Глава 25



Последний раз Подопригора получал по рогам еще до Афгана, в годы суровой армейской юности. Свел его тренировочный спарринг с прапорщиком-хохлом. Вечно сонного, неуклюжего дядьку он, тогда еще рядовой, в деле не видел. Думал, что это какой-нибудь интендант с базы снабжения. Вот и решил взять его "малой кровью": подставиться, принять удар "на рога" и ответить встречной убойной серией.

Все вышло, как он и рассчитывал, но с иными последствиями. Хохол приложился так, что хрустнула черепушка. Никита остался стоять на ногах, не в силах упасть, или просто пошевелиться. В голове басовито гудел колокол, горизонт заплывал черно-красной мозаикой. Временами его разрывали ослепительно белые вспышки. А бешенный прапорюга продолжал его мурцевать, как Петлюра пьяного гайдамаку. И бил же, сволочь, как-то по-подлому: попадает в плечо - екает селезенка. Снова приложится в ту же, вроде бы точку, а удар отдается в коленках. На прощание треснул так, что пол под ногами Никиты с грохотом провалился, а сам он попал в санчасть с переломом ноги.

Тайну чудо ударов он выведал. Будучи крепко навеселе, хохол навестил в санчасти болящего "фазана", да там же и раскололся. Великая все-таки вещь - угрызения совести. Жаль, что свойственны подобные импульсы только загадочной русской душе. Никита же, причислял себя к истым хохлам и свои наработки цепко держал при себе.

На войне он заматерел, но едва не сломался психически. Так случается, если ставишь перед собой неверные ориентиры. По жизни своей Никита был ведомым, а не ведущим. Он считал это большим недостатком, старался избавиться от него, но не мог, ибо лидером надо родиться.

Когда Подопригора был еще крутым пацаном по прозвищу Кит, учился в их классе Васька по фамилии Грабаренко. Васька был кривоног, вечно ходил в кирзовых сапогах с вывернутыми "халявами", донашивал чьи-то штаны с заплатками на корме. Два раза в году он стригся исключительно наголо, а от гранита науки отгрызал максимум на трояк.

В то время гремели "Битлы", в моде были остроносые туфли и расклешенные брюки. Школьники города, всеми правдами и неправдами норовили отращивать длинные "патлы". И только детдомовцы стригли головы под машинку и цеплялись за солдатскую обувь.

Вот таким человеком был Васька: ладным, веселым, везучим. Бабы по нему сходили с ума. В школьной футбольной команде он играл вратарем. И такие шальные мячи вытаскивал из углов, что взрослые дядьки диву давались. Но не это самое главное: как ладно сидели на нем старые "кирзачи"! Никита в ту пору не раз пожалел, что ногам его не хватает Васькиной кривизны.

В "Каскаде" таким человеком был Валерий Иванович Сапа по кличке Сапер ─ признанный авторитет для бойцов и (представьте себе!) офицеров. Хлопцы шутили, что в прошлой своей жизни Валерий Иванович был Суворовым. А что? Никита готов в это поверить. Группа рыскала от Хорога до Пакистана в автономном режиме. Сколько было разгромленных караванов и складов с боеприпасами! Враг неделями сидел на хвосте, зажимал в огненные тиски, поливал свинцом, не давая поднять голову. И в каждом конкретном случае у Сапера в загашнике находился свой, сумасшедший, но единственно верный выход.

"Товарища прапорщика" Никита боготворил. Как губка, впитывал бесценный боевой опыт. Сильные, слабые стороны в характере Валерия Ивановича и даже его откровенные "бзики" служили тогда Подопригоре примером для подражания.

Как и кумир, Никита всем сердцем возненавидел американцев и страшно переживал, если в ходе какой-либо вылазки его боевой счет оставался без изменений. Из Афгана в Союз он привез две трехлитровые банки соленых ушей американских военнослужащих. Незнающим людям пояснял, что это грибы.

- Ого, грузди? - поражались они, - даже черные попадаются?! А говорят, что в Афганистане...

По рецепту Сапера, дома он эти "грибы" нанизал на вязальные спицы, хорошо просушил над духовкой. Получились отличные четки: будет что в старости вспомнить.

...Это вот ухо он срезал под Кандагаром. Тот, кто раньше его носил, сиганул на Никиту с ножом, когда он стоял в дозоре. Думал, застанет врасплох, а потом перережет всю группу. На узкой тропе нужно быть осторожней вдвойне, но янки что-то не рассчитал. Пришлось на веревке спускаться в ущелье за первым своим трофеем.

