Пророчество королевы Севера

Глава первая ПОЛОН

Лес становился сумеречным. Как только погасла позолота подсвеченных заходящим солнцем верхушек вековых деревьев, тени стволов сгустились и почернели. На поляны и лесные тропинки легло дыхание ночи. Заворочались ночные птицы, открыла желтые глаза ушастая сова. Где-то далеко раздался рев оленя и эхом разнесся по лесу…

Мира пекла лепешки. Огонь хорошо разгорелся и погас, угли отдавали жар, и железный лист раскалился достаточно, чтобы принять тесто. Порозовела и тонкая, уже увядающая кожа женщины, слегка взмокли волосы на висках, тронутые сединой. От глаз разбегаются морщины, сеточка морщин и вокруг губ. Наступающая старость пока не испортила внешность Миры: красивый разрез миндалевидных глаз, тонкий прямой нос, румяные щеки. Скулы еще не утратили гладкости, и овал лица очерчен четко, красивую голову оплетает каштановая коса.

Она обвела глазами темнеющий лес. Встала, зазвенев серебряными монетами на головном уборе, и пошла к колодцу запастись водой на вечер. Женщина высока и тонка, но так легко несла два больших ведра, полных прозрачной чистой влаги, как будто они были пустыми.

Скоро сядет солнце… Она подождала, пока не пришла пора переворачивать лепешки, и сырыми еловыми ветками потушила вновь было разгоревшийся огонь под противнем – дойдут уже сами. Слегка наклонившись, вышла из низенькой деревянной пристройки к терему во двор.

Поселение из нескольких десятков домов окружено широким и высоким деревянным частоколом. Ворота открыты, из них видна дорога, проложенная по молодой траве копытами лошадей и коз. Вокруг раскинулся лес. За забором раздаются веселые крики детей, спешащих до темноты наиграться и набегаться.

– Паска, – окликнула Мира молодую женщину в высокой, расшитой бисером шапке. – Забирай детей. Охотники не вернулись?

– Нет.

Мужчины селения отправились на охоту на несколько дней, забрав всех низкорослых лошадей. В деревне остались лишь женщины, дети и немощные старики. Они уже не боялись нападения. Это прошлым летом по округе бродили солдаты из армии Валласа, промышляя разбоем в северных селениях, но холодная снежная зима прогнала непрошеных гостей. И сейчас короткое лето еще не вступило в свои права настолько, чтобы люди с юга успели дойти к ним, в чащу Сумеречного Леса. Северяне вздохнули с облегчением. Вот только отцов, мужей и старших сыновей не вернешь…

Почти всех способных сражаться мужчин в прошедшем году унесли битвы с Валласом, дотянувшимся наконец до Арута. Правители страны были взяты в плен, а сколько воинов полегло не оплаканными, не похороненными… Женщины и дети во главе с женой Ландоса отошли в леса. Север отступил в чащу, подобно раненому зверю, и наблюдал сотнями глаз, как солдаты лорда Даневана жгли и грабили усадьбы на границе.

Здесь, в лесах, везде поселения, но они хорошо спрятаны и охраняются лучниками. Все люди Севера стреляют из лука, от мала до велика. И мародеры из Валласа остерегаются нападать на обнесенные высоким частоколом лесные деревни, да и вообще углубляться в леса, где их поджидают голодные дикие звери и острые стрелы местных жителей.

Паска – молодая, но уже овдовевшая маленькая женщина, с гибкой талией, веселыми глазами и улыбчивым лицом, – утихомирила разгулявшихся за воротами детей и завела внутрь. Мира обходила дома, собирая нескольких стариков, которые останутся сторожить ночью. Хоть нападений и не было с прошлого года, но лучше, считала она, подстраховаться и выставить охрану. Паска присоединилась к ней. Они уже начали закрывать ворота, как вдруг высокая фигура в грубой просторной серой одежде, с большим мешком за плечами, показалась из леса. Человек шел быстро, опираясь на посох, за его спиной виднелся большой лук и концы завернутых в шкуры лыж. Женщины задержались у ворот, поджидая запоздавшего путника: закон гостеприимства на севере чтят свято. Как только странник вошел во двор, на лес опустилась тьма, как будто ночь ожидала появления неизвестного гостя. На конек самой высокой избы опустился большой ворон и прокаркал, вытянув одно крыло.

– Мир вам, – произнес незнакомец, вскинув руку.

– Мир тебе, путник, – эхом отозвались женщины у ворот, закрывая высокие створки на тяжелый засов.

Человек подошел ближе, и все увидели, что это старая женщина, высокая и очень худая. Она совсем не запыхалась, хотя по одежде видно, что в пути уже не один день. И спина, несмотря на громоздкую ношу, остается прямой. Сильная, выносливая женщина, которая не уступит и мужчинам…

Позднюю гостью пригласили к общему ужину. Все, кто был в поселении – женщины, старики, дети, – ужинали вместе в главном тереме за широким большим столом в горнице. Нехитрая еда: лепешки, яйца, суп из трав и озимых злаков. Странница не разговаривала, лишь внимательно смотрела вокруг. Ее никто ни о чем не расспрашивал. Люди Севера не отличаются любопытством. Захочет, сама начнет разговор.

Паска обнесла всех горячим питьем и села у печки, усадив с собой самых маленьких ребятишек и что-то им рассказывая. В печи курилось толстое полено, отдавая совсем немного тепла в стылую избу. Северное короткое лето еще не вступило в свои права. Кто-то запел, и несколько человек подхватили песню.

Мира стала убирать со стола, ей помогали две старые женщины: вымыть посуду, вытереть ее тщательно, особенно деревянную, расставить все по местам и убрать с пола крошки, чтобы мышам не достались. Понемногу расходились… В комнате остались лишь гостья и жена Ландоса.

– Я узнала тебя, – сказала Мира, внимательно посмотрев в глаза страннице.

– И я узнала тебя, хотя никогда не видела…

– Это ты встретила моего мужа перед последней битвой в лесу?

Старуха промолчала. Потрескивало полено в печи, к запаху березовых углей примешивался еле слышный аромат травяного настоя. Где-то наверху Паска пела колыбельную тоненьким, приятным голосом. За окнами темнота, как будто терем был единственным населенным местом в мире. Безветренной ночью ничто не шелохнется…

– Ты знаешь, что с ними случилось? – снова молвила супруга рыцаря.

Гостья вскинула на нее внимательные голубые глаза. Она не произносила ни слова.

– Они были схвачены Даневаном и увезены в Вандервилль. Наверное, их уже нет в живых, – задумчиво продолжала хозяйка, так же пристально всматриваясь в лицо собеседницы.

– Если ты не видела тела мужа, как можешь его хоронить? – сурово произнесла Орана. – Или тебе пообещали, что его убьют?

– Известна ли тебе их судьба? – переспросила Мира после некоторого молчания, словно не слыша последних слов старухи.

– Нет… Осень принесет вести, пока только слухами земля полнится…

– Что ты знаешь обо мне, лесная колдунья? – гордо вскинула голову хозяйка.

– Знаю, что предала ты мужа и народ. Знаю, что лорд Даневан передавал тебе яд, который ты подкладывала им в пищу многие месяцы. И не одна я уже это знаю, скоро и до вас вести докатятся…

– Ты знаешь, почему я это сделала? – Мира вздохнула судорожно и освободила горло от высокого воротника платья, словно ей стало трудно дышать. И вдруг, будто не могла больше выдержать, закричала: – Не молчи! Если это ты, Орана, то ты ведь знаешь, почему я это делала?! И ты знаешь, что меня ждет! Ответь, пожалуйста, ответь!

– Тебя ждет смерть, как и твоего сына. Ненадолго ты переживешь мужа, но жив он пока…

Мира бросилась на колени перед гостьей и разрыдалась.

– Не тебе решать, кому жить, а кому умирать, – сурово сказала старая женщина. – Слишком много ты взяла на себя. Не вынесешь ноши, принятой добровольно…

– Нет! Нет! Нет! – плача, причитала хозяйка. – Мужчины убивают в бою, убивают на охоте. Каждый, кто защищает свой дом, имеет право погубить того, кто посягнет на жизнь, имущество и семью с оружием в руках!

– Кто посягнет с оружием в руках, – повторила Орана. – Кто посягал на тебя с оружием в руках?

– Ты сама мать! Женщина дает жизнь, и нет никого и ничего более близкого и дорогого, чем дети, которые выходят из нашего чрева. Как нам не защищать их? Как не стараться продлить их жизни, если им грозит опасность?..

Странница подняла глаза на темное окошко, сказала задумчиво:

– Волчица – самая лучшая мать. Но и волчица убивает смертельно раненного детеныша…

– Мой сын не смертельно ранен. Он может жить! Он живет уже три года с тех пор, как заболел…

– Он умрет… рано или поздно.

– Мы все умрем, – Мира вытерла слезы со щек и села на скамью рядом со старухой. – Но пусть мы умрем раньше детей!

– Не тебе решать, кому жить, а кому умирать, – снова повторила Орана и повысила голос: – Воины выполняют свой долг. Если кто-то убивает ради удовольствия, он должен быть казнен.

– Я выполняла свой долг! Я защищала моего ребенка! Он может жить… он живет.

Старуха посмотрела на нее строго и приказала:

– Покажи мне его.

Вдвоем они поднялись на второй этаж. Внутри терема не было стен. Внизу, у входа, все свободное пространство занимала открытая горница с большой печью посередине, которая топилась день и ночь. Наверх вела резная лестница. Деревянный настил тянулся по всему периметру вдоль стен, огороженный перилами и примыкающий к печи, высящейся до потолка. Прямо на полу расстелены матрасы, набитые сеном и покрытые шкурами – здесь спали дети. Паска качала колыбель, подвешенную на толстых веревках к потолку, и что-то тихонько бормотала. Ее светлые распущенные волосы покрывали всю спину, глаза были сонными.

Мира подвела Орану к отдельно стоящей лежанке и откинула покрывало. Молодой человек, очень худой и очень красивый, повернул безбородое лицо к склонившимся над ним женщинам. Темные круги вокруг глаз подчеркивали их цвет – светло-голубой, почти белый. Он внимательно посмотрел на подошедших, словно не узнавая никого из них.

– Свар, как ты сегодня? – Мира с любовью провела ладонью по его темно-русым волосам.

– Лучше… – юноша еле приоткрывал губы. – Я не помню, кто меня привез из леса?

– Я… я и Паска пошли за тобой вчера, – прошептала мать. – К счастью, ты не ушел далеко.

Справа, на грубой рубахе юноши, занимая весь бок, расплывалось розовое пятно. Орана умелыми руками подняла рубашку и сняла повязку, хозяйка помогала ей. Молодой человек поморщился от боли и отвел руку, чтобы облегчить им перевязку. Вдвоем они освободили рану от пропитанной мазью ткани. Грудь юноши поднималась и опускалась с еле слышным свистом. Через ребра к грудине шла неглубокая рваная рана, сочащаяся сукровицей.

Паска оставила уснувшего ребенка, спустилась вниз и вернулась с миской, полной черной тягучей мази, и чистой тканью. Вместе они очистили рану, положили новую повязку. Юноша закрыл глаза и снова поморщился… Никто больше ничего не говорил. Укрыв перевязанного отрока, Паска растянулась здесь же, на полу, рядом со спящими детьми, а Мира и Орана спустились вниз.

– Расскажи, – коротко велела старуха.

Они вновь сели на лавку. Женщина подвинулась к ней совсем близко и зашептала прямо в ухо:

– Три года, как Свар заболел этой болезнью. Начинается она всегда внезапно. Падает он и принимается корчиться в судорогах. Не часто, один раз на полную луну обычно… И потом лежит больной и слабый несколько дней, встать не может, ноги отказываются служить. Когда это случилось в первый раз, упал он с коня и запутался в стремени, лошадь поволокла его, чудом спасся… А сейчас вот в лесу, шел по берегу, потерял сознание, скатился по склону, разорвал сухим суком кожу… Счастье, что река уже не полноводная, а то утоп бы. Мы его нашли с Паской лежащим внизу. Как еще не захлебнулся: у самой кромки воды лежал, губ она касалась! Когда есть лекарство, все нормально – не падает, не корчится. Но закончилось оно… Перед пленением Даневаном рыцарей передали мне порошок сухой. Нету его вот уже две луны, и снова начались припадки…

– Знаю я эту болезнь. Не проходит она, – Орана сурово посмотрела на нее. – Всю жизнь, сколько жить будет, падать ему и валяться в беспамятстве суждено. Не сможет он стать хозяином. Слабым быть ему, в уходе нуждаться… Другие дети у тебя есть. У братьев мужа твоего тоже есть дети. Так боги распорядились…

– Как, как они распорядились? – зашептала горячим шепотом Мира. – Что быть ему больным всю жизнь? Да мало ли больных на свете, мало ли калек! Мало ли выживают после серьезных, тяжелых ранений и продолжают жить дальше! И как живут!

– Не о том ты говоришь, Мира, – оборвала ее Орана. – Бывает, воин или охотник и конечность потеряет, да тело все равно здоровым остается. И однорукие, и безрукие, и безногие порой выживают – да остальное на месте, и голова разум не теряет! А эта болезнь терзать его будет всю жизнь. Не быть ему ни воином, ни охотником, ни просто надолго от полатей отлучиться, настигнет в любую минуту падучая эта… Если как тогда, в первый раз, верхом будет – затопчет его конь. Как вчера, да никто не придет на помощь – умрет от кровопотери; замерзнет, если зимой… Не приставишь ты к нему няньку на всю оставшуюся жизнь!

– Приставлю, приставлю, Орана! Сейчас еще моего здоровья хватит, а потом найду ему девушку хорошую, любящую, чтобы не спускала глаз с него…

– Он мужчина, Мира, – покачала головой старуха. – А ты готовишь ему жизнь спеленатого младенца…

– Первенец он мой, – несчастная мать прижала руки к груди и подняла на Орану пылающие глаза, – такой сладкий… такой нежный…

– Негоже разделять детей на любимых и нелюбимых, забывать свой долг…

– Нет у меня любимых и нелюбимых. Только самый ласковый он, самый чуткий, самый добрый…

– Не ребенок он уже. В его годы надо быть охотником, уметь защищать людей…

– Да как же ему стать охотником, – расширила и без того огромные глаза Мира. – Ты же сама говоришь, что как случится с ним эта болезнь, погибнет он тут же без присмотра! А если это в бою, в походе приключится… мне даже представить страшно!

– Вот видишь, даже представить страшно… Не может он мужчиной быть, от печки отойти… Какую жизнь ты ему готовишь? Калеки?

– Всегда, всегда, когда мужчины уходят, в поселении кто-то остается. Одни за домами следят, за детьми… другие еду готовят, за скотиной ходят…

– Так и тут не быть ему хозяином! Упадет, головой об угол дома ударится или в печку попадет и сгорит, еще и пожар учинит… В хлеву случится это с ним – затопчет его скотина, если сам не убьется…

– А если кто-то будет рядом, так обережет его… не так часто с ним оно и случается… А если лекарство будет, может, вообще болезнь отступит, – не сдавалась Мира.

– Не отступает эта болезнь, – покачала головой Орана. – Знаю я ее. Не делай ты из мужчины калеку, ребенка спеленатого…

– Нежный он у меня… ласковый такой… с детками будет… водить их будет… сказки сказывать… Все равно надо, чтобы за детками кто-то следил – пусть он следит!

– Против жизни ты идешь, – с осуждением проговорила старуха. – Забыла обо всем, кроме первенца своего. Продалась чужеземцам, мужа погубила, родных… А теперь-то что? Где найдешь лекарство?

– Как ты узнала? – Мира прижала руки к груди. – Кто еще знает, кроме тебя?

– Знает один человек – знают все. Даневан тебе лазутчика посылал с травой лечебной? Вот этот посланник потом у костра с охотниками погрелся, да все им и рассказал… А те пошли на все стороны, да тоже на ночь с людьми останавливались… Пройдет скоро слух по всему Северу. А если не пройдет, все равно люди знать будут… Нехорошее ты дело затеяла. Забыла о других детях, мужа предала, братьев его… Все равно ведь сына своего не спасешь!

– Спасу! Помоги мне! Помоги мне, Орана… Колдунья ты, знаю… Помоги найти это лекарство!

– И не проси меня, – гостья отвернулась от хозяйки. – Своя у меня дорога, свой путь. Хочешь грех на душу брать – твое дело, не буду тебе содействовать.

– Не говори никому, а?

– Чего не говорить?

– Не говори, что я чужеземцам продалась…

– Я не скажу, но слух все равно идет, сильным полозом ползет…

– Орана, помоги мне траву найти лечебную… Ты ведь тоже мать! Великой Матерью называют тебя…

– По другой причине меня так называют, – перебила ее старуха.

– Помоги, – шептала Мира, впиваясь в нее безумными глазами. – Если уж лекари Валласа знают траву, что предупреждает припадки, неужели ты ее не знаешь? Слухами о твоей великой мудрости полнится земля наша…

– Знаю я ее, знаю! – воскликнула Орана. – Да не скажу тебе! Ибо сама разумеешь, что когда дом в огне, не немощных да больных спасать надо в первую очередь, а молодых и здоровых! Если волки не будут убивать больных оленей, здоровые звери переведутся… Негоже человеку возомнить себя богом! Раз дана была сыну твоему болезнь эта – смирись! Его судьба не твоя! Да, мы, женщины, рожаем детей… Но их жизнь – не наша жизнь! И великий грех вмешиваться в промысел богов, мешать ткущейся паутине матери-судьбы. Смирись! Пока еще окончательно душу не убила свою, смирись! Займись другими детьми. Моли богов о возвращении мужа и родичей. А сын твой пусть с мужеством примет уготованную ему судьбу.

С этими словами старая женщина встала, поднялась и Мира.

– Тебе когда в путь?

– Завтра.

– Не останешься с нами на пару деньков?

– Некогда. Тороплюсь. Где лечь могу? Спать пора…

Хозяйка еще долго сидела у стола, плакала, смотрела на вдруг вспыхнувшее оранжевым пламенем полено в печи… Вышла во двор, зашла за угол дома и взяла из сложенных дров пару бревен. Подложила в огонь, чтобы изба за ночь не остыла…

Рано утром приготовила горячий напиток и свежие лепешки. Орана умылась во дворе у колодца и вошла в избу – сильная и красивая, несмотря на свои годы, с расчесанными белыми волосами, стянутыми кожаным шнуром.

– А куда все так рано отправились?

– День хороший. В лес ушли, Паска всех детей увела…

Старуха кивнула и села за стол. Налила себе горячий травяной чай, отломила кусок теплой лепешки.

– Одумайся, Мира. Не гневи богов…

Женщина комкала в руках платье и смотрела в угол избы, пока гостья завтракала. С последним куском странница вдруг закашлялась, выпучила моментально покрасневшие глаза, медленно начала клониться, как будто тело больше ей не повиновалось. Хозяйка подскочила и подхватила ее, чтобы Орана не поранилась, упав со скамьи. Выпрямилась перед ней и зло сказала:

– Что, думала, ты умнее всех? Наставлять меня вздумала? Я тоже многое знаю! Останешься у меня, пока сына моего не вылечишь. И никто тебя не найдет, и никто тебе не поможет. А если не вылечишь – сгниешь…

Старуха лежала на полу, хрипела, страшно водила по сторонам налитыми кровью выпученными глазами. Мира оглянулась, выглянула в окно… Открыла подполье, где оказалась узкая лестница, взяла гостью за подмышки и стянула вниз. Потом пришла за свечой, набрала в кувшин воды, замешкалась, словно что-то решая, но в конце концов собрала со стола несколько лепешек и завернула в полотняную ткань. Оглянулась в поисках ковша, нашла его – резной, деревянный. Еще раз обошла избу, собрала вещи странницы: лыжи, лук, меховую куртку, мешок, – и тоже отнесла вниз.

Там начинался длинный узкий коридор с деревянными дверями на ржавых петлях. То ли склад, то ли тюрьма… Мира открыла самую последнюю каморку и осветила темную голую клетушку, где стоял сильный запах плесени и сырости. Пол был каменным, стены бревенчатые. Ни окошка, ни щелки, чтобы пропустить солнечный луч… Бросила на пол вещи путницы и то, что принесла, втащила Орану волоком. Та по-прежнему хрипела и вращала глазами. Но ни двигаться, ни произнести хоть что-то не могла.

Женщина присела напротив нее и сурово сказала:

– Я оставляю тебе жизнь. Поможешь мне и сыну моему – выпущу тебя, а не поможешь – умрешь здесь. И никто тебя не спасет. Думай… Я уже слишком много греха на душу взяла, еще перед одной смертью не остановлюсь.

Заперла дверь, забрала свечу и поднялась в избу, тщательно закрыв подпол. Нахмурилась: окошко было открыто настежь, а на узком подоконнике сидел огромный ворон и смотрел на нее фиолетовым блестящим глазом.

– Что смотришь? Кыш отсюда!.. Нечисть… – Мира взмахнула руками, прогнав птицу, и закрыла окно.

День заливал мир светом, и солнце полыхало до рези в глазах. Женщина вышла во двор и прислушалась. Никого… даже дозорных на деревянной стене не было. Те, кто дежурил ночью, спали. Паска с детьми с раннего утра ушла в лес собирать травы, учить ребятишек стрелять белок и соболей.

Большой ворон сидел на крыше и следил за ней, поворачивая вослед блестящую голову, но она его уже не видела. Мира поднялась к сыну. Свар спал, как спал всегда несколько дней после своих приступов падучей, ничего не слыша и не видя. Она не стала его беспокоить. Дотронулась до лба – он не был горячим. Прислушалась к дыханию: слабое, но ровное. Удовлетворенно кивнула и провела остаток дня в хозяйственных хлопотах: подметала, носила воду, пекла хлеб и делала еще десяток ежедневных дел.

К вечеру вернулись и дети, и охотники. Стало шумно, сразу появилось много новой работы. Женщины и старики ощипывали птиц, свежевали оленей. Охотникам затопили баню. Десять взрослых мужчин не казались усталыми, будто на игрища ездили. Выходили один за одним из парной – сильные, ладные, в чистых вышитых рубахах.

Места всем в избе не хватило, вынесли столы и накрыли ужин во дворе. Жарили мелкую дичь, Мира спустилась в погреб за молодым ягодным вином. Плотно закрыв за собой вход, зажгла свечу и подошла к последней двери, прислушалась – ни звука…

– Орана, спишь? – окликнула, не боясь быть услышанной. – Спи, спи… Я уже завтра приду…

Поднялась с кадкой, пахнувшей смолой, и повесила на дверь большой ржавый замок. Тщательно огляделась, обводя глазами каждую пядь дома, пошла по лестнице вверх… Свар спал не двигаясь. Его губы и щеки немного порозовели. Она наклонилась над ним и спрятала ключ под постель сына. Спустилась во двор, к людям…

Праздничный ужин по случаю удачной охоты подходил к концу. Самый высокий охотник с орлиным носом не сводил глаз с Паски. Мира заметила это, недовольно повела плечами и отправила молодую женщину пораньше уложить детей. За малыми ушли и старые… Сама осталась с мужчинами.

– Не встречали ли вы кого в лесу?

Вопрос никого не удивил. Остатки войска Валласа периодически накатывались на Арут, как волны моря, тут же отступая и унося с собой все, что можно забрать.

– Никого. Встретили только охотника с крайнего севера, спустившегося с гор. Чудные вещи рассказывал, – отвечал ей крупный, грузный мужчина с красным носом и синими щеками. Вытер усы цвета перца с солью, крякнул и посмотрел: какое впечатление произведут его слова на Миру?

– Что рассказывал? – она и бровью не повела. Сидела прямая как стрела, спокойно опустив миндалевидные глаза.

– Говорят люди о древнем пророчестве – в Арут вернется король…

– В Аруте нет королей!

– Нет… с некоторых пор, – продолжал рассказчик. – Но говорят, что король уже в пути…

– Если и будет на севере король, – сказала Мира, подымаясь с лавки и обводя сидящих охотников суровым взглядом, – то будет им, ежели не вернутся домой рыцари с мужем моим, Свар. Первенец он… и самый старший, после братьев супруга моего, в ком течет кровь Давикулюсов.

– Король Севера объединит род Давикулюсов и потомков легендарного Вирга, – подал голос высокий охотник с орлиным носом. – И возродит Арут.

– О чем ты говоришь, Домир? – женщина наклонила голову в тяжелом головном уборе с висячими подвесками, и серебряные монеты на ее висках издали легкий звон. – Род королевы Севера угас много лет назад…

– Нет, – Домир улыбнулся ей. – Предание говорит, что возродится он! Север восстанет…

– Предания преданиями, а как жизнь повернется, кто его знает, – холодно сказала Мира. И в тот же миг, резко обернувшись на вылетевший из терема крик, бегом бросилась в дом.

Мужчина с красным носом сурово посмотрел на молодого охотника, проворчал укоризненно:

– Договорились же молчать при ней! Тебя что, за язык кто-то тянул?

– Знаю, Горий, что договорились. Да чудно мне: у нас десять взрослых мужчин, а заправляет всем женщина…

– Молод ты еще голос подавать! Не простая она женщина, а жена Ландоса Корноуэла, самого старшего рыцаря Арута. Да и что с того, что женщина? Вон королева Севера правила ведь после смерти мужа, легендарного Вирга… – недовольно произнес Горий.

– Не нашей она крови, – пробурчал упрямо молодой человек, нахмурился. – С Валласа родители ее. А к нам она пришла, выйдя замуж за Ландоса. И не сравнить ни мужа ее, ни братьев его с великим Виргом… Как не сравнить и саму Миру с королевой Севера…

– Спать пошли, – Горий стукнул по столу ладонью. – Кто-то добровольно останется дежурить ночью?

– Я, – поднялся Домир.

Охотники разошлись по избам. А наверху Паска и Мира держали за обе руки бьющегося в припадке падучей Свара, дабы не повредил он себя…

Глава вторая ЭДА И ВАРГ

Войско, вышедшее из Вандервилля, столицы Валласа, растянулось длинной цепью по каменистому тракту, ведущему на север. Вот и свершилась смена власти в стране. Грязный, шумный город остался позади. Эда с радостью его покидала. Есть люди, которые любят городскую жизнь, но она явно к ним не относится… И когда четыре высокие башни скрылись за горизонтом, почувствовала себя счастливой. Настолько, насколько можно быть счастливой среди этого сброда – грубые нравы, грубые лица, грубый хохот…

Воздух вокруг пропитан солнечными лучами, запахами свежей травы. На страну обрушилось жаркое, пряное лето. Она любила жару. Так много лет провела среди палящего солнца… Зной ей был нипочем, кожа не становилась сухой, даже когда плавился песок и все вокруг раскалялось добела: солнце, небо, земля…

Как хорошо, что пришло лето… Нет, она любит и зиму! Вспомнила заснеженные горы вокруг замка Ваара… Вот там никогда не было по-настоящему жарко. Может, поэтому она оттуда и ушла? Ей нужно палящее солнце, оно делает людей другими… Люди Севера, где солнца немного, сдержанны и холодны – рыцари семьи Корноуэл, например. Вежливые глаза Ландоса, совершенно отрешенные… Красивое, тонкое лицо Изды, которому так не хватает красок. Перед ее мысленным взором прошли чередой они все. Никто из них не может оставить и следа в сердце, подумала она. Ее мать тоже была из Арута. Но рана, нанесенная ею отцу Эды, до сих пор кровоточит… Она почти не помнит маминого лица, только глаза: голубые и бездонные, всегда полные слез.

Ток-ток-ток… Копыта лошади стучат по дороге. Душно… Какое небывало жаркое лето! Она бы, конечно, предпочла ехать по настоящей степи, чтобы высокие травы стелились под ногами ее кобылы, в глазах рябило от ярких цветов… Верховая езда всегда успокаивает. Девушка дремала, покачиваясь в седле.

Трава начинала выгорать… Розетки сочного фиолетового кермека сливались в тумане полусна с желтым адонисом, образовывая на полях обманчивые светло-зеленые разводы. Сердце полоснуло льдом почему-то…

Сквозь легкий сон, как капли воды, просачивались мысли… Женщина с севера и кареглазый южанин подарили своей дочери необычные глаза цвета солнечного камня. Эда больше ни у кого не встречала такой радужки… как никогда не видела и холодных зеленых глаз. Варг… Интересно, откуда он? Коренной валласец, или был пленен в других краях? Хотя это совершенно не важно! Он холоден, как потомок настоящих северян…

Варг и Тарис знакомы, это очевидно… Они были врагами. Граф двенадцать лет ждал, когда гладиатора убьют на арене, ничего не предпринимая для его освобождения, а теперь не может насытиться его обществом. Неужели это возможно, и любовь может перейти в ненависть, дружба во вражду… и наоборот? Эда вспомнила слова Бена, когда он догнал ее утром:

– Он тебе нравится, я вижу…

Она повела выгоревшей бровью, сверкнула янтарными глазами… Ответила, будто не понимая:

– Кто?

– Варг, – и продолжал, уже не дожидаясь ответа: – Береги его… Если с ним что-то случится, я снесу тебе голову. Я найду способ.

Он сорвал с головы маску, и его страшное изуродованное лицо оказалось совсем рядом с ней. Эда подавила дрожь в теле, почувствовав, что сердце будто кувыркнулось в груди, и сама себя выругала за это. Ей не привыкать видеть ни обезображенные трупы, ни кровь! Почему же у нее всегда такое странное чувство, когда она рядом со Страшилой? Как будто она столкнулась в лесу с диким зверем, и у нее нет оружия…

Что заставило ее ответить? Какие демоны произнесли ее губами единственное слово, после которого граф снова натянул маску, резко развернул коня и ускакал? Она сказала:

– Хорошо…

Неужели она испугалась Бена? Нет, этого просто не может быть! Она сражалась с ним – и рядом, и против него. Она знает приемы, против которых он не устоит. Но в нем есть что-то, что внушает опасение и вызывает страх… Коварство? Нет… Коварство восхищает ее – в Эрланде, например… Нет, она не хочет думать о колдуне после того, что случилось утром!

А может, она испугалась не графа, а того, что он сказал? Вдруг это действительно правда, и ей нравится Варг? Глупости! Он просто красиво танцует… И он не такой, как другие мужчины…

Эда снова вернулась мыслями к вчерашнему танцу. Танцующие Варг и Винта не выходили у нее из головы. Этот танец был совершенно волшебным. Он излучал столько силы, столько страсти! Все попали под влияние этого – даже она, даже Эрланд!

Эрланд… Ей было неприятно вспоминать их разговор, не хотелось даже думать об этом! Одной фразой он разрушил все, что их связывало – годы пребывания вместе… Одной фразой: «Я тебя люблю». События сегодняшнего утра снова встали перед глазами…

Они встретились с магом перед тем, как Эда покинула город. Она пришла к нему с первыми лучами солнца, открыла дверь и споткнулась о его взгляд. Такое впечатление, будто он сидел за столом всю ночь, ожидая, что она войдет. Ее друг казался раздраженным и недовольным. Девушка не понимала, почему…

– Ты сегодня не такой, как всегда.

– Ты тоже, – голос мужчины был резким.

– Что ты имеешь в виду?

– Мы могли провести последнюю ночь вместе, а вместо этого ты предпочла плясать с драагами и спать со шлюхой Вандервилля.

– Это еще что?! – Эда вскинула голову. – Ты следишь за мной? Кто ты такой, чтобы говорить мне, что делать?

– Я думал, что мы с тобой вдвоем… А ты… ты проводишь время сама. И даже сейчас, когда неизвестно, как скоро мы теперь увидимся! Мы были вместе столько лет, затеяли этот переворот, но как только он свершился, ты словно забыла меня! Последние несколько дней вообще не показывалась!

– Эрланд, мне глубоко безразличны дворцовые игры и политические интриги. Мне глубоко безразлична судьба Валласа, – она не хотела с ним ссориться, но не понимала, чего он от нее хочет. – Ты же знаешь, я сама по себе. Я – одинокий воин. Мне просто захотелось тебе помочь и заодно увидеть мир, посмотреть на другие земли, испытать искусство ордена Ваара… в пути на север. Ведь нам было по дороге…

– Твой отец так не считает. Я думал, что у нас троих один интерес – возрождение Империи…

– Да, Эрланд, я понимаю, что отец не помогал бы просто так. Он согласился посодействовать тебе захватить власть, от которой ты отказался много лет назад. Но… я до сих пор не знаю почему… Скажи мне!

Колдун устремил взгляд на Эду. Какие у нее красивые золотисто-карие глаза…

– Как странно, что ты задала этот вопрос только сейчас…

– И ты мне ответишь?

– Нет.

– Так как же ты можешь называться после этого моим другом? – Эда улыбнулась и подняла брови. – Ты разочаровываешь меня, Эрланд…

– Дорогая, я тебе никогда не лгал. Все, что касается меня лично, прозрачно для тебя. Но то, что касается политических отдаленных стратегий, я не могу доверить никому. Этот разговор возможен только между правителями, и никто не имеет права его знать.

– Даже друзья? – в голосе девушки звучал металл.

– Даже друзья, – Эрланд был тверд.

– Даже жена?

Взгляд мужчины сделался напряженным.

– О чем ты говоришь? Ты не жена мне… Подожди, почему ты заговорила об этом? – на его восковое лицо вернулся румянец. Он заметно занервничал.

– Ты хочешь, чтобы я ею была? – Эда с лучезарнейшей улыбкой наклонила голову. Кажется, она стала догадываться, в чем заключается интерес ее отца…

– Я знаю твое прошлое, – твердо сказал Эрланд, – и уважаю его. И… да, ты догадалась, я люблю тебя. И назвать тебя женой было бы величайшим счастьем всей моей жизни. Но мы не хотим тебя ни к чему принуждать.

– Кто «мы»?

– Я и твой отец.

– Понятно, – глаза девушки, широко распахнутые, следили за появившимся в окне солнцем, внезапно осветившим комнату. – Условием помощи моего отца тебе было, что я стану твоей женой… что его дочь станет королевой Валласа и вернет ему Тареш, край его мечты.

Спальня оказалась совсем не темной. Пыль закружилась в солнечных лучах.

– Теперь мне понятно, почему отец отправил меня с тобой – чтобы я увидела Валлас, чтобы ты смог меня уговорить…

– А ты, – Эрланд не отрывал жадного взгляда от собеседницы, – разве тебя не привлекает власть? Это самое большое, что может предложить жизнь. Когда она у тебя есть, ничто другое не имеет значения: ни твоя внешность, ни возраст, ни богатство. Ты можешь получить все! Ты становишься почти что богом, решаешь судьбы стран и людей, бросаешь вызов самой судьбе!

Эда задумалась.

– Эрланд, мне не нужна власть. Она предполагает оставаться на одном месте, быть там, где правишь. А я хочу увидеть Север, ты знаешь. Когда мы покинули орден Ваара, я поняла, что туда не вернусь – роль наемной убийцы, крадущейся в ночи, меня больше не интересовала. Мне хотелось действовать открыто, служить принимаемым и понимаемым мною целям, а не просто повелению спрятанного в темноте письма. Я искала честной игры, а ты… ты попытался обвести меня вокруг пальца!

Колдун вскочил и бросился к девушке, опустился перед ней на колени, заговорил пылко:

– Нет, о чем ты говоришь! Да, я люблю тебя с первой нашей встречи… Но разве я позволил себе что-то? Хотя бы один взгляд? Одно движение? Одно нескромное слово? Я люблю, но я и уважаю тебя! Уважаю твое прошлое, твой жизненный выбор… принимаю любое твое решение! Да, ты догадалась о нашем разговоре с твоим отцом. Но мне никто ничего не обещал! Он так же глубоко тебя любит, как и я. Никто никогда тебя не заставит, да и не может заставить…

– Хватит об этом! Хватит разговоров. И запомни: я тебя очень уважаю, очень… но на любовь я не способна. – Эда резко повернулась и стремительно вышла из комнаты.

– Что ж, – раздалось за ее спиной, – твое уважение многого стоит. И все же я бы предпочел хоть немного любви…

Как хорошо, что она поняла, что им движет. Или… лучше было бы оставаться в неведении, считать его другом?

Не знать правды, как не знает ее граф Бен: любит ли его красивая черноволосая женщина или нет… Впрочем, если б Кавада его любила, она не приходила бы к Эрланду так часто. В ней столько любовного призыва, столько неизбывной тоски! Как и в том танце… Что за наваждение? Она видела много танцев, отец любил танцовщиц, в его доме всегда танцевали, пели. Но вчера было что-то особенное. Если можно назвать его одним словом – это была воплощенная страсть… Она не ожидала, что при мощных размерах Варга он может быть таким подвижным, таким грациозным, таким летящим…

Да, так о чем она думала? Эта скромница, вечно опускающая глаза… Говорят, ее взял во дворец покойный король как наложницу. Как она стала астрологом? Эрланд высоко ценит Каваду, ее ум. Сейчас она спит со Страшилой… У графа, вероятно, красивое тело, закаленное в боях, но у него страшное изуродованное лицо… Зато его взгляд необыкновенно выразителен и пробирает до костей. Она вспоминала Бена, но тут же перед ней встали светло-зеленые глаза Варга. Как она их называла? Цвета зеленого льда…

И все-таки хорошо, что все уже случилось: этот переворот, тщательно продуманный тем, кто называл себя колдуном; освобождение рабов столицы, сбор армии и Вандервиль остался позади… с Эрландом. Она считала, что это она, Эда, вершит его дела. Но сейчас ей стало ясно – они победили благодаря этим двум воинам, которые не дают ей покоя: Тарис Бен, по прозвищу Страшила, и бывший гладиатор Варг… Когда Эрланд выбрал их для осуществления своего замысла, он не думал, что они могут поколебать его положение. Похоже, что он стал их опасаться…

Эрланд… Старший сын могущественного владыки Дэрона Серв Да-викулюса, покинувший дом в юном возрасте и вернувшийся спустя много лет, чтобы взять власть в стране, где род его отца-императора был свергнут бывшим управляющим Бернардом Травалом. Но ей теперь ясно, что армия не подчинится Эрланду. Армия подчиняется Бену – вернее, столичный гарнизон. Прикажет он, и солдаты тут же повесят вчерашнего мага на воротах. И никто не защитит колдуна, как и тогда, когда покойная королева захотела его сжечь на глазах всего города.

А армия лишь начала формироваться, и формируется она вокруг бывшего раба. Да, это так, но оспорить его слова не решается и Терик Давикулюс… Сейчас мнимый колдун надеется, что Варг будет убит в одной из битв. Тогда на его место он пошлет графа Бена… Если только сам граф Бен не будет так глуп, что поднимет гарнизон на бой против шаха Дравийского царства, чей флот в самом скором времени должен пристать к берегам Вандервилля. Если Страшила это сделает, он будет уничтожен незамедлительно. И что, интересно, будет делать Кавада тогда?

Кавада… Интересно все же, любит ли она своего любовника? Эда подумала, что у нее не должно быть особого выбора, как и у основной массы женщин в мире. Женщины слабы, мужчина приходит и берет какую захочет, как ее отец. Женщина не может выбрать мужчину, которого полюбит, как ее мать… Какая несправедливость! Какое счастье, что ей удалось избежать этой общей женской судьбы. Она – одинокий воин, идущий на север…

Вандервилль качнулся вехой на ее пути и остался позади. Единственное достоинство этого города – море. Что она любит больше, море или лес? Эда мерно покачивалась на лошади. Наверное, все-таки лес… Хотя и по степи ей очень нравится ехать день за днем: колышутся луговые травы, высоко синеет небо, летают над головой хищные птицы, – как сейчас… Если бы еще можно было закрыть глаза, а когда откроешь, чтобы никого рядом не было. Или нет, пусть будет друг, верный друг…

Девушка вынырнула из дремы и задумалась: а были ли у нее друзья? Она всегда считала своим другом Эрланда, но теперь между ними встала стена. Могла бы догадаться о его чувствах раньше, еще в ордене…

Она хорошо помнила их первую встречу, знакомство… Как много общего у них было тогда! Они провели годы в замке Ваара и вместе его покинули. Эда вспоминала их разговоры… Она должна была догадаться! Колдун всегда был так почтителен, вежлив с ней, так мягок и уступчив. Ей казалось, что это ее брат-близнец, несмотря на то, что был намного старше, годился по возрасту ей в отцы. Он разделял ее взгляды, помогал в любых начинаниях, был согласен сделать что угодно ради нее! И вот все рухнуло… Ужасно даже не то, что он признался в своей никому не нужной любви, а то, что они с отцом уже договорились: она будет женой Эрланда!

Какое счастье, что отец вообще не выдал ее замуж силой, как может выдать любую из своих младших дочерей… Хотя ее, Эду, невозможно отдать кому-то против ее воли. Она может убить любого одним прикосновением пальцев. Как она могла так ошибиться в нем? Ей больше не хотелось видеть рядом Эрланда, совсем нет!

И вообще, удалось бы ему без нее организовать переворот в Вандер-вилле? Кого бы он поставил на ее место? Хотя колдун, наверное, смог… Ему пришлось, быть может, просто потратить чуть больше времени, подкупить чуть больше людей. Выбрать другое место и другое время для убийства королевы с наследниками. Да, она сыграла главную роль в ярком представлении в цирке, но основные надежды организаторов захвата власти были возложены на нищий народ, драагов, солдат, недовольных своей жизнью… Эда вдруг впервые пересмотрела свое участие в перевороте. В самом деле, ее Эрланд, пожалуй, мог бы и заменить. А нашел бы он замену Каваде? Она уговорила графа Бена… Вот без него им было не справиться, это точно…

Ей вспомнилась учтивая астролог, ее черные косы, белое лицо. Все восклицали: «Какая очаровательная женщина! Какая красавица! Какая умница! Какой ученый!» У Эды возникло гадкое чувство… Зато Каваду каждую ночь обнимает Страшила и, похоже, это ей не доставляет удовольствия. И все-таки интересно, а вдруг доставляет?..

Она настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила, как ее легконогую рыжую кобылу догнал Варг. Крупный караковый жеребец не поспевал рысью за маленькой ажурной лошадкой, сбиваясь в галоп.

– Эда… я хочу тебя кое о чем попросить.

Девушка метнула на него холодный взгляд, опустила ткань с лица. Ее губы не улыбались. Они так редко улыбались… Эда не была рада вторжению в свои раздумья, но решила, что не будет с ним грубой. После их поединка воительница дала себе слово быть с Варгом повежливей. Сейчас она совсем не была уверена, что поступила тогда правильно, согласившись с предложением Эрланда уложить его в постель на пару дней.

– Проси…

– Научи меня твоей технике боя.

«А он смел, этот драаг», – она посмотрела ему в глаза. Какие они у него все-таки необыкновенные… Хотя все бывшие гладиаторы смелые. Вспомнила, как вчера ее учил танцевать Дван, как потом кружилась с солдатами. Ей было весело. Раньше ей бывало весело разве что перед боем…

– Это великое искусство, – Эда ответила, как будто его предложение нисколько не удивило ее. – Искусство, которое стоит больших денег. У тебя ведь нет денег?

Варг не рассчитывал на успех. Но не думал, что она ответит вот так… Девушка смотрела прямо перед собой, как бы и не ожидая ответа. Она хотела его поставить в неловкое положение, и ей это удалось.

– У меня нет денег.

– А что у тебя есть, что может иметь для меня ценность? Чем ты можешь оплатить обучение?

– У меня есть только я, – он помедлил с ответом.

– То есть? Поясни…

– У меня нет ничего, кроме меня – моего духа, моей отваги, моего ума, моей смелости…

«Как странно, – подумала Эда, – все идет точно по желанию Эр-ланда». Он ей говорил, чтобы она стала незаменимой для Варга. Как он тогда сказал: «Поймай его на крючок своего боевого искусства». Умеет же планировать будущее этот колдун! Недаром он учился у великих магов Ваара… Ее магия не привлекала, хотя кое-что она умела. Вот бой – другое дело…

– У меня это тоже есть: и дух, и отвага, и ум, и смелость. Плохой ответ…

Варг задумался. Несколько минут они шли рядом – стелющаяся иноходью заморская кобыла и его жеребец, уже начавший покрываться пеной. Эда сделала еле заметное движение поводьями. Аудиенция окончена, сейчас она ускачет, и разговор прекратится.

– Я… я предлагаю тебе мою дружбу.

Она придержала лошадь, заставив ее замедлить аллюр, перейти на шаг. Янтарные глаза с интересом скользнули по его лицу.

– Дружба… А что в твоем понимании значит дружба? – только что она думала, что лишилась единственного друга… Но теперь надо держать ухо востро. Может ли мужчина вообще быть другом?

– Если у меня есть еда, я разделю ее с тобой. Будет тебе нужна помощь – сделаю все для тебя. Моя рука поможет тебе в битве. Я буду твоим щитом, если захочешь, или твоим мечом. Если устанешь, я понесу тебя, будет холодно – согрею… Ты можешь доверить мне что угодно: твои мысли, твои вещи, твои тайны.

– И даже мое тело? – в ее интонации не было насмешки.

– И даже твое тело… – Варг не почувствовал ни пошлости, ни дерзости. – Если ты не захочешь, ни один мужчина в этой армии к тебе не приблизится.

Она вспомнила, как танцевала вчера с солдатами, улыбалась им, и ей стало стыдно за свою слабость. Как хорошо, что он ушел до этого…

– А ты? Ты тоже не приблизишься?

– Я не сплю с женщинами.

– Любишь мальчиков?

– Нет.

– Ты кастрат?

– Нет.

– Слаб? Болен?

– Нет.

– Не понимаю. Объясни…

Прошлое развернулось стремительно, как выползшая на солнце змея. На лицо Варга легла тень… Кто она такая, эта девочка, что осмеливается спрашивать о его прошлом? Помолчал, справляясь с желанием развернуть коня… Нет, он затеял этот разговор и доведет его до конца.

– Много лет назад у меня были жена и дети. Враг напал на них… Меня не было рядом… Я не смог их защитить, – по его лицу прошла волной гримаса ненависти и боли. – Я пришел слишком поздно…

– Как их убили? – голос девушки стал низким и тихим. Эда внимательно следила за ним.

Ему захотелось ее ударить. Он поднял на нее тяжелые, ненавидящие глаза. Зачем она поворачивает нож в его ране?

– Вначале изнасиловали… потом еще долго издевались, калеча. Пока они не умерли, – зачем он ей это рассказывает?..

– Сколько у тебя было детей? Жен? – ее взгляд не отрывался от его лица.

Что-то побудило его снова ответить:

– Одна жена. И трое детей: две девочки и мальчик, – закрыл глаза и увидел их всех…

– И ты поклялся, что никогда больше не притронешься к женщине?

