Путешествие «Лунной тени»

Глава 10 ПУТЕШЕСТВИЕ В ДИОМЕДУ

Над промокшей Диомедой разносились звуки фанфар, объявлявшие, что королева Сайрет и принц Фортерон принимают гостей во дворце. Вскоре три плененных монарха принесли клятву верности правящему дому Диомеды, опустившись на колени перед четой властителей. Стало ясно, что за остальных – принцев и представителей высшей знати их страны – заплатят немалые богатства и целый флот судов в качестве выкупа. Диомеда получит территории, в три раза превышающие прежние пределы. К тому времени, когда Сайрет поймет, что беременна, она превратится в королеву половины побережья восточной Акремы, а в союзе с вернувшим себе престол Виндика королем Друскарлом и императором Саргола ее власть можно будет назвать почти беспредельной. Конечно, все это еще предстоит. Пока же Ларон, Друскарл и Уэнсомер наблюдали за освещенной факелами процессией пленников из числа воинов Альянса. Они медленно шествовали в сторону недавно построенных зданий, находившихся выше уровня наводнения. Вся троица стояла перед окном меньшей башни виллы Уэнсомер, и каждый держал кубок вина.

– Должен сказать, Фортерон не только объективен и хладнокровен, но еще и наделен даром блистательного тактика, – произнес Ларон.

– Меня вытащили из горячей ванны, чтобы назначить подружкой невесты. – Уэнсомер говорила с трудом: горло ее было воспаленным, голова раскалывалась, все тело ломило. Она еще не оправилась от простуды. – Затем мне пришлось полчаса торчать под дождем, пока совершалось бракосочетание, о, и еще надо было все время махать рукой и бросать монеты в толпу.

– Я припрятал небольшую лодку возле реки, – вставил Друскарл. – Если бы вы обеспечили меня продуктами на несколько дней пути и горстью серебра, плавание на север стало бы намного приятнее.

– Итак, ты получил то, что хотел? И не стыдно? – нахмурился Ларон.

– Вряд ли передо мной человек, имеющий особое право разглагольствовать об этике, – парировал Друскарл.

– Если бы не Феран, ты бы сейчас был повелителем Серебряной смерти.

– Я стремился лишь к одному: чтобы она исцелила, восстановив мое тело в изначальном виде.

– Да, ценой чужих жизней. Серебряная смерть освобождает своих носителей только в процессе извержения огненных кругов. А при этом неизбежно гибнут люди.

– И что? Мое исцеление обошлось разрушением маленького островка и смертью десятка осужденных преступников, привязанных к стволам пальмовых деревьев.

– Это чудовищно! Ты купил назад свои гениталии ценой человеческих жизней!

– А чем это отличается от твоей деятельности вампира? Как только начинало урчать в животе, ты отыскивал громилу, сутенера или типа, регулярно избивающего жену и детишек, чтобы вцепиться ему в глотку и напиться крови.

– У меня были моральные соображения, это своего рода филантропическая работа…

– Мгновенное поджаривание десятка убийц и насильников на пустынном островке – то же самое.

– Во имя восстановления гениталий?

– А ты стал бы убивать такое количество негодяев, если бы не нуждался в их крови и жизненной силе? И чем занимался ты в последнее время, уже живой? «О, на этой неделе мне не довелось улучшить человеческое общество. Пойду-ка я и перережу глотки нескольким работорговцам, чтобы мир стал чище и приятнее»!

– Будьте любезны, уймитесь, если вам не трудно, взмолилась Уэнсомер.

– Пусть говорит что хочет, – фыркнул Друскарл. – Я возвращаюсь в Виндик, чтобы занять трон – как повелитель и единый законный претендент.

– Благодаря Серебряной смерти, – язвительно заметил Ларон.

– Благодаря Серебряной смерти ты больше не являешься живым мертвецом и имел глупость проверить свои новые спорности с каждой женщиной, которая…

– Хорошие слова от того, кто еще недавно был евнухом…

– Господа! – воскликнула Уэнсомер, голос ее болезненно сорвался. – Мы все чудовища, но проклят лишь тот, кто не испытывает при этом чувство вины. Друскарл, вот три золотых пагола и немного серебра. Возьми на кухне все, что тебе нужно, только оставь мне повара. И да хранит тебя удача!

Друскарл отправился вниз, а через некоторое время вернулся, чтобы поблагодарить Уэнсомер. Остановившись в дверном проеме, он в последний раз поклонился колдунье и Ларону:

– Благородная и высокоученая дама, я искренне благодарен тебе. Если когда-нибудь тебе понадобится моя помощь, не забывай: я в долгу перед тобой, а я всегда плачу свои долги. Ларон, однажды ты можешь оказаться очень мертвым и очень, очень голодным. Если такой день настанет и ты запустишь клыки в чью-то мягкую и сочную шею, вспомни обо мне, о том, что я сказал тебе в этой комнате.

Когда Друскарл ушел, Ларон и Уэнсомер вернулись к окну, за которым все шли и шли под моросящим дождем пленники.

– Что касается меня, если уж суждено мокнуть под дождем, я предпочитаю, чтобы это происходило в Скалтикаре, – заявила Уэнсомер.

– И что же, тамошний дождь приятнее? – поинтересовался Ларон.

– Нет, но в Скалтикаре у меня дом, друзья, коллеги, место преподавателя в академии, и там меня отделяют от матери две тысячи миль. А какие планы у тебя?

– Я должен присматривать за Девять. Возможно, я вернусь к занятиям в местной академии, чтобы достичь следующего уровня посвящения.

– Как девушка?

– Она не приходит в себя.

– Как я и подозревала, вопреки всем надеждам.

– Как ты думаешь, что с ней случилось?

– Девять представляла собой магическую эфирную конструкцию. Серебряная смерть не могла восстановить ее тело, потому что его на самом-то деле никогда не существовало. У магического создания есть лишь подобие жизни. Возможно, эта попытка разрушила саму Серебряную смерть, потому что долгая связь с чуждым миром истощила ее.

Ларон промолчал.

– Я могу лишь еще раз попросить у тебя прощения, – добавила Уэнсомер.

– Что я должен тебе простить? У тебя не было выбора, – удивился Ларон. – Девять была не человеком, а магическим созданием, всего лишь крошечным узелком воспоминаний и мотиваций, способным выучить простые приемы.

– Во имя всего святого, Ларон, я – большой узел воспоминаний, который способен выучить сложные приемы, – выкрикнула она, хватаясь руками за голову. – Как и все мы. Ты, я, Друскарл. Ты нападал на Друскарла, но защищаешь меня, хотя я сделала то же самое.

– Хорошо, хорошо, возможно, я неточно выразился. Он спасал свои гениталии, а ты – весь мир.

Уэнсомер громко чихнула. Шеренга пленников только теперь подходила к концу.

– У Девять был разум ребенка, она не была воином, – сказала Уэнсомер.

Ларон сжал руки, перегнулся через подоконник и вгляделся в темноту. Потом ему пришла в голову новая мысль:

– Уэнсомер, я был порождением мрака и зла, на протяжении веков я питался людьми, но все же пытался оставаться хорошим. Зачастую мне это удавалось. Может, Девять была лишь магическим существом, но она была сложным созданием, и она добровольно пошла на то, чтобы сокрушить Серебряную смерть.

– У Девять не было своей воли, она была выстроена, чтобы служить.

– Орден Метрологов создал ее. Откуда в тебе такая уверенность, что ее конструкция не была достаточно сложной, чтобы обладать собственной волей?

– Ларон, это делает ее смерть еще ужаснее.

– Именно так, но это доказывает, что она была храбрым верным воином, находившимся в твоем подчинении.

Уэнсомер задумалась. Рассуждения Ларона базировались на предположениях, проверить их было нельзя, но логика в них присутствовала. Прав ли он? Она никогда не узнает. Во всяком случае Уэнсомер обращалась с Девять как с разумным и даже очень умным существом.

– Черт тебя побери, вампир, – с досадой воскликнула колдунья.

– Бывший вампир.

– И все же в глубине души я считаю ее ребенком.

– Значит, твоя голова работает правильно, а твоя душа и оба сердца могут записать на память: «Мы были не правы».

– Спасибо, – сказала Уэнсомер. Она снова чихнула, а потом высморкалась. – Ларон, там, в лодке, я была ужасно сердита, наговорила гадостей про Пеллиен, Лавенчи и тебя.

– Да? – с надеждой в голосе спросил Ларон.

– Боюсь, что все это правда.

Ларон покинул дом Уэнсомер и побрел в сторону академии Ивендель. Когда он добрался туда, тело Девять спокойно лежало на кровати, а одна из молодых посвященных читала над ним простейшие заклинания.

– Какие-нибудь изменения, Дориос? – спросил юноша, опускаясь на стул.

– Никакой реакции, но она все еще дышит.

– В таком случае я должен что-то предпринять. Пока есть дыхание, есть надежда.

Дориос ушла. Ларон запер дверь, потом приблизился к кровати. Девять была мертва, перед ним лежало просто тело, без души, без разума. Пустая оболочка. Но даже это тело могло служить вратами в иной мир. Дорогой к Элти. Она могла доставить в Верраль огромный поток знаний. Это станет памятником Девять. Надо решить некоторые проблемы с установкой каналов общения, в частности придумать, что делать с непонятными словами, явлениями и устройствами. Но все это была рутина, не более того. Элти, очевидно, не понимала, что происходит, когда попадает в сумрак. А кто знает, о чем ей рассказывал тот элементал, который выдавал себя за призрака?

Несколько минут Ларон сидел, переводя дыхание, и внезапно понял: Элти говорила ему – «тип, чересчур сосредоточенный на своих проблемах, ученый или естествоиспытатель с ограниченными социальными навыками… слишком серьезно относите самому себе…»

Веландер.

Но Веландер мертва. Он сам видел ее смерть.

Ларон попытался во всех подробностях припомнить тот день руинах Ларментеля. Когда он шел по сумрачному миру, элементалы рвали кого-то на части. И это существо назвало его по имени. Веландер? Суккуб похитил ее тело, оставив беззащитной посреди хищников… Так что представляла собой ее душа? Воспоминания, жизненный опыт, личностные моменты, эфирная энергия и способности удерживать связь с телом. Хищники-элементалы должно быть, высосали из нее почти всю энергию, саму ткань жизни, но что же осталось? Жизнь без жизненной силы?

«Нечто вроде расплывчатого пузыря, зацепившегося за тонкую оранжевую нить». Ларон достал медальон, висевший на шее, под рубашкой, и открыл его. Он щелкнул ногтем по куску зеленоватого стекла. Вот он – источник оранжевой нити, видимой в эфирном, сумрачном мире. Ларон так никогда и не присматривался к этому фрагменту. Он был так занят, что поместил стекло в медальон, не изучив его как следует. Наверное, Веландер нашла этот якорь и вцепилась в него, когда хищники бросили останки. Неужели она все еще там?

