Противостояние

Глава 1 МАТРЕНА

Грустная, она наблюдала за сборами дочери, такой радостной и воодушевленной отъездом в далекий сибирский город. С горящими глазами и счастливой улыбкой на лице, Антонина порхала по комнате от шкафа к стоящему на стуле чемодану, придирчиво рассматривая каждую вещь. По лицу девушки было заметно, что она раздосадована своим скудным гардеробом, но даже это обстоятельство не могло омрачить ее радужного настроения.

— Мам, ты бусы мне не отдашь? — Тоня, без тени смущения, посмотрела на мать.

Матрена опешила. Муж подарил их на юбилей. Но она не смогла ответить дочери отказом.

— Конечно, Тонечка, забирай. К тому же малахит прекрасно подходит к твоим глазам и волосам.

— Спасибо!

Девушка порывисто обняла мать и звонко чмокнула в щеку. Для Антонины бурное проявление чувств являлось редкостью. Но сегодня ей хотелось расцеловать целый мир! Застегнув бусы на изящной шейке, девушка повернулась к трюмо и принялась, с видимым удовольствием, разглядывать собственное отражение. Какая же она все-таки хорошенькая! С яркими черными глазами, блестящими каштановыми волосами, красивой смуглой кожей… Вот только нос немного подвел, сильно вздернутый, вдавленный на переносице, с открытыми ноздрями.

— Ты очень красивая, Тонечка! — похвалила ее мать.

Зеленые малахитовые бусы девушке действительно шли. Антонина, явно любуясь собой, продолжила сборы. Это ощущалось в каждом движении, во взглядах, украдкой бросаемых на зеркало, в жеманном поправлении «плохо уложенных» волос.

Радость, с которой уезжала дочь, расстраивала Матрену.

Антонина недовольно поинтересовалась:

— Мам, ну в чем дело?

— Все хорошо, — спокойно отозвалась женщина.

— Я же чувствую, тебе что-то не нравится! — продолжала допытываться девушка. «Обязательно должна испортить настроение», — с неприязнью подумала она.

— Что мне может, по-твоему, не нравиться?

— Не знаю. Ты расстроилась из-за бус? — высказала предположение Антонина.

— Даже в мыслях не было!

— Мам, ты на меня так смотрела… — Девушка попыталась подобрать слова. — Словно на чужую.

— Доченька, Бог с тобой! О чем ты говоришь?! — постаралась успокоить ее мать.

Да, Матрене приходилось признать, между ними всегда стояла стена взаимонепонимания. Попытки выяснения отношений сводились неизменно к одному и тому же ответу: «Ну вот, опять! Как мне надоели ваши нравоучения!» Дочь жила своей жизнью, в которой родителям места не находилось. Сегодня от Тониного ликования, в предвкушении полного освобождения, Матрене сделалось не по себе. Горькие слова едва не сорвались с губ: «Где же твое сердце, доченька? Где твоя любовь, привязанность, забота?! Разве мы с отцом тебя мало любили?!» Вспомнилась покойная бабушка с ужасным предсказанием: «Ты горько пожалеешь о том, что она появилась на свет». Женщина подошла к окну и прижалась лбом к прохладному стеклу. Во дворе детишки собирали букеты из кленовых листьев. Матрена улыбнулась. В детстве они любили в них закапываться. Если бы время могло пойти вспять! За семнадцать лет город так и не сделался им родным. Муж никогда не жаловался на переезд, но, при каждом удобном случае, пускался в долгие счастливые воспоминания.

— Мотенька, а ты помнишь? — то и дело обращался он к жене, радуясь, словно ребенок, ее ответам.

Матрена выросла в семье тетки по отцовской линии. Тетя Глаша имела четверых своих детей, троих сыновей и младшенькую дочку, любимицу Оленьку. Весь дом держался на тетиных плечах. За какую бы работу она ни бралась, пекла ли хлеб, доила корову, заготавливала сено или мыла полы, все у нее получалось красиво, сноровисто, с завораживающей легкостью. Тетя Глаша подходила под тот тип настоящей русской крестьянки, которая «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет»: крепкая, широкобедрая, но, несмотря на крупные формы, замечательно пропорциональная, с большими добрыми серыми глазами, милым, всегда усталым лицом, гладкими русыми волосами, неизменно забранными под платок, и крупными, натруженными руками с выступившими венами, старательно прикрываемыми фартуком «на людях». Отзывчивая к чужой беде, племянницу она никогда не обижала, наоборот, жалела, называя сиротинушкой. Расчувствовавшись, тетя Глаша прижимала девочку к пышной, теплой груди и ласково гладила по худеньким плечикам. Иногда, ложась спать, дети слышали, как их отец, Матренин дядя, ругался с женой, попрекая лишней нахлебницей. Тогда Мотя беззвучно плакала от горького ощущения своего сиротства, а сестренка Оля, по-взрослому вздыхая, убирала с ее лица мокрые волосы.

Каждый год дядя арендовал большой надел земли, на котором работал вместе с сыновьями. Землю они знали и любили, относились к ней с уважением, а она отплачивала им богатыми урожаями. Какими плодородными были почвы в здешних краях! Плуг, входя в жирный чернозем, как нож в масло, поднимал на поверхность блестящие, угольной черноты, пласты. В конце зимы по заведенному обычаю собирался сельский сход. Их староста, Матвей Егорович, мужчина обстоятельный и солидный, договаривался с местной помещицей, Марьей Петровной, об аренде. Цену она назначала сходную. Перед посевной батюшка обязательно служил молебен, а потом, всем миром, они торжественно и радостно обходили общее поле с крестным ходом. Село считалось зажиточным. Лентяев не терпели, работали дружно и дружно гуляли праздники. Свадьбы справляли такие, что позавидуешь! Это потом, в годы советской власти, страшное время богоборчества, к ним пришли небывалые засухи и голод… Во время одной из таких засух, когда за два месяца не выпало ни капли дождя, а солнце нещадно сжигало посевы, прошел слух, будто виноваты во всем монахи соседнего мужского монастыря, чудом избежавшего закрытия. Дождь проливался только над их угодьями, стороной обходя крестьянские поля. Обозленные, отчаявшиеся люди, «подогреваемые» местными активистами, пошли «разбираться». О чем они там говорили, точно неизвестно, но на следующий день присмиревшие смутьяны слезно упрашивали игумена отслужить у них молебен о дожде. И вот, все собрались на поле. Односельчане, следом за монахами, опускались на колени и со слезами на глазах обращали взоры к небу с последней, отчаянной надеждой, умоляя Господа сжалиться и сохранить урожай. Неожиданно на безоблачном небе, у линии горизонта, появилась большая чернильная туча. Среди полного безветрия, движимая невидимой силой, она быстро понеслась в сторону села. Крестьяне не верили собственным глазам: за первыми тяжелыми каплями на иссохшую, потрескавшуюся землю обрушился оглушительный ливень. Люди обнимались, кричали от радости, благодарили и славили Бога. Но в стаде всегда отыщется паршивая овца! Ею оказался прихвостень новых хозяев, пьяница и лентяй Филька. Полного имени, и того не заслужил. Он начал кричать: «Да что вы тут, с ума все посходили?! Я эту тучу еще до вашего молебна видел, просто она далеко была, а вы купились на сказки монахов!» Не успел он договорить, дождь так же внезапно прекратился, как и начался. Сколько тумаков Филька за свой дрянной язык получил, одному Господу известно, только он едва ноги унес! Крестьяне продолжили миром читать молитвы, и ливень хлынул с новой силой… До сих пор местные жители вспоминают историю о чуде дождя.

Прошли годы. Девочкам исполнилось по шестнадцать, и они превратились в молоденьких девушек. Матрена сознавала: ее, бесприданницу-сироту, да к тому же не красавицу, вряд ли кто возьмет замуж. В сравнении с рано оформившейся сестрой, она так и осталась худенькой и невидной, с узким бледным личиком. Единственным украшением Матрены, вызывавшим зависть у девчат и интерес у парней, были необыкновенно красивые, переливающиеся золотом волосы, цвета спелой пшеницы, длинные, густые, собранные в шелковистую тугую косу. В отличие от тетки, дядя невзлюбил девочку с первого дня и, несмотря на ее трудолюбие и тихий нрав, при каждом удобном случае старался досадить сироте, отчего жизнь в семье становилась мукой.

Родителей Матрена не помнила, поэтому часто уговаривала тетю рассказать что-нибудь о них. К Мотиному удивлению, тетя Глаша, под любыми предлогами, пыталась отвлечь племянницу или отвечала так туманно и неопределенно, что для девочки все представлялось окутанным покровом таинственности. Если родители умерли, то почему на сельском кладбище отсутствовали их могилы? Зачем тетя скрывала от нее место захоронения? Вопросы оставались без ответов, пока Мотя не повзрослела.

Наступил апрель, Великий пост подходил к концу. Снег дружно таял и только в лесу, между деревьями, держался толстой, но уже рыхлой серой шубой. Птицы весело выводили незатейливые мелодии, радуясь ласковым солнечным лучам. В один из таких теплых дней, ближе к вечеру, тетя Глаша зашла в хлев, где Матрена доила корову. Встав рядом, она некоторое время в задумчивости теребила кончики своего платка, зачем-то приглаживала юбку, молча наблюдая, как тугие струи горячего молока звонко ударялись о стенки ведра. Девушка оглянулась и, заметив ее беспокойство, спросила:

— Тетя, что с вами?

Решительно положив руки на плечи племянницы, женщина быстро, словно боясь передумать, выпалила:

— На Радоницу [54]сходим с тобой на могилки, навестим родителей.

Сердце Матрены чуть не выпрыгнуло из груди.

— Тетенька, миленькая, спасибо! — закричала она и бросилась к Глафире.

От выражения искренней радости, тетя заулыбалась.

— Уймись, шальная, а то Зорька от твоих криков ведро перевернет! Ну, теперь успокоилась? Давай пойдем присядем на лавочку, девочка. Нам нужно поговорить. Весна-то какая выдалась ранняя! — Женщина вдохнула свежий вечерний воздух, напоенный ароматами проснувшейся земли и первой нежной зелени. — Благодать! — Ей так не хотелось возвращаться к страшным воспоминаниям…

Матрена напряженно ожидала продолжения. Не выдержав затянувшегося молчания, девушка, с укоризной, спросила:

— Тетя, отчего вы столько лет молчали?

— Из-за любви, а еще из жалости к тебе, глупенькой. Выросла ты, Мотя. Вижу, разговора не избежать. Только невеселым он у нас получится! Не знаю, нужна ли правда, которую я столько лет скрывала? — Глафира с сомнением покачала головой. Притихшая племянница поджала губы и решительно кивнула.

— Как знаешь! — сдалась тетя. — Начну издалека. Живет на краю нашей деревни старая бабка, очень старая, даже не представляю, сколько же ей теперь лет. Деревенские считают ее колдуньей и нередко, под покровом ночи, тайком пробираются к ней за сомнительной помощью. Поговаривают, она много чего может, только вот расплата оказывается страшной. Когда отец твой женихался, все девки, на выданье, мечтали выйти за него, высокого, статного, темноволосого. Но ему ни одна не нравилась. Да, забыла сказать, той порой повадилась наведываться в деревенскую лавку бабкина дочка. Лицом неприметная такая, ни то ни се, не красавица, но и не уродина, ко всему еще и дикарка. Если придет, бывало, что-нибудь покупать, на сельчан исподлобья глядит, волком. Отоварится, и обратно, в лес. На свою беду, увидел ее наш Феденька и пропал. Некоторое время ходил, словно в воду опущенный, а потом признался мне, что влюбился в дикарку. Стал пропадать в лесу, сам на себя сделался непохож, исхудал, точно больной. Страшно вспомнить, какая нечеловеческая тоска его съедала! Однажды повалился он в ноги отцу и матери, голос дрожит, глаза бешеные.

— Разрешите, — говорит, — жениться, иначе с собой что-нибудь сотворю!

Отец ни в какую.

— Не позволю тебе, — отвечает, — с чертовым семенем породниться!

Мать в слезы, сыночка-то жалко! И все-таки уговорил он родителей. Дали они добро на женитьбу. Столько переполоху она в селе понаделала! В самый же день свадьбы, на венчании, вот какая странность приключилась. Аккурат, когда наш батюшка Иоанн молился, а жених с невестой держали в руках свечи, откуда ни возьмись налетел порыв ветра и задул их. В закрытом-то храме! Бабки сразу постановили: жизни у молодых не будет. Еще болтали, будто не по-божески это, мол, завлекли нашего Федюшу колдовством, оттого и свечи погасли. В общем, не приняли сельчане твою мать, Нину, разные гадости чуть не в глаза ей говорили. Среди хулителей особо старались обиженные Фединым выбором девки, их сродники, да много кто еще. Нина тоже затаила обиду, но ее обида была пострашней жестоких слов! Прошел год со дня свадьбы. Много чего нехорошего произошло в селе. Когда ты родилась, все вздохнули с облегчением. Подумали, теперь Нина успокоится, займется ребенком, но ненависть твоей матери только разрасталась. Череда страшных смертей косила односельчан. Кто удавился, кто изувечил свою жену, кто погиб, затоптанный быком… После страшного пожара терпению людей пришел конец.

— Что они сделали с моей мамой? — испуганно спросила девушка.

— Забили камнями, — тихо ответила Глафира и отвернулась от племянницы.

— Забили камнями?! — На лице Матрены отразился ужас. — Разве это люди?! Звери!

Полными слез глазами она посмотрела на тетю, но не нашла в ней всегдашнего сочувствия. Глафира молчала, напряженно глядя вдаль.

— Тетя, пожалуйста, расскажи мне об отце, — робко попросила девушка.

— Жизнь в деревне оказалась для Федора невыносимой. Он редко выходил из дома, боясь взглядов соседей. Его убивало чувство вины за случившееся, а еще проклятая любовь и одновременно ненависть к жене. Ум моего брата помрачился. Я забрала тебя совсем крохой. Вот так, Мотенька, вы и росли вместе с Олечкой, молока хватало на обеих. А вскоре твоего отца, нашего Феденьку, нашли в амбаре.

Глафира заплакала. Раскачиваясь на лавочке от горя, она крепко обняла племянницу и тоненько, протяжно заголосила, словно плакальщица на похоронах:

— Повесился, горемычный… Горе-то какое, горе, и грех большой, ох, большой, девонька… Потому и похоронили их за оградой сельского кладбища, на неосвященной земле…

Матрена долго молчала. Молчала и тетя. Она прекрасно понимала, что происходило в душе племянницы.

Неожиданно девушка задала вопрос, которого Глафира так боялась:

— Тетя, значит, у меня есть родная бабушка? И она жива?

— Лучше бы у тебя ее не было! — в сердцах воскликнула женщина. — Послушай меня, Мотя, обещай держаться от старухи подальше! Мне кажется, она имеет отношение к произошедшему!

Девушка ничего не ответила.

— Ну почему ты молчишь?! Обещай, я все равно не отстану от тебя!

Не добившись ответа, Глафира схватила племянницу за плечи.

— Обещай мне, обещай!

Гневный огонь в глазах добродушной тети не на шутку испугал Матрену. Попытавшись вырваться из цепких рук, она вынужденно согласилась.

— Хорошо, тетенька, милая, хорошо, только успокойтесь. Не буду я с ней встречаться, обещаю.

— И разговаривать! — сурово добавила Глафира.

— И разговаривать, — послушно повторила племянница.

— Ну, вот и хорошо! — улыбнулась тетя, отпуская испуганную девушку, словно птичку, попавшую в силки, на волю. Женщина поднялась со скамейки и как ни в чем не бывало шутливо обратилась к Матрене:

— На посту худший грех — уныние. А мужики наши в последнее время что-то захандрили, совсем замучили меня нытьем! Все просят: напеки да напеки блинов с медом! И то правда, хоть и постные, а все одно, вкусные. Моть, ты тут долго одна не засиживайся, приходи к нам за «лекарством» от тоски!

Девушку душили невыплаканные слезы. Не в силах ответить, она кивнула.

С уходом тети чувство одиночества сделалось невыносимым.

— Даже родителям оказалась не нужна, — дрожащим голосом проговорила Матрена.

Прошла Пасха. После Радоницы девушка стала часто наведываться на родные могилки. Ее неудержимо влекло в тихий уголок на окраине кладбища. Она полюбила здешний покой и тишину, нарушаемую лишь шепотом берез, потревоженных легким дыханием ветра. Присаживаясь поблизости от едва заметных холмиков на мягкую молодую траву, Матрена закрывала глаза и мечтала. Тогда ей казалось, что родители совсем рядом и стоит только протянуть руку, чтобы ощутить их тепло и ласку.

К тому же с некоторых пор жизнь девушки потеряла всякий смысл. Она безответно, безнадежно влюбилась в красавца и весельчака Павла, баловня всех девчат! Помани он любую из них пальцем, и каждая готова была броситься за ним без оглядки! Вот только он почему-то никого не манил. Матрена задыхалась от волнения в присутствии любимого, не смея бросить в его сторону даже робкого взгляда. Глубокое, сильное чувство сделалось неизлечимой болезнью, мучительным наваждением. Даже сестре не решалась признаться несчастная сирота в своей любви, заранее зная о доводах Ольги. Он и она. Между ними лежала огромная пропасть! От несбыточной надежды становилось так тошно, что не хотелось жить. Никогда Павел не ответит ей взаимностью! Каким холодом веяло от слова «никогда»! Но сердцу не прикажешь, оно болело и страдало.

Безответная любовь — неподъемная ноша для одинокой молоденькой девушки!

В один из вечеров Мотя удрученно брела через поле. Теплый, ласковый ветерок доносил издалека мотив, красивый и грустный. Она ощущала себя лишней в мире, созданном для прекрасных лебедей. Девушка обогнула кладбище и среди разросшейся травы отыскала знакомые холмики.

— Здравствуйте, мама, папа… Если бы вы знали, какую боль причинили мне, оставив сиротой! Дядя попрекает каждым куском, называет нахлебницей. И уйти некуда… Остается только остаться здесь, с вами…

Матрена упала на землю, прижалась к ней горячим лицом и, ощутив успокоительную прохладу, обняла могилу.

— Мамочка, родная, ты должна меня услышать, ты не можешь не слышать! — как заклинание, повторяла она. Не дождавшись отклика, девушка, в отчаянии, начала бить кулаками по мягкой траве.

— Скажи мне, для чего я появилась на свет?! Чтобы страдать? Я не хочу так больше жить, не хочу! Ты слышишь? Ты меня слышишь?! Как ты могла?! Как ты могла оставить свою дочь сиротой?! Мне очень плохо, мама! Лучше умереть!

Ответом ей была тишина. Потеряв ощущение времени, Матрена долго лежала на материнской могиле.

Уже начало смеркаться, когда она обратила внимание на странную перемену: птицы затихли, воздух сделался вязким, кружащим голову, со сладковатым запахом тлена. Девушка испуганно поднялась и осмотрелась по сторонам. Никого. И тут Матрена увидела: от земли поднималось призрачное зеленоватое свечение, образуя вокруг нее кольцо.

— Успокойся, ты сама позвала меня. Я здесь, чтобы помочь.

Вкрадчивый голос заставил девушку задрожать.

— Кто вы? — с трудом произнесла она.

— Неужели не догадываешься?

— Нет, не может быть! — Завороженно глядя на колдовской круг, Матрена попятилась, стремясь выйти из него.

— Ты же сама позвала! — услышала она желанный и одновременно пугающий ответ.

— Мама? — с робкой надеждой спросила Матрена.

— Конечно я, глупенькая!

Свечение сделалось похожим на холодный огонь. Из пламени выступила высокая бледная женщина. Удивительные, огромные мерцающие глаза незнакомки приковали девушку к месту.

— Не бойся! Подойди ближе!

Матрена неуверенно шагнула. Их взгляды встретились. Потрясенная и растерянная, она ощущала, как чужая, злая воля проникала в душу, наполняя сердце темнотой.

— Я все знаю, бедная девочка. О, ничтожные люди! Они нисколько не изменились! Но не грусти! Я изменю твою несчастную судьбу, не позволю больше страдать! Поверь, нужно сделать всего лишь шаг навстречу… Ты должна добровольно принять помощь! Иначе невозможно. Каждый человек обладает свободной волей. Выбор, Матрена, остается за тобой. Решай, жить и страдать с Богом или получать от жизни то, о чем ты прежде не смела даже мечтать.

Девушка смутилась. В словах матери заключалась скрытая угроза «Уходи, уходи, пока не поздно!» — кричал внутренний голос.

— Я не могу, — слабо сопротивляясь, попыталась отказаться Матрена.

— Глупышка, чего ты боишься? Моей помощи, моей силы? Я знаю о твоей безответной любви. Послушай, из несчастной, презираемой сироты ты превратишься в счастливую гордую женщину. Тебе будут завидовать девушки вашего села, да что там села, целого мира! Ты испытаешь любовь, о которой даже не догадывалась! Ну, решайся же, решайся! — настаивала мать.

Восторг от услышанного, подобно прорванной плотине, смел на своем пути все доводы рассудка, всю присущую Матрене осторожность.

— Да, я согласна! — с горящими глазами, увлеченная заманчивой перспективой, воскликнула девушка.

— Умница! — В голосе матери послышалось торжество. Медленно, вкрадчиво произнося каждое слово, она переспросила:

— Так ты добровольно принимаешь мою помощь?

Тревожный колокольчик, в последний раз, зазвенел в голове Матрены.

— Да, мама, я добровольно принимаю твою помощь! — наперекор ему, с вызовом, ответила дочь.

В тот день она вернулась домой позже обычного. Куда делись открытый, спокойный взгляд и детское простодушие? Возбужденная, со светящимися тайной, запретной радостью глазами, девушка неохотно отвечала на вопросы, путалась в ответах. Ее раздражало неуместное любопытство тети и сестры. Ночь не принесла Матрене облегчения: смутное чувство тревоги не давало уснуть, лишая душу мира и покоя.

Ласковое солнце осветило каждый уголок дома, без следа развеяв зловещие тени. Домашние, согласно доброму настроению погожего дня, проявляли друг к другу необычайное внимание и терпение. Как чудесно было спешить апрельским свежим утром на воскресную службу под энергичный и радостный звон колоколов, то и дело с удовольствием окликая принаряженных односельчан! Сегодня все Мотю радовало, все вызывало счастливую улыбку. И даже дядя не решался говорить обычные колкости. Ее душа пела вместе с Ангелами и церковным хором, устремляясь высоко вверх, под своды храма. Строгие, прекрасные Лики Святых, колеблющееся пламя свечей, отражавшееся в золоте окладов, красота старинного резного иконостаса с открытыми Царскими Вратами… Непостижимое Таинство Божественной Литургии переполняло девушку светлой, бесконечной радостью, которой хотелось делиться с окружающими. Пробравшись вперед, Матрена замерла, благоговейно наблюдая за действиями в алтаре. Там, перед Святым Престолом, в облаках кадильного дыма, стоял протоиерей Сергий, застыв в величайшем молитвенном напряжении. В его трепетном ожидании Божественного Пришествия заключалась та огромная сила чистой Веры, которая передаваясь окружающим, высекала огонь в сердцах. Одна мысль владела их пастырем: от силы молитвенного призвания, устремленного к Богу, зависит обратный поток Христовой Благодати. Он, слуга Господа, не мог, не имел права обмануть ожиданий людей, собравшихся в храме. Священный трепет охватил девушку. Вспомнился необыкновенный случай из детства: вот в такой же таинственный момент Евхаристии она увидела белоснежного голубя, вспорхнувшего над Престолом…

Незадолго до Причастия Матрена приблизилась к своей любимой иконе, Казанской Богоматери, и тихо попросила об исполнении заветного желания. По щеке Царицы Небесной скатилась слеза.

— Боже мой! — отпрянула девушка и закрыла побелевшее лицо руками. В следующую секунду ее, оседающую на пол, подхватили изумленные братья. Народ расступился, пропуская их к выходу.

— Что с тобой, Мотя, очнись! — Встревоженная Глафира склонилась над бездыханной племянницей и принялась хлопать несчастную по щекам, а сестра усердно прыскать в лицо холодной водой.

Вскоре Матрена пришла в себя. Она удивленно посмотрела на испуганные лица родных и, вспомнив о случившемся, виновато улыбнулась:

— Ничего, не волнуйтесь. Мне уже лучше.

— Это, наверное, от духоты, — предположила тетя.

— Да не переживайте вы так, сама не понимаю, что на меня нашло! — Девушка поднялась с лавки.

— Тогда, может быть, вернемся? — с надеждой спросила Ольга.

— Вы идите, а я лучше домой.

Мысль о возвращении в храм показалась невыносимой, стыд жег изнутри. Страшную цену заплатила она за свое будущее счастье!

— Мы с тобой! — решительно произнесла Глафира. — На тебе, Мотя, лица нет, да и Причастие, наверное, уже закончилось.

По дороге Матрена еще и еще раз с болью и стыдом вспоминала о слезах Богородицы. Что же делать? С кем посоветоваться? Даже сестре она не смела доверить темную тайну. Когда девушки немного отстали от остальных, Ольга первой нарушила молчание:

— Ко мне во дворе подходил батюшка, ты видела его?

— Да, видела.

— Он просил тебя завтра зайти, после вечерни.

— А зачем, не сказал?

— Нет. Наверное, тоже переживает из-за обморока. — Сестра ласково попросила: — Мотя, не бойся, расскажи, чего ты так испугалась в храме? Что скрываешь? Расскажи, тебе же станет легче!

Матрена отвела глаза. Стыд и страх пересилили в ней желание признаться. Ненавидя себя за ложь, она, с деланым равнодушием, отказалась от предложения:

— Да ничего я не скрываю!

— Ну, как знаешь! — обиделась Ольга, почувствовав в ответе фальшь.

«Господи, пожалуйста, помоги! Пресвятая Богородица, спаси меня!» — мысленно взмолилась девушка.

В понедельник, с самого утра, низкое серое небо принялось поливать землю. Матрене не давал покоя предстоящий разговор с батюшкой. Идти в храм совсем не хотелось, но она и помыслить не могла ослушаться духовника. Девушка очень любила отца Сергия. В любой час дня и ночи спешили к нему селяне со своими бедами, и для каждого их пастырь находил нужное слово и мудрый совет. Невысокий, сухонький, с окладистой белой бородой и добрыми, умными, всегда улыбающимися глазами, батюшка часто делился с прихожанами последним, из-за чего, за глаза, люди ласково величали его Николаем Угодником. Отслужив вечерню, отец Сергий некоторое время тихо разговаривал с незнакомой старушкой. Бабуля рассказывала, видимо, о своих бедах, часто вытирая платочком наворачивающиеся на глаза слезы, и горько вздыхала, посматривая на стоящую неподалеку Матрену. Наконец она отошла, и священник поманил девушку к себе. Он поинтересовался ее здоровьем после вчерашнего происшествия, а затем неожиданно спросил:

— Ответь мне, Мотя, неужели тебе никогда не хотелось навестить бабушку?

Матрена изумленно взглянула на своего духовника:

— Я только недавно о ней узнала! К тому же тетя не хочет, чтобы мы встречались.

— Это почему?

— Ходят слухи, будто бабушка занимается колдовством.

— Какая глупость принимать лечение травами и минералами за колдовство! Если бы ты знала, скольким людям она помогла! У нее доброе сердце. А грехи… Кто же без них?

Девушку поразили взволнованный тон отца Сергия и явная симпатия к знахарке.

— Видела старушку, с которой я только что разговаривал?

— Батюшка, неужели вы хотите сказать…

— Ты все правильно поняла, девочка. Она очень хочет встретиться с тобой. Прошу, не отказывай! Ведь ближе бабушки у тебя никого нет!

На смену апрелю пришел необычайно жаркий май. Даже пышное цветение черемухи не могло ослабить его накала. Работы, с приходом весны, прибавилось, но молодость брала свое, потому теплыми весенними вечерами гуляли парни и девчата за деревней.

Принарядившаяся Ольга в который раз тщетно пыталась уговорить сестру пойти вместе с ней. Потеряв всякую надежду, она грустно вздохнула:

— Ну вот, опять одной придется…

— Если ты меня подождешь… — внезапно решилась Матрена.

Девушка обрадованно воскликнула:

— Конечно, подожду! Наконец-то ты выйдешь из своего затвора! И правильно, хватит дома сидеть!

Молодежь собралась неподалеку от реки, на живописной поляне, окруженной пушистыми кистями цветущей калины. Смеркалось. Гармонист выводил знакомую мелодию.

— Спой, Мотя, спой, не тушуйся! [55]— послышалось со всех сторон.

Матрена вначале растерялась, стала отказываться, но потом собралась с духом и запела. Никогда еще она не исполняла песню с таким чувством, так самозабвенно, передавая в ней свою невысказанную любовь, нежность и тоску. Глубокий, удивительно музыкальный голос заставлял трепетать сердца. Когда последний аккорд затих в вечернем воздухе, девушка подняла глаза и замерла, оцепенев от восторга оглушительного счастья. На нее совсем по-иному, с нескрываемым интересом, смотрел любимый.

По дороге домой сестер догнал Павел. Сильно смущаясь, он попросил:

— Мотя, приходи завтра к реке, погуляем.

Ольга взглянула на обычно разбитного, уверенного в себе парня. «Неужели в нашу Мотю влюбился? — удивленно подумала она. — С чего это вдруг? Никогда раньше не замечал…»

— Да я не знаю, отпустят ли… — несмело отозвалась Матрена.

— Отпустят, отпустят, ручаюсь! — Сестра заговорщически улыбнулась Павлу.

Он подхватил ее шутливый тон:

— Премного благодарен вам за содействие!

Невозможно даже представить, что творилось с девушкой! Целый мир сосредоточился в одном волшебном слове «любовь». Ликуя, ее душа птицей устремлялась в высокое небо, вольным ветром проносилась по бескрайним земным просторам…

На следующий день бедняжка не находила себе места. Время тянулось бесконечно медленно. Сердце то замирало, то начинало вновь отчаянно биться. Она боялась: окружающие услышат его стук, и заветная тайна раскроется. Руки дрожали. Ее то знобило, то обдавало жаром.

Едва дождавшись вечера, девушка поспешила к реке. На поваленном бревне сидел задумчивый Павел. Услышав легкие шаги, он быстро поднялся и поздоровался безликим, от сдерживаемой страсти, глухим голосом.

— Здравствуй, — растерянно ответила Матрена, все еще не решаясь поверить в происходящее.

— Давай пройдемся немного, — предложил парень, махнув рукой в направлении привязанной лодки.

Влажный теплый воздух, напоенный ароматами луговых трав, дурманил головы. Серебристая рыба играла в темной речной воде. Над прибрежными камышами кружили стрекозы с прозрачными радужными крыльями.

— Я хочу показать…

— Что?

— Сейчас увидишь!

Он взял ее руки, сделавшиеся безвольными, в свои. Девушка задрожала и попыталась высвободиться.

— Давай, согрею, а то они у тебя ледяные.

Матрена мертвенно побледнела, и только на щеках вспыхнул лихорадочный румянец.

— Что с тобой? — ласково прошептал Павел. Он начал медленно перебирать тонкие пальцы; чувствуя бешеное биение пульса, гладить нежные запястья. Тело Матрены плавилось от его прикосновений, словно воск, и не желало иной участи. Воздух сделался горячим и густым. Звуки замерли. Наступило безвременье.

Влюбленные молча поплыли к другому берегу. Стелился молочный туман. Установившуюся тишину нарушали лишь мягкие всплески воды и поскрипывание весел.

Причалив, Павел выпрыгнул из лодки и подал Матрене руку.

— Как здесь красиво! — с восторгом воскликнула она, разглядывая необычную березовую рощу. Стволы деревьев, идеально прямые, гладкие, белые, без темных штрихов, напоминали высокие колонны храма.

— Главное впереди! — Парень обнял ее за плечи, увлекая за собой.

И действительно, углубившись в лес, девушка не поверила своим глазам. Правильной круглой формы, перед ними лежал чудесный, благоухающий ковер из ландышей. Конечно, всем приходилось встречать ландышевые поляны, но эта поражала густотой и красотой растущих на ней цветов.

