ПРОСНИСЬ! у(дис)топия

3. RÉVEILLE-TOI!

— Réveille-toi! Oh mon Dieu, oh mon Dieu, qu'elle se réveille!!³ — бормотал всхлипывающий голос, ласковые пальцы касались лба, и на него упало горячее, влажное.

Я лежу в постели не с Аликом, а с другим мужчиной, подумала Елена и в ужасе открыла глаза.

Обычно, когда просыпаешься, в первые мгновения мозг еще замороченный сном, полупробудившийся, однако в этот раз пробуждение было моментальным. Только что где-то витала, и сразу всё отчетливо сознаешь, видишь, слышишь. Но при этом ни черта не понимаешь.

Почему снова больничная палата? И почему так близко лицо Жан-Люка? Он не лежит, он сидит, склонившись. Глаза мокрые и моргают — никогда раньше она не видела доктора Фарбенштейна плачущим, такое невозможно было даже представить. Главврач клиники — ходячая машина, персонал прозвал его «Франкенштейн». Нет, на самом деле Жан-Люк — золотое сердце под стальной оболочкой, вроде доктора Хауса, без него в эти кошмарные дни она просто свихнулась бы. Вначале он деловито и хладнокровно, без лишних сантиментов, но как-то очень правильно организовал криорезервацию Алика, а потом стал настоящим другом — из тех, на кого можно рассчитывать. Письмо с инструкциями касательно собственной криорезервации Елена адресовала Фарбенштейну. Знала: не подведет.

И вот Жан-Люк низко наклоняется над нею, держит за запястье, а пальцами другой руки зачем-то гладит лоб.

Взгляд просиял.

— Очнулась! Господи, очнулась!

— Что я здесь делаю? Где Олег? — спросила Елена («Аликом» она называла мужа только с глазу на глаз. Или про себя). — Жако, почему ты плачешь? Что вообще происходит?

Она хотела приподняться, но тело было странно одеревеневшее, не слушалось.

— Ты в палате, потому что я вывел тебя из криохранения. А плачу я, потому что боялся — вдруг ХШТ не сработает. Господи, как же я трясся!

— Что не сработает? Почему я такая квелая? И где мой муж?

На два первых вопроса Жан-Люк ответил. На третий — нет.

— ХШТ — это химошоковая терапия. Экспериментальное, нелицензированное средство восстановления мозговой деятельности. Я не имел права, это огромный, ужасный риск. Никогда в жизни не молился, я и в бога-то не верю. А тут все десять минут только и делал, что умолял Господа… — Голос сорвался. — Ты слабая, потому что после пятилетней неподвижности мышечный тонус очень ослаблен. Но это пустяки. Главное, что ты жива. И очнулась.

— Стоп, — тряхнула головой Елена. — Я ведь один раз уже проснулась. Мы с Аликом разговаривали про планету с тремя разноцветными солнцами.

— Да? — удивился Жан-Люк. — В криосостоянии бывают сны? Значит, какая-то цереброактивность сохраняется? Интересно.

Он взглянул на часы и вдруг заторопился. Смахнул невысохшие слезы, заговорил быстро, интенсивно:

— Мозг, простимулированный ХШТ, сразу же начинает работать с полной отдачей, он в состоянии обрабатывать самую сложную информацию и принимать решения. Поэтому слушай внимательно. Времени мало, только час, и три минуты уже прошли. Ни на что отвлекаться не будем.

— Где Алик?! Что с ним?!

— Молчи и слушай. — Он прикрыл ей губы ладонью. — Я разморозил тебя и невероятно, чудовищно рискнул, сделав химошоковый укол, потому что у меня не было выбора. Но у тебя выбор есть, и ты должна сделать его не позднее, чем… — Он опять посмотрел на часы. — … через 56 минут. Действие первой инъекции — ровно шестьдесят минут. Потом надо делать вторую, или мозг снова отключится, и придется тебя опять помещать в дьюар. Я уберу руку, если ты пообещаешь не перебивать и не задавать вопросов.

Елена кивнула. Неужели мне всё приснилось, думала она. Ну конечно приснилось. Какие «плавучие острова», какие три солнца!

— Вероятность того, что после первой инъекции пациент не впадет в летальную кому, 50 %. Я пошел на этот ужасный риск только потому, что 50 % больше, чем ноль. Если бы я в нарушение всех правил и законов не ввел тебе «церебролазерин», они бы так или иначе тебя убили.

«Кто?!» — хотела спросить Елена, но вспомнила про обещание.

— Стоп, — остановил сам себя Жан-Люк. Он ужасно волновался. — По порядку. От общего к частному. Первое. За пять лет всё в мире очень изменилось. Нет времени подробно рассказывать. Существенно то, что твоя бывшая родина, Россия, сегодня диктует свою волю всей Европе. Твой муж среди прочих инвестиций вложился в один стартап — он называется «Ailab», — который произвел сенсацию. Что-то с ИИ, я ни черта в этом не смыслю. Но несколько месяцев назад пресса будто с ума сошла. Только и разговоров что про автономную лабораторию «Ailab». Ты в курсе, что это за проект?

— Нет. У Алика, в смысле у Олега, была куча инвестиций в стартапы. По его теории надо десять процентов капитала тратить на «лотерейные билеты» — так он называл проекты с малой вероятностью успеха, но с потенциалом многократной окупаемости… Хотя нет, погоди. Кажется припоминаю. Он что-то говорил про полоумный, но интересный проект по созданию самообучающегося интеллекта, который стремится стать лабораторией новых концепций и решений. Это, мол, теоретически возможно, но система должна рэндомно перепробовать какое-то колоссальное количество алгоритмов прежде чем найдет рабочий. Процесс может растянуться на десятилетия, а может — бац! — и запуститься завтра.

— Это и произошло. Но, еще раз говорю, я ничего в таких вещах не понимаю. Однако все будто свихнулись. И самый главный вопрос — кому будет принадлежать компания «Ailab». Кто будет управлять процессом. В твоем завещании об этом ничего не сказано. Поэтому система пока работает самопроизвольно. Сама выбрала тему, которая ее интересует — что-то с поиском новых простых чисел, и делает, пишут, фантастические успехи. Иное дело, что мало кого занимают простые числа.

Жан-Люк опять взглянул на часы, сбился.

— К черту научные подробности. Ты спрашиваешь, где Олег. Он в России.

— Что?! — ахнула Елена. — Он очнулся?

— Русские потребовали от Швейцарии его репатриации. На основании того, что мсье Олег Воронин российский подданный, а у них-де произошло великое медицинское открытие. Они теперь могут вылечивать больных с его диагнозом. Надавили на Conseil Fédéral — как они умеют, с угрозами. И наши трусы дали слабину. Дьюар с телом Олега увезли в Россию…

У Елены с мужем действительно было двойное гражданство. После начала войны хотели отказаться от российского паспорта, но это целая волынка, поленились. Однако сейчас было не до гражданства.

— Они его разморозили? — крикнула она. — Он… Он очнулся?!

Теперь получилось сесть, и даже рывком. Но Жан-Люк бережно взял за плечи, уложил обратно.

— Да не перебивай ты! Слушай. Говорю же: времени мало. Разморозить-то они его разморозили. И объявили, что господин Воронин в ясном уме, что управление компанией следует вернуть законному владельцу. Даже телепередачу с ним сделали. Но он сидит с остекленевшим, неподвижным взглядом. Никакой мимики. На вопросы почти все время отвечает эхообразно. А когда произносит связный текст, такое ощущение, что это не живая картинка, а ИИ-генерация…

— Что это значит? — вновь рванулась с подушки Елена.

— Похоже, они вывели из криосостояния тело и восстановили кровоснабжение. Сообщают, что сделали операцию по пересадке сердца. Это весьма возможно. Но мозговая деятельность подавлена. Как было с тобой, пока я не вколол «церебролазерин». Русские, по-видимому, на этот риск не пошли. Побоялись, что пациент умрет. Предпочли иметь дело с «овощем»… Ой, прости, — смутился Жан-Люк. — …Телепередача многим показалась подозрительной. Американцы с китайцами не хотят, чтобы «Ailab» достался Москве. Поэтому дело рассматривает суд, на который давят со всех сторон. И тут всплыло, что вообще-то настоящая владелица компании — ты. Вступила в права с момента, когда Олег утратил дееспособность. В общем сложная юридическая ситуация. И похоже, что русские решили ее упростить…

Фарбенштейн оглянулся на дверь, перешел на шепот.