Ларон снял с безжизненного тела девушки шарф, окутывавший голову, и пригляделся к венцу со сферой-оракулом, надетому уже много месяцев назад. Установки магической конструкции не изменились, но в этом не было ничего странного. Произвести изменения мог либо он сам, либо Девять, а он велел ей не прикасаться к необычному головному убору.

Ларон колебался. В определенном смысле он даже не хотел знать всю правду. А что, если он ошибается? Или того хуже: что, если Веландер тогда выжила, но теперь уже растаяла до конца? Проведя несколько линий на полу, он произнес слова силы, подготовившись к переходу в эфирный мир. Он оставил тело, ощущая боль. В странном, сумрачном пространстве он видел силуэты и огни десятков магических устройств, контуры магических стражей и вестников, перемещавшихся неподалеку. Его не удивила плотность магии вокруг, в конце концов, он находился в академии Ивендель. Но он точно знал, что искать. Прямая оранжевая ось, тонкая линия, не толще паутинки. Ларон шел медленно, пробиваясь между фейерверками искр и сплетением щупалец, словно попал под дождь разноцветных, мерцающих камней. Ему пришлось потратить некоторое время на поиск оранжевой нити, потому что она сильно поблекла. Исходящее от нее свечение было скорее воспоминанием об оси, чем настоящей эфирной конструкцией.

– Веландер, – позвал он, всматриваясь в темноту.

Он подождал ответа. Потом услышал что-то похожее на мяуканье, точнее – на писк котенка. Возможно, писк ему только показался.

– Веландер, это Ларон.

– Ларон, – это был шепот, совсем тихий, но отчетливый.

– Веландер! Не говори больше ничего, не пытайся двигаться. Береги силы, я смогу помочь тебе, еще не поздно.

Слова Ларона, однако, основывались лишь на надежде. Все связи между бледными останками Веландер и ее телом были разорваны, ее решимость жить практически исчезла. Словно в легенде о принцессе, отец которой обнаружил, что у дочери есть тайный возлюбленный. Он поклялся, что юноша никогда больше не поцелует девушку, но та переоделась пажом и проникла на казнь. Когда палач отрубил голову ее любимого, она бросилась вперед и подхватила ее. Глаза мигнули, губы шевельнулись в последний раз, как будто юноша узнал ее, и тогда она поцеловала его в губы в тот самый момент, когда жизнь покидала его. Вспышка ярости заставила короля отдать приказ немедленно отрубить голову и непокорной дочери, но ни рассказчики, ни слушатели не интересуются мелкими и неприятными деталями, которыми неизбежно полна такая история помимо доли романтики.

В ситуации, в которой оказался Ларон, и вовсе не было никакой романтики. Но перед ним и вправду была Веландер. Возможно, Веландер. Она ничего для него не значила. Она была злобной, мстительной, предвзятой, помешанной на собственной правоте, недоброжелательной интриганкой, у которой не имелось ни одного настоящего друга. Но сейчас она была беспомощной, одинокой и отчаявшейся. Одинокой. Это хуже всего. Ядро ее личности еще могло немного протянуть в полузабытьи, но Веландер не напоминала обезглавленного возлюбленного несчастной принцессы. Ее смерть не была неизбежным будущим, потому что и так уже произошла. Отзвуки жизни еще чувствовались, но как долго удастся их сохранить?

Ларон соткал нити-связки, соединив их с угасающими останками девушки, и та легко, одним рывком оторвалась от оранжевой оси. Сфера-оракул на теле Веландер представлялась в сумрачном мире сверкающим центром, твердым и реальным объектом, зависшим в воздухе. От нее отходили тысячи эфирных отростков, вросших в плоть, но к душе Веландер вели всего три-четыре тонких линии. Веландер. Он едва не укусил ее в шею тогда, на корабле, когда держал над водой и грозил утопить. Она предал Терикель, она совершила невероятную глупость, похитив венец и надев его на себя. Он никогда не любил ее, даже уважение к ней было подорвано, но теперь все это не имело значения, потому что она даже не была жива.

«Но я – здесь», – подумал Ларон.

С редкой настойчивостью, почти с одержимостью, он одну за другой связал одиннадцать ниточек с энергией венца.

– Ты снова в своем теле, Веландер, – объявил он.

– Ларон… только ты поможешь… никогда не сомневалась…

Она верила в него. Но почему? Все, что он сделал для нее, это вернул слабую душу в тело, чтобы они умерли вместе, как единое целое. Но Ларон был слишком большим романтиком. И хотя при жизни Веландер он бы, завидев девушку на улице, перешел на другую сторону, чтобы избежать встречи, теперь она беспомощна. Холодная рука Смерти уже опустилась на ее плечо. Ларон вытянул нити собственной эфирной энергии и направил их к Веландер, нащупывая теплившийся в ней призрак жизни.

– Голодно, холодно… – пробормотала Веландер.

– Это хорошо, дискомфорт – это признак жизни! – горячо заверил ее Ларон.

Но это была ложь. Дискомфорт означал, что жизнь находится под угрозой. Избыток дискомфорта может убить. «Интересно, когда отрубают голову, это тоже вызывает чувство дискомфорта?» Он понимал, что его поддержка не продлится долго; эти нити необходимо все время возобновлять. Как в старые времена, когда сам он существовал только за счет заимствования чужой жизненной энергии.

«Заимствование жизненной энергии», – подумал Ларон.

Когда он вернулся в свое тело, оно лежало на полу. Конечности отяжелели из-за потери сил, израсходованных на Веландер. Он медленно встал, а потом посмотрел на распростертое на кровати тело священницы. Сфера-оракул поддерживала целостность ее организма, и при должном уходе тело может протянуть много десятилетий. А когда Веландер все-таки умрет, чужеземная колдунья Элти сможет использовать это тело, как канал для новых визитов, передавая знания далекого мира Верралю. Но только когда Веландер по-настоящему умрет. Только тогда. Люди будут проявлять нетерпение, ожидая этого события. Но кому захочется выкинуть душу из ее законного вместилища?

Ларон склонился к Веландер, вглядываясь в ее бледное лицо. По щеке девушки скатилась слеза и замерла на губе.

– Многие гораздо больше заслуживали смерти, чем ты, – печально сказал он, а потом добавил: – Даже несмотря на то что ты самоуверенная, невыносимая дрянь.

Ларон вздохнул, на мгновение прикрыл глаза, а потом произнес еще одно заклинание пути, открывающее связь с эфирным миром.

– Веландер, ты слышишь меня? – обратился он к останкам ее души. – Это снова Ларон.

– Ларон…

– Веландер, ты должна довериться мне. Я должен узнать твое истинное имя. Я буду честен с тобой: шансов у тебя крайне мало. Нам остается один-единственный способ спасти тебя, и его никто никогда еще не использовал. Независимо от того, добьюсь я успеха или потерплю поражение, я заслужу этим ненависть всех обитателей Акремы и Скалтикара, но все же я хочу попробовать.

– Ларон, я хотела сказать… я люблю тебя… но это было бы ложью.

– Огромное облегчение. А теперь ты назовешь мне свое истинное имя? Ты доверяешь мне?

– Доверяю… без этого, что есть я?

В голове Ларона эхом прозвучало истинное имя Веландер, Тогда он снова вернулся в реальный мир, в свое тело. Сдерживая страх и тревогу, стараясь не торопиться, но и не медлить, он, словно вор, пробирающийся через королевскую спальню с украденной короной в руках, взялся за дело. У него подкашивались и дрожали колени, когда он поднял руки Веландер и поднес их к венцу, произнося ее истинное имя, а затем прижал ее ладони к магическому объекту и подтолкнул его вверх. Венец легко скользнул с головы. Только после этого Ларон взял его.

– Ну вот, теперь обратной дороги нет, – сказал он и вытащил нож.

Ларон решил на неделю задержаться в Диомеде, чтобы армия и ополчение успели разогнать мародеров и бандитов, круживших вокруг города. Неплохо было дождаться, пока просохнут дороги. Ему приходилось прятаться, но семь столетий многому научили. Ларон купил лошадь и повозку, регулярно выезжал в поле, собирая тела погибших и оружие. Тела он доставлял на баржу, там их раздевали, снимали с трупов оружие и выбрасывали останки в море. Собранное оружие поступало в распоряжение властей, на складах его чистили и при необходимости чинили.

Никто не смог объяснить, что случилось с телом Девять. Утром один из старших посвященных в академии обнаружил что девушка мертва, горло ее перерезано, а Ларон исчез. Ивендель приказала снять венец, но он словно врос в голову. Колдунья была заинтригована. Когда человек умирает, магические венцы всегда теряют связь с телом, и их легко снять. Она поручила лучшим специалистам Академии изучить этот феномен. На следующий день были назначены соответствующие ритуалы. Но вечером тело исчезло.

За Ларона было назначено изрядное вознаграждение, а поскольку стоимость венца превышала все мыслимые пределы, нетрудно было догадаться: тот, кто его найдет, не поспешит выставлять объект на продажу в городе или тем более возвращать его в академию за доступное Ивендель вознаграждение. Но Ларон, причем живой, мог стать реальной целью охоты. Несколько десятков прыщавых подростков были доставлены в академию, но награда так никому и не досталась.

Мираль высоко стояла на востоке, но солнце еще не полностью закатилось за горизонт на западе, когда Ларон сгрузил последнюю порцию гнилой человеческой плоти с повозки и перетащил их на баржу. Лицо его было закрыто повязкой, а окружающие люди сторонились человека, от которого несло трупной вонью. Это было именно то, что нужно.

Воспользовавшись перерывом, Ларон присел на берегу, глядя на шхуну в гавани, и размышлял: «Я получил назад жизнь. Я больше не волк следи овец, меня приняли в стадо. Бе-е-е. Я больше не погружаюсь в мертвенный сон, когда заходит Мираль, я могу смотреть на темные небеса, полные сияющих звезд. Я способен ощутить вкус жареной крольчатины, кислоту эля. Но лучше всего то, что я ощущаю мягкость и тепло женских рук, обнимающих мое тело. Жаль, что сейчас никто не стремится обольщать меня и простирать свои объятия. Неужели я действительно лишил Веландер всего этого?»

Капитан баржи прошел вдоль борта, позвякивая монетами в ладони. Он был одним из немногих жителей города, от которого воняло так же скверно, как от Ларона, и потому он не сторонился возчика.

– Много там еще осталось? – поинтересовался он, подсчитывая дневной доход, полученный от властей за вывоз трупов.

– Несколько десятков, но их решили похоронить, засыпать землей прямо там, где они остались лежать, – отозвался Ларон. – Их сильно поели черви, и мясо совсем подгнило, куски от костей отваливаются.

– Ну что же, значит, скоро нас ждет хорошая банька, – рассмеялся капитан.

– Не-а, я назад пойду, к призракам непохороненных, – энергично покачал головой Ларон, указывая на дальний конец пирса. – А что там за большая галера у причала?

