Пульс бесконечности

3. КОРИДОР ДИТЦЕНХОФЕРА

— Ферда, я иду работать, — сказал доктор Пегас невидимому слуге.

— Пожалуйста, мэтр, — раздалось из глубины комнаты, — прошу вас, входите.

Я человек несуеверный и не испытываю страха перед неизвестным, но на сей раз я и в самом деле испугался. А не спрятал ли доктор обычного «живого» помощника, который разыгрывает тут передо мной целую сцену?

Не успел я опомниться, как жестяные дверцы над камином бесшумно распахнулись. Из отверстия медленно соскользнула вниз лестница, прислонилась к верхней плите камина и тихо опустилась на ковер.

— Разрешите я пойду вперед. Вход довольно необычный, — извинился Пегас, — но дальше все пойдет как по маслу.

Когда я ступил на лестницу, доктор протянул мне руку. Я протиснулся вслед за ним в узкую кабину.

— Лифт устроен только для одного человека; я не рассчитывал на гостей, — пояснил Пегас, нажав на одну из кпопок на панели.

Я почувствовал, что мы опускаемся куда-то, вниз, в подземелье.

— Вы первый человек, которому я показываю свою подземную лабораторию. И вообще никто не подозревает, что нечто подобное может существовать в этом дряхлом доме.

— А вы не боитесь, что я, как журналист, разглашу вашу тайну?

— Нет вот этого я действительно не боюсь, — проговорил доктор как-то многозначительно. — Уверен, что вы не опубликуете ничего, если я не пожелаю…

У меня было такое чувство, что мы устремляемся куда-то в самые недра земли.

— Старый Дитценхофер, как я вам уже сказал, построил этот дом во второй половине семнадцатого века. По преданиям, дом на случай войны и тревог некогда был соединен с Градом и Новым Местом двумя подземными ходами.

Лифт наконец остановился.

— Пожалуйста, вот один из этих ходов. Прошу вас.

Я робко вошел в затхлую, тускло освещенную штольню. Падающие с потолка капли глухо выстукивали монотонную мелодию.

— Как видите, Дитценхофер строил основательно: коридор для своего возраста сохранился неплохо. Он кончается где-то под руслом Влтавы; там он порядком разрушен. Видимо, позже кто-то заложил вход, чтобы вода из реки не затопила.

Шагов через тридцать мы свернули в боковой коридор, заканчивающийся гладкими, в современном стиле дверями.

— Ферду я оставил наверху, так что здесь уж мне придется открыть самому. Еще один предохранитель, и мы можем вступить в мое королевство… Пегас провел пальцем по серой шершавой стене, очевидно, нажал на незаметный запор, и дверь открылась. Тотчас же внутри вспыхнул свет.

Я с изумлением оглядывал просторное помещение с неоштукатуренными бетонными стенами, набитое до отказа различными приборами и сложнейшими аппаратами.

— Это… ваша лаборатория? — удивился я совершенно искренне.

В глазах Пегаса вспыхнул тщеславный огонек.

— Подземные помещения принадлежат мне по праву первооткрывателя. Аппараты я взял на время в складе научно-исследовательского института.

— На время? — переспросил я иронически.

— Когда вы поймете, какие важные проблемы я решаю в этой лаборатории, вы согласитесь, что способ, с помощью которого я достал необходимое оборудование, не играет роли, — ответил холодно Пегас. — Сейчас я работаю здесь над двумя изобретениями, и оба они имеют колоссальное значение. Одно из них даст человечеству безграничную силу, а второе спасет его от гибели…

«Снова перпетуум-мобиле», — вспомнил я горе-изобретателя.

— Вижу, вы мне не верите. Нет, я не сумасшедший. Вы в этом сейчас убедитесь. Моя первая задача — познать тайны гравитации[2]. Теоретически я уже эту задачу решил, но вот на практике пока не удается.

— А почему бы вам не ставить свои опыты в институте? — возразил я. — Ведь над этим работает сейчас очень много ученых. Один вы ее вряд ли решите.

— Мне известны довольно подробно результаты работ других исследователей, и я знаю абсолютно точно, чего они достигли в борьбе с гравитацией. Я иду иным путем, Я нашел уже гравитационные волны, аналогичные электромагнитным. А почему я не провожу свои опыты в институте? Я не хочу, чтобы кто-нибудь украл мое изобретение, а потом хвастался плодами моих многолетних трудов. А второе мое изобретение я не могу предать гласности прежде всего потому, что его могут обратить против человечества, как это случилось с атомной бомбой.

