокрым бельем и сладкими духами. Ее руки, как птицы, порхали над столом, длинные белые пальцы, как клюв, подхватывали то хлеб, то сыр. И от нее шел еще один запах, ужасный — запах смерти. Живая телом, она слишком близко подошла к Сверкающей Равнине, на которой ее кричащая тень будет охотиться за жестоким королем.

Но самым живым и тревожащим оказалось место, лежащее за узкой тесниной, место которое преследовало Таллис. Рассказывая историю, она едва не упала: у нее закружилась голова, когда она посмотрела вниз с огромной высоты. Ветер хватал ее и угрожал сбросить в горлышко ущелья. Река внизу казалась серебряной нитью, но Таллис знала, что на самом деле это бешеный поток, который ревет и мчится среди камней. И она не понимала, как Скатаху удалось пересечь ущелье. Она видела туманы Старого Запретного Места и его ледяной край; лес, покрывший страну; корни деревьев, похожие на гигантские когти, и огромный удушающий плащ смерти и запустения. Из его спутанного клубка поднимались серые руины древнего замка...

Она не хотела видеть все это. Не хотела, но видела. Она чувствовала, как ее язык говорит, чувствовала силу рассказа, но чувствовала и то, что кто-то дотянулся до нее и рассказывает историю мистеру Уильямсу. Или ей? И она оборвала рассказ, на мгновение удивившись самой себе. Однако мысленно она все еще видела Скатаха, освещенного лунным светом. И странная мысль: Он взял имя дерева.

Совсем не подходящая мысль для истории, которую она рассказала мистеру Уильямсу.

Призрак оставил Таллис, и она почувствовала, как если бы громадная тяжесть свалилась с ее плеч. Она почти полетела. Мистер Уильямс стал спрашивать, и она отвечала ему, нетерпеливо и печально — она знала, что он скоро уедет.

Наконец они пошли обратно к дороге на Теневой Холм, уходя от безымянного поля, закрывавшего ей дорогу в Райхоупский лес.

— Ты действительно должен уехать?

— Да. Извини. Я должен писать музыку. И у меня осталось не так много времени. Я болен старостью[18].

— Мне будет не хватать тебя, — сказала Таллис.

— И мне, — ответил он. — Но я приеду на следующий год, если смогу. В то же самое место и в тот же самый день. Обещаю.

— Ты пообещал, — напомнила она ему его собственные слова. — А обещание — это долг, который надо платить.

— Да, так оно и есть.

Он вышел на проезжую дорогу и пошел к деревне, где, без всяких сомнений, его ждала машина.

— Напиши хорошие песни, — крикнула ему вслед Таллис.

— Обязательно! А ты приготовь несколько хороших историй.

— Обязательно.

— Да, кстати, — крикнул он ей.

— Что?

— То поле рядом с лесом. Мне кажется, что я знаю его имя. Поле Найди Меня Опять. Попробуй его. Тогда ты сможешь ходить на поляну без страха.

Он ушел, но Таллис этого даже не заметила. Она глядела на далекий лес, в ее широко раскрытых глазах застыло изумление и возбуждение.

Поле Найди Меня Опять.

МОРНДУН

Зоны Призраков

I

Этим вечером она сделала Куклу Найди Меня Опять. Она использовала кусок боярышника, оставшийся после изготовления самой первой куклы. Имя заставило ее задуматься о возвращении к первым друзьям или первым видениям. Она похоронит куклу на Поле Найди Меня Опять, ближе к Ручью Охотника.

Ночью она прокралась в проход между сараями, надела маску Пустотницы и встала на колени. И немедленно почувствовала Старое Запретное Место. Без всякой тревоги она смотрела, как открывается дорога между мирами, и вот тонкая полоса протянулась от земли к точке над ее головой. За щелью кружился снег, порыв ледяного ветра коснулся ее волос. Ребенок плакал, лошадь ржала, женщина громко жаловалась. Иногда начинал бить барабан, его странное послание становилось все более угрожающим.

Таллис запела, подражая жалобам женщины, и сразу почувствовала силу музыки и устрашающее действие, которое ее голос произвел на это замерзшее место. Теперь она знала, что рано или поздно попадет на этот далекий склон горы. Должна попасть. Это место ей снилось. Она рассказывала о нем. Там странствовал ее брат. Возможно, там она найдет забытую песню мистера Уильямса. Это то самое место, где жизнь заканчивается и можно найти потерянные вещи. Да, обычные люди забыли о нем, но Таллис Китон — не обычный человек. Для нее думать об этом месте было так же естественно, как раньше о том, как бы избавиться от ежевечернего бремени вишневого напитка. Как было приятно просто знать о нем. Она знала, конечно, что создатели масок совсем близко, но знала и то, что их работа закончена... Как-то раз, очень давно, Кости сказал ей: кто-то показал тебе, как делать кукол. И сегодня, когда мистер Уильямс спрашивал ее об историях, которые она рассказывала, он тоже сказал: кто-то должен был нашептать тебе эти истории, кто-то живой и неживой.

— Что вы хотите от меня? — прошептала она духам Старого Запретного Места. — Что я могу сделать? Я даже не смогла спасти Скатаха. Я все сделала неправильно. Я пыталась спасти его от вас. Из-за меня он едва не лишился достойных похорон. Для чего я вам нужна?

Она прошептала слова и мысленно увидела Скатаха таким, каким он был в замке: юноша с жестким, покрытым шрамами лицом, вонзающий нож в деревянное блюдо перед собой; каждый удар — вспышка гнева; взгляд рвет на куски отца, которого он ненавидит, и Таллис... Таллис сидит рядом с королем... Таллис сидит за высоким столом замка... Кто же она? Какую роль она в нем играет? Кто рассказывает Таллис историю о короле и Старом Запретном Месте, кого она не может увидеть?

— Мистер Уильямс ошибся, — вслух сказала она. — Все рассказы мои, они принадлежат мне. Но их мне передал кто-то. По наследству. Кто-то владел ими, раньше. И мне не нужно пытаться портить и изменять их. Они мои только частично, и, в любом случае, ненадолго. Но кто же я? Кто?

Сидит около короля... рядом с королевой... Глядит на трех рассерженных братьев... Глядит на огонь...

— Я дочь! Должна быть. Дочь короля. Дочь королевы. Тогда почему я чувствую себя такой старой? И такой равнодушной?

Она вспомнила, как мистер Уильямс дразнил ее, когда она пыталась начать рассказывать историю:

Но по меньшей мере мы знаем, что сестра есть... братья любили ее разными путями... у нее есть своя отдельная история... любили ее разными путями.

* * *

Ворота в зимний мир давно растаяли. На грязном стекле теплицы замерцал тусклый свет, и Таллис сообразила, что начался новый день. Отовсюду доносились звуки суетливой деятельности. Как если бы она проснулась. Звуки рассвета вторглись в ее сознание, и ей опять стало холодно.

Она подобрала новую куклу и пошла в сад, рисуя ногами узоры на росистой траве. Через огород крался пес, вынюхивая следы ночных посетителей. Вдали кричали грачи, беспокойно хлопая крыльями на своих высоких насестах.

Но был и еще один звук, заставивший ее сердце забиться быстрее. Низкий звериный рев, но очень загадочный. Она подбежала к воротам и поглядела вдаль. Плотный туман висел над ручьем, бегущим у подножия холма. Но она внимательно смотрела и, опять услышав рев, уловила, как там движется высокое животное.

Его рога проткнули туман и задвигались, чем-то похожие на твердые пальцы.

Внезапно зверь появился полностью. Он бежал по дальней стороне ручья и, дав ей на мгновение увидеть свое широкое тело, опять исчез среди дубов и вязов живой изгороди, ограждавшей Луг Печальной Песни.

— Подожди меня! — крикнула она и перемахнула через ворота. Пес, громко лая, помчался за ней. Но он не сумел перепрыгнуть ворота и к тому времени, когда Таллис добралась до перелаза, опять замолчал. Девочка вошла в окутанный туманом ручей, перешла его по камням брода и пошла по следу оленя, который вел вдоль живой изгороди.

Через несколько минут, запыхавшись, она оказалась у Ручья Охотника.

Без всяких церемоний, но очень осторожно, она сделала четыре шага в Поле Найди Меня Опять. Из далекого леса на нее кто-то смотрел, но когда она поглядела туда, то не увидела никого и даже не смогла догадаться, где он прячется. Тем не менее она не сомневалась, что это Сломанный Парень. Он ждал ее все эти годы. Думали, что он мертв, убит браконьерами, и, возможно, он действительно пострадал от них. Но Сломанный Парень был чем-то большим, чем старое мясо на старых костях.

И он нуждался в Таллис!

Она низко наклонилась, разбила твердый, обожженный солнцем дерн и стала засовывать куклу из боярышника в глиняную землю под ним. Когда голова оказалась ниже травы, она закрыла рану пальцами, плюнула и положила на нее руку.

