Пусть умрут наши враги

Глава 4 Мох в волосах

Когда зог всхрапывал, – он делал это часто, как только очередной слепень садился на морду – файер просыпался и выдувал из себя струйку черного дыма.

Брюхо огнедышащего – в походном состоянии он обвивал правое предплечье Сыча от локтя до кисти – было набито вяленым мясом. Перевариваясь, пища газами распирала желудок. При необходимости клацая передними резцами, файер искрой поджигал излишки. «Закончу последний поиск – и сорву с себя эту дрянь! – Сыч с ненавистью уставился на чужие жгуты мышц на руке. – Мне давно пора на покой…»

Над камышами пролетел аист. В воздухе зазвенела кусачая мошкара. Поставив ноздри по ветру, – верной дорогой иду, да, господин? – зог вновь всхрапнул. Ему тоже достался неприветливый взгляд: «А тебя продам на скотобойню. Вместе с волчарками».

Струйка дыма, исторгнутая файером, на этот раз получилась слишком уж обильной, жирно-копотной. Пора ослабить давление на его кишечник и заодно проверить оружие перед визитом.

Выбрав цель, Сыч сжал пальцы правой руки в кулак.

Вдавил ногти в ладонь – и файер проснулся, сильнее обхватил предплечье, выдвинув дополнительные жгуты мышц до самых кончиков пальцев, как бы уговаривая Сыча: «Управляй мной, хозяин! Ну же! Управляй!».

Следопыт пошевелил мизинцем – в пищеварительном тракте огнедышащего тотчас началась химическая реакция, призванная довести газы до боевого состояния. Сыч дернул средним пальцем, сняв тварь с предохранителя. Руку отставил так, чтобы не зацепить зога и свору. И произвел залп, согнув указательный палец, – из раскрывшейся глотки файера, шипя и смердя, вырвалась струя огня, метнулась к одинокой сухой сосне в десятке мер правее и облизала ее вспышкой от комля до лысой верхушки.

«М-м-м, а что такой же силы залп делает с человеческим телом! – Сыч осклабился и перевел файер во второй режим. – А с тушей полукровки!..»

Второй режим следопыт использовал, чтобы продемонстрировать силу и безграничную власть. Беглецы должны понимать, что сопротивление бесполезно и грозит жестокой расправой.

Зог хлопнул себя хвостом по боку. Снизу вверх глядя на хозяина, свора затявкала обеспокоенно, осуждающе.

Следопыт пошевелил безымянным пальцем – и пасть огнедышащего затопило слюной. Она обволокла гортань клейкой пленкой-пузырем. Внутренние стенки кишечника выделили фермент. Вступив в реакцию с газом, он образовал жидкость, которую Сыч называл жаром. Не раскрывая пасти, файер рыгнул. Жар поднялся по пищеводу, влился в рот, на миг прорвав стенку пузыря и заполнив его собой. Направив огнедышащего на аиста, который как раз зашел на второй круг, следопыт согнул указательный палец. Из пасти с хлопком выдуло пузырь и швырнуло в птицу. Пузырь всего лишь зацепил кончик змеиного хвоста аиста, но этого хватило, чтобы емкость из слюны прорвалась и наполнявший ее жар мгновенно окислился – рвануло так, что заложило уши, зог присел, а свора дружно распласталась на земле. От аиста не осталось ни единого перышка, ни единой чешуйки. Он сгорел мгновенно до лохмотьев пепла.

Проверкой файера Сыч остался доволен.

– Кара, ты как? В порядке? – спросил он у своей боевой секиры, лаская взглядом изящный изгиб ее топорища, до блеска затертого его ладонями. – Проголодалась, родная? Потерпи немного, скоро накормлю.

Сыч частенько разговаривал с Карой, не с волчарками же ему общаться. Зогу и файеру, что ли, комплименты делать? Беседовать по душам со зверьем – это уже безумие какое-то. А с Карой они точно муж и жена. Они столько вместе пережили… Секира – единственная подруга следопыта, ни разу не изменившая ему. Она всегда выслушает внимательно, не перебивая. Перебивать она не любит, а вот перерубить может запросто.

– Добудем труп – и на покой, да, Кара?

Князь потребовал отыскать тело паренька, устроившего переполох на Испытании и сумевшего вырваться из лап ратников у хутора на холме. Понял, наконец, дурашка Мор, какую опасность несет в себе меченый. Дошло-таки. Сыч сам видел, как малолетний ублюдок рухнул в реку, чудом умудрившись разойтись с выбросом гейзера. Конечно, парень должен был обвариться или, нахлебавшись воды, утонуть, разбить голову о камни и стать жертвой водных хищников. Но ведь мог и уцелеть.

