Простой советский спасатель 4

Глава 25

До города добрались быстро. Лена не позволила мне передумать, или хотя бы заехать в общежитие, чтобы переодеться, принять душ, сразу потащила к себе в гости. Колебался я недолго, решение было принято, чем быстрее найду информацию, тем быстрее смогу прикинуть, что делать дальше.

Но удача от нас отвернулась: Николай Николаевич занимался пациентами. Бабушка Лены — Полина Федоровна — отправила нас мыть руки и приводить себя в порядок, чтобы накормить поздним завтраком или ранним обедом.

Я замялся: неизвестно, сколько времени занимает у Блохинцева прием, и будет ли он в настроение пообщаться с нами после работы. Терять весь день в ожидании не хотелось. Но Полина Федоровна оказалась категорично убедительной, и вскоре мы с Леной сидели на уютной кухне, перед нами стояли тарелки с рассыпчатой гречкой, исходящей паром, и сосисками, ну, и кружки с холодным компотом.

Вздохнув, я откинул все сомнения вместе со стеснением и в два счета умял завтрак. Гречку я любил с детства в любых видах. С маслом и молоком, с поджаренным лучком и морковкой, по-купечески, и с мясом, по принципу макарон по-флотски. «Еда богов», — называл её отец, и я никогда не возражал.

Второе место в моем сердце занимала каша дробь шестнадцать, солдатская или перловка. С зажарочкой и гуляшиком милое дело. Наворачивая гречку с сосисками, и вспоминая любимые незамысловатые рецепты, я не заметил, как умял свою порцию и выхлебал весь компот.

— Спасибо, все было очень вкусно, — поставив пустую кружку на стол, довольно выдохнул я.

Полина Федоровна с улыбкой поглядывала то на меня, то на Лену. На лице еще не старой женщины читалось послание внучке: смотри, как нужно кушать, не то, что ты. Девушка и правда склевала полпорции, поковыряла одну сосиску и теперь маленькими глоточками пила компот. На бабушкин взгляд ответила добродушным фырканьем: мол, не хочу, не голодная.

— Молодец, Алешенька, — похвалила меня хозяйка дома. — Учись, Леночка, как нужно кушать! Кто хорошо питается…

— Тот с работой хорошо справляется, — закончила Лена с улыбкой.

Видимо, подобный разговор у бабушки с внучкой стал своего рода привычкой, уютной домашней традицией.

— Все-то ты знаешь, егоза, — ласково вздохнула Полина Федоровна, и поднялась из-за стола, чтобы прибраться.

Но тут мы с Леной синхронно подскочили, усадили женщину обратно и принялись в четыре руки убирать грязную посуды, мыть тарелки, стряхивать крошки.

— Экие молодцы, — похвалила хозяйка, стреляя в нас глазами.

От этой стрельбы мы оба, не сговариваясь, резко покраснели. Во всяком случае, Блохинцева младшая прямо на моих глазах залилась краской от шеи до лба, я же понадеялся, что сумел удержать лицо. Но, думаю, надежда себя не оправдала, судя по внезапно загоревшимся ушам.

— Кхм… — прокашлялся я, прерывая неловкое молчание. — Полина Федоровна, еще раз спасибо за вкусный завтрак, я, пожалуй, пойду.

— Куда же ты пойдешь, Алешенька? — склонив голову к плечу, с хитринкой поглядывая на меня, полюбопытствовала женщина.

— Так… домой, в общежитие… Николай Николаевич занят, в другой раз тогда, Лен… — пояснил для девчонки.

Лена расстроилась, но протестовать не стала. Вздохнула и собралась меня проводить к выходу, когда бабушка поинтересовалась:

— Так что нам Николаша, ну, занят и занят. Освободится, обедать будет, после и поговорите. А вы лучше уважьте старуху. А то сижу целыми днями одна-одинешенька, внучка где-то с кавалерами носится, домой носа не кажет… — и такой весёлый взгляд в сторону Лены.

