Псы войны: дневники Шеннона

– Гарнизон Турека усилили после твоего отъезда, Кейт,– влез в разговор Гомез.

– Можно считать, что это второй по значению армейский гарнизон. А для того, чтобы там чего-нибудь не стряслось организовали пост тайной полиции, – продолжил Хорас. – Я знаю его начальника – тот ещё фрукт! Спросите об этом у моего бывшего заключённого Ниса.

Лангаротти уловил взгляд шефа и немедленно связался по рации с Патриком:

– Найди мне Ниса! Это тот рыбак, которого мы освободили из полицейского застенка!

– Есть, сэр! – ответил Патрик по-английски.

Тем временем, разговор продолжался:

– Кирк, Вам что-то удалось узнать о Дереке и его группе?

– Да. Мне удалось установить, что он продвигается не на север, а в долину реки Зангаро. Вполне вероятно, что он захочет соединиться с гарнизоном Турека. Кстати двоюродный брат Кимбы прячется в китайском посольстве.

– Откуда Вы это узнали?

– В Африке земля быстро разносит новости…

– Ну, что же, перейдём к десерту, – Шеннон закурил сигарету. – Что Вы знаете о Габриэле Аграте и его фирме.

– Я же полицейский, а не бизнесмен, – сказал интендант полиции. – На него мало что есть, но я поищу материалы. Лучше спросите об этом Гомеза. Он был лично знаком с его старшим братом.

– Знаю, старина, расспрошу его обязательно…

Поздно вечером, Шеннон решил осмотреть свой номер. Фредди повёл его влево по коридору шириной примерно в восемь футов. Звуки их шагов поглощались толстым ярко-красным ковром. Справа шёл ряд высоких окон, закрытыми шторами из золотой парчи. Дорожка закончилась перед тяжёлыми двустворчатыми дверьми из красного дерева. Рядом с ними стоял Жорж и улыбался. Он приоткрыл одну створку, приглашая Шеннона войти вовнутрь. Наёмник ступил вперед и сразу почувствовал, как через полуоткрытую дверь тянет прохладным, кондиционированным воздухом. Он вошел во внутрь и зажёг свет. Возле двери, справа от входа, стоял широкий письменный стол. Налево располагался отдельный выход на веранду. Изящная резная мебель была сдвинута к стенам и в центре комнаты был расстелен марокканский ковер. Лёгкий занавес прикрывал дверь, ведущую в спальню. Наёмник придирчиво осмотрел помещения и остался удовлетворён увиденным.

– Наверное, содержание этого номера стоит уйму денег? – спросил он Жюля. Тот молча пожал плечами и закатил глаза.

– Ладно, идите…

Выпроводив слуг, Кот принял душ и уже готовился отойти ко сну, как в дверь постучали.

– Кто там?

– Кейт! Это я, Жюль, – раздался тихий голос директора отеля.

– Заходи!

Дверь открылась и из полутёмного коридора в номер проскользнул Гомез. В руках у него была бутылка. Он её поставил на журнальный столик

– Извини, раньше не смог – клиенты задержали. Поговорим?

– Поговорим!

Жюль поднялся с места и подошёл к небольшому буфету. Он достал два стеклянных бокала на стеклянных ножках и, протерев их своим платком, поставил на стол. Откупорив бутылку, он наполнил их почти до самых краёв тёмно-красной жидкостью.

– Салют! – он поднял бокал и поднёс его к губам.

– Салют! – наёмник сделал большой глоток. Выпивка оказалась крепче вина, но слабее виски. Он посмотрел на Жюля и сделал еще один глоток. Вкус напитка напомнил ему английскую черешневую водку, к которой он пристрастился в Кенте во время обучения на секретной базе САС.

– Ты хотел, чтобы я рассказал тебе об Аграте и его фирме?

– Да, мне это важно знать!

– Кейт, я тебе расскажу о нём, но с одним условием!

– Каким?

– Ты мне достанешь разрешение открыть казино при отеле!

Шеннон кивнул и стал слушать француза. Жюль говорил долго, почти час. За это время бутыль наполовину опустела, а сигареты закончились. Как и все недалёкие люди, директор отеля говорил долго, путано, со всякими ненужными подробностями. Он часто сбивался с темы повествования, поэтому Шеннон изредка перемежал его речь наводящими вопросами.

– Торговля Агратов имеет здесь давние корни! Её основал один армянин, обосновавшийся в Кларенсе. Начал он с того что менял соль и патроны на каучук и слоновую кость, потом поставлял контрактных рабочих на плантации европейцев. Затем ему удалось стать единственным поставщиком местного туземного царька. Однажды, он доставил сапоги для армии. Так вот, солдаты посчитали, что это новый вид жратвы, сварили их и съели. Ха-ха-ха! – засмеялся Гомез. Наткнувшись на хмурый взгляд Шеннона, он осёкся и продолжил: – Кстати, он одно время владел этой гостиницей.

– Не отвлекайся! Рассказывай об Агратах!

– Так вот, основатель рода, Авит Аграт происходил из племени ибо. Он женился на его дочери и унаследовал торговлю. Кстати, по своему вероисповеданию он был иудей. Этот самый Авит обосновался в Йогоне, где построил себе дом и синагогу. Постепенно он скупил или арендовал большинство земли в округе и стал выращивать какао и сахарный тростник. В Кларенсе им было организовано производство деревянных поделок. Авит стал возить их во Европу, а затем основал швейную мануфактуру. Туземцы до сих пор вспоминают «время парохода».

– «Время парохода»?

– Да, да! Тогда в страну была привезена полусотня швейных машинок фирмы «Зингер». Они обшивали германский охранный корпус в Камеруне, а затем французов и бельгийцев…

– Любопытно!

– Да, да. В Кларенсе до сих пор имеется кварталы резчиков и ткачей. Их число, конечно, сильно поубавилось, но эти промыслы кормят около сотни семей, – Гомез отхлебнул чери и продолжил своё повествование. – Они представляют собой что-то воде средневековых гильдий. При Кимбе они стали называться кооперативами, но суть не изменилась. Каждому мастеру известны несколько десятков известных орнаментальных фигур, кому-то больше, кому-то меньше. Их число определяет статус резчика в гильдии.

– Ты что-то увлёкся, мой друг, – перебил его Шеннон. – Меня больше интересует Аграт.

Так вот, единственный выживший сын Авита Кирк принял христианство и успешно сотрудничал с колониальной администрацией. Сразу после первой войны он взял в жёны дочери верховного вождя бакайя и имел двух сыновей Авита-младшего и Габриэля. Он умер в начале последней войны.

– А что дочери?

– Женщины в Зангаро – разменный товар. Их выдают замуж, чтобы укрепить связи. Авит и Керк не были исключением. Насколько мне известно, они выдавали их за своих деловых партнёров.

– Интересная стратегия, – промычал Шеннон.

– Мда, и притом весьма эффективная. Сейчас, должно быть, только на берегах Залива проживает полсотни племянников, кузенов и других родственников Агратов.

– Ты отвлекаешься…

– Так вот, после его смерти дело возглавил Авит-младший. Он успешно посредничал между Виши и Свободной Францией, за что получил Лотарингский Крест. После он открывал свои отделения по всей Западной Африке: в Дакаре, Леопольдвиле, Уарри, Лагосе. Колониальная администрация считала его своей надёжной опорой. Он даже финансировал местных традиционалистов. Партия, финансируемая им, впрочем, как и либералы, не набрали нужного количество голосов. Доктор Окойе отправился в изгнание, а он остался… – Гомез отхлебнул ещё напитка собственного производства и продолжил: – С объявлением независимости Авит-младший объявил свои мануфактуры кооперативами, председателем которого стал Калин, а земли разделил между четырьмя селениями бакайя. Через год он умер при невыясненных обстоятельствах. Когда полицейские обыскали его особняк, он оказался пуст. Казне досталось только недвижимое имущество, которое сейчас ничего не стоит. Хе-хе…

– А куда делись деньги, имущество, ценности?

– По слухам, он перевёл их за границу, а может быть закопал…

– Так торговый дом Агратов потерял свои позиции в правление Кимбы?

– Видишь ли Кейт, директора обеих городских школ и единственный практикующий врач обучались в Европе за счёт торгового дома. И не только они. Гранты выдавались инженерам, техникам, учителям, священникам. Многие, конечно, повыезжали из страны, но их обязательства перед семьёй остались.

– И много уехало?

– Человек пятьсот. Многих Авит-младший пристроил на работу. Ходят слухи, что даже епископ Фернандес обязан им своим назначением. Раньше он был главой миссии и занимал пост аббата. Теперь его замещает приор Гийом.

– Фернандес же стар. Ему лет семьдесят или даже больше?

– Аббатом он был ещё в конце мировой войны, а вот епископскую митру получил лет пять назад в последние годы колонии.

– И всё-таки, Аграты до сих пор влиятельны?

– Не могу точно сказать, – Жюль пожал плечами. – Наследник торгового дома Габриэль живёт в Париже, женат на француженке, вроде как, делами дома не занимается…

– А партнёры Авита? Никогда не поверю, чтобы они оставили дело…

– Ничего не могу про них сказать. Знаю, что иногда всплывают долговые расписки и другие обязательства перед торговым домом. Я думаю, что основная документация были переправлена в Париж и находится у Габриэла на Авеню Клебер…

– Ты что-нибудь можешь о нём рассказать? Почему он унаследовал торговый дом? Разве и Авита не было детей?

– Ты не поверишь, но Авит-младший не был даже женат. Следовательно, законных наследников у него не было.

– Он, что был педик?

– Был такой слух, но это неправда. Я точно знаю, что Авит имел женщин…

– ???

– Ответ прост. Он был бесплоден. Если бы его законная жена родила, а при местных нравах довольно часто случается, ему пришлось бы признать ребёнка. Если бы появился мальчик, то весь дом перешёл бы в чужие руки. А у Габриэла есть сын Стефан. Ему должно быть лет двенадцать…

– А что он из себя представляет?

– Кто? Стефан? Не знаю…

– Я имел ввиду Габриэла.

– Ааа! Я его видел только один раз в Париже. Это было лет десять назад. Тогда ему лет двадцать пять. Такой лощённый молодой человек. Мне он и его жена показались жуткими снобами,– Гомез передёрнул плечами от омерзения. – Не люблю таких людей! Конечно, они могли за эти годы сильно измениться…

– Спасибо, Жюль, – произнёс наёмник. – В ближайшее время тебе вернут гостиницу в собственность, – он хлебнул ещё чери и добавил. – Да, и запиши меня здесь под именем, Кейт Браун.

– Что-то я засиделся! Пора идти, – слегка шатающейся походкой директор отеля пошёл к двери, что-то бурча себе под нос. В двери он обернулся:

– Кейт, не забудь, что ты обещал мне дать лицензию на рулетку…

– Да, да! – устало проворчал Шеннон, закрывая дверь на ключ. Подойдя к столу, он с удивлением заметил, что хозяин оставил бутыль с чери. Наёмник наполнил бокал и выпил её залпом.

РЕАКЦИЯ

В европейских газетах о перевороте в Зангаро почти не упомянули, только в «Ле Монд» наутро появилась маленькая заметка. В ней говорилось, что 12 июля 197.. года мятежные подразделения зангарской армии свергли президента накануне Дня Независимости и власть временно, до всеобщих выборов, перешла в руки Комитета Национального Спасения. Автором её, естественно, был Алекс. Большинство парижских обывателей пробежали глазами по заголовку и углубились в чтение местной хроники. Лишь немногие из любопытства или по долгу службы прочли её до конца. Наутро был День Республики, и вся страна в очередной раз готовилась праздновать взятие Бастилии. Внимание прессы было приковано к этой знаменательной дате и лишь очень немногие солидные газеты перепечатали эту новость в последующие несколько дней. На планете Земля было всего три человека, которые уделили ей своё внимание. Двое жили и работали в Москве. Одним из них был начальник Второго Африканского отдела МИД Борис Иванович Караваев. В этот день он допоздна засиделся в своём кабинете на Смоленской площади, подбирая формулировки для доклада в ЦК. Утром он имел разговор с послом в Зангаро Леонидом Васильевичем Добровольским, который волею обстоятельств приходился ему шурином. На эту должность его рекомендовал лично Караваев. Связь была паршивая, поскольку приходилось вести разговор через радиостанцию «Комарова».

– Васильич! Что же, чёрт побери, там у тебя происходит?

– Я как раз пытаюсь выяснить что-нибудь поточнее, Борис Иванович.

– Лёня! Мне нужны факты для ЦК!

– Гм… вроде замешаны армейские части, но никто не знает сколько их… Может быть это пустяки, а, может, и нет. Пропали двое наших…

– Это мне известно из твоей шифрограммы! Как думаешь, к чему идёт дело?

– По-моему, обычная борьба за власть…

– Кто стоит за путчистами? Французы? Американцы?

– Этого я не знаю, товарищ Караваев.

– Так спроси у своего гэбэшника! Кто там у тебя в штате?

– Капитан Волков.

– Не знаю такого! Что известно по его линии?

– Он тоже не обладает информацией. Один из советников Кимбы укрылся в китайском посольстве. Я попытаюсь что-нибудь вызнать у него.

– Хрен, что скажут тебе маоисты, – в сердцах сказал Караваев и крепко выругался. – Какие меры думаешь предпринять?

– Встречусь с новым руководством страны в ближайшие сроки, чтобы прояснить ситуацию. Я послал ноту…

– Действуй Лёня! Подключай все связи, посольства дружественных стран, можешь даже китайцев! Вроде у тебя там есть посольство ГДР? Я, в свою очередь, помогу, чем смогу, здесь. Но, коль оплошаешь – не взыщи…

– Спасибо!

Как ветеран советской дипломатической службы, он знал, что информация о перевороте поступит в ЦК и по каналу госбезопасности. Поэтому он решил составить свою записку так, чтобы выгородить своего давнего друга Добровольского и переложить вину за недосмотр на неизвестного ему гэбэшника Волкова. Он отвлёкся от работы, вспоминая как в далёком 1939 году он был переведён на дипломатическую работу. У него за плечами были Магнитка, служба в РККА и Испания. В годы Отечественной войны Караваев оказался в советской военной миссии в Иране, где познакомился с переводчицей Женечкой Добровольской, и сразу же женился на ней. Затем были работа в ООН, США, Эфиопия, Африканский отдел… Короче говоря, зарекомендовал. Сейчас, карьера могла разрушиться из-за какой-то микроскопической страны с полоумным диктатором, который никогда не был марксистом. Как верному ленинцу, Караваеву претила политическая всеядность нынешнего руководства партии и правительства СССР. При Сталине всё было понятно: вот – враг, вот – друг, а теперь? Хрущёв мудрил, мудрил, и ошибся и в Нкруме, и в Оботе, и в Мамаду! А эти кормят пол-Африки, чтобы она не сбежала к империалистам или маоистам…

Тяжело вздохнув, Караваев продолжил работать над меморандумом по ситуации в Зангаро. Ему не хватало фактического материала.