Живой или мертвый, – если его не сожрали речные обитатели – он наверняка угодил в сети. Мимо рыбацкого поселка он проплыть никак не мог.

Обернувшись к отряду ратников, следовавшему за ним, Сыч велел:

– Оставайтесь здесь. Дальше я сам. Ждите.

«А если ты не вернешься?» – жестами спросил его ратник, ставший заместителем следопыта после гибели бородавчатого.

– Я вернусь, – горло Сыча распирал рвущийся наружу кашель.

Он направил зога к домам на сваях.

Черная дрянь на кончике кости – яд, вызывающий страшную боль перед смертью. И кончик этот притягивал взгляд, как ни верти головой, сколько ни закрывай глаза. И нестерпимо чесалось родимое пятно.

А ведь девчонка лжет. Никакого тайгера Зил не освобождал, и потому не заслуживает смерти в муках! Он еще должен найти мать с сестрой и отомстить за отца!

Зил открыл рот, – пусть знают, что он думает о доверчивых рыбаках, поверивших вздорной девчонке! – но его опередила Ларисса.

– Ортис, этот парень, этот предатель… Он спас женщин от рептилусов? В его честь накрыли стол? – ей вроде как забавной показалась эта очевидная для нее глупость.

Ортис замер и, скривившись, мол, нельзя говорить под руку палачу, медленно повернулся к Лариссе.

– Верно, – кивнул он. – Парень предупредил баб, затем направил лодки на жаб и скинул на них сети. Хороший парень, тонжерра для такого не жалко. Так я подумал, когда его увидел. Но теперь… Спасибо, деточка, ты помогла нам избежать страшной…

Блондинка резко сменила тему:

– А как мой отец, Ортис? Что с папочкой? Как его здоровье?

– Староста плох, как и прежде, – на лице тощего появилось напускное выражение озабоченности, а в голосе явственно прозвучала плохо скрытая радость. – Твой папочка, Ларисса, наша надежда, наша защита, не встает совсем. Облегчения, пока тебя не было, не случилось. Вот так-то, деточка моя, вот так…

Пока тощий говорил, местные ребятишки подобрались к Зилу и, выкрикивая наивные детские ругательства, принялись лупить его палками и швырять в него гальку.

На соседней лестнице заворочался, зашипел рептилус, которого леший должен был казнить, да смалодушничал.

– Эй, чистяк, ты верно сказал: «Хороший день для смерти». Сдохнешь раньше меня! – рептилус зашелся тихим лающим смехом. Громче выражать радость ему не позволяли веревки, передавившие грудь.

– А из твоей шкурки, жаба, сошьют отличные сапоги, – Зил улыбнулся ему так радостно и широко, что губам больно стало и челюсти едва не свело. – Для владыки Моса. Одна пара у него есть, я лично видел. Ты будешь на подмену.

Речи лешего не понравились не только полукровке, – тот сильнее задергался и яростнее зашипел – но и щукарцам.

– Что ты там бормочешь про князя, падаль?! – к нему шагнул престарелый ловец вьюнов и ударил по лицу дрожащей ладонью сплошь в пигментных пятнах. – Не смей поминать князя, светоча, опору нашу!

– Кто-нибудь, заткните ему рот! Ортис, чего ты медлишь?! – раздалось со всех сторон. Людей, готовых выпить с лешим из одной братины, чествовавших его за столом, будто подменили: вместо улыбок и смеха – перекошенные рожи и скрежет зубовный.

– Я не предатель, – едва слышно прошептал Зил, потому как в горле стало сухо. – Я свой. Очнитесь, чистокровные. Что вы делаете?..

Его слова лишь раззадорили щукарцев: тычки и пощечины стали ощутимее, лешего разве что ножами еще не резали и вилки под ногти не втыкали. Он был обречен. И тем сильнее ему хотелось вырваться из западни.

Ортис поднес отравленную кость к его лицу:

– Ты будешь умирать долго-долго. А начнем мы с твоих глаз. Целых два глаза – это слишком много для одного предателя.

Помеченный черным кончик кости приблизился настолько, что Зил почувствовал, как острие коснулось влаги на поверхности зрачка. Толпа радостно заулюлюкала. А вот Ларисса почему-то смотрела на пленника неуверенно и даже вроде бы с сочувствием, будто не по ее обвинению его вот-вот казнят.