— Ба, ну, что ты такое говоришь! — всплеснула руками вышеупомянутая внучка. — Бываю я дома!

— Да? А мне кажется, Алешенька тебя чаще видит, чем бабушка родная и отец.

— Ба!

— Ну, что, ба. Я уже много лет ба, — хмыкнула Полина Федоровна. — Давайте-ка, пирожками вас угощу, а вы мне все и расскажете про свои взрослые секретные дела. Может, и я на что сгожусь.

Честно говоря, мы растерялись: рассказывать пожилой женщины про наши приключения в подземелье, да и про все прочие сюжеты, которые случились со мной за последнюю неделю, лично я не планировал. Лена тоже слегка оторопела от запросов родной бабушки.

Видно было, что у нее достаточно близкие отношения с Полииной Федоровной, но девчушка тоже колебалась, не представляя, как бабуля отреагирует на ее похождения под землей, и на наши совместные находки.

В конце концов, я решился, и осторожно поинтересовался, вспомнив семейную историю, которую Лена поведала мне над трупом солдата:

— Полина Федоровна… Собственно, никаких дел и нет… Мы тут историю изучаем, и вот нам интересно про оккупацию… Но, Вы, наверное, мало что знаете… Я имею ввиду про Энск… Лена рассказывала, Вы тогда жили не здесь…

Я оперировал словами, как хирург скальпелем, стараясь ничем не травмировать пожилую даму. Но женщина спокойно отреагировала на мои слова, лишь улыбка на секундочку стала чуть печальней, а глаза подернулись дымкой.

— Не была, но историю города знаю. Рассказывайте, что там у вас, — скомандовала Полина Федоровна. — Леночка, доставай пирожки, налей Алешеньке и себе еще компота, а мне, пожалуй, водички плесни.

Лена послушно выставила на стол две чашки с пирогами, сняла красивые вышитые полотенца, снова достала наши чашки и разлила компот из запотевшего кувшина. С полки сняла изящную фарфоровую чайную пару и налила бабушке воды из другого графина.

— А позвольте поинтересоваться, молодые люди, — начала Полина Федоровна, когда мы уселись, взяли в руки по пирожку и сделали по первому глотку. — Где вас сегодня с утра черти носили? Сдается мне, кое-кто спускался под землю, — не скрывая смешинки в голосе, закончила свою мысль пожилая дама.

Я едва не поперхнулся компотом, Лена же закашлялась. Пришлось приподниматься на стуле, и осторожно хлопать её по спине.

— С-кх-спасибо, — прохрипела девчонка. — Бабушка… Откуда… С чего ты взяла?!

— С рюкзаков у порога, — засмеялась бабушка.

— А… э-э-э… — Лена растерялась и никак не могла сообразить, о чем идет речь. — Почему в подземелье-то?

— Ну, не на пляж же ты с фонариком ездила с утра пораньше.

— Какие фонарики? — воскликнула внучка.

— Один торчит из кармана твоего вещмешка. Тоже мне, тайны мадридского двора.

— Но… ты же спала, когда я уходила?! Я же тихо ушла, даже дверью не хлопнула! И не завтракала. Чтобы не шуметь… — растерянно пискнула девушка.

— Конечно, спала, — подтвердила бабушка. — Но это не мешало мне все видеть, — довольным тоном закончила дама.

— Но как?

— Доживешь до моих лет, у тебя тоже откроется третий глаз и вырастет радар, когда у тебя внучка будет на выданье, — рассмеялась Полина Федоровна, потрепав Лену по руке. — Так что вас интересует, мои юные друзья.

И я решился. Осторожно подбирая слова, озвучил наш вопрос:

— Полина Федоровна, а Вы случайно не знаете, во время оккупации в наш город приезжали какие-нибудь высокопоставленные немцы? Ну, или хотя бы где можно поискать информацию, в какой книге? Может, читали в чьих-то воспоминаниях…

— Высокие чины говоришь, — женщина задумалась и глубоко ушла в себя.