— Теперь я знаю тебя, — громко сказала она. — Я знаю твое имя. Ты не сможешь поймать меня в ловушку.

Спустя несколько минут она оказалась на разбитой дороге, ведущей к старому дому. Какое-то время она стояла в высокой траве, слушая звуки движения в густом лесу. Потом подошла к изгороди с выцветшей надписью и быстро перебралась через провисшую проволоку. И в то же мгновение увидела желтый свет на поляне у разрушенного дома.

Она осторожно прошла по дорожке и оказалась — во второй раз в своей жизни — в саду захваченной лесом фермы. И поразилась тому, что увидела.

Кто-то повалил большой черный тотем, расколов его по всей длине, и сейчас по его пустой сердцевине ползала масса жуков; трава облепила его со всех сторон. Злобная улыбка тотема превратилась в смертельный оскал. С деревьев вокруг поляны свисали куски шкур оленей, лис и кроликов. Глубокая яма в середине, несколько лет назад сухая и мертвая, сейчас дымилась. Таллис осторожно подошла к ней, поглядывая на деревья с висевшими на них гниющими остатками шкур.

Яма оказалась наполненной обгорелыми костями. Она ударила ногой по остаткам костра, и в воздухе поплыл пепел, освещенный танцующим светом.

Она громко и нервно позвала, кого-нибудь. Тяжелые стволы дубов поглотили ее слова, заглушили звук и ответили только птичьими трелями. Таллис прошлась по маленькому саду, осмотрев все: здесь остатки проволочной изгороди, там несколько деревянных планок, пронзенных корнями, возможно, остатки конуры или курятника.

Вздрогнув, она внезапно увидела кишащий насекомыми труп овцы; его бросили в подлеске. Казалось, что окровавленное лицо, с которого содрали мясо, смотрит на нее. Она услышала и жужжание мух; наклонившись поближе, она почувствовала запах разложения.

Кто здесь был?

Усевшись на корточки у еще теплого пепла, она подобрала несколько кусочков костей. Маленькие, от маленького животного... кролик или маленькая свинья. Она обхватила их пальцами, но никакой образ не возник в сознании, и она усмехнулась про себя, вспомнив собственную историю о Лесе Кости.

— Увы, нет таланта к пророчеству, — пробормотала она вслух.

Она собрала еще несколько костей и положила их в карман. Она поискала отпечатки ног, но нашла только следы лошадей. Через сухой папоротник и крапиву они уходили в чащу леса.

И тут она вспомнила юношу в шкуре оленя, на коже которого играло солнце, его плавную, как у зверя, походку, его охоту у реки, такую быструю, такую дикую...

— Так вот где ты прячешься...

Что, если он видит ее? И где он? Она медленно огляделась, но не почувствовала опасность.

В любом случае у нее другая цель. Она прошла сквозь строй молодых деревьев, росших прямо у дома, и толкнула разбитые ставни французского окна кабинета, образовав щель, в которую смогла протиснуться. В комнате оказалось достаточно светло, из-за дыр в крыше.

Повсюду лежали книги, разорванные и гниющие. Таллис прошла между ними, ногой отбрасывая их в сторону, и подошла к главной диковинке, огромному дубу, взломавшему пол и раздваивавшемуся уже в кабинете; обвитый плющом двойной ствол пробил раскрошившийся потолок и торчал наружу.

Некоторые из витрин сохранили свои стекла, но они были перевернуты и их содержимое раскидано по полу. Таллис пробралась через груду разбитой посуды, касаясь осколков и аккуратно отводя их в стороны — на свет появлялись металлические лезвия, сделанные из кремния артефакты и странные костяные статуэтки.

Но она пришла сюда не ради сувениров. Обогнув центральное дерево, она подошла к затянутому плющом столу, который видела во время предыдущего визита.

Начав счищать плющ с выдвижных ящиков, она сообразила, что кто-то опередил ее: плющ был сорван и лежал на столе, как травяная скатерть. Верхний ящик легко вышел, но в нем оказалась мокрая гниющая масса, отвратительно пахнувшая: листы бумаги и конверты, слипшиеся в одно желтое месиво; фотографии и тетради; библия и словарь; пара шерстяных перчаток и кипящая масса личинок.

Таллис закрыла ящик и перевела дыхание, сморщив нос от ужасного запаха. Но во втором ящике она нашла то, что искала: дневник. Она знала, что он должен находиться здесь: дедушка упоминал о нем в своем письме и ей приснился старик, сидевший за столом и писавший в нем — тот самый человек, который изучал «мифаго» Райхоупского леса.

Дневник тоже промок и заплесневел, несмотря на толстый кожаный переплет и водонепроницаемый чехол. Слишком много воды лилось через потолок из дыры над столом, и она просочилась на драгоценные страницы.

И опять... кто-то уже читал дневник. Когда она положила дневник на стол, он открылся ближе к концу и между страницами лежал зеленый лист. Она стала осторожно переворачивать страницы и разбирать слова, хотя во многих местах чернила выцвели, а оранжевая плесень съела бумагу. Наконец она оказалась на странице, где точный округлый почерк можно было легко разобрать. Наклонившись вперед, она начала читать:

Образы мифаго появляются только в моем периферийном зрении. Почему никогда не в прямом? В конце концов, все эти несуществующие образы — просто отражения. Однако образ Гуда слегка отличается от них — скорее коричневый, чем зеленый, и лицо менее дружественное, более призрачное и вытянутое.

Таллис ничего не поняла. Гуд? Робин Гуд? Она осторожно перевернула переднюю обложку, ее руки тряслись. Она пыталась не повредить то, что осталось от книги после многих лет дождей и гниения. На фронтисписе были написаны какие-то слова, и она, с трудом, сумела разобрать их:

Джордж Хаксли. Отчет наблюдений за лесными явлениями, 1923-1945.

Какую-то минуту Таллис молча глядела на надпись, потом вернулась в середину журнала:

Мифаго растут от силы ненависти и страха и образуются в природных лесах, из которых они выходят — например Артур, или Артурианская форма, медведеподобный человек, харизматический лидер; или остаются в природном ландшафте, являя собой скрытое сосредоточение надежды — форма Робин Гуд, возможно Хервард, и, конечно, героическая форма, которую я называю Сучковик, нападавшая на римлян по всей стране... Уинн-Джонс предлагает вернуться в лес и призвать Сучковика, возможно на выгнутую поляну, где он попадет в сильный дубовый вихрь и постепенно растает. Однако такая экспедиция в глубь леса займет не меньше недели, а Дженнифер и так очень огорчена моим поведением.

Таллис продолжала листать книгу, пока не дошла до страницы, отмеченной зеленым листом. Буквы расплылись, чернила выцвели, и почти всегда слова казались бессмысленными. Но тут ей в глаза бросился один понятный абзац:

Придя в себя, он повторил фразу «запретные места», как если бы это была ужасная тайна и жизненно необходимое сообщение. Позже я узнал: на этот раз он проник в лес глубже, чем...

После этого места, ужасающе напоминающего письмо дедушки, слова стали совсем неразборчивыми. Она какое-то время глядела на страницу и, наконец, решилась. Придется попросить помощи у отца. Так что она опять завернула дневник в водонепроницаемый чехол, сунула его под мышку и закрыла ящик. Она чувствовала себя так, как если бы потревожила мертвого, но знала, что принесет документ обратно.

Она повернулась к французскому окну, собираясь вернуться домой, но тут снаружи кто-то зашелестел в подлеске. Она вздрогнула, но сразу же подумала: «Сломанный Парень!»

Таллис быстро подбежала к окну и начала открывать его, надеясь увидеть оленя, ждущего ее на поляне... но застыла, а потом быстро шагнула назад: через молодые дубки к ней шел очень высокий и странно выглядящий человек. Он был полностью замотан в меха, капюшон на голове, тяжелые сапоги. Черно-серебряный мех блестел от воды, на ногах и руках кожаные браслеты. Талию стягивал кожаный пояс, с которого свешивались осколки белых костей и камней, и высохшие трупы крошечных птиц, все еще в темных перьях. Лицо, глядевшее из-под капюшона на дом, казалось очень темным, то ли от грязи, то ли из-за бороды, Таллис не могла понять.

Мгновением позже, когда Таллис уже спряталась за V-образным стволом дуба, фигура мужчины заслонила французское окно. Он был так высок, что ему пришлось нагнуться, чтобы войти в кабинет. Странно, но в этот жаркий летний день от него пахло снегом и водой. Таллис, с бьющимся сердцем, скорчилась за холодным твердым деревом, прижав дневник Хаксли к груди. Человек осторожно пошел через мусор, отбрасывая с дороги обломки дерева и стекла. Таллис все время маневрировала, удерживая дерево между незнакомцем и собой.

Он дышал медленно и что-то шептал себе, хотя слова скорее походили на рык.

