Под лестницей было невыносимо жарко, и пот стекал по лбу к бровям. На мгновение в глазах помутилось. Сквозь пелену влаги смутно различимая в сером полумраке рука протянулась к неотчетливой формы предмету, что две секунды назад был бумажным пакетом Марк протер глаза. Непонятный предмет вновь обрел очертания пакета. За мгновение до того, как пальцы сомкнулись вокруг его верхнего края, Марк понял, что это пакет, который он оставил наверху в шкафу.
Он поднял пакет, и молот с ломиком звякнули друг о друга Затем он нагнулся, и пакет с глухим стуком ударился об пол. В животе была тяжесть, и глаза щипало.
«Да ладно, – пробормотал Марк, – брехня все, нет тебя здесь».
Раскатав верх пакета, он запустил туда руку: ломик, молоток, пластиковый переплет фотоальбома, занимавший почти все пространство. За альбомом в своем мягком контейнере увядал бутерброд.
Во рту у Марка пересохло. Маленькое пространство за шкафом будто сжало его, стремясь раздавить. Он резко сдвинул панель, ведущую в шкаф, провел лучом фонарика по внутренней стороне двери шкафа, отыскал щеколду и вывалился наружу. Он был весь мокрый от пота.
В самом низу лестницы Марк вынул содержимое пакета и разложил перед собой. Рассеянный свет из окна подкрашивал уныло-серый сумрак светло-коричневым, падал на руки с въевшейся в них грязью и на темную рельефную обложку альбома.
– Как же ты…
Марк посмотрел по сторонам, затем – вверх на ступени лестницы.
Зыбкие, иллюзорные стены: он неожиданно почувствовал, что по ту сторону лежит иной мир, и стоит ему лишь только пробиться взглядом сквозь дымку, он попадет в то совершенно другое, новое и безгранично более желанное царство.
– Эй!
Откликом была тишина.
– Есть кто живой?
Ни голоса, ни звуков шагов.
– Давай выходи, я знаю, ты здесь! – крикнул он смелее.
Глухо билось сердце. Пока он ходил по подвалу, кто-то выскользнул из укрытия – в доме было где спрятаться, – пробрался в хозяйскую спальню, взял пакет и с ним вместе дошел через дом, либо по открытой, либо по потайной лестнице, до цокольного этажа, где сдвинул щеколду стенного шкафа, пристроил пакет, закрыл шкаф, после чего затаился где-то снова Вчера тот же некто отнес фотоальбом в шкаф наверху.
Марк почувствовал, что в доме все непостижимым образом переменилось. Когда и как – он не понимал, лишь осознал, что перемена огромная.
Тот монстр с жуткой мордой, вздумавший напугать его, вряд ли собирался играть в игрушки. Эта тварь хотела напугать его до смерти, чтобы потом торжествовать в ядовитой атмосфере, сотворенной им здесь. Кто-то еще, кто-то ловкий, стремительный и осторожный, как пантера, перенес пакет из одного шкафа в другой. В течение каждого мгновения передвижения Марка по скрытым переходам дома это существо в точности знало, где он. С таким же успехом Марк мог бы бродить по дому, трубя в охотничий рог.
В том, что Марк узнал об этом безмолвном «некто», главным было само присутствие его в доме. Мальчик так его и назвал про себя: «Присутствие». Разумеется, напомнил себе Марк, тот факт, что пакет со всем содержимым был перемещен, являлся единственным доказательством существования Присутствия. Но достаточно веским Присутствие перенесло вещи Марка, надеясь, что он найдет их в новом потайном месте, а это значит – ого! – оно подавало ему знак: ты здесь не один.
Страх понемногу отпускал Марка, и он услышал, как бьется сердце под прилипшей к груди футболкой. В сером свете окна кружились пылинки. Простыни, укрывавшие кресла и диван, будто бы шевелились. Когда он протер глаза и вновь взглянул на мебель, простыни висели неподвижно, как саваны. Белое смутное пятно метнулось на периферии зрения. Когда он повернул голову – все исчезло.
Незадолго до сумерек в парке Шермана на ближайшей к фонтану скамейке собрались мальчишки, сосредоточенно что-то обсуждая под наблюдением офицера полиции Квентина Джестера. Патрульный Джестер изо всех сил пытался подслушать разговор мальчишек По отрывочным словам было трудно что-то понять. Вот почему рассеявшаяся было после скоротечного и тревожного инцидента скука вновь стала одолевать патрульного. Не считая четверых стратегически расставленных полицейских да бездомного бродяги, толкающего куда-то по аллее полную пустых бутылок магазинную тележку, мальчишки в парке были одни.
Патрульный Джестер пропустил в своем донесении – и не сказал ни в каком другом случае (кроме того, который предоставил ему коллега и приятель по академии Луис Исли в «Доме Ко-Рек-Шана») – следующее. Вскоре после того, как бродяга вошел в поле зрения с востока, а первый рыжеволосый мальчик и следовавший за ним Марк Андерхилл вошли с юга, профессиональное внимание полисмена привлек четвертый человек – не только своими необычайно крупными габаритами и живописным нарядом, но и кое-чем другим, что выразить словами трудно. «Он был здоровый такой, вроде как баскетболист, – рассказывал потом Джестер. – Но не спортсмен. Он вообще ни во что не играл. Этот хмырь никогда не играл, а если и играл, то парочкой отрезанных голов. Я как увидел его, сразу почуял: будут у нас проблемы. Во как было дело».
Патрульный Джестер говорил, что он не мог рассмотреть лицо мужчины ни с какой точки. И хотя предыдущие полтора часа он отслеживал перемещения очень небольшого количества людей в его зоне наблюдения парка Шермана, Джестеру не удавалось заметить появления гиганта до того момента, когда совершенно непостижимым образом «хмырь» буквально вырос из-под земли спиной перед изумленным офицером. Джестер только что наблюдал за тем, как по траве двигалась необычно упитанная и шустрая белка, не боявшаяся жары, которая всем действовала на нервы. И в тот самый момент, когда полицейский уже в который раз перевел взгляд на аллею и пустые скамейки вдоль нее, он вдруг обнаружил присутствие массивной фигуры, одетой в черное пальто ниже колен. Широко расставленные мощные ноги, грубые черные башмаки, прямая осанка и крупная голова, руки сложены на груди – человек был словно вырублен из полутонной глыбы черного мрамора.
– Да как же такой буйвол умудрился проскочить мимо тебя? – удивился патрульный Исли.
– Не знаю и знать не хочу, – ответил другу Джестер. – А тогда я одно понял – этот тип уже здесь, и он моя проблема. Просто взял и понял.
– Мы уж с тобой академию закончили, чтоб за версту чуять плохих парней.
– Ага, случись ты там, сразу бы усек, о чем я толкую. Помяни мое слово, это редкая сволочь. И вот, представляешь, он, откуда ни возьмись, явился передо мной, и я должен с ним разобраться.
Луис Исли поднял одновременно брови и стакан с пивом, но не отпил.
– Так это наш Мистер Парк Шермана собственной персоной?
– Об этом-то я и смекнул в тот момент. И вот, двинул я к нему, чтоб хотя бы взглянуть на его рожу. И тут слышу: что-то с грохотом летит прямо ко мне со стороны входа в парк с бульвара Я голову повернул – а это рыжий пацан катит на своей доске. А когда обернулся, хмыря и след простыл. Он исчез, понимаешь? Как сквозь землю.
– Да-а, крутой из тебя полицейский, – протянул Исли.
– Видел бы ты его, не ржал бы сейчас, – сказал Джестер.
Как только Джимбо подкатил к скамейке и спрыгнул со скейтборда, стоявший на другой стороне аллеи полисмен как-то странно посмотрел на него и спросил:
– Слушай, приятель, а ты, когда ехал сюда по этой аллейке, случайно не заметил мужчину – он стоял прямо здесь вот?
– Никого, кроме вас, – ответил Джимбо.
– Отсюда ведь все хорошо просматривается.
– Ну да.
– А где стоял я, когда ты меня в первый раз увидел?
– Вон там. – Джимбо показал в сторону места на краю аллеи в четырех футах от фонтана. Примерно там другой офицер показывал ему и Марку фотографию Шейна Ослендера.
– А когда я стоял там, здесь никого не было?
– Нет, пока вы не пришли сюда.
– Благодарю, – сказал офицер Джестер и удалился.
«У них у всех крышу сносит», – сказал про себя Джимбо.
Лишь только он увидел, как Марк с пустыми руками входит с залитого солнцем бульвара Шермана в трепещущую тень высоченных лип, Джимбо почувствовал болезненный укол потери. Сегодня он пришел с доской, а Марк – без, и это было гораздо хуже, чем если бы они вдруг спохватились, что оба забыли дома скейтборды. На мгновение Джимбо охватило странное чувство: будто Марк отправлялся в путешествие, а ему остается лишь махать с причала Марк подошел ближе, и выражение тревожной озабоченности на его лице напомнило Джимбо, что у него тоже есть потрясающая новость. Хотя особого желания пересказывать Марку слова мистера Хилльярда у Джимбо не было.
В душе Марка творилось что-то, совсем не похожее на мучительные сомнения друга Глаза мальчика горели, и он едва сдерживал себя, чтобы не побежать. Посмотрев на доску в руках Джимбо, Марк тут же забыл про нее, как про абсолютно неуместную. Но полыхнувшее в душе тоскливое чувство почти мгновенно утихло, когда Марк энергично опустился на скамейку и, вскинув подбородок, с вызовом глянул на Джимбо. На нем была черная футболка и черные джинсы, и его чистое лицо сияло. От Марка едва уловимо пахло мылом.