Ухо с дырочкой от серьги успело сходить в кругосветку. Бывший его хозяин - морской пехотинец. Никита настраивался на серьезную схватку, а он продержался всего минуту.

Убивая, Никита держал в уме реакцию товарища прапорщика на его боевые свершения. "Молодец, фазан!" - редко кто из солдат удостаивался этой скупой похвалы и была она почетней иного ордена.

Наряду с боевым искусством, в Никите теперь изнутри прорастал лидер. И это его возвышало, придавало уверенности в себе. Вот и сейчас он спокойно ушел от удара, с небрежной легкостью пропустил его за спиной, многообещающе усмехнулся и по крутой дуге пошел на сближение.

Я винтом закрутился в противоход. Пришлось немного пришпорить время - пиратский, конечно, прием, но только так я успел вскочить на ноги, поставить скользящий блок и нырнуть под разящий удар огромного кулака. Фора в доли мгновения, незнающий человек ее не заметит, но в бою она дорого стоит.

Никита продолжал наседать. Я был похоронен под градом ударов, а он продолжал танцевать свой безумный воинственный танец. Атаки шли волна за волной, с разных дистанций и направлений. Каждый каскад был законченным продолжением предыдущего и логически из него вытекал. Со стороны могло показаться, что ему наплевать на защиту. Но только со стороны. Никита удерживал свое тело в границах Перунова круга. Это высшая ступень мастерства. Шагнув на нее, боец отражает любые удары по самой кратчайшей прямой.

Да, мне приходилось не сладко. Путешествие в тесном гробу не способствует хорошей физической форме. Болело все тело. Особенно в тех местах, куда попадали шальные пули. Хочешь, не хочешь, а нужно уравнивать шансы: на ложном замахе я ушел на дистанцию и успел заблокировать боль. Так дело пошло веселей, но, как потом оказалось, это был единственный мой успех.

Никита владел славяно-горицким стилем лучше меня. Он теснил меня к самому краю обрыва. Я вертелся, как мог: уходил, ставил блоки, нырял под удары и выжидал, выжидал, но перейти в контратаку спецназовец мне не позволил. Можно было пойти на военную хитрость: спрятаться в прошлом, перешагнуть в будущее, или (что будет совсем неожиданно) на стремительном всплеске уйти с траектории, забежать за широкую спину спецназовца, пнуть его коленкой под зад, (чтобы шибче летел), вернуться, поймать его на кулак и победой закончить бой. Но пока мы еще союзники. А в споре союзников победа любой ценой - это уже жлобство! И потом, я ведь сам спровоцировал драку.

- Урок это, княжич, не сума и не крест. Его на плечах не носить, а в жизни, глядишь, пригодится!

Этот голос я достал у Никиты из памяти. Вернее, не у Никиты, а у того человека из далекого прошлого, что все больше прорастал в нем. Он не мог его не узнать.

Спецназовец в азарте не понял: откуда пришел этот голос. Он даже не удивился, настолько вошел во вкус.

- Не боись, друже, - заревел он в ответ. - Живы еще чады Владыки Земного Мира Великого Властителя Велеса!

- За Веру, за мощь за Его радеющие, не позабывшие имя Его! - чисто автоматически произнес я, споткнулся и сел на задницу.

Никита в замешательстве отступил и тоже опустил руки.

Мы оба пытались осмыслить произошедшее: ведь проще услышать гром в середине зимы, чем Вещее Слово. То же самое думал, наверное, он. Или тот, другой...

- Ай, молодца! Мамой клянусь, молодца! - отчетливо прозвучал чей-то насмешливый голос. - Что ж вы остановились? Не стесняйтесь, можете продолжать чистить друг другу рожи. Старый Абу-Аббас давненько не видел таких вот, задиристых петушков!

Насчет петушков, это он зря, - подумал Никита.

Я обернулся и уперся глазами в ствол. Параллельно стволу слева направо двигалась борода - шикарная борода, широкая и густая, как новая одежная щетка. Наверное, экономный хозяин подстригал ее топором. Чуть выше одежной щетки шевелились кривые, ехидные губы. Вот они приоткрылись в ухмылке, явив для всеобщего обозрения здоровые, крупные зубы чистокровной английской породы. Над этими жерновами свисали усы. А над ними ─ стремящийся ввысь, как звезда на рождественской елке, агромаднейший шнобель, достойный книги рекордов Гиннеса. Под зеленой повязкой под потным лбом, под сросшимися бровями, в глубине морщинистых впадин, затаились глаза. Глаза ядовитой, коварной, умной и хитрой змеи.