Где-то в доме послышался треск сломавшегося дерева. Женский голос крикнул что-то неразборчивое. Человек в кабинете прокричал в ответ. Таллис рискнула выглянуть из-за дуба и увидела, что он откинул капюшон и дергает дверь, ведущую из кабинета в холл. Его связанные в пучок волосы оказались густыми и черными; на каждый висок падали две тонкие косички. Похоже, их покрывал слой жира. Над каждой косой была нарисована красная полоса. На вплетенной в пучок кожаной ленте висел череп черного дрозда, желтый клюв утыкался в густые волосы на затылке.

Дверь разлетелась, уступив его усилиям, и мужчина вышел из комнаты. Таллис мгновенно выскочила наружу, упрямо не отпуская тяжелый дневник. Немедленно за ее спиной раздался крик и одетая в меха фигура с грохотом стала пробиваться через кабинет. Таллис закричала и захлопнула французское окно. Пробежав мимо дубков, она добралась до тропинки, ведущей к спасению. И остановилась, что-то уловив уголком глаза.

Из подлеска на нее смотрел мальчик. Ростом почти с нее, в таких же черно-серебряных мехах, как и мужчина. И волосы тоже были связаны в остроконечный пучок на голове, но короткий. Голову окружала белая повязка, с которой свисало несколько крошечных звериных лап. Щеки выкрашены в зеленое и белое. Он глядел на нее широко раскрытыми, черными как смоль глазами. Таллис заметила, что в руке он держал маленькую деревянную фигурку.

Больше она ничего не разглядела, потому что мальчик закричал изо всех сил, указывая на нее. Всего одно слово, как поняла Таллис, улепетывавшая от лесного человека, гнавшегося за ней:

— Райятук! Райятук!

Она летела через темный лес, меняя направление; ей все время казалось, что мужчина вот-вот схватит ее, но, оглядываясь, она не видела никого. Тем не менее она слышала, как высокая фигура из кабинета ворчит, сражаясь с колючками, вцепившимися в него. Наконец Таллис вырвалась на белый свет и перебралась через проволочную изгородь.

Оказавшись снаружи, она быстро огляделась и пошла через высокую траву, подальше от деревьев. Ветер шевелил проволоку, шуршали листья. В лесной полумгле медленно возникло мужское лицо, обрамленное зелеными листьями. Оно уставилось на нее и нахмурилось. Таллис остановилась, спрашивая себя, рискнет ли мужчина выйти из леса и погнаться за ней. Через какое-то время лицо исчезло.

Оно было без бороды и не раскрашено.

И всю дорогу до дома ее не отпускало ужасное чувство, что кто-то невидимый идет за ней, скрываясь за кустами.

Весь полдень она читала и только к вечеру начала находить какой-то смысл в расползающихся строчках, хотя и не понимала большую часть того, что смогла разобрать. Наконец глаза заслезились от усилий разобрать текст. Она закрыла книгу и спустилась вниз. Отец сидел в гостиной, работая за круглым столом; между пальцами дымилась сигарета. Увидев, как Таллис тихо вошла в комнату, он потушил окурок в стеклянной пепельнице.

Из музыкальной комнаты слышались звуки гамм, уже час разыгрываемых Маргарет Китон. Таллис положила дневник на стол, гаммы сменились сонатой, и девочка облегченно вздохнула, радуясь знакомой игре матери.

Отец вдохнул воздух и внимательно оглядел мокрую книгу.

— Что это такое? Ужасно пахнет. И где ты ее откопала?

— В Райхоупском лесу, — ответила Таллис. Отец посмотрел на нее, слегка раздраженно. Он только что вымылся — сегодня вечером Китоны шли в гости — и от него слабо пахло лосьоном после бритья.

— Еще фантазии? — пробормотал он, закрывая гроссбух, над которым работал.

— Нет, — спокойно ответила Таллис. — Это лежало в столе разрушенного дома на краю леса. Оук Лоджа. Я ходила туда, чтобы исследовать.

Отец какое-то время глядел на нее, потом улыбнулся:

— Видела призраков? Или следы Гарри?

Таллис покачала головой:

— Никаких призраков. И Гарри. Но я видела мифаго.

— Мифаго? — Короткое молчание. — Одно из бессмысленных слов твоего деда. Что это такое?

Таллис поднесла дневник туда, где сидел отец. Она открыла одну из страниц, до которой вода не добралась и где почерк Хаксли было разобрать легче, чем в других, более неистовых записях.

— Я пыталась прочитать текст, — сказала она, — но мало что поняла. Хотя почерк понятный...

Китон взглянул на слова и тихо прочел:

— Я открыл два мифопоэтических потока энергии, текущих в коре головного мозга — мифаго-форма из правого полушария, реальность из левого. Но где зона пред-мифаго?У-Дж верит, что в стволе головного мозга, самой примитивной части нейромифогенетической структуры. Однако, когда он инициирует мифогенезис в лесу, мы регистрируем активность и в мозжечке. Увы, у нас слишком грубое оборудование, быть может мы измеряем психическую энергию неправильно... Полная чушь. Не имеет никакого смысла. Звучит научно, но на самом деле абсолютная абракадабра. — Он перевернул страницу. — Вновь появилась форма Гуд, очень агрессивная. Этот конкретный Робин вовсе не веселый парень, а какой-то доисторический лесной демон...

Он задумался и посмотрел на дочь.

— Робин Гуд? Тот самый Робин Гуд?

Таллис энергично кивнула:

— И Зеленый Джек. И Артур. И благородный рыцарь сэр Галахад. И Сучковик...

— Сучковик? Ради небес, это кто еще такой?

— Не знаю. Но тоже герой, вроде бы. Еще до римлян. Там есть и героини, некоторые очень странные. И все в лесу...

Джеймс Китон опять глубоко задумался, пытаясь понять.

— Что ты такое говоришь? Эти люди все еще живут в лесу? Чушь собачья.

— Они там! Папочка, я видела некоторых из них. Женщины в масках. Дедушка тоже знал о них. Иногда они выходят из леса и шепчут мне.

— Шепчут тебе? Что именно?

Из музыкальной комнаты послышались неистовые аккорды. Таллис посмотрела на разделявшую их стену и повернулась к отцу:

— Как делать всякие вещи. Куклы, маски, все такое. Их имена. Как рассказывать истории... как видеть вещи... и о пустых путях...

Китон тряхнул головой. Он потянулся за новой сигаретой, но только покрутил ее в пальцах и не зажег.

— Ты совсем сбила меня с толку. Это одна из твоих игр, верно? Одна из фантазий?

Таллис разозлилась. Она откинула назад волосы и холодно посмотрела на отца:

— Я так и знала. Ты всегда отвечаешь так на все...

— Остановись, — предупредил он ее, махнув пальцем. — Вспомни, кто в доме главный...

Таллис, не испугавшись, попробовала опять:

— Я видела их. Много раз. И олень. Мой Сломанный Парень. Все знают, что он должен был умереть много лет назад. Но он все еще здесь...

— Я никогда не видел его.

— Нет, видел! Когда я родилась. И его видели у леса, когда ты был еще мальчиком. Все об этом знают. Он — легенда. И реальность, но он вышел отсюда! — Таллис постучала пальцем по лбу. — И отсюда... — Она стукнула пальцем по лбу отца. — Все это написано в книге.

Китон коснулся открытой страницы, аккуратно взял ее пальцами и медленно перевернул. Долгое время он молчал, только крутил пальцами сигарету. Наконец она сломалась и он бросил ее. Похоже, он разрывался между двумя противоположными точками зрения. Быть может, его дочь слегка поехала мозгами, но вот перед ним дневник ученого, и там написано нечто еще более странное, чем видения дочери...

И да, он своими глазами видел Сломанного Парня и не может отрицать, что в олене есть что-то странное.

Наклонившись вперед, он перелистнул мокрую страницу книги.

— Мифогенетические зоны, — прочитал он и пробежал глазами страницу; потом заговорил, недоверчивым, скептическим голосом, произнося слова так, как если бы хотел сказать: это поразительно, просто невероятно. — Дубовые вихри! Дубо-ясенные зоны... ретикулярная формация ствола мозга... вихри пред-мифаго... лей-матрицы, боже мой! Основные формы видений...

Он захлопнул книгу.

— Что это все значит? — Он мрачно посмотрел на Таллис, но скорее растерянно, чем зло. — Что это все значит? Это все чушь...

— ...собачья! — язвительно закончила она за него, зная все его любимые выражения. — Но это не чушь. Ты видишь сны. Все видят. И здесь сны становятся реальностью. И герои и героини из книг сказок, и все те волнующие вещи, которые мы помним с детства...

— Вы только послушайте эту девицу! Как она говорит! Как одержимая...

— Все эти вещи становятся реальными в Райхоупском лесу, — продолжала Таллис, не обращая внимания на его удивление. — Это место снов...

Потом она вздохнула и тряхнула рыжей головой:

— Дедушка понимал это лучше меня. Он говорил с человеком, который написал этот дневник. И он написал мне об этом в книге сказок.

