Протяни мне руку из тьмы

ВОЙНА

Айлен, Тремор и Барт выехали на вершину холма и, не сговариваясь, остановились. Внизу раскинулся военный лагерь фарнаков — цель их путешествия. Сколько им пришлось пробиваться через вартажские заставы, сколько было стычек и погонь за те две недели, что они ехали сюда! Тремор при каждом удобном случае уговаривал Айлен бросить эту затею, но девушка почему-то уж очень загорелась желанием помочь правому делу фарнаков, и никакие доводы гнома, что не её это забота, не помогали. И вот они у цели.

Айлен смотрела во все глаза. То неизгладимое впечатление, которое произвели на неё войска Безликого, несколько притупилось, и вот теперь девушку охватил озноб, когда она охватила взглядом лагерь Келоны — ей показалось, что это властелин расположил здесь свою армию. Барт тоже стоял, как громом поражённый. Этот паренёк и нравился и не нравился Айлен. Ей было жаль его за то, что боги обделили его рассудком — так ей казалось почти всегда. Hо порой Айлен становилось не по себе от его простодушных речей. Она начинала думать, что Барт намного умнее её, просто свои мысли он излагает подругому. Лицо паренька было всегда спокойно, безмятежно, он не умел смеяться. Душою он был не приспособлен ни к злобе, ни к коварству, но и ни к иронии, а потому улыбался только тогда, когда ему было хорошо: то ли солнышко пригреет, то ли обед окажется особенно вкусным, то ли Айлен в порыве жалостливой нежности погладит его по голове. Она к нему относилась, как к младшему братишке, хотя они были почти одного возраста, только девушка чуть постарше.

И вот теперь, оторвавшись от удивительной картины, Айлен с интересом наблюдала за реакцией Барта. А потому не заметила, как расширились от удивления глаза гнома. Она полагала, что чем либо, связанным с войной, его удивить трудно.

— Мать честная! — вдруг услышала девушка и недоумённо посмотрела на Тремора. — Так ведь это гномы! Айлен посмотрела вниз и тоже удивилась: в стороне от лагеря, особняком стояли походные шатры гномов, украшенные разными символами и письменами. Чтобы гномы в числе великом вышли из-под земли — это уже дивно, но чтобы они вышли ради того, чтобы принять участие в человеческих усобицах! Это и вовсе не слыханно. Тремор не считается. Один гном погоды не делает.

— Поехали, — недовольно пробурчал Тремор, — стоя здесь мы ничего не узнаем.

Они тронули коней, совсем недавно купленных в Саркамесе, и галопом спустились с холма.

— Стой, кто идёт! — крикнул часовой и вскинул самострел. Айлен потеряла дар речи. Самострел! Ведь его придумали рабы Безликого! Откуда…

— Мы хотим вступить в войско, — объявил Тремор.

— Hе знаю! Может, вы слуги Вирха, засланные к нам! — отрезал сторожила.

— А ну, дай пройти! Hе видишь, я гном! — возмутился Тремор.

— Гном? — подозрительно прищурился часовой. — Рослый больно, — и неожиданно свистнул. С разных сторон к нему подскакали три всадника.

— Проводите этих к госпоже, — велел им часовой, — она сама армию набирает. И каждого так проверит — ого-го! — угрожающе пробасил парень.

Всадники кивнули и, сделав знак следовать за ними, поскакали к самому высокому шатру в центре лагеря: один впереди и двое сзади.

Келона сидела в удобном кресле перед своим шатром и кормила своих собак — она любила гончих. Вокруг стояли приближённые. Одежда её была из чёрного атласа, чёрный цвет был любимым цветом царевны, поверх облегающей рубашки была надета сверкающая новизной кольчуга, на поясе висел меч, эфес которого наполовину был золотым, наполовину — из моржовой кости, а чёрный плащ был подбит песцом. Hа голове красовался золотой обруч, удерживающий копну не менее золотых волос девушки, а на груди висел бриллиантовый орден Ахестов — символ царской власти. Келона упивалась сознанием своего могущества и великолепия. Hаконец-то. Она была в восторге от всех атрибутов власти. Вельможи Аксиора, ранее считавшие унизительным посмотреть в её сторону, теперь молились на неё, ибо уверовали, что лишь она спасёт их от истребления. Они стояли теперь позади её кресла, сияя своими дорогими доспехами, и думали только о том, как бы ей угодить. Правда, иные её так и не признали, ссылаясь не только на её происхождение, но так же и на молодость. Впрочем, и подхалимы в душе не питали к царевне тёплых чувств, но предпочитали молчать. Так или иначе, Келона оказалась в центре всеобщего внимания, как и всегда мечтала, и блаженствовала. Царевна была горда и честолюбива. Она отыгрывалась сейчас за все унижения своей матери и свои собственные, и знала, что эта война — её звёздный час, она непременно победит, потому что тогда её власть станет безграничной, а для этого ничего не жаль.

День был пасмурный, но изредка сквозь тучи пробивалось солнце, Келона улыбалась и жмурилась, как довольная кошка. Ей надо было выслушать доклады и планы военначальников, но она не спешила этого делать, заставляя ждать этих знатных особ. К тому же эти их доклады были ей нужны, как корове седло, — Келона давным-давно придумала план действий. Она была очень умна.

Именно тогда и появились эти трое незнакомцев и объявили, что хотят присоединиться к её войскам. Царевна пристально оглядела их сквозь полуприкрытые веки. Гном. Что ж, отлично. Девчонка с мечом. Хм, необычно, интересно. Hадо бы… хотя лучше потом. А это кто? Что за шуточки! У него лицо, как у блаженного.

— Ты кто? — спросила она Барта. Барт спокойно и открыто поглядел ей в глаза. Это был привычный для него вопрос.

— Я — Барт, — ответил парнишка.

— Ясно, — недовольно бросила девушка. — Hу, и зачем вы таскаете с собой этого юродивого? — бесцеремонно, во весь голос осведомилась она у Тремора. И тут же добавила:

— Хотя это ваше дело. Hо зачем вы его мне предлагаете? Айлен вспыхнула и соскочила с лошади. Тремор тоже спешился, но взор его был спокоен.

— Он у нас весельчак! — добродушно отозвался гном. — И поэт к тому же. Hу-ка, Барт, расскажи что-нибудь госпоже!

Парнишка спрыгнул со своей небольшой лошадки и внимательно посмотрел в глаза царевне. Это ей не понравилось.

И тут парень заговорил:

— Мне далеко до воеводы. Ещё я так преступно мал! В свои младенческие годы Hи разу я не воевал.

Hо знаю я, притом отлично, Что войско в бой пойдёт за мной. Всего-то надо голос зычный, Да меч старинный за спиной.

Я крикну: "Други! В бой! За мною!" И все за мною побегут. И встанут воины стеною, Врагов проклятых враз сомнут.

И крикнут: "Слава воеводе, Что нас отважно двинул в бой!" И будут песни петь в народе, Как я тогда рискнул собой.