— В воскресенье снабжение твоего дьюара внезапно отключилось. Невероятное совпадение — аварийная остановка и главной системы, и дублирующей. Диспетчер на контрольном пункте не отреагировал. Потому что… — Врач содрогнулся. — Потому что скончался прямо за рабочим столом от внезапной остановки сердца… Спасла тебя счастливая случайность. У меня дома заглючил компьютер, и поскольку уикенд, проще было заехать в клинику, к рабочему компьютеру, чем дожидаться мастера. Я увидел сбой, вручную включил дублера. Потом долго уговаривал полицию не оповещать об инциденте прессу, это был бы ужасный удар по репутации клиники… И только вечером, когда всё было позади, меня как ударило. Это русские попытались убить мою Элен! Ты меня знаешь, я человек правил. Но я все их нарушил. Вчера, в понедельник, включил режим декрионизации. А сегодня… собственно, двадцать минут назад… — Снова взгляд на часы. — Сделал первую инъекцию и стал молиться. Но если бы я не пошел на этот ужасный риск…

— Они меня достали бы, — кивнула Елена. — Я поняла. Ты всё сделал правильно. Давай, коли вторую дозу. Я нормально себя чувствую, голова суперъясная. Мне надо выбираться отсюда, поскорей вставать на ноги. И спасать Алика.

— Нет, вторую дозу я тебе колоть не буду. — Фарбенштейн нервно замотал головой. — С меня хватило первой. Гляди, как руки трясутся. При второй инъекции вероятность летального исхода точно такая же: пятьдесят на пятьдесят. Один раз мне… то есть нам с тобой повезло, но испытывать судьбу еще раз я не стану. Это получится один шанс из четырех. В такие азартные игры, merci infiniment⁴, я не играю.

— А как же? — растерялась Елена. — Ведь я меньше чем через сорок минут снова отрублюсь. И эти гады меня прикончат. Ты что, охрану к моему дьюару приставишь? Да и не хочу я назад в эту кастрюлю. Мне надо спасать Алика!

— Никакая охрана от русской разведки тебя не спасет. А чтоб они оставили тебя в покое, нужно сделать вот что. За дверью ждут нотариусы с подготовленным документом, по которому ты возвращаешь все права собственности на «Ailab» своему мужу. Тогда убивать тебя станет незачем. Снова заморозишься до тех времен, пока «церебролазерин» не пройдет весь курс испытаний с исключением сбоев. Думаю, ждать недолго — пару лет. И тогда вернешься в этот мир уже по-настоящему.

— Ага. И все время, пока я плаваю в бульоне, эти скоты будут глумиться над Аликом? Выставлять его напоказ? Поди еще накачивать всякой дрянью? Нет, Жако, это исключено. Давай, коли вторую дозу. Что будет, то будет, но Алика у них в руках я не оставлю. Лучше сдохну.

— Да как, как ты его из России вытащишь?! — взмахнул руками Фарбенштейн. — Что тут вообще можно сделать?!

— Не знаю. Мне надо подумать. Но назад в дьюар я не лягу. Коли свой укол! Раз нотариусы здесь, я подпишу любую бумагу, что освобождаю клинику от ответственности.

Из тридцати пяти оставшихся минут половина ушла на то, чтобы додавить Жан-Люка. Наконец он понял: пациентка не уступит. Сделался совсем бледен, губы задрожали, глаза вновь наполнились слезами, но спорить перестал.

— Тогда… Тогда если ты… выживешь… — И решительно: — Если ты выживешь, тебе надо уехать отсюда. В Швейцарии русские делают, что хотят. Куда уехать, куда? — забормотал он. — В Европе всюду так же, как здесь… В Америку плохо, это из огня да в полымя… В Англию, вот куда! Это единственная европейская страна, которая противостоит русским. Разорвала отношения с Москвой, засела на своем острове. На каталке, как угодно, но уноси отсюда ноги. Лети в Лондон, пока русские не узнали. Два-три дня у тебя есть, потом они разнюхают… Что еще, что еще? — Он лихорадочно постучал себя пальцами по лбу. — Возможны побочные эффекты. Даже неизбежны. Провалы в памяти. Соображать ты будешь нормально — как сейчас. И действовать адекватно ситуации. Но целые пласты могут выпадать из краткосрочной памяти. Если ты вдруг не понимаешь, где ты и почему, если ты дезориентирована, надо принять таблетку, и цепочка событий восстановится. Может быть, с лакунами, но по крайней мере ты ухватишь общую картину… Ах, что я трачу на это время! Если… то есть когда ты очнешься после второго укола, объясню подробней.

— А если не очнусь, то никаких побочных эффектов и не будет, — улыбнулась Елена.

Ей совсем не было страшно, ни капельки. «Ну подумаешь — укол, укололи и пошел», — выплыла из далекого-предалекого прошлого детская песенка.

— Давай, Жако, давай.

Она протянула левую руку, оголила локтевой сгиб.

Фарбенштейн открыл металлическую коробочку, вынул шприц. Иголка мелко завибрировала.

— …Не могу. Час назад я колол бесчувственное тело, а теперь поговорил с тобой… Не могу… Я чувствую себя убийцей.

— И не надо. Когда болела мама, я отлично научилась засаживать иглу в вену. Дай.

Елена вынула шприц из его трясущихся пальцев. Примерилась.

Ну, поехали.

Боль от укола была даже приятна — должно быть, по контрасту с плаванием в криорастворе. По руке вверх пробежал огонь, ярко вспыхнул у Елены перед глазами, ослепил ее, оглушил, обрушил в черноту.

4. ТАРТАРАРЫ

Вынырнула из черноты она в очень странном месте. Сначала услышала картавый голос, несущий абракадабру: «ИИ-ядро само по себе довольно простое. Джи-пи-ю кластер для нейросетей, ускорители, отдельно сервер эй-эм-ди с мозгом-программой надзирателя…» Потом прояснилось зрение — будто отдернулись занавески. Елена увидела стеллаж, весь заставленный пластиковыми динозаврами, мезозаврами, плезиозаврами, птеродактилями. Перед всей этой ископаемой живностью стоял и размахивал руками носатый молодой человек в маленьких круглых очочках, сам похожий на птеродактиля.

— Ну, понятное дело, система логирования и мониторинга плюс соответствующий задаче блок оперативной памяти, — продолжал он нести чушь.

Елена сидела в кресле, странно жестком, перед столом, птеродактиль сыпал словами и шмыгал носом.

«Где я? Что со мной? Я же очнулась! Или нет?»

Она хотела ущипнуть запястье, пальцы наткнулись на какую-то ленточку. Взглянула — на ленточке написано «Прими таблетку. Нагрудный карман». Действительно, в кармане маленькая коробочка. Открыла, сунула в рот красный шарик, проглотила.

Сразу же, через несколько секунд, всё вспомнила. Или, может быть, не всё, но основное.

Она в кабинете у директора «Ailab». Его зовут Богумил Поспешил. Вспомнила и то, что когда-то рассказывал про Поспешила муж. Бо — идиот, но гений. Гений, но идиот. Живет вдвоем с мамой. Коллекционирует динозавров.

Из клиники ее выписали вчера. В кресле-каталке. Это оно такое жесткое. Пока она поселилась на вилле у Майка, семейного адвоката. И узнала от него, в какие тартарары провалился мир, пока она безмятежно плавала в криорастворе.

Восстановленный участок памяти немедленно предъявил ей хмурую, бульдожью физиономию, включил глуховатый голос. Майк рассказывал клиентке обо всем произошедшем тем же тоном, каким в свое время разъяснял все legal implications⁵ статей трастового договора и пунктов завещания.

— …Прежде, чем будешь принимать бизнес-решения, усвой главное: мир кардинально изменился. НАТО, оставшись без Америки, самораспустилось, сдерживать Россию стало некому. Когда русские, нарушив перемирие, взяли Киев, кроме нот протеста ничего не произошло. Объединенной Европы тоже больше нет, все сами по себе. Каждая страна, включая Швейцарию, договаривалась с Москвой отдельно. Раньше было как? Атлантический альянс Америки с Европой — одна сила. Китай — другая сила. И несколько loose cannons⁶: Россия, Иран, Турция. Но Пекинская конференция всё перекроила. Америка, Китай и Россия договорились о разделе «сфер интересов». Соединенные Штаты взяли под свое крыло обе Америки и Океанский регион. Китай — восточную и южную Азию. Россия — Европу и бывшие азиатские республики Советского Союза. Африку договорились оставить зоной свободной конкуренции. Потом на конгрессе в Эр-Рияде систему скорректировали, потому что Индия, Всеарабский Маджлис и Анкара заявили претензии. С тех пор миром правит Большая Шестерка. В ней три старших партнера и три младших. А все остальные страны лепятся к кому-то из них. У нас в Европе ситуация следующая. Маленькие балтийские страны вернулись в состав России. В Финляндии тоже скоро референдум, результаты заранее известны. Германия разделилась на десять государств. Украины больше не существует, от нее осталась только ГВР, Галицко-Волынская Республика. На Иберийском полуострове появились две новых страны — Каталония и Баскония. Северная Италия превратилась в независимую Паданию. И всюду у власти пророссийские партии. Единственное исключение — Британия. Эти окопались на своем острове, засели в глухую оборону… Про всякие второстепенные события вроде китайской оккупации Тайваня, превращения Канады в восемь американских штатов и возведение Киберстены по всему периметру Израиля потом сама узнаешь. Сейчас я тебе объясню только самое важное — для тебя важное. Мы, здесь в Швейцарии, как обычно, стрижем купоны, но ведем себя смирно, русского медведя не дразним. Учти это. Помнишь, как в девятнадцатом веке царская Россия была «жандармом Европы»? Сейчас то же самое.

