Глава 6. Косяк за косяком

Правда, вымыться быстро не удалось. Пока нашел выход из этого проклятого общежития, пока дорогу до родника выведал. По пути еще собаки прицепились. Пришлось одной даже ведром по морде зарядить, чтобы одежду не рвала. Все норовила за штаны ухватить. Привал у канавки вонючей сделал. Сразу по характерному запаху понял, что это вроде туалета общественного, о котором хозяйка общежития говорила. Огляделся по сторонам, справил малую нужду. Двинулся дальше.

Почти к обеду оказался у родника. Ручейка маленького, что из-под земли бьет. Пока шел запыхался, утомился. Первым делом воды в кувшин набрал, да залпом выпил. Хорошая была вода. Ледяная, как из холодильника. И сразу жизнь здесь показалась не такой уж дрянной. Даже улыбка на лице появилась? А чего унывать? Жив. Здоров. Не в тюрьме, ни на костре. А то, что навроде отброса здесь, низшей касты — так это временно. Не существовало еще такого общества, в котором бы Прошка Лебеда карьеры не сделал. Дайте только осмотреться. Да понять, что к чему, а там уж…

Оглядевшись по сторонам и убедившись в том, что народу вокруг нет, Прошка сбросил с себя рубаху и штаны, подставив свое малопривлекательное туловище под солнечные лучи. Затем набрал воды в ведро. И, перекрестившись, как на крещение, опрокинул на себя. От ледяной воды мышцы свело. Из груди вырвалось грязное ругательство. Пришлось перекреститься еще раз. Чтобы всевышний, не обиделся.

Так было хорошо у родника. Так спокойно. Прошка накинул одежду. Присел на траву, подставил лицо солнцу. И хотел было еще посидеть вот так, ни о чем не думая, когда его живот снова предательски забурлил.

«Обед, когда Солнце на макушку светит» — вспомнил он слова Марьяны и открыл глаза. Солнце стремительно приближалось к зениту.

— Ой, ой, ой, — заволновался некромант, наполняя кувшин водой. — Обед пропускать никак нельзя.

Быстро перебирая ногами, он двинулся в обратном направлении. Разве что у собак, которые не так давно его облаяли, чуть замедлил ход, но убедившись в том, что животных разморило на солнышке, снова пошел быстрее. Перед обедом заскочил в свою комнату. Оставил ведро и кувшин, чтобы не таскаться. Когда пришел в столовую, народу уже не было. Не без зависти проскочил мимо столов старших разрядов, где еще оставалась еда. Куриные ошметки, остывший картофель, обломки некогда пахучего и воздушного белого хлеба.

«Чего бы не доесть, ежели никто не будет» — мелькнуло в голове.

«Не косяч» — припомнились слова инквизитора Володи. Кто знает, как здесь отнесутся к нарушению субординации? Может за несанкционированное употребление объедков высших разрядов на костре жгут?

Прошка заставил себя пройти мимо. Добрел до своего стола. Обнаружил нетронутую миску с ложкой. Стал обшаривать горшки с кашей, вычерпывая себе остатки. В итоге наполнил посуду с горкой. И за пару минут, верно, с голодухи, покончил с обедом.

Давно не был Прошка таким сытым.

«Сейчас бы водички» — размышлял он, карабкаясь вверх по лестнице в направлении своей комнатушки. Вспомнил, что там, наверху, в кувшине оставалось несколько глотков. И, добравшись до комнаты, первым делом, осушил глиняный сосуд. Затем рухнул на койку и уставился в потолок. Следовало решить, что делать дальше. Путей для того, чтобы как-то наладить быт было несколько. Во-первых, пристроиться к Марьяне. Баба она видная, с положением. К тому же одинокая. Правда не симпатизирует пока. А чего симпатизировать? Гол, как сокол. Без денег, да и работы толком нет. Некромант — это за разве работа? Так, декоративная должность. Дай бог, чтобы оживлять никого не заставили… Прошка бросил взгляд на покоящийся на сундуке полосатый жезл.

Путь второй — самому до высокого разряда дослужиться. Проявить себя. Нет, не в бою, конечно. Боец из Прошки был так себе. Комплекция не способствовала. На административную должность бы какую угодить. Уж там размахнуться можно будет. Но это с Володей говорить надо. Вот только к нему пока ни ногой. Как договаривались. Чтобы тогда сделать? С чего бы начать? С этими мыслями задремал, а когда проснулся за окном уже тень была.

«Стало быть, дело к вечеру идет» — сообразил некромант.