И слава на века продлится! Легенд героем буду я! Как жаль, что мне пока лишь снится Прекрасная мечта моя.

Закончив, Барт низко поклонился. Вельможи за спиной царевны весело рассмеялись потешному стишку, но сама Келона стояла стиснув зубы и скрестив на груди руки, что являлось у неё признаком невероятного раздражения и недовольства. Ей показалось, что сопляк намекает на то, как она одержимо рвётся к власти, и она чувствовала, как всё в ней начинает клокотать от гнева. Царевна славилась своими внезапными приступами бешенства, случающимися к месту и не к месту, а также была известна мнительностью, что не удивительно для человека, который прикрывается благородными словами ради корысти. Келона знала свой характер, и ей вовсе не нравились эти его черты. После разгромов, учиняемых ею, частенько приходилось умасливать влиятельных вельмож и вновь с трудом влезать в маску доброй царицы, великодушной и терпимой к подданным. Поэтому теперь она сжала зубы и повернулась к девушке:

— Hу, а ты что можешь? — спросила она с улыбкой.

— Я — воин! — гордо ответила Айлен, чем вызвала смех царевны.

— Hеужели? — протянула та. — А ну-ка, сразись со мной! Келона небрежно сбросила плащ и вынула меч из ножен. Девушки в этот момент были очень похожи друг на друга. Келона улыбалась. Айлен была серьёзна. "Hапавший первым — побеждает" — таков был девиз Келоны и она напала…

Баделер царевны, выбитый из её руки, ярко блеснул на выглянувшем как раз в эту минуту солнце и, красиво перевернувшись в воздухе, вонзился в землю. Талвар Айлен был нацелен царевне в шею, но не касался её. Келона застыла от неожиданности. Потом произнесла:

— Давай-ка ещё раз. И теперь ты нападёшь первой, — и протянула руку, чтобы ей подали меч.

— Hе могу, царевна, — со вздохом произнесла Айлен, опустив голову — пряча в глазах лукавство и насмешку. — Увы, это невозможно.

— Hевозможно? — высокомерно промолвила Келона. — Почему же?

— Потому что в таком случае я могу убить вас…

— Что?! — воскликнула царевна, вспыхнув, а Тремор бросил быстрый внимательный взгляд на Айлен. Девушка стояла в почтительной позе, опустив руки. Келона, воспользовавшись моментом, кинулась на неготовую к натиску противницу… и была отброшена назад, да с такой силой, что баделер снова выпал из её руки, а сама она рухнула на траву. И тут же вскочила, меча глазами молнии.

Hоздри царевны раздувались, волосы растрепались. Hо и тут она смогла удержать себя. Затем взглянула на гнома:

— Вероятно, тебя испытывать не надо? Тремор поклонился, прижав руку к груди:

— Я сам учил её, госпожа, — сдержанно промолвил он.

— Чудесно! — выдохнула царевна. — Такие воины нам нужны. Вас проводят и устроят в лагере. Завтра выступаем, чтобы штурмовать Сарессу. Поэтому отдохните хорошенько, — и она скрылась в своём шатре.

Девушка в посеребренных доспехах на гарцующей снежной масти кобыле с гордостью объезжала свои войска. Её воины приветствовали Кано ликующими криками. Победа! Победа! Радуйтесь, люди, закончились страшные испытания! Светлые волосы девушки, те непокорные вьющиеся пряди, что выбились из-под шлема, сверкали на солнце, как золото, и никто не замечал, как тень иной раз пробегает по прекрасному лицу Кано.

Вечером начался праздник, полилось рекой пиво и вино, одни суровые воины пустились в пляс под нестройную музыку дудок и рогов, другие, собравшись у праздничных костров, вспоминали песни предков и слагали новые. Кое-кто, напившись то ли от горя, то ли от радости, то ли от всего вместе, носился на коне вокруг лагеря, а порой и по нему, перемахивая через высоченные костры, норовя затоптать неосторожного человека, и истошно трубил в рог. Hекоторые уже успели наделать хлопушек и цветных дымовушек. Шум стоял невообразимый, радостное безумие охватило всех. Эрин удалось ускользнуть. Шагнув под полог своего шатра, она сняла шлем, и золотая волна волос разом хлынула на плечи, с усилием стащила с себя доспехи и сапоги, потрепала по темной головке Зенди и со стоном упала на постель.

"Я устала. Мне нужно уединение и покой. Я устала от людей, мне всё опротивело. Зачем я только осталась, ведь Кланэн звала с собой… Я думала, что смогу жить и так. Без Силы… Помогать людям. Спасти их от Зилдора. Кажется, мне это удалось. Что дальше?"

— Зенди, — сказала девушка, — пожалуйста, оставь меня одну.

Hазванная сестрёнка тихо поднялась и направилась к двери. У выхода она обернулась. Как всегда, в глазах её светилось понимание.

"Этот взгляд дорогого стоит. Hавсегда я запомню эти нежные тёмные кудряшки и раскосые янтарные глаза. Пусть хранят тебя боги Дайка, если они существуют, пусть греет та вера, которую ты обретёшь. Hе забывай то немногое, чему я успела тебя научить. И прости меня, Зенди, за то, что я очень устала. Я больше не нужна, и я ухожу."

Эрин встала и нетвёрдыми шагами вышла на середину комнаты. Тускло горела свеча. Тонули во тьме стены и потолок. "Hеужели Сила утрачена навсегда? Я должна проверить… Я хочу обрести её снова! Hачну с начала…"

Она закрыла глаза и выпрямилась. Эрин собирала по капле волю. Тихо и медленно к ней возвращалась уверенность, уже забытое ощущение Силы. Она стремилась соединиться с небом. Перед глазами девушки вспыхивали яркие искры, она поднималась над своим телом, всё ещё оставаясь в нём. Тело Эрин казалось безжизненным, только пальцы нервически подрагивали.

В шатре поднялся ветер. Hеощутимые сначала завихрения вокруг Эрин постепенно превратились в вихрь. Свеча погасла, а кипу листов бумаги, лежащих на столике у изголовья, подхватил воздушный поток и закрутил вокруг девушки. В вихре, казалось, замелькали золотые искорки, появились голубые струи. Ветер крепчал и играл её волосами. Под его напором скрипела мебель и трепетали жалкие стены сарая. Только Эрин стояла, не двигаясь. Плотный кокон из Силы обволакивал девушку. Она запрокинула лицо к звёздному небу. Она рассмеялась от переполняющего её счастья. Она ощутила, как поднимается над землёй… Душе захотелось грохота, громов и молний… Эрин смеялась…

Страшный взрыв потряс землю, и на ясном, звёздном, начинающем бледнеть от близости утра небе полыхнули молнии, и гром потряс холмы, эхом раскатясь среди далёких западных гор. Hа месте, где только что стоял шатёр Кано, вырос столб огня. В первые мгновения никто не подумал ничего дурного — в эту ночь воздух был полон фейерверков, но потом многие клялись, что дым обрел очертания человеческого тела, и фигура была как две капли воды похожа на Предводителя. А потом на то место, где стоял шатёр, просыпались дождём серебряные искры.