— Я читал письмо, — пробормотал Китон. — Чепуха. Глупость. Старик совсем спрыгнул с ума. — И с грустью добавил: — Умирающий старик.

Таллис скривилась и укусила губу.

— Я знаю, что он умирал, но он не потерял рассудок. Хотя и понимал не все. Как и ты. Как и я. Но в письме он сказал кое-что, что я начала понимать только сейчас. А в этом дневнике... — она быстро перелистнула книгу к отмеченной листом странице, где чернила почти не сохранились, — вот эта страница очень важна, но я не могу ее прочесть. Я думала... я думала, ты сможешь прочитать ее мне. Видишь? Вот здесь, где он пишет «Запретные места...» Эту фразу я могу прочитать, а дальше нет.

Отец долго глядел на расплывшуюся страницу, покусывая нижнюю губу, потом потер морщинистый лоб, вздохнул, наклонился ближе и вгляделся в текст. Наконец он выпрямился.

— Да, — сказал он. — Я могу понять их. Слова, во всяком случае.

У-Дж вернулся из леса. Его не было четыре дня. Он очень возбужден и очень болен: переохлаждение, и еще отморозил два пальца. Он был не в нашей холодной осенней Англии, нет, он побывал в зимней стране. Потребовалось два часа, чтобы он «оттаял»; его пальцы я перевязал. Он пил суп так, словно завтра его не будет. Придя в себя, он повторил фразу «запретные места», как если бы это была ужасная тайна и жизненно-необходимое сообщение.

Позже я узнал: на этот раз он проник в лес глубже, чем любой из нас. И провел в лесу две недели по его счету; пугающая мысль. Похоже, однако, релятивистский эффект ограничен некоторыми лесными зонами. Могут быть и другие, где время для человеческого организма замедляется, традиционное время мира фей, когда путешественник возвращается после путешествия длиной в год и обнаруживает, что прошли сотни лет.

У-Дж говорит, что у него есть доказательства этого эффекта, однако больше всего его заинтересовало то, что он назвал «зонами призраков», и я должен записать его слова, хотя он говорит сбивчиво и непонятно.

Он пришел к мысли, что мифогенетический эффект создает не только загадочные фигуры из сказок и легенд, но и запретные места мифического прошлого. На первый взгляд в этом нет ничего нового. Легендарные кланы и армии — такие как древние шмига, стерегущие броды — тоже связаны с местами. Разрушенные замки и земляные валы тоже могут принадлежать к этой категории. Но У-Дж видел мельком такие места — «зоны призраков», — в которых архетипичный ландшафт создан исконной энергией унаследованного подсознания, затерянного в нижних долях мозга. Он нашел мифаго, которого назвал «завывающий человек», или оолеринг, на местном языке: тот всегда пел, прежде чем выйти из леса в зону призраков, которая создавалась — или становилась видимой — после его песни.

Зона призраков — логический архетип, логически сгенерированный сознанием. Он может принадлежать самому желаемому или самому ужасному миру, быть начальным или конечным местом, местом жизни до рождения или жизни после смерти; местом, где нет никаких трудностей, или местом, где жизнь постоянно подвергается испытанию и переходит из одного состояния в другое. Такие миры вполне могут появляться в сердце леса. Доказательства этого можно найти в мифических руинах, которыми изобилуют внешние зоны леса.

У-Дж смотрит на «завывающего человека» как на стража пути в такой мир. Это шаман, довольно ясно. Его атрибуты: лицо раскрашено белым, хотя глаза и рот испещрены красным; тело закутано в рваные полоски невыделанных звериных шкур, некоторые полоски почернели от возраста, а остальные свежие и кровавые; ожерелье из отрубленных птичьих голов с длинными клювами, впереди цапли, аисты и журавли, сзади маленькие разноцветные птицы; он свистит и щебечет, имитируя птичье пенье, и танцует, как болотная птица, делая вид, что клюет воду и грязь под ней.

У-Дж пытается связать это с мифом о птицах, как о посланцах смерти и носителях предзнаменований. (Птица видит все края земли, и шаман — птица в образе человека —имитирует ее острое зрение, надевая атрибуты полета). Но «завывающий человек», чья функция — вход на небеса (или в ад), не простой шаман. Похоже, он способен создать ворота в этот мир. Зона призраков, вход в которую засвидетельствовал У-Дж — зимний мир, и ледяной ветер дул оттуда три дня, пока «завывающий человек» сидел перед ним. Даже он является нежелательным посетителем, даже ему почти запрещен вход туда. Именно так пострадал У-Дж, хотя шаман, похоже, остался цел и невредим. Через три дня он встал, вошел в зону призраков и захлопнул за собой пространство.

Закончив читать, Джеймс Китон оторвал глаза от смазанного текста и увидел, что его дочка стоит у окна и смотрит на него через грубо выдолбленные глаза красно-белой маски.

— Завывающий человек? — недоуменно сказал он. — Зоны призраков? Шамига? Ты понимаешь, что это все значит?

Таллис опустила маску. Ее темные глаза сверкали, бледная кожа дрожала. Она глядела на отца и, в то же самое время, через него.

— Пустотники... — прошептала она. — Оолеринг и пустотник — это одно и то же. Стражи. Создатели пути. Создатели миров призраков. История становится яснее...

Китон растерялся.

— История? Какая история? — Он встал, поправил подтяжки и зашагал по гостиной. В воздухе все еще сильно пахло гниющим деревом и землей.

— История Старого Запретного Места. Путешествие в Старое Запретное Место. Зона призраков Гарри. Так близко и так далеко... — Внезапно она возбудилась. — Это именно то, что Гарри сказал мне. Помнишь?

— Нет. Напомни.

— Он сказал, что идет в очень странное место. Некоторым образом очень близкое. Он постарается поддерживать связь. — Таллис подошла к отцу и взяла его руку маленькими холодными пальчиками. — Он пошел в лес. А потом еще дальше. Он вошел в зону призраков, через пустой путь. Мне казалось, что это только видения, но нет, это ворота. Он здесь, папочка. Где-то очень близко, вокруг нас. Быть может прямо сейчас он пытается вернуться домой. Он может быть в этой самой комнате, но для него... для него эта комната — что-то другое: лес, пещера, замок. Неведомый край.

Она опять надела маску. На Китона поглядело мрачное лицо из прошлого. Из-за дерева донесся шепот Таллис:

— Но он в плохой части Иноземья. Сейчас я в этом уверена. В аду. Вот почему он позвал меня. Он заблудился в аду и хочет, чтобы я пришла к нему. — Она опустила маску и сказала, со смущенным видом: — Я открыла трое ворот. Три раза я открывала пустой путь. Но я могла только видеть, слышать и чувствовать запахи... нет... на лугу Камней Трактли я бросала камни в другой мир. Но я не знаю, как путешествовать. Я не могу открыть пространство и закрыть его за собой, как завывающий человек.

Отец встревоженно посмотрел на нее.

— Ты же не собираешься идти туда, верно? В ад? Тут я не уступлю. Вот тебе исполнится двадцать один, и делай, что душе угодно.

Таллис улыбнулась и посмотрела в окно, через поля и изгородь, на Кряж Морндун.

Как туда попасть? Вот это настоящий вопрос.

А что ей написал дедушка? Я оставил свою отметку на оборванном дереве. Как только ты поступишь так же, будь готова к всадникам.

Всю свою жизнь она слышала, как скачут невидимые всадники. Похоже, те же самые призраки преследовали дедушку Оуэна. И он знал больше, чем написал в книге сказок...

— Я должна найти Сломанного Парня, — сказала она, не оборачиваясь. — Оборванного оленя. Я должна его отметить.

— Ты по-прежнему настаиваешь, что он призрак... — тихо сказал отец.

— Да. И ты должен это понять, папочка. Я найду Сломанного Парня, отмечу его...

— Как?

— Еще не знаю. Но только тогда я смогу сделать первый шаг в лес. И я приведу Гарри домой. Обещаю. Это есть в истории, я уверена. Вот если бы я точно знала, чем кончается история...

Есть в истории!

Дедушка точно знал о Лесе Кости: в письме он упомянул «Ясень». Знал ли он остальные рассказы, например о Старом Запретном Месте? «Они расскажут тебе истории, все истории», — писал он. Всю жизнь она сочиняла любовные истории, эпические приключения, печальные рассказы о пропавших рыцарях и веселые истории о людях, живущих в лесах. Возможно, она действительно придумала их сама; возможно, их все нашептала ей Белая Маска. Но Таллис подозревала, что нет. Слишком много рассказов, фрагментов старых историй и эпических путешествий наполняло ее голову; а еще невозможные создания, гигантские деревья и замок из камня, который не камень...

Где-то в этой истории есть ключи, при помощи которых можно найти Гарри. Теперь она была полностью убеждена, что Гарри и история связаны. И она сможет привести его домой, когда услышит, чем кончается история о Старом Запретном Месте.

Отец рассеянно перелистал дневник, подавленный тем, что услышал, и, быть может, измученный странностью дочки и ее странным напряжением.