«О чем это она? – Варг удивленно посмотрел на нее. – Она действительно ничего не поняла?»

– Нет… я просто… очень любил и люблю мою жену.

Эде вдруг стало неловко смотреть на него. Но она хотела понять…

– Но ведь она мертва?!

– Ну и что? Я помню ее руки, тело, запах кожи и вкус ее губ. Она всегда со мной. Пока я жив, она тоже жива.

Варг говорил о вещах, которые она не понимала. Эда вспомнила, как он танцевал вчера.

– Этот танец, вчера, ты часто танцевал его со своей женой?

– Да.

Она снова увидела его глаза, обращенные к женщине, которую никто не видел. Его тело, которое любило призрак… Они были красивы, он и Винта.

– Как звали ее?

– Вероника, – призрак коснулся его лица. Она всегда была с ним, всегда…

Сколько нежности в его голосе! Как в голосе отца, обращенном к ней… или когда он вспоминал ее мать. Варг смотрел вперед. В его взгляде первый раз не было льда. Она все еще не могла понять.

– Извини меня… Я, наверное, кажусь глупой. Ты хочешь сказать, что уже много-много лет хранишь верность своей мертвой жене просто потому, что тебе кажется, что ты ее любишь?

– Что значит кажется? Я люблю ее, – он посмотрел на нее как на больную.

– Любви не существует, – она сказала это не совсем уверенно. – Это обман – зов плоти, запах животного…

– Если любви не существует для тебя, это не значит, что ее не существует вообще, – Варг улыбнулся только губами, в глазах сверкнул привычный лед.

Эда почувствовала смущение. Какое гадкое чувство! Он продолжал ехать рядом. Она видела, что ему больно это говорить. Эти воспоминания доставляли ему боль, она терзала его вопросами… Девушка казалась себе самой совсем другой, чем остальные люди – не способной любить… Ей захотелось исправить ситуацию, если это было возможно.

– То же самое произошло с моей матерью, – вдруг сказала она, – и сестрами… И еще со многими женщинами в доме моего отца, которого тогда тоже не оказалось рядом… А я… я все это видела… и все это помню.

Глаза Варга расширились и встретились с потемневшим взглядом Эды.

– А… ты? – похоже, он сам боялся ее ответа.

– Мать спрятала меня в комод. Я была маленькая и худенькая. Вокруг было так много женщин и детей, что никто никого больше не искал. Я все видела… не кричала, не плакала, только боялась потерять сознание. Ведь если я окажусь в забытьи, то могу выдать себя звуком, и со мной сделают то же самое… Смотрела до конца… И потом, когда мужчины ушли, я сидела в этом чертовом ящике почти сутки – без еды, без воды, боясь пошевелиться, и моча текла по моим ногам. Было жарко, смрад вскрытых кишок и мертвых тел был повсюду. А потом вошел отец…

Теперь ее собеседнику надо было находить что сказать:

– Отец… отомстил?

– Да, он отомстил. А я… заболела, мой рассудок покинул меня. Когда же спустя много дней пришла в себя, то выбросилась с высокой башни. Но боги послали друга отца, он стоял внизу и поймал меня на руки, упав и подставив свое тело, чтобы я себя не повредила – я была легкая как пушинка. Я билась и кричала, чтобы мне дали умереть. Кричала, что не хочу вырастать, не хочу быть женщиной и убью себя, потому что не позволю, чтобы когда-нибудь мужчина прикоснулся ко мне. Говорила, что всех их ненавижу, всех мужчин на свете, и никого не хочу видеть – ни отца, никого…

Они ехали молча, Варг боялся ее больше расспрашивать. Он видел маленькую девочку в углу комода, насильников, синие лица мертвых… и ее, грызущую маленький влажный кулачок, чтобы не закричать…

– Отец сказал: «Хорошо. Ты вырастешь воином. И никогда ни один мужчина не сможет взять тебя силой», – Эда посмотрела на него, и призраки прошлого вереницей пронеслись в ее глазах. – А ты? Ты отомстил?

– Нет… Меня взяли в плен… и сделали рабом.

– Сколько лет ты был в плену?

С каждой минутой этот разговор сближал их.

– Двенадцать.

– Но сейчас ты свободен. Ты не хочешь отомстить?

– За меня отомстили, – он внимательно смотрел ей в глаза.

– Кто? – она выдохнула, вдруг предчувствуя ответ.

– Ты, – Варг сказал это просто и спокойно.

– Кто?.. Кто был насильником?

– Лорд Даневан.

– Это он тебя пленил?

– Да.

– Ты не смог его одолеть? Это был честный бой?

– Нет, не смог… Бой был честный.

Эда смотрела прямо перед собой… Подумала, что он мог бы ответить, что бой был нечестным, или сказать, что отомстил – чтобы остаться сильным в ее глазах, сохранить репутацию непобедимого драага… Но он предпочел быть честным. Он был не таким, как Эрланд.

– Я благодарю тебя за предложение дружбы, – она почтительно наклонила голову. – Это хорошая цена. Я буду учить тебя, если ты поклянешься, что полностью доверишься мне. Даже тогда, когда тебе будет казаться, что я хочу твоей смерти. Когда ты будешь хотеть убить меня, если будет очень больно и тяжело… Сможешь ли ты мне довериться?

Они посмотрели друг на друга. Варг чувствовал в ней смертельную опасность… Может ли он ей верить? После того, как она так коварно ударила его, чтобы Эрланд смог без него провести военный совет?

– Тогда, когда ты вызвала меня на поединок…

– Я не вызывала тебя, ты сам напросился.

– Эда, я не дурак. Я был плененным рабом много лет, но я не дурак. Ты сделала это специально, чтобы я не смог прийти на совещание, организованное твоим другом, или кто он там тебе, Эрландом.

Девушка молчала. Она и так наговорила непозволительно много. Она почти никому не рассказывала о своем детстве, о той травме… Но и Варг много ей рассказал.

– Он не мой друг.

– Ты действовала с ним.

– Да. А теперь я действую с тобой. Но я иду своим путем. Просто нам оказалось по дороге.

– Хорошо. Ты требуешь, чтобы я доверился тебе. Но как я могу тебе верить после того случая?

Эде было стыдно на него смотреть. Как глупо, что она стала шахматной фигурой в руках Эрланда, оказалась исполнительницей его партии! В то время как он просил ее руки. И отец согласился при условии, что их брак не будет заключен против ее воли. Все, что она делала, оказалось запланированным колдуном, все шло ему на пользу…

– Клянусь тебе памятью моей матери, что этого больше не повторится. Я больше не орудие Эрланда.

– Так ты была им, его орудием?

Как он признался: «Бой был честным. Я не смог победить лорда Да-невана», – она, Эда, так бы не смогла… Сказала бы на его месте, что ее захватили обманом. Как тяжело признаваться в своих ошибках, слабостях… Девушка не смотрела ему в лицо. Ее гордость была уязвлена.

– Да. Невольно, – она вдруг вспомнила об обещании убить еще кое-кого. – Но у меня остались обязательства перед ним… невыполненные.

– Ты знаешь, что тебя называют Меч Эрланда?

– Нет… Я не в восторге от такого прозвища, – она удивленно подняла брови, но губы чуть тронула улыбка. – Хотя иметь слово «меч» в имени совсем неплохо… Правда, я всегда предпочитала саблю.

– Меч – оружие мужчины, – Варг внимательно наблюдал за ее лицом.

– Вчера, – теперь она широко улыбнулась, – два меча Валласа не смогли справиться с моими саблями.

Ее собеседник опустил глаза.

– Эда – это твое настоящее имя?

– Да. Мама дала мне его…

– Ты помнишь свою мать?

– Почти нет… Она была с севера, с Арута.

Он, кажется, начал понимать, почему она пошла с войском.

– И ты… хочешь увидеть Север?

– Да, – она снова улыбнулась.

– Ты знаешь что-то о семье своей матери?

– Только имена, – Эда покачала головой, – мамы и ее матери, моей бабушки. И еще кое-что, чего я тебе не скажу.

– Но в тебе есть южная кровь…

– Как ты догадался?

– Я слышу твой акцент, когда ты говоришь, я вижу твою кожу, волосы, глаза… Я видел тебя голой, когда ты купалась в море… В тебе перемешались Юг и Север.

– Да, мой отец южанин.

– Как твоя мать попала на юг?

Варг вдруг понял, что и так это знает, Эда могла и не отвечать.

– Ее украли торговцы рабами и продали на невольничьем рынке. Отец купил ее.

– Она любила твоего отца?

– Не думаю… она всегда была такой грустной…

– Сколько тебе было лет… тогда?

– Семь… А тебе, когда тебя взяли в плен?

– Тридцать. Сколько лет ты училась быть воином?

– Пятнадцать лет, – она посмотрела на него и повторила: – Пятнадцать лет – примерно столько же, сколько и ты. Но я научилась большему.

– Да, ты научилась большему, – Варг напряг веки и сузил глаза, как делал всегда перед битвой. – Но ты и начала раньше – у молодых всегда преимущество. И у тебя были лучшие учителя… Я согласен. Я доверюсь тебе…

Эда пустила лошадь вскачь. Он не смог больше поспевать за ней.

Поймать змею не составило труда. Эда знала их повадки. Сколько она их переловила за свою жизнь!.. Яд и отрава, и великое лекарство.

Палатка Варга была в самом центре лагеря, возле нее горел костер. Солдаты сидели вокруг и громко хохотали, слушая непристойные рассказы Двана.

– А потом она расставила руки вот так, – рассказчик показал как, присев и выпучив глаза. – И пошла на меня…

Воины снова засмеялись, даже Варг усмехнулся. Как мало надо было, чтобы их рассмешить! Когда она вступила в круг костра, выйдя из тени, смех стих моментально. Дван вытянулся струной. Эда сжимала в руках шевелящийся мешок. Сидевшие вскочили… Девушка смотрела только на Варга.

– Ты готов?

Он даже не понял, к чему надо быть готовым – так было неожиданно ее появление возле ночного костра, когда большинство солдат в лагере уже спали…

– Да, я готов, – Варг тоже встал.

Эда удовлетворено кивнула и быстрым движением выхватила из мешка извивающуюся огромную гадюку… Раздался крик, все отскочили подальше. Сжимая одной рукой шею змеи, достала кинжал и проткнула ей пасть. По лезвию ножа потек яд. Ропот изумления пронесся вокруг нее, когда она провела клинком по своей кисти и затем отбросила мертвую змею.

– Дай руку, – Эда повысила голос. – Дай руку!

На минуту Варг усомнился, что это не сон. «Доверишься ли ты мне полностью?» – прозвучали в голове ее утренние слова. «Она не хочет меня убить», – подумал он, и сам себе не поверил. Протянул руку – девушка полоснула по ней ножом, а потом прижала свой порез к его, смешав свою кровь, змеиный яд и кровь Варга.

– О, нет! – раздался голос Двана, и солдаты зашумели… Но никто не осмелился подойти к ним.

– Идем, быстро! – закричала она.

Эда гнала его всю ночь через лес, по одной ей известным тропам, как волчица загоняет раненого оленя. Уже через несколько минут, когда они углубились в чащу, он почувствовал действие яда… Кровь билась в висках, закипая на губах, сердце колотилось во всем теле, разрывая его, как огромный тяжелый колокол, все тело превратилось в боль – невероятную, горячую, чудовищную боль.

Она била его хлыстом, приговаривая: «Беги! Беги! Беги!» Он больше не мог бежать… Зачем он сделал ей это предложение? Упал, перевернулся на спину. Она схватила его за плечи: «Не смей лежать! Не смей лежать! Бегом! Яд должен перегореть в крови, иначе ты умрешь!» Ударила его сапогом в живот, попыталась поднять…

– Ты же сильный, – Эда не смогла даже оторвать его туловище от земли. – И какой же ты сильный?! Маленькая несчастная змейка оказалась сильнее тебя! Где же твоя сила? Где твоя ненависть? Вспомни Дане-вана, надругавшегося над твоей семьей! Увидь их, увидь их, увидь их…

Из всех слов на земле она смогла найти единственно правильные. Варг поднялся с ревом, она снова хлестнула его плетью.

– Беги…

Он весь превратился в боль. Ему никогда не было так больно… Остаток ночи выпал из памяти.

Варг очнулся от плеска воды. Под его головой было что-то мягкое. Поднял руку и вытащил из-под затылка размотанную чалму Эды. Сел, огляделся… Как он очутился на этой влажной от росы траве, у большого одинокого камня, на берегу лесного озера? Боли больше не было. В теле и голове пустота и какая-то непередаваемая легкость… Это ему приснилось? События сегодняшней ночи – сон? А может, он уже умер?

Водная гладь густо покрыта желтыми кувшинками. Эда плывет на спине, мерно и сильно взмахивая руками. Варг видел упругие полукруги ее грудей при каждом всплеске. Провел рукой по волосам: они совершенно мокрые. Пот, роса? Встал… Слабость разлилась по членам, слабость и легкость… Подошел к кромке воды, набрал ее в пригоршню, умылся. Голова закружилась… Он немедленно лег на спину, вытянув ноги. Все-таки он остался жив… Все вокруг заволокло туманом, зазвенело в ушах. О, боги, он слаб как младенец! Шелест травы под ногами девушки… Глаза были открыты, но ничего не видели. Она приподняла ему голову, вытерла пот со лба. Какими нежными могут быть ее руки…

– Что ты со мной сделала? – прошептали его губы.

– Я лечила тебя.

– От чего? – слова давались с трудом. – Ты почти убила меня…

– От старости, от боли в суставах, от нерассосавшихся кровоподтеков за всю твою долгую жизнь… от твоих воспоминаний…

Эда слегка похлопала его по щекам, но туман перед глазами не рассеивался. Ее пальцы пробежали у него по шее, как будто что-то выискивая, и медленно стали надавливать у основания черепа.

– Закрой глаза, – прошептала она. – Закрой глаза и расслабься.

Звон проходил, и слабость тоже. Он поднял веки. Девушка хмурилась над ним, всматриваясь в его лицо.

– Что… что не так?

– Слишком быстро… слишком быстро закончилось время действия яда… Почему? Тебя когда-нибудь раньше кусали змеи?

– Нет, – он покачал головой. Помолчал и добавил: – Когда-то давно я принимал змеиный яд.

– Встань.

Эда внимательно смотрела на него. Когда она успела надеть рубашку? Но ее ноги оставались голыми намного выше колен. Варг медленно выпрямился. Он был невероятно слаб, но голова уже не кружилась. Девушка не отрывала от него взгляда.

– Присядь.

Повиновался, по привычке положив руку на правое колено. Боли не было! Невероятно… Попытался согнуть левый локоть. Он был когда-то сломан и всегда давал о себе знать неприятной скованностью. Рука сгибалась без каких-либо ощущений. Повертел шеей… Тогда, во время поединка, она повредила ему мышцы. У него ничего не болело! Куда делись его старые травмы?

– Как ты это сделала?! – Варг смотрел на Эду почти с восторгом.

– Яд и лекарство отличаются лишь дозой, – холодно ответила она. И добавила уже более мягким тоном: – Можешь искупаться, если хочешь. От тебя запах, как от трех кабанов – диких…

Он купался, чувствуя на себе ее взгляды. Странная девушка – не стесняется своей наготы, рассматривает его… Вышел из воды, стараясь держаться к ней спиной, начал одеваться. Ни звука… Он вдруг подумал, что остался один, и резко обернулся. Нет, она сидела на камне, прищуренными глазами смотрела на него.

– Ты слишком тяжел. Тебе надо скинуть немало, прежде чем мы начнем заниматься.

– Еще две такие ночи, как сегодня… – Варг усмехнулся.

– Мы повторим яд через месяц. Чтобы быть уверенными в результате, потому что его действие закончилось слишком быстро.

– Только не надо меня больше бить ногами в живот.

– А ты не падай, беги.

– Тебе тоже давали яд, когда учили?

– Да.

И тоже гнали как зверя? Да.

– Но ты не была старой и больной. У тебя не болели суставы и не было нерассосавшихся кровоподтеков…

– Змеиный яд делает тело и ум сильными… Мышцы и сухожилия становятся эластичными.

– Зачем ты смешала вчера свою кровь с моей?

– Чтобы ты понял, что это не смертельно.

– Я… я не понял.

– Учись меня понимать, если хочешь у меня учиться.

– Ты… странная. Ты не такая, как все.

Разговор оборвался, но Эда не переставала изучающе смотреть на него.

– Почему ты принимал яд змеи?

– Чтобы меня не отравили.

– Кем ты был?

– Ты задаешь слишком много вопросов.

Она отвернулась и уставилась на воду, как будто высматривала там что-то. Варг подошел к ней и сел рядом.

– А я могу задать тебе вопрос?

– Давай.

– Лечить и убивать тебя учили в одном месте?

Да.

– Как оно называется?

– Ты задаешь слишком много вопросов, – она подняла голову и сурово посмотрела на него.

– Ты всегда купаешься голой?

– Да, конечно. А что, надо купаться одетой?

Он старался не смотреть ей в глаза, когда произнес:

– Постарайся, чтобы солдаты не застали тебя одну, вот так… Они знают, что в ближнем бою ты выстоишь против двенадцати… а их может быть больше.

– Тогда… эта заварушка в казарме, когда твои драаги подрались, а ты не мог подняться… Это было сделано специально? Чтобы узнать, против скольких я могу сражаться в ближнем бою?

Да.

А если б не пришел Страшила? Что бы случилось со мной?

– Граф Бен… – он все время ее поправлял. – Ничего. Мой друг все контролировал. Просто надо было узнать твои возможности.

– Значит, ты будешь ходить со мной, – Эда нахмурила брови.

– Куда ходить?

– Купаться.

«Она что, не понимает, что мне нельзя оставлять солдат, когда ей захочется? – Варг возмутился про себя. – С другой стороны, это не так и плохо – сделать ее зависимой от меня…»

– Ты просишь охранять тебя, пока ты купаешься. Эта услуга стоит много денег. У тебя есть деньги?

– У меня есть деньги, – глаза девушки были холодны. – Но они тебе не нужны. Буду учить тебя. До восхода солнца тренируемся, потом я купаюсь, потом снова тренируемся. Так согласен?

– Согласен.

Эда вдруг опустила глаза – слишком внезапно. Уголки ее губ тронула улыбка, которой Варг у нее раньше не видел.

– И еще кое-что…

– Да?

– Ты научишь меня танцевать вриту?

Вначале он подумал, что ослышался. Девушка подняла на него глаза. Боги, она совсем ребенок…

– Зачем тебе это?

– Не знаю… – она задумалась.

– Дван сказал, что ты не умела танцевать вообще.

– Да, это правда, танцы никогда меня не привлекали… до того момента, пока я не увидела танцующим тебя. Я хочу однажды станцевать ее… с тобой.

Эда резко развернулась и ушла не оглядываясь. Варгу пришлось поторопиться, чтобы ее догнать. Они возвращались в лагерь вместе, но больше не разговаривали. Когда вышли из подлеска, лежавшие на траве солдаты вскакивали, с опаской всматриваясь в них обоих. За их спинами слышался шепот. Навстречу быстро шли Изда, Дван, Эрик, Ван.

– Скажи своим друзьям, что я не причинила тебе вреда. Хотя вряд ли они поверят…

Варг улыбнулся. Похоже, его уже похоронили… Потом вдруг опомнился и тут же закричал сердитым, громким голосом:

– Почему не собраны? Немедленно свернуть лагерь!

Глава третья ПРИЗРАК МАЯКА

Бронзовый диск солнца почти исчез за горизонтом, ранние сумерки сделали тени фиолетовыми. Во дворе замка вовсю пели цикады, и было непривычно тихо после ухода солдат. Слуги убирали весь день, только к вечеру закончив работу. Насыпали даже чистый песок на открытую арену во дворе казармы.

Кавада прошла по опустевшему замку… Рыцари Арута не показывались. Ландос был болен. Скорее всего, он так и не оправится от яда, и жизнь его угаснет в течение ближайшего года. Там, на севере, у него остались жена Мира и четверо детей. Вероятно, они уже никогда не увидят отца…

Сегодня тихо отошел в мир иной раненый Изгун. Он получил удар меча в живот и так и не пришел в себя после ранения, прометался все эти дни в горячечном бреду, угасая на руках братьев и Кавады. Его тело сожгут после завтрашнего прощания и ночного бдения. Их осталось семеро – четверо мертвы, Изда ушел с армией.

Она симпатизировала правителям Арута. Они были тихи и вежливы. Атмосфера замка поменялась: бурная, безудержная жизнь сменилась спокойной и четко организованной. Все это сейчас немного напоминало армию. Эрланд был строг. Он рано поднимался и поздно ложился, был прост в быту, даже аскетичен. Кавада начала работу в качестве его секретаря и все больше и больше восхищалась его умом и образованностью.

Граф Бен проводил все время с солдатами. Последние два дня он был необыкновенно задумчив. Что-то в нем изменилось с момента захвата власти…

Кавада присела на открытой галерее, наблюдая, как тучи над морем из розовых стали оранжевыми, потом кроваво-красными, затем подернулись лиловыми перьями и наконец налились серым свинцом.

Она пришла в спальню с последним отблеском дня и обнаружила Та-риса собирающим вещи. Он уезжал на несколько дней в дальний гарнизон на западе полуострова и сейчас выбирал оружие, которое возьмет с собой. Их спальня напоминала склад. Все вещи Кавады помещались в небольшом шкафу у входа, а обмундирование Бена занимало длинные антресоли от пола до потолка – и не по одной, а по двум стенам комнаты!

Тарис больше не носил маски, когда они оставались наедине, и она уже привыкла к его лицу, как будто оно и не было обезображено. Сейчас казалось даже странным, почему она все эти годы так его боялась. Женщина сняла тесное платье и надела свободный кафтан прямо на голое тело. Погода стояла жаркая, а ведь это только начало лета!

– Ты любишь оставаться одна? – Бен стоял рядом и разглядывал ее с таким любопытством, как будто видел первый раз.

Она не нашлась, что ответить.

– Молчание тоже ответ, – Тарис наклонил голову к плечу, не отрывая от нее глаз. – Тебе никогда не приходило в голову, что ты будешь делать, если меня не будет рядом?

– Ты нашел новую женщину? – Кавада сама не поняла, какие чувства она испытывает по этому поводу, и на миг задумалась. А что она чувствует? Наверное, облегчение…

Сейчас, с приходом к власти Ландоса и проведением мероприятий по восстановлению порядка в стране, она снова вспоминала Вандервилль времен Империи. Тогда можно было не бояться выходить из дома с наступлением сумерек, а люди уважали друг друга. У нее были друзья и свобода… Неужели эти времена могут вернуться? Вдруг подумала с ужасом, что привыкла страдать. Страдание составляло уже привычный фон жизни. Она настолько свыклась с постоянным унижением, с необходимостью молчать, терпеть, скрываться, что не представляла, как это – дышать полной грудью, не быть обязанной проводить с кем-то ночи…

– Ты не ответила на вопрос, – граф по-прежнему смотрел на нее.

– Что ты хочешь услышать? – она так и не научилась его понимать.

– Я хочу услышать, любишь ли ты оставаться одна…

Он никогда не задавал ей такого вопроса. Кавада прислушалась к себе. Больше всего на свете она ненавидела ложь. Ложь окружала ее последние двенадцать лет – ложь и насилие.

– Я уже забыла, что это такое… А ведь я никогда этого и не знала! Никогда не жила одна…

– Тебе бы хотелось?

– Да, – она смело посмотрела ему в глаза.

Он удовлетворенно кивнул, надел кольчугу и накинул плащ, собрал все вещи и оружие.

– У тебя скоро появится возможность, – и вышел не простившись.

Это было так странно и необычно – одиночество, тишина вокруг… Как будто наступила другая жизнь! Кавада закрыла на ночь дверь на засов и долго не могла уснуть, все прислушивалась: а не случится ли что-нибудь необыкновенное? Постель казалась холодной и непривычно большой, все было не так… Она думала, что будет наслаждаться одиночеством и тишиной, а вместо этого почему-то чувствовала себя потерянной…

Новая жизнь постепенно входила в колею. Если раньше она была почти всегда свободна днем и занята ночью, то теперь Кавада весь день работала с Эрландом, а ночью спала, совершенно уставшая от этих бесконечных бумаг и донесений. Тарис не показывался.

После тех расчетов, которые она сделала в первые дни после переворота, Кавада больше не занималась астрологией. Только перед сном поднималась в свой кабинет и по узенькой винтовой лестнице выходила на крышу. Она вытягивалась на спине на крупной черепице, уложенной с совсем небольшим уклоном, и некоторое время лежала, наблюдая, как мерцают в бездонной черной бездне звезды… Они не были чужими для нее. Каждая звезда имела имя, историю, путь, жила по строго определенным законам. Ночное небо всегда приносило покой, оно помогало унестись мыслями далеко-далеко – в мир, где нет боли, смерти, вожделения, пороков, страстей. Где царит чистота…

Но в этот раз все было по-другому. Кавада вдруг осознала, как ей не хватает Тариса. Она пугалась этих мыслей. Подумала, что жизнь ее искалечила еще больше, чем графа Бена. У него было изуродовано лицо, а у нее душа… Все те, кто заставлял ее страдать последние годы, сломали ее. И вот она уже не может жить без своих мучителей… Ей уже даже не были нужны звезды – хотелось верить, что она сейчас спустится в спальню, а там ее ждет Тарис. Но граф Бен уехал и неизвестно когда вернется, и вернется ли вообще… Снова и снова всплывали в памяти его последние слова: «Любишь ли ты оставаться одна? У тебя скоро появится возможность».

И вот она осталась одна со своими звездами, единственными друзьями… Но Кавада не чувствовала себя счастливой. Она все чаще думала, чем занят Тарис, нашел ли он для себя женщину или женщин там, где сейчас находится… Она заставляла себя смотреть на звезды, а видела перед собой его глаза. И ни Эрланд, с которым она проводила все дни, ни спокойные ночи, ни так долго ожидаемое одиночество не могли ей принести покой. Она уже смирилась с мыслью, что сошла с ума и стала настоящей идеальной жертвой – ей нравится быть жертвой, боль приносит радость…

Однажды вечером она спустилась в кабинет с идеей, что уже умерла и сама этого не заметила. Эта мысль была настолько яркой, что Кавада в нее поверила. Снова и снова искала у себя какие-то чувства и не находила их. Взяла нож для бумаги и разрезала кожу на левой руке, между большим и указательным пальцем. Смотрела, как течет кровь, как белеют края раны… Подумала, что смогла бы сейчас вот так вонзить нож в сердце и повернуть его и испугалась, что это не принесет смерти. А если она действительно стала привидением и живет среди мертвых? Вдруг почувствовала боль и обрадовалась – оказывается, она еще жива. Наложила повязку на руку и задумалась: а зачем она живет? В чем смысл ее безрадостного существования? Что именно она хочет, чего ждет?

Совсем недавно Кавада была уверена в ответе. Она желает быть с Эрландом, трудиться с ним рядом, помогать ему в его делах… Думала, что боится потерять своего Мастера и ждет каждого нового дня, чтобы войти в его кабинет, посмотреть в серо-зеленые глаза и сесть писать неважно что под его диктовку. Хочет остаться одна, чтобы ее постель наконец опустела и никто не посягал на ее тело ночью…

Она хотела так мало, и вот жизнь дала желаемое. И вдруг женщина с ужасом поняла, что ей этого не надо. Что вообще происходит с ней? Зачем все это? Неужели она сама себя не знает? Или она так потерялась в жизни, что все порывы и чувства перемешались в душе, как черты на изуродованном лице Тариса?

Никто больше не груб с нею. Никто не предъявляет ни претензий, ни упреков. Можно сказать, что ее положение даже завидно. Она стала верным секретарем Эрланда, едва ли не его правой рукой! Все относятся к ней с таким уважением и почтением… Но и этого ей не надо. А надо, чтобы там, в спальне, ждал Тарис, и пусть он возьмет ее за подбородок так, как только он умеет, и спросит: «Где ты была так поздно?»

Переписка и бумаги Эрланда занимали почти все ее время. Но и в то, что оставалось, она не могла найти себе применения. Даже рыцарям Арута больше не нужна была ее помощь. Рана Орда начала рубцеваться, противоядие уже подействовало. Только Ландос был болен, становился все более и более отрешенным, как будто медленно обрезал нити, связывающие его с жизнью…

Вечерами, растягиваясь на кровати в своей огромной и жаркой спальне, женщина впадала в странное оцепенение. Ее память начинала перебирать воспоминания… Зачем? Зачем она перелистывала книгу своей жизни? Казалось, ее прошлое полно страданий… Но вдруг она обнаружила в нем множество приятных моментов, особенно с того дня, как граф Бен освободил ее от лорда Даневана. Это было так ново и так непонятно…

Иногда Кавада представляла, как бы сложилась ее жизнь, если бы Империя осталась прежней. Отец уже нашел ей жениха, бесцветного молодого человека. Его убили в ночь переворота, когда Травалы захватили власть. Она не без труда вспомнила худую фигуру, вытянутое узкое лицо, всё в прыщах… Ее жизнь с этим юношей, скорее всего, закончилась бы, не успев начаться. Строгость, предписания, молчание, этикет… Как и жизнь ее матери: ничего интересного, необычного. Один дом, один мужчина, одни и те же соседи всю жизнь… Отец был лекарем Вандервил-ля, мать – дочерью городского булочника.

Семья жила в достатке, но родители были так скучны и скупы, что даже детство и юность не оставили особо хороших воспоминаний. Мать растила ее в строгости, Кавада начала помогать отцу с четырнадцати лет… Как и не было жизни. Что необычного, интересного случилось с ней? И вновь она с большим удивлением поняла, что все по-настоящему яркие моменты ее прошлого связаны, как ни странно, с Тарисом…

Сегодня после полудня правитель отпустил ее, и Кавада сделала то, чего не делала целую вечность – пошла к морю. Прогулялась по улицам города, пересекла рыночную площадь, где так вкусно пахло жареной рыбой, и не смогла ее купить… Забыла, что нужно взять деньги.

За городскими воротами сновали люди с повозками, полными рыбы и моллюсков, разгружали рыбацкие лодки и баркасы. Она подумала, что надо бы сказать Эрланду о плохом состоянии порта, он нуждается в ремонте. Пошла по прибрежной полосе в сторону маяка…

Волны медленно и мощно накатывались на песчаный берег. На море дул легкий бриз.

Встречный ветер непривычно холодил лицо, и тут же ему становилось тепло от солнечных лучей. Легкие туфли погружались в песок, он попадал внутрь, натирая нежную кожу. Миновала маяк, но продолжала свою прогулку, пока не обнаружила маленький пляж, со всех сторон закрытый дюнами. Ей пришло в голову искупаться, и Кавада вдруг вспомнила, что не купалась в море много лет…

Когда она возвратилась вечером в замок, в двери ее ждала записка с хитроумным росчерком. Приходил Эрланд…

Правитель, как обычно, склонился над бумагами, покрывающими весь стол. Он был один. Его лицо сильно похудело, и глубокие тени еще четче обозначили окологлазничные впадины.

– Кавада, дела Валласа занимали все мое время в последние дни. События развивались слишком стремительно, их нельзя было выпустить из рук. Но сейчас необходимо узнать, что может случиться в дальнейшем, – он немного помолчал. – Понимаешь ли ты меня?.. Сегодня вечером, когда все в замке пойдут спать… Ты поможешь мне?

Кавада почувствовала мерное биение своего сердца… Она тут же поняла, о чем говорит Эрланд: он хочет заглянуть в будущее и просит ее помочь. Не испугается ли она? Сможет ли выдержать присутствие рядом тех, кто невидим? Медленно наклонила голову в знак согласия…

– Ты знаешь горы?

– Нет.

– Мне нужен камень, черный камень… Можем ли мы отыскать проводника сегодня ночью?

Она вспомнила старый неработающий маяк, мимо которого сегодня проходила дважды.

– У моря стоит маяк, он сложен из камня. Фундамент почернел от времени и покрылся ракушками.

Эрланд встал и подошел к окну, заложив за спину руки почти таким же движением, как это всегда делал Тарис.

– Маяк… старая башня, покрытая морскими моллюсками… Нельзя, чтобы туда ступала нога человека в последнее время.

– Он не используется почти два года, там никого нет.

– Хорошо, пусть будет маяк…

Им удалось незаметно выскользнуть из замка. Город спал. Небольшой конный отряд патрулировал улицы, и эхо копыт подкованных лошадей разносилось далеко. Южные ворота на ночь не закрывались. Одна створка ворот сместилась, и металлическая скоба не держала замок. Они вышли за пределы города, миновали последние дома у кромки моря.

Маяк чернел своим основанием, и верхушка его даже в темноте контрастировала с подножием. Колдун подошел к двери и чиркнул огнивом. Сноп искр мгновенно поджег трут – на черной подгнившей двери висел новый блестящий замок… Но только Кавада с облегчением подумала, что ничего не получится, они не смогут проникнуть внутрь и уйдут, как Эрланд положил руку на дверь и произнес какое-то слово. Раздался глухой щелчок, и створка открылась….

У ее попутчика было все готово: он вытащил приготовленный короткий факел, захлопнул дверь и зажег огонь. Она спиной прижалась к сырой, холодной стене. Врассыпную бросились крысы, и шум от их лап эхом разнесся в пустом пространстве.

Колдун закрепил огонь в середине маяка, осветив идущую наверх винтовую лестницу. Ее верхние ступеньки были освещены лунным светом. Осторожно поднялся, чтобы убедиться, что наверху никого нет, оставив женщину внизу. Кавада обошла башню по окружности. Посередине, там, где Эрланд оставил факел, виднелись очертания какого-то пятна. Она присела и провела рукой по полу, подняла ее к носу, принюхалась – еле слышный запах засохшей крови. Здесь пролилась кровь! И не так давно…

– Мастер, тут был кто-то недавно ранен… или убит.

– Я хотел только камни, – колдун снял капюшон, и его длинные волосы рассыпались по плечам. Медленно обошел место, на которое она указала, и недовольно скривил губы. Поднял на нее глаза: – Сколько нам надо времени, чтобы сейчас уйти в горы? Я смогу провести обряд до восхода солнца?

– Нет. Если мы будем огибать город, это займет больше времени, чем идти через Вандервилль. Местность неровная, и нам, не зная дороги, придется либо зажечь огонь и тем самым себя обнаружить перед патрулем, либо забрести в овраг и заблудиться. Через город мы не можем пройти – северные ворота закрыты. Придется будить часовых и привлекать к себе внимание, – Кавада нахмурилась. – И даже если мы справимся быстро, по возвращении нас все равно застанет солнце.

– Ладно, – Эрланд заметно колебался. – Будем работать здесь…

Колдун начертил на полу графические знаки, зажег огонь в центре каждой отметки и подсыпал в пламя сухой травы. По маяку разлился жаркий горький запах, перекрыв еле слышный запах тления, который Кавада ощущала с самого начала. Хотя снаружи было тепло, здесь какой-то призрачный холод остужал горящее лицо, заползал под платье, и женщина почувствовала, что тело стало холодным и липким, как будто кто-то касался ее ледяными руками. Эрланд поставил напротив факела темное зеркало в серебряной раме и сел прямо на голый пол напротив него.

- Ты рисуешь круг. Вон тот флакон, – бросил ей скупые слова, выпрямился, раскинул руки и, закрыв глаза, запел протяжно и низко…

Кавада отмеряла капли и размазывала их пальцем, очерчивая сплошной круг вокруг колдуна. Тот по-прежнему издавал глухой вибрирующий тон, и женщина ощущала кожей эту вибрацию. Стены башни тонули во мраке… Запах эликсира перебил окончательно дух крысиных испражнений, тления и крови. Платье прилипло к холодной, липкой коже, еще больше усиливая гадкое чувство, заполняющее все ее существо.

Вот и факел почти догорел. Сверху разливался слабый призрачный свет… Ее спутник наконец замолчал. Кавада видела, что он смотрит в зеркало. Свечи вокруг него догорали, и лишь только угас последний робкий огонек, как фигура на полу вздрогнула и закинула голову. В зеркале мелькнули тени… И почти одновременно она почувствовала прикосновение к своей кисти чьей-то холодной, зыбкой, неживой руки.

– Бойся его, – она услышала эти слова, или они прозвучали в голове? Как странно, что ей не было страшно. Кавада повернула голову и увидела прозрачный образ пожилого человека с длинными седыми волосами, одетого в красный камзол с черными дырами в груди. Женщина подумала, что никогда не видела привидения, и словно в ответ на ее мысли явившийся ей мужчина слегка улыбнулся.

– Если у тебя чистое сердце, мы тебе не страшны, – призрак повернул голову в сторону Эрланда, и Кавада снова услышала его голос у себя в голове: – Берегись его…

– Кто ты? – она сформулировала фразу, но не произнесла ее вслух.

– Я был убит по его приказу. Помоги мне… У меня осталась жена в доме с кошкой над дверью. Передай ей мою просьбу: пусть она выбросит паруса в море за маяком на отливе… пожалуйста…

– Какие паруса?

– Те, которые хранятся в доме.

– Почему? Для чего это нужно?

– Чтобы захватить врага… Скоро в порт войдет флот. Городу грозит опасность, извечный недруг Валласа приплывет… Самый большой и быстрый корабль потеряет паруса – только мои смогут ему подойти, поэтому их нужно уничтожить… И тогда неприятеля захватят в плен… Но тебе надо уйти из Вандервилля до его прихода.

Услышанное ею прозвучало очень громко и очень внятно, и Кавада вздрогнула всем телом. Это Мастер сказал?.. Нет, он по-прежнему сидел не двигаясь. Ее глаза уже привыкли к темноте.

- Почему? Что случится?!

– Если ты не уйдешь, его убьют…

– Кого?

– Того, с кем ты связана…

– Я ничего не понимаю!

– Когда в порт войдут корабли, будет поздно, – слова растаяли в воздухе, она едва расслышала конец фразы.

Кавада оглянулась: с ней никого не было. Что это? Игра воспаленного воображения? Призрак? Как он сказал: «Дом с кошкой над дверью…»

Колдун пошатнулся и с глухим стуком упал назад. Зеркало вдруг зазвенело и взорвалось множеством сверкающих осколков. Вскрикнув, она бросилась поднимать Мастера.

Он был без сознания. Разлетевшееся во все стороны стекло слегка оцарапало ему щеки и лоб – глаза, к счастью, были закрыты. Кавада оттащила его к двери, стараясь обезопасить тело от усыпавших весь пол острых зеркальных лезвий. Положила голову Эрланда к себе на колени, нашупала пульс. Как и она, он был покрыт липким холодным потом, сердце Мастера билось еле-еле…

Женщина принялась растирать ему виски и ладони, пока не услышала вздох. Колдун сел, глаза его просветлели, он пристально смотрел на нее, будто не узнавая.

– Что… что вы увидели?

– Империя будет воссоздана, – и замолк.

Он не хочет говорить все, Кавада почувствовала это. Перед ней было его лицо, по которому струилась кровь из множества мелких порезов, а за своей спиной она вновь ощутила могильный холод…

– Пойдемте отсюда, Мастер.

– Собери вещи, – он кивнул и закрыл глаза.

Снова лег на спину, пока его спутница собирала все принесенное им в длинный саквояж из толстой кожи. Кавада подошла к Эрланду и протянула ему руку: «Обопритесь на меня». Он встал, пошатнулся и навалился на нее всем телом. Женщина вывела его на воздух. Лицо колдуна кровоточило, он был очень слаб – буквально еле переставлял ноги. Она подумала, что они не могут вернуться в замок. Что с ним делать, если он упадет? Не тащить же его волоком!

– Вода… морская теплая вода освежит вас, – ей вспомнился пляж, где она купалась днем. Еще осталось время, чтобы умыть Эрланда, смыть кровь с лица и рук, отдохнуть на песке. Ночь такая теплая… И надо успеть вернуться до восхода солнца.

Кавада чувствовала, как тяжело идти ее спутнику. Повела его, не сопротивляющегося, в сторону от города. Они пересекли белеющие дюны, где он чуть не упал. Ее вдруг накрыла такая нежность к этому человеку, такому сильному и мощному духом. Что сделал он? Что увидел? Почему потерял всю свою силу? Она раздела его, послушного как ребенка, завела в воду и смыла кровь с израненного лица, положила в теплую морскую воду. Вывела, вытерла своим платьем, чтобы сохранить его одежду сухой, забыв, что сама будет возвращаться в мокром одеянии. Тело колдуна оставалось холодным… Как его согреть?

Женщина постелила плащ на песок, уложила Мастера и вытянулась вдоль него, завернув их обоих в ткань. Она чувствовала, как его кожа начала согреваться. Обхватила мужчину и прижалась так тесно, как только было возможно. Он теплел под ее руками, под ее телом, в него возвращалась жизнь. Кавада забыла обо всем. Единственное, о чем она помнила, что именно это и было ее самой сокровенной мечтой весь последний год – оказаться в его объятиях.

Вдруг почувствовала, что в Эрланде родилось желание… Он хотел ее как женщину, но не двигался. Она знала, что нужно делать… Пусть это будет первый и последний раз, когда они вместе! Она не может упустить такой шанс…

Остаток ночи прошел в каком-то полусознательном состоянии. Колдун встал сам, оделся, пошел в сторону замка. Кавада быстро натянула мокрое платье, схватила его саквояж и побежала вслед за ним, дрожа то ли от холода, то ли от нервного напряжения, не осмеливаясь поравняться с мужчиной, которого только что держала в объятиях.

Когда они вошли в замок, ночная тьма начала сереть. Она прошла следом за своим спутником в его спальню и оставила вещи сразу у входа. Когда подошла к своей комнате, в коридорах уже появился свет. Мальчишка-подросток обогнал ее у самой двери. В руках у него была плетеная корзинка, накрытая холстом. Он оглянулся, провожая ее глазами. Кавада не обратила на него внимания.

В комнате не было воды. Она присела на стул, собираясь с мыслями. Тарис может вернуться в любой день и в любую минуту. Чем он занимается? Она ничего не знает… Нельзя терять время! Вынула из шкафа самое закрытое платье и самые высокие туфли. В замке было тепло, но она дрожала от холода. Где взять воду для мытья в это время суток?

Дверь в комнату служанки пришлось открыть самой, на стук никто не отзывался. Девушка спала как ребенок, приоткрыв розовый рот. Надо было ее хорошо потрясти, чтобы разбудить. Винта не задала ни одного лишнего вопроса, увидев свою госпожу в мокром платье и с волосами, полными песка. Она помогла ей снять туфли и обнаружила, что подошва полна мельчайших стеклянных осколков.

Вместе они нагрели воду, и Винта лила ее почти беспрерывно на свою хозяйку, чтобы та отмылась и согрелась. Потом, пока она одевалась и укладывала волосы, служанка куда-то вышла, вернулась с горячим ячменным напитком и свежим хлебом. Кавада подумала, что ее-то и надо попросить о помощи. Вдруг, действительно, Тарис внезапно вернется.

– Ты хорошо ориентируешься в городе?

– Неплохо, – Винта распахнула свои синие глаза.

– Знаешь ли дом, где над дверью кошка?

– Какая кошка? В виде вывески, или из металла, или на камне? – задала уточняющий вопрос служанка.

– Я не знаю, – ее хозяйка подняла на нее задумчивые глаза. – Но мне необходимо найти этот дом как можно скорее.

– В Вандервилле есть один трактир, который называется «Ночная кошка», – Винта деловито закрутила распущенные волосы в узел у шеи. Она была на удивление понятлива. – Там нарисован кот на вывеске. Но табличка не над дверью. Это может быть трактир? Что там, в этом доме?

– Я не думаю… Нет, это не может быть трактир. Я полагаю, что если этот дом есть, там живет женщина, вдова.

– Я не могу вам ответить сейчас, мне надо спросить у девочек. Если вы согласны, я сейчас сбегаю к себе, – она вдруг осеклась, – туда, где я раньше жила… и спрошу у друзей. Вместе мы скорее его найдем, если такой дом действительно существует.

Кавада опустила на нее сверкающие глаза. Служанка была почти на голову ниже ее.

– Нам нельзя терять время! Я пойду с тобой.

– Вы пойдете со мной? – Винта удивленно повысила голос. – В бордель?!

– Да. Идем!

Они быстро шли по улицам… Свернули в сторону западных ворот, и тут же пришлось прижаться к стене дома, чтобы пропустить конный отряд, возглавляемый всадником в металлическом шлеме с опущенным забралом. Он сидел очень прямо на высоком гнедом жеребце и не повернул головы в сторону двух вжавшихся в стену женщин.

«Тарис вернулся», – подумала Кавада. И прошептала своей спутнице:

– Скорее!

– У вас могут быть неприятности? – Винта проводила взглядом солдат.

– Нет, я так не думаю… Просто мне надо многое успеть.

Остаток пути проделали почти бегом. Дом, где был бордель, ничем не отличался от остальных зданий в западной части города. Они не воспользовались парадной дверью, а обогнули строение с торца и перелезли через невысокий забор. Винта действовала ловко, как будто делала это каждый день, а ее госпожа умудрилась порвать платье и расцарапать ладони и колени. На тихий стук в дверь вышла очень худая костлявая женщина с соломенными волосами, закутанная в вылинявшее покрывало. Она тут же провела их через маленький коридор на кухню и удалилась с Винтой.

Оставшись одна, Кавада с интересом разглядывала убранство дома: чисто, даже аккуратно, пастельные цвета, пахнет розой… Действительно, на шкафу стоял металлический поднос с сухими лепестками цветов. Узкое окошко было тщательно задернуто полосатой занавеской. Стараясь не производить лишнего шума, тихо опустилась на табуретку, прислонилась к стене и, кажется, таки задремала, сказалась бессонная ночь… Очнулась от того, что Винта трясла ее за руку: «Проснитесь, госпожа». Рядом с ней стояла высокая женщина с совершенно белыми волосами. Она была уже немолода, но стройна и красива.

– Дина знает дом с кошкой из кованого железа над дверью. Там живет вдова пропавшего накануне переворота начальника порта.

Кавада почувствовала себя так, как будто вся кровь ударила ей в лицо и в голову. К дому с кошкой над дверью ее вызвались проводить обе женщины. Дина шла впереди, привычно петляя по узким улочкам города. Они снова встретились с конным патрулем, но на этот раз лица всадников были открыты. Каждый раз, когда впереди раздавался звук копыт, она боялась, что сейчас из-за угла выедет Тарис и остановит ее…

Искомый дом оказался последним строением перед крепостной стеной – добротный и красивый, но уже с первыми признаками запустения.