Я молчал, понимая, что возражения тут бесполезны. Я внимательно изучал Пегаса, пока он восторженно говорил о гравитации. Он говорил о проблеме, которую я уяснил себе много позже, (Теперь я знаю, что уяснил только благодаря Пегасу.) Хотя эту часть нашей беседы я помню меньше всего, однако это был самый светлый момент нашей встречи.

— Значит, вы работаете над проблемами гравитации!.. Каким же образом тогда вам удалось так быстро поймать сигналы советского спутника? — спросил я наконец.

— Именно поэтому. У меня сильный приемник, на котором я исследую средство электромагнитных и гравитационных волн. Изучаю различнейшие частоты колебаний. И однажды во время одного из таких опытов я случайно поймал сообщение о запуске спутника с указанием частоты сигналов. Обнаружить их после этого было не так уж трудно. О вас я вспомнил совершенно закономерно. Накануне вечером я как раз дочитал ваш фантастический рассказ об искусственных спутниках.

Я посмотрел на часы.

— Нет, я еще не могу вас отпустить, — угадал мои мысли Пегас. — Вы еще не познакомились со вторым открытием, которое я вам и предлагаю для вашей новой фантастической

повести. Он взял меня за руку.

— Идемте, — прошептал он, словно опасаясь, что нас кто-нибудь услышит.

Я почувствовал неприятную дрожь во всем теле.

— Позволю себе сказать, что вы до самой смерти не забудете этой исторической минуты, — торжественно проговорил Пегас.

Он был прав: его лабораторию мне не забыть никогда.

«Я напишу об этом, обязательно напишу. Не рассказ, а чистую правду», — думал я, когда Пегас подвел меня к столу с целым рядом небольших кинескопов и повернул выключатель.

— Смотрите внимательно! Первый экран налево: вид на Мальтезскую площадь. Маленькую телекамеру я спрятал в слуховом окошке Ностицова дворца. Второй экран: общий вид на Ностицову улицу. Третий экран: вид на тротуар напротив нашего дома. Любопытно, не правда ли? Смотрите: с Мальтезской площади свернул на нашу улицу юноша, эта девушка определенно ждет его. Теперь приготовьтесь, редактор, — повысил голос Пегас. — я немножко займусь этим юношей. Он выполнит мой приказ, как выполняет Ферда там, наверху.

Доктор повернул какие-то рычажки. Над вашей головой послышалось тихое гудение. На четвертом экране появилось улыбающееся лицо юноши.

Пегас опустил мне руку на плечо.

— Готов спорить с вами, что как только этот парень очутится перед нашим домом, он схватится за голову, растерянно оглянется кругом и пристально посмотрит на нашу крышу. Испуганная девушка подбежит к нему, и вдруг ни с того ни с сего, сделает ему поклон…

Все произошло именно так. Я рассмеялся.

— Как вам это удалось?

Пегас глубоко вздохнул и выпрямился, подчеркивая важность момента.

— Я обладаю способностью действовать на расстоянии на человеческий мозг. Я уже на правильном пути, но это лишь начало моей работы.

— А что же в конце? Для чего вы все это делаете? Неужели хотите внушать людям свои мысли?

— Смотря как это понимать. Я хочу внушить людям мысли, но не свои…

Пегас собрался было продолжить свои объяснения, но я его перебил:

— Если вы рассказали мне так много, то, может, не откажетесь объяснить, каким образом вы действуете на мозг человека?

— И это я вам открою. Вы знаете этот прибор? — показал он в угол лаборатории.

— По-моему, обычный энцефалограф, — сказал я, бросив взгляд на изображение мозга, светившееся на экране большого кинескопа.

— Превосходно. Итак, вам известно, что энцефалограф представляет собой нечто вроде телевизора мозга. Впрочем, это не обычный энцефалограф. Он не только исследует биотоки в коре головного мозга, он помогает мне одновременно читать мысли. Хотите испробовать на себе?

Я кивнул головой. Пегас надел мне на голову какой-то шлем со множеством электродов. Изображение мозга на кинескопе замерцало. Пегас погасил свет.

— Подумайте сосредоточенно о чем-нибудь определенном, о чем-нибудь определенном, — повторял доктор.