– Сергей, – позвонил он по внутреннему телефону помощнику заместителя министра Голону. – Мне кажется, что Вы последний занимались Зангаро.

– Да! Я курировал посылку туда геологической партии.

– У Вас остались материалы?

– Конечно, Борис Иванович! Что-то серьёзное?

– Да, Сергей.

– Я сейчас их пришлю…

– Буду премного обязан!

Документы, присланные помощником заместителя министра, картину не прояснили. Они касались каких-то месторождений олова, поэтому доклад пришлось сочинять сказочку о больших залежах стратегического сырья, скрытых где-то в горах, и новых колониалистах, пытающихся их захватить… Пропагандистские штампы ложились на бумагу сами собой: зачем писать отсебятину, когда есть точно выверенные тов. Сусловым формулировки. Поздно вечером Караваев закончил свой шедевр, где в идеологически правильном окрасе был разоблачён заговор империалистов, увенчавшийся успехом вследствие недостаточного внимания со стороны советской разведки. В записке отдельно ставился вопрос о стратегическом значении Зангаро для Западной Африки и вероятном наличии там больших запасов руд цветных металлов. В заключении предлагалось помочь братской африканской стране всеми имеющимися силами, включая международное рабочее движение…

Второй человек, изучавший в тот день материалы по Зангаро, тоже находился в Москве, на Кузнецком мосту. Безымянный референт Африканского отдела внешней разведки целый день сводил воедино все известные факты о перевороте в Зангаро. Заметке из «Монд» тоже нашлось место в его папке. Он и его коллеги всеми доступными средствами отслеживали политические процессы в африканских странах социалистической ориентации. Их информация о слабости этих режимов и их псевдосоциалистическом характере часто удерживали руководство СССР от поспешных шагов. В данном случае речь шла не столько о перевороте, приведшем к свержению «марксиста» Кимбе, сколько о пропаже двух советских военных специалистов: шефа службы безопасности президента и начальника военной школы. В соответствии с действующими правилами требовалось выяснить их судьбу. Второй советник посольства Волков хотя и был изолирован в стенах посольства, смог получить первую информацию о путче. По его данным, власть захватили группа беженцев их Биафры, которую поддержали племенные вожди. Схожая информация пришла и из другого источника: министр иностранных дел Оббе вместе с семьей успел сбежать на самолёте в Гвинею. Министр учился в вместе со своим сверстником Дереком в Москве, в Университете Дружбы Народов имени Лумумбы. Они оба считались проводниками социализма в Зангаро. После долгого разговора в советском посольстве в Конакри, больше похожего на допрос, выяснилось, что Дерек и кубинский инструктор школы Рамон собрал верные правительству войска у аэропорта. Безымянный человек связался с Браззавилем, где служил его однокашник по разведшколе подполковник Петров по кличке Аспид.

– Саша, привет! Как дела?

– Нормально. Строим социализм в Конго. Что-то срочное?

– Да.

– Что конкретно?

– Зангаро…

– Я так и думал. Там у меня Волков с группой кубинцев. Двоих мы уже потеряли.

– Знаю. Уже доложили. Что думаешь?

– Пока нет ничего внятного. Думаю, наши меньшие братья чего-то не поделили…

– Решишь ситуацию?

– Не знаю. Надо оглядеться. В любом случае, «Комаров» надо слать в Порт-Нуар. У него на борту кроме геологов есть спецгруз. Ещё надо решить вопрос со связью. Радиостанция посольства слишком маломощная, чтобы работать в постоянном режиме.

– Пусть работают через наших немецких товарищей.

– Мне бы не хотелось их впутывать в это дело.

– Я подумаю, как это сделать.

– У Волкова есть информатор в китайском посольстве. Постараемся что-нибудь разузнать через него.

– Принято. Завтра вечером жду доклад.

Казалось есть все данные, чтобы дать анализ оперативной обстановке. Однако, разведка никогда не торопиться. Безымянный человек с Кузнецкого Моста ждал новой информации…

Сэр Джеймс Мэнсон был тем третьим человеком, кто внимательно прочёл заметку в «Монд». Это был невысокий человек, разменявший шестой десяток, агрессивный, мощный как танк. Его энергия и безжалостная решительность которого вызывали симпатию у дам и нагоняли страх на конкурентов. Джеймс Мэнсон был человеком, уважаемым по законам Сити, не имеющим ничего общего с общественной моралью. Он был таким всегда. Поэтому любители покопаться в его прошлом постоянно натыкались на глухую стену. В 1948 году он уже основал свою собственную горнодобывающую компанию. Сэр Джеймс был достаточно умен, чтобы демонстрировать уважение к Сити и двору, их традициям и правилам. При этом он прекрасно знал, что всюду заправляют люди, лишенные каких-либо. Он взял кое-кого из них в Совет директоров своей корпорации «Мэн-Кон». Никто из них не возражал против солидной ежемесячной прибавки, существенно перекрывающей само директорское жалование и поступающей на их счет в банк на Каймановых островах. К середине пятидесятых годов с ней стали считаться в стране, а за пятнадцать лет существования компания вошла на международный уровень. Он одним из первых уловил подувший над Африкой ветер перемен, когда перед британскими колониями замаячила перспектива независимости. Он не счел за труд лично познакомиться с новоиспеченными, рвущимися к власти африканскими политиками, в то время, как большинство воротил Сити продолжало упрямо осуждать политику деколонизации, проводимую правительством Макмиллана. Благодаря этому курсу в ряде африканских республик к власти пришли люди, которые были способны руководить в лучшем случае мусорной свалкой или общественной баней. Контакты людей Мэнсона с новоиспечёнными премьерами и министрами были очень продуктивны. В обмен на счета в швейцарском Цвингли-банке компания «МэнКон» по дешевке получила концессии на разработку полезных ископаемых во многих странах во многих странах Тропической Африки и не только.

В этот июльский день сэр Джеймс стоял у окна своего роскошного кабинета на десятом этаже «МэнКон Хауз». Он задумчиво смотрел через зеркальное окно на серое лондонское небо, на крыши домов под ним, спешащий внизу поток машин и снующих пешеходов. На его столе поверх папок с корпоративными отчётами и докладами филиалов лежали три распечатанных конверта со штемпелями центрального почтамта Уарри. Ценность двух из них была перечёркнута содержанием третьего. Устав от ожидания, он медленно прошёл к письменному столу, уселся в роскошное кожаное кресло и вновь уставился на лежавшие перед ним послания Эндина. Затем он нажал кнопку селектора:

– Мисс Кук, зайдите, пожалуйста.

Подтянутая женщина в строгом костюме вошла через дверь, которую было невозможно различить в стене, отделанной буковыми панелями. Она работала в «Мэн-Кон Хаузе» семнадцать лет, постепенно поднимаясь с первого этажа, где сидели машинистки, на десятый. уже семь лет она работала личным секретарем Мэнсона, и была ему предана душой и телом. Для этой женщины пятидесяти четырёх лет служба заменила жизнь, десятый этаж – исполнение желаний, а терьер, который жил с ней в предместье Чигвелл и спал на ее кровати, – и дитё, и любовника.

–Мисс Кук, я порошу Вас срочно найти мистера Торпа и где бы он не находился прибыть ко мне. Так же подготовьте для меня информацию о всех сотрудниках нашей компании, работавших на нашу компанию в Западной Африке. Мне также нужны будут все отчёты о британских интересах в этом регионе.

– Да, сэр Джеймс.

– И ещё, мисс Кук, найдите мистера Гуля из Форин Офиса. Вы, мне кажется, несколько раз соединяли его со мной. Попросите его перезвонить мне как можно быстрее.

– Да, сэр Джеймс, – она никогда не забывала всего, что проходило через ее руки.

– Марджори, у меня к вам личная просьба.

Секретарша вздрогнула. Она знала, но не подавала виду, что многие клерки компании за глаза называли её «сморщенной грушей», а юные секретарши «старой мымрой». Все остальные, включая сэра Джеймса Мэнсона, о котором она знала почти всё, звали ее мисс Кук и ценили за исполнительность и безотказность. Впервые за семь лет службы шеф назвал её по имени. Она расценила это как новый знак высокого доверия обожаемого шефа.

–Да, сэр Джеймс.

– Я прошу вас задержаться сегодня в нашем офисе. Я хочу, чтобы во время совещания с мистером Торпом нам никто не мешал. Возможно, у меня возникнут к Вам ещё поручения.

–Да, сэр Джеймс.А если мистер Гуль выйдет на связь?

– С ним, мисс Кук, можете соединить сразу. Также уточните, где находятся оба наши члена Правления, что так дружны с сэром Алексом. Возможно, мне надо будет с ними переговорить.

–Да, сэр Джеймс.

Мисс Кук вышла, а глава «Мэн-Кона», сидя за столом в своем кабинете в ожидании Мартина Торпа, смотрел сквозь зеркальные стекла окон, как сумерки опускаются на лондонский Сити, и думал о своих помощниках. Он отдавал себе отчет, что Эндин и Торп имеют зарплату и должности, не соответствующие их возрасту. И не только потому, что они блещут умом. Он разглядел в каждом из них ту же бесцеремонность, которая отличала его самого, готовность игнорировать моральные принципы ради единственной цели – успеха. Три месяца назад он рискнул и взял их в свою личную команду, чтобы сделать большое дело. Проблема заключалась теперь в том, что что-то пошло не так. Теперь надо было искать выход. Динамик селектора прервал его размышления:

– Сэр, мистер Гуль на проводе.

– Соединяйте, мисс Кук.

– Да, сэр Джеймс.

Сэр Джеймс презирал Адриана Гуля, считая дураком и педантом. Его особенно раздражали белоснежные манжеты, торчавшие из-под рукавов на положенные дюйм с четвертью, и постоянно напряженное выражение лица этого сноба. Однако, это не мешало Мэнсону пользоваться услугами мистера Гуля, который работал в отделе экономической информации Форин Офиса и являлся протеже сэра Алекса Дугласа-Хьюма. Лет десять назад, когда операции «Мэн-Кона» в Гане и Нигерии достигли определенного уровня, Мэнсон был приглашён занять место в Комитете Сити по Западной Африке. Этот орган был и до сих пор является чем-то вроде профсоюза всех основных фирм, базирующихся в Лондоне и производящих операции в Африке. Адриан Гуль был чиновником, осуществлявшим связь Комитета с правительством.

– Что Вам известно о событиях в Зангаро, Адриан, – с места в карьер начал Мэнсон.

– А, вы об этом, сэр. Внятной информации нет.

– А посол? Разве он не должен был присутствовать на приёме в честь Дня Независимости.

– К сожалению, аэропорт оказался в зоне боёв и не разрешил посадку нашего самолёта, и он был вынужден приземлиться в Уарри. Порт тоже закрыт для посещения иностранных судов. Это всё, что я знаю.

– Так постарайтесь узнать больше, мистер Гуль, – Мэнсон в раздражении чуть не швырнул трубку.

– Сэр Джеймс, – примирительно зазвучал голос из трубки, – Что вы так переживаете. Ничего страшного не случилось.

– Извините, Адриан, что-то у меня нервы шалят. Так Вы говорите, что русский корабль в порт не вошёл.

– Да, сэр Джеймс. Мы сейчас пытаемся установить связь с правительством Зангаро через швейцарское посольство. Сэр Алекс мне поручил готовить меморандум по экономическому положению в Гвинейском Заливе. Я очень хочу, чтобы Вы и члены Вашего Комитета ознакомились с ним и сделали свои замечания.

– Спасибо за доверие, мистер Гуль. Я сделаю всё зависящее от меня, чтобы наши бизнес-круги оказали Вам полное содействие. Рассчитывайте на меня.

– Спасибо, сэр Джеймс. Я завтра пришлю мои наработки. И Вы зря так переживаете из-за Зангаро. Хуже, чем было там уже не будет…

– Вы меня очень обнадёжили, мистер Гуль. До встречи!

– Покойного вечера. Сэр Джеймс!

Повесив трубку, Мэнсон подумал вслух:

– Напыщенный дурак! – Затем зажёг гаванскую сигару и стал ждать Мартина Торпа. Его протеже понадобился час, чтобы добраться из уютного кафе в Кенсингтонском парке до «Мэн-Кон-Хауз». Рабочий день заканчивался. Клерки и брокеры, с трудом досидев до заветных пяти тридцати, хлынули из своих офисов в Сити в предместья, где располагались их особняки и квартиры. Для того, чтобы достичь штаб-квартиры «МэнКона» Мартин был ехать в обратном направлении, пробиваясь сквозь вереницы едущих навстречу машин, что потребовало значительного времени. Это был симпатичный, юношески стройный, с аккуратно подстриженными волнистыми темными волосами и синими глазами молодой. Он более походил на капитана спортивной команды привилегированного частного колледжа, чем на протеже одного из акул горной индустрии. Благодаря тому, что Торп обладал уникальной способностью держать в голове курс акций многочисленных горнорудных компаний и мастерски манипулировать ими, его очень ценил шеф «Мэн-Кона». Секретарши прозвали его «хитрецом», а бизнесмены, из-под носа которых внезапно уплывали пакеты акций и чьи фирмы неожиданно попадали под чужой контроль, называли его совсем не таким безобидным прозвищем. В свои двадцать девять лет он был полон честолюбивых планов и горел желанием их осуществить любой ценой. «Мэн-Кон» служил ему трамплином для дальнейшей карьеры, а сэр Джеймс Мэнсон тем человеком, который обеспечил бы связи в Сити. Его преданность Мэнсону определялась высокой зарплатой и сознанием того, что он сидит на выгодном месте, откуда легко будет при случае приметить «крупный кусок», как он выражался. В случае с Зангаро его ожидало пять миллионов фунтов, ради которых он был готов на всё.