– Ты чего, из душа?
– Видел бы ты, как я перемазался там, – сказал Марк. Он ликовал. – Дно ванной аж почернело от грязи.
– Ага, что-то откопал.
Усмешка Марка стала напряженной, глаза сузились. Джимбо не удалось расшифровать эти знаки. Ему подумалось: то, что Марк обнаружил, было либо непередаваемо скверно, либо слишком хорошо.
– А ты как?
– Кое-что нарыл, но ты давай первый.
Марк выпрямился на скамейке, прикрыл рот ладонью и посмотрел через плечо Джимбо на патрульного Джестера. Патрульный Джестер в ответ посмотрел на него с совершенно невозмутимым лицом.
– Ну… Домишко, мягко говоря, довольно странный. Кем бы ни был последний хозяин, он, похоже… Не упадешь?
– Да я уже немного в курсе. Так «кем бы ни был последний хозяин, он, похоже» – что?
Еще один скорый взгляд на Квентина Джестера, которому словно было мучительно смотреть куда-либо в другую сторону, а не на мальчиков.
– …Он, похоже, убил кучу народу. – Марк рассказал Джимбо о потайных коридорах и о своем исследовании подвала, о чемодане-сундуке и пятнах крови, впитавшихся в цементный пол. – Вот почему все носы воротят от этого места. Точно говорю, там творилось что-то запредельно жуткое. Может, он сделал ту деревянную кровать и пытал их на ней перед тем, как спускать по желобу вниз.
– Да нет, взрослую женщину теми петлями не пристегнешь, – возразил Джимбо, зная больше, чем хотел рассказать. Он не понимал, отчего Марк так оживлен.
– Взрослую, но некрупную – можно. – Марк с трудом скрывал распиравшее его веселье, которое были в состоянии заметить только Джимбо и, возможно, отец. На мгновение оно промелькнуло на лице Марка. – Ну а ты, Шерлок? Что ты там «нарыл»?
Джимбо почувствовал себя так, будто его подталкивают к краю трамплина, заставляя прыгнуть.
– Почти все на Мичиган-стрит вообще без понятия, что там и как с этим домом. Они знают только, что некоторые соседи иногда собираются и приводят в порядок участок, чтобы их квартал не напоминал трущобы: например, постригают траву на лужайке с трех сторон дома каждые две недели. У них даже расписание составлено, кто когда стрижет. Две женщины рассказали мне, что их мужья терпеть не могут это место. И желают ему сгореть дотла когда-нибудь ночью. Я застал дома обоих Рощенко. Из всех, кого я обошел, только им и еще одному человеку пришло в голову полюбопытствовать, чего это я интересуюсь домом.
– А кому еще? А, понял. И что ты ответил?
Джимбо скривился:
– Что на лето задали придумать тему для реферата. Рощенко посоветовали глобальное потепление. Миссис Рощенко сказала, что ей не по себе от одного вида номера тридцать три двадцать три, и она не советует мне без особой нужды даже глядеть в его сторону.
– Сами-то небось пялятся, когда стригут лужайку. – Марк пристально взглянул на Джимбо, и тот собрался с духом – А вторым, кто спросил тебя о доме, был старый Хилльярд, правильно?
Джимбо кивнул:
– Старина Хилльярд видел, как мы там возились вчера, а еще видел, как ты сегодня утром туда ходил.
В глазах Марка плеснулась тревога.
– Он не грозил разболтать об этом?
– Да нет. Старина Хилльярд совсем не такой, как мы о нем думали. – Джимбо помедлил. – Он такой прикольный…
– Что ты ему сказал?
– То же, что и Рощенко. Реферат.
– И он поверил?
– Поинтересовался, не считаю ли я его идиотом. Он сказал, что даже если в средней школе задают на лето рефераты, то я похож на парня, который будет тянуть до последней недели августа.
Марк засмеялся. Секундой позже рассмеялся и Джимбо.
– В общем, я сказал ему, что нам просто очень интересно, отчего это дом пустует. И он сказал…
– Чего сказал-то?
– Он сказал: интересно, почему это нам очень интересно.
Марк чуть вскинул голову и чуть приоткрыл рот.
– А особенно интересно, почему это интересно лично тебе.
Марк опустил голову, а брови его поползли вверх. Все, подумал Джимбо, пора: сейчас или говорить всю правду, или врать что-нибудь.
– Расшифруй, – попросил Марк.
– Естественно, я тоже попросил его расшифровать. – Джимбо опять помедлил, подыскивая слова.
Марк подался к нему:
– Ну!
Джимбо резко выдохнул:
– Ну, первая часть для тебя уже не новость. Человек, который там жил, убил кучу людей.
– Без балды.
– А часть вторая… Скорее всего, он был родственником твоей мамы. Потому что у них одна фамилия. До того, как твоя мама вышла замуж за твоего папу. – Озадаченный растущим пониманием, отразившимся на лице друга, Джимбо выпалил: – Календарь, так? Как дни и месяцы в календаре, так?
– Ка-лин-дар, – произнес по слогам Марк. – Ты видел эту фамилию в комнате для панихид, помнишь?
– Да я, наверно, не обратил внимания. Но старик Хилльярд сказал, что маньяка звали Джозеф Калиндар и что он убил даже своего собственного сына. Хилльярд знал их обоих!
– Ого!
– Честно говоря, я думал, ты расстроишься. А у тебя такой вид, будто ты счастлив до чертиков послушать про Калиндара.
– Ну да, счастлив. Ты сказал мне то, что я хотел узнать. Имя человека и то, что он сотворил. Он и мама были родственниками. Может, он даже был ее братом!
Джимбо чуть не вздрогнул взгляд, которым Марк смотрел на него, был пугающе диким, и глаза едва не вылезали из орбит.
– Джозеф Калиндар – это Черный человек. И это из-за него мама убила себя.
– Черный человек?
– Человек, который всегда к тебе спиной. Это его я видел тогда на Мичиган-стрит.
– Чего-чего? Он что, по-твоему, призрак?
Марк покачал головой.
– Я считаю, он то, что большинство людей называют призраками. – Марк ненадолго задумался. – А что случилось с Джозефом Калиндаром?
– Его отправили в психушку, и там сосед по палате убил его.
– Можно поискать в сети – наверняка там все это есть.
Джимбо кивнул, затем ему в голову пришло другое:
– А ты о чем это – «что большинство людей называют призраками»?
Марк вдруг рассмеялся и помотал головой:
– О том, что… Ну, вроде как уходит человек, но что-то оставляет после себя в этой жизни. Что-то настолько реальное, что мы иногда можем это видеть.
– Я лично не могу, – сказал Джимбо. – Ну не вижу я, и все. Тогда, у тебя на кухне, я не видел, чтобы кто-то стоял спиной к двери.
– Да видел ты его. За два дня до этого, вечером, и он так тебя напугал, что ты вырубился. Он – это как раз то, что осталось от Джозефа Калиндара. Может, я вижу его гораздо чаще, чем ты, потому что я его родственник. Может, к жизни его пробуждает «убийца из парка Шермана».
– Брехня все. Люди просто умирают и никогда не оставляют после себя чего-то там. Единственный человек, который может видеть покойников, это Хэйли Джойли Осмонд, или как там его.
– Джоэл Хэйли Осмонд,[27] – поправил Марк, не уверенный, что и он правильно произносит имя. – Только ты ошибаешься. Очень многие видят покойников – вернее, то, что те оставляют здесь. И ничего здесь странного нет. Типа, умирает твой друг, и в один прекрасный день ты идешь себе по улице, смотришь в какое-нибудь окно, а в нем вдруг мелькает его лицо. А в следующий раз ты можешь увидеть его садящимся в автобус или идущим по мосту. Это часть его, которую он оставил здесь.
– Ну да, в тебе оставил.
– Вот-вот. Я именно об этом.
– Но ты ж о нем никогда раньше не слышал.
– Зато все о нем знала моя мать. Может, мысли о нем не давали ей покоя, может, она боялась его. Этот человек сыграл важную роль в жизни моей матери! Неужели, думаешь, хоть частицу всего этого она не передала мне по наследству?
– Да ты псих, – сказал Джимбо.
– Ни фига не псих. Родители обязательно что-то передают по наследству. Причем, я уверен, сами они понятия не имеют, что передают это, но передают обязательно.
Словно желая положить конец разговору, Марк встал и осмотрелся. Двое-трое взрослых, сокращая путь, спешили через парк домой. Патрульный Джестер уткнулся глубокомысленным взглядом в пустое место на противоположной стороне аллеи. Друзья заметили, что стало темнеть.
Джимбо тоже поднялся и сказал чуть запальчиво:
– Это не объясняет, почему ты можешь видеть Джозефа Калиндара, который двадцать пять лет как помер!
Марк и Джимбо направились по аллее к бульвару Шермана, и шли они медленнее обычного.
– Знаешь, я не очень-то уверен, что видел именно Джозефа Калиндара. Сам-то я считаю, что видел Черного человека – часть, которая осталась в мире от Джозефа Калиндара. Как я уже говорил, возможно, его разбудил «убийца из парка Шермана», а я единственный, кто его видит.
– Ладно, пусть Черный человек и есть «убийца из парка Шермана», – сказал Джимбо так, словно озвучил случайную догадку.