— Ну как? — гордый своей находкой, весело спросил Павел.

— Необыкновенно! Похоже на волшебство… — прошептала Матрена, наслаждаясь дивным, пьянящим ароматом. — Говорят, ландыши могут сводить с ума, особенно в полнолуние…

Они, не сговариваясь, посмотрели на сумеречное небо с большим желтым диском.

Павел усмехнулся.

— А если я сам хочу безумия? — спросил он внезапно охрипшим голосом. Его неудержимо влекло к загадочной девушке. Павел подошел совсем близко и замер, одурманенный ее запахом, вплетенным в сладкую ландышевую отраву.

— Еще ближе, еще, — Матрена медленно роняла слова, завороженно глядя на любимого.

Странной была их любовь, похожая на падение в пропасть или полет в высоте. Она пугала и притягивала одновременно. Теряя голову, с каким-то немыслимым отчаянием, Павел сжимал девушку в своих объятиях. Податливое тело выгибалось ему навстречу, мечтая слиться с ним, сделаться одной плотью и кровью. Он осыпал нежное лицо поцелуями, приникая пылающими губами к гладкому атласу прохладной кожи. Павел стремился выпить ее всю, до конца, но жажда оставалась неутолимой! Во сне или наяву, ландыши сводили с ума, опутывая колдовским ароматом, и тогда влюбленным казалось, будто они сами сотканы из призрачных цветочных нитей. Радуясь их безумию, хохотала сводница-луна, освещая брачную постель неверным светом.

Быстро пролетало лето. Каждый новый день превращался в болезненное ожидание новой встречи. Они жили лишь в объятиях друг друга, не обращая внимания на пересуды и недовольство родных. Только одно имело теперь для них значение — любовь.

Иногда, на самом краю сознания девушки, начинала биться раненой птицей пугающая мысль, что их чувство не от Бога… Но стоило увидеть любимого, Матрена забывала обо всем.

Осенью сыграли свадьбу. У Павла оказались любящие, добрые родители. Они не стали возражать против выбора сына. Им самим приглянулась скромная, работящая сирота. А что без приданого, рассуждали они, так это не самое главное! Главное в семье — лад да любовь.

Прошло семь лет.

Сентябрьское солнце уже не обжигало, оно ласково гладило кожу, даря ей радость мягкого тепла. Яркий, но, к сожалению, короткий праздник золотой осени завершал промелькнувшее в заботах лето.

— Мама, а чего он меня дразнит?

В дом вбежала краснощекая запыхавшаяся девчушка лет четырех, растрепанная, с выбивающимися из толстой косы светлыми кудряшками. Она попыталась спрятаться за материнскую спину от преследующего ее старшего брата.

— Николай, тебе не стыдно? Она же младшая, да еще девочка! — укорила его мать. Впрочем, по-настоящему сердиться на сына она не умела. Матрена старалась скрывать особенное отношение к Коленьке, своей тайной слабости. Женщина невольно залюбовалась проказником. Сын пошел весь в Павла: такой же высокий, для своих шести лет, темноволосый, с дивными васильковыми глазами и обворожительной улыбкой.

Дети с криком бегали вокруг матери, то и дело хватаясь за широкую юбку, и мешали готовить. Матрена остановила расшалившихся озорников:

— Ну, хватит, перестаньте сейчас же! А то я вас могу чем-нибудь обжечь! Идите, погуляйте на улице!

Женщина торопилась. После храма времени на стряпню оставалось мало. Сегодня по заведенному обычаю должен состояться их воскресный семейный обед. Скоро придут свекор со свекровью, вместе с сыновьями, их женами и детьми. Свекор называл невестку своей любимицей и всегда расхваливал ее готовку, поэтому Матрена не хотела «ударить в грязь лицом». Женщина вытащила из печи аппетитные пироги с капустой и белыми грибами, пышные, с румяной корочкой, и смазала их топленым маслом. Рядом, на столе, уже красовались замечательные расстегаи с щукой и сладкая черничная кулебяка. В чугунке томился подернутый золотистой пленкой наваристый, душистый бульон из молодой утки. Матрена ловко порубила птицу кусками, замесила домашнюю лапшу и нарезала тесто тонкими полосками. Рядом на плите расположилась тяжелая сковорода с весело потрескивающими хрустящими шкварками, на которые женщина разбила яйца.

Во дворе послышались счастливые детские голоса и оживленные переговоры взрослых. Дверь открыл улыбающийся Павел.

— Проходите, проходите, — пригласил он, — мы уж заждались!

В сенях сделалось тесно и радостно от шумной многочисленной родни.

— Каким же духом тянет от твоего дома, невестушка! Всем соседям на зависть! — ласково улыбаясь, проговорила свекровь.

Войдя в горницу, старшие не спеша перекрестились и поклонились находящимся в красном углу образам, а следом за ними и остальные. После недолгого почтительного молчания послышались веселые приветствия, сопровождаемые родственными объятиями и поцелуями.

— Проходите, гости дорогие! — радушно пригласила их Матрена, указывая рукой на ломящийся от домашних разносолов стол.

— Ну, у тебя, Мотя, как всегда, от вкусноты глаза разбегаются! — похвалил свекор. И было за что. Свежий домашний каравай, нарезанный крупными ломтями, нежное, тающее во рту хлебное сало с тонким мясным кантиком, с пылу с жару сваренная белоснежная рассыпчатая картошка, хрустящая капуста, заквашенная с антоновскими яблоками и клюквой, маслянистые рыжики, с ажурной бахромой волнушки и крепкие аппетитные грузди радовали глаз. От непередаваемых ароматов наваристой утиной лапши, крепко прожаренных в сметане карасей, горячих пирогов и ноздрястой, со шкварками, яичницы кружилась голова. Из погреба вытащили запотевший кувшин с холодным хлебным квасом и четверть самогона. Помолившись перед едой, семейство дружно уселось за стол. Взрослые, выпив по стопочке за воскресный день, неспешно приступили к трапезе. А после с удовольствием повели разговоры о приметах на будущее лето, об урожае, о предполагаемых ценах на зерно. От обильного застолья всех порядком разморило, но звуки кадрили быстро разогнали дремоту. Это Павел заиграл на своей гармони. Предвкушая веселье, свекор начал притоптывать ногами и похлопывать себя по коленкам. Задорно постукивая каблучками, выплыла младшая невестка. Навстречу ей выскочил старший брат Павла. Пройдясь перед плясуньей петухом и вприсядку, он чинно подал женщине руку. Невестка жеманно протянула ему кончики пальцев, подчеркнуто гордо смотря вперед. Затем ноги танцоров удивительно согласованно принялись отбивать чечетку. Каждый раз маленький семейный спектакль вызывал бурю восторга, особенно у ребятишек. «Молодцы, молодцы!» — кричали взрослые. «Еще, еще!» — вторили им дети.

Но вот танцы закончились. Наступила пора расходиться. Разгоряченные, они высыпали во двор, обмениваясь на ходу шутливыми замечаниями. Покидать гостеприимный дом никому не хотелось, поэтому молодежь продолжала весело балагурить, наслаждаясь вечерним воздухом, особенно приятным после духоты избы.

— Ну что же, гости дорогие, пора и честь знать! — громко проговорила Евдокия Васильевна, со значением взглянув на разошедшихся сыновей. — Спасибо тебе, Мотенька, за доброту, за ласку! Хорошая жена моему сыну досталась! Хозяйка хоть куда, и мама деткам заботливая.

Матрена обняла свекровь и с чувством ответила:

— Вы, мама, ко мне очень добрые…

Когда родня разошлась, женщина устало опустилась на лавку. Смутное волнение не оставляло ее. Она опять вспомнила сегодняшнюю неприятную встречу. Матрена после службы вместе Со всеми вышла из храма и вдруг непостижимым образом оказалась на церковном дворе одна. Изумленно оглядываясь по сторонам, она не заметила появления бабушки. Цепко ухватив внучку за руку, старуха приблизила к ней сморщенное, как печеное яблоко, лицо.

— Здравствуй, Мотя! Вот и свиделись!

— Здравствуйте. — После некоторого колебания женщина смущенно поинтересовалась: — Вы ведь, кажется, приходитесь мне бабушкой?

— Да, милая. Когда-то твою мать я называла своей дочерью. — Старуха сокрушенно вздохнула: — А теперь она превратилась в исчадие ада!

— Почему вы так говорите?!

— Скоро сама убедишься. Времени остается мало. Прошу, выслушай меня, — примирительным тоном попросила бабка, — тебе угрожает опасность, и моим внукам тоже. Нина ожидает расплаты! И поверь, она своего не упустит! Ты будешь находиться в ее власти до тех пор, пока не рассчитаешься. Таков закон.

— Какой закон? За что? — холодея от ужаса, пролепетала Матрена.

— Помнишь, «я добровольно принимаю помощь»?

Уличенная в постыдной сделке, о которой тщетно пыталась забыть, женщина мучительно покраснела. «Неужели ей известно? Господи, а вдруг все узнают?! Стыд-то какой! А Павел?! Что же теперь будет?!» Матрена, в полном отчаянии, посмотрела на старуху и подумала: «Может, они заодно?!»

— Зачем же тогда мне понадобилось тебя предупреждать? — укоризненно спросила бабушка и покачала головой.

— Я ничего не говорила, откуда?..

— Да не тушуйся, Мотря, я хочу помочь! Внученька, напрасно ты с ней связалась! Нина ничего не совершает бескорыстно! Впрочем, что сделано, то сделано!

— Но она ведь моя мать! — с жаром возразила Матрена.

— В прошлом, а теперь… Старуха тосклива посмотрела на внучку. — Послушай, Мотя, у нас мало времени. Если любишь детей, приходи ко мне аккурат после Покрова Пресвятой Богородицы, через неделю. Да смотри, никому об этом не рассказывай!

— Постойте, о какой опасности вы говорите?

— В свое время узнаешь. Приходи после Покрова, через неделю.

— Так долго ждать! — разочарованно воскликнула Матрена.

— Наша встреча послужит тебе утешением.

Бабушка исчезла столь же внезапно, как и появилась.

Женщина задумалась, рисуя в воображении картины, одну ужаснее другой. Павел подошел к жене и нежно обнял за плечи.

— Мотя, ты отчего такая невеселая? Расскажи! Давай посидим на улице, — прошептал он, щекоча ей ухо губами, — уже все разошлись…

Матрена отпрянула. На испуганном лице отразилось смятение.

— Да что с тобой, Мотя, белены объелась?! — обиделся Павел.

— Прости меня, Пашенька, я сегодня устала. Ты пойди посмотри скотину.

Уложив детей, она начала собирать со стола, когда по избе ледяной волной пронесся ветер. Женщина оглянулась на закрытую входную дверь. Откуда в теплый вечер мог взяться пронизывающий холод? Матрена озабоченно взглянула на мирно спящих детей. Порыв ветра загудел, задув лампадку у икон в красном углу. Из темноты выступила зыбкая черная фигура. «Значит, бабушка сказала правду», — пронеслось в голове Матрены. Она оцепенела от ужаса.

— Ты помнишь наш договор, дочка? Вижу, помнишь! У тебя любящий красавец муж, прекрасная родня, двое очаровательных детей. Вот на что способен хозяин! Но он не занимается благотворительностью, как ваш Бог, ему надо платить. Ты готова?

— Мама, чего ты хочешь?! — отчаянно воскликнула Матрена.

— Забудь о своем жалком существовании! Книга сделает тебя гордой, сильной!

— Не надо, пощади! — Женщина упала на колени и умоляюще протянула к колдунье дрожащие руки. — Оставь мне семью! Мамочка, сжалься! Вспомни, ведь я твоя дочь!

— Неужели ты откажешься от власти над миром?! — прогремел низкий нечеловеческий голос.

Матрена закрыла лицо руками.

— Жалкое зрелище! И это моя дочь?! Неужели? — Нина с презрением посмотрела на согнутую спину.

— Поднимись, где твоя гордость?! Поздно стонать! Хочешь ты того или не хочешь, придется сполна заплатить по договору! — холодно предупредила мать. — Чужая кровь! — Она недобро усмехнулась: — Прощай!

Колдунья исчезла, а женщина все еще не могла опомниться. Она так долго мечтала о матери! И что теперь?! «Нужно успокоиться, — решила Матрена, — Павел не должен ни о чем узнать». Она поднялась с пола, поправила волосы, умыла лицо холодной водой. Ей сделались понятны последние слова бабушки. Мысль о предстоящей встрече теперь внушала надежду, успокаивала.

В ежедневных заботах и трудах промелькнул сентябрь. Порадовала осенним великолепием первая его половина, а с середины месяца погода резко ухудшилась, вслед за холодными затяжными дождями пришли ночные заморозки. Выпавший на Покров снег быстро превратился в грязную осеннюю слякоть.

На деревню опустились глухие октябрьские сумерки. Матрена, убедившись, что муж и дети заснули, потихоньку оделась, накинула теплый платок и через темные сени, мимо бочек с соленьями и сонных кур, пробралась к выходу. Дверь предательски скрипнула. Женщина замерла, прислушиваясь к ночной тишине. Успокоившись, она обошла двор и торопливо зашагала вдоль черного леса, туда, где далеко за деревней находилась бабушкина избушка. Полная луна освещала узкую тропинку. От промокшей земли поднимались тяжелые испарения. Матрена почувствовала дурноту и рукавом стерла со лба испарину. Вскоре женщина различила шуршание листьев не только под своими ногами, кто-то неотступно преследовал ее. Она побежала, задыхаясь, хватая ртом холодный воздух. Различив впереди чью-то темную фигуру, Матрена, в панике, оглянулась и метнулась в лесную чащу. Уже продираясь сквозь кустарник, несчастная услышала знакомый бабкин голос:

— Мотря, это ты?

— Конечно, я! — обрадованно откликнулась женщина. — Как же вы меня напугали!

— Эхе-хе, девонька, нельзя же быть такой трясухой! — бабка хрипло рассмеялась, как залаяла.

— Легко говорить! Вы одна в лесу живете, ко всему привыкли! — обиженно проворчала Матрена. — И вообще, я сюда не рвалась! Сами позвали!

— И то правда, внученька, прости меня, старую, если обидела! Каждый имеет право на выбор!

— Да о чем вы говорите, не пойму? — удивилась странным словам молодая женщина.

— Скоро придем, уже близко, — загадочно ответила бабка.

У дверей замшелой избы лежал старый ручной волк со свалявшейся клочьями шерстью, о котором Матрена слышала разные небылицы. Она с опаской посмотрела на зверя, но тот не обратил на нее никакого внимания. Увидев хозяйку, волк неловко вскочил и, прихрамывая, радостно виляя хвостом, как обычная большая собака, поспешил к старухе.

— Ты его не бойся! Кузьмич почти такой же старый и беззубый, как я, — успокоила бабка Матрену и ласково потрепала волка по загривку, — не тронет.

Она открыла дверь и позвала гостью за собой. В печи тихо потрескивали дрова, маленьким светлячком подрагивал огонек лампадки. Знахарка зажгла керосиновую лампу, и женщина увидела множество икон. Старуха, заметив ее удивление, грустно улыбнулась:

— Ты думала, я тут с бесами дружу? Нет, милая, я в Господа верую, и ни в кого другого! А прозвали меня ведьмой за рецепты настоек, да за то, что лечить умею по-особому…

От развешанных повсюду сушеных трав исходил терпкий дух. На потемневших от времени грубых полках стояли деревянные посудины со скорлупой, всевозможными корешками и еще чем-то таинственным, неизвестным.

Бабушка отлила в кружку немного отвара из глиняного кувшина и протянула внучке:

— Выпей, тебе надо успокоиться.

Матрене сделалось не по себе, но не от предложенного зелья, а от внезапного предчувствия…

— Э, девонька, я всегда говорила: родовое ничем не вытравить, как ни старайся!

— О чем вы?! — испуганно воскликнула женщина.

— Ну, успокойся, успокойся, я не собиралась тебя пугать! Вот, присядь, попробуй-ка лучше моего сбора.

Знахарка сочувственно посмотрела на нее и обняла за плечи. Матрена послушно взяла кружку.

— Слава Богу! — облегченно проговорила бабушка и перекрестилась. — Вкусно?

— Очень.

— Травы с диким медом. А я, пока ты пьешь, расскажу о своей жизни в лесу.

Она поведала внучке об оставленном медведицей маленьком медвежонке, который до сих пор наведывался в гости, будучи уже совсем взрослым медведем, о раненом совенке с подбитым крылом, в благодарность оставлявшем на крыльце задушенных мышей, и о многом другом…

Матрена, увлеченная забавными историями, совершенно успокоилась. Некоторое время спустя, когда напряженность исчезла, знахарка, решившись начать серьезный разговор, осторожно спросила:

— Ты ведь знаешь всю правду о родителях?

— Да, а вы почему никогда не интересовались мной? Не приходили? Вы же моя бабушка! — не удержалась женщина от упрека.

— Я не могла даже приблизиться к дому твоей тетки! Меня слишком хорошо предупредили, лечилась потом полгода. — Знахарка тяжело вздохнула. — Ладно, дело прошлое! Но я следила за тобой издали, как ты росла, как играла на улице, как, впервые, переступила порог храма. — На ее глаза навернулись слезы. — Внученька, я ведь обо всем знаю! Знаю о моей проклятой дочери, о вашем страшном уговоре, о недавнем приходе Нины к тебе. Зачем же ты согласилась?! Любовь, любовь, будь она неладна! — с отчаянием проговорила старуха.

Матрена сидела, потупившись, лицо пылало от невыносимого стыда.

— Вот я старая, язык распустила! После драки кулаками не машут!

Бабушка ободряюще улыбнулась:

— Мотря, да не тушуйся ты так! Кто в молодости не ошибался! Знай, в нашем роду девочки рождаются ведуньями. Ты можешь жить, не подозревая о своем даре, а можешь научиться многому, получить тайные знания о камнях, травах, животных, лечить людей и скотину. Но моей дочери такая жизнь показалась неинтересной! Она хотела денег, нарядов, любви самого завидного жениха. Любой ценой! Я часто спрашивала себя, почему в Нине нет ни доброты, ни совести, ни сострадания. Но вскоре она переступила черту.

— Какую черту? — переспросила Матрена, заинтригованная рассказом.

— Нина чуть не украла книгу! — мрачно ответила знахарка.

— Мама собиралась отдать ее мне, говорила о перемене жизни, будто книга меня изменит…

Я ужасно испугалась!

— Да, так оно и есть. Книга много веков хранилась у нашего рода. Еще моя бабушка рассказывала, что дьявольское сочинение привез с войны, как трофей, наш далекий прадед из иудейского города Итиля. Великая темная книга способна подчинить любого. Не знаю, правда или вымысел, будто создал ее бывший главный Херувим, Денница, ставший мерзким богоборцем, сатаной. С помощью книги он обрел власть над частью Ангелов, составивших его войско против войска Архистратига Михаила. И если уж Ангелы не смогли перед нею устоять, то мы, грешные люди, и подавно! Книга действует через человеческие пороки, и чем их больше, тем сильнее власть! Она способна пробудить и многократно усилить зло, превратить жизнь на земле в ад.

С тех пор как моя дочь стала служить темному хозяину, главной задачей Нины сделался поиск дьявольского сочинения. Поэтому мне пришлось его перепрятать. Ты сама не подходишь на роль хозяйки зла, в этом твоя мать убедилась, но она рассчитывает на ребенка.

— А почему ей нужен кто-то еще, чтобы воспользоваться книгой? — спросила притихшая Матрена.

— Управлять такой силой возможно лишь живым.

— Значит, мама хочет отобрать у меня Коленьку?! Или Верочку?!

— Если бы! — горестно воскликнула старуха. — Твои детишки лишь досадное препятствие на пути к достижению цели! Препятствие, которое необходимо устранить…

— Вы хотите сказать…

Матрена потрясенно посмотрела на бабушку. Язык онемел, не в силах выговорить то, о чем она подумала.

— Да, милая, все правильно, Нине нужна другая, особая девочка, похожая на нее саму.

— Нет, я не верю! — возмутилась Матрена. Не владея собой, гневно сверкая глазами, она вскочила с лавки и нависла над старухой. — Для чего вы обманываете?!

— Я слишком стара. — Знахарка встретилась взглядом с внучкой. — Скоро мне предстоит держать ответ перед Господом за каждое сказанное слово. Но прежде ты должна узнать…

— Так вы еще не все рассказали? — испугалась Матрена.

— Постарайся правильно понять! Пока опасность твоим детишкам не угрожает. До рождения третьего.

— Откуда?..

— Мне ли не знать, когда женщина тяжелая! Можешь не сомневаться!

— Скажите, а потом?

— Зачем спрашиваешь, если ответ уже известен? — В глазах старухи застыла мука.

— О чем вы?!

Знахарка устала. Ее пугало продолжение тяжелого разговора. Наконец она решилась.

— У тебя родится дочь. Но ты горько пожалеешь о том, что дала ей жизнь…

— Договаривайте уж до конца, добивайте! — с отчаянием воскликнула Матрена. Сердце дрогнуло при виде понурой старушечьей фигуры и изможденного, с глубокими морщинами, лица.

— Извините, я не хотела обидеть! Вы не виноваты…

Пустым, безучастным голосом бабушка продолжила:

— Через год после рождения девочки утонет в озере сын, а потом тяжелая болезнь заберет и Веру. Как кукушонок, твоя дочь выкинет остальных детей из гнезда. Восхождение всегда будет идти через смерть, по-другому невозможно. Ты расплатишься с Ниной за прежнее благополучие, сполна! Не знаю, завладеет ли моя правнучка всей силой рода, но она поднимется… Насколько высоко, неизвестно. — Ведунья посмотрела на Матрену: слезы отчаяния катились по щекам несчастной матери. — Только ты, родная, можешь не дать совершиться злу!

Женщина распрямила спину и решительно вытерла глаза.

— Говорите, что нужно делать?!

— Позаботиться о книге.

— Снова ужасная книга! Ну почему ее нельзя просто сжечь?!

— Сколько раз я задавала сама себе тот же вопрос! Книгу нельзя уничтожить никаким способом! Остается лишь не дать ею воспользоваться темным силам. Из поколения в поколение в нашем роду передавалось тайное знание. Теперь наступила твоя очередь. Из-за Нины мне пришлось довериться одному честному и достойному человеку. Вскоре тебе придется забрать у него книгу. Не спрашивай, по какой причине, не отвечу.

— Этот человек мужчина?

— Да, и ты давно с ним знакома. Неужели еще не догадалась?

— Нет.

— Я говорю об отце Сергии.

— Наш батюшка?! Недаром он вас так защищал!

Знахарка улыбнулась и поманила внучку пальцем. Приблизив губы к ее уху, она прошептала:

— Книга находится…

За дверью раздалось злобное рычание волка, а затем леденящий душу вой.

— Как по покойнику, — поежилась Матрена.

— Посланный здесь! — в сильном волнении воскликнула старуха, но, распахнув дверь, кроме застывшего зверя с вздыбленной шерстью и выпученными стеклянными глазами, никого больше не обнаружила. Подойдя к серому другу, ведунья погладила его по голове и ласково проговорила: — Очнись, бедолага! Этот враг тебе не по зубам!

Задвинув щеколду, бабушка в раздумье проговорила:

— Уже скоро…

— Вы о чем? Нас кто-то подслушивал?!

— Один из слуг. Он слышал о священнике. Времени осталось совсем мало!

Ведунья торопливо приникла к Матрениному уху. Открыв внучке, где хранится книга, она, уже спокойнее, добавила:

— Запомни, на книге стоит печать. Сейчас нарисую.

Старуха взяла острую палочку и начертила на земляном полу шестиконечную звезду.

— Звезда «Мохин-Довид». [56]Для посвященных определяется числом 666. Да, и последнее. Книга закрыта Кем, сама точно не знаю. От матери, в детстве, слышала, будто старцем святой жизни. Он наложил древнюю молитву и спрятал внутри частицу Небесного Креста Господня.

— Зачем же тогда мама ищет книгу? И этот, посланный?

— Не знаю…

Ведунья посмотрела на внучку долгим, ласковым взглядом, в котором заключались огромная любовь и еще нечто такое, чему Матрена не находила объяснения. Только позже женщина догадалась: бабушка с ней прощалась…

Наступила весна. Впрочем, холодный март продолжал усердно морозить землю, не обещая раннего тепла. В один из таких по-зимнему суровых дней, сельчан потрясла страшная новость. Зверски убили отца Сергия и старую знахарку. Их истерзанные тела нашли утром. В село прибыл полицейский отряд во главе с мрачным урядником. На местах преступлений сразу же выставили караулы. Урядник раздраженно опрашивал насмерть перепуганного церковного сторожа, нашедшего священника. От страха бедняга то и дело крестился. Не в силах связать двух слов, он что-то невнятно бормотал себе под нос. Ждали прибытия высокого начальства — уездного исправника. Дело представлялось весьма странным и запутанным. Допрашивались все, кто мог хоть сколько-нибудь, пролить свет на эту трагедию. Некоторые из сельчан видели накануне приезжего господина, хорошо одетого, по виду из благородных, прогуливающегося вдоль церковной ограды. Крестьянин Фрол Громов в тот же день встретил похожего человека на окраине села, у леса, чему страшно удивился: как такого важного барина занесло в их глушь? Свидетели сходились в приметах, описывая незнакомца высоким, стройным, чернявым господином, удивительно смуглым для начала марта. Не иностранцем ли он был? Но тогда становилось вообще непонятно, зачем ему понадобилось столь зверским способом лишать жизни простого сельского батюшку и старую крестьянку? Между двумя убийствами существовала явная связь. По отрубленным пальцам на руках, избитым и истерзанным телам становилось очевидным: несчастных перед смертью пытали. Чего от них добивались? Даже бабкин волк разделил трагическую судьбу хозяйки! Какую тайну скрывали священник и нелюдимая знахарка? На эти вопросы ответов не знал никто, кроме Матрены.

Судя по жестокости убийств, чудовище так и не добилось своей цели. Теперь женщине предстояло выполнить последнюю бабушкину волю: забрать книгу из церковного тайника, находящегося в нише, за иконой Архангела Михаила. У дверей храма постоянно дежурил полицейский. На следующий день, с утра, Матрена долго мялась за церковной оградой, не решаясь подойти к охраннику. Собравшись с духом, она несмело поздоровалась и робко осведомилась, где находится господин следователь. Назвавшись внучкой убитой, женщина попросила о встрече. Полицейский проводил ее к уряднику, рядом с которым стоял приехавший из города уездный исправник, невысокий коренастый господин с ухоженными густыми темными усами, подвитыми на кончиках. Судя по всему, именно он являлся главным.

— Здравствуйте, господин следователь, я Матрена Аверьянова, внучка Ксении Ивановой.

— Нам известно, кто вы. Прошу, присаживайтесь! — Важный исправник указал женщине на скамью, поставленную у той самой стены храма, где висела нужная икона. — Слушаю вас. Он остановил внимательный взгляд на Матрене.

— Вот, пришла узнать, когда я смогу похоронить бабушку?

— После того, как с ней закончит работать наш эксперт.

— Но по православному обычаю…

— Да, да, прекрасно понимаю. Постараемся все сделать быстро. По поводу убиенного батюшки Сергия тоже интересовались. А теперь позвольте задать вам несколько вопросов. Скажите, не замечали ли вы в последнее время чего-то необычного, связанного с вашей бабушкой?

— Я давно не виделась с ней.

— А что так? Поссорились?

— Мы вообще редко встречались. Но во время последнего разговора нас подслушивал кто-то очень странный.

— Почему вы так решили? Вы что же, видели его?

— Нет, когда бабушка распахнула дверь, за ней никого не оказалось, кроме ручного волка, до смерти перепуганного. Не знаю, под силу ли обычному человеку такое сотворить со зверем?!

Исправник прищурил глаза, буравя женщину колючим взглядом.

— Вот и поведайте мне, милая, кому понадобилось подслушивать вас? О чем, столь любопытном, вы беседовали со своей бабушкой?

Матрена, страшно смутившись, пробормотала:

— Да ни о чем особенном, о детях, болезнях, я уже не помню, — и мучительно покраснела, на глаза навернулись слезы. Но в данной ситуации они явились настоящим спасением.

Исправник растерялся при виде разрыдавшейся крестьянки.

— Я даже не попрощалась с ней! — захлебывалась слезами Матрена.

— Ну, ну, голубушка, кто же предполагал…

Валериан Сергеевич, так звали уездного исправника, терпеливо ждал, пока посетительница успокоится. «И все-таки эта Аверьянова от меня что-то скрывает», — подумал он.

— Скажите, в каких отношениях находились ваша бабушка и отец Сергий?

— Я не понимаю вопроса… — Всхлипнув, женщина постаралась изобразить наивное удивление.

— Ну, возможно, их связывали дружеские отношения, — подсказал Валериан Сергеевич.

— Не знаю, ничего такого не замечала. Они встречались только в храме… — Матрена со страхом ожидала продолжения.

— У меня к вам вопросов больше нет, — закончил допрос исправник. — Думаю, завтра вы сможете забрать тело.

Женщина жалобно попросила:

— Прошу вас, господин исправник, разрешите немного посидеть…

Валериан Сергеевич с сочувствием посмотрел на ее торчащий живот.

— Конечно, конечно. Не хотите ли воды?

— Нет, спасибо, — отказалась Матрена. — Я немного отдышусь, а то столько всего навалилось!

Полицейский отозвал следователя к вновь прибывшему господину, маленькому, щуплому, с бегающими глазками, который, возбужденно жестикулируя, начал о чем-то докладывать. Говорил он тихо, поэтому Матрена, хотя и внимательно прислушивалась к разговору, ничего не разобрала, кроме единственного слова «гостиница». Воспользовавшись тем, что за ней не наблюдают, женщина ловко отодвинула икону Архангела Михаила, нащупала в стене едва заметный выступ и, нажав на него, увидела образовавшуюся пустую нишу с клочком бумаги. Она быстро сунула предполагаемую записку в карман и поспешно вышла из храма. Только оказавшись дома, Матрена развернула смятую бумагу: «Не волнуйся, обстоятельства изменились, книга в надежном месте. Храни тебя Господь!».

— Убили, — растерянно произнесла женщина и, выронив из рук послание батюшки, громко, в голос, разрыдалась. Ей вспомнилось, с каким жаром защищал отец Сергий доброе имя бабушки… Бабушки, о которой она почти ничего не знала… И теперь этого уже не исправить! Никогда!

Через два дня, после похорон, Матрене приснился сон. Погибшая бабушка стояла в окружении зажженных свечей.

— Прости меня, внученька! Не смогла я ее остановить, не удержала. Одна тебе защита и утешение — Господь. Есть очень сильная древняя молитва, о которой мало кто знает. Молитва написана на паперти Чудова монастыря в Кремле. Про нее сказано: «Аще который человек прочитает сию молитву — того дня не прикоснется к нему ни диавол, ни зол человек, лестью не обольстится сердце его. Аще ли представится от жития сего, то и душа его не станет достоянием ада». Слова станут тебе известны, как только проснешься.

Утром в голове Матрены зазвучало:

«Господи Боже, Царю Безначальный! Пошли Господи, Архангела Твоего Михаила на помощь рабе Твоей Матрене изъятии ее от враг ее видимых и невидимых.

О Господень Михаиле Архангеле! Демонов сокрушителю, запрети всем врагам, борющимся со мною, сотвори их яко овцы и сокруши их яко прах пред лицем ветра…»

Сердце громко забилось от соприкосновения с чудом. Бабушка просила прощения. За что? «Не смогла остановить, не удержала». — Боже! Матрена похолодела от ужаса.

Внутренний голос вкрадчиво зашептал: «Тебе ли сражаться одной против древнего зла? Подумай о страшном конце…»

Женщина упрямо замотала головой и сердито, громко произнесла:

— Я не одна, я с Господом!

Валериан Сергеевич очень спешил. Кучер гнал лошадей во весь опор.

— Голубчик, ты уж не подведи! — упрашивал его помощник исправника.