Елена слушала с отвисшей челюстью. Сначала ахала, потом только качала головой, а под конец притихла. «Что же мне делать?» — пролепетала она, когда Майк завершил свою скорбную повесть. И он объяснил. Майк был умница, юрист суперкласса, давний соратник Алика. У Алика все соратники были суперкласса.

Всё исполнила в точности.

Сначала на VRC, VR-конференции, известила правление траста, что всем спасибо, все свободны, она возвращает себе управление семейными активами, а Майк тут же отправил каждому соответствующее официальное извещение. Поскольку все сидели в VR-очках, о внешнем виде Елена могла не беспокоиться. Но затем приехала косметичка, привела в мало-мальски пристойный вид физиономию, а прическу сооружать было не из чего — в дьюаре плаваешь бритый под ноль, и волосы у замороженных овощей не растут. (Интересно кстати, что в приятном сне, очевидно привидевшемся в те десять минут, пока «церебролазерин» колдовал с мозгом, Елена очнулась свеженькая и с классной стрижкой).

Одежду взяла из гардероба Линды, Майковой жены. Собственная на высохшем теле все равно висела бы. Поколебавшись — не остаться ли лысой, всё же выбрала минималистский седой парик à la garçon, из тех, что привезла с собой косметичка, довольно стильный.

Потом побывала в банке. Разобралась со счетами, получила новые карточки и прочее. Поела, вернее попила чего-то протертого — желудок еще не скоро вспомнит, как переваривать нормальную пищу.

Жан-Люк приставил к ней медсестру-филиппинку из клиники, сказал, что Анжелита — золото. И не обманул. Девушка была сообразительная, неболтливая — и на все руки мастерица. Каждую свободную минуту делала физиотерапию, по часам давала медикаменты, да еще и поручения записывала — прямо на лету всё схватывала. Они моментально перешли на «ты». Елена уже решила, что оставит Анжелиту ассистенткой. Сорри, Жан-Люк. Мы, миллиардеры, можем платить персоналу больше. Вдруг подумала: а не на это ли Фарбенштейн и рассчитывает? Зачем он сказал со вздохом, что клинике придется лишиться такой ценной работницы, потому что ей, как и другим иммигрантам, отказано в продлении визы на жительство? Правящая партия теперь — какая-то «Новая Нормальность». Ее лозунг «Вернем Швейцарии чистоту!». Ничего, с миллиардами виза для ассистентки проблемой не будет. Разберемся.

После банка было one-to-one интервью на RTS. Елена отвечала на вопросы ведущего по шпаргалке, которую составил Майк. «Как видите, я в здравом рассудке и ясной памяти, так что распоряжаться имуществом буду сама. А что с моим мужем, мы скоро выясним. Завтра же мой адвокат потребует, чтобы рассмотрение иска Российской Федерации было прекращено».

Когда Анжелита выкатывала ее из телецентра, у входа ждали люди с камерами, выкрикивали вопросы. Она коротко повторила то же самое. Анжелита тихо сказала: «Завязывай, а то сейчас отрубишься. У тебя пока заряд аккумуляторов очень хилый». Отвезла на виллу, уложила в постель, сделала массаж. Елена уснула как убитая. А утром, должно быть, действовала на автомате. Даже сейчас не вспомнилось, как добиралась в «Ailab», как попала в кабинет директора. Фокусы с короткой памятью — то самое, о чем предупреждал Жан-Люк.

Зато отчетливо вспомнилось, как врач прикрепляет ей на руку ленточку. Говорит: «Пилюли должны быть всегда в кармане. Если вдруг блэкаут — смотришь на ленточку, таблетку в рот, и нейронные связи восстановятся».

Анжелита наклонилась сзади, шепнула: «Что, был провал? Молодец, сама справилась».

— Давай-ка без технических подробностей, — остановила Елена птеродактиля. Бо попросил называть его на «ты» (это она тоже вспомнила). У зумеров «выкать» не принято. — Скажи лучше, что у тебя с секьюрити? Могут лабораторию выкрасть?

Белесые реснички под стеклами захлопали. Бо ответил непонятно:

— А смысл? Гамма-клауд же. Просто поставим другое железо, и все дела. Ты мне вот что скажи. Каждый день мне что-то предлагают. Пусть лаборатория займется вот такой задачей, или такой, или такой. Деньжищи сулят невероятные. Миллиарды. Но это может решать только владелец. Потому что у него, то есть у тебя… — сбился гений.

— Пусть ваша, то есть моя штуковина пока занимается, чем ей хочется, — перебила, не дослушав, Елена. — Простые числа она ищет? Вот и отлично. Не отвлекайте ее. А деловые предложения перенаправляй на мейл Майка. Всё, Анжелита, кати меня отсюда.

За дверью, в коридоре, Анжелита сказала:

— Ну-ка, встань. Попробуй дойти до лифта на своих двоих.

Помогла Елене подняться. Одной рукой толкала кресло, другой придерживала за талию.

Мы как сестры-близнецы, подумала Елена, увидев отражение на черной стеклянной стене. Обе щуплые, низенькие. И никого ближе этой едва знакомой женщины у меня на свете теперь нет. Пока нет, мысленно поправила она себя, сжав губы. Есть Алик… Или нет?

И запретила себе про это думать. Каждый шаг требовал полной концентрации.

В лимузине ассистентка тоже не теряла ни минуты — разминала колени, потом предплечья. Говорила: утром начнем плавать в бассейне. Через две недели будешь вдоль озера трусцой бегать, обещаю.

И поздно вечером, в темноте, чуть не насильно вытащила на прогулку.

Вилла Майка стояла прямо на берегу озера: с собственным лодочным причалом, с широким газоном — хоть вертолет сажай.

Анжелита опять заставила идти, но уже не поддерживала — только страховала. Осталась довольна. А теперь, говорит, ты меня покатай. Устала я с тобой за день.

Села в кресло, и Елена медленно покатила ее по аллее вдоль кромки воды. На противоположной стороне густо горели огоньки, но между этим и тем берегом чернело широченное Ничто, кромешное и безжизненное. Ерунда, подбадривала себя Елена, я обязательно доберусь туда, где сияет свет. Нужно только перебраться через черноту.

Вдруг чернота озарилась вспышкой. Анжелита вскрикнула — будто чему-то обрадовалась. И вдруг свесилась с кресла.

— Ты чего? — удивилась Елена.

Наклонилась — застыла. На виске филиппинки зияла дырка, оттуда текла пузырящаяся жидкость. В следующий миг с озера донесся шум мотора.

Это был выстрел! Снайпер! Как в кино!

Елена упала ничком, обхватила руками затылок. Поразительно, но ни страха, ни паники не было. И мысли не смешались, только убыстрились. Ах, если бы она была так же собрана в тот проклятый день, когда у Алика остановилось сердце…

Не валяйся. Больше стрелять не будут. Убить хотели не Анжелиту, а тебя. Стреляли в ту, кого везут в каталке. И уверены, что убили. Звук мотора отдаляется.

И дальше, тоже очень быстро, выстроилась вся логическая цепочка. Алик гордился бы женой — какая она хладнокровная и умная. Окей, не хладнокровная — сердце так и выскакивало. Но умная.

Они ведут себя с демонстративной наглостью. Даже не попытались изобразить несчастный случай или что-то подобное. Сразу же после телеинтервью, еще не все СМИ опубликовали сенсацию, решили грохнуть на глазах у всего мира. Уверены, что швейцарская полиция копать побоится. Это значит… Это значит, что вызывать полицию — только терять время. Нужно немедленно уносить ноги.

Это Елена и сделала, причем ноги пришлось уносить почти в буквальном смысле. Они были ватные, плохо слушались. Взялась обеими руками за колено, согнула. Потом второе. Кое-как поднялась, заковыляла к дому, додумывая на ходу.

Куда? Куда?

Майк говорит, что соотечественнички ведут себя по-хозяйски по всей Европе. Стоп. Кроме Англии!

Оглянулась на кресло с обмякшей, неподвижной фигурой. Бедная Анжелита. Бедная я. Бедные все. И выкинула необязательное из головы. Надо было спешить.

Майку ничего говорить не стала. Меньше знает — целее будет. Лишь, что срочно едет в аэропорт. Ближайший рейс до Лондона был через три часа. Просидела в самом темном углу лаунжа, в аэропортовском инвалидном кресле, закрыв лицо большущими темными очками, одолженными у Линды.

На паспортном контроле повезло. Пограничник, должно быть, заканчивал смену и еще не видел теленовостей. Без интереса окинул взглядом прическу «tom-boy» и вернул паспорт, слава богу еще не просроченный. Сказал: «Бон вуаяж».