Абу-Аббас был не стар, но по сравнению с теми, кого он привел, выглядел аксакалом. Рядом с ним находились дети: один пацан пацаном, другой чуть постарше. В камуфляжах зимней расцветки и, естественно, с автоматами, оба смотрелись по- взрослому. Кто они есть такие, я до конца не понял, но явно не лесники. Случайных прохожих тут не бывает: самолет "с вещами" - сам по себе очень богатый приз. А тем более - в голодное смутное время. На такую добычу может запасть кто угодно: и люди с соседней горы, запустившие "Стингер", и обычные мародеры. Их много сейчас развелось по окрестным аулам.

- Никита, - мысленно прошептал я, - ты слышишь меня, Никита?

- Кажется, слышу, - неуверенно отозвался спецназовец.

- Ты можешь не говорить. Ты думай, мысленно формулируй все, что хочешь мне сообщить. В любом случае, я пойму.

Он понял, кивнул.

- Где же были твои глаза, товарищ гвардии капитан? - задал я провокационный вопрос, доподлинно зная, что в Никите, капля за каплей просыпается вода, господарь, предводитель.

И точно: волчьи глаза спецназовца сверкнули огнем:

- Да пошел ка ты на ...! - рявкнул он вслух.

- Что ты сказал?! - взвился Абу-Аббас, инстинктивно хватаясь за нож. - Это ты у меня пойдешь... с порватым очком!

Он выпустил из виду меня, и свой автомат. За такие ошибки наказывают. Секунду спустя, аксакал лежал на земле с переломанным позвоночником. Остальных порешил Никита: жестоко и быстро, по варварски, обычным куском железа. Когда я обернулся, все уже было кончено: у одного из мальчишек была перерублена шея, у другого - раскроен череп.

М-да, вот так я бы не смог. Поэтому испытал двоякое чувство. Мне было жаль пацанов. Их неокрепшие души кричали от ужаса. А с другой стороны, что оставалось делать? Люди сами решают свою судьбу, взяв в руки оружие. Они помыкали слабыми, считая, что в этом сила.

Все случилось настолько быстро, что никто ничего не услышал. По вершине горы бродило много людей с оружием. Но все они были сравнительно далеко: аксакал приказал им прочесывать лес, взять живыми всех четырех гяуров. Он откуда-то знал, что летчиков в экипаже ровно четыре. Интересно, откуда? Я порылся и в его исчезающей памяти, но везде нарывался на смирение и молитву. Поистине, этот воинствующий мулла был плотно настроен на встречу с Аллахом. Надо же, а с виду большой матершинник!

Пока я переживал, спецназовец разбирался с нашим трофейным оружием: три автомата и нож - стреляющий нож разведчика бельгийского образца, с мощной пружиной. Лезвие доводилось методом полировки, было прозрачным и чистым. Оно завораживало: где-то внутри металла то вспыхивало, то угасало голубоватое пламя.

- Что это с тобой?

Я вздрогнул, непонимающе обернулся.

- Что, говорю с тобой? - Никита прикрыл ладонью глаза и отступил на шаг.

- Не понял? - обеспокоился я.

- Зеркала нет, посмотри хотя бы на руки.

Я поднял к глазам ладонь и тоже отпрянул. Глянул чуть выше: под разодранной в клочья рубахой темнела плотная масса, имеющая форму руки. Масса слабо пульсировала, плавно меняла цвет от черного - к темно-бордовому. По поверхности этого нечто, как внезапная нервная дрожь, пробегали зигзаги и волны светло-зеленого цвета.

Уникальная все-таки штука - человеческий мозг! Он способен запоминать прошлое свое состояние и устойчиво в него возвращаться. Потеряв контроль над собой, я опять стал огненным шаром - сгустком обедненной энергии, заполнившим человеческое обличье. Мощность, конечно, была далеко не убойной. И яркость не та, даже штаны и рубаха не загорелись.

Да, надо принимать срочные меры. Обратная трансформация - это уже проще. Кем я был, собою, Салманом, Абу-Аббасом?

- Так это все, значит, ты? И здесь, и тогда в самолете? - мрачно подумал Никита, мысленно обращаясь ко мне.

Я постепенно вернулся в привычное земное обличье и смог даже кивнуть.