Над дверью висел элегантный кованый силуэт металлической кошки, засиженный птицами.

Дина остановилась перед дверью, пропуская вперед Каваду, и та, не задумываясь, постучала входным кольцом. Внутри раздался звон, но пришлось изрядно подождать, пока им открыли. Толстый парень с недовольным лицом в одежде не по росту неприветливо смотрел на незнакомых женщин. Она совершенно не знала, что говорить…

– Извините нас за столь ранний визит… В этом доме жил пропавший начальник порта?

– Да, – парень все так же угрюмо рассматривал стоящих перед дверью.

– Я могу поговорить с его вдовой, если она еще здесь живет?

Юноша посторонился, освободив проход в узкую прихожую, и позвал: «Мама, к тебе». Сверху раздалось бурчание, затем скрип ступенек, и к ним спустилась уже довольно пожилая женщина, накинувшая плед прямо поверх ночной рубашки. У нее были седые волосы, двойной подбородок и пронзительные светло-серые глаза. Каваде они понравились… Она вздохнула полной грудью, собираясь с силами, и выпалила:

– Я сегодня ночью встретилась случайно с вашим покойным мужем, – увидела, как округляются глаза хозяйки дома и бледнеет ее лицо, но храбро продолжала: – Он просит принести паруса, которые хранятся в доме.

Кавада попадала во множество неприятных и неожиданных ситуаций. К счастью, ее тело и психика нашли наименее травматичный способ переживать эти моменты. Она расслаблялась и просто позволяла течению жизни нести ее, не производя лишних движений. Вот и теперь – сказала и предоставила дальнейшему развиваться своим чередом.

Вдова схватила ее за руку и повела в комнату. Стоявшие за спиной женщины молча следовали за ними, прибежал и встретивший их парень. Ей пришлось ответить на множество вопросов и сказать почти правду: что она хотела вызвать духа отца и для этого забралась в маяк, чтобы быть подальше от города. Она никогда не занималась колдовством, но последние события побудили ее попытаться выйти на связь с мертвыми. Обманом удалось узнать заклинание у колдуна Эрланда. Но отец не появился, вместо него пришел пожилой мужчина в поношенном костюме. Когда она стала описывать его седые волосы и красный камзол, в заблестевших от слез глазах вдовы увидела доверие. Теперь можно было сказать главное – то, о чем просил ее призрак, – чтобы она нашла дом с кошкой над дверью и приказала его жене принести хранящиеся в нем паруса от большого корабля. Их нужно бросить в море за маяком на отливе.

Кавада почти не думала, поверят ей или нет. И очередным невероятным сюрпризом стало то, что вдова покойного и их сын немедленно предложили гостьям спуститься с ними в подвал, где лежал свернутый и перевязанный большой тюк. Трое пришедших, хоть это были и женщины, оказались как нельзя кстати. Лежавшие в подвале паруса были очень тяжелыми, их пришлось развернуть и связать заново, чтобы они смогли всё унести. После всего услышанного хозяева дома впали в странно приподнятое состояние и были охвачены стремлением поскорее выполнить пожелание пропавшего мужа и отца, как будто он мог их видеть и остаться ими довольным.

Хозяйка с сыном носились по дому, собирая мельчайшие канаты и веревки, стараясь стянуть парусину так плотно, как только возможно. Уже впятером они отправились к маяку, неся все вместе длинный, свернутый в рулон и перехваченный узлами сверток. И… встретили Тариса, возглавлявшего несколько десятков солдат. Уж теперь-то, понимала Кавада, не заметить их странную процессию просто невозможно. И постаралась не думать что будет, если граф спешится, развернет их или заставит следовать за собой. А еще хуже – начнет задавать вопросы… Но военные миновали их, не останавливаясь и не замедлив шага.

В полном молчании они вышли за город, прошли к высокой башне маяка, возвышающейся на отмели. Отлив уже начался. Днем страха не было, тем более, сейчас они были впятером. Открыли дверь внутрь, которую прошедшей ночью никто, естественно, не запер. Кавада показала своим спутникам бурое пятно на полу. Вокруг валялись осколки зеркала. Какое счастье, что ей удалось собрать все вещи Эрланда – следов пребывания здесь второго человека не было. Сын покойного забрал серебряную раму, и она не стала его останавливать. Все вместе они пошли на мыс позади строения и сбросили тюк в отступающие волны…

Вдова попросила еще раз все рассказать ей здесь, на месте, и пока астролог из замка описывала явившееся ей привидение и пересказывала его слова, кивала… Здесь она уже не скрывала слез, которыми то и дело наполнялись ее глаза.

Вдова и сын покойного остались в маяке, а женщины повели Каваду, внезапно совершенно обессилевшую, в город. Она так устала, что буквально не видела земли под ногами, спотыкаясь на каждом шагу. Дина, будучи повыше ростом, крепко взяла ее под руку, а Винта пошла впереди, прокладывая им дорогу на уже людных и шумных улицах. Сзади раздался стук копыт, и они, обернувшись, увидели отряд со всадником в глухом шлеме впереди. В этот раз все поняли, что солдаты следуют за ними. Дина ускорила шаг, они уже почти бежали, но преследователи настигали их. В панике женщины нырнули в какую-то щель между домами, оказавшуюся узкой извилистой улочкой, куда не могли протиснуться конные.

Это был самый настоящий лабиринт, темный и вонючий, огибающий торцы построек без окон. Попетляв по расходящимся от улочки проходам между домами, они выбрались к борделю со стороны черного входа, снова перелезли через забор, и Кавада окончательно разорвала уже порванное платье. На этот раз в увеселительном заведении было довольно шумно, слышались и мужские голоса. Лишь только беглянки зашли, в коридор выскользнула молоденькая девушка в очень коротком платье с открытой грудью, скользнула глазами по красивой женщине и зашептала: «Солдаты… здесь солдаты гарнизона». Вся усталость Кавады мигом ее покинула.

– Граф Бен, – воскликнула она громким шепотом, – здесь?

– Да.

– Спрячьте меня! Спрячьте… куда угодно… как угодно… спрячьте меня! – и в панике прижала руки к груди.

Они уже были в той самой маленькой кухне. Ее спутницы переглянулись, кивнули головой в угол, схватили и быстро переставили плохо покрашенный белой краской шкаф с посудой, тут же издавшей мелодичный звон. Но ничего не упало и не разбилось, как будто они делали это каждый день. Винта потянула приделанное к половице кольцо, ранее скрытое мебелью, и открыла потайной ход.

– Посидите здесь, пока я за вами не приду.

Без лишних разговоров Кавада прыгнула в подвал. Пол был устелен прошлогодним сеном. Когда над головой закрыли крышку, стало темно, запахло плесенью. Но ей было уже не страшно после всего пережитого. Больше всего она боялась, что сейчас ее найдет Тарис, возьмет за подбородок, как только он это умеет, и будет задавать вопросы. Что ей отвечать? Как себя с ним вести?.. Хотя бояться уже поздно: она обнаружена, и вопросов не избежать. Женщина решила, что надо потянуть время, насколько возможно. Вечером… вечером в спальне она будет ему отвечать так же, как всегда отвечает он – смехом и вопросом на вопрос. Пусть он ее хоть режет живьем, она ничего не расскажет о событиях прошлой ночи!

Услыхала над головой знакомые мужские шаги, еле слышный звон шпор, шорох плаща… Ее сердце стучало едва ли не громче этих шагов, и Кавада стиснула руками грудь, как будто боялась, что граф Бен там, наверху, услышит удары ее сердца. Шаги поменяли свое направление и стихли. Было так мало воздуха… Она уснула.

Разбудил ее шум – звук открывающегося подполья и проникший в убежище свет. Каваду ослепило, спросонья она не могла понять, где находится. Она почему-то ожидала увидеть вокруг привычную обстановку спальни в замке, а вместо этого обнаружила себя на каменном, едва покрытом сеном полу. Вокруг какие-то темные бочки, тазы, корыта… Сколько она спала? Кто-то протянул руку и вытащил ее в кухню, где она жадно хватала ртом воздух, пока уже знакомые женщины не поставили мебель на место.

– Дышите! Мы боялись, что вы задохнетесь, – Винта говорила громко, не боясь.

Кавада улыбнулась, счастливая, что избежала позорного шанса быть обнаруженной. Она получила отсрочку. Надолго ли? Ей предложили поесть, но она отказалась, попросив лишь воды. Дина принесла платье взамен ее порванного и испачканного – самое скромное, которое удалось отыскать. Оно оказалось кричаще откровенным: оранжево-каштановое, с глубоким декольте, открывающее плечи. Но другого не было, а это пришлось впору. Нашлась и коричневая шаль, чтобы можно было прикрыть оголенные руки и грудь.

– Здесь был Тарис Бен… Он спрашивал обо мне?

Ответила Винта:

– Нет. Как будто ничего и не заметил. Не волнуйтесь, госпожа.

– Тебя никто не выдаст. Никто тебя не видел, никого с тобой не было, – заговорила теперь и Дина. – Вдова начальника порта и его сын ничего не скажут.

– Вы уверены?

– Да. Угроза обвинения в колдовстве заставит их молчать.

– А если они применят силу, чтобы выпытать?

Все три женщины, стоявшие рядом, переглянулись.

– Не бойся. Иди домой, – Дина взяла Каваду за руку. – Я навещу их и договорюсь, чтобы все говорили одно и то же. Мы скажем, что вдова хотела избавиться от ненужных, изгрызенных крысами вещей. И попросила меня, свою подругу, помочь им с сыном отнести тяжелый хлам к морю. Я позвала Винту, а ты была так добра, что вызвалась нам помочь.

Их провели по коридору в другую часть дома, и незнакомая девушка, лица которой было не рассмотреть, открыла окно. Служанка ловко спрыгнула первой и подождала, пока женщины вверху помогли спуститься ее госпоже.

Вновь перед Кавадой вилась незнакомая крутая улочка. Винта быстро шла впереди, ей оставалось лишь успевать следовать за ней, и внезапно они оказались у входа в замок. Зашли в него со стороны кухни, которую она никогда не посещала, быстро прошли между деревянными столами, висящими с потолка копчеными тушами и металлическими тазами. Вот наконец-то и спальня…

Когда открывалась дверь, Каваду пронзил страх, что сейчас она увидит Тариса. Но нет… На полу высится самая настоящая гора оружия, на кровати лежит его грязная одежда и сапоги – прямо на ее чистой кровати. Она скинула все на пол и вытянула гудящие ноги. И провалилась в сон…

Глава четвертая ВСЕ НЕ ТАК, КАК КАЖЕТСЯ

Кавада лежала и смотрела широко открытыми глазами в темноту. Судя по всему, она проспала весь остаток дня. В комнате тишина… Осторожно провела рукой по кровати – Тариса рядом не было. Подумала об Эрланде, вспомнила прошедшую ночь и вдруг поняла: она больше его не любит! Вся страсть и нежность к нему исчезли, как будто она никогда и не терзалась от этих чувств. Какая пустота внутри… Она ошибалась? Или любовь прошла? Как случилось, что мучившее ее целый год чувство вдруг разбилось, как волна о берег, не оставив ничего? Она обманулась? Или он ее обманул? Что он сделал не так? Что она сделала не так?

Женщина встала, зажгла свечу, налила в стакан воды и жадно выпила. Как теперь ей жить здесь, в замке? Сможет ли она смотреть в глаза Эрланду? Как себя вести с Тарисом? Словно в ответ на ее мысли по коридору раздались знакомые энергичные шаги. Граф открыл дверь.

– Как дела? – он прошел мимо нее не останавливаясь и сразу направился к кровати.

В чем дело? Никаких вопросов? Как будто не было этой встречи, погони, пряток от него сегодня? Кавада подумала вдруг, что он просто посетил бордель. Возможно, он посещает его регулярно. И ей стало… обидно. Может, Бен вообще ее не заметил? Дважды проехал мимо на улицах города, а потом просто заехал в бордель. Да и мало ли вокруг женских голов, увенчанных черными косами? Почему она решила, что занимает особенное место в его жизни?

Как ужасно, подумала Кавада, что Тарис может быть нежным только в постели. В жизни он холоден и молчалив. Как ей быть? Просто улыбнуться? Раздеться и лечь с ним, хотя ее тело еще хранит запах другого мужчины? Она чувствовала себя обманщицей. Как странно… Он говорил, что не любит ее. Она говорила ему, что не любит его.

Кавада вдруг поняла, почему ей так плохо – она предала свое «я»… И неважно, спал ли он с другими женщинами во время своего отсутствия, посещает ли он бордель, есть ли у него еще любовницы. Ему нужна новизна, новые люди, новая обстановка…

– В чем дело? – граф что-то почувствовал.

Он уже сбросил камзол и остался в одной рубашке. Как хорошо, что Тарис стал снимать маску. Он больше не боится видеть свое отражение в ее глазах, а она больше не боится его. Ей вообще стало все равно, что лицо любовника так изуродовано. Она перестала это замечать. Оно ей не мешает – его лицо…

Кавада не знала, что сказать. Что-то внутри ей говорило, что надо сделать вид, будто ничего и не произошло… Все останется по-прежнему. Она будет любовницей Бена, пока ему не наскучит. Или до того времени, пока в его жизни не появится другая женщина, которая так же не будет бояться его уродства. Он может найти жену, в конце концов… иметь семью, детей.

– Что случилось, Кавада? – Тарис подошел, внимательно вглядываясь в нее.

Но она уже выдала себя. Выдала, потому что внутри нее живет «я» – то, о чем говорил Варг – и этому «я» противно лгать. Она лжет всю жизнь. И терпит эту жизнь, чтобы не умереть. Потому что если она скажет Тарису правду и он выгонит ее, то очутится на улице. И, что хуже всего, с ней окажется Винта – женщина, которая ни в чем не виновата…

Тарис взял ее за подбородок, повернул лицо к свету. Кавада закрыла глаза и вдруг почувствовала в себе какое-то ядро – что-то, что отличает ее от других – ее честность. И это чувство неожиданно наполнило ее силой, которую она никогда в себе не ощущала. Женщина подняла веки и посмотрела на любовника твердым взглядом.

– Я изменила тебе.

– Да? – в его голосе не было удивления. Он вообще не изменился. – С кем?

– Я тебе не скажу.

– Почему?

- Потому что это тебя не касается.

– А почему ты решила мне об этом сообщить?

Она не знала почему… Они вообще никогда не разговаривали, только в постели. Говорили друг другу ничего не значащие фразы…

– Ты… ты слишком важный человек в моей жизни, – Кавада медленно подбирала слова, как будто сама искала ответ. – Обмануть тебя – значит обмануть саму себя.

– Не понял.

– Я изменила тебе, думая, что ты ничего не значишь в моей жизни. Думая, что я могу делать все что угодно, не поставив тебя в известность. Что я и только я ответственна за свою жизнь…

Ей так тяжело давались слова! А он смотрел на нее, как смотрят на забавного зверька, с интересом в пустых глазах… Не похоже, чтобы он был зол или хотя бы уязвлен. Кавада подумала, что он, наверное, за время их связи переспал с десятками, даже сотнями женщин и не собирался ей в этом отчитываться. Женщины изменяют и мужьям, и любовникам, и не признаются… Зачем она это делает? Он по-прежнему держал ее за подбородок.

– Если бы я этого не сказала, я не смогла бы больше себя уважать.

– А что, тебе есть за что себя уважать?

Что это в его словах? Насмешка? Презрение? Кавада снова вспомнила слова Варга: «Никакая грязь к вам не пристанет, если в вас сохранится ваше „я“».

– Да. Мне есть за что себя уважать.

– За что?

– За то, что я не притворяюсь. Я честна. И пусть я спала с мужчинами, которых не любила, которые были мне противны, я никогда никому не врала, что его люблю. Никогда не притворялась во время любви, что мне хорошо, не испытывая удовлетворения. Никогда не улыбалась, когда мне хотелось плакать.

– Ну, это скорее порок. Так никто не делает, – наконец Тарис отпустил ее лицо. Сел на край стола, налил себе воды.

– Мне все равно, что делают другие. Мне важно, как веду себя я. – Кавада откинулась на спинку стула… Словно гора с плеч свалилась! Ей стало так легко и пусто на душе. Сейчас было даже все равно, выгонит он ее или нет. Она была готова к этому.

– Уходи, – в его голосе не прозвучало ничего.

– Мне уйти из замка или из спальни?

– Из замка, чтобы я тебя больше никогда не видел – исчезни.

«Как странно, – подумала она. – Меня не пугает это. Куда я пойду?»

Кавада встала и начала собирать вещи. Тарис смотрел, как она перебирает платья. Они были все очень открытые и слишком красивые. Она не может их взять. Пожалуй, только эти два: темно-каштановое и глухое черное. Немного белья, две пары обуви, плащ с капюшоном… Как жаль, что у нее нет добротных ботинок! Все эти туфельки совершенно бесполезны за стенами замка… Что еще? Ее книги, расчеты, инструменты – в кабинете. В звездной сфере спрятано немного денег… У нее были клиенты. Кто-то обращался за гороскопом, кто-то за лечением. Она никогда не назначала цену – забыла, что можно пользоваться деньгами. Но люди оставляли их на столе… Надо собрать еще один саквояж, найти Винту и объявить ей, что они уходят… в никуда. Кого она знает в городе? Кава-да задумчиво закручивала волосы в узел у шеи.

– Дай мне, пожалуйста, нож.

– Зачем?

– Если кто-то нападет на меня или на Винту, я смогу нас защитить.

– Ты шутишь?

– Нет. Я не умею шутить. Разве ты не знаешь?

Она, действительно, никогда не шутила и не смеялась. Тарис подошел к кровати и снял нож в ножнах со своего ремня, брошенного на покрывало.

– На.

Кавада нисколько не сомневалась, что граф действительно не хочет ее видеть. Он такой гордый, такой властный… как король. Вдруг поняла, что ей хочется плакать. И тут же опять вспомнила слова Варга: «И мне вас не жаль, как не было жаль и себя». Не смей себя жалеть! Нечего себя жалеть! Подумала, что надо бы поцеловать Тариса на прощание. Хотя, наверное, это будет смешно… И он еще решит, что она играется с ним и все это просто сцена.

– Прощай, – произнесла уже в дверях.

Кавада боялась смотреть ему в глаза. «Я могу больше его не увидеть», – от этой мысли почему-то похолодело в груди…

– Прощай, – спокойно, будто ничего не случилось, сказал Бен.

Кавада не поняла выражения его глаз. Она вообще его не понимала. Он был слишком сложный для нее. Никогда не знала, правду Тарис говорит или лжет, чего хочет… Он всегда был непредсказуемый – слишком непредсказуемый…

Сейчас она пойдет к Винте. Нужно забрать ее с собой, Варг просил о ней позаботиться. Может, служанка знает кого-то в городе, к кому они могут прийти ночью? Женщина прислонилась спиной к стене. Нет, Винта знает только бордель. Ну что ж, они пойдут туда. У нее уже тоже там есть знакомые. И вообще, идти ночью в город небезопасно, даже если у нее есть нож. Слава богам, с приходом к власти Ландоса стал наводиться порядок, патрулируются улицы…

«Нет, – решила она, – все-таки не стоит идти к Винте в таком состоянии. Надо сперва обдумать, куда мы можем пойти. Как хорошо, что у меня есть немного денег!» Кавада спустилась в беседку во внутреннем дворике. «Надеюсь, в этот раз здесь не окажется Верона», – сказала сама себе. Внимательно все обошла, протянув руку и ощупав каждый угол. Никого не было – полночь, все спят.

Итак, надо хорошенько обдумать положение. Она выросла в Ван-дервилле, в семье городского доктора. С четырнадцати лет фактически была ассистентом отца, до того дня, когда случился мятеж и солдаты ворвались в их дом… Она негодующе повела плечами. Какая разница, что было в прошлом! Мало ли что у кого было в прошлом! Пусть оно само хоронит свои воспоминания… Надо думать о настоящем.

Друзья отца… Живы ли они? Она не уверена… Тогда знакомые Эр-ланда… Вспомнила, как посещала его, когда он был просто бродячим магом. В гостиницу, в которой он останавливался, сразу же стали приходить люди. Она знала многих его пациентов, составляла для них гороскопы и прогнозы, ассистировала колдуну в магических обрядах… Надо обратиться в тот же постоялый двор и попросить комнату и стол в обмен на услуги доктора и астролога. Не может быть, чтобы она не нашла клиентов! Вдруг в памяти всплыли слова призрака: «Уходи из города…»

Сейчас Кавада впервые в жизни пожалела, что всегда отказывалась от украшений. Она боялась себя украшать, боялась привлекать мужчин еще больше, чем она их привлекала. Зато теперь их можно было бы продать! В кабинете у нее есть дорогие инструменты, надо будет на них найти покупателя. Она сможет продержаться первое время даже без работы. У Винты найдутся знакомые в городе. Они справятся!

Беспокойство улеглось. Она совершенно не волновалась. Перебирала в уме всех, кто к ней приходил за лечением, прогнозами. Она умеет лечить, принимать роды, выхаживать младенцев… Вспомнила, кому помогала за последние годы и с Эрландом, и сама. Ей вдруг пришло в голову, что она могла бы давно уйти из замка. Ее навыки и умения позволят ей стать незаменимой везде. Смерть, роды – это была ее парафия. Почему она терпела все от Тариса? Почему не предпочла быть свободной?

Она больше не боялась. Ей есть к кому обратиться. Она будет сама зарабатывать себе на жизнь и никогда больше не будет зависеть от мужчин! А может, лучше уйти в Дравийское царство? Говорят, при дворе южного правителя астрологи и маги в цене… Она много знает, очень много… Хватит ли у нее денег для двоих на дальнюю дорогу? Но почему так горько на душе? Откуда эта странная боль?

Тень упала в беседку. Кто-то наклонился и быстрым, гибким движением проскользнул к ней – высокая фигура в темном плаще. Кавада почувствовала удары своего сердца и вытащила кинжал…

– Что ты тут делаешь?

О, боги, это Тарис… Почему он пошел за ней? Ее сердце билось, как пойманная птица. Когда она вставляла нож в ножны, он издал звон.

– Это что? Ты доставала оружие?

Женщина не отвечала… В его тоне сквозила насмешка. Он смеется над ней. Он всегда смеется над ней! Да, конечно, он думает, что она заночует здесь, а утром придет к нему… мириться. Они никогда не ссорились, никогда… Она вообще ни с кем никогда не ссорилась.

– Кавада, это ты? Почему ты молчишь?

Он откинул капюшон и притронулся к ее лицу. Пальцы скользнули по лбу, носу, губам… Какие нежные у него пальцы… Ее сердце заныло. На Тарисе не было маски, она видела слабый светлый контур от проникающего сквозь листья света луны вокруг его темных волос.

– Я.

– Что ты тут делаешь?

– Жду утра.

– Зачем?

Она колебалась, стоит ли говорить с ним, давая повод снова над ней насмехаться.

– Пусть Винта поспит… И лучше выходить в город утром, все-таки безопасней…

– Зачем тебе в город?

– Я больше не живу в замке.

Он скользнул на скамейку рядом с ней.

– Послушай… Я не король, – его голос был очень серьезен. – Если я сказал «уходи», это не значит, что ты должна бежать из замка.

- Мне нечего здесь делать, – она пожала плечами, все еще не понимая, что он тут делает. Но на душе стало легко… Кавада подавила желание его обнять. А может, она безумна? Как объяснить то, что она сейчас чувствует?

– Почему бы тебе просто не остаться в своем кабинете, где ты была до этого? Ты ведь секретарь Эрланда. В конце концов, в стране и городе правят он и Ландос. Неужели ты думаешь, что они не дадут тебе возможности жить здесь как ни в чем не бывало? Это ведь твой дом… Сколько лет ты провела в замке?

– Двенадцать лет… Нет, это место никогда не было моим домом – скорее тюрьмой. Я не хочу здесь оставаться. Ландос не нуждается в услугах ни врача, ни астролога.

– А Эрланд? Он же твой друг и учитель!

При упоминании этого имени Кавада вдруг почувствовала гадкое чувство. Вспомнила его дрожащие руки, слишком мокрый рот…

– Да знаю я, что это был Эрланд! – в голосе Тариса прозвучало раздражение.

– Что… Эрланд? – прошептала она, так широко раскрыв глаза, что белки блеснули даже в темноте.

– Что ты переспала с ним.

– Кто тебе сказал?! – Кавада почти кричала.

– Я знал, что ты в него влюблена уже год.

– Но… откуда? Ты следил за мной?

– А ты и не пряталась! Ходила к нему в город, проводила с ним часы… Твои глаза и лицо менялись, когда заходил разговор о нем. Ты совершенно преображаешься при взгляде на него, – он говорил, как будто ничего не случилось, как будто это его не трогало.

– И ты… – она почувствовала нарастающий гнев, – и ты жил со мной, зная, что я люблю другого?!

– А что в этом такого? – искренне удивился Тарис.

Наконец Каваде захотелось плакать – ей стало себя жаль… Он занимался с ней любовью все это время, будучи в курсе, что она любит другого мужчину! Зная, что, отдаваясь ему, она представляет другого на его месте! Да он ее совсем не уважает! Он регулярно посещает бордель, спит с разными женщинами… Она не знала до этого, что такое гнев. Гнев затопил все ее существо.

– А сегодня, только я вернулся в замок, мне доложили, что ты провела прошлую ночь с Эрландом. Вы ушли после захода солнца и вернулись на рассвете.

Его голос по-прежнему не менялся. Кавада почувствовала боль в животе, как будто ее ударили ножом.

– И ты пришел вечером как ни в чем не бывало?!

– А что тут такого? Это что-то меняет? Знаешь, со сколькими женщинами я был за это время? Никаких обязательств – мы просто делим постель.

Слезы брызнули из ее глаз. Она ударила его. Ударила по щеке и сама окоченела от ужаса. Вначале дала пощечину, а потом поняла, что наделала…

Кавада пришла в себя оттого, что Тарис ударил ее в ответ – так сильно, что она отлетела в другой угол беседки, упала на пол и ударилась головой о скамейку. Почувствовала влагу на шее, острую боль… Дотронулась до уха: оно стало липким, мокрым и горячим. У нее, как всегда, не оказалось платка, зато она перестала себя жалеть. Сейчас думала только о том, чтобы не запачкать платье. Оно чужое, его надо отдать… Тарис даже не заметил на ней новую одежду!

Женщина наклонила голову, чтобы кровь капала на пол. Поднялась, села на скамейку, подвернув платье. Граф бросился к ней, схватил за колени. В его голосе слышится… волнение?!

– Почему ты молчишь? Скажи что-нибудь! Я сделал тебе больно?!

– Это ничего, – она шмыгнула носом. – Я тоже сделала тебе больно.

Ухо сильно болело, зато после их перепалки Каваде уже не было так больно внутри. Она вздохнула почти с облегчением и оттолкнула мужчину.

– Осторожно…

– Что осторожно?! – в его голосе нарастало нетерпение.

– Ты вымажешься.

– Что?! Что случилось?! Ты ранена?! – он схватил ее за голову, и женщина невольно вскрикнула, освобождая рассеченное ухо из его пальцев.

– Так… немножко рассекла ухо…

– О, демоны тебя побери, – простонал Бен.

У него тут же оказался платок. Она пыталась освободиться из крепко держащих ее рук, пыталась успокоить Тариса.

– Да нет, ничего страшного, просто небольшая царапина… Мне уже почти не больно.

– Да у тебя кровь хлещет! – он ощупывал ей ухо. – Идем домой.

«Что он говорит?» – Кавада отобрала у него платок и прижала к голове.

– Иди спать, я сама справлюсь.

Она сама не знала, какой твердый и спокойный у нее голос.

- Ты что… действительно решила уйти? – он не притворялся, он был взволнован.

– Я уже ушла. Оставь меня.

– Но из-за чего?!

– Я тебе изменила. Ты мне изменяешь постоянно, ты сам сказал. Ты знал, что я люблю другого мужчину, но это не мешало тебе делить со мной постель. Ты мне сказал «уходи». Все это… унижает меня.

Он схватил ее слишком сильно, ей снова стало больно.

– Послушай… я не понимаю, я не узнаю тебя…

Кавада высвободила руки и сжала его большие ладони мокрыми от крови пальцами. Она забыла, что надо держать платок у уха.

– Не нервничай. Со мной все будет хорошо.

– Кавада, послушай… я пошутил. Я хотел увидеть, как ты будешь себя вести. Думал, что ты будешь плакать, просить меня остаться, что устроишь сцену. Ты никогда этого не делала. Мне захотелось… поимпро-визировать.

– Нет, я не буду этого делать, – женщине передалось его беспокойство, безумно колотилось в груди сердце. Так значит, он просто разыгрывал комедию? А она была с ним такой искренней!

– Я не хочу, чтобы ты уходила… Мне совершенно наплевать, что ты мне изменила. Только не уходи!

Кавада окончательно растерялась. Все это было так непонятно…

– Я не могу так больше… жить.

– Почему? Ты любишь Эрланда? Тебе было хорошо с ним? Ну так продолжай его любить! Только не бросай меня! Пожалуйста…

Он просил. Он нервничал. Она никогда его не видела таким. Напряжение минувшей ночи и всего этого дня достигло своего пика, это уже было чересчур для нее… Женщина разрыдалась. Она совершенно не понимала, что происходит.

– Нет… нет… нет…

– Он… он обидел тебя? Он был груб с тобой? Я убью его! – Тарис выхватил свои ладони из ее рук и затряс Каваду за плечи. – Говори!

– Нет, нет, нет!

– Какой… какой он был? Говори!

Она чувствовала себя в его руках как дома… И вдруг захотелось умереть – сейчас, в его объятиях. Но граф продолжал ее трясти, он требовал ответа.

- Он был… никакой: слабый, вялый, дрожащий… После тебя… по сравнению с тобой, – Кавада снова шмыгнула носом. – И мне стало стыдно, что я его любила. Что я думала о нем все это время, он не выходил у меня из головы… Я все время представляла, как мы занимаемся любовью, а это оказалось с ним… так противно.

– Как он взял тебя?

– Это я ему себя предложила, – она помолчала и добавила: – Наверное, это я его взяла… Он не хотел.

– Ты… ты ему себя предложила?! Он не хотел?!

– Да, – Каваде было так стыдно…

– Боги, я тебя совсем не знаю, – пробормотал Тарис. – Сама ему себя предложила! Я даже представить такого не могу! И что теперь?

– Я поняла, что я его не люблю – это был обман, наваждение… Я сама обманывалась, кого я люблю, а кого нет…

– И… кого ты любишь? – в его голосе прозвучал страх.

Кавада выдавливала из себя слова. Только сейчас, побуждаемая его вопросами после их драки, она наконец поняла…

– Я… люблю тебя.

– Повтори.

– Я люблю тебя… Таким, каким ты есть: ты нехороший, неблагородный, неблагодарный… Ты порочен… Но я тебя люблю, да. И это самое ужасное в жизни, что со мной приключилось.

Тарис прижал ее голову к своей груди и снова задел рассеченное ухо. Она дернулась, он вытащил из ее руки платок и приложил к голове.

– Повтори еще раз.

– Я люблю тебя.

Что это? Кавада почувствовала влагу у себя на макушке. Она высвободилась из его рук, нащупала глаза Бена… Он плакал.

– Не плачь! Не плачь, пожалуйста… Твои слезы разрывают мне сердце. Я больше так никогда не буду делать, клянусь… клянусь душами моих покойных родителей!

– Что ты никогда не будешь делать?

– Я никогда не буду больше тебе изменять!

Он схватил ее лицо, и женщина почувствовала, как кровь из раненого уха течет из-под его пальцев, невольно ойкнула… Тарис подхватил ее, положил на пол беседки, и она снова вскрикнула.

– Что… что не так? Больно?

– Нет, холодно – спина голая…

Он снова поднял ее сильными руками и сам лег на землю, посадив на себя. Кавада чувствовала, как рвется чужое платье.

– Я люблю тебя.

– Что ты сказал? – она не поверила своим ушам.

– Я люблю тебя…

Кавада снова разрыдалась.

– Почему… почему ты сейчас плачешь?

– Мне никто… никто никогда не говорил этих слов.

– Я сам не знал. Я только сейчас это понял…

Кавада проснулась от ощущения взгляда. Тарис лежал на боку и смотрел на нее. Она вспомнила все, что случилось ночью. Машинально подняла руку и пощупала ухо, которое покрылось коркой – больно… Почему он так разглядывает ее?

– Здравствуй, – улыбнулась ему.

– Ты ездишь верхом?

– Я? – она удивилась вопросу. – Нет, а что?

– Придется поучиться.

– Зачем?

Тарис не любил объясняться. Он поднялся, оделся и велел ей надеть платье, в котором она сядет на лошадь. Кавада не спрашивала, зачем и куда они поедут. Ей не было страшно. После этой ночи что-то в ней изменилось…

Она оделась и тщательно уложила волосы, чтобы рассеченное ухо было спрятано. Граф прислал за ней мальчика-подростка, веснушчатого и улыбчивого. Мальчишка провел ее на конюшню, где уже стояла оседланная лошадь – толстая старая белая кобыла. Когда конюх подставил ей колено, чтобы она взобралась на нее, Кавада все-таки испугалась. Сидеть верхом оказалось очень неудобно, надо было сильно скручиваться в талии. Было бы лучше сесть как мужчина.

– Снимите меня, – попросила она. – Я сейчас вернусь.

Ей снова пришлось прибегнуть к помощи Винты. Та уже настолько освоилась во дворце, что мигом раздобыла ей мужскую одежду. Помогла спрятать волосы под шапочку и ничего не сказала про раненое ухо. Женщины улыбнулись друг другу.

– Вам нужно похудеть, – шепнула служанка, – тогда грудь будет не так заметна, иначе никак не выдать себя за мужчину.

– Давай накинем плащ.

Они долго возились с застежкой, чтобы скрыть все округлости женской фигуры. Когда Кавада вошла в конюшню снова, конюх ее не узнал. Ей пришлось подождать, пока поменяют седло. Сидеть стало удобнее, хотя было страшно: мир оторвался от нее, она не чувствовала точки опоры, боялась опрокинуться и упасть, и спина лошади все время шевелилась.

– Не бойтесь, госпожа, – спокойно объяснял слуга. – Она ходит только шагом. Ничто не сможет заставить ее пойти рысью – в самый раз для прогулки.

Только она разобралась, как надо натягивать поводья, во двор быстрым шагом вошел Тарис. Кавада видела, как странно блеснули его глаза, когда он узнал любовницу, переодетую мужчиной. Они выехали из замка, и ее кобыла поспешно пристроилась за жеребцом Бена. Она совершенно не слушалась, трогалась с места и останавливалась, когда хотела.

– Тебе надо научиться ездить верхом, – это была единственная фраза, которую граф сказал, пока они выезжали из города.

Кавада была так сосредоточена, чтобы не упасть с ходившей ходуном большой круглой спины, что даже не заметила, как миновали все низенькие домики, протянувшиеся за крепостной стеной. По-прежнему в молчании шли по берегу, проехали маяк, достигли маленького пляжа, огороженного дюнами, где она недавно купалась. Здесь Тарис снял ее с коня.

– Кавада, есть два вопроса, которые нам нужно решить.

– Какие? – после их ночного объяснения что-то изменилось в том, как он ее касался, как с ней разговаривал. Она ожидала, что вот теперь он начнет задавать вопросы: что она делала в городе? куда шла с тюком в руках? почему в компании девиц из борделя?

Но вместо этого Бен вздохнул и произнес:

– Ты совершенно не приспособлена к жизни.

– То есть? – она не понимала, к чему он клонит.

– Ты ни на что не способна.

Это было обидно. Кавада тряхнула головой и сказала:

– Эрланд так не думает, – и тут же пожалела об этом.

– Это второй вопрос.

– Почему мы за городом? – ей вдруг пришло в голову, что Тарис захотел ей отомстить за измену, и она по привычке испугалась. – Ты… ты хочешь меня убить?

Он засмеялся. У него был ужасный смех…

- Тебе нужно освоить верховую езду, начать ходить, долго ходить пешком. Надо научиться добывать еду, готовить на открытом огне… Хорошо, если ты будешь плавать.

– Зачем? – она его не понимала.

– Нам придется отправиться на север, и путь может быть долгим… и трудным.

Тарис взял притороченную к седлу корду и пристегнул ее к уздечке своей лошади. Кавада вновь вспомнила слова: «Уходи из города».

– Начнем с верховой езды…

– На твоем коне? – воскликнула женщина.

– Да. То животное, на котором ты приехала, назвать конем нельзя.

Когда Каваде удалось хоть немного погасить в своей груди страх, оказалось, что граф Бен очень хороший учитель, а его большой жеребец невероятно послушен. И еще Тарис понимал, что она боится, что ей сложно не упасть, сохранить равновесие даже на идущей шагом лошади. Она очень старалась. Но единственное, чего они оба добились в этот день – ее перестало клонить в центр круга, по которому ходил конь, и она смогла наконец сесть прямо.

После урока верховой езды, когда Кавада с горем пополам залезла на свою белую кобылу, граф сказал:

– Теперь второе… Я знаю, что ты следила за мной, шпионила.

Она почувствовала, как предательски краснеет ее лицо.

– Что ты можешь на это сказать?

Женщина смотрела на шею идущей лошади. Ей было стыдно… Что она может сказать?

– Я ничего не говорила, что могло бы принести тебе вред, – пробормотала она.

– Надеюсь, – усмехнулся Тарис. – Но теперь все изменится. Теперь я буду тебе говорить, что ты будешь про меня рассказывать своему… Мастеру.

– О, Тарис, пожалуйста, не называй его так! Знаю, что виновата, что тебе изменила с ним. Но я не могу врать! Я не умею… врать.

– Умеешь. Расскажи, куда ты шла вчера утром с Винтой? – молчание в ответ. – А днем, в компании шлюх и семьи покойного начальника порта?

Она не шевелилась. Лошадь шла вперед. Кавада даже забыла, что она верхом. Тарис все видел… Тарис все знает…

– Что у вас было в руках?

Кажется, она даже перестала дышать.

– Где тебя прятали в борделе? – он вздохнул и продолжал, как будто и не задавал все эти вопросы. – Не надо врать, но правду можно сказать по-разному…

– Я… не понимаю… – запинаясь, пролепетала Кавада.

– Можно сказать, что ты спишь со мной, чтобы жить во дворце и ни в чем не нуждаться. И ты терпишь меня с трудом и жалуешься всем подряд: Верону, Эрланду, Варгу, Винте.

– О нет! – она остановила лошадь и сама этого не заметила.

– И можно сказать, что ты спишь со мной, потому что меня любишь. Если, конечно, все, что ты говорила этой ночью, правда, а не повод, чтобы остаться…

Она слезла с лошади. Было просто невыносимо находиться рядом с Тарисом. Повернулась и пошла назад, к дюнам. Там было так хорошо… Шла и думала, что сейчас она могла бы снова сделать попытку умереть. Эта жизнь была слишком тяжела, слишком сложна… Все складывалось не так, неправильно… Все приносило ей боль.

Бен спешился, развернул лошадей в поводу и догнал ее. Некоторое время они шли молча.

– Знаешь, почему твоя жизнь сложилась именно так?

– Как?

– Почему с тобой приключились все эти беды?

– Почему?

Ветер растрепал ее волосы. Она была безумно хороша со своими печальными глазами, тонкими чертами лица, бледными губами и напоминала белую лилию. Тарис подумал, что последние дни она много времени проводила на свежем воздухе: солнце и ветер окрасили ее кожу в нежный персиковый цвет.

– Почему? – переспросила она.

Граф Бен чувствовал себя плохо. С этой ночи, когда Кавада сделала попытку от него уйти, он понял, что совершенно ее не знает. Вернее, это пришло ему в голову еще вчера утром, когда он, возвращаясь в город, увидел ее идущей непонятно куда в сопровождении Винты. Ему захотелось слезть с коня и хорошенько их расспросить. Но не забавлять же солдат выяснением отношений с любовницей!

Позже, когда Тарис снова встретил Каваду в компании служанки и еще троих людей, несущих тяжелый сверток, то подумал, что она ушла от него. Он снова не захотел останавливать ее на глазах всего города. Но по возвращению в замок посетил кабинет астролога и убедился, что все инструменты остались на месте.

Тарис вспомнил, какое облегчение почувствовал, увидев все на местах. Впервые осознал, что не хочет ее потерять, и испугался этой мысли – ведь он всегда отрицал, что любит Каваду… И только когда действительно понял, что она от него ушла, вдруг утратил контроль над собой.

Раньше ему казалось, что он может читать в душе любовницы, как в открытой книге. И вдруг вещи оказались совсем не такими, какими он привык их видеть! Лучше бы она сделала ему сцену, как все женщины! Ее поступки расходились с образом той Кавады, который он хранил в своем сердце. Зачем он вообще затеял этот разговор? Зачем он говорит ей эти слова? Не проще ли было оставить все так, как есть? Она вернулась, и снова все будет как прежде… Нет, не будет! Никто никогда с того дня, когда он был так изувечен, не говорил ему: «Я тебя люблю». И он этого никому не говорил…

– Потому что ты совершенно не приспособлена к жизни. Ты умеешь делать сложные математические и астрологические расчеты, вести переписку. Ты умна… в смысле… отвлеченном от жизни. Но ты совершенно не способна себя защитить! Ты не можешь добыть еду, не говоря уже о том, чтобы ее приготовить. Ты даже не знаешь, где кухня во дворце! Ты не ведаешь, откуда берутся вещи, и просто ждешь, что они свалятся тебе на голову. И если этого не произойдет, скорее умрешь, чем пошевелишь пальцем и сделаешь что-то сама. Я даже не могу себе представить, что ты можешь жить одна! Тебе надо постоянно иметь рядом кого-то, кто будет обеспечивать твой быт. Ты совершенно оторвана от реальности! И эта твоя ненормальная честность… Так нельзя, Кавада!

Она остановилась и смотрела на море. Наверное, он говорит правду… Наверное, он единственный, кто говорит ей все как есть… Нельзя обижаться, даже надо сказать ему спасибо, сделать выводы… А вслух произнесла:

– И что я могу сделать… сейчас?

Тарис взял ее за подбородок и повернул лицо к себе. Он любил смотреть на нее так – близко, сверху вниз. У нее такие доверчивые глаза…

– Постарайся научиться жить, хоть немного… Учись защищаться, учись нападать. В конце концов, у тебя есть Винта. Спроси, что она умеет, и научись этому.

– Но Винта провела несколько лет в борделе!

– Тем более есть чему у нее поучиться!

Она смотрела на него, как будто он свалился с неба и она не знает, что это за существо…

– Я скажу, – прошептали ее губы, – я скажу Верону и Эрланду, что я была не права… что я люблю тебя…

– Ни в коем случае, дорогая! Ни в коем случае!

– Но почему?!

– Это дает нам огромное преимущество. Они думают, что они нас знают, что они все о нас знают… А на самом деле вещи совсем не такие, какими им кажутся.

– Я тебя никогда не понимала, – Кавада в отчаянии покачала головой.

– Я знаю. Меня никто никогда не понимал.

Глава пятая ДРЕВНЯЯ СЕВЕРНАЯ СКАЗКА

Ландос прогуливался по галерее. Она была длинная, широкая и хорошо просматривалась со всех сторон. Его не покидало странное чувство, что западня захлопывается… Он давно понял, что ничего не может сделать. От него ничего не зависит, и его слова ни на что не влияют. Ни его мнение, ни мнение всех братьев ничего не могут изменить в том быстро разворачивающемся плане захвата Валласа, который, вероятно, был давно разработан и приводится в исполнение после переворота. Ни одного дня промедления, ни одной проволочки. Как поднимается волна, принимая в себя все воды вокруг и мощно накатываясь на берег, так и все события в стране после свершившейся смены власти были подчинены невидимому механизму, действующему по четким законам.

Ландос видел, что Эрланд хочет убрать всю знать времен правления Травалов – несмотря на то, что открыто было объявлено: всем вновь присягнувшим потомкам Давикулюсов сохранят жизнь и имущество. Он осознавал, что колдун тянет время, будто выжидая… Что-то должно случиться? Но прекрасно понимал, что никто их, властителей Арута, не поставит в известность, чего им следует ожидать, а чего опасаться.

Вчера вечером они договорились, что Фада присоединится к нему во время утренней прогулки. Правители Севера уже не собирались все вместе, как и не разговаривали открыто где бы то ни было…

Ландос дошел до конца галереи, остановился у последнего проема и долго смотрел на море. Резвый бриз гнал бойкие волны, подгоняя рыболовные суда к берегу. Вчера вечером внезапно разразилась буря, и лодки попрятались в бесчисленных гаванях островов, окаймляющих полуостров. Где-то там, на этих кораблях, выходит рыбачить и Ирвен, тоскующий по их северному морю…

Ландос боковым зрением заметил вышедшего из западного коридора Фаду и невольно залюбовался грацией его движений. Невысокий и коренастый, уже немолодой, похожий на гнома из старых сказаний, брат двигался бесшумно и ловко. Он подошел к нему, положил руку на плечо. В глазах сквозило беспокойство…

– Ландос, меня не отпускает чувство, что ты болен и твоя жизнь угасает. Ты точно не хочешь воспользоваться услугами дворцового лекаря? Мне нравится эта женщина с черными волосами и такой белой кожей. Она производит впечатление честного человека.

– Это ничего уже не изменит… Этот яд слишком въелся в меня, – старший брат снова посмотрел на море. С каждым днем он чувствовал, что жизнь уходит, как вытекает песок из ладоней. Он становится слабее с каждым часом. У него неприятный вкус во рту, идет кровь из носа, из кишечника, он кашляет кровью…

– Но мы все приняли одинаковую дозу!

– Я так не считаю, – покачал головой Ландос.

Еще прошлым летом он думал, что, дожив до своих лет, не чувствует возраста и в пятьдесят пять сохранил гибкость и силу молодого человека, с годами только становится крепче. Как странно, что сейчас он готов умереть. Пропал интерес к жизни. Почему он больше не мечтает увидеть ни жену, ни детей? Ужасное сомнение терзает его душу… Не все приняли одинаковое количество яда. Он принимал его дольше, чем остальные. Вспомнил, как впервые почувствовал необычную усталость, потом появились боли в животе, затем обмороки, и вот теперь он теряет кровь. Ни у кого не было этих признаков. А значит, отравитель у него в доме. Значит, отравитель – его жена, Мира! Как сказала старуха в звериных шкурах: «Прогони самого близкого…»

– Как это южное море отличается от северного, – задумчиво произнес Фада, прервав его мысли. – Как будто не одна и та же вода в нем… Это море кажется более легким. Такое впечатление, что в наших водах содержится что-то более плотное – расплавленный металл, который делает наши волны тяжелыми, а цвет воды совсем темным.