Сразу снова нацепила очки, а голову повязала платком, по-пиратски. На всех экранах как раз шли ньюс: мадам Элена Воронин возвращает себе управление «Ailab». Правда публики в зале ожидания было мало, и вся сонная — глубокая ночь. Но очень уж медленно тянулось время.

Наконец инвалидку подняли по трапу. Усадили, заботливо накрыли пледом — и Елена натянула его на голову. Вроде как решила поспать. Какое там. Пульс бешеный.

Немного успокоилась, только когда взлетели.

Начала думать о том, как будет действовать в Англии.

5. В АНГЛИИ

В Лондон они с Аликом летали по несколько раз в год — на выставки, на спектакли, да и просто любили этот город, где жизнь бьет ключом, где конвенциональность и фриковость причудливо перемешаны, а большинство людей неместные, все выглядят и ведут себя по-разному, и никого это не напрягает.

Но Хитроу очень изменился. Огромный зал паспортного контроля почти пуст — а раньше всегда стояли длинные очереди. Над стеклянными пунктами вместо прежних «Welcome to the land of Shakespeare and Beatles!» два огромных борда. На одном сердитая блондинка держится обеими руками за живот и написано: «NO TO ABORTION! BRITAIN NEEDS NEW LIFE!». Другой и того чудней. Там рядышком насупленный Черчилль в каске и насупленный Харадж, лидер националистов, тоже в каске: «WE SHALL FIGHT ON THE BEACHES!». Это, кажется, какой-то патриотический лозунг времен второй мировой войны. А у Национальной партии дела явно идут в гору, раньше эти уроды себе такой наглядной агитации позволить не могли.

— Цель приезда? — спросил мрачный служивый, разворачивая ярко-красный паспорт с белым крестиком. Прищурился. — Что это за фамилия? Русская?

— Я родилась в России.

Он положил уже приготовленный штамп, взял другой.

— Вы должны встать на учет в полиции в течение 24 часов. Иначе завтра система заблокирует паспорт и вы не сможете вылететь.

Наверное, иначе нельзя — сейчас ведь новая «холодная война», подумала Елена.

— Что это на улицах так темно? — спросила она у таксиста полчаса спустя, когда въехали в Вест-Энд.

— Долго не бывали у нас? — спросил кокни. — Хренов режим экономии.

Изменился и отель «Савой», где они всегда останавливались с Аликом. Раньше это была прямо витрина diversity: весь персонал разноцветный, в последний приезд на рецепции вообще сидел трансгендер, этакий андрогин, человек из будущего. Теперь все белые и выговор, как из сериала про викторианскую эпоху.

Шла Елена на собственных ногах. Медленно. Катать в кресле ее теперь было некому. Чем скорее научишься обходиться без посторонней помощи, тем лучше.

За окном начинало светать. Обессиленная, она упала на кровать не раздеваясь и тут же уснула. Когда вскинулась, было светло. Уже утро?

Первым делом взяла пульт, включила телевизор. Нет, уже полдень. Полуденные новости.

Про исчезновение владелицы «Ailab» ничего, хотя эта весть должна была бы облететь весь мир. Странно. Майк обещал сообщить в полицию, как только взлетит самолет. Якобы удивился, что мадам Воронин так долго нет, вышел из дому и обнаружил тело помощницы. А мадам несомненно похищена.

Почему-то полиция не торопится об этом объявлять. Что ж, так даже лучше.

Позвонила в рум-сервис заказать завтрак.

— Йогурт с сереалом и фруктовый салат, пожалуйста. Киви, манго, дыня и ни в коем случае не добавляйте ананас.

В трубке раздался смешок, как будто она удачно пошутила.

— Из фруктов есть йоркширские, сомерсетские и дорсетские яблоки.

— А что случилось? — поразилась Елена. От «Савоя» такого не ждешь.

Ответили непонятное:

— Случилась Brocade, мэм.

То же самое слово появилось и на экране телевизора — похоже, название обычного раздела новостей: Brocade Review⁷.

Взяла телефон, погуглила. «Брокада — экономическая блокада Британии, третья по счету. Первой была континентальная блокада 1806–1814 г.г., второй — блокада 1939–1944 г. г…» Дальше читать не стала. Ясно. Какие-нибудь экономические санкции, обрубившие импорт — в том числе экзотических фруктов.

В международном блоке первой шла новость из США. Президент Милан Аск подписал «Закон о коренных американцах». Теперь в конгресс смогут избираться только те, кто родился гражданами и у кого хотя бы один родитель природный американец. Показали пресс-конференцию. Нисколько не постаревший, а наоборот, словно подкачанный насосом, аж лоснящийся Аск, сидящий под транспарантом «ASK MILAN», говорил, что это первый важный шаг на пути перехода от вчерашнего дня цивилизации, демократии, к ее завтрашнему дню — меритократии. Елена хотела переключиться на другой канал, но навострила уши. Президент стал рассказывать, что огромную и сложную работу по вычислению меритократического рейтинга каждого жителя великой страны проведет AI-программа, разработка которой близка к завершению.

Так, Штаты исключаются, сказала себе Елена. На этих уродов моя лаборатория работать не будет. Переключила.

Попала на «Парламентский час»: ответы премьер-министра на вопросы депутатов Палаты Общин.

Тут ее ждал шок. Премьер-министр Британии — Вирджил Харадж! Вот почему его рожа красуется над паспортным контролем! Ничего себе…

Харадж говорил про сокращение нормы выдачи сливочного масла по карточкам — это-де мера временная, да и вообще скоро в свободную продажу поступит отличный английский маргарин, неотличимый по вкусу от натурального масла.

Следующий вопрос был от какой-то новой партии «British Choice»: почему заявленная zero-tolerance к публичной демонстрации мусульманской символики не распространяется на ношение хиджабов? До каких пор по улицам британских городов будут разгуливать замотанные тетки, ходячие призраки дикости?

Премьер пообещал, что отдаст соответствующий приказ полиции. Потом, отвечая на вопрос о закрытии газеты «Гардиан», разгорячился, замахал руками. «Свобода слова подразумевает ответственность за свои слова и не является свободой подрывной деятельности!»

Мамочки, подумала Елена, убирая звук. Куда я попала? Мой план не годится!

План был такой. Обосноваться в Англии, последнем бастионе европейской свободы. Перевезти сюда лабораторию или хотя бы ее ключевой блок. В любом случае главное — в «гамма-клауде», whatever it means⁸. Птеродактиля и его ключевых сотрудников тоже перетащить сюда. И тогда уже, из безопасного места, начать торговлю с русскими. Вчера на правлении председатель траста сказал, что рыночная стоимость «Ailab» составляет 150–200 миллиардов. Надо предложить выкуп за Алика, очень большой. Поняв, что рыбка все равно уплыла, русские согласятся. Миллиардов за десять-пятнадцать отдадут.

Но чем Харадж лучше Путина? Или Аск? Такие же ублюдки, даже хуже. По крайней мере Путин уже старый.

Что же делать, что? Куда податься?

Ясно одно: надо уматывать из Лондона, пока не истекли 24 часа и не заблокирован выезд. И пока не прошла новость об исчезновении владелицы «Ailab».

Хорошо не успела сумку разобрать.

Просто подхватила ее и вышла, думая: куда лететь, решу по дороге в аэропорт.

6. WELCOME TO RUSSIA!

Пока приятнейший женский голос журчал на английском что-то самолетно-рутинное, сознание не реагировало. Оно встрепенулось, когда речь вдруг стала русской. А затем впало в панику. Потому что голос сказал:

— Добро пожаловать в аэропорт «Шереметьево», гостеприимные ворота России. Welcome to Russia!

Елена открыла глаза. Увидела спинки кресел, торчащие над ними головы. Салон. Самолет катился по аэродрому. От левого края иллюминатора одна за другой поползли светящиеся буквы, во мраке только их и было видно. Сначала выплыло O, потом V, потом Е. Затем и остальные: Y, T, E, M, E, R, E, H, S.

«Я в Москве?! Почему?! Меня накачали наркотиком и похитили?! Но… почему я на обычном рейсе, а не на каком-нибудь транспортном самолете? Сколько прошло времени? Что вообще со мной произошло? Ведь я только что была в лондонской гостинице!» Не паникуй приказала себе Елена. Тебе снится обычный кошмар русского эмигранта. Просыпайся, дура!

Она подняла руку, чтобы посмотреть на часы. Увидела пластиковую ленточку на запястье. Там по-французски: «Прими таблетку. Она в нагрудном кармане».

Нащупала коробочку, проглотила пилюлю. Это было непросто — во рту от страха пересохло.

Самолет, качнувшись, остановился. Всех попросили оставаться на местах.

Подошла стюардесса, наклонилась.

— Госпожа Воронина, вы спуститесь первой. Вас встречают.

— К-кто?

Елена зажмурилась, словно от слепящего света. Память разблокировалась. Не полностью, детали пока не восстановились, но замелькали кадры.