Очень хотелось пить. Даром вчерашняя попойка не прошла. Сушило. Еще и каша эта больше похожая на тугую вязкую шпатлевку. Из чего ее все-таки варят? Да и вообще… Прошка решил, что чем на койке валяться, полезнее заняться делом. Воды натаскать. На этот раз с запасом. Ведро наполнить. Чтобы в комнате стояло. На тот случай если обмыться, или пить захочется…

Прошка поднял свое тучное тело. Схватил тару. Остановился. На всякий случай, чтобы не уперли, сунул жезл в сундук. В отличие от комнаты Марьяны, его жилище на ключ не запиралось. Затем со спокойной душой потопал за водой. Во второй раз за день.

На этот раз обошлось без приключений. Даже псины, наученные горьким опытом при виде толстяка с знакомым ведром жалобно пискнули да отползли подальше от дороги. Обратно двигался медленнее. Деревянная посудина, собранная из дощечек сама по себе была не легкой. А когда Прошка набрал туда воды… Руки пришлось менять часто. И спина заныла. И ноги заболели? Шутка ли? Пятый десяток, как никак.

Ближе к общежитию обнаружилась еще одна неприятность. Щели между дощечками, промазанные воском, или смолой, определить было сложно, местами прохудились. Вода, мало по малу сочилась на землю. Пришлось прибавить ходу. Этак и без воды остаться можно. Наконец, добрел до общежития. Вечерело. Заторопился, чтобы к ужину не опоздать, да возле двери своей ведром об стену приложил. Вода выплеснулась. Но немного… Так чуть-чуть.

«Чтоб на полу ни одной капли» — вспомнил Прошка наставления Марьяны. Посмотрел вниз… Махнул рукой, решив, что само высохнет. И побрел на ужин.

Плотно набив брюхо и не без труда добравшись до своей комнаты, посмотрел на ведро. Под которым уже налилась лужица. Хотел было помыться, но тело, измученное беспрецедентными физическими нагрузками, потребовало сна. Решив, отложить водные процедуры на утро, Прошка лег на свою койку, закрыл глаза. Прислушался. Было тихо. Так тихо, как у бабушки в деревне летом. Аж в ушах звенело. Представилось вдруг пшеничное поле… Колоски, болтающиеся на ветру… Ясное летнее небо… Солнце…

Бабах!!!! Из дремоты его вырвал жуткий грохот прямо за дверью. Прошка подскочил с койки, посмотрел на окно, решая эвакуироваться ли туда сразу, или, для начала, выяснить в чем дело.

— Раз туды, твою, не балуйся. Гребанный алкаш, чтобы тебя единороги с кентаврами… — из-за двери громко, должно быть на всю общагу разносился ор Марьяны. Грязные ругательства следовали одно за другим.

Прошка, как настоящий джентльмен бросился на помощь даме. Толкнув дверь, ощутил, как та звонко врезалась во что-то твердое, на деле оказавшееся головой хозяйки общежития. Ругательства усилились. Наконец, некромант протиснулся в коридор и увидел… От удивления даже рот раскрыл. Другие жильцы тоже повыскакивали из своих комнат и теперь, как завороженные наблюдали за Марьяной, которая, каталась по полу, ругаясь, на чем свет стоит. Прошка закрыл глаза, потом открыл. Встретился взглядом с женщиной. Она смотрела на него с нескрываемой, полной, всеобъемлющей ненавистью. Казалось, будь у нее в руках сейчас ствол, она, не раздумывая, разрядила бы его в тучный живот некроманта.

— Ты! Ты! — шипела она. — Я говорила. Говорила, чтобы воды ни капли… Вон! Вон из моего общежития! Все отцу инквизитору расскажу! В хлеву ночевать будешь, со свиньями! — верещала она, ерзая по полу огромным рыбьим хвостом, выдающимся из-под длиннющей до полу юбки. Встать женщина не могла. Только беспомощно перебирала по полу руками, сыпля на некроманта все новые и новые порции ругательств.

— Русалка она! — объяснял Агафон час спустя. Дружинника под конец дежурства снова отправили возиться с некромантом. На этот раз проводить к новому месту службы и жизни. — Когда влаги рядом нет — ничего. Ходит себе. Как мы с тобой. Но если хоть капля на нижнюю часть туловища попадет, все… Ноги в рыбий хвост обращаются. И там уж пока не высохнет. Бывает, пару дней валяться приходиться.

— А чего вы меня раньше не предупредили? — огорчился Прошка. — Я бы тогда ведро это в общагу не пер.