В полдень 13 июля Мартин покинул свой офис на девятом этаже «Мэн-Кон Хауз». Для этого у него была уважительная причина: утром ему позвонил сэр Джеймс и распорядился подготовить новый проспект эмиссии для «Бормак Трейдинг Компани Лимитед». Эта компания возникла в 1904 году для добычи каучука на Северном Борнео. После первой мировой войны она процветала и даже удвоила свой капитал, но вторая мировая война нанесла непоправимый удар по бизнесу. Пару месяцев назад Торп приобрел 30% акций компании по два шиллинга за фунт и передал их в трастовое управление Цвинглибанку. В начале мая представитель банка был выдвинут кандидатом в состав Совета директоров «Бормака». Мистер Гарольд Робертс был человеком полезным. Родившись шестьдесят три года тому назад от отца-британца и матери-швейцарки, он, после безвременной кончины отца, вырос в Швейцарии и сохранил двойное гражданство. С ранних лет поступив на службу в швейцарский банк, он двадцать лет проработал в Цю\рихе. Сразу после войны его послали в Лондон. Последующие двадцать два года он работал на родине отца и в возрасте шестидесяти лет ушёл на пенсию с поста управляющего. Он планировал провести остаток дней в Британии, получая пенсию во франках. При этом он сохранил близкие связи со своими прежними коллегами и с большой охотой принимал участие в деликатных операциях, как от имени своих прежних хозяев, так и по просьбе других швейцарских банков. Очередного поручения подобного рода было представление интересов Цвиглибанка.

В мае мистер Робертс направил совету директоров «Бормак» рекомендательное письмо ЦвинглиБанка и доверенность, из которых следовало, что он является агентом банка в Лондоне. Между секретарем совета и мистером Робертсом состоялись две встречи. На вторую явился председатель, майор Лютон, младший брат давно покойного помощника сэра Иена Мак-Калистера на Дальнем Востоке. Он убедил его созвать очередное заседание Совета директоров. В начале мая оно состоялось в конторе секретаря, в Сити. Помимо стряпчего и майора Лютона, на заседание в Лондон согласился прибыть еще один член Совета директоров. Хотя для кворума было достаточно присутствия двух директоров, трое представляли собой убедительное большинство. Главный аргумент, предопределивший исход этого заседания, был чрезвычайно прост: если группа бизнесменов решила приобрести крупный пакет акций, нет смысла препятствовать их намерению влить свежий капитал в компанию и оживить ее деятельность. Подобные действия могут только благотворно связаться на цене акций, а все трое директоров был их владельцами. Резолюция была предложена, поддержана и принята. Мистер Робертс был включен в Совет директоров, как представитель интересов ЦвинглиБанка. В общей эйфории новых инвестиций никто не потрудился изменить устав компании, где утверждалось, что двое директоров составляют кворум при принятии решений правлением, хотя теперь в нём было уже не пять, а шесть директоров. Естественно, что львиная доля новой эмиссии оказалась под контролем Мартина Торпа. Теперь он при посредстве своего протеже и его агентов мог руководить работой компании. Сэр Джеймс истратил на эту операция 160000 фунтов стерлингов и завладел 796000 акциями «Бормака» из 1.5 миллионов. В последний момент Мэнсон вдруг решил, что отдать посторонним лицам почти половину своей добычи будет неправильно, поэтому Мартин был в срочном порядке отправился на встречу с майором Лютоном. На ней должен был присутствовать и мистер Робертс.

Майор Лютон, ветеран многих войн, представлял собой тип респектабельного джентльмена, который никогда не принимал решение сразу. Он должен был всё обдумать и взвесить. Это было связано не столько с материальными расчётами, сколько со старомодным желанием выглядеть достойно и благородно. Мартин считал, что ретроградам, подобным майору, не место в бизнесе и с большими усилиями скрывал это. В свою очередь, Лютон отнёсся к предложениям мистера Торпа с таким неприкрытым снобизмом, что чуть не сорвал переговоры. Однако, мистер Робертс смог сгладить эту неприязнь поколений и перевёл встречу на деловой лад. В ходе разговора, выяснилось, что Торп тоже является акционером «Бормака» и владеет 1000 акций, которые для него приобрёл его валлийский дядя. Майор Лютон согласился утвердить проект новой эмиссии, только после того, как получит чёткие гарантии, что он сохранит свой пост в Совете директоров. Переговоры об этом уже близились к концу, когда позвонила мисс Кук. Извинившись перед партнёрами, Мартин немедленно поехал к шефу. Срочный вызов озадачил его. «Неужели это из-за тысячи акций «Бормака»? Кто об этом может знать?»,– думал он, протискиваясь на своём «ровере» сквозь встречный поток машин.

Когда настороженный Торп вошел в кабинет, Мэнсон уже решил, что должен делать. Он дружески улыбнулся своему любимчику:

–Мартин, Эндин облажался. Для того, чтобы всем остаться в выигрыше есть одно дело, которое по требует полной секретности. Его нужно выполнить срочно, и на это может уйти полночи.

Не в традициях сэра Джеймса было поинтересоваться занят сегодня вечером Торп или нет. Мартин был готов к этому – высокий оклад обязывал.

– О'кей, сэр Джеймс. У меня нет ничего неотложного, – в его голосе почувствовалось облегчение.

Мэнсон посмотрел в окно. Начали загораться окна средних этажей. На уровне крыш света было еще достаточно, чтобы ориентироваться, но не для того, чтобы читать. Сэр Джеймс щелкнул выключателем настольной лампы, и в этот момент вошла мисс Кук, положила перед ним на стол требуемые отчеты и отступила к стене.

– Мисс Кук, заварите нам крепкий кофе и никого сюда не пускайте. Нас здесь нет.

– Да, сэр Джеймс.

Мисс Кук беззвучно вошла в кабинет и занесла кофе. Как только она удалилась, Мэнсон вкратце обрисовал ситуацию в Зангаро и пересказал разговор с Гулем.

– Мартин, – хрипло прошептал магнат. – Изучи эти бумаги. Нам надо придумать, как войти в контакт с новым правительством Зангаро, минуя Форин Офис.

– Как скажете, сэр,– Торп наклонился к столу и стал просматривать документы, отбирая самые важные из них.

– Сэр Джеймс, с Вашего позволения я возьму эти бумаги и пойду к себе, так будет удобнее работать.

– Хорошо, мой мальчик, иди. Я, пожалуй, поеду в клуб, встречусь с нашими членами правления из банды Макмиллана, – он впервые за этот день попытался пошутить.

Выйдя через заднюю дверь, Мартин не скрывал своей улыбки: он был рад проколу Эндина. С его точки зрения, непредсказуемое поведение Шеннона, ему было на руку. В случае удачного хода событий Саймон был бы главным доверенным шефа в Зангаро, а он, Мартин, был бы на подхвате. Теперь всё приходилось начинать сначала. Торп прекрасно знал своего шефа: Мэнсон не бросит проект до тех пор, пока он будет сулить ему барыши. Пока подробности о содержимом Хрустальных Гор знали всего несколько человек, одним из которых был он сам, этим надо было пользоваться. Спускаясь по лестнице в свой офис, Мартин уже составил свой план действий и мог его доложить шефу прямо сейчас. Сразу сделать этого он не хотел и предпочёл повременить: слишком толковый и расторопный помощник вызывает естественные опасения у такого бизнесмена каким был Мэнсон. Конечно, Мартин останется бы в игре, но не играть ключевую роль не будет, а он хотел большего…

Реклама, призывающая обывателей пользоваться услугами банков, весьма разнообразна: она присутствует в солидных журналах и легкомысленных комиксах, радиотелевизионных передачах и на постерах, газетах и громадных плакатах, расставленных вдоль дорог. Она подаётся в расчёте на вкус, интеллект и образ жизни клиента, преследуя только одну цель – продать свою услугу. Однако, ни одна статья не указывает на ещё одно свойство банковских операций: все приходы и уходы клиента по счёту фиксируются с точностью до минуты по времени и сантима по сумме. Имея доступ к счёту, можно получить весьма обширную информацию о клиенте и его контактах, особенно в тех случаях, когда за спиной стоит кто-нибудь из столпов лондонского Сити. Банки декларируют конфиденциальность данных своих клиентов, но это не так. Высшие менеджеры довольно часто передают данные о своих клиентах в обмен на аналогичные услуги. В случае, если их делишки всплывают на поверхность, виноватым всегда оказывается безвестный стрелочник: кассир, операционист или секретарь. Торп это хорошо знал и строил свой план на отслеживании финансовых операций Шеннона-Брауна

Тем временем, глава «Мэн-Кона» проводил инструктаж мисс Кук:

– … Я еду в «Букерс» на встречу. Прошу Вас оставаться в офисе до тех пор, пока мистер Торп не выполнит свою работу. Как только, он её закончит сразу сообщите мне: я дам Вам дальнейшие указания. Да, и закажите на завтра разговор с Уарри. Связь с Африкой ни к чёрту, но я срочно должен переговорить с мистером Эндином. Лучше всего в первой половине дня…

– Да, сэр Джеймс.

– Я предупрежу охрану о вашей задержке.

– Не стоит, сэр Джеймс. Они прекрасно знают меня.

– Да? Отлично!

Покинув «Мэн-Кон-Хауз», Мэнсон сел в свой «роллс-ройс» и приказал шофёру ехать в «Букерс», клуб, в котором собирались ветераны консервативной партии. Здесь его уже ждали два члена правления «Мэн-Кона», заинтригованные вниманием главы корпорации. Сэр Джеймс не рассчитывал, что эта встреча даст какие-то ощутимые результаты, но могла быть полезной для дальнейшей игры вокруг Зангаро. Только после долгих манёвров удалось привлечь внимание респектабельных джентльменов к африканской теме. Когда он вскользь упомянул о нестабильности в Западной Африке и вскользь упомянул о перевороте, в разговор встрял мистер Ригли, занимавший одно время важный пост в Кабинете министров Её Величества:

– Послушайте, сэр Джеймс, – прямо заявил он. – Что Вы так печётесь о каком-то острове с макаками. Гана, Аден потеряны, Занзибар, Танзания – тоже. Красные террористы в Родезии… Империя рушиться. Никто здесь даже не взглянет в сторону какой-то бывшей колонии третьеразрядной державы. Какое нам дело до этого! Лучше бы поддержали нас на выборах!

– Не обращайте на него внимание, сэр Джеймс, – сказал ему коллега. – Семья Ригли имеет серьёзные интересы в Родезии. Ну и он расстроен тем, что Ян Смит объявил её республикой…

– Понятно! Так что Вы думаете о наших перспективах в Западной Африке?

– Честно говоря, ничего, но могу Вам подыскать кого-либо.

– Спасибо, не надо! Он возьмёт денег и расскажет какую-нибудь туфту, – Мэнсон брезгливо поёжился.

– Вы не поняли меня, сэр Джеймс! Я дам Вам человека в МИ-6. Он профессионал в своём деле и весьма надёжен.

– Какой-нибудь Джеймс Бонд? – усмехнулся Мэнсон, прикладываясь к бокалу виски.

– Ну что-то вроде этого…

– Извините, сэр, Вас срочно требуют к телефону, – к столику подошёл стюард.

– Моё почтение, сэр, – Мэнсон встал и вышел в фойе. Его недопитый виски остался стоять на столике. Это был звонок от мисс Кук, которая сообщилак о завершении работы. Мэнсон попросил её соединить с Мартином и дал ему новые указания. Направляясь в гардеробную комнату, он попросил швейцара извиниться перед друзьями за срочный отъезд.

– В «Савой»! – приказал он шофёру. Там его уже ожидал Мартин Торп. Он расположился в самом дальнем углу Американского Бара. Едва Мэнсон появился в дверях, ему навстречу сорвался главный бармен:

– Привет, Джеймс! Рад видеть тебя в наших стенах. Давненько Вы к нам не заходили. Что будете пить?

– Здравствуй, Джо! Сделай-ка, «мунвок».

– «Лунную прогулку»? Как? Ты стал трезвенником?

– Убедил. «Бленхейм»!

– Вот это – другое дело! Что новенького в недрах земли? – шутливо спросил бармен, поигрывая шейкером.

– Извини, Джо, меня ждут, – Мэнсон кивнул на примостившегося в уголке бара Торпа.

– Ты что, стал встречаться с мальчиками? У меня здесь это не принято, – только Джо Гилмор мог позволить себе так пошутить.

– В каком-то смысле, да, – в тон ему ответил Мэнсон.

Перед Торпом лежала тонкая картонная папка. Без лишних слов Мартин пододвинул её боссу. Внутри лежало всего три или четыре листа бумаги, исписанных убористым почерком.

– Что это, Мартин? – спросил глава «Мэн-Кона», который привык к тому, что ему подают машинописные документы.

– Насколько я понимаю, вы сами требовали конфиденциальности. Я не так хорошо владею машинописью, чтобы быстро набрать этот текст, а передавать его машинисткам опасно. Даже мисс Кук. Это единственный экземпляр.

– Понятно, – Мэнсон закрыл папку. – Я прочту его в машине. Спасибо, Мартин до завтра! Мистер Гилмор, счёт! – Мэнсон встал, бросил на столик смятую пятифунтовую купюру и направился к выходу из бара.

Глядя на него, Мартин Торп широко улыбался.

– Хитрая сволочь, – прошипел он себе под нос, – но я тоже не вчера родился…

Торп дождался пока бармен принесёт счёт, рассчитался по нему и вышел из «Савоя». Этот длинный июльский день в Лондоне заканчивался мелким моросящим дождём. Сидя на заднем сиденье своего «роллс-ройса», летящего по западному шоссе, сэр Джеймс Мэнсон рассеяно перебирал исписанные листки доклада. Убористый почерк Мартина было легко читать. Его выводы и предложения были точны и всесторонне выверены. И всё же что-то в них главу «Мэн-Кона» настораживало. Пытаясь собраться с мыслями, магнат вновь и вновь перечитывал короткий доклад. Торп предлагал продолжить игру вокруг Хрустальной Горы, выводя на сцену новые фигуры. При этом он предполагал, что Шеннону и новым руководителям Зангаро кое-что известно о планах «Мэн-Кона». Поэтому он предлагал изучить все связи наёмников, уделив особенное внимание их весенним контактам. Он справедливо полагал, что значительная часть контрагентов Шеннона побоится конфликтовать с могущественным магнатом и за некоторое вознаграждение даст всю информацию о нём. Во-вторых, Торп предлагал отследить финансовые операции наёмников и подкупить их партнёров, создав, таким образом, непреодолимые финансовые трудности у нового режима. В-третьих, предлагалось сформировать правительство Зангаро в изгнании, выдвинув нового претендента на власть, и объявить путчистов не легитимной властью. Тем временем, компания «Бормак» официально вступит в переговоры с новыми властями и в обмен на решение вышеозначенных проблем получит требуемую концессию. По мнению составителя, реализация этого сценария была возможна только при выполнении двух условий полной поддержке Форин Офиса и устранении Шеннона на заключительном этапе.