Минут пять мы сидели молча. Тревожная тишина растекалась по кухне. И если бы не весёлые крики пацанов, которые играли за окном в футбол на площадке неподалеку, я бы наверное, физически ощутил все мысли пожилой женщины, пережившей войну. Не просто войну, лагеря смерти.

Но Полина Федоровна достаточно быстро пришла в себя и задумчиво протянула:

— Вы кушайте, кушайте, а я сейчас приду. Нужно кое-что проверить, — дама легко поднялась со стула и покинула нас.

— Леш, ну ты чего! Расстроил бабушку! Вот зачем ты! — зашипела на меня Лена.

— Да я-то что… — отбивался, как мог от упреков. — Твоя бабушка почище милиционера будет. Видала, как она нас на чистую воду вывела? А ты тоже, взяла и сразу призналась!

— Где это я призналась? — вскинулась девчонка, но тут же сникла. — Ну, да, от бабули ничего не утаишь… Корвалол пошла пить… — тоскливо протянула, прислушиваясь к звукам из гостиной.

— Сомневаюсь, — пожал я плечами, махом доел пирожок. — Не пахнет. Да и не похожа твоя бабушка на кисейную барышню… Она такое пережила, а тут безобидный вопрос.

— Безобидный, скажешь тоже… Вот сразу все и вспомнила, распереживалась!

В этот момент скрипнула дверь, раздались шаги, и на пороге показалась Полина Федоровна без капли волнений и переживаний на лице. Лена тревожно поглядывала на бабушку, готовая в любую минуту сорваться и бежать за помощью, но крепкая старушка не нуждалась в заботах внучки. Да, собственно, и старушкой её называть язык не поворачивался.

— Вот, нашла вам брошюрку. Старинный мой приятель написал свои мемуары, что-то вроде дневника памяти для своих внуков и детей, — женщина грустно вздохнула. — Я помогала ему набирать рукопись, перепечатывала на машинке. К большому сожалению, Ивана Карповича не стало несколько лет назад. Из наследников у него только дочь. Она погибла в аварии. Иван Карпович не вынес утраты и ушел вслед за Верочкой. А тетрадка осталась у меня.

Мы с Леной потрясенно смотрели на небольшую невзрачную книжечку, сшитую типографским способом, на титульном листе которой чья-то рука нарисовала Энскую косу, парусник и почему-то водонапорную башню.

Тетрадка завораживала. Это как своими руками прикоснуться к истории, прожить её самому. Не так много лет прошло с тех страшных времен, еще живы те, кто вырывал Победу у немецко-фашистских захватчиков. Я видел многие рукописи в музеях, но эту брошюрку брал в руки с каким-то внутренним трепетом.

Не думал, что до сих пор способен на такие чувства, после всех жизненных перипетий. Оказывается, сколько бы не выгорело внутри, а человеческое, глубинное, останется даже под остывшими углями. Если ты, конечно, вырос человеком.

— Можно? — отчего-то враз осевшим голосом попросил я.

— Конечно, — печально улыбаясь, ответила Полина Федоровна, протягивая мне тетрадку.

— А мне? — выглядывая из-за моего плеча, прошептала Лена.

— И тебе. Садитесь, читайте, думаю, внутри есть ответ на ваш вопрос.

— Спасибо, — я оглянулся, бережно держа книжку в руках, и растерялся: усаживаться за кухонный стол, на котором стояли пироги и компот, почему-то показалось кощунственным, еще заляпаем случайно. Да и вообще, читать личный дневник погибшего ветерана и жевать пирожки — коробит.

— А можно мы в комнату пройдем? — уточнил я.

— Конечно, располагайтесь. Лена, приглашай Лёшеньку в гостиную. Закончите — не разбегайтесь, поговорим, да и Николай Николаевич как освободится, думаю, захочет с вами пообщаться.

— Хорошо, — в унисон согласились мы и нырнули в зал.

— Почему я никогда не знала, что у нас есть такая реликвия? — прошептала восхищенно Лена. — И почему бабушка не отдала её в музей?