— У-Дж, — сказал он. — Хотел бы я знать, кто это такой.

Он закрыл книгу. Пианино перестало играть. Раздался звонок велосипеда и на лужайке перед домом появился кузен Таллис, Саймон; он шел, держа руки в карманах. Сегодняшний вечер он проведет вместе с Таллис, пока родители будут в гостях.

— Я начинаю бояться за тебя, — сказал Джеймс Китон. — Из-за твоих слов.

— Не бойся. Нечего бояться.

Отец устало и печально улыбнулся:

— Нечего? Гарри отправился в какую-то блеклую и снежную зону призраков, которая лежит под землей рядом с адом и которую стережет завывающий человек.

— Оолеринг. Шаман.

Китон безнадежно засмеялся и пробежал рукой по мокрым волосам.

— Бог ты мой, ребенок! Я даже не знаю, кто такой шаман. Я слыхал только о знахарях.

— Шаманы сохраняют знания. Знание о животных и земле. Видения, истории, и как найти пути.

— Где ты прочитала о них?

— Просто знаю, — пожала плечами Таллис. — Наверно, одна из женщин в маске сказала мне.

— Прошептала тебе...

— Да.

— Спиритические возможности? Ты их имеешь в виду?

— Эти шептуны принадлежат мне, — сказала Таллис. — Я их сделала. Тем или иным способом, и они знают то, что я знаю.

— Мифаго, — выдохнул Джеймс Китон. — Образы из мифа. И мы все носим их в сознании. Верно? — Таллис кивнула. — Но мы не можем ни видеть, ни слышать их, — продолжал отец, — пока они не станут реальными. Они возникают в лесу, и тогда мы можем поговорить с ними.

— Да.

— Как будто говорить с собой.

— С нами самими, но прежними. Нашими предками. Умершими тысячи лет назад.

— А почему я ничего такого не создавал?

— Возможно, ты слишком старый, — озорно ответила Таллис.

— Но, похоже, твой дед умел с ними общаться.

— У него были правильные чувства, — прошептала Таллис.

— Это меняет дело, верно? — улыбнулся отец. Он наклонился и поцеловал дочку в макушку. — Давай заключим сделку. Не делай ничего необдуманного, вроде твоего сегодняшнего приключения в другом мире, пока мы вечером не вернемся из гостей. Завтра, после работы, я сам пойду с тобой в этот дом в лесу. И мы останемся там, пока не увидим мифаго. Я буду слушать и учиться.

Таллис очень обрадовалась. Его слова — знак, что он начал верить ей. И они вместе пойдут в Оук Лодж!

— Ты искренне считаешь, что Гарри еще жив? — спросила она.

Китон опять наклонился, положил руки ей на плечи и торжественно кивнул.

— Да! — с ударением сказал он. — Да, я уверен. Но не знаю, почему. И хочу узнать. Завтра. Лекции начнутся завтра. Для меня и твоей матери. Мы оба должны получить образование.

Таллис обняла отца:

— Я знала, что однажды ты поверишь мне.

Он печально улыбнулся, в его глазах стояли слезы.

— Не хочу потерять тебя, — прошептал он. — Ты должна уже понимать, насколько печален был наш дом. Я очень люблю тебя, хотя ты стала такой странной. Ты — почти все, что у меня осталось. Я получил страшный удар, потеряв Гарри...

— Не навсегда!

Большой палец коснулся маленького носа.

— Я знаю. Но сейчас он не с нами. А еще отношения с твоей матерью... — Он замолчал и сконфуженно посмотрел на Таллис. — Бывает, что два человека становятся чужими друг другу. Маргарет любит тебя так же, как и я. Без тебя мы оба пропадем. Быть может она не показывает свои чувства так легко, как некоторые, но ты не должна думать, что она не любит тебя.

— Я и не думаю, — тихо сказала Таллис, слегка нахмурившись. — Просто иногда она очень злится на меня.

— С матерями непросто... — многозначительно сказал отец. — А теперь иди и поздоровайся с Саймоном.

II

Ей нужно подумать; день, мягко говоря, был насыщен событиями. Слишком много нового для ее юного ума. Нужно время и спокойная обстановка, чтобы расставить все наблюдения и факты по местам.

Но что-то волновало ее. Что-то в том, что она видела — или читала — пыталось привлечь к себе внимание. Ей было страшно, но, одновременно, она чувствовала в себе решимость. Мысль должна созреть, а для этого надо отправиться в одно из тайных мест.

Из окна спальни она видела маленькое стадо коров, шедшее вдоль луга Камней Трактли. И темную линию деревьев — край Райхоупского леса. В проходе между сараями было пусто и тихо. Зато на Кряже Морндун, рядом с древними земляными валами, сейчас заросшими деревьями, виднелись силуэты людей. Пока Таллис глядела на них, они как будто растворились в тенях позднего полдня, и девочка ощутила призыв.

Таща за собой Саймона, Таллис вышла из дома и направилась к старым валам на холме. Мальчик стал осторожно красться среди деревьев, росших на земляных валах, воображая себя рыцарем, когда-то жившим здесь.

Войдя в земляное кольцо, Таллис остановилась. Когда-то здесь стояли ворота, отмеченные большими камнями или огромными стволами деревьев, крепость стерегли высокие отвесные валы. Сейчас внутри паслись овцы, а тогда... что здесь было тогда? Величественный замок, как ей всегда представлялось? Или деревня? А может быть святилище! Таллис посмотрела внутрь ограды и вздрогнула: «как будто кто-то ходит по моей могиле», — подумала она. На мгновение она почувствовала запах дыма и чего-то еще, быть может гниющего мертвого зверя. Вечерний ветер больно укусил глаза; она отвернулась и посмотрела на свой дом, отсюда казавшийся темной тенью. Небо над ней потемнело, на востоке клубились тучи, образовавшие странный узор над полями за фермой Китонов. Стоял теплый ранний вечер, но в воздухе пахло дождем.

Стала собираться темнота. Что-то задвигалась в полях, подражая движению над кряжем. Земля слегка затряслась под ее ногами, но странное ощущение быстро прошло.

Зима.

Все, что она видела, что ее мучило и преследовало, все было связано с зимой. Дедушка написал ей зимней ночью, потом пошел на луг Камней Трактли, где сел и спокойно умер, возможно видя в последнее мгновение жизни что-то такое, что обрадовало его. Истории, которые она рассказывала, ярче всего представали в ее сознании, если дело происходило зимой. И зима была в том месте, где она видела Скатаха. Лагерь в проходе, пустой путь, который она вызвала туда, все они пахли морозным временем года и смертью.

И человек в мехах, которого она видела сегодня!

Ну конечно. Вот что не давало ей покоя! Холодная и мокрая шкура, в которую был одет нежданный посетитель разрушенного дома. При такой жаре он бы сварился живьем, и уже начал снимать с себя тяжелую одежду, пока шел через кабинет.

Таллис стала возбужденно вспоминать все его движения и звуки. Он пришел из глубокого леса, и лед все ещё висел на нем. В свой предыдущий визит на поляну она видела во сне нечто похожее...

Он — оолеринг, «завывающий человек», который, согласно дневнику Хаксли, стережет ворота в ужасную зиму, пугающую зону призраков.

Тогда вполне возможно, что он пришел в Оук Лодж через такие ворота. Да! В лесу есть пустой путь, дорога в холодный мир. Значит именно по нему Таллис должна пройти туда, где ее брат стал потерянной и испуганной душой.

Саймон пробирался через густые деревья на северной стороне земляных валов. Как только Таллис вскрикнула, он мгновенно появился недалеко от нее.

— Что случилось?

Она подбежала к нему, запыхавшаяся и лучившаяся от радости.

— В лесу есть ворота. Рядом со старым домом. Должны быть. Сегодня через них прошел одетый в меха человек. Вот почему на них был лед.

— На ком?

— На древних людях. Мужчине и женщине. С ними еще был мальчик. Он назвал меня райятук.

— А я назову тебя сумасшедшей, — сказал Саймон, но Таллис не обратила внимания на его слова.

Пустой путь в зимний мир, да еще так близко от дома. Осталось только найти его. Вот так, решила она, Гарри и вошел в Иноземье. Место с одной стороны близкое, с другой — очень далекое.

Наверно он нашел путь, потому что сумел оставить на олене отметину. Однако возможно... возможно, что не сумел — и заблудился.

Но из чего состоит этот ритуал? И что он значит?

Саймон махнул рукой перед ее лицом.

— Таллис? Проснись, Таллис. Сюда идут люди в белых пальто.

Она стояла спиной к деревьям, на ее лице играли тени сумерек. Саймон, с длинной палкой в руках, отошел от нее, ударяя по дерну. Он крался к загону для животных, глядя через ворота в сторону фермы.

Таллис собиралась последовать за ним, когда рука, вытянувшаяся из темноты за спиной, коснулась ее плеча.