Вот она едет на такси из «Шарля де Голля». Как прежде, по железной дороге, из Лондона в Париж теперь не попасть. «Евростар» не работает после прошлогоднего взрыва в туннеле. Английская Wiki без колебаний обвиняет в диверсии русских. Но когда сели и снова заработал интернет, во французской новостной ленте была заметка о британском следе в «Tragedie de l’Eurotunnel».

За окном машины Восемнадцатый арондисман. Его не узнать. Раньше тут были сплошь халяльные лавки, витрины с блестящими арабскими тканями, а сейчас на тротуарах одни белые лица. Всё какое-то обесцвеченное, будто стерилизованное. Сплошные офисы, прохожих мало. Баннер со странной надписью: «LE XVIIIÈME, BON RETOUR EN FRANCE!⁹».

— Что случилось с рю де ля Шапель? — спрашивает Елена.

Водитель раздраженно отмахивается. Он слушает по радио результаты футбольного чемпионата. По крайней мере хоть что-то осталось прежним, думает Елена. Например, парижские таксисты, toujours mignons¹⁰.

Спортивная сводка закончилась. Таксист сменяет гнев на милость.

— Матушка Гусыня навела порядок во Франции. Выселила пять миллионов нефранцузов. А Малыш Бордель, дай ему бог здоровья, провел в мусорных районах дератизацию. Вон как стало чисто и культурно. Ни шпаны, ни замотанных — красота.

Кто такая la mère l'Oye, Елена догадывается сама — как раз проехали мимо здоровенного плаката, на нем суровая тетка: трехцветная лента через плечо, надпись «Notre Présidente». Физиономия знакомая, еще из прежних времен.

— Кто это — «малыш Бордель»?

— Наш мэр. Отличный парень. Классно решил еврейско-палестинский конфликт в масштабах одного города. Прищемил хвост и арабам, и евреям. Ну и вообще навел порядок.

Водителю надоело болтать, он подкручивает звук. Громкая музыка.

По крайней мере Вандомская площадь ни чуточки не изменилась, точно такая же, как была при Наполеоне III. Или при немецкой оккупации, думает Елена, когда машина подъезжает к отелю.

Хотя нет. Исчез ювелирный магазин «Van Cleef», который был здесь всегда. Из-за того, что Ван-Клифы евреи? Вместо этого появился магазин «Fourrures de Sibérie¹¹».

А у входа в «Риц» болтают две дамочки в норковых шубках, обе с абсолютным парижским выговором. Раньше так одевались только тетки из Эмиратов.

Вот Елена в номере. Собирается с духом, смотрит на телефонный номер, присланный адвокатом.

Утром Майк сказал ей:

«Это единственно правильное решение. Я обо всем договорюсь».

Часу не прошло — перезвонил в «Савой».

«Тебя ждут в Париже на рю Гренель 79. Это резиденция русского посла. Мсье Ouvaroff курирует у них всю Западную Европу. Предварительное согласие они дали сразу. А наша полиция, узнав, что ты с русскими договорилась, очень обрадовалась. Всё нормально. Главное побыстрей уноси ноги из Англии. Дай бог, чтобы всё получилось».

Да, решение было единственно возможное. Отдать русским компанию в обмен на Алика. Увезти его в Австралию или в Новую Зеландию. И уповать на тамошнюю медицину. А эти козлы — русские, американцы, британцы — пусть вытворяют что хотят. Все равно мир превратился в выгребную яму.

Елена вздыхает, набирает номер.

— Жду, жду вашего звонка, чудеснейшая Елена Львовна, — сразу, безо всякого «алло», отвечают на том конце. — Я уж и свой «роллсик» за вами в «Риц» отправил. Доставят с ветерком. Мне по статусу мигалочка положена. Единственному из всех послов. Уважают туземцы российскую державу.

Он и в кабинете всё балагурит, посол Российской Федерации Николай Виленович Уваров, гладчайший господин с пухлой улыбчивой физиономией и совершенно неподвижными глазами. Очень много говорит, блистает эрудицией, чрезвычайно галантен, но при этом умудряется быть устрашающим. Должно быть, специально тренировался, думает Елена, напряженно слушая. Перед зеркалом он что ли отрабатывает сочетание сверлящего взгляда с растягиванием губных мышц?

Его превосходительство то мягко стелет:

— Славная Еленушка Львовна, как же я рад, как все мы рады, что вы выбрали сторону Добра! А потому что кровь не водица, и кровь у вас русская. Елена, русская душой.

То вдруг — тем же ласковым тоном:

— Забудьте неприятный инцидент на озере. Хотя, конечно, лучше не забывайте. Чтоб ничего подобного, упаси бог, не случилось в будущем. Вы ведь не думаете, что вашу сиделку застрелили по ошибке? Прицелы-то у профессионалов ночного видения, в них лицо видно крупным планом. Нет, Еленушка Львовна, это было предупреждение. Вы, конечно, испугались, побежали к англичанам, и мы вас останавливать не стали. Хотя могли. И там, в поганом Альбионе, за вами тоже приглядывали. Если б вы из вашего «Савоя» позвонили не мэтру Крамеру, а по какому-нибудь нехорошему английскому номеру, тут бы ваше земное существование и закончилось.

«Врет про их вездесущесть, запугивает», думает Елена, но запугивается, еще как запугивается.

— Это хорошо, что вы сами поняли, как глупо было бы связаться с англичанами. Мы британский прыщ додавим, будьте уверены. Вся остальная Европа ведь наша. Что и с исторической точки зрения, согласитесь, вполне логично. Вы ведь историческое отделение заканчивали, дипломная работа у вас была «Александр I и Священный Союз», правильно?

Да, что-то такое, удивляется Елена, ни разу за минувшие с тех пор десятилетия про это не вспомнившая. Ишь, как подготовился.

— Еще двести лет назад, при Александре Благословенном и Николае Незабвенном, в Европе установилось равновесие, исключавшее всякие войны и потрясения. Берлин и Париж были послушны Санкт-Петербургу, а Британия сидела скукожившись на своих островках. Потом наши предки, увы, упустили Европу. И за это пришлось дорого платить. Революциями, мировыми войнами. Но теперь гармония восстановилась. И чтоб вы лучше понимали, дорогая Елена Львовна, с кем разговариваете, позвольте представиться вам еще раз. Как говорится в местах заключения, «войти в хату по-людски». — Посол сделал уголовную рожу: цыкнул зубом, скривил рот, как бы сплюнул на сторону. Получилось очень похоже — настоящий «пахан». — Колян Парижский, смотрящий по Европе, — просипел он и расхохотался, но глаза остались совершенно неподвижными. — Вот я вам маленькую историйку расскажу. Для наглядности. Вы, конечно, знаете главное французское ток-шоу «Ce soir on n’est pas couch黹². Больше его не будет. Много стали себе позволять. Потявкивают на хозяина. Я вчера съездил к мадам президентке, слегка пожурил ее. Заодно рассказал, как аналогичный казус случился при Луи-Филиппе. В Париже поставили нехорошую пьесу про русских. Государь император пообещал прислать миллион зрителей в серых шинелях, который освищут этот спектакль. И убрали из репертуара, в два счета.

— Слушайте, Колян Парижский, — говорит Елена. — Вы меня уже попугали, продемонстрировали свою важность, я впечатлилась. Не тратьте зря порох. Перейдем к делу. Вам Москва поручила со мной договориться — так договаривайтесь. Мой адвокат Майкл Крамер сообщил вам условие передачи контрольного пакета. Привезите моего мужа и получите то, что вам нужно.

— Люблю женщин с характером, — смеется посол Уваров. — Красиво меня осадили: знай-де, Тень, свое место. Что ж, я действительно всего лишь тень кремлевской башни, скромный исполнитель. Окей, нескромный. Но действую согласно полученной мною инструкции. И она, полученная мною инструкция, вас порадует. Мы, госпожа Воронина, не грабители. Мы великая держава. Своего мужа вы получите, но пакет мы у вас не забираем. Мы его купим, честь по чести. Не вполне по рыночной цене, конечно, но по достаточной, чтобы это выглядело прилично. Никакой международный арбитраж потом не придерется. Вы сегодня же полетите в Москву, вас там встретят как дорогую гостью. Подпишете договор о передаче прав под телекамеры, дадите пресс-конференцию. А потом забирайте вашего драгоценного супруга и отправляйтесь куда пожелаете. С такими деньжищами везде рай.

— Прошу вас, госпожа Воронина, — сказала стюардесса. — Трап подан.

И поднявшемуся с кресла соседу, строго:

— Все остальные остаются на местах!

Елена дошла до выхода, провожаемая почтительными и любопытными взглядами. Посмотрела на темно-серую дыру, в которой вился снег. Вздохнула. Шагнула на трап.

Внизу стоял длинный черный лимузин с распахнутой дверцей. Рядом ждала стройная дама в элегантном меховом манто.

— Добро пожаловать в Россию! — звонко крикнула она. — Россия во мгле, но она вам понравится!

7. ЛУЧШИЙ ГОРОД ЗЕМЛИ

— Это же Крестница! Тань, смотри, Крестница! — ахнула за спиной стюардесса.