- Фада, – Ландос понизил голос. – Ты помнишь, мы говорили, что вам надо уходить на север?

– Да, – взгляд его брата был устремлен на море. Со стороны казалось, что они разговаривают о совершенно ничего не значащих вещах.

– На сегодняшний день армия под предводительством Изды прошла четыре ближайшие к полуострову провинции, не приняв ни одного боя, а лишь пополнив ряды. Все те, кто способен дать отпор новой власти, собираются в Монатаван. Сейчас войско сделает поворот на запад, чтобы взять город штурмом, и прямая дорога на север будет свободна. Думаю, что это удобный момент быстро добраться до наших границ.

– Мы не можем уехать все вместе, это возбудит подозрение. Было конкретно указано, что мы должны дождаться момента, когда нам соизволят дать сопровождающий нас отряд и отправят под конвоем… И этого не случится, пока армия не пересечет всю страну, подавив остатки сопротивления.

– Да, мы ждем… Я, кажется, догадываюсь, чего мы ждем, – Ландос высунул голову в смотровое окно и посмотрел вверх: не может ли кто-то подслушивать их снаружи галереи? – Мы ждем, когда армия подавит сопротивление… либо окажется разбита. Тогда, я уверен, придет некто – тот, кто платит за все. И земля Валласа будет поделена заново. И не только Валласа, но и Тареша. Тогда нас отпустят под конвоем, дабы мы объявили народу Севера о возрождении Империи. А значит, о вновь возобновившейся дани. Эрланд хочет воссоздать Восток на крови и костях рабов из Арута. Все ресурсы нашей страны будут отведены на юг. Но не бывать этому! Фада, ты самый лучший охотник и следопыт. Даневан нас вез самой короткой дорогой… Ты хорошо ее помнишь? Хорошо запомнил окрестности?

– Да, – Фада напряг веки, как будто прицелился.

– Бери Ирвена. Вдвоем вы сможете быстро добраться до наших земель. Два всадника не возбудят подозрений. Мало ли народа шатается сейчас по дорогам страны! Пока нет единой власти, нет опасности быть перехваченными на полпути. Вдвоем вы сможете сделать многое… Половину расстояния пройдете верхом или пешком, до порогов Дницы. А там надо идти по воде… Ирвен – лучший моряк. По возвращении домой он должен выйти в море. Старики говорили, что там, за грядой северных островов, лежит край плодородной земли. Поставьте в известность все племена, что надо отступать в лес и на острова. Пусть приграничная полоса между Арутом и Валласом опустеет на несколько дней пути. Скажите людям оставить и сжечь те поселения, которые рядом с границей. Уводи всех за Сумеречный Лес. Сохраните людей – это самое дорогое, что у нас есть. Не дайте им взять их как рабов, чтобы возвести из руин дворцы Тареша.

– Они хотят не только людей, – помолчав, сказал Фада.

– Знаю… Серебро… Пусть сами добывают серебро, пусть сами добывают пушнину. Север велик, мы найдем новый металл.

– Ты хочешь, чтобы мы отправились вот так, никого не поставив в известность? Как вы объясните наше исчезновение всем вокруг, а главное, Эрланду?

– Мы все-таки не пленники… Мы можем покидать город. Ирвен регулярно выходит в море. Ты уже уходил в горы. Все знают, что ты прекрасный охотник. Объяви, что собираешься на охоту. Ирвен присоединится к тебе в самый последний момент. Не берите с собой ничего. Сейчас лето, и вы сможете добыть пропитание легко. Леса Валласа изобилуют дичью.

– Вопрос еще в лошадях…

– Да… Но, я думаю, взять двоих коней для охоты на пару дней не составит труда. Берите не самых лучших, а, скорее, самых выносливых.

– А если они все равно падут в пути? Мы не сможем найти новых. Прошедшая армия заберет с собой все у крестьян…

– Вы уже в хорошей форме, противоядие подействовало. Силы вернулись к вам. Загоните лошадей – что ж, остаток пути проделаете пешком… Если сейчас будете гнать коней настолько быстро, насколько это возможно, сколько можете пройти без угрозы их потерять?

– Я думаю, что в течение двух лун мы доберемся до порогов Дницы. А там, даже если лошади падут, мы сможем выдолбить, или даже украсть, лодку и подняться по течению вверх до Сумеречного Леса.

– Хорошо, – кивнул Ландос. – А сколько нужно, чтобы достичь леса и его пересечь?

– До наступления зимы мы, надеюсь, будем на землях графа Бена. А там и наша граница.

– Вы точно успеете до зимы?

– Да… Надо успеть.

– Значит, так и сделаем.

– А что будете делать вы, когда мы исчезнем? – низкорослый Фада поднял на Ландоса встревоженные глаза.

– Мы скажем, что если нам не могут гарантировать жизнь и безопасность, оставшиеся братья отправятся на север сами. Если даже не дадут достаточно большой отряд сопровождения, это уже не так важно. В любом случае нас не смогут задерживать, разве что заключив в тюрьму. Они все-таки объявили меня законным правителем Валласа. Эрланд не осмелится… Четверо братьев уже мертвы. Двое, ты и Ирвен, пропадут из их поля зрения. Неизвестно что случится с Издой. А я… я останусь, чтобы доиграть свою роль. Остальные уйдут домой, четверо, если дойдут…

Фада сделал движение, как будто хотел обнять Ландоса.

– Поберегись, брат… Мы можем быть почти уверены, что нас с тобой никто сейчас не слышит, но нас могут видеть. Не надо делать движений, которые со стороны покажутся странными.

– Когда?.. Когда нам нужно отправиться… на охоту?

– Чем быстрее, тем лучше… Ирвен, как всегда, в море?

– Да.

– Сообщи ему как можно скорее…

Фада развернулся и упругой, легкой поступью направился на поиски брата. Ландос проводил его взглядом… У него защипало в глазах.

Ирвен все свободное время проводил на берегу. Ему так не хватало моря! Из всех братьев он был единственным, кто мог жить так же хорошо на воде, как и на суше. Часто уходил на своем легком резном судне на много лун лишь с небольшой дружиной и никогда не терял ни людей, ни корабль. Его отец, потомок землевладельцев Валласа, граничащего с Севером, взял в жены стройную женщину вринов – племени, кочующего на небольших лодках между островами бескрайнего океана. Мать Ирвена тосковала по морю, по большой семье, и когда мальчик подрос, отец согласился на долгое путешествие, чтобы его жена посетила родных.

Маленький Ирвен ехал в крытой повозке, запряженной тройкой грязно-белых лошадей, завернутый в шкуры. Когда высовывал голову наружу, видел только низкую северную равнину, покрытую редкими невысокими деревьями. И вдруг вдали возникло нечто… Он подумал, что это поросль низкой серой травы: плоская, широкая, раскинувшаяся в бесконечность степь. Но нет, это оказалось море – бескрайнее северное море. И прямо на границе суши, как часовой, стоял огромный серо-зеленый камень странной формы, вздыбленный валун. Море вторглось в его жизнь и затопило ее…

С детства Ирвен освоил легкую северную пирогу, как будто родился в ней. Преодолевать высокие морские волны, сильные отливы и приливы не составляло для него труда. Еще мальчишкой-подростком он садился в свое суденышко, брал в руки весло, гарпун и сеть, закутывал ноги шкурой и уплывал за мужчинами. И отец ничего не мог с этим поделать. Дед его матери, невысокий и сильный, пахнувший, как старый морж, лишь посмеивался в жесткие вислые седые усы, крутя в ухе круглую серебряную серьгу.

Вся юность Ирвена прошла в переездах от замка отца до северного берега. Теперь они отправлялись туда вдвоем с матерью. Их край был спокоен. Одинокая женщина могла пройти с полной золота кубышкой, не опасаясь ни за груз, ни за свою честь.

Низенькие мохнатые лошадки скакали не быстро, но зато без устали. Месяц перехода – и они у моря, в их временном летнем селении, где каждый дом пропах солью, рыбьей чешуей и медвежьим жиром. Мать оставалась с родными, а он уходил с дядьями в море.

Ни в одной семье Ирвен больше не встречал таких странных отношений, как у своих родителей, чтобы муж отпускал жену с малолетним сыном непонятно куда едва ли не на полгода. Каждую весну они уезжали и каждую осень возвращались к отцу. Пока однажды мать не умерла…

Она родила мертвую девочку и сгорала от лихорадки, сбрасывая с себя одежду, пылая пламенем. И звала сестер и братьев, позабыв в бреду имя мужа… А он, совсем поседевший у ее постели, лишь стискивал пылающие пальцы. Она так и угасла, называя супруга именем своего отца, оставшегося на севере. Овдовевший рыцарь приказал сжечь тело, а пепел завернул в шкуру и повез к океану. И уже подросший шестнадцатилетний Ирвен управлял повозкой, запряженной тройкой низких северных лошадей, а отец смотрел из-под полога на разворачивающуюся впереди бескрайнюю водную гладь.

Южное море Вандервилля было другим – другой цвет, запах. Вода не колола ледяными иголками, а ласкала почти женскими руками. Северное море не выходило из головы, оно звало, и его рокот не затихал в душе. Но возможность ходить под парусом делало жизнь сносной и здесь. Как только они получили свободу, Ирвен стал все чаще и чаще выходить из города, смотреть на рыбаков, встречать и провожать рыбацкие лодки и корабли. Он быстро познакомился с моряками и капитанами. Не надо было их долго упрашивать взять в плаванье здорового, крепкого мужчину. Тем более, что он не просил ни денег, ни улова. Он хотел лишь быть в море…

Ирвен поменял три баркаса и две барки, пока нашел то, что искал: быстрый, юркий южный шлюп. Конструкция мачт и паруса были совсем другие, чем у них на севере. Это позволяло маневрировать, лучше уклоняться от ветра, увеличивало скорость корабля. Капитан шлюпа, уроженец Вандервилля по имени Брандон, худой и морщинистый, весь поросший черной шерстью, был довольно жесток с рыбаками, и наемные матросы без конца менялись в команде. Северянин благородной крови, работающий на него даром, льстил его самолюбию. И он был хорош как моряк, очень хорош! В итоге Брандон счел, что ему вполне хватит Ирвена и мальчишки-юнги, и прогнал всех остальных.

Впрочем, капитан и сам работал в море без устали. Они привозили хороший улов. И хозяин шлюпа не прочь был похвастать перед чужестранцем своим судном, охотно отвечая на все вопросы. А это и надо было Ирвену.

Больше всего он любил отплывать на пару дней, когда они с капитаном, бросив якорь у одного из отдаленных островов, ставили сеть, разводили костер и, завернувшись в плащи, проводили ночь за разговором. Брандон готов был без конца обсуждать тонкости устройства южных кораблей, а северянин был его самым благодарным слушателем.

Мальчишка-юнга, напротив, оказался не по возрасту серьезен и молчалив. Эрик рос сиротой на улицах Вандервилля – резня после учиненного Травалами мятежа лишила мальчика обоих родителей. Как только немного подрос, стал помогать рыбакам в порту и вот уже три года выходил в море. Ирвену нравился худенький неулыбчивый подросток. Его кожа была намного светлее, чем у местных жителей, и загар придавал ей не серый, а бронзовый оттенок. А голубые глаза и льняные волосы сильно выделяли его из окружающих черноволосых и кареглазых коренных валласцев.

В один из дней внезапно налетевший северный ветер загнал их в бухту у самого последнего атолла в цепи островов. За ними было лишь море. Они сидели у костра и вдыхали сладкий запах дыма и горящих дров – три рыбака вокруг огня на каменном острове, засиженном перелетными птицами… Капитан выпил вина и уснул на полуслове. Ирвен, потеряв собеседника, сидел и вспоминал край своей матери. Эрик вдруг подвинулся к нему и сказал:

– А что хорошего у вас на севере? Говорят, там никогда не бывает жарко, и никогда не светит яркое солнце. Женщины некрасивы, и нет вина, и не растут фрукты, и люди злы…

Ирвен посмотрел ему в лицо. Как странно, что у этого мальчика глаза, как у него самого…

– Хочешь, я расскажу тебе одну старую сказку? Ты любишь сказки?

- Ну, расскажи… – мальчишка снисходительно поднял белесую бровь.

Ирвен улыбнулся и неторопливо начал:

– Далеко-далеко на севере, где, ты прав, никогда не светит яркое солнце, почти нет людей. Там лишь камни и льды, и море холодное-холодное – такое, что если упадешь в него, тут же превратишься в лед или камень. И в этих краях жил давным-давно одинокий охотник. Он был так одинок, что уже забыл, как говорить на человеческом языке, знал лишь язык моржей и северных медведей. И вот однажды охотник на своей пироге попал в бурю, как мы сегодня, которая унесла его вдаль от знакомого берега. Он почти потерял надежду на спасение, как вдруг увидел на горизонте маленький каменистый остров. Направил все силы на то, чтобы добраться до суши и не сгинуть в бушующем море. Лишь опасался, что не сможет найти укромную бухту, и тогда волны разобьют его о камни. Каково же было удивление одинокого гребца, когда за очередным поворотом его лодка плавно вошла в лагуну, тихую и совершенно защищенную от бушующих волн и ветра.

Пирога бесшумно двигалась по воде. Здесь, за каменной горой, не было и следа бури, сияла полная луна. Рыбак пристал к пустынному острову и решил провести ночь прямо на берегу. Он задремал, как вдруг был разбужен голосами женщин. Вначале подумал, что это сон: откуда здесь взяться людям, а тем более женщинам? Выглянув из-за камня, за которым лежал, он увидел, что рядом с ним на таких же камнях танцуют удивительно красивые обнаженные девушки. Одинокий охотник боялся пошевелиться, чтобы не проснуться.

Молодые женщины закончили свой танец и со смехом начали спускаться к воде. Там лежало что-то, и вскоре он понял, что это шкуры. Каждая девушка облачалась в шкуру, прыгала в море и превращалась в моржа…

– Что такое морж? – перебил его Эрик. Голубые глаза мальчика горели.

– Морж – это морское животное с гладкой, как у кита, кожей и большими клыками, как у тигра… Нет, раз в десять длиннее, чем у тигра. Сзади у него маленькие лапки, напоминающие хвост дельфина. Передвигается он, опираясь на передние ласты, словно на руки. И моржихи кормят детенышей молоком…

– Рассказывай дальше, пожалуйста, – Эрик потряс задумавшегося Ирвена за руку.

- Да, так на чем я остановился?.. Женщины стали одеваться в шкуры и прыгать в воду. И тогда охотник понял, что это не сон, а колдовство… Одна шкура лежала совсем близко от него. Он выскочил, схватил ее и спрятал. Последняя танцовщица, стеная и плача, металась по берегу. Тогда мужчина вышел из камней и сказал ей: «Будь моей женой! Роди мне сына, а через двенадцать лет я отдам тебе шкуру, если ты захочешь, и ты снова будешь моржом». И девушка согласилась… Она вошла в его хижину из медвежьих кож и стала его женой, и родила ему сына…

Прошло двенадцать лет, и женщина начала болеть. Она постарела, и морщины покрыли ее нежную кожу. Волосы поредели и из черных стали белыми, а глаза потеряли блеск. Однажды ночью сын рыбака проснулся от того, что его родители ссорились. Мать плакала, а отец кричал: «Ты желаешь бросить ребенка? Ты хочешь оставить меня без жены? Да ты думаешь только о себе!» – «Но ты обещал! Ты клялся! – без конца повторяла мать. – Ты обещал мне отдать мою шкуру, чтобы я могла вернуться в море, в мой дом, через двенадцать лет!»

Она с мольбой бросилась к мужу, но он оттолкнул женщину со словами: «Теперь твой дом здесь, неблагодарная», – и та упала на пол. Ее тело сотрясалось от рыданий. Мальчик увидел, что отец вытащил из старого сундука какой-то сверток, затем выбежал, побежал к скалам, которые высились у моря, и спрятал сверток под камень. Сын незаметно последовал за ним, а потом быстро вернулся назад, лег в постель и сделал вид, что ничего не слышал и не видел.

На следующий день отец отплыл на рыбалку. Мать не поднималась с постели. Мальчик страдал и не знал, что делать. Наконец подошел к ней и позвал ее. Женщина с трудом открыла глаза. «Я умираю…» – прошептала она. «Мама, я знаю… знаю, где твоя шкура! Если ты уйдешь в море, то будешь жить?» – воскликнул ребенок. «Да…» – «Идем, мама, идем, я помогу тебе!»

Женщина не могла встать, ее ноги не слушались, и ему пришлось тащить ее до самых скал. Но там он не смог приподнять камень, под которым отец спрятал шкуру. Мальчик делал попытку за попыткой и наконец заплакал от бессилия. И тут вдруг из моря на сушу вышел огромный старый морж с поломанным клыком. Он приблизился к камню и сдвинул его своим мощным телом. Сын рыбака схватил шкуру и принялся натягивать ее на уже почти не подающую признаков жизни мать.

Как только шкура оказалась на ее теле, случилось чудо: это больше не была та женщина, какой он ее знал – на камнях лежала молодая моржиха с блестящей кожей и влажными глазами. Старый морж издал рев и бросился в море, и моржиха поднялась и пошла за ним, увлекая за собой ребенка… Мальчик вошел в воду, думая, что тут же и умрет от холода и невозможности дышать. Но оказалось, что он может плавать под водой!

Он провел с ними всю ночь, понимал их язык, а они понимали его… Утром старый морж и мать-моржиха подняли его на сушу. И там, среди валунов, покрывающих весь берег, мать сказала: «Ты никогда больше не сможешь быть с нами, но я всегда буду любить тебя и никогда не забуду – просто у каждого из нас своя дорога». Она ткнулась ему в лицо мокрым носом, повернулась и ушла под воду…

Мальчик вырос и стал сказителем. Люди со всего Севера приходили к нему послушать его сказки. Он прожил много лет. Но каждое полнолуние, где бы он ни был, спускался к воде, а моржиха приплывала к нему и они проводили ночи вместе, не понимая языка друг друга…

Ирвен замолчал. Эрик тоже затих, глядя в огонь.

– Какая странная сказка, – еле слышно сказал он.

– Почему странная?

– Мать оставила ребенка, бросила мужа… Это нехорошо…

Моряк задумался. Как объяснить ему смысл того, чего он и сам до конца не понимал?

– Моя мать была из далекой северной рыбацкой деревни, а отец – наследник поместья на границе Арута и Валласа. Они любили друг друга, но мама не могла жить без Севера. Она грустила и чахла в роскошном замке, бывало, и плакала… И однажды отец решил поехать с ней и со мной – я был тогда малышом, – чтобы она смогла снова увидеть свой край, своих родных. Он любил ее…

Мы, люди, очень разные… Нам нужны для жизни совершенно непохожие условия, абсолютно разные вещи. Кому-то море, кому-то горы… Кто-то может чувствовать себя счастливым только среди снегов, а кто-то лишь в безводной пустыне. Если человек не знает, чего он хочет, это не так опасно, как если он знает и лишается этого. Потому что тогда его жизнь иссякает… Семья – это очень важно, но иногда своя жизнь, свой путь оказываются сильнее семьи. Каждый год мать уезжала к себе, в далекую деревню кочевых рыбаков, и брала меня. И этот край, Север, эти лодки стали частью моей жизни, стали частью меня – большей частью…

– Твоя мать еще жива?

– Нет… Она умерла в родах.

– А отец?

- Отец тоже потом умер, от тоски и печали…

– Но мать, она любила твоего отца?

– Да… Но она любила и свой Север. И отец не хотел лишать мою маму того, что составляло такую важную часть ее души.

Они снова замолчали. Костер погас, и только храп Брандона и мерный рокот волн нарушали тишину…

Рано утром ветер стих, и капитан отдал команду к отплытию. Сеть сорвало с места и унесло в море. В первый раз им пришлось возвращаться с пустыми руками…

Фада ходил по пристани, всматриваясь в пристающие баркасы. Вот, наконец, и брат. Он сошел со шлюпа вместе с мальчишкой с белой как лен головой. Рыцарь подумал, что они так похожи, что мальчика можно принять за сына Ирвена. Но у того никогда не было ни жены, ни детей. Его сердце забрало море… Он подождал, пока моряк заметит его, и поспешил навстречу.

– Что-то случилось? С Ландосом? – Ирвен забеспокоился. Никто из братьев никогда не встречал его на берегу.

– Ландос хочет, чтобы мы ехали на север.

Он сделал движение головой, как будто не понимая:

– Подожди… Мы едем все вместе?

– Нет. Его план в том, что мы уходим будто бы на охоту и теряемся в горах. Это даст возможность оставшимся рыцарям Арута потребовать отряд сопровождения, чтобы уйти домой. Наше исчезновение будет предлогом заявить, что им здесь не могут гарантировать безопасность. А мы должны достичь наших границ как можно быстрее.

Они разговаривали на языке Севера, отойдя в сторону от протоптанной дороги между портом и южными воротами.

– Когда мы должны уйти?

– Если у нас получится сегодня вечером, то это будет лучше всего. Вчера отряд солдат под командованием графа Бена вернулся в город. Очевидно, в течение недели армейские подразделения на дорогах Валла-са нам не встретятся.

– Погоди… Это значит, я больше не вернусь в порт? – Ирвен растерянно оглянулся.

– Мы возвращаемся домой, слышишь?! Домой! – Фада не понимал, о чем говорит брат.

- Хорошо… Иди… иди в замок, я тебя догоню.

Моряк развернулся и широким, вразвалку, шагом быстро направился к шлюпу. Брандон и Эрик сворачивали парус. Капитан выпрямился, вытирая лоб, когда он к ним подошел.

– Я не выйду с вами завтра в море.

– А когда? Послезавтра? У вас что-то случилось?

Ирвен замешкался, думая, что ответить:

– Нет, ничего…

– Но ты придешь? Потом?

Брандон не должен был ни о чем догадаться! Никто не должен ничего подозревать!

– Да. Я просто ухожу на охоту в горы… Брату нужен напарник.

– Ну ладно… До встречи, – капитан снова склонился над парусом.

– До встречи! – Ирвен махнул рукой.

Эрик выпрыгнул из корабля и подошел к нему. Спросил тихо:

– Ты уходишь?

– Ты о чем? – рыцарь старался говорить как можно более непринужденно, улыбнулся…

– Ты не умеешь врать. Я тебя больше не увижу?

Моряк оглянулся: вокруг сновали люди с сетями, снастями, тачками, тюками, полными рыбы и устриц. Порт жил своей суетливой жизнью…

Почему ему сейчас так неловко перед этим мальчишкой? Они всего несколько раз вместе выходили в море и почти не разговаривали. Он подумал, что Эрик не отходил от него всю последнюю неделю, старался везде следовать за ним, во всем помогал… Он и не заметил, как этот сирота привязался к нему?

– Возьми меня с собой, – мальчик шмыгнул носом и посмотрел на него злыми глазами.

– Не могу.

– Почему? У тебя есть жена? Дети?

– Нет.

– У меня тоже никого нет. Возьми меня. Я буду твоим сыном… или слугой. Мне все равно, кем быть. Возьми меня, – Эрик схватил его за руку. – Я люблю тебя. Ты мне как отец… И ты мой господин. Я буду делать что угодно для тебя: чистить сапоги, стирать твои вещи… Ты же не сможешь жить без моря и корабля! Всегда хорошо иметь кого-то, кто знает устройство лодки и может разобраться с парусами, кто не будет валяться на дне, плача от страха и плавая в своей блевотине. Я могу раздобыть еду в самых голодных местах, умею попрошайничать и воровать. Обещаю не просить у тебя ни еды, ни воды, ни одежды. Ты ни на миг не пожалеешь, что взял меня! Возьми меня с собой! Пожалуйста…

– Там холодно, Эрик, очень холодно. – Ирвен не отрывал своих глаз от голубых глаз мальчика – таких же, как его собственные. – Ты не сможешь раздеться даже летом. Там нет сочных фруктов, нет вина. Люди Севера поют и танцуют совсем по-другому, чем у вас. Да тебе будет и не понять никого, северяне говорят на своем языке…

Эрик перебил его:

– Я не боюсь ничего! Я выходил в море даже прошлой зимой, когда был небывалый холод, и лед сковал Дницу, и выпал снег. Капитан нашей барки отморозил пальцы на ногах. У нас не было ни одежды, ни еды. Судно унесло в море, и мы три дня болтались под проливным холодным дождем, пока ветер не повернул и мы не смогли достичь берега. И я не жаловался! Сейчас я стал еще сильнее… Спроси у моего капитана, как я вел себя тогда – как взрослый мужчина. Никто не обращался со мной как с ребенком!

Я научусь обходиться без солнца и без фруктов и буду есть только сырую рыбу… Даже нет, я смогу есть только водоросли и морских моллюсков! Я могу вообще не есть, Ирвен! И я не пью вина. Мне неинтересны песни и танцы… А их языку я быстро научусь. Возьми меня! Не оставляй меня одного, – видно, в глазах Ирвена промелькнуло колебание, потому что мальчик вцепился в его руку, и поломанные ногти впились в кожу рыцаря. – Если ты меня не возьмешь, я все равно пойду за тобой! Я побегу за тобой… Я возьму твой след, как пес.

– О чем ты говоришь, Эрик! – воскликнул моряк, и в его словах прозвучала боль. – Ты умрешь по дороге!

– Пусть, – упрямо проговорил мальчик. – Пусть я умру по дороге. Но я буду думать, что там, на далеком Севере, под большим круглым камнем меня ждет моя шкура, и мать-моржиха заберет меня в море, где я смогу дышать под водой…

Ирвен поднял глаза к небу. Сейчас он готов был проклясть все на свете за то, что встретил бездомного мальчишку. За то, что рассказал ему северную сказку…

- Я потерял отца, и мать, и сестру, но выжил, – Эрик уткнулся носом ему в грудь и обхватил руками. – Но если ты сейчас уйдешь и бросишь меня, то не смогу жить! Нет, я просто пойду за тобой! Я знаю звезды и буду идти на север… И я не умру в дороге! А когда дойду до Арута, то сам выучу язык северного народа и его обычаи. И буду продолжать тебя искать, даже когда стану взрослым. И однажды, когда ты постареешь, я, еще молодой и сильный, найду тебя. И ты не сможешь меня тогда оттолкнуть, потому что будешь нуждаться во мне!

Ирвен прижал его к себе за худые плечи, взъерошил белые льняные волосы… «Ну что мне с тобой делать…» – сказал растерянно и увидел, как зажегся радостным огнем взгляд Эрика. Парень понял, что друг согласен – согласен взять его с собой.

Ирвен и Фада спустились в конюшню в то время, когда солдаты строились на ужин. Они были на глазах у всего гарнизона, и Фада специально чуть задержался, громко спросив у графа Бена, каких лошадей взять для охоты на горных козлов. Они попросили также, чтобы им нарисовали дорогу в горы и отметили места, где лучше остановиться на ночлег, потому что завтра с первыми лучами солнца хотели отправиться в путь.

Граф позволил братьям взять двух неказистых лошадок, маленьких и некрасивых, и Фада с удовольствием отметил, что у них крепкие неподкованные копыта и мускулистые ноги. Им дали карту с горными тропинками и полянами для ночевок. И даже рассказали, где они могут найти сыр и овощи у крестьян в округе, если северяне не смогут удачно поохотиться. Вещей у рыцарей почти не было, лишь легкие куртки и грубая местная кожаная обувь; плащи, чтобы постелить на землю, короткие ножи и северные луки.

Лошади мелкой рысью потрусили по дороге, идущей на север. Преодолели перевал, когда солнце коснулось горизонта, пересекли первую рощицу колючих деревьев. Низенькая фигурка выбежала к ним, будто появившись из-под земли. Фада выпучил и без того круглые глаза. Мальчишка-подросток, маленького роста и очень худой, слишком тепло одетый для Вандервилля, с грубым мешком за плечами и самодельным луком, метнулся к лошади брата. Ирвен на секунду закрыл глаза…

– Я не помешаю, – звонко сказал мальчик. – Я просто буду держаться за стремя, чтобы не потерять вас. Я вообще не устаю, скорее лошадь устанет первой…

Глава шестая ЗАМЫШЛЯЕТ УБИЙСТВО

Эрланд диктовал письмо, когда вошел Ландос. Хотя колдун видел его каждый день, подивился желтизне кожи и запавшим глазам принца Севера. Кавада подняла голову, встала и поклонилась. Вид у рыцаря был решительный.

– Вы нам гарантировали безопасность, – он остановился прямо перед Эрландом, как будто не заметив, что тот жестом предложил ему сесть. – Однако счет наших потерь увеличивается. Сегодня не вернулись двое братьев, отправившихся на охоту.

– Вы не могли бы обратиться с этим вопросом к графу Бену? – колдун выжидательно смотрел на него.

– Этот инцидент не кажется вам заслуживающим внимания?

– Вы неправы. Я не могу заниматься всем. Есть человек, который конкретно отвечает за безопасность в округе. И будет лучше, если вы озадачите этим его.

– Но это вы, именно вы ручались за нашу безопасность! – Ландос подошел почти вплотную к Эрланду и оперся руками о стол. – Если вы не можете нам ее обеспечить, я задаю себе вопрос: что мы здесь делаем?

– Вы что, до сих пор не поняли? – его собеседник не менял тона.

– Мы поняли… мы поняли, что являемся ширмой для вас! Что от нашего имени вы правите страной, ведете военные действия, занимаетесь политикой и экономикой, держа нас заложниками ваших планов!

– Погодите, – колдун уже знакомым жестом положил руку ладонью на стол – несколько энергичнее, чем требовалось. – Вы правитель Вал-ласа. Но вы сами сказали, что не знаете страну и не можете править единолично. За вас делают всю работу… Я, собственно, делаю всю работу!

– Нет, Эрланд, нет… Не играйте со мной в эти игры… Вам никого в замке не обмануть, что вы, именно вы и есть настоящий правитель! И те, кто остался из старой власти – граф Бен и господин Верон, – тоже значимы, пока они согласны исполнять вашу волю. Вы раскинули невидимую сеть, как паук, и все запутались в вашей паутине. Со стороны мы кажемся важными фигурами, но на самом деле лишь четко фиксированы вами, вашими планами, непонятными нам целями…

– Мои цели понятны, – Эрланд встал, и теперь он смотрел на Лан-доса сверху вниз. – Я объединяю Империю. Я воссоздаю страну, какой она была до гражданской войны, до переворота самозванцев Травалов. И позвольте вам напомнить, что это по моему плану рыцари Арута были освобождены буквально за мгновение до смерти. Вы меня упрекаете в смерти ваших братьев, но без меня вы все были бы уже мертвы!

– Да, вы воссоздаете страну… Но воссоздаете ее за нашими спинами, прикрываясь именем Давикулюсов. А вы, кто вы сами? Такой же самозванец, как и Травал! – Ландос круто повернулся и вышел, громко отпечатывая шаги в тишине кабинета.

Эрланд, только сейчас вспомнив, что не один в комнате, коротко приказал вжавшейся в стул Каваде:

– Оставь меня.

Женщина встала, присела в полупоклоне и стремительно вышла.

Колдун заложил руки за спину, привычным движением хрустнув суставами пальцев… Резко зазвонил в стоящий на столе колокольчик. На звонок вошел слуга, всегда дежуривший у дверей в коридоре.

– Разыщи мне графа Бена…

Прежде чем пойти к Эрланду, Тарис решил зайти к Каваде, так что он уже был в курсе всего происшедшего, хотя и сделал вид, что чрезвычайно удивлен новостью об исчезновении Фады и Ирвена.

– Вам не кажется, граф, что горы полуострова слишком пологи, опасных зверей нет, и исчезновение опытного охотника и превосходного моряка в окрестностях Вандервилля представляется весьма удивительным?

Бен и сам об этом подумал сразу после рассказа своей любовницы. Пока Эрланд только озвучивает его мысли.

– Мне вообще не покажется странным, если выяснится, что пропавшие рыцари спешно отправились на север…

– Зачем? – быстро спросил граф.

– Организовать людей для отступления от границ. Дистанцироваться от такого опасного соседа, как Валлас. Это первая приходящая на ум причина. К тому же, этот случай послужит прекрасным поводом потребовать оставшимся братьям дать им сопроводительный отряд и отправиться домой. Останется Ландос, который, видимо, сам умирает и решил пожертвовать собой.

– Эти предположения появились и у меня… Хочу задать встречный вопрос: а нужны ли они нам? Пусть уходят в свой Арут, меньше проблем будет, – Тарис сел рядом с Эрландом и снял перчатки.

Колдун обратил внимание, что у них одинаковые руки, с большими ладонями и длинными пальцами, как будто вылепленные одним мастером.

– Нам нужен Север, – продолжал правитель.

– Кому именно?

– Валласу.

– Зачем? Валлас богатая страна. Вы пообещали освобождение от налогов уже на три года всем, кто поддержит переворот, и эти ваши слова явились судьбоносными. Зачем нам Север? Лишняя головная боль и потеря человеческих ресурсов в вечных стычках с лучниками.

– Граф, – Эрланд напряг веки глаз так, что они задрожали, – вы кажетесь более дальновидным, чем им являетесь? Валласу Арут не нужен. Арут нужен Тарешу.

Бен склонил голову набок, как он делал всегда, когда был удивлен или озадачен. Колдун уже знал этот его жест и продолжал:

– Я стремлюсь воссоздать Империю – Империю, какой она была. Валлас поднимется сам, но у него нет сил на возрождение Востока. Силы есть только у Севера.

Тарис откинул плащ и снял маску.

– Вы хотите восстановить Вирсандию? – его голос изменился.

– Да. И не только старую столицу – всю страну, весь Восток.

– Для этого его надо опять покрыть трупами. Там все разрушено в прах. Оставшиеся немногочисленные кочевники неспособны трудиться во имя восстановления городов и дворцов. Тареш придется заселить заново. Нужны дисциплинированные люди, которых можно обратить в рабов. И возродить страну на их костях…

– Вот именно. И это будут северные кости.

Бен внимательно, ничего не говоря, смотрел на Эрланда.

– Новости доходят медленно, когда нет гонцов или их не разносят кочевники. Пока северяне не знают судьбы своих правителей, мы можем предполагать, что этот край объят хаосом. Люди не знают, что делать, куда идти. Народ Севера послушен и дисциплинирован в отношении своих властителей. Я не думаю, что будет бунт, если принцы Арута объявят о необходимости обложить страну данью: серебром, пушниной и людьми. А если их рыцари вернутся с приказом отступить в леса, для нас больше шансов нет. Тареш останется в руинах – до лучших времен… И нам больше не увидеть его восстановленные дворцы и города. Вы ведь уроженец Тареша, граф? Хотя много лет стремились всех убедить в обратном…

- Я благодарю вас за откровенность, Эрланд. В первый раз за все наше знакомство вы разговариваете со мной столь открыто. Я это очень ценю.

– Я вас тоже начинаю ценить все больше и больше… Думаю, что наши отношения перейдут в качественно новую фазу, если вы сможете найти беглецов… или обнаружить их трупы.

– Есть разница, кого я найду: живых или мертвых? – Тарис внимательно посмотрел в глаза собеседнику.

– Разницы нет. Мертвых даже лучше, – колдун усмехнулся.

Граф оскалил зубы в ответ, надел маску и вышел не прощаясь. Он спустился во двор казармы и оглянулся. Со стороны города медленно въезжал Верон верхом на толстой белой лошади… Бен как будто его и ждал, направился быстрым шагом к кобыле и схватил ее под уздцы.

– Ба! Что я вижу! Вы стали брать уроки верховой езды? – громко сказал он так, чтобы его было слышно кругом. И тихо добавил: – Нам нужно срочно поговорить.

– Да, дорогой граф, – улыбнулся широкой белозубой улыбкой министр. – Вот, пытаюсь бороться с полнотой. Я даже немного освоился в седле… К сожалению, кобыла эта ходит только шагом, и никакие силы, ни даже шпоры и хлыст, не могут заставить ее пойти рысью. Но если вы не очень заняты, не соблаговолите ли помочь мне с другим конем? Я сам, честно говоря, опасаюсь.

Тарис обернулся вокруг и сказал громко, в тон Верону:

– Здесь удобная площадка… Давайте возьмем моего коня, и я попробую вам показать кое-что.

Он потянул лошадь Верона, тот ухватился за гриву, лишившись спасительных поводьев.

– Вы не хотите выйти из города? – шепнул министр.

– Нет. Здесь нас никто не услышит. И мы сразу увидим того, кто захочет подойти к нам. Со стороны я даю вам урок верховой езды.

– Я слышал, вы начали давать их и Каваде?

– Да. Мы оба чувствуем, что даже нынешние беспокойные времена могут в скором будущем смениться еще более беспокойными…

Граф помог министру пересесть на другую лошадь, пристегнул корду и пустил своего высокого гнедого жеребца по кругу, бросая периодически громкие команды:

– Сядьте ровнее. Держите спину прямо. Живот вперед. Приподнимайтесь на стременах, когда вас подбрасывает, не сидите, как мешок с отходами.

- Не бойтесь сказать честно: как мешок с дерьмом, – подпрыгивая и больно ударяясь ягодицами, произнес ему в тон Верон.

– Мне нравится ваше чувство юмора… Вы в курсе, что рыцари Ару-та разделились? Самые сильные, похоже, рванули домой. Остальные собираются с силами, чтобы последовать их примеру.

– Я этого ожидал. Думал только, хватит ли у них храбрости…

– Если вы этого ждали, то предполагаете ли, как будут развиваться дальнейшие события?

– Тут, скорее, предполагаете вы, дорогой граф. Остановить их можете только вы. Армия с лучшими воинами уже далеко, а в Вандервилле только у вас есть возможность организовать погоню.

– Но выгодно ли это мне?

– Я думаю, что лично вам факт, догонят Фаду и Ирвена или нет, совершенно безразличен. Их поимка не помешает вам хорошо есть, пить вино и спать с красивыми женщинами – как и непоимка… Здесь вопрос чреват последствиями для страны. Если вы их не догоните, а они действительно убежали, то они повернут северян в леса, и соседнее государство Арут уйдет в историю, как и Империя Давикулюсов. Ибо останется на границе с Валла-сом лишь Сумеречный Лес, как его называют, с дикими зверями…

– Вы не забыли, что у меня имеется замок на границе с Арутом? Я пытаюсь заботиться, чтобы его поддерживали в хорошем состоянии. Все-таки это неплохая нора… Соседство с Сумеречным Лесом меня не пугает.

– Да… Но есть – а вернее, был – еще такой уголок, как Тареш, откуда мы оба родом. И с помощью ресурсов Севера его можно воссоздать… Хотели бы вы снова оказаться у себя дома?

Лошадь сделала два круга, Тарис делал только замечания по поводу посадки Верона.

– Значит, их надо поймать, – задумчиво проговорил граф. – А можете ли вы предугадать, что будет с остальными правителями Севера?

– Мы ведь с вами ждем кое-кого?

– Да… Вы уже знаете кого?

– Я – нет. Но я знаю, что он скоро придет.

– Откуда?

– Помните эти три провинции, которые я просил вас обезопасить с помощью вашего друга, Варга?

– Да.

– Я полагаю, что когда армия минует эти области и их владельцы будут убиты, как раз эта третья сторона и явится, дабы получить первый обещанный кусок. У вас пока нет новостей по поводу влияния вашего друга на Меч Эрланда?

– Нет. Об этом я тоже хотел с вами поговорить… Скажите, Верон, у вас везде осведомители… Был ли у вас свой человек в цирке у гладиаторов?

– Да, конечно. Не поверю, что у вас его не было.

– Мой человек мертв, это был Дивар. А у вас?

– Мой человек жив. Более того, я его отправил с армией, дабы не терять ощущение пульса…

– Вы знаете, дружить с вами мне нравится все больше и больше…

– Почему вы спросили? – у министра начало получаться ездить рысью. Он поймал ритм и довольно неплохо поднимался на стременах в такт подпрыгивающему крупу лошади.

– Мы с вами уже говорили о некоторой, как показалось нам обоим, симпатии между девушкой по прозвищу Меч Эрланда и Варгом. Симпатии, к сожалению, односторонней и очень зыбкой… Скажите, если вдруг убийство владельца Сияра предотвратить не удастся, что вы будете делать?

– С вашего позволения, граф, я бы предпочел в вашей компании отправиться в бега… в ваш уютный замок на границе с Севером. Как мы уже говорили, на наш век хватит…

– Вы не хотите рискнуть и остаться? Финансы ваша парафия, особенно финансы Валласа. Вы можете оказаться полезным и третьей стороне.

– Могу. Но есть шанс, что у третьей стороны есть свой министр Верон, а оспаривать кресло мне как-то не хочется. Потом, лично я наворовал достаточно. До вашего замка дотянуться сложно… Не забудьте, что есть еще и Монатаван, за который, вероятно, произойдет решающая битва нашей армии под предводительством Изды со сторонниками Травалов. Они сейчас требуют признать независимое государство на западе Валласа… Так что будет еще одно маленькое независимое государство на границе с Севером…

– Но давайте рассмотрим вариант, – Тарис ослабил корду, сделав круг для лошади чуть больше, – что симпатия Эды и Варга обоюдная, и армия благополучно прокатится по присоединившимся областям без скоропостижной смерти владельцев… Что тогда будете делать вы?

– С удовольствием сложу полномочия и отправлюсь заключать брак с наследницей Сияра.

– То есть, если я вас правильно понял, вы наметили для себя отступление в любом случае?

– Ну да, для чего и учусь ездить верхом. Просто векторы отступления будут разные…

– Хорошо, тогда я сразу перейду к делу. Мне тоже хотелось бы обезопасить себя… а вернее, моего друга. Если таинственная воительница с юга останется подконтрольна лишь загадочной персоне колдуна, то за приказом убить бывших сторонников Травала, когда он будет приведен в исполнение, вероятно, поступит приказ уничтожить Варга. Очевидно, после взятия Монатавана…

– Погодите, Монатаван вначале надо взять. Город может обороняться едва ли не год. Я думаю, вашему другу сейчас ничто не грозит.

– Поверьте мне, что если бывший король арены останется жив – а я пока не вижу условий, чтобы он был убит, – то город будет взят быстро. Он найдет способ…

– И вы этого человека держали в плену двенадцать лет?

– Да. У меня с ним были личные счеты…

– А теперь вы с ним дружите?

– Я с ним и раньше дружил… просто сводил счеты.

– Поскольку мы с вами подружились, вы не расскажете мне, какие?

– Пока нет. Вот если мы таки поедем ко мне на север, то прихватим и Варга по дороге. Тогда я вам и расскажу, – Тарис снова подобрал корду поближе, подтянув рысящего по кругу коня. – Да, так насчет вашего осведомителя… Я хочу быть уверенным, что симпатия Эды к нашему полководцу разобьется о его ледяное сердце, и она останется подконтрольной только Эрланду. В этом случае, очевидно, поступит приказ убрать этого командира…

– Да, это очевидно…

– И тогда я хочу вас попросить, чтобы ваш человек в полку держал нос по ветру и убил девушку незамедлительно.

– Он вам дорог? Варг?

– Да… Вы мне скажете имя вашего осведомителя в цирке?

– Вам я скажу… Хоть вы и молчите, кем вам приходится бывший король арены. Это начальник тюремной стражи, Ивар. Он, кстати, друг Варга.

– Друг мнимый?

– Нет. Они действительно подружились. Но это не мешает ему быть моим осведомителем.

– Замечательно… Так я могу быть спокойным, что моего друга не убьют?

– А может, лучше не откладывая убить Эду? Тогда мы разом обезопасим и мое поместье со ждущей там меня невестой, и вашего друга.

Дорогой Тарис, пожалуйста, я уже не смогу завтра ходить! Остановите лошадь и помогите мне слезть.

– Нет. Мы не будем ее убивать сейчас. И на то есть две причины. Во-первых, она, пока интересуется Варгом, следит, чтобы ему никто не причинил вреда – то есть, она его личный телохранитель.

– Вы уверены в первом пункте? Кто вам сказал, что она будет следить за его безопасностью?

– Она сама. А потом… Вы знаете, однажды, очень давно, нашим отношениям с Варгом помешала женщина. И я больше не хочу вмешиваться в его личную жизнь. Я научился ее уважать. Тем более, он однолюб. Если он вдруг влюбится в эту чужеземку, пусть тешится с ней. Лишь бы она была для него безопасна… или, на худой конец, превратилась бы из Меча Эрланда в Меч Варга…

Глава седьмая ИСПЫТАНИЕ

Эда всегда держалась в стороне. Она ни с кем не разговаривала, ни к какой компании не присоединялась. А когда ела, обычно брала сама первые и лучшие куски, садилась тоже с краю и, закончив еду, быстро уходила. Девушка проводила много времени в лесах, и теперь Варг знал почему – она занималась. Без устали тренировала свое тело, и так уже почти железное. Ей не нужен был напарник для этих странных занятий. Он уже отчаялся узнать, где ее научили этому искусству. Совершенно невозможно Эду о чем-то расспрашивать. Может сказать только сама, если захочет.

Сейчас она точила клинки. И по тому, как она снова и снова проверяла острия и лезвия маленьких кинжалов, Варг понял, что если он надеется сделать попытку предотвратить убийство, то надо действовать без промедления. Подошел и присел рядом, невольно любуясь отточенными движениями ее тонких мускулистых рук. На ней одета лишь широкая безрукавка из тисненой грубой кожи, стянутая шнурами по бокам. Когда Эда подымает руку, видна небольшая, округлая упругая грудь почти до соска. Варг оглянулся: хорошо, что она сидит лицом к раскинувшемуся лагерю. Девушка ни разу не посмотрела на него, как будто не видела и не слышала, как он подошел. Он собрался с силами… И начал не с того, о чем хотел поговорить:

- Эда, тебе никогда не приходило в голову, что ты живешь не одна?

– Что ты хочешь этим сказать? – она оторвала взгляд от своего кинжала с красным рубином в навершии.

– Что твое поведение иногда… часто… вызывающе… провоцирующе действует на мужчин, – Варг оглянулся и всмотрелся в подлесок за их спинами, как будто ожидал, что там кто-то спрятался, чтобы подслушать их.

– Я хожу с голой грудью и задеваю солдат бедрами?

Отношения с ней, непростые с самого начала, усложнялись все больше и больше… Каждый раз, когда ставили лагерь, на восходе солнца они ходили купаться. Эда учила его вещам, о которых он понятия не имел. «Ты слишком тяжел для хорошего боя, – говорила она. – В тебе нет легкости». Варг худел и чувствовал себя голодным и злым. Но и не мог не ощущать, как в нем растет сила. Он уже забыл, что можно быть таким подвижным и легким.