Поскольку история с платиной во всех деталях была известна только сэр Джеймсу, мистеру Эндину и самому Мартину, он предлагал не вовлекать в проект новых игроков. При этом босс продолжал руководить операцией из-за кулис, обеспечивая её финансовую и политическую поддержку, а Саймон должен был заняться формированием оппозиции и проведением розыскных операций. Поскольку Мартин Торп никоим образом не был вовлечён в подготовку переворота, он предлагал себя в качестве главного представителя «Бормак» на переговорах в Зангаро. Для того, чтобы занять официальный пост в этой компании, он предлагал произвести ещё одну эмиссию её акций, и часть их продать непосредственно «Мэн-Кону». Это позволит включить Торпа в Совет Директоров «Бормака», не вызвав подозрений у акционеров и менеджеров «Мэнсон Консолидатед». Проспект эмиссии был приложен в отдельном конверте: как оказалось, именно сегодня, этот вопрос обсуждался сегодня на встрече майора Лютона и Гарольда Робертса.

– Шустрый малый, – задумавшись пробормотал Мэнсон.

– Вы что-то хотели, сэр, – шофёр сбросил скорость, услышав шефа.

– Нет, нет. Поезжай дальше, – Мэнсон с безразличием смотрел как сквозь пелену дождя мелькают освещённые окна домов какого-то городка.

Заметив направление взгляда хозяина, шофер посчитал нужным сообщить:

– Нортгроув, сэр. Уже подъезжаем.

Как и в Лондоне, в Глостере моросил мелкий дождь.

HORA VERITATIS

Близилась полночь, и леди Мэнсон уже давно поднялась в спальню, но сэр Джеймс Мэнсон всё ещё сидел в библиотеке с папкой Торпа в руках. Его беспокоила мысль об утечке информации о платине, проходящая красной линией через доклад.

– Откуда этот проклятый наёмник узнал о платине? – думал он. – Неужели Саймон проговорился? Не может быть? Если не он, то кто же?

Неожиданно дверь в библиотеку отворилась: на пороге стояла заплаканная Джули, любимая и единственная дочь магната. На ней была надета ночная сорочка и тёплые ночные тапки. Дочь магната была ростом чуть больше пяти футов, и держалась очень прямо. Темно-каштановые волосы ее были распущены, окупаясь до талии. Ее дерзкое круглое личико казалось ангельски невинным. Слёзы текли по её щекам, оставляя влажные следы:

– Папочка, ты не спишь?

– Нет, доченька. Ты плачешь? Кто тебя обидел?

– Папочка, ты только не сердись…

– Что ты, доченька? Как я могу на тебя сердиться? Проходи, садись, рассказывай. Не бойся, для тебя я сделаю всё, что ты захочешь! Что-то случилось с Тамерланом?

Мэнсон притянул дочь к себе, обняв её за плечи.

– Нет, папочка. Я влюбилась! – Джулия неловко обернулась, пытаясь заглянуть отцу в лицо. Мэнсон смутился, уловив в глазах дочери надежду.

– Он что тебя обидел! – Мэнсон выпрямился и, грозно нахмурив брови, поставил дочь прямо перед собой.

– Нет, нет, нет! Он хороший, он интересный и богатый! – затараторила Джулия, пытаясь улыбнуться. – Просто он работает на тебя. А ты его отправил далеко-далеко…

– Куда? – лицо магната выражало искренне удивление. Он перебирал в голове сотрудников «Мэн-Кона» и силился понять в кого влюблена его дочь.

– В Африку! Он там умрёт! Он сам сказал! – Джулия начала вновь хлюпать носом.

– Ну успокойся, успокойся! Я его сейчас вызову назад, – почти запричитал отец, вновь обнимая дочь. – Неужели моя дочь втюрилась в Эндина? Вот пройдоха! – его мозги искали простого объяснения.

– Не вернёшь! Он сказал, что поехал там умирать – почти выкрикнула лочь и отстранилась от отца.

Ничего не понимая, Мэнсон решился на прямой вопрос:

– Как его зовут?

– Карло! Карло Шеннон! Он наёмник! – звонко и отчётливо произнесла дочь. Магнату на мгновение показалось, что у него из-под ног ушёл пол: он так и рухнул в стоящее рядом кресло. Теперь уже за отца испугалась дочь. Она со всех ног бросилась к отцу. Ночные тапки соскользнули с её маленьких ног, зацепившись за ковер:

– Что с тобой, папочка? – она бросилась к нему. – Что случилось?

– Ничего дочка, пройдёт! А теперь подай мне мой бокал, садись в кресло и подробно расскажи мне обо всём…

Джулия села в кресло напротив, подтянув к подбородку свои босые ноги и стала без умолку говорить. Её бесхитростный рассказ со всеми деталями и подробностями занял минут двадцать. Она уделяла много внимания несущественным деталям, но всё же лишь умолчала о том, что рассказала своему возлюбленному об отцовских документах на столе в отцовском кабинете. Слушая лепет дочери, сэр Джеймс понимал, что молодая, неопытная девочка оказалась в лапах опытного, аморального наёмника, который использовал её для того, чтобы поближе подобраться к нему и разведать его планы. Когда Джулия замолкла он её спросил:

– Расскажи ещё раз, кто вас познакомил?

– Фрэд, дружок моей подруги Кэрри! Мы с ней учились на курсах манекенщиц. Фред и Карло зашли за нами на квартиру Кэрри рядом с Мэйда Вэйл. Оттуда мы направились в «Бейкер энд Оувен», что в Мэрилибоун…

– Достаточно. Кэрри всё ещё живёт там?

– Да! Я могу ей позвонить. Она с радостью приедет к нам на вик-энд, – Джулия растерянно улыбалась, наблюдая за отцом. После долгого молчания Мэнсон медленно произнёс:

– Вот что дочка! Поживи-ка дома. Если хочешь, можешь пригласить эту свою подругу – Кэрри – в гости. И, главное, никому не рассказывай о Шенноне. Даже маме! – Он неожиданно повысил голос, но дочь только вяло закивала головой. – Обещаю, что я с ним разберусь…– последние слова магната прозвучали несколько зловеще, но перенервничавшая Джулия не обратила на это внимания. Сэр Джеймс встал, приобняв, поцеловал своего единственного ребёнка в лоб, и мягко произнёс:

– Иди спать, доченька. – Когда дверь за шаркавшей ночными тапками Джулии, он вновь отчётливо произнёс – Я с ним разберусь… – В этот раз голос его звучал звонко, как в молодости. Откровения дочери развеяли сомнения старого, опытного лиса, каковым себя считал сэр Джеймс. Главное. Что он выяснил для себя: никто из его команды не проболтался или стал играть свою игру. Допивая виски, он твёрдо решил, что завтра наймёт детектива. чтобы узнать, чем занимается его единственная дочь. Потом поднялся в спальню и крепко заснул…

Саймон Эндин проснулся поздно. Оставшуюся половину дня он провёл у себя в номере, ожидая звонка шефа. Изнывая от безделья, он постепенно опустошал бар, прокручивая всё, что знал о Шенноне, вспоминал разговоры с ним, встречи… Стоп! Его вдруг осенило:

– Апрельский день. «Трэмпс», заведение Джонни Гоулда! Шеннон был там вместе с Джулией Мэнсон. Неужели шеф ведёт собственную игру? Решил ни с кем не делиться и подставил собственную дочь? На него похоже… Но почему всё так сложно? Зачем тогда Боби, их бесполезный рейд в Кларенс? Если Саймон стал лишним, то Шеннон легко мог его убрать. Да и отвечал он что-то другое… Неужели? – тут Эндина прошиб пот: – Шеннон «кинул» самого Мэнсона! Каков молодец! – Он почти восхищался этим наёмником: он понимал толк в красивой игре. – Жаль я не в доле, – тоскливо подумал он. Звонок телефона прервал поток его мысли.

– Ну вот, вспомнили об мне, – произнёс он вслух. – Пора, сэр Джеймс, пора включать меня в дело.

Медленно он подошёл к телефону, но это был не сэр Джеймс, а портье, который сообщил, что мистера Эндина хочет видеть какая-то леди.

– Белая или чёрная, – съязвил спьяну Саймон. – Пусть поднимается ко мне, заплачу…

Портье не понял юмора:

– Леди – белая. Она будет вас ждать внизу сколько потребуется.

– Хорошо. Скоро спущусь, – Эндин повесил трубку и подумал о том, кто бы это мог быть: «В Уарри он первый раз, тёлок вроде не цеплял, с полицией не сталкивался. Может кто из банка? Очень мило с их стороны…»

Наскоро приняв душ, Эндин спустился в фойе, ломая голову о нежданном визите, и не был разочарован. Его встретила светловолосая женщина лет тридцати. Правда, если присмотреться повнимательнее, волосы у неё были не столько светлые, сколько выгоревшие. В условиях Африки она выглядела роскошно: славянские скулы придавали определённый шарм её смуглому от загара лицу, линялый джинсовый костюм только подчёркивал её соблазнительные формы. Лёгкий загар на лице придавал ей шарм. Она стеснительно прятала огрубевшие руки с короткими, но ухоженными ногтями. На ногах у неё были бабуши с загнутыми концами. Её заскорузлая пятка, которая иногда попадала в поле зрения Саймона, даже возбудила его.

–Чем обязан мадам? Вы из банка? Могу я Вам что-нибудь предложить? – От безделья и неопределённости Эндин был готов удариться во все тяжкие.

– Неужели вы меня не узнаёте, мистер? – ответила дама по-английски, тщательно подбирая слова. Её низкий голос звучал отчётливо в тишине полупустого бара. – Вчера утром я оказалась в затруднительном положении, и вы выручили меня. Я пришла высказать Вам свою благодарность.

– Как-то коряво она выражается, – подумал Эндин и ответил: – Ну что Вы, миссис, джентльмен всегда должен помогать леди! Позвольте представиться: Харрис, Уолтер Харрис, бизнесмен.

– Ну вчера вечером, вы так не выглядели, – усмехнулась женщина. – Ядвига, Ядвига Зумбах. – Она протянула руку. Эндин протянул ей свою. Рукопожатие было крепким, почти мужским.

– Так, чем обязан миссис Зумбах? – Эндин увидел тонкую золотую полоску на левой руке женщины. – Может кофе?

Женщина кивнула и села в кресло напротив. Закинув ногу на ногу, она внимательно рассматривала собеседника. Под её прямым взглядом Саймону стало как-то не по себе. Хорошо, что портье подошёл принять заказ.

– Так всё-таки чем обязан? – Эндин разомлел от жары и выпитого виски. Ему вдруг стало всё равно, что там происходит на улице, в Кларенсе, в Лондоне…

– Я пришла отдать Вам долг, – прямо ответила женщина.

– Долг? Какой? – Лицо Эндина вытянулось от удивления. – Я Вас первый раз вижу, мадам!

– Вчера утром Вы нас с падчерицей сильно выручили. Мой… муж задержался по делам и нас выселили из отеля, поскольку мне нечем было платить. Вчера утром Вы за нас заступились, а сегодня я… мы уже решили проблемы.

– Ну что Вы, не стоит…

– По глазам вижу, что Вам нужна женщина. Вы же меня хотите? – Она взяла его за руку. Как заговорённый Эндин потянулся к ней.

– Не здесь, мой милый, не здесь, – скороговоркой произнесла Ядвига. – Допьём кофе и поднимемся к тебе. Не торопись. У нас много времени.

Как только они вошли в номер Саймон набросился на женщину. Дальше всё происходило как во сне. Несмотря на свой богатый опыт, Саймон был заворожен своей партнёршей и потерял счёт времени. Они занимались любовью, курили, пили виски и мало разговаривали. Эндин предложил спуститься поужинать в ресторан, но Ядвига отрицательно покачала головой. Тогда он распорядился принести его в номер. Всё время пока официант накрывал стол, гостья Эндина провела в душе. После его ухода, она вышла и с видом королевы села за стол: купальный халат, который был надет на неё, только подчёркивал её красоту. Эндин сидел напротив, пил вино и думал о том, что все его многочисленные подружки не стоят и десятой части женщины, сидевшей напротив: те девки только заводили, а эта сводила с ума.

– Кто ты? – он решил прервать затянувшееся молчание Она на него удивлённо взглянула, будто не понимая вопроса. Её рука потянулась к бокалу, она поднесла его к губам и сделала глоток.

– Откуда ты? – Эндин решил быть настойчивым. Ядвига улыбнулась и ответила своим меццо-сопрано:

– Ниоткуда. Это – Африка! Здесь всё приходит ниоткуда и уходит в никуда.

– Послушай! Так не бывает, – Саймон нервно теребил край скатерти, глядя в упор на Ядвигу. Она прикрыла глаза, будто думая о чём-то далёком.

– Ты хочешь что-то узнать обо мне? – спросила она. Эндин судорожно кивнул. – Я ниоткуда, – повторила она, каким-то другим, скрипучим голосом. – мой отец из России, мать – из Литвы, муж – из Польши, я – из Бельгийского Конго. Этих стран больше нет и, наверное, уже никогда не будет… – Она умолкла, нервно закурила сигарету и, сделав затяжку, сломала её в пепельнице. Встав из-за стола, она грациозно потянулась и обняла Саймона…

Ночью они вышли на балкон, курили и смотрели на яркие африканские звёзды, закинув ноги на ограждение. Ночной бриз гнал влажный океанский воздух вглубь материка. Внизу мелькали фары случайных автомобилей, в порту горели три или четыре фонаря, мигал маяк. Где-то в нескольких милях от берега «Тоскана» шла на юг. Помощник капитана Норбиатто всматривался в ночную темень, ведя судёнышко в порт Кларенса. В его трюме лежали автомобильные покрышки, различные механические приспособления, инструменты и станки. Горан рассказал, что сторговал их у какого-то грека, который не знал, как от них избавится. Всё это было завалено тюками с сушёной рыбой, обувью и одеждой. В каютах «Тосканы» разместились четыре интеллигентного вида негра, имена которых сообщил по радио Курт, а на палубе сидела другая группа. Пассажиры были одеты в немыслимые лохмотья и козьи шкуры. Запах их немытых тел и невыделанных кож был таков, что Валленберг не хотел пускать их на борт. Потребовался прямой приказ Шеннона, чтобы их приняли на борт. Это были родичи Джонни, имя которого было Шан Лоримар. Их было пятеро: сморщенный седой старик и четыре атлетически сложенных горца. Они должны были забрать тело сородича, отвезти его в Баменду и похоронить его согласно своим обычаям. Весь путь они молча сидели на носу «Тосканы», удивив видавшего вида Вальденберга своей выдержкой. Иногда к ним подсаживался один из пассажиров каюты. Они о чём-то говорили на гортанном языке горцев. Сам капитан спустился в свою каюту сразу после того, как отпустил лоцмана. Норбиатто усмехнулся: у старика сегодня был тяжёлый день. Сначала он торговался с ливанцами, потом – с портовиками, затем размещал груз и распределял пассажиров. Окончательно вывели капитана из себя таможенники, затребовавшие за копеечный груз баснословную мзду. Только лоцман, служивший ещё в британском военном флоте, вызвал неподдельное уважение своими знаниями и опытом. Уже на рейде они распили на троих бутылку джина и обменялись крепкими рукопожатиями. Норбиатто взглянул на компас: «Тоскана» шла точно на юго-запад со скоростью шесть узлов. До Кларенса оставалось два часа хода…

Эндин вновь и вновь пытался разговорить гостью, но она всё время задумчиво молчала и только яркий огонёк её сигареты иногда подрагивал в ночной мгле. Вдруг она повернулась и сказала:

– Моя жизнь – как эта ночь. Пройдёт и ничего от неё не останется.