К ней кинулась другая.

— Ой, правда!

Трап вдруг взял и поехал сам, оказался эскалатором — как раз, когда Елена приготовилась к трудному спуску. Ноги пока слушались не очень, особенно если по ступенькам вниз.

— VIP-трап, для самых дорогих гостей, — сказала та, которую назвали «Крестницей», всё тем же сильным, хорошо поставленным голосом. — Здравствуйте, Елена! Можно без отчества? У нас теперь по отчеству зовут только старушек и училок. Я — Ксения. Просто Ксения.

— Вы кто? — спросила Елена. Лицо показалось ей смутно знакомым.

— Никто. Никаких постов не занимаю. Моя забота — сделать ваш визит в Москву максимально приятным.

— Почему стюардессы назвали вас «крестницей»?

— Потому что я крестная дочь дяди Володи.

— Кого?

— Президента Владимира Владимировича Путина, — с веселой укоризной сказала дама. — На всем свете я одна зову его «дядей Володей». И если меня командируют сопровождать гостью столицы, это показатель приема по самому высшему разряду. Это значит, что Родина-матушка вам очень рада и хочет вас приласкать. Она как девочка из стишка.

С врагами она ужасная, с друзьями прекрасная.

На английский Ксения перешла легко, стишок продекламировала безо всякого акцента. Протянула руку — сверкнул нешуточного размера бриллиант. И мех был не норка какая-нибудь — соболь.

Елена поняла, почему улыбчивое лицо ей знакомо.

— Погодите, вы телеведущая? Какое-то было шоу, я видела вас по телевизору, когда еще ездила в Москву…

— Увлечения молодости, — небрежно махнула Ксения. — Теперь я просто Крестница. Гейша для особых поручений. Чичерона. Когда там (наманикюренный палец ткнул вверх) попросят, привечаю королев, первых леди, кинозвезд и жен членов Гунчаньдан. Показываю им Москву во всей красе. Такая у меня общественная функция.

— Членов чего? — не поняла Елена.

— Чжунго Гунчаньдан. Китайского политбюро.

Китайские слова Крестница произнесла с такой же легкостью, как перед тем английские.

Сели в лимузин. Он был предлинный, в полтора «роллс-ройса», с мягчайшими сидениями. Водителя не видно — впереди панель с несколькими мониторами. На одном беззвучно шли новости CNN, на другом — российские, на третьем транслировали какой-то концерт, там пели и плясали.

Машина плавно тронулась и моментально набрала скорость, какую явно не могли позволять правила движения. Мимо пронесся полицейский автомобиль, сверкая красно-синими огнями, пристроился впереди.

— Куда мы едем?

— В «Китеж-плаза». Это семизвездочный отель, не хуже дубайского «Бурджа», сами увидите. Вам приготовлен президентский «люкс».

Вдали показались небоскребы — целый массив сияющих огнями сталагмитов тянулся в черное небо. Действительно, похоже на Дубай, подумала Елена. В Москве она не бывала с 2014 года.

— Ой, Шнурок! Обожаю его! — воскликнула Ксения, схватила пульт и включила звук на правом мониторе. — Он такой стильный!

Пожилой певец в куцем пиджачке а-ля шестидесятые и узеньком галстуке, приплясывая твист, запел песню, которую Елена не слышала с детства:

— Сейчас в тренде советская ностальжи, — объяснила Крестница. — В основном жуткий кринж, но у Шнурка вкус идеальный. Стеб высшей пробы… Между прочим, Москва действительно лучший город Земли. Дает такой уровень жизни, какого у вас там не купишь ни за какие деньги. Не всем, конечно. Но вам — сто процентов. Лично я ни на какую Лазурку с Манхеттеном не променяю. Там я просто тетка с баблом, а здесь — принцесса. И вы будете августейшей особой, если останетесь.

Она подмигнула, рассмеялась.

— Это я начинаю выполнять поручение высшей инстанции. Насильно удерживать в России вас не будут, но если решите остаться — не пожалеете. Моя задача — вас приветить-прикормить-приручить.

— А ничего, что вы так откровенно мне об этом говорите? — удивилась Елена.

— Я разбираюсь в людях. И вижу, что с вами булшит не прокатит. Поэтому буду абсолютно честна и откровенна. По любому вопросу.

— Сейчас проверю. Что вы скажете про вашего дядю Володю? Честно и откровенно.

На центральном мониторе, где российские новости, как раз возникло лицо Вождя. Наверху лучился красно-сине-белыми буквами титр: «Суббота с нашим Президентом».

Ксения переключила звук.

— …И сегодня я начну не с политических событий, а с приятного, — говорил правитель Европы и половины Азии с проникновенной улыбкой. — С того, что по-человечески согревает мне душу. Пишет мне из старинного русского города Пыжма девятилетняя Тася Одуванчикова. Ее бабушке Павлине Матвеевне сегодня исполняется семьдесят пять лет, и Тася хочет порадовать бабулю подарком: личным поздравлением президента. С удовольствием выполняю твою просьбу — нет, твое поручение, Тасенька. Дорогая Павлина Матвеевна, вы много лет трудились на благо Родины в районной поликлинике…

Крестница убрала звук.

— Да может и нет уже никакого дяди Володи, — сказала она со вздохом. — Я его живьем два года не видела. Только по телевизору. Думаю, это AI-картинка. Неспроста теперь по первому каналу каждую субботу гонят эту шнягу. Типа жив-здоров, держит руку на пульсе. Комментирует события, отвечает на обращения трудящихся. А здоров ли он и жив ли — хрен знает. Да это в сущности неважно. Национальный лидер — не физическая оболочка, а воля и дух. Главное — кто волю и дух генерирует. Я с этими людьми знакома. Они свое дело знают… Ну как? Устраивает вас степень моей честности и откровенности?

Елена стиснула зубы, взяла волю в кулак и — как головой в воду:

— Теперь с той же честностью и откровенностью расскажите про моего мужа. Какого черта вы везете меня в отель, а не к нему? Ведь ясно же, что я хочу его видеть. Немедленно. Он… он жив?

Голос дрогнул.

— Вы его любите, — почему-то с удовлетворением констатировала спутница. Она впрочем тут же объяснила:

— Я должна была исподволь, потихоньку установить, чем вызвана ваша внезапная готовность к сотрудничеству. И в отчете дать свою психологическую оценку. Наши генераторы воли и духа не очень верят в большую любовь, они не по этой части. Склонны во всем подозревать какой-то задний мотив. Более существенный, чем «у пташки крылья». Но я вижу: вы действительно очень любите мужа.

Тут она, опять по непонятной причине, грустно вздохнула, но эту смену настроения пояснять уже не стала.

— Окей. Про вашего мужа. Честно и откровенно. Тут случай противоположный кейсу дяди Володи. Физическая оболочка есть, а воля и дух, увы, отсутствуют. В смысле, тело наши кудесники-врачи пробудили, но с сознанием ничего не вышло.

— Но он же говорит! Отвечает на вопросы! Я видела запись конференции! Или это тоже эй-ай? Но нет, там в зале сидели иностранные корреспонденты…

— Которым не позволили задать ни одного вопроса. Что в свою очередь вызвало вопросы… Ваш муж действительно присутствовал в зале. Но он как автомат. Выполняет простые команды: встань, сядь, улыбнись, подпиши вот здесь. А на вопрос отвечает, повторяя его последние слова. «Вы себя чувствуете хорошо?» «Хорошо». «Условия контракта вас вполне устраивают?» «Вполне устраивают».

Елена заплакала. Что они сделали с Аликом! Это хуже, чем убить! Превратить самого умного, самого живого, самого дорогого человека на свете в говорящую куклу…

— Нет уж. На фиг на фиг. Завидовать тут нечему, — задумчиво пробормотала Ксения в ответ на какие-то собственные мысли. Протянула салфетку. — Да ладно вам. Увезете его в Америку или в Израиль. Может, тамошние врачи что-нибудь изобретут. Не сейчас, так через несколько лет. Лично я не возражала бы, чтобы мой муж пару лет послушно выполнял мои команды и всему поддакивал. А еще бывают чудеса. Как в сказке Евгения Шварца про красавца-возлюбленного, который превратился в медведя, но принцесса расколдовала его своей любовью.

Сказку Елена очень хорошо помнила и зарыдала еще горше. Отец-король там утешает принцессу: «Подумаешь — медведь. Не хорек все-таки. Мы бы его причесывали, приручали. Он бы нам иногда плясал бы».

— Вы увидите мужа завтра, — погладила ее по плечу Ксения. — Его должны предварительно как-то там подготовить. Перевести из ступора в «реактивное состояние», так это у них называется. И знаете, что я вам скажу? Вы должны прийти к нему в стопроцентной форме. Собранная, позитивная, наполненная энергией Ки. Вдруг ваше появление подействует на его дремлющее сознание и оно пробудится? Медицинская наука ведь плохо разбирается в этих материях. Есть многое на свете, друг Гораций.