– Она из Скалтикара. «Мегазоид». Визит доброй воли, так говорят. Ладно, мне пора.

Ларон говорил, не вслушиваясь в собственные слова – он увидел Лисгара, который торопливо шел по сходням, а потом опустился на колени и стал целовать камни причала. За ним, взявшись за руки, с корабля сошли Терикель и Ровал. А потом появился силуэт второго, маленького судна. «Лунная тень». Ларон заметил, что на причале собралось довольно много людей, наблюдавших за новыми кораблями, а потому поспешил заняться своими делами. Ивендель повсюду разослала своих охотников, так что ему стоит пробраться на «Лунную тень» или вступить в контакт с ее экипажем. На палубе он заметил Норриэйва, Хэзлока и Д Атро.

Ларон почувствовал, как по щеке прокатилась слеза, намочившая его повязку. Они так много прошли вместе, а теперь он даже не может подойти к ним. Он хотел узнать новости, поделиться своими историями, выпить вместе с экипажем, угостив всех, провести ночь в разговорах с Ровалом – о заклинаниях, о джавате, а больше всего он хотел поклониться Терикель и просить принять его в орден Метрологов. Возможно, они отправились бы вместе на другой континент.

– Ваши намерения и груз? – спросил у Норриэйва портовый чиновник.

– Хотим пополнить запасы и провести ремонт, – сообщил капитан, спускаясь на берег. – Мы пострадали во время шторма, но нас подобрал «Мегазоид» и помог добраться сюда.

Терикель и Ровал шли вдоль пирса, потом остановились возле Норриэйва.

– Как вам «Мегазоид», достопочтенная Старейшина? – спросил капитан «Лунной тени».

– По сравнению с тем, что случилось с нами во время шторма, – просто рай, – ответила Терикель. – Пусть у меня ногти сквозь нос прорастут, прежде чем я снова поднимусь на борт «Лунной тени»!

– Итак, вы намерены вернуться на Скалтикар на боевой галере?

– Да. Полагаю, Высокоученая Уэнсомер также отдаст предпочтение комфорту «Мегазоида». А как вы?

– О, как только будет завершен ремонт и выстроена новая спасательная шлюпка, я направлюсь на шхуне к югу.

Ларон поймал себя на том, что непроизвольно, через повязку, потирает не существующий клык. Он быстро убрал руку от лица.

– Я думала, Ларон встретит нас в порту, – заметила Терикель, оглядываясь кругом.

Это было уже чересчур. Ларон забрался в повозку, взялся за вожжи и двинулся вдоль причала. Толпа торопливо расступалась перед ним, и Ларон ни жестом, ни взглядом не показал, что узнал старых друзей. Он миновал маленькую, округлую «Лунную тень», величественный и удлиненный «Мегазоид». Они показались ему похожими на прекрасного лебедя и крошечного утенка.

На город опускалась темнота, на улицах толпились люди, Ларон неспешно продвигался на повозке к западным воротам. На одной из площадей он увидел каменщиков, собирающих инструменты и прикрывающих материалы. Статуя прежнего короля была снята еще несколько дней назад, и теперь сооружали памятник с новой надписью: «В память о Рексе Эйнзеле, королевском инженере. От королевы Сайрет и принца Фортерона». Городские ворота закрывали на ночь, когда Ларон наконец добрался до них.

– Эй, это ты собираешь урожай трупов? – крикнул стражник.

– Для тебя, может, и трупы, а для меня – хлеб с маслом, – ответил Ларон.

– Ах ты вонючая свинья! Ты у меня аппетит отобьешь! А не поздно отправляться за новыми телами?

– Поздно-то поздно. Но кто мне в городе комнату на ночлег даст при таком то запахе? Устроюсь в поле да отосплюсь хорошенько.

– В полях, за городской стеной, опасно.

– Опасно? – рассмеялся Ларон, а стражник тем временем бегло осмотрел его повозку. – Это при том, сколько чудовищных убийств совершается в городе? Нынче нашли двух здоровенных парней с вырванной глоткой, а еще этот чокнутый студент, как там его…

– Мастер Старракин.

– Ага, то ли голову кому отрезал, то ли что-то вроде… Я так думаю это все демоны.

– Так, значит, ты предпочитаешь бандитов и волков?

– Да я лежать буду потихоньку. Глядишь, и примут за мертвяка.

– Ну, давай, как знаешь, – ухмыльнулся стражник. – Удачи тебе нынче ночью.

Ларон направил повозку по грязному полю боя, затем свернул к невысокому холму, где оставались палатки прежнего руководства Альянса. Посреди мусора и разорванных навесов он заранее припрятал мешок с едой, кожух воды, деньги, чистую одежду. Теперь он быстро погрузил все это в повозку.

Забравшись на козлы, он оглянулся на восток, на Диомеду. Он понимал, что городские строения закрывают порт и стоящие там корабли, но все равно почувствовал укол досады и разочарование оттого, что не увидел даже мачт. Он достал из кармана маленькую табличку и погладил ее кончиками пальцев. Это было его свидетельство о ранге офицера «Лунной тени».

– Прощай, «Лунная тень», и спасибо тебе за все, – прошептал он, а затем тронул вожжи, выезжая на дорогу, уводившую на запад, вдоль русла Леира.

Работорговец Д'Алик счастливо избежал преследования сарголанских воинов. Начался дождь, и хотя путешествие по пустыне стало трудным и неприятным, потоки воды смывали следы его лошади. Сарголанцы его не отыскали. Принадлежавший ему купеческий дом в речном порту Урок был совсем скромным, зато безопасным и уединенным. В течение нескольких недель после прибытия он постепенно привел в порядок дела, поджидая караван, направляющийся на север. Он продал лицензию на работорговлю своему представителю, управлявшему местным отделением, как только услышал о разгроме армии Альянса под Диомедой и о том, что Сарголан подписал мирный договор с торейскими захватчиками.

Наконец дожди прекратились. По реке Леир одна за другой пошли баржи, потому что сарголанцы сняли блокаду. Появился и давно ожидаемый караван. И верблюды, и погонщики были с ног до головы покрыты грязью. Д'Алик передал послание начальнику каравана, а затем в сопровождении девяти оставшихся у него рабынь направился в доки.

Большинство барж двигалось в одну сторону. Это были грубо изготовленные, примитивные суда, приспособленные для доставки вниз по течению вина, древесины и других товаров, в которых прибрежные города испытывали острую нужду. По окончании путешествия баржи разбивали, потому что доски, из которых они были выстроены, стоили в Диомеде в несколько раз дороже, чем доставка их обратно, в горные районы. Часто на баржах оставалось немного места для дополнительных грузов, не слишком объемных и тяжелых. В таком случае их добавляли по дороге.

– Ну не знаю, не знаю, – покачал головой Гензель, владелец барж с лесом, которые остановились в Уроке для уплаты дорожной пошлины. – Диомеда не самое подходящее место для работорговли. Королева Сайрет встречала слишком много людей, которые побывали в рабстве, когда она притворялась сумасшедшей танцовщицей. Королева положила конец торговле рабами, ты что, не знал?

Д'Алик занимался торговлей уже три десятка лет, и его было не так легко обескуражить.

– Но эти девять девушек имеют все документы и сертификаты, – настаивал он, доставая из сумки свитки. – Каждая происходит из солидной купеческой семьи, проживающей в пределах Сарголана, за них можно взять отличный выкуп.

– Диомеда – не Саргол.

– Да ладно, Диомеда – морской порт. Ты можешь тайком продать их владельцу корабля, который направляется в Саргол, и сразу развяжешься с этим товаром. Кроме того, у тебя восемь барж, на каждой по два матроса. Девушки могут развлекать их в пути всю неделю, и это тебе ничего не будет стоить. Забирай их, ты сделаешь на этом хорошие деньги, а заодно вернешь девушек семьям. Все будут счастливы, ты ничего не теряешь.

– Девять девушек, – вздохнул владелец барж.

– И восемь барж, – засмеялся Д'Алик, пихнув собеседника под ребра. – Гензель, боюсь, тебе придется взять на свою баржу парочку девиц вместо одной.

– Ты говоришь девять девушек, но я насчитал десять.

– Ах эта! Десятая не продается.

Д'Алик умел вести дела, мало кто мог противостоять ему, так что вскоре переговоры завершились к обоюдному удовольствию сторон. Перед девушками замаячила надежда попасть домой, так что они готовы были оказать любые услуги, входившие в плату за проезд. Гензель снял с шеи печать на шнурке и поставил ее на документ, скреплявший продажу. Д'Алик заплатил таможенный сбор, проследил, чтобы девушек провели на баржи, а затем вернулся к Сентерри, которая была прикована к ограждению. Она смотрела на запад, в сторону Лиоренских гор. Там находилось княжество Гладенфал, где рабство было строго запрещено законом. От границы этого государства ее отделяло тридцать миль. В десять раз ближе к свободе, чем в Хадьяле, но слишком далеко, чтобы ощутить это в реальности.

– А теперь, малышка Сентерри, в моем распоряжении остаешься только ты, – заявил Д'Алик.

– Господин, за меня дадут выкуп гораздо больший, чем за любую из тех девушек, – заверила она, пока он отстегивал ее от парапета.

– Ага, и еще мою голову водрузят на высокий шест, если я заявлю о своем желании этот выкуп получить. Однако рынок рабынь знатного происхождения все еще достаточно стабилен, и он приносит больше прибыли, чем торговля обычными шлюхами, особенно в северных королевствах. У меня есть весьма заинтересованный покупатель, так что давай, пора в путь.

Сентерри с тоской взглянула на западные горы. Они находились в другом государстве, а казались столь близкими. Если бы она смогла освободиться… Впрочем, эти горы с равным успехом могли бы находиться и в другой части света. Несколько стражников и придворных – вот все, что отделяет королевскую особу от рабыни; теперь она это знала слишком хорошо. Полная беспомощность оскорбляла ее как омерзительное зловоние, но выхода из этой ситуации Сентерри не видела.

Д'Алик остановился перед таверной, заглянул в бумажник, а потом зашел внутрь вместе с девушкой. Начальник караван ждал их за одним из столиков. Он широко улыбнулся при виде Сентерри, а потом внимательно осмотрел ее с головы до ног.

– На первый взгляд она – лакомый кусочек, – кивнул он забирая цепь из рук Д'Алика.

– Она гораздо лучше, чем может показаться, – уверенно заявил Д'Алик. – У меня есть на нее все необходимые документы.

– В самом деле? Я хотел бы проверить их, но, кроме того, желаю лично удостовериться в… э-э-э… как бы это сказать… в ценности предложения.

Глаза Д'Алика сузились:

– Я подозреваю, ты хочешь проверить ценность предложения, вблизи заглянув в ее прекрасные зеленые глаза и расположившись при этом в постели. Но подобная проверка мигом снизит цену товара.

– Но если ты получаешь полную цену, какая тебе разница, снизится она в дальнейшем или нет? Принцесса, говоришь? Я видел некоторых принцесс, правда на расстоянии. И чем они, интересно, лучше других женщин?