— Может это память о дорогом её человеке, — предположил я.

— Думаешь?

— Не знаю, спросишь потом у Полины Федоровны. Давай читать.

— Давай, — придвигаясь ко мне поближе, кивнула девушка.

И мы принялись читать, а потом долго сидели, прижавшись друг к другу, осознавая и принимая прочитанное.

Иван Карпович Волженко в годы войны работал в старой аптеке на улице Победы. Жил с мамой и сестрой. Заметки в дневнике читались на одном дыхании, у автора оказался легкий стиль и слог. Ничего такого супер важного и секретного на страницах брошюры не оказалось. Но в этой простоте, с которой Иван Карпович описывал будни горожан в месяцы оккупации, скрывалась целая история, незамысловатая и тяжелая в своей неприкрытой правде.

Читали мы, затаив дыхание, местами остро реагируя на поступки жителей города. Я старательно давил внутри себя вспышки так называемого благородного гнева: как говорится, не судите, да не судимы будете. Неизвестно, как бы мы вели себя в то время в тех ситуациях. А еще Волженко тонко подмечал изменения в поведение горожан, позволяя себе тонко иронизировать на страницах собственного дневника.

— Смотри, Леша, — прошептала Лена. — Вот оно… Точно! Я ошиблась, нет у немца приставки фон к фамилии!

— Вижу, — откликнулся я, пробежав глазами по странице, затем вернулся и принялся читать более внимательно. — Подожди, но ты говорила, тебе отец рассказывал про этого фрица. А теперь утверждаешь, что не читала книжку.

Лена снова покраснела, зыркнула на меня смущенным взглядом, и буркнула:

— Я подслушала разговор папы и бабушки. Только ничего не поняла тогда…

Я демонстративно вздохнул, и мы снова склонились над страничками.

— Твою дивизию… — выдохнул я. — Так это что, правда?

Лена оторвалась от записей и подняла голову. В ее огромных глазах застыли слезы. Одна капля не удержалась за баррикадой из намокших ресниц и покатилась по щеке.

— Их что… расстреляли? — судорожно вздохнула девушка, утирая ладошкой лицо.

— Наверное… Твой отец знал?

— Я не знаю… — Лена растеряно пожала плечами. — Папа мне никогда не рассказывал эту историю… И бабушка… бабушка тоже не показывала книгу… — девчонка привалилась к моему плечу, крепко сжав ладошки. — Я тогда маленькая была, что-то услышала, когда они спорили, отложилось в памяти, вот и вспомнила не пойми что…

— Интересно, почему?

— Потому что маленькая и неразумная. Не надо оно ей. Многие знания — многие печали, — раздался густой мужской голос от порога.

Мы оглянулись, в дверном проеме стоял Николай Николаевич собственной персоной, уставший и чуть осунувшийся. Блохинцев тяжелой поступью пересек комнату и опустился в любимое кресло.

— Ох уж эта мне Полина Федоровна… — покачал головой, глядя на брошюру в наших руках. — Спрашивается, зачем показала? Фантазии, все фантазии… Иван Карпович под конец жизни плох стал. А после гибели дочери и вовсе стал заговариваться. Мама ему по доброте душевной помогала, перепечатывала рукопись, потом снесла в типографию к знакомому, чтобы переплели. В музей отдавать не стала, да, мама? — чуть повысив голос, обратился Николай Николаевич к невидимой матери. — А все почему, спрашивается?

— Почему? — выдохнула Лена.

— Потому что до конца не верит в написанное.

— Но… Папа! Как ты можешь! — воскликнула девушка.

— Спокойней, моя дорогая, будущему доктору не пристало выдавать свои эмоции. Контролируй себя. Нет, в части воспоминаний о жизни в оккупации не возникает никаких сомнений.

— А что Вам кажется сомнительным? То, что немцы шарились в подземелье? — внимательно глядя на доктора, уточнил я.