– А считаю, что как раз наоборот «убийца из парка Шермана» – это Черный человек.
– Да какая разница?
– В парке орудует настоящий, реальный убийца, вот какая. Черный человек не может похищать людей – у него даже лица нет. А «убийца из парка Шермана» может убивать реально.
Они пересекли бульвар Шермана, как обычно не обратив внимания на сигналы светофора.
– Не удивлюсь, если не только я, но и другие где-то видели Черного человека – мгновениями, понимаешь? В этом районе города творится что-то странное.
– Это с тобой творится что-то странное, – сказал Джимбо. – Гляжу, тебя неимоверно развеселила новость про психа Калиндара! – Он заглянул Mapку в лицо. – Развеселила, да? Вон как тебя разбирает.
– Ну, – кивнул Марк.
– Набитый волосами сундук и пара потайных коридоров не могли так подействовать.
– Ну, – повторил Марк и рассказал Джимбо о том, как оставил свой пакет наверху и нашел его в шкафу на цокольном этаже. – Врубаешься?
Джимбо откровенно не «врубался».
– Кто-то его перенес. – Теперь радость блеснула в глазах Марка.
– Калиндар? Черный человек?
Марк покачал головой.
– Кто-то играет со мной, Джимбо. Она говорит: «Я здесь, как же ты не видишь меня?»
– Она?
– Думаю, это та самая девушка, что показалась в окне в то утро. Еще тогда я почуял она специально выставляется. А сегодня утром я вроде как видел…
Джимбо остановился, помотал головой и опять зашагал вдоль западной части бульвара Шермана к Западной Берли-стрит.
– Что-то вспомнил? – спросил Марк.
– Да так, ерунда.
Марк продолжал неотрывно смотреть на него.
– Помнишь, когда мы с тобой там были, – продолжил Джимбо, – мне почудилось, что мелькнуло что-то, вроде как светлое пятно.
– Оба-на! – выдохнул Марк. – Ну вот, я ж говорил. Точно видел?
– Не то чтобы точно…
– Все изменилось, все теперь будет иначе. Теперь все даже ощущается как-то по-другому.
Джимбо вздохнул.
– Чего ты хочешь от меня, чтобы я сделал завтра?
– Разнюхал, знает ли старина Хилльярд что-нибудь о девушке или молодой женщине.
– Ты что, забыл – там много молодых женщин умерло.
– Все равно спроси.
– У Калиндара не было дочерей.
– А ты спроси, ладно?
– Спрошу, а ты расскажешь мне, если и в самом деле встретишь ее там и познакомишься.
– Пошли к тебе.
– А чем займемся теперь?
– Теперь, – сказал Марк, – будем искать в Интернете все про Джозефа Калиндара.
Патрульный Квентин Джестер перешел к дальнему краю обширных зарослей отцветающих азалий, которые начинались в нескольких футах от правой стороны аллеи. Он уже один раз обошел заросли азалий по периметру и почувствовал лишь досаду и раздражение самим собой. Что за издевательство: в рабочий день в такую жару торчать на самом солнцепеке и поджидать злодея, который всегда прячет свое лицо. На этом пекле и тренированный офицер может слететь с катушек. Патрульный Джестер позволил своим чувствам убедить себя в том, что он видел, как тот же самый амбал – волосы черные, пальто черное, грубые башмаки – шел за рыжим пареньком и его другом. Проснулись и заработали профессиональные инстинкты, и он отправился по широким плитам аллеи следом за этим загадочным типом; после чего упомянутый загадочный тип сошел с дорожки и завернул за кусты азалий. А после этого, уже второй раз за день, вышеупомянутый загадочный тип взял и скрылся из виду, прямо как (любил говаривать дедушка патрульного Джестера) «нечистый, когда крикнет петушок и пукнет воробышек». В разговоре со своим дружком Луисом Исли в «Доме Ко-Рек-Шана» после пары пива Квентин Джестер мог рассказать об этом, но в донесении – никогда.
– Йоу, ты такой раньше видел?
– Какой «такой»?
– Да вон стоит. – Джимбо показал рукой на ту сторону бульвара Шермана, где жарились на стоянке восемь или девять машин. Посередине ярким красным пятном выделялся грузовой пикап «шевроле», о котором, решил Марк, и спрашивал Джимбо.
– Да, это может показаться странным, сэр, но красный пикап я уже видел.
Джимбо замотал головой, ухмыляясь. У него отличное настроение, подумал Марк, потому что ему больше не надо идти в дом Калиндара.
– Ладно, – сказал Марк. – Он блестит как полированный. Скорее всего, он и впрямь полированный, самый блестящий пикап в мире. Пожарьте яичницу на его капоте, и я ее с удовольствием слопаю.
– Ну ты что, ослеп? Это единственный в мире пикап с… с…
– О, – воскликнул Марк, – тонированные стекла!
– Напрочь затонированные. Ни фига не разглядишь, что в салоне.
– Интересно, что за тип ее водит.
– Богатенький тип, – сказал Джимбо. – Холит и лелеет свою тачку, как любимую игрушку, держит исключительно в гараже и выводит оттуда по большим праздникам.
Ребята неторопливо пошли по бульвару Шермана, глядя на машину, и наконец поравнялись с ней.
– Да, похоже, богатенький, – согласился Марк. – Парень лет двадцати, живет в здоровенном доме своих родителей на Истен-Шор-драйв и никогда в своей жизни не пачкает рук, никогда не будет работать на улице и от работы не вспотеет.
– Не то что мы, – вздохнул Джимбо. – Крестьяне.
Оба зашлись смехом Когда они миновали пикап, то тут же забыли об этом.
Дойдя до «Закусочной Шермана», Джимбо остановился и заглянул в широкое окно:
– Созвонимся сегодня, ладно? Я тут договорился кое с кем…
– Врешь, – сказал Марк, но затем вспомнил, что Джимбо накануне говорил ему об этом. – С кем?
– С Ли Эрлингтон, – ответил Джимбо чересчур быстро.
Ли Эрлингтон была невероятно красивая девочка из их класса. Болтали, что она с причудами, сочиняет стихи и записывает их в большую тетрадь, которую всегда и всюду таскает в своем рюкзачке.
– Пошли со мной, – сказал Джимбо. – Она с Хлоей Мэннерс, а ты Хлое всегда нравился.
Марк колебался. Конечно, хотелось пойти в закусочную и узнать, о чем говорили девчонки и что у них на уме, но хотелось и отыскать фотографию Калиндара анфас, а также узнать детали всех его преступлений.
– Топай один, хорошо тебе повеселиться, – решился он. – Хочу найти хоть какую-нибудь информацию о моем родственничке-маньяке. Отзвонись, когда освободишься.
– Да я на полчасика, – сказал Джимбо. – Позвоню.
Дойдя до конца квартала, Марк вдруг вспомнил о красном пикапе и обернулся взглянуть на него еще разок. Джимбо был прав: ребята, которые ездят на таких вот грузовичках, как правило, не тонируют стекла. На место, которое занимал красный пикап, сдавал задом маленький небесно-голубой «датсан». Эх, жаль, подумал Марк ему хотелось взглянуть хоть одним глазком на этого везунчика, сукина сына. И тут вдруг боковое зрение Марка выхватило некий ярко-красный и блестящий объект. Марк повернул голову влево и обнаружил, что, пока он решал с Джимбо стратегические вопросы, красный пикап вырулил со стоянки, развернулся и подъехал к тому месту, где стоял на тротуаре он. Марк ждал, что пикап проедет мимо, но тот не двигался.
Удивленный, Марк обернулся опять. Темная серо-зеленая панель ветрового стекла плеснула отраженным солнцем прямо ему в глаза. Заморгав, Марк приставил ладонь козырьком ко лбу. Ему удалось разглядеть только лобовое и боковые стекла, салон оставался невидим Пикап еще не миновал его – наоборот, он продолжал двигаться со скоростью, в точности совпадавшей со скоростью шагов мальчика.
Марк пожалел, что не пошел в закусочную с Джимбо.
Затем приказал себе успокоиться. И не глупить. Спрятавшийся за непроницаемым стеклом – это наверняка парень с Истен-Шор-драйв, умудрившийся заблудиться в путанице улочек бывшего Пигтауна. Заблудиться в районе парка Шермана было немудрено: дядя Тим, который вырос здесь, рассказывал, как в первый день своего возвращения заплутал, разыскивая Сьюпериор-стрит. Вот сейчас водитель пикапа опустит стекло пассажирского окна и спросит дорогу. Марк развернулся и пошел назад, ожидая вопросов.
Пикап просто двигался рядом со скоростью две-три мили в час, оставаясь позади на неизменном расстоянии в восемь-девять футов. Вблизи автомобиль был удивительно чистым и безупречно отполированным. Изгибы капота и крыльев выглядели почти расплавленными. Вдоль борта и поверхности двери красная краска была словно нанесена несколькими слоями – так, что блеск поверхности позволял Марку смотреть и смотреть в самую глубь, будто в красный омут. Резина колес отливала черным глянцем без единого пятнышка грязи. Марку подумалось, что пикап этот никогда не ездил под дождем, его никогда не доверяли служащим отелей или парковок. Ему, как ручной пантере, которую каждый день ласкали и расчесывали, сегодня наконец позволили выйти на волю и познакомиться с внешним миром Он показался Марку живым организмом – огромной, опасной тварью, реальным живым существом.