Эда пыталась расслабить его мышцы, объясняя, что каждая напряженная часть тела сковывает поток силы, не давая свободно циркулировать невидимому. После их тренировок заставляла его раздеваться и пробегала пальцами по коже, безошибочно отыскивая болезненные места, умело их разминала. Варг расслаблялся под ее руками и старался представлять, что она мужчина. У него плохо получалось. Плавали они теперь тоже вместе. Ей не нравились его суставы, девушка заставляла его нырять и кувыркаться в воде, чтобы снова обрести утраченную с годами подвижность. А после купания он учил ее танцевать вриту, и у нее получалось хорошо. Это становилось опасным, все больше и больше…

Он не хотел ее замечать рядом. Не хотел видеть юное, живое тело, такое зовущее, обещающее так много, сильное и жаркое. Все время держал в памяти Веронику… Сегодня он вдруг выпал из реальности. Вообще не понял, как рядом с ним оказалась его покойная супруга – видел ее улыбку, чувствовал мягкую руку, вдыхал уже забытый запах дорогих духов. После танца он поднял ее, обхватив бедра и уткнувшись головой ей в живот. Из забытья его вывела тихая фраза: «Варг, ты не со мной…» Он ослабил объятия, и Эда соскользнула вниз. Ощутил, какое горячее у нее тело, и поспешно отвел руки назад.

– Мы не будем больше танцевать, – почувствовал себя так, будто изменил жене.

– Почему?

Варг не знал, что и сказать – он не понимал, что с ним происходит… Они сидели на берегу очередного лесного пруда. Это был край лесов и озер. Конец лета наполнял воздух запахами меда и пряных трав.

– Тогда я тоже больше не буду тебя учить.

Она присела рядом. Как объяснить, что это становится опасным? Что их отношения грозят перерасти в то, чего ни ей, ни ему не надо? Варг ощущал, что его мир отступает, и боялся этого… Эда уйдет на север. А он… скорее всего, он умрет. Жизнь не имела для него никакой ценности. И граф Бен говорил, что его постараются убрать.

– Ты можешь сказать мне правду?

– Варг, – у нее изменился голос. Теперь, когда она говорила с ним, в нем не было насмешки. – И у тебя, и у меня есть много чего, о чем мы не говорим и не хотим говорить. Какую правду ты хочешь?

– Я тебе предлагал дружбу. Мы друзья…

– Нет, Варг, мы не друзья, – она встала и уже хотела уйти.

– Подожди, – Варг схватил ее за голую лодыжку. Какие тонкие у нее кости…

– Я – вода, ты помнишь? Ты не сможешь меня удержать, – она засмеялась.

– Ты меня многому научила, и я у тебя многому научился сам, – он посмотрел на нее снизу вверх. – Я смогу тебя удержать.

Варг совсем не был уверен, что они говорят о настоящем моменте. Эда сделала движение, и он почувствовал, как ее узкая нога еще более уменьшилась в его ладони. От центра… надо действовать от центра. Он сам не понял, как это сделал, но загородил ей путь энергией своей силы, как блокируют воду камнями. Она не смогла вырваться. Попробовала еще раз – и снова у нее не получилось.

– Отпусти меня, – Эда присела рядом. – Что ты хочешь спросить?

– Ты сказала, что мы не друзья… Кто мы?

– Я… не знаю. Это как водоворот… Но мы еще можем выплыть, если захотим… Ни мне, ни тебе это не нужно. Нам просто сейчас по дороге. Но у нас не один центр. Мы плывем в разные стороны… плыли раньше, – добавила она более тихим голосом.

– Ты хочешь… выплыть?

– У нас разные дороги, Варг… Даже если нам сейчас по пути. Даже, если ты пойдешь со мной на север…

Он отвернулся. К берегу подплыла пара уток. Селезень блеснул синезеленым пером, как будто это был драгоценный камень. Уточка косилась желтым глазом.

– Пошли…

Сегодня он шел первым. Как всегда, на обратном пути они не разговаривали. Как всегда, при входе в лагерь их дороги разошлись…

И вот она точит свои клинки… Варг замолчал, девушка продолжала заниматься кинжалами. Наточила один, взяла другой. Это были те самые ножи, которыми она убила Даневана. Он снова собрался с силами и снова заговорил не о том, о чем хотел:

– Эти твои одежды… Почему ты не одеваешься, как все люди?

– В смысле? – она остановилась и посмотрела на него непонимающими глазами.

– У тебя грудь видно.

– Ну и что?

Боги, как ей объяснить очевидные вещи?

– Иногда мужчина не может совладать с собой… особенно, когда у него давно не было женщин…

Она молчала и с интересом смотрела на него, но без улыбки.

– Ты среди сотен мужчин. И то, что ты самый лучший воин, может однажды не помешать им наброситься на тебя всем вместе. И тебе придется повторить судьбу своей матери.

– А что, если я буду одеваться, как все люди, этого не произойдет? Женщины в ваших краях оголяют грудь едва ли не до пояса.

– В борделе.

– Ты зачем ко мне пришел?

Сейчас Варг не понял вопроса:

– В каком смысле?

– Ты пришел мне сказать, чтобы я начала носить другую одежду, или у тебя была иная причина?

Варг чувствовал, что у нее нет желания с ним разговаривать. Да и он, похоже, не силен в витиеватом обхождении…

– Я знаю, что ты должна убить феодалов, владельцев трех поместий, – поскольку она молчала, Варг продолжил: – Не делай этого.

– Почему? – выражение ее глаз совершенно не изменилось, когда она это спросила.

- Потому что ты до сих пор остаешься недумающим оружием Эрланда. Ты не человек – ты совершенная живая машина, созданная для убийства.

Что-то изменилось в ее взгляде… Она задумалась.

– А тебе что до этого? Ты хочешь меня перехватить? Хочешь, чтобы из Меча Эрланда я стала Мечом Варга? Почему ты отговариваешь меня? Ты, ты-то сам помнишь, скольких людей ты убил, будучи рабом-гладиатором?!

– Я убивал, чтобы остаться в живых. Я убивал тех, кто хотел убить меня. Я никогда не убивал для удовольствия.

– С чего ты взял, что я убиваю для удовольствия?

– Я вижу в твоих глазах радость… когда ты бьешься, когда ты убиваешь.

Эда отвернулась и взялась за третий кинжал.

– Меня такой сделали, Варг, – сказала она тихо. – Меня сделали воином. Я создана убивать.

– Это неправда! Ты женщина… Ты пришла в этот мир, чтобы любить мужчин и рожать детей.

Девушка расхохоталась так, что в ближайшей к ним группе солдат все повернули головы в их сторону.

– Хватит разговоров. Я – воин. Наемник… Назови свою цену, чтобы перекупить меня. Что ты готов заплатить, чтобы феодалы остались живы?

Он не знал, как с ней разговаривать. Они действительно были разными формами жизни.

– Назови ты. Чего ты хочешь? Тебе что нужно?

У нее изменилось лицо… Эда стала похожа на атакующую змею, и Варг понял, что сейчас ее надо опасаться.

– За три жизни – три желания?

– Нет. За три жизни одно желание, – его голос был тверд. Он должен оставаться спокоен…

Она, видимо, сомневалась, но выражение ее лица продолжало нести угрозу. Больше всего Варг боялся, что Эда начнет спрашивать о его прошлом. Он не будет лгать, откажется отвечать. И людей убьют… Услышал стук своего сердца…

– Возьми меня, – она сузила глаза. – Займись со мной любовью… Измени своей мертвой жене со мной.

Он рассмеялся от облегчения.

– Я что, сказала что-то смешное? – девушка вдруг покраснела. – Ты не можешь?

– Могу, – Варг встал и вздохнул. – Идем в лес.

– Стой, – она вскочила, ее щеки по-прежнему оставались красными. – Это – смех радости! Ты боялся, что я попрошу что-то другое?!

– Эда, – он серьезно на нее посмотрел. – Однажды ты сказала, что я могу доверять тебе, что ты больше никогда меня не обманешь. Я доверяю тебе. Так что мы занимаемся любовью, и ты никого не убиваешь.

– Ты испугался… ты испугался, что я попрошу тебя что-то, чего ты не сможешь выполнить! – она нервничала, зрачки ее глаз расширились. – Что это?..

– Идем, – Варг повернулся к ней спиной и широким шагом пошел в лес.

В этот раз девушка бежала сзади, не успевая за ним, и он услышал слова:

– Подожди… я знаю, знаю, чего бы ты не выполнил! Даже для того, чтобы спасти людей… Ты боялся… ты боялся, что я спрошу тебя о твоем прошлом! Кем ты был, как ты жил? Да? И ты бы не стал этого делать… Да? – она обогнала его и встала перед ним, напряженно всматриваясь в его глаза.

– Но ты же сказала другое желание, – Варг улыбнулся и оглянулся вокруг, – так что все в порядке… Тебя устроит эта полянка?

– Какая же я дура! – воскликнула в сердцах Эда, повернулась к нему спиной и бросила через плечо: – Иди за мной.

Они пришли на берег нового лесного озера, и в очередной раз он подивился ее способности находить воду. Солнце клонилось к закату, над озером висела туча комаров.

– Раздевайся, – зло сказала она.

Варгу вдруг пришла в голову мысль, что он так просто от нее не отделается, что в этом ее желании есть подвох.

– Раздевайся со мной.

– Нет, – тон девушки не допускал возражений. – Это было мое условие. Я вначале проверю, способен ли ты меня взять. Ну?.. Если нет, я ухожу, и убийств ты не предотвратишь.

Варг медленно снимал одежду, чувствуя нарастающее беспокойство. Эда смотрела на него сурово, без улыбки. Смерила взглядом с ног до головы.

– Ты меня не хочешь.

– Иди ко мне – увидишь…

Она мигом сбросила свое южное облачение. Он старался ее захотеть, но у него ничего не получалось. Девушка подошла к нему и прижалась всем своим горячим телом.

– Не двигайся, – сказала певуче. – Это мое условие: ты возьмешь меня тогда, когда я прикажу.

Единственное желание, которое она у него вызывала – дать ей пощечину. Тем не менее у нее оказались умелые руки…

– Ты можешь взять женщину… – презрение в ее голосе сменилось удивлением. – И чего же ты не набрасываешься на меня?

– Я не животное, – жестко отрезал Варг. – Скажи, когда начинать.

Сейчас он был зол на себя и ненавидел ее. И хотел, чтобы все это поскорее закончилось и он бы вытянулся один в своей палатке. И тут внезапно ощутил холод лезвия у себя в промежности. Острие кинжала коснулось его кожи, а ее рука продолжала его ласкать. Варг старался не шевелиться. Он и боялся ее, и желал в одно и то же время…

– Ты не такой как все, – она протянула задумчиво. Наконец отпустила его и отошла на шаг. – Смотри, чему тебе надо научиться… Когда твое тело хочет женщину, ты можешь это желание направить в свой центр и стать сильнее. Повторяй за мной и задерживай дыхание.

Эта была очень странная наука. Вслед за ней он сгибался, дышал, втягивал живот.

– У тебя получилось. Ты больше меня не хочешь. Что ты чувствуешь?

Варг выпрямился, прислушался к себе и улыбнулся.

– Силу. Наконец-то я его чувствую, – он положил ладонь на живот под пупком. – Центр.

– Хорошо, – она удовлетворенно кивнула и начала одеваться.

– Подожди, – остановил ее Варг. Его злость прошла, как будто он ее никогда и не испытывал. – Мы же с тобой так и не занимались любовью.

– Мне это не надо, – Эда посмотрела на него из-под руки. – Я хотела тебя проверить… Правду ли ты мне сказал, что не спишь с женщинами, потому что продолжаешь любить свою мертвую жену… Я думала, что ты не можешь… не можешь заниматься любовью.

– И проверила?

– Проверила.

– Это был розыгрыш? Как с козой и графом Беном?

– Он тебе рассказал? – она улыбнулась. – Не бойся, ты выиграл, я никого не буду убивать. Когда у тебя возникнет еще желание получить от меня что-нибудь, скажи мне. У меня есть условие, при котором я исполню все, что ты захочешь.

Варг одевался и чувствовал, что не теряет потрясающее ощущение избытка силы в центре. Ему хотелось смеяться. Стремительно темнело.

Девушка ждала его, не уходила первой. Уже натягивая сапоги, он решился наконец задать вопрос:

– Эда, а ты… ты спишь с мужчинами?

– Нет.

– Почему?

– Я предпочитаю женщин.

– Объясни… – Варг поднялся и подошел к ней совсем близко, но ее не касаясь. – Я хочу знать… Почему ты предпочитаешь женщин?

Солнце село, и он уже почти не видел ее лица, когда она наконец ответила:

– Я не знаю мужчин. И не хочу знать. Я – девственница, – повернулась и пошла в лагерь.

Группа солдат, по обыкновению собравшаяся вокруг Двана, примолкла, и все проводили их взглядами…

– Он ее трахает, – тихо сказал один из них.

– Нет еще, – подал голос Дван. – Но все к этому идет.

– А ты откуда знаешь?

– Знаю. Не договорились они еще.

– И чего у них все не как у людей?..

Глава восьмая КАВАДА УЧИТСЯ ЗАЩИЩАТЬСЯ

Тарис весь день не мог забыть сияющие глаза Кавады вчера вечером. Первый раз за все время их отношений она уснула, лишь только ее голова коснулась подушки. И он не смог ее разбудить, чтобы заняться любовью. А утром пела, расчесывая волосы. Она никогда не пела! У нее был приятный голос… И даже не обратила внимания, как он смотрел на нее. Когда она вела себя так? Или похоже? Память услужливо подсказала ему: когда в Вандервилле появился Эрланд. Слава знахаря и колдуна дошла до замка, и астролог решила с ним познакомиться. Бена тогда не интересовало, чем женщина занимается днем, лишь бы ночью она была к его услугам. Когда Кавада начала посещать Эрланда, у нее так же блестели глаза… но она не была усталой вечером и не пела утром!

От мысли, что она может в кого-то влюбиться, у Тариса больно сжалось сердце. Она говорила, что любит… Но могла же она несколько лет быть всего лишь молчаливой любовницей и не любить его! В конце концов, как полюбила, так и разлюбила… Эти мысли и воспоминания беспокоили весь день.

Он патрулировал город, посетил порт, занимался с солдатами, фехтовал, принял гонца от Варга, совещался с Эрландом, но его сердце весь день обливалось кровью от ревности. Вечером, когда он пришел в спальню, Кавада уже спала. Он ее будил – она не просыпалась. Тарис подумал взять ее сонной, но что-то в нем этому воспротивилось. Он долго ворочался, ненавидя ее, исходя от желания. Посреди ночи встал и решил пойти к одной из своих любовниц, но вдруг почувствовал, что не может оставить ее одну в постели, и заснул только под утро. Кавада с трудом его разбудила. У нее были блестящие глаза и румяные скулы. Она всегда была бледна, как белая лилия, а тут вдруг такой цвет лица!

– Милый, пора подыматься.

Он всегда просыпался рано, первый раз проспал утренние часы. Искал злость внутри себя, но в нем жило лишь беспокойство. Дотронулся пальцами до ее щек. Какие у нее нежные глаза… От мысли, что она может вот так смотреть на кого-то еще, у него перехватило дыхание. Тарис потянул ее в постель.

– Уже поздно, – она начала сопротивляться. – Тебе надо идти, мне надо идти…

– Мы быстро, – он не хотел ее отпускать. – Куда тебе надо идти?

– В город.

– Зачем?

– Я нашла то, чему мне надо поучиться.

– И чему же?

Женщина на секунду задержалась с ответом:

– Геометрии…

Он все-таки не смог ее затащить в постель – первый раз… Она его звонко чмокнула и убежала. Вот так же было и с Эрландом. Вначале Кавада у него училась, а потом она в него влюбилась. Ревность терзала графа все больше и больше, он был зол и придирчив. Вечером, закончив с солдатами, прошел к ней в кабинет, но ее там не было…

Тарис почувствовал в сердце ледяную иглу, почти бегом спустился на кухню. Помощник повара, пятнадцатилетний мальчишка с красным веснушчатым лицом и карими глазами, был необычайно улыбчив и невероятно молчалив, что делало его в известной степени незаменимым. Граф пересек помещение, слегка щелкнув пальцами. Подросток скользнул за ним.

- Проследи, куда, к кому и как часто ходит Кавада, – ему не надо было даже замедлять шаг…

Вечером любовница зашла в комнату почти сразу после него. Ее лицо казалось осунувшимся. Она была усталой, но улыбалась – раньше она никогда не улыбалась. Хотела обнять его, но Тарис ее оттолкнул и завалился спать к ней спиной. Кавада его обхватила руками сзади и тут же уснула. А он снова ворочался и мучился. А когда наконец провалился в сон, ему приснилось, что к нему пришел Варг и сказал: «Я сплю с твоей женщиной. Она говорит, что я лучше тебя». Тарис проснулся от слов: «Что случилось, любимый? Ты кричишь…»

Он лежал в поту и не мог понять: это был сон или явь? Кавада гладила его голову, а тело сотрясала нервная дрожь. Женщина испугалась, зажгла свечу.

– О, боги, что у тебя с лицом?! – Она никогда не видела ничего подобного. Судороги сводили рубцы, искажая и без того искаженную мимику. Кавада перепугалась не на шутку, унеслась к себе в кабинет и примчалась с густым темным эликсиром.

Тарис не захотел, чтобы она к нему прикасалась, вскочил и ушел… Ночью он остался в караульной у южных ворот. Ему хотелось слушать мерно накатывающиеся волны и крики чаек, вдыхать соленый запах… Он спал на узкой лежанке, выпил с дежурными дешевого вина. Не хотел больше идти в спальню – боялся ее улыбок, смеха, пения… Вдруг подумал, что если Кавада ему еще раз изменит, он убьет обоих, любовника и ее, чтобы она никогда больше не доставила ему такой боли…

Граф Бен не вернулся в замок, снова остался с солдатами и не переставая думал о ней… Ночью к нему пришли два человека. Первый принес новости из порта: у капитана Брандона, с которым в последнее время выходил в море пропавший рыцарь Арута, исчез юнга, плавающий с ним последние три года. В последний день перед тем, как обоих больше никто не видел, Ирвена ждал на пристани Фада. После короткого разговора с братом моряк предупредил капитана, что в ближайшие дни в море не выйдет. А мальчишка еще разговаривал с ним на причале. Люди видели, как они обнялись, будто перед расставанием. Юнга плакал, сказали ему.

Второй посетитель графа был охотником с северной части полуострова – самым лучшим охотником. Он рассказал, что следы двух низкорослых лошадей не указывали на возможный привал всадников в ночное время, как они планировали и как лично его, Бена, расспрашивали перед охотой.

У первой рощицы можжевельника к отпечаткам копыт добавились следы человека, который некоторое время просто бежал рядом, очевидно, держась за стремя одного из всадников. Они были оставлены обувью, сшитой в Вандервилле, и принадлежали либо женщине, либо мальчику-подростку. Вскоре след исчез. Кто-то из верховых посадил бегущего за собой – задние ноги одной лошади стали оставлять более четкие отметины.

Следы коней вели прямо на север – у Бена и не было сомнений по этому поводу… Цена, которую запросил охотник за убийство двух беглецов, была достаточно высока, но это был самый лучший зверолов полуострова. Тарис проводил его к Верону, чтобы тот дал то, что просил исполнитель: хороший задаток. Граф замешкался, мучимый желанием зайти в комнату к Каваде, но вдруг подумал, что может ее там не застать… и испугался.

Рано утром веснушчатый мальчишка принес свежие булки солдатам. Тарис не ел хлеба. Он вышел из караульной на два шага раньше выскочившего вслед за ним пацана.

– Учитель фехтования… первый дом у восточных ворот. Она проводит там все дни…

Они не останавливались – мальчик прошептал донесение на бегу, пока граф разворачивался. Осталось только поручить кому-то утренний развод солдат…

Сгорбленный старик в поношенном, но еще крепком плаще, хромая и опираясь на металлический прут, вышел из города. Он низко опустил капюшон, пропуская патрулирующих город солдат. Оглянулся – никого… Стремительным броском взобрался на второй этаж дома у самых городских ворот и проскользнул в открытое окно. В доме было пусто. Он обошел четыре комнаты, две на первом и две на втором этаже. Беспорядок, почти полное отсутствие мебели, циновка на полу, много колющего оружия: ножи разной формы и размеров, мечи, сабли, шпаги, рапиры… и ни души.

Старик, а это был Тарис, двигался быстро и почти бесшумно. Где-то раздавался звон металла. Он пошел на звук и увидел открытую дверь в маленький садик, огороженный с трех сторон глухими стенами соседних домов. В садике учитель фехтования – высокий, худой и подвижный пожилой человек – учил фехтовать женщину с черной косой. Вначале граф просто не поверил своим глазам. Когда они описали полукруг и ученица повернулась к нему лицом, ему наконец пришлось поверить.

Это была Кавада. Бену захотелось плакать. Старик был очень строг, он кричал и бил ее тупым мечом по толстому, порванному в нескольких местах кафтану, набитому ватой. Она неплохо двигалась. Он даже не думал, что у нее может так хорошо получаться.

Тарис вышел так же, как и зашел, соскользнув со второго этажа, и насмерть перепугал пожилую крестьянку, несущую в корзине петуха. Фигура в темном плаще свалилась на нее с неба и тут же исчезла. Женщина закричала, выронив поклажу. Радостный петух вырвался, закукарекал и рванул через ворота…

Кавада вернулась в замок пораньше. Она подумала, что с Тарисом что-то происходит. Этой ночью он не ночевал с ней. Был в борделе? Женщина почувствовала укол ревности. Раньше она его не ревновала… Сегодня надо наконец-то поговорить. Они по-прежнему мало разговаривают. После ее бурного ухода и еще более бурного примирения жизнь вошла в привычную колею, и они встречались только ночами. Тариса что-то мучает, вчера он кричал во сне.

Кавада скинула плащ и расстегнула куртку. Где ее платье? Вот здесь, в этом темном углу. Но только протянула руку, чтобы его взять, как вдруг кто-то из-за кресла схватил ее за кисть и рванул на пол. Крупное тело навалилось на нее. К счастью, она успела выхватить нож…

– Остановись, или я убью тебя, – Кавада почувствовала, как кончик кинжала пронзил ткань и уперся в металл.

«Неужели я могу убить человека?» – промелькнула напугавшая ее мысль. Послышался знакомый смех. Лезвие скользнуло по кольчуге, нападающий вывернул ей руку и перевернул на живот, прижав к полу. Почувствовала на шее знакомый рот…

– О, боги, ты что, с ума сошел? Как ты меня напугал!

Рука Тариса проникла Каваде под рубашку. Он снова ее перевернул, на спину, и, опираясь на локоть, откинул с головы капюшон.

– А твое сердце не бьется.

– Это плохо? – она никогда его не понимала.

– Это хорошо. Вставай, – он рывком поставил ее на ноги и оттолкнул от себя. Бросил ей саблю – настоящую, острую саблю, – а сам взял ее длинный нож. – Защищайся.

Кавада не ожидала этого. «Какой кошмар! Он сошел с ума!» – пронеслось в голове. Но она сумела отразить его первый удар и уйти от второго.

А третьим он распорол ремень, и женщина с ужасом почувствовала на боку холодное прикосновение лезвия – оно не оцарапало ее, лишь грозно дотронулось до кожи. И тут ее рука дрогнула. Бен сделал стремительное движение и выхватил у нее саблю.

– Ты мертва, – сказал серьезно, заводя ее кисти за спину, обнимая с высоты своего роста.

– Ты напугал меня, – сейчас сердце забилось часто-часто…

– Твой первый враг – страх. Как только ты испугалась, тебя уже победили.

– А второй?

– А второй враг ты сама, когда заучиваешь что-то и стремишься это повторить в каждой ситуации. Ты тренируешься затем, чтобы перестать думать, как реагировать. Отключай ум и память, тело должно двигаться само. Не командуй ему, оно справится.

– Я не поняла…

– Ты дважды отводила удары одинаково, а они были разными. Нельзя использовать один и тот же прием, начинай импровизировать…

– О, Тарис, я только учусь!

Он вытянул ее руки вверх, опрокинул на стол – разлетелись бумаги, перья, перевернулась чернильница, – начал снимать с нее брючки.

– Придумай что-нибудь! Чего ты раньше не делала?!

Кавада лихорадочно оглянулась, попыталась выскользнуть из держащих ее рук, что ей не удалось, тогда укусила Бена за шею. От неожиданности он подался назад. Женщина выхватила одну руку и схватила первый попавшийся предмет, до которого дотянулась, – это был циркуль. Приставила его к горлу противника и серьезно сказала: «Ты мертв». Он мгновенно отпрянул назад и перестал ее держать, она не удержалась на половине стола и скатилась на пол. Тарис тут же на нее прыгнул, как тигр.

На шум и грохот прибежала Винта, распахнув дверь настежь. Граф Бен занимался любовью с ее хозяйкой на полу. По комнате были разбросаны бумаги, валялись нож и сабля, женщина лежала в луже чернил. Растерявшаяся Винта не знала, что надо делать: звать на помощь или ретироваться?

Кавада повернула голову, посмотрела на нее совершенно счастливыми глазами и сказала прерывающимся голосом:

– Винта, все хорошо, ты можешь идти…

Служанка быстро закрыла дверь и отерла выступивший пот со лба. Она уже поняла, что отношения хозяйки и командующего гарнизоном столицы довольно оригинальны…

Тарис вернулся с кухни с большой тарелкой тонко порезанного мяса.

– Ешь, – опрокинулся на кровать, поставив еду прямо на живот Каваде.

– Не хочу.

– Ешь. Ты должна есть мясо. Меньше будешь уставать.

– Ты меня поцарапал, – она улыбнулась и показала ему тонкий розовый след на талии.

Он ладонью провел по ее телу от плеча до колена.

– Твою кожу надо закалить.

– В каком смысле?

– Она слишком нежная.

– Это плохо? – в ее голосе был вызов и задор.

– Это нехорошо. С завтрашнего дня я буду тебя растирать песком и обливать холодной водой.

Они помолчали, Кавада ела мясо.

– Почему ты мне солгала?

– Я тебе не лгала.

– Ты сказала, что учишься геометрии.

– Это же ты меня учил, что правду можно говорить по-разному! – женщина широко распахнула и без того огромные глаза.

– И что общего между фехтованием и геометрией?

– Фигуры, которые мы чертим на земле.

О, боги, она начала улыбаться! У нее невероятно красивая улыбка…

– Почему ты стала брать уроки фехтования?

– Ты мне сказал, что надо учиться защищаться и нападать. Что мы, возможно, уйдем на север, и путь может быть трудным. Варг мне сказал, что не надо ожидать спасителя. Я хочу сама уметь за себя постоять.

– Никогда не произноси при мне это имя, – Тарис вспомнил свой сон и откинулся на спину, скрипнув зубами. Она все испортила этим именем…

– Почему?

– Он тебе нравится?

– Ты мне уже задавал этот вопрос.

– Тогда ты ответила «да».

– Сейчас ничего не изменилось.

Он перевернулся на бок и, не отрывая взгляда от ее глаз, сжал шею любовницы слишком сильно – медленно и сильно. Бен не понял, что произошло… Как металлическая тарелка оказалась у него на голове?

Мясо разлетелось по кровати и по комнате. Инстинктивно он закрылся рукой, и Кавада выскользнула из-под его бока.

– Я импровизирую, – ее голос был серьезен.

Он хватанул воздух ртом и жадно набросился на нее. Или это она набросилась на него?..

Они отдыхали после любви, поедая куски мяса, которые покрывали всю кровать.

– Ты ревнуешь?

– Да. Если ты мне изменишь снова, я тебя убью.

– Я не изменю тебе. Я – не ты.

– Если ты мне изменишь с Варгом, я убью всех троих: вначале тебя на его глазах, потом его, затем себя, – Тарис словно не слышал слов Кавады.

– Ты его знаешь? – она приподнялась на локте и заглянула ему в глаза. Свечи они больше не гасили.

– Да.

– Ты его ненавидишь?

– Нет.

– Это твой враг?

– Нет.

– Тарис, как ты был так покалечен?

Он мотнул головой, как будто стряхивая что-то. Не ослышался ли он? Внимательно посмотрел на нее:

– Это не твое дело.

– Ты говорил, что любишь меня.

– Я люблю тебя.

– Это не любовь. Ты мне не доверяешь.

Бен опрокинулся на нее и прижал свое лицо вплотную к ее. Кавада видела только его глаза.

– Я никому не доверяю.

– Нельзя так жить.

– Можно. Расскажи, как ты лишилась девственности.

Женщина отпрянула от него. Он больше ее не держал…

– Нет… нет…

– Ты говорила, что любишь меня, – его глаза улыбались.

– Я люблю тебя.

– Это неправда. Ты мне не доверяешь.

- Это… случилось, когда пали Давикулюсы. Мятеж в Вандервилле… – она села на кровати спиной к нему, подтянула ноги к груди, сгорбилась… Ей было очень тяжело и больно об этом вспоминать. Вначале она запиналась после каждого слова, потом после каждой фразы, затем слова полились из нее потоком. Заплакала, но все говорила и говорила… Она начала дрожать… и в конце концов рассказала ему все.

Кавада так и продолжала сидеть спиной к нему. Тарис закутал ее одеялом, притянул к себе, усадив между ног, и прижался животом к ее спине. Он ничего не мог сделать, не мог ее защитить. Он был одним из ее насильников, точно таким же, как те, которые убили родителей, брата, изнасиловали, сожгли дом…

Какое счастье, что Каваду показали королю! Ему было больно представить, что бы с ней случилось, если бы Травал не заметил ее красоты. Тарис был насильником, которого она полюбила. Как она тогда сказала – после того, как он ее ударил: «Я тебя люблю. И это самое ужасное, что случилось в моей жизни». Но Кавада осталась собой и сумела сохранить свое «я»: нежное, заботливое, любящее… и даже смогла полюбить своего мучителя. А теперь она начала учиться защищаться…

Женщина закончила свой рассказ, и некоторое время они сидели молча. Свечи погасли, за окном пели цикады.

– Как ты вообще все это пережила?.. Все это насилие, все это унижение, всех этих людей, которые были тебе так чужды… У тебя ведь никого и ничего не было, на что бы ты могла опереться! Не осталось ни друзей, ни денег, ни вещей! У тебя забрали даже тело… – Тарис обнял ее так крепко, как будто хотел вобрать в себя.

– У меня были звезды. Ты знаешь, когда я еще была маленькой… У меня мало хорошего было и в детстве. Когда ты оставил меня одну, я вспоминала свою жизнь – она вся прошла перед глазами… И я подумала: как ни странно, все самое лучшее, что действительно было в моей жизни, связано с тобой… Да. Это было не то, что я хотела получить, если б спросили мое желание, но это были самые яркие и интересные воспоминания. Если бы кто-то перелистывал мою жизнь со стороны, как книгу, то те страницы, в которые вписан ты, наверное, оказались бы самыми захватывающими.

– Ты не договорила про звезды… и про детство.

– Мое детство… Строгая, ворчливая мать – я не помню, чтобы она когда-нибудь улыбалась. Не замечающий меня, всегда погруженный в работу отец… Я выполняла всю работу по дому. А вечерами, когда все уходили спать, выходила на крышу дома, ложилась и наблюдала звезды. И моя жизнь больше не имела значения, пока светят они. Когда я была маленькой, я придумывала истории и сказки, связанные с небесными светилами. Потом я узнала, что у каждой звезды уже есть готовая легенда. И что, оказывается, они подчиняются строгим математическим законам. Я стала их изучать.

– Ты стала изучать математику? Сама?! – Тарис не верил своим ушам: «Боги, я ее совсем не знаю!»

– Ну да… я умела читать, писать. Отец научил меня, чтобы я могла ему помогать. Мне удалось достать книги… Потом, когда я попала в замок, у покойного лекаря я нашла учебники по астрологии. Затем… Эр-ланд научил меня многому. И, в конце концов, люди теперь говорят, что я стала хорошим астрологом. Правда, у меня никогда нет времени, чтобы полностью погрузиться в это. И тогда, помнишь, когда я отравилась… – Каваде показалось, что мужчина за ее спиной перестал дышать. – Это случилось, когда вы меня с Дианой взяли третьей. Я подумала, что хватит… И приготовила себе питье: смешала весь яд, который нашла, – и выпила. И как только я его проглотила, в ту же секунду испугалась, что там, на той стороне, у меня может не быть моих звезд, а я так хотела на них смотреть. Начала вызывать рвоту, да так и не умерла. Теперь я очень благодарна судьбе за это. Потому что тогда бы никогда не узнала, что такое любовь. Мне казалось, что я полюбила первый раз в жизни – Эрланда. А оказалось, я просто им восхищалась. И сейчас я не перестаю им восхищаться. Но если бы тогда всего этого не случилось… той ночью, я бы так и не поняла, что такое любовь. Когда ее не знаешь, так сложно понять, что, оказывается, она есть…

Она замолчала и поцеловала обнимающее ее плечо, прижавшись к нему щекой.

– У меня был друг, – вдруг сказал Тарис, уткнувшись изуродованным лбом ей в спину, – лучший друг. Мы вместе росли. Никогда не расставались, пока он не женился… и перестал меня замечать. Он был во всем лучше меня. Я так хотел на него походить. Он очень любил свою жену. Я ее соблазнил, а потом пришел к нему и сказал: «Я переспал с твоей женщиной. Она говорит, что я лучше тебя и хочет остаться со мной».

– Зачем ты это сделал?

– Вначале мне хотелось хоть в чем-то превосходить его, и чтобы он это знал. А потом… я полюбил ее. И она, казалось, отвечала взаимностью. Он схватил меня следующей же ночью, в постели. Четыре человека держали, а он бил цепью по лицу, предварительно закрыв мне глаза. Бил так, чтобы сохранить зрение. Потом увез далеко от города и бросил в поле, голым и почти без сознания. И сказал: «Если ты выживешь, ты никогда больше не сможешь никого соблазнить. И никогда никто тебе не скажет: „Я тебя люблю“. И ты будешь видеть, как люди шарахаются от тебя. Ты будешь вызывать только ненависть и страх. Я тебе даю шанс остаться живым, не убиваю тебя. Но я хочу, чтобы ты умер. Я надеюсь, что ты умрешь…»

Кавада внезапно повернулась, и теперь он оказался между ее ног. Сказала дрогнувшим голосом:

– Это был Варг?

– Да.

– Тарис… Я знаю, кто такой Варг…

– Кто он? – Бен развернул ее и уложил на спину, навалившись телом так, чтобы она не могла двинуться.

– Если он был твоим другом, ты знаешь сам…

– Скажи ты.

– Нет. Это не моя тайна.

Тарис выкручивал ей руки… Видел, как расширяются ее зрачки, как выступают капельки пота на висках.

– Почему ты молчишь?

– Я привыкла к боли… – прошептала она.

– Проклятие! – граф отпустил ее. Даневан! Она была любовницей Даневана несколько лет. Он мучил ее. Теперь он, Тарис, ведет себя точно так же. Получается, что он был точно таким же насильником и мучителем, как и те, другие… – Почему ты мне об этом рассказала?

– Он будет править.

– Кто тебе сказал? – Бен снова взял ее лицо в руку, больно сжав щеки.

– Звезды…

– Ты шутишь.

– Нет! Это просто наука – если хочешь, я тебе покажу…

– Говори все, что знаешь.

– Империя возродится… Будут три правителя…

– Три правителя, – повторил за ней Тарис. – Эрланд, Варг… Ты знаешь, кто такой Эрланд? Откуда он?

– Нет.

– А кто третий?

– Нет.

Он впился взглядом в ее глаза. Кавада не лгала – она не умеет лгать…

- Поклянись своей жизнью… нет, поклянись моей жизнью, что если тебе станет что-то известно об этом, ты мне немедленно скажешь. И если я не окажусь в этот момент рядом с тобой, ты меня тут же разыщешь, как узнаешь.

– Клянусь.

– Ты самая умная женщина на свете… и самая честная, – он помолчал. – Я знаю, что недостоин тебя… Извини меня, пожалуйста, за боль и мучения, которые я тебе причинил…

– Я люблю тебя, – она целовала его лицо. – Я так сильно тебя люблю! Я никогда не буду тебе изменять. Клянусь!

– Я тоже тебя очень люблю. С той ночи, когда ты ударила меня, а я тебя, я больше не спал с другими женщинами… Но у меня есть еще один вопрос… Что произошло в тот день, когда я вернулся? Когда ты весь день бегала по городу в разных компаниях? – Тарис обнял Каваду крепко-крепко и почувствовал, как опять сжалось ее тело. – Только правду. Ведь это же твоя тайна, не чья-то?

Она вздохнула… и рассказала ему все. Он внимательно выслушал, не перебивая и не двигаясь. Как будто опасался, что она может перестать говорить, если отвлечется.

– Ты можешь попытаться еще раз?

– Что попытаться?

– Вызвать мертвых?

– О!.. Тарис… пожалуйста… нет!

– Мне это очень нужно! И очень важно… – граф крепко сжал ее лицо в ладонях. – Сделай это… для меня.

– Хорошо… хорошо… я попробую. Но я никогда этого не делала… сама.

Кавада увидела сон. Она была на верхней площадке маяка, а рядом с ней сидел пожилой человек с седыми волосами в красном, поношенном костюме. Женщина не помнила, о чем они разговаривали. Но она проснулась с четким ощущением, что если Тарис хочет попробовать вызвать призрак снова, то это нужно сделать сегодня.

Бен уже ушел, оставив ее спящей, и пришлось изрядно побегать по всем переходам замка, чтобы его найти. Графа нигде не было… Пока наконец она не вспомнила вдруг парнишку, который ей все время попадался на глаза, когда она оставалась одна – веснушчатый пятнадцатилетний мальчишка с кухни. К счастью, он оказался там. Похоже, мальчик был очень удивлен, увидев, что она идет к нему. Кавада приблизила свои черные глаза, и он перестал улыбаться. И по тому, как забегали его глаза, она поняла, что интуиция ее не подвела.

– Найди мне графа Бена, срочно. Я жду его в спальне.

Ей не пришлось долго дожидаться. Услышала знакомые быстрые шаги за дверью. Она сама не знала, как бледна. Тарис даже испугался, взял ее за руку:

– Кавада, что случилось? Ты больна?

– Нет, – она прошептала ему прямо в разорванное ухо. – У меня может получиться… если ты еще хочешь. Надо попробовать сегодня.

– Что мне следует делать? – граф внимательно смотрел на нее.

– Сегодня в полночь необходимо быть в маяке. Если там снова замок на дверях, нужно его открыть.

– Маяк восстанавливается, ремонт почти окончен. Завтра вечером в нем зажгут огонь. Ты знала об этом? – Тарис крепко схватил ее руками сзади за голову. – Рассказывай все.

– Я была там, на площадке вверху, в башне, где горел огонь. И этот человек, вернее, призрак, сидел со мной и что-то мне говорил. Я не помню что… И сегодня меня не покидает ощущение – он меня зовет.

Она видела, как у графа выступили капли пота на границе волос – там, где начинался обезображенный рубцами лоб.

– У тебя есть все, что нужно?

– Не знаю… нет! Я не знаю эти знаки, которые чертит Эрланд… Я не знаю, какие заклинания он произносит… Не знаю, что входит в состав эликсира, которым он делает круг… Я ничего не знаю и не умею этого! – она тоже начала нервничать.

– Кавада… подожди… успокойся. Колдун был внутри магического круга, а ты находилась снаружи. Призрак подошел к тебе, не к нему. Не нужны заклинания, просто приди и позови его. Я буду рядом, чтобы тебя охранять. Ты сможешь, я знаю…

– Я попробую… но я боюсь. Вдруг я себя обману… тебя обману… Мы ведь не знаем ничего из того, что знает Эрланд!

– Ты, главное, не бойся, – его слова действовали на нее успокаивающе. – Ты держи его в голове, этот образ, и не придумывай ничего. Постарайся отдохнуть. Я вернусь вечером, как всегда. Будет хорошо, если тебе удастся уснуть.

Тарис поцеловал ее в лоб и ушел, оставив одну.

Глава девятая СЕКРЕТ ТАРИСА БЕНА

Весь гарнизон Вандервилля до переворота составлял тысячу человек. Сейчас он уменьшился в два раза. Почти все солдаты поддержали бунтовщиков – кроме тех, кто пришел с Даневаном. Но были и те, кто просто воспользовался случаем, чтобы улизнуть в родные края. Казармы дворца свободно вмещали три сотни солдат, которые составляли патруль города и постоянную воинскую часть. Кроме этого, армейское подразделение столицы насчитывало четыре отряда по сотне человек, осуществляющих охрану въездов в Вандервилль и прилегающей к ним крепостной стены. Ворот в городе было четыре: северные выходили на дорогу, ведущую через полуостров на большую землю; восточные оказались в запустении – раньше их использовали для обслуживания судов, прибывающих в устье Дницы, но с обнищанием Валласа речное судоходство донельзя сократилось. После прошлогоднего наводнения устье реки стояло заболоченным. Западные ворота вели в сторону маяка.

Солдаты, патрулирующие въезды и выезды из Вандервилля, жили не в казармах, а были расквартированы в домах и на квартирах возле места основной службы.

Тарис любил посещать южные ворота. Когда ему доводилось не спать ночью, он приходил сюда. Его всегда ждала маленькая, но чистая комнатка, с узкой и длинной, под стать его росту, кроватью, всегда аккуратно застеленной. Здесь было слышно море, и шум волн, крики морских птиц и запах сухих водорослей действовали на него успокаивающе. Любил он также и побеседовать с командиром этого подразделения, бывшим рыбаком Орвиля Авиром.

Авир был высок, тонок и еще молод. Только седая прядь волос надо лбом выделяла его из общей группы солдат, и задумчивые глаза… Он был в армии с момента прихода к власти Травалов – его взяли совсем мальчишкой в первый же призыв после свержения Давикулюсов и крушения Империи. Воевал парень на востоке, в составе частей, прокатившихся тяжелой волной по Тарешу, сжигая города и разрушая белоснежные дворцы, купающиеся в зелени садов.

Восток страны оказался уничтожен полностью, без возможности восстановления. Плодородный зеленый край остался в прошлом, обернувшись утонувшей в крови полупустыней… Армией, разрушившей Тареш, командовал Даневан. Обычно он и отбирал людей, годных, по его мнению, для особой миссии: максимально запугать мирных жителей, внушить им ужас перед армией и солдатами, который усвоят даже дети, впитав с молоком матери. Эти воины не должны были испытывать никаких чувств. Или, во всяком случае, им следовало казаться такими…

В Вандервилле Авир был единственным человеком, воевавшим на Восточном фронте. Все служившие в этих войсках ушли с покойным Даневаном на север, брать Арут. Бывший рыбак однажды, много лет назад, подошел к графу Бену и попросил забрать его из действующей армии в столичный гарнизон – на любых условиях. Глаза солдата смотрели в пол, усталое лицо казалось лишенным каких бы то ни было эмоций. И голос был таким же бесцветным, никаким… Он был готов на самую грязную работу, и граф подивился, что грозный восточный боец согласен таскать утопленников и жечь прокаженных. На эту должность он поначалу его и взял. И смотрел, как парень оживает на глазах, начинает шутить, улыбаться. Он выполнял один задачу, которую раньше поручали троим. И выполнял всегда хорошо, без нареканий и проволочек. Его можно было даже не проверять.

Были у него еще качества, которые Бен очень ценил: честность и преданность лично ему. Все перечисленное помогло молодому человеку вырасти за несколько лет до командующего отрядом дозора южных ворот. Бывало, они даже проводили ночи напролет за разговорами. Авир не брезговал выполнять разные мелкие поручения Тариса, в том числе весьма деликатного свойства. Если бы граф спросил себя, есть ли у него друзья, то именно этого солдата и можно было бы назвать одним из них. Но в последнее время тот снова погрустнел, ходил и делал все как во сне. Качество работы не страдало, но не было в нем уже жизни…

Сегодня он стоял, оперевшись спиной о стену, и смотрел на море невидящими глазами. Был слишком задумчив, потерял быстроту… Та-рис остался на ужин и внимательно наблюдал, как Авир отказался от еды, выпив лишь воду, отодвинул кружку разбавленного вина, не притронулся к сыру… Граф некоторое время последил за ним взглядом и подумал, что он двигается и ведет себя, как деревянная кукла. Подождал, когда после ужина основная смена ушла по квартирам, а дозорные распределились на стене, и подозвал Авира.

– Тебя что-то беспокоит, я вижу. Расскажи, – Тарис был прямолинеен и всегда переходил прямо к делу.

Солдат внимательно разглядывал стоящую перед ним кружку с разбавленным вином, к которой он так и не притронулся. Словно раздумывал, говорить или нет…

– Всегда лучше рассказать то, что внутри, выплеснуть кому-то, – снова обратился к нему командир.

– Но сами вы всегда себя ведете по-другому, – Авир нехотя оторвался от кружки и посмотрел во внимательные глаза командующего.

– Неправда. Я просто выплескиваю иначе. Каждый освобождается по-разному от того, что накопилось внутри: кто жестокостями, кто созданием чего-то нового, некоторые находят спасение в женщинах, драке или вине. Мы все так или иначе обмениваемся эмоциями с миром. Каждый играет на своем инструменте… У тебя такого инструмента нет, поэтому лучше поговорить.

Солдат подумал, вздохнул и заговорил, с трудом подбирая слова:

– Тошно мне. Вначале я служил Давикулюсам, потом Травалам, теперь неизвестно кому… Потому как Ландос, хоть его и объявили правителем Валласа, не наш он. Что-то ткется невидимое… Неизвестно, в чем мы участвуем, кого защищаем. Присягаем то одним, то другим, то третьим, складываем головы в угоду непонятно кому. Чувствуешь себя пылью на дороге: развеет тебя ветер, и не останется ничего…

Тарис внимательно слушал, думал, что ответить… Как объяснить этому парню, что мы не можем выбрать ни страну, в которой родились, ни семью. Он давно сделал для себя вывод, что от того, в каких обстоятельствах проходит детство, зависит, как человек будет воспринимать окружающую жизнь. Если видел вокруг себя веселье в родном доме, то как бы тяжело в жизни ни было, а всегда найдешь повод порадоваться. Пришлось работать от зари до зари с малых лет – суждено во все впрягаться, будучи готовым всем услужить…

– Что твои родители делали? – задал он вопрос.