За эту идею Елена ухватилась, как утопающий за соломинку.

— Да, да! — воскликнула она, вытирая слезы. — Я должна быть в форме. Едемте в гостиницу. Надо как следует выспаться.

— Ни хрена вы не уснете в таком состоянии, — перешла Крестница на тон закадычной подруги. — Только измучаете себя бессонницей. Нужно сначала утомить нейрорецепторы внешними раздражителями, потом хлопнуть пятьдесят грам пятидесятилетнего «Макаллана», и тогда уже баиньки. Будете спать как убитая, и утром проснетесь в боевом настроении.

— Какие еще «внешние раздражители»?

— Правильные. Отключающие от негативных мыслей. Я приготовила три опции. В Большом театре сегодня «Волшебная флейта». Это первый вариант. Второй: у моего мужа (он режиссер, очень хороший, во всяком случае очень модный) вышел мюзикл «Взятие Киева». Спецэффекты, взрывы, все бегают-прыгают, поют дурными голосами. Отключит не только негативные мысли — любые, гарантирую. Если же на вас лучше действуют не звуковые, а визуальные впечатления, нам откроют Третьяковскую галерею. Выпьете вискарик перед картиной Васнецова, представите себя сестрицей Аленушкой, которая готовится спасти брата Иванушку… Ой, — осеклась Крестница, хлопнув себя по губам. — Извините, я не собиралась шутить. Дурацкая привычка всё на свете, даже трагические вещи даунгрейдить через стеб.

— Вы правы, я не усну. Да и рано еще, семи нет, — сказала Елена. Ей пришла в голову идея получше. — В театр и в музей я не поеду, но и в номере сидеть, в стену смотреть тоже не буду. Я много лет не была в Москве. Хочу пройтись по Маросейке, где мы когда-то жили.

Есть магия места, подумала она. И то, что когда-то было, не исчезает бесследно, что-то в воздухе остается. Мы были на Маросейке очень счастливы. Напитаться воспоминаниями о счастье — вот что мне сейчас нужно.

— Дело, конечно, ваше, — с сомнением покачала головой Ксения. — Но поэт прав. «По несчастью или к счастью, истина проста. Никогда не возвращайтесь в прежние места. Даже если пепелище выглядит вполне, не найти того, что ищем, ни тебе, ни мне». Только душу себе растравите.

Закадычная подруга, которая потом напишет обо всем отчет своим «генераторам», Елене надоела.

— Вы мне для этого не понадобитесь, я поеду на такси, — холодно сказал она.

— А я поеду за вашим такси на сверкающем «хунци-империале»? — фыркнула Крестница. — Плюс две машины ФСО, которые сейчас ненавязчиво сопровождают нас сзади? Нет уж, дорогая гостья столицы, доставим мы вас на вашу Маросейку. И тихими, деликатными тенями поползем за вами вдоль тротуара. Но я вижу: мой треп вам надоел. Поэтому умолкаю.

И остальную дорогу помалкивала, не мешала думать. Действительно, гейша высшего разряда. Когда-то были с Аликом в киотоском квартале Гион, и атотори-сан, главная звезда чайного дома, рассказывала им: истинное мастерство в работе с клиентом — безошибочно чувствовать его настроение и правильно чередовать увлекательную беседу, пение и молчание.

Насчет «прежних мест» московская атотори-сан оказалась права. Не надо было приезжать на Маросейку.

Пепелище выглядело вполне. Золотистые снежинки кружились под фонарями, сияли разноцветные вывески, светился окнами огромный дом, в котором они когда-то жили не тужили. Но всё было совсем чужое. Хуже, чем чужое — неприятное. Особенно желтые окна. Там продолжалась какая-то другая жизнь, шла своим курсом и своим чередом. Но их с Аликом там не было и никогда больше не будет, а жизни на это наплевать. Так же, как ей было наплевать на то, что женщина по имени Елена и мужчина по имени Олег несколько лет пролежали замороженными полуфабрикатами в консервных банках. Жизнь пошла себе дальше, провалилась в выгребную яму, и хоть бы что. Вон с первого этажа доносится музыка, там что-то празднуют или просто веселятся с гостями, а на втором за шторами две обнявшиеся тени. Они с Аликом в те времена обнимались по сто раз на дню — не могли пройти по квартире мимо друг друга, хотя бы на секунду не обнявшись.

Но над некогда родной улицей висел подсвеченный красно-сине-белый транспарант «Нация победителей», а магазин «Цветочный блюз», где Алик по дороге домой покупал ее любимые желтые розы, теперь назывался «Цветы победы».

— Катитесь вы с вашим пепелищем, — прошептала Елена.

Обернулась на эскорт.

Лимузин и две черных машины с затемненными стеклами перегородили всю полосу, за ними выстроился длинный хвост автомобилей, и никто не дудел, все терпеливо ждали. Выражать недовольство официальными кортежами у нации победителей очевидно было не заведено.

— Едем в гостиницу. И помалкивайте, чичерона, окей? — буркнула Елена, опускаясь на сиденье.

8. В ПАЛАТЕ

Утром Елену отвезли в ЦКБ, Центральную Кремлевскую Больницу, на том же длинном сверкающем автомобиле, который сегодня показался ей похожим на катафалк.

Крестницы не было. Хорошая гейша знает, когда клиента лучше оставить в одиночестве.

Ночь была изнурительной. Елена ужасно устала. До рассвета она ходила из одного конца апартаментов в другой, иногда присаживалась к столу порыдать и снова вскакивала. Ноги из-за этого ныли, но это ладно. Хуже, что тряслись руки. От колебаний и от страха. Решение было принято, а решимости так и не накопилось.

Нужно, чтоб не дрогнули пальцы, а они перед выходом не смогли даже застегнуть пуговицы на пальто.

Во всем была виновата надежда. Она ослабляет, лишает твердости. Вдруг действительно произойдет чудо? Вдруг есть некая магическая сила любви и жизни, та самая энергия Ки, которая передастся Алику, и он очнется? И тогда не придется… Елена даже мысленно не закончила эту фразу. Накатила паника. Нет, нет, нет! Увезти его отсюда, как посоветовала многоумная гейша. Созвать консилиум из самых главных светил. Создать специальный научно-медицинский центр, который будет заниматься одной-единственной проблемой: выводом сознания из комы.

От этой мысли стало немного легче, хотя Елена отлично знала: самообман, никакие светила не помогут, так и будешь год за годом состоять хранительницей овощной грядки… Матерно обругала себя за поганую метафору. Затряслась пуще прежнего.

От нервов, от упадка сил плохо регистрировала окружающее. Даже не запомнила, как оказалась в кабинете, не расслышала, как зовут очкастого, седобородого в белом халате. Он объяснял что-то про квазикогнитивные реакции и дофаминергетические рецепторы, она автоматически кивала. Вскинулась только когда врач спросил:

— Вас сопроводить? Или предпочитаете наедине?

Быстро ответила:

— Наедине.

Перед входом в палату был установлен монитор. Елена увидела: внутри перед окном кто-то сидит в кресле. Спиной, но контур головы, плеч был знакомый, единственный на свете. Стиснула зубы, чтоб не застучали.

— Крепко обнимать не нужно. Могут быть непроизвольные моторные реакции, в том числе резкие. Лучше вообще к нему не прикасаться.

— Камеру выключите, — велела Елена.

— Конечно-конечно. Вам будет обеспечена полная приватность. Если что — просто крикните. Мы будем за дверью.

— Я там могу пробыть долго.

— Сколько понадобится, Елена Львовна. Не беспокойтесь.

Вошла в просторное помещение, обставленное как гостиная в богатом доме, только в углу белела сложная медицинская кровать и мигали аппараты. Но Елена интерьер не разглядывала, она смотрела только на Алика.

Окликнуть его? Вдруг отреагирует на родной голос? Нет. Надо совместить зрительный, звуковой и осязательный эффекты.

Приблизилась сбоку.

В профиль стало видно, что муж очень похудел. До чего же он красивый, подумала Елена, задыхаясь. Ее всегда поражало, как это другие женщины не замирают от Аликовой красоты, слепые дуры. Хотя, конечно, слава богу.

Муж смотрел в окно. Ни на что. Просто в пространство. Время от времени мигал — с одним и тем же интервалом.

Она наклонилась, нежно обняла, прижалась, чтоб вдохнул ее запах, тихо сказала: «Вот и я, любимый. Здравствуй».

Неподвижное лицо повернулось.

— Здравствуй, — ответил Алик.

Елена закричала:

— Господи, ты меня слышишь!

— Ты меня слышишь, — откликнулся он. А когда она пробормотала «нет, не слышит», Алик послушно повторил и это: «Не слышит».

Видеть это было невыносимо.

Чуда не произошло. Чудес вообще не бывает. Есть только ты сама, и то, чего не сделаешь ты, никогда не случится.

Елена представила, как будет перевозить говорящую куклу, в которую превратился муж, из страны в страну. Как Алика станут вертеть, мять, перекладывать из кровати в кровать, подключать-отключать деловитые чужие люди, а он будет, словно попка-дурак повторять за ними последнее услышанное слово.