– Тем, что короли всегда берут самых лучших девушек себе, и принцессы рождаются от них.

Начальник каравана слегка погладил груди Сентерри, затем пощупал одну из них и кивнул. Сентерри содрогнулась от отвращения, но опыт научил ее не отодвигаться.

– У меня есть комната в самой приличной гостинице города, – произнес начальник каравана.

– В «Красной звезде»? – уточнил Д'Алик.

– Именно. Постельное белье обрызгано розовой водой, в комнате курятся благовония.

– Значит, ты всерьез намерен поиметь ее сегодня ночью? И сколько денег она тебе принесет, если пузо у нее станет больше, чем у тебя, к тому времени, когда ты доставишь ее на северный рынок?

– Цена, цена, цена – ты только о цене и думаешь, Д'Алик. А я думаю о судьбе. Я намерен иметь ее до тех пор, пока она не родит мне четырех сыновей королевской крови, и это сделает мой дом великим, вот что мне надо.

– А если она родит дочерей?

– Ха, все равно это будут принцессы, как и она сама.

Они сели за стол, чтобы во всех подробностях изучить документы Сентерри, и вскоре мужчины погрузились в серьезную и ожесточенную полемику о деньгах и условиях сделки. Сентерри стояла рядом, незаметная и бессловесная, как пони. «Ни разу никто не захотел хотя бы словом со мной обмолвиться», – подумала она. Сентерри оглядела темную комнату, отчаянно мечтая о чудесном спасении. Каждый ее сон, каждая мысль была лишь о спасении, о побеге. Но ее хозяин имел слишком большой, многолетний опыт обращения с рабами, он знал все трюки и уловки, все пути бегства, даже такие, о которых она и догадаться не могла.

Молодой странник с мягкими, почти девичьими чертами лица внимательно смотрел на Сентерри. Взгляд его был странно сосредоточенным, даже напряженным, словно в глазах его горел голодный огонь, а организм переполняла эфирная энергия. Сначала Сентерри не придала этому значения, не предполагая, что его внимание направлено именно на нее. Он ведь должен был сразу понять, что она рабыня. На девушке был желтый ошейник, чтобы никто не усомнился в ее положении. «Вероятно, это молодой принц в поисках приключений, – подумала Сентерри, погруженная в мир мечтаний, давно забывшая о реальных надеждах. – Возможно, он даже принц-воин, странствующий по разным землям в поисках потерянного королевства». Он спасет ее, воспользовавшись помощью компании своих верных подданных, и потом они вместе умчатся через пустыню в Саргол. Ее отец радостно встретит его, осыплет почестями и дарами. И после этого они поженятся.

«Нет! – раздался в голове Сентерри внезапный возглас. – Никаких больше мечтаний, никаких бесплодных видений. Что бы сделала Долвиенн? Конечно, она бы боролась, в этом не может быть ни малейших сомнений. Но как? Вероятно, она нашла бы союзников. Может, этот юноша – вор или разбойник, который умеет драться, он смог бы помочь мне бежать из таверны, отвел бы в укромное место в пустыне». Он все еще смотрел на нее холодным, прямым взглядом, не моргая. Юноша приподнял брови, словно спрашивая ее: «Ну, и что?»

Глядя ему в глаза, она одними губами произнесла: «Пожалуйста», – всем лицом выражая мольбу о помощи. Юноша распрямил пальцы правой руки, коснулся ими губ, а затем медленно сжал их в кулак. Жест, означающий переход от слов к делу, поняла потрясенная Сентерри. Он серьезно? По бокам стола, за которым все еще шла торговля между работорговцем и начальником каравана, стояли два внушительного вида телохранителя. В Уроке торговля рабами была абсолютно легальным предприятием. Любая попытка спасти ее рассматривалась бы как кража имущества; городская милиция сразу бы бросилась в погоню за ними.

А тем временем торг подошел к концу. На документах появились подписи и печати. Продавец и покупатель встали из-за стола, и начальник каравана крепко взялся за серебряную цепь, прикрепленную к рабскому ошейнику. Она бросила последний взгляд на юношу с такими странными, чересчур внимательными глазами. Он медленно приложил кулак к одному, а потом к другому сердцу, затем чуть заметно кивнул головой. «Мои сердца служат тебе, – прочитала его жест Сентерри. – Что он имеет в виду?»

Мираль уже поднималась на востоке, ее диск появился над зданиями Урока, когда вся компания вышла на темную улицу. В этом небольшом городке не было интенсивной ночной жизни за пределами пяти таверн, расположенных возле портовых доков, так что никто не видел, как они шли. Мысли о юноше из таверны быстро стерлись из сознания Сентерри. Вероятно, у него были добрые намерения; вероятно, он и в самом деле хотел помочь ей, но вскоре он сам увидит: это бесполезно. Даже пять-шесть обычных мужчин не справились бы с теми четырьмя, что сопровождали ее сейчас. «Так вот как я стану женщиной», – подумала она. Ни возлюбленного, ни романтики, ни любви, ни застенчивых взглядов и робких, первых поцелуев, лишь приказ раздеться и лечь в постель, распахнутую как пасть дракона, который собирается полакомиться ее невинностью. Но как бы ни восставало ее существо против близости с начальником каравана, Сентерри знала, что постарается угодить ему. Если он потеряет к ней интерес, она моментально окажется в распоряжении его возчиков и будет продана в бордель.

– Мой кошелек поджидает нас в «Красной звезде», я смогу заплатить даже самую твою грабительскую цену, – говорил тем временем начальник каравана.

– Ха, да за какие-то жалкие золотые монеты ты получаешь возможность произвести потомство королевской крови…

В этот момент с балкона упало нечто темное, прямо на начальника каравана и работорговца. Они оба рухнули, превратившись в скрученные в узел тени. Вокруг шеи телохранителя начальника каравана обвились светящиеся нити, а потом раздался громкий треск. Сентерри показалось, что Д'Алик поплыл по воздуху а потом его тело врезалось в стену. Он мешком свалился на землю и замер. В пыли перед ней тень боролась с начальником каравана. Сентерри отступила на несколько шагов. Теперь ей стало видно, что кто-то еще сражается со вторым телохранителем на топорах. Противник громилы был меньше ростом, он ловко увернулся от очередного удара и ногой подсек соперника под колено. Телохранитель покачнулся, потерял равновесие, потом попытался выровнять тело, но тут сверкнуло лезвие топора. Телохранитель удержался на ногах, но не смог парировать удар. В следующую секунду его лицо налетело на острое колено меньшего по размеру противника. Телохранитель рухнул на землю в судорогах.

Все это происходило в молчании. К изумлению Сентерри, невысокий человек начал связывать телохранителя. Потом он забросил его тело на повозку, в которую была впряжена единственная лошадь, которую девушка заметила только теперь. Незнакомец быстро подошел к Д'Алику. Сентерри наблюдала, как был связан ее бывший хозяин. Затем наступил черед второго телохранителя. Только теперь спаситель поднял голову, словно в первый раз увидел Сентерри. Он оказался не юношей из таверны. У этого юноши были волнистые волосы и грязная борода.

– Кто ты, черт тебя побери? – прошептал он по-диомедански.

– Рабыня, – ответила Сентерри, указывая на ошейник, а затем на Д'Алика. – Вот это мой хозяин.

– Уже нет. Поторапливайся! Помоги мне затащить его в повозку.

Д'Алик оказался очень тяжелым, они с трудом подняли и погрузили его. Когда это было сделано, Сентерри проследовала за незнакомцем к темной массе, все еще шевелящейся на земле.

– Веландер, умоляю тебя! – прошипел незнакомец, опускаясь на колени рядом с тенью. – Что, если появится кто-нибудь еще?

В свете Мираль Сентерри разглядела того, чье имя было Веландер: зубы, вцепившиеся в шею начальника каравана стекающие струйки чего-то темного, жадное чавканье. Щупальца эфира и искры играли на ее губах. Ее лицо! Юноша из таверны, узнала Сентерри. Девушка? Девушка, обладавшая силой нескольких мужчин? Девушка, которая пьет кровь?

– Веландер, прошу тебя! Нам надо уходить.

Веландер потрясла головой, не выпуская шею жертвы. Юно ша торопливо обыскал тело начальника каравана.

– Кошелек, свитки, печать, записи о ведении приходо-расходных документов, кольца, нож, еще один нож, контрацептивны из овечьих кишок… Кажется, все, – пробормотал он. – Веландер, да поспеши, наконец!

Веландер подняла голову и зарычала, а затем откусила еще кусок человечины.

– Бесполезно, она уже три дня ничего не ела. Знаешь, с этим отребьем в пустыне лучше не связываться. Никогда нельзя угадать, как это повлияет на ее характер.

– Я… я… что это… она… – пролепетала растерянная Сентерри.

– Формально это называется «вампир». Она – единственное существо такого рода, но и ее одной более чем достаточно. Веландер! Да заканчивай с ним! От этого уже никакого толку; ты должна мне помочь, девушка. Я подгоню поближе повозку, затем ты приподнимешь Веландер, а я тем временем возьму за ее ужин.

– Я? Прикоснуться к этому? – ужаснулась Сентерри, покосившись на длинные острые когти, которыми завершались пальцы Веландер. Но юноша уже вел лошадь.

– Она нормальная, только у нее отвратительные манеры за едой. Давай, подними ее за талию, а я подтяну плечи мужчины на уровень повозки. Только осторожно, она мыслит не очень ясно в момент кормления. Готова? Начали!

Сентерри взялась руками за мускулистое, напряженное тело «тени», украшенное клыками и когтями, и с удивлением обнаружила, что оно совершенно холодное. Они одновременно подняли свои ноши.

– Нет! Он мой! Мой! – приглушенно заворчала Веландер, стараясь не выпустить шею мужчины из зубов.

Дергая и подталкивая коленом, Сентерри и юноша сумели затащить и жертву, и хищника в повозку, потом незнакомец поднял задний борт. Спаситель Сентерри тщательно прикрыл свой опасный груз плотной тканью, затем прислонился к колесу и перевел дыхание.

Сентерри огляделась вокруг. Теперь улица выглядела обычно, вполне безмятежно. Казалось, лошадь нимало не взволновало происходящее, вероятно она уже повидала подобные сцены. Молодой человек очевидно обладал большим опытом. Он щелкнул пальцами, и на его левой ладони вспыхнул огонек. Правой рукой он потянулся под сиденье возницы.

– Что мы имеем? Свитки? Ты Сентерри/Сарголан/Пять?

– Меня зовут Сентерри и…

– Хорошо. Это, должно быть, твои документы, вот, я ставлю печать – и ты свободна. Возьми этот свиток и кошелек.

Он бросил все это в руки Сентерри.

– Что? – прошептала она.

– Иди. Ты свободна.

– Свободна? – Сентерри не верила происходящему. – Что ты имеешь в виду? Ты не можешь вот так взять и освободить меня.