В воздухе над щукарцами – не иначе лешему из-за волнения померещилось – повисла зеленоватая, едва различимая дымка, а потом резко, будто перерубили опоры, ее державшие, она рухнула на толпу, мгновенно окутав собой рыбаков и их жен, только детей не достала, потому что они ниже ростом. Зажав ладонями рты и носы, малыши в страхе ринулась прочь. Да и было чего бояться – вон лица родителей превратились в каменные маски: ни одна мышца не дернется, губы чуть разомкнуты, глаза не моргают. Вдох – потоки спор ворвались в щели ртов, втянулись в ноздри. Выдох – и щукарцы молча в едином порыве опустились на колени.

Завораживающее зрелище. У Зила холодок прошел по спине. Значит, ему все-таки не привиделась зеленоватая дымка. Это споры были в воздухе, пыльца какая-то, способная влиять на сознание чистокровных. Все взрослые щукарцы разом лишились воли, Ортис тоже. Одна лишь Ларисса замешкалась, оказав сопротивление пыльце: ее лицо стало бесстрастным не сразу – целый миг глаза девушки яростно блестели, затем на лбу выступили капли пота и ярко-фиолетовые радужки потускнели, и только тогда, присоединившись к сородичам, она хлопнулась на колени.

Как только все щукарцы подчинились неведомой лешему силе, зеленое облачко устремилось к нему самому.

Вдохнув побольше воздуха, он дунул на облачко – его отнесло от лица всего на четверть меры и тут же швырнуло обратно. Зеленая пыльца прилипла к куртке и, просочившись в прорехи в ней, прилипла к коже – Зил сразу почувствовал жжение. И тотчас пыльца проникла в рот, набилась в нос. Она была везде! И нестерпимо захотелось слезть с лестницы и уйти. Куда? Неважно! Пыльца подскажет!

Да это же зов! Где-то рядом есть сильный ментал, умеющий пыльцой неизвестного Зилу растения подчинять людей. У ментала этого страшный дар, он способен безжалостно сломать волю любого. Вот и Зил с радостью подчинился бы ему, если б не был привязан к лестнице.

Мышцы Зила свело от напряжения, они стали тверже древесины железного дерева. В голове зашумело, глаза заволокла багровая пелена. И пусть. Главное, что веревки из водорослей, хоть и были они крепки, с треском лопнули. Там, где путы впивались в плоть, кожу разрезало до мяса. Из ран на утоптанную землю площади брызнула кровь. С лестницы Зил свалился, точно мешок с прошлогодним картофелем, выброшенный в компостную загородку.

Однако долго валяться зов ему не позволил.

Зов поднял Зила и повел, переставляя за него ноги, управляя им, точно куклой. Так что прав оказался торговец марионетками из Моса, когда предрек, что такое с Зилом обязательно случится.

Он отчаянно сопротивлялся, хотя внешне его борьба никак не проявилась. Бой с чужой волей происходил в его разуме, в том ментальном пространстве, которое он использовал, когда нуждался в помощи растений и где также обитал дар врага. Зил отлично видел тонкие нити, связывающие его сознание с окружающим миром. Эти нити были облеплены мерцающей зеленой слизью, под весом которой провисли так, что в любой момент могли порваться. Это надолго, а то и навсегда, лишило бы лешего его дара. Чтобы избежать этого, он изо всех сил – в голове будто хлопок взорвался, его стошнило – дернул за нити, и те завибрировали, сбросив с себя пласты слизи. Чуть облегчив давление на них, Зил даже сумел споткнуться, а еще через пару шагов он вообще остановился, совладав-таки с чужим зовом.

Он закашлялся и, прочистив горло, выплюнул зеленую слизь. И всю без остатка пыльцу выдул из носа.

– Я тебя победил, бурая ты гниль… – прошептал Зил, обращаясь к могущественному менталу.

Он улыбнулся и даже рассмеялся бы, если б его не кольнули острым меж лопаток.

Медленно обернувшись, он увидел Лариссу с ножом в руке.

– Я вырежу твой позвоночник и засуну тебе в рот, если хоть дернешься или сбавишь шаг, – бесстрастно пообещала она. Глаза ее при этом были поблекшими, ничего не видящими. Блондинка себя не контролировала: не она угрожала Зилу, а тот, кто подчинил ее волю.