Он позволил страху вползти в свою душу. Это все из-за тонированных стекол, точно. Если б можно было разглядеть человека за рулем, ситуация воспринималась бы совсем иначе.
Марк повернулся спиной к машине и решил вести себя так, будто ничего особенного не происходит. А пикап сейчас обгонит его. Скорее всего. А если не обгонит – все равно их пути разойдутся, когда он свернет на Западную Ауэр-стрит, потому что красному пикапу нет нужды тащиться за ним, когда он уйдет с бульвара Шермана. Марк шагал по тротуару, гадая, обратил ли кто-то на них внимание и не показалось ли этому свидетелю странным, что автомобиль по пятам следует за подростком. Ведь именно так и действовал бы «убийца из парка Шермана».
До угла Западной Ауэр оставалось пятнадцать ярдов. Марк хотел обернуться, но потом решил, что лучше просто игнорировать пикап. Через секунду-другую тот наберет скорость и рванет по Шерман-стрит. Марк чуть ускорил шаг, но пикап не отставал, будто акула от рыбы-лоцмана. Марк еще прибавил шагу, но не перешел на бег, а продолжал быстро идти. Марк всего лишь двигался чуть быстрее, чем обычно, только и всего. Он подумал со стороны вряд ли похоже, что он спешит.
В десяти футах от перекрестка пикап вновь появился на периферии зрения Марка и тут же поравнялся с ним Марк глянул украдкой на автомобиль и продолжал идти. Эта игра уже становилось пугающей, но Марк заставил себя не сбавлять шаг. Краем глаза он проверил, не опустилось ли стекло со стороны пассажира Не опустилось, и это хорошо. Может, водитель хочет немного попугать его: мысль, в общем-то, логичная, если за рулем богатый скучающий двадцатилетний парень из Истен-Шор-драйв или Олд-Пойнт-Харбор. Такого хлебом не корми, дай припугнуть школьника из Пигтауна.
Пигтаун… Прямо как насмешка. Кому вообще придет в голову принимать всерьез такое название?[28]
Пикап двигался почти с той же скоростью, что и мальчик. Окно не опускалось, но Марк был уверен: водитель смотрит ему в спину. Он почти ощущал на себе взгляд. Сердце у него екнуло.
Дойдя до перекрестка с Ауэр, Марк исполнил по-военному четкий поворот направо, надеясь сбежать до того, как парень в пикапе поймет, что упустил жертву. К смятению Марка, он тут же услышал шелест колес, поворачивающих за ним следом Марк посмотрел влево и увидел капот пикапа, следующего параллельным курсом. Когда в поле зрения вползла кабина, пассажирское стекло пошло вниз.
«Нет, нет, – воскликнул про себя Марк, – не хочу, я не хочу говорить с тобой!»
Сердце бешено заколотилось, и Марк бросился бежать, думая лишь о том, чтобы успеть проскочить между зданиями к переулку, а там и дом рядом.
Пикап вдруг рванул вперед и с визгом затормозил невдалеке. Передняя пассажирская дверь со щелчком приоткрылась. Марк остановился, гадая, что предпринять. Водитель не собирался выходить и бежать за ним, это было очевидно: он хотел, оставаясь за рулем, что-то сказать Марку. Что-то было у него на уме, и этим он хотел поделиться с мальчиком. Вот только Марку абсолютно не хотелось его слушать. Он сделал шаг назад.
Пассажирская дверь распахнулась, открыв затемненный интерьер салона и массивный силуэт, склонившийся над рулем. Марк словно заглянул в сумрачный зев пещеры. Водитель был крупным, очень крупным мужчиной, закутанным в пальто, будто в одеяло или пелерину. Мягкая, с широкими полями шляпа покрывала голову. Он казался гигантом Огромная рука вынырнула из складок пальто и помахала Марку.
– Не бойся, – произнес низкий приятный голос. – Ты ведь Марк Андерхилл, правильно? Понимаю, это выглядит немного странно, но я хотел бы передать пару слов твоему отцу. Это касается твоей матери.
– Так поговорите с отцом сами, – ответил Марк.
Человек за рулем казался бесформенной горой плоти без лица, у которой была одна рука и приятный голос.
– Увы, я не знаком с ним. Ты не мог бы подойти поближе?
Где-то рядом хлопнула дверь. Бесформенный силуэт за рулем подался телом вперед и сделал приглашающий жест рукой. Марк посмотрел в направлении раздавшегося звука и увидел спускающегося по ступеням крыльца на лужайку дома мужчину в футболке Мичиганского университета – того самого, что на днях назвал их с Джимбо «молодежью». Пикап свернул к тротуару прямо напротив его дома.
– Простите, – крикнул мужчина, – не нужна ли помощь?
Прежде чем Марк успел ответить, гигант пригнулся к рулю, отдернул назад руку, захлопнул дверь и пустил свою сияющую машину в разворот задним ходом к середине Западной Ауэр. Через мгновение пикап уже летел к следующему перекрестку, а еще через секунду он вильнул за угол и был таков.
– Мать моя, что это было?! – ахнул мужчина. – С тобой все в порядке?
– Этот тип сказал, что хочет сообщить мне кое-что о моей маме.
– Серьезно? – Мужчина секунду вглядывался в лицо Марка. – Он знал твое имя?
– Знал.
Мужчина потачал головой:
– Не успел запомнить номер. А ты?
– Тоже, – ответил Марк.
– Ну, ничего не поделаешь, – пожал плечами мужчина, – Но ты бы пока держался подальше от красных пикапов. Пойду позвоню в полицию, расскажу, что видел Мало ли что.
Все еще дрожа, Марк пошел домой – искать в Интернете информацию о Джозефе Калиндаре.
Вот как были раскрыты убийства в парке Шермана, которых оказалось даже больше, чем подозревал сержант Полхаус. После жуткого ланча со своим братом Тимоти Андерхилл решил съездить повидаться с Томом Пасмором, а потом уже вернуться в свой номер в «Форцгеймере». Том тепло встретил его, угостил хорошей порцией виски и проводил в комнату с красивыми старинными кожаными диванами и полками с аудиоаппаратурой. В память о прошлом он поставил диск с самым выдающимся творением Гленроя Брейкстоуна «Голубая роза».
– У полиции есть что-нибудь новое в расследовании исчезновения твоего племянника? – спросил Том.
– Нет, – ответил Тим. – Но сегодня я неожиданно узнал, что он провел уйму времени, бродя по дому, который раньше принадлежал Джозефу Калиндару.
– Думаешь, это связано с исчезновением?
– Уверен, – сказал Тим – Сержант Полхаус говорит, что осматривал дом, но, скорее всего, он просто хочет меня успокоить.
– Ты, наверное, ему понравился, – улыбнулся Том. – Не в правилах сержанта Полхауса ублажать кого-то. А знаешь, интересно было бы узнать, кто нынешний владелец дома. Ты, случаем, не знаешь?
– Не думаю, что у него вообще есть владелец.
– О, обязательно есть, можешь не сомневаться. Не сходить ли мне наверх помучить свой компьютер? Северная Мичиган-стрит, номер тридцать три двадцать три, правильно?
Тим кивнул.
– Не думаю, что оставлю тебя больше чем на пару минут.
Вот так были раскрыты убийства в парке Шермана: хватило одного вопроса и нескольких нажатий на клавиши.
26 июня 2003 года
Это один из самых поразительных дней всей моей жизни, включая даже Вьетнам Утром Джимбо наконец выдал мне секрет Марка, следом за ним Омар Хилльярд поведал свой большой секрет. В полдень я, как выразились полицейские, «оказал содействие» при аресте «убийцы из парка Шермана». Произошло еще одно важное событие, и с тою самого момента я держу свои чувства в узде. Франц Полхаус и Филип считают, что загадка исчезновения Марка полностью раскрыта и полная уверенность наступит, когда обнаружат его тело. (Прежде чем этому случиться, Ронни Ллойд-Джонсу еще надо признать себя виновным и сообщить Полхаусу, в каком месте он захоронил тела других жертв. На сегодняшний вечер он пока не выказывает особого желания делать это.) Я не согласен с ними, однако на этот раз оставляю свое мнение при себе. И даже если тело Марка обнаружат на заднем дворе у Ронни Ллойд-Джонса, тело его – это не единственное, что осталось от мальчика. Марк что-то говорил Джимбо о частице Джозефа Калиндара, оставшейся здесь, и это дает мне право сказать то, что я знаю: часть Марка Андерхилла сейчас с ней.
Джимбо, увидев, как я иду к нему, попытался сбежать, однако мать и угрызения совести вынудили его вернуться. Марго сообщила мне, что сын где-то в доме, и звук хлопнувшей задней двери привел нас на кухню. Я проследовал за Марго на задний двор. В спешке удирая к переулку, Джимбо глянул через плечо и в то же мгновение понял, что попался. Он остановился, и плечи его поникли.
– Что-то я не пойму, сын, что с тобой, – окликнула Марго Джимбо.
– Э… Я не хочу больше никаких разговоров о Марке.
– Сейчас же вернитесь, юноша.
– Принесло же его из Нью-Йорка… – буркнул Джимбо и обреченно поплелся из переулка на задний двор.
– Сейчас ты расскажешь мистеру Андерхиллу все, что тебе известно, – велела Марго. – Ты хочешь помочь Марку?
– Да как я ему помогу-то?
Марго взмахнула изящной рукой и втолкнула сына в дом.
– Не дерзи. Ты что, забыл, что те мальчишки погибли?