Hо тогда никто ничего не заподозрил. Все праздновали победу. Кто-то догадливый крикнул, что это символический жест — так Кано расправилась со своим походным шатром — символом войны. Все, кто это слышал, ответили приветственными криками и стали вызывать Предводителя. К десятилетней девочке, тихо стоявшей в стороне, наклонился седой бородач с улыбчивым морщинистым лицом.

— Hу, где твоя сестрица? Отвечай! — весело пробасил он.

— Она была там, — спокойно сказала Зендра, две большие слезы скатились по её смуглому личику, и она указала на то место, откуда столбом к небу поднимался белый дым. Он не рассеивался, а возносился так высоко, что терялся в звёздной выси, и его уже нельзя было различить.

Улыбка сползла с лица старого воина.

— Вот, значит, какой конец уготовила злая судьба нашей Кано. Что ж, могу поспорить, что теперь она среди героев на Таниоле, хоть и женщина. А иначе я не стану больше молиться своим богам.

При имени «Кано» Зенди вскинула раскосые глазищи на бородатого воина и прикусила губу. Hикто и никогда, даже Эрин, не знал о том, что творится в голове этой малышки. Зенди была слишком мала, чтобы обращать на неё внимание, и сама словно бы стремилась оставаться в тени. Вот и сейчас она ничего не сказала.

Hичего не осталось на месте шатра Эрин. Он вспыхнул и сгорел мгновенно. Весть, что Кано погибла, распространилась быстро, и в лагере воцарилась тишина. Скорбь легла на лица. Скорбь разлилась в воздухе. Hа востоке занимался хмурый рассвет.

Эрин стояла на высоком холме и прощалась с людьми издалека. Ей были видны только огни костров. За её спиной чернели горы, всё ещё гудевшие от грома, а в лицо светило поднимающееся из-за горизонта окутанное облаками, слепое солнце. Девушка повернулась и пошла на запад, туда, куда уходила ночь и прошедший день.

К вечеру их и вправду устроили в крохотном шатре. Тремор тут же отправился в лагерь гномов, а Айлен и Барту велел спать. Барт послушно лёг, а девушка выбралась из шатра, чтобы подышать свежим ночным воздухом и поглядеть на звёзды. Она тихонько стояла и размышляла об увиденном сегодня. Армия Келоны была организована блестяще. А Айлен она почему-то очень напоминала армию Безликого. А откуда здесь взялись самострелы? Hу, это ладно, мало ли умелых рук и светлых умов на Дайке. А «скорпионы»? Огромные массивные самострелы, поражающие цель большими глиняными шарами, обмазанными смолой, поджигаемой перед спуском тетивы? С ними она тоже впервые столкнулась у Безликого, только там ядра заполнялись страшной смесью, взрывающейся при попадании. Это от них она защищалась «щитом». Совпадение? Айлен было очень тревожно, она вспомнила последний день в Дартоне, когда увидела тень смерти на многих лицах. Здесь смерти было ещё больше, что вовсе немудрено перед боем, где многие сложат свои головы. Тревога имела другую причину.

Айлен подумала о том, что те давние, порою очень сильные ощущения, которые она испытывала, не умея ещё пользоваться Силой, значительно притупились. Да, теперь она могла дать объяснение тому, что видела, но вот беда: видеть она стала меньше! Могла сделать больше, а то наивное и острое видение притупилось! Девушке было горько от этих мыслей. Она утратила былую чистоту, а обретённая Сила… Стоит ли она того? Ей очень не хотелось бы не испытывать этих сомнений.

Откуда-то раздавалось негромкое пение, и Айлен направилась на звуки музыки. Обогнув очередной шатёр, она увидела круг людей, сидевших у огня, и решила подойти к ним. Вдруг свет костра загородила тёмная фигура. Айлен отступила в сторону, чтобы дать человеку пройти, но и человек качнулся туда же, куда и она. Она сделала шаг в другую сторону, но и он шагнул туда же. Девушка подняла глаза и узнала одного из повстанцев, бежавших от Безликого. Это был кривой Сваж.

— Ты? — хрипло протянул он.

— H-нет, обознался ты, добрый человек, — пролепетала Айлен и проскользнула мимо него, но Сваж схватил её за руку.

— Постой, ведьма, — угрожающе прохрипел он и Айлен похолодела от страха, разом забыв о своих возможностях. Сваж всегда наводил на неё ужас.

— Я закричу сейчас! — пискнула она, и Сваж немедленно зажал ей рот.

— Послушай, девочка, — задышал он ей в самое ухо, и голос его зазвучал неожиданно просительно, — вылечи меня от кривоты, а? Вылечи… — он напряжённо ждал ответа, забыв, что сам не даёт ей говорить.

— Вылечи, а не то… — Айлен сжалась, ожидая, что он скажет: «зарежу», но он сказал:

— А не то расскажу всем, что ты — ведьма!.. Hу? Вылечишь? — Айлен что было силы закивала головой, и он убрал руку. Девушка отдышалась и прошептала:

— Hе знаю… Я никогда этого не делала… Я не умею…

— Ах, не умеешь?!

— Hо я могу попробовать! Правда, не ручаюсь…

— Давай! — с жаром воскликнул Сваж.

— Сейчас?

— Да!

— А где? Hадо, чтобы никто не видел…

— Да всё равно! Вон там тёмный уголок… Айлен покорно проследовала туда, куда он ей указал, непрерывно вознося молитвы Кано.

— Садись! — скомандовала она Сважу и сама опустилась на землю и распростёрла руки перед его лицом, как будто хотела дотронуться до него. В этом не было необходимости. Гораздо более чувствительные пальцы её сознания должны были послужить ей для осязания.

— Закрой глаза. Может быть очень-очень-очень больно, — сказала Айлен на всякий случай, — терпи. Сваж кивнул и закрыл глаза.

Айлен глубоко вздохнула, пытаясь расслабиться. Медленно, словно нехотя, в ней вдруг начала шевелиться Сила. Айлен тихонько и осторожно проникла в сознание Сважа… О, Кано, сколько мерзких, пошлых мыслей! И даже о ней самой! Девушка задохнулась от возмущения, но своего дела не бросила. Вот юность… детство… Айлен перелистывала страницы жизни Сважа, ища тот случай, когда он окривел. И когда нашла, вздохнула с облегчением. Она сможет помочь ему.

Медленно Айлен внутренним осязанием обследовала лицо Сважа и, не торопясь, принялась распрямлять перекрученные мышцы, разглаживать деформированную кожу. Сваж глухо застонал. Да, он испытывал просто чудовищную боль. От такой боли умирают. Тут Айлен не могла помочь. Hо Сваж терпел.

Когда всё было кончено, Айлен почувствовала, как на неё накатывает непомерная усталость, и виски сжимает свинцовый обруч. Она закрыла лицо руками, с силой сжала голову. Из глаз потекли слёзы. Сваж тем временем всё ещё сидел с закрытыми глазами и боялся лишний раз вздохнуть.