«Перпетуум-мобиле, перпетуум-мобиле», — твердил я мысленно. Изображение мозга на экране запульсировало еще сильнее.

Пегас внимательно изучал кривую на ленте.

— Вы думаете, что я сумасшедший? — спросил он укоризненно.

— Ни в коем случае, — завертел я головой, — я думаю, что вы гений…

— Возможно, — заколебался Пегас. — Безумцу недалеко до гения, редактор. Или наоборот. Но свет на экране выдает вашу ложь.

Разноцветные светящиеся точки на изображении мозга действительно в одном месте засверкали, точно реклама, состоящая из постепенно зажигающихся лампочек.

— Прощаю вам, — проговорил снисходительно Пегас, — Главное, я рад, что сумел вас убедить. Мой энцефалограф с легкостью фиксирует не только ту область мозга, которая в данный момент находится в возбуждении, но и раскрывает приблизительно содержание мыслей. Надеюсь, вы уже этому верите. Опыт закончен, — добавил он сухо, снял с меня шлем и включил свет.

Я был искренне рад, что все уже позади.

— Мне все еще неясна связь вашего энцефалографа с вашими опытами на живых людях. Кстати, отдаете ли вы себе отчет, что подобные опыты просто незаконны?

— Ах, редактор, редактор, я считал вас умнее! Не напрасно же я все храню в строгой тайне! А что касается моего энцефалографа, то я действую совсем иначе, чем он. Я иду обратным путем. Я ищу закономерности возникновения биотоков в коре головного мозга и способ действовать на них извне. Как видите, мне это удается…

Слова Пегаса меня разозлили.

— И все-таки я должен вернуться к основному вопросу: зачем вы вообще это делаете? Или вы хотите стать неограниченным владыкой над всеми людьми?

Пегас внимательно посмотрел на меня.

— Не увлекайтесь, редактор. К чему громкие слова? Я хочу помочь человечеству, хочу его спасти. Не больше и не меньше.

— От чего спасти, скажите, пожалуйста?

— От войны, от кошмарной, гибельной для человечества войны.

Я хотел что-то сказать, но Пегас не дал себя перебить. Его горящий взгляд был устремлен сквозь бетонную стену куда-то в пространство. Тяжело дыша, он с жаром говорил, говорил… Я еще и сегодня помню каждое его слово, каждую интонацию его голоса.

— Вас, конечно, интересует, каким путем я этого намерен достигнуть. Я открыл определенный вид гравитационных волн, которыми можно управлять, посылая их в любом направлении и на любое расстояние. Эти волны могут влиять на биотоки головного мозга, то есть на мысли человека. В этом суть моего великого открытия. Сделав его, я вначале растерялся. Я даже сам испугался возможных последствий. И вот тут-то мне неожиданно пришла в голову блестящая идея.

Моя первая задача — навсегда изгладить из человеческого мозга всякие мысли о войне. И не только мысли, но и самые затаенные воспоминания, скрывающиеся где-либо в глубине подсознания. Просто-напросто изгладить их из памяти человечества.

— А будут ли ваши таинственные лучи действовать только на эту часть памяти? — перебил я его наконец.

— Вот к этому-то я и стремлюсь. К сожалению, опыты на живых людях связаны с большими трудностями.

— Но вы же не делаете подобные опыты на людях? — испугался я.

— Пока нет. Но скоро начну. Очень скоро, поверьте мне.

Меня точно окатила горячая полна. Лишь усилием воли я взял себя в руки.

— А чем вы, собственно, собираетесь заполнить образовавшиеся пробелы в памяти?

Я не узнавал собственного голоса. Пегас улыбнулся снисходительно.

— Волнуетесь? Мне понятно ваше волнение. Я сам вначале переживал подобный кризис. Видно, вы начинаете меня понимать. О пробелах в памяти я тоже подумал. Я заполню их тем лучшим, что было создано человечеством. Просто я запишу в очищенный человеческий мозг содержание библиотеки, которой вы только что восхищались наверху. И когда по всему свету разнесутся мои благотворные волны, каждый станет немножко Аристотелем. Платоном, Декартом или Гете и Достоевским. От каждого философа и классика литературы я возьму лучшее, самое благородное.

— А вы представляете, какая каша образуется по вашей милости в голове человека? И где ручательство, что вы, личность с ярко выраженными индивидуальными склонностями, выберете из культурного наследия человечества самое лучшее?