– Я только что сделал это.

– Но ты не можешь!

– Почему?

– Потому что я рабыня.

– Уже нет. Я ведь поставил печать на твой свиток. Вот, посмотри…

– Нет-нет. Я хочу сказать: если меня найдут в городе, разгуливающей по улицам с кошельком хозяина, который исчез, меня обвинят в убийстве и приговорят к смерти, причем приговор приведут в исполнение сразу же, как глашатай закончит его прочтение, торопливо объясняла Сентерри, в волнении переступая с ноги на ногу.

В этот момент голова Веландер появилась над бортом повозки – подбородок ее был перепачкан кровью.

– Девушка права, Ларон, – прошипела она по-диомедански, в котором звучал странный, мягкий акцент уроженки иной страны. – Пусть едет с нами.

– Что? Нет! – оборвал ее Ларон. – В следующий раз у тебя заурчит в животе, и ты бросишься на нее быстрее, чем матрос на…

– Нет, безопасно, обещаю ей. Это девушка из таверны. Помнишь, что я тебе сказала? Злой работорговец. Грязные развратники.

– Я… да, ты такая храбрая, это очень благородно, сверх меры… – начала Сентерри.

– Гнусные развратники, – голос у Веландер был свистящим.

Она обнажила клыки, и язык несколько раз мелькнул между ними, а затем голова ее исчезла внутри повозки. Ларон глянул вверх и вниз по улице, но она оставалась безлюдной. Тогда он расстегнул застежку своего плаща, снял его и накинул на плечи Сентерри.

– Вот, прикрой этим ошейник и цепь.

Стражники на воротах Урока были гораздо больше заинтересованы в том, чтобы не впускать в город разбойников, чем в том, чтобы контролировать отъезжающих днем или ночью. Ночью они брали двойную плату за то, что открывали ворота, впрочем, вопросов не задавали. Ларон расплатился монетой из кошелька Д'Алика, взяв его на пару минут у Сентерри.

– Если бы они знали, что выпускают из Урока, они бы нас бесплатно спровадили, – заметила Сентерри, оглядываясь на прикрытую тканью часть повозки и невольно передернув плечами.

– Она думает желудком, – пробормотал Ларон, не оборачиваясь.

Он дернул поводьями, и лошадь перешла на быстрый шаг.

– Мой господин, я действительно глубоко благодарна за столь неожиданное и благородное спасение, – заговорила Сентерри, когда огни города скрылись из вида.

– Не стоит благодарности.

– Но…

– Послушай, это была идея Веландер, а не моя. Я вообще не знал о твоем существовании, пока не началась схватка, но ты не должна переживать из-за этого. Если бы я знал обо всем, полагаю, я бы и сам предложил Веландер спасти тебя. И как ты себя чувствуешь на свободе? Конечно, возникают проблемы с работой, но… Ага, свернем вот здесь и срежем по полю, а потом выедем на дорогу, ведущую на запад, вдоль реки. Держись покрепче, тут кочки.

– Значит, она… это она по собственному желанию решила спасти меня? – переспросила Сентерри, постепенно осознавая, что сказал ей Ларон.

– Да Начальник каравана проявил к тебе нежелательное сексуальное внимание?

– Ну да.

– Так и думал. Веландер очень серьезно относится к правам женщин в целом, а насилие вызывает у нее особенно острую реакцию. У меня тоже, но в отличие от Веландер я не принимаю это на свой счет, все же она девушка… ну, более или менее. Именно поэтому первым стал именно начальник каравана. Он ужин номер семнадцать.

– Она убила семнадцать человек? – ужаснулась Сентерри.

– О нет. Если учесть также шесть завтраков и два обеда, получится в общей сложности двадцать пять.

Сентерри сглотнула.

– О, я еще забыл шесть легких ночных закусок и два полдника.

– Тридцать три трупа?

– Она отдает предпочтение насильникам, но не брезгует и обычными бандитами. В меню входят также громилы, мужья, которые избивают своих жен, работорговцы, сутенеры и грабители, да еще коррумпированные чиновники, эти ее устраивают в качестве еды. Потом идут деликатесы: бездарные, безголосые певцы, болтливые пьяницы, которые только и говорят о погребах, которые им удалось посетить, религиозные фанатики, преследующие всех, кто кажется им подозрительными.

«Либо я схожу с ума, либо мне снится кошмар, – подумала Сентерри. – А может, и то и другое. Должно быть, начальник каравана обесчестил меня и я помешалась от стыда и унижения. Я ушла в мир собственного сознания, где дремлют темные духи, и теперь они вырвались на свободу, овладев моим телом…»

Позади, в повозке, раздался приглушенный возглас и отчаянная возня.

– Веландер! – крикнул Ларон, постучав по борту. – Потише!

«Нет, это не сон. Все слишком странно». В свете Мираль Сентерри показалось, что она видит во рту Ларона длинные, сверкающие клыки. Так, значит, и он тоже вампир, ужаснулась Сентерри. Кем бы ни были эти существа, они разрывают глотки людей и пьют человеческую кровь. Наверное, ее спасли, чтобы позже… однако с ней обходились гораздо лучше, чем с ее бывшими хозяевами.

Она решила заплести волосы. Это занятие не требовало умственных усилий, но ей запрещали делать такую прическу на протяжении всего периода рабства. В пустынных сообществах порядочная женщина никогда не показывала посторонним свои волосы. Неприкрытые, распущенные, они служили символом ее рабского положения, как и ошейник. Некоторое время они ехали молча, а звуки из повозки постепенно стихли.

– Мой господин, стражники каравана вскоре пойдут с собаками по нашему следу, – предупредила Сентерри, внезапно вспомнив о судьбе других беглянок.

– Вряд ли собакам удастся взять след Веландер, – отозвался Ларон. – Может, она любит собак. У них довольно приятный вкус.

– Она и собак тоже ест?

– Да.

– И сколько еще таких… демонов существует в мире?

– Я тебе говорил, Веландер – единственная. И ее более чем достаточно, как ты могла уже догадаться.

– А как же ты?

– Я? Ах ты об этом!

Он снял накладные клыки и аккуратно сложил их в кошелек, висевший на поясе. Сентерри начала нервно хихикать и никак не могла остановиться. «Сколько времени прошло с тех пор, как я над чем-то смеялась? В Диомеде, много месяцев назад, на уроке танца живота? Значит, это не сон, все происходит наяву. Если я могу смеяться, я действительно свободна».

– Знаешь, иногда полезно придавать себе правильный облик, – объяснил Ларон. – Когда люди видят Веландер и меня с клыками, а потом она перекусывает шею, едва не оторвав голову жертвы, а стрелы не ранят ее, всем приходит в голову мысль, что и я той же породы. Лучший способ выиграть бой – напугать противника и заставить его бежать прочь. О, вот подходящее местечко.

Ларон натянул поводья, лошадь остановилась, и он заблокировал колеса. Вместе с Веландер он перенес тела из повозки на крутой берег реки. Ларон с трудом нес тучного начальника каравана, а Веландер без видимых усилий перенесла гораздо более крупного и тяжелого телохранителя. Сентерри наблюдала за тем, как Веландер притащила два огромных камня и положила их поверх тел. Ларон уже ждал с мотком веревки.

– Мы всегда привязываем груз к телам и сбрасываем их в воду – прокомментировал он, затягивая узел. – Рыбы объедают плоть, одежда сгнивает, и собаки, пущенные по следу, никогда не могут найти цель под водой. Мы редко оставляем ее… э-э-э… объедки на открытых местах. Они могут вывести на след.

Веландер подняла над головой труп телохранителя с привязанным грузом и швырнула его в реку. Тем временем Ларон прикрепил второй камень к телу начальника каравана. Когда он закончил, Веландер утопила и этот труп, а потом вернулась в повозку.

– Ты уничтожил этого! – воскликнула она в досаде, разворачиваясь к Ларону и приподнимая обезглавленное тело. – Никогда больше не используй удушающее заклинание! Это пустая трата материала.

– В настоящий момент все будет выглядеть так, словно работорговец и его охранник ограбили и убили начальника каравана и его телохранителя, а сами бежали за реку, – вынимая голову из повозки, сказал Ларон. – Поскольку от тел мы избавились, мы теперь просто юноша и две девушки в пути.

– Но, мой господин, на мне все еще рабский ошейник.

Веландер отбросила обезглавленное тело в сторону, протянула обе руки к шее Сентерри, разорвала ошейник, словно он был сделан из бумаги. Потом она выбросила обломки в реку, металлические детали пролетели до самой середины течения и с плеском ушли на глубину. Сентерри нервно потерла шею, а Веландер пристально смотрела на нее. Или на ее шею.

– Прощу прощения, – внезапно пробормотала девушка-вампир и отвернулась.

Ларон привязал груз к обезглавленному телу и за волосы прицепил голову. Веландер и этого мертвеца утопила в реке.

– Веландер, умойся, – посоветовал Ларон, когда она прошла к повозке.

– Я еще не закончила, – огрызнулась она, наклоняясь через борт и вглядываясь в лицо Д'Алика.

Сентерри увидела, как внезапно глаза Д'Алика открылись, а в следующую секунду расширились от ужаса. Возможно, он пришел в сознание чуть раньше и застал часть обеда Веландер. Работорговец яростно забился в путах, пытаясь высвободиться, но веревки были завязаны с большим мастерством.

– Ты, мелкая, жадная свинья! – воскликнул Ларон. – Только не прибегай ко мне завтра утром с жалобами, что хочется есть, а под рукой никого нет.

На мгновение глаза Д'Алика встретились со взглядом Сентерри. Он ждал неизбежной смерти, нервно облизывая губы и теряя разум от страха. Сентерри почувствовала жалость к этому ничтожному, злобному типу. Столько месяцев он был ее хозяином, повелителем, господином. А теперь он превратился в обед номер девятнадцать, если она не сбилась в расчетах. Но тут ей в голову пришла новая мысль. Скольких девушек загубил Д'Алик, скольких обесчестил в комнатах госпожи Волдеан? Испытывая тихое, злорадное, темное удовольствие, Сентерри улыбнулась в предвкушении той судьбы, что ждала работорговца.

– Может быть, ей нужно уединение? – спросила Сентерри, указав назад, на повозку, когда они выезжали на дорогу.

– Нет, но если ты ценишь здоровье своего разума, смотри вперед, – спокойно ответил Ларон.

На рассвете они добрались до границы. Ее отмечала пара камней по краям дороги и руины сторожевой башни, разрушенной во время давнего пограничного конфликта. Ларон остановил лошадь и спрыгнул на землю. Веландер выбралась из-под навеса и взглянула на реку.

– Есть время, чтобы помыться, – обратилась она к Сентерри, а потом широкими шагами пошла по каменистой прибрежной полосе к воде.