Все, как один, щукарцы поднялись с колен и слаженным строем, в ногу, – левой-правой – двинули к лешему. На каменных лицах застыло одинаковое сосредоточенное выражение, выпученные глаза не моргали. Они были точно один человек в разных телах одновременно. «Так проще управлять ими», – понял Зил. Когда все одинаковые, неотличимые – легче всего сделать людей заодно и заставить их работать на себя и совершать самые гнусные поступки.

– Вперед, – скомандовал неведомый ментал голосом Лариссы.

Леший подчинился. Из разрезанных веревками мышц текла кровь. С такими ранами ни один нормальный человек не сделал бы и шагу, но Зил шел, как ни в чем не бывало. Все благодаря тонжерру, гостинцу Ортиса. Крепкая штука этот тонжерр, действенное болеутоляющее с долгим эффектом.

В сопровождении Лариссы – ее тела, вооруженного ножом, – Зил выбрался из поселка. Толпа таких разных и таких пугающе одинаковых щукарцев остановилась у последнего дома на сваях. Хозяин больше не нуждался в их услугах или просто устал управлять ими. Очнувшись от забытья, люди молча двинули по своим делам, избегая смотреть соседям в глаза.

Самое время напасть на вздорную девчонку, отобрать у нее нож и отшлепать ее по упругой попке. Вот только Зила шатало, пару раз он едва не упал – колени подгибались, мышцы будто превратились в студень. Истечь кровью до смерти – вот, что грозило ему. Но при этом он чувствовал себя лучше, чем когда-либо. Даже воспоминания о гибели бати Лиха не могли испортить его отличное настроение. Улыбка сама растягивала губы. Ха-ха, отшлепать! Вот бы Зилу еще кусочек тонжерра!..

Мер через триста от поселка начался массив бетонных коробок, в которых когда-то жили люди. Эти белесые скелеты, высушенные ветрами и солнцем, сдобренные снегом и дождем, не рассыпались до сих пор только потому, что их оплели толстенные лианы и лианы потоньше, и совсем тонюсенькие. Их сеть крепко держала тяжелые блоки, не давая ни единому кусочку отвалиться.

Сыпанул мелкий снег, быстро укрывая собой утоптанную тропу, по которой, похоже, часто прохаживались к бетонным надгробиям прошлого. Ветер холодил бритые виски Зила. Рыбья вонь поселка сюда уже не доносилась, приятно пахло перегноем, дарующим жизнь мху и тысячелетним дубам. Прямо как в родном лесовнике! Леший приободрился.

– Куда мы идем, деточка? – копируя манеру Ортиса, спросил он у девицы-конвоира, чуть повернув к ней голову. Не снизойдя до ответа, Ларисса тычком между лопаток направила его по длинной широкой улице. Хорошо, хоть не воспользовалась ножом.

– Направо сворачивай, – велела она, когда они подошли к перекрестку.

И вот тут у Зила отвалилась челюсть.

Ничего подобного он еще не видел.

Высотка, построенная незадолго до Третьей мировой, устояла, когда с неба падали бомбы и вся планета содрогалась в агонии землетрясений. Теперь же эту высотку сплошь облепили цветы всевозможных оттенков, размеров и форм, в редких проплешинах между которыми яркой подложкой зеленел мох. Леший, пораженный этой красотой, не сразу заметил темный провал входа в здание и очередь молодых людей примерно его возраста у этого входа. Судя по одеждам и внешности, молодежь тут собралась со всех Разведанных Территорий. Выстроившись цепочкой, парни и девушки нервно перетаптывались в ожидании. Ни смеха, ни единой шутки слышно не было. Все молчали.

– Так мне туда, что ли? – не дожидаясь подсказки Лариссы, Зил похромал к очереди. Вызванная тонжерром эйфория сменилась раздражением. Кружилась голова. Слабость сковывала движения, сплетала ноги и норовила уронить его, ткнув лицом в землю.

Присыпая собой измученную куртку Зила и хорошенько утоптанную площадку перед зданием, с неба падали крупные разлапистые снежинки. Но ни одна из них не упала на цветы, облепившие высотку. Стороной, за десяток мер и дальше, снег облетал громадную клумбу. Но главное – над высоткой висело зеленоватое облако пыльцы, которое целый рыбацкий поселок поставило на колени. Ежу ясно, а не только Зилу: высотка-клумба и есть обиталище того самого могущественного ментала, который не чурается играть людьми, как кукольник – марионетками!..

