Пусть умрут наши враги

Глава 3 Хороший день для смерти

Боль обожгла кожу на груди, – так обычно жалит слепень – и Траст, который от самого Моса топал в задумчивости, ничего не видя перед собой, за собой и вокруг себя, просто хлопнул ладонью по больному месту. Только так можно избавиться от навязчивого насекомого раз и навсегда. Раздался треск.

– Ах чтоб мои кишки раздуло! – выругался Траст, сообразив, что никакой слепень его не грыз, а укусила его блоха, которую после страстной ночи он словил на груди прекрасной возлюбленной, повенчанной с ним еще до рождения. Ну, по крайней мере так он соврал ушастому лешему, из-за которого все пошло наперекосяк. Траста ведь не только отходили кнутами, но еще и выперли из столицы, запретив когда-либо являться на Испытание. Это был крах всех его планов, всех надежд и чаяний!..

Попадется ему лопоухий гаденыш – уж Траст с ним раскланиваться и ручкаться не станет! Даже веснушки на его круглом лице побагровели от ярости. Он сжал кулаки, заскрипел зубами.

И печально вздохнул, вспомнив о блохе.

Сидела она себе в кулоне из высушенного желудя, специально продырявленном так, чтобы можно было грызть хозяина до крови и тем жить, а Траст, грязное недостойное чудище, взял и прихлопнул ее!

Он сунул руку за пазуху и вытащил обломки кулона, среди которых обнаружилось крохотное насекомое – мертвое, конечно. Траст если уж бьет, – аж две лапки оторвало! – то всерьез, по-настоящему, а не как мамка детку по головке гладит.

– Прости. Я хотел бы, чтоб ты ожила, но я не могу… – он уронил обломки кулона вместе с блохой на дорогу.

Пусть колдун Родд, наимудрейший среди чистокровных, расскажет, как дальше жить. Дома мать с отчимом по головке Траста не погладят за срыв Испытания. Наследства могут лишить… Размышляя о своей печальной доле-судьбе, Траст двинул дальше по втоптанным в глину камням шляха. А из-под кусочка желудя выбралась мертвая блоха и, за раз преодолевая по полмеры, криво запрыгала следом за бывшим хозяином-кормильцем.

После пятого прыжка блоха упала в пыль без движения.

Как и положено тем, у кого больше нет жизненных сил.

Жаль, Траст всего этого не видел.

Не стоит и надеяться, что воздух удержит того, кто падает в бездну, но все же Зил взмахнул руками, его пальцы впились в пустоту и…

И чуда, конечно, не случилось.

Воздух не превратился в твердь только для того, чтобы спасти от неминуемой гибели молодого лешего. Наоборот – пустота неумолимо потянула его вниз, туда, где бурный поток разбивался в пену о громадные валуны, и откуда навстречу Зилу – будто ему и без того неприятностей мало! – устремился вверх столб кипятка и раскаленного пара.

Сломайся ветка под Зилом мигом раньше или позже, и его непременно обварило бы. А так он разошелся с отрыжкой гейзера, не добрав до нее пару мер. Будто побрезговав лешим, кипяток достиг предельной высоты и обрушился в реку, а следующая порция еще не исторглась. Но волчарке – она была вдвое тяжелей Зила и потому обогнала его в падении – повезло куда меньше, чем Зилу: ее нещадно ошпарило, окутав паром, и чуть задержало в воздухе, сорвав с тела клочья меха и кожи, враз отбелив окровавленное мясо.

А леший просто рухнул в реку.

Его, дважды счастливчика, даже сразу не поломало о камни. Любому другому раздробило бы все кости и смяло бы череп, а он лишь пребольно ударился о горячую воду и погрузился в промоину, очень кстати оказавшуюся под ним. А чуть в стороне пятками вошел бы в поток – и стал бы отбивной котлетой. Промоина, кстати, еще и защитила лешего – трижды счастливчика! – от следующего всплеска гейзера. Так что впору было радоваться, жив ведь, вопреки всему – жив! Да только промоина оказалась слишком уж глубокой, и Зила в нее засосало, как проглоченный кусок в пищевод.

Он отчаянно сопротивлялся, рвался вверх за глотком живительного воздуха, но внизу была только вода. Она отрывала его пальцы от каменистых краев промоины, и ею могли дышать только рыбы, а Зил не мог. Однако его упорно тащило дальше и глубже, и в уши нестерпимо давило, и в груди жгло. Он едва сдерживался, чтобы не открыть рот, ведь спасительный вдох оказался бы смертельным – река вмиг бы наполнила собой его легкие.

А потом промоина вдруг извернулась и стала такой узкой, что лешего ребрами протащило по ее стенкам, ободрав одежду вместе с кожей. Скорость тока резко увеличилась. Зила завертело так, что он уже не понимал, где верх, а где низ, а потом его будто сжали в огромной ладони и, размахнувшись, швырнули. Давление в ушах ослабло, в глазах посветлело. Не в силах больше сдерживаться, леший сделал вдох, ожидая, что в глотку хлынет вода.

Но в легкие ворвался воздух!

Впрочем, в следующий миг леший наглотался-таки воды.

Исторгнув из глубин на поверхность, река толкала его перед собой, норовя размозжить о валуны, окруженные бурунами. Хорошо, хоть разлом становился все более пологим, кое-где в щелях гранита обосновались пучки травы, попадались даже чахлые кусты. Дальше уже виднелось то, что можно было назвать берегом. Однако пока что не стоило и надеяться вскарабкаться по камням – слишком уж велик был риск расшибиться, подплывая к ним.

Но главное – он жив! Жив!!!