— Да не знаю, — пожал плечами дружинник. — Ты не спрашивал.

— Я должен был спросить, не является ли эта баба русалкой? Бред какой-то… — Прошка зло сплюнул. На улице было уже темно. Агафон нес перед собой факел освещая путь. — А тот, у которого я сейчас жить буду он кто? Дружинник?

— Не, — Агафон улыбнулся. — Куда ему? Такой же, как ты. Конюх наш. Третьего разряду. Евкарпием зовут. Без царя в голове. Тупой, но добрый. В лошадках своих души не чает. Да он сам все делать будет. А ты подсобишь чем сможешь. Работа не хитрая. Но только не косяч, — попросил дружинник, повторив наставления инквизитора Володи. — Еще один такой залет, как сегодня и на костре спалят. Сам слышал, как воевода об этом с отцом-инквизитором трепались, — дружинник остановился, притянул к себе Прошку, шепнул на ухо. — Наш воевода на Марьяну виды имеет. От того и осерчал так. Вникаешь?

Прошка кивнул. Пошли дальше. Вскоре набрели на длинную деревянную конюшню. Зашли внутрь. Справа и слева в стойлах, где дремали, а где пожевывали свежескошенную траву служебные животные. Агафон подошел к одному. Улыбнулся. Потрепал по морде.

— Узнаешь? — обратился он толи к животному, толи к Прошке. Конь жалобно заржал и отвернулся. Прошка пожал плечами. — Да это же Буцефал мой. Ты поди на нем чуть не двое суток катался.

Узнать без доспехов боевого коня было непросто. Но и отреагировать как-то нужно было. Прошка кивнул:

— Здрасте!

В знак своего призрения к тяжелому человеку, конь фыркнул. Пошли дальше. Конюха Евкарпия нашли в дальнем конце помещения. На сеновале. Он громко храпел, раскинув руки в стороны. Прошка внимательно осмотрел того, с кем ему предстояло работать и жить. Парень молодой. Лет восемнадцать, не больше. Лицо простое. Волосы русые, стриженные под горшок. Нос картошкой. Здесь почти у всех были такие. Рот, из которого выпирали огромные и желтые, сродни лошадиным, зубы открыт. Из уголка капает слюна.

«Клинический идиот» — сделал для себя вывод Прошка. — «Сработаемся»

— Конюх! Эй, конюх! — гаркнул Агафон. — Подымайся. Напарника тебе привел. Вместе жить будете.

Евкарпий зафыркал, на манер лошади и открыл глаза. Посмотрел сначала на дружинника, затем на Прошку. Лицо его расплылось в дебильной улыбке. Он привстал.

— Дождался! Дождался помощника, — запричитал конюх. — Уж сколько просил, сколько клянчил, думал бес толку. А нет! Услышали! Прониклись!

Он вытер тыльной стороной ладони слюни, обильно залившие во время сна щеку, и вскочив на ноги, протянул Прошке руку.

— Евкарпий.

Прошка воззрился на обслюнявленную ладонь, соображая, как поступить. Не пожмешь руку — обидится. Пожмешь — замараешься, а то и заразу какую подхватишь. Мало ли что у них тут в конюшне бывает. Выручил Агафон.

— Хорош миловаться, — гаркнул он. — Потом знакомиться будете. А ты, — обратился он к конюху. — Лучше в курс дело товарища введи. Новый он в таких делах. Не здешний. Там откуда он прибыл коней нет… Не знает он, как с ними обращаться.

— Да ну! — глаза Евкарпия от удивления полезли на лоб. — Иди ты! — он уставился на Прошку, как баран на восьмое чудо света. — Как же вы там передвигаетесь?

Прошка уже открыл рот, чтобы поведать парню о самодвижущихся повозках, да вовремя остановился. Может и не стоило местным таких подробностей знать. Агафон меж тем тяжело вздохнул. Стянул с лица шлем. Глаза дружинника заметно покраснели. Да и вообще вид был не то, чтобы здоровый.

— Замаялся я совсем, — сообщил он. — Трое суток без сна. Пойду я. А ты, Прошка, присмотрись, узнай, что тут и как. Глядишь, втянешься. — дружинник развернулся к конюху. Лицо его стало серьезным. Даже строгим. — А ты смотри, чтобы Буцефал мой хорошо ел и много спал. У него тоже неделька тяжелой была. Послезавтра приду. А завтра выходной у меня… если опять тревогу какую не объявят, — буркнул он чуть слышно себе под нос.

