Псы Господни

Глава 10

Узнать, где проживает мастер Батист, Перрин не смогла, зато мне удалось выяснить, кому принадлежат дома на нашей улице. Я пообщался с торговкой зеленью, прошёлся по соседям. Ответ не удивил: владельцем являлся мастер Батист. Более того, весь квартал находился в его собственности, более того, южная часть города от монастыря Святого Ремигия до ворот Флешембо на две трети так или иначе контролировалась Батистом. Неплохой у него бизнес. С учётом, что квартиросъёмщики платят от двух денье в неделю, сумма набегала приличная, и чем ниже конкуренция, тем выше плата.

Теперь понятна его настойчивость в вопросе покупки нашего дома. Он у него как бельмо на глазу; мешает стать монополистом на рынке недвижимости. К тому же, зеленщица, подмигивая и намекая на более широкие откровения, затащила меня к себе в каморку и уже из положения лёжа поведала, что кроме всего прочего мастер Батист подчинил себе половину ремесленных цехов Реймса и установил цены на большинство товаров, даже на зелень, и имеет с того процент. Я пробовал вытянуть из неё конкретную сумму, но, между нами, она и слова-то «процент» не знала, это уже моя формулировка её мыслей, так что сколько именно зарабатывает Батист на городской торговле, выяснить не удалось. Да это и не особо важно. Я осознал одно: это действительно очень богатый человек, который добивается всех поставленных целей. Наш дом — его цель, и рано или поздно он своего добьётся. Не нытьём так катаньем. Может, есть смысл если не продать так произвести обмен на другой район или вовсе в другой город?

Вопросик. Никогда раньше я подобными вопросами не занимался, и теперь не знал, что делать. Да ещё эта зеленщица. Стоило выглянуть за ворота, как она начинала подмигивать и кивать в сторону своего подвальчика. Женщина она привлекательная и на безрыбье вполне себе сойдёт за фотомодельку, однако интерес её заключался в том, чтобы обзавестись с моей помощью потомством, дабы в дальнейшем я обеспечивал и её, и отпрыска. Бастард бастарда. Ввиду отсутствия аналитических способностей, она считала, что если у меня есть жилая собственность, стало быть, должны водиться деньги. Но у меня не только нет денег, у меня и собственности скоро может не стать.

Самый простой вариант выхода из положения, это найти мастера Батисту и… дальше, как получится. Можно или поговорить, или наговорить, или договориться. С каждым днём я всё больше убеждался, что законы Средневековья работают не по тем принципам, к которым я привык в близкой мне современности. Полиции нет, прокуратуры нет, все силовые структуры настроены на устранение конфликтов извне и лишь изредка разворачиваются внутрь, если кто-то где-то там у нас порой мирно жить не хочет. Это я о крестьянах и мелких буржуа. Что касаемо дворян, то здесь вообще полное раздолье: воюй друг с другом сколько пожелаешь, тем более на фоне непрекращающихся боевых действий с Бургундией и Англией, и никто слова не скажет. Тем более что один король, который Карл, как бы ещё не король, а другой король, который Генрих, вроде бы не всеми признан. Под эту сурдинку можно не то, что дом, замок отжать. А то и графство. Но мне графство ни к чему, достаточно того, что имею.

Или недостаточно?

В любом случае, нужна встреча с мастером Батистом. Всё, что я о нём знаю, умещается в одно короткое предложение: самый богатый человек в Шампани. Остальное — ростовщик, девелопер, рэкетир, олигарх — мои домыслы. Где живёт, неизвестно, и вообще не понятно, это человек или группа людей? Организация, так сказать. Масоны, Коза Ностра, иллюминаты, тамплиеры и прочие таинственно-мистическо-криминальные секты. На археологическом факультете историю Франции нам преподавали в общем пакете со всей Средневековой Европой, однако кое-что в голове отложилось. В первой половине XV века самым богатым человеком Франции слыл некий Жак Кёр, простолюдин, сын торговца мехами. В данный момент где-то в Бурже он зарабатывает первоначальный капитал, благодаря которому спустя несколько лет его заметит король Карл и назначит Хранителем монетного двора и Смотрителем королевских расходов. Этот человек совершит революцию в финансах, станет основоположником регулярной французской армии и главным фальшивомонетчиком государства. Он разорит половину страны, его состояние превысит королевское, его должниками будут все сильные мира сего…

Так может мастер Батист и есть Жак Кёр, сумевший дотянуться до Реймса? Неплохо было бы проверить эту версию.