Ссутулившись, Джимбо прошел в гостиную и рухнул на диван, как сломанная марионетка.
– Ладно, сдаюсь. Что вы хотите знать?
– Ты прекрасно знаешь, что я хочу знать, – сказал я Джимбо. – Все, что Марк рассказал тебе о своих приключениях в доме Калиндара.
Глаза Джимбо сверкнули.
– Что ты скрыл от меня тогда в ресторане?
Он беспокойно поерзал.
– Это не важно.
– Почему это не важно, Джимбо?
– Потому что Марк соврал мне, – ответил он, обнаружив суть своего нежелания делиться со мной. Его больно обижало то, что он воспринимал как ложь друга, и в то же время он всеми силами пытался сохранить тайну. Он вел себя как преданный друг, и, несмотря на утверждения Филипа, я подумал: как же повезло Марку с Джимбо.
– Тогда расскажи мне, о чем он соврал. Хуже о своем племяннике я думать не стану.
Джимбо опустил глаза и так долго смотрел на свои колени, что мне показалось, будто он задремал Когда мальчик заговорил, он не поднимал глаз почти до самого конца рассказа.
– Марк говорил, что вроде как чувствует в доме чье-то присутствие. Он так и назвал его – Присутствие. Он сказал, что это девушка И что будет ходить туда каждый день и ждать, когда она покажется. На следующий день Марк сказал, что слышит, как она ходит по коридорам за стенами. Типа, прячется от него. Когда он приближается – она убегает. На другой день он объявил, что встреча произошла Будто бы она вышла через потайную дверь под лестницей и подошла прямо к тому месту, где он стоял Говорил, она даже взяла его за руку и сказала, что зовут ее Люси Кливленд, ей девятнадцать лет. По словам Марка, красивее девушки он в жизни не видел Он говорил, на нее почти больно смотреть – так, мол, она хороша. Она ему сказала, что прячется здесь от своего отца. Отец вытворял с ней какие-то жуткие вещи, вот она и сбежала. Это было давным-давно. С тех пор, мол, она прячется в этом доме и еще кое-где в пустующих домах этой части города Только она называет этот район Пигтауном – как люди его звали в прошлом.
Во время третьего визита Марка у него с Люси Кливленд был секс – то есть они занимались любовью. Джимбо употребил слово «трахались». Они трахались – занимались любовью – на той гигантской кровати, рассказывал Марк. И добавил, что Люси Кливленд умудрялась отыскивать на этой мерзкой кровати удобные местечки, и когда Марк устраивался на кровати так, как подсказывала Люси, он чувствовал себя прямо как дома на своей постели.
Когда они занимались любовью во второй раз, Люси велела ему вложить одно из его запястий в кожаный манжет на цепи и, когда он сделал это, пристегнула второй манжет к своему запястью. Марк говорил, что это просто фантастика. Заниматься сексом прикованным к постели – это потрясающе. По словам Марка, он чувствовал, будто его уносит на себе огромная птица или мощный поток.
– Он хотел провести с ней всю ночь, – рассказывал Джимбо, – но знал, что отец сойдет с ума, если он так поступит. «Так скажи отцу, что останешься у меня, – предложил я, – проверять он не станет». Так и сделали. А на утро из ее дома он пришел прямо сюда, и мама приготовила нам оладьи. Когда мы остались одни, я спросил, носит ли он Люси еду, а он сказал «Она вообще не ест». – «Не ест? – переспросил я. – Все должны есть». – «А она не такая, как все, – ответил Марк. – Ты еще не понял? Она здесь оставлена». Такой бред! В прошлом году, помню, Марк говорил мне, что занимался сексом с одной крутой девчонкой из нашего класса, Молли Уитт. А потом признался, что врал. Раз соврал тогда, значит, мог соврать еще. Только на этот раз врал о девушке, которую я не знал и которая старше. Но как же он был счастлив! Он втрескался по уши в эту Люси Кливленд. Аж весь светился.
Джимбо мучило любопытство. Допустим, Люси существует на самом деле. Тогда он должен с ней познакомиться. Он умирает от желания узнать, так ли она красива, как утверждал Марк. Джимбо инстинктивно понимал, что он не очень-то желанный гость в доме, если там Люси. Она может выходить из дома?
– Конечно может, – сказал Марк.
– Ну так отведи ее куда-нибудь, где я смогу с ней познакомиться или хоть посмотреть на нее, – предложил Джимбо.
Марк настаивал на том, что Люси откажется знакомиться с ним: мол, она призналась Марку, что знать никого не желает, кроме него. Еще один вариант пришел на ум Джимбо. Он попросил Марка предложить Люси погулять. Тогда он ненавязчиво пройдет по другой стороне улицы, ничего не говоря, и смоется.
Однако Люси опасается выходить из дома, а если все же приходится – она делает это глубокой ночью. Она боится, что отец увидит ее.
Друзья пришли к компромиссу, устроившему обоих. В полдень Марк попытается привести Люси в гостиную. Наплетет что-нибудь о Рощенко или Хилльярде, и она встанет рядом с ним, то есть у окна, посмотреть на дом, о котором ей скажет Марк. А Джимбо выберет на той стороне улицы местечко напротив окна гостиной и спрячется.
– Я пришел туда примерно без десяти двенадцать, – рассказывал Джимбо. – Засел рядом с крыльцом Хилльярда и стал ждать. Старина Хилльярд часов в десять обычно ложится вздремнуть, а Скип так ко мне привык, что уже не обращает никакого внимания. Через пару минут я с трудом разглядел Марка – он появился где-то в глубине комнаты. Потом исчез, потом опять появился. Со стороны казалось, будто он с кем-то говорит. Я решил, он уговаривает Люси Кливленд войти в комнату и посмотреть в окно. У меня даже как-то полегчало на душе. Если он с ней говорит, значит, она там. Ну вот, почти ровно в полдень Марк пересек комнату и встал у окна Он говорил, да только рядом с ним никого не было. Улыбается, болтает с кем-то, поворачивает якобы к кому-то рядом с собой голову, размахивает руками – весь из себя счастливый, как дурачок Но рядом с ним никого нет! Эта идиотская комедия длилась минуту-другую, а потом Марк отвернулся от окна Перед тем как опять исчезнуть, он обернулся и показал мне большой палец.
Джимбо наконец оторвал взгляд от колен и поднял на меня глаза Боль и гнев были на его добродушном лице.
– Я достал мобильник и позвонил ему, но его телефон был выключен. В общем, написал я ему эсэмэску, чтоб катился куда подальше. Когда он потом позвонил, я все еще бесился. «Чего так долго не звонил?» – спросил я его. А он: «Занят был. С Люси». – «Брехун», – сказал я. А он мне: «Люси говорила, что ты именно так и скажешь». – «Что скажу?» – спросил я. «Что я тебе вру. Только дело в том, что ты не можешь видеть ее, пока она сама этого не захочет». Я сказал, что тупее брехни в жизни не слышал, а он: «Нет-нет, Люси совсем не обычный человек». – «Не сомневаюсь», – сказал я и отключил телефон.
Вечером, накануне дня своего исчезновения, Марк пришел к Джимбо домой объясниться – рассказать все как есть. Люси не является обыкновенным человеком, заявил он. Он и сам толком не разобрался, кто она на самом деле. Но она ждала его, и он вызвал ее к жизни. Единственное, что Марк знал наверняка, – это то, что Люси Кливленд была для него всем, и он для нее – тоже.
Джимбо не мог вынести подобного бреда. Он наорал на Марка. Марк просто хотел, чтоб друг поверил, будто он занимался сексом с потрясающей девятнадцатилетней девушкой. А на самом деле повторялась история с Молли Уитт, только еще хуже, потому что теперь он утверждал, что его сексуальная партнерша умеет становиться невидимой! Даже если б Джимбо очень постарался наврать с три короба, такое ему не по силам.
Марк сказал, что ему очень жаль, если Джимбо так думает о нем, и ушел домой.
На следующее утро Джимбо тоже пожалел, что орал на друга Он плохо спал ночью и поднялся с постели намного раньше обычного. Расправившись с яичницей, которую приготовила сыну приятно удивленная Марго, он вернулся в свою комнату и позвонил Марку.
– Значит, мир? – сказал Марк.
– Мир. Прости, что я сорвался. Что сегодня собираешься делать?
– Почти весь день буду с Люси, – ответил Марк. – Пардон. Забыл, что ты не считаешь ее реальной.
– Да потому что она не реальная! – закричал Джимбо, но тут же удивительным образом взял себя в руки. – Ладно, будь по-твоему. И что, будешь весь день нянчиться со своей воображаемой подружкой? Или не весь?
– Может, встретимся у тебя примерно в полседьмого? – предложил Марк.
– Ну, если сможешь оторваться…
Весь день до назначенного срока Джимбо мучился: то ли злиться на Марка, то ли великодушно простить. Порой ему казалось, что причиной лжи Марка стало – вот только он не мог до конца понять, каким образом, – самоубийство матери. Может, с помощью воображения он пытался найти ей замену и зашел так далеко, что поверил в свою фантазию. Опять Джимбо поймал себя на мысли, как важно позаботиться о Марке – настолько, насколько Марк позволит ему. Вскоре после того, как Марк подошел к задней двери дома Джимбо (а произошло это ближе к семи, нежели к половине седьмого), Джимбо понял, что Марк позволит ему проявить лишь капельку участия.