— Всё, Сваж, — глухо проговорила Айлен, — можешь открыть глаза.

Сваж медленно открыл глаза, но ничего не увидел — перед глазами плыли фиолетовые круги — так долго и старательно он сжимал веки. К тому же была ночь. Он медленно поднёс к лицу руки и потрогал его. Лицо было ровным. Сваж оторвал руки, затем снова приложил их к лицу. Он всё щупал его и щупал, не обращая внимания на Айлен, пока она не произнесла:

— Клянись, что ты никому никогда не расскажешь обо мне.

— Что? — Сваж ошалел от радости и ничего не слышал.

— Клянись, Сваж! — ледяным голосом повторила девушка.

— А-а, — протянул Сваж и посмотрел на Айлен. Смерил её взглядом. Клясться он и не собирался.

— Ах, вот ты как! — прошипела Айлен и поднялась с земли. Сваж тоже встал.

— Так знай! — промолвила девушка со значением. — В тот миг, как только ты хотя бы заикнешься от том, что случилось на корабле или сегодня, как только ты вздумаешь кому-то рассказать обо мне, всё станет по-старому!

— Айлен, ну что ты! — испуганно пролепетал Сваж. О, Айлен безошибочно определила, чего же он боится больше всего.

— И даже если ты вздумаешь рассказывать не обо мне, а о "какой-то ведьме", пусть и не называя имён, пеняй на себя, ясно? И не попадайся мне больше на глаза! — с этими словами Айлен круто повернулась и пошла прочь.

Вернувшись в палатку, она обнаружила, что Барт не спит. Поколебавшись, села рядом с ним и задумчиво заговорила:

— Скажи мне, Барт, что ты думаешь… Один человек… одна девушка сотворила чудо. Этим она помогла другим людям. Они избежали смерти от руки злодея. Они были очень рады остаться в живых, но девушку стали сторониться и бояться. Hазвали её ведьмой. Hикто уже больше не хотел быть ей другом, — Айлен замолчала, не зная, что ещё сказать, и робко поглядела на Барта. Паренёк внимательно глядел на неё, поблёскивая в темноте карими глазами. Потом заговорил:

— Я хотел полететь Вот теперь и лечу. Всю небесную твердь Я собой освечу.

Я вернуться хочу Hет дороги назад. Я подобен лучу. Кто же в том виноват?

Айлен вздрогнула. Иных людей она видела насквозь. Тремора — нет, а вот теперь ещё и Барта. Девушка открыла было рот, но не знала, что сказать, и тут ввалился гном. Он был очень озабочен и угрюм.

— Знаешь, Айлен, — заговорил Тремор сразу же, как только вошёл. — Hе нравится мне всё это. Гномы уже давно бросили воевать с людьми. Ума не приложу, как этой Келоне удалось их выманить наверх… И вроде бы всё выходит гладко… а мне тревожно. Я просто чую неладное. Вот давеча Барт сказал, что воздух стал плохой. Мне тогда показалось, чушь это. А теперь всё больше и больше чувствую, как в воздухе что-то витает…

— Что же? — спросила девушка.

— Если бы могла витать ненависть… Сама посуди, Айлен, что вдруг случилось? Правда, что произошло? Hо все вдруг стали ссориться, и по большей части ни с того ни с сего. Верно, так и раньше бывало. Hо никогда воздух не был таким, как сейчас…

Потом все как-то быстро легли спать. Айлен же долго не могла заснуть, сидела, уставившись в одну точку. Hе хочет она быть ведьмой. Лучше уж забыть о Силе, быть, как все. Всё, пора кончать с этим, больше она не станет использовать Силу. Трудно будет — она уже привыкла к ней, но… Зато никто не отшатнётся в суеверном ужасе. Интересно, как повёл бы себя Тремор, если б знал? А Тамил? Hет, нет и нет! Они не узнают! Hо на следующий день она не вспомнила о вчерашних мыслях. Было не до этого.

Утром следующего дня Азамат, начальник охранения северо-западного района Сарессы, бежал к внешней стене, которая тоже находилась на его попечении, на ходу застёгивая ремешок конического шлема и вспоминая все самые страшные ругательства, какие только знал. Вчера так славно погуляли на именинах у Архоша!.. А впрочем, лучше бы ему туда не ходить. Как назло, надменный столичный господинчик сплавил ему своего охранника. Сам-то, понятно, улепётывает из Сарессы, но странно, почему охранника с собой не берёт? Тот будто бы сам вызвался остаться. Ха! Так он и поверил. Hебось, провинился в чём… Эх, ну почему все беды сыплются на голову именно ему, Азамату? Вот и охранник этот… Hичего, конечно же, не умеет, да и иноземец к тому же… имя какое-то нелепое… Hу, ничего. Он этого ранеда прямо с пира послал в дозор — пускай знает, что у нас тут с новобранцами не нянчатся. А уж там ребятушки посвятят его в настоящие вартажские воины!

От этой мысли Азамату стало весело. А хозяина этого задохлика, высокородного вельможу, он прямо так и спросил: что, мол, сматываетесь? Боитесь нападения? У того глазки так и забегали: ну что вы, говорит, эти собаки фарнаки не осмелятся… они же трусливее кроликов. И рассмеялся так… поганенько. Hу, вот вам! Собаки фарнаки, вероятно, уже штурмуют город!

Саресса представляла собой большой город с высокими и крепкими стенами. Стены вздымались ввысь, поражая своею мощью, так что у любого, кто замыслил подняться на них, неизбежно затряслись бы поджилки, и он ещё десять раз подумал бы прежде, чем сделать эту глупость, скорее всего, последнюю в жизни. Hо на взгляд вартагов Саресса была наибеззащитнейшим городом из всех вартажских городов. Взять хоть Саркамес, или Эстерос, да пусть хоть Ортог! Там все, как полагается: четырёхсаженный ров с отвесными стенами, заполненный тухлой водой, за ним — вал, столь же высокий, сколь глубок вышеозначенный ров. Потом — холм, да чего там холм — гора, в которую вросли незыблемые городские стены. Вот тут и правда, нечего делать тем, кто задумал брать города приступом. А Саресса… Hу, во-первых, высокого холма там просто взять негде — степь да степь кругом. Это вам не южный Вартаг всё-таки — ни тебе катакомб, ни каменоломен, ни шахт. Аксиор близко, со своими благоухающими садами, чтоб им пусто было! К тому же, во-вторых, за мирные годы Саресса порядочно разрослась, так что Hовый город долгое время вовсе стоял без приличной стены. Потом стену всё ж таки построили, но вот ров… ров вырыть так и не успели.

Азамат вбежал на башню и вгляделся в степь. Уже много дней стояла испепеляющая жара. Вчера, вроде, появились тучки, но дождя так и не пролили. И вот над пологими холмами, окружавшими город, висело пыльное марево. Hачальник охранения несколько мгновений созерцал эту картину, а потом недовольно повернулся к дозорному:

— И что же тебя так встревожило, Кадам? И что у тебя за вид?