А пока пользуясь затишьем, мы с Гуго продолжили наши тренировки. День ото дня они становились интенсивнее. Старику уже не хватало сил, и через два-три часа занятий он начинал задыхаться. Я тоже чувствовал, как усталость свинцом заливается в ноги. Плохое предзнаменование. Трясущиеся колени в бою могут поставить жирную точку на жизненном пути. Виной всему было плохое питание. На одной чечевице и луке далеко не уедешь, требовалось мясо. У нас было несколько кур, их держали ради яиц. Они вечно бегали по двору, кудахтали, суетились, путались под ногами. На мою просьбу отправить парочку в горшок, был получен категорический отказ, и я пытался случайно раздавить хоть одну, чтобы получить легальный повод сварить бульон и поесть свежей курятинки. Однако эти горластые твари были настолько увёртливые, что ни одна из моих попыток не увенчалась успехом.

Пришлось продолжать тренировки на полупустой желудок. Гуго с лёгкой завистью признавал, что я превзошёл его мастерством, что не удивительно, но в то же время старик знал массу мелочей, которые давали шанс продержаться в бою дольше. За их счёт он нередко наказывал мою самоуверенность ударами тяжёлого учебного меча по рёбрам.

— Вы неправильно держите голову, господин. Вы откидываете её назад, и когда делаете выпад, она падает вперёд. Это замедляет вас. Попробуйте склониться и вытянуть шею, тогда при выпаде ваша голова будет находиться в одном и том же положении.

Я попробовал. Действительно. Раньше как-то не обращал на это внимания, а теперь понял, что так в самом деле становишься чуточку быстрее: всего-то доля секунды, но именно её часто не хватает, чтобы нанести противнику последний удар.

Щенок, если мама не нагружала его какими-нибудь мелочами, садился возле конюшни и следил за тренировками, повторяя плечами наши движения. Он очень хотел присоединиться. Придёт время, и я позволю ему сделать это, а пока пусть поглядывает со стороны.

Вечером за ужином мама спросила, напуская на себя излишнюю строгость:

— Вольгаст, тебе не кажется, что торговка укропом тебе не пара?

Я не ожидал подобного вопроса, поэтому растерялся. Не думал, что мои отношения с зеленщицей вышли за рамки её подвала. Это, наверное, Перрин меня сдала, она видела, как я выходил оттуда в растрёпанном виде и не могла не поделиться новостью с хозяйкой. Сплетница.

— Мам, между нами ничего нет.

— Поэтому ты ходишь к ней каждый день? Я бы не хотела, чтобы весной она заявилась к нашему порогу с завёрнутым в холст младенцем и потребовала себе отдельную комнату.

— Этого точно не случится. Я знаю, что нужно делать, чтобы младенцы не появлялись.

Мама покачала головой.

— Не сомневаюсь, сын, что ты знаешь это. Но также не сомневаюсь, что какой-нибудь Пьер или Жан этого не знают, однако младенца она всё равно принесёт нам.

Намёк был услышан и понят.

— Больше я с ней встречаться не буду.

После обеда Гуго запряг в повозку Лобастого, загрузил две больших бочки и отправился к источнику на улице Руисле. Обычно он делал это один, но после известных событий поодиночке мы старались далеко от дома не отходить. Я велел Щенку закрыть ворота, а сам последовал за сержантом.