Но первое, что заметил Джимбо, открыв на стук Марка, – блаженство, сиявшее на лице друга, и едва ли не пугающие довольство и расслабленность, которые исходили от того волнами. Второе, что заметил Джимбо: если Марк Андерхилл и казался счастливейшим человеком на земле, за это счастье он дорого заплатил. Марк, показалось ему, стал неуловимо старше и был так измучен, будто сейчас привалится к дверному косяку и заснет.
– Как поживает Люси Кливленд? – спросил Джимбо, не в силах удержаться от сарказма Но даже не сумев убедить себя в существовании девушки-невидимки, он чувствовал ревность. Джимбо отдал бы все на свете, чтобы познать это счастье, чтобы ощутить такое блаженное изнеможение.
– Люси Кливленд изумительная! Может, впустишь?
Джимбо отступил, и Марк вошел. Марго Монэген уехала за продуктами в магазин, и мальчики прошли в гостиную, где Марк упал на диван и уютно свернулся калачиком.
– Тогда ты виделся с ним в последний раз? – спросил я Джимбо.
Джимбо кивнул.
– В каком он был настроении? Помимо того, что Марк был счастлив, заметил ты что-то еще?
– Ну да Мне показалось, что он… Ну, не знаю, как сказать. Вроде он никак не может решить, что делать дальше. Я его спросил: «Ты вообще как сам-то?» – «Устал, но счастлив». Марк распрямил ноги и вытянулся на диване. Потом сказал: «По идее, должен по ночам спать как убитый, а не могу: только залягу, тут же начинаю думать о ней и так волнуюсь, что сон слетает». Марк некоторое время смотрел в потолок. Затем проговорил: «Мне надо кое-что обдумать. Я пришел сюда подумать, но говорить об этом сейчас не могу». Я ему говорю: «Ну, спасибо», а он сказал, что Люси Кливленд попросила его кое-что сделать.
Марк так и не сказал другу, что просила его сделать Люси, но у Джимбо – как и у меня – было ощущение, что это какая-то личная просьба. По словам Джимбо, Марк про это больше не сказал ни слова, только обмолвился, что размышляет над выбором, предложенным Люси. Поначалу Джимбо решил, что Марк сомневается, стоит ли ему признаваться, что он выдумал Люси Кливленд с целью произвести на него впечатление. Однако когда Марк заговорил, стало понятно, что дело в другом.
Он хмыкнул, и Джимбо спросил:
– Йоу, а чего смешного?
– Да так, просто вспомнил кое-что, – ответил Марк.
– Надеюсь, приличное.
– Знаешь, я тогда в гостиной сидел, ждал – вдруг она покажется, а ведь ничего о ней не знал, даже имени. Тогда она для меня была просто Присутствие. Единственное, в чем я был уверен, – что она в доме со мной и что она становится ближе. Сижу на нижней ступеньке лестницы, а передо мной разложено это дурацкое барахло: молоток, фонарик, «фомка». И вдруг чувствую какой-то очень приятный запах.
Марк чувствовал, знал, понимал: внезапное дуновение этого аромата означало, что Присутствие вот-вот явит себя ему.
Марк продолжал:
– Я никак не мог определить, что это за запах. Он был жутко знакомым, таким, знаешь, будничным, «повседневным», но очень приятным. Тут я услышал чьи-то шаги за дверью стенного шкафа: значит, она спустилась по потайной лестнице и вот-вот выйдет из шкафа. Потом слышу, поднимается панель и она делает два шага к дверце шкафа. И в тот самый момент, когда она открыла шкаф и вышла, до меня дошло, что это был за запах. Не поверишь. Шоколадное печенье! Так пахнет, когда печенье еще в формочках в духовке, но уже почти готово – такое вкусно-коричневое…
Для Джимбо это был сигнал, что Марк окончательно свихнулся. Красивая женщина пахнет шоколадным печеньем? Что может быть нелепей?
Нет, сказал ему Марк, Люси Кливленд не пахла шоколадным печеньем. Люси Кливленд пахла… как бы тебе сказать… солнцем, и молодой травой, и свежим хлебом – всем вместе, если она вообще чем-то пахла А запах этот был как знамение, как трубный звук фанфар. Это был знак: она здесь, она сейчас войдет.
Джимбо оставалось только изумленно смотреть на друга.
Марк соскочил с дивана и сказал, что отец так и не заметил его отсутствия ночью. Филип перестал контролировать соблюдение «комендантского часа». Он совсем забросил Марка, и оба – отец и сын – кружили по дому, как отдаленные планеты на своих орбитах, связанные лишь законами притяжения.
Джимбо спросил Марка, куда он собрался сейчас и не нужен ли ему компаньон.
Нет, ответил Марк. Он только что вышел и не успел как следует подумать. Поэтому прогулка в одиночестве сейчас очень кстати.
Примерно между 7.15 и 7.30 патрульный Джестер заметил моего племянника сидящим на одной из скамеек, что тянулись вдоль ведущей к фонтану аллее. Со стороны казалось, что мальчик глубоко задумался и решает какую-то серьезную задачу. Губы его шевелились, но патрульного Джестера вообще-то совершенно не интересовало, что там парень нашептывал себе под нос Все равно не слышно.
Когда Джимбо Монэген рассказывал, как Марк шагал по дорожке и махал ему на прощанье рукой, он казался таким несчастным, что с трудом мог продолжать. Мальчик бессильно сполз по спинке дивана.
– Как ты думаешь, что с ним произошло после этого? – спросил Тим.
Джимбо посмотрел ему в глаза, потом скользнул взглядом в сторону.
– Все знают, что случилось с Марком. Он пошел в парк Шермана, и там «убийца из парка Шермана», или Черный человек, или черт знает кто он, сцапал его. Марку даже в голову не приходило подумать о безопасности. Только не спрашивайте, о чем он думал, потому что я не знаю, что вам ответить. Он был весь с головой в своем собственном мире. – Полные слез глаза вновь встретились с глазами Тима – А если вам не наплевать, о чем думаю я, так вот: я думаю, его сожрал этот гадский дом. Он сразу же, с самого начала, впился в него. Он полностью изменил Марка.
– А как же Люси Кливленд?
– Не было никакой Люси Кливленд, – горько проронил Джимбо. Он казался очень уставшим – Классная девятнадцатилетняя девушка прячется в пустом доме и позволяет пятнадцатилетнему пацану заниматься с ней сексом днями напролет? Классная девятнадцатилетняя девушка, которую никто не может увидеть? Ну конечно, ничего удивительного, такое случается сплошь и рядом Да только в книжках.
– Вот именно, – сказал Тим.
С края крыльца, чуть покачиваясь, поднялся Скип. Не сводя взгляда с Тима, он чуть заметно дрожал, будто хотел кинуться на незнакомца. Правда, Тим тут же заметил, что пес не скалит зубы и не рычит, то есть ведет себя совсем не так, как собака, готовая напасть. И дрожит он скорее от старости, чем от злости. Пес, наверное, постоянно мерзнет и дни напролет не сходит с крыльца, переползая вслед за солнцем. Тим протянул руку, и Скип позволил почесать себе голову.
– Эту старую зверюгу так донимает артрит, что он почти не двигается. С утра до вечера дрыхнет на солнце.
Тим не слышал, как открылась входная дверь: подняв голову, он встретил пристальный взгляд Омара Хилльярда из-за дверной сетки.
– Почти как я, – добавил Хилльярд. – Вижу, надумали вернуться.
– Да. Надеюсь, вы не против. – Тим осторожно поднялся и встал рядом с собакой. Опираясь на палку, мистер Хилльярд неловко открыл сеточную дверь.
– Просто обойдите Скипа и входите. Он потом вернется на свое нагретое место, правда, на это уйдет какое-то время.
Тим поднялся еще на одну ступень, и Скип издал то ли стон, то ли вздох. Тим посмотрел вниз на старого пса когда тот наконец развернулся носом к выбранному месту, непослушные лапы медленно и неуклюже понесли тело к солнечному пятну.
– Когда он падает на свое солнышко, выдает изумительный звук, – улыбнулся Хилльярд.
Вдвоем они наблюдали, как Скип ковыляет по крыльцу. Дряхлый пес двигался будто нескладный механизм, который собрали, не ознакомившись с инструкцией. Он достиг края небольшого пятна солнечного света и рухнул на него всем телом, приземлившись с глухим стуком и испустив при этом звук неподдельного удовольствия, напоминавший глухое утробное гудение.
– Скип знает в этом толк, – добродушно проворчал Хилльярд.
Он вернулся в дом, и Тим вошел в прихожую, которая была похожа на прихожую в доме Филипа, разве что мебель у брата была чище и не такая старая. Тяжело ступая сзади, Хилльярд махнул рукой в сторону широкого коричневого кресла, обшитого потертым вельветом.
– Вам здесь будет очень удобно. Сам я, когда сижу в нем, кладу ногу на скамеечку – так вставать проще.
Омар устроился в кресле с высокой спинкой и прислонил палку к подлокотнику.
Две стены комнаты были увешаны рисунками и фотографиями молодых мужчин, преимущественно обнаженных. На двух соседних рисунках были изображены юноши в состоянии полового возбуждения.
– Я вроде вам не говорил юноша слева – это я, – пояснил Хилльярд. – Сорок шестой год, только вернулся из армии. Справа – мой любовник Джордж Олендер. Он был художником. Мы с Джорджем купили этот дом в пятьдесят пятом, когда люди еще употребляли слово «холостяк». Мы всем говорили, что мы соседи по комнате, и никто нас не дергал. Джордж умер в восемьдесят третьем, ровно двадцать лет назад. Нашего верного Санчо эти картинки поначалу слегка ошарашили, но он, видно, решил не думать о них и быстренько пришел в себя.