Силы лешего иссякли, ноги подкосились. Падая, он ухватился за кого-то в очереди.

– И ты тут?! Ты чего тут?! – в лицо ему дохнули чесноком, и стало чуть легче, потому что неприятный запах выдернул Зила из накатывающего забытья. Перед глазами все плыло и качалось, но Зил все же рассмотрел того, кто послужил ему опорой. Ба, да это же старый знакомый – рыжий увалень Траст!

Зил отшатнулся от него.

– Братец ушастый, опять ты?! – сжав кулаки-арбузы, взревел Траст. За спиной у него по-походному была закреплена безразмерная сумка. – Да я тебя!..

На Траста тут же зашикали. Мол, ты чего, совсем с головой не дружишь, тишина должна быть, великий Родд не терпит шума, волнения отвлекают колдуна от постоянного единства с миром. Лица у стоявших в очереди враз стали злыми, будто Траст для всех и каждого тут – заклятый враг. Это заметно поумерило пыл рыжего: он разжал кулаки и опустил руки.

– Ладно, потом разберемся, – сцедил он сквозь зубы. – Освобожусь только и оторву твои здоровенные оттопыренные…

– Ага, конечно, – подгоняемый Лариссой леший двинул вдоль очереди к входу в высотку-цветник.

Это стало перебором для Траста, этого он уже не смог вынести.

– Куда?! Самый умный?! В конец очереди! – всей своей внушительной тушей Траст навис над лешим, который и сам был вовсе не младенцем и не карликом. Очередь, понятно, вновь возроптала, но на этот раз Траст был неумолим: – Сдохну тут, а не пущу этого ушастого вперед всех! Нечего этому доходяге делать в покоях уважаемого Родда! Еще окочурится, нарушит связь с мирозданием, а нам потом как?! Ну вот как мы все узнаем, что делать, как жить дальше?!

Доводы его показались более чем серьезными для тех, кто выстроился у входа в цветник. Ропот смолк. Все недобро уставились на Зила.

За лешего, только сейчас сообразившего, куда его привели, заступилась Ларисса.

– Этого лопоухого урода, – она указала ножом на Зила, – вызвал великий, ужасный и наидобрейший колдун Родд, повелевающий всем и всеми на Разведанных Территориях и за их пределами.

Откровенно говоря, заявочка была так себе, но кровь на ноже выглядела весьма убедительно. Лица поклонников Родда вытянулись, кое-кто моргал без остановки, одна симпатичная девчонка икнула. Под впечатлением от этой сцены Зил хихикнул – и тут же застонал. Действие тонжерра закончилось. Болело все тело от пяток до кончиков волос на макушке, кричало каждым хрипом из легких, требовало спокойствия и ухода. К тому же Зил потерял много крови…

И все-таки он выдавил из себя:

– Траст, дружище, и тут я тебя уделал. Так что не мне, красавчику, а тебе, куску сала, не стоит беспокоить почтенного Родда своей никчемной судьбой. Да, ребятки?!

Очередь завороженно кивнула – ну прям как щукарцы под воздействием пыльцы. Узрев такую поддержку врагу, Траст побагровел.

А Зил не унимался:

– Зачем беспокоить Родда, если даже я могу предсказать твое будущее? До самой смерти ты будешь пасти коз и выгребать дерьмо из-под свиней, а женишься на самой отвратительной шлю…

Рыжий ударил раньше, чем леший договорил.

Кулак-арбуз свистнул в воздухе там, где только что была коротко стриженная голова с выбритыми висками – вопреки ранам и усталости Зил увернулся и, не дожидаясь повторной атаки, ударил в ответ. Однако сейчас даже мышь-полевка навредила бы Трасту больше, чем Зил. Его кулак лишь мягко шлепнул по веснушчатому лицу, так что и речи быть не могло о том, чтобы свалить рыжего, или хотя бы сломать ему нос и разбить губы в кровь. Да от укуса комара было бы больше вреда! И потому неудивительно, что в следующий миг кулак-арбуз обрушился на голову лешего, едва не вбив ее по макушку в плечи. Из глаз посыпались искры. Падая, Зил уцепился за локоть Траста и умело, хотя никто и никогда его этому не учил, ногами оплел лодыжки здоровяка. Тот потерял равновесие, и рухнул бы на Зила, упавшего с ним вместе, если б Зил не откатился чуток, на меру всего. И вскочить бы да навалиться на Траста или лучше отпинать его по веснушкам на щеках, по выпирающему животу, в пояснице двинуть хорошенько…

Но Зил не смог подняться.