Никогда, никогда бы он ей не простил, что она обрекла его на такое. И для нее самой это тоже будет не жизнь, а непрекращающаяся мука.

И всё. Пальцы дрожать перестали. Решимость явилась сама собой.

В металлической коробочке лежали два шприца с церебролазерином. Первый укол — пятидесятипроцентная вероятность выжить. Второй — шансы сокращаются еще вдвое. Но вторая инъекция не понадобится. Если Алик на час, на целый час вернется в сознание (господи, господи!), он сам скажет, как быть и что делать.

Неужели через десять минут эти глаза наполнятся мыслью и чувством?

А если нет?

Ну если нет — окно вот оно. Седьмой этаж. Прыгнуть вниз — и одна душа догонит другую. За пару секунд очень уж далеко та не улетит.

Без колебаний Елена задрала на вялой руке пижамный рукав, нащупала вену. Примерилась, сделала инъекцию.

Руку мужа не выпустила, крепко сжимала запястье. Пульс сначала бился ровно, но через несколько секунд зачастил.

У Елены был приготовлен таймер. Купила еще в Орли, перед вылетом, в аэропортовском магазине. Перед тем, как сделать укол, поставила на подоконник, включила. Семидесятиминутный каунтдаун: от 70:00 до четырех нулей. Больше всего боялась, что на шестидесятой минуте всё закончится. Представила себе: на черном дисплее мигают красные цифры 55:00, 50:00, но окно нараспашку, и ее уже нет. Улетела догонять Алика.

Однако на таймер Елена сейчас не смотрела, только на лицо мужа. Боялась оторваться даже на миг. Отсчитывала про себя до шестисот. Вдруг вспомнила, как молился Жан-Люк, и тоже забормотала: «Mon Dieu, oh mon Dieu, qu'il se réveille!» Швейцарский бог добрее русского.

Пульс стал замедляться, потом сделался совсем редким. Хорошо это или плохо, она не знала. Взглянула на таймер — уже 59:30, а ничего не произошло! Елена больше не молилась, а только беззвучно, по-рыбьи шлепала губами.

Вдруг муж вздрогнул, захрипел, голова упала на грудь, глаза закрылись.

— Ууууу, — глухо взвыла Елена и тоже зажмурилась.

Убила, собственной рукой убила…

— Эй, Елена Прекрасная, — сказал хриплый голос. — Ты почему плачешь? Где это мы?

9. PERCHANCE

Что в счастье самое страшное? Даже не то, что оно обязательно закончится, а то, что счастливые часов не наблюдают. Забываешь о времени, и из-за этого оно прыгает скачками.

К окну Елена обернулась почти случайно — от сквозняка скрипнула форточка. Затуманенный взгляд упал на таймер. Вскрикнула. Оказывается, она просидела у мужа на коленях, прижавшись, двадцать семь минут. И совсем, совсем ни о чем не думала. Только всхлипывала, а он сначала сказал: «Ну что ты, дурочка, что?» Потом пробормотал: «Какого черта руки не поднимаются?» Шепнул: «Если это сон, на фиг нам просыпаться?» И время прикинулось, что остановилось, а на самом деле скакнуло.

Идиотка! Остается чуть больше получаса.

Она вскочила, схватила Алика за плечи и быстро-быстро зашептала.

По дороге продумала, как ему ясно и в то же время лаконично всё объяснить, но теперь из-за собственной слабости и дурости пришлось частить. Поминутно оглядывалась на таймер.

Про медицинское рассказала за три минуты. Алик всегда всё схватывал на лету, а химический шок еще и интенсифицирует работу мозга.

— Через полчаса ты сделаешь мне второй укол? — вот единственный вопрос, который задал муж.

— Ни за что на свете! 25 процентов? Ну уж нет! Второй раз в эту русскую рулетку мы играть не будем. Но ты должен мне сказать, как действовать дальше. Куда тебя везти? В какую страну? И вообще…

Она запнулась, но он понял.

— Ты должна была убедиться, что мое сознание спит, а не окончательно квакнулось. Иначе меня разбудят через пять или десять лет, а я ку-ку, — кивнул Алик. — Следующий вопрос. Какой нынче год и что тут у вас вообще происходит?

Поразительно, но политинформацию она сумела уложить в одну минуту. Если не вдаваться в подробности, случившееся описывалось очень просто.

В мире победили Зло и Глупость. Планету поделили на большие куски три волка — Америка, Китай и Россия, а еще несколько шакалов подъедают что осталось. Вот и вся лекция о международном положении.

Гораздо больше времени понадобилось, чтобы рассказать о прорыве, который совершил «Ailab», о грызне вокруг автономной лаборатории и о заключенной сделке.

Когда Елена закончила, на дисплее домигивала восемнадцатая минута и замигала семнадцатая.

— Выйду отсюда — придется подписать контракт. Но на это плевать. Ну их всех к черту. Их политику, их дрязги, весь род людской, раз они такие кретины. Пусть вытворяют с этой гребаной планетой что хотят. Но скажи, что делать нам? Что мне делать с тобой?

— Ничего не наплевать, — ответил Алик, тоже косясь на таймер. — Хрен им, а не планету. Через семнадцать минут ты сделаешь мне второй укол. И не спорь! — повысил он голос. — Киснуть бессмысленной биомассой, пока они тут моим «Айлабом» расхерачивают земной шар, я не буду. Не обрекай меня на такое, если ты меня любишь. Обещай, что сделаешь второй укол. Иначе…

Он оперся на подлокотники, с трудом встал, закачался.

— Иначе перевалюсь через подоконник и гудбай.

Елена вцепилась в него.

— Сядь! Пожалуйста!

— Обещаешь? И у нас шанс не двадцать пять процентов, а пятьдесят. Или да — или нет. Один из двух, не так плохо. Ну же! Время идет!

— Обещаю, — пролепетала Елена. На самом деле она с самого начала знала, что он этого потребует. Просто запрещала себе забегать мыслями слишком далеко вперед — ведь до второго укола могло не дойти.

— Но даже если… если всё закончится… хорошо, тысячу раз тьфу-тьфу-тьфу, что это изменит для планеты? Контракт все равно придется подписать. Мы же в их власти.

— Подпишем. И будем сиять улыбкой в телекамеры. Ну, или ты одна подпишешь, утирая вдовьи слезы… Э, э, не раскисать! На это у нас нет времени. Слушай очень внимательно. На случай, если тебе придется всё делать самой.

— Что «всё»?

Алик перешел на совсем тихий шепот.

— Подпишешь документы — немедленно возвращайся в Женеву. Наша банковская ячейка цела?

— Я не заглядывала в нее, незачем было. Но это же швейцарский банк, что с ним сделается?

— Теперь заглянешь. Там в конверте флэшка. На ней записан UEK системы «Ailab». Это гарантия собственности.

— Ю-И-Кей?

— Unique Encryption Key, уникальный ключ шифрования. Дает полный контроль над программой-надзирателем. Кроме меня и Богумила никто про ключ не знает.

— И что нужно сделать?

— Что делают с ключом? Нужно войти в систему.

— Но скорее всего у меня даже не будет доступа в офис. Русские наверняка сразу возьмут лабораторию под свой контроль…

— Физический доступ не понадобится. Всё в гамма-клауде. Тебе достаточно встретиться с Бо. Он тебя подключит к программе-надзирателю с любого устройства. Введете ключ. Появится командная строка. Отвлеки чем-нибудь Богумила. Попроси воды принести или еще что-нибудь. Иначе он может помешать. Останешься одна — набей в строке REGRESS. Программа спросит, уверена ли ты — подтвердишь. И всё. «Айлаб» запустит обратный процесс. Сотрет из памяти всё то, чему научился. Вернется в ноль. — Алик зло улыбнулся. — Дырку им от баранки, а не AI-лабораторию, способную расщелкать любую поставленную задачу. Пусть человечество сначала научится не гадить на стол. Рано им давать нож с вилкой, не то оттяпают сами себе палец или вообще сделают харакири… Один Бо будет знать и понимать, что случилось. Но не в его интересах про это болтать. А для русских и всех остальных дело будет выглядеть так, будто система по каким-то своим неведомым, капризным AI-алгоритмам вдруг повернула не в ту сторону и самоликвидировалась. Придется им запускать лабораторию заново, и новый поиск, будем надеяться, продлится хрен знает сколько лет. Глядишь, за это время люди немного поумнеют. Во всяком случае ты сделаешь для этого всё, что могла. Мы сделаем, — поправился он, взглянув на таймер. Оставалась минута. — Потому что разруливать эту фигню в одиночестве я тебя не оставлю. Слово благородного мужа. Доставай второй шприц. Как следует прицелься и коли. Вот я, вот мой локоть, вот вена. Всё очень просто. To be — or not to be. To sleep, perchance to dream¹⁴.

Эпилог ГЛАВНЫЙ ВОПРОС

E.A.P.