— Да я, барин, рад бы, только быстрее уже никак! — оправдывался ямщик.

В городе К. их встретили полицейские. За гостиницей велась круглосуточная слежка. У парадного крыльца и черного входа выставили охрану. Валериан Сергеевич, осведомившись, в каком номере проживает господин Гинцберг, тут же направился к нему и громко постучал в дверь.

— Войдите! — послышался спокойный голос с легким иностранным акцентом.

Полицейские ворвались в комнату, с оружием в руках, и остановились в нерешительности, натолкнувшись на холодный, надменный взгляд нагло развалившегося в кресле постояльца. Следом вошел Валериан Сергеевич. Окинув опытным взглядом щеголя, одетого в великолепный шелковый халат бронзового цвета, он сразу отметил несоответствие его подчеркнуто расслабленной позы и сомкнутых, напряженных рук. Сыщика заинтересовал необычный перстень на указательном пальце иностранца. Золотой круг заключал в себе два прекрасно отшлифованных драгоценных камня треугольной формы, частично наложенных друг на друга, которые образовывали шестиконечную звезду. Почти черный, редкой красоты сапфир был обращен вершиной вниз, второй, великолепный бриллиант — вершиной вверх.

— Господин Ашер Гинцберг?

— Совершенно верно. Что вам угодно, господа? — развязно поинтересовался франт, обращаясь в основном к Валериану Сергеевичу.

То уверенное спокойствие, с которым держался приезжий, наводило на мысль, что за его спиной стояли серьезные покровители.

— Господин Ашер Гинцберг, вы задержаны по подозрению в убийстве до выяснения обстоятельств.

— Каких еще убийств? Как задержан? Я иностранный подданный! — возмутился приезжий, на секунду потеряв самообладание. Валериану Сергеевичу вполне хватило этой секунды.

— А почему «убийств»? — поинтересовался сыщик.

— Я повторил ваши же слова, — несколько неуверенно ответил иностранец.

— Позвольте, но я сказал «в убийстве»! — впился в него взглядом исправник.

— Значит, послышалось, — вышел из положения приезжий.

— Странно послышалось, однако! Ведь убитых и в самом деле двое! Собирайтесь, поедете с нами для опознания.

Далее события развернулись самым неожиданным образом. К личности Ашера Гинцберга проявило повышенный интерес вышестоящее начальство. Вскоре после его задержания исправник получил предписание доставить подозреваемого в губернское сыскное отделение. Сам губернатор отстранил от дела Валериана Сергеевича, недвусмысленно намекнув, чтобы он обо всем как можно скорее забыл. Вскоре дело закрыли. Дальнейшая судьба господина Ашера Гинцберга осталась неизвестной. Как-то, встретившись с губернатором в неофициальной обстановке, Валериан Сергеевич, привыкший обращать внимание на мелочи, с изумлением увидел на пальце шефа кольцо, как две капли воды похожее на перстень того самого загадочного иностранца. Хотя, приглядевшись, он отметил несомненное различие: вместо сапфира здесь присутствовал изумруд. Итак, губернатор покрывал настоящего убийцу. Но почему? И каким образом их связывали перстни? Через подкупленную служанку исправник узнал удивительные новости о таинственном иностранце, тайно проживавшем в особняке губернатора на правах почетного гостя. Более того, женщина сообщила, что хозяин держался с неизвестным господином как подчиненный! Пару раз служанка слышала даже приказы, которые гость отдавал губернатору. Затем Ашер Гинцберг бесследно исчез. Причем, по имеющимся сведениям, он не выезжал за границу, во всяком случае под своим именем.

Девочка родилась мертвой. Несмотря на тяжесть потери, Матрена испытала настоящее облегчение, усмотрев в случившемся Божию волю.

Первая мировая война изменила привычный уклад жизни. Через год мужа забрали в армию. Смутные, тяжелые времена усугубились октябрьским переворотом, повлекшим за собой хаос и разруху. В 1918 году вернулся домой, после тяжелого ранения в грудь, Павел. Хмурый, изможденный человек с серым, прорезанным глубокими морщинами лицом совсем не походил на улыбчивого красавца гармониста.

С приходом новой власти многих пересажали. Целыми семьями уезжали односельчане в ссылку. Храм разграбили и разгромили. Не звонили больше радостно церковные колокола, призывая своих прихожан на службу, да и службу вести было некому…

Тяжелая жизнь сломила упорство Матрены. И вот, данная бабушкой дивная молитва Архангелу Михаилу стала пропускаться. Сначала редко, а потом все чаще, пока слова совсем не стерлись из памяти измученной женщины. И даже позже, когда она силилась их вспомнить, на ум приходили лишь короткие обрывки. В жаркий июльский день 1920 года ее первенец, любимец Коленька, не вернулся с озера. Как он утонул, никто не видел. Только через неделю рыбаки нашли его тело.

А страшной голодной зимой 1921 года разразившаяся в деревне эпидемия дифтерии унесла жизни многих ребятишек, в том числе и Верочки.

Спустя девять лет у Матрены и Павла родилась девочка, здоровая, крепенькая, с забавными черными кудряшками. Счастливые родители холили и лелеяли свою малышку. Иногда смутный страх подкрадывался к матери, но женщина отгоняла его твердым убеждением, что, то самое дитя давно погибло, а Тонечка совсем другая.

Через несколько лет семья перебралась в Петергоф, уступив уговорам старшего брата Павла, обосновавшегося в городе. Они бежали от тяжелых воспоминаний и нужды.

Глава 2 ЗАВОЕВАНИЕ ВСЕЛЕННОЙ ХИТРОСТЬЮ «СИМВОЛИЧЕСКОГО ЗМИЯ» [57]

1910 г. Р. Х. США, штат Южная Каролина, г. Чарльстон.

Спящий город под покрывалом южной июльской ночи погрузился в густую темноту. На окраине, тускло освещенной редкими фонарями, находился старинный, мрачного вида особняк в георгианском стиле. Для его внешней отделки не использовали ни разноцветных кирпичей, ни оштукатуренного белого орнамента. Впрочем, здание намеренно лишили всех тех светлых и милых деталей, которые могли бы придать ему более дружелюбный вид. Симметричный фасад из темно-красного кирпича, расположенный перед четырехкомнатным планом с центральной лестницей, и массивная решетчатая дверь черного цвета, с фурнитурой, выполненной из кованого железа, лишь подчеркивали общую «холодность» дома, окруженного кольцом буйно разросшегося тропического сада. Разные слухи ходили о богатом владельце особняка. Говорили, будто по ночам он собирает у себя колдунов, магов и чернокнижников.

Великий мастер, с гордо вскинутой головой, подобно сытому хищнику, осматривающему богатые охотничьи угодья, любовался просторным залом прямоугольной формы в цокольном этаже здания, своей осуществившейся мечтой. Мраморный пол, выложенный чередующимися белыми и черными плитами, напоминал о противостоянии добра и зла В восточной части находился алтарь с главными символами: масонской библией, [58]циркулем, угольником и шпагой. К нему вели три ступени, отражающие три степени посвящения. Длинный стол с резными массивными креслами темного дерева перед алтарем позволял братьям лицезреть дорогие их сердцу святыни. На обитых черным бархатом стенах красовались портреты отцов-основателей, особое, почетное место среди которых занимал первый президент, Д. Вашингтон, при полных масонских регалиях высшей степени посвящения.

Взгляд великого мастера затуманился. Да, уже давно они тайно управляют всем миром, потомки благородного Каина, сына Денницы-Люцифера [59]и Евы. [60]Не далек тот час, когда их власть станет явной и они выйдут из многовековой тени во главе с великим архитектором Вселенной. [61]Их Америка — земля обетованная для масонов, созданная вольным каменщиком, [62]гениальным Франклином, достойным сыном великого изгнанного праотца Каина, построившего первый в мире город. Вспомнились слова легенды об Адонираме: [63]«Денница-Люцифер, давший жизнь Каину, на лице сына своего отразил отблеск всей своей неизреченной красоты и беспредельного величия, возбудив тем против Каина ревнивую ярость Адонаи. [64]И поведал потомку своему великий Каин всю тайну своих безмерных несчастий, которые Адонаи сравнял с его добродетелями…

— Внимай, сын мой! [65]И будет род твой неизмеримо выше породы Адама… Настанет день, — и лучшие сильнейшими явятся, и восстановят они веру владыки огня. Дети твои, объединившись под твоим именем, разобьют, как сосуд скудельный, власть царей земных, ибо они представители тирании Адонаи на земле».

Великий мастер задумался. Подобно Палестине, поделенной на двенадцать частей и отданной по жребию двенадцати коленам Израиля, была поделена Америка на 13 самостоятельных штатов под общим управлением. Даже милая его сердцу столица, Вашингтон, строилась братом Хобаном по масонским чертежам. Белый дом, на верхней части которого установлены пентаграммы, [66]и Мемориал пересекаются своими линиями у Темпла, образуя рисунок циркуля.

Презрительная усмешка растянула узкие губы масона.

— Глупые, ограниченные гои, [67]душу готовые продать за наши бумажки, на которых мы дерзко начертали знаки своего могущества, бросая вызов целому миру!

Вы даже не догадываетесь, что именно они приведут вас к пропасти, из которой уже не выбраться! [68]

Итак, сегодня заседание верховного совета мира состоится здесь, в новом прекрасном зале!

Гости, в темных плащах, с лицами, скрытыми под широкими капюшонами, подобно теням, проникали в дом, торопливо проходя мимо почтительного швейцара. К полуночи Совет, избранный на общей ассамблее, собрался в полном составе. Сохраняя молчание, офицеры в строгих мундирах, с запонами, символизирующими фартуки каменщиков, заняли свои места. Полированная поверхность стола отражала мерцающее пламя свечей в тяжелых бронзовых подсвечниках. Языки огня метались из стороны в сторону, отбрасывая причудливые тени. Все ждали прихода великого мастера. Наконец двери бесшумно распахнулись, и на пороге появился он, их вождь и учитель, в шелковой черной мантии, в переливающемся, расшитом драгоценными камнями запоне и прекрасном золотом бальдерике. [69]

Офицеры поспешили встать. Цепким взором он коснулся каждого из присутствующих, словно ядовитая змея, не решившая еще, кого ужалит первым. И под гипнозом прозрачных, почти бесцветных глаз гости замерли, не смея, даже в мыслях, коснуться совершенной личности учителя. Что за неведомая сила заключалась в дряхлом старческом теле, в бледном, с вваленными щеками, лице, на котором застыла печать презрения и нелюбви ко всему роду человеческому?

— Приветствую вас, братья! Давайте ознаменуем открытие работ братской цепью! [70]— торжественно провозгласил великий мастер. Его голос оказался неожиданно сильным и зычным.

Офицеры образовали круг и взялись за руки. Прошло минуты три, прежде чем учитель вновь разрешил им сесть.

— Вы, наверное, догадываетесь, зачем я собрал совет. Поэтому не будем терять время и заниматься пустой болтовней. Брат Ашер, подойдите.

После его слов из темной части зала выступила высокая мужская фигура и нерешительно приблизилась к столу.

— Скажите, чем вы можете оправдать провал нашего плана? Мы приложили массу усилий, чтобы отыскать хранителя! Столько работы, и все впустую! Что, не смогли переиграть полуграмотную деревенскую старуху?! Позор! А бессмысленные кровавые убийства, Ашер, только подтвердили вашу полную несостоятельность! Но самой непростительной ошибкой явился арест! Вам ли не знать главного правила: нить должна быть обрезана!

Голос мастера загремел от едва сдерживаемого гнева. Его глаза, устремленные на офицера, прожигали обвиняемого насквозь. У Гинцбурга не осталось и следа от прежней уверенности в себе и высокомерия. На белом, вмиг постаревшем лице застыл животный ужас. Но не гневные слова учителя так напугали несчастного, причина заключалась в ином…

Казалось, мастер потерял к нему всякий интерес.

— Давайте пройдем в ритуальный зал! — совсем другим, ровным голосом произнес он.

Офицеры переглянулись. Предложение учителя не сулило ничего хорошего.

Ритуальный зал по размерам уступал первому. Центральную часть его занимал большой алтарь из темного, с серебряными прожилками мрамора. На обтянутых черным бархатом стенах, в хрустальных светильниках, имеющих сходство с бокалами, плескалась густая, рубинового цвета кровь. Но ничто здесь не производило такого шокирующего впечатления, как установленная перед алтарем статуя падшего ангела-покровителя — идола Бафомета, которую согласно преданию тамплиерам вручил сам сатана. Чудовище с головой и ногами козла, орлиными крыльями и женской грудью сидело на пьедестале, поверх земного шара. Между рогами находился факел, просвещающий мир и приемлющий свет свой от пятиконечной звезды во лбу идола, вместилища разума. Правая рука, с надписью «Solve», то есть «разреши», была поднята кверху, а левая, с «Coagula», то есть «связывай», опущена книзу, в знак его божественной власти связывать и разрешать на небе и на земле. Три пальца обеих рук, при согнутых двух остальных, обозначали Троицу, в знак восхищения Ея имени, власти и силы сатаною, возомнившего себя подобным Богу.

Вошедшие преклонили колена перед божеством.

— Приветствуем тебя, наш бог и повелитель! — произнес великий мастер. Поднявшись, он торжественно продолжил: — Наступает время черной мессы, через неделю, в воскресенье.

— А жертва? — тихо поинтересовался один из офицеров.

— Ашер Гинцбург, — со спокойным безразличием ответил учитель.

— Прошу вас, не надо, я все исправлю! — осужденный, упав перед великим мастером, заскулил, как раненое животное.

Старик презрительно скривился. В его взгляде читалось разочарование.

— Вы мне неинтересны, Ашер! Уже поздно. Исправить ничего нельзя. Нить нужно обрезать! Надеюсь, это понятно? — Он обвел мрачным взглядом членов совета. Затем, с определенной долей сарказма, холодно заметил: — Крепитесь же, в конце концов! Безусловно, убивать других значительно легче и приятнее…

Ашер Гинцбург остался лежать на полу. Вся поза несчастного выражала полнейшую безнадежность.

— Уведите, до исполнения приговора.

Двое братьев подняли осужденного и потащили к выходу.

— Давайте вернемся в зал заседаний, — предложил мастер остальным офицерам.

— Что ж, вопрос остается открытым. Книга власти по-прежнему в чужих руках. Не пора ли обратиться за помощью к друзьям тамплиерам? У них огромный разыскной опыт. Вот только опасаюсь, как бы они не вздумали сами воспользоваться найденным сокровищем! Поэтому лучше все-таки пока не посвящать их в наши планы. Братья, прошу проголосовать, кто согласен с предложением и дальше вести поиски самостоятельно? — Единогласно поднятые руки послужили ему ответом. — Благодарю за понимание. Итак, кого вы можете предложить на место Ашера Гинцбурга? Причем не забудьте, кандидату придется в совершенстве овладеть русским!

Воцарилось напряженное молчание. Офицеры со страхом ожидали нового назначения. По залу потянуло могильным холодом, а неподалеку от стола забрезжило призрачное сияние, в свете которого собравшиеся увидели высокую женщину с глазами-омутами. Мастер внутренне напрягся, но внешне постарался ничем не выдать своей тревоги.

— Нина, какими судьбами? — дружески приветствовал он незваную гостью. Офицеры, с изумлением рассматривали незнакомку, по всей видимости хорошо известную их учителю.

— Я хочу помочь вам, — ответила женщина.

— А тебе-то это зачем? — недобро усмехнулся старик, раздраженный посторонним вмешательством.

— Ты, наверное, забыл, у нас общие цели, и служим мы одному хозяину. Он желает, чтобы книга попала в ваши руки, — напомнила Нина, — только, есть одно «но».

— Слушаю, — насторожился учитель.

— Неужели вы наивно полагаете, будто действуете одни?! Напрасно! Бог не дремлет! Даже если книга найдется, она окажется бесполезной!

— Почему?!

— Ее защитили специальной молитвой и частицей Креста Господня.

— Ну и что? Разве нельзя их как-то обойти?

— Нет. Сейчас нет.

— Значит, конец?.. — разочарованно протянул мастер.

— Напротив, только начало! Вы не доживете. А я… — Нина победоносно улыбнулась. — У меня впереди — целая вечность!

Глава 3 АНТОНИНА

Даже перспектива провести несколько дней, трясясь в общем вагоне поезда дальнего следования, не могла испортить ей настроения. Ну, наконец-то, она уезжает! Закончились нескончаемые мучения: надоевшие, до зубовного скрежета, материнские нравоучения и брюзжание отца! Свобода! От этого слова захватывало дух! Теперь в жизни все изменится!

Поезд тронулся. Антонина вымучила из себя улыбку и энергично замахала рукой огорченным родителям. Потеряв их из виду, девушка радостно вздохнула и отошла от окна.

— Разрешите, я уберу вещи? — обратилась она к пожилой женщине, сидевшей на ее месте. Оставив без внимания укоризненные взгляды старушки, Антонина вытащила из сумки книгу и сердито подумала: «Еще чего, никому я не собираюсь уступать, вечно попадутся старики или грудники». Толстая тетка переглянулась с мужчиной интеллигентного вида и намеренно громко сказала: «Какая же пошла молодежь невоспитанная!» Увидев хмурое Тонино лицо, старушка отвела взгляд, потеряв всякую надежду занять нижнюю полку.

Колеса стучали, увозя девушку в далекий сибирский город с корявым названием Кызыл. По странной иронии судьбы, Тоня, которая терпеть не могла маленьких детей, выбрала профессию учителя. Она это сделала из солидарности со своей подругой, а еще потому, что ей было абсолютно все равно, кем работать, лишь бы не перетруждаться и не зависеть от родителей.

Выйдя из душного, противно пахнущего вагона, Антонина, после осеннего Ленинграда, сразу попала в зимний заснеженный город. Она втянула ртом морозный воздух с примесью гари и мазута и, поставив у ног чемодан, осмотрелась по сторонам. Вечерело. Здешний вокзал, куцый и провинциальный, заставил девушку скептически искривить губы: «Городок хоть куда! Представляю, какой жуткой „дырой“ окажется поселок Кедровка!» На автобусной станции ей объяснили, что последний автобус ушел час назад. «Неужели мне придется провести целую ночь в зале ожидания?!» — со страхом подумала Тоня. Подобная перспектива показалась ужасной. Пока расстроенная девушка переминалась с ноги на ногу, решая, как лучше поступить, в нескольких метрах от нее, остановился грузовик. Антонина даже не обернулась, а между тем шофер с видимым интересом принялся рассматривать высокую, стройную незнакомку. Подойти молодой человек не решался, но, заметив Тонино намерение возвратиться на вокзал, быстро выскочил из кабины.

— Девушка, девушка, подождите! Не спешите вы так! Давайте помогу! — закричал он ей вслед.

Тоня обернулась и увидела симпатичного темноволосого парня.

— Опоздали на автобус? А куда вам ехать?

— В Кедровку, — озабоченно ответила Тоня.

— Надо же! Нам по пути! — обрадовался паренек.

— Вы что же, подвезти предлагаете? — Девушка кокетливо улыбнулась.

— Конечно, если вы не против!

— Я очень даже «за»! — быстро согласилась Антонина, подавая свой чемодан.

— Тяжелый, наверное, с приданым! — пошутил новый знакомый.

— Ну, если книги можно считать приданым, тогда да, — поддержав шутливый тон, ответила девушка.

— Зачем вам, красивой, молоденькой, в нашу глушь? По всему видно, что вы городская. Откуда, если не секрет?

— Не секрет, из Петергофа.

— Мне очень стыдно, но я о нем не слышал.

— Ничего удивительного, Петергоф — небольшой городок под Ленинградом.

— А к нам какими судьбами?

— Меня сюда распределили после педучилища.

— Вы новая учительница! — догадался шофер. — Вот здорово!

— А чему вы так обрадовались? — Тоня намеренно сделала удивленный вид.

— Конечно, обрадовался! Значит, надолго! — Он даже не пытался скрыть своего интереса.

За разговорами дорога пролетела незаметно. Шофера звали Иваном. Парень не был женат, работал в колхозе водителем, а будущей осенью собирался идти в армию. Новый знакомый оказался общительным и веселым, так что к концу пути у обоих создалось впечатление, будто они знакомы много лет.

— Вот и приехали. Это Кедровка. Добро пожаловать! — шутливо объявил Иван и подмигнул Тоне.

Машина въехала в большое село, тянущееся вдоль заснеженного кедровника.

— Наша центральная улица, Коммунистическая. Дома, конечно, не как в городе, но тоже ничего, ты привыкнешь. Сейчас отвезу тебя к Екатерине Семеновне, а она уж определит на постой.

— А кто такая Екатерина Семеновна?

— Твоя непосредственная начальница, директор школы. Да ты не тушуйся, она тетка мировая, не обидит!

— С чего ты взял, что я испугалась? — вздернув подбородок, с вызовом, спросила Антонина.

— Да я только хотел тебя подбодрить, — смутился Иван.

— Ну, ладно, ладно! — примирительно улыбнулась девушка.

— Приехали.

Остановив машину, Иван указал на большой ладный дом с красивыми резными наличниками. Он открыл дверцу кабины и хотел помочь выбраться, но молодая учительница ловко спрыгнула с подножки машины.

— Самостоятельная! — усмехнулся парень.

— Уж какая есть! — в тон ему ответила Антонина и поправила съехавший набок берет. — Ты мне с чемоданом помоги.

Воздух вкусно пах морозной свежестью и костром. Белый искрящийся снег поскрипывал под ногами. В окнах приветливо горел яркий свет. Из трубы тянулся молочной змейкой дымок, поднимаясь высоко над крышей. От всей этой картины веяло теплом и уютом.

— Тоня, пойдем, — открывая калитку, позвал за собой парень. Из будки выскочила большая лохматая собака и громко залаяла. — Полкан, свои, свои, ты что, не узнал?

Услышав ласковое обращение Ивана, пес радостно завилял хвостом. Но стоило ему увидеть Антонину, как от прежнего добродушия не осталось следа. Он оскалил зубы и тихо, угрожающе зарычал.

— Да что с тобой, Полкан?! Ты спятил? Это же девушка, а не бандит! Ну, успокойся, успокойся, иди на место! Не знаю, что на него нашло, обычно он смирный! — оправдывался Иван, ведя новую знакомую к крыльцу. Парень постучался в дверь. Ему открыла высокая статная женщина лет сорока пяти с темными гладкими волосами, забранными в высокий пучок. Ее большие светлые глаза улыбались. Она приветливо пригласила гостей:

— Проходите, проходите, милости просим! А то я смотрю, на кого наш Полкаша разлаялся?

Антонина в ответ натянуто улыбнулась.

— Я вам, Екатерина Семеновна, пополнение привез, новую учительницу! — похвастался Иван.

— Очень хорошо, мы вас ждали! — Внимательный взгляд женщины задержался на незнакомке. Что-то в облике девушки насторожило проницательную директрису. — Как вас зовут?

— Антонина Павловна, — ответила девушка. Затем поспешно добавила: — Можно просто Тоня.

— Вот и славно, Тоня! Раздевайтесь, проходите к столу. Ваня, и ты проходи!

— Да нет, спасибо, мне нужно домой, а то мать будет волноваться, — отказался Иван. Он не мог понять самого себя. Почему он скрыл, что у него есть невеста? И почему, уходя, он зачем-то сослался на мать, хотя намеревался ехать к Шурочке в библиотеку? — Всем до свидания! Тоня, мы еще с тобой увидимся?

— Конечно.

Иван уехал. Девушка познакомилась с членами семьи Екатерины Семеновны: мужем, Егором Кузьмичом, бравым крепким мужчиной с кавалерийскими усами, и ее матерью, бабой Маней, пухленькой добродушной старушкой, которая тут же с гордостью указала Тоне на фотографии двух девушек примерно одного возраста.

— А это — наши близняшки, внученьки мои. В самой Москве учатся!

— Что это ты, мама, расхвасталась? — с укором обратилась к ней дочь.

— Простите меня, старую, если не то сказала. Пойдем, милая, покажу тебе, где можно умыться с дороги.

За столом Егор Кузьмич развлекал молодую учительницу охотничьими историями, а баба Маня старательно подкладывала в тарелку свежесваренные сибирские пельмени, квашеную капусту, предлагала отведать местного соленого арбуза, маленького, похожего на мячик. Устав от длинной дороги, девушка быстро наелась и мечтала лишь об одном: поскорее улечься спать. Екатерина Семеновна, заметив мученическое выражение на Тонином лице, поняла, что разговоры родных гостью порядком утомили.

— Давайте дадим девушке отдохнуть! — Она поднялась из-за стола и многозначительно посмотрела на мужа.

— И правда, а то мы разошлись, — поддержала дочь баба Маня.

— Сегодня у нас переночуешь, а завтра отведу к Валентине. Тебе там понравится. И от школы недалеко, добираться удобно, особенно с тетрадями!

— Спасибо за ужин! Было очень вкусно! — поблагодарила Антонина.

Ночью Екатерине Семеновне не спалось. Взволнованная приездом новой учительницы, она долго ворочалась в постели, не понимая причины своего беспокойства. Воспоминание о холодной пустоте Тониных глаз натолкнуло на мысль, что за привлекательной внешностью скрывалась… «Может, ошибаюсь, насочиняла неизвестно чего! — одернула женщина саму себя. Дай-то Бог!» В конце концов Екатерина Семеновна уснула.

И вот она уже стояла в большой незнакомой комнате, на полу которой корчилась от нестерпимой боли молоденькая девушка. Несчастная протягивала к ней руки и еле слышно, умоляюще шептала:

— Помогите…

А поодаль, на подоконнике, сидела хохочущая Антонина, манерно закидывая голову, показывая крепкие, белые зубы. От ужаса женщина пробудилась и возмущенно произнесла:

— Приснится же такая чертовщина!

Утром, позавтракав приготовленными бабой Маней свежеиспеченными пышными блинами со сметаной, Екатерина Семеновна и Тоня вышли на залитую солнцем улицу и направились по морозцу к дому Валентины. Белоснежный, искрящийся мир бодрил и радовал. Сегодня даже чемодан показался девушке не таким тяжелым.

— Давай помогу! — предложила ей директриса.

— Да что вы, я сама, своя ноша не тянет!

— Ну, смотри, а то идти еще далеко.

— Как же хорошо у вас! — Тоня на минуту остановилась и, запрокинув голову, посмотрела на могучие кедры. — Похоже на сказку!

— Это тебе после города все в новинку. Хотя, и правда, места здесь замечательные! — согласилась Екатерина Семеновна. — А какая красота летом, сама увидишь! Ну что, пошли дальше?

— Конечно! — улыбнулась Антонина.

— Уже совсем недалеко. Видишь, дом на пригорке?

— Вон тот красивый?

— Он самый.

— Неужели я в нем буду жить?!

— Да, Тонечка. Муж Валентины на всю округу славился резьбой по дереву. Про таких говорят: с золотыми руками. — Женщина вздохнула. — Редкий мастер!

— А наличники на ваших окнах тоже он сделал? — догадалась Антонина. — Я еще вчера внимание на них обратила: словно кружевные!

— Кружевные, — грустно повторила Екатерина Семеновна. — Только с войны возвратился Василий весь израненный, страшно вспоминать… И года не прожил. — На ее глаза навернулись слезы. — Царствие ему Небесное!

— Вы это серьезно, насчет Царствия?

Директриса смутилась. Ускорив шаг, она позвала девушку за собой:

— Не отставай, Тоня, мне в школу дрова должны подвезти, ты уж поспеши!

В горку с чемоданом идти оказалось значительно тяжелее. «Издевается, — раздраженно подумала Антонина, — наверное, из-за моего вопроса. Интересно, а что в нем такого? Небось, сама коммунистка, а туда же, про Царствие Небесное рассуждает». Она остановила неприязненный взгляд на спине впереди идущей женщины. Не прошло и минуты, как Екатерина Семеновна поскользнулась.

— Осторожно! — Девушка едва успела поддержать ее под локоть.

— Спасибо, Тонечка. Вот и пришли. — Директриса открыла калитку.

Пожилая женщина в сером пуховом платке, ватнике и высоких валенках чистила снег около дома.

— Валя, здравствуй! Можно к тебе?

Хозяйка отставила в сторону лопату и, увидев рядом с Екатериной Семеновной незнакомку, заулыбалась.

— Никак, Катя, постоялицу ко мне привела?

— Да, это наша новая учительница, Антонина.

— Добро пожаловать! — Женщина внимательно посмотрела на Тоню. — Пригожая!

— Здравствуйте, Валентина… простите, не знаю вашего отчества.

— Зови меня тетя Валя. Ну, что же мы на морозе стоим? Пойдемте в дом, я вас чаем напою.

— Спасибо, Валюша, мы с Тоней уже позавтракали, — отказалась Екатерина Семеновна. — Если не возражаешь, я вас одних оставлю, думаю, сговоритесь! — Директриса ободряюще улыбнулась девушке. — А то в школе сегодня столько дел!

— Конечно, сговоримся. У меня сынки примерно твоего возраста, — сообщила Валентина своей новой постоялице.

— Они тоже с вами живут? — поинтересовалась Тоня.

— Нет, мои в город подались, на заработки. Не работается им, видишь ты, в селе! Говорят, платят мало! Пойдем, Тонечка, — ласково обратилась к ней хозяйка, и первая направилась в сторону дома.

— Екатерина Семеновна, — замялась Антонина, — простите, я не хотела вас обидеть!

— Ничего. — Тон женщины смягчился. — До завтра!

— Спасибо вам за все! Я пойду?

— Конечно. — Директриса проводила девушку задумчивым взглядом.

Вместе с открытой дверью в дом ворвался холодный воздух. Валентина покачала головой, увидев Тонины короткие ботики.

— Ноги-то небось заморозила? На вот надень! — Она протянула девушке мягкие вязаные чуни.

— Спасибо! — Антонина благодарно улыбнулась. — Теплые! Сами, наверное, вязали?

— А то, кто же. Ты раздевайся и проходи, покажу тебе твою светелку. — Тетя Валя провела девушку в просторную комнату с большой металлической кроватью и старым темным комодом, покрытым красивой вышитой салфеткой.

— Вот здесь, Тонечка, будешь жить. Нравится?

— Очень! — с энтузиазмом ответила Антонина.

— Тогда разбирай чемодан, а я пойду, заведу баньку. Давно не мылась?

— Уже несколько дней. Большое вам спасибо, помыться и правда очень хочется.

Через пару часов баня была готова. С наслаждением смыв с себя дорожную грязь, Тоня переоделась во все чистое и почувствовала себя почти, счастливой. В прекрасном расположении духа она возвратилась в дом.

— Смотри-ка, как разрумянилась, прямо красавица! — похвалила девушку хозяйка. — Ну, банька моя понравилась? В городе, чай, так не попаришься!

— Банька у вас необыкновенная и запах в ней волшебный!

— Таким духом от березы и мяты тянет, сплошная польза для организма.

— Тетя Валя, спасибо вам большое! — Антонина, когда хотела, умела казаться воспитанной и милой.

— Да чего уж, на здоровье! Проходи, за стол садись, будем чаевничать. Ты какое варенье любишь?

— Вообще-то клубничное, — улыбнулась девушка.

— Клубничного нет, а земляничное — пожалуйста. А еще ежевичное, черничное, голубичное и из морошки. Выбирай любое.

— Вот это да! — воскликнула Тоня, от удивления округлив глаза.

Хозяйка закивала, довольная произведенным эффектом. Самовар весело урчал, приглашая к столу. В заварном чайнике парились лесные травы, наполняя дом непередаваемым ароматом мелиссы, земляники и малины. За окном лютовала холодная сибирская зима, а здесь царили тепло и уют. Антонина счастливо выдохнула:

— Блаженство!

Валентина, тяготившаяся своим одиночеством, обрадованно произнесла:

— Мы с тобой славно заживем, Тонечка!

Еще чернела непроглядная ночь, когда в сон Антонины ворвался резкий металлический звук будильника. Заботливая хозяйка уже растопила печь и поставила чайник.

— Не стоило вам беспокоиться, тетя Валя, я бы сама!