– А сын? – возразил Саймон.

– Это не мой. У меня не может быть детей. – Её белые зубы сверкнули в темноте. Она встала и ушла в комнату. Немного замешкавшись, Эндин пошёл вслед за ней. Утром следующего дня его разбудил телефонный звонок. Он не спеша поднял трубку:

– Лондон на связи, сэр! – раздалось в ней. На линии был Мэнсон. Его распоряжение было безапелляционным: Эндин должен был быть в Лондоне как можно скорее. Саймон повесил трубку и немедленно связался с портье: ему нужны были билеты в Европу на ближайший рейс. Повесив трубку, он вдруг осознал, что Ядвиги нет в номере. Оглянувшись, он вдруг увидел её бабуши с загнутыми носками и облегчённо вздохнул. Достав чемоданы, он стал складывать вещи. За этим занятием он не услышал, как дверь в коридор открылась и вошла его вчерашняя гостья. На ней был вчерашний джинсовый костюм, и она была босиком:

– Извини, милый я спустилась в бар выпить кофе, – проследив его недоумённый взгляд в сторону обуви, она лишь усмехнулась своим меццо-сопрано: – Не хотела тебя будить. Ты уезжаешь?

– Ненадолго. Я вернусь. Номер оставлю тебе!

– Не надо.

– Но я хочу тебя ещё?

– Это вряд ли получиться!

– Почему?

– Может через два или пять дней я отсюда уеду. Может надолго, может насовсем…

– Где тебя искать?

– Не знаю. Африка большая…

– Тогда ты найди меня сама!

– Я даже не знаю, как тебя по-настоящему зовут Харрис или Эндин, Уолтер или Саймон? – Саймон удивлённо смотрел на Ядвигу. Она язвительно добавила. – Милый, ты вчера заказывал ужин в номер. Неужели ты думаешь, что я глухая? Но я привыкла к этому. Белые мужчины здесь, в Африке, всегда себя выдают за других.

– Ну и кто же по-твоему я? – У Саймона в горле совсем пересохло.

– Ты? – женщина удобно расположилась на диванчике, подтянув под себя ноги. Она задумчиво качала головой, смотря прямо в глаза. Затем она потянулась за сигаретами, прикурила одну из них и сказала:

– Не знаю, как это звучит по-английски! – и, промолчав, добавила: – Пират или разбойник! Бизнесмены так себя не ведут. Но ты мне нравишься. Я провожу тебя в аэропорт…

Эндин подумал: «А ведь она права?». Ему вдруг захотелось взять её с собой:

– А кто твой муж, этот Зумбах? Немец?

– Нет. Поляк. Он похож на тебя. Только старше и, – она на секунду замолкла, – беднее!

– Так брось его. Поедем со мной! Сейчас!

– Не смеши меня. Там, в Европе, я буду твоей диковиной игрушкой. Надолго ли? – Она замолкла, закуривая. – А если серьёзно, я не могу оставить Яна.

– Почему?

– Много лет назад он меня спас, вывезя из Стэнливиля. Не знаю, чтобы со мной было бы, если бы не он. Когда Симба захватили город я была ещё девчонкой… – её лицо помрачнело. – Отца зарубили прямо на глазах, мать насиловали много раз, а меня посадили на верёвку и потащили в солдатский барак… – Ядвига перешла почти на шёпот. – Не знаю сколько это длилось. Я потеряла счт времени и почти сошла с ума от ужаса и стыда. Потом началась стрельба казармы заняли другие чёрные… Я потом узнала, что люди полковника Мобуту. Они попытались проделать со мной всё то же самое, но тут появились белые, бельгийцы, парашютисты. Меня поместили в госпиталь… Меня хотели отправить в Европу, но тут выяснилось, что у меня есть родственники только в Польше. Тут появился Ян. Он сказал, что берёт меня с собой, что я его невеста, – она усмехнулась. – Для этого ему пришлось жениться, иначе эти бельгийские чинуши не хотели меня выпускать. Вот так вот мы и живём, – она невесело рассмеялась и умолкла.

– Да, вот так история!

– У поляков есть поговорка, что жизнь напоминает луковицу, чем больше чистишь, тем больше плачешь…

Её прервал звонок портье, который сообщил расписание полётов в Европу. Поскольку прямых рейсов на Лондон в этот день не было, Эндин решил лететь в Дакар местными авиалиниями, а оттуда – в Париж. Позвонив в банк, он отдал последние распоряжения и упаковал вещи. Ядвига сидела на диване, не меняя позы и курила. Саймон не смотрел в её сторону боясь встретить её взгляд. Он решился на это только после того, как портье забрал багаж.

– Ну, что, пошли? – безразличным тоном сказал он, доставая из бумажника сто долларов и протянул ей. Она отвела его руку:

– Не надо. Не обижай меня!

В практике Саймона это было что-то новое, ещё никогда его женщины не отказывались от денег.

– Почему? – спросил он с вызовом.

– Я отдавала долг! Лучше присядь!

– Зачем?

– Давным-давно у отца на родине была такая традиция: присесть на дорогу, чтобы путешествие было лёгким…

– Странная традиция. Ну, если ты хочешь?

– Хочу. Садись!

Он присел:

– Ну может всё же возьмёшь деньги? В долг!

– Хорошо. Молчи минуту!

– Зачем?

– Традиция!

Саймон удивлённо повёл бровями, но выполнил приказ женщины и замер, задержав дыхание. Следя за секундной стрелкой своего «Ролекса», он ловил себя на желании двинуть ногой или рукой. «Дурацкая традиция!» – решил он, когда время истекло и они встали. Он протянул смятую бумажку Ядвиге, та взяла её и сказала:

– В долг. Но я его никогда не отдам!

Они спустились в фойе отеля и сели в такси. Шофёр оказался лихачом и доставил их в аэропорт за четверть часа. Ядвига проводила Саймона до стойки регистрации и, по-мужски поцеловав в губы, пошла в направлении зала прилёта. Эндин смотрел ей в след.

– Багаж, сая? – скрипучий голос стюарда вывел его из ступора. – Хороший дама, сая!

– Ты что её зннаешь?

– Да, сая! Это женсчина пайлота Брауна!

– Кого? Кого? Кейта Брауна? – услышав псевдоним Шеннона, Саймон едва удержался на ногах.

– Ноу, ноу, сая! Пайлота Брауна…

– А! Лётчика Брауна?

– Да, сая! Он лучший пилот в Африке…

– Слава богу! – хоть тут ошибся, пробормотал он.

– Вы что-то сказали, сая? Пора на посадку, сая! – стюард в расчёте на чаевые взял единственного пассажира первого класса на рейсе Уарри-Дакар под свою опеку. Уже в полёте Саймон разговорился с первым пилотом и выяснил, что «Джон Браун» – это позывной поляка, которого на самом деле зовут Ян Зумбах. Он совершает чартерные полёты по Западной Африке на своей «Дакоте». По слухам, Зумбах воевал в Конго и Биафре…

Для Шеннона этот день пролетел незаметно. Завтрак в отеле не был, конечно, столь скуден как во дворце, но тоже плохо съедобен: подозрительного вида овсянка, яйца, хлеб, кофе и фрукты. Хорошо, что подали масло и джем. Набив желудок, полковник поехал в полицейские бараки. До прихода «Тосканы» ему надо было очень многое успеть. Оставив своё воинство на попечение Курта и Барти, он всё утро провёл на заседании Комитета Национального Спасения, где единогласно утвердили состав Госсовета. После этого командир наёмников поехал в аэропорт, чтобы подготовить его к встрече генерала Оджукву. Для этого он приказал собрать всех мастеровых. За годы хозяйничанья Кимбы их число в Кларенсе сильно поубавилось. Как ни старались Пренк и Бенъярд, им не удалось найти всего одного радиотехника, трёх каменщиков, плотника с подмастерьем и только одного кузнеца. Правда, последний явился с двумя помощниками и постоянно жаловался, что ему не хватает работников. Когда Шеннон из чистого любопытства поинтересовался в чем дело, выяснилось, что Аб ла Крете до недавнего времени тоже работал в кузнице и выполнял большую часть тяжёлой работы. Для того, чтобы ускорить работы, Шеннон поехал в полицейские бараки. Благодаря Курту, там царил порядок. Конечно, до совершенства было далеко, но караул бодрствовал, солдаты тренировались, а арестанты работали. Мусор был убран, доски и целые кирпичи сложены в аккуратные штабеля и прикрыты пальмовыми листьями. Шеннон застал арестантов за строительством жилья. Один из них размечал на склоне песчаной дюны квадратные участки, в то время как другие, орудуя лопатами и мотыгами, старательно рыли по четыре ямки глубиной по двенадцать дюймов с каждой стороны. Третья группа, рыла канавки для стока воды между этими площадками. Ещё одна группа, видимо, находилась в роще, откуда доносился нестройный звук топоров.

– Они там рубят стволы молодых деревьев для навесов, – пояснил подбежавший комендант Бевэ. – Потом мы обрубим их в размеры два и четыре фута. Под ними будут находится временные кровати для наших солдат. Пройдёмте, сэр, покажу…

Они перешли к другому ряду хижин. Здесь тоже трудились пленные: одни натягивали брезент навеса, другие – подвешивали циновки, создавая импровизированные стены, третьи – трамбовали пол. Завидев командира, подошёл Барти.

– Отбери мне несколько человек для работы в аэропорту. Самых сильных.

– Есть, сэр!

Пока Барти подыскивал людей, Шеннон и Бевэ продолжили осмотр бараков. Полковник заглянул в готовую хижину и стал наблюдать за сооружением лежанки. Арестант аккуратно пилил молодые деревца на равные части длиной по двенадцать дюймов каждая и забивал их в утрамбованную землю пола новой хижины так, чтобы образовался прямоугольник три на шесть футов. Затем он взял несколько стволов бамбука и разрубил их на четыре части, которые привязал к верхней части колышков прямоугольника.

– Койка, защищающая от змей и скорпионов, – гордо заявил Бевэ, вошедший в хижину. – Предохраняет от простуды на земле и предрассветной влаги.

– Откуда вы это всё знаете?

– Опыт работы в Катанге. Я ведь, в первую очередь, инженер. А ещё мы каждый вечер берём немного пепла от очага и делаем круг вокруг каждой хижины. Пепел остановит насекомых, и они не проберутся к спящим. Вот там у нас расположена кухня!

Шеннон посмотрел в сторону, куда указывал его сопровождающий. На достаточно большом расстоянии от хижин несколько человек сооружали земляную печь. Они уже вырыли четырёхугольную яму размером три на три метра. Её глубина составила полметра. На дно положили на дно камни, а на них – дрова.

– Надо раскалить камни докрасна, выгрести золу и уложить на «под» свинину, рыбу, кур, плоды хлебного дерева и в огромном количестве клецки, обернутые в пальмовые листья. Потом «повара» застелют все большими листьями и на два часа засыплют яму песком. Затем, чтобы скоротать время, пока поспеет ужин, все займутся строевой подготовкой. Пойдём дальше, – военный инженер повёл рукой, показывая направление движения. – Я покажу Вам комендатуру.

– Вы уже приступили? – удивился Шеннон.

– Да. Занимаясь расчисткой, мы обнаружили старый фундамент, – Бевэ шёл уверенным шагом, подробно рассказывая начальнику о строительстве. – Для лёгкого барака нам вполне сгодиться самая простая и дешевая конструкция. К тому же в доме из циновок прохладнее. В полдень в деревянном доме с потолком и жарко и душно, а под кровлей из пальмовых листьев зной не страшен. Они- лучшая термоизоляция. Деревянные дома, железные крыши которых застелены листьями, здесь довольно частое явление. Единственные недостатки этого материала – воспламеняемость и непрочность: пальмовый лист не может противостоять атакам крыс.

– Понятно, – сказал Шеннон, подходя к постройке. Он увидел шесть прочных стволов пандануса: четыре по углам фундамента и два – повыше – по концам его продольной оси. На них уже лежала коньковая балка, к которой с помощью луба приторочили стропила.

– Несколько столбов поменьше поставим там, где предполагали сделать двери и окна, а из длинных прямых сучьев настелили основу для крыши, – рассказывал Бевэ. – Стены завесим циновками. Я уже посчитал: нужно будет триста циновок длиной восемь, шириной два фута.

– Что за странный размер?

– В торцовую стену укладывались полторы циновки, в длинную – две.

– Вам не кажется, что помещение получится маловатым.

Бевэ на секунду задумался и повёл Шеннона к одному из торцов и остановился в метрах двух от него.

– Вот здесь, – важно сказал он,– вобьём ещё два столба пониже и соединим наклонными жердями со всей конструкцией. Получится небольшая прихожая…

– Как быстро будет готов этот барак.

– Через четыре дня каркас будет готов. Потом будем делать цементный пол – главным образом, чтобы преградить путь всевозможным насекомым. Достаточно положить сантиметров пять. Естественно, для этой работы нужна была крыша (чтобы не помешал дождь) и не нужны стены (чтобы ветер быстрее просушил готовый пол). Пока будет схватываться цемент, мы сделаем из бамбука скамьи, два стола и четыре стула. Не очень прочный материал, но зато его вдоволь, и он легко поддаётся обработке. Окна от комаров затянем металлической сеткой, а снаружи навесим ставни для защиты от ветра и дождя.

– То есть, примерно через неделю?

– Нет, сэр, десять дней.

– Ещё я планирую провести в лагерь водопровод. Магистральная труба проходит в районе склада, но напор будет достаточным, чтобы вода одолела подъем на наш пригорок.