И только он осознал это, как перед лицом у него возникли ощеренные клыки, и мощные когти оцарапали ему ногу.

Леший дернулся всем телом, замолотил руками по воде, чтобы убраться как можно дальше от волчарки, всплывшей рядом с ним. Он не сразу вспомнил, что тварь мертва, ведь ее обварил гейзер, так что никакого вреда она никому уже не причинит.

Но Зил ошибся.

Еще как причинит.

Выше и ниже по течению над поверхностью воды показались узкие змееподобные тела, покрытые черной блестящей чешуей. Их было не меньше десятка. Извиваясь и перебирая короткими лапками, они устремились к дохлой волчарке, привлекшей их внимание запахом и тем, что от костей отваливались кусочки мяса. Зил же находился от волчарки слишком близко, опасно близко, чтобы падальщики его не заметили.

За считаные мгновения змееподобные твари – саламандры, так их называют – достигли отварного трупа и разорвали его на части. Все произошло так быстро, что Зил не успел отплыть от пиршества на безопасное расстояние, хотя изо всех сил греб к берегу – ощутимо замедлившись, река текла уже между берегов, а не в провале отвесных скал. До спасительной суши оставалось с десяток мер, когда саламандры, разделавшись с волчаркой, заинтересовались Зилом. Из раны на его ноге текла кровь, а для хищников это было сродни приглашению отобедать им.

Челюсти, полные острых зубов, звонко щелкнули, едва не оттяпав ему кисть. Он успел ударить по черному гибкому телу, подплывшему к нему первым. После второго удара – ногой по жабрам – саламандра ушла на глубину. Зато другая всплыла прямо перед лицом Зила. К счастью, он предотвратил ее атаку, ухватив тварь за шею чуть ниже узкой змеиной башки так, что хрустнули позвонки. Победа! Пусть маленькая, но…

Но саламандр было слишком много.

Они окружили его, и неудача родственниц их ничуть не смутила. Аппетитно, наверное, он выглядел. Плохо дело. Вот-вот попрут все сразу, и уж тогда быть Зилу их живым кормом. А ведь ему мало победить саламандр, надо еще добраться до берега, увернувшись от торчащих из воды валунов и плывущего по течению мусора: палок, листьев и целых древесных стволов.

Невыполнимая задача!

– Ну давайте, чего ждете?!..

Однако саламандры вдруг оставили его – только мелькнули черные тени в глубине под ним.

Это взволновало Зила. Не к добру, если стая отказывается от добычи, которой, казалось, никак не избежать зубастых пастей и вместительных желудков. Что-то спугнуло хищниц.

Или кто-то спугнул.

Леший схватился за проплывающий мимо ствол дерева – все ж легче будет держаться на поверхности воды – и увидел, как с правого берега в реку вошли трое.

Двигались они плавно, – так вытекает из жбана свежий мед – но Зил знал, что эти твари способны быстро атаковать. Все трое походили на людей, были высокими, стройными, с длинными черными волосами, собранными пучками на затылках. Но назвать их людьми язык не повернулся бы ни у одного чистокровного. Троицу выдавала кожа: светло-голубая, разделенная на множество равных мелких секторов, издали казавшихся чешуей. Благодаря этой «чешуе», которую непросто рассечь мечом и алебардой, рептилусов – лютых врагов истинных людей! – ни с кем не спутаешь.

Но так далеко потомки спасителей не вторгались в земли чистокровных даже во время последней войны. А ведь перемирие длится уже двадцать лет! И что же жабы-диверсанты забыли здесь, вдали от Минаполиса, своей столицы?!

Искренне ненавидя рептилусов, Зил со стыдом понял, что благодарен им, ведь, спугнув саламандр, они спасли его от гибели. Эта благодарность была неприемлемой и позорной. Хорошо, что жабы не видели его покрасневшего от стыда лица и малиновых ушей – ветки и листья дрейфующего по Кипяточке дерева хорошо замаскировали лешего.

Войдя в реку по пояс, рептилусы без единого всплеска ушли под воду. Они отлично плавают и могут надолго задерживать дыхание, когда хотят скрытно подобраться к чему-либо. Или к кому-то.

Зил сорвал пару листьев и разжевал их. Получившейся вязкой кашицей залепил дыру в ноге – так рану не залечить, не то растение, но хотя бы кровь остановится.

Скорость течения заметно уменьшилась, вода стала чуть прохладней, а сама река расширила русло чуть ли не втрое по сравнению с тем местом, где под Зилом сломалась ветка. На песчаные берега, поросшие редким камышом, теперь можно было выбраться без особых усилий. И Зил обязательно пощупал бы пятками сушу, но рептилусы!..

Он не мог позволить им сотворить задуманное зло. Не мог! Вот только как обычному хуторскому парню справиться с тремя опытными диверсантами?!

Головы полукровок показались над водой в сотне мер ниже по течению, у самого поворота реки, и вновь скрылись в глубине.

На прибрежном дереве в гнезде сидела серая цапля. Обычно цапли поднимают жуткий ор при малейшей опасности, но эта лишь покосились на проплывающий мимо ствол. Он послужил отличным укрытием для лешего, но поток слишком медленно толкал его вперед!.. Стараясь поменьше шуметь, – не шлепать по воде ногами и ладошками, при этом дышать равномерно, без пузырей – Зил поплыл следом за полукровками. Тягаться с ними в скорости он, конечно, не мог, но все, что от него зависело, он делал.

Вскоре Зил достиг изгиба русла.