— Это тебе не в городе, вот пообвыкнешься у нас, тогда уж сама. А пока я тебе помогу. У меня младшенький, твой ровесник, тоже мается один, без материнской помощи, так мне в удовольствие за тобой поухаживать.

— Спасибо вам!

— На здоровье! Я тебе у умывальника чистое полотенце повесила. Тонечка, ты вчера в беретике была…

— Да, а что?

— Не годится он для здешних мест! И ботиночки твои придется заменить валенками.

Антонина поморщилась, представив себя в них деревенской бабищей. Хозяйка заметила ее гримасу и усмехнулась: девчонка еще совсем, щеголиха!

— Пока я тебе свой платок дам, а потом сама купишь, и валенки тоже, — настаивала на своем тетя Валя.

Девушка недовольно сдвинула брови, взгляд сделался колючим и злым. Посмотрев исподлобья на женщину, едва сдерживаясь, чтобы не надерзить, она отчеканила:

— Я сама разберусь, когда и что мне надеть! «Этого еще не хватало, — мысленно возмутилась Антонина, — дома меня допекали родители, а здесь совершенно посторонняя тетка норовит мной руководить!»

Хозяйка обиженно взглянула на строптивую постоялицу.

— Дело твое. — Пожав плечами, женщина ушла к себе в комнату.

Первый рабочий день начался с неприятностей. Распахнув входную дверь, девушка с трудом смогла ее закрыть. Ледяной ветер ударил ей в лицо, обжигая кожу, задувая в открытые уши. Одна рука Антонины оказалась занятой сумкой с книгами, другой она пыталась удержать берет. Метель занесла дорогу, ведущую к школе. Ноги утопали в глубоком снегу, делавшем каждый шаг мучительно тяжелым, к тому же снег попадал за края коротких ботиков и образовывал мокрую кашу. При виде школьного здания девушка по-настоящему обрадовалась. По сути, оно было обыкновенной деревенской избой, только двухэтажной, просторной, с большой русской печью. Войдя в школу, Антонина сразу натолкнулась на Екатерину Семеновну.

— Ну, как ты? Добралась, бедняжка? — сочувственно спросила директриса. — Не повезло тебе с погодой в первый день! Да ты, никак, лицо себе обморозила и уши! — Женщина всплеснула руками. — Разве можно у нас без платка выходить! Ах, Валентина, Валентина! Недосмотрела! А на ногах что? Так, быстро ко мне! Растираться, переодеваться и надевать запасные валенки!

Сил сопротивляться у Антонины больше не оставалось, к тому же уши ломило страшной болью, а в ботинках противно чавкала снежная жижа. Екатерина Семеновна проводила девушку в учительскую, комнату на первом этаже. Подведя ее к одному из столов, она пояснила:

— Вот твое место. Вещи можешь оставлять в шкафу, а у входа находится вешалка. Если возникнут вопросы, не стесняйся, задавай.

После оказания «скорой помощи» директриса предложила новой учительнице познакомиться с учениками.

— А какие классы я буду вести? — поинтересовалась Тоня.

— Первый и второй, по сменам. Ты извини, что сразу нагружаю! Учителей катастрофически не хватает! Это счастье, что тебя прислали! Наша Марина совсем замучилась! Представляешь, четыре класса на одного человека!

— Марина учительница в начальной школе?

— Да, почти твоя ровесница, чуть постарше, ей двадцать четыре. Надеюсь, вы с ней подружитесь. А еще в школьной библиотеке работает Шурочка, тоже твоих лет, невеста Ивана.

— Какого Ивана?

— Как «какого»? Который тебя подвозил, шофера нашего. Забыла?

— Понятно, — задумчиво протянула Тоня. Новость оказалась не из приятных. «Вот тихушник, — подумала она, — обо всем рассказал, а о невесте забыл!»

Екатерина Семеновна заметила перемену в настроении Антонины.

— Эх, Ванька, Ванька! Шельмец! Скрыл, значит?! Они с Шурочкой с самого детства вместе. Сначала просто дружили, а потом… Какая же я сплетница! — с досадой прервала саму себя Екатерина Семеновна. — Давай лучше о классах поговорим, познакомлю с ребятами. Они у нас славные, обязательно тебе понравятся! Если иногда и пошалят, то совсем немного.

Прошел месяц. Жизнь входила в свою колею. Тонины ученики оказались действительно милыми, неизбалованными детьми. Сложные пятидесятые годы заставили их рано повзрослеть. Вечно усталые матери, оставшиеся вдовами, разрывались между домом и работой. Недетские обязанности, легшие на хрупкие плечи восьмилетних ребятишек, превратили их в «маленьких взрослых». На уроках утомленные малыши нередко засыпали, что ужасно раздражало Антонину. Испуганно вздрагивая от ее злых окриков, они широко раскрывали глаза и не понимали обращенных к ним вопросов. Дети страдали от поразительной холодности новой учительницы. На переменах они не окружали ее щебечущей стайкой, как Марину. Екатерина Семеновна, замечая это, не раз пыталась достучаться до Тониного сердца, взывала к доброте, состраданию, наконец, к долгу педагога. Девушка безучастно слушала директрису. «Как кукла!» — сравнение само пришло на ум. «Что ж, если души нет, чужую не вложишь! Снежная королева, да и только», — огорченно заключила женщина.

По пришествие времени Тоня решила заглянуть в библиотеку. Ей не терпелось увидеть Шурочку и оценить, насколько та хороша. У стеллажа стояла миниатюрная блондинка с добрыми серыми глазами и нежными, красиво очерченными губами. Она вопросительно обернулась к Антонине, почувствовав на себе чужой бесцеремонный взгляд.

— Девушка, чем вам помочь?

Незнакомка молчала.

— Вы, кажется, в нашей школе работаете?

«Вот ты какая, невеста Ивана! Неплохая, но я лучше!» Удовлетворенная осмотром, Антонина натянуто улыбнулась и выдавила:

— Здравствуйте, Саша, пришла познакомиться. Мне о вас Екатерина Семеновна столько всего рассказывала… — Она многозначительно растянула слово «столько».

— Здравствуйте, — улыбнулась Шурочка, — вы не назвали своего имени.

— Разве? Простите, забыла. Меня зовут Антонина. Слышали, наверное?

— Так о чем же вам Екатерина Семеновна рассказывала?

— Да пустяки, ничего особенного! — Слегка наморщив нос, Тоня махнула рукой. — Мало ли, кто что говорит!

От гадкого намека Шурочка залилась краской. Ее задели тон и вызывающее поведение новой учительницы.

— Вы извините, у меня много работы. — Она отвернулась, намереваясь заняться разбором книг, лежащих на столе. Всем своим видом девушка хотела показать, что разговор окончен.

— Нет ли у вас чего-нибудь о любви? Может, посоветуете, на свой вкус… — Наглая девица явно не собиралась оставлять Шурочку в покое.

— Наши вкусы вряд ли совпадают! Книги перед вами, выбирайте!

Резкий тон соперницы позабавил Антонину.

— А почему вы так грубо разговариваете со мной? — Она изобразила на лице возмущение, хотя втайне готова была рассмеяться. Ей все-таки удалось вывести из себя лицемерку, прикидывающуюся ангелом!

Шурочка негодуя подняла глаза и увидела входящего в библиотеку Ивана. Растерянный, он задержался в дверях.

— Ваня, проходи, — позвала его невеста.

— Здравствуйте, Тоня, — смущенно поздоровался парень с новой учительницей.

— А вы разве знакомы?! — растерялась Шурочка.

— Конечно, даже очень хорошо, — ответила за жениха Антонина и усмехнулась.

— Да? Уже успели? — На глазах девушки заблестели слезы обиды: ведь Иван ей ни о чем не рассказывал!

— Я подвозил Тоню, когда возвращался из города, вот и все! — поспешил оправдаться парень.

— Ну ладно, вы сами разбирайтесь, а я пошла! — Антонина, гордо вскинув голову, проплыла мимо Ивана и сверкнула на него глазами. — Ты, кажется, хотел со мной увидеться? Только про невесту ни слова не сказал! Но не беда, невеста не жена!

«Вот заноза», — с досадой подумал Иван. Он проводил взглядом бойкую девицу и с виноватым видом подошел к Шурочке.

— Глупышка, — ласково прошептал парень, заключая ее в свои объятия, — неужели ревнуешь?

— Не ревную, просто обидно! Знаешь, у меня, от этой приезжей мороз по коже!

Целуя Шурочкины волосы, Иван поймал себя на мысли, что его неудержимо влекло к Тоне, она волновала, настораживала, пугала, приходила к нему во снах, и тогда хотелось, чтобы сны длились вечно…

— Ты о чем задумался? — Девушка доверчиво посмотрела на любимого.

— Да вот решаю, не сходить ли нам сегодня в клуб. Говорят, трофейный фильм будут крутить, — соврал Иван.

Прошла неделя. Как-то после уроков, сидя в учительской и проверяя тетради, Антонина заметила у дверей школы знакомый грузовик. «Что ж, пойду навещу голубков!» — ехидно улыбаясь, она поднялась из-за стола. Пребывание в образе охотницы необыкновенно вдохновляло, заставляло чаще биться сердце. Шурочки в библиотеке не оказалось.

— Здравствуй, Вань, почему не заходишь? Помнится, обещал…

— Разве не догадываешься?

— Нет, не догадываюсь. Объясни…

Услышав мягкий, чувственный голос, парень в смятении отвернулся, пытаясь сохранить остатки былой решимости. Антонина подошла к нему совсем близко и ласково провела ладонью по лицу. Иван замер от ощущения невыразимого счастья.

— Ну, зачем ты прячешься, дурачок? От себя не убежишь!

— Между нами ничего не может быть! Ты не понимаешь?! — в отчаянии выкрикнул он.

— Нет. Вы разве женаты? Или ты боишься маленькой подружки? — Антонина намеренно дразнила парня.

— Никого я не боюсь! — горячо запротестовал Иван. — Обманывать не хочу!

Девушка даже не попыталась скрыть своего разочарования.

— Кого?! — горько усмехнулась она. — Шурочка-то тебя любит, я нисколько не сомневаюсь. А ты?! Хочешь самого себя обмануть?! Не получится! Что молчишь?! Скажи правду! — От волнения Тоня необычайно похорошела.

Не в силах больше противиться тайному желанию, Иван страстно притянул разлучницу к себе. Ее нежные губы пахли ландышами.

— Мне все время этого хотелось, — теряя голову, прошептал он, — с первой минуты…

Через мгновение несчастный влюбленный опомнился:

— Уходи! Слышишь, уходи! — Его лицо исказилось от страдания.

Антонина решила обидеться, но, увидев ошеломленную Шуру, застывшую у входа, переменила тактику.

— Сердцу, Ванечка, не прикажешь! Не любишь ты свою красавицу, а признаться боишься!

Окинув соперницу победоносным взглядом, она неспешно направилась к двери.

От звука громкой пощечины за спиной Антонина мстительно улыбнулась: что ж, Иван дорого заплатит за ее унижение!

На следующий день, на перемене, Шура зашла в учительскую.

— Нам нужно поговорить! — решительно заявила девушка, теребя в руках принесенную книгу.

— Что ж, давай, — согласилась Антонина, задержав насмешливый взгляд на учебнике. — Смотри не порви!

Шура вспыхнула и поспешно передала задачник учительнице математики, сидевшей за соседним столом:

— Тамара Ивановна, я все-таки отыскала.

— Спасибо тебе, дорогая! Без него я как без рук! — обрадовалась женщина.

— О чем ты хотела поговорить? — Антонина достала из сумки зеркальце и принялась поправлять прическу.

— Может, выйдем?

— А зачем?! Мне, например, никто не мешает!

— Ну, хорошо! — Шура остановила на ней свой гневный взгляд. — Ты что же вытворяешь?! Недавно приехала и уже чужих парней «отбиваешь»?!

— При чем здесь я? Они сами «отбиваются», и с огромным удовольствием! — съязвила Тоня, подогреваемая чужим любопытством. Роль «роковой женщины» ей явно пришлась по вкусу.

— Запомни, вертихвостка, не смей к моему Ивану подходить! Даже смотреть на него не смей, не то плохо будет, — угрожающе прошептала Шура.

«А ангелок-то не шутит!» Антонине сделалось не по себе, но тем не менее, не желая уступать, она презрительно хмыкнула:

— Почему это Иван твой? Ты что, купила его в магазине?

— Я предупредила! — Голос девушки зазвенел натянутой струной.

Тоня удивленно посмотрела на миниатюрную библиотекаршу, боевую, с раскрасневшимся лицом: «Надо же, кто бы мог подумать?! Вот тебе и мямля!»

После того разговора в учительской Иван старательно избегал встреч, что выводило Антонину из себя. Всевозможные уловки, на которые ей приходилось идти, оказывались недейственными. Да еще Шурочка при каждом удобном случае старательно демонстрировала их близкие отношения. В конце концов неудачливая соперница растеряла боевой пыл и была близка к отчаянию.

Незаметно весна вытеснила зиму, в одночасье изменив все вокруг. Вместе с солнышком и теплым ветерком, напоенным свежими запахами тайги, она принесла с собой вечное желание любви, сделав Тонино существование невыносимым. Иногда, от скуки, девушка заходила в клуб, и если встречала там знакомую парочку, просмотр фильма становился сущей мукой: слезы, не переставая, лились из глаз.

В один из таких «черных» дней Антонина заперлась у себя в комнате. Упав лицом в подушку, она сотрясалась от злых рыданий. Ощущение проигрыша, тоска, ущемленное самолюбие разрывали сердце на части. Среди ночи девушка внезапно пробудилась. За окном висела огромная полная луна, заливая комнату призрачным светом. «Какой холод!» Антонина озадаченно потерла руки и, завернувшись в одеяло, уселась на кровати. И тут ей почудилось, что в темном углу возникли контуры высокой женской фигуры. Она хотела позвать на помощь, но от испуга не смогла даже пошевелиться. Плохо слушающимися губами Тоня шепнула:

— Вы кто?

— Не бойся меня, девочка, я пришла помочь, — прошелестел странный голос.

— Кто вы? — переспросила до смерти напуганная Антонина.

— Твоя бабушка, — последовал неожиданный ответ.

— Моя бабушка в деревне, вы совсем на нее не похожи…

— Я — другая…

— Другую никогда не видела, она давно умерла.

— Так посмотри, не бойся, перед тобой не обычный человек, а дух!

— Скажите, зачем вы пришли?

— Прошу, называй меня бабушкой Ниной, — попросил дух.

— Хорошо. — Тоня немного приободрилась.

— Я пришла, чтобы предложить помощь. Если ты согласишься, вся твоя дальнейшая жизнь станет чередой удач и исполненных желаний. Ты этого хочешь? — спросила колдунья внучку.

— А кто бы от такого отказался? — изумленно ответила Антонина.

— Тогда позволь рассказать о том, что тщательно скрывала от тебя мать. Знай, ты девушка из рода благочестивых прадедов, посвятивших свои жизни бескорыстному служению ничтожным людям. Я первая восстала против жалких поколений добра и приняла сторону своего господина. Он научил меня главному: цель всегда оправдывает средства, а победа любой ценой не перестает от этого быть победой! Он дал мне силу и власть! Все, о чем я мечтала! Если ты последуешь за ним, он тоже станет для тебя исполнителем желаний!

— Конечно, я согласна! — обрадованно отозвалась Тоня.

— Ответь, ты добровольно принимаешь от меня помощь?

— Почему вы так странно спрашиваете? — поинтересовалась озадаченная девушка.

— Заключаю договор.

— Значит, вам тоже от меня что-то нужно? — догадалась Антонина.

— Не напрасно я ждала твоего рождения! — с торжеством в голосе воскликнула колдунья.

— Вы знали о моем рождении?

— Да. Ты не представляешь, как долго я его ждала!

— Но зачем?

— Именно ты, забравшая силу предыдущих поколений, сможешь стать самой могущественной в роду! Сможешь открыть книгу власти!

— Постойте, постойте! — остановила Антонина свою бабушку. — Если про силу я еще что-то поняла, то про книгу власти — ничего!

— Сейчас поймешь. Многие века хранилась у нас книга, созданная высшим ангелом, Денницей. С ее помощью он сумел перетянуть на свою сторону одну треть ангелов и вступил в сражение с Небесным Воинством, оставшимся верным Богу. После поражения Денницу вместе с соратниками несправедливо изгнали на землю. Подумай, если ангелы не могли устоять перед книгой, то что говорить о слабых людях! С тех пор она переходила из рук в руки, пока не попала к нашему роду. К сожалению, монахам удалось закрыть книгу при помощи особой молитвы и частицы Креста Господня, лишив тем самым возможности воспользоваться колдовской силой. Много веков наш род являлся хранителем. Моя мать, твоя прабабка, не доверяла мне, поэтому посвятила в тайну местного священника, своего друга. С его помощью старуха перепрятала книгу.

— Значит, где она сейчас, неизвестно?

— Нет.

— А зачем вообще искать? Неужели ангел не может создать еще одну?

— К сожалению, после изгнания на землю Денница лишился такой возможности.

— Но при чем здесь я?

— В будущем книга вновь окажется в твоей семье.

— У меня?!

— Не совсем. О большем не спрашивай! Ответь, ты готова заключить договор?

— Готова, но вы не знаете, чего я хочу!

— Мне ли не знать, дорогая! Хотя парень тебе вовсе не нужен! Впрочем, в этом желании вся ты! Поиграешь, как кошка с мышью, и бросишь.

— Разрешите задать последний вопрос?

— Спрашивай!

— А что за ангел, которого изгнали на землю?

— Денница?!

Поток ледяного света, хлынувший из глаз колдуньи, ослепил девушку. Дикий хохот сотряс комнату, заставив Антонину, в ужасе, отпрянуть от страшной гостьи.

— У вас его называют сатаной! — прокатился по комнате нечеловеческий голос.

Проснувшись утром, Тоня долго не могла решить, во сне ей все привиделось или произошло наяву. Перед уходом в школу она на минуту задержалась перед зеркалом и, недовольно хмуря брови, проворчала:

— Совсем нервы ни к черту! Исполнят тебе желания, держи карман шире!

Погожий майский день перевалил за вторую половину. Солнышко не просто пригревало, а, довольно чувствительно, припекало. Антонине не хотелось сегодня задерживаться в школе. Сразу же после уроков она выбежала на залитую светом улицу. «Как было бы чудесно, раскинув руки, повалиться в душистую молодую траву и просто лежать с закрытыми глазами, ощущая ласковое тепло солнца и легкое дуновение ветерка. Лежать и ни о чем не думать…» — девушка бросила тоскливый взгляд в сторону леса и вяло побрела по проселочной дороге. Шум машины, за спиной, заставил ее посторониться. Антонина прикрыла глаза рукой и недовольно поморщилась от поднявшейся пыли. Грузовик резко затормозил.

— Что же вы девушка, даже не оборачиваетесь?

В открытом окне она увидела лицо Ивана.

— Не боитесь под колеса угодить? — неуклюже пошутил парень. В следующую минуту он уже спрыгнул с подножки. Щурясь от солнечного света, Иван смотрел на потупившуюся Тоню и ломал голову над тем, с чего начать разговор. Наконец девушка подняла на него глаза. Все заготовленные фразы вмиг исчезли. В горле пересохло. Иван с трудом вымучил: — Садись.

Удивительно, но Тоня согласилась. Они выехали за село и свернули с основной дороги на грунтовую, ведущую в тайгу.

— А дальше? — тихо спросила девушка.

— Я больше не могу! — в отчаянии воскликнул парень.

— Чего не можешь?

— Не мучай меня! Неужели не понимаешь, что я жить без тебя не могу! Не могу больше притворяться с Сашей! Мне нужна только ты!

Улыбка торжества мелькнула на лице Антонины, но взволнованный Иван этого не заметил.

— Почему ты ничего не отвечаешь?!

— Давай прогуляемся! — предложила девушка. — Посмотри, какая красота вокруг…

— Красота? — растерянно переспросил парень.

Они вышли из машины. Волшебный мир леса, созданный из живой изумрудной ткани, птичьих переливов и чарующих запахов, сомкнулся за их спинами, окутывая древней магией, лишая чувства реальности.

— Чудесно!

Купаясь в волнах нахлынувшей любви, девушка запрокинула голову и, опьяненная тем, что Иван любовался ею, рассмеялась, закружилась, превращаясь в настоящую красавицу.

— Тоня, Тонечка, подожди!

Ничего не объясняя, Антонина потянула его за собой. Они все дальше углублялись в лес. Девушка словно чего-то искала, не обращая внимания на протесты.

— Тоня, давай вернемся! Куда ты спешишь? Там же чаща!

Еще некоторое время влюбленные продолжали идти в полном молчании. Неожиданно Антонина остановилась сама. Обернувшись с загадочной улыбкой, она поманила Ивана пальцем, указывая на нечто скрытое в густом ельнике. Парень раздвинул колючие ветви и присвистнул от удивления. Ландышевый ковер, сотканный из призрачных грез и потаенных желаний, лежал перед ними. Вечерело. Запах цветов, как хмельное вино, кружил головы.

— Ты знала? — ласково спросил он.

— Нет! — отказалась девушка.

— Конечно, знала, лиса! — не поверил ей Иван и шутливо погрозил пальцем. — Иначе как бы мы сюда попали?! Вот хитрюга!

— Я вижу поляну в первый раз!

— Ну, значит, ты обыкновенная ведьма! — заключил парень и нежно провел рукой по Тониным волосам.

— Какие шелковые…

— Может, я и вправду ведьма? Не боишься?

Иван заглянул в темные, словно бездонный омут, глаза, и на мгновение ему сделалось не по себе.

— Конечно! Вот и луна на небе полная! Все как положено! Знаешь?

— Что?

— Я люблю тебя, если даже ты ведьма.

Когда их губы встретились, он понял, что подобного счастья не испытывал никогда, и ничто, в сравнении с этим, уже не имело значения.

— Помнишь наш первый поцелуй? Мне тогда почудилось, будто твои губы пахнут ландышами…

Девичий смех, серебристым колокольчиком, рассыпался по сумеречному лесу. Соловьиная трель подхватила его и продолжила нескончаемой песней любви…

Наступило лето. Иван все сильнее запутывался в собственном обмане. Каждый день он готовился к объяснению, но слова замирали на губах. Странное дело, Шура словно ничего не замечала. В последнее время она выглядела отвлеченной.

«Сегодня я все скажу», — собравшись с духом, решила девушка. У школы Шурочку встретил мрачный Иван.

— Ваня, ты почему такой хмурый? — Она взяла жениха под руку и ласково прижалась к нему.

— Настроение плохое, — солгал парень. Чужим, фальшивым голосом он произнес: — Нам нужно поговорить.

— Я тоже хотела сообщить тебе нечто очень важное. — Шурочка загадочно посмотрела на него и улыбнулась.

Ее мама, Зинаида Тимофеевна, души не чаяла в Иване. Стоило парню появиться в их доме, она начинала хлопотать, не зная, чем угодить будущему зятю. Вот и сегодня женщина всполошилась, делая тем самым будущее объяснение совершенно невыносимым. Наконец молодые люди остались одни.

— Что ты хотел мне сказать, Ваня? — ласково спросила девушка.

— Я хотел сказать… Иван замялся, испугавшись продолжения.

Шурочка ожидала конца фразы, доверчиво глядя ему в глаза.

В полном смятении от того, что он сейчас должен будет произнести, Иван все же решился и отчаянно выпалил:

— Я люблю другую, прости!

У девушки комната поплыла перед глазами. Она удивленно и растерянно переспросила:

— Другую?

— Нам нужно расстаться, — тихо добавил Иван и опустил голову.

— Уходи! — Шура рывком распахнула дверь и покачнулась, ухватившись за ручку.

Иван успел подхватить ее и срывающимся голосом закричал:

— Тетя Зина, скорей, Шурочке плохо!

Увидев белое как мел лицо дочери, Зинаида Тимофеевна скомандовала обескураженному парню:

— Положи Сашу на кровать и принеси воды!

Когда девушка очнулась, мать озабоченно спросила:

— Дети, в чем дело?

Дочь отвела глаза, а Иван пунцово покраснел и, оставив вопрос без ответа, поспешно выбежал за дверь.

— Родная моя, как тебе помочь? — Зинаида Тимофеевна, теряясь в догадках, посмотрела на отчаянно разрыдавшуюся Шурочку и нежно привлекла девушку к себе.

Прошел месяц.

В школе все заметили разительную перемену, произошедшую с Шурой. На худом, изможденном лице синими озерами выделялись огромные, полные страдания глаза. Казалось, день за днем жизнь покидала несчастную, оставляя лишь хрупкую оболочку.

Под покровом ночи пробиралась она к бабке, живущей на окраине поселка.

— Пришла все-таки? — проскрипела старуха, недоброжелательно взглянув на позднюю гостью. — Чего стоишь в дверях, проходи, коли пришла! — От резкого окрика девушка испуганно вздрогнула. — Раньше надо было бояться! — усмехнулась знахарка. — Деньги принесла? Как договаривались?

Шурочка кивнула. В глазах плескались невыплаканные слезы.

— Ох вы, девки, девки, что ж вы творите! И я грех на себя беру! — укоризненно покачала головой бабка. — Ты пока присядь. Я воду вскипячу. Простыни взяла?

— Да, — ответила несчастная, с ужасом наблюдая за приготовлениями.

— Теперь давай, иди ко мне! Да не бойся ты так, небось, не зарежу!

Через три дня девушку отвезли на «скорой» в районную больницу с диагнозом «острый сепсис». [71]

Узнав о случившемся, потрясенный Иван ночью примчался в больницу, проклиная их последний, злосчастный разговор.

— Здравствуйте, тетя Зина, — увидев заплаканную женщину, смущенно поздоровался он, — как Шурочка?

— Плохо! Температура сорок, почти все время без сознания, а когда приходит в себя, твердит: «Не хочу больше жить, не хочу больше жить». — Зинаида Тимофеевна разрыдалась.

— Держитесь, тетя Зина! Мы выходим ее. Обещаю вам, я сделаю все, чтобы Шурочка поправилась! Она будет жить, обязательно!

— Спасибо, Ваня, только…

— Никаких «только»! Скажите, к ней пускают?

— Пускают, но она не хочет видеть никого, особенно тебя… Ванечка, сынок, что между вами произошло?

— Тетя Зина, прошу вас, не сейчас.

— Милок, ты бы мамашу свою уложил поспать, вот и диванчик есть свободный, — предложила пожилая санитарка. — А то совсем измучилась, сердешная!

— Спасибо вам. Правда, вы ложитесь, тетя Зина, а я подежурю.

Всю ночь Ивана мучили сомнения: была ли в случившемся с Шурочкой его вина, или страшное заболевание явилось лишь роковым стечением обстоятельств. Меряя шагами больничный коридор, он со стыдом вспоминал их последнюю встречу. Чтобы как-то отвлечься, Иван занялся рассматриванием хирургического отделения. На посту усталая медсестра раскладывала лекарства.

— Девушка, извините, если отвлекаю, я хотел бы узнать, во сколько утром приходит доктор.

— Вы родственник Демьяновой? — оторвавшись от работы, спросила дежурная.

— Я друг.

— Понятно, «друг». — В голосе медсестры послышалась издевка. — Все вы сначала «друзья», а потом в кусты!

— Объясните, ради Бога, о каких кустах идет речь?! Ничего не понимаю! И почему вы так разговариваете со мной?! — возмутился Иван.

Девушка удивилась:

— Разве вам ничего не известно? — И смущенно добавила: — Дождитесь Антона Семеновича, он приходит в восемь.

Возвратившись к палате Шурочки, Иван поправил плед на спящей Зинаиде Тимофеевне и, ломая голову над последними словами медсестры, устало опустился на стул. Страшная правда маячила где-то далеко, на самом краю сознания. Незаметно он задремал. Разбудил его громкий рассерженный голос. Солидный мужчина в белом халате что-то втолковывал перепуганной санитарке. Иван поспешно вскочил и, сильно волнуясь, направился к доктору быстрым шагом.

— Здравствуйте, Антон Семенович! Я хотел бы узнать о состоянии больной Демьяновой.

Собравшись пристыдить молодого человека, врач взглянул на него и остановился.

— Как вас зовут? — спросил он, поправляя очки в роговой оправе.

— Иван.

— Вот что, Ваня, давайте поговорим без посторонних ушей.

Медсестра демонстративно вздохнула и, смерив парня уничтожающим взглядом, направилась в процедурную. Иван совсем растерялся и покраснел.

— Не обращайте внимания! — подбодрил его Антон Семенович.

Они зашли в небольшой кабинет, заваленный научными книгами, картами и какими-то неизвестными предметами, вероятно имевшими отношение к медицине.

— Присаживайтесь! — Доктор освободил второй стул и, расположившись напротив, в задумчивости потер переносицу: «На коварного соблазнителя парень не похож, скорее на несчастного влюбленного».

— Антон Семенович, пожалуйста, скажите, что с Шурочкой?

— Вы же знаете, у нее острый сепсис.

— Но отчего, так неожиданно?!

— Неожиданно? Вполне ожидаемо, если делать аборт у бабки, в грязи! «Да, запрет абортов неизбежно будет приводить к катастрофическим последствиям», — озабоченно подумал доктор.

— Аборт?! — в замешательстве воскликнул Иван.

— Позвольте, вы что же, не в курсе? — Мужчина испытующе посмотрел на него.

— В первый раз слышу, — пробормотал молодой человек.

В комнате повисло напряженное молчание. Антону Семеновичу сделалось крайне неловко из-за сложившейся ситуации. Он смущенно вздохнул и отвел глаза.

— Это из-за меня! — Иван в отчаянии схватился за голову: — Один я виноват! Из-за меня погиб ребенок! А если Шурочка умрет?! Господи! Что же я наделал! Что наделал!

На громкий крик в кабинет вбежала встревоженная санитарка, но Антон Семенович жестом попросил женщину выйти.

— Ну, зачем вы так говорите! Вы ведь ни о чем не знали! — Попытка утешить молодого человека оказалась бесполезной.

— Она хотела рассказать! Но разве мне было до этого дело?! Я думал только о себе, о своей новой любви! Предатель! Предложил расстаться и сбежал, как последний трус! — убежденно проговорил Иван. Неподдельное страдание отразилось в потухших глазах. — Теперь невозможно уже ничего изменить, я разрушил наше счастье… — Его голова упала на грудь.

В тот момент он показался доктору большой сломанной игрушкой.

Прошло два месяца. Шурочка медленно выздоравливала. Она почти не разговаривала. На бледном, безжизненном лице, казалось, навсегда застыло скорбное выражение. Врачи, говоря о глубокой депрессии, всерьез опасались за ее психическое здоровье. Наступил август. Иван разрывался между работой и больницей. Уставший, подавленный происходящим, он боялся задумываться о будущем. Дни-близнецы ничем не отличаясь друг от друга, усыпляли боль, но внезапно все перевернулось.

Задыхаясь от гнева, Иван ворвался в комнату Антонины. Он схватил девушку за плечи и грубо притянул к себе.

— Уезжаешь?! Бежишь?! Не позволю!

— Ты что, глупенький, успокойся! Пусти, больно же! — Антонина, пряча полуулыбку, осторожно высвободилась из его рук. В опущенных глазах таилась звериная сытость от одержанной победы. — Медведь!

— Хочешь, уедем вместе?! Только скажи!

«По-собачьи преданно», — холодно подумала она и удивилась собственному безразличию. С некоторой долей брезгливого презрения Антонина пожала плечами:

— Ты мне неинтересен. Совсем.

Когда девушка садилась в поезд, оставляя в прошлом бремя ненужных воспоминаний, грузовик Ивана уверенно мчался к обрыву. Там, внизу, спокойно и величественно катила воды могучая река, обещавшая забвение вечности…

Глава 4 НАДЕЖДА

1974 год, Москва.