Она замерла от ужаса, а сердце понеслось вскачь. Вторая рука коснулась макушки, пальцы нежно пробежались по волосам. От страха у ней закружилась голова. Она не слышала, как они подошли, но сейчас они были прямо за ней и она чувствовала на шее тихое дыхание.

— Саймон, — еле слышно позвала она. — Саймон...

Мальчик повернулся. И, неожиданно, на его лице появилось выражение сильнейшего удивления. Его рот открылся, палка вывалилась из рук. Но он остался неподвижно стоять, глядя на Таллис и на того, кто держал ее.

Порыв холодного ветра заставил ее мигнуть. Глаза обожгло, а слишком яркий снег заставил прищуриться. Что произошло? Что случилось с летом? В воздухе повис тяжелый запах близкого пожара. Через огороженное место шло несколько фигур в темных одеждах. Они вышли из ворот и подошли к странно выглядевшей хижине, из которой валил дым. Ворота охраняли два огромных дерева, с толстыми прямыми стволами; их ветви были обрублены. Высокая деревянная изгородь увенчивала отвесные земляные валы. В ее концов свешивались разноцветные тряпки. Одна из фигур несла длинный шест с огромными оленьими рогами на конце. На отростках трепетали белые флаги.

Недолгое видение другого мира исчезло. Вернулся настоящий мир и Саймон, стоявший в нескольких ярдах прямо перед ней. Стемнело. Старые холодные пальцы пробежали по шее, потом ощупали щеку. От пальцев пахло землей. Ногти были грязными и обломанными. Они коснулись ее губ, она не вздрогнула и почувствовала вкус соли.

Потом руки исчезли. Голову наполнил шепот. Деревья заскрипели и застонали, склоняясь под сильным ветром; лошади ржали и пробивались через снег. Всадники кричали, кожаные кнуты стегали по упругой коже. Звенела упряжь. Плакали женщины. Выли дели, на них шикали. Медленно и размеренно бил барабан. Играли свирели, подражая птичьему свисту.

Таллис медленно повернулась, шепот в голове исчез. Перед ней стояла одна из замаскированных женщин, темная накидка пахла потом и лесом. Старые руки, бледные и костистые, дрожали перед лицом девочки, пальцы сгибались и иногда касались ее кожи. Через прорези маски на нее бесстрастно глядели раскосые глаза. Неулыбающийся рот казался слегка опечаленным.

Таллис протянула руку и осторожно сняла с женщины маску. Старые темные глаза посмотрели на нее из глубоких складок провисшей плоти. Рот улыбнулся, но губы не разжались. Широкие ноздри втянули в себя летний воздух. Из-под капюшона выглянули клочки белых волос.

— Ты та, кто рассказывает мне истории, — прошептала Таллис. — Как мне называть тебя?

Никакого ответа. Старые глаза с большим любопытством изучали лицо девочки. Потом костяные пальцы отняли маску у Таллис и губы сложились в легчайшую улыбку.

Которая почти мгновенно растаяла. Земля слегка содрогнулась. Старуха встревожено посмотрела на запад. Внезапное испуганное движение среди деревьев, и Таллис увидела двух подруг Белой Маски, услышала их испуганные крики.

Земля задрожала опять.

Таллис нахмурилась, а потом еще больше, когда Белая Маска со страхом поглядела на нее. В глазах, окруженных сетью морщинок, вспыхнули искры беспокойства. Женщина несильно толкнула Таллис в плечо.

— Оолериннен, — странным голосом прошептала женщина.

— Оолеринг? Завывающий? — переспросила Таллис.

— Оолериннен! — настойчиво сказала Белая Маска, коснулась головы Таллис и указала на дом Китонов. Потом она быстро побежала к деревьям, среди которых уже скрылись ее подруги, взобралась на вал и понеслась туда, где живые изгороди вели в Райхоупский лес.

— Кто они? — спросил Саймон. Таллис буквально подпрыгнула от страха. Она и не заметила, как мальчик подошел к ней. Перед ее внутренним взглядом развертывалась яркая картина: она осторожно идет по краю огромного утеса, отчаяние терзает ей сердце...

— Кто они? — повторил Саймон. На нем лица не была. Он побледнел и выглядел испуганным.

— Мои учительницы, — прошептала Таллис. — Но что-то напугало их. — Она подошла к проходу в земляном валу и взглянула на свой дом, стараясь не смотреть на темный треугольник на небе. — Они говорят... она говорят, что я могу открывать пути, но как это может быть? Я не понимаю. Что они пытаются сказать?

Саймон занервничал. Он подобрал палку и держал ее как копье, подняв над плечом.

— Я иду домой, — сказал он. Закат окрасил небо в оранжевый цвет, с черными прожилками облаков. Это напомнило Таллис об огне, горящем далеко за лесом, за темной страной.

— Погоди, — сказала она и, мгновение поколебавшись, мальчик вернулся назад.

— Я боюсь, — прошептал он. — Это цыгане.

— Это не цыгане. Они — мои друзья.

Саймон взглянул на лесистый склон. — Твои друзья?

— Да! И одна из них рассказала мне часть истории. Мне нужно рассказать ее тебе, чтобы сделать ее настоящей...

— Расскажешь дома.

— Я хочу рассказать ее сейчас. Здесь. На могиле.

Озадаченный Саймон посмотрел кругом.

— На могиле? Это старый форт. Сама знаешь. Из него выезжали храбрые воины, сверкали мечи, грохотали щиты...

— Здесь сжигали мертвых, — возразила Таллис. — Дымились кости. А теперь молчи.

Он сражался против отца и был изгнан в место, где не было настоящего камня. В этой странной земле он был один и занимался только охотой. Он охотился с оружием, сделанным из кости, ясеня и полированного обсидиана. Он скакал на диких жеребцах. Он бегал с собаками, высокими как лошади. Его копья с костяными наконечниками пронзали лососей, чья чешуя отливала серебром. И он обзавелся когтями совы — в этом безумном мире они помогали путешествовать далеко.

И все это время его неодолимо тянуло туда, где он родился. Но пути назад не было, и хотя он скакал на север и на юг вдоль огромной горловины, находил пещеры и древние могилы — там дули странные ветры, — он не мог убежать из сна и достичь своего мира.

Он привязал к рогам оленя свой белый флаг и на его спине забрался в горы, но у самой вершины зверь сбросил его.

Он сделал каноэ из коры дуба и дал реке нести его, но ночью он заснул и проснулся уже на берегу, у самого склона, ведущего к воротам его замка.

Он попробовал использовать магию и вошел в странный лес. Здесь он нашел образ женщины, вырезанный на дереве; в лунные ночи она оживала. Он полюбил ее и прожил в лесу долгие годы.

Но как-то раз из ночи и сна к нему пришла мать. Она взяла его за руку и повела к горловине. Там она посадила его в свою барку, и он положил голову на подушку, сделанную из ее платьев. Она призвала дух своего отца, который появился в виде животного. Выманив из него магию, королева перенесла ее в барку, которую подхватил поток и на этот раз она пересекла реку. Мать смотрела, как он уплывает. Так началось его путешествие домой.

— Ты закончила? — спросил Саймон. Он выглядел очень испуганным. Таллис услышала его слова, но ее мысли бродили далеко отсюда. Она глядела на то место, где встретила женщин в капюшонах, где они — наконец-то! — коснулись ее.

Но почему они внезапно так испугались?

— Мы должны немедленно возвращаться, — растерянно сказала она. — Здесь что-то происходит. Не знаю, что. Но я боюсь.

Вторая подсказка Саймону не потребовалась. В ту же секунду он сорвался с места и побежал.

— Не хочу, чтобы меня зажарили на вертеле, — крикнул он на бегу.

Трусость кузена рассердила Таллис. Выбежав вслед за ним через ворота земляных валов, она крикнула:

— Ты уже достаточно большой и знаешь, что все эти истории о цыганах придуманы только для того, чтобы не дать нам утонуть в пруду!

— Так я и думал, пока не увидел, как старые карги прибежали за нами сюда, — крикнул Саймон, уже достигший подножия холма.

— Саймон, подожди! Что-то здесь не то...

На полпути к подножию холма она остановилась. Земля двигалась, деревья раскачивались; весь холм дрожал, как в лихорадке. Теплый летний ветерок закрутился, превращаясь в вихрь, пахнуло снегом.

— Саймон! Вернись...

— Увидимся дома!

Стало темно. Слишком темно. Неправильно темно. Несколько мгновений назад стояли сумерки, а сейчас настала ночь, хотя на западном небосклоне еще виднелась блестящая оранжевая полоса.

У подножия Барроу-Хилл она припала к земле, сообразив, что весь мир трясется. По Ручью Охотника бежала сильная рябь. Заросли ольхи тряслись так, что почти шипели. В небе над ней ночные облака образовали вихрь, воронка которого нацелилась на земляные валы. Она представила себе, как Белая Маска опять касается ее головы... говорит слово... оолериннен... оолеринница... пустотница...