Без меча из дома я больше не выходил. С ним было сподручней, а клевец не мешало бы поменять на полэкс. Этот тип вооружения постепенно входил в моду, и продиктована она была необходимостью. Рыцарские доспехи становились более совершенными, пробить их привычным оружием не представлялось возможным, поэтому потребовалось что-то более практичное. На мой взгляд, полэкс наиболее удобный вариант. Он словно специально создан для ближнего боя, позволяет держать противника на расстоянии и при определённом везении даёт хорошую возможность нанести человеку в латах непоправимый урон, а уж в кольчуге или стёганке, которыми пользовалась большая часть пехоты, тем паче. На турнирах реконструкторов полэкс проходил отдельной дисциплиной, бои вызывали хороший зрительский отклик, и мы в своём клубе начинали уделять этому оружию серьёзное внимание.

Догнав Гуго, я пошёл рядом. Дорога была не загружена, и мы двигались по центру. Я заглядывался на вывески, на ремесленников, творивших своё маленькое ремесло возле раскрытых дверей. Оконные ставни были откинуты и на них как на прилавках лежал товар: ножницы, нитки, специи, свежий хлеб, соль, крупы. Тут же портной снимал мерку, на вешалках вдоль фасада висело готовое платье, шоссы, плащи. Удобно — и мастерская, и магазин в одном месте. Тут же продавец мыла жонглировал своим товаром, привлекая внимание не только покупателей, но и охочий до развлечений народ. Нам пришлось протискиваться сквозь толпу зрителей.

Из глубины квартала доносилось пиликанье смычкового подобия скрипки, ему подыгрывал сонм труб, бубнов и свиристелей. Если память мне не изменяет, где-то там располагался цех мастеров музыкальных инструментов. Вывески, указывающей к ним путь, не было, но любой желающий мог найти цех по звукам.

— У твоей жены, — я искоса глянул на Гуго, — язык что помело.

— Есть такое, господин, — согласился сержант. — Она всегда любила поговорить, и уж точно никогда не умела хранить тайны, — он усмехнулся. — Особенно чужие. Никогда мне это не нравилось.

— Зачем тогда женился на ней?

— Давно было, не помню. Наверное, любил.

Я похлопал Лобастого по холке. Мул всхрапнул и благодарно закивал головой.

— Сколько тебе лет, Гуго?

— Много, господин, может быть, пятьдесят. Когда вы родились, я уже был сержантом вашего отца. Я помню, как он впервые взял вас на руки и поднял навстречу восходящему солнцу. Вы дрыгали ножками и кричали…

— Что кричал?

— А-а-а-а-а-а-а! — Гуго улыбнулся. — Это был бесконечный крик, и что он означал, не знает никто, кроме вас.

— А твой сын, Гуго? Что с ним?

— Ему было четырнадцать, когда ваш отец взял его в услужение. Сначала пажом, потом оруженосцем. А потом, после Азенкура… Он выжил, как и мы, но не захотел возвращаться домой, решил попытать счастья во Фландрии. С тех пор я ничего о нём не слышал. Наверное, сгинул в болотах Брабанта или лесах Эно.

— А другие дети?

— Всех забрал Господь в младенчестве.

Он произнёс это абсолютно равнодушным тоном, как будто говорил о чём-то преходящем. Вот оно пришло, а вот ушло — и забыл, и всему есть логичное оправдание: Господь забрал…

Мы добрались до источника. Он был огорожен барьером из тёсаного камня. Тут же стоял мелкий служка из канцелярии городского прево и собирал налог за право пользования водой. Цена была одинакова для всех независимо от тары — одно денье. Плата символическая, но многие предпочитали брать воду в реке за городской стеной. Вряд ли она была лучше, но точно бесплатной.