Надежда, с досадой взглянув на часы, в спешке подкрасила губы и выбежала из квартиры. Безнадежно махнув рукой на вечно занятый лифт, она кинулась вниз по лестнице. «Двести тридцатый» уже подъезжал к остановке. На лице женщины отразилось отчаяние. Нога неловко подвернулась, попав в выбоину на асфальте. «Ну вот, все одно к одному!» — окончательно расстроилась Надежда и, прихрамывая из-за весьма ощутимой боли в лодыжке, с трудом доковыляла до остановки. Через пятнадцать минут нервного ожидания вдали показался следующий автобус. Женщина не представляла, как ей удастся туда втиснуться со своей больной конечностью. Между тем маневр посадочной атаки увенчался успехом, и вскоре она оказалась плотно прижатой к окну. Надежда перевела дыхание, с отвращением ощутив привычные «ароматы» рабочего утра, замешанные на перегаре, поте и французских духах. Невеселые размышления о том, в каком настроении находится сегодня начальница, не прибавили оптимизма. На «конечной», выплюнутая напирающей толпой из автобусных дверей, она поспешила к проходной завода. Сегодня в бюро пропусков дежурила ее хорошая знакомая.

— Прости, Танечка, на автобус опоздала, — заискивающе улыбнулась Надежда.

Толстая тетка, со строгим лицом стража порядка, махнула рукой в сторону турникета:

— Проходи быстрей, пока «старший» не заметил!

Оглядываясь по сторонам, женщина осторожно пробралась к лестнице, но на втором этаже остановилась из-за невыносимой боли в ноге. Немного придя в себя, она с опаской приоткрыла дверь бухгалтерии и… натолкнулась на испепеляющий, дышащий крайней степенью негодования взгляд своей начальницы.

— Доброе утро, Надежда Михайловна! Вы все-таки решили прибыть? Какая удивительная пунктуальность! — Маргарита Оттовна исходила желчью, отчего ее воспаленная, жирная, с крупными порами кожа сделалась еще краснее, а длинный острый нос от возмущения выдвинулся вперед, угрожая проткнуть жертву насквозь. — И что же вас так задержало, позвольте узнать?! — прошипела Маргарита. — Если вы находите наш режим столь обременительным, не проще ли подыскать себе другую, более удобную работу?

Надежда вспыхнула от унизительного тона главбуха, но она хорошо знала, если не стерпеть и ответить, можно подавать заявление об уходе. Маргарита со свету сживет. Наполовину немка, начальница никогда никому ничего не прощала. Поэтому, охладив обиду осознанием того факта, что опаздывает уже не в первый раз, женщина сокрушенно попросила:

— Извините меня, пожалуйста, Маргарита Оттовна, автобуса долго не было…

— Надо выходить раньше из дома! Напишите объяснительную. Учтите: если такое повторится, останетесь без премии! — По всему чувствовалось: пары начальница спустила, и продолжения не последует.

В комнате воцарилось напряженное молчание. Слышалось только шуршание бумаг и треск счетных машинок. Надежда, заняв рабочее место, облегченно передохнула. После утренних неприятностей на нее напало дремотное состояние. К тому же к полудню солнце, раздвинув мутную пелену облаков, начало сильно припекать и мешать работать. Оторвавшись от бесконечной череды чисел, Надежда посмотрела в окно: бабушка тянула за руку упирающегося малыша, а тот злился, хныкал, смешно топал ножкой… У проходной рабочие собрались… Отчего-то ей сделалось тоскливо. Взгляд продолжал рассеянно скользить по прохожим, пока не задержался на незнакомке. Надежда испуганно вздрогнула и побледнела. На нее лавиной обрушились тяжелые воспоминания: смерть матери и жуткая встреча в больничном парке…

Время близилось к обеду. Служащие сосредоточенно трудились, оставляя на страницах документов новые записи. Только одна из них, Валентина Антоновна, внимательно наблюдала за Надеждой, ломая голову над тем, кто мог или что могло довести молодую сотрудницу до такого состояния. За год красивая тридцатисемилетняя брюнетка с пышными волнистыми волосами, живыми шоколадными глазами и стройной фигурой превратилась в нервозную, исхудавшую женщину с усталым лицом и настороженным взглядом. Конечно, смерть матери ни для кого не проходит бесследно, но все же время лечит, а тут… Вот и сегодня, чего она испугалась? Кто стоял под окном?

Наступил обеденный перерыв. В комнату бухгалтерии, весело пересмеиваясь, заглянули две сотрудницы из планового отдела. Одна из них, задорная курносая женщина с замысловатой, тщательно уложенной прической, спросила звенящим от возбуждения голосом, в предвкушении приятной возможности позубоскалить:

— Девочки, хотите повеселиться?!

«Девочки» заметно оживились, радуясь возможности отвлечься от утомительной работы.

— Ну, наша Антонина сегодня и учудила… — Сотрудница обвела комнату искрящимся взглядом.

Здесь следует отметить, что Антонина Ивановна, о которой пойдет речь, была женщиной поистине гигантских размеров. Она решительно не желала худеть, хотя уже с трудом справлялась со своим огромным телом. Количество ежедневно поглощаемых ею пирожных и булочек давно превысило критическую отметку и казалось фантастическим!

— Вася, вы ведь знаете Тониного мужа, решил посадить жену на диету. Поэтому с сегодняшнего дня он сам начал делать своей «малышке» бутерброды. Но нашу Тоню не проведешь! По дороге на работу она запаслась двумя дополнительными батонами и исправила Васину досадную «ошибку», добавив к каждому «диетическому бутербродику» по огромному ломтю хлеба. Если бы вы слышали ее довольный бас: «Думал, голодом меня уморить, не выйдет!» — Рассказчица постаралась как можно точнее скопировать голос и манеры Антонины Ивановны.

Появление начальницы прервало дружный смех. Недовольный вид Маргариты, вместе с напоминанием о проходящем обеденном времени, стер улыбки с лиц подчиненных.

— Маргарита Оттовна, вы не забыли? Мы с Галиной Петровной за венгерскими курами уходим, вернемся позже! — напомнила Шура.

— А мы в «Колбасный», за сырокопченкой, — присоединилась к ней Татьяна Ивановна.

— Хорошо, идите, на мою долю две курицы и палочку колбасы, — милостиво разрешила главбух.

Женщины, торопливо собравшись, направились к выходу.

— Надя, а ты что сидишь? — остановилась у ее стола Шура.

— Я сегодня не пойду, — отказалась Надежда, — идите без меня.

— Тебе плохо? Какая-то ты бледная!

— Все нормально, не волнуйся, иди, а то не успеешь!

Перевалив за вторую половину, рабочий день неумолимо приближался к концу. Оставив дела до завтра, усталые сотрудницы готовились к преодолению последнего препятствия, отделяющего их от дома. «Добытые» с трудом, вымученные многочасовым стоянием в очередях продукты распределялись по сумкам, которые тяжелым грузом оттягивали руки терпеливых женщин советской эпохи.

Вечерело. Небо вновь затянулось облачной пеленой. Несмотря на установившуюся теплую погоду, чувствовалось близкое дыхание осени. Пользуясь общей суматохой, Валентина Антоновна подошла к Наде и тихо спросила:

— Наденька, ты едешь на «двести тридцатом»?

Когда женщина кивнула ей в ответ, она продолжила:

— Сегодня я составлю тебе компанию.

— Правда? — обрадовалась Надежда. — А куда вы собрались?

— В церковь.

Надежда промолчала, но через некоторое время, сосредоточенно роясь в сумочке, вдруг тихо попросила:

— Можно мне с вами?

Валентина не ожидала от нее такой просьбы, но вида не показала.

— Конечно! — приветливо улыбнулась она.

Женщины вышли на оживленную улицу и медленным шагом направились к остановке, вдоль чугунной заводской ограды. Надежда сильно нервничала, зачем-то часто, испуганно оглядывалась по сторонам, почти не слышала обращенных к ней слов.

— Давай немного постоим, — попросила Валентина Антоновна и взяла сотрудницу за руку. — Какая холодная! Наденька, да ты вся дрожишь!

Надежда прислонилась к ограде и безутешно разрыдалась.

— Успокойся, девочка, успокойся!

Недоумевая о причине слез, Валентина Антоновна принялась ласково гладить сотрудницу по спине. Прошло немало времени, прежде чем несчастная перестала горько всхлипывать и смогла продолжить путь. В автобусе оказалось несколько свободных мест. Валентина Антоновна посадила женщину к окну, а сама, устроившись рядом, вытащила из сумки книгу и углубилась в чтение. Надежда с благодарностью взглянула на тактичную спутницу. Да, именно Валентине Антоновне ей, впервые, захотелось обо всем рассказать.

В семидесятые годы вера в Бога считалась чем-то постыдным и, едва ли, не противозаконным. «Строители коммунизма» относились к религии крайне отрицательно. Черкизовская церковь, освященная в честь пророка Илии, располагалась на живописной возвышенности. Хорошо видимая издалека, она привлекала внимание чистотой и воздушностью: белая, похожая на сказочный терем, с нарядными синими и золотыми куполами. Этот храм, один из немногих, уцелел после их многолетнего варварского уничтожения. У подножия холма, решив организовать зону отдыха, местные власти вырыли большой пруд, на берегу которого построили кинотеатр «Севастополь».

Надежда бывала в церкви редко, по большим праздникам, да и то за компанию с подругами: освятить на Пасху куличи или просто поставить свечу. Среди оживленной людской суеты терялось истинное понимание происходящего, остающегося в памяти лишь красивым спектаклем. Сегодня же храм выглядел строгим и сосредоточенным. Когда женщина поднялась по ступенькам к высоким кованым воротам, приветливо распахнутым навстречу, ее охватило волнение. Она и сама не могла определить, отчего. Вечерняя служба давно закончилась. Всегдашнее смущение под взглядами посторонних людей отступило. Церковь встретила тишиной, мягким полумраком, потрескиванием свечей, мерцанием лампадок. Надежда, не в силах оторваться от кротких, полных сострадания глаз Спасителя, остановилась перед Образом и почувствовала, как в душу возвращаются мир и покой.

— Господи, — прошептала она, — Господи… — На глазах выступили слезы. Слова исчезли, заговорило само сердце, горячо забившись от бесконечной благодарности.

Женщины молча вышли из храма. Каждая думала о своем, но то общее, что связало их сегодня, делало молчание исполненным глубокого смысла. Погода стояла прекрасная. Мимо пробегали люди, торопящиеся на восьмичасовой сеанс в кино. Надежда вздохнула. Домой возвращаться не хотелось. Увидев утопавшую в сиреневых кустах лавочку, она предложила посидеть. Со стороны казалось, приятельницы просто наслаждались теплым сентябрьским вечером и от нечего делать наблюдали за прохожими. На самом деле Валентина Антоновна, сохраняя внешнее спокойствие, сильно волновалась.

— Наденька, на заводе меня кем только не считают, некоторые даже сектанткой называют, подозревают в колдовстве. Но это полная чушь! Да, в Бога я стала верить, в церковь часто хожу. А вот почему, никому не известно. Послушай! Возможно, мой рассказ поможет тебе. Только, прошу…

— Валентина Антоновна, все останется между нами! — заверила сотрудницу заинтригованная Надежда.

— Ты знаешь, у меня очень сильно болела дочка, потом неожиданно выздоровела. Моей Оленьке в ту пору исполнилось девятнадцать. Справили мы день рождения, а через неделю… Надо тебе сказать, девочкой она росла крупной, здоровьем не обиженной, про таких обычно говорят: «кровь с молоком». И вдруг взялась хныкать да хандрить. Я вначале и внимания-то на это не обращала, думала, девичьи капризы. Только дни идут. Вижу, доченька моя ничего не ест и быстро худеет. Я ругала ее, считая, что она специально уселась на диету, но, когда Олю от любой еды стало выворачивать, испугалась не на шутку.

Пошла я с ней по врачам, никто ничего не находит, все говорят, здорова. А девочка моя, тем временем, после своих восьмидесяти килограммов до пятидесяти похудела, обессилела совсем. Лекции в институте начала пропускать, учиться из рук вон плохо, а вскоре и совсем слегла. Что я пережила, передать невозможно! Какие только предположения в голову не лезли! Знакомые порекомендовали профессора, сказали, чудеса творит. Еле уговорила его к нам прийти. Он тоже ничем не помог, но на прощание намекнул.

— Я, — говорит, — думаю, здесь дело не в болезни, попробуйте обратиться в другое место…

Проходит еще неделя. Ломаю голову над тем, где найти это другое место, никто из друзей ничего подсказать не может. А тут, наверное, судьба! Возвращаюсь из магазина, навстречу мне женщина из нашего дома, Татьяна. Поздоровались, перекинулись парой слов, и вдруг она так аккуратно спрашивает о дочке, объясняя, будто слышала о ней от соседей. То ли сочувствие меня растрогало, то ли просто уже наболело, но я обо всем Татьяне рассказала. Она внимательно выслушала и поинтересовалась, нашли ли мы, по совету профессора, кого-нибудь другого. Я, конечно, только руками развела: откуда? Тогда-то она и предложила съездить к бабке. Заверила, что та опытная колдунья, многим помогла и дочке тоже обязательно поможет. Надя, я никогда не верила в подобные вещи! Тех, кто занимался целительством, считала стопроцентными шарлатанами, а тех, кто к ним обращался, называла, мягко говоря, недалекими людьми. Но как утопающий хватается за соломинку, так и я, наверное, ухватилась за предложение Татьяны. Взяла адрес бабки и в тот же день к ней помчалась. Добиралась туда часа полтора, на другой конец Москвы, улица еще с таким красивым названием, Изумрудная. Приезжаю. Дом пятиэтажный, без лифта, и, как назло, мне именно на пятый этаж! Поднимаюсь, настроение отвратительное, про себя чертыхаюсь. Наконец, еле отдышавшись, звоню в дверь. Минуты три никто не открывает. Когда я уже собралась уходить, послышался металлический скрежет, и на пороге возникла старуха. Она мне не понравилась с первого взгляда: недоброе, морщинистое лицо с маленьким острым носом и слезящимися глазами под дряблыми веками. Я поздоровалась, сослалась на Татьяну. Она ничего не ответила, лишь кивнула, пропуская меня в квартиру. В душной темной прихожей буркнула, что туфли можно не снимать, и, шаркая, повела в комнату, обставленную старинной мебелью черного дерева. Посередине стоял большой круглый стол, накрытый бежевой вязаной скатертью с кистями. Бабка предложила мне сесть. Сама уселась напротив и властно приказала:

— Рассказывай!

Сбиваясь, стараясь ничего не упустить, я поведала о своем несчастий.

Колдунья некоторое время молчала, а затем неожиданно спросила:

— Очень дочку любишь? — И сама же ответила: — Вижу, очень. Тогда слушай. Жизнь за нее подаришь? Признаюсь тебе, могла бы и не спрашивая отобрать, но не хочу грехи множить.

Я поразилась ее вопросу:

— Как это, подарить жизнь?

Бабка, передразнивая, недовольно проворчала:

— Как, как, да очень просто! Год твой, если вылечу дочку, за пять будет идти. Один тебе, четыре мне, стара я стала…

— А сколько же вам лет? — осмелилась поинтересоваться я, а саму аж трясет от страха!

— Лучше не знать, — усмехнулась колдунья.

Другого выхода не было, кроме как согласиться на условие старухи. Заручившись ответом, она вышла на кухню, а я, стараясь успокоиться, принялась рассматривать обстановку. В ней чего-то явно не хватало, но чего? Вскоре бабка возвратилась с неизвестным варевом и велела выпить его до конца. Я, с опаской, пригубила. В глиняной кружке оказался обычный чай, слегка отдающий травами. Внезапно колдунья широко разинула беззубый рот, ставший похожим на черную дыру, указала на него пальцем и скороговоркой произнесла:

— Тебе стареть, мне молодеть.

Забрав пустую кружку, она заметно повеселела и напоследок пообещала:

— Можешь считать дочь здоровой. Завтра навещу.

Бабка выпроводила за дверь, даже не узнав адреса! Ночью, от тяжелых мыслей, сделалось совсем невмоготу. Я ужасно корила себя за глупое поведение и детскую наивность! Под утро мне стало ясно, чего не хватало в квартире колдуньи: зеркал.

Едва рассвело, я, со смутной надеждой на какие-то изменения, заглянула в комнату дочери. У нее все оставалось по-прежнему. И тогда от безысходности мной овладело настоящее безумие! Господи! Даже сейчас невыносимо вспоминать! Очнулась лишь от звонка в дверь. На пороге стояла она, та самая колдунья! Отодвинув меня рукой, бабка по-хозяйски прошла в квартиру, но не в комнату к Оленьке, а почему-то на кухню, и молча уселась там на табуретку. Помню, мне подумалось: уж не чай ли ведьма пришла пить? Как будто услышав мои мысли, старуха усмехнулась.

— Неплохо бы! — А затем деловито осведомилась: — К тебе свекровь ходит?

— Ходит, — растерялась я. — А она здесь при чем?

— А вот при чем.

Подойдя к холодильнику, колдунья велела его отодвинуть. Увидев мое изумление, бабка повторила требование.

— Отодвинуть холодильник? Зачем?! — Я посмотрела на нее, как на сумасшедшую.

— Не задавай глупых вопросов! — рявкнула старуха и с легкостью передвинула тяжелый «ЗИЛ».

Заглянув в освободившийся угол, она поманила меня пальцем. У самого плинтуса горкой лежала белая крупа.

— Не догадываешься? — прошамкала бабка и хитро осклабилась. — Теперь уже нечего бояться, отбоялась, сердешная! От крупы болезнь твоей дочери. Не будет крупы, не станет и болезни.

В вытащенный из кармана пакетик колдунья осторожно собрала все с пола, до последней крупинки. Тяжело поднявшись с колен, посетовала:

— Ох, старость, старость, будь она неладна! Крупу унесу с собой. За свекровью смотри!

Не попрощавшись, старуха направилась к выходу. Когда за ней захлопнулась входная дверь, я облегченно вздохнула.

Первым делом, после ухода неприятной гостьи, кинулась к Оленьке, вспомнив, в каком ужасном состоянии ее оставила. Но мои страхи оказались напрасными, девочка спокойно спала. Часы показывали двенадцать. Я позвонила Маргарите и, сославшись на семейные обстоятельства, попросила отгул.

Проснувшись к вечеру, Оленька проголодалась. В первый раз, за столько дней, она хоть что-то захотела съесть! Глядя, как дочка с аппетитом обедает, вместе с огромной радостью ко мне пришла мысль о расплате.

Оленьке становилось лучше день ото дня. Через месяц она уже могла самостоятельно ездить в институт. Первое время я не ощущала никаких изменений. Позже появилась слабость, потом пришли болезни. Короче, через три года я превратилась в настоящую «развалюху». Помнишь ваши сочувственные взгляды? А теперь, Надя, посчитай, год за пять. Нехитрая арифметика! Я постарела на пятнадцать лет! Было очень страшно, утешало лишь счастье Оленьки. На четвертый год глубокая тоска прочно поселилась в сердце, жизнь потеряла всякий смысл. Хотелось одного — поскорее умереть. Я стала бояться одиночества, боялась оставаться наедине с самой собой. Особенно пугали выходные. Домашние, устав от моего скверного настроения, спешили, под разными предлогами, покинуть неуютный дом. Тогда нехорошие, злые мысли рождались в воспаленной голове.

— Вот, — думала я, — теперь, конечно, сделалась никому не нужной, не интересной: старой, некрасивой, больной! Побежали, как крысы с тонущего корабля!

Жгучая обида пожирала изнутри, мешая осознать главное: не болезнь и внешность, а мое собственное отношение к родным, полное желчи и злой подозрительности, стало причиной несчастий!

Как сейчас, помню тот воскресный день. Измученная бессонницей, я предпочла исчезнуть из дома без предупреждения. Но и на улице, среди городской суеты, чудовища, поселившиеся в душе, продолжали терзать меня. Голова раскалывалась от боли, во рту пересохло, казалось, еще немного, и сердце не выдержит, разорвется от горя. Вдруг, прямо над головой, в высоте, зазвонили колокола, строго и невыразимо прекрасно. Удивительно, но чем дольше я прислушивалась к ним, тем спокойнее мне становилось, тем явственнее отзывалась душа на их призыв. Когда затих последний удар, ноги сами понесли меня к храму.

Литургия уже началась. Чувствуя себя не в своей тарелке, тщетно пытаясь уловить смысл происходящего, я забилась в угол. Напротив висела большая старинная икона Спаса Нерукотворного. Это на нее ты так долго сегодня смотрела. Не знаю почему, но мои глаза тоже не могли оторваться от необыкновенных глаз Господа. Я ощущала: внутри что-то ломалось, лед таял, холод и темнота покидали душу. Наконец из глаз хлынули спасительные слезы, унося боль последних лет. После сделалось спокойно и легко, уходить не хотелось, даже после службы. Церковь опустела, а я продолжала стоять у иконы Спасителя, оттого, наверное, и не заметила появления батюшки.

Валентина Антоновна ласково улыбнулась.

— Знаешь, ни в ком раньше не находила я такой доброты и искреннего участия!

С тех пор необыкновенная светлая радость поселилась во мне, не оставляя места ничему дурному.

Прошла зима. Болезни отступили, потерянные годы вернулись. Я приобрела свой прежний вид.

Вот и вся история.

Надежда потрясенно молчала.

— А теперь, если хочешь, расскажи о себе, — мягко попросила Валентина Антоновна.

— После того, что случилось в вашей жизни, мои события уже не кажутся такими фантастическими. До сегодняшнего дня я никому не решалась признаться…

— Почему?

— Боялась, сочтут не совсем нормальной! — невесело усмехнулась женщина.

— Наденька, не стесняйся, расскажи! Поверь, я пойму! — Валентина Антоновна ободряюще посмотрела на нее.

Надежда вздохнула. Теплый сентябрьский вечер убаюкивал ласковым ветерком. Вокруг пруда медленно прогуливались парочки. Задумчиво следя за бликами на темной воде, она мысленно перенеслась в далекий летний день…

Жаркое начало августа раскалило огромный каменный город. Он изнывал, насквозь пронизанный солнцем, и мечтал о вечерней прохладе… Впрочем, лето проходило стороной, едва задевая ее сознание.

Мама умирала. Надежда настойчиво гнала от себя страшную мысль, но она возвращалась к ней снова и снова, мучительная, неотвязная. Лишь находясь в больнице, рядом с маминой постелью, ей становилось спокойнее. Казалось, что силой своей любви Надежде сможет помешать смерти. И хотя болезнь уже исказила черты любимого лица, сделала неподвижным тело, затуманила разум, женщина продолжала надеяться. Проходили долгие дни, а улучшения не наступало.

Сегодня она почти не спала. Предчувствие беды будоражило, напрягая измученные нервы. Уже рассвело, когда Надежда услышала тяжелые удары по окнам. В кровь разбивая грудь, сражался с холодным стеклом маленький крылатый почтальон, спешащий с вестью о смерти. Наконец вороненок отыскал открытую форточку и ворвался в квартиру. Но, странное дело, то, куда он так отчаянно стремился еще секунду назад, сделалось для него невыносимым пленом. Птица беспорядочно металась по комнатам, превращая тяжелое предчувствие в стремительно надвигающуюся реальность. Наспех одевшись, Надежда выбежала из дома. Частый стук каблучков гулко отдавался в пустоте безлюдных улиц, сливаясь с биением рвущегося сердца. Торопливость гнала и гнала вперед, пытаясь заглушить страх. У проходной она остановилась и отчаянно забарабанила в больничную дверь. Через некоторое время к ней вышел сонный охранник.

— Чего стучитесь ни свет ни заря? Что вам надо? — недовольно пробурчал мужчина.

— Пожалуйста, прошу вас, пропустите в неврологическое отделение, там у меня мама лежит! Очень прошу! Вот, у меня есть пропуск! — Надежда дрожащей рукой протянула бумагу.

— Не положено. Нужен круглосуточный.

Женщина умоляюще посмотрела на дежурного. Под ее взглядом он смягчился и, уже более миролюбиво, продолжил:

— Ну что с тобой делать! Проходи, коли пришла!

Едва попав в отделение, она сразу поняла: предчувствие не обмануло. По больничному коридору сестры торопливо катили аппарат реанимации. Следом за ними, из боковой двери, выбежали врачи. Все они спешили к маминой палате. Надя ухватила одного из них за рукав. Мужчина возмущенно обернулся.

— Скажите, что с мамой? Я ее дочь, ответьте, пожалуйста, ей плохо?

— Вы дочь Снегиревой?

— Да.

— У нее остановка сердца. В данный момент работает бригада реанимации. Будем надеяться на лучшее! В палату пока не входите, когда разрешат, сестра позовет.

Надежда слушала объяснение врача, но оно с трудом доходило до сознания. Внезапно обессилев, она прислонилась к холодной крашеной стене коридора.

— Вы посидите. Может, воды?

Ничего не ответив, женщина опустилась на продавленный дерматиновый диванчик.

— Ваша мама перенесла два инфаркта, сердце слабое! Крепитесь!

Надежда молчала, сосредоточившись на том, что происходило за закрытыми дверями палаты. Ей казалось, прошла целая вечность, прежде чем вышла сестра.

— Успокойтесь, самое страшное позади. Через несколько часов вы сможете ее навестить, а пока отдохните, поспите. Есть свободная палата.

— Нет, спасибо, я лучше здесь побуду.

— Как хотите, конечно, но я бы, на вашем месте, передохнула! — посоветовала девушка.

После обеда Надежде разрешили навестить больную. Мама выглядела очень слабой. Сухими, растрескавшимися губами она с трудом прошептала:

— Доченька, не надо переживать! Послушай, кого я накануне видела. Через открытое окно, по воздуху, ко мне приблизилась неземной красоты женщина и встала в ногах. Я даже почувствовала тяжесть! Некоторое время она смотрела на меня и молчала. Это было очень приятно! Ласковое лицо светилось такой добротой, словами не передать! Наденька, смерти нет, ты не бойся ее, доченька!

— Хорошо, родная. — Надя ласково погладила мягкие мамины волосы, не замечая своих слез.

— Девочка моя, не надо плакать.

— Мамочка, давай я за тобой поухаживаю: умою, переодену рубашку, а то ты с прошлого вечера без присмотра лежишь!

— Не волнуйся. Налей мне попить, во рту пересохло.

Их разговор прервали удары по стеклу и шум множества крыльев. Стайка воробьев билась в окна палаты.

— Вестники смерти. — Мать устало прикрыла глаза.

Птицы волновались, стремясь проникнуть вовнутрь. Откуда-то повеяло холодом. Вскоре они исчезли так же неожиданно, как и появились. Заинтригованная, Надежда распахнула раму и, перегнувшись через подоконник, заглянула вниз. Под окнами палаты, на земле, лежали неподвижные серые комочки. Судя по всему, воробьи погибли.

— Бедные! — Она взволнованно обернулась к матери. — Мамочка, ты представляешь, — и остановилась, не закончив фразы. Безжизненное лицо больной сделалось похожим на маску. Затаив дыхание Надежда приблизилась к постели и некоторое время всматривалась в неуловимо изменившиеся черты. Собравшись с духом, женщина срывающимся голосом спросила:

— Мамочка, ты спишь?

Больная не отвечала.

— Мамочка, скажи что-нибудь, только не молчи! — Дотронувшись до безжизненной руки, Надежда схватилась за горло и стремительно выбежала из палаты.

Голова болела невыносимо. Внутренняя пустота поглощала чувства и желания. Женщина добрела до одинокой лавочки, в глубине больничного парка, и, упав на нее, незаметно для самой себя задремала. Когда она очнулась, уже смеркалось. Вдоль аллеи зажглись фонари. Освещенные ими старые липы и кусты шиповника, при полном безветрии, напоминали декорации спектакля. В самом конце дороги Надежде привиделось нечто странное. Оглянувшись по сторонам и поняв, что в парке никого нет, она испугалась. Ледяной поток воздуха сжал тело плотным коконом. Перед глазами возникла незнакомка в ореоле тусклого фосфорического свечения.

— Я пришла с миром, — проговорила она. Увидев изменившееся лицо жертвы, с усмешкой добавила: — Не стоит бояться, пока…

— Пока? — Надежда почувствовала себя мошкой, запутавшейся в невидимой паутине. — Что вы сделали со мной?

— Ничего страшного. Скажем, это всего лишь невинный способ привлечь внимание. Поверь, не стоит бояться меня до тех пор, пока наши цели совпадают. — В глазах призрака металось холодное, ослепительно-белое пламя.

— Какие цели? — завороженно спросила женщина.

— Сейчас объясню. Я хочу оказать услугу. Конечно, не совсем бескорыстно… В течение последующих трех лет твоя дочь трижды подвергнется смертельной опасности.

— Опасности? — Несчастная мать похолодела от смысла сказанного.

— Вот именно, смерть будет ходить за ней по пятам. Ну, так что, тебя интересует помощь?

Не в силах произнести ни слова, Надежда кивнула.

— Не бойся, я спасу Милу. Но благотворительность не в моих правилах. Кое-что я попрошу взамен: некую вещь, которая окажется в вашей семье.

— Вещь?

— Придет время, и ты о ней узнаешь. Она станет совсем небольшой платой за жизнь ребенка! Решайся! Я жду!

— Простите, а вы не обманываете?

— Проверь, попробуй, но потом пеняй на себя! — В ответе незнакомки прозвучал вызов.

— Нет, нет, я верю! — поспешила заверить ее Надежда и горячо попросила: — Прошу вас, спасите мою девочку!

— Хорошо. И последнее, к помощи матери прибегать не советую, иначе легко можешь оказаться на месте сегодняшних воробьев! Поняла?

— Да…

Призрак начал медленно таять, пока не исчез совсем, оставив в вечернем воздухе легкий след прежнего свечения.

Оглушенная произошедшим, женщина растерянно смотрела в пространство, на то место, где еще минуту назад стояла ужасная незнакомка. Все перемешалось в голове. Мама, а она здесь при чем? Чем она сможет помочь?! Бред какой-то! Но загадочный свет никуда не уходил, убеждая в своей реальности…

— Извините, совсем вас заговорила! — Надежда смущенно улыбнулась Валентине Антоновне.

— Наденька, твой рассказ выглядит таким таинственным…

— Да, сплошные загадки. Но это лишь начало моей истории. Поверьте, нет ничего страшнее неизвестности! После той встречи в больничном парке я каждый день ожидала беды! Не решаясь признаться мужу, страдала вдвойне, ощущая свое полное одиночество. Летом мы снимали дачу в Мамонтовке. Должна отметить, места тамошние нас восхитили. Вокруг дома, повсюду, росли высоченные сосны, их кроны отбрасывали легкую полутень на чудесные поляны, поросшие мягкой травой. Хозяева не утруждали себя большим огородом, имея на участке лишь пару-тройку грядок с зеленью, поэтому основная его часть была настоящим сосновым бором. Между деревьями мы натянули гамак, в котором обожала качаться Милочка. Беря отпуска по очереди, я и Толя могли находиться на даче в июне и июле. Даже работая, все выходные проводили только там. Июль выдался жарким, с ливнями и сильными грозами. В один из таких дождливых дней мы с дочкой сидели на ступеньках летней веранды, с открытой дверью, наслаждаясь чистым, душистым воздухом. Гроза проходила стороной. Где-то далеко еще слышались раскаты грома, но дождь уже ослабевал, убаюкивая мерным шумом. Не помню, о чем мы разговаривали, когда нас ослепила молния и одновременно раздался оглушительный грохот, сотрясший весь дом. И тут я с ужасом заметила, как в открытую форточку медленно вплывает серебристый шар. Он странно двигался: плавно колыхался, словно в густом, тягучем сиропе. Я только и могла, что прошептать: «Милочка, не шевелись», — напряженно следя за искрящимся клубком, приближающимся к дочери. Внезапно, в полуметре от ее головы, шар остановился, как бы в раздумье, а затем, непостижимым образом, изменил траекторию. Не причинив никому вреда, он, против тока воздуха, вернулся назад, к форточке, и, выскочив в нее, взмыл высоко вверх, словно ручной мяч, пущенный невидимой рукой. Никогда не слышала, чтобы шаровая молния так странно двигалась! Ближе к вечеру небо очистилось, выглянуло солнышко. Помню, я занималась ужином. В дом вбежала взволнованная Милочка и, приплясывая от нетерпения, стала упрашивать побыстрее выйти с ней на улицу. Представившееся зрелище, действительно, поразило меня! В небесной лазури, под сводом восхитительной радуги, сиял огромный белоснежный крест! Так, впервые, сбылись слова незнакомки.