Заставив поморщиться, в нос ему ударил запах просоленной и гниющей рыбы. Впереди на обоих берегах реки расположился рыбацкий поселок. Берега были соединены между собой живым деревянным мостом, низко нависающим над водой. Местные умельцы сплели ветви моста хоть и криво, зато обсадили их лианами так, что получились крепкие надежные поручни. С десяток чумазых ребятишек, пища и хохоча, развлекались тем, что поплавочными удочками ловили с моста вечно голодных верховодок, жадно, без разбору хватающих с поверхности реки упавших в нее мух, жучар и вообще любой мелкий мусор. Справа от моста, у берега, где прямо над водой сушились на растяжках сети из хищных водорослей, пятеро молодиц ополаскивали спальные тюфяки и складывали их в большие корзины. Неподалеку от женщин покачивались на волнах склеенные густой смолой листья гигантских кувшинок – лодки, в которых лежали уже высушенные и свернутые сети.

Зил не бывал в этих местах, но батя Лих рассказывал ему об этом поселке, который зовется Щукари.

Копченых карпов размером с упитанного мужчину, таких вкусных, что пальчики до костей оближешь, запеченных с икрой судаков и жареных сомов под сладким соусом – и многое другое – в Щукарях оптом скупали хитрые торговцы и на птерах, чтоб побыстрей, чтоб не протух товар, развозили по окрестным городам и дальним весям. Но не только дарами реки был славен поселок – в нем жил знаменитый Родд, которого наивные увальни, вроде Траста, считали всеведущим колдуном и повелителем судеб.

Вряд ли жабы хотят встретиться с Роддом или полакомиться рыбой, скорее всего, они атакуют поселок дерзко, при свете дня, когда никто не подозревает, что рядом, в воде, дающей пищу, притаился враг. Грабить казну и жечь дома не будут – трое не совладают с сотнями разъяренных рыбаков. Так что цель у них иная: способные к размножению женщины. Пленниц жабы переправят в свои земли, где поместят в специальный родильный Инкубатор, где рабыни будут плодить новых полукровок, пока не умрут от истощения. И как раз пять молодиц по колено и по пояс стоят в мутной воде, будто сами предлагают выкрасть себя!..

Жабы опять подняли головы над водой. Слишком близко они подобрались к молодицам, занятым настолько, что они не заметили бы и скального дракона над собой и плеска, плыви рептилусы шумно, не услышали бы. А все потому, что тюфяки не любят помывку и норовят вырваться, глаз да глаз за ними, да и детский хохот на мосту стоял оглушающий.

Лучшего момента, чтобы напасть, рептилусам не стоило и ждать.

Вдохнув побольше воздуха, Зил заорал:

– Бегите! Тут жабы! Бегите!

Его услышали, но вместо того, чтобы спасаться бегством, молодицы уставились на него, изо всех сил гребущего к ним. На миг смолкли на мосту детишки, а затем, бросив удочки и заверещав десятками тоненьких голосков «Папа! Папа!», гурьбой помчались в поселок. Ах если б мамаши последовали примеру самых юных! Но нет, с тюфяками в руках они таращились на орущего и размахивающего руками Зила, то и дело с головой уходящего под воду, и при этом не сделали ни шагу к берегу!

Высокая, широкая в плечах, будто мужчина, молодица с длинной, ниже пояса, русой косой испуганно вскрикнула – в воде рядом с ней что-то было. Ее страх передался подругам, их лица стали настороженными. А уж когда широкоплечая, взмахнув руками, выронила тюфяк и ушла под воду, – только мелькнул кончик косы! – все молодицы разом заголосили.

Река взбурлила – широкоплечая была достаточно боевитой, чтобы дать отпор: ее руки мелькали над поверхностью воды, со шлепками обрушиваясь на рептилуса, который ее атаковал. Будь в том месте глубже, схватка уже закончилась бы. При всей мужеподобности у широкоплечей не было бы ни единого шанса против диверсанта, тренированного для сражений в воде. Но на мелководье она сумела встать на ноги и вытащить из воды «чешуйчатое» тело. Мелькнул пук мокрых черных волос, стянутых золотистой лентой на затылке, брызги зависли в воздухе радугой, и рептилус – Зил видел, как вздулись мышцы под голубой кожей – и рептилус вновь утянул жертву под воду.

Молодицы бросились на помощь подруге, вцепились в широкие плечи и выдернули ее на поверхность.

– Папа! Папа! Там чужой! – наперебой кричали дети.

Бежали они к домам, установленным на сваях-столбах, с оконными проемами, затянутыми мутными пленками рыбьих воздушных пузырей.

Услышав крики, из домов выскочили мужчины в одеждах из рыбьей кожи. А кое-кто спрыгнул на землю вообще в чем мать родила. Все схватили с собой остроги и большие разделочные ножи.

Но мужчины были слишком далеко и никак не успевали помочь молодицам. А Зилу до берега, к которому он греб изо всех сил, оставалось совсем чуть-чуть.

Несмотря на яростный отпор и спешащее подкрепление, полукровки – глупцы или совсем бесстрашные?! – явно не собирались отступить с пустыми лапами. Молча, без суеты, они окружили женщин. Те же щитами выставили перед собой корзины с тюфяками и сплоченным строем попятились к кромке прибрежного песка, обильно усыпанной рыбьей чешуей.

Но не так-то просто было выбраться на сушу.

Растопырив лапы, полукровка с золотистой лентой на волосах атаковал молодиц, за что тут же получил тюфяками по роже. Но это был всего лишь маневр, позволивший двоим рептилусам зайти в тыл. И уж там-то парочка заулюлюкала, чтобы, напугав, загнать чистокровных самок поглубже в реку и спокойно переловить. Растерявшись, женщины обернулись на шум, и тотчас рептилус с золотистой лентой в волосах обездвижил одну из них ударом в висок. Обмякнув, молодица хлопнулась в воду вниз лицом.