Он выдохся.

Что хотите с ним делайте, а больше и пальцем не пошевелит, не будет ни атаковать, ни защищаться. И все же он оторвался от земли, упершись в нее локтями и коленями. Рыжий здоровяк как раз собрался наподдать ему ногой по ребрам, а Ларисса с ножом зашла здоровяку со спины, и вроде бы в ее глазах мелькнул проблеск сознания, собственной воли…

Еще немного – и она проткнула бы лезвием почку Траста.

А Траст сломал бы Зилу ребра.

Но случилось иначе.

Из логова колдуна вырвалось нечто стремительное и сильное. Существа, похожие на древесные корни, покрытые коростой почвы, оплели и блондинку, и Траста, и лешего, как те лианы – заброшенные бетонные здания предков, сжали так, что захрустели кости. В носу стало щекотно и влажно, потекло по губам соленое. Из-за резкой боли Зил едва не потерял сознание. И он заорал бы, оглушив криком рыбаков в Щукарях, но из легких выдавило весь воздух!..

Однако ведь точно не бывает растений с корнями, ветками или еще чем, которые передвигались бы со скоростью убегающего от волчарок зайчера. У растений нет костей и мышц. Да и чтобы быстро двигаться, нужно расходовать много энергии, которой попросту неоткуда взяться у травы и кустарников, так уж они устроены. Напавшие твари – или одна-единственная тварь? – были чем угодно, но только не корнями дерева.

Парни не сумели, а вот Ларисса вырвалась из ловушки. Выплюнув густой ком слюны вперемешку с пыльцой и выдав такое крепкое словцо, что у Зила покраснели уши, хотя он вовсе не считал себя стеснительным малым, она отлично заточенным рыбацким ножом ударила по «корню», обвившему ее талию. Упав на снег, обрубок брызнул зеленым. Резко запахло тиной. От метнувшегося к ней еще одного «корня» девчонка отпрыгнула, как кузнечик, изломав колени в обратную сторону, как это было в Мосе на испытании. Однако следующий «корень» настиг ее в пяти мерах над землей, обвил лодыжку и дернул вниз. Взмахнув руками и выронив при этом нож, Ларисса упала и ударилась спиной, после чего с десяток «корешков» потоньше тут же оплели ее с головы до ног.

Девчонку, Траста и Зила поволокло по снегу к входу в апартаменты колдуна. Жаждущие встречи с великим Роддом завистливо смотрели вслед. Их ничуть не смущал способ, с помощью которого троица проследовала вне очереди.

Брызгая вспененной слюной, волчарки лаяли яростно, взахлеб.

Уж слишком много народу собралось на центральной площади поселка.

А ведь середина дня, и потому все должны быть при деле: мужчинам положено рыбачить, а женщинам заниматься готовкой и уборкой. Разве что седым старцам разрешено бездельничать, сидя на солнышке и обсуждая проделки юных сорванцов, которые еще настолько малы, что им не доверяют даже латать сети.

Работа брошена из-за рептилусов, засиженные мухами трупы которых были привязаны к лестницам брошенных домов. Два трупа – две лестницы. И еще на одной лестнице Сыч заметил окровавленные обрывки веревок. А еще, подъезжая к поселку, Сыч увидел, как на дома на сваях опустилось зеленое облако.

Он нахмурился, заметив столы с остатками закусок. У щукарцев сегодня праздник? Или просто решили отметить казнь полукровок? Вполне может быть и первое и второе, в этом нет ничего особенного… Но среди опустошенных блюд и пустых кувшинов стояла братина. Значит, в поселке побывал чужак. С родней ведь не братаются. И с рептилусами тоже.

Выжил-таки мальчишка, и он тут, в Щукарях.

Или – был здесь совсем недавно.

В любом случае не стоило показывать местным, что Сыч понял это. Вон как на него уставились, схватив кто нож, кто вилку, а кто и за острогой домой сбегав. Если б не верный зог и не ощеренная свора, уже накинулись бы, изрубили бы да порезали на наживку. Ну, попытались бы это сделать.

– Что ты сказал?! – услышал Сыч крики за пару улочек от площади. – Как – здесь?! Ортис, ты сам ее видел, вот как меня перед собой видишь?! Ларисса, дрянная девчонка, ты куда задевалась?! Солить мне жабры, крюк мне в хребет! Где ты прячешься?!