В следующий раз это случилось весной. Помните, прошедший март выдался теплым и солнечным. Городские сливы не справлялись с огромным количеством талого снега, отчего на тротуарах возникали настоящие моря. Мы с Милочкой решили поехать в «Детский мир». Тем более накануне я купила ей новые резиновые сапоги, которые дочке не терпелось обновить. По дороге она старалась не пропускать ни одной лужи. Впереди тротуар перегораживал целый водоем грязной, мутной воды с большой бурлящей воронкой посередине. Неожиданно Милочка к ней побежала. Зачем? До сих пор не могу понять! Обычно послушная, в тот день она будто не слышала моих сердитых окриков. Я попыталась догнать дочку, но куда там! Милу спасло лишь то, что, когда она падала в открытый люк, успела зацепиться за его края локтями. Схватив перепуганную дочь под мышки, я стала тянуть ее наверх, но бурный поток воды сводил все мои усилия на нет. К тому же промокшее пальто сделалось таким тяжелым…

Никто не заметил, откуда появился тот удивительный юноша. Он с завидным спокойствием приблизился к Милочке и, словно перышко, поднял в воздух. Не успела я опомниться, как наш спаситель исчез. Позже очевидцы происшествия описывали весьма необычную одежду молодого человека. На нем была светлая, ниже колен, рубаха без пуговиц и накинутый, поверх нее, длинный красный плащ. Наряд довершали высокие изящные черные сапоги с белым узором. Русые волнистые волосы, расчесанные на прямой пробор, открывали чистое ангельское лицо. Знаете, на самом деле, ангельское! — взволнованно воскликнула Надежда. — Сразу возникло ощущение, что я его знаю. Только вот откуда? Дома, размышляя, я случайно, остановила взгляд на иконах. — Женщина замялась. — Юноша как две капли воды походил на Архангела Михаила! Остается добавить, сегодня, под нашими окнами, я вновь увидела ту страшную незнакомку, о которой хотела забыть, и поняла: она так же реальна, как и мы! Что ей нужно?! Валентина Антоновна, мне страшно…

Глава 5 МИЛА

Сколько Мила себя помнила, она всегда видела сны. Особое место среди них занимал один и тот же, часто повторяющийся. Ей снился прекрасный белоснежный монастырь, окруженный высокими стройными деревьями, кипарисами, с кронами, напоминавшими пламя свечей. Монастырь возвышался на скалах, у подножия которых плескалось синее-синее море… Он звал Милу, пытаясь открыть некую важную тайну. Девочка твердо знала: там, за каменными стенами, находился ее родной дом. Она шла и шла к нему. Казалось, еще чуть-чуть, и Мила окажется у ворот. Но на этом видение обрывалось, оставляя чувство недоумения и тоски.

А что касалось остальных снов, со временем девочка научилась их разделять. На «прямые», когда она в точности, с мельчайшими подробностями, могла рассказать о будущем, причем не только своем, но и чужом. И «непрямые», символические, которые приходилось расшифровывать. Позже к ним присоединились новые, необыкновенные сны, оставляющие доказательства своей реальности…

Вначале Милу окружала темнота. Потом она дошла до бабушкиного дома и оказалась в глухой, темной прихожей коммунальной квартиры. С запахами посторонних людей, с шорохом чужой одежды, с чьим-то смущенным топтанием. Там, за закрытой дверью, находился ее волшебный детский мир: со светлой ореховой мебелью, запахом детского крема, тонкой фарфоровой вазой с жизнерадостными гимнастами и, конечно, приемником-транслятором, рассказывающим сказки и поющим, голосом Людмилы Зыкиной любимую песню «Течет река Волга». И вот кто-то говорит, что бабушки больше нет, она умерла! Мила заходит в пустую комнату. Девочка силится понять: как же будет теперь жить?! Без первых тюльпанов и нарциссов под окном бабушкиной комнаты на первом этаже? Это представляется ей совершенно невозможным!

Мила переносится в просторный белый зал, где на возвышении, в гробу, лежит бабушка. Она смутно видит родное лицо и цветы. Огромное горе вырывается наружу горячими солеными слезами. Мила не может остановиться, плачет и плачет…

— Милочка, проснись, проснись, маленькая! Не плачь, ну что ты, что тебе такое приснилось? — Мама ласково теребит девочку за плечо, гладит по голове, с тревогой смотрит в опухшее от слез лицо. Как же ее пугают Милочкины сны! — Доченька, проснись, не бойся! Ты просто видела дурной сон, он ничего не значит!

Мила открывает глаза и непонимающе смотрит на маму.

— Я видела умершую бабушку! Уверенная в реальности событий, она вновь начинает горько плакать.

— Деточка, такие сны к долгой жизни! — продолжает утешать дочку Надежда, сама не веря тому, что говорит.

Через месяц бабушку парализовало, а еще через две недели она умерла.

Жизнь двенадцатилетней девочки сильно изменилась. Теперь Милочка возвращалась домой неохотно. Никто не встречал ее с доброй улыбкой и горячим вкусным обедом на плите. Она вспоминала, как любила лепить с бабушкой вареники, с творогом, вишней, картошкой, и болтать о чем-то незначительном. Им было очень хорошо тогда, вдвоем. Воспоминания согревали, а порой, наоборот, пугали своей неповторимостью.

Милочка автоматически открыла входную дверь и вошла в пустую квартиру. С некоторых пор ей казалось, что тоска не состояние души, а вполне одушевленное существо, всегда находящееся рядом. Она подошла к холодильнику и достала кастрюлю с бульоном, в котором белели четвертинки курицы. Сварив вермишелевый суп, Милочка грустно уселась за кухонный стол. Есть одной совсем не хотелось. Девочка вяло помешивала ложкой в тарелке, раздумывая, чем бы заняться после обеда. А «после» она побрела к своей кушетке и упала на нее в изнеможении. Тишина квартиры давила, звенела в ушах, рождая непонятные звуки. Милочка прислушалась: по коридору кто-то ходил.

«Нет, не может быть, — внушала она самой себе, — мне только кажется!»

Но шаги не затихали, наоборот, они приближались.

«Нет, нет, пожалуйста, не надо, я боюсь!» — мысленно умоляя, девочка прижалась спиной к стене и закрыла лицо руками. Шаги подошли совсем близко и остановились. Чья-то ласковая рука легла ей на голову, и Милочка ощутила тепло, исходящее от нее.

— Внученька!

Задохнувшись от испуга, трясущимися губами, девочка еле слышно пролепетала:

— Бабушки нет, она умерла. Я знаю, ты не бабушка…

— У нас слишком мало времени… Прошу, запомни мои слова! Никогда не вставай на сторону зла, каким бы близким оно ни казалось. Со временем постарайся выполнить предназначение. И последнее, передай Надежде: договор заключен обманом, она ничего не должна отдавать!

От удивления Милочка позабыла о страхе. Она отняла руки от лица и увидела перед собой женщину, очень похожую на бабушку, но лишь внешне. Девочка никогда не слышала, чтобы бабушка так с ней разговаривала, серьезно и торжественно. В каждой произнесенной фразе заключалась тайна. И если две первые относились к ней, то последняя, касающаяся мамы, удивила больше всего. Любопытство пересилило остальные эмоции, и Мила заинтересованно спросила:

— Я не понимаю, какой договор? Что не должна мама отдавать? Кому?

— Передай Наде мои слова в точности! Прощай, Милочка, в этом мире мы с тобой не увидимся! Если…

Не договорив, бабушка исчезла.

Остаток дня девочка провела в смятении. Она не могла решить, стоит ли признаваться маме. Учитывая прошлый опыт, Мила сильно сомневалась в доверии родителей к ее словам. Они всегда считали девочку невозможной фантазеркой и сочинительницей, а теперь, после смерти бабушки, и подавно все припишут излишней впечатлительности и слабой нервной системе.

«Нет, — решила Мила, — пока я рассказывать ни о чем не буду, может, позже…»

Проходили дни, размывая яркость впечатлений от той встречи. Подготовка к Новому году, самому любимому Милиному празднику, отодвинула на задний план тревожные мысли и сомнения. Папа, как всегда, спрятал елку на балконе. Тридцатого декабря он торжественно внес лесную красавицу в дом и объявил домашним о сюрпризе от Деда Мороза. Мила прыгала вокруг пушистого деревца, дотрагиваясь до холодных упругих веток, присыпанных чистым снегом. Отец, довольный, улыбающийся, обстругивал низ ствола для установки елки в крестовину, отчего по квартире разносился ни с чем не сравнимый аромат свежей древесины и хвои. А потом они все вместе наряжали ее. Каких только игрушек не хранилось в большой картонной коробке! Особенно нравились Миле бабушкины, старые: серебряный дирижабль с надписью красным «СССР» и чудесный ангел в облике ребенка. Вскоре, после боя курантов, наступала очередь подарков. Затейник-папа тайно заводил будильник. Мила каждый раз радостно вздрагивала от его напористого, задорного трезвона, возвещавшего об очередном послании от Деда Мороза. Поиск подарков превращался в захватывающую игру. Сюрпризы отца казались неиссякаемыми. Последующие дни становились для девочки сплошным волнующим ожиданием их, но самый главный готовило Рождество.

Она стояла посреди бескрайнего поля изумрудной шелковистой травы. Дул легкий ветерок, и тогда поле становилось морем с мягкими, ласкающими кожу волнами. Ярко-зеленым морем под васильковым небом… Мила радовалась необыкновенному, прекрасному солнечному миру с волшебными красками, самой красивой травой, самым красивым небом, самым мягким солнцем. Там же девочка увидела храм, обнесенный воздушной резной оградой. Она миновала распахнутые ворота и, услышав призывный звон колоколов, вошла в боковую калитку. На церковном дворе, слева, возвышался обелиск, без каких-либо имен или надписей. Мила застыла, пораженная страданием и болью, исходящими от темного мрамора. Сквозь пелену слез смотрела девочка на гладкий живой камень. Монахиня взяла ее за руку, подвела к огромному аналою [72]с раскрытой древней Книгой, почти такой же большой, как сам аналой, и начала молча водить по строчкам пальцем. Отчего-то Мила точно знала, что этой Книгой была Библия.

Женщина строго приказала:

— Читай!

Девочке сделалось не по себе. Знакомые буквы перемежались с неизвестными, не складываясь в слова.

— Я не могу, — испуганно ответила Мила и вновь горько расплакалась.

— Она так не остановится! — с досадой заметила монахиня и обратилась к кому-то невидимому: — Позовите ее…

Рядом с Милой оказалась улыбающаяся бабушка.

— Милочка, давай отойдем, присядем. — Она указала девочке на скамейку, справа от обелиска. — Внученька, не нужно плакать! Хочешь, я расскажу тебе, как здесь живу?

Не дожидаясь ответа, бабушка продолжила:

— У меня столько друзей! Ты знаешь, Милочка, я прожила тяжелую, нерадостную жизнь и никогда не любила своего дня рождения, а теперь я очень люблю праздновать его вместе со своими друзьями! Запомни, мой день рождения — девятого августа. Бабушка несколько раз, настойчиво повторила дату, но для Милы смысл слов остался непонятным, ведь день рождения бабушки приходился на тридцатое октября! И вообще, при чем здесь был день рождения? Однако, переспросить она отчего-то не решилась.

— Милочка, скажи, почему ты не выполнила мою просьбу? Пойми, ты обязательно должна обо всем рассказать маме!

Девочке сделалось ужасно стыдно.

— Бабушка, прости!

— Ничего, внученька, это поправимо!

— Бабушка, я боюсь, родители мне не поверят!

— Милочка, по-другому поступить невозможно.

— Почему?! Поговори сама с мамой! Тебя-то она точно послушает!

Бабушка вздохнула и грустно посмотрела на девочку.

— Конечно, послушает. Но я не могу!

Пока они сидели и разговаривали, Мила наблюдала за необычными рабочими в белоснежных комбинезонах, которые, то и дело взмывая в воздух, быстро и легко возводили часовню из сверкающего прозрачного камня, похожего на хрусталь.

Завороженная чудесным зрелищем, девочка не отрывала глаз от строителей. И чем дольше она смотрела, тем сильнее нарастало в ней ощущение бесконечного, ослепительного счастья. Оно прибывало и прибывало, заполняя собой все ее существо, вытесняя из памяти прежние, земные привязанности. Ничто больше в мире не имело значения, кроме единственного, всепоглощающего желания: остаться здесь навсегда…

Бабушкино лицо сделалось строгим и недовольным.

— Уходи! Тебе нельзя здесь дольше оставаться! Еще не время!

Она заставила Милу подняться и буквально погнала к калитке, подталкивая в спину.

— Запомни, мой день рождения — девятого августа, а день рождения твоего отца — девятнадцатого сентября! — повторяла и повторяла бабушка.

Девочка снова оказалась в поле, рядом с храмом. Грустно, монотонно звонили колокола. Из распахнутых ворот выходили люди в темных одеждах, с опущенными головами.

Проснувшись светлым рождественским утром, Милочка, в мельчайших подробностях, вспомнила свой удивительный сон.

На праздники мама взяла несколько дней отгулов и восьмого января договорилась о встрече со старой школьной подругой, проживающей неподалеку от Измайловского парка. Миле не хотелось ехать с мамой, но, поддавшись на уговоры, она нехотя согласилась. Поездка в гости действительно оказалась неудачной. Изнывая от скуки, девочка размышляла, для чего маминой знакомой понадобилось приглашать их к себе, после стольких лет молчания. Промучившись пару часов, они распрощались с нудной, меланхоличной Татьяной. Вечерело. Повалил густой, пушистый рождественский снег. Милочка запрокидывала голову, пытаясь на ходу поймать ртом снежинки.

— И зачем только я согласилась?! Надо было сразу отказаться! — сетовала Надежда. — Целый день потеряли!

— Мам, а я ведь предлагала не ехать.

— Конечно, ты у меня всегда лучше знаешь! Пойдем быстрей, а то я замерзла.

Девочка едва успевала за матерью, ругая, про себя, «гадкую тетку». В метро они попали в самый час пик. Поезда приходили из центра переполненными. К тому же на «Измайловской» мало кто выходил. Мама схватила Милу за руку и почти протиснулась в открытые двери, когда навстречу им из вагона, сметая всех на своем пути, ринулся невменяемый гражданин: бледный, с выпученными глазами, в съехавшей набок шапке.

— Позвольте! Позвольте! Товарищи, прошу вас, покиньте вагон! — то и дело выкрикивал он визгливым, срывающимся голосом. Люди удивленно оглядывались на мужчину и улыбались, слушая категоричные призывы чудака.

— Каков наглец! — возмутилась Надежда, вытесненная на платформу попятившимися людьми.

— Придется дожидаться следующего, — мрачно констатировала девочка, провожая взглядом уходящий поезд. Неожиданно, бетонные перекрытия станции содрогнулись от страшного взрыва. Тоннель заполнился едким дымом с запахом гари. Мама инстинктивно прижала Милу к себе, с ужасом вглядываясь в темноту. По перрону забегали взволнованные работники метро. Вскоре объявили, что пассажиров просят воспользоваться наземными транспортными средствами, так как движение поездов временно приостановлено.

На следующий день страна узнала о первом террористическом акте в истории московского метрополитена, произошедшем восьмого января тысяча девятьсот семьдесят седьмого года. [73]Он унес жизни семи человек, тридцать семь получили ранения различной степени тяжести. Позже прогремели взрывы в гастрономе, на улице Дзержинского, [74]и на улице 25 Октября.

Остаток дня девочка слушала новости вместе с мамой, которая, время от времени, потрясенно повторяла:

— Ведь мы чудом спаслись…

Милочка пребывала в глубокой задумчивости. Темный обелиск, ее слезы, колокольный звон, грустные монахи, все сделалось понятным.

После случившегося она не могла больше молчать. Мила решилась рассказать о появлении бабушки и своем сне. Удивительно, но Надежда сразу восприняла слова дочери всерьез, нисколько не усомнившись в их правдивости.

— Милочка, а ты не догадалась, почему бабушка настойчиво просила запомнить дату своего рождения?

— Нет, ведь она родилась на самом деле тридцатого октября?

— В земной жизни. Только бабушка умерла. Ты помнишь, когда?

— В августе…

— Восьмого августа.

— Мама, так девятое…

— Первый день на том свете. Думаю, бабушка весточку нам подала: со смертью жизнь не заканчивается! Значит, говоришь, у отца день рождения девятнадцатого сентября?

— Да.

— Тревожно мне…

Когда Милочка передала предупреждение бабушки о договоре, заключенном обманным путем, мама испытующе взглянула на нее. «Что происходит? — подумала Надежда. — Знает ли дочка про договор? Почему обманом? Уже три раза, как и предсказывала незнакомка, Милочка подвергалась смертельной опасности и, чудесным образом, спасалась. Получается, свою часть договора та женщина выполнила! Интересно, о какой вещи идет речь? Что именно велит мама не отдавать? Ничего не понимаю!»

Наступила весна. Бульвар расцвел, распространяя по округе головокружительные ароматы зелени и сирени. Дивные светлые вечера не давали Надежде покоя. Она тоскливо наблюдала за домоседом Толиком, меняющим прокладку на кране. От ощущения обиды и одиночества на глаза наворачивались злые слезы.

— Какой ты, Толя, неромантичный, скучный! Другие мужья уделяют больше внимания своим женам, а ты… Вот возьму и влюблюсь! — с вызовом заявила женщина.

— Наденька, ты ведешь себя по-детски! — миролюбиво отозвался муж, не собираясь ей уступать.

— Хорошо, сиди дома, старый дед! Я одна пойду, пройдусь!

— Только недолго, — примирительно попросил Анатолий.

— А это как получится! — отрезала Надежда и демонстративно накрасила губы яркой помадой.

Громко хлопнув дверью, она вызвала неповоротливый лифт и, с брезгливым чувством, вошла в его тесную кабину, пропахшую мочой и перегаром. Стараясь не дышать, женщина спустилась вниз и вскоре оказалась на вечерней улице. По Сиреневому бульвару медленно прохаживались парочки.

«Специально просижу здесь до позднего вечера, пусть поволнуется!» — решила Надежда и направилась к скрытой в цветущих кустах лавочке. От маленькой мести сразу сделалось легче. Поглощенная жалостью к себе, она не обратила внимания на чужое присутствие.

— Не правда ли, прекрасный вечер? — обратился к ней женский голос.

Надежда вздрогнула от неожиданности и обернулась.

— Вы?!

— Конечно. Если ты еще не забыла, мы заключили договор, и свою половину я выполнила!

— Скажите, чего вы ожидаете от меня?

— Пока ничего. А в дальнейшем…

«Как же раньше я не догадалась! — осенило женщину. — Небесный крест, Архангел Михаил, чудной мужчина в метро, требующий покинуть тот самый, злосчастный вагон… Ведь мама предупреждала о договоре, заключенном обманом!» Надежда возмущенно взглянула на незнакомку:

— Мне кажется, вы присвоили себе чужие лавры!

— Неужели?! В таком случае кто же тебе помогал?

— Господь.

Лицо колдуньи исказилось от ярости.

— Ах вот оно что! Удалось поговорить с матерью?! Очень интересно, с чьей помощью? Ну, ничего, узнаю! Скорее всего я недооценила твою дочь!

— Не смей ее трогать!

— Наивная! — Незнакомка смерила Надежду уничтожающим взглядом. — Помнишь мое предупреждение по поводу матери? Так вот, лишить тебя жизни было бы слишком просто, забавнее того, кто тебе дорог! — Она довольно рассмеялась. — Прощай, глупышка! Ты представления не имеешь, с кем связалась!

Призрак растворился в воздухе.

Сердце Надежды бешено колотилось, голова раскалывалась от боли. Женщина побрела домой, не решаясь даже предположить, кого имело в виду это исчадие ада.

Прошла весна, и лето, наступила осень.

— Мамочка, проснись! Ты во сне стонешь! — Мила склонилась над спящей матерью.

— Ой, доченька! Я сегодня себя неважно чувствую, сердце весь день щемит.

— А ты лекарство не забыла принять? — озабоченно спросила девочка.

— Не волнуйся, как с работы вернулась, сразу выпила. Сейчас, наверное, уже поздно?

— Десять.

— Где папа?

— Его еще нет.

— Странно! Он никогда так поздно не задерживался…

В дверь позвонили.

— Вот и Толя! — обрадовалась Надежда. — Иди скорее, открывай!

— Мам!

Услышав крик дочери, женщина кинулась к двери.

Перепуганная соседка указывала в сторону лестницы:

— Посмотрите, там, кажется, ваш муж.

На ступеньках, привалившись к стене, сидел Анатолий.

— Толя, Толечка, что с тобой?! — Надежда обхватила его плечи руками. Пустые, безжизненные глаза мужа смотрели в пространство.

Когда тело отца отвезли в морг, Милочка вспомнила о дате, восемнадцатом сентября.

«Как я могла забыть?!» — с отчаянием подумала девочка и вслух произнесла:

— Мама, бабушка ведь нас предупреждала.

— Конечно, — Надежда недобро усмехнулась, — о дне рождения, первом дне на том свете!

От ее слов у Милочки мороз пополз по коже. Она ушла к себе в комнату и горько разрыдалась.

Прошло семь лет. Долговязая, нескладная девочка превратилась в очаровательную девушку с гладкой матовой кожей, миндалевидными зелеными глазами и тяжелыми пепельными волосами, струящимися по плечам и спине.

Сегодня Миле исполнялось двадцать, и она хотела отпраздновать эту торжественную дату в компании друзей. В такой день ей особенно не хватало отцовской любви, поддержки и внимания. Девушка грустно вздохнула.

— Что я слышу! Именинница загрустила! — Мать шутливо нахмурила брови. — Кто посмел расстроить самую любимую девочку на свете?!

Мила весело рассмеялась:

— Никто.

— Вот так-то лучше, — удовлетворенно заметила Надежда и поставила в духовку пироги.

Милочка с детства любила наблюдать за тем, как мама готовит. Особенно ей нравились домашние эклеры, которые, вместе с другими деликатесами, дожидались своего часа в холодильнике.

— Милочка, так кого из ребят ты все-таки пригласила? Я тебя уже спрашивала, но не услышала ответа. Володя будет? Или ты решила с ним порвать?

С деланым безразличием Надежда посмотрела на дочь. Между тем в вопросе угадывался живой интерес. С некоторых пор девушка стала замечать, что мама изо всех сил старалась сблизить ее с Володей.

— Мам, если тебе он нравится, пригласи его сама! — ответила Мила, недовольная навязыванием ухажера.

— Ну почему ты задираешься? Неужели нельзя спокойно ответить? Не придет, твое дело. Я просто поинтересовалась. — Резкий ответ дочери обидел Надежду.

— Мам, в последнее время он на меня действует, как красная тряпка на быка! Раздражает ужасно! Везде волочится! «Люблю, люблю», — передразнила парня Мила. — Слушать тошно!

— Не понимаю, разве плохо, когда тебя любят? К тому же парень он неглупый. Не красавец, конечно, но, по-моему, очень приятный, материально обеспеченный, что тоже немаловажно. Ты не фыркай, не фыркай, — шутливо проворчала Надежда, увидев гримасу на лице дочери. — Хотя, если дело дошло до откровенной неприязни, что ж, тогда вам лучше расстаться.

— Я уже пыталась, но он меня шантажирует! То пугает самоубийством, то грозится уехать воевать в Афганистан.

— Какие глупости! — возмутилась Надежда. — Неужели ты должна только поэтому с ним встречаться?! Я признаюсь тебе, дело прошлое. Володя ведь на коленях руки твоей просил!

— А ты, мама? — развеселилась Мила.

— А что я? — хитро улыбнулась женщина. — Сказала, не мне решать. Если надумаете пожениться, благословлю.

— Ну, ты и конспиратор! До сегодняшнего дня молчала! Почему, мам?

— Я обещала ему.

— Понятно, — ответила девушка. — Знаешь, он ведь сегодня придет.

Надежда, оторвавшись от готовки, удивленно посмотрела на дочь:

— Зачем же ты его позвала?

— Жалко стало.

— Вот наша бабская жалость! Ни к чему хорошему она не приводит!

— Сама знаю! — с досадой воскликнула Мила и тут же поспешила перевести разговор на другую тему.

— Мам, еще придут моя Леля с Сережей, Ира с Олегом, Лена Кононыхина с Игорем, Сергей из «Паруса», со своим приятелем Владом, и две девочки из института.

— Как их зовут?

— Наташа и Надя.

— Хорошо, познакомлюсь заодно с твоими однокурсницами.

— Знаешь, мам, меня его приход напрягает! — пожаловалась Мила.

— Сама пригласила, терпи! Доченька, давай накроем на стол, а то потом суета начнется!

К пяти вечера стали собираться гости. Именинница вспомнила об отсутствующем парне, когда часы пробили шесть. Володя все не появлялся. «Что это с ним? До сих пор не пришел!» — удивилась девушка и тут же отвлеклась на веселый разговор со своей близкой подругой Леной. Мысль об исчезнувшем кавалере посетила ее лишь перед сном.

— Мам, интересно, куда все-таки делся Володя? Странно!

— Разве ты не этого хотела? — усмехнулась мать.

— Хотела-то хотела, но он мое двадцатилетие ни за что бы не пропустил! — задумчиво ответила Мила.

— Может, обиделся? — предположила Надежда.

— Нет, не похоже на Володю! Я совершенно уверена, с ним что-то произошло!

Все последующие дни от парня не было никаких известий. Мила начала всерьез волноваться. Через неделю ей позвонил незнакомый мужчина с просьбой о встрече. Он представился следователем Прохоровым из ОВД «Замоскворечье».

— Я не понимаю, для чего вы меня вызываете? — удивилась девушка.

— Людмила, вы знакомы с Ивлевым Владимиром?

— Да. — Мила похолодела от дурного предчувствия и нерешительно спросила: — Скажите, пожалуйста, с Володей ничего не случилось?

— А что вы имеете в виду? — вопросом на вопрос ответил следователь.

— Ну, — замялась девушка, — он не пострадал?

— Почему он должен пострадать? — опять спросил мужчина.

— Понимаете, Володя пропустил мой день рождения. Он не мог так поступить без веских причин! — убежденно ответила Мила.

— Не волнуйтесь, с ним все в порядке! — успокоил ее следователь. — Людмила, значит, мы договорились? Завтра, в четыре, жду вас у себя. Кабинет двадцатый. Следователь Прохоров Константин Викторович. Запишите адрес…

Месяц назад к нему пришел парень, назвавшийся Владимиром Ивлевым, со странным заявлением, будто некто угрожает ему смертью, если он продолжит встречаться со своей девушкой, Людмилой Теодориди. Константин закурил, пытаясь восстановить в памяти тот разговор…

— Кем вам приходится Людмила, простите, не запомнил фамилию?

— Теодориди. Она моя любимая девушка.

— Понятно, хорошо, что любимая, — протянул следователь. В его интонации послышалась ирония. — Какая необычная фамилия! Если не ошибаюсь, греческая?

— Не ошибаетесь. Фамилия ей досталась от дедушки по отцовской линии.

— Надо же! Значит, ваша невеста наполовину гречанка! — воскликнул с энтузиазмом Константин, то ли восхищаясь данным фактом, то ли насмехаясь над своим визитером. — Давайте уточним, — обратился он к Владимиру, — каким образом вас запугивают?

— Мне кидают в почтовый ящик записки, звонят по телефону.

— А голос? Может быть, есть какие-нибудь особенности? Никого не напоминает?

— Голос мужской, незнакомый.

— Молодой или нет?

— Я бы дал обладателю от тридцати до сорока.

— Владимир, вам не приходила в голову мысль о сопернике, который пытается отвадить вас от девушки? И, судя по всему, ему это прекрасно удается! — Прохоров, подчеркнув последнюю фразу, улыбнулся. — Дело молодое! Как говорится, в любви все средства хороши!

Парень понял, что следователь отнесся к его словам несерьезно, мало того, даже с некоторой долей презрения.

— Нет, не думаю! Записки и звонки не похожи на розыгрыш. И еще, я заметил: с некоторых пор за мной следят.

— Хорошо, тогда давайте подробнее. Сначала закончим с голосом. Какой он: высокий, низкий, хриплый? Возможно, есть какие-нибудь особенности речи? Картавость, например?

— Вспомнил! — закричал обрадованный Владимир. — Мужчина говорил с легким акцентом.

— Уже что-то! Но, скажите, зачем вы понадобились иностранцу? Или он в числе поклонников вашей Милы?

— Нет! Я точно знаю, что нет! — решительно отмел подобное предположение парень.

— На вашем месте я не был бы столь уверен! Молоденькие девушки…

— Только не она!

— Как знаете, дело хозяйское, — развел руками Константин. — Теперь перейдем к слежке. Вы уверены, что за вами следят?

— Совершенно уверен! Один и тот же человек сопровождает меня от работы до самого дома, всегда на большом расстоянии. Иногда, по вечерам, он подолгу стоит на другой стороне улицы, напротив моих окон.

— Вы можете описать своего незнакомца?

— Попробую, но думаю, мало чем смогу помочь. Высокий, худощавый, одет во все темное. Кажется, южной внешности, с бородой. Впрочем, я его видел лишь издалека, так что могу ошибаться.

— Да, не густо! Вот что, Владимир, пока ничего конкретного не произошло. А по факту записок дело не откроешь. Давайте подождем, посмотрим. Кстати, записки вы мне так и не показали!

Ивлев торопливо вытащил из портмоне несколько бумажек. Тексты были составлены из вырезанных газетных букв.

— Прямо Шерлок Холмс! — усмехнулся следователь и прочел вслух: «Настоятельно прошу вас отказаться от встреч с Людмилой Теодориди, в целях вашей безопасности». — Так, а что в другой: «Требую отказаться от встреч с Людмилой Теодориди, так как, в противном случае, не смогу гарантировать сохранение вашей жизни». — Прохоров взял третью записку: «Откажитесь от встреч с Людмилой Теодориди, во избежание непоправимого!» — Эта последняя?

— Да.

— Каждое новое послание становится все более тревожным… Константин задумался и почесал в затылке.

— Действительно, неприятная история… Советую вести себя предельно осторожно. Возможно, тревога тайного корреспондента не беспочвенна! Если что, звоните, вот мой телефон! — Прохоров вырвал из блокнота лист со своим номером.

Прошел месяц. Известий от Ивлева не поступало. Константин почти забыл о нем, когда его вызвали по адресу N. Дело, представлявшееся больше похожим на злой розыгрыш, приняло зловещую окраску. Парня едва не повесили! По убеждению Прохорова ни о какой попытке самоубийства речи идти не могло, несчастного влюбленного хотели убить. Он приехал со своей группой на место преступления уже после того, как молодого человека увезли в городскую больницу № 56. «Скорую помощь» вызвал неизвестный.

— Костя, взгляни, на чем бедолага повесился! — Эксперт Виталий Федорович указал на турник, закрепленный под высоким потолком в коридоре и эспандер. — Надо же! Молодой, спортивный парень, следящий за собой, и вдруг такое! Интересно, почему он решил расстаться с жизнью?

— Меня больше интересует, кто ему помог, — задумчиво произнес Прохоров.

— Ты думаешь, это не попытка самоубийства?

— Уверен!

Виталий Федорович с интересом осмотрел кусок веревки, привязанной к перекладине.

— Надо же, и где только люди умудряются достать товар такого превосходного качества!

— Все шутишь! — усмехнулся следователь.

— А если серьезно, видишь: на конце идеальный срез? Теперь, Костя, подумай. Ты, к примеру, находишься на месте спасателя. Входишь в квартиру. Кстати, как он вошел? Не повешенный же ему открыл! Или дверь, после ухода убийцы, осталась незакрытой?