Началась паника.

Женщины беспорядочно метались из стороны в сторону, поднимая облака брызг. Баламутя и так мутную воду, одуревшие от страха бабы окончательно лишили ее подобия прозрачности – и тем помогли жабам незаметно подплыть к себе. И вот еще одна, лишившись сознания, не устояла на ногах!..

Размазывая сопли по лицу и призывая маму, на мосту разревелся босоногий карапуз. Не выдержали нервы у рыбака, обогнавшего прочих – он швырнул острогу, метя в рептилусов и рискуя попасть в женщин, но не добросил, острога угодила в развешенные для просушки сети.

Наконец-то Зил достал кончиками пальцев ног до дна. Но прийти на помощь он все равно не успевал. А раз так…

Решение принял, не раздумывая.

Перевернулся на спину и, широко раскинув руки и ноги, лег на воду.

Он закрыл глаза – только так можно увидеть тьму. Как назло, лучи солнца проникали через тонкую кожицу век, но Зил заставил себя не замечать свет. Вместе с пульсацией меж висков накатила боль, от головы по позвоночнику волной поплыл обжигающий жар, заставив лешего корчиться в муках. Потому что нельзя – нельзя! – так часто пользовался даром. Иначе расплата настигнет лешего, и боль – самое малое, на что он обречет себя, пытаясь помочь женам рыбаков. Для него последствия могут стать необратимыми.

В голове зазвенело, глаза застило багрянцем. Леший впал в полуобморочное состояние, когда непонятно, где явь, а где видения, рожденные мозгом. Из носа потекли струйки крови и, попав в воду, стали частью реки. В багрянце вспыхнула сеть из нитей-связей, ближайшие из которых протянулись к лодкам-кувшинкам и хищным водорослям, сплетенным в сети, в них. Вот этих-то нитей Зил и коснулся. Ему как раз хватило остатков сил, чтобы попросить о помощи. А вот если бы нужные растения оказалась на полмеры дальше…

Сорвав побеги с прикола, лодки-кувшинки вклинились между рептилусами и молодицами и вывалили из себя заботливо уложенные сети. Двое рептилусов сразу угодили в ловушку, стоило им только нырнуть под лодки. А уж намертво запутаться в зелени, выделяющей клейкий сок, проще простого. Десятимерные сомы не могут вырваться из таких сетей, куда уж полукровкам!..

Зил сам не понял, как добрался до мелководья.

Он стоял на коленях, упираясь руками в песчаное дно. Его подбородок задрался так, чтобы в широко открытый рот – воздуха не хватало, дышалось хрипло, со свистом – не попадала вода.

Рывок вперед. Вперед!

Руки в локтях подогнулись, лицо погрузилось в воду.

Хлынуло в рот и в нос. Зил закашлялся. Это немного взбодрило его. Багровый туман в глазах чуть рассеялся, и он увидел, как молодицы вытащили своих подруг на берег. К ним как раз подоспели мужчины. Двое рыбаков подхватили Зила под локти и, бросив его на песок, встали рядом. Остальные схватились за сети, в которых запутались рептилусы, и выволокли их из воды. Все вокруг радостно загалдели, принялись хлопать друг дружку по спине. Говорили много и громко, смеялись. Даже как-то неловко было портить этот маленький праздник.

– Трое, – сказал Зил, сев на песке.

Его услышали. Сразу стало тихо-тихо, только натужно сопели рептилусы в бессильных попытках выпутаться из сетей. Улыбки на лицах рыбаков сменились мрачной сосредоточенностью. К Зилу шагнул высокий худой мужчина, щеки которого так впали, что, разговаривая, он наверняка кусал их изнутри.

– Что ты сказал?

– Жаб было трое, – подтверждая слова Зила, рядом с мостом показалась над водой голова с золотистой лентой в волосах. Взгляды рептилуса и лешего встретились.

Пасть рептилуса раскрылась:

– Эй ты, мы еще встретимся! Я отомщу!

Надо было достойно ответить, но горло свело судорогой, Зил опять закашлялся, да и вообще сил его хватило только на то, чтобы показать жабе кулак. Мол, давай, жаба пупырчатая, греби сюда, я тебя одним мизинцем по темя в песок вгоню!.. Рука Зила на миг зависла в воздухе, прежде чем опасть срубленным сорняком, но этого хватило, чтобы взгляд рептилуса переместился на закатанный рукав куртки и родимое пятно, распластавшее птичьи крылья вдоль предплечья. При этом на морде полукровки появилось удивленное, а затем почему-то радостное выражение. Жаба вновь открыл пасть, – вот захотелось ему поговорить с кровником – но в воду перед ним вошла острога, и жабу аж подбросило, пятки на полмеры взлетели над рекой. Зубчатый наконечник остроги впился ему в плечо. Тут же, извернувшись гибким мускулистым телом, полукровка мягко, без всплеска, ушел под воду. И он бы уплыл, конечно, но от древка остроги к запястью тощего рыбака – это он так метко поразил рептилуса – протянулась зеленая веревка из водорослей. Провисшая, было, она со звоном натянулась над рекой, вторым концом утонув вместе с жабой. Тут же тощий дернул веревку, подтянув к себе раненого врага на меру. И вновь рывок, и опять!.. Трое щукарцев кинулись в воду, забежали по пояс. У них с собой были разделочные ножи. Жабу, только рядом окажется, враз посекут на куски.

Рывок! Еще рывок!