Крики стали тише и вскоре вовсе прекратились.

Впрочем, Сычу не было дела до слишком громких рыбаков.

Будто бы не видя местных со всем их «оружием», направленным на него, он проследовал через толпу – щукарцы спешно расступились, образовав широкий коридор. Зога взбудоражил запах страха, исходивший от людей. Сычу понадобились все его навыки, чтобы удержать зверя от немедленной атаки, иначе зверюга остановилась бы не в центре площади, а посреди моря крови и гор разорванных тел.

– Молчать, – велел Сыч волчаркам, и те сразу утихли.

Он чувствовал, как сотни взглядов ощупывали его, пытались разгладить складки плаща и заглянуть под широкие поля шляпы. Щукарцы выискивали изъяны, отмечая его слабые места, – интересно, какие? – чтобы потом напасть. И при этом ни слова. Даже дети не смели пикнуть. А раз им всем нечего было сказать, заговорил Сыч. Заговорил не тихо и не громко, а так чтобы услышал тот, кому сказанное предназначалось. При этом Сыч смотрел поверх голов щукарцев – со спины зога так просто смотреть поверх голов – на возвышающиеся за поселком безжизненные бетонные глыбы прошлого. Где-то там, среди бетона, располагалось логово Родда.

– Умерь пыл своих рабов, – потребовал Сыч. – И даже не думай насылать на меня свою дрянь.

Он вскинул десницу с уже снятым с предохранителя файером. Исторгнутый из пасти огнедышащего факел пожрал зеленоватую дымку за миг до того, как она опустилась бы на голову Сыча.

Рыбаков взволновал поступок незваного гостя. Еще не смея выказать гнев, они стали переглядываться, трогать друг друга за плечи и одобряюще кивать, найдя поддержку у родственников и друзей. Вот-вот шептаться начнут, потом заговорят, заорут, а уж там и накинутся на следопыта. Его зверье уничтожит многих, но не всех, так что самому придется помахать Карой. А это все займет какое-то время, это пустые хлопоты и лишняя суета. И потому надо пресечь бойню на корню.

– Натравив на меня сброд, ты, Родд, а не я, обречешь всех тут на погибель, – Сыч коснулся пыльной тульи, чуть поправив шляпу. – Предположим, что случится чудо, и рыбаки убьют меня. Но тогда на закате говорец Мора не свяжется со мной, сюда придет целое войско, и ратники будут драться между собой за право первым изнасиловать самую красивую местную девку. Ты этого хочешь? Чтобы поселок вырезали? И кого тогда будешь травить своими благовониями? Кстати, княжье войско может наведаться и в твои развалины…

Сыч замолчал, и щукарцев согнуло от кашля. Из распахнутых ртов выплеснулись брызги вязкой зеленой слизи. Глядя на страдания рыбаков, следопыт осклабился. Конечно, Родд ни за что не допустил бы, чтоб в его вотчину вторглись ратники князя. Ведь не зря столько лет затворник-колдун наставлял юных глупцов, внушая что и как им делать в жизни, столько тысяч чистокровных слушаются его, поверив каждому слову. Если Родд призовет их, они с радостью встанут под его знамена.

Просмотрели владыки Моса у себя под носом серьезного врага, просмотрели.

Впрочем, Сычу нет дела до всяких заговоров против престола.

Ларисса обмякла. «Корни» зарылись в светлые волосы и, растрепав пук кос, едва не сорвали с нее скальп.

На черепе Зила не за что было ухватиться, поэтому «корень» сунулся ему в рот, настойчиво раздвинув губы и надавив на резцы с намеком, что кое-кто останется без зубов, если не расцепит челюсти. Испытывая брезгливость, Зил тут же укусил «корень». Тот был вовсе не древесно-твердым, скорее напоминал хрящ, покрытый кожей, но хрящ крепкий, не разгрызешь. Из продавленной кожи «корня» в горло хлынула жидкость, пахнущая тонжерром, то есть тиной и розами. Да и на вкус она была как тонжерр, только ярче, насыщенней. Ортис что-то говорил о благодетеле, снабжающем щукарцев. Похоже, Родд и есть этот самый благодетель.

– Ах чтоб тебе кишки раздуло! – Траст хрипел, пытаясь высвободиться. И сопротивление здоровяка оценили по достоинству: в рот ему кляпом впился не один «корень», целая охапка заставила его заткнуться, расслабиться и утихнуть.