– Джимбо приходил к вам расспросить о Джозефе Калиндаре?
– Ага, как и вы. На самом-то деле он пришел расспросить о доме, но, слово за слово, мы переключились на Джозефа Калиндара. Могу угостить вас чаем со льдом – хотите?
– Нет, спасибо.
– Не хотел бы показаться негостеприимным, но у меня совсем нет навыков в этом деле. По вполне понятным причинам мы с Джорджем не пускали в дом соседей, и я следую этой традиции. По правде говоря, у меня и в мыслях нет сбивать с пути истинного посетителей… Потом вот упал неудачно и повредил ногу. Но не сдирать же мне со стен все это только потому, что ко мне зашел мальчик Монэгенов?
– Как вы себя чувствуете?
– Получше. Слава богу, никаких переломов, просто ушибся сильно.
Из удобного кресла Тиму был отлично виден дом Калиндара на противоположной стороне улицы.
– Я вас прежде не спрашивал, не видели ли вы, как мальчишки забирались в тот дом. Похоже, он их как магнитом притягивал, особенно моего племянника.
– Да видел я все, – сказал Хилльярд. – С того самого места, где вы сидите, а еще из окна кухни. Видел, что ваш племянник и его дружок часами глазели на этот дом. Издалека было слышно, когда они направлялись сюда, – из-за этих досок на роликах. Однажды поздно вечером я заметил, как они пришли и светят фонариком в окно. А Санчо увидел такое, что шлепнулся на пятую точку.
– Он рассказывал мне об этом, – сказал я.
– Я вот гадаю с тех пор, кого он там увидел…
– Кого увидел… – повторил Тим, и ему показалось, будто нечто доселе неизвестное проскользнуло и встало наконец на свое место. – Увидел. Они прозвали его Черным человеком. Племянник мой сказал Джимбо, что он вроде призрака.
– Ну да, если только он не из плоти и крови. Он смахивал на Джозефа Калиндара, правда, тот был не такой здоровый. И одет как Калиндар. Длинное черное пальто.
– Вы видели его? Когда, где?
– Явился как-то ночью. Как и мальчишки, прошел на задний двор и в дом Я только пару раз его видел. И до сих пор не уверен, не приснился ли он мне.
– Вы Джимбо о нем рассказывали?
Хилльярд покачал головой – старик выглядел одновременно обеспокоенным и очень важным.
– Решил, не его ума это дело. К тому же у меня не было уверенности, что я точно видел этого типа. Темно ведь было, хоть глаз выколи, да и тени – они всегда двигаются. А мальчика интересовал лишь Калиндар, вот я ему и порассказал много чего, да не все.
– Потому что решили, что это не его ума дело.
– Не только. – Старик ухмыльнулся Тиму. – Он не задавал мне правильных вопросов.
– Вы хотите открыть мне то, что скрыли от Джимбо?
– Если будете задавать правильные вопросы.
Тим раздраженно взглянул на него:
– Попробую. Для начала – почему вы не рассказали мне то, что рассказали Джимбо?
– Отчего ж… Я немало вам рассказал, когда вы приходили в первый раз. Это был маньяк-убийца чистейшей воды, – сказал Хилльярд. – Джозеф Калиндар прикончил всю свою семью и бог знает сколько женщин. А дом свой превратил в пыточную камеру. Таскал с собой своего сына, когда выходил убивать и насиловать, а потом и сына убил! Псих полнейший. И уверяю вас, когда все открылось, удивились не многие. Ну сами посудите, можно ли считать нормальным человека, который постоянно прячет свое лицо?
Тим вспомнил о фотографиях, про которые рассказывал Джимбо:
– Как это постоянно? А фотографии?
– Этот человек испытывал жуткую неловкость, когда ему приходилось открывать лицо. Поэтому он отрастил широченную густую бороду. Когда Калиндар жил здесь, на улице он появлялся всегда только в шляпе и в пальто с поднятым воротником А бывало, даже прикрывал лицо ладонями. И всегда поворачивался к вам спиной.
– Вы часто с ним общались?
– О, ваши вопросы становятся все более правильными, – улыбнулся Хилльярд. – Общался. Немного. Несмотря ни на что, Калиндар был толковым плотником Когда нам с Джорджем понадобились новые полки, мы позвонили мистеру Калиндару, и он потрудился на совесть. А еще через пару лет, когда на нескольких брусьях и половицах нашего дома появилась сухая гниль, мы опять обратились к нему. За вполне сходную цену Калиндар в короткий срок заменил все пораженные деревяшки.
– Из этого следует, что Калиндар был замечательным плотником. И вам он нравился, раз вы дважды нанимали его.
– Нравился? – Омар нахмурился. – Не сыщется такого, кто мог бы утверждать, что мистер Джозеф Калиндар мне нравился.
– Но, получается, он провел в вашем доме немало времени.
– А что, Калиндар запросил немного, жил напротив. Иначе мы и говорить-то с ним не стали бы, не то что пускать его в дом.
– Понимаю. – Тим жестом показал на рисунки и фотографии на стенах. – Он не принимал ваших отношений.
– Он ненавидел наши отношения. Этот человек строго придерживался религиозного неприятия гомосексуализма, как и других церковных запретов. Но после того как он дал нам понять, что он думает, и сказал, что будет молиться за нас, эта проблема исчезла сама собой. Главной проблемой был он сам. Проблемой было то, что он творил.
– Например?
– Например, когда Джозеф Калиндар входил в комнату, там сразу будто становилось теснее и темнее. Сидела в нем какая-то силища. Он будто сжирал свободное пространство, заполняя собой все помещение. Бывало, стоишь рядом с ним, и кажется, будто на тебя свалилось тяжеленное бремя. Только вот что за бремя, сказать не берусь. Враждебность словно черным облаком клубилась вокруг этого парня. Когда ты оказывался рядом с ним, она начинала клубиться и вокруг тебя. Сдерживаемая ярость, враждебность и презрение ощущались, даже когда он говорил, что будет молиться за нас. Я часто думал, что так, наверно, в людях проявляется зло. Жившее в Калиндаре зло отравляло атмосферу, и оттого даже стоять рядом с ним было страшно.
– Доводилось и мне слыхать о таких людях, – сказал Тим – Но только из рассказов психоаналитиков об их пациентах.
– Ну, не могу сказать, что это бросается в глаза, – сразу и не поймешь. Поначалу Калиндар производил впечатление простого неразговорчивого работяги. Потом вдруг чувствуешь себя малость сбитым с толку, когда начинаешь ощущать эту жуть.
– Можно представить, каково жить с ним в одной семье, – проговорил Тим.
– Вот почему исчезновение его жены не вызвало особых подозрений. Все думали, она просто от него сбежала. А мальчик остался. Он у Калиндара ходил в помощниках по плотницкой работе с малых лет, как только смог держать в руках молоток. Бросил школу. Предан был отцу безоговорочно. Вот почему Калиндар стал таскать его с собой на «экскурсии». Само собой, когда Мира сбежала, они получили возможность держать жертвы в доме, сжигать их в печи. Там-то и нашли останки мальчишки – в топке.
– Итак, вы жили в доме напротив, – сказал Тим. – Неужто вас ни разу ничего не поразило? Не показалось странным? Не вызвало подозрений? Даже если вы не решались сообщить полиции о своих подозрениях – были ли они у вас, подозрения?
– Калиндар меня поразил, – ответил Хилльярд. – Шутите? Как только я понял, что он сумасшедший, все, что он делал, казалось мне странным.
– Не на ваших ли глазах он спас двух детей соседа?
– А вы, гляжу, неплохо подготовились, а? Детей соседа, но не моего, это был дом номер тридцать три двадцать пять – его соседи. Семья черных, Уоткинсы, жили в том доме.
– Вам случаем не довелось быть в тот день дома?
– Случаем довелось, видел все или почти все.
– Вопрос сугубо из любопытства: это произошло до или после того, как он пристроил к дому еще одну комнату и возвел стену на заднем дворе, чтобы скрыть пристройку от посторонних глаз из переулка?
– Очень хороший вопрос, – похвалил Хилльярд. – Он спас семью Уоткинсов буквально за два дня до того, как начал закрывать тыл участка стеной. А комнату пристроил, наверное, после того, как закончил стену.
– А как вы узнали о комнате, если никогда не были у него?
Хилльярд сердито глянул на Тима:
– А вы в курсе, что раз в два месяца я постригаю лужайку у того дома? Вернее, раньше постригал, пока вот не покалечился, и как только поправлюсь, снова буду постригать, можете мне поверить!
– Простите, у меня и в мыслях не было ни на что намекать.
– А на что вы могли бы намекнуть, а?
– Ни на что, – пробормотал Тим, застигнутый врасплох. – Даже не знаю… Просто мне показалось, что я расстроил вас абсолютно безобидным вопросом. – До него вдруг дошло, что Хилльярд был одним из тех, кто пытался сжечь дом Калиндара.
– Джордж говорил мне, что я частенько обижаюсь без причины, а сейчас, с годами, я стал, наверное, еще обидчивей. Мы говорили о Калиндаре и пожаре. А скажите-ка мне, мистер Андерхилл. Вот вы писатель. Не поразил ли вас этот эпизод со спасением – нехарактерный для человека, которого я вам описал?