– Отец жрецом был, Алгала…

Культ Алгала был забыт со времен старой Империи. Граф снова задумался и наконец нашел нужные слова:

– Последние десятилетия страну и семьи Валласа мотало по всем бурным морям этой жизни. Никто не зажил лучше. Богатые стали бедными, а бедные вообще обнищали. Все должно было обрушиться в бездну, как оно и случилось. Кто сейчас будет восстанавливать страну и в какую сторону, пока неизвестно. Но среди всех этих перемен, которые происходят со всеми, очень важно сохранить какую-то привычку…

Авир поднял на графа непонимающие глаза, насупился. Тарис продолжал:

– Ты знаешь, все вокруг, – он обвел рукой город, – всегда враждебно тому, что нам хочется. Так всегда, человеку свойственно желание того, что в данный момент недоступно. Если на столе постоянно хлеб и молоко, нам начинает хотеться рыбы… Если мы едим рыбу, даже самую лучшую, возникает потребность в мясе. Всегда то, что под рукой, рано или поздно перестает быть привлекательным. Мы этого больше не замечаем и не ценим то, что имеем. Но когда мы это теряем – то, к чему привыкли, что всегда было рядом, – у нас как будто выбивают почву из-под ног.

Всегда, в любых меняющихся условиях надо оставить хоть что-то, к чему ты привык, что ты любишь делать… Как бы твоя жизнь ни менялась, и как бы ни менялся ты сам. Поэтому пусть будет что-то, что всегда останется с тобой. Допустим, это привычка, даже, казалось бы, глупая… Или особенность в еде… Пусть этим станет что-то в одежде. Выбери сам, что тебе ближе. Это отличит тебя от других и даст ощущение стабильности, когда мир вертится и переворачивается вокруг и земля уходит из-под ног.

Найди то, что ты можешь делать каждый день везде: на войне, в походе, в тюрьме, – где угодно. Что-то, что свяжет цепью день вчерашний и день завтрашний. Если теряешь все, если больше не знаешь, где ты, а где другой, кто ты и кому служишь, это позволит тебе не сойти с ума, как бы бессмысленно ни казалось то, что я сейчас говорю. Просто поверь…

Мне пришлось пройти через кое-что, через что мало кто проходит. Я выжил и сохранил рассудок, я думаю, только потому, что сберег некоторые привычки. И каждый день, когда я просыпался в новом месте, с новым именем, с новой женщиной – было нечто, что связывало меня вчерашнего со мной сегодняшним и свяжет Тариса Бена сегодняшнего с Тарисом Беном завтрашним. Что-то, что не даст потеряться, раствориться в толпе и хаосе, не даст потерять себя.

– И что же это? Что ты делал каждый день?

– Я? Тренировался.

– Что именно ты тренировал?

– Тело.

– Как просто, – Авир усмехнулся. – Мы всегда тренируемся, особенно в армии.

– Не говори так, – граф покачал головой. – Попробуй делать это, когда ты болен или почему-либо не можешь двигаться. Или не чувствуешь своего тела, лежишь и думаешь, не останешься ли ты навсегда недвижим…

- И как ты действовал тогда?

– Я тренировался мысленно. Каждый день, если я могу, то делаю упражнения. А если не в состоянии – совершаю их в голове.

– Но это совершенно лишено смысла!

– Вовсе нет! Замечал ли ты, что стоит нам долго подумать о чем-то, как наше тело меняется? Посмотри на тех, кто печет хлеб изо дня в день: пекари, что месят мягкие булки, отличаются округлостью форм и плавностью движений. Мясники же, орудующие топором, всегда резки и угловаты. Женщины, ткущие ткани, отличаются от рыбачек. Сапожники не такие, как солдаты. Наша жизнь, обыденная деятельность, привычные мысли накладывают отпечаток на наши тела. А если мы начинаем двигаться, этот отпечаток стирается. Это как разгладить складки… на душе. Если будешь думать горькие думы, твой лоб избороздится еще в ранней молодости – а если постоянно смеешься, у тебя прорежутся морщины в углах глаз. Чтобы ни того, ни этого не случилось, надо меняться. Если тебе горько, старайся хоть иногда улыбаться. Если ты постоянно смеешься, задумывайся о чем-то серьезном… Понял?

– Понял… Да только что это меняет?

– Это придает смысл. Когда он отсутствует, ты чувствуешь себя так, как ты мне только что описал: пыль на дороге, несомая ветром неизвестно куда. Все вокруг перекувыркнется, но если есть смысл, то твой мир останется стабильным – он словно встанет на место, пусть иногда даже вверх тормашками… Каждый может выбрать что-то свое. Я выбрал работу с телом. Даже не знаю, почему… Я с детства любил двигаться. И для меня всегда самым тяжелым была неподвижность. Когда я двигаюсь, я ощущаю себя живым.

– Покажи мне, – Авир поднял голову, в его глазах зажегся интерес, – что ты делаешь изо дня в день?

– Каждый день я стараюсь максимально нагрузить какую-то часть тела.

– Сегодня это что?

– Сегодня это руки. Я стреляю из лука.

– Мы все стреляем, – солдат повел плечами.

Тарис засмеялся:

– Знаешь, как стреляешь ты? Изо дня в день ты берешь один и тот же лук, одни и те же стрелы, одни и те же мишени. Твои мышцы и ум привыкают, и это перестает быть тренировкой, превращается в рутину и вызывает только усталость. Надо постоянно что-то менять, изобретать новое, импровизировать. Всегда натягиваешь тетиву одной рукой, а сегодня сделай это другой. Держишь лук в правой ладони – возьми его в левую. Выбери более тяжелый лук, чем обычно, натяни новую тетиву, возьми непривычные тебе стрелы. И каждый раз меняй что-то…

– И что ты меняешь сегодня?

– Сегодня у меня оружие Севера, – граф поднялся и из своих вещей в углу комнаты достал спрятанный в чехол лук очень необычной формы.

– Где ты его взял?

– У рыцарей Арута. Он более изогнут, чем наш. По форме напоминает грудь женщины, – Бен провел рукой по блестящей поверхности дерева. – Обрати внимание, как натянута тетива: по-другому, чем на наших. Стрелы Севера другие. Кажется, что это очень тугой и тяжелый лук, но посмотри, как далеко летит стрела. Ты его не натянешь так быстро, как валлаские, но зато по точности и дальности он не имеет себе равных. Если мы начинаем совершенствовать то, что умеем, что делаем постоянно, тогда по-настоящему становимся мастерами.

Когда-то я был недвижим, много лун… И однажды ночью я лежал без сна и вдруг понял, что скоро умру. Следующим же утром я заставил себя подняться и начал двигаться. И чем больше работал, тем лучше мне становилось. Ты знаешь, что я делал тогда? Крутил мельничное колесо, как старый больной осел… Я почти не мог есть, не мог жевать, любое движение причиняло мне боль.

И вот ко мне пришла жена мельника и сказала: «Ешь!» Ты не поверишь, она поила меня своим молоком! У нее умер ребенок. Молока было – хоть залейся. Мельник тоже умер. Только она и я и остались на этой всеми забытой старой мельнице… и козы, которых она держала. Я первые месяцы после моих ран вообще ничего не мог держать во рту, только пить. Так что, можно сказать, меня выходили женщины и козы…

А сегодня мне один человек рассказал о своей жизни. Он тоже потерял все. Но у меня всегда оставалось мое тело. Я с детства бегал, прыгал, плавал, проводил жизнь в движении. Это было то, на что я мог опереться. А у этого человека отобрали и тело… И ты не поверишь, на что смог опереться он! На звезды, которые наблюдал каждый день – где бы ни был, что бы с ним ни происходило…

Ты слышал о девушке с юга, которую называют Меч Эрланда? Она может побеждать сильных мужчин, как будто все вокруг тряпичные куклы.

– Да. И я видел ее. Я был на стрельбище, когда она стреляла из маленького арбалета.

- Так вот… По каким-то только ей одной известным причинам она дала урок моему другу. И первое и единственное, чему она его научила – чувствовать центр, центр внутри нас, чтобы опереться на него и делать все, используя его силу.

Они сидели молча и смотрели на море. Несколько дней дул западный ветер, и волны с силой накатывали на песчаный берег.

– Знаешь, на что смог бы опереться я? – задумчиво сказал Авир.

– На что?

– На море. Я вырос в Орвиле… У отца был баркас. Мы с ним рыбачили, и жизнь была сносной, пока я был в море. Конечно, мне тяжело было, мальчишке… Но море дает силы. Да… я бы смог назвать его моим центром. Иногда я мечтаю… Ты знаешь, о чем я мечтаю? Что у меня когда-нибудь снова будет лодка… И женщина – я прямо вижу ее, – крепкая женщина с большой грудью и сильными ногами. И дом в том же Орви-ле… Дом даже не так важен, баркас…

– Ну так купи его!

– Ты шутишь?! Мы уже два года не получаем денег. Что нам дает работа? Крышу над головой, еду и одежду… А на море я могу разве что смотреть, – он вдруг улыбнулся. – Что ж, пусть так, пусть я буду на него просто смотреть… Я обопрусь на него. Море станет моим центром…

Глава десятая НА ПЕРЕКРЕСТКАХ МИРОВ

Эрланд читал донесения. Неделю ничего не поступало, и это уже начинало его беспокоить, пока наконец два гонца не прискакали в один день, один за другим. Первый был от Изды, а второй послан старым Пиром Строном, владельцем Сияра, земли которого только что пересекло войско объединенного Валласа. Тяжело больной феодал остался тем не менее жив – несмотря на все инструкции, переданные Эде… Он рассыпался в заверениях преданности новой власти, в комплиментах по поводу железной дисциплины и организованности в армии, вспоминал золотые времена Империи Давикулюсов и сетовал на то, что страна так надолго оказалась в руках семьи Травалов. Колдун скомкал письмо и сжег его, чувствуя, как внутри поднимается злость.

Выяснилось, что был и третий гонец, но он исчез по дороге. Это было очень странно: за почти месяц после ухода войска ни один вестник не пропал, а теперь начинаются проблемы… Конечно, остаются еще птицы, но пока действует договоренность, что пернатая почта будет использоваться только в случае военных действий и действительно срочных донесений.

Новости не радовали правителя, несмотря на полное благополучие военного марша. Армия пересекла четыре провинции, одну на полуострове и три на большой земле. Пока они шли прямо на север, практически не сворачивая с прямого пути, сейчас разворачиваются на запад, чтобы промаршировать к Монатавану и принять там решающее сражение.

На полуострове много мелких землевладельцев, но лишь один мог оказать значительное сопротивление – Розер. Несколько лет назад на свадьбе в их замке был отравлен король Травал, и семья впала в немилость. Диана не уничтожила их, так как владельцу поместья удалось доказать свою непричастность к смерти монарха… и щедро пополнить казну из неизвестного источника. Однако сейчас Эрланду, напротив, были представлены веские доказательства того, что убийство короля было задумано и осуществлено именно Барком Розером, оказавшимся на проверку Барком Розавиндом, потомком старинного рода времен Империи.

Все феодалы как один упоминали Варга в качестве силы, держащей в руках все войско – бывшего драага цирка, а не благородного Изду… Три области большой земли, которые только что пересекла армия, пополнили ее припасами самого различного рода, в том числе воинами и… никаких происшествий! Главы семей счастливы, что освобождены от налогов на ближайшие три года, и выражают свою благорасположенность сменившейся власти, сохранившей им жизнь и владения.

Эрланд пригласил Верона, Ландоса и Бена, дабы зачитать полученные послания. Министр был заметно доволен услышанным. Он потер руки и произнес маленькую речь: «Ну что ж, Империя возрождается! Половина страны уже присягнула на верность восстановленной власти Давикулюсов. Север на границе с Валласом не готовит сюрпризов. Если решится вопрос со взятием Монатавана, мы все можем спать спокойно!» Он был прав, этот умный и скользкий человек. Похоже, спокойные времена вновь возвращаются в страну, которую все еще лихорадит…

Граф не сказал ни слова, прослушав донесения. Он снял маску, и правитель подумал, что уже привык к его обезображенному лицу, как и к постоянному молчанию – зато стал больше обращать внимание на выражение глаз и на руки, лежащие на столе. В этот раз Эрланд заметил, как Тарис расслабил сцепленные пальцы, когда был упомянут абсолютный авторитет Варга в армии. И что-то такое блеснуло в его глазах… колдун не понял, гордость?

Ландос удовлетворенно кивал и вновь поставил вопрос о том, что Фада и Ирвен до сих пор не найдены, а оставшиеся братья просят о возвращении на свою землю с останками павших. Эти разговоры начали докучать правителю, и сегодня он решил закрыть эту уже болезненную тему. Обратился к другим присутствующим: возможно ли сейчас решить проблему, может ли Вандервилль обеспечить безопасность путников? Ответ графа удовлетворил всех. Бен сказал, что положение в стране не позволяет послать с рыцарями Арута большой отряд, но им будет выделен проводник и конный обоз при условии возвращения через год двойного количества лошадей и известной суммы серебром. Люди, которые отправятся с рыцарями, должны вернуться с лучшими северными лучниками. Его слова не встретили возражения ни одной из сторон. Все спешно разошлись. Задержавшийся с Эрландом Тарис странно сверкнул глазами на вопрос правителя, не беспокоит ли его растущий авторитет Варга.

– Вы хотите, чтобы я его сменил? – граф наклонил своим птичьим жестом голову к плечу, внимательно посмотрев на колдуна.

– Да, я бы очень этого хотел. Вам есть кого оставить на вашем месте в Вандервилле?

– Да. Когда я могу отправиться в путь?

– Когда вам будет угодно… И нельзя допустить, чтобы принцы Севера вернулись в Арут! У вас есть новости об Ирвене и Фаде?

– Пока нет, но по их следам уже идут.

– Хорошо. Тогда по следам последних рыцарей пойдете… вы.

Бен выпрямился, кивнул головой и быстро вышел. Эрланд уже привык к его манере входить и уходить без каких-либо слов приветствия или прощания. Так поступала и Эда, так их учили в ордене Ваара. Он же так и не смог усвоить эту привычку…

От Эды нет ни строчки, ни устно переданного слова. Она молчит с момента их последней встречи. Колдун ругал себя за невольное объяснение в любви. Они не расставались одиннадцать лет, и он не представлял, что в один прекрасный день она может вот так его оставить. Порученное ей убийство трех землевладельцев не осуществлено. Такое впечатление, что она вообще забыла о существовании Эрланда, как будто и не было всех этих лет, проведенных вместе. Он вспомнил, как впервые увидел ее…

Эрланд был послушником ордена Ваара, изучающим магию и физику видимого мира. Его не интересовало ничего, кроме искусства управления реальностью. Женщинам тоже не было места в его жизни…

Он стоял у входа в центральный замок в горной долине в первый день весны и любовался огромным диском солнца, выкатившимся из-за горизонта. На небе не было ни облачка, снег на вершинах гор казался почему-то ослепительно голубым, а на спуске в долину розовым. Ели на заснеженных холмах стояли сине-зелеными застывшими свечами, а по широкой дороге на подъезде к замку ехали три всадника. Он понял сразу, как только смог различить их фигуры и лица, что это маруты – женщины из племени степных воительниц. У них нет мужчин. Они охраняют узкую полосу пустынной лесостепи между землями Ваара и Дравийским царством. Периодически делают набеги на приграничные села, из которых возвращаются со здоровыми молодыми мужчинами, которых держат в плену, пока не рождаются дети. Потом пленников и новорожденных мальчиков убивают…

Эрланд с интересом разглядывал женщин-воинов, едущих с двух сторон от маленького всадника. Они сидели верхом на лошадях мышиного цвета, с черными гривами и хвостами и темным ремнем на спине. Кони были большие и мощные, как и сами всадницы: высокие, плотные, мускулистые черноволосые женщины, не уступающие ни комплекцией, ни силой крепкому мужчине. Их длинные волосы высоко стянуты сзади так, что даже кожа лица и глаза кажутся подтянутыми к вискам. Вся их одежда из кожи, тела покрыты татуировками. По этим рисункам можно определить социальное положение, возраст и воинские доблести – сколько воительница убила воинов-мужчин…

Ему приглянулось сильное, четко очерченное лицо одной из женщин, с необычайно выразительными голубыми глазами. Она была его лет, около сорока. Что-то в ее посадке головы, осанке привлекло взгляд, и он не в силах был отвести от нее глаз до тех пор, пока они не подъехали прямо ко входу и не спешились. Тогда наконец обратил внимание на третьего всадника, ехавшего посередине между марутами на низенькой молодой рыжей лошади, которая казалась едва ли не пони по сравнению с конями степных воительниц. Маленький наездник был замотан в желтые шелка так, что виднелись только глаза.

Одна из женщин передала поводья другой спешившейся воительнице и вместе с юношей поднялась по ступенькам прямо к наблюдавшему их Эрланду. Поприветствовала его коротким кивком и попросила провести к магистру. Молодой человек не смотрел по сторонам, его взгляд был устремлен прямо перед собой, золотые глаза казались непроницаемыми…

Позже, уже вечером, по замку прошел слух, что Дравийский шах отдает в орден на обучение воинскому искусству свою старшую двенадцатилетнюю дочь. Маленький наездник, приехавший с марутами, оказался очень молоденькой тоненькой девушкой.

Она ужинала со всеми послушниками. На ней по-прежнему была желтая шелковая одежда, светлые волосы стянуты высоко на затылке, как принято у степных воительниц. Чистая, без татуировок кожа покрыта бронзовым загаром, а светлые желто-карие глаза, показавшиеся на восходе солнца Эрланду золотыми, так же, как и утром, смотрели прямо перед собой.

Никто не сопровождал ее. Она пришла и присела за край стола, и так и сидела. Другие послушники, бросая на нее мимолетные любопытные взгляды, проходили мимо. Никто не садился рядом, все ели в молчании. Девушка сидела без малейшего движения, и он подумал, что она не знает, где и как берут еду, что берут, и не хочет показаться смешной или глупой. Пошел и набрал две миски… Он помнил все так, как будто это было сегодня – тогда приготовили чечевицу и конину. Принес, поставил перед ней, сел рядом, сказал:

– Ешь.

– Спасибо… – она подняла на него светлые глаза, улыбнулась.

И Эрланд почувствовал бабочек в животе. Невозможно было дать этому другого определения: как будто расправились крылья в самой глубине его существа, где-то ниже пупка. Он был буквально пленен ею с первой же минуты. Они стали друзьями, и колдун всегда думал, что они были настоящими друзьями. Он занимался магией и естественными науками, она училась быть воином… Они прожили бок о бок в ордене десять лет.

Потом он почувствовал желание вернуться домой и продолжить дело отца – то, для чего он был рожден, к чему его готовили… и от чего сбежал в юном возрасте. Эда предложила ему помощь, познакомила со своим отцом и захотела пойти с ним. На момент свершения задуманного переворота Эрланд нисколько не сомневался, что девушка станет его женой. Он уже заручился согласием шаха… И тут она вдруг изменилась, как будто стала другим человеком!

Ее отец счел нужным рассказать ему об ужасной трагедии, как маленькая Эда стала молчаливым свидетелем жестокого убийства своей матери и многих других женщин и детей, среди которых росла. Не скрыл, что она потеряла на время рассудок и пыталась убить себя. И предупредил, что его дочь, скорее всего, уже неспособна полюбить мужчину. Тем более что в племени женщин-кочевников, где она воспитывалась в течение пяти лет после случившегося несчастья, Эда переняла их склонность к однополой любви…

Эрланд думал тогда, что он может все изменить – что его любовь сможет все изменить. Но предугадать поведение Эды ему не удалось… Неужели она просто вычеркнула его из своей жизни?

Колдун задумался: а ведь он точно так же порвал все связующие ниточки со своей семьей… По неизвестным причинам он ощущал себя чужим и собственным родителям, и братьям, и сестрам. Неизбывное одиночество терзало его с детства, как будто в том мире, в котором существуют души до рождения, его готовили к какой-то совсем другой жизни.

Ничто не приносило ему радость, не вызывало жар души. В доме отца царили шутки и веселье, танцевали и пели и мужчины, и женщины. Но Эр-ланд рос, не подарив никому ни улыбки, ни симпатии. Взрослел, поражая всех холодом в обращении… Он никого не любил, и никто не любил его.

Решение уйти из дома и отправиться паломничать сформировалось в ранней юности, и он долго готовился к этому, никому не говоря ни слова. Боялся юный Эрланд не того, что его могут отговорить – боялся, что ему могут помешать. Когда все приготовления были завершены, он оставил на столе отца записку: «Прощай. Мы больше никогда не увидимся. Не ищите меня».

Отца, собственно, не было на тот момент, его отлучкой он и воспользовался. И улизнул из дома, ни с кем не простившись. Путь держал в Вандервилль, а оттуда уже отплыл с кораблем на юг. И пока полуостров не покрылся туманом и не потонул в вечерней дымке, не мог вдохнуть свободно, опасался погони…

С путешествиями стал формироваться характер, со знаниями сила. Как много он пережил! То, что он совершил этот переворот в стране – результат его скитаний. Как странно… Если бы он рос как все дети, то давно уже был мертв. А сбежав из дома и разорвав связь с семьей, получил возможность воссоздать дело отца, связь поколений, восстановить Империю… Как будто духи, курирующие древний род, вырвали его из родного дома, чтобы вдохнуть фамильные силы лишь спустя много лет.

Знакомый стук в дверь вывел его из задумчивости. Верон… Министр вошел со своей обычной тихой улыбочкой:

– Надеюсь, я вам не помешал?

– Входите, входите… Сыграем в шахматы?

– Вы играете в шахматы? – посетитель был очень удивлен.

– Я – да. А почему вас это удивляет? Мы ведь из Тареша.

– Вот именно это меня и удивляет…

– Выражайтесь яснее, мой дорогой Верон, – колдун улыбнулся, заложил руки за спину, подошел к окну и прищурился, вглядываясь в марширующий на крепостной стене отряд солдат.

– Шахматы – игра аристократов времен Империи. С приходом к власти Травалов она была забыта…

– Как видите, я ее до сих пор помню. А вы?

– И я… помню.

Эрланд подошел к бюро, стоявшему в самом углу комнаты, и снял крышку, обнаружив расставленные на шахматной доске готовые к игре фигуры.

– Вы поможете мне поднести столик к свету?

Вдвоем они перенесли шахматы и поставили их перед окном, расставили стулья.

– Я только не уверен, что сохранил навыки игрока, – произнес Верон. – Последний раз я играл лет пять назад. А вы?

– Я регулярно играл в шахматы до совершенного нами взятия власти, аккурат до действа в цирке. С кем вы играли последний раз?

– С женой, – министр замешкался, какую руку из протянутых к нему с зажатыми в ладонях фигурами выбрать. – О! Мне не повезло, я выбрал черные… теперь точно проиграю. А с кем играли вы?

– Ну что ж, я начинаю, – правитель выдвинул пешку на две клетки от короля. – С Эдой… А я и не знал, что у вас была жена. Расскажите мне про нее.

– Эда тоже из Тареша? – Верон повторил ход Эрланда. – Я думал, она чужестранка… Моя жена принадлежала к старинному роду Дварже-нов. Я приемный ребенок ее отца, сын его убитого военачальника. Отец супруги очень ценил и уважал моего родителя и стал моим опекуном. Я очень любил его и мою жену, а она любила меня.

Первые ходы они делали быстро, разменяли пару пешек и коней.

– Нет, – ответил колдун. – Эда не из Тареша, она из Дравийского царства, но росла вдали от семьи, далеко… А как вам удалось уцелеть после переворота Травалов?

– Я рано обнаружил способности к финансам и вел денежные дела приемного отца. Все знали, что я не отношусь к аристократии. Травал, будучи управляющим Вандервилля, пересекался со мной несколько раз. Мы разговаривали об экономике, о коммерческих вопросах… В ночь переворота Бернард послал ко мне гонца с предложением перейти в его лагерь и сохранить тем самым жизнь. Перейти без семьи… Я ответил согласием.

Теперь они стали задумываться над ходами.

– И вы, конечно же, никого не поставили в известность?

– Конечно же, поставил: тестя и жену…

– Но вы не сообщили о заговоре вашему императору?

– Я не знаю, кого известил тесть.

Это был допрос, и Эрланд не успокаивался:

– Ваш приемный отец уцелел? А как получилось, что осталась жива ваша жена? У вас были дети?

– Мой тесть исчез той же ночью, и его дальнейшая судьба мне неизвестна. – Верон внимательно рассматривал шахматную доску. – Мы с супругой очень любили друг друга и не мыслили жизни по отдельности. Я приехал в Вандервилль в чем был, в сопровождении вооруженного отряда, прибывшего с гонцом на случай моего согласия. Жену я все годы выдавал за мою служанку… Нет, у нас не было детей. Она была бесплодна… к счастью. Шах…

Колдун закрыл короля конем и продолжал допрос:

– Почему к счастью? Как умерла она?

– Нет ничего хуже, чем пережить своих детей, я так думаю – а их бы убили, это точно… Моя жена скончалась от проказы, которую остановили вы, да хранят вас боги.

Игра была прервана стуком в дверь. Вошла Кавада, низко присела у двери, увидела их за игрой и смешалась.

– Что ты хотела? – Эрланд оторвал глаза от доски.

После ночи, проведенной за городом, их отношения поменялись. Она больше не смотрела на него влюбленными глазами и не старалась проводить с ним как можно больше времени. А он чувствовал неловкость за свое бессилие тогда… Их стало тяготить вынужденное постоянное присутствие друг друга, и оба это понимали.

– Я написала все письма, что вы мне сказали, – у Кавады в руках были листы пергамента. – И пришла, чтобы вы их подписали и запечатали. Но я могу и подождать, здесь нет ничего срочного…

– Нет… иди сюда. Шах… Господин Верон, подумайте пока над вашей защитой, – правитель перенес королеву через все поле и оставил потеющего министра перед шахматной доской в недоумении, относительно чего была сказана эта фраза. Подошел к столу и взял письма, погрузившись в чтение.

Женщина отступила на шаг, внимательно всматриваясь в игру. Эр-ланд пробежал глазами корреспонденцию, поставил подписи и запечатал письма горячей печатью. Встал и вдруг увидел, что она рассматривает партию.

– Ты знаешь эту игру?

– Да, Мастер, – Кавада вежливо улыбнулась и уже повернулась, чтобы уйти.

– Ваш ход…

Она чуть задержалась, оглядываясь через плечо, как пойдет Верон.

– Шах, – хитро улыбнулся министр. Он защитился офицером, который одновременно угрожал королю Эрланда.

Колдун ответил на его улыбку и выдвинул вперед пешку. Затем поставил все фигуры назад, как они были до хода Верона, и обратился к Каваде:

– А ты бы как защитилась?

Она пошла ферзем, на которого правитель тут же напал, стремясь сохранить позицию нападающего.

– Мат, – женщина тонкой белой рукой переставила коня, одновременно забрав королеву противника.

На лице министра отразилось чрезвычайное удивление.

– Ты хороший шахматист, – Эрланд медленно поднял на нее глаза. – Ты играешь регулярно?

– Нет, Мастер, иногда. Я могу идти?

– С кем ты играешь? Да, ты можешь идти.

– С графом Беном. – Кавада присела и вышла.

– Как много нового иногда можно узнать за шахматной партией, – Эрланд посмотрел на Верона, вытянув шею, снизу вверх. Именно заглянул в глаза…

Министр почувствовал, что его подняли на дыбе. В комнату вливались солнечные лучи, отбрасывая на пол круги золотого света. Серые стены уже не казались такими мрачными, а гобелены являли игривые сцены… Ему пришло в голову, что кабинет правителя, пожалуй, одна из самых светлых комнат в замке и на редкость удачно расположен. Массивная мебель блестела, натертая пчелиным воском, подвески на люстре играли всеми цветами радуги. Но, несмотря на все это и на солнечный день, было нечто удушающее и мрачное в атмосфере… или это было настроение правителя?

– Вы забыли за игрой цель вашего визита? – колдун хмыкнул и подошел к окну, встав к Верону спиной.

– Нет. Можно сказать, что мы даже к этому подошли – к цели моего визита…

Эрланд снова повернулся лицом к министру.

– Сегодняшний гонец от Пира Строна привез письмо и для меня. Старый владелец провинции чувствует себя одной ногой в могиле и хочет обезопасить грядущее своих домочадцев, в первую очередь, дочери и жены, будущей вдовы, – поскольку собеседник молчал, Верон продолжил: – И предлагает мне стать ее мужем…

– И принять провинцию, – без улыбки закончил колдун. – Вы знаете, что граф Бен отправляется сменить Варга?

– Еще нет.

– Значит, вы вдвоем покидаете меня… Я правильно понял, что вы предпочтете осесть в Сияре, чем находиться в Вандервилле?

– Я к вашим услугам… Это зависит от вас, хотите ли вы видеть меня в столице, нужен ли я здесь.

– Когда вы желаете заключить брак?

– Наверное, мне желательно вначале познакомиться с невестой?

– А что, знакомство с ней может изменить ваше предварительное решение? Или оно уже окончательное? – Эрланд еле заметно улыбнулся.

– Нет… решение уже окончательное. Так что мой отъезд зависит только от вас. Если я вам не нужен, то я могу уехать хоть завтра…

– Уезжайте, – улыбка слетела с губ правителя, его глаза смотрели сурово и жестко.

Верон заерзал на стуле:

– Кому я могу передать дела?

– Они могут подождать в ваше отсутствие в течение… пары недель?

– Да, конечно… Я могу отдать предварительные распоряжения… Вы меня отпускаете на две недели?

– Именно так.

– Ну что же, тогда сегодня-завтра я все подготовлю к моему отъезду, и… вернусь через обозначенное время.

– Сделайте одолжение. – Взгляд Эрланда становился все холоднее и холоднее.

Министр встал, склонил голову и обнаружил, что колдун смотрит в пространство перед собой пустыми глазами. Верон сделал глотательное движение и приложил все усилия, чтобы выйти бесшумно.

Эрланда не оставляло чувство, что за ним кто-то следит. Это ощущение было так сильно выражено, что он не пожалел времени и ночью внимательно обошел весь замок, настроившись на другое видение, дабы узреть невидимое. Он никогда этого не делал здесь, в Вандервилле, берег силы. Сила – явление не бесконечное, черпать из нее на глупости неразумно…

Черные коридоры потонули в сизом тумане, из стен выступили старые белые камни. Обнаружились засыпанные этажи и подземелья, давно не используемые. Беседка, увитая розами во внутреннем дворике, где струился фонтан, хранила тень волка. Колдун сел напротив, посидел немного. Призрачный волк вспрыгнул на скамейку и положил большую черную голову на лапы, завернув хвост под себя.

– Кто ты? – спросил Эрланд. И произнес, собрав все силы и энергию: – Отвечай! Я приказываю тебе!

Волк чуть приоткрыл белые клыки:

– Я – след…

Маг подошел к месту, над которым улегся зверь, и провел ногтями по утрамбованной земле под его животом. Волк зарычал и цапнул протянутую руку. Колдун резко отпрянул и на мгновение допустил страх. В ту же минуту видение исчезло. Эрланд выругал себя. Он, такой опытный в магии, позволил себя прогнать неизвестно чему! Но оставаться там больше было нельзя. С силой запахнул плащ и пошел в спальню, проклиная неведомое создание.

Вокруг высились темные, сырые стены современного Вандервилля. Он покружил по переходам первого этажа, вдруг пропустив коридор, ведущий до восточного крыла. Темный дворец разнес его шаги далеко. На звук, произведенный им, свернул патруль, обходящий замок, и ему пришлось показать лицо троим солдатам, вставшим у него на дороге. Командующий ночным дозором вежливо отсалютовал и смущенно кашлянул в тяжелую кожаную рукавицу, пропуская колдуна. Эрланд почувствовал раздражение: замок воспротивился его власти. Что-то здесь было не то…

Он вошел к себе в высокую, освещенную поднимающейся луной комнату и привычно закашлялся от пыли, которой здесь не было. Ему показалось, или кто-то поднялся с кровати, когда он прошел к маленькому шахматному столику? Тень высокого человека в охотничьем костюме, в широкополой шляпе…

Эрланд опустился за стол у письменного бюро и задумался. Раздался тихий шорох… Маг медленно-медленно повернул голову в сторону окна. В углу рамы висела летучая мышь. Совершенно невероятным движением, как будто его рука вдруг вытянулась в десять раз, он схватил пискнувшее животное и сжал в ладони, медленно раздавив между пальцами. Теплое тельце затрепетало, обмякло, кожистые крылья расслабились. Колдун быстро встал, направился в угол комнаты, достал из комода маленькое вертящееся на серебрянной подставке черное зеркало и прыснул кровь на полированную поверхность…

Через несколько мгновений растекшаяся жидкость на зеркале засветилась. С другой стороны, как будто из глубины, возникло отражение, как в воде: на берегу озера, на фоне раскидистых кустов лежало то, что когда-то было женщиной – почти обглоданный зверями костяной остов человека. Эрланд отшатнулся и изменился в лице.

Высокая фигура, мерно покачиваясь на длинных ногах, спустилась на кухню. Огонь в очаге был потушен, ставни закрыты, туши убитых животных свешивались с потолка. Но вошедшему в помещение не нужен был свет, чтобы видеть. Страж опустился на стул, вытянув одну ногу и бросив дырявую шляпу на стол.

– Бурр, – позвал негромко.

Из темноты печи вынырнуло создание, похожее на карлика-уродца. У него было маленькое горбатое и брюхатое тельце с тонкими и кривыми ручками и ножками, разными глазами: одним круглым, а другим продолговатым. На худом лице, поросшем редкой рыжей щетиной, выделялся огромный нос. С лысой головы свешивался крошечный колпак. Уродец заковылял к столу и взобрался на стул напротив сидящего.

– Не изволите ли угощения, уважаемый Страж? – заканючил сопливым, лающим голосом. – Вина? Пива? Крови?

– Крови, – глухо отозвался сидящий.

– Что вы к нам так редко заходите? – Бурр щелкнул пальцами.

У него было шесть длинных тонких пальца на непропорционально маленькой и круглой ладошке. В тот же момент свешивающаяся с потолка крупная туша у самого очага вдруг как будто сжалась, и из нее выплеснулась почти черная студенистая кровь прямо в подставленный, подпрыгнувший самостоятельно глиняный стакан. Он подлетел и встал на стол перед Стражем. Тот понюхал жидкость провалившимся носом, обвел зияющими глазницами мертвого лица помещение и скривил наполовину истлевшее лицо.

– Овца…

– Овца, – виновато заерзал его собеседник. – Ничем другим не богаты… к сожалению.

– Ладно, пусть будет овца, – со вздохом сказал Страж, опрокидывая содержимое стакана в дырявый рот.

– Как вам служится? – заискивающе осмелился поинтересоваться маленький человекообразный урод напротив. – Терик не причиняет вам беспокойства?

– Борзой он у вас, – с осуждением покачал головой Страж. – Ох, и борзой! Неймется ему, места себе не находит – любовь ненавистью оборачивается и сжигает его. Ничего, надеюсь, ему не показываете?

– Ничего, ничего, – успокоил его собеседник. – Да он ничего и не увидит-то, в таком состоянии! Нервный стал, болезный… А с самого начала времени у него не было.

В кухню вошел большой черный волк и приблизился к сидящим за столом. В полупрозрачной тени выделялись красные глаза.

– А вот и след Тимура, – задумчиво проговорил Страж.

– Увидел он меня, – раздалось глухое ворчание подошедшего призрачного зверя.

– Не страшно, что увидел, – заключил мертвый человек, глядя на волка. – Не понял, от кого ты?

– Нет, не понял.

– Ну и ладно… демоны его побери, – и продолжил, уже обращаясь к ним обоим: – Вы его малость ужмите, силенок у него подсосите. Благо, страстью он обуян, не контролирует себя…

– Подсосем, подсосем, – воскликнул с радостью уродец, подпрыгнув на стуле.

– Ты, – Страж кивнул волку, – ты эту силу вбери, отдашь хозяину… А ты плохо замок блюдешь. Почему животное к нему впустил?

– Какое животное?

– Мышь летучую, – пояснил мертвец. – И не прикидывайся идиотом. Я тебя насквозь вижу.

Бурр скосил разные глаза виновато в сторону, захлопал большими веками, шмыгнул носом.

- Мешалась она мне, сука… Кровь пила у зарезанных животных, мне мало оставалось…

– И ты избавиться от нее захотел, – с угрозой в голосе промолвил Страж.

– Нет! – вскричал уродец, вскинув на мертвого охотника округлившиеся глаза. – Я просто с нее запрет снял. Ну, она сама и полетела…

– Нечего ему больше ворожить тут. Как вы ему вообще все позволили?! Хранитель маяка зеркало не заблокировал, сегодня вот снова…

– Наши возможности, – забормотал Бурр, виновато опустив глазки, – наши возможности не дотягивают до наших желаний…

– Так подсуетитесь! Чтобы дотягивали, – с укоризной, твердым голосом сказал Страж. Распрямился и добавил с горечью: – Эх, как мне у вас Герыча не хватает! Такой толковый пес! С полуслова понимает! Мысли угадывает! И чего я его все время третировал?

Глава одиннадцатая ВТОРЖЕНИЕ

Каваде потребовалось время, чтобы найти Тариса. В этот раз она его обнаружила в конюшне. Отдала ему письма, объяснив, что, куда и в какие сроки надо передать. На вопрос, чем занят Эрланд, ответила: игрой в шахматы. Внезапно граф схватил ее за руку и затащил в денник, прижав к стене.

– Повтори, что ты сказала…

– Он играет в шахматы с Вероном. – Она, по обыкновению, распахнула свои бездонные глаза. Голос Бена был очень странным, как и взгляд… А впрочем, Кавада уже свыклась с мыслью, что понять его невозможно.

– Ты не знаешь, кто выигрывает?

– Я… – ей пришлось рассказать в подробностях эпизод у шахматной доски.

Тарис отпустил ее и сел прямо на пол, стянув маску и закрыв руками лицо. Простонал:

– Только не говори, что ты ему сказала, что играешь со мной!

– Сказала, – она села рядом с ним, в своем красивом фиолетовом шелковом платье, на пол денника. – Ты знаешь, будет лучше, если ты начнешь хоть иногда разговаривать о чем-нибудь. Что я сделала не так?

Почему ты не можешь играть в шахматы? Почему я не могу выиграть у Эрланда?

– Кавада, – граф обнял ее за плечи. – Эта игра была распространена в Тареше…

– Ну и что с того?

– Среди… старой знати. Это как метка: если ты играешь в шахматы, ты принадлежишь… ну, скажем, к определенному социальному уровню.

– Подожди, подожди… Это совсем необязательно! Я, дочь небогатого горожанина Вандервилля, умею играть в эту игру!

– Потому что тебя научил я…

– А кто научил тебя? – Кавада как всегда ничего не понимала. Что было в его глазах?..

– Меня? – Бен замешкался с ответом. – Варг…

Со стороны двора раздался шум и звук энергичных шагов. В конюшню вошли несколько человек.

– Занимайся своими делами, – Тарис встал. – И ради всех богов, не произноси вообще моего имени в разговоре с Эрландом! Когда ты за мной шпионила для него, ты принесла мне меньше вреда, чем за один сегодняшний день…

– А если он меня начнет расспрашивать? – ей хотелось провалиться сквозь землю. Она чувствовала себя совершенной дурочкой.

– Не начнет. Он тебя боится.

– Тарис, о чем ты говоришь?!

– Поверь мне… Если все произошло у вас так, как ты мне рассказала, он должен тебя стесняться сейчас. Видишь ли, если у мужчины не получается с женщиной в первый раз… Это его ставит в такое положение… В общем, он начинает ее опасаться. Так что не бойся его – это он тебя теперь боится, это он у тебя в руках.

Граф провел пальцем по ее лицу от лба до подбородка, спешно натянул маску и направился к зашедшим рыцарям Арута. Кавада ушла через вторые двери в другой стороне конюшни.

Во дворе замка она столкнулась с Грегором и Ордом, они раскланялись друг с другом. Хотела было пройти мимо, но принцы остановили ее…

– Госпожа Кавада, – заговорил Орд, – вы можете уделить нам несколько минут?

– Да, конечно!

Они нравились ей. Всегда вежливые, держатся с таким спокойным достоинством… Отойдя немного в сторону, присели на парапет пустой арены для тренировочных боев. Орд оглянулся, чтобы удостовериться, что их никто не слышит, и тихо произнес:

– Мы хотим попросить вас об одолжении… особого рода. Вы не могли бы… дать нам яду?

Женщина удивленно посмотрела на него, потом на Грегора. О чем они ее просят?

– Нам кажется, что вы единственный человек, к которому мы можем обратиться со своей бедой, и вы нас поймете.

– Для чего вам яд?

– Чтобы… умереть.

Грегор встал и, пряча глаза, отошел от них, словно желая проверить, что поблизости никого нет, и никто не может их подслушать. Орд продолжал:

– Мы понимаем, что наша просьба вам кажется по меньшей мере странной, но завтра мы уезжаем, покидаем Вандервилль. Ландос остается один. Возможно, мы напрасно переживаем и беспокоим вас, но мы все чувствуем, что ему грозит опасность. И хотим, чтобы он смог уйти в мир иной без страданий и проволочек, если что-то случится…

– А что может случиться? – с сегодняшней ночи, а вернее, после ее сна, Каваду не покидало ощущение, что небо затягивается грозовыми тучами и надвигается буря.

– Никто не знает, что может случиться. Но господин Эрланд ведет не совсем честную игру. Кажется вполне вероятным, что он пожертвует Ландосом, чтобы возвести другого на трон… или взойти на него самому.

Кавада смотрела прямо перед собой. Ее почему-то не удивило услышанное.

– Если мы вам поклянемся, что не употребим яд с другой целью… Конечно, это глупо, я понимаю… смешно и глупо в таких случаях говорить о каких-то клятвах… Но поверьте нам, пожалуйста, поверьте! Всего одна доза, для одного человека. Пожалуйста…

Через час она принесла рыцарям то, что они просили.

Тарис вошел к Верону без стука.

– А, мой друг… рад вас видеть, – министр улыбнулся, застыв со свернутым плащом в руках. – Мне сегодня Эрланд сказал, что вы присоединитесь к армии…

– Верно, – граф сел на стул, вытянув по привычке ноги. – А вы, я вижу, собираетесь посетить вашу невесту?

– Именно так.

- И как наш правитель воспринял ваш отъезд?

– Вы не поверите – с радостью! Я думаю, у него есть веская причина радоваться, что мы покинем столицу. Интересно, какая?

– Верон, вы мне предлагали дружбу, если можно так выразиться… дружбу, скрепленную уговором: мой замок – ваши деньги. Но теперь, наверное, мой замок больше вам не интересен?

– Не говорите так! Мы живем в очень непростое время… Не знаю, заметили ли вы, но Эрланд, похоже, переживает тяжелые дни…

Бен внимательно посмотрел на собеседника.

– Я думаю, что все, что он наметил, пошло не так, как он рассчитывал, – продолжал министр.

– То есть? Переворот свершился. Ну, остались живы старые владельцы поместий, так это можно исправить… к сожалению.

– Переворот не был его единственной целью. И все, что случилось позже, выходит из-под контроля… Новая знать осталась жива. Армия миновала провинцию Сияр, а ее хозяин по-прежнему шлет правителю пылкие заверения в дружбе и преданности. Да, кстати, как мне благодарить вас за это?

– К этому мы сейчас и вернемся. Меч Эрланда… похоже, больше ему не подчиняется.

– Вы что-то слышали об этом? – Верон внимательно посмотрел на графа. – Что вам известно? Я был предельно откровенен с вами с момента нашего разговора на маяке…

– Я заметил это и ценю вашу дружбу. Ценю тем более, что проявления дружбы вам не свойственны…

– Поэтому я попрошу вас, Тарис, тоже быть со мной откровенным. Мы сейчас, в некотором роде, в одинаковом положении… В положении, если можно так выразиться… шахматных фигур, играющих на одной стороне.

– Мне доложили сегодня о вашей партии, – граф наклонил голову к плечу.

– Это была ошибка, со стороны Кавады… Вы ей сказали?

– Сказал. Я согласен с вами, что мы в положении шахматных фигур. Наша ситуация еще и осложняется тем, что мы не знаем ни что по другую сторону доски, ни кто играет нами…

– Это нас еще более сближает, не правда ли? Так что вам известно?

– Мне известно то же, что и вам: армия благополучно продолжает марш, пересекая провинции страны, никто пока не оказывает сопротивления. До сих пор не было ни одного крупного сражения, не считая мелких стычек. Все противники переворота стягиваются в Монатаван на западе Валласа. Город действительно прекрасно укреплен и может обороняться едва ли не год. Владелец замка требует признать его независимым городом-государством.

– Граф, погодите… Все это сведения из донесений, которые переданы сегодня Эрланду и о которых он решил нам рассказать. Но что знаете только вы?

– Верон, я точно не уверен, но мне кажется, что ваши предположения оказались верны.

– Относительно чего?

– Относительно того, что Эде нравится Варг. Кажется, я могу добавить… Варгу тоже нравится Эда.

Некоторое время они смотрели друг на друга.

– Можете что-нибудь сказать об источнике вашей информации?

– Он мне сам написал.

– Кто?!

– Варг…

– Вы… состоите в переписке?!

– Да.

– Кстати, вы верите в астрологию?

– Почему вы меня спрашиваете?

– Ну… вы живете с астрологом, как-никак. Правда, звезды источник информации весьма эфемерный… Кавада рассказала вам про свой последний прогноз?

– Насчет трех правителей? Да.

– Вы знаете, кто будут оставшиеся два?

– А вы уверены, что мы знаем и первого?

Министр судорожно сглотнул и прикрыл веки.

– Вы думаете, Эрланд не будет править?

– Не знаю.

– Звезды об этом ничего не говорят?

– Как мне объяснила Кавада, язык звезд и язык людей понятия очень разные. Иногда ей самой сложно интерпретировать те расчеты, которые она делает…

– Да, я тоже об этом знаю… И знаю на сегодняшний день двоих, кто может претендовать на престол.

– Я знаю четверых, Верон.

- Может, мы обменяемся нашей информацией?

– Давайте… Но после того как обсудим одну деталь. Вы мне предлагали ваши деньги, если они мне понадобятся…

– Да. И мое предложение остается в силе.

– Вы когда планируете уехать в Сияр? Когда предполагается ваша свадьба?

– Она состоится через неделю, но покинуть Вандервилль я хочу завтра утром.

– Хорошо… На всякий случай снабдите меня некоторым количеством золотых монет, которые было бы удобно взять с собой в долгий путь.