Головокружение у Зила как рукой сняло. И никакой тошноты, никакой боли. Ну да, если уж сухой тонжерр, предложенный Ортисом, взбодрил лешего, то свежий сок точно придаст сил надолго. К тому же, кожица «корней», обвивших Зила, кое-где треснула от напряжения, через щели просочилось довольно много жидкого тонжерра, который, стекая по телу пленника, постепенно превратился в вязкую смолу, закрывшую все его раны. Так что кровотечение прекратилось, у Зила появился шанс выжить.

Он осмотрелся.

В просторном помещении – в той части, куда «корни» приволокли пленников, – было светло, хотя ни камина, ни факелов с лучинами, ни гнилушек, ни дорогущих ламп, наполненных светляками, Зил, как ни крутил головой, не обнаружил. Казалось, светились сами стены и высокий потолок из шлифованного белого с серыми прожилками камня. А вот дальние углы, до которых было не меньше сотни мер, оставались затемненными. И если снаружи здание представляло собой одну большую клумбу, то внутри все было выхолощено, мертво: ни травинки, ни листика, ни даже пылинки. Идеальная чистота.

Было холодно, морозно даже.

Во мраке дальнего угла раздался странный звук, будто зашелестели по дубовой коре тельца тысяч древесных змеек, заскребли лапками по полированному камню тысячи жучар. Ларисса и Траст переглянулись. Значит, Зилу не послышалось.

Гулкими ударами сердце в груди лешего отмеряло ток времени. Казалось, миновала вечность, две вечности, а то и десять, а то и больше, прежде чем из мглы явился тот, кто издавал все эти звуки. Тот, кто наслал на щукарцев облако зеленых спор. Тот, кто взял в плен Зила и еще двоих чистокровных.

Его ярко-зеленая борода спадала до чистейшего пола, наступать на который даже тщательно вымытыми пятками казалось кощунством. Из бороды произрастали тончайшие травяные спирали, а по ним ползали мерзкие рыжие муравьи. Несмотря на то, что в помещении было холодно, над колдуном Роддом, – а это, несомненно, был он – жужжа и пища, вились полчища комаров и слепней. Зил сразу заметил, что насекомые не удалялись от него на лишние полмеры, старались держаться поближе к голове. Лицо Родда покрывали глубокие морщины. Набившаяся в них пыль превратилась в почву, давшую приют мелким, едва различимым побегам. В локти и колени колдуна вросли толстые «корни», от которых ветвились «корни» потоньше, от них – еще тоньше, и так далее, до тех, что опутали троицу. И непонятно было, то ли Родд волочит их за собой, то ли они управляют им.

Колдун Родд явился не сам.

Такие, как он, не могут и шагу ступить в одиночестве. Им никак без верных соратников и фанатичных последователей, благодарных учеников и угодливых слуг. На худой конец сгодятся и рабы, готовые день и ночь преданно лизать господину ноги.

Свиту колдуна Зил мысленно назвал детьми цветов, потому что самому старшему из них едва исполнилось двенадцать и потому что члены свиты украсили свои тела цветами. И если обычные мальчишки и девчонки, порезвившись на луговнике, надевают на себя венки или оплетают усиками суккулентов запястья, то для свиты колдуна это было бы слишком просто. Дети цветов буквально превратили себя в грядки. Корни растений брали жизненные соки из-под их кожи. Их волосы и ногти покрылись буро-зеленым налетом мха, и кожа отдавала зеленцой. С их появлением зал переполнился удушающим запахом тины и роз, запахом тонжерра.

Зил часто-часто задышал. Ларисса тоже в точности изобразила рыбину, выброшенную на берег. Траст побагровел – ему кляп мешал восполнить нехватку кислорода.

Еще немного – и все трое задохнутся!..

Втянув воздух через мясистые ноздри, Родд недовольно махнул рукой, потянув за собой целый массив «корней». Тотчас концентрация аромата уменьшилась до приемлемой. По лбу и лицу лешего ручьями потек пот. Ларисса закашлялась, лицо ее посинело. Траст то ли просто закрыл глаза, то ли потерял сознание.

– Они так охотятся, – сказал Родд, кивнул на своих приспешников. Голос у него был густой, рокочущий. Если он вдруг заорет, своды зала не выдержат, цветник обвалится, а следом осядут грудами битого бетона все здания мертвого города. – Идут на цветочную поляну, а там уж… Они умеют не шевелиться, не дышать, сердца их перестают биться. Я научил их этому. Они – прилежные ученики.