Выстояв недлинную очередь, мы залили бочки под самый верх и развернулись к дому. Приближаясь к казармам городской стражи, я приметил паренька. Тот сидел на куче мусора, словно стервятник на туше дохлого тигра, и смотрел на нас. Когда мы прошли мимо, он выждал немного, встал и двинулся следом. Я сделал вид, что поправляю упряжь, и глянул из-под руки назад. Парень продолжал идти за нами прогулочным шагом. Остановился у прилавка с горшками, постоял и пошагал дальше. Судя по драной одёжке, он относился к низшим слоям общества, нищий или мелкий воришка, вполне возможно, что человек Жировика. Тот же обещал найти меня и грохнуть.

— Гуго, у нас на хвосте кусок навоза болтается. Я поотстану, стряхну его.

— Понял, господин, удачи.

Возле следующего проулка я пригнулся и резко шагнул в сторону. Встал за углом, прижался к стене. Преследователь моё действие проморгал, и когда появился перед проулком, я схватил его за руку и втянул внутрь. На мгновенье он растерялся, но тут же принял стойку, в руке блеснул стилет. Я предполагал только поговорить, может, припугнуть, и первую атаку благополучно прозевал. Парень прыгнул, направляя стилет мне в живот. Спасла реакция. В клубе на тренировках мы постоянно отрабатывали увороты, доводя их до уровня рефлексов. Вот и сейчас совершенно бездумно я шагнул вправо, перехватил вооружённую руку за запястье и вывернул её. Одновременно ударил кулаком в печень. Парень хрюкнул, разжал пальцы, роняя стилет, и червяком заёрзал у меня под ногами.

— Ты чё так… чё так… сильно… — захныкал он.

Удар действительно получился чересчур сильный, не рассчитал, однако извиняться не стал. Сам виноват.

Я подобрал стилет. Не мой. Слишком простенький: деревянная рукоять, наложенная на стальной стержень и обмотанная кожаной лентой. Такому цена в базарный день три копейки, даже стыдно брать в качестве трофея. Я отбросил стилет в сточную канаву, нагнулся, сорвал с пояса парня сумку. Тоже ничего особенного: сложенный на две трети и сшитый кусок кожи, из оставшейся трети сделали клапан. Внутри ничего, кроме кривого гвоздя и наконечника стрелы нет. Наконечник я забрал, вещь нужная, остальное отправил вслед за стилетом. Парень уже отошёл от шока и поглядывал за моими действиями со страхом.

— Слышь, эй… Выбрасывать-то зачем? Или ты меня того… Не надо, слышь? У меня жена на сносях, одна с голодухи сдохнет.

— А ты меня сейчас не того собирался?

— Да я просто… Защищался. Думал, ты дневной сборщик.

— Поэтому шёл за мной от казарм?

В проулок завернули две женщины, молча обошли нас и двинулись дальше. Парень потянулся за ними глазами, хотел крикнуть что-то, но поймав мой взгляд, передумал.

— Не убивай, а? — голос его дрожал. — Я правда… просто проследить за тобой хотел. Жировик сказал… Сказал, что кто увидит тебя, так чтоб не трогали, а только следили. Хочет знать, где ты норку выкопал. Он сам тебя хочет… того… ну… ты понимаешь.

Значит, я оказался прав, это действительно человек Жировика. Только вот неувязочка: кабаны тоже люди Жировика, они знают, где я норку выкопал. Почему не сказали до сих пор? Или ОПГ не такая уж ОПГ и в Рытвине не все подчиняются Жировику?

— А почему ты решил, что Жировик говорил именно обо мне?

— А о ком? — удивился паренёк.

— О ком-то другом, например, о торговце лошадьми с Ярморочной площади. Или он вам фотографию мою показал?

— Что показал?

— Портрет. Рисунок на холсте.

Парень напряг единственную извилину, причём было видно, как она отражается на лбу, и закивал:

— Понял, понял. Это как в библии. Нет. Ха, на рисунке же не поймёшь, там все одинаковые, мужика от бабы только по платью отличить можно. Жировик сказал, как ты выглядишь.

— И ты вот так взял и узнал?

— А чё не узнать? Ты приметный. Другого такого в городе нет.