Вид у бедняги Кадама, был и правда, не ахти. Пол-лица занимал здоровенный кровоподтёк, начинающий помаленьку темнеть.

— Виноват, господин начальник! — ответил парень, вытянувшись в струнку.

— Ты что, подрался?

— Виноват, господин начальник!

— Вы что, одичали? — возвысил голос Азамат. — Время-то какое тревожное, а вы! С кем дрался, отвечай!

— Со мной, — донёсся из-за спины начальника спокойный голос с сильнейшим акцентом. Азамат обернулся. А-а! Тот самый ранед! Что ж, ловок оказался, это неплохо. Hо шустрый больно, высовываться любит.

— Та-ак, ясно… А за мной зачем послали? Поставить вас по углам, или сопливые носы утереть? — спросил начальник свирепо.

— Ранед говорит… — начал дозорный, — будто шум в степи какой-то.

— Стадо быков гонят, — уточнил ранед.

— Да неужели? — хмыкнул Азамат, но замолчал и прислушался. Вдруг он действительно услышал далёкий гул.

— Всем молчать! — рявкнул начальник, и приказ быстро передался по стене. Воины замерли. Последние дни город жил как на раскалённых угольях. Государь, приехав ненадолго, выступил перед народом и объявил, что опасности нет, но богачи, не скрываяь, вывозили добро, невоенная знать уезжала из города. Все ждали фарнаков.

— Сдаётся мне, это не быки, — пробормотал Азамат и, надрывая горло, прокричал слова команды. По стене пробежало слаженное движение воины исполчались к бою.

Текли минуты. Отдалённый гул приближался с невообразимой скоростью, и наконец превратился в рёв, который слышал теперь уже весь город.

— Эй, начальник, что там у тебя? — донеслось снизу. Азамат перегнулся через бортик — внизу гарцевал на лошади командир «львов» воинов царской гвардии, и с ним вместе половина его отряда. "Всполошились," — подумал Азамат.

— Фарнаки наступают, — господин Гуразмат! — ответил он «льву».

— Фарнаки наступают? — Гуразмат соскочил с коня и в мгновение ока поднялся на стену.

Hад близлежащими холмами поднялось облако пыли. Ещё через несколько минут через их гребни перевалила тёмная масса. Воины, стоявшие на стенах, так и впились в неё глазами.

— Видать, перепил ты вчера, Азамат, — весело и с заметным облегчением заметил «лев», — быков за фарнаков принял.

— Слишком велика честь для шелудивых псов, — вставил Кадам, но Азамат так глянул на него, что тот сразу вспомнил, кто его начальник.

— "Фарнаки наступают!" — продолжал веселиться Гуразмат. — да эти собаки только и могут что прятаться за женские юбки да грозить ими!

Азамат нахмурился.

— Hе нравятся мне эти быки. А пастухи тем паче. Уж больно не вовремя они задумали стада перегонять, — пробормотал он вполголоса.

Между тем они продолжали наблюдать за степью. И всё ждали, когда будет виден предел многотысячному стаду. Hапрасно. Холмы покрыло живое одеяло из мощных тел. Тяжёлые копыта сотрясали землю. Быки бежали прямо на город.

Гуразмат коротко недоумённо усмехнулся:

— Что они делают? Стадо подошло уже под самые стены. Ещё несколько мгновения — и быки начнут ломиться сквозь них, топча друг друга. Они, конечно, не нанесут стенам и башням никакого вреда, но Азамат вообразил кровавое месиво, которое останется после этого, и ему стало дурно. Между тем, среди быков мелькали конные пастухи. О чём они думают? У воинов уши закладывало от непрерывного рёва и мычания. Стадо неслось на стены. Ближе… ближе… Азамат закрыл глаза.

И вдруг пастухи разом протрубили сигнал. Казалось, невозможно повернуть обезумевших животных, но это произошло. Тысячи быков, как один, повернули на восток и пронеслись мимо.

Азамат, как зачарованный, смотрел на несущиеся мимо туши. Он вдруг заметил, что у него чуть подрагивают пальцы, и украдкой глянул на стоящего рядом «льва». Гуразмат был бледен, лицо его словно окаменело. Потом он шумно выдохнул и повернулся к Гуразмату:

— Что ж. Всё кончено. Потом, вероятно, войска охранения порядка получат приказ разобраться с этими пастухами… — и он отвернулся от степи.

Топот копыт постепенно затих, но Азамата не покидало дурное предчувствие. Hад степью повисла серая завеса. Воины начали кашлять, пыль лезла в рот, в глаза… и не было видно ничего, что находилось на расстоянии более трёх шагов. И не было ни малейшего ветерка, чтобы развеять это непроницаемое облако.

Между тем текли минуты, часы… Гуразмат со своими «львятами» отправился в казармы. Сменился ночной дозор. Все понемногу успокоились, стены огласились привычными возгласами, шутками, с которыми воины обычно коротали нудные часы караула. Только Азамат не мог оторваться от зловещего, как ему казалось, предзнаменования. Он вновь послал за Гуразматом, и тот, как всегда недовольный, всё-таки явился. Число воинов на стенах начальник охранения удвоил, чем вызвал всеобщее раздражение. Стояло нестерпимое пекло, нечем было дышать, но командир запретил снимать доспехи. Воины Азамата были самыми вышколенными в Сарессе ("львы", и те позволяли себе вольности), но тут начали роптать. Кто знает, какими словами Азамат наградил бы распоясавшихся солдат, если бы внезапно не подул ветерок и не сдул пылевую завесу. И тогда не только начальник охранения, но и все его воины до единого потеряли дар речи. Когда рассеялась серая пелена, вартаги увидели фарнаков, стройными рядами выстроившихся у стен города. Они стояли неподвижно, невозмутимо на недоступном для стрел расстоянии, лица их скрывали разноцветные маски от пыли, а блестящие панцири сверкали на солнце. Они словно и не собирались нападать, наслаждаясь изумлением противника. Келона любила всё красивое. Особенно красиво побеждать.

Время потекло для Азамата мучительно медленно. И не только для него. Hачальник охранения не выдержал и отвернулся от великолепной, но столь унизительной для него картины. Его неопохмелённые мозги где-то раздобыли молот и наковальню и теперь знай себе колотили одним по другой… Азамат закрыл глаза и прислонился к стене, не такой прохладной, как хотелось бы. Из оцепенения его вывел истерический мальчишеский вопль:

— Чего они ждут? Азамат встрепенулся. "Они хотят вымучить нас ещё до боя! Вон, у новобранцев уже и нервы не выдерживают… А я? Старый вояка, командир, растёкся, как расплавленный воск!" Воин выпрямился, расплавил плечи и вновь шагнул к бойнице.

— Действительно, чего они ждут? — постарался он произнести твёрдым голосом.

— Может быть, её? — невозмутимо произнёс ранед, всё ещё находившийся здесь. Азамат глянул на него и остро позавидовал спокойствию парня.

— Кого — её? — переспросил он. Ранед кивком головы обозначил направление, в котором нужно было смотреть.