– Что для этого надо?

– Насос и триста метров дюймовых труб. Я тут провёл подсчёты: строительство барака обойдётся в тринадцать тысяч двести франков.

– Недорого. Можно будет потом построить ещё несколько таких домов для офицеров.

– Понятно. А вот и Барти! Где твои люди?

– Стоят на плацу. Я отобрал пять человек, а шестой напросился сам.

– Как это?

– Сами увидите.

Шеннон вышел на плац. Под палящим солнцем стояло полдюжины босых негров в рваной форме. Пять из них принадлежали к племени винду и на вид были здоровы как быки. Шестой был небольшого роста и очень молод, почти мальчик.

– Ты говоришь по-французски?

– Да, – практически без акцента ответил парнишка. – Я его изучал в школе.

– Как ты здесь оказался?

– Я был активистом Союза молодёжи Кларенса. Когда началась стрельба я прибежал к курсантам. Они взяли меня с собой в грузовик. Потом я сидел в аэропорту…

– Понятно, – оборвал его Шеннон. – Поему ты попросился на работу? Хочешь сбежать?

– Ннеет, – перепугано заныл паренёк. – Я не убегу. У меня в городе мама… – под строгим взглядом Шеннона он почти плакал.

– Как тебя зовут?

– Анри Тербель, я люблю самолёты…

– Что ты в них понимаешь?

– А вот немного понимаю. Я год работал переводчиком у диспетчера аэропорта.

– Сколько тебе лет?

– Девятнадцать.

– Хорошо, я возьму тебя с собой, – глядя как юноша радуется, Шеннон подумал, что из него, наверное, сможет выйти толк…

Ронни Вонг оказался знающим специалистом и быстро привёл в порядок всю аппаратуру. Городские кузнец и плотник, получившие арестантов в помощники, привели в относительный порядок сооружения аэропорта. Оказалось, что паренёк Анри не соврал: он довольно бойко управлялся с диспетчерским пультом. К вечеру аэропорт был готов для приёма самолётов. Только чернеющее место пожарища, разваленный ангар и щербины от пуль и осколков напоминали о том, что здесь всего сутки назад кипел ожесточённы бой.

Оставив арестантов под надзором Джинджи, Шеннон вернулся во дворец, где состоялось первое заседание Госсовета. Оно проходило в том же помещении, где заседал Комитет Национального Спасения. На лестнице его встретил Эйнекс, исполнявший должность секретаря. Увидев полковника, он встал по стойке смирно и отдал ему честь. Караульные последовали его примеру, взяв винтовки на караул. Шеннон расположился у края стола и стал наблюдать за присутствующими. Окойе – председатель, торжественно важен и чуточку вальяжен. По его поведению было видно, что он чувствует себя хозяином, позволяя себе прерывать докладчика. Пренк – как всегда, сух, точен и осторожен, в то время как Бенъард – несколько циничен и скор. Дусон, рослый мулат, занимал место профессора экономики в заштатном университете где-то на юге Франции, был зануден и практичен. Худощавый Синк носил очки с толстыми линзами и имел учёный вид. Он занимался международным правом и одно время даже работал в Секретариате ООН. Год назад очередной переворот на родине превратил его в изгнанника и ярого врага коммунистов. Обычно, он был молчалив. Адвокат Лоримар практиковал в Яунде и был по своим убеждениям ярым республиканцем. Как и все люди его профессии он был многоречив и артистичен. Наиболее интересным из всей этой четвёрки был профессор Морисон, родившийся где-то на Антильских островах. Его познания во многих областях были настолько обширны, а суждения точны, что вызвали у всех окружающих невольное восхищение. Прибывшие на «Тоскане» советники вызывали неподдельный интерес у Шеннона. Он хотел понять почему эти сугубо штатские люди покинули насиженные места и приехали в Зангаро.

Первым делом советники распределили между собой обязанности согласно своим профессиональным знаниям. Синк получил должность советника по внешним делам, а Морисон – по внутренним. Вопросами экономики стал заниматься Дусон, а юстиции – Лоримар. Бенъярду с Пренком достались снабжение и благосостояние. После этого слово взял антилец, который бросил несколько пачек красных и зелёных купюр.

– Коллеги, хочу начать нашу работу с банального вопроса. Скажите, как Вам это нравится?

Шеннон стал их рассматривать. Чего на них только не было: и леопард, и герб Зангаро, и солдат в парадной форме, и самолёт, и рог изобилия. На большинстве купюр на самом видном месте красовался медальный профиль покойного диктатора. На одних он был в цилиндре, на других – в лавровом венке без, а на третьих – в традиционной для стран Северной Африки ермолке…

Посредине вычурным шрифтом было выведен номинал в кимбах, а сверху протянулась еще одна надпись: НАЦИОНАЛЬНЫЙ БАНК ЗАНГАРО, под которой была воспроизведена личная подпись Кимбы, выполненная чернилами.

– Он что все купюры подписывал лично, – удивлённо спросил Бенъярд.

– Нет, – ответил Дусон, сведущий в экономических вопросах. – Он использовал для этого факсимильную печать.

– А кто знает, что такое Национальный Банк Зангаро? – задал довольно риторический вопрос Пренк.

– Я думаю, что это был лично сам Кимба, – ответил Шеннон.

Тем временем Морисон стал сортировать банкноты. Окойе следил за его действиями, склонив голову набок.

– Что Вы делаете?

– Раскладываю по номиналам, – ответил советник. – Я считаю, что из обращения надо изъять все банкноты, где изображён тиран.

– Тэк-с, – подвёл итоги работы советника Лоримар. – Нам не подходят номиналы в пять, пятьдесят и двести кимб. Скажите, а сколько их находится в обращении?

– Это никому не известно, – ответил Дусон. – Я заходил в банк: там с Нового Года не велось никакой отчётности. Формально считается, что один кимба равен одному африканскому франку.

– Вот Вам и первое задание, советник, – сказал доктор Окойе. – К следующему заседанию подготовьте данные по денежному обращению, а Вы, Морисон, начинайте изымать портреты Кимбы.

– Доктор вы хотите сказать, что в обороте останутся только купюры с достоинством в два и двадцать кимб? – уточнил Дусон.

– Да неужели Вам не понятно, – сорвался Бенъярд.

– Но тогда у нас возникнет дефицит денежной массы! Это сильно ударит по розничной торговле!

– Вот Вы и придумайте, как этого избежать, – ответил Окойе. – И ещё само название нашей валюты следует изменить. Вместо кимба её назовём зангом. Прошу высказаться того, кто имеет возражения против моего предложения! ?

Все дружно промолчали Окойе выждал несколько мгновений, а потом встал, закрывая заседание:

– А теперь, коллеги, пора приступать к работе. Прошу всех идти по своим местам. На днях я решу вопрос по обеспечению Ваших ведомств транспортом…

– Да, не плохо было бы иметь по легковому автомобилю на министерство, – вздохнул Лоримар.

– И мотоцикл для курьера в придачу, – добавил Синк.

– Решим, коллеги, решим, – обнадёжил их Бенъярд.

После заседания Шеннон перекинулся парой слов с Окойе, а затем спустился в свою каморку, чтобы забрать вещи. В коридоре он встретил советников в сопровождении Бенъярда.

– Вы очень вовремя Шеннон, – воскликнул комендант, – я как раз хотел показать Вашу комнату мсье Морисону.

– Мне тут нужно забрать кое-какие вещи.

– Хорошо, сэр.

– Вы куда-то переезжаете? – вмешался в разговор Морисон.

– Да, мсье, в отель «Индепенденс». Там больше удобств.

– А я думал, что солдаты неприхотливы, – шутливо сказал профессор.

– Я сейчас не солдат, а советник. Могу себе позволить некоторую роскошь, – не понял юмора наёмник.

Шеннон добрался до отеля затемно. В фойе его встретил Гомес:

– Кейт, когда к тебе зайти?

– Как освободишься…

– Сегодня понедельник. Посетителей немного…

– Как там мои приятели?

– Сегодня сидят как-то тихо. Так что там насчёт рулетки?

– Можешь устанавливать.

– А когда будет официальная бумага?

– На днях. Кстати, и отель тоже тебе вернут. Это я тебе обещаю. Ре-сти-ту-ци- я, – произнёс по слогам наёмник.

Он прошёл в бар и осмотрелся, выбирая столик. Курт и Жан-Батист занимали столик в дальнем углу. Немец сидел спиной ко входу и был в своём репертуаре: пил пиво и что-то пытался втолковать Алексу. Лангаротти, зевая от скуки, гонял шары с Борликом.

– А шеф, – увидел он Шеннона. – Надо обязать Гомеза установить новый стол. Здесь никто не умеет играть карамболь.

Не обращая внимания на его слова, Кот выбрал столик неподалеку от Курта и поманил рукой то ли Фредди, то ли Жоржа и попросил у него меню. Официант немедленно поставил передним вазон с бумажными салфетками, перечницу и положил приборы. Шеннон полистал меню и спросил:

– Что вы можете мне порекомендовать?

– К сожалению, сегодня выбор птицы не богат: курятина или индейка, из мяса есть только говядина и козлятина. Могу также предложить рыбу. Гарнир: маниока, рис или фасоль. Соусы…

– Мне, пожалуйста, ветчину, суфле из индейки, казуле с козлятиной и виски со льдом…

– Хорошо, сэр, но виски у нас, к сожалению, нет.

– А почему здесь это написано? – Шеннон возбуждённо ткнул пальцем в меню. Официант пожал плечами. – Что тогда у вас есть?

– Могу предложить арак или пиво, прямо из холодильника. Есть ещё чери…

– Тогда лучше бутылку холодной сельтерской и чери бренди.

– Да, сэр.

Шеннон был рад, что его товарищи заняты своими делами. Это давало ему возможность немного побыть наедине самим с собой. Он терпеливо дожидался заказанных блюд, потягивая чери. Только сейчас он обратил внимание, как за последние пару дней изменился интерьер бара. Вместо белого пятна над барной стойкой и разбитого зеркала висели репродукции «Водяных лилий» Клода Моне и «Арльские виноградники» ван Гога. Остальные стены украшали различные постеры, в основном на французском языке. Клеёнки на столиках были заменены на бежевые скатерти, а колченогие стулья – на удобные плетёные кресла. У выхода на веранду висело большое зеркало в тяжёлой дубовой раме. Стойка пестрела бутылками с этикетками, коробками конфет и бисквитов. Бокалы, рюмки и даже хрустальные кубки блестели в лучах люстры, сменившей убогую лампочку, было несколько стаканов из толстого стекла, но бутылок нигде не было видно. От прежнего интерьера остался только вентилятор, напоминавший пропеллер. Однако, в отличие от прошлого раза, он теперь едва слышно шелестел, расталкивая воздух. Даже дряхлый музыкальный автомат смотрелся более изящно.

– А, Кот, привет. – Земмлер только сейчас заметил своего командира. – Присоединяйся к нам!

Шеннон отрицательно покачал головой и прикрыл глаза.

– Ну, как хочешь…– буркнул немец. Было слышно, как он неуклюже стал объяснять Алексу, почему так называет своего друга. Вдруг кто-то его тронул за плечо. Это был Лангаротти:

– Тут есть одно дело, – шёпотом произнёс он. – Надо немного посплетничать.

– Это срочно?

– Да, не очень.

Слушай Жан-Батист, я что-то сегодня замаялся. Извини, дай спокойно пообедать.

– Хорошо, Кот! Я к тебе зайду ближе к ночи…

Шеннон дождался свой заказ и умял его минут за пять. Не ожидая счёта, он бросил две пятисотки на стол и вышел из бара. Говорить ему ни с кем не хотелось…

Лангаротти вломился в номер своего начальника за полночь. Он был настолько возбуждён, что даже не заметил того, что поднял своего командира с постели. Шеннон был страшно недоволен этим вторжением, но не подал виду. В конце концов, он был обязан корсиканцу жизнью.

– Что случилось?

– Извини, Кот. Есть что выпить?

Шеннон достал на четверть полную бутыль с чери:

– Будешь?

– Ага.

Шеннон налил полный стакан и протянул его корсиканцу. Тот осушил его залпом.

– Ну так что случилось?

– Помнишь зал наверху, в котором мы ужинали три дня назад.

– Да!

– Так вот! Вчера он был наглухо закрыт, а сегодня вечером открылся.

– Когда?

– Не помню точно. После того, как ты ушёл…

– И что?

– Там теперь казино с настоящей рулеткой!

– Гомез, конечно, поторопился, но скоро он получит разрешение…

– Он лично нас встречал и усаживал за стол! Даже кредит предоставил в пятьдесят тысяч. Да ещё всем выпивку давал бесплатно…

– Ну и как?

– Курт ещё ничего: остался при своих. А я просадил все наличные!

– И кредит?

– И кредит! Налей ещё!

Шеннон с сомнением посмотрел на корсиканца, потом взял бутыль и налил бокал.

– Мне кажется тебе уже хватит! Вот выпей и иди спать!

– Всё, всё! Я в норме. Я к тебе вообще-то по другому поводу.

– Какому?

– Я сегодня разговорил папашу Вилька. Как ты думаешь, чем он тут занимается?

– Торговлей, может немного контрабандой. А что?

– Знаешь, что он отсюда вывозит? Шкуры диких животных!

– Ну и хорошо. Какой-никакой прибыток.

– Так вот. Расскажу всё по порядку. Борлик привозит сюда порох и пули, но не продаёт их, а даёт в долг туземцам. Те охотятся на дичь и отдают её в качестве оплаты долга. Мясо он отдаёт Гомезу, а шкуры и чучела вывозит в Европу. У него оказывается здесь имеется таксидермическая мастерская. Она расположена в помещениях старого сахарного завода.

– Он был закрыт при Кимбе?

– Нет, ещё до первой мировой войны. Так вот, это только прикрытие!

– Вот как?

– Ага. В ней работает несколько беженцев. Однако там не только набивают чучела, – торжествующе произнёс корсиканец, – но и ремонтируют ружья, набивают патроны, вставляют капсюли в гильзы!

– Как это Кимба просмотрел!

– Ничего он не просмотрел. Он знал об этой мастерской и пользовался услугами папаши Виля, когда ему припекало. Вот! – выдохнул Жан-Батист. Он наклонил бутыль и нацедил себе ещё один бокал чери. – Будь здоров, командир!

–Мне кажется, тебе уже хватит!

– Мгм…

– Иди спать! Я завтра переговорю с Бенъярдом.

ГОСПИТАЛЬ

Санди умер пятнадцатого июля, на рассвете. Ночью Шеннона разбудил громкий стук в дверь. Голос настойчиво просил мистера Кейта его впустить.