— Я пустотница, — вслух сказала Таллис. — Все идет через меня. Я делаю ворота. Я поймала в ловушку Саймона. Саймон!

Закричав, она вскочила. Саймон, далекий силуэт, все еще бежал. Внезапно землю вокруг него изогнулась, как змея. Что-то вырвалось в воздух, разбрасывая вокруг себя темноту. Мальчик исчез.

— Саймон!

Она бросилась бежать. Раздался громкий треск, земля перед ней открылась, в воздух взлетел фонтан зловонного пара, а вслед за ним в этот мир скользнул камень и поднялся в ночь, разбрасывая в сторону дерн. С него хлынул дождь грязи. Камень закричал, как зверь, устремился вверх, на два ее роста, потом на три. И начал наклоняться...

Таллис, пораженная, отскочила назад.

Огромный монолит задрожал, начал падать, сокрушая деревья, и тяжело ударился о землю; от страха живот девочки завязался в узел.

Я не могла такого сделать...

Она перешла вброд вздувшийся ручей. Перед ней, там, где поле начинало подниматься, показалось огромное дерево, его шишковатый ствол изгибался и корежился под действием невидимых сил. Наконец оно треснуло, как будто его сломал ураган, и там, где сломанная часть упала на землю, образовалась грубая арка, через которую хлынул блестящий зимний свет; потом оттуда вылетел шквал снега и ужалил кожу Таллис.

Там двигалась фигура, мужчина на лошади; лошадь плясала, пытаясь прыгнуть в ворота, мужчина удерживал ее на месте. Свет отражался от полированного шлема, железной сбруи и уздечки. Вспышка света. Металл звякнул.

Таллис повернула направо, обегая сломанное дерево. В воздух взвились корни, они хлестали ее, образовывали петли и арки, через которые врывался холодный воздух тайных миров. Мужчина громко кричал, зовя ее.

— Я еще не готова! — крикнула она в ответ. — Не забирай меня сейчас! Я еще не готова!

Где же Саймон? Что с ним случилось?

— Таллис!

Громкий медленный крик, дразнящий и искушающий, но она не узнала голос. Она отшатнулась, споткнулась об извивающиеся корни и закричала, когда они обвились вокруг ее ног. Она дергалась и лягалась, и корни, неохотно, освободили ее…

Земля загрохотала и открылась, заставив ее отскочить назад. На поверхности появился серый камень, затем второй, образовав потрепанные временем каменные ворота, через которые хлынул сверхъестественный свет Иноземья.

Ей опять пришлось сражаться с зимним ветром: упрямо нагнув голову и вытянув вперед руки, она заставила себя уйти от замерзшего камня. Со всех сторон в ночной мир поднимались монолиты и сучковатые стволы деревьев. Мертвые возвращались. Время, поймав ее в ловушку, пошло назад, обманывая ее и призывая в лес.

Она достигла Луга Пещеры Ветра. И едва не вошла в дольмен, в свете незнакомых звезд почти ничего не видя между ортолитами. Она обогнула его, споткнулась о толстый корень, выползший из земли, и с трудом добралась до ворот их сада.

И не смогла найти защелку. Тогда она перелезла через ворота и тяжело приземлилась на лужайку с другой стороны.

Наступила странная тишина. Она стояла у изгороди, глядя на мучимые судорогой поля; на фоне серого неба виднелись черные силуэты деревьев и камней. Мужчина опять позвал ее. Теперь тон его голоса казался почти испуганным. Она посмотрела в его сторону и увидела три человеческих силуэта, бегущих к дому.

В третий раз прозвучало ее имя. От ручья на вершину холма поднимались люди, один вел несколько лошадей. За ними горели четыре факела, воткнутые в землю, и белая, похожая на человека фигура хаотически двигалась, как если бы танцевала. В небе летали птицы. Судя по звуку, они кружили над ее головой. Она бросила на них взгляд и тут же услышала, как кто-то движется у дровяных сараев.

На мгновение она подумала, что видит дерево. Потом увидела мужчину. Он вышел из ночных теней, и она заметила, что он носит длинные тонкие шипы, пришитые к темной деревянной маске, покрывавшей половину его лица.

— Боярышник, — пробормотала испуганная Таллис. — Я думала, что ты мой друг.

Она ворвалась в дом, с грохотом захлопнула заднюю дверь и заложила ее на засов. Потом остановилась в кухне, смотря на ручку. Когда неуверенно подергали, она закричала и метнулась в гостиную. И едва успела закрыть окно, как о стекло ударилась птица. Ее черное тело какое-то мгновение трепетало перед глазами девочки, потом птица пришла в себя и унеслась в ночь.

Передняя дверь была открыта. Она закрыла ее и заложила на засов, успев заметить палку Саймона на полу холла. Значит он бежал со всех ног и успел спастись.

На лестничной площадке она бросилась к окну и посмотрела в сторону земляных валов.

Между домом и лесом мифаго все еще горели огни. Двигались неясные фигуры.

— Я еще не готова, — прошептала она. — Гарри! Я еще не готова идти. Я еще не отметила Сломанного Парня.

Белая тряпка на конце рога. Она ясно вспомнила образ из видения. Ее крестильная сорочка, белая полоска, привязанная к рогу оленя. Вот то, что на обязана сделать. Первым делом! До того, как уйти!

Она бросилась в свою спальню.

Аккуратно закрыв за собой дверь, она какое-то время прислушивалась, а потом повернулась к окну, намереваясь увидеть, что творится в саду.

Там стоял мужчина и она закричала. В то же мгновение мужчина пошел к ней. Веточки боярышника, привязанные к его волосам, слегка шелестели. Он остановился посреди комнаты и протянул испуганной девочке какую-то маленькую вещь.

Таллис успокоилась. При слабом наружном свете она увидела, что окно за ним открыто и это тот самый мужчина из сада.

И он держал Куклу Найди Меня Опять!

— Я закопала ее в поле, — прошептала девочка.

Широкая ладонь взяла ее маленькую и вложила в пальцы испачканный землей кусок дерева. Оказалось, что он совсем не высок. И от него пахло листьями. Маска на его лице была сделана из мягкой звериной кожи, покрытой черной мехом...

— Ты Боярышник, — тихо сказала Таллис. — Я думала, что ты мой друг.

Боярышник тряхнул головой. Широкие губы, видимые из-под маски, растянулись в странной улыбке. И в нем было что-то очень знакомое. Он протянул руку и снял колючие ветки с ленты, опоясавшей голову.

— Я оделся, чтобы выглядеть, как Боярышник, — мягко сказал он. — Но все еще друг.

Его голос... он отозвался в сознании Таллис... навязчивый звук... такой знакомый...

Он поколебался и добавил:

— Хорошая защита от пожирателей падали.

Таллис вздрогнула. И не только от звука его голоса. Он говорил по-английски! Она ожидала услышать чужую речь лесных созданий, мифаго. Эта неуклюжая, но понятная речь удивила ее.

— Ты говоришь по-английски, — зачем-то сказала она.

— Конечно. Это язык моего отца.

Таллис задумалась.

— А на каком языке говорит твоя мать?

— Амбориосканти, — ответил Не-Боярышник.

Таллис сглотнула.

— Никогда не слышала о таком.

— Ничего удивительного. В этой земле на нем не говорят уже многие поколения. Амбориосканти означает тени-в-камне. Так называл себя народ, построивший огромные каменные сооружения; там из каждого камня глядит лицо мертвого. Моя мать была легендарной дочерью их великого предводителя. Ее звали Элефандиан. Быть может в вашем мире еще рассказывают о ней истории, хотя мой отец в этом не уверен. Тем не менее ее история ужасна, и ужасно закончилась. Отец знал ее совсем не долго, несколько лет; потом сердце леса призвало ее и она исчезла. У меня остались о ней очень слабые воспоминания...

— Как печально... — прошептала Таллис. Ее глаза привыкли к темноте, и она сообразила, что юноша — тот самый Юный Олень, которого она видела год назад и в честь которого назвала Ручей Охотника. Однако сейчас на нем было больше одежды: мешковатая рубашка, быть может шерстяная, и короткие штаны, сшитые из неровных полосок кожи и льна, странный и нескладный наряд.

Но этот голос... он все еще шептал в ней. Она уже слышала его, точно. Она знала этого человека, по другому месту, и, возможно, даже сейчас она могла бы вспомнить, где оно находится, но все произошло так неожиданно...

— Последний раз, когда я видела тебя, — сказала она, — на тебе были только маска и сапоги.

Юный Олень засмеялся.

— Тогда я не знал тебя. В тот момент я провел в этом запрещенном мире всего несколько дней, и умирал от голода. Тот олененок спас мне жизнь.

— Но почему на тебе почти ничего не было?

— Почему? Во время охоты рога и маска помогают мне думать как зверь, а сапоги из звериной кожи — двигаться, как зверь. Земля, покрывающая кожу, помогает мне прятаться. Только так можно убить оленя.

— А сейчас, ты тоже охотишься? — храбро спросила Таллис. — Почему ты носишь маску?