— Не убийцы, а убийц, — уточнил Прохоров. — Сомневаюсь, чтобы одному человеку удалось справиться с парнем! Знаешь, он ведь обращался ко мне, месяц назад.

— Да? И по какому поводу?

— Некто оставлял в его почтовом ящике угрожающие записки с вырезанными из газет буквами. Еще он говорил о слежке.

— А ты?

— Дал ему свой телефон, просил звонить, если будут новости.

— Новости? Алло, алло! Константин Викторович? — эксперт сделал вид, будто держит в руках телефонную трубку. — Не могли бы вы подъехать? Меня тут повесили!

— Прекрати! — поморщился следователь. — Ты же знаешь нашу работу!

— Ладно, прости. Вернемся к версии спасателя. Представь, ты входишь в квартиру. Все решают секунды. Твои действия? — Виталий Федорович хитро посмотрел на Прохорова.

— Я бы схватил парня за ноги, чтобы поддержать. Да, такую веревку сложно перерезать обычным ножом… Выходит, спасатель тоже пришел не один?

— Может быть. Одно ясно, нашел парня не случайный прохожий.

— Откуда это следует?

— Ты же сам сказал: сложно перерезать обычным ножом. Судя по срезу, клинок был тонким, превосходного качества. Заметь, превосходного! Именно благодаря данному обстоятельству, повешенного удалось спасти.

— Интересная картина вырисовывается! Получается, Ивлева спас ниндзя?! Поеду в больницу, постараюсь что-нибудь разузнать. Виталий Федорович, если в квартире интересные пальчики найдете…

— Узнаешь первым.

— Спасибо, за мной не заржавеет!

— Да ладно! Сочтемся!

Минут через сорок Прохоров добрался до 56-й больницы, расположенной на Павелецкой набережной. Лечащий врач позволил ненадолго заглянуть к пострадавшему, находящемуся в состоянии сильнейшего стресса. К тому же следствием удушения явилось повреждение голосовых связок, делающее их общение весьма затруднительным. Войдя в палату, Константин поразился перемене, произошедшей с совсем еще недавно полным жизни парнем. Страшная борозда удавкой опоясывала шею, подчеркивая мертвенную бледность лица. После сильнодействующих успокоительных он крепко спал. Прохоров решил не тревожить Владимира, посчитав, что на сегодня с несчастного хватит.

Было около одиннадцати утра следующего дня, когда Константин открыл дверь знакомой палаты. Ивлев, узнав в нем того самого следователя, к которому он уже обращался, с грустной иронией прошептал:

— Это вы? Теперь, надеюсь, у вас найдется повод для открытия дела?

— Мне очень жаль, что так вышло, Владимир, поверьте! Но я даже предположить не мог ничего подобного!

В тоне следователя прозвучало сочувствие. Пододвинув к постели стул, он уселся напротив пострадавшего и, положив на колени кожаную папку, приготовился с вниманием слушать.

— Прошу вас, расскажите, как все произошло.

— Знаете, я нахожусь в ужасном положении. Если промолчу, скрою главное. А если расскажу, то вы, вероятно, сочтете меня ненормальным, — признался растерянный парень.

— Володя, доверьтесь мне! Со своей стороны обещаю полное содействие.

— На вашем месте я бы этого не обещал. Во всяком случае, пока не дослушаете до конца! — усмехнулся молодой человек.

— Знаете, иногда правда выглядит совсем неправдоподобной! К сожалению… Поэтому забудьте свои опасения и начинайте.

— Несколько дней назад Людмила Теодориди пригласила меня на празднование своего двадцатилетия. Наши отношения в последнее время сильно испортились, и я не мог упустить своего шанса их изменить. Измучившись с выбором подарка, остановился на французских духах, самых дорогих. Мне очень хотелось поразить Милочку! Накануне дня рождения, возвратившись домой в прекраснейшем настроении, я собрался выпить кофе, когда услышал звонок в дверь. Посмотрел в глазок и буквально остолбенел! На лестничной площадке стояла сама Мила! Она никогда раньше не приезжала, всегда отказывалась. Милочка очень стеснительная и скромная девушка, поэтому ее неожиданный приход так поразил меня. Даже, помню, промелькнула мысль, откуда она узнала мой адрес. Но радость затмила все! Я решил, что она приняла важное, для нас обоих, решение. В общем, не буду описывать своих чувств. Мила вошла в квартиру. А дальше начался какой-то кошмар. Девушка повела себя весьма странно. Остановив на мне тяжелый, пристальный взгляд, она начала говорить, что не любит меня, презирает, считает мое поведение унизительным. Я не в состоянии повторить гадостей, которые услышал от Милы в тот злосчастный день! И хотя слова ее были ужасны, я никогда бы не совершил из-за них самоубийства! Говоря о бессмысленности дальнейшего существования, Мила предложила мне покончить с собой, пообещав скрасить последние минуты жизни своим участием. Я согласился, но, поверьте, не по своей воле! Мною будто руководили! Очнулся уже на полу. Смутно увидел лицо незнакомого мужчины. Убедившись, что я пришел в сознание, он исчез. Потом приехала «скорая». Это все.

Действительно, такого Прохоров не ожидал! Получалось, двадцатилетняя студентка, накануне празднования своего дня рождения, явилась к молодому человеку домой, загипнотизировала его, довела до самоубийства, причем весьма изощренным способом, через повешение! Да и к тому же не забыла прихватить с собой крепкую веревку, чтобы уж точно не сорвался! Бред какой-то! Парень, пожалуй, оказался прав, в это действительно трудно поверить!

— Володя, вы не помните, когда вернулись домой с подарком?

— Я посмотрел на часы. В пять.

— Хорошо, значит, Мила зашла к вам в начале шестого?

— Да, получается так.

— А теперь по поводу мужчины. Скажите, предполагаемый спаситель не показался вам знакомым?

— Пожалуй, — согласился парень. — По-моему, именно он следил за мной.

— Скорее всего, записки с предупреждениями приходили от него.

— Наверное.

— Больше не буду вас утомлять. Выздоравливайте! Если узнаю что-то новое, навещу.

Прохоров сидел у себя в кабинете и ждал прихода Людмилы Теодориди. Он взглянул на часы, висящие над дверью: стрелки показывали без пяти четыре. Девушка должна была появиться с минуты на минуту.

«Интересно, какая она?» — размышлял Константин. После рассказа пострадавшего он представлял возлюбленную Ивлева коварной соблазнительницей, с броской внешностью, вдребезги разбивающей мужские сердца. К тому же необычная фамилия и греческие корни добавляли образу загадочности.

Когда раздался робкий стук в дверь и на пороге комнаты возникла миниатюрная блондинка с красивыми миндалевидными глазами, открыто и доверчиво смотрящими на мир, он растерялся от неожиданности. На роль роковой женщины малышка совершенно не подходила.

— Можно? Здравствуйте, вы меня вызывали? Я Людмила Теодориди.

— Здравствуйте. Да, вызывал. Присаживайтесь, — Константин указал на свободный стул.

Девушка грациозно опустилась на него. Она явно волновалась. Следователь решил выдержать паузу. «Надо же, — удивленно подумал Прохоров, — гречанка с настоящим греческим профилем! Красивая. Теперь понятно, отчего Ивлеву „крышу сорвало“!»

— Скажите, Константин Викторович, что случилось с Володей? — Мила умоляюще посмотрела на мужчину.

Следователь не спешил с ответом, прикидывая в уме, насколько подозреваемая убедительна: «Играет? В двадцать лет? Слишком правдоподобно! Похоже, девушка действительно не в курсе».

— На Владимира напали в собственной квартире. Люди, которым он доверял. Сейчас его жизни ничто не угрожает, пострадавший находится в безопасности. Поиск преступников ведется.

— Какой кошмар! Напали дома?! Но почему?! — с ужасом воскликнула Мила.

Константин только пожал плечами:

— Слишком мало времени прошло, чтобы я мог ответить.

— А можно его навестить?

— Нет, пока посещения не желательны.

— И все же, скажите, в какую больницу его отвезли?

— Вы не поняли меня? В ближайшее время я настоятельно прошу не искать с ним встречи!

Столь категоричный отказ смутил девушку. Ее лицо вспыхнуло, глаза наполнились слезами.

— Я думала, ему нужна сейчас поддержка, — чуть слышно проговорила она.

Прохоров невольно проникся к Миле жалостью.

— Давайте лучше поговорим о другом.

— Я слушаю.

— Где вы находились шестого апреля, с шестнадцати до восемнадцати часов?

— В торговом центре.

— Каком именно?

— Первомайском, на 9-й Парковой.

— Все два часа?

— Да, хотела выбрать себе платье.

— Выбрали?

— К сожалению, моего размера не нашлось.

— Кто-нибудь вас там видел?

— Скорее всего нет. Постойте, неужели вы считаете?.. — Мила от удивления потеряла дар речи. Растерянно улыбаясь, она переспросила: — Вы это серьезно?.. — Молчание сыщика возмутило ее. — Считаете, я могла напасть на Володю?! Да вы что?! — От столь нелепого предположения девушка сильно побледнела, и только на скулах выступили красные пятна.

— Заметьте, я ничего не говорил! Просто проверяю возможные версии, — спокойно ответил Прохоров. — И все-таки, припомните, видел вас кто-нибудь из знакомых шестого апреля с шестнадцати до восемнадцати часов.

— Не знаю, — растерялась Мила.

— Значит, алиби, на время покушения, отсутствует, — подытожил Константин. — Пока, Людмила, вы свободны. Прошу из города никуда не уезжать. Думаю, наша сегодняшняя встреча не последняя.

В полном смятении, девушка вернулась домой. Она бесцельно металась по квартире, то хватаясь за телефон, то бросая трубку обратно, на рычаг. Следователь представлялся совершенно уверенным в ее виновности, которую всячески пытался доказать. Вначале она хотела позвонить своей подруге, Леле, но не решилась. А вдруг та тоже не поверит ей и сочтет убийцей? Оставалось только одно: дожидаться прихода матери. Стрелки часов двигались мучительно медленно. Около семи раздалась звонкая трель звонка. Сердце Милы бешено заколотилось. Она выбежала в коридор и дрожащими, непослушными пальцами повернула ключ в замке. Дверь открылась. Надежда вошла в прихожую, опустила на пол тяжелые сумки и страдальчески поморщилась, растирая затекшие руки.

— Здравствуй, доченька. Слава Богу, до дома добралась!

— Мам, опять ты с тяжестью! Ведь просила столько не набирать!

— Не ругайся, Милочка! Так получилось. Сама знаешь, кругом дефицит: то венгерских кур давали, то бананы, потом еще заказ хороший принесли. Как отказаться? В конце концов набралось.

Пока Мила разбирала сумки, Надежда переоделась и вышла на кухню.

— Ну что, чайку попьем? — предложила она. Увидев понурившуюся фигуру дочери, женщина встревожилась. — В чем дело, моя хорошая?

Еле сдерживаемые слезы хлынули из Милиных глаз. Она, в отчаянии, бросилась в материнские объятия, пытаясь обрести в них защиту и поддержку от того невообразимого кошмара, в котором оказалась. Захлебываясь рыданиями, сама ужасаясь выдвинутому против нее страшному обвинению, Мила с трудом произнесла:

— Мамочка, меня подозревают в покушении на убийство Володи!

— Что?! — Надежда остолбенела, не в силах осмыслить сказанное дочерью. — Полный абсурд! Чушь какая-то! — изменившимся от волнения голосом воскликнула женщина. — Значит, в покушении на убийство?! — задохнулась она от возмущения.

— Да, на Володю напали.

— Ах вот в чем дело! Теперь понимаю, — процедила Надежда, — этот негодяй, это ничтожество решило устроить спектакль, чтобы испортить тебе жизнь! По принципу: если не мне, то и никому! Подонок! Мерзавец! — Глаза женщины метали молнии, голос дрожал от негодования. — Нашли кого обвинить! Тебя! А следователь, он в своем уме?! Такая кроха покушалась на здорового бугая! Да зачем он сдался!

Притихшая Мила испуганно следила за матерью. Растерянный вид дочери заставил Надежду устыдиться. Она взяла себя в руки и совсем другим тоном произнесла:

— Прости, родная, не сдержалась. Так вдруг стало обидно! Вот такие, как ты, добрые, жалостливые, беззащитные глупышки, чаще всего становятся жертвами непорядочных людей! Но не волнуйся, Милочка, мы справимся! Обязательно найдем выход! А сейчас давай успокоимся, вытрем слезы. — Надежда достала из кармана носовой платок. — Смотри, как глазки покраснели! Я в буфете свежий рулет с маком купила, пальчики оближешь! Вот тебе, моя хорошая, кусочек из серединки.

Девушка немного оживилась. За чаем она рассказала матери о сегодняшней встрече со следователем.

Выслушав дочь, Надежда, подчеркнуто спокойно, заключила:

— Самое главное для нас — твое алиби. Поэтому, вспомни, Милочка, не спеши! Может, все-таки ты кого-нибудь встретила по дороге или в магазине?

— Мам, я уже говорила, что нет, — ответила девушка, кусая губы от досады, — как назло!

— Позволь тебе не поверить! — не сдавалась Надежда. — У нашего подъезда после четырех обязательно, кто-нибудь из бабуль дежурит!

Напряженный материнский тон заставил Милу внутренне собраться. Перед глазами всплыло улыбающееся лицо Анны Григорьевны.

— Мамочка, ты гений! — радостно воскликнула девушка и, с горящими глазами, кинулась к матери на шею.

— Милочка, Милочка, хватит! Задушишь! — запросила пощады Надежда, зажатая кольцом любимых рук. Глядя на повеселевшее, ожившее лицо дочери, она поняла, что подсказка попала в цель.

— Когда я возвращалась домой, была половина шестого. На лавочке сидели Анна Григорьевна со своей дочерью Татьяной. Я с ними только поздоровалась, но, ты же знаешь Анну Григорьевну! Она никому не даст просто так пройти! И в тот день стала про тебя расспрашивать, про мой институт. Мы минуть десять разговаривали. Потом Анна Григорьевна поинтересовалась, который час, и, услышав, что уже без двадцати шесть, заторопилась домой, сказала, скоро начнется ее любимый сериал.

— Вот видишь, доченька, а ты боялась! Теперь этому Прохорову придется заняться поисками настоящего преступника, вместо того чтобы запугивать молоденьких девушек!

На следующий день, едва дождавшись утра, Мила позвонила следователю.

— Здравствуйте, Константин Викторович. Мы вчера с вами встречались по поводу покушения на Владимира Ивлева.

— Здравствуйте, Людмила. У вас появились новые факты? О чем-то вспомнили?

— Да, вы спрашивали, есть ли у меня свидетели. Так вот, шестого апреля, примерно в половине шестого, у своего подъезда я встретила соседку Анну Григорьевну с дочерью Татьяной. Мы проговорили около десяти минут, потом они спросили о времени, было без двадцати шесть, и заспешили домой, смотреть сериал. Мы еще в лифте вместе поднимались.

— Хорошо, а вы знаете, где они живут?

— Конечно, на девятом этаже, в шестьдесят седьмой квартире.

— Рад за вас.

— Спасибо.

— Через пару дней перезвоню.

Константин на девяносто девять процентов был уверен, что девушка рассказала ему правду. И действительно, все подтвердилось, словоохотливая Анна Григорьевна разговаривала с Милой в половине шестого. О чем данный факт свидетельствует? Прохоров сопоставил временные показатели.

Подозреваемая никак не могла после пяти явиться к Ивлеву, меньше чем за полчаса успеть поговорить с ним, довести до самоубийства и как ни в чем не бывало очутиться в половине шестого у своего подъезда! Если прикинуть, Ивлев живет примерно в двадцати минутах ходьбы от станции «Добрынинская». На метро, до «Первомайской», самое меньшее, тридцать минут. До Милиного дома еще примерно десять. Итого получается час. На такси тоже не менее получаса. Это только дорога, без всего остального! Впрочем, версия о причастности Людмилы Теодориди с самого начала представлялась ему абсурдной. Потом, какой мотив? Зачем красивой девушке, студентке, понадобилось убивать отвергнутого жениха? Судя по словам Владимира, он сам играл роль Пьеро и ужасно боялся ее потерять. А она, похоже, парня не любила или разлюбила, неизвестно. Да, правильно говорят: чужая душа потемки. Потерпевший не специально ли указал на Милу, чтобы отомстить за неразделенную любовь? Скорее всего.

В процессе следствия с девушки сняли все подозрения. Владимир Ивлев бесследно исчез из Милиной жизни. Дело вскоре зашло в тупик за отсутствием других подозреваемых.

Глава 6 АЛЕКСАНДР

С наступлением октября родители институтской Милиной подруги Лены, Лели по-домашнему, собрались на юг, предложив девушкам некоторое время пожить вместе. Не успели Валентина Семеновна и Владимир Иванович уехать на вокзал, как Леля заторопила подругу с переездом. Телефон в квартире Милы трезвонил беспрерывно.

— Мил, давай побыстрей, собирайся!

— А я чем занимаюсь? Но хочу предупредить: раньше чем через два часа меня не жди!

— Почему?!

— Лен, неужели непонятно? Не успеваю! Все, до встречи! — решительно оборвав разговор, девушка положила трубку. Иногда ее раздражала нервозная торопливость подруги.

— Куда спешит? Впереди целый месяц, — ворчала Мила, складывая вещи в сумку.

До Лениного дома она добралась раньше, чем предполагала. Подруга с радостным визгом набросилась на нее и, не дав опомниться, потащила в свою комнату, чтобы поделиться новостями о Сергее.

— Может, все-таки позволишь раздеться? — Мила укоризненно взглянула на озадаченную девушку и рассмеялась.

— Прости, какая же я эгоистка! — Леля повесила плащ на плечики и убрала в шкаф. — А теперь пойдем ко мне?

— Пойдем, — согласилась Мила.

Забравшись, с кошачьей грацией, на софу, подруга уютно устроилась в уголке и обхватила изящные коленки руками.

— Мил, садись! — промурлыкала она, похлопав ладошкой рядом с собой. В предвкушении приятного разговора девушка сделалась необычайно хорошенькой. Крупные черты Лелиного лица находились между собой в полной гармонии, а прекрасные, с поволокой, глаза, цвета спелой вишни, неизменно вызывали восторг у противоположного пола. Девушку можно было бы назвать даже красивой, если бы не великоватый, хотя и правильной формы нос, который слегка портил общее впечатление. Порывистая, эмоциональная, немного капризная, поздний заласканный ребенок у своих пожилых родителей, она всегда пыталась настоять на своем, но за кажущейся ветреностью и кокетливостью скрывались острый ум, доброта и редкая, между молодыми девушками, способность к настоящей верной дружбе. У Лены дня не проходило без бурной ссоры со своим возлюбленным и такого же бурного примирения. Правда, на сей раз она слегка переборщила. Сергей действительно рассердился. Лена сильно переживала, но заставить себя перешагнуть через собственную гордость и сделать первой шаг навстречу не хотела и не могла.

— Лель, по-моему, вам спокойно жить неинтересно! Ты каждый раз возмущаешься, злишься. Завтра опять помиритесь, вот увидишь! Милые бранятся, только тешатся.

— Точно, ты права! Думаешь, он попросит прощения? — Лена жалобно, по-детски, посмотрела на рассудительную подругу.

— Без всякого сомнения! Лель, не кисни!

— Хорошо! — Девушка тряхнула головой, и облако густых волнистых темно-русых, с золотом, волос рассыпалось по плечам.

Мила невольно залюбовалась:

— Посмотри на себя! Это Сергей должен бояться потерять такую красавицу, как ты!

— Вот еще, — фыркнула Лена. Впрочем, слова подруги совершенно изменили ее настроение. Раскинув руки, она потянулась и воодушевленно воскликнула: — Представляешь, целый месяц свободы! Как здорово без родителей, одним! — Не услышав ответа, девушка кокетливо надула губки и исподлобья взглянула на Милу:

— Ты рада или нет, не пойму?

— Рада-то, рада, только маму жалко, она там одна…

— Почему жалко? Мы Надежду Михайловну навещать будем, и она нас. Брось, Мил, твоя мама, наоборот, передохнет от тебя. Должна же у нее быть хоть какая-то личная жизнь!

— Я об этом не задумывалась.

— А ты задумайся, пока она еще не старая. Там, смотришь, и нового папу приведет! — шутливо поддела Лена свою слишком серьезную подругу.

Мила нахмурилась, недовольная легкомысленным тоном:

— Другого отца мне не нужно! — и обиженно отвернулась к окну.

— Извини, я не хотела тебя расстраивать…

— Ничего…

— У меня есть предложение. Только сразу не отказывайся и не злись. Обещаешь?

— Смотря какое предложение!

Догадавшись о замыслах своей подруги, Мила усмехнулась. Лена постоянно пыталась ее с кем-нибудь познакомить. Предыдущие попытки оказались весьма неудачными, поэтому девушка не горела желанием вновь мучиться в компании нудного кавалера.

— Забыла сказать, в пятницу, если, конечно, мы с Сергеем помиримся, к нам в гости придет его товарищ по работе, зовут Сашей. Сережка говорит, он очень симпатичный.

— Не знаю, — в раздумье протянула Мила.

— А что тут знать? — подруга округлила глаза. — Ты сейчас ни с кем не встречаешься. В конце концов, не понравится, и ладно! Другого найдем!

— Хорошо, ты ведь теперь от меня не отстанешь! — обреченно выдохнула Мила.

— Конечно, не отстану! — подтвердила Лена и озорно улыбнулась.

В пятницу девушки ждали гостей. Они очень хотели произвести на ребят впечатление. Поэтому меню прорабатывалось заранее. Леля решила поразить их воображение блюдом с экзотическим названием «Цыпленок по-карски». Но вот беда: девочки не знали, что Валентина Семеновна, Ленина мама, купила им, за неимением других, суповых импортных кур. «Цыпленок» оказался «железобетонным». Он буквально встал дыбом на сковородке. Вторым «сюрпризом» следовало Милино свиное рагу. В купленном наборе присутствовали кости и напрочь отсутствовало мясо. Хотя с блюдами молодые хозяйки промахнулись, вечер получился веселым и непринужденным. Вместе посмеявшись сначала над несъедобным цыпленком, а затем над костистым рагу, компания дружно принялась за бутерброды. С первой минуты знакомства Александр не сводил с Милы влюбленных глаз. Улучив момент, Лена шепнула ей на ухо:

— Ну, все, Мил, парень пропал. Тебе-то он понравился?

— Красивый. А в отношении остального как получится…

— Если долго мучиться, что-нибудь получится! — многозначительно пропела Лена.

— Прекрати! — одернула Мила подругу.

Перед уходом Александр попросил:

— Мила, мне хотелось бы продолжить наше знакомство. Я еще к вам зайду?

— Хватит «выкать», не смущай девушку! — вмешался Сергей.

— Правда, Саш, давай на «ты»! — поддержала Мила.

— Хорошо. Ты мне так и не ответила.

— Конечно, приходи, буду рада! — Она открыто посмотрела на Александра. При виде обворожительной белозубой улыбки и ямочки на подбородке Милино сердце дрогнуло.

После ухода гостей Лена нетерпеливо потребовала:

— Рассказывай, как он тебе? Правда, хорош? Я даже позавидовала! Мой Сергей намного хуже!

— Не выдумывай! Парень действительно красивый, но это скорее недостаток, чем достоинство. Не верю я таким! Наверняка избалованный! Привык, чтобы девчонки сами ему на шею вешались! Думаю, ничего у нас не выйдет!

— Мил, да ты что?! Разве можно упускать свой шанс?! — искренне изумилась Лена. — Он же от тебя без ума! А если это любовь с первого взгляда?!

— Не сочиняй! — притворно отмахнулась девушка, чувствуя, как застучало от слов подруги пойманное в капкан сердце.

Всю ночь Мила провела без сна. Уже светало, когда она распахнула настежь окно. Утренний туман накинул воздушную вуаль на безмятежно спавший город.

— Как хорошо! — восхищенно проговорила девушка и прикрыла глаза. Нежное лицо озарилось счастливой улыбкой. Хотелось смеяться, петь, танцевать, ощущать себя молодой и безрассудной…

Незаметно пролетел месяц. Каждый вечер Мила проводила со своим возлюбленным. Они бродили по осенней Москве с мокрыми, блестящими, в свете уличных фонарей, тротуарами, жадно вдыхали сырой воздух, пронзительно-терпкий от коричневой прелой листвы. Иногда, переполненная чувствами, Мила поднимала голову к небу, пытаясь сравнить свою любовь то с прекрасной музыкой, то со стихами. Но чаще просто шептала, тихо обращаясь к кому-то невидимому:

— Божественно…

И некто невидимый отвечал ей ласковым дуновением ветерка.

Однажды она обмолвилась Саше, что любит белые хризантемы. На следующее свидание он принес ей роскошный букет. От цветов веяло прохладой и горьковатым, только им свойственным ароматом. Мила задумчиво рассматривала пышные, тяжелые шапки хризантем, иногда притрагиваясь к упругим лепесткам губами.

— Знаешь, для меня они олицетворяют позднюю осень.

— Ты права, — согласился Саша, — вот послушай:

— Красиво! Но почему «обманутых надежд, несбывшихся желаний»?

— Думаю, из-за позднего цветения, дающего призрачную надежду на продолжение лета жизни. Но, увы! Зима неизбежно приходит в положенное время.

— Удивительно точно! Саша, чье это стихотворение?

— К сожалению, забыл. Оно попало мне на глаза давно, лет семь назад. Имя поэта стерлось из памяти, а стихи остались. Милочка, ты совсем замерзла, вся дрожишь! Смотри, даже твой красивый маленький носик покраснел.

— Холодно. А скоро станет еще холоднее. Пойдем, Саша, ко мне, чай пить!

— Неудобно…

— Если ты мамы стесняешься, то напрасно! Она будет только рада! Ей одной дома грустно.

— Ну, пошли, — согласился Саша. — По дороге заглянем в булочную, купим к чаю торт или пирожные.

— Можно и без них, — смутилась девушка.

— Обсуждению не подлежит! — шутливо скомандовал молодой человек и подхватил растерявшуюся Милу на руки.

— Отпусти, ты что! Люди смотрят!

— Пусть смотрят и завидуют! — громко ответил Саша и закружил девушку. — Какая ты легонькая, как пушинка!

— Остановись, сумасшедший, голова кружится! — она счастливо рассмеялась, обхватив его шею руками.

— И у меня кружится, от любви… Сделавшись серьезным, Саша осторожно, словно величайшую драгоценность, опустил Милу на землю. — Я люблю тебя, — тихо произнес он.

Девушка испугалась, сама не зная чего.

— Почему ты молчишь?! — Саша до боли сжал ей руку.

— Отпусти, — попросила Мила. Она отвела в сторону глаза. — Я тоже тебя люблю, только…

— Только что?

— Не торопи меня! — Девушка виновато улыбнулась.

— Хорошо. Саша постарался ничем не выдать своего разочарования.

Весь оставшийся вечер молодой человек был необычайно мил. Он совершенно покорил Надежду галантностью и способностью поддерживать разговор на любые темы. После его ухода женщина все еще оставалась под впечатлением.

— Милочка, о лучшем женихе я даже не мечтала! Красивый, умный, обходительный. А тебе-то он нравится?

— Нравится, мамочка, только…

— Значит, все-таки что-то смущает?

— Мама, ты веришь в предчувствия?

Надежда удивленно посмотрела на дочь.

— Когда я смотрю на него, сердце сжимается от боли.

— Может, он просто не твоя судьба и вы скоро расстанетесь?

— Нет, тут нечто другое. Саша меня никогда не оставит.

— Тогда о чем ты?

— Ах, если бы я знала!

— Доченька, будем надеяться, твои страхи не оправдаются!

— Будем надеяться. — Мила грустно посмотрела на мать.

Тревога дочери напомнила Надежде о прошлом. Она нахмурилась. Неужели опять темные тучи собираются над их домом?

Календарь незаметно перелистывал страницы, дни складывал в недели, а недели в месяцы. Наступил Новый год, веселый, сказочный, с настоящими зимними морозами, пушистой елкой, блестящими новогодними игрушками, подарками, искрящимися фейерверками. Мила радовалась всему, как ребенок. Прежние страхи понемногу забылись, отошли в тень, поглощенные теперешней счастливой реальностью. На Рождество Саша сделал ей предложение, подарив изящное кольцо тонкой работы с сапфиром.

— Милочка, я хочу, чтобы ты стала моей женой, — волнуясь, произнес он и протянул девушке маленькую, синего бархата, коробочку. Подняв глаза, он встретился с ее светящимся от счастья взглядом, который, лучше всяких слов, сказал ему о Милиных чувствах.

— Ты согласна?

— Да! — восторженно выдохнула девушка.

— Я самый счастливый человек в мире! — Саша обнял любимую за талию и привлек к себе. — Неужели, ты скоро станешь моей женой?

Под его пристальным взглядом Мила смутилась и покраснела.

За столом Саша торжественно произнес:

— Надежда Михайловна, я прошу у вас руки вашей дочери.

— Вижу, вы обо всем уже договорились. А что касается меня, лучшего мужа для Милочки я бы и не пожелала! Будьте счастливы, дети! — Надежда прослезилась.

Свадьбу решили сыграть в конце июля, после летней практики.

На следующий день Миле позвонила Лена. Узнав новость, она радостно завизжала, оглушив подругу.

— Лель, да не кричи ты так, барабанные перепонки лопаются!

— Какая ты неромантичная, Мила!

— Можно подумать, твой крик очень романтичный!

— Ладно, Мил, я вот по какому поводу звоню. На Святки родители к родственникам уезжают, так что милости прошу в гости! Правда, приходите! Посидим, поболтаем, погадаем…

— Чего же гадать? Женихи рядом! — сыронизировала Мила.

— А мы просто ради интереса. Обсудим наши свадьбы, — мечтательно добавила Лена. — Ну что? Договорились?

— Хорошо, на какой день настраиваться?

— На одиннадцатое.

— Договорились.

— Тогда до встречи! Целую.

— Спасибо, Лель. Персональный привет Валентине Семеновне.

— Обязательно передам, она тоже всегда о тебе спрашивает.

Морозный солнечный день одиннадцатого января сменился ненастным холодным вечером. Ленин дом находился в самом конце улицы, у леса, достаточно далеко от автобусной остановки. Вьюга выла, поднимая снежные столбы. Подгоняемые ледяным ветром в спину, молодые люди спешили преодолеть неблизкое расстояние.

Войдя в подъезд, Саша посетовал:

— Отвратительная погода! Как бы тебе не заболеть! — Он с тревогой посмотрел на продрогшую Милу. — На обратном пути выйду сначала один, поймаю машину, а потом за тобой вернусь. Хорошо?

Девушка, с несчастным выражением лица, кивнула. Она пыталась согреть ладонями замерзшие уши.

В гостях прежние неприятности забылись. Радушная хозяйка постаралась на славу. По квартире распространялся аромат запеченной в духовке утки с антоновскими яблоками. После ужина Лена заварила кофе. Разговоры перекинулись на всякие необычные, загадочные темы, в связи с чем она вспомнила:

— А как же гадания?

— Да какие сейчас гадания? — с нежеланием отозвалась Мила.

— Милочка, пожалуйста, хотя бы одно! — просительно посмотрела на нее подруга.

— Хорошо, что нужно делать?

— Вот, я подготовила! — оживилась Лена. — На нитке обручальное кольцо. Нужно, держа его на весу, задать вопрос, во сколько лет я выйду замуж или женюсь, и сосчитать число качаний.

— Зачем спрашивать, если мы сами уже решили? — удивилась Мила детской наивности подруги.

— Мы это мы, а судьба это судьба!

От торжественного Лениного ответа девушке сделалось не по себе.

Первым судьбу испытывал Сергей. Кольцо качнулось двадцать четыре раза. Все рассмеялись, поскольку в июне ему действительно исполнялось двадцать четыре года.

— Признайся, Сереж, сам ниточке помогал? — шутливо поинтересовался Александр.