Агафон довольно улыбнулся. Наверно, представил, как будет отдыхать под бочком у жены. Потом еще раз зыркнул на конюха. Кивнул Прошке и ушел. Евкарпий, продолжая улыбаться, сложил ладони на груди.

— Радость то какая. Прошка! А можно я тебя обниму?

— Нет! — категорично заявил некромант, на всякий случай выставив ладони вперед. — И вообще, Евкарпий? Да? Ты лучше руками меня не трогай без дела. Я некромант. Понимаешь?

Евкарпий отрицательно покачал головой.

— Пострадать можешь. Захворать сильно. Дар у меня, — стал на ходу выдумывать Прошка. — Людей я воскрешаю. Ну и живность там всякую…

— А лошадок можешь? — с надеждой в голосе чуть не завопил конюх. — У меня Антошка… дружинника Федора конь не сегодня завтра копыта отбросит. Старый стал. Уже и на ногах плохо держится.

Сообразив к чему идет разговор, Прошка замотал головой.

— Нет. Коней не могу. Да и не велено мне без высшего дозволения силу свою расходовать. Она понадобиться может.

— Это да! — согласился Евкарпий. — Говорят, война будет. С рогатыми. Ой и страшные черти… Над ними сам Кощей властвует…

Про рогатых Прошка слышал уже во второй раз. Кажется, Яшка что-то такое говорил. И тоже про войну… А если правда? Начнут друг друга убивать и что тогда? Как их воскрешать?

Вспомнил про палку полосатую, вроде как для этих целей предназначенную и охнул. Она то в сундуке в общежитии осталась.

«Вот беда-беда… Надо будет забрать завтра» — запереживал Прошка и ощутил, как во рту от волнения становится сухо.

— У тебя вода есть? — обратился он к конюху.

— А как же? — отозвался тот. Затем подошел к стойлу. Выдернул из-под морды одной из коняшек ведро, наполненное не очень чистой жидкостью. — Утром натаскал, — гордо заявил Евкарпий.

Прошка посмотрел на мерно нарезающих круги в воде дохлых мух и решил, что пить больше не хочет.

Перед сном он долго шуршал сеном, переваливаясь с одного бока на другой. Евкарпий привычный к такой лежанке громко храпел, раскрыв свою украшенную желтыми зубами пасть. Прошке не спалось. Он думал о том, как будет жить дальше. Даже пробовал помечтать о красавице Марьяне. Но быстро передумал. Организм начал реагировать. Давно у него от одних мыслей такого не случалось. Там дома, чтобы расшевелиться время нужно было, да баба погорячее. А здесь… То ли экология хорошая, то ли Марьяна для него оказалась бабой очень уж забористой. В общем, уснул часа через полтора. Когда успокоился.

— Конюх! Твою мать! — заорал незнакомый громкий голос. Прошка продрал глаза и увидел где-то там, впереди закованную в сталь фигуру дружинника. В дыры, которыми пестрила крыша пробивался солнечный свет. Стало быть, наступило утро. — Именем царя-батюшки и брата-воеводы седлай коней!

— Случилось че? — поинтересовался Евкарпий, который, как видно, уже давно не спал. Он вышел из стойла одной из лошадок. В руках было пустое ведро.

— В поход идем. Большой. Пол дружины на войну, половина в гарнизоне остается. Так что всю живность готовь. И не посрамись. Воевода с нами отправляется! — добавил воин, сделав акцент на последней фразе. Так, как будто прежде воевода с ними никогда и никуда не ходил. И то, что идет сейчас — является большим событием.

— Понято! — кивнул Евкарпий. — Скоро выдвигаетесь?

— После завтрака… Так что не затягивай. Воевода ждать не любит.

С этими словами дружинник удалился. Евкарпий с пару секунд постоял на одном месте, как вкопанный, а потом бросил ведро и забегал по конюшне чем-то звеня и побрякивая. Через минуту с кипой стальных пластин и ремней в руках он подскочил к Прошке.

— Помогай! — крикнул конюх, вываливая свою ношу на руки напарнику и снова убежал.

— Я это… — попытался напомнить некромант. — С лошадьми то не дружу. Не знаю, как с ними и чего…

— Выбора нет! — проорал пробежавший мимо с выпученными глазами Евкарпий. — Делай, как я. А то не успеем… В жаб превратят!!!

— Да ну! — махнул рукой Прошка.