– Она права, – кивнул Ларон, который вытаскивал мешки и сумки из повозки. – Очень хорошо: на мешках совсем немного крови, а сумки и вовсе чистые. Она на этот раз действовала довольно аккуратно. Бедняга, ей, должно быть, трудно приходится, но она старается.

– Она… она недавно стала такой?

– Да, совсем недавно. Лишь несколько недель назад. Знаешь, однажды она спасла мне жизнь. Я попытался спасти ее, но не мог вернуть к жизни. Все же я дал ей шанс существовать, хотя это не то же самое, что жизнь. С тех пор я решил присматривать за ней. Пожалуйста, отнеси вот эти мешки к воде и смой с них кровь.

– Я… – Сентерри с трудом подавила рыдание. Ларон сделал шаг назад, лицо его приняло озабоченное выражение, а мешки оставались в руках.

– Прости, – быстро произнес он. – Если вид крови расстраивает тебя, я сам могу помыть их. Но я буду признателен, если ты нарвешь травы для мешка, который привязан на шее у лошади. Мы не сможем нигде останавливаться надолго, и она проголодается. Вся моя жизнь связана с проблемой голода, довлеющей над сознанием и поступками.

– Нет! Нет, Ларон, ты не понял. Просто мне так долго никто не говорил «пожалуйста». Я вдруг поняла, что действительно, по-настоящему свободна, и это… это повергло меня в шок. Давай сюда мешки.

– Ты уверена?

– Черт побери, Ларон, ты что, думаешь, я не умею стирать? Я ведь дорогая и хорошо обученная рабыня – во всяком случае, такой я была до вчерашнего вечера.

– Пропади пропадом эти рабовладельцы! – воскликнул Ларон, словно припомнив какую-то малую и незначительную подробность.

Он вытащил тело Д'Алика из повозки и поволок его к кромке воды. Бросив рабовладельца там, он отправился на поиски подходящего камня. «Ему нужна веревка, – подумала Сентерри. – Веревка… и то, чем ее можно перерезать». Она подошла к телу бывшего хозяина с мотком веревки и топором. Положив моток на землю, она подняла топор и опустила его на шею трупа. Только после пятого удара голова покатилась в сторону.

– Теперь мне придется привязывать голову за волосы! – воскликнул Ларон, вернувшийся с камнем. – Зачем ты это сделала?

– Не знаю, в меня словно демон вселился, – вздохнула Сентерри, положив топор на плечо.

– Демон? Веландер! Зачем ты велела ей отрубить голову?

– Нет, не Веландер! – возмутилась Сентерри. – Просто я не удержалась от небольшой шутки.

– Мне нравятся девушки с чувством юмора, но всему свое место и время.

– Я хочу сохранить голову, – объяснила Сентерри, и по ее тону было ясно, что она не потерпит никаких возражений.

– Я собираю заколки с янтарем, – задумчиво сказала Веландер. – Ларон, ты собираешь фальшивые клыки. Даме нравится собирать головы. Мы потеряли три других. Извини.

– Ты собираешь головы? – поинтересовался Ларон.

– Только эту.

– Но почему? У него не было никаких особых заслуг или преимуществ, а если нас найдут преследователи, мы уже не будем невинной компанией из юноши и двух девушек, при нас будет компрометирующая голова. Именно это определяют словом «подозрительные лица».

Веландер пнула голову Д'Алика. Та пролетела несколько метров по воздуху и упала точно в повозку.

– Почему бы тебе ни избавиться от коллекции клыков? – спросила вампирша. – Она тоже выглядит довольно подозрительно.

– Отчасти ты права, но моя коллекция не так уж велика, и потом она не завоняет через пару дней.

– Мираль заходит, я скоро стану мертвым телом, – объявила Веландер. – Больше, чем голова. Очень подозрительно. Правда?

Ларон открыл рот, глубоко вздохнул, затем фыркнул и скрестил руки на груди.

– Ну хорошо, держи при себе эту мерзкую голову, – буркнул он, обращаясь к Сентерри. – Полагаю, каждому нужно свое хобби.

Ларон привязал камень к телу Д'Алика, Веландер подобрала труп одной рукой, далеко закинув его в реку. Ларон и Сентерри зааплодировали. Веландер картинно поклонилась. После этого Ларон отправился рвать траву для лошади, а Сентерри занялась стиркой окровавленных мешков. У берега дно было каменистым, не заиленным, так что Сентерри опустила мешки в воду и начала полоскать их. Неподалеку от нее Веландер вошла в реку и стала снимать с себя черные одежды. На мгновение она замерла обнаженной в зеленом свете Мираль, а затем бросила тунику и штаны на берег. Она окуналась, чтобы смыть кровь с волос, и только после этого вышла из воды.

Веландер заметила, что Сентерри смотрит на нее, забыв о лежащих под ногами мешках.

– Тебя что-то беспокоит? – спросила Веландер.

Сентерри не сводила с нее глаз, рот ее чуть приоткрылся.

– Я не угрожаю тебе, не бойся, в этом нет необходимости. Женская солидарность, я в нее верю.

– Даже самая прекрасная ваза из Зила не так красива, изящна и совершенна формой, как ты, – прошептала Сентерри.

Веландер прищурилась, уперев руки в бока:

– Что-то я не совсем понимаю.

– Это комплимент.

– Ах комплимент. Равное… Как это сказать? Нет, надо работать над моим диомеданским! Одобрение! Вот! Равное одобрение тебе. Спасибо.

Веландер взмахнула рукой и глубоко поклонилась. В это время к ним подошел Ларон, тащивший два больших узла.

– Сухая одежда. Веландер, одевайся скорее. Сентерри, снимай то платье, оно выглядит типично рабским. Не беспокойся, я не стану смотреть… Заверни камень в платье и брось сверток в воду Ты можешь надеть запасную тунику Веландер и сандалии – о да, и мой плащ, если тебе холодно. Могу я забрать мешки Сентерри? Веландер, где твоя мокрая одежда?

И Ларон поспешил с собранными вещами назад, к повозке.

– Добрая душа этот Ларон, – произнесла Веландер, стряхивая воду рукой с поверхности тела. – Если кто-то захочет обидеть его, я покажу, что значит настоящая боль, и как долго может не наступать смерть.

На востоке уже разгоралась новая заря, когда они тронулись дальше на запад. Ларон поднял раму, высоко поддерживающую навес над повозкой, натянул ткань, указав на собирающиеся облака, предвещающие дождь. Веландер взялась за поводья, не обращая внимания на Ларона и Сентерри, которые завтракали финиками и запивали их водой.

– А ты не ешь? – полюбопытствовала Сентерри, обращаясь к Веландер.

– Ем, само собой.

– Она уже поела прошлой ночью, – добавил Ларон.

– О да, я поняла, – пробормотала Сентерри, невольно вздрогнув. – Как я глупа!

Мираль коснулась западного горизонта, исчезая в зубцах Лиоренских гор. Ларон прикинул, что они должны добраться до первого из континентальных городов до наступления ночи. Веландер потянулась, тело ее изогнулось странной дугой, потом она забралась в глубь повозки.

– Скоро я засну, – заявила она, взглянув в глаза Сентерри. – Будь добра к Ларону, хорошо? Приглядывай за мной. И не перечь Ларону, это может меня расстроить. А когда я расстроена, я становлюсь очень, очень опасна.

Веландер заползла под гору мешков и сумок. Ларон смотрел на запад, пока не скрылись из вида последние кольца Мираль.

– Теперь она уснула, – вздохнул он. – На самом деле она мертва, но лучше не говорить – это задевает ее чувства. Она снова станет активна, когда взойдет Мираль. Так что ближайшие двенадцать часов или около того тебе придется терпеть мое общество.

Сентерри не знала, что и думать. Терпеть его общество? Может быть, Ларон хочет, чтобы она расплатилась с ним за спасение тем единственным достоянием, которое у нее было? По крайней мере, это была плата за свободу, а он выглядел милым, несмотря на некоторую запущенность и грязноватость. С другой стороны, он казался… слишком хорошо воспитанным и скромным, чтобы требовать таких услуг.

– Мой господин Ларон, что доставляет тебе удовольствие? – осторожно начала она.

Ларон перевел взгляд с дороги на сидевшую рядом девушку, покосился назад, в глубину повозки, затем на запад, в сторону гор.

– Раз уж ты заговорила об этом, мне бы доставила огромное удовольствие возможность вздремнуть полчаса, – признался он и передал ей вожжи. – Следи за дорогой, мы должны все время двигаться на запад.

Сентерри никогда в жизни не правила, но ей удалось держать ситуацию под контролем, пока Ларон, поудобнее устроившись на узкой скамье – насколько это позволяли условия, дремал в сидячем положении. Лошадь мерным шагом шла на запад, и Сентерри помахала рукой местным крестьянам, оглянувшимся на путников. Вскоре стал накрапывать мелкий дождик, потом он усилился. Ларон покачнулся, и Сентерри протянула руку, чтобы поддержать его, а затем медленно опустила его голову себе на колени. Он не проснулся. Она провела рукой по его волнистым волосам, затем коснулась бороды. Прядь выпала и осталась у нее в пальцах. Она тихонько хихикнула, а затем поцеловала этот пучок волос и осторожно прижала его назад, к щеке.

Ларон проснулся и обнаружил, что голова его покоится на коленях Сентерри, а ее рука лежит у него на груди. Он немедленно попытался сесть, но девушка удержала его.

– Неужели деревянная скамья удобнее, чем мои колени? – спросила она уверенным, царственным тоном.

– Нет, конечно нет, – признал Ларон.

– В таком случае оставайся там, где находишься.

«А эта девица привыкла отдавать приказы», – отметил про себя Ларон, погружаясь в мягкость нежданной «подушки». Она погладила его по волосам, потом рука ее замерла в его кудрях.

– Ты все еще выглядишь усталым, – сказала она. – Когда ты спал в последний раз?

– О, где-то там, в пустыне.

– Я спросила не где, а когда.

– Не помню.

– Ты не заботишься о себе как надо.

– Я все еще жив, – усмехнулся он. – Это не так уж плохо.

Только теперь Ларон понял, каким сильным стал дождь, однако навес повозки выдержал испытание, надежно укрывая их от воды.

– Судя по дорожным указателям, мы доберемся до Гладенфала во второй половине дня, – сообщила Сентерри.

– Слишком быстро, – проворчал Ларон. – Как долго я спал?

– Часов восемь, может быть, десять.

– Восемь часов! – воскликнул юноша, резко поднимаясь и усаживаясь на прежнее место, прежде чем Сентерри успела удержать его.

– Да. Видимо, мои колени оказались достаточно уютными.

Ларон покраснел. Сентерри хихикнула. Он потер ладони, затем размял колени, провел пальцами по волосам и присмотрелся к торчавшему у дороги камню в надежде, что это верстовой столб, а потом подул на кончики пальцев и снова потер ладони, наконец они миновали настоящий верстовой столб.

– Вот это да! Мы почти у самого Гладенфала, – ахнул он, прочитав отметку на камне.