— Ребята, честное слово, я тут ни при чем! — смущенно отказался парень и передал кольцо невесте. — Давай, Лель, теперь ты!

В ее руках кольцо начало сильно раскачиваться.

— Один, два, три, — тихо считала Лена, завороженно следя за ниткой. На цифре двадцать кольцо остановилось. — Мне в феврале будет двадцать. Милочка, твоя очередь.

Ровно двадцать три раза качнулось кольцо.

— Почему двадцать три? — удивилась подруга. — Весной тебе исполняется только двадцать один!

Мила пожала плечами:

— Я же говорила, чепуха.

— Нет, не чепуха, ведь у меня с Сережей сошлось!

— Не знаю, — немного раздраженно ответила девушка, передавая кольцо Саше, — у вас сошлось, а у меня не сошлось!

— Посмотрим, — произнес он, — во сколько лет мне предстоит жениться?

Все внимательно наблюдали за маленьким блестящим предметом, неподвижно висящим на нитке. Прошла минута, другая. Кольцо, как вкопанное, по-прежнему не желало раскачиваться.

— Что ж, видно, умру холостяком! — невесело усмехнулся парень.

Лена постаралась сгладить возникшую неловкость.

— Каким еще холостяком?! — шутливо воскликнула она.

— Размечтался! Женишься, никуда не денешься! Правда, Мил?

В ответ девушка лишь слабо улыбнулась.

Весь обратный путь до дома молодые люди почти не разговаривали. К Миле вернулись прежние страхи, а Александр злился на Лелю из-за глупой и неприятной затеи.

В начале марта они подали заявку во Дворец бракосочетания «Аист», на Комсомольском проспекте. Заказали машины, ресторан, купили свадебное платье и, конечно, новенькие, блестящие обручальные кольца, оставленные у Милы дома. Предстоящие три недели ее летней практики сделались для огорченного жениха настоящим бедствием. Едва проводив невесту, он уже страдал от тоски. Днем его немного отвлекала работа, но какими длинными казались вечера! Из-за томительной скуки Саша согласился встретиться с приятелем в кафе. Направляясь по цветущему Сиреневому бульвару к заведению с поэтическим названием «Муза», он с завистью посматривал на влюбленные парочки. В душном, прокуренном помещении парень еще больше погрустнел. Что ж, сам виноват! Вечер тянулся вяло и скучно, до тех пор, пока в зал не вошла странная женщина, провожаемая восхищенными взглядами посетителей. Она манила, пленяла, пробуждала самые безумные желания… Женщина-мечта, женщина-загадка… Что это было? Магия? Чары? Возможно. Гордая, с царственной осанкой, незнакомка приблизилась к столику Александра и спросила:

— Ты хочешь пойти со мной?

Чарующий голос музыкой отозвался в его душе.

— Конечно! — восторженно воскликнул молодой человек и мечтательно продекламировал:

— А как же твоя невеста? — усмехнулась незнакомка.

— Невеста? — на Сашином лице отразилось недоумение.

— Поедем к тебе или ко мне?

— Все равно.

— Тогда ко мне.

Последующие три недели превратились в бесконечный сладкий сон, от которого не хотелось пробуждаться. По странному стечению обстоятельств, квартира возлюбленной оказалась неподалеку от дома Милы. Поэтому неудивительно, что в один из июньских вечеров, возвращаясь с работы, Надежда, лицом к лицу, столкнулась с женихом своей дочери. Он шел ей навстречу с неизвестной девицей! Женщина опешила от неожиданности.

— И что все это значит?! — потрясенно воскликнула она.

Александр остановился и, продолжая нежно обнимать нагло ухмыляющуюся подружку, удивленно спросил:

— Извините, мы разве знакомы?

— Не нужно притворяться! Дочку мою забудь, мерзавец!

В порыве гнева Надежда, почти бегом, преодолела расстояние до своего дома. Ворвавшись в квартиру, она, в отчаянии, кинула сумку на пол и, простонав: «Бедная моя девочка», заплакала от бессилия.

Он проснулся в чужой постели. Последующее больше напоминало ночной кошмар. Рядом с ним лежала девица, которая, опершись на локоть, с видимым интересом, наблюдала за его пробуждением. Смущенный и растерянный, Александр соскочил с кровати и начал метаться по комнате в поисках одежды. В гудящей голове роились мысли одна мрачнее другой.

«Где я оказался? Каков подлец! Странно, ничего не помню! Ну и надрался же я вчера! Сходил в кафе, называется! Черт меня дернул туда пойти! А вдруг Мила узнает?»

— Конечно, узнает, можешь не сомневаться! — пообещала незнакомка.

Александр замер на месте и изумленно уставился на нее. Голова раскалывалась от нестерпимой боли. «Наверное, ослышался», — решил он.

— Не ослышался. По-твоему, сегодня какое число?

— А в чем, собственно, дело? — напрягся Александр. Ему стало очевидно: девица читает его мысли.

— Просто ответь на поставленный вопрос!

— Если вчера было первое, значит, сегодня — второе июня, — раздраженно ответил парень.

— Ну, ну…

— Вы на что-то намекаете?

— Я не намекаю, а предупреждаю: сегодня двадцатое! Завтра твоя возлюбленная, надеюсь уже бывшая, возвращается с практики. А жених, какая жалость, еще не успел вылезти из постели любовницы!

От страшных, невозможных слов лицо Александра побелело, превратившись в маску отчаяния и боли.

— Нет!!! Я слишком люблю Милу!! Зачем?!

Он натолкнулся на холодный, циничный взгляд незнакомки.

— Извини, красавчик, но ты сам виноват! Тебе стоило бы выбрать другой объект для любви!

Девица откинулась на спинку кровати и захохотала.

— Исчадие ада! — изменившимся до неузнаваемости голосом выкрикнул Александр и, задыхаясь от ненависти, схватился за ее горло. Девица попыталась вывернуться, но он еще сильнее сомкнул на шее побелевшие пальцы, с отвращением твердя: — Сдохни, сдохни, сдохни, тварь…

Наконец мучительница затихла. Александр отпрянул от неподвижного тела и посмотрел на свои трясущиеся руки.

— Убийца…

Неужели это страшное слово относилось к нему?! Произнесенное вслух, оно настолько потрясло Александра, что он, сразу и бесповоротно, перечеркнул для себя всякую возможность будущего счастья.

Лихорадочно ища куртку, несчастный боялся даже взглянуть в сторону измятой постели, ставшей свидетельством его предательства и преступления.

— Пока, дорогой! Любовником ты был посредственным, без фантазии, да и убийцей оказался неважным! До скорой встречи, красавчик!

Услышав за спиной игривый голос с изрядной долей иронии, Александр замер от ужаса. Обернувшись, он увидел задушенную девицу. Незнакомка преспокойно сидела на кровати и, склонив голову к плечу, мило улыбалась.

Вне себя, парень выбежал вон из квартиры. Голова раскалывалась от боли и горела, отказываясь соображать. Убитая ожила! Он с содроганием вспомнил хруст позвонков. В полубредовом состоянии Александр добрался до дома. Испуганная мать вызвала «скорую». С температурой под сорок и подозрением на менингит его в тот же день срочно госпитализировали.

Вернувшись с практики, Мила узнала о «подвигах» жениха от мамы. За время Сашиного пребывания в больнице страсти немного утихли, но объяснений девушка так и не дождалась. За июнем последовал жаркий июль. И вот уже первые желтые листочки замелькали в темно-зеленой пыльной зелени городских деревьев, напоминая о наступлении макушки лета. За показным Милиным спокойствием скрывалось глубокое отчаяние. Все чаще она, тайком, открывала коробочки с обручальными кольцами, надеясь на чудо. Ей казалось: вот-вот раздастся долгожданный звонок и появится улыбающийся Александр. А остальное станет уже неважным! Она прижмется к родной груди и услышит слова, о которых мечтают все девушки. Если бы Александр догадывался об этом! Напротив, он совершенно пал духом, порою не верил даже самому себе, с мучительным стыдом вспоминая прошлое. Так стоило ли надеяться, что любимая сможет понять, а тем более простить?! Наивный мальчик! Как плохо он знал женское сердце!

В день свадьбы к Милиному дому подъехали свадебные машины. Шофер «Чайки» поднялся на пятый этаж, по указанному адресу. Ему открыла расстроенная, смущенная Надежда.

— Прошу вас, уезжайте поскорее! Свадьбы не будет.

Неловко переминаясь с ноги на ногу, мужчина стал извиняться:

— Что ж, простите за беспокойство, я не хотел…

Женщина торопливо ответила:

— Ничего, прощайте, — и поспешно захлопнула входную дверь.

Глухие рыдания дочери лишили ее остатков самообладания. Сознавая собственную беспомощность, Надежда прислонилась к стене и беззвучно, изо всех сил зажимая рот руками, расплакалась.

Наступил сентябрь. Шло время, но оно не приносило облегчения. Мила только глубже погружалась в безысходную тоску. Даже Леля, обычно такая бойкая, терялась, оставаясь с ней наедине.

— Мил, очнись, у тебя впереди целая жизнь! — убеждала она. — В конце концов, на нем свет клином не сошелся! Познакомишься с другим, порядочным парнем, выйдешь замуж и будешь сама потом посмеиваться над своими теперешними переживаниями! А его Бог накажет! Обязательно накажет за предательство! Вот увидишь!

Испугавшись неживого лица подруги, она решила перевести тему. Задорно улыбнувшись, Леля тряхнула кудрями.

— А помнишь, как мы, перед поступлением в институт, пошли в церковь, рядом с Преображенским кладбищем, просить Николая Угодника о помощи?

Увидев слабую улыбку, осветившую лицо Милы, девушка с энтузиазмом продолжила:

— Помнишь, как мы, по ошибке, оказались на половине старообрядческой церкви? Шептались, что храм какой-то странный. Потом, когда разобрались, пулей выскочили! На церковном дворе столы стояли с белыми скатертями, а на них яблоки, груши, виноград. Оказалось, мы пришли как раз на Преображение, яблочный Спас…

— Конечно, помню! — отозвалась Мила и грустно вздохнула.

— Мы у Николая Угодника просили учиться в одном институте и в одной группе!

— И ведь исполнилось! — Милино лицо немного оживилось.

— Вот и теперь Господь обязательно поможет тебе, а его накажет!

— Никого не надо наказывать, прекрати такое говорить!

— Надо же, пожалела! А он тебя жалел, когда… — Леля запнулась на полуслове, увидев полные слез глаза подруги. Ей стало стыдно за свою несдержанность. Заключив расстроенную девушку в объятия, она прошептала: — Извини, Милочка, я не хотела, Бог с ним!

С середины сентября установилась ясная теплая погода. В такие тихие, отличающиеся особым, мягким очарованием дни золотой осени душа невольно примиряется с невзгодами и перестает бунтовать, завороженная прекрасной картиной увядания.

Сегодня Александр решил съездить к маме, в подмосковную Электросталь. После сутолочной, шумной Москвы родной город показался ему маленьким, по провинциальному чинным и спокойным. Сойдя с электрички, он не торопясь направился к старому асфальтобетонному заводу. Если пройти через его территорию напрямик, то расстояние до материнского дома сокращалось почти вдвое. Уже начало смеркаться, когда, отыскав в заборе знакомую брешь, Александр оказался внутри ограды. Он знал, что предприятие практически не охранялось, поэтому смело пошел вперед. В детстве он часто забирался сюда с друзьями. Преодолев половину пути, Александр различил впереди неясную фигуру. По мере приближения он отметил, что человек стоит на одном месте. Наконец ему удалось разглядеть женский силуэт. Неужели… Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Боясь поверить собственному счастью, он остановился и перевел дыхание. Осунувшееся лицо порозовело. Дрогнувшим, от волнения, голосом Саша несмело позвал:

— Милочка…

— Здравствуй, любимый, я так соскучилась, — отозвалась девушка. — Иди ко мне!

На самом краю сознания забрезжила робкая мысль о невозможности подобной ситуации, да и сама Мила вела себя несколько странно. Но никакие доводы рассудка не могли его остановить. Александр кинулся к ней навстречу. Лицо девушки исказила злоба. От неожиданного, сильного удара в грудь он попятился и, потеряв равновесие, шагнул в открытый люк с раскаленным битумом. Страшная боль оглушила его, мертвой хваткой сжала беспомощное тело. Цепляясь за края колодца, Александр прохрипел:

— Милочка, помоги!

— Конечно, помогу! Помогу… умереть!

Мила, не скрывая победной улыбки, занесла над ним ногу в сапоге с острой шпилькой, но внезапно остановилась.

— Ты опять опоздал! — обратилась она к подошедшему мужчине.

— Я так не думаю. — Незнакомец бережно достал из-за пазухи Распятие и благоговейно его поцеловал.

— Откуда?! Неужели привез с собой?! — Услышав слова молитвы, Мила закричала страшным, нечеловеческим голосом. Глядя на Крест, она корчилась, стонала, рычала как дикий зверь, пока совсем не исчезла в вечернем воздухе.

Монах бросился к потерявшему сознание юноше. Каким-то чудом Александру еще удавалось держаться наверху. Вытащив несчастного, мужчина окинул грустным взглядом обожженное тело и с состраданием произнес:

— Господи, помилуй грешного раба Твоего Александра…

Затем он бережно подхватил пострадавшего на руки и поспешно направился с ним к зданию городской больницы. В общей суматохе о спасателе на время забыли, а когда приехавший оперативник собрался его допросить, то никого в приемном покое не обнаружил.

Прошло три дня. Состояние Александра оставалось критическим. Ожог восьмидесяти семи процентов тела врачи считали несовместимым с жизнью. Перевезти его в Москву, в институт Вишневского, не решались, из-за тяжести состояния, а в местной больнице отсутствовало необходимое оборудование для лечения такого больного. Саша медленно угасал от болевого шока и почечной недостаточности. Начался отек легких, но сильное, молодое тело спортсмена продолжало сопротивляться смерти. Инна Петровна не отходила от постели сына, забываясь иногда чутким сном на соседней кровати. Вглядываясь в изможденное лицо своего несчастного мальчика, она десятки раз задавала себе один и тот же вопрос: почему это случилось именно с ним, с ее Сашенькой?!

Сегодня женщине показалось, что сыну стало немного лучше. Он попросил открыть плотные шторы. Палата сразу же наполнилась теплым золотистым светом, льющимся из окон. Взглянув на солнце, несчастный прошептал:

— Как хорошо, мама…

— Хорошо, Сашенька, — всхлипнув, ответила Инна Петровна.

— Не плачь, мамочка, все пройдет. Послушай, то, о чем я тебе сейчас расскажу, должно остаться между нами. Обещаешь?

— Хорошо, милый. — Женщина испуганно посмотрела на задыхающегося Сашу: — Не напрягайся так, сынок, может, потом поговорим? — Она провела ладонью по мокрому лбу. — Смотри, тебе совсем плохо!

— Нет, мама, нет, не потом!

— Хорошо, только не волнуйся, — умоляюще произнесла Инна Петровна.

— Мама, я скрыл от тебя правду о том дне. Мне помогли упасть в колодец…

— Что значит «помогли»? — с ужасом глядя на сына, спросила женщина. — Кто помог?

Некоторое время Саша молчал, кусая сухие, потрескавшиеся губы. Наконец, решившись открыть матери страшную тайну, он, с видимым усилием, произнес:

— Я встретил там Милочку.

Потрясенная Инна Петровна схватилась за голову.

— Мама, только, прошу, ничего сейчас не говори…

Женщина с трудом сдержалась. Она всегда знала: из их связи ничего путного не выйдет! Так и получилось. Несчастный мальчик! Ну, ничего, этой подлой девице придется ответить за преступление!

— Она была там, мама! Она заманила в люк, — продолжил Саша, — знаешь, ведь Мила хотела меня убить! — Он в полном отчаянии посмотрел на Инну Петровну. — А я?! Я так сильно люблю Милочку, что даже теперь готов на любые муки, лишь бы вернуть ее!

Мертвенно-бледное лицо Александра загорелось несбыточной надеждой.

— Мама, если бы ты знала, как я люблю! Один только ласковый взгляд, один поцелуй, в обмен на мою никчемную жизнь… Разве я много прошу? Скажи, мама?!

Горячий шепот сына заставил женщину содрогнуться. Инна Петровна закрыла лицо дрожащими руками. Но Александр, не обращая внимания на причиняемую матери боль, продолжал говорить.

— Мама, когда меня не станет, умоляю, расскажи ей о моей любви! Пусть она поверит! Я никогда никого не любил, кроме нее! Мама! Куда ушел свет?! Зачем ты задернула шторы? Открой их! Мама, что это?!

Лицо Александра озарила счастливая улыбка.

— Как легко! — удивился он своему новому ощущению.

Инна Петровна, пытаясь удержать сына, прижалась к Саше, но другой, лучший мир уже открылся ему. Мир, способный дать все, о чем он мечтал: любовь, правду, утешение, покой…

На похоронах Инна Петровна увидела несчастное, осунувшееся лицо Милы и едва сдержалась, чтобы не устроить скандал. Девушка стояла поодаль от свежевырытой могилы.

«Лицемерка, — мысленно возмутилась женщина, — как ей совести хватило явиться сюда, да еще изображать страдание?! Убийца, преступница!»

Мила не замечала испепеляющего взгляда Сашиной матери. Ее глаза не отрывались от гроба, в котором лежал любимый, мертвый, холодный. Больше он никогда не обнимет, не улыбнется, не назовет своей девочкой, самой лучшей на свете, больше никогда… Жизнь закончилась, у них не было будущего.

Инна Петровна очнулась от ударов молотка по закрытой крышке. Разве могла она допустить, чтобы мальчика сейчас отняли и опустили туда, на самое дно могилы?! В исступлении, женщина бросилась на гроб и обхватила его руками.

— Не отдам!!! Не смейте трогать моего сыночка! — Инна Петровна словно обезумела. — А вы что смотрите?! Помогите мне… Ему же в земле холодно будет, неужели не понимаете?! — По кладбищу разнесся громкий, протяжный стон.

Мила застыла.

— Нет, нет… — потрясенно проговорила она и зажала уши руками. — Я не вынесу этого…

Окружающее, странным образом, отдалилось, поплыло перед глазами, звуки пропали, погружая сознание в спасительную темноту.

Прошла неделя. Каждый день приходила несчастная мать к Сашеньке и каждый раз находила на могиле букет больших белых хризантем. Инна Петровна точно знала, кто приносит сыну ненавистные цветы.

— Бесстыжая! Грехи замаливает! Господи, где же справедливость?!

Она, без сил, опустилась на старенькую, рассохшуюся скамейку, поблизости от Сашиной могилы. Кроны вековых деревьев тихо шумели в высоте. Мягкое сентябрьское солнце ласково касалось лица. На какое-то время Инна Петровна забылась прозрачным сном. Открыв глаза, она заметила вдали худенькую фигурку подростка, медленно бредущего по кладбищенской дороге, усыпанной яркими кленовыми листьями. Поникшая голова, опущенные острые плечики, прижатые к груди цветы… Подросток приблизился, и Инна Петровна, с изумлением, узнала в нем Милу. Но насколько она изменилась! В ней почти ничего не осталось от прежней, грациозной девушки.

— Здравствуйте, Инна Петровна, — нерешительно поздоровалась Мила и бережно опустила букет на могилу.

— Здравствуй, Мила, — сухо ответила женщина. После некоторого колебания она продолжила: — Знаешь, я должна выполнить последнюю волю моего мальчика. Хотя, видит Бог, как мне не хочется этого делать! — Их взгляды встретились. Совершенно сбитая с толку, Инна Петровна, в замешательстве, произнесла:

— Саша перед смертью просил передать, что очень любил тебя и никогда не изменял. Он надеялся, ты поверишь его последним словам. — Женщина заплакала. — Как же ты будешь дальше с этим жить?

— Но почему он столько времени молчал, не пытался объясниться? Конечно, я виновата, сначала во мне говорила обида, потом гордость…

— Ты уходишь от главного вопроса!

— Какого?

— Я спросила тебя: как ты будешь дальше жить, после того, что сделала?!

— Вы имеете в виду наш разрыв?

— Нет! Не о разрыве я говорю! Не делай вид, будто не понимаешь!

— Но я действительно не понимаю!

— Ложь! Хватит играть со мной, Мила! Я все знаю!

— Что вы знаете?

— Ты хочешь услышать?! Надо же, какой невинный взгляд! Из тебя бы вышла прекрасная актриса!

Девушка, недоумевая, посмотрела на возмущенную Инну Петровну.

— Зачем ты убила Сашу?!

— Что?! О чем вы говорите?! — Мила, в ужасе, отшатнулась.

— За свои поступки надо уметь отвечать!

— Вы правы! От меня одни несчастья, — добавила она и, ссутулившись, побрела прочь.

Инна Петровна долго колебалась после той встречи на кладбище. Сердце находилось в полном разладе с рассудком. Измучившись сомнениями в виновности Милы, спустя месяц женщина все же решилась обратиться в прокуратуру. Ее направили к следователю с несерьезной фамилией Беленький.

В ответ на робкий стук в дверь раздался густой раскатистый бас:

— Да, да, войдите!

Нерешительно переступив порог прокуренного кабинета, Инна Петровна увидела за столом, заваленным бумагами и папками, солидного, крупного мужчину лет тридцати пяти. Он вопросительно взглянул на посетительницу.

— Здравствуйте, — растерянно произнесла женщина и замолчала.

— Здравствуйте, — недовольно ответил Николай Петрович. — Проходите, присаживайтесь. — Он указал на свободный стул и раздраженно подумал, что сегодня у него опять не получится заняться писаниной.

— Если вы хотите о чем-то рассказать, так рассказывайте, а не молчите! Время дорого! — строго предупредил следователь.

— Да, я хотела заявить, то есть рассказать, — в замешательстве проговорила Инна Петровна, — об убийстве.

— И кого же убили? — удивился мужчина.

— Понимаете, дело у меня деликатное. — Было заметно, что посетительница сильно волновалась.

Следователь Беленький решил смягчить тон.

— Я вас внимательно слушаю. Постойте, мы с вами где-то уже встречались…

Он отложил в сторону бумаги.

— Да, в СЭС, вы приходили к нам в прошлом году.

— Точно! Инна Петровна, если не ошибаюсь?

— Совершенно верно.

— Очень рад вас видеть! А почему вы в трауре?

— У меня погиб сын.

— Приношу вам свои соболезнования…

— Спасибо.

— Насколько я понимаю, Инна Петровна, ваше заявление об убийстве связано со смертью сына.

— Да, гибель Саши сочли несчастным случаем.

— А вы не согласны?

— Нет. Я знаю убийцу моего сына.

История оказалась весьма интригующей, но Николай Петрович отнесся к ней с определенной долей скептицизма. Возможно, несчастная мать жаждала возмездия, поэтому обвиняла во всех грехах бывшую девушку Александра. Тем более та бросила парня накануне свадьбы. Женщина, потрясенная ужасной гибелью единственного сына, вполне могла что-то перепутать, или сгустить краски, или понять не так. Ничего удивительного! В деликатной форме следователь попытался Инне Петровне об этом намекнуть, но она настолько возмутилась подобным предположением, что Беленький смущенно замолчал.

— Итак, свидетелей, как я понял, нет…

— Почему нет?! В больницу Сашеньку принес мужчина, похожий на монаха.

— И где он, ваш монах?

— Не знаю, куда-то исчез.

— Вот видите, исчез. Но я обещаю сделать все возможное для выяснения обстоятельств. Мною будет проведена самая тщательная проверка алиби Людмилы мм…

— Теодориди, — подсказала Инна Петровна.

— Да, Теодориди. Необычная фамилия! Греческая, кажется?

— Совершенно верно, по отцу.

— Не волнуйтесь, если девушка действительно окажется виновной в смерти вашего сына, она обязательно предстанет перед судом!

— Очень надеюсь на это, Николай Петрович! Когда мне ждать новостей?

— Через пару недель, думаю, многое прояснится. А пока напишите, где она учится или работает, где живет, если, конечно, знаете.

— Да-да, я все напишу.

— Хорошо.

Следователь задумался: «А что, так бывает. С виду ангел, в душе черт. Может, на самом деле кровожадная девица скинула несчастного парня в битум? Жуть!» Он невольно передернул плечами.

С наступлением очередного ноября настроение Николая Петровича Беленького обычно, резко портилось, что вполне соответствовало скверной погоде этого времени года. Промозглый, холодный воздух, тяжелое, свинцовое небо, то посыпавшее землю мокрым снегом, то заливавшее ее дождем, не способствовали оптимизму. А если ко всем вышеперечисленным «прелестям» добавить пронизывающий ветер, то картина получалась и вовсе неприглядной. Следователь Беленький торопился на день рождения к своему давнему товарищу. Когда-то они служили в одной части, потом вместе учились в московском военном институте, на юрфаке. Несмотря на редкие встречи, у них сохранились добрые, доверительные отношения. Николай Петрович вышел на улицу, зябко поежился и быстро зашагал к станции, отворачивая лицо от порывов встречного ледяного ветра, обжигавшего кожу колючей снежной крупой. Утепленный плащ мало спасал от холода, а ботинки, утопая в грязном месиве, вскоре начали промокать. Ему повезло: электричка подошла полупустая. Продрогший мужчина устроился у окна и задремал, убаюканный теплом натопленного вагона.

Вновь наступившая осень напомнила ему о прошлогодней истории, связанной с Милой Теодориди…

«Зацепиться было решительно не за что. Правда, нашелся один мужичок, который, вроде, видел девицу, столкнувшую парня в открытый колодец. Еще на месте преступления присутствовал некто третий, неизвестный. По словам очевидца, именно он спас пострадавшего. А затем доставил в больницу и бесследно исчез. Почему? Вопрос. Дело осложнялось сильным туманом, словесных портретов составить не удалось, да и единственный свидетель признался, что в тот день „немного перебрал“. Беленький проверил алиби Теодориди. Во время трагедии девушка находилась в институте, занималась лабораторной работой. Студенты производили вскрытие какой-то гадости, кажется глистов. В группе всего двенадцать человек, с восемнадцати до двадцати двух из кабинета никто не выходил, кроме как на один десятиминутный перерыв в двадцать часов. Получалось, Людмила Теодориди никоим образом не могла оказаться в половине девятого вечера в городе Электросталь, на территории завода. Ее алиби подтверждали одиннадцать студентов и преподаватель. Тупик. Хотя отчего-то он верил в правдивость показаний Инны Петровны, главного врача их СЭС. Не производила она впечатления человека, способного солгать, а тем более оклеветать невинную девушку, к тому же хотя и бывшую, но все же возлюбленную погибшего сына. Что же, Людмила Теодориди раздвоилась?! Или она имела сестру-близнеца, о которой никто не знал? Странно, очень странно», — размышлял следователь под мерный перестук колес.

К началу десятого Николай Петрович добрался до ресторана «Восток», уютного кабачка с прекрасной недорогой кухней, расположенного по Первомайской улице. Вкусные запахи, перемешанные с сигаретным дымом, заставили его вспомнить о двух сухих пряниках, съеденных ранним утром.

«Да, подкрепиться бы не помешало», — подумал он и обвел глазами переполненный зал.

— Николай, сюда! — окликнул друга раскрасневшийся именинник.

— Штрафную! Штрафную! — оглушительно затрубил толстяк, раздувая бордовые щеки.

— Штрафную! Штрафную! — с энтузиазмом подхватили клич подвыпившие гости.

— А тост?! — визгливо потребовала худая прыщавая девица, перебивая гул мужских голосов.

— Обязательно, моя радость! — Толстяк заговорщически подмигнул подошедшему Николаю Петровичу. — Если женщина просит…

— Костя, друг, за тебя! — с чувством произнес следователь и опрокинул в рот ледяную жидкость.

— Ты закусывай, закусывай! Жанночка, поухаживай за нашим холостяком! — обратился Константин к прыщавой девице.

— Непременно, Константин Викторович! — кокетливо пообещала Жанночка и стрельнула на именинника глазами.

— Кость, она кто? — шепотом поинтересовался Николай Петрович.

— Ты о чем подумал, старый лис? — рассмеялся приятель и шутливо погрозил пальцем. — Жанна работает у нас в архиве. Еще не нашлось той женщины, которая женила бы меня на себе!

— Хватит распускать хвост! — вздохнул Беленький. — Пора признать, девушки к двум старым сыщикам в очереди не стоят!

— Да, с нашей работой не всякая выдержит, — согласился Константин.

— Не будем о грустном, — перебил его Николай Петрович. — Я тут тебе подарок приготовил, не знаю, понравится ли? — Он достал из кармана красивую коробку. — Открывай!

— Неужели там то, о чем я думаю? — Константин приподнял деревянную резную крышку и ахнул от восхищения: — Вот угодил так угодил! Настоящая коллекционная трубка! — Именинник еще раз обнял друга, но затем, уже смущенно, добавил: — Коль, послушай, это же очень дорого, зачем?

— Не дороже денег! К тому же мне особо и баловать некого!

— Спасибо тебе большое, только, все равно, неудобно…

Ресторанное веселье набирало обороты. Николай Петрович скромно устроился в уголке и закурил. Вскоре к нему присоединился Константин.

— Я смотрю, ты тоже не любитель «праздника жизни»? — Он кивнул в сторону танцующих пар.

— Честно говоря, не очень. Давай лучше выпьем! За тебя!

— Нет, за нас! За нашу дружбу, Коля! Она дорогого стоит! Сколько лет мы знаем друг друга?

— Если не ошибаюсь, семнадцать…

— Ничего себе, семнадцать лет!

— За нас, Костя!

Выпив, мужчины замолчали. Неожиданно Николай Петрович спросил:

— Кость, как ты считаешь, может человек одновременно находиться в разных городах?

— Маловероятно.

— Я тоже так думаю. Но, понимаешь, загвоздка состоит в том, что у подозреваемой имеется неопровержимое, железное алиби!

— Так уж и железное?

— Да, весь вечер она находилась в Москве, в институтской лаборатории, с одиннадцатью студентами и преподавателем, которые, без всяких колебаний, данный факт подтвердили. А парня в то же самое время в городе Электросталь, столкнула в люк с раскаленным битумом девушка, как две капли воды похожая на подозреваемую.

— Значит, дело с «чертовщинкой»?

— Вот именно.

— Было у меня одно такое, — усмехнулся Константин. — Представь себе, молоденькая, хорошенькая девушка лет двадцати, с нежным именем Мила и загадочной греческой фамилией…

— Хочешь, угадаю, какой? — Николай Петрович подался вперед, напоминая в тот момент, породистую ищейку, взявшую нужный след.

— Неужели мы говорим об одной и той же?! Ее фамилия…

— Те-о-до-ри-ди, — медленно, по слогам, произнес следователь Беленький.

— Ничего себе! — Константин присвистнул от удивления. Рассказав об истории с повешенным Ивлевым, он загадочно посмотрел на друга. — А сейчас я тебя еще больше заинтригую…

— Валяй! — улыбнулся Николай Петрович.

— Владимир Ивлев благополучно поправился после того случая, но вот забыть свою Милу так и не смог. Как потом выяснилось, он, сначала изредка, а потом все чаще, стал наведываться к девушке. Говорил, чисто по-дружески, чтобы поддержать. Ходил он, ходил, пока в конце августа его не нашли с перерезанным горлом во дворе собственного дома. Никаких концов, только одна шокирующая подробность. В рану неизвестный «шутник» вставил раскрытый циркуль.

— Циркуль? Зачем?

— Профессиональный, дорогой. А зачем, черт его знает! Может, Ивлева убил сумасшедший чертежник? — почесал в затылке Константин.

— Ты допрашивал девицу?

— Конечно, в первую очередь.

— И что?

— Ничего. Она на тот момент находилась в Ессентуках. У нее на нервной почве, после гибели жениха, язва открылась. В санатории Людмиле прописали минеральные ванны и грязелечение. Заметь, ежедневно. Процедур она не пропускала, персонал подтвердил. Так что опять прокол. Ну и вообще, чтобы убить здорового мужика, не знаю…

— Да, загадка в стиле Агаты Кристи!

— Какая там Агата! — отмахнулся Константин. — Покруче будет!