— Вот тебе и да ну! — огрызнулся конюх. — Ты думаешь куда мой прежний напарник делся? Вот также, как ты работать не хотел. Теперь квакает…

Прошке после этих слов вдруг ужасно захотелось работать. Он подбежал к Евкарпию, который уже начал обряжать первого скакуна. Стал наблюдать, запоминать. Через минуту, рванул к соседней лошадке. Попробовал повторить. Вроде вышло. Пятнистая, которая вполне могла оказаться и Яшкиной чернавкой, даже ни разу не попыталась его лягнуть.

Воодушевленный успехом, Прошка ринулся к следующей лошадке. Когда неодетыми оставались Буцефал, да еще один крупный и норовистый конь, с улицы послышались позвякивания доспехов дружинников и забористый хохот.

— Быстрее! — завопил Евкарпий. — Ты давай того, а я этого. Воеводиного снаряжу…

Прошка посмотрел на Буцефала. Встретился с животным взглядом. И тот, он готов был поклясться, отрицательно покачал головой. «Не подходи, мол, насмерть залегаю». Давняя дружба между человеком и боевым конем принимала в настоящим момент крайнюю форму. Прошка подбежал к напарнику.

— Давай я воеводиного снаряжу? Тот меня ненавидит.

— Вот, еще глупости! — заметил Евкарпий, но спорить не стал. Только предупредил. — Смотри. Это конь воеводы! Чуть что не так, сам ответишь.

— Отвечу, отвечу, — закивал Прошка и принялся за дело.

Полчаса спустя, стоило ли так торопиться, дружина в конном строю построилась на поляне перед конюшней. Прошка и Евкарпий, выйдя на порожек, наблюдали за новым для себя зрелищем. Доспехи блестели на солнце. Головы воинов были обнажены. Как не старался Прошка, а своих знакомых не разглядел. Ни Агафона, ни Яшки в строю не было. Как видно, они оказались в той части войска, которую оставили охранять город.

Перед ровными рядами дружинников на своем боевом коне курсировал то вправо, то влево воевода. Мужик лет пятидесяти. Как здесь было принято, с густой бородой, да хитрющим прищуром, глядя на который некромант заключил, что с таким нужно держать ухо в остро. Вояка толкал речь.

— Не посрамим государство и батюшку царя, братья! — кликнул он.

Дружинники отозвались крепким, слаженным «Ух!»

— Дадим отпор злому ворогу!

— Ух!

— Победим, или погибнем!

— Ух!

— Кто напал то, брат воевода? — поинтересовался один из дружинников.

— От северной заставы нашей, где Леший со своим отрядом стоит пришло донесение о приближении рогатых, — стал объяснять воевода. — Принято решение объединиться с древесными, да дать отпор врагу на дальних подступах.

— А сколько рогатых? — поинтересовался другой дружинник.

— По донесениям Лешего немного. Десятка три. Будете меня слушаться, сладим…

— А сухой паек в дорогу предусмотрен? — заголосил третий.

— Тьфу! — выругался воевода. — Развели демократию. Мы быстро. Туда и обратно. К вечеру вернемся. Да хватит вопросы задавать. Поехали.

Воевода махнул рукой, и дружинники степенно один за другим двинулись по направлению к дикому лесу. Туда, откуда пару дней назад с Агафоном и Яшкой, прибыл в город сам Прошка.

— На черта идти? — удивился некромант. — У Лешего такие громилы есть, ни один рогатый не устоит. Кем бы он ни был.

Прошка вспомнил, как путешествовал вниз головой схваченный гигантским деревом, и по телу пробежала дрожь.

— А ты по чем знаешь? — удивился Евкарпий. — Не уж то в лесу был?

— Был, — кивнул довольный собой Прошка. Внезапно оказалось, что здесь в чужом мире он знает о чем-то больше местных. Это было приятно.

Когда войско тронулось, конюхи синхронно повернулись спиной к дружинникам и собрались уже вернуться в помещение, чтобы отдохнуть, когда…

Что-то заржало. Гикнуло, крикнуло. Раздался грохот, затем отборный мат. Конюхи обернулись и ахнули. Боевой конь воеводы стоял гол, как сокол, а его хозяин выл, катаясь по земле. Ногу его зажало тяжелыми лошадиными доспехами.

— Кто? Какая тварь моего Сигизмунда обряжала?

Без зазрения совести Евкарпий указал пальцем на Прошку и отошел в сторону.

— Взять! Взять его! — пара дружинников, которые еще не успели далеко уйти, спрыгнули со своих скакунов. Гремя доспехами, подбежали к Прошке и схватили того за локти. Стало больно. Очень больно. А еще очень страшно!

— Ква! — выдал откуда-то слева грустный Евкарпий. — Опять без напарника остался.

Загрузка...