— У меня для этого достаточно широкое образование, можете не беспокоиться, — надменно сказал Пегас. — Это мне по силам без помощи мудрых советчиков.

Чем дальше, тем сильнее росла во мне уверенность, что я разговариваю с человеком, который уже давно перестал разумно мыслить. Однако я все еще не отказался от надежды убедить его.

— Согласен, ваше открытие и в самом деле имеет громадное значение. Так почему бы вам не отдать его в руки общества? Почему вы беретесь за такое сложное дело в одиночку, в глухой норе? Сомневаюсь, чтобы вам, одиночке, удалось построить настолько сильный передатчик, чтобы охватить весь земной шар.

Пегас судорожно вцепился в крышку стола.

— Пока я не доведу свой план до конца, до тех пор не выпущу из рук своего изобретения. Вы способны вообще представить себе, как могут люди воспользоваться моим передатчиком? Похитить его у меня, украсть, и тогда обо мне и не вспомнят. Разве мало гениальных открытий было подобным образом похищено? Да, мой гравитационный передатчик меня действительно сильно беспокоит. Но я не унываю. Судя по предварительным расчетам, его мощность может быть невелика: меньше, чем у обычной радиостанции.

— А вас не выдаст увеличенный расход электроэнергии? — возразил я.

— Нет, энергию я беру прямо из сети, минуя счетчик… в интересах человечества, — усмехнулся Пегас.

— Удивительно, — сказал я не без злорадства. — Вы боитесь, как бы у вас кто-нибудь не украл ваше изобретение, а сами, мягко говоря, обираете человеческое общество чуть ли не на каждом шагу. Правда, вы говорите, что это в его же интересах. Но где гарантия, что вы сами не злоупотребите своим изобретением, что вы сами не обратите его против человечества?

Тяжелое лицо Пегаса побагровело,

— Не заходите слишком далеко, редактор. Я честный человек.

Я собрался было возразить, что честный человек не крадет, но побоялся обострять положение.

— Мир нельзя спасти никакими таинственными лучами, — сказал я внешне спокойно. — Человечество уже пробудилось ото сна. Я искренне верю, что последняя мировая война была действительпо последней. Для войны сейчас нет времени. Первый советский спутник Земли, чьи сигналы вы поймали и передали мне но телефону, устремил взоры человечества вверх, в космос. Оставьте в покое мозг человека, это опасно и не нужно. Мозг — чувствительный орган. Это вам не ваш электронный Ферда, с которым, переключая контакты, вы можете делать что вам вздумается. Пегас некоторое время молчал. Я уже по наивности начал надеяться, что мои горячие слова на него подействовали. Но он разрушил эти надежды, как карточный домик.

— Все красивые слова, редактор! Вы недооцениваете опасности войны. Нам не понять друг друга. Вы литератор, а я хладнокровный ученый. Я знаю, что делаю. Не могу же я допустить, чтобы голем, которого вызвала к жизни наука и техника, раздавил население этой планеты. А голем уже шагает, сокрушая все на своем пути. Я иду рядом с ним и только ожидаю удобного момента, чтобы превратить его снова в мертвую глину.

— Я не совсем понимаю вас. При чем тут голем?

Пегас сощурился, точно ему в глаза попал дым от сигареты.

— И вы еще называете себя автором фантастических рассказов? Это же яснее ясного. Я не имею в виду голема из средневековых поверий: глиняного великана, сотворенного силой колдовства и вышедшего из повиновения человеку. Голем наших дней — это современная техника, или, точнее, атомная техника. Она ускользнула из рук человека и сокрушает теперь своего изобретателя.

— Этот голем с таким же успехом может служить мирным целям, его не надо уничтожать! — отпарировал я.

Пегас вместо ответа вынул из жилетного кармана старомодные часы-луковицу.

— Вижу, нам не договориться. Ваше время истекло, час уже прошел.

— А вы не боитесь меня отпускать? Во всяком случае, я не чувствую никаких обязательств в смысле сохранения вашей тайны.

— Я не знаю, что такое страх: при выполнении столь великой задачи он мне только мешал бы, — холодно ответил Пегас. Он резко обернулся и протянул руку к рычагу на одном из пультов.

В глаза ударил ослепительный свет. Я потерял сознание.