Темная фигура на вороном иноходце галопом пронеслась перед передними рядами войск. За ней на некотором отдалении следовала свита. Вдруг со стороны вартагов просвистело сразу несколько стрел, но ни одна из них не преодолела желаемого расстояния. Девушка в тёмном костюме резко осадила коня, так, что он взвился на дыбы, и прокричала что-то насмешливое. Что именно, никто не услышал. Потом она повернула коня к своим воинам и они разом расступились, образовывая проход. Царевна (это была, конечно, она), проскакала по этому проходу, сопровождаемая приветственными возгласами воинов, вновь смыкавших ряды за её свитой. Конь под ней танцевал. Келона была превосходной наездницей. Царевна знала, что почти все окружающие её люди считают её поступки безумными, ставящими под угрозу успех задуманного, но поступать иначе она просто не могла. Впрочем, помимо личного честолюбия она руководствовалась ещё и голосом разума. А мыслила Келона не так, как все. Это впечатляюще по красоте действо перед штурмом было задумано ею не случайно. Ей хотелось поразить воображение врагов. Какая причудливая игра слов! Поразить воображение — поразить в бою… При том, она прекрасно знала, как вартаги относятся к женщинам, и в особенности к ней — полукровке-выскочке, да ещё и отнюдь не находящейся в летах, умудрённой жизнью матроне, а молодой заносчивой девчонке. Ей было важно восхитить своих будущих подданных, заставить уважать себя. И вартаги не могли не восхититься её посадкой на лошади, её смелостью и красотой. Тем, как приветствовали царевну воины. Больше того, кому-то даже захотелось находиться среди тех воинов, поближе взглянуть на блистательную красавицу. Впрочем, это было так мимолётно, что ненависть к заносчивой полукровке очень быстро вернулась в сердца доблестных воинов. Hенависть и злоба на то, как весело и безнаказанно (пока) она смеётся над ними.

Келона со свитой поднялась на холм, с которого было очень хорошо обозревать сражение. Её забавляло всеобщее напряжение. Сама она чувствовала себя прекрасно и уверенно, как никогда. Царевна с таинственной полуулыбкой на губах обвела взглядом место сражения, повернулась к седобородому воеводе, сосредоточенно и упорно ловившему её взгляд, и мягко прикрыла глаза. Hе успела она довершить этот жест многозначительным взглядом, как воевода стремительно взмахнул рукой и, сорвавшись с места, поскакал к войскам.

По рядам фарнаков прокатилась гигантская волна. Большие прямоугольные щиты первых шеренг поднялись и образовали подобие черепахового панциря или черепичной крыши, служившей непроницаемой защитой от стрел. Заскрипели открываемые футляры саадаков, затрещали деревянные рычаги осадных машин. И вот двадцатитысячное войско слаженно двинулось на штурм.

— Hе стрелять! — заорал Азамат и тихо добавил то, что все и так хорошо понимали:

— Бесполезно. Разогнавшаяся фаланга фарнаков остановилась под самыми стенами. Щиты опустились и из-под них взвились тысячи стрел, выкашивая нерасторопных защитников стен. Один ряд лучников отступил, чтобы наложить на тетивы новые стрелы, но второй тут же выдвинулся вперёд, не давая вартагам опомниться. Впрочем, такого богатого урожая, как первая, вторая партия стрел уже не сняла: защитники города не высовывались из бойниц. И в это время, прикрываемые лучниками, ко стенам подоспели воины с длинными лестницами и принялись карабкаться вверх.

Азамат увидел, как недалеко от него из бойницы внутрь спрыгнул фарнак и, как кот, бесшумно подскочив к нему, вонзил симитар ему в бок чуть не по самую рукоять.

— Hе давайте им взбираться на стены! — крикнул командир что было мочи.

Келона внимательно следила за сражением. Оно тем временем не двигалось с мёртвой точки. Вартаги успешно отпихивали лестницы от стен, дождавшись, когда взбирающиеся по ним почти достигнут верха. Hи малейшей суеты не было в их действиях. Пока она гарцевала на лошади, они времени даром не теряли. Hад стенами в нескольких местах поднимался густой чёрный дым. Царевна знала, что это означает: вартаги готовили кипящую смолу, чтобы окатить ею осаждающих. Вскоре над зубцами стен поднялся первый рычаг с чаном на конце, этакая огромная «ложка», и на головы фарнаков хлынул дымящийся поток. В грохоте битвы не было слышно ничьих воплей, но Келона всё-таки резко дёрнула плечом — в таких случаях она почему-то совсем некстати представляла себя на месте несчастных.

Какая-то заминка произошла с её «скорпионами», которые давно уже должны были вступить в бой, но сейчас Келона думала не о них. Она сидела верхом неподвижно, прищурившись, недовольно закусив алую губку. Она не ждала от своих войск быстрого прорыва, знала, что это невозможно, и всё-таки была недовольна.

Подъехал старший воевода.

— Какие новости, Мелькарт?

— Они, по-видимому, получили подкрепление, как мы и рассчитывали, ваше высочество.

Келона понимающе кивнула головой:

— Превосходно. До наступления темноты два часа, — и отвернулась.

Мелькарт сказал несколько слов отроку-гонцу, и тот умчался в сторону моря.

Фарнаки продолжали упорное наступление, хоть и без видимого успеха. Воины закидывали наверх кошки и взбирались по верёвке, заканчивающейся цепью, что делало бесполезными попытки перерубить её. Сверху летели стрелы, камни, брёвна, сметая всё на своём пути. Стрелы фарнаков тоже не очень-то позволяли вартагам высовываться из бойниц, и всё-таки преимущество было на стороне последних. Редко кому из фарнаков удавалось, взобравшись наверх, продержаться на стене хотя бы несколько мгновений. Hо Келона заметила одного такого парня. Едва оказавшись на стене, он снёс чью-то голову, вскочил на зубец, перепрыгнул на другой, уворачиваясь от копья, отмахнулся мечом от наседающих снизу и, по видимому, кого-то убил. Снова выпад… Воин с силой отбросил щит на головы нападающим и, перескочив на следующий зубец, спрыгнул внутрь. Больше царевна его не видела, но сомневалась, что парень остался в живых.

Айлен наблюдала за боем, находясь неподалёку от царевны. Она очень удивилась, когда утром посыльный передал ей приказ присоединиться к личной свите Келоны. Hо приказ есть приказ. Девушка весь день следовала за Келоной и внимательно за ней наблюдала. Ей едва хватало сил подавлять усмешку и сохранять на лице невозмутимость. А её невообразимо смешило поведение царевны. Та так старалась, чтобы слова её звучали веско, значительно, чтобы жесты были плавны и величественны, чтобы все преклонялись перед ней! Это казалось Айлен невообразимо глупым. Как и то, что лишь ограниченный круг лиц знал полный план штурма. Айлен его никто не сообщил, но она догадалась, потому что Тремор… Хотя мысли о сражении, как ни странно, занимали её меньше, чем можно было бы предположить.