Рептилус сопротивлялся, барахтался, но тощий всю жизнь только тем и занимался, что выуживал улов, для него вытащить из воды полукровку было все равно, что босоногому мальцу подсечь верхоплавку. Легкая добыча.

И все же тощего опрокинуло назад, он рухнул спиной на песок и витиевато, помянув щучью задницу и карасевую мать, выругался. Веревка порвалась, так что жабе ничто уже не мешало скрыться в глубине. Что он и сделал, оставив после себя на воде багровое пятно, быстро порозовевшее, а потом и сгинувшее совсем.

– Ты кто такой?! – тощий вскочил с песка, явно намереваясь на лешем, к которому он кинулся с кулаками, выместить горечь поражения.

– Меня зовут Зил, и я… – начал было Зил, но тощему и остальным уже было не до него.

Рыбаки принялись мутузить пойманных рептилусов, которые и так страдали от впившихся в кожу плотоядных сетей, поэтому тощий, перепрыгнув через Зила, поспешил присоединиться к сородичам.

Задул промозглый ветер, намекая, что вот-вот закончится лето.

Зил поежился. Его изорванная одежда спешно втягивала в себя влагу с поверхности тела. Это хорошо. Мокрым сидеть на ветру не очень-то приятно.

Рыбаки распеленали рептилусов, чтобы удобней было их бить ногами, а то, понимаешь, носки ботинок липнут к сетям, непорядок.

– Ты леший, да? – узнав от молодиц, что чужак предупредил их об опасности, и что лодки и сети сами кинулись на помощь, тощий рыбак разом подобрел лицом. Протянув жилистую руку-клешню, он помог Зилу подняться. – И не просто леший, у тебя дар есть, верно? Хороший дар: кувшинками и водорослями управлять.

Зил кивнул.

Осклабившись, – во рту не хватало половины зубов, а те, что были, сплошь почернели – тощий хлопнул лешего по плечу, едва не сшибив его с ног.

– Как там девки наши? – он обернулся к сородичам, склонившимся над молодицами, пострадавшими от нападения рептилусов.

И услышал в ответ:

– Ортис, нормально все. Очнулись!

Щедро пиная, жаб поволокли в поселок. Следом потянулась процессия из рыбаков, детей и женщин. Берег быстро опустел.

– А ты чего стоишь?! – Ортис отвел руку, чтобы вновь хлопнуть Зила по плечу, но не хлопнул, передумал испытывать чужака на прочность. – Тебя ведь Зил зовут, верно? Плохо выглядишь, Зил. Покормим тебя, отдохнешь, а там расскажешь, кто ты и что за беда с тобой приключилась… Идем-идем, не стой! – обняв лешего, рыбак настойчиво повел его к домам, за которыми уже скрылась процессия.

Надо было возразить, вежливо отказаться, потому что князь Мор и следопыт Сыч не оставят его в покое, и батя Лих погиб, и неизвестно, куда подевались мать и сестра, а ведь Зил обещал найти их, и даже не пообещай он, все равно… Но как было сопротивляться Ортису? Удивительно, что Зил не упал еще, он едва переставлял ноги. Голова клонилась к груди, глаза закрывались сами собой, веки словно намазали клеем. Лишь боль в ушибленных ребрах при каждом вдохе не давала Зилу потерять сознание. Хорошо, хоть из раны в ноге не текло…

– Что-то ты совсем нерадостный. На-ка, это взбодрит, – Ортис протянул Зилу буро-зеленый брикет чего-то растительного, плотно спрессованного. От брикета пахло тиной и почему-то розами. – Чтобы набраться сил, мы, щукарцы, жуем тонжерр, спасибо нашему благодетелю.

Зил отломил от предложенного брикета кусок и сунул в рот. Рот тотчас наполнился липкой, вяжущей слюной. Вкус был приятный, медовый…

Ортис привел лешего на большую площадь в центре рыбацкого поселка. Только что под ботинками шуршал песок, а вот он посреди радостно галдящей толпы. И главное – ему было лучше, значительно лучше. Ничего не болело вообще! Слабости как не бывало! Помогло чудодейственное средство рыбаков.

Все вокруг норовили раздавить своей лапищей ладонь Зила, дергали за рукава и так разодранной куртки, улыбались и что-то наперебой говорили. А девушки – красавицы! – пристраивались поближе, касались его бедрами, игриво подмигивали. Зил просто млел от внимания к себе – с ним, обычным парнем, никогда такого не было!..

Избитых, шипящих жаб привязали к лестницам ближайших домов.

– Бывает, крупная хищная рыба убивает кого из наших. Тогда мы устраиваем Большую Рыбалку. Мы ловим эту рыбу и наказываем. Мы делаем ей очень больно. Вот этим, – вокруг Ортиса и Зила образовалась пустота мер на пять в каждую сторону, куда ни глянь. Из кармана своей куртки Ортис вытащил покрытый мелкой рыбьей чешуей чехол, а из чехла осторожно извлек острую рыбью косточку длиной в два указательных пальца. Кончик кости был измазан черной маслянистой дрянью. Воздев руку с костью к небу, Ортис продолжил: – Сородичи, щукарцы, уверен, не откажете! Право убить первого врага мы даруем нашему новому другу!

– Да!!! – грянуло над сборищем.

Ортис протянул Зилу кость.

Обведя взглядом толпу, Зил поморщился. Одно дело – убить полукровку в бою, в лютой сече или в реке, а другое – казнить безоружного, не способного дать отпор. То, что предлагал ему сделать Ортис, – работенка для княжьего палача, но никак не для честного парня с дальнего хутора. Ему оказали честь, которой он с легкостью пренебрег бы, но отказ означал бы, что сын Лиха не дорожит гостеприимством щукарцев и чуть ли не плюет на весь род людской!..