- Ты запросто убиваешь. Зачем же позволил тем двум из команды Салмана так просто уйти? - спросил он уже вслух, имея в виду Аслана и Мимино.

- Просто?! - чуть не подпрыгнул я. - Ничего в этом мире не совершается просто! Может быть, ты считаешь, что твое возвращение к жизни после прыжка с нераскрывшимся парашютом - самое обычное дело? Или тот, кто чудесным образом возродился из тлена, чтобы вместить твою суть - это тоже... научно обоснованный факт?

- Откуда ты знаешь?! - изумился Никита, едва шевеля отвисающей челюстью.

Пришлось прочитать ему короткую лекцию о яви и прави, о вечной борьбе двух начал, о ценности каждой человеческой жизни, об эволюции, как о цепочке усложняющихся предназначений.

Спецназовец скис.

- Короче, - сказал он, зевая, - это длинно и скучно, а время не ждет.

- Время стирает лишь тех, кто им обречен. Метелят, бывает, толпой мужика на базаре, а ему хоть бы хны. С утра, глядишь, побежал за похмелкой. А кого-то случайно толкнули на автобусной остановке, он как-то неловко ударился головой о бордюр - и кранты.

- Бывает и так, - согласился Никита, - помнится, отец говорил, что есть на земле хранители времени. Они сверяют часы над явленным миром. А я ему не поверил, думал, это красивая сказка. А вот теперь верю. Потому, что не смог проследить за твоими ударами. Ты, наверное, будешь один из них?

- Отец? - изумился я, - ты ж безотцовщина?!

- Ты мне зубы не заговаривай! - Никита сверкнул глазами и сжал кулаки. - Ишь, василиск! Все ему что да как!.. Вот с места не тронусь, пока не услышу ответ, похожий на правду!

Я добился, чего хотел: со мной говорил человек из далекого прошлого, который очень не любит, чтобы ему перечили.

Пришлось отвечать.

- Твой отец не соврал. Это действительно так. Только не "хранители времени", а хранители древнего знания. Вот почему моя фотография лежит у тебя в кармане.

Никита смутился:

- Но здесь говорится, что ты убивал невинных людей.

Я кивнул на Абу-Аббаса, потом на его подручных:

- Эти люди тоже невинны. Они никого не убили, ничего не украли. Хотели, но не успели.

- Написать можно все что угодно, - согласился спецназовец.

- В приказе, который сейчас про тебя сочиняют, на этот момент сказано, что ты - впечатлительная натура и должности не соответствуешь...

- Надо же, не забыл! - Никита нахмурился, помрачнел, - не забыл про меня Николай Николаевич в суете государственной службы. Не забыл, мать его так!

От окраины леса к нам уже шли люди с оружием. Шли небрежно, как вечные победители, сознающие свою силу. Их было чуть больше десятка, если не считать летунов. Эх, жаль, далеко не ушли, опять не повезло мужикам! Да, похоже, на нашей поляне снова становится многолюдно.

- Во! - встрепенулся Никита. Он, как ему показалось, набрел на удачную мысль. - Отец еще говорил, что хранители времени могут предсказывать будущее. А ты? Ты можешь сказать, чем все это закончится?

Окончание "для меня" он тактично решил опустить.

Предскажи я сейчас, что нужно ворочать бочки с дерьмом, он бы схватился за самую здоровенную.

- Сейчас мы с тобой куда-нибудь спрячем трупы, организуем засаду и будем спасать экипаж самолета.

Это было так очевидно! Никита и сам думал о том же:

- Не удивил! Ты просто прочел мои мысли, и озвучил их вслух! Скажи, что будет потом и я, может быть, поверю.

- Мы будем спасать друг друга, и оба чуть не погибнем, - сорвалось с моего языка. Накаркал, точно накаркал!

- Типун тебе на язык! - голосом, не терпящим возражений, отчеканил гвардии капитан Подопригора. - Хватаем этого кабана, и тащим в ближайший блиндаж!

Так - значит так. Подручных Абу-Аббаса и его самого мы свалили в общую кучу. Вход и бойницы забросали железом, мусором и тряпьем. А потом, в том самом окопе, куда зарулил Мимино, стали делить "добычу": три автомата, две запасные обоймы и целых четыре ножа.

- С таким арсеналом много не навоюешь, - хмыкнул Никита. - Сколько их тут? - поди посчитай. Но на первое время хватит. Главное, чтобы встреча была неожиданной и очень горячей.



Загрузка...