– Вы присоединяетесь к армии? Или отправляетесь в ваш замок?

– События начинают развиваться стремительно. Пока я доеду до развилки на Монатаван, станет окончательно ясно… куда повернуть. Но в любом случае я планирую разогнать воронье. Мой управляющий жалуется, что замок стал пристанищем ворон всего Севера.

– Конечно, мой друг… А когда собираетесь отправиться вы?

– Завтра к вечеру.

– Вы берете с собой охрану?

– Я? – Тарис искренне удивился. – Зачем?

– Тогда, может, я вас подожду, и поедем вместе?

– С удовольствием, Верон. Но это еще не все. Если вы задержитесь завтра до вечера, не могли бы вы с утра быстренько купить баркас и небольшой домик в Орвиле?

– Для вас?!

– Нет, конечно. Для моего друга…

– Вы меня не перестаете удивлять, граф… Я думал, что у вас нет друзей.

– Вы ошибаетесь.

– Хорошо. Я даже думаю, что если мы сейчас отправимся вместе в порт, а затем в Орвиль, я куплю баркас и дом человеку, за которого вы просите, сегодня, чтобы завтра уже точно не случилось ничего, что может помешать нашему отъезду… Вот только мне бы все-таки хотелось обменяться информацией. Назовите ваши четыре имени, а я назову мои два…

– Уже в дороге, дорогой Верон… У нас будет время поговорить.

– Когда я могу передать вам пояс с вшитым золотом?

– Этим вечером будет в самый раз. И не надо бояться Кавады. Я проверил ваше предположение и могу вас уверить, что на сегодняшний день она намного более предана мне, чем Эрланду.

Министр с интересом посмотрел на него, но ничего не сказал.

Верон пришел к Тарису в комнату, как только все глаза и уши в замке погрузились в сон. Кавада сидела за маленьким туалетным столиком, занимаясь расчетами. Она была очень удивлена, увидев позднего гостя. Министр чуть замешкался, словно раздумывая, оставлять ли ей большую, тяжелую сумку из грубой кожи.

– Мы с вами давно не разговаривали, Кавада.

– Да, – она немного растерянно посмотрела на Верона.

– Вы уже не кажетесь такой печальной, как раньше…

– Вы тоже не кажетесь таким одиноким, как прежде, – женщина улыбнулась.

– Ничто никогда не остается таким, каким было вчера… Я рад, что вы начали улыбаться.

Верон поцеловал ей руку и вышел. Его лицо показалось ей странным…

Тарис спускался с башни южных ворот. Над городом висела растущая луна. Сегодня был прекрасный вечер, тихий и красивый. Он посмотрел на звездное небо. Звезды, которые всегда казались такими далекими и бесполезными, сияли тихим светом. Он вспомнил, что ему говорила Кавада: у каждой из них своя история, своя легенда… Когда он вошел в спальню, она читала что-то у себя за туалетным столиком.

– Ну что, ты готова? – спросил Тарис. – Только у тебя так и не получилось сегодня отдохнуть…

Ночь выдалась облачная, но безветренная. Они незамеченными выскользнули из города в своих темных плащах и быстро пошли к маяку. Тарис открыл дверь ключом. Кавада вошла и моментально погрузилась во тьму. Внутри не было видно ни зги. Поскольку небо этой ночью было затянуто облаками, свет не поступал с открытой площадки на винтовую лестницу. Она совершенно не представляла, что должна делать. Граф стоял рядом не шевелясь. Не было даже слышно его дыхания, и ей вдруг показалось, что она осталась совершенно одна… Пошла вперед, даже толком не понимая, куда идет, остановилась… Вспомнила свои ощущения в первый раз: как ее коснулась рука призрака, как увидела его очертания… Но пока ничего необычного не происходило.

– Приди, пожалуйста, приди, – попросила Кавада шепотом, как будто боялась, что ее и вправду кто-то услышит. – Я же выполнила то, что ты от меня хотел! Я прошу тебя теперь помочь мне. Больше я не буду тебя беспокоить…

Ей показалось, или наверху зажегся огонь? Она вдруг увидела слабый отсвет на ступеньках винтовой лестницы. Кавада совершенно не чувствовала присутствия Тариса. Она пошла туда, где горел свет. Слышала лишь шорох своего платья и прикосновение подошв туфель к каменным ступеням.

Свет не становился ярче по мере того, как она поднималась, но путь был виден. Когда ее голова поравнялась с полом смотровой площадки, женщина увидела его – печального пожилого человека в красном камзоле с черными пятнами на груди и редкими длинными седыми волосами. Он сидел на маленькой скамеечке позади постамента для огня. Только самого пламени не было. На его месте светил голубой шар, будто подвешенный в воздухе.

В этот раз Каваде было совсем не страшно, она поднялась и присела рядом. Моря не было видно совершенно, как не было видно ничего – лишь голубой огонь и полупрозрачный призрак.

– Спрашивай, – услышала у себя в голове.

– Ты здесь живешь… Ты должен знать все, что происходит в маяке. Скажи мне, что увидел Эрланд в зеркале?

– Вначале он увидел дворцы из белого камня, утопающие в зелени, и возрадовался. А потом зеркало ему показало фигуру… Он увидел лицо твоего спутника посреди дворца… и человека с лицом твоего спутника с той, которая убила меня. И это ранило его в самое сердце…

– Два лица моего спутника?!

– Я тебе все сказал… я ухожу…

– Подожди! Почему мне надо уходить из города? Мне что-то угрожает?

– Не тебе, твоему спутнику. Твоя жизнь связана с его жизнью. Но у вас почти не осталось времени…

– Когда… когда надо уйти?

– Завтра, когда зайдет солнце, будет уже поздно…

Свет потух, видение пропало… Кавада посидела еще немного в темноте, нащупала руками скамейку под собой.

– Тарис, – позвала негромко. Женщина сейчас не совсем ясно понимала, где находится и что вообще происходит, но кто-то бегом поднялся по лестнице. Она услышала знакомые шаги. – Ты видишь в темноте?!

– Нет. Я просто выучил наизусть маяк, чтобы уметь передвигаться здесь с закрытыми глазами.

– Я разговаривала с ним.

Граф опустился рядом, где до этого сидел призрак, и накрыл своей ладонью ее руку, лежавшую на холодном камне.

- У тебя совершенно ледяная кожа… Ты его спросила о том, о чем я просил?

– Он все время говорил о тебе. Извини меня, но мне кажется, ты его напугал…

– Кавада, что ты говоришь?! Я испугал твоего призрака?!

– О, любимый, извини меня, пожалуйста, но он бесконечно повторял: «Лицо твоего спутника, лицо твоего спутника…» Его убила женщина.

– Да, я знаю… Это была Эда.

– Тарис… ты говорил, что изменял мне много раз…

– Да, – ее собеседник помолчал. – До того дня, пока не понял, что люблю тебя.

– Ты был близок с ней?

– Нет! Клянусь! Почему ты спрашиваешь?

– Он ответил на мой вопрос что-то вроде того, что Эрланд увидел тебя с той женщиной, которая убила его, начальника порта. И это ранило колдуна в самое сердце… Я знала с самого начала, что он ее любит – как он смотрел на нее, как с ней разговаривал…

Бен стиснул ее руки и прошептал:

– Пожалуйста, вспомни его слова дословно… Как он сказал?

– Сейчас… Я спросила у него, что увидел Эрланд в зеркале. И хранитель маяка ответил: «Он увидел человека с лицом твоего спутника с той, которая убила меня. И это ранило его в самое сердце…»

– Он сказал «с лицом твоего спутника»?

– Он все время повторял: «Лицо твоего спутника, лицо твоего спутника…»

– Это все? Все, что он увидел?

– Нет… Он сказал, что вначале увидел дворцы и возрадовался…

– Кавада, пожалуйста, еще раз повтори его слова точно.

– Он произнес, что сначала колдун увидел дворцы из желтого камня, утопающие в зелени, и возрадовался. А потом зеркало ему показало человека, и он два раза произнес «лицо твоего спутника», как будто ты занимал все его внимание. Надо было, чтобы я пришла одна! Как будто ты наложился на дворцы из белого… нет, желтого камня… Ой, я забыла: белый или желтый камень? Дворцы, утопающие в зелени, и та, которая его убила… Как будто твое лицо было и во дворцах, и ты был с той, которая его убила… И это ранило его, в смысле Эрланда, в самое сердце. Потом он сказал, что уходит. Тарис, почему все, что с тобой связано, так непонятно?

- Мне все понятно, – резко оборвал ее граф. – А потом… ты спросила его, почему тебе надо уходить из города?

– Да. Он ответил, что из-за тебя – тебе здесь грозит опасность. Но уже почти не осталось времени, надо уйти завтра до захода солнца.

– Спасибо… спасибо, моя любовь…

– Тарис… там, куда мы уйдем, ты будешь с Эдой?.. А я… я останусь одна?..

Кавада вспомнила, что призрак еще сказал: «Твоя жизнь связана с его жизнью». Но ей совершенно не хотелось это говорить своему любовнику. В конце концов, эти слова были предназначены только ей.

– Нет! Клянусь, нет! Все совсем не так, как ты поняла, – Тарис порывисто обнял ее.

– Объясни мне… Я, как всегда с тобой, ничего не понимаю.

– Я тебе объясню… потом. Когда у нас будет время… Скажи, ты не смотришь больше на свои звезды?

– Смотрю, просто сейчас не каждый день.

– А я только хотел тебя попросить… Ты говорила, что у каждой звезды есть своя легенда. Расскажи мне самые красивые легенды и покажи мне свои звезды…

– Ты действительно этого хочешь? Тебе интересно?!

– Да, я действительно этого хочу.

Слушая Каваду, Тарис вспоминал глаза Авира, когда он привел его в порт на заходе солнца и показал новый баркас со сложенным парусом, и спросил, нравится ли он ему… Увидел как наяву тусклый стеклянный взгляд своего подчиненного, словно лишенный жизни. Припомнил, как он протянул ему сверток, удостоверяющий покупку, со словами: «Это твоя лодка. А вот приказ о твоем освобождении. Ты больше не служишь, и я больше не твой командир. Но ты можешь называть меня другом… если хочешь. Ты теперь вольный рыбак». И мертвые глаза солдата стали оживать, как будто он вдохнул жизнь в уже начавший разлагаться труп.

Во взгляде Авира мелькнуло недоверие, потом недоумение, затем он взялся за голову… А потом вдруг начал отказываться: «Но вы… вы ведь не можете освободить всех от службы! Если все уйдут из армии, кто останется?» И он ему ответил: «Да, я не могу освободить всех. Но ты уже мертв, так что я просто возвращаю тебя в жизнь. Постарайся найти женщину с большой грудью и сильными ногами, и путь она родит тебе сыновей. Ты научишь их любить и защищать страну. Они займут твое место… когда вырастут».

- Тарис, ты меня не слушаешь, – Кавада потрясла его за руку. – О чем ты думаешь?

– Нет, слушаю!

– Повтори, что я сейчас рассказывала…

– Эта женщина, о которой тебя просил позаботиться Варг, чем она занята?

– Не знаю… ничем, наверное. Я не думаю, что у нее много работы… Ой, а если мы уйдем из города, нам надо ее взять с собой!

– Зачем?

– Я обещала Варгу…

– О, боги! Кавада, ты полна сюрпризов! Что ты ему обещала?

– Что я позабочусь о ней, чтобы она не вернулась в бордель.

– Ты с ней вообще хоть изредка разговариваешь?

– Да… А почему ты спрашиваешь? Ты ее знаешь? – она вспомнила, что Тарис посещал публичный дом. – Ты с ней спал?

– Да я с ними со всеми спал… Если не ошибаюсь, она из Орвиля? Ты не знаешь, что с ней случилось до того, как она стала шлюхой?

– У нее был муж, рыбак. Его унесло в открытое море вместе с баркой и снастями. Он утонул во время шторма. Винта осталась без средств к существованию…

– Скажи, она может иметь детей?

– Почему ты спрашиваешь? – в голосе Кавады послышался страх.

– Я сегодня разговорился с одним рыбаком, который только что купил дом в Орвиле. Он сказал, что хотел бы найти женщину с сильными ногами и большой грудью, чтобы завести семью и родить сыновей… Идем к ней, – Тарис стремительно поднялся. – Быстро, ночь заканчивается. Завтра вечером мы уезжаем из города. Самое время, чтобы их познакомить…

– Но до Орвиля далеко!

– Сегодня последний день его службы. Это старый солдат, он заслужил покой…

Каваде пришлось бежать за своим спутником всю дорогу от маяка до замка. Она вся залилась краской, когда граф бесцеремонно открыл дверь без стука, вытряхнул ее служанку голой из постели и приказал немедленно следовать за ним.

Она видела, что Винта напугана, и помогла ей одеться. Старалась при этом не смотреть на своего любовника, разглядывавшего, как женщина одевается. Он с ней спал… Как она не ревновала его все эти годы?

Вдвоем, не разговаривая, они почти бежали за Тарисом, ловко петлявшим по лабиринтам улиц. Винта от страха даже не задавала вопросов. Уже светало, когда они поднялись на южные ворота. Трое солдат сидели в караульной и тихо разговаривали, а высокий воин без шлема стоял у бойницы, подставив лицо южному ветру. Над его лбом выделялась белая прядь.

Дежурные встали, когда странная троица во главе с командующим гарнизоном поднялась к ним на стену. Граф движением руки отправил всех вниз, подошел к одинокому воину и пальцем подозвал Винту.

– Авир, это служанка астролога. Она уроженка Орвиля. Ее муж был рыбаком, утонул вместе с баркой во время бури. У нее большая грудь и крепкие ноги. Поговори с ней, согласна ли она родить тебе сыновей, – издав какой-то странный звук, он повернулся и так же быстро пошел назад, увлекая Каваду за собой.

– О, Тарис… но как… как это возможно! – Она старалась бежать с ним в ногу, пока они возвращались в замок. – Почему… почему ты решил избавиться от нее? Как ты мог ее вот так… так предложить мужчине!

Бен засмеялся и обнял ее за плечи:

– Дорогая, я решил избавиться от нее, потому что ничего хорошего не происходит, когда люди делают то, для чего не созданы. Когда сильная женщина, выросшая у моря, начинает жить в замке и изнывать от скуки, ее жизнь становится бессмысленной. Она пришла в этот мир, чтобы помогать мужчине и рожать сыновей. И негоже ей таскаться по борделям и удовлетворять женщин.

– Что значит удовлетворять женщин? – Кавада хмурила лоб, как делала всегда, когда ничего не понимала.

– Ты знаешь, что меня в тебе поражает?

– Что?

– Наивность и полная невнимательность к окружающей тебя жизни. Ты вся в звездах и призраках… Ты хоть замечаешь людей вокруг?

Они уже пришли в замок. Тарис открыл незапертую дверь их спальни и увидел на кровати мешок из грубой кожи.

– Что это?

– Это? Ах, я забыла тебе сказать! Это Верон принес сегодня… вчера вечером, для тебя.

Граф развязал шнурок и заглянул внутрь, засунул в сумку руку – оттуда раздался глухой звон.

– Ты заглядывала внутрь?

– Нет. А что?.. Но это ведь тебе принесли…

Бен смотрел на нее одновременно сердитыми и смеющимися глазами.

– И ты не закрываешь дверь в спальню… И это пролежало всю ночь в комнате с незапертой дверью, в замке, где полно шпионов, посреди Вандервилля!

– А что? Кто-то может что-то взять?..

Он громко засмеялся и схватился за голову.

– Кавада, второй такой женщины, как ты, в этом мире не сыщешь! Я уверен, – Тарис подошел к ней, взял ее лицо в ладони, приблизил рот к уху. – За золото, которое в мешке, можно купить весь этот дворец…

Она смотрела на него в совершенной растерянности.

– Нет, – прошептал он, увлекая ее в постель, – ты вся в звездах и призраках…

Солнце заглянуло в окно. Начинался день…

Кавада проспала до полудня. Проснулась от стука в дверь, когда солнце поднялось высоко и пересекло зенит. Винта пришла проститься. У нее совершенно изменилось лицо, просто не узнать! Как будто кто-то зажег два маленьких светильника в глубине глаз.

– Госпожа, Тарис Бен… совершенно необыкновенный! Он самый лучший человек в моей жизни! Я уже не верила ни во что: ни в богов, ни в демонов, ни в людей, ни в себя. Но я снова поверила во все! И все это благодаря графу… и вам.

– Я тебя не понимаю… – со сна Кавада не поняла, что случилось и за что вообще ее благодарят. Она схватила Винту за обе руки и усадила на кровать. – Сядь, пожалуйста! И расскажи мне все. Объясни, что происходит. Хоть ты поговори со мной! Тарис… граф… мне никогда ничего не рассказывает! Только произносит отрывочные фразы, которые я далеко не всегда понимаю.

Кавада не перебивала служанку, пока та не закончила свой рассказ. Винта сама не заметила, как поведала хозяйке все: про солдат и гладиаторов… и Эду, которая однажды утром выбрала ее. Не утаила, как Варг пообещал, что она уйдет из борделя, если захочет. Она не знала, что ей делать… Изнывала от скуки в замке, но при каждой возможности уходила к морю, потому что на берегу чувствовала себя счастливой только оттого, что видит бескрайнюю голубую гладь. Море – это было то, что вселяло в нее радость… И сегодня она вдруг встретила мужчину, который ей предложил снова вернуться в Орвиль!

Он только что купил дом. Они подумали, что смогут найти, как сказал ее Авир, общий центр. «Мы сможем опереться на море», – повторяла она вслед за ним. И все это сделал и организовал Тарис. Он просто явился как бог и изменил их жизни: купил и дом, и баркас, и не потребовал ничего взамен. И даже отпустил Авира из армии и вручил ему грамоту вольного рыбака! Дал им возможность родиться заново, получить новую жизнь, когда они оба уже потеряли надежду…

Кавада помогла Винте собрать ее нехитрое имущество и вывела бывшую служанку к Авиру, который раздобыл повозку и приехал за своей женщиной, когда солнце уже катилось к горизонту. Они оба были совершенно счастливы. Она проехала с ними до южных ворот и расцеловалась с Винтой на прощание, пожав крепкую сильную руку ее нового мужчины.

Кавада уже возвращалась, когда сзади раздался стук копыт. Граф Бен догнал ее, подхватил и посадил впереди себя. Он никогда так не делал! Ей всегда казалось, что граф стесняется ее. Сейчас она вдруг с ужасом поняла, что Тарис, оказывается, вовсе не такой, каким она его себе всегда представляла: жестоким, безжалостным, порочным… Как он повел себя с Авиром и Винтой!.. Никто из людей, которые до сих пор ее окружали, не был способен на такой воистину королевский поступок.

– Я тебя совсем не знаю… – Кавада вздохнула.

– Как я тебя понимаю! Мне уже столько лет, а я сам себя до сих пор не знаю… Не могу даже представить, чего мне от себя ожидать.

– Любимый, ответь мне, пожалуйста… Сколько тебе лет? И когда ты родился?

Она услышала его ответ и подумала: «Как хорошо, что я сижу спиной к нему и он не видит моего лица».

– Ты сложила вещи?

– Ой!.. Я забыла… Я спала до полудня, а потом… Винта пришла ко мне попрощаться, и я собирала ее вещи…

– Нет, – простонал Тарис, – кажется, я начинаю тебя узнавать!

К счастью, сумки графа уже были в конюшне, и там его ждал веснушчатый мальчик с двумя лошадьми. Бен внимательно посмотрел на подростка, перевел глаза на Каваду:

– Раздевайся…

Она ничего не поняла.

– Быстро, – он вообще все делал очень быстро. – Зог, дай ей свою одежду.

И разозлился, увидев, как замешкалась женщина и покраснел Зог. «Это твоя вина, – сказал граф. – Ты вовремя не собралась. Теперь мне не мешай». Правда, он помог ей одеться. Мальчик совершенно залился краской и на нее не смотрел.

Они выехали из замка все втроем. Солнце уже наполовину скрылось за горизонтом. Граф погнал лошадей галопом, и Кавада поблагодарила всех богов за то, что научилась держаться в седле. Они миновали город и помчались по северной дороге. Наверху их ждал Верон. Тарис все время оглядывался. Уже переехали через перевал, когда министр вдруг указал рукой на горизонт: все море вдали было покрыто какими-то черными крупными точками.

– Что это?! – воскликнула Кавада. – Это… киты? Тарис, это киты?

– Нет, дорогая… Он сказал тебе правду. Мне надо было уйти до сегодняшнего вечера… Это флот, – задумчиво произнес Бен, пристально вглядываясь в море.

– Какой флот? Чей флот?

– Судя по направлению, откуда он идет, это флот Дравийского царства.

– О нет!.. Нам надо вернуться! Нужно предупредить людей!

– Поздно…

Тарис и Верон переглянулись, Зог не двигался.

– Кто бы ни был ваш таинственный информатор, которого вы держите в таком секрете, дорогой граф, – сказал министр, – ему стоит доверять.

– К сожалению, наш информатор остался там, – Бен махнул рукой в сторону маяка. – Но мы не можем упрекнуть нашего друга Эрланда. Он все-таки позаботился обо всех нас, благополучно выпроводив сегодня из города. Если мы не будем останавливаться на ночь, мы сможем еще догнать рыцарей Арута, уехавших утром по этой же дороге на север. Наверное, в компании нам будет веселее…

Глава двенадцатая ИРВЕН И ЭРИК ПОПАДАЮТ В ИНОМИРЬЕ

Фада оторвал ухо от земли. Его лицо с грубыми чертами казалось обеспокоенным. Только взошло солнце. Расшумевшиеся на восходе птицы вдруг смолкли, и наступила почти совершенная тишина, нарушаемая лишь шорохом листьев.

– Кто-то следует за нами, кто-то догоняет нас…

- Что ты имеешь в виду? – для Ирвена наука брата была тайной за семью печатями. Лес не море – это была чужая стихия. Он не умел читать следы, слышать неслышимое и видеть невидимое.

– Человек верхом на лошади следует за нами по пятам.

– Кто-то, кто тоже едет на север? Дорога большая, широкая и хорошо наезженная. Не удивительно, что на ней происходит движение.

– Не-е-ет, – в голосе Фады прозвучало беспокойство. – Я тоже так подумал и решил ничего не говорить, отойти с дороги и подождать, пока едущий за нами нас обгонит. Но не тут-то было: он забеспокоился, заметался. Он нас потерял, потом снова взял след, как гончий пес. Это охотник. Кто-то послал его за нами…

– Давай встретим его лицом к лицу. Ты уверен, что это один человек? Нас ведь двое! Узнаем, чего он хочет.

– Нет, Ирвен, нет… Он не выйдет лицом к лицу, – глаза Фады расфо-кусированно смотрели куда-то вдаль. Он казался растерянным.

– Как ты можешь знать? Ты ведь его не видел!

– Охотник узнает поступь охотника. Тот, кто скрывается, всегда найдет возможность уклониться от прямой встречи. Такие мастера не следуют за кем-то без нужды. Его послали нас убить.

Ирвен внимательно вглядывался в искаженные черты брата.

– Фада, как ты можешь по звукам, идущим из земли, рассказывать целую историю с преследованием? Это похоже уже на болезнь! Ты слишком подозрителен. Кому нужна наша смерть? Если бы нас хотели убить, нас бы не спасали в цирке и не объявили бы правителями Валласа.

– Пока мы оставались в Вандервилле, мы не вызывали никаких опасений – были в клетке. Сейчас мы получили свободу и можем нести угрозу…

– Но чем?!

– Мы можем рассказать людям правду.

– Какую правду?

– Правду о перевороте в Валласе, о том, что Империя возрождается, и Север снова будет платить дань…

– Ну и что? Нет, я считаю, что ты слишком подозрителен! И пока еще никто не облагал Арут данью. Может, этого и не случится. Валлас сейчас, как человек после долгой болезни. Ему не до дальних земель, ему бы на ноги встать.

– Нет-нет, брат, поверь мне… Есть что-то, о чем мы не можем догадываться. Зачем-то нас держали в плену. Нами просто прикрылись – Эрланд прикрылся нами, как наследниками рода Давикулюсов, чтобы объявить воссоздание Империи. Нас не хотели отпускать. Не знаю почему, но не хотели. И за нами послали погоню. Это значит одно: нас хотят убить.

– Хорошо. Допустим, ты прав. Что ты предлагаешь?

– Разделиться, пойти по разным дорогам. Он один, и ему придется выбирать, за кем идти. В любом случае, даже если он послан нас убить, кто-то из нас спасется, потому что преследователь потеряет его след.

– Фада, весь твой план мне кажется совершенно безумным. Представляется невероятным, чтобы Эрланд послал за нами погоню с целью убить нас. Я думаю, что даже если ты прав и кто-то следует за нами, то это такой же путешественник, как и мы, или местный житель, едущий по своим делам по этой же дороге. Но, чтобы остановить твое сумасшествие, я готов попытаться встретить этого человека и поговорить с ним. Говори, кто пойдет вперед, а кто будет его караулить.

– Дальше поедете вы на двух лошадях. А я притаюсь на ветвях и прыгну ему на спину, когда он будет проезжать мимо.

– Для этого надо быть уверенным, что он точно следует за нами.

– Да. Поэтому мы и выберем самую сложную и извилистую дорогу. Даже не дорогу, а тропу в лесу. Чтобы точно знать, что это преследователь…

– Хорошо. Тогда мы с мальчиком возьмем лошадей, а ты его жди. Надеюсь только, что ты не причинишь человеку вреда без нужды. А мы вернемся чуть позже.

Фада кивнул и начал собирать в простой мешок вещи: нож, плащ, лук. У них, в сущности, кроме этого почти ничего и не было. Они находились посередине небольшой рощи высоких дубов. Направо, через поросль осины, от основной дороги вилась еле видная тропа, проложенная, вероятно, в самом начале лета конным отрядом.

– Вот этот путь через лес. Ты видишь тропинку? – Фада протянул руку по направлению к уходящей через лес дорожке, еще не заросшей травой. – Это должна быть дорога, которая куда-то ведет. Поезжайте по ней и старайтесь запоминать окрестности. В крайнем случае, она приведет вас в село. Здесь уже побывала армия, возглавляемая Издой. Надеюсь, что округа свободна от разбойников. Во всяком случае, не в их интересах оставлять указывающий на них путь. А я притаюсь на ветвях и прыгну на спину тому, кто следует за нами, когда он проедет внизу. Свяжу его и буду ждать вашего возвращения…

Эрик и Фада не любили друг друга. Ни один, ни другой ничего не говорили Ирвену, но он чувствовал, что они стали врагами с первого взгляда. Брат не хотел брать мальчика, и моряк понимал его. Второй человек на лошади в пути, почти ребенок – обуза… И Эрик тоже знал это и старался быть незаметным, насколько только было возможно. Пытался сам сделать всю мелкую, но необходимую работу: расседлать лошадей, сводить их к водопою, уничтожить следы ночевки…

Как всегда, когда братья разговаривали, он держался в отдалении, никогда ничего не спрашивая. Когда Ирвен ему объявил, что они отправятся дальше вдвоем и оставят Фаду на один день, то увидел в глазах мальчика облегчение. Они расстались у трех столетних дубов, сплетавших ветви так тесно, что на них можно было безопасно стелить плащ для ночевки.

Дорога, петляя, неуклонно вела вверх. Она поросла травой, но еще не скрылась из виду. Ирвен пересел на лошадь брата, широкого гнедого мерина, и Эрик остался один на каурой кобыле, на которой они ехали вдвоем. Было бы лучше, если бы брат с самого начала уступил им своего более сильного коня, но он косвенно показывал Ирвену недовольство взятым спутником. Сейчас они позволили лошадям идти шагом. Договорились не понукать животных без нужды.

Рыцарь несколько раз оглянулся: Фада, коренастый и крепкий, как белый гриб-великан, стоял неподвижно посередине дороги, и большой лук за его спиной казался с него ростом. У Ирвена, непонятно почему, душа облилась кровью, словно предчувствуя нехорошее. Как он сказал: «Тот, кто скрывается, всегда найдет возможность уклониться от прямой встречи. Такие мастера не следуют за кем-то без нужды. Его послали нас убить». Моряк до последней минуты не сомневался в том, что брат преувеличивает опасность. Но сейчас вдруг подумал: «А если он прав?»

Самому ему из всех рыцарей Арута наиболее близок был, пожалуй, Изда. Ирвен практически не участвовал ни в управлении севером, ни в проведении встреч с людьми и другими правителями. Море – больше его ничего не интересовало… Суровый немногословный Фада тоже всегда держался особняком, даже от братьев. Только Ландосу выказывал он сердечную привязанность.

Лошади поднялись на вершину холма. Там дорога раздваивалась.

– Куда идти? – спросил Эрик.

На мгновение Ирвен задумался. И, будучи моряком, решил идти по ветру – ветер дул в направлении низины. Но вскоре он понял, что это был неверный путь. Тропинка пролегала через небольшой луг, который на поверку оказался нетопким болотом, и мерин Фады, более тяжелый, чем кобыла под Эриком, несколько раз провалился в трясину до колен. Почему-то это показалось рыцарю плохим знаком…

Перешли небольшой ручей, брод искать не было нужды. Почва под ногами снова стала твердой, и лошади затрусили рысью по извивающейся среди леса тропинке. Здесь росли старые березы. Многие раздваивались, а то даже и по три ствола вырастали из одного корня. Ирвен подумал, что непростое это место. Словно прочитав его мысли, Эрик придержал коня впереди и обернулся к нему:

– У нас говорят, что если ты задержишься, посидев среди трех берез, растущих из одного корня, то увидишь свое будущее… или ответишь на загадку, которую несет прошлое.

– Попробуем? – спросил моряк, и сам ответил: – Спешить нам некуда. Скоро возвращаться.

Они спешились и стреножили лошадей. Взобрались на старое дерево, давшее три ствола. Ирвен облокотился о самый толстый из них, а мальчик прижался к нему, обхватив руками. Замерли, погруженные каждый в свои мысли. Рыцарь без конца возвращался к их последнему разговору с братом: он так и не мог ему поверить, разум отказывался следовать за его доводами. Не мог допустить, что кто-то послал убийц по их следам…

Вдруг пасущиеся лошади вскинули головы, забеспокоившись. Потянуло холодом, как будто из-под земли… Кобыла Ирвена издала короткий храп. По тропе навстречу им бежал большой грязно-белый мохнатый пастуший пес с высоко поднятым хвостом и большими висячими ушами. Собака осторожно подтрусила к лошадям, и животные обнюхали друг друга. И тут случилось невероятное: Ирвен увидел, как падающий лист замер в воздухе. Оторвавшийся от дерева, еще зеленый березовый листок медленно кружил, опускаясь на землю. И произошло что-то, что остановило его движение. Замерла волнующаяся под ветром трава, застыли лошади, остановился опирающийся на одну лапу бегущий пес. Ирвен растерянно моргнул… Лист продолжил свое падение, кони прядали ушами, собака пробежала мимо, чуть повернув голову в сторону людей. Но холод не отступал…

– Ты видел, Ирвен? Ты видел это? – услышал взволнованный шепот Эрика.

Но ответить он не успел. Вдалеке раздался свист, и на тропе показался человек. Старый потрепанный кожаный камзол как будто припорошен пылью, видавший виды лук за спиной, большая шляпа зияла дырами, высокие сапоги покрыты порванной паутиной… Лица идущего не было видно. Ужас, смертный ужас сжал сердце Ирвена холодной костлявой рукой. Бесстрашный моряк вжался в ствол, почувствовав, что и мальчик прижался к нему, дрожа как осиновый лист. Охотник, следующий за собакой, перестал свистеть и, поравнявшись с деревом, на которое они взобрались, поднял голову, обернувшись к ним лицом. Из-под широких полей старой шляпы, изъеденной то ли насекомыми, то ли мышами, смотрели пустые глазницы… Гнилая плоть болталась на полуобнаженных костях, желтые зубы не были покрыты губами. Не замедлив шага, путник миновал их. Ирвен прижал к себе Эрика, который, казалось, перестал дышать. Они не осмелились обернуться вослед мертвецу, прошедшему мимо. Послышался удаляющийся свист, мертвый охотник и пес скрылись из виду. Могильный холод отступил… И тут лошади, словно придя в себя, начали метаться и ржать.

– Ты видел?! – мальчик поднял на моряка огромные глаза, в которых стоял ужас. – Скажи, ты видел его?! Или это только мне привиделось?

Ирвен в изумлении смотрел на небо. Стремительно темнело… Как такое возможно? Они покинули Фаду не более часа назад, сразу после восхода солнца. Что делать?.. Не мог найти в своей памяти ничего, что помогло бы ему справиться с ситуацией. Растерянно спросил у своего спутника:

– Эрик, ты уроженец Валласа. Слышал ли что-нибудь о том, кто поравнялся с нами? Рассказы, предания, легенды?

Глаза мальчика были по-прежнему расширены от ужаса. Он покачал головой. Ирвену пришла мысль: туда, откуда шел мертвец, и куда он удалился, идти нельзя! Перепуганные кони бились, пытаясь вырваться из пут, стягивающих ноги. Лошади! Они видят и чувствуют лучше, чем люди, могут ориентироваться в темноте… Надо положиться на инстинкт животных!

– Эрик, быстро садимся верхом! Доверимся лошадям, пусть они выведут нас, если это возможно.

Освободившиеся кони ломанулись сквозь заросли крапивы, как будто их подгонял невидимый кнут. Мальчик вырвался вперед. Ирвен не переставал работать поводьями, чтобы поспевать за рысящей впереди кобылой. Чем руководствовались животные, неизвестно, но они проехали по нехоженой чаще, три раза перейдя вброд ручьи. Ведомые каким-то непонятным людям чувством пути, лошади несли своих всадников в одном им известном направлении, и в наступивших сумерках они выбрались наконец из леса…

Вечерний луг зеленых степных злаков пестрел разноцветными мелкими цветами, пах пряными травами и был полон зудящим звуком висевших над ним комаров. Где-то вдали раздавался хор лягушек. Только сейчас Ирвен почувствовал, как холод, сжимавший его сердце, отпустил свою ледяную хватку. Кони перешли на шаг и вынесли их к широкому лесному озеру. Вдоль берега, поросшего склонившимся до земли узколистным лохом, извивалась тропинка. На другой стороне пруда горел одним глазом темный, наполовину сложенный из камня, наполовину из потемневшего дерева дом. Лошади как по команде потрусили на этот огонек и остановились у двери. Пока всадники сомневались, спешиваться им или нет, дверь открылась, и на пороге показалась маленькая, хорошо сложенная женщина с темно-красными волосами, одетая в очень старомодное коричневое платье. Она казалась бы молодой, если бы не уставший взгляд серо-зеленых, блестевших голодным блеском глаз. Внимательно всмотрелась в путников…

– Кто такие и куда путь держите? – ее голос был неожиданно низок и глух.

Из открытой двери потянуло запахом жареной рыбы. Ирвен спешился перед женщиной.

– Люди Севера мы. Путь держим из Вандервилля в Арут. Не позволишь ли переночевать у тебя? Встретили мы в дороге путника, который напугал нас. Кони понесли, и мы сбились с пути.

– Что ж, – хозяйка словно соображала что-то, пристально их разглядывая. – Давно у нас с муженьком гостей не было. Не привечаем мы особо странников… Ну ладно, оставайтесь. Привязывайте ваших лошадей в хлеву с козами, что позади дома. Дверь я открытой оставлю.

Ирвен помог Эрику снять сумки. Они завели коней в примыкающий к дому низенький хлев, в котором в уже наступившей темноте виднелась дюжина коз. Лошади вели себя смирно, а козы заблеяли, встретив непрошеных гостей. Оставив животных и плотно закрыв дверь, путники вступили в избу.

Маленькая прихожая была полна бочек, удочек, каких-то палок. Пол устлан сеном, вход в горницу полуоткрыт. В освещенном очагом полукруге, у стола, на котором стояла сковорода с прожаренными до коричневого цвета мелкими рыбешками, сидел человек. Когда он повернул голову в сторону поприветствовавших его Ирвена и Эрика, вошедшие приросли к полу. У сидящего была кабанья голова, возвышающаяся на обычных человеческих плечах и покрытая сверху сплетенной из соломы широкополой рыбачьей шляпой…

Фада отставил левую ногу, опершись ею о широкую горизонтальную ветку дуба, и как мог получше и понадежнее разместился на раскинувшемся дереве, чтобы безболезненно для тела провести немало часов в ожидании. Весь превратился в слух.

День разгорался, но здесь, в плотном кружеве темно-зеленой листвы, царила тень. Охотник с удовольствием вдыхал запах чащи. Лес был для него домом. Он проводил в нем часы, выслеживая зверя. Любил бродить в зарослях, наслаждался чувством единения с деревьями, любил замирать в развилке ветвей в засаде, сливаясь с корой, как будто сам был одним из дубов. Ласково погладил потрескавшийся ствол. Время растворилось в зелени листвы…

Фада распластался на сплетенных ветках, выбрав под собой пространство, чтобы быстро и бесшумно упасть на спину ожидаемому внизу всаднику. Птицы привыкли к нему, растянувшемуся неподвижно, словно он сам стал частью дуба. Дятел даже попрыгал по кожаной штанине, попробовав клюнуть крепкий сапог такого же цвета, как и кора дерева. Маленький королек подскочил прямо к каштановой бороде и заглянул в глаза, пропищал что-то. Фаде вдруг показалось, что птичка предупреждает его о чем-то. Тонкий слух уловил звук приближающегося животного, идущего размашистой рысью. Животное было меньше лошади, но крупнее волка. Охотник опустил голову из ветвей. Неожиданно потянуло нездешним холодом…

На склоне холма, куда поднялись Ирвен и Эрик, появился большой бежевый пес, понюхал воздух, застыл с поднятой лапой. Попытался спуститься и вдруг словно грудью наткнулся на преграду. Как будто что-то не пускало его – невидимое, но непреодолимое. Собака отступила и оглянулась. На вершину поднялся человек в очень старой одежде, словно присыпанной землей, с белеющим за спиной луком. Его широкополая шляпа была низко надвинута на глаза. Охотник повел головой, словно обозревая участок леса, и пошел вдоль невидимого препятствия, на которое продолжал наталкиваться его пес. Так они и шли вдоль чего-то, что не давало им спуститься с холма, прошли вдоль его гребня и скрылись в зарослях.

Фада почувствовал, что волосы зашевелились у него на голове: собака и человек не примяли трав, по которым прошли. Ему показалось, или подул ветер в ту сторону, куда удалилась странная пара? Пронеслись, влекомые наземным ветром, березовые листья, исчезло ощущение холода… Не уснул ли он? Немного погодя услышал топот копыт приближающейся лошади, позволил телу повиснуть, зацепившись кистями и стопами за ветви, перенеся вес над намеченной точкой на тропе внизу.

Топот копыт приближался. Игреневая лошадь с всадником резвой рысью неслась по дороге. Охотник точно рассчитал время и точку падения и упал на наездника, сбив его с коня. Они покатились по траве, зацепившись за колючий куст ежевики. Фада почувствовал, что тот, на которого он упал, не слабее его и, вероятно, ловчее. Он сжался в комок, и рыцарь соскользнул с его спины, оказавшись на земле перед ним. И понял, что совершил непростительную ошибку, недооценив ловкость противника. Увидел приближающееся широкое лезвие, полоснувшее его по шее. Уже угасающим зрением заметил хлынувшую темно-красную кровь из своего перерезанного горла. И задержался вниманием на этом иссякающем дыхании жизни, прежде чем почувствовал, что проходит в узкое, наподобие игольного ушка, отверстие, потеряв ощущение собственного тела. Мир погас вокруг него, обернувшись мерцающей тьмой…

– Добро пожаловать в Иномирье, брат, – сказал человек с кабаньей головой, повернув ее к Эрику. Мальчик открыл рот, широко распахнул голубые глаза. Хозяин оголил клыки и издал странные звуки ртом. Обратился уже к обоим путникам: – Вы видели Стража?

– Кто такой Страж? Мертвый человек в кожаной одежде? – Ирвен опустился на скамью рядом с хозяином дома.

Спереди рубашка человека-кабана была расстегнута, голова животного переходила во вполне человеческую, заросшую густыми волосами белую грудь.

– Да. Это Страж. Он вас и впустил.

– Вы не могли бы пояснить нам подробнее, где мы находимся? Сегодня утром мы расстались с моим братом, договорившись вскоре вернуться за ним, и углубились в лес. Спешились и остановились в березовой роще, когда мимо нас прошел мертвый человек с собакой. И после этого начало быстро темнеть и потянуло холодом… Лошади нас вынесли к озеру рядом с вашим домом. Завтра мы вернемся, чтобы забрать брата, – Ирвен помолчал, всматриваясь в желтые звериные глаза, устремленные на него. – Сможем ли мы вернуться?

– Если Страж вас впустил, он вас и выпустит, – человек с кабаньей головой грыз одну жареную рыбешку за другой. – Если, конечно, у него к вам нет претензий.

– А какие у него могут быть к нам претензии?

- Да откуда ж мне знать? – искренне удивился хозяин. Его жена принесла очередную порцию рыбы и сама села и начала есть. – Одно могу вам сказать: если уж он вас впустил, значит, дело у него к вам есть, или передать чего надо…

– А вы? – Ирвен обращался к жителям избушки. – Вы здесь живете или пленники?

Хозяева переглянулись и весело рассмеялись.

– Это вы пленники, – сказала женщина, жалостливо глядя на Эрика. – И сами-то не догадываетесь.

– Пленники чего или кого? – не прекращал расспрашивать Ирвен.

Мальчик по-прежнему испуганно молчал.

– Он, – хозяйка мотнула головой в сторону Эрика, – пленник своей крови. Оборотень ты, но не знаешь пока – оборотень, как и он.

Кивнула на своего мужа, продолжая брать рыбку одну за другой прямо пальцами с горячей сковородки.

– Я оборотень?! – срывающимся голосом переспросил мальчик. – Я не верю вам!

– Оборотень, оборотень, – согласился человек с кабаньей головой. – Иначе Страж бы вас не пропустил. Только кровь зверя может помочь людям перейти в Иномирье.

– А я? – вдруг хрипло спросил Ирвен. – Я тоже оборотень?

– Ты нет, – продолжал уже хозяин, не прекращая поедать рыбу. – Любит он тебя, мальчонка этот, и спас тем самым.

– От чего спас? – моряк вспомнил, как терзал ему душу утром страх, что не увидит он брата больше.

– От смерти, от чего же еще! – воскликнул человек-кабан в раздражении, как будто тяготясь тупостью собеседника. – Только так в Ино-мирье попасть и можно, со зверем – если Страж разрешит пройти.

– Почему я зверь? – шепотом спросил Эрик. – Я мамку помню…

– У меня тоже родители людьми были, – кивнул оборотень. – Но лес тянул, и перекинулся я на другую сторону, крови своей не ведая… Так и у тебя будет.

– Что значит «крови своей не ведая»? – мальчик не спускал голубых глаз с собеседника.

– Эх, парень, замучил ты меня расспросами. Но мил ты мне, так как одной со мной крови будешь. Так и быть, расскажу, – хозяин поднялся, крякнул, налил из стоявшего на столе бочонка пенной темной браги, предложил Ирвену: – Мальчонке не наливаю. А ты пива выпьешь?

И продолжал, поставив перед моряком тягучую смолистую жидкость:

– Раньше были те, кто выводил специально оборотней – людей, которые могут превращаться в зверей… для разных целей. Потом их хозяева ушли, а оборотни остались, неприкаянные. Была объявлена на них охота, и почти всех уничтожили. Да растворилась кровь звериная в крови тех, кто населял мир. И осталась способность у некоторых смерть чуять и от смерти уходить. А у тех, у кого крови этой поболее, чем у других, есть способность в зверей превращаться. Вот только многие не понимают уже своих склонностей и владеть ими не могут. Или памяти лишаются, когда в зверином теле оказываются, и сами не знают, что оборотни они, если кто рядом не скажет.

– А ты… ты всегда с головой зверя, или иногда и человеком бываешь? – задал вопрос Эрик.

– Мы, кто в Иномирье живем, спокойны. Нечего нам за жизнь свою волноваться – Страж нас охраняет. Поэтому сохраняю такой вид всегда. Удобно и есть, и с женкой спать, – хохотнул хозяин.

– А в какого зверя я могу превращаться, знаешь? – спросил деловито мальчик. Не похоже было, что его пугала перспектива оборачиваться диким животным.

Хозяин повел кабаньим пятачком из стороны в сторону, словно принюхиваясь:

– В северного медведя, похоже… белого, то есть.

– Жаль, – вдруг сказал Эрик. – А я бы хотел в моржа.

– Зачем тебе в моржа надо оборачиваться? – серьезно переспросила женщина, молчаливо внимавшая разговору с края стола.

– Чтобы танцевать с девушками на камнях, – мечтательно сказал подросток.

Ирвен почувствовал холод, пробежавший по коже, вспомнив, что парень захотел пойти с ним на север после рассказанной им сказки… Решился спросить:

– А опасны ли вы, оборотни, людям?

– Тем, кого они любят – нет. Вот я с моей Анчей уже не одну жизнь здесь живу, благо Страж нам разрешил вместе быть. А тем, кто хочет вред им причинить, или их близким – тем опасны, знамо дело.

– Погоди, погоди, – вдруг начал понимать что-то моряк. – Это что же получается? Смерть нас с братом сегодня подстерегала? А благодаря крови оборотня в спутнике моем и нашей сердечной привязанности меня миновала участь сия?

– Ну да, – сказал человек с кабаньей головой.

– Так мой брат мертв! – с горечью вскричал рыцарь.

– Вероятно, мертв, – согласился спокойно хозяин.

Ирвен обхватил голову руками, вспомнив разговор с Фадой утром. Сердце терзала боль потери.

– Как мне отомстить за смерть его?

– Его попроси, – оборотень кивнул головой в сторону Эрика.

– А как в зверя превращаться? – мальчик задумчиво грыз рыбку.

– Каждый оборотень свой способ имеет, – деловито рассказывал мужчина-кабан. – Надо только поверить в себя, да кровь звериную от человеческой отделить. Как это, только сам почувствуешь. Ходи да в душу свою смотри, изучай ее, на внешний мир внимания не обращай. Ни вчерашним днем не заботься, ни завтрашним. Живи только тем, что насущно. В жизни не растворяйся, остальное поймешь со временем… Бывает, конечно, что крови звериной мало, или совсем разучились полукровки ею пользоваться, тогда могут обычной смертью умереть и со Стражем не пересечься. Ну, а у тебя уже получилось, заметил он тебя. Так что давай, разбирайся самостоятельно… Ой, ну я и наелся… Анча, стели постель гостям, да и сами спать идем. Пусть ваши лошадки отдохнут, и возвращайтесь завтра, нечего вам по границам шастать.