– Какого чёрта, – выругался Шеннон, вылезая из-под марлевого накомарника. В полумраке комнаты (оконные жалюзи были закрыты плотно закрыты) он натянул на себя трусы и на ощупь двинулся к двери. Спросонок он наткнулся на стул и чуть-чуть не упал.

– Кто там?

– Это Жорж, мсье! Звонят из госпиталя…

– Кто?

– Как кто? Доктор из госпиталя! Он срочно требует к телефону какого-то Шеннона, который живёт в Вашем номере…

– Так что случилось?

– Плохо какому-то Шанду Мириону.

Сон сняло, как рукой. Если ночью звонят из госпиталя, значит дела действительно плохи.

– Где телефон?

– Я Вас провожу.

– Подожди, дай одеться.

Шеннон плеснул в лицо воды, затем натянул куртку и брюки. Подумав, обулся и, взяв в охапку ремни, решительно вышел в тёмный коридор отеля. У входа стоял Жорж, держа в руке переносную лампу:

– Прошу следовать за мной мистер Кейт, – мягко произнёс он, и неслышно повёл его к регистрационной стойке. В гостинице царила полная тишина.

– Неужели все гражданские так крепко спят, – пробурчал наёмник, привыкший реагировать ночью на каждый шорох.

– Что Вы сказали, мсье, – обернулся Жорж. – Я не расслышал…

– Ничего. веди быстрее,– шепнул Шеннон. Они быстро пошли по коридору и, повернув налево, оказались в фойе. Со стороны бара доносился гул голосов: Шеннон сначала удивился этому, но потом вспомнил, что там установлена рулетка.

– Шеннон!

– Мильтадес, Дежурный врач госпиталя. Один наш пациент очень плох, он хочет видеть Вас.

– Как его имя?

– Шанд Мирион.

«Это же Санди!» – мелькнуло в голове у Шеннона:

– Ждите, сейчас приеду!

Он вернулся в номер и быстро переоделся. Застегнув ремни, он сунул в кобуру трофейный «макаров». Через несколько минут он уже сидел за рулём «миневры». Госпиталь располагался в миле от отеля, но, чтобы до него доехать надо было петлять по узким городским улочкам. Шеннон дважды сворачивал не в ту улицу и немного проплутал. Через десять минут он притормозил у главного фасада трёхэтажного каменного здания с ризалитами, построенного в начале века. Когда-то белые стены дополнялись всякими архитектурными изысками: поясками, карнизами и рустами, выполненными красными керамическими кирпичами. В предрассветных сумерках они смотрелись особенно эффектно, создавая впечатление массивности этого здания. Но всего этого Шеннон не заметил. Он взбежал по центральной лестнице и открыл дверь. В нос ему ударил целый букет больничных запахов хлорки, формалина, спирта, пота и чего-то ещё. Шеннон поискал глазами регистратуру. Первое, что ему бросилось в глаза, это полутёмный коридор, набитый больными и увечными. Они сидели и лежали повсюду в самых различных позах. Осторожно переступая через тела, навстречу ему двигалась фигура в белом халате, делая какие-то знаки руками. В этой обстановке командир наёмников несколько растерялся: он не знал, что ему предпринять. «Буду дожидаться этого субъекта», – решил он, глядя на надвигающийся белый силуэт.

– Я же Вас просил, включить свет, – с укоризной ему сказал португальский мулат лет сорока. – Ах, извините, позвольте представиться – Хуга Мильтадес. Я сегодня дежурю…

– Карло Шеннон! Вы мне звонили.

– Да. Вам надо поспешить. Вашему человеку совсем плохо.

– Куда идти?

– Следуйте за мной. Ступайте очень осторожно, чтобы не наступить на наших пациентов!

– У меня есть фонарик. Давайте, я Вам подсвечу.

– Не надо. Я привык. Лучше Вы светите себе под ноги.

Осторожно переступая через лежащие тела, они дошли до двери, за которой находилась лестница, ведущя на второй этаж. Здесь людей уже не было. Доктор так ускорил шаги, что Шеннон едва поспевал за ним.

– Послушайте доктор, кто там внизу лежит, больные?

– Ну, в общем, да! Они ждут очередь в амбулаторию.

– Что с ними?

– Болезни желудка, больные зубы, открытые гноящиеся раны, сильная простуда – почти у всех что-нибудь да было. У пяти-шести человек – астма. Одну женщину разбил паралич, другая вывихнула ногу.

– Как долго они здесь сидят?

– Не знаю. Некоторые два дня, а другие – три. Раз на раз не приходится, болезни-то разные.

– Так это что, доктор, очередь на медосмотр? – удивлённо спросил Шеннон.

– Ага. Она самая, – с вызовом произнёс Мильтадес, открывая дверь в палату, – и, вообще-то, я не доктор, а фельдшер. Можете поговорить с больным, но недолго – он очень слаб.

Командир подошёл к больничной койке и не узнал своего подчинённого: перед ним лежал перемотанный бинтами скелет. Он сказал Санди несколько ободряющих слов и взял его за руку. Умирающий ответил ему слабым рукопожатием и прошипел несколько слов. Их было трудно разобрать, но Шеннон понял их смысл. Он достал из кармана куртки умирающего уголок картона, на котором был записан адрес его семьи.

– Не беспокойся! Я всё сделаю как ты просишь!

Санди попытался улыбнуться и крепко сжал руку Шеннона. Через несколько секунд она ослабла и безжизненно свисла на пол. Кот пощупал пульс своего солдата: он был очень слаб.

– Фельдшер,– позвал тихо он, но никто не откликнулся на его зов. Он вышел в коридор ти увидел, что в дежурной горит свет. Когда он заглянул в неё, то увидел, что Мильтадес спит прямо на столе, свесив голову на грудь. Когда Шеннон коснулся фельдшера, тот встрепенулся и посмотрел мутным взором:

– А это Вы? Извините, я с утра на ногах.

– Скажите, у Санди есть шанс выкарабкаться?

– Нет! Если честно, у него их не было с самого начала. Слишком поздно привезли. К тому же он потерял много крови. Впрочем, срочное переливание могло его спасти, но у нас нет плазмы. К тому же быстро развился сепсис. Лекарств практически нет. Кровяной плазмы тоже…

– Почему не сказали мне. Я мог бы заказать их в Уарри!

– Их там тоже нет, – уверенно сказал фельдшер. – Насколько я понимаю, корабль оттуда пришёл только сегодня утром. Всё равно, это для Вашего человека было слишком поздно. Мне очень жаль…

Они прошли в палату, где лежал Санди. Мильтадес пощупал пульс и печально кивнул головой:

– Всё. Кончился.

– Когда я могу забрать его тело и документы.

– Тело – хоть сейчас, а документы – часов в десять. Их должен подписать директор.

– Скажите ему, что я буду лично.

– Да, сэр.

В «миневре», которая подъехала к госпиталю в десять часов утра, помимо Шеннона сидел Земмлер и двое солдат. Пока они переносили тело бедного Санди в машину, Шеннон пошёл искать директора госпиталя. Его кабинет располагался в пристройке и имел отдельный выход на улицу, расположенный слева от главных дверей. Поэтому наёмнику не пришлось проталкиваться через толпу пациентов госпиталя на первом этаже. Кот поднялся по небольшой лестнице и оказался в довольно пустой прихожей. Он огляделся. Через прикрытое немытыми жалюзи высокое готическое окно сюда проникал солнечный свет, тускло освещавший помещение. Слева находилась плексигласовая перегородка, выкрашенная белой краской. Вдоль неё стояли металлические стулья. Из-за перегородки раздавался монотонный гул голосов. В самом её конце была прорезана дверь, на которой было написано большими буквами «Посторонним ход воспрещён». На всякий случай Шеннон дёрнул её ручку: дверь была заперта. Рядом находилась другая дверь. На ней висела маленькая медная табличка с надписью «доктор медицины Сэм Арвидсон». Ему вспомнился недавний разговор с доктором Окойе. «Это, наверное, его коллега, который жаловался на расстрел пленных», – решил Кот.

– Войдите!

– Здравствуйте, доктор.

– Здравствуйте, чем обязан, эээ?

– Полковник Шеннон, – подсказал наёмник и сразу продолжил. – Я пришёл за документами моего бойца Санди, то есть Шанда Мириона, – поправился он.

– Вот они, забирайте, – доктор швырнул тонкую картонную папку через стол. – Что ещё?

– Мне бы хотелось узнать состояние Вашего госпиталя.

– Знаете у меня мало времени, скоро начнутся плановые операции…

– И всё же я Вас убедительно прошу: уделите мне несколько минут. Может я смогу Вам помочь?

– Хорошо. Что Вас интересует?

– Всё: помещения, персонал, лекарства…

– Вы хотите знать положение? Что же, извольте! Антисанитария, отсутствие бинтов и вакцин, не говоря уж о кровяной плазме и лекарствах, скудный продовольственный паёк не дают возможности лечить даже самые простые заболевания: расстройства пищеварения, зубные болезни, простуда. Ну, естественно, малярия и туберкулёз…

– Простуда?

– Да, представьте себе! Она так же распространена, как в любой европейской стране в сырые осенние месяцы. Как это часто бывает, все дело в небрежности и безалаберности. Средняя дневная температура здесь 30–35° в тени, ночная 20–25°. Разница в десять градусов настолько чувствительна, что мы даже укрывались шерстяными одеялами. Туземцы же довольствуются тонким покрывалом и обычно ложатся на голый пол, несмотря на сквозняк. К этому следует добавить резкое падение температуры и холодные ветры во время сильных дождей и штормов. Местные не знают дождевиков, хуже того – часто они целый день ходят в сырой одежде на ветру и не думают переодеться. В итоге здесь постоянно кто-нибудь болеет, а иногда простуда поражает всю деревню.

– Что Вы говорите… – Шеннону захотелось перейти к более прозаическим вещам, но доктор разошёлся не на шутку.

– Невежеством и безалаберностью объясняется и распространение такой болезни, как астма. Я и мои коллеги не жалели сил, убеждая больных лежать в постели, хорошенько укрываться, но все впустую. Стоит только отвернуться, как пациент уже сбежал. Туземец просто не способен вылежать в постели несколько часов, не говоря уже о целом дне, – он горестно всплеснул руками и сварливо добавил. – Их невежество непереносимо.

Миссионеры научили туземцев ставить клизму и банки, а аптекари разрекламировали, как средство от всех болезней аспирин. Теперь они применяют эти средства по всякому поводу и без повода.

– Да, нелёгкая у Вас работа, доктор!

– А вот ещё недавний случай из моей недавней практики. Недавно я пытался научить местных знахарей пользоваться такими простейшими средствами, как йод и вата. Я и мои коллеги объехали многие сензалы и терпеливо разъясняли, что йодная настойка – наружное средство, показал даже, как окунать ватку в йод и мазать рану. Туземцы согласились, что это проще простого, и удивлялись только, что их не научили этому раньше. Поначалу все шло хорошо. Бакайя прилежно мазались йодом и расходовали его в невиданных количествах. Потом какой-то знахарь надумал лечить йодом экзему. К сожалению, лечение прошло успешно, и вскоре йод стали применять против угрей, солнечных ожогов, вывихов, растяжений и различных других недомоганий. После этого бакайя решили, что ими найдено универсальное средство. Но вот у какого-то местного вождя схватило живот. Речь шла явно о какой-то новой, необычной болезни, потому что ему не помогали ни клизма, ни банки, ни аспирин. В конце концов он до того ослаб, что слег. Как вождь, он хранил у себя самую большую в своей деревне бутылку йода и ночью, когда его схватило особенно сильно, вспомнил о замечательном целебном средстве, которое оказалось таким действенным для очищения ран и ссадин. Почему бы не прочистить им желудок? Вождь одним духом осушил бутылку и скончался через несколько дней. Живот сгорел, ему было страшно больно. После того несчастного случая никто здесь не пользуется ни йодом, ни ватой. А многие до того боятся йода, что потихоньку выбрасывают, если даст кто-нибудь. Боже, как мне всё это надоело! – он патетически всплеснул руками.

– Почему Вы отсюда не уедете?

– Я здесь работаю по контракту с ЮНЕСКО уже полгода и каждый день мечтаю, чтобы он скорее закончился. Вайянту, – он осёкся и поправился, – доктору Окойе – насколько я понимаю, он сейчас президент этой страны – это известно. Если он не может помочь, то чем вы лучше? Что, вы будете делать? Разгоните или перестреляете больных?

– Я не такой кровожадный, – усмехнулся Шеннон, несмотря на всю остроту положения. – Кстати, кто Вам сказал о расстреле пленных в аэропорту?

– Как кто? Ваши же люди. Когда их привезли на перевязку, они много болтали о своих подвигах в аэропорту…

– Вы им больше верьте! Африканцы любят преувеличивать, если не привирать, особенно тогда, когда впервые держат в руках автомат.

– Мне эта их черта знакома, поэтому я рассказал это только Окойе. Если у меня будут конкретные факты пущу письмо по инстанциям.

– Я надеюсь, что не будет. Скажите, Вы можете составить список медикаментов, крайне необходимых для госпиталя?

– Конечно. Он у меня всегда под рукой, – тон доктора смягчился. Он где-то нажал кнопку и раздался звонок. Дверь в кабинет открылась. В неё вошла была невысокая сухопарая мулатка фанатичного вида в белом халате. – Флорис, передайте этому господину копию списка лекарств, необходимых нам в первую очередь, и расскажите историю больницы.

– Хорошо, доктор, – женщина подошла к Шеннону и протянула ему рук. – Доктор Флорис Кейм, по совместительству старшая медсестра этой богадельни.

Наёмник пожал её крепкую руку и пристально рассмотрел на неё.

– Полковник, – доктор Арвидсон встал со своего места и протянул Шеннону руку. – Я очень надеюсь, что Вы мне поможете. И ещё, извините за холодный приём – мы все здесь смертельно устали. У меня ведь практически нет персонала: три адъюнкта, включая Флорис, несколько католических монашек и пара волонтёров из благотворительных организаций. А теперь извините – у меня операция…

Флорис вывела Шеннона в коридор и открыла ключом плексигласовую дверь. Там действительно оказалась регистратура. Перед стойкой толпились пациенты: они что-то бубнили на местных языках, жестикулировали или просто орали. Доктор Мильтадес с покрасневшими от бессонницы глазами пытался их сдержать, раздавая картонки с прочерченными на них цифрами…

– Здесь нам не дадут поговорить. Давай туда, – медсестра подтолкнула наёмника плечом в сторону небольшого закутка, отгороженного от регистратуры этажеркой, заставленной толстыми картонными папками. – Кофе будешь?