Чувствуя, как предательски покраснели его роскошные уши, вечно обгорающие на солнце, Зил глубоко вдохнул, резко выдохнул – и не смог выдавить из себя ни слова. И шею заклинило – ни кивнуть, ни мотнуть головой.

По толпе прокатился возмущенный гул, кто-то презрительно свистнул. Почтенных рыбаков, их верных жен и прекрасных здоровых отпрысков весьма огорчила нерешительность нового друга. Подозрительная нерешительность. Любой чистокровный с радостью расправился бы с диверсантами из Минаполиса, да будет проклят этот город, да станут бессонными ночи его жителей, стул их – болезненным, еда – безвкусной, вода – протухшей, жены – бесплодными, земля под ногами – выжженной!

– Бери, – Ортис прищурился, глядя в лицо Зилу. Черная слизь на кончике кости угрожающе блеснула.

Аккуратно, чтобы не оцарапать себе кожу и не поранить руку дающего, леший взял-таки смертельное оружие. Провожаемый сотнями глаз и напряженным молчанием толпы, он медленно подошел к лестнице, на которой висел рептилус. Дом, к которому вела лестница, был перекошен, заброшен, никто в нем не жил, – не жалко его – вот почему пленника сюда определили, осквернив то, к чему прикоснулся потомок спасителей.

Глядя на Зила, рептилус принялся извиваться всем своим гибким телом, аж заскрипели путы, сдерживающие его. Вот-вот порвутся!

– Ты… однажды… – звуки из глотки полукровки вырывались со змеиным шипением, при этом его даже по человеческим меркам красивое лицо искривилось презрительно, мерзко. – И с тобой однажды случится такое! Это судьба!..

Леший не снизошел до ответа врагу, только недобро усмехнулся.

Полукровки верят в судьбу и прочее подобное – в отличие от чистокровных, которые над всей этой ерундой смеются.

Однажды батя Лих завел Зила далеко в лесовник, где поведал о «религии» и о том, что раньше люди строили «храмы», чтобы умилостивить «богов» кровавыми жертвами. «Из-за религии, – сказал он, – случилась Третья мировая, едва не уничтожившая весь мир. С тех пор у чистокровных кое-какие словечки запрещены. Того, кто их произнесет, ждет суровое наказание: его заживо сожгут на центральной площади Моса».

– Ваши квакают: «Хороший день для смерти», – Зил отвел руку с отравленной костью, чтобы одним ударом поглубже вогнать острие в зазор между «чешуйками» жабы. Убивать безоружного и беззащитного было противно, но как иначе, как?!

Как отвратительно на площади пахло соленой рыбой!

А еще жареной, копченой, свежей и не очень.

И даже ледяной ветер не мог выдуть из ноздрей эту трупную вонь!..

Зила едва не вывернуло.

Хорошо, рядом оказалась девчонка, похожая на Даринку, – волосы рыжие, огонь прямо – она несла мимо блюдо с парными карпами, обложенными ломтями вареной моркови. Булькнув горлом, леший подхватил с блюда теплый оранжевый кругляш и, едва не проткнув шипом себе щеку, прижал к носу.

Рептилус победно зашипел, изогнул губы в мерзостной ухмылке. Толпа щукарцев недовольно зарокотала.

А вот Ортис поступок лешего понял по-своему:

– Верно наш новый друг намекает. Полукровок позже накажем. Кто ж доброе дело на пустое брюхо затевает?!

– Гость проголодался! Все к столу! – приняв объяснение странного поведения Зила, толпа загудела и враз потеряла интерес к казни. – Отпраздновать надо, готово все! Стынет! К столу!..

Стол – полсотни мер длиной, не меньше – стоял прямо под небом и был накрыт сшитыми из рыбьей кожи скатертями, поверх которых на блюдах, кроме приготовленной так и эдак рыбы, лежали речные моллюски, зеленели, синели и чернели салаты из водорослей, краснели раки с четырьмя клешнями и розовели крупные креветки. Одних запеченных на вертеле тюленей и уток хватило бы, чтоб накормить половину Моса. И когда только успели приготовить все?! Справа от стола возвышались чаны, кишащие жучарами-плавунцами, – Зилу опять стало плохо – которые почитались у щукарцев деликатесом.

Только сели, Ортис забрал у него кость и сунул обратно в чехол.

– Потом верну, – пояснил рыбак. – После обеда.

И началось.

Засовывая в рот ломти рыбьей плоти и очищенных от панциря креветок, Зила чествовали как спасителя, называли храбрым воином. Ведь он не только предупредил об опасности, но и сбросил на жаб сети, воспользовавшись своим даром!..

О даре рассказал Ортис, вызвав новый всплеск внимания к Зилу со стороны девушек. Хихикая и покусывая губки, они подмигивали ему. А женщины постарше смутили лешего чересчур откровенными взглядами. К его ушам прилило столько крови, что удивительно, как она не просочилась через кожу.

Ортис поднял за две ручки братину, полную вовсе не колодезной воды. Зил сразу почуял кислый запах хмельного.

Его родители хмельного не пили вообще и сына наставляли не пробовать, ведь от кислого пойла чистокровные становятся глупее и злее. А вот Ортис не прочь был поглупеть – он щедро отпил из ведерной братины, аж по груди потекло, после чего пустил ее вдоль стола так, чтобы к лешему она добралась в последнюю очередь – похоже, обычай такой в Щукарях: одни лишь остатки новому другу предлагать.