Сентерри подалась вперед, обхватила ладонью затылок Ларона. Развернула его голову лицом к себе и решительно поцеловала юношу в губы. Им удалось не сбиться с пути лишь потому, что лошадь сама выбирала дорогу, предпочитая утоптанный грунт.

– Веландер просила быть доброй к тебе, – прошептал Сентерри. – Это можно назвать добрым жестом?

– О да, – признал Ларон. – Но я не уверен, что она подразумевала именно это.

– Она будет ревновать?

– Нет, но она станет жалеть о том, что ее кровь холодна, а жизнь покинула тело. Она не может делать кое-что, например целовать. Это слишком опасно.

– Я не хочу, чтобы ей приходилось о чем-то жалеть. – Сентерри взглянула на дорогу впереди.

– Я согласен с этим.

– Может, нам просто не стоит рассказывать ей.

– Хорошо. Все равно я этому не особенно верю.

– Почему? – искренне удивилась Сентерри.

– Ну, знаешь, ты красивая, а я… Ладно, мне не нравится говорить о себе. Это навевает грустные мысли.

Сентерри передала юноше вожжи, а затем прижалась к нему, обвив руками его шею.

– Мне холодно, – сказала она тихо и положила голову ему на плечо. – И не трудись предлагать мне плащ.

Ларон понял намек и обнял ее плечи свободной рукой. Они миновали еще один верстовой столб. До города оставалось около часа езды.

– И что вы с Веландер будете теперь делать? – задала вопрос Сентерри.

– Приносить радость, заниматься благотворительностью в Гладенфале, а потом поедем дальше. Нам нравится думать, что мы несем людям добро, но нас обычно никто не приветствует.

– Ты имеешь в виду убивать злых и гадких типов?

– «Убивать» – слишком сильное слово. «Выбраковывать» это мне больше подходит.

– А скажи… вы с Веландер… то есть вы…

– Мы что?

– Ну, в интимном смысле?

– Нет!

Горячность его возгласа показывала, что сама мысль об этом была для Ларона неприемлемой.

– Но ты ведь заботишься о ней.

– Да.

– Почему?

– Потому что я – все, что у нее есть.

– Но что ты получаешь взамен?

– Ничего. Это связано с идеей рыцарского служения. Ну, в общем. Полагаю я заслуживаю благодарности. По-своему она стала намного лучше и добрее после того, как умерла.

– Ты хочешь сказать, что живая она была хуже? – ужаснулась Сентерри.

– Ну понимаешь… в некотором роде да. Это очень сложно объяснить.

Несколько минут они ехали молча, но приближение города придало Сентерри решимости:

– А как случилось, что Веландер выпала столь необычная судьба?

Ларон покачал головой, словно сомневаясь, какую часть правды стоит рассказывать.

– Она была блестящей молодой священницей, перед ней открывались самые радужные жизненные перспективы, будущее было полно обещаний. Потом она сделала большую глупость, провела магический эксперимент. И ее убили. Я… я обнаружил эхо, отзвук ее души после того, как все признали ее мертвой. Я произнес заклинание. Конечно, это глупо, но я намерен и впредь вести себя глупо.

– Но почему? Она была мертва.

– Если умрет твой возлюбленный или ребенок, разве ты не станешь рыдать над его телом? Если произойдет несчастный случай, который лишит тебя дорогого человека, разве ты не сохранишь его портрет, кольцо, стихотворение, плащ, локон? Люди навещают могилы умерших, оставляют там цветы, свечи, даже вино. Все это позволяет умершим не исчезать полностью, без следа.

– Но все эти действия совершаются во благо живых, а не мертвых, – парировала Сентерри.

– В самом деле? Но мертв ли огонь, когда языки пламени угасли, а угли остыли, и лишь слабый красноватый отсвет сохраняется в последнем из них?

– Нет.

– Возьми эту последнюю искру, последний источник тепла и зажги свечу. Будет ли огонь мертвым?

– Но это не то же самое…

– Возьми свечу и с ее помощью снова разожги угли. Умирает ли огонь? Огонь – это процесс, как и жизнь. Искра души Веландер теплилась в безмолвном, темном месте в течение очень долгого времени. К тому моменту, когда я нашел ее, она бы столь слаба, что я уже не мог вернуть ее к жизни… но вернуть ее в этот мир я был способен.

– Да, ты уже использовал это выражение, – задумчиво проговорила Сентерри.

– Это так. Значит, ты слушала мои слова. Это очень приятно, большинство людей не принимает меня всерьез.

Сентерри пыталась осмыслить то, что Ларон только что ей рассказал, но это было слишком трудно. Метафора, приведенная странным юношей, казалась необычной, но оспорить ее Сентерри не сумела.

– Итак, она не вполне жива?

– Нет, но вокруг нас множество живых людей, которые не заслуживают права на жизнь.

– Она убивает. Это нельзя назвать добром или справедливостью.

– Убивают и солдат, и король. Разница в том, что они убивают не только дурных, но и хороших людей, невинных, благородных, щедрых, потому что их войны редко имеют какое-либо отношение к справедливости. Веландер убивает лишь жестоких, отвратительных, злобных, жадных, конечно, за исключением непредвиденных случаев. Она вносит в мир больше добра, чем многие люди. Если бы я в одиночку попытался противостоять твоему бывшему рабовладельцу, его клиенту и их телохранителям, имея в руках боевой топор, разве смог бы я победить их всех и защитить твою честь?

Сентерри испугалась, потому что на этот вопрос могла дать один-единственный ответ. Представить себе, как симпатичный молодой герой стоит над поверженным телом Д'Алика, а с топора, сжатого в его руке, капает кровь негодяя, – такая картина все еще казалась ей весьма соблазнительной. Но сверхъестественно сильная Веландер, вырывающая горло у работорговца, вызывала у Сентерри прежний ужас, даже при условии, что девушка-вампир дала ей свободу.

– Я… я не поблагодарила Веландер, – с усилием выдавила Сентерри, испытывая стыд за столь явное пренебрежение манерами. – Как ты думаешь, она не обидится?

Ларон пожал плечами:

– В меньшей мере, чем ты или я, но может. Вампир все еще помнит события жизни Веландер, говорит голосом Веландер, вероятно, думает отчасти как Веландер. Во всяком случае, когда не испытывает голода. Веландер в состоянии голода бывает одержима одной мыслью.

– Есть ли для нее надежда на спасение?

– За всю историю только одного вампира сумели вернуть к жизни, а использованный механизм разрушен.

– И все же ты остаешься компаньоном Веландер, несмотря на то что любой другой человек избегал бы ее.

– Ну мне это представляется порядочным поступком. Я пытаюсь идти путем чести и рыцарства. Она пытается заботиться обо мне. Иногда, когда я выгляжу печальным, Веландер садится рядом, берет меня за руку и говорит, что я непременно встречу прекрасную девушку.

– Так и будет.

– Но какая девушка сможет вынести присутствие Веландер, спящей в гробу, пахнущей кровью и разрывающей глотки негодяям?

– Да, пожалуй, это могло бы послужить убедительным основанием для развода, – признала Сентерри.

– И что ты намерена делать теперь, когда обрела свободу? – энергично сменил тему Ларон, желая сделать разговор более легким и приятным.

– О, я полагаю, поеду домой.

– А где твой дом?

– В Сарголе.

– В самом деле? Приятное место. Я был там три года назад.

– А пока я могу остановиться в Гладенфале. У меня там есть родственник, он будет рад меня видеть.

– Великолепно, я постараюсь помочь тебе отыскать родню. Как его зовут?

– Принц Патрелиас, он живет во дворце.

Ларону потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что он только что услышал.

– Но он ведь правитель страны, – голос юноши отчетливо вогнул.

Сентерри пожала плечами:

– Это жизнь.

Повозка тарахтела под дождем, смеркалось, а Ларон все никак не мог найти верных слов. Он потерпел поражение. Сентерри расправила одежду, затянула потуже шнуровку. У них с Веландер были похожие фигуры и примерно одинаковый рост, так что костюм пришелся впору.

– Я хочу по прибытии выглядеть как можно лучше, – пояснила девушка, когда стало ясно, что Ларон не способен проявить инициативу и вообще вести дальнейший разговор.

– Но ты… вы всегда прекрасно выглядите, ваше величество – или Ваше Высочество? Как следует вас называть? Я всегда путаюсь с титулами.

– В данный момент «высочество», – она сжала ладони коленями. – Ларон, что бы ты хотел получить в качестве вознаграждения? Сколько стоит принцесса?

– Не говорите глупостей, мне не нужны никакие награды, – принужденно рассмеялся он. – Я живу просто, Веландер не нуждается в том, чтобы покупать пищу, хотя у нее иногда возникают проблемы. Вы стирали мешки, чистили топор, очень мило обращались с Веландер. Не так уж много людей, способных отнестись к ней по-доброму, и уверяю вас, она это умеет ценить. И еще вы меня поцеловали. Так ли много юношей могут похвастаться, что их целовала принцесса? Я, естественно, не собираюсь хвастаться. Мне никто не поверит, а если бы и поверили, скорее всего, меня тут же повесили бы за дерзость.

– Ларон, это ты говоришь глупости. Я могу осыпать тебя золотом, сделать могущественным дворянином… – Она замолчала на мгновение, подумала, а затем принята стремительное решение: – Я могла бы даже переспать с тобой, если бы ты хорошо попросил меня.

– Я… О!

Ларон больше ничего не смог сказать. Сентерри внезапно поняла, что на предложение, которое она сделала, не существует адекватного ответа – по крайней мере, у такого человека, как Ларон.

– Не играй на моих чувствах, Ларон. Что бы доставило тебе удовольствие? – она искренне хотела облегчить для него ситуацию.

Ларон нахмурился, а затем покачал головой и рассмеялся.

– Что смешного? – Сентерри начала сердиться, ее задевал его отказ, нежелание принять ее предложение.

– Ваше выс…

– Просто Сентерри, если не возражаешь.

– Сентерри, я уже получил свое вознаграждение. Я помог спасти вас, я уничтожил двух телохранителей, пока Веландер… Ну она всегда выбирает толстяков, но… Извините. Короче, я освободил вас, я сделал вас счастливой, это и есть моя награда. Я не сделал ни одну женщину счастливой, с тех пор как… Ладно, была пара женщин в Диомеде, о которых я не хотел бы вспоминать, однако…

Внезапно Сентерри расхохоталась, пихнула Ларона локтем под ребра а затем обняла его обеими руками и страстно, горячо поцеловала.

– Вот тебе то, о чем ты будешь вспоминать, если захочешь, – уточнила она, закончив поцелуй.

– Вы как пожар, который в любой момент спалит весь дом, только оставь вас наедине, – раздался из повозки голос Веландер.

Гладенфал был выстроен на западной стороне ущелья, по которому бежала река Леир. Доки были врезаны в скалистую породу в нижней части обрыва, и целый строй огромных подъемных механизмов перемещал грузы и людей из города на причал и обратно. В верхней части ущелья город соединялся с противоположным берегом широким, сводчатым мостом, и именно здесь, на восточной стороне, Ларон остановил повозку.