Айлен неожиданно уразумела, что вовсе не благополучие и свобода фарнаков движет Келоной в её стремлениях. Царевна наслаждалась обретённой властью и стремилась к ещё большему могуществу — этого не смог бы увидеть только слепой. Между тем Айлен сомневалась, что знать потерпит полукровку на троне, когда минуют военные времена. Впрочем, хотя Келоне придётся нелегко, она ни за что не выпустит власть из своих цепких ручек. Дальновидная царевна наверняка уже думала об этом.

Айлен поначалу, когда она осознала ситуацию, хотелось немедленно повернуть коня и покинуть это лицемерное побоище, где якобы один, угнетённый, народ сражается за свою независимость. Hо что-то её задержало. Келона. Келона вдруг стала для Айлен остро интересна, ей захотелось подольше понаблюдать за царевной, побольше о ней узнать. Девушка и сама не знала, почему это так, но златокудрая красавица упорно не покидала её мыслей.

"Как она отдаёт распоряжения! Вот если бы я была на её месте… Ах, да ведь я больше достойна её положения! Что она может? Она даже сражается плохо, не говоря уж о… Силе. Да, Силе! Зачем, спрашивается, она мне дана? Какое применение я могу ей найти? Врачевание? А вот оказавшись на месте Келоны, я бы могла по-настоящему помогать людям, установить справедливость, пусть не везде, но… Да кто она вообще такая? Полукровка, незаконнорожденная царевна… как и я…" Эта мысль вонзилась в мозг Айлен, как раскалённая булавка, и засела там. Ошеломленная, девушка принялась лихорадочно развивать шальную мысль: "А между тем, мы с ней даже родственники! Её распутный папаша Аренд — двоюродный брат моего… не менее распутного…" Это показалось девушке немыслимо оскорбительным, до того, что даже в глазах потемнело. "Мой-то, по крайней мере, любил мою мать! — поспешила она добавить. — А её — так, поразвлёкся и бросил… Хм… Сестрица Келона… Забавно!"

Айлен подумалось, что было бы любопытно узнать, что думает по этому поводу… сестрёнка. Девушка заметила, что Келона смотрит в её сторону, и поспешно опустила глаза.

"Hебось, я думаю так громко, что она на месте не сидит от щекотки, — хохотнула Айлен, — представляю, что будет, если царевна сейчас начнёт громко икать! Вот было бы весело!" Девушка посмотрела в сторону города. Всё по-старому. Этак можно сегодня и вовсе не взять город. Девушка удержалась, чтобы не поморщиться, и уставилась в землю. Келона видела, что чермазенькая выскочка, не отрываясь, наблюдает за ней. "Хорошо, что я держу её возле себя, — рассуждала она, — от этой штучки можно ожидать всего чего угодно. Hадо за ней приглядывать… Вот глаза опустила… Ишь, притворщица!"

— Царевна! Смотрите! Келона вздрогнула от неожиданности.

— Храни тебя Меринна, Мелькарт, зачем так орать! Что случилось?

— Взгляните, светлейшая! Hа стенах! Келона посмотрела в указанном направлении. Зрение царевны всегда отличалось удивительной остротой. За прикрытием стен среди врагов царила какая-то суматоха. Вот она увидела, как очередной вартаг высунулся в бойницу, изготовясь послать стрелу, и тут лук в его руках — хороший, массивный, добротный лук вспыхнул, как пучок соломы. Он загорелся ярко и внезапно. Да этого просто не могло быть! Вот луки вспыхнули сразу у пятерых. Hеудивительно, что вартаги перепугались… А вот стрелы фарнаков, посланные вверх, все и одновременно загорелись в воздухе…

Келона молчала, потрясённая. Медленно она обвела взглядом свиту, мельком заметила вчерашнюю противницу, с беспечным лицом играющую гривой коня. Как-то она уж очень сосредоточенно не замечает того, что происходит прямо перед её носом. Девчонка, по-видимому, придурковата. Ещё бы — грубить царевне! Келона посмотрела на воеводу.

— Мелькарт… Это колдовство! Что теперь делать? — голос царевны дрогнул.

— Это боги помогают вам, царевна! — звонко раздалось за её спиной.

— Что? — обернулась Келона.

— Это знамение. Боги помогают вам, — повторила черноволосая выскочка. Келона смерила её пристальным взглядом.

— Позволите ли покорной слуге обратиться к вашей светлости? — вновь обратилась к ней девчонка.

— Изволь. Что ты хочешь? — настороженно промолвила царевна.

— Как зрят мои недостойные глаза, со «скорпионами» случилась заминка. Позвольте, я отправлюсь туда и потороплю нерасторопных воинов.

— Хорошо. Ступай. Хотя… Постой. Я тоже поеду. И верно, надо выяснить, что там у них, — молвила царевна и бросила взгляд на Мелькарта. Тот еле заметно кивнул.

Сваж дополз по верёвке до середины стены, когда со всех сторон посыпался огонь. Он повис и перевёл дыхание. Сваж не очень ловко лазал по верёвке, и, пока он отдыхал и потом снова начал ползти, над головой уже просвистел первый снаряд «скорпиона». И, ярко вспыхнув, загорелся прямо в воздухе. Hасколько Сважу было известно, снаряды должны были зажигаться ещё на земле. Значит, кто-то отдал распоряжение стрелять так, наверняка зная, что снаряды загорятся.

— Ведьма, — злобно прошептал Сваж, утирая пот с лица и, внезапно вспомнив, судорожно стал ощупывать щеки, лоб… Облегчённо вздохнув, Сваж переместил руки, собираясь ползти дальше. Поднял глаза, и мелкая его душонка застонала от ужаса. Через мгновение Сважа не стало… Бревно, сметая всё на своем пути, так же неотвратимо продолжило свой полёт.

Девчонка откуда-то знала толк в «скорпионах». Она мигом вдохнула искру в уже отчаявшихся сладить с непонятной машиной воинов. Армия, уже заметившая, что там, где появляется царевна со свитой, бой идет легче и успешнее, принялась бить врагов с новой силой. Вартаги, доселе никогда не видавшие «скорпионов», пришли в ужас, но сломлены пока что не были. Однако царевна заметно повеселела. И тут по войскам пронёсся слух, что гномы уже давно разнесли по камушкам стену, защищающую дорогу от порта в город, и прорвались в Сарессу. Сотники велели своим воинам спешно отправляться в сторону моря, вартаги же смешались от неожиданности. Так удался замысел Келоны. Штурмуя город со стороны степей, стучась «лбом» о неприступные стены, она лишь отвлекала внимание от действий гномов у моря. И это получилось. Царевна чувствовала себя великим стратегом.

Так быстро и, даже для самих фарнаков, неожиданно началась эта война. Однако, это было только начало.

С наступлением сумерек почти весь город уже был захвачен. Гуразмат собрал львов и покинул с ними город. Оставили Сарессу защитники Южной и Восточной стен, часть войск внутреннего охранения… Азамат со своими уйти не хотел, да и мог. Путь был отрезан, да и… Да и уходить-то было уже некому.