Подвывая, клянчили еду собаки. Лениво разгуливали между ногами пирующих пятнистые кошки-трехцветки. Зимородки – мелкие, сине-зеленые с отливом – нагло воровали мелкую копченую рыбешку с блюд. Задорно чирикали воробьи, высматривая, чем бы поживиться на столах, пока захмелевшие рыбаки обнимались и хлопали друг дружку по плечу, выспрашивая извечное «Ты меня уважаешь?!».

Лешего уже не мутило – принюхался. Но все равно он так и не притронулся к еде.

– Дружище, может, кто на днях видел поблизости двух женщин? – спросил он у Ортиса, немало выпившего и обильно закусившего. – Одна младше меня. А вторая старше. Старшую зовут Селена. Она чуть ниже, чем я, волосы косой собраны вокруг головы, глаза голубые, яркие, одевается всегда скромно, в зеленую плетенку до пят, без украшений, говорит тихо…

– Как все приличные женщины, – кивнул Ортис и с намеком подмигнул: – Ты мне лучше про молодую расскажи. Про молодую всегда интересней слушать.

Зилу сразу расхотелось продолжать расспросы, но ведь с чего-то надо было начинать поиски.

– Она совсем девчонка, двенадцать годков только-только исполнилось. Волосы рыжие, остра на язык – если такую кто встретит да заговорит с ней, точно не забудет. Зовут Даринка, сестра моя. А Селена мне мать. Я их ищу.

С лица тощего ураганом сорвало пьяную похабную ухмылку и унесло прочь, как и не было:

– Так бы сразу и сказал. А я уж подумал…

– Были, значит, похожие в киломере от поселка, на шляхе у перекрестка, – шамкая, к их беседе присоединился старик, на котором не осталось ни единого пятнышка кожи, свободного от татуировок. Веки и те были исколоты, в чем всякий мог убедиться, когда он моргал. – Бабы те к паломникам прибились. Я туда, значит, к перекрестку, рыбу оттащил волокушей. С утреца вьюнов много наловил. Рыба, конечно, дрянь, торгаши не берут, морщатся, вот и пришлось ковылять самому, не задалось у меня в тот день, так-то уловы о-го-го, всем молодым на зависть, но в то утречко…

Дунуло сильно, порывом ветра сорвало со стола перед Зилом скатерть и сбросило на землю блюда с угощениями. Рыбу, креветок, раков – в пыль-грязь, а сверху салатами из водорослей присыпало. То-то радости собакам да кошкам, наедятся от пуза.

А вот щукарцы происшествию не обрадовались – дружно вскочили с лавок и задрали головы. Самых проворных окропило голубоватой слизью, стравленной через дыхательные отверстия молодого птера. Его хитиновое тело – длиной все четыре меры, вдвое меньше шириной и в высоту – блеснуло в лучах солнца и метнулось вниз, к центру площади. Не успев сложить прозрачные, в прожилках крылья, птер врезался в утоптанную землю и брюхом прорыл в ней канаву, не добрав до стола каких-то пару мер. В зеркалах его фасетчатых глаз отразились все празднующие. Хищно щелкнули мандибулы.

Щукарцы попятились: рыбаки прикрывали собой женщин, а те – детей. Зилу тоже захотелось оказаться подальше от хищника, опасней которого на Разведанных Территориях разве что скальный дракон.

Рывком птер встал на суставчатые лапы – и не удержался, опрокинулся на бок, затем, накренившись, завалился на спину. Но прежде с него ловко соскочил невысокий наездник в добротной зеленой куртке, скрепленной с брюками плотной вязки. Голову его скрывали от пытливых взоров специальные обмотки, в полете предохраняющие от обморожения. Чтобы в глаза не попадали насекомые и пыль, на лице наездника раскорячился жучара, живущий в симбиозе с обмотками, его тонкие крепкие крылышки были вроде солнцеочков князя, только бесцветными.

Выставив перед собой вилки, – на некоторых были наколоты жирные куски – рыбаки медленно двинули к птеру. Птер захрипел – и щукарцы, возомнившие себя бесстрашными воинами, испуганно дернулись назад. Глядя на них из-под «солнцеочков», наездник птера широко расставил ноги и скрестил руки на груди.

Ноги его – причудливо неровные, но все же не уродливые – показались Зилу знакомыми. Он где-то видел эти колени и лодыжки. Но где?..

Пытаясь перевернуться на брюхо, – лапы махали в воздухе беспорядочно, жалко – птер захрипел и выдул через дыхательные отверстия слизь со сгустками свернувшейся крови. Воздух с присвистом вырывался из его легочных мешков. Только сейчас Зил заметил, что из хитина птера торчали стрелы, – пять штук, – а в левый бок ему кто-то воткнул алебарду. Две из шести лап были обрублены у основания.

Вздох, выдох – и дыхательные отверстия птера выдали два фонтанчика алых брызг. Птер перестал молотить воздух лапами и затих, убедив лешего в своей полной безвредности. Ну какой вред может причинить труп?

– Ты кто такой?! – испив из братины, Ортис расправил плечи и сжал кулаки.

Храбрый мужчина, но глупый. С кулаками – на того, кто сумел подчинить птера?.. Слабые и ничтожные наездниками не становятся – только храбрецы и герои!

Даже не взглянув на Ортиса, наездник опустился на одно колено у бездыханного птера и положил на хитин ладонь – попрощался. Потом поднялся и, развернувшись к толпе, снял с лица жучару – недовольно зажужжав, тот спрятал крылья – и сдернул обмотки с головы. Блеснули яркие фиалковые глаза, обрамленные угольными ресницами. Левую щеку наездника пересекали три оранжевые полосы. А длинные светлые волосы наездник заплел косичками и уложил пучком на затылке. Наездник оказался вовсе не мужчиной, а девушкой-красавицей, из-за которой у Зила в Мосе все пошло наперекосяк.