Муж и жена расстелили на полу кабаньи шкуры для гостей, а сами полезли на печь. Вскоре оттуда раздался храп их обоих… Ирвен ворочался, не сомкнув глаз, ночь напролет. Эрик уснул моментально, говорил что-то во сне непонятное… Темень за окном уже начала рассеиваться, когда сон одолел и моряка. И только он задремал, дверь тихо отворилась, и в избу вошел мертвый охотник. Он подошел к спящим гостям, долго и пристально всматривался в них…

– Эй, – тихо окликнул его с печи оборотень. – Сам им что надо передашь или мне скажешь?

Страж жестом вызвал его наружу, прикрыл за собой дверь. И когда человек-кабан вышел, шепнул:

– Мальчонке с утра чаек завари, – протянул в костяных пальцах зеленый стебель с лиловыми мелкими цветами. – А человеку скажи, пусть идет к Монатавану и остается служить женщине из ордена Ваара.

– А он меня послушает? – неуверенно спросил хозяин избушки.

– Послушает, – Страж качнул мертвой головой. – Повожу я их охотника вокруг, пусть мальчонка зубы попробует. А человек поймет, что мы смерть от него отвели. Он, путник этот, благородной крови. Сделает, что ты ему скажешь…

- Ну, хорошо, тогда я их будить пошел. Воняет мне человек, – оборотень почесал оголившийся живот.

– Буди, буди… А я его приведу к телу брата. Передай им, пусть к дубкам возвращаются, – мертвец прикоснулся к дырявой шляпе и растворился в тумане.

Глава тринадцатая ШАМАН

Ворон кружил, то опускаясь, то поднимаясь, не издавая ни звука. Всадник внимательно следил за его полетом, прокладывая себе дорогу в малиннике, заполнившем все пространство между лиственницами. Темнорыжая мохнатая лошадка проваливалась истоптанными копытами в мшистом грунте. Путник, покружив немного среди огромных, выше его головы, камней, омываемых бесчисленными струящимися по склону холма горными ручьями, вышел на поляну, над которой кружила птица. Ворон ринулся вниз, опустился на траву, прокаркав три раза, повернул голову с фиолетовым глазом вбок и попрыгал в сторону белеющей среди камней березы, где прокричал еще раз, призывно и громко. Домир спешился и пошел вслед за птицей, пригибая рукой длинные упругие ветки малины.

Среди камней белел скелет в остатках грубой кожаной одежды. Через его грудную клетку, глазницы и рот проросли малиновые побеги, накрепко привязав кости к месту смерти. Ворон взлетел и опустился на ветку березы, внимательно разглядывая останки человека. Охотник тоже тщательно осмотрел костяной остов, обглоданный зверями до желтых костей начисто, омытый весенними водами. Поднял с земли изъеденный до дыр кожаный мешок и вытащил из него свиток, бересту с нацарапанными письменами, серебряные монеты и желтые камни. Ворон расправил крылья и перепрыгнул на мужское плечо, заглядывая в котомку, как человек. Домир раскрыл папирус и увидел потеки краски. Но написанное еще можно было разобрать…

Птица снова закричала, поднялась высоко над лесом и снова начала описывать круги. Охотник еще пристальнее осмотрел останки и место вокруг них и добыл еще несколько трофеев: остатки пояса, металлическую поясную бляху, шпоры, маленькую серебряную брошку со светло-зеленым камнем, нож и арбалет. Поспешно положив все в висевшую на поясе сумку, взобрался на лошадь и двинулся вслед за вороном. Тот будто показывал ему дорогу – взмывал высоко и возвращался, проверяя, видит ли его человек. Вскоре Домир вышел на берег бурной речки, вырывающейся из ущелья между двумя высокими скалами. Вода с шумом завихрялась вокруг больших округлых камней. На горном склоне неподалеку примостилась почти черная древняя избушка на сваях, хорошо скрытая от любопытных глаз ельником, поросшим на камнях.

Всаднику пришлось потратить немало времени на поиски места, где можно было бы пересечь неширокий, но быстрый поток. Лошадь вошла в воду почти до колен и с видимым усилием, пару раз поскользнувшись на каменистом дне, перенесла его через бурную воду. Выйдя на берег, шумно отряхнулась, издав короткое ржание.

В избушке произошло какое-то движение, и на пороге показалась низенькая круглая фигура, одетая в серо-коричневую потрепанную и непонятную одежду – не то халат, не то камзол. Ноги перемотаны широкими полосками грязно-бежевой кожи, на голове сплетенная из сухой травы шапочка…

Ворон опустился на плечо Домира, нахохлился и сидел не двигаясь, пока он не подъехал к избушке. Вышедший из нее человек оказался стариком с длинной редкой седой бородкой, завязанной узлом и закрученной в кольцо. Хозяин домика прищурил и без того совершенно узкие глаза, разглядывая подъезжающего странника.

– Здравствуй, мил человек, – с видимой неловкостью проговорил Домир и стал оглаживать мокрые от водяной пыли усы, как будто не знал, с чего начать разговор.

– Здравствуй, здравствуй… Откуда путь держишь? – на всадника смотрели острые черные глаза. Птица перелетела на вытянутую руку местного жителя, который тут же поднес ее поближе к лицу и стал пристально рассматривать. Старик коснулся плеча, и ворон, перебирая лапами, пересел к нему на кафтан. – Твой птах?

– Скорее, это я его… – путник остановился, будучи в замешательстве. – Выбрал он из людей меня и водит, будто показывает что-то. Вот к тебе привел…

Старик повернул голову к птице, сидящей на его плече, сказал задумчиво:

– Непростой он… Как давно с тобой?

– В начале лета появился возле нашего поселения. Стал ко мне подходить, все ближе и ближе… Теперь вот водить начал. К тебе дорогу показал…

Старик и охотник смотрели друг на друга.

- Ну что ж, проходи, раз он тебя привел, – хозяин избушки мотнул головой и повернулся к гостю спиной, нырнув в низкий дверной проем.

Домир спешился, развязал длинную веревку, притороченную к седлу, привязал коня к свае постройки и, взобравшись по березовой лестнице, вошел в дом.

Прямо у входа чернела сложенная из камней печка, вдоль одной стены протянулась деревянная, покрытая шкурами лежанка. Напротив двери стоял низенький широкий стол, примыкающий одной стороной к лавке. Под ним виднелись несколько плетеных ящиков, закрытых сделанными из коры крышками на кожаных петлях. Грубые, совершенно голые черные бревна на стыках замазаны глиной, сруб проконопачен мхом. С потолка свешивались сухие коренья и связанные в пучки стебли растений, пахло горькими травами и дымом. На столе и на печи теснятся горшки разных размеров и формы…

Хозяин дома жестом указал гостю на лежанку, а сам сел на один из сундуков. Ворон соскочил с его узкого плеча на стол. Через маленькое слюдяное окошко в избушку вливался скудный отсвет дня. Старик и путник сидели, смотря друг на друга, по-прежнему в молчании, пока птица не спрыгнула Домиру на колени и не потянула клювом кожаный мешочек на поясе у охотника. Мужчина, словно подчиняясь, вытряхнул содержимое – то, что нашел сегодня на человеческих останках и вокруг них.

– Умеешь читать-то? – он развернул грубыми пальцами пергамент, положил на плохо обструганные доски кору с письменами.

Ворон снова вернулся на стол, нахохлился и наклонил голову, разглядывая потеки краски. Хозяин поднес пергамент к окошку, снова прищурился, внимательно вчитываясь в текст, потом взял бересту, пальцем провел по вырезанным рунам.

– Где нашел?

– В лесу. Путника, видать, волки задрали… Обглодали звери начисто, как будто несколько лет назад погиб. Но по одежде и вещам видно, что не раньше, чем с конца зимы или даже с начала весны лежит…

– Это у вас-то жена Ландоса Корноуэла верховодит? – старик пристально посмотрел на Домира.

– У нас, у нас…

– А чего к ней-то не понес? Она ведь у вас грамотная.

– Слишком грамотная, – нахмурился молодой охотник, снова огладив усы. – И чересчур хитрая.

Его собеседник покачал головой:

- Ну, что тебе рассказать? Человек этот был лазутчиком Даневана, который между лордом да вашей Мирой связь держал. Слышали уже, небось, что предала она мужа своего?

– Нет, не слышали… Встречали мы людей из других селений, охотников, пастухов… Крутятся все вокруг да около, да боятся люди нам говорить. Понимаем, недоговаривают что-то все, но вот только от тебя сейчас и услышал правду.

– Как зовут тебя, парень?

– Домиром кличут. А ты кто?

– Шаман я. Имя свое не скажу. Кхах – так ко мне обращаются те, кто во мне нуждается. Что-то новость тебе новостью не показалась?

– Насчет Миры-то? Думали уже мы, мужчины, которые за ней в лес ушли, что нечисто у нее на душе. Скрывает что-то она… Расскажи, что знаешь.

– Написано на пергаменте по-валласки: лорд осведомляется у Миры, сполна ли добавляет посланное ей мужу и братьям его в пищу. А на бересте она пишет по-нашему, про лекарство спрашивает для сына своего. Слышал я уже зимой этой – проходил мимо охотник один, – добавляла ваша хозяйка яд в пищу правителям Севера. В обмен на порошок от болезни первенца своего…

Глаза Домира остекленели на миг, затем засверкали гневом.

– Как быть нам теперь?..

– Вы за ней пошли, вам теперь и решать, что с ней делать. Только негоже под властью ее ходить…

– Нет у нас грамотных в поселении, – нахмурился охотник. – Пойдешь со мной? Обличишь ведьму в глаза? Если правду говоришь, под угрозой земля наша. Нового правителя выбрать нужно… Надо решать людям, что делать, чтобы уйти от длинных рук Травалов, что дотянулись до Арута. Следует лазутчиков послать, узнать судьбу схваченных рыцарей. Никаких новостей из Валласа нет давно… Что делать-то нам?

Ворон, сидевший на краю стола и вращающий фиолетовым глазом, вдруг закаркал и расправил крылья.

– Вот он знает, что вам делать, – тихо низким голосом сказал шаман.

– Кто он? – зрачки Домира расширились.

– Человеческая душа в нем, – ответил Кхах. – К отмщению взывает.

– Уж не господин ли Ландос сам?

– Не могу тебе сейчас это сказать…

Птица принялась каркать не переставая, вытягивая голову и заглядывая шаману в лицо, переступая с лапы на лапу, распрямляя крылья…

– Видение у меня было, – говорил старик, обращаясь то ли к гостью, то ли к ворону. – Дорога зовет меня. Что ж, поедем… Не могу с пути своего свернуть. Подожди меня снаружи…

Пока Домир отвязывал и поил коня, Кхах переоделся. Надел грубые сапоги, сменил шапку на меховую, несмотря на лето. Собрал что-то тяжелое в котомку, закинул за плечо лук, взял длинный нож и бубен. Закрыл дверь избушки на щеколду и спустился на землю, озираясь кругом. Громко свистнул трижды. На свист вышел из леса волосатый буланый конек с длинной, спускающейся до колен гривой. Шаман достал из-за пазухи плетеную уздечку, взнуздал лошадь, вскочил на нее неожиданно ловким прыжком, обхватил ногами круглые бока.

– Показывай дорогу…

Мужчины медленно, будто нехотя, заходили в терем, выстраиваясь полукругом вокруг нее… Паска опустила взгляд, и забегали ее всегда такие честные и ясные глаза. И поняла Мира, что затевается недоброе. Первая мысль была – выскочить с черного хода да бежать в лес, спасать свою жизнь… Вторая – о Сваре. Что подумает сын о ней, и главное, что с ним будет тогда? Нет, лучше остаться и принять задуманное против нее с гордостью. Не покидал ее страх, что раскроют ее. С того самого первого дня, когда в замок Арута приехал усталый путник в плаще, застегнутом серебряной брошкой со светло-зеленым камнем…

Гость, недолго ожидая удобного момента для встречи с хозяйкой с глазу на глаз, загородил ей дорогу в вечернем коридоре замка и спросил без предисловий: «Хочешь первенца своего здоровым видеть?» И Мира долго не раздумывала, ибо страх потерять Свара уничтожил все другие мысли и опасения. Человек, присланный Даневаном, оказался еще и красивым, умелым мужчиной с ласковыми руками, который смог заставить ее забыть гордость жены правителя в последней поре женской жизни, уже осыпанной хлопьями надвигающейся старости. Разгладились тогда морщинки на лице хозяйки Арута – следы ночных бдений у постели сына и вечной усталости супруги старшего правителя Севера. Вспомнила она и юность, и жаркую зрелость, и давнюю тоску о сильных мужских руках… Как запоздавшее горячее лето, всполохнула быстрая страсть к гонцу. Забыла Мира все, только сына и любовника помнила. И это позднее чувство выжгло в ней коротким лесным пожаром уже успокоившуюся, почти потухшую любовь к мужу, заслонила от нее других троих детей, как будто обрезав все нити, привязывающие женщину к ее и трудной, и счастливой обыденной жизни…

Да, знала и чувствовала с первого дня, что раскроют ее. Но пошла на преступление, расслабившись под напором настойчивых мужских рук и витиеватых уговоров змееустого посланца, привеченного по законам гостеприимного Севера мужем ее. Совесть зашевелилась лишь после того, как пропал ее любовник, не вернулся в назначенный час. Не привез ни письма, ни лечебной травы. Только тогда, когда потеряла она связного, укоры страдающей души стали колоть ядовитым жалом. Да поздно уже было… Понимала, что разрушила она жизнь свою. Вопрос был только, как скоро ее разоблачат. И вот это случилось…

Мира провела ладонями по лицу, стирая страх, и гордо выпрямилась. Села к столу и замерла, взявшись пальцами за широкие гладкие доски. Смотрела, как входят в светлицу охотники, как за ними поднимаются по ступенькам старики. Лица людей были строги и торжественны. Никто не смотрел ей в глаза, и это последний раз порадовало – люди боялись ее гнева, ума, ее хитрости…

Понимала Мира, что свершающееся вокруг нее подготавливалось не один день. Наверное, пришли вначале слухи, потом их как-то проверили… Затем должен был появиться кто-то, кто взял на себя тяжесть вершителя ее судьбы и повел людей по пути правосудия. И она забегала глазами: кто?.. неужели Горий?

Сидела так, чтобы видеть через распахнутые настежь двери двор. Наблюдала, как растерянно поднимается за всеми по ступенькам Свар в белой рубахе, расшитой красной ниткой по вороту и на рукавах старинными оберегами. Наверное, только один сын здесь не знает, что происходит. Откуда-то из-за спин выдвинулся вперед низенький незнакомый человек. И по волосам, по закрученной седой редкой бородке, по мудро и остро смотрящим глазам и бубну за спиной поняла Мира, что привели одного из северных шаманов. Рядом с незнакомцем встал Го-рий. Насупив лохматые брови, спросил громко:

– Поняла ли ты, что раскрыта?

Женщина заставила себя окаменеть лицом и не опустить глаза перед людьми. Ни на мгновение не забывала, что видит ее старший сын, смотрит на нее.

– О чем молвишь ты?..

Две фигуры по обе стороны от шамана отделились от толпы и приближались к ней: Домир и Горий. Молодой охотник сжимал в руке что-то, завернутое в холщовую тряпицу. Подошли к столу, положили на него несколько предметов. И по пергаменту с расползшимися письменами и бересте, на которой узнала она нацарапанные своей рукой руны, Мира поняла, что врать и оправдываться бесполезно.

Уколола ей сердце вязь знакомой брошки, отозвавшись в памяти воспоминанием о жарком мужском теле. Но боли не возникло. Ее одолевал стыд перед старшим сыном. Она вдруг подумала, что жизнь ей стала неинтересна, и подивилась первой мысли – бежать. Зачем бежать? Что спасать?.. Тем более что на севере женщине одной далеко не уйти…

Сидела и смотрела, вдруг потеряв слух, как долго говорит что-то, насупившись, Горий… Домир сделал шаг вперед и начал свой рассказ, обращаясь ко всем присутствующим… Незнакомый шаман едва открыл рот, бросил в ее сторону несколько слов. Видела насупленные, суровые глаза людей и потерянные сына, из которых потоком лилась боль. Когда Свар бросился к ней, опустившись на одно колено и взяв ее за руку, вернулся к ней слух.

– Мама, мама, скажи, что это неправда!

Улыбнулась, выплеснув на него из глаз всю свою неизбывную нежность. Провела ладонью по шелковым волосам:

– Правда, сынок. Спасала я тебя. И не жалею о содеянном… Жалею только, что условие не так поставила. Надо было не лекарство волшебное для тебя, а состав просить, чтоб самой травы суметь собрать…

– Мама, мама… Родная матушка моя, что же ты натворила, – поник головой юноша.

Она была снова глуха к тому, что говорили люди, позволив себе последнюю материнскую ласку – провести по волосам сына тонкой ладонью, перебрав нежные пряди. Услышала лишь последнюю фразу: «До новостей из Валласа о судьбе рыцарей сидеть тебе плененной. Если живы правители Севера, они сами скажут тебе наказание. Если встретили смерть свою, на сходке люди решат, что делать с тобой».

Мира встала, выпрямилась. Увидела, как Горий сбивает замок с двери напольной, ведущей в подвал, и закрыла глаза, поняв, что обнаружится сейчас и другое ее преступление. Несколько мужчин спустились в подполье, раздался звук открываемых дверей…

Мгновения превратились в вечность, пока ждала, что сейчас будет. Все никак не могли отворить замок заветной двери… Но вот услышала раздавшиеся крик и шум. Увидела, как появилась в проеме пола русая голова Дория. Не опустила взгляда перед обращенными на себя ненавидящими глазами мужчины, вынесшего почти высохшую мумию человека. Но тело, лежащее на его руках, было живым. И на белом-белом лице сияли синие-синие глаза…

Последним видением ее вольной, прежней жизни стал силуэт огромного ворона, появившегося в пролете окна. Птица наблюдала все происходящее в тереме, как будто была человеком…

Как спустилась она в подвал? Кто собрал и принесли ли с ней какие-то ее вещи?.. Кто касался ее?.. Как будто туман окутал Миру, и ничего она не понимала, пока не закрылась перед ней тяжелая дверь. И только тогда женщина почувствовала и холод стен и пола, и сырость плесени, и запах испражнений, ударивший в нос. Мир вокруг нее обернулся тьмой…

За столом в горнице сидели шаман и Горий. Вдоль стен прижались спинами к бревнам люди. Комната вместила всех взрослых, живущих в поселении. За стенами избушки шумел несильный дождь. Сумрачный день вливался последним блеклым светом в створки окна и открытый дверной проем. Пахло скошенными травами и влагой.

– Ты, Домир, пойдешь в Валлас, – говорил Горий. – Не останавливайся у крайних замков. Постарайся увидеть и услышать все, что в твоих силах. Собирай все слухи, которыми полнится земля. Спуститься тебе придется до самого Вандервилля, так что приготовься к дальней дороге. Береги себя! Мало у нас людей, и еще меньше равных тебе, чтобы снова послать человека, если не вернешься ты… Узнай достоверно судьбу рыцарей. Разведай, что происходит в стране. Сильно не выпячивайся, чтобы удалось тебе быть незаметным. Выдавай себя не за человека Севера, а за жителя пограничной территории Валласа и Арута. Все ли тебе понятно?

– Понятно, – кивнул головой Домир. – А если будут новости уже на выходе из Сумеречного Леса, не нужно ли вести вам сразу же привезти?

– Разрешите мне спуститься с ним до земель графа Бена, – вдруг раздался тонкий голос, и на середину избы вышла маленькая женщина.

Все глаза устремились на Паску. Лицо Домира посветлело, и потеплел его взгляд.

– Уже будет там что-то известно. Какие-никакие, а слухи туда доходят. Я вернусь и расскажу их, а спутник мой пойдет дальше. Да и меньше подозрений вызовут два человека. Выдадим себя за мужа и жену, – щеки говорящей женщины порозовели. Она встретилась глазами с молодым охотником и одарила его лаской из-под полуприкрытых век.

– Хорошо, – серьезно кивнул головой Горий. – Согласен ли ты взять Паску попутчицей?

Домир наклонил голову в знак согласия, но ничего не сказал, лишь взглядом приласкал молодую женщину, тут же отступившую назад вглубь избы. Последний дневной свет быстро иссякал, уступая место длинным сиреневым сумеркам. Горий тоже отошел к стене, оставив шамана за столом одного. Кхах запел и поднял в руке костяную отполированную полусферу, сделанную из черепа горного северного козла. Начал водить над ней рукой с кистью, сплетенной из конских волос… И потек туман над костью, образуя причудливые силуэты…

– Живы рыцари, – говорил шаман. – Не все живы, но держится еше в мире этом кровь северных правителей… Простерла смерть руку над ними и не отпускает. Спасутся двое… Один из них – потому что взял в свою жизнь оборотня. А другой уже ушел далеко, ускользнул с опасной стези, уготованной им всем…

– Кто спасется, можешь сказать? – подал голос Горий.

– Спасутся моряк и воин, – Кхах мотал кистью, пел, разглядывал невидимое.

«Ирвен», – пронесся шепот в избушке.

– Ирвен, – эхом отозвался Горий, – он один моряк. А воины все они. Кто спасется?

– Не знаю имен я… Воин с длинным лицом останется жив, – говорил шаман, не отрывая взгляда от стелющегося дыма между его руками.

– А Ландос? Ландос Корноуэл? Самый старший?..

– Смерть уже стоит за его левым плечом. Остались ему считанные дни.

– Нам что надо делать? Уходить дальше на север? Собирать людей?

– Никуда уходить не надо. Протянул длань защиты над Севером великий король, который спускается из мира горнего в этот мир. Смерть караулит и короля, но крепнут его силы. Ждите… не пройдет и года, придет наш защитник в мир.

Шепот вновь пронесся вдоль избы. Горий вышел к столу и посмотрел на Паску:

– Как Орана? Мы можем ее позвать?

– Нет, – покачала головой молодая женщина. – Дайте ей отдохнуть. Много дней ей пришлось провести без еды и питья, без солнца и воды, уж очень ослабло и высохло ее тело. Сейчас ей надо набраться сил. Не тревожьте ее. Да и не может она пока говорить, спит. Попьет травы и снова спит. Не будите ее…

– Орана окрепнет и еще встанет на лыжи… Не закончено еще предначертанное ей, не иссякла нить ее жизни, – шаман взмахнул кистью, и дым исчез. Легонько подул на полированную кость и спрятал свои орудия за пазуху. Его глаза вдруг разошлись в разные стороны и потеряли яркость. Он привалился одним боком к столу и замер…

Горий обернулся к Домиру, подошедшему к Паске, и сказал теперь уже обоим:

– Отправляйтесь в путь завтра, ранним утром. Если особых новостей не будет по выходу из Сумеречного Леса, идите в Вандервилль оба. Выдавайте себя за семейную пару, путешествующую в столицу в поисках лучшей доли. Это правда, женщина и мужчина меньше возбудят подозрений, чем один человек. И… быть в пути вам мужем и женой! Готовы ли вы взять на себя ответственность друг за друга? Ты, Паска, не так давно мужа лишилась, не девушка ты уже. Дорий же никогда женат не был. Согласны ли связать свои жизни? Молоды вы оба. В пути, раз выдавать себя за супругов, возникнет связь между вами. Будет лучше, если проведете, до того как пуститься в дорогу, свадебный обряд по законам Севера, дабы не отягчить души грехом…

Сказал сурово, да осекся, увидев, как посмотрели друг на друга Паска и Дорий. Понял, что любы они были друг другу…

После свадебного обряда не уединились муж и жена. Паска обмыла Орану, лежавшую без сознания и высохшую телом до состояния скелета, обтянутого пергаментной кожей. С помощью двух пожилых женщин надела на нее длинную рубаху, закрывшую даже желтые ногти пальцев страшно исхудавших ног. Чистое просторное серо-бежевое одеяние пахло сухими травами. По вороту коричневой нитью были вышиты обереги, среди которых угадывались лосиные рога. На запястьях старухи завязали браслеты из нанизанных на нитку красных сухих ягод. Одна женщина держала ей голову, а вторая долго расчесывала спутанные, свалявшиеся волосы. Пересыпала их мукой, снова вычесывала, пока они не рассыпались пушистым тонким покрывалом по постели. Тогда заплели две совершенно белые косы, стянули их кожаными шнурами. И такой же шнур, натертый маслом, обернули вокруг лба и затылка.

Когда Орану обнаружили в подземелье, ее глаза были широко открыты. Но как только Домир вынес старуху на свет, она закрыла их и впала в забытье. И за все время, пока ее мыли, переодевали, вливали в рот горький отвар, больше не подала никаких признаков жизни. Паска даже поднесла к ее ноздрям перышко и с облегчением вздохнула, увидев слабое дуновение дыхания.

Потом были сборы. Из вещей брали необходимое: веретено, иглы, рыболовные принадлежности, нити, шкуры, ножи, полоски кожи и две пары обуви. Все это молодая женщина упаковала в две грубые темнокоричневые седельные сумки, прошитые бежевым шнуром. Искупалась в корыте в горнице, где сейчас, ночью, лишь две пожилые женщины не спали, помогали ей. Надела мужскую одежду, взяла приготовленную поклажу и отнесла на конюшню. Там у входа сидели, окружив Домира, несколько мужчин, о чем-то тихо беседовали. Паска была сильной, большие сумки по бокам не нарушали ее осанки, не напрягали рук. Невысокая, да крепко сбитая северянка…

Домир не повернул головы в ее сторону, словно и не их соединили свадебным обрядом сегодня вечером. И тем не менее женщина почувствовала, что он следит за ней. Она всегда ощущала присутствие этого мужчины. Он не обделял ее вниманием еще с той поры, когда она была девушкой-подростком. Ей все-таки удалось склонить голову на лавку и соснуть быстрым, коротким сном возле стойла своей лошади.

Паска проснулась от звука шагов. Домир подошел к ней с вещами. Они встретились взглядами и улыбнулись друг другу одними глазами. Кто-то уже почистил их коней перед дорогой и поставил рядом. Оседлали низеньких выносливых животных, вывели из конюшни. Все люди поселения высыпали во двор, даже детки постарше вышли проводить свою воспитательницу. Но проводы были недолгими. Мужчины обменялись с Домиром словами напутствия; женщине подержали стремя, пока она уселась в седло, расположив ноги впереди седельных сумок. Лошадки потрусили рысью…

Эпилог ЛАНДОС ОБРЕТАЕТ ПОКОЙ

По совету хозяина-оборотня Ирвен и Эрик дали лошадям свободу, и те вывели их через лес к роще березовых деревьев, распадающихся на несколько стволов от одного корня. Здесь животные забеспокоились, но рыцарь уже хорошо помнил дорогу: через болотце и холм вниз, к высоким дубам.

Кони вскидывали головы, заметно нервничали, не хотели переходить трясину, и людям пришлось пустить в ход хлысты. Когда путники пересекали болото, следя, чтобы лошади не ступали в сторону от черной тропы, на вершине противоположного холма показались три фигуры – два человека и пес. Один из людей, повыше и постройнее, был одет в старый потрепанный костюм, весь в дырах, а второй напоминал гриб коренастой комплекцией. Высокий повернул голову с пустыми глазницами в сторону низкого:

– Фада, переходи границу с братом. Если не хочешь уходить, будешь хранителем дубов. Следи, чтобы никто не причинял им вреда. О плате потом договоримся. Времени у нас теперь с тобой достаточно, целая вечность. Животные будут тебя чувствовать, а некоторые и видеть. Держи мальчика сзади. Если он сможет стать медведем, не выпускай его за дубы. И уведи брата, а то вдруг зверь забудет, что он человек. Понял?

Низенький кивнул, повернулся и растаял в воздухе. Страж свистнул собаке и пошел вдоль вершины холма, словно следуя невидимой границе…

Ирвен и Эрик наконец пересекли болото. Лошади перестали нервничать, быстро взобрались на холм. Отсюда была хорошо видна дубовая рощица. Тропинка вела через нее, пересекая наискось. Моряк, едущий первым, послал коня вниз, но тот вдруг не повиновался и пошел вдоль холма, спустившись в заросли папоротника в стороне от дубов. Как рыцарь ни пытался остановить своего мерина, он лишь порвал ему губы.

– Не мучай животное, – сказал Эрик неожиданно глухим и низким голосом. – Видишь, рот ты ему уже разодрал.

Ирвен внимательно посмотрел на мальчика. С самого утра, когда они проснулись, хозяйка поднесла им дымящийся ароматный травяной напиток, а хозяин сказал: «Не езжай на север. Ступай на Монатаван. Там, в армии, есть женщина из ордена Ваара. Будешь ей служить до скончания дней своих». Моряк вспомнил девушку со светлой косой и раскосыми желтыми глазами, ушедшую с войском, и сразу понял, что речь идет об Эде. Ему не нравилась идея, высказанная хозяином дома, но спорить он поостерегся. А Эрик первым же глотком поперхнулся, закашлялся, полиловел лицом и долго задыхался. А когда пришел в себя, потерял голос и стал говорить низким басом, как будто был взрослым мужчиной.

– Ты на свою лошадь вчера положился? И она тебя вывела в безопасное место. Не спорь с животным. Оно видит, слышит и чувствует больше, чем видишь, слышишь и чувствуешь ты.

Ирвен не нашелся, что ответить – послушался, отпустив поводья. Кони сделали большой круг, осторожно ступая широкими копытами, спустились в низину за дубами, вошли в высокие, выше человеческого роста, заросли папоротников и остановились как вкопанные. Эрик первый спешился, обернулся кругом. Рыцарь, стоя уже на земле, увидел его глаза: зрачки мальчика стали такими большими, что почти закрыли голубую радужку. Он раздувал ноздри, принюхиваясь к чему-то…

– Человек… охотник… и то, что было человеком – там, – мотнул головой вверх.

Ирвен почувствовал, как по его коже пошла дрожь. До последнего момента, возвращаясь мыслями к событиям вчерашнего дня и сегодняшнего утра, он надеялся, что все это лишь сон. Было бы лучше, чтобы случившееся за последний день ему приснилось. Разум отказывался принимать эту чертовщину. Неужели все это было на самом деле? Они встретили мертвого Стража? Им открыли вход в Иномирье? Они познакомились с человеком с кабаньей головой и его женой? И Эрик тоже оборотень? Как будто что-то подтолкнуло его в спину.

– Погоди, – он отодвинул рукой подростка. – Держись за мной.

И тут же вспомнил, что он не охотник, как Фада. Сумеет ли он неслышно передвигаться по лесу? Вдруг его брат действительно мертв, и кто-то охотится за ними, как не дать себя обнаружить? Мальчик продолжал втягивать воздух в раздувающиеся ноздри, как пес, берущий след. Ирвен подумал, что в его лице появилось какое-то звериное выражение, но тут же отмахнулся от этой мысли. Не нужно стараться увидеть то, чего нет. Замер…

Ничто не нарушало движения воздуха, но что-то странное творилось там, впереди. Ему показалось, или листья высоких, с человеческий рост, папоротников дрогнули, расходясь в разные стороны, словно приглашая его следовать по открывающемуся пути? Моряк осторожно ступал, следуя в направлении дубовой рощи. Эрик так бесшумно следовал за ним, что он даже несколько раз обернулся: не исчез ли спутник? Ему удавалось двигаться совсем неслышно. Перед выходом из зарослей какое-то внутреннее чутье заставило рыцаря остановиться, и он тут же услышал легкий шорох. Оглянулся и увидел совершенно черные немигающие глаза мальчика… Тот едва заметно мотнул головой в сторону самого высокого дуба, возвышающегося над тропинкой. Здесь они оставили вчера Фаду.

– Они там, оба…

Ирвен скорее читал по его губам, чем слышал слова.

– Не ходи. Слышишь? Останься здесь. Жди меня, – приказал Эрику и, вытащив из ножен короткий меч, начал подниматься по тропинке.

Его можно было легко заметить, когда он вышел из зеленых густых зарослей. Шел, поворачиваясь из стороны в сторону, уже не стремясь беззвучно ставить ноги. Пытался контролировать, что происходит вокруг, старался заметить малейшее движение веток, услышать еле слышимый шорох. Эрик остался в кустах папоротника. Ирвен все время наблюдал за кроной дерева… Когда он поднялся на пригорок, увидел то, что ожидал и чего боялся: на тропинке, раскинув руки и ноги, в темно-коричневом пятне лежал Фада. И его уже посиневшее лицо страшно белело, обрамленное темной бородой. Увидев труп, рыцарь на минуту забыл осторожность, бросился вперед, но какая-то сила словно толкнула его. Ирвен упал на землю, и тут же стрела вонзилась в то место, где он стоял. Моряк спрятался за ближайший ствол, однако заметил, откуда был произведен выстрел.

Охотник действительно затаился в кроне дерева, на которое указал ему Эрик. Рыцарь достал арбалет и вложил стрелу. В воздухе звенела тишина, птицы перестали петь, ощущался еле слышный запах тления.

Ирвен сделал шаг в сторону и, почти не прицеливаясь, выстрелил в крону дуба. Тут же снова спрятался за дерево. В то же мгновение длинная стрела вонзилась в шаге от него.

Сколько они могут так перестреливаться? Северянин снова зарядил арбалет. У кого больше стрел: у него или у охотника, притаившегося на дереве? Ирвен сделал еще три попытки ранить или убить человека, спрятавшегося в густой листве, но снова безуспешно. И каждый раз сам едва уклонялся от выстрела. Последний раз стрела порвала куртку, и он замер за своим укрытием.

Раздался шум, кто-то поднимался к ним из зарослей папоротника. Ирвен увидел небольшого белого медведя и не поверил своим глазам… Снова быстро зарядил арбалет и начал следить глазами за кроной дерева, но листья были неподвижны.

Зверь вышел на тропу, обнюхал лежащий труп и лапой откатил тело с дороги. Поднял голову и посмотрел вверх. Человек, спрятавшийся на дереве, себя не выдавал. Рыцарь почти наполовину высунулся из развилки ствола и взял на прицел место, откуда заметил вылетавшие в него стрелы. Медведь на минуту замешкался и полез на дерево. В ветвях произошло какое-то движение, и моряк отчетливо увидел коричневое пятно кожаной одежды среди темно-зеленой листвы. Прицелился и выстрелил… И в тот же момент послышался сдержанный крик, и раненый человек, не удержавшись, упал прямо туда, где перед этим лежал труп.

Невысокий гибкий мужчина, одетый в темно-коричневую кожаную одежду с прикрепленными на теле дубовыми ветками, тут же вскочил, схватившись за бедро, откуда торчала пущенная Ирвеном стрела. Зверь зарычал и бросился на упавшего. Тот вытащил нож и полоснул по голове животного. Рыцарь боялся стрелять, чтобы не ранить медведя. А тот встал на задние лапы, а передними схватил человека под поднятыми руками, сжав так, что раздался звук ломающихся костей. Охотник еще раз взмахнул ножом.

– Не убивай его, – закричал Ирвен, бросаясь на тропу. – Его надо расспросить!

Но было уже поздно: когти зверя, скользнув по грудине, разорвали шею и выкололи глаз. Человек кричал, извиваясь в лапах животного, залитого кровью. Моряк подскочил к ним, схватив медведя за плечо. Тот зарычал, обернув к нему свирепую голову с черными глазами, и наотмашь ударил по груди так, что рыцарь улетел в кусты.

Он перевел дыхание и поднялся. Зверь, оскалившись и обнажив клыки, рвал шею жертвы. Кровь струилась с его зубов и рассеченной головы. Охотник больше не кричал и не сопротивлялся – был мертв. Медведь обернул окровавленную пасть в сторону Ирвена и издал рев. Тот бросился прочь…

Как Эрик сумел превратиться в зверя, если вчера еще ничего не подозревал? Сирота, выросший на улицах Вандервилля, не знавший ни ласки, ни доброго слова… Ирвен вспомнил ту ночь, когда они укрылись от бури на маленьком каменистом острове и моряк рассказал мальчику северную сказку, заронив в душу томление о далекой холодной стране.

Лошади куда-то убежали… Где их теперь искать? Что вообще ему делать? Он вспомнил слова человека с кабаньей головой: оборотни не причиняют вреда тем, кого любят, но могут забыть, что они люди…

Были те, которые умели превращаться в зверей… Вчера мужчина-кабан сказал, что Эрик может обернуться белым медведем. В мальчике течет кровь северного зверя? Рыцарь сидел на земле, обхватив руками колени. Было слышно журчание струящегося где-то неподалеку ручья. Рев животного давно стих. И вдруг Ирвен отчетливо услышал тихие шаги – шаги человека. Он поднял голову: прямо на него, как будто руководствуясь каким-то чутьем, вышел подросток. Он был весь залит кровью, наг, дрожал всем телом. На его голове, через волосы, лоб и щеку, шла неглубокая зияющая открытая рана. На плече тоже был след лезвия ножа.

– О боги! Эрик!.. – Ирвен поднялся, чувствуя дрожь в ногах. Глаза его спутника были, как обычно, широко распахнутыми и голубыми-го-лубыми. Зрачок превратился в совсем маленькую черную точку. – Где твоя одежда?

- Не знаю, – шмыгнул носом мальчик. – Ты меня видел?

– Видел… А ты что, меня не узнал?

– Я ничего не помню… Очнулся сейчас – иду куда-то сквозь папоротники, весь в крови, ранен… И на тебя сразу наткнулся.

Ирвен снял куртку и закутал мальчика, начал стирать руками кровь с его лица.

– У тебя рана зияет, надо ее перевязать.

– Не надо ее перевязывать, – сказал Эрик. Голос у него был обычный, тонкий и звонкий. – Надо найти дерево с клейким соком и заклеить края пореза. Я знаю такие деревья…

Пока мальчик смывал в ручье кровь, Ирвен нашел его одежду. Эрик, вероятно, сбросил ее, повинуясь какому-то чутью, перед тем, как обернуться медведем. Принес ее купающемуся и пошел наверх. Выкопал две ямы: для тела брата прямо под дубом, где он прятался, а вторую в низине, в ельнике.

День клонился к вечеру. Эрик все-таки нашел дерево с клейким соком и принес стебель Ирвену, чтобы тот помог ему закрыть края раны.

– Тебе больно? – спросил моряк, сводя края кожи.

– Больно, – мрачно согласился мальчик.

– А чего не жалуешься?

– А чего жаловаться? Я о конях думаю. Как нам теперь их найти…

Словно услышав его, на поляну вышли лошади. Животные были напуганы, с ржанием бросились к людям. На их коже висели колючки и сухие ветви, как будто они пробирались через непроходимые заросли.

– Как пригнал их к нам кто-то, – задумчиво сказал Эрик. – Вечер уже… Ночуем здесь или дальше поедем?

– Куда ехать-то? – неуверенно спросил моряк.

– Куда-куда? Тебе же ясно сказали – на Монатаван.

Ландос, как всегда по утрам, прогуливался по восточной галерее. Остановился у крайнего проема и посмотрел на город, раскинувшийся как на ладони. Базарная площадь наполнялась народом. За последние несколько недель Вандервилль очень изменился. Простые холщовые одежды и серокоричневые накидки, в которые было одето большинство населения, пополнились яркими тканями и синими плащами воинов шаха. Люди столицы тоже стали предпочитать другую одежду: как будто по мановению волшебной палочки откуда-то появились красные, желтые, синие, зеленые платья, камзолы, блестящие плащи, новые шляпы… Всего одно лето, а какая разительная перемена в городе, в котором несколько месяцев назад произошел переворот. Неужели у людей появились деньги? Откуда?!

Да, деньги появились… Освобожденные от налогов люди смогли подправить свои жилища и побелить стены домов. Со всего Валласа понаехали торговцы, мастеровые. Женщины поменяли просторные балахоны на сшитые по фигуре платья, надели головные уборы. Даже запахи рыбы на улицах разбавились ароматами южных благовоний и цветущих акаций. В городе убрали грязь и расчистили завалы нечистот на узких улочках. Покрытый буйной зеленью и бело-розовыми цветами, пестреющий растениями на окнах, сам Вандервилль, казалось, поменял свою одежду – из черного стал красочным, ярким и веселым. И небо тоже будто оказалось ярче и выше.

Починили южные ворота. Теперь меняли дощатый причал в порту: черные гнилые доски заменяли свежими желтыми. На судах расправились новые паруса. Старые тачки заменяются новыми. Даже люди кажутся другими – бледные лица чаще подставляются солнцу и покрылись загаром. И питаться народ стал лучше…

Лето всегда приносит с собой достаток. Да и сам год явно благоприятствует расцвету. Ни один корабль не вернулся без улова, и он богат! В часы отлива изголодавшиеся за зиму горожане собирают на влажных морских камнях моллюсков, морских пауков, крабов, устриц, съедобные водоросли. В лесу появилось много косуль, и охотятся все, кто может держать оружие. Стали телиться коровы и мелкий скот. В степи много кроликов, их можно ловить хоть голыми руками. Такое впечатление, что боги вспомнили о существовании Валласа и решили побаловать его жителей. Погода установилась отменная: за все лето не случилось ни одного шторма, ни одной бури. Неужели действительно существуют эпохи благоденствия?.. И неужели такое время пришло в разоренный, нищий Вандервилль?

Покрывается земля молодой порослью трав и деревьев после зимы, восстанавливается почва после пожара, пробиваются у корня молодые, здоровые побеги – точно так же оживает страна. Ушедшая армия, совсем немногочисленная и ободранная, смыла, как омывает собой волна грязный берег, разбойничьи банды и шатающийся по дорогам сброд. Порядок наводили сами жители, устав от многолетнего разбоя и несправедливости. Понемногу стал соблюдаться закон, и люди вспомнили о правилах чести и гостеприимства…

Но вся эта жизнь не трогала Ландоса. Ничто не волновало его сердце, все происходящее вокруг воспринималось, как сквозь туман. Словно он сам погрузился в призрачным поток, который несет его все дальше и дальше от людей…

Никто из окружающих не нуждался в нем. После разговора с Эрлан-дом накануне отъезда принцев Арута рыцарь старался избегать общения с ним, да и сам колдун больше не приглашал Ландоса к себе. Бывали дни, когда он вообще не произносил ни слова. И слуги, убиравшие комнату и приносившие еду, не открывали рта…

Почему-то не удивило даже прибытие в Вандервиль шаха Дравий-ского царства. Южный правитель был удивительно молод и красив, гибок и быстр. Черноволосый, с шелковой, красиво подстриженной бородой и совершенно черными глазами, он каждый день фехтовал на саблях во внутреннем дворике дворца, раздевшись до пояса и блестя точеным, как у девушки, тонким мускулистым торсом. Прибывшие вместе с ним люди, такие же черноволосые и стройные, смуглые и кареглазые, наводнили дворец южным наречием, громкими голосами, шорохом быстрых шагов, яркими красками одежд.

Ландос был в прошлом: в Вандервилле начала лета, когда зацвели желтые кусты и розовые магнолии, когда проходы замка опустели, и темно-коричневые камзолы его братьев и их неторопливая северная речь первый раз изменили столицу. Что случилось с его братьями? Никаких новостей… Ничего не слышно ни об Ирвене и Фаде, ни о четырех остальных, уехавших с небольшим сопровождением и маленьким обозом на север. Скорее всего, новостей он уже не дождется…

Как он страдал вначале, когда в его сердце закралось подозрение, что это его любимая жена Мира травила ядом их всех! Ландос вспомнил, как болело сердце за оставленных четверых детей, как снедала тревога о старшем сыне, больном редкой болезнью, приносящей беспамятство и судороги. Никаких новостей из Арута нет… Что случилось, что он все реже и реже вспоминает жену и детей? Он больше не перебирает, заботливо и бережно, в своих воспоминаниях трогательные и нежные моменты их совместной жизни. Как будто не он жил с ней всю жизнь, как будто не от него родились дети… Неужели перестала беспокоить судьба его семьи?

Рыцарь заглянул в свое сердце глубоко-глубоко… Что случилось с ним? Почему он пережил свои чувства? Болит ли у него душа за родной край? Нет… Не трогает его больше судьба народов, населяющих северную землю, спрятанных в лесу усадеб и поселений. Не волнует вопрос, заставят ли снова Арут платить дань. Как уехали братья, он уже и не вспоминает их. Как будто кто-то закрыл книгу его жизни и положил на верхнюю полку в библиотеке, полной бесчисленных томов – задвинул в угол, заставив новыми свежими переплетами. И его жизнь начала покрываться пылью и подергиваться паутиной…

Ждет он новостей от братьев? Ответ пришел тут же: «Нет». Он ничего уже не ждет ни от жизни, ни от людей… Хочет увидеть еще раз свой родной край? Нет… Желает ли пронестись галопом по белой степи, ловя ртом холодный ветер? Нет… Жаждет подставить лицо теплым солнечным лучам, наслаждаясь лаской горячей звезды? Нет… Стремится почувствовать нежные пальцы Миры на своих щеках? Нет… Радостно ли ему будет услышать веселый возглас: «Отец, с возвращением!» – своих детей? Нет… Чего он хочет? Ничего… Чего он ждет? Ничего… Для него все уже закончилось…

Ландос медленно повернулся и, смотря прямо перед собой широко открытыми глазами, направился к себе в комнату. Мимо сновали слуги, прошли несколько солдат шаха, какие-то женщины… Люди вызывали отторжение… Рыцарь остановился перед своей дверью, ощутил острый запах свежих булок… Он почему-то показался неприятным. Открыл спальню и почувствовал другой аромат: кожи и оплывшего воска… Все запахи больно терзали чувства, как будто были лишними.

Ландос подошел к окну и закрыл створки так, чтобы яркий, раздражающий его свет не проникал в комнату. Пусть будет полумрак везде… Но и полумрак был слишком светел. Его глаза просили темноты – полной, абсолютной темноты.

Камзол вдруг показался слишком тесным… Ландос расстегнул верхнюю застежку и сразу почувствовал, как тонкая шелковая рубашка давит тело, как раздражают ноги сапоги, как горят подошвы от прикосновения к полу…

Его чувства просили о милосердии. Он подошел к комоду и достал темный желто-коричневый пузырек. Как сказал Грегор: «Достаточно растворить это в стакане воды, и придет покой…»

Ландос Корноуэл, старший принц Севера, вылил содержимое флакона в бокал и выпил, смакуя каждый глоток, как будто никогда в жизни не пил ничего более желанного…