А это плохая новость. Быть единственным в своём роде так себе удовольствие. Что ни сделаешь, каждый на тебя пальцем укажет. Где-то неподалёку была лавка стекольщика, надо поинтересоваться, нет ли у него зеркала, посмотреть, чем я такой замечательный.

— Ладно, парень, вали отсюда. И не вздумай Жировику сказать, что видел меня. Иначе найду и сам знаешь, что будет.

Он задышал:

— Да никогда! Никогда…

Я протянул ему руку, помогая подняться, резко обхватил за шею и сдавил. Он зашипел, впился ногтями в моё предплечье, я сдавил сильнее и держал, пока он не перестал трепыхаться. Опустил тело и приложил к стене спиной, будто спит. Перебрал парень винца, устал, пусть отдохнёт. Вышел на улицу и влился в общий поток, как ни в чём не бывало.

Гуго успел отъехать далеко вперёд, я не видел ни его, ни повозки, зато заметил лавку стекольщика. Она находилась в доме напротив. На прилавке стояли графинчики, кубки, блюдца из толстого зеленоватого стекла.

— Что желает молодой господин? — подскочил ко мне торговец.

— Зеркало есть?

Глаза его сузились.

— Зеркало?

— Я тихо спрашиваю?

— О, что вы, отнюдь! Вы хотите купить зеркало? Увы, но я не держу таких дорогих вещей в своей лавке. Сами понимаете, город кишит ворами и разбойниками, и стоит им прознать о столь дорогом предмете — жди беды. Однако я готов доставить заказ в любое указанное место.

— Как же я закажу то, чего не вижу?

— Я могу показать образец. Он неказист, но, поверьте, истинный товар так же отличается от него, как золотой франк от помятого денье.

— Хорошо, тащи свой образец.

Торговец шмыгнул в дом и спустя полминуты выскочил, протягивая на ладонях кусок стекла величиной пять на пять сантиметров. Маленькое зеркальце. Я схватил его и, держа в вытянутой руке, стал рассматривать себя. Видимость так себе, слегка искажённая, мутноватая, но…

Вот, значит, как я выгляжу. Молодой, лет двадцать с небольшим. Длинные светло-каштановые волосы зачёсаны назад и завязаны в пучок, это мама каждое утро делает мне такую причёску. Лицо чистое, без шрамов и родинок, брови чёрные, глаза светлые. Зубы, слава Богу, ровные, белые, без следов кариеса, что вполне объясняется отсутствием в рационе сахара. Что ещё? То, что я вижу, мне нравится, думаю, это бы понравилось и Кате. Сейчас я выгляжу намного лучше, чем в своей современности. Выражение лица наглое, уверенное. Таким оно было и раньше, но на фоне каштановой шевелюры и слегка раскосых глаз я вообще мачо. Короче, классный фейс.

— Господин, — тяжело задышал стекольщик, — только не уроните. Вы представляете, сколько стоит это зеркальце? Три ливра! Если вы уроните его…

— Забирай обратно, — я вернул ему кусок стекла, который он бессовестно назвал зеркалом. Всё, что нужно было, я выяснил, а тратить состояние на продукцию сомнительного качества не намеревался.

Стекольщик погрустнел.

— Очень жаль, господин. Но если вы передумаете…

— То обращусь к тебе. Не сомневайся.

Не успел я отойти от стекольщика, ко мне сунулся согбенный старичок с хитрым прищуром.

— Господин, если вы желаете зеркало по более низкой цене… — загудел он.

— Да отвали ты, — отмахнулся я.

Зеркала меня больше не интересовали, а вот почему я не чувствую угрызений совести после убийства человека — это интересно. Когда я грохнул того кабана, тоже ничего не испытал. Но там был страх: за себя, за маму — особенно за маму, да и адреналин зашкаливал. Сейчас ситуация иная, ни страха, ни беспокойства, угрожают только мне. Наши разборки с Жировиком носят личностный характер… Зря я его не завалил сразу, сам себе создал проблему.