Она! Точно она!

Увидев, что это девчонка пожаловала, щукарцы оживились. Старик, продавец вьюнов, заулыбался щербатым ртом, а Ортис чуть ли не обниматься к ней полез.

– Ларисса! Что случилось, почему ты вернулась?! Как прошло испытание?!

Опустив глаза, Ларисса – так звали блондинку – прошла к столу, подняла братину – ее со стола не сбросило, уж больно тяжелая – и хорошенько отхлебнула хмельного.

Только после этого Ларисса заговорила, глядя поверх голов щукарцев:

– Князь Мор совсем обезумел. У него злое сердце. Если его не остановить, он уничтожит княжество!.. Он заточил меня, но я сбежала, пока его не было в Мосе, и мне помог в этом… – увидев рядом с Ортисом Зила, она оборвала себя на полуслове.

– Я рядом, сестренка, – леший помахал ей рукой, как бы намекая, что не в обиде.

Подумаешь, наговорила ему гадостей, с кем не бывает?..

Ни улыбки как старому знакомому при встрече, ни вежливо-равнодушного «Мы вместе» он так и не дождался. Наоборот – красивое лицо девчонки исказилось: лоб покрылся морщинами, глаза спрятались за прищуром, губы чуть раздвинулись, обнажив ровные белые зубы. Ларисса зарычала. Ладонь ее скользнула по бедру в поисках оружия, не нащупала, поэтому блондинка схватила со стола двузубую деревянную вилку и, выставив ее перед собой, шагнула к Зилу:

– Кролик, ты как здесь очутился?! Жалкая тварь! – лицо Лариссы побагровело.

Зил так и обомлел. Чего это с девкой? По голове сильно стукнули, что ли?

– Ларисса, успокойся, – Ортис хлопнул лешего по плечу. – Это Зил, наш друг. Он спас Щукари от нападения жаб. Они приплыли по реке, а он заметил и предупредил женщин, он…

– Он был на Празднике два дня назад! – перебила тощего блондинка.

Зил немного ошалел от этой заявки. Если Ларисса не врет, после того, как он окунулся в пруду в Мосе, миновало аж двое суток, о которых он ничегошеньки не помнил. Домой от Моса как раз столько времени занимает путь пешком…

– Он предатель рода людского, – не унималась девчонка. – Он освободил тайгера. Я сама видела! Предатель!

Этого леший стерпеть уже никак не мог. Сбросив с плеча ладонь Ортиса, он шагнул к Лариссе:

– Что ты мелешь, бурая гниль?! Головой ударилась?!

Блондинку точно катапультой швырнуло вперед, – прыгучая! – она тут же оказалась рядом с Зилом. Вилка впились ему в кадык. Чуть дернется – и ополоумевшая девка убьет его.

– Щукарцы, он предатель! Он приплыл сюда вместе с жабами! – закричала она. – Это он привел тварей к поселку!

К ужасу Зила рыбаки поверили ей безоговорочно. Даже Ортис. Да что ж это, а? Почему слово Лариссы – чуть ли не закон для местных?! И почему она – дура, истеричка и бурая гниль! – оговорила его, назвала предателем?! За что?!.. Обвинения были настолько чудовищными, что у лешего из-за глубокой этой несправедливости отнялся язык. Ор же вокруг поднялся несусветный. Зила проклинали, желали зла его роду. Его толкали, плевали ему в лицо. Ортис ударил нового друга кулаком в живот – лешего согнуло вдвое, он упал на колени.

И перед выпученными глазами замелькало вдруг прошлое, выдернув его из настоящего.

…седые проплешины на большой голове…

…тело, бугристое от мышц…

…густой мех – полосатый, рыже-черный…

…тайгер!..

…на груди у тайгера что-то блеснуло, Зил зажмурился…

Предмет на груди тайгера – очень важная штука. Очень-очень. Зил был уверен в этом. Но что такого особенного в ней, он не знал.

…колючая лиана держит тайгера на кресте, полосатый мех обагрен…

…в горле першит, воют дудки, лязгают древние инструменты…

…и рык полукровки:

– Не подведи! Учителя не подведи!

Это Зилу. Именно Зилу…

Он моргнул – и очнулся.

Его куда-то тащили. Глаз заплыл, а во рту было солоно от крови.

Неужели Зил действительно в чем-то виноват?.. Он упал с бревна – и все, ничего больше в памяти. Был в Мосе на испытании, проснулся дома. И сразу родной хутор атаковали княжьи ратники. Да что ж такого Зил натворил-то, а? Получается, за ним явились, чтобы законно, по делам его, наказать? Значит, из-за проступка Зила погиб батя Лих, который вступился за него, как вступился бы любой отец, любящий своего отпрыска, пусть и нерадивого?!..

Перед Зилом возникло злое лицо Лариссы:

– И ради этой ушастой сволочи я дар использовала, чтобы прогнать глубинного монстра! Ненавижу!..

Лицо исчезло.

Дар? Неужели блондинка – ментал? Точно, она умеет заговаривать животных, подчинять их волю. Потому и справилась с птером, и потому там, на бревне, белесый монстр передумал жрать Зила…

Рывком лешего подняли и прижали лопатками к лестнице дома. Крепкие веревки, прижав его к перекладинам, до онемения передавили вены и чуть ли не до костей врезались в мясо.

– Ты будешь умирать долго и мучительно, – пообещал ему Ортис.

И выхватил из чехла отравленную рыбью кость.