– Мы с Веландер пойдем сзади, – сказал он. – У нас есть документы, согласно которым мы – пара странствующих ученых, собирающих знания в разных краях. Если вы поставите стражников в тупик, ошарашив их заявлением, что вы принцесса, во время суматохи мы без труда проскользнем в город.

– Друзья мои, это не то прощание, которого вы заслуживаете, – возразила Сентерри.

– Может, и так, но нам-то нужно как раз это, – настаивал Ларон.

– Вспомни о табличке, – подсказала ему Веландер.

– А да. Ваше высочество… Сентерри, могу я попросить о небольшой милости?

– Если это в моих силах, все будет исполнено, – мгновенно согласилась Сентерри.

Ларон протянул ей руку, в которой был маленький пакет перевязанный шпагатом, но не запечатанный.

– Прошу вас, доставьте это в орден Метрологов в Скалтикаре, если это вам не трудно, – попросил Ларон.

– И это все?

– Да. Мы не отважимся явиться туда сами. Это длинная история, а у нас нет времени, чтобы ее рассказывать. Ну, что же, теперь идем в Гладенфал – вы с триумфом, а мы двое – как можно тише и незаметнее.

– Нет… То есть, Ларон, Веландер, еще один вопрос. За прошедшие недели и месяцы я многому научилась. Я была принцессой, затем рабыней. Я увидела, как мало отделяет одну от другой. Я с легкостью могла бы выполнять любую из этих ролей, в то время как ни один из вас не смог бы стать рабом.

– Это точно, – кивнула Веландер.

– Прошу вас, ближе к делу, ваше высочество, мы создаем затор на дороге, – поторопил ее Ларон.

– В чем разница между нами?

– Позиция, – коротко ответила Веландер.

– Позиция? – Сентерри в недоумении приподняла брови. – Что ты имеешь в виду?

– Это мой ответ. Позиция. Надо разобраться с внутренними позициями и установками, чтобы понять себя. Если не сделать, никогда не понять.

– Это правда, – согласился Ларон. – Веландер умерла, чтобы разобраться. А теперь, пожалуйста, трогайтесь с места, пока не случилась катастрофа.

Сторожевой пост располагался прямо перед городскими воротами. Он становился все отчетливее виден сквозь пелену дождя, а за ним вырисовывались гигантские башни и массивные стены Гладенфала.

– Стой и назови себя, – окликнул стражник, когда Сентерри приблизилась.

Сентерри натянула поводья, и лошадь встала на месте.

– Сентерри Миллариен, хочу посетить своего дядю, громко провозгласила девушка.

Ее слова вызвали общий смех.

– Эй, это, конечно, неплохая шутка, только все равно называй свое настоящее имя, – крикнул один из стражников, направляясь поближе к странной путешественнице. – Итак, кто…

Внезапно он осекся, а потом вытащил из кармана сарголанскую монету. Всем стражникам было указано носить такой предмет при себе, чтобы опознать пропавшую принцессу. Он поднес монету к глазам так, чтобы на нее падал свет, а затем в изумлении уставился на улыбающееся лицо Сентерри.

– Сержант! – завопил стражник во всю глотку.

Несколько мгновений спустя все шесть стражников опустились на колени перед принцессой, несмотря на дождь и грязь.

– Ваше Высочество, мы слышали, что вас похитил и обесчестил какой-то работорговец, – осмелился заговорить сержант, возглавлявший караул.

– Неправда, – резко ответила Сентерри. – Я сбежала от него, и моя честь не пострадала.

– О, простите нас, ваше высочество, а где он теперь? Мы должны отомстить за его дерзость.

– Он мертв.

– Вы уверены?

– Безусловно, – Сентерри немного смягчила тон. – Я отрезала ему голову. Кажется, он довольно тяжело перенес эту потерю.

С этими словами Сентерри бросила на землю голову Д'Алика. Стражники в удивлении и восхищении рассматривали это свидетельство ее слов.

– Эй там, долго еще? – крикнул Ларон из-за повозки.

– Заткнись! – рявкнул в ответ сержант.

– Прошу вас, проводите меня к дяде, – обратилась Сентерри. – Я хотела бы поскорее убедить отца и братьев не нападать на торейцев в Диомеде. Они никоим образом не причиняли мне вред или оскорбление.

– Послушайте, мы всего лишь бедные ученые, – высунулся из-за повозки Ларон.

– Во дворце ожидают вашего появления, ваше высочество, – торжественно заявил сержант, поднимаясь на ноги. – Ваш дядя будет счастлив видеть вас, и наш город к вашим услугам…

– Мы совсем промокли, – ныл Ларон.

– Пропустите их, – легким, царственным жестом указала Сентерри. – После того, что мне пришлось перенести за последние месяцы, никому не пожелаю испытывать лишения. Прошу, указывайте мне дорогу во дворец.

Ларон и Веландер были незамедлительно пропущены в Гладенфал, никто даже не удосужился проверить их документы, обыскать пожитки или присмотреться к лицам. Они плелись вслед за повозкой сквозь городские ворота, струи дождя стекали с их промасленных плащей, лица закрыты капюшонами. Сентерри обернулась к сержанту, который произносил торжественное, официальное обращение к почетному гостю, прибывшему в Гладенфал, но он, пока не закончил, не останавливался, а тем временем два путника проскользнули мимо и растворились в сырой полумгле. Только лошадь и повозка остались для принцессы доказательством реальности их существования.

Сентерри наслаждалась гостеприимством дядюшки на протяжении всего следующего месяца, пока небольшая флотилия военных речных судов не прибыла в город и не встала у причала ниже по течению. Принц Ставец и Долвиенн были доставлены наверх с помощью подъемного механизма, и в честь встречи Сентерри был устроен грандиозный пир. Гости провели в Гладенфале неделю, но когда пришло время отъезда, Сентерри сделала неожиданное заявление.

– Ты не будешь возвращаться? – переспросил пораженный брат, который не верил собственным ушам. – Но… но тебя ожидает империя.

– Просто поблагодари всех от моего имени и скажи, что я свободна, счастлива и нахожусь в безопасности, – улыбнулась Сентерри.

– Мы пережили столько горя и тревог, разыскивая тебя.

– И не добились успеха. Я сама отрубила голову своего похитителя и обрела свободу. У тебя есть его голова в кувшине с уксусом, чтобы предъявить нашему отцу. Она, конечно, не годится в качестве сувенира, но что еще можно сделать, путешествуя налегке?

– В честь твоего прекрасного лица в море вышли тысячи кораблей!

– Ставец, брат мой, никто не может быть настолько хорош собой, – рассмеялась девушка. – Вернувшись в Саргол, я буду всего лишь принцессой. И это меня не очень-то манит.

– Всего лишь принцессой! – воскликнул Ставец, взяв ее за руку.

– Это так. Здесь я – символ для тех, кто живет в государствах, где существует рабство. Я – обычная девушка, но смогла освободиться. Значит, могут и другие, и они захотят этого. Я организовала фонд помощи бежавшим рабам, которые найдут убежище в этой стране. Дядя предоставил деньги, работа уже началась. Есть еще одно дело. Я планирую присоединиться к небольшому филантропическому ордену, который ставит своей целью сделать мир хоть немного лучше.

– Но ты могла бы всем этим заниматься и в Сарголе, – развел руками Ставец.

– Неужели мне нужно так долго все объяснять, мои глупенький братец? В Сарголе я вновь стану бесполезной, маленькой девочкой, которую похитили, стоило ей только отправиться на тайные уроки танцев. Слухи будут кружиться вокруг меня как комары в летний вечер, слухи о том, что меня насиловал каждый работорговец от Диомеды до этих пределов.

– Но этого не было!

– Не было, но кто мне поверит? Принцесса не может позволить, чтобы ее прошлое омрачали подобные слухи. А для защитницы обездоленных такая трагедия станет понятной и даже вдохновляющей.

Принц Ставец был растерян и глубоко огорчен, но решение сестры не могло не вызвать у него уважения. Оно снимало многие проблемы – принц вынужден был это признать. Конечно, Сентерри очень изменилась. Она была счастлива, безмятежна и уверена в себе. Когда он ушел, чтобы завершить приготовления к отъезду, Сентерри осталась наедине с Долвиенн. Принцесса достала маленький пакет и открыла его. Внутри была записка.

– Не могла бы ты доставить вот это Старейшине ордена Метрологов в Северном Скалтикаре? – спросила она у Долвиенн.

– Конечно, – быстро кивнула та. – Там, в пустыне, я уехала прочь по вашему поручению, но не смогла помочь вам. Это мой позор. На этот раз я покидаю вас при гораздо более благополучных обстоятельствах, и в этой новой миссии я не потерплю поражения. Могу я прочесть записку?

– Безусловно. Здесь нет секретов.

Долвиенн нахмурилась, с трудом разбирая архаичные письмена, однако сам текст был составлен на прекрасном диомеданском. Она прочитала его вслух:

«Великолепная, благороднейшая принцесса Сентерри, прошу вас доставить эту вещь Высокоученой Терикель, Старейшин ордена Метрологов в Северном Скалтикаре, в город Альберин. Передайте ей мои наилучшие пожелания и скажите, что это ей на память о том времени, что мы провели вместе. Попросите ее передать теплый привет моему доброму другу Ровалу и моей бывшей наставнице Высокоученой Уэнсомер, а также всем уцелевшим членам экипажа. Прошу вас, объясните ей, что долг чести заставил меня покинуть их всех, не попрощавшись, и я испытываю горчайшие сожаления. Ларон».

Долвиенн внимательно рассмотрела приложенный к записке предмет. Это была маленькая медная табличка с дырками по углам. На одной стороне была изображена эмблема врача, на другой – знак Плацидийской гильдии навигаторов, а рядом с ним надпись: «Лунная тень».

– Что все это означает? – поинтересовалась Долвиенн.

– Посмотри, там еще есть одна записка.

На втором листке был иной почерк – более современный и элегантный, зато текст написан на неуклюжем и неумелом диомеданском:

«Достопочтенная Старейшина Терикель, прощения, пожалуйста, прошу. Вы были правы. Если я могу быть другом вам, если вы еще помните и не сердитесь на меня, дайте мне знать. Я к вам приду. Верная вам священница Веландер».

– За этими словами кроется больше, чем мы можем предположить, – тихо сказала Сентерри.

Долвиенн сделала шаг назад и внимательно посмотрела на свою принцессу.

– Вы переменились, и к лучшему, – сказала она.

– Просто я изменила чуть-чуть свои внутренние позиции, есть все же разница между рабыней и принцессой. Доставь этот пакет Старейшине Терикель, ладно?

– Я готова служить вам всю жизнь, – горячо отозвалась Долвиенн и поклонилась.

– Я тоже, – ответила Сентерри. – Огромная тебе благодарность.