– Давай, – Шеннону понравилась её прямолинейность, граничащая с цинизмом. Он расселся на небольшой диванчик, стоявший у дальней стенки. Флорис повернулась к нему спиной и грациозно наклонилась к допотопному кофейному аппарату и начала вертеть какие-то ручки и нажимать кнопки.

– Эспрессо, американо?

– Эспрессо,– Шеннон любовался её крепкими ногами. Затем его взгляд перешёл на ягодицы, прикрытые медицинским халатом, под которым был минимум белья. «Совсем как у Джулии»,– подумал он. Вдруг его охватило желание. Он понимал, что эта женщина его намеренно дразнила, но не мог совладать с собой: он провёл более месяца в мужском обществе. Дальше всё произошло как бы само собой. Они занялись сексом прямо в каморке, не обращая внимание на шум в регистратуре…

– Это было здорово, – сказала Флорис, одернув свой врачебный халат. Она поставила перед ним чашку кофе и, как ни в чём не бывало, стала рассказывать о госпитале:

– Наша больница построена в 1924 году по распоряжению колониальных властей. Она была изначально рассчитана на полсотни пациентов. В здание имелось два операционных, четыре перевязочных и четыре ванных комнат. Больным было предоставлено десять общих и пять отдельных палат, а для медперсонала – семь комнат. Этого с излишком хватало для обслуживания европейской колонии. Перед войной было открыто родильное отделение, а через год Кирк Аграт приобрёл оборудование для рентгеновского и зубоврачебного кабинетов. С началом войны здесь был построен карантинный барак для интернированных солдат и моряков. После войны госпиталь расширили до восьмидесяти коек, пристроив дополнительный флигель. С началом независимости персонал разъехался, поэтому больница была взята на попечение ООН. Я не хотела возвращаться на родину и согласилась поехать сюда…

– Откуда ты?

– С Кабо Верде. Мои родители – асимладуш, имеют португальское гражданство. Десять лет назад я уехала в Лиссабон и поступила в медицинский колледж. Потом клиника, замужество… – она махнула рукой. – Мой муж был топасом…

– ??? – Шеннон недоуменно уставился на женщину. Та, поняв его недоумение, пояснила:

– Ну, мардийкером, индонезийским креолом из Амбона…

– ???

– Это в Индонезии. В конце концов он оказался бездельником, наивным болтуном. Как только представился случай, я его бросила и уехала. Вот так я попала сюда…

Взгляд наёмника принял осмысленное выражение. Допив кофе, он спросил:

– У тебя контракт с какой-то структурой ООН?

– Да, с ЮНЕСКО. Он заканчивается через год…

– Это хорошо. Я здесь надолго, может навсегда, – Шеннон закурил сигарету и нагло уставился на медсестру. – Ты ещё будешь со мной встречаться? Я живу в «Индепенденсе» …

Флорис выхватила её и затушила:

– Здесь не курят! И так дышать нечем!

– Извини, забылся. Я чем-то ещё могу помочь?

– Конечно. Больнице срочно требуется карантинный блок. Если эпидемия возникнет в этом ограниченном пространстве, она распространится по всему госпиталю быстрее чумы. Рано или поздно, она должна появиться. Лучшее, что мы можем сделать – это изолировать пациентов с появлением первых симптомов…

– Это даже не просьба, полковник, – сказал вошедший в закуток Мильтадес. – Это – ультиматум. Флорис сделай мне кофе!

Женщина подошла к кофейному аппарату и начала колдовать над ним, а Мильтадес продолжал:

– Нам нужно больше продуктов, реанимационное отделение и изолятор, – он повернулся и со злостью зашагал к выходу. Когда он удалился Шеннон издевательски спросил:

– Что, ревнует?

– Возможно, в дальнейшем будут новые требования, – Флорис проигнорировала вопрос. – Идёмте…

Через небольшую дверь они вышли в главный коридор. Шеннон повернул к выходу, как вдруг раздался крик. Это было резкое, пронзительное, истерическое улюлюканье ненависти и смерти. В считанные мгновения этот вопль превратился в рев льва-убийцы или в боевой крик каратиста. Он парализовал всех, кто находился рядом. Краем глаза наёмник заметил источник этого безумного вопля. Огромное дикое полуголое существо в лохмотьях выкатилось откуда-то сбоку, схватив по дороге что-то похожее на кусок трубы. Продолжая что-то кричать, негр расталкивал больных и направился прямо к нему. Его застывшие глаза были налиты кровью, волосы взъерошены, а тело – мокрым от пота. Позади себя Кот услышал учащенное дыхание Мильтадеса и крика Флорис, которая вроде не была подвержена истерикам. А может это была одна из пациенток? Труба приблизилась на расстояние бокового удара, животное уже почти достигло цели: наёмник почувствовал запах ненависти, появляющийся во время драки, опасности для жизни или во время приступа безумия. Без слов он шагнул вперед левой ногой, правая оставалась полусогнутой. Когда негр приблизился в стремительном рывке, Шеннон захватил его правое плечо своей правой рукой и молниеносным ударом локтя поразил его подбородок. Одновременно правой ногой он шагнул за спину противника и, размахнувшись, сделал подсечку. Нападавший рухнул на пол как подкошенный. Наёмник схватил запястье его правой руки, державшей трубу и больше не отпускал ее. Левым каблуком он надавил ему солнечное сплетение и прижал к полу. Все еще полусогнутый Шеннон отступил назад. Его лицо светилось азартом убийцы. Но поняв, что дальнейшей атаки не последует, он опустил руки. С момента нападения прошло не более двух секунд. Флорис безотчётно схватила Кота за руку и прошептала теперь уже бессмысленные слова:

– С тобой все в порядке?

Шеннон молча отстранил её. Доктор Мильтадес опустился на колени перед упавшим.

– Что это было? – Шеннон задал этот вопрос больше для того, чтобы как-то разрядить обстановку. Хугу посмотрел на него и сказал отрешенно:

– Амок!

– Так что это с ним?

– Вы его убили, полковник.

Не сказав больше ни слова, наёмник пошёл по коридору к выходу. Пациенты расступались перед ним с выражением ужаса на лице. Когда Шеннон вышел из здания госпиталя, «миневра» уже была загружена. Он с удивлением отметил, что в её кузове лежит не один, а целых три трупа.

– Это наши, добровольцы,– мрачно пояснил Земмлер. – Все они умерли от заражения. Вообще-то это не больница, а барак смертников. Здесь нельзя вылечиться, можно только умереть. Ну что, едем к отцу Алоизу?

– Да. Послушай, ты не против, если я пошлю тебя в Турек с инспекцией?

– С какой стати?

– Помнишь наш разговор с Хорасом?

– Угу.

– Я переговорил с Вальденбергом, он не против высадить тебя на рейде завтра утром и простоять там до вечера.

Надо посмотреть обстановку и доставить радиопередатчик.

– А сколько людей дашь?

– Одного. Мозеса Ниса.

– Есть, мой командир!

Доставив покойников в церковь, а Земмлера – в казармы, Шеннон проехал во дворец. Он был приятно удивлён распорядительностью Бенъарда, которому удалось отыскать в Кларенсе приезжего специалиста по связи. Его африканского имени он не помнил, а коллеги звали его Спарксом от недостатка воображения, и он охотно откликался на это имя. Поскольку в его услугах нуждались во постоянно дворце, ему выделил и для проживания небольшую хижину на Прибрежном Шоссе. Около полудня Спаркс принёс телеграмму из Абиджана, которая содержала точные данные о визите генерала Оджукву. Отдав необходимые распоряжения, Кот отыскал Бенъарда и пересказал ему историю о подпольном производстве оружия в таксидермической мастерской Борлика. Комендант дворца его внимательно выслушал и не выказал даже тени удивления:

– Мы давно знаем об этом. Ведь это он доставал нам оружие. Кстати мы ему остались должны двадцать три тысячи африканских франков. Спасибо, что напомнил: я обязательно включу эту сумму в перечень первоочередных выплат.

– Сколько же всего мы должны ему будем заплатить?

– Не знаю, не считал.

– Сегодня «Тоскана» идёт в Турек. Она там высадит нашего связного. Ты ничего не хочешь с ним передать?

– Нет.

– А теперь, пойдём готовиться к встрече нашего именитого гостя.

Тем временем, Ян Зумбах вёл свой самолёт строго над Гвинейским Заливом. Навстречу ему шёл грозовой фронт. Стараясь его избежать, он вылетел из Порт Буэ в Кларенс с задержкой. Пилот, имея на борту генерала Оджукву со свитой, просто не мог рисковать. Самолёт, на борту которого находился Саймон Эндин только выруливал на взлётную полосу, когда, Зумбах, оставил Уарри слева. В этот момент грозовые облака наконец-то раскололись и пролились над городом милосердным дождем. В пригородах шумели потоки воды; даже воздух в кабине самолета стал свеж и прохладен. Ян Зумбах знал о плачевном состоянии аэронавтики в Зангаро и сильно удивился, увидев шест с мотающейся полосатой «колбасой» ветроуказателя и суетящихся внизу человечков. На всякий случай он настроился на волну аэропорта Кларенс и запросил посадку:

– Посадку разрешаю, – произнёс мелодичный баритон. – Все эшелоны свободны.

Тем не менее он делал три пробных захода на посадку, причем один из них – с выключенными моторами до высоты в пятьдесят метров, после чего самолет набирал высоту и вновь заходил на посадку. Зумбах справлялся неплохо; его не пугала необходимость совершать вынужденную посадку, наоборот, он лучше всего чувствовал себя в такой ситуации. Его самолёт погубят мелочи: какая-нибудь пылинка в карбюраторе, отсутствие контакта в радиостанции или перемена ветра на двадцать градусов – совпадения могут привести к несчастью. Правда, каждый год совершаются миллионы полетов, что делает вероятность такого события равной одной миллионной.

Пробежав по траве аэродрома, «Дакота» остановилась в десяти метрах от диспетчерской вышки. В этот момент на ней находился Шеннон, который оценивающим взглядом, смотрел на севший самолёт. Судя по заплатам на обшивке, что он был собран из частей, принадлежавших как минимум четырём таким же аппаратам. Хозяин даже не удосужился их покрасить. В результате самолёт получился как бы камуфлированным квадратными пятнами с разными оттенками зелёного. Капот его правого двигателя сиял натуральным жёлто-салатовым цветом нового дюраля, зато часть крыла позади правого мотора была чёрной от копоти. Едва двигатели остановились, откинулся люк и из него вниз спустили трап. По нему на траву аэродрома спустились четверо человек в тигровом камуфляже и встали у трапа, заложив руки за спину. Из оружия у них были только большие охотничьи ножи за поясом. Вслед за ними, появился генерал Оджукву, рослый, подтянутый. Он был облачён в зелёную парадную форму с двойной планкой орденов. Его окладистая чёрная лохматая борода спускалась на грудь, а козырёк фуражки с высокой красной тульей прикрывали глаза от яркого полуденного солнца. Следом за ним шёл увешанный аксельбантами адъютант. На боку у него висела огромная жёлтая кобура…

Сверху Шеннону всё было прекрасно видно. Он отдал по рации короткую команду. Тотчас от здания аэропорта к самолёту направилась вереница из трёх разнотипных обшарпанных автомобилей. Первым катил покарябанный «виллис», за рулём которого сидел Лангаротти. За ним следом ехал единственный в Кларенсе «мерседес». Небольшую колонну замыкала «миневра», на которой в связи с важностью момента была установлена «брен» на кустарной турели. За её рулём сидел Земмлер, а пулемётом обслуживал Джинджи. В кузове хватало места, чтобы посадить ещё полдюжины человек. Отследив движение автоколонны, Шеннон спустился с вышки и пошёл навстречу гостю. Щурясь от ярко света, генерал приветливо махнул ему рукой:

– У вас всё получилось, майор! – английский у генерала был безупречен.

– Господин генерал! – Шеннон перешёл на строевой шаг и отдал честь.

– Вольно, майор. Я кое-что Вам привёз, – генерал повернулся и сделал знак рукой. Грузовая дверь «Дакоты» раздвинулась и оттуда стали сгружать какие-то механизмы и колёса. Наёмник вопросительно посмотрел на Оджукву, но тот не обратил на это внимание и продолжил с ностальгией в голосе. – Это – пара бельгийских трициклов AS24 и прицепы к ним. Остатки былой роскоши. Помнишь, как их стащили из Леопольдвиля.

– Да, сэр! – Шеннон предупредительно открыл дверцу «мерседеса», за рулём которого сидел Бенъярд. – Вот Ваша машина, сэр.

– Я привёз с собой группу специалистов, – продолжал генерал, будто не замечая приглашения. – Там, – он кивнул головой в сторону самолёта, – оружейники. Они здесь очень пригодятся. Прикажите подготовить мой самолёт к вылету!

–???

– Не здесь Шеннон, – добавил Оджукву, заметив в глазах наёмника немой вопрос. –Всё по порядку.

– Так точно, сэр! Кто Ваш пилот?

– Дональд Дак, – улыбнулся генерал. – Моего адъютанта вы знаете?

– Майор Шеннон! –адъютант небрежно приложил руку к своей фуражке.

– Майор Джоав! – козырнул ему Шеннон. – Капитан Лангаротти обеспечит всё необходимое для выгрузки! Он – в «виллисе»!

Оджукву кивнул Джоаву, который сорвался с места и побежал к джипу. Тем временем, оружейники генерала прямо на месте стали монтировать трициклы и их прицепы. Они действовали со знанием дела: за несколько минут оба транспортных средства были готовы к погрузке. Их подкатили к грузовому люку, из которого стали сгружать какие-то мешки. Шеннон вопросительно посмотрел на генерала:

– Что это, сэр?

– Золотой запас Биафры…

– Медикаменты?

– Именно. Сам понимаешь, здесь, в Африке, они дороже золота.

– Какова его ценность?

– Сто тысяч бельгийских франков. Это всё, что я могу прислать.

– Спасибо, генерал. Это совсем не то, чего я ожидал, но…

– Друг мой, я хотел взять на борт «Дакоты» кроме людей ещё кое-какое оружие, но Уфуэ Буаньи лично предостерёг меня от этого. Конечно, он больше печётся о себе, своём реноме…

– Понимаю…

Шеннон подошёл к охранникам генерала. Он захотел с ними ближе познакомиться. Бойцы вызывали ощущение бравых вояк. При приближении полковника они взяли под козырёк и представились. Их имена более походили на клички: Картр, Филт, Рольх, Зинга…