– А что ж удивительного в том, что очень набожный человек выполнил свой долг и спас из горящего дома людей?
– Калиндар ненавидел черных, – сказал Хилльярд. – И за людей он их не считал. Чует мое сердце, он был бы счастлив, сгори в том доме синим пламенем все Уоткинсы.
– Брат рассказывал мне, что Калиндар в то утро не один раз бросался в дом и был полон решимости спасти всех.
Хилльярд задержал на Тиме высокомерный и самодовольный взгляд:
– Я вам сейчас расскажу, как там было дело, а потом послушаем, что вы думаете на этот счет.
– Договорились, – кивнул Тим.
– Когда занялся пожар, Калиндар был у себя заднем дворе. Сильнее всего полыхало со стороны задней части дома, и ему пришлось обежать вокруг и вломиться в дверь с тыла. Он вышиб ее с одного удара. Влетел в дом. Даже с моего крыльца было слышно, как он вопил, только слов я не разобрал. Минуты через две-три – а это, согласитесь, достаточно долго, если речь о горящем доме, – появляется он с детьми Уоткинсов: одного держит за руку, а второго – в охапку другой рукой. Дети орут истошно. Конечно, в тот момент он показался мне героем. Я позвонил пожарным сразу же, как только увидел дым, и очень надеялся, что машины поспеют вовремя, чтобы спасти Калиндара и родителей малышей. А Калиндар опустил детей на лужайку перед крыльцом и рванул обратно. Дым валил уже из боковых окон, а через окно гостиной я увидел огонь. Почти сразу же Калиндар вернулся, толкая перед собой мистера и миссис Уоткинс. Потом развернулся и снова нырнул в дом! Он все выкрикивал имя.
– Имя?
– Лили! Лили!
– Кто такая Лили?
Хилльярд пожал плечами:
– Как раз в этот момент подоспели машины, целая орава пожарных вбежала в дом, они подключили брандспойты и через пару минут уже тащили Калиндара наружу, поздравляли и благодарили за спасение четырех жизней. Мне показалось, что он совершенно дезориентирован, не понимает, как же это, почему все эти люди так добры с ним. Он убрался восвояси сразу же, как только смог. Но люди из «Леджера» и телевизионщики уцепились за эту историю и раскручивали ее, насколько Калиндар им позволял. Получилась эдакая сказка о расовой гармонии со счастливым концом Дело-то было только несколько месяцев спустя после крупных беспорядков в Чикаго и Милуоки, помните – в шестьдесят восьмом? Да, и в Детройте. Черные сжигали тогда свои частные предприятия, фермы. Это была страшная трагедия. Вы наверняка помните.
– В шестьдесят восьмом году меня не было в Штатах, – сказал Тим – Но было бы неправильным утверждать, что мне посчастливилось избежать насилия.
– Вот те на! – Глаза Омара Хилльярда округлились. – В шестьдесят восьмом я в стольких маршах протеста участвовал. Против расизма и против войны…
– Мистер Хилльярд, мы оба с вами страдали от того, что творилось во Вьетнаме.
– Хорошо, – махнул рукой Хилльярд. Тим же не видел ничего хорошего. Омар Хилльярд все еще придерживался благородных принципов. Будь у него медали, он вернул бы их правительству в шестьдесят восьмом или шестьдесят девятом А на маршах протеста держал бы над собой плакат «Ветераны против войны». Это было сильнее его. Омара до сих пор бесили люди вроде Тима Андерхилла. Будь его воля, собрать бы их всех в одну большую армию и отправить строевым шагом прямо в болото. Такие, как Андерхилл, наносят удар его гражданской гордости, и Хилльярд не находил им оправдания.
– Если б меня не призвали, я наверняка шагал бы бок о бок с вами.
– Хорошо, хорошо, – повторил Хилльярд, подразумевая, что тема для обсуждения закрыта. – Так вот, я говорил о Джозефе Калиндаре и прессе. Когда он отказался сотрудничать с газетчиками, они называли его скромным героем, избегающим огласки. Замечательный сюжет для доброй сказочки, да? Но когда репортеры стали расспрашивать здесь и там о новоиспеченном герое, сюжет мгновенно рассыпался. Самый необщительный в мире человек вовсе не собирался приглашать к себе в дом репортеров и фотографов. Он воздвиг эту жуткую стену, и мы все решили, что стена понадобилась ему для того, чтобы с тылу отгородиться от сующей всюду нос прессы. С фасада-то он всегда мог заметить их появление и дать отпор.
– Не мог же он быть на сто процентов асоциальным, – заметил Тим.
– На лице мистера Хилльярда появилось выражение решительного упрямства. Он напомнил Тиму фотографию Сомерсета Моэма в старости.
– Джимбо Монэген видел снимки, на которых вы и еще какие-то люди в закусочной на берегу озера. Он сказал, что это фотографии какой-то вечеринки.
Лицо Хилльярда расслабилось:
– Бог ты мой, да где ж мальчишка откопал их?
– Джимбо с Марком нашли снимки в доме.
– Фотографии сделаны на вечеринке, где мы собрались с соседями, только это было на озере Рэндом, недалеко от Милуоки. У кого-то был там, возле закусочной, домик с причалом и пляжем. Это, наверное, один из немногих дней, когда жена Калиндара чувствовала себя счастливой. А у Джозефа имелась причина поддерживать ее прекрасное настроение, но все равно Калиндар есть Калиндар. Он изо всех сил старался веселиться, но это был спектакль. Чувствовалось, что ему до тошноты противно с нами. И чувство то было, кстати, взаимным. Он обладал удивительной способностью убивать вокруг себя радость. Как ни странно, мне было жаль его. Калиндар подходил к людям, пытался присоединиться к беседе – а в его случае это значит, что он просто стоял рядом, – и тут же один за другим собеседники исчезали, пока он не оставался в одиночестве.
– Вы сказали, у него была причина поддерживать прекрасное настроение жены – что вы имели в виду?
– У Миры Калиндар был огромный живот. Она была на седьмом или восьмом месяце.
– Вынашивала сына, этого маленького дьявола?
– Не совсем так, – покачал головой Хилльярд, недобро улыбнувшись. – Вечеринка на озере происходила в шестьдесят пятом году. Тогда Билли Калиндару было четыре года.
– Не понял…
Омар Хилльярд продолжал улыбаться ему:
– Через месяц после вечеринки на озере Рэндом Калиндар заявил, что у его жены случился выкидыш. Мол, звонками с соболезнованиями и прочим не беспокоить, спасибо, извините. Выводы можете сделать сами.
27 июня 2003 года
Вот он каков, Омар Хилльярд: я его так раздражал, а он все-таки подарил мне разгадку, ключик к последней, самой потайной двери. Я вспомнил, как Филип рассказывал мне, что однажды Мира Калиндар появилась в их доме на Кэрролтон-Гарденс и умоляла Нэнси что-то сделать для нее. Не говорила ли она тогда: «Помогите мне спасти жизнь дочери, заберите ее себе»?
Все это я поведал Тому Пасмору, как только очутился в большом старинном доме на Истен-Шор-драйв, однако он воздерживался от комментариев, пока мы не начали подниматься по лестнице к комнате с компьютерами и прочей техникой. Том сказал:
– Значит, ты считаешь, что твой племянник встретился в том доме с дочерью Джозефа Калиндара. Она каким-то образом предстала перед ним в физической форме, день за днем занималась с ним любовью и в конце концов уговорила его удалиться с ней в некий мир теней?
– В такой интерпретации все звучит абсурдно, – сказал я.
Он спросил, как бы я сам сформулировал это.
– Никак, – ответил я. – Я просто не знаю как. Но давай вспомним последовательность событий. У Джозефа Калиндара на самом деле есть дочь, которую он прячет от мира. В трехлетнем возрасте как-то раз утром она убегает из дома и прячется, вероятно, на заднем дворе, в саду или в переулке. Калиндар мечется, пытаясь ее отыскать, и видит, что соседский дом горит. Там живут две маленькие девочки. А разве не могла его Лили, наблюдая за девочками из окна, мечтать поиграть с ними? Эта мысль приходит Калиндару в голову – вот почему он бросается в горящий дом, спасает всех и вновь кидается в огонь. Он ищет дочь. Потом выстраивает высоченную стену со стороны заднего двора, чтобы скрыть свое новое творение: жуткую пристройку к кухне. Там, в пристроенной комнате, он мучает свою дочь. Три года спустя его жена предпринимает отчаянную попытку спасти ребенка, но кузина ее мужа, Нэнси Андерхилл, решительно отвергает ее. Филип никогда не позволил бы ей вмешаться, а о том, чтобы забрать дочь Калиндара к себе, не могло быть и речи. Затем следует разоблачение Калиндара Выясняется, что он убил нескольких женщин и, вне всяких сомнений, свою жену и дочь. В восьмидесятом он арестован и осужден. Через пять лет Калиндара убивает сокамерник, и на этом как будто «сказке конец».
Мы дошли до компьютерной. Том включил лампы, слушая и кивая мне на ходу. Я не хотел, чтобы он соглашался со мной, а лишь пытался представить ему общую картину.
– Переходим к самой интересной части, – продолжил я. – Недели три назад мой племянник, который вообще ничего не знал об этой истории, становится вдруг просто одержим домом Калиндара. Мать запрещает ему даже близко подходить к тому месту. За несколько дней до этого убийца-педофил похитил