Он снял маску, блеснули зеленые глаза. Он обеспокоено поглядел на девочку, увидел ее изумление и слегка улыбнулся, одними губами.

— Значит ты знаешь меня...

Пораженная Таллис застыла, глядя на него широко открытыми глазами, почти испуганно.

Что она должна сказать? Что она может сказать? Что несколько дней назад она видела его лежащим у подножия дуба, почти мертвым? Что чувствовала, как уходит его жизнь?

Юный Олень — Скатах! Голос выдал его, и сейчас, при свете луны, она видела те же самые гордые, но нежные черты лица, ту же самую силу, тот же огонь в глазах.

Что она должна сказать?

— Ты знаешь меня? — спросил он.

У Таллис закружилась голова. Она видела его смерть и вот он вернулся из смерти, чтобы найти ее. Но, возможно, все не так: она создала эти видения, новый талант. То есть видела будущее. И вот Скатах, ни о чем не знающий, спокойно стоит перед ней, и только она знает об огненном погребении...

— Скатах... — прошептала она, глаза наполнились слезами. Человек перед ней вздрогнул.

Он не успел сказать ни слова, как снаружи раздался чей-то голос. Подойдя к окну, он что-то крикнул на странном языке. Заржала лошадь. Еще один крик, более требовательный.

На лице Скатаха появился испуг.

— Времени почти нет, — сказал он, поворачиваясь к девочке. — Что-то произошло... ты что-то сделала... мы больше не можем оставаться в запретном мире, слишком опасно...

Опять это выражение. Запретный мир.

— Мы должны идти, — сказал Скатах. — И мне нужна твоя помощь...

— Что такое запретный мир? — спросила Таллис.

Скатах нахмурился, ошеломленный вопросом.

— Этот, конечно. Разве есть другой?

В сознании девочки расцвела ложная идея.

— Ну конечно! Ты мифаго. Я создала тебя. Мои мечты создали тебя. Как написано в дневнике.

Юноша тряхнул головой.

— Я мифаго? Хотел бы я точно знать, кто я такой. Но, кем бы я ни был, ты меня не создавала. Я очень долго добирался до этого места. Много лет. Я разбил лагерь рядом со святилищем и провел здесь год, исследуя этот мир и наблюдая за тобой.

— Ты наблюдал за мной?

Он кивнул.

— Да. Мне потребовалось время, но, в конце концов, я понял, кто ты. Я видел габерлунги, женщин в масках. Вот они — мифаго. Я видел, что они следуют за тобой. Я видел, что они помогают тебе творить оолеринны, ворота, некоторые простые, а некоторые дикие... очень опасные... поэтому я открыл для тебя Книгу.

Открыл Книгу? Вот теперь Таллис поняла. Он имел в виду дневник, и лист, которым он заложил нужную страницу.

— Так это был ты? Ты открыл ее на той странице?

— Да, — прошептал Скатах. Крики снаружи не прекращались. На мгновение Скатах отвлекся, потом повернулся к Таллис и заговорил, очень озабоченным голосом. — Ты не должна была забирать Книгу из святилища. Она для тех кто, как и я, путешествует между мирами. И мне потребовалось много времени, чтобы отыскать ее. В ней сосредоточена огромная сила. Ее нельзя было забирать.

На какое-то мгновение она растерялась, потом поняла.

— Разрушенный дом? — спросила она. — Ты имеешь в виду разрушенный дом в лесу? Это твое святилище?

Скатах медленно кивнул.

— Об этом месте говорится в легендах.

— Обыкновенные старые руины.

— Это первый Лодж, место первой мудрости, первого прозрения. Человек, который написал слова Книги, родился от союза земли с берега реки и корней ив, которые растут там. У него был глаз, который видит и ухо, которое слышит; он был голосом, который пропел первые истории, и рукой, которая писала слова. Из его снов возник лес; из леса вышли его пророчества.

— По словам Кости он был трясущимся от старости чудаком...

— Ты не должна был брать Книгу, — твердо сказал Скатах. — Она принадлежит Теневому Лоджу и обвитому плющом ящику.

Странный рассказ потряс Таллис. «Книга» — самый обычный дневник, написанный ученым (по всем отзывам — очень эксцентричным человеком), и оставленный гнить в разрушенном доме. Но для Скатаха она — икона; Грааль; предмет, наделенный огромной мистической силой.

— Я дам ее тебе, — ответила она, — и ты вернешь ее на место.

— Ты должна вернуть ее на место, — резко сказал он. — Ты взяла ее. Положить обратно в обвитый плющом ящик, где она была. Потом ее найдут другие, те, кто захочет знать, что написано на ее страницах.

— А ты? — нерешительно спросила Таллис. — Ты нашел то, что искал?

Скатах на мгновение замолчал. Потом его глаза сверкнули и он поглядел на нее.

— Нет, — признался он. — И не думаю, что мог. Я пришел в святилище по странным причинам, очень личным. Я хотел найти кое-что, но даже сейчас я не уверен... мое ли это место? Или оно на самом деле запрещено для меня? Я часто спрашивал себя об этом, но ответа так и не нашел. Однако я знал, что испугался и должен найти тебя. Оказалось, что самое главное — найти тебя.

— Меня? — сказала Таллис. — Почему?

За окном опять кто-то сердито закричал.

— Джагутин беспокоятся, — прошептал Скатах, повернулся и уставился в ночь.

— Джагутин... — повторила Таллис, глядя на трех всадников; один из них держал черного жеребца Скатаха.

— Мои друзья... из сердца леса. Когда-то их было двенадцать... замечательная компания.

И тут он вскрикнул, от удивления, от ужаса. За всадниками, недалеко от Ручья Охотника, появился белый силуэт, выше деревьев. Судя по всему он увидел его в первый раз.

— Время вышло, — прошептал он. — Ты действительно сделала что-то такое и разрешила этой твари появиться здесь. — Он повернулся к Таллис и схватил ее за плечи. — Какое у тебя гурла? Как ты призвала его?

— Какое что?

— Животное! Твой проводник! — Скатах с ужасом посмотрел на нее, и внезапно вскрикнул, как если бы что-то понял.

Таллис смущенно отступила в полумрак комнаты. Она вспомнила о Земле Призрака Птицы. Неужели ее простое действие — отпугивание стервятников от тела принца — призвало эту кошмарную тварь?

— Почему тебе было так важно найти меня? — спросила она.

— У тебя талант к оолерингу. Созданию путей. В тебе есть что-то шаманское. Ты можешь открывать ворота. Но я сомневаюсь, что без гурлы ты можешь проходить через них. А я... Этот мир поймал меня в ловушку. Я надеялся на твою помощь, что вновь попасть в свой мир. Безусловно этот мир — мир моей первой плоти — не мой, в отличии от отца. Джагутин могут вернуться в сердце леса, но не я. Я не принадлежу этому миру. И этот лес — он тоже не мой. Я не могу проникнуть в место за краем леса, о котором говорил отец — в святилище лошади. Лес отвергает меня. А мне нужно вернуться в дом отца...

Таллис услышала печаль в его голосе. Скатах заколебался, потом прошептал:

— Я хочу опять увидеть его, хотя бы один раз, прежде, чем сердце леса призовет его. Прежде, чем он оседлает призрачный ветер и поскачет в Лавондисс… и за него...

Лавондисс!

Слово загрохотало в ушах Таллис. Сердце забилось. Душа улетела вверх. Слова и заботы Скатаха, растаяли, исчезли. В экстазе открытия она забыла о нем.

Лавондисс!

Наконец-то она нашла тайное имя! Долгие годы оно мучило ее и убегало от нее. Она подошла так близко. Она чувствовала имя, нюхала его, но никак не могла поймать; как тень, оно всегда было вне досягаемости.

И вот она схватила его! Имя, о котором говорил мистер Уильямс, похожее на Авалон. И очень похожее на Лионесс. [19] Все эти знакомые имена были эхом этого первоначального имени, память в фольклоре и легендах об имени, которое произнесли первым, чтобы описать теплое место, магическое место, запретное место... место мира; имя, которое использовали, когда великая зима простерла крылья над миром, когда холод и лед гнали охотников на юг, пожирали их кости и выдергивали их волосы, и они бежали от замерзшей души земли... мечтая о спасении.

И место мертвых, тоже: там мертвые возвращаются к жизни. Место ожидания. Место бесконечной охоты и постоянного праздника. Место юности, земля женщин, страна песен и моря. Старое Запретное Место. Потусторонний мир.

— Лавондисс... — выдохнула она, покатав имя во рту, попробовав на вкус слоги, дав слову создать образы в сознании, дав звукам, посланным мистическим ветром, пройти через себя.

— Лавондисс…

III

Очнувшись от полуяви-полусна, Таллис осознала, что Скатах исчез. Она бросилась к открытому окну и увидела его, сидящего на корточках на крыше флигеля в нескольких футах под ней и готового спрыгнуть на землю.