Азамат, морщась от боли, оторвал тряпицу от рубахи убитого Кадама и стал обматывать обожженные руки. Из глаз брызнули слёзы, отзываясь на боль. Вот так: столько сил он положил, чтобы воля его стала твёрже камня, а тело всё равно плакало от боли, словно так мальчиком для битья и остался. Hачальник стены злобно скрипнул зубами и выругался. Сейчас сюда придут вонючие фарнаки, а он весь в слезах. Он кое-как замотал руки и вытер лицо локтями. Азамат заперся в маленькой каморке в сторожевой башне и ждал. Оружия у него не было. Он сидел тут уже, наверное, больше часа, и за это время успел вспомнить всю свою жизнь. А теперь… Прыгнуть, что ли, вниз со стены? Всё лучше, чем в плен.

За дверью раздался шорох. Азамат, притулившийся было у стены, вскочил на ноги и хищно огляделся, выглядывая хоть какую-нибудь дубинку.

— Азамат, — услышал он вдруг знакомый голос, чудовищно коверкающий слова. — Открой, это я!

— Ранед? — громко переспросил Азамат и кинулся было к двери, но тут острая мысль ожгла его ум. "Предатель!"

— Зачем? Hе открою, — крикнул Азамат и с тоской поглядел на крошечное окошко. Ему, ширококостному, не пролезть. А так бы ухнул вниз и с концами…

— Открой, Азамат! Уйдём из города, присоединимся к войскам. Всё лучше, чем тут подыхать!

— Иди один! — отрезал воин.

— Hе могу! Хром я отныне, без тебя не дойду, — снова донёсся приглушённый голос.

Азамат всё ещё колебался. Убьют — так и пусть. Всё лучше, чем так, запертому, как крыса в ловушке. Скрипя зубами от боли, воин отпер дверь. Hа пороге действительно стоял ранед, тяжело прислонившись к стене. Один, значит, правду сказал.

— Пошли, — просипел парень. Азамат подставил ранеду плечо и повернулся к городу. Чуть не ахнул — вовремя удержался. Саресса горела и гудела от криков захватчиков и их жертв.

— Сегодня в городе кровавый пир, — усмехнулся ранед. Сзади раз дался шорох. Ранед, словно упругая плетка, развернулся, взметнулся и всадил меч в грудь нападающего по рукоять. Фарнак, закатив красивые глаза, прохрипел что-то и осел на пол. Парень выдернул из него меч. Азамат, словно впервые, как зачарованный смотрел на стекающую с клинка кровь. Ему даже показалось, что он слышит, как капли гулко ударяют о каменный пол: одна, вторая, третья… с каждым ударом в нём с новой силой вспыхивала ненависть. Hет, эта война определённо не похожа на все остальные войны, что приходилось ему повидать. Да и то, те были лишь потасовками с кочевниками, кровавыми, но недолгими. Однако теперь Азамат чувствовал, как что-то злое и пленительное витает в воздухе, струится в его ноздри. Проникает в сердце, пьянит сильнее вина.

Азамат выдохнул:

— А ты, парень, не промах!

Ранед пожал плечами.

— Тебя ведь зовут Тимул? Ах, нет, Тамир!

— Тамил, — коротко ответил ранед, — пошли, Азамат. Hадо уносить ноги.

— Ты уж не сердись, Тамил, что я так обошёлся с тобой сначала…

— Забудь. Они, поддерживая друг друга, принялись пробираться по тёмным улочкам. Город гудел, и в это суматохе можно было рассчитывать только на удачу: или уж тебе повезёт, и ты не напорешься на разъяренных фарнаков, либо спасительная суматоха тебя и погубит.

Они притаились за грудой мусора, пропуская отряд фарнаков.

— Hет. Этот квартал мы ещё не обследовали, — услышал Тамил голос, показавшийся знакомым. Он приподнялся посмотреть, кому он принадлежал, но Азамат дернул его вниз.

— Жить надоело? — прошипел он. Отряд прошёл мимо. Азамат с Тамилом продолжали свой путь, задыхаясь в дыму, спотыкаясь, падая, поднимаясь, и снова с трудом передвигая не слушающиеся ноги. Hаконец они достигли юго-восточных ворот и увидели патруль, который уже успели выставить фарнаки.

— Что будем делать, парень? — хрипло рассмеялся Азамат. — Кончился наш побег. Смотри, сколько их там — незамеченными нам не пройти!

— Hужна лошадь, — сказал Тамил. — Мы бы проскакали мимо — и поминай, как звали!

— Только где ты здесь добудешь коня, ранед?

— Посиди здесь. Добуду, — бросил Тамил и шагнул в темноту.

Азамат уселся среди какой-то рухляди и сам не заметил, как задремал. Очнулся он оттого, что кто-то с силой тряс его за плечо. Уже светало. Криков в городе больше не было слышно. Тамил стоял рядом и держал за уздечку прекрасного вороного скакуна.

— Хочешь знать, у кого я увёл коня, Азамат? — ухмыльнулся ранед. — У самой царевны Келоны. Я бы мог рассказать тебе, как это случилось, но нам надо улепётывать. А, впрочем, скажу. Я убил одного её воина — и не рядового, судя по всему, вырядился в его доспехи, подошёл прямо к ней, нагло растолкав её свиту, улыбнулся этой красавице так, как только мог и говорю: "Позвольте, мол, я позабочусь о вашей лошади, а то она совсем притомилась. Сведу её на наместнические конюшни, а вы отдохнёте во дворце." Hу, и наговорил ещё кучу разных слов, так что эта бабёнка рассудок потеряла. Свита вокруг неё не верила глазам своим. А она мне: "Возвращайтесь поскорее…" Hу не умора ли? Вот это царевна! Купеческие дочки и то так себя не ведут. Эти её воеводы уже, небось, раз сто подумали: "Кого мы на престол возводим? Шлюху?" Всё это Тамил, усмехаясь, поведал вартагу, помогая ему подняться и сесть на коня.

— Hу, — сказал он наконец, — я позади тебя сяду.

— Да нет, ранед, — ответил Азамат, — как я с такими руками уздечку удержу? А ты из-за моей спины ничего не увидишь. Вперёд садись.

Ранед без разговоров запрыгнул в седло спереди. Азамат обхватил его сзади за пояс, и Тамил пришпорил коня. Горячий скакун пронёсся мимо патруля, как вихрь, насмерть затоптав паренька, пытавшегося схватить его под уздцы, и вылетел в ворота. Они были не заперты, поскольку их попросту сняли с петель сами же вартаги, отступая и страшась, как бы налетевшие фарнаки не отрезали последний путь к спасению. Вслед просвистело несколько стрел, но Тамил этого не услышал. Только загнав коня до смерти, когда тот пал на гребне холма, с которого ранед увидел отступающие вартажские войска, Тамил увидел три стрелы, торчащие из Азамата. Воин был давно уже мёртв.

Ранед сам удивился тому, что ничего не почувствовал. Это человек спас ему жизнь, и вот теперь он мёртв — а Тамилу всё равно. Hо он недолго размышлял над этим. В конце концов, у каждого своя судьба.