— Подземные поиски — вполне, хотя кроме факта в этом дневнике, мы с Алексеем более нигде не встречали такую информацию. — Николай Николаевич сцепил руки в замок. — Но о каком соединении идет речь? Разве что… — доктор оборвал сам себя.

Я задумался, напрягая память, вспоминая все, что узнал за последнее время про подземелья.

— Разве что Розенберга прислали отыскать оклад Тихвинской иконы. Насколько я помню, в сорок первом саму икону немцы вывезли из монастыря в Тихвине.

— Из музея, — машинально поправил меня доктор.

— Что?

— Оккупанты вывезли её из музея. К тому времени монастырские передали её в тихвинский музей. Оттуда её и изъяли. К сожалению, все переговоры о возвращение исторической ценности на родину пока не дали результатов, — сокрушенно вздохнул Николай Николаевич.

— Да, слышал, — кивнул я. — Но тогда все сходится.

— Что сходится? — встряла Лена, которая все это время сидела не дыша, стараясь не отсвечивать. Неужели боялась, что отец выставить её из комнаты, как маленькую? Да ну, не может быть. Хотя… Я с сомнением покосился на доктора — этот может.

— Да, Алексей, что сходится? — повторил вопрос дочери Блохинцев.

— Да все! — в волнение я поднялся с дивана и зашагал по гостиной. — В дневнике есть инициалы Ф. В. — Федор Васильевич, архивариус. Это раз. Значит, Волженко и Лесаков были как минимум знакомы. Он переживает и разыскивает его.

— Согласен, — задумчиво пожевав нижнюю губу, откликнулся доктор.

— Он хотел взорвать подземелье, опасался, что найдут тайный ход к хранилищу, о котором и вам, и мне рассказал архивариус. Это два.

— Вполне может быть, вполне… — задумчиво покрутив большими пальцами, протянул Блохинцев.

— И три, — я застыл у окна, торжествующе глядя на Блохинцева. — Гитлер верил в оккультизм. Зондеркоманда «Кавказ» прошлась по всему нашему краю в поисках пресловутых мест силы. Икона без оклада, а мы помним, что их разделили, — пояснил я. — Так вот, икона без оклада — это неокладный образ, неполный, не обладающий всей силой. Значит, Розенберг искал в нашем городе именно ризу! Больше искать нечего. Ну, а княжеские цацки, если бы они их нашли, — оказались приятным бонусом.

— Логично, — кивнул Николай Николаевич.

Я вдруг понял, точно такие же размышления уже приходили в его светлую голову. Но решив с Лесовым-старшим не лезть в дела архивариуса, доктор с моим отцом благополучно предпочли забыть историю, описанную в дневнике.

— Думаю, мне пора, — я резко засобирался домой, планируя по-быстрому закинуться водой, едой и по третьему разу отправиться на Кирпичики. — Спасибо за информацию. Полина Фёдоровна, спасибо за угощение. Лена, увидимся завтра, — я попрощался со всеми, и, не слушая возражения девушки, быстро покинул гостеприимный дом.

Уже в подъезде, отстегивая велосипед от перил, закидывая рюкзак на плечи, я выдохнул и решил не пороть горячку, найти заместителя Сидора Кузьмича и по-человечески у него отпроситься. А завтра с утречка, хорошенько подготовившись с вечера, рвануть в подземелье на очистных.

Но моим планам не суждено было сбыться. На пороге общежития меня перехватила вахтерша и с таинственным видом протянула мне записку.

— Ой, озорник, смотри, открутит тебе доктор голову за дочку-то.

— Не понял? — опешил я.

Как могла Лена примчаться в общагу шустрее меня?

— Не понял он, хитрец. С двумя-то крутить много ума не надо. А кто ответ держать будет? Не смей девку хорошую позорить, не то гляди у меня.

Баба Гриппа погрозила мне кулаком и вернулась на свое место. Я же, ни черта не понимая, пошел к себе, по дороге разворачивая листочек в клеточку.

В записке аккуратными печатными буквами меня приглашали на встречу в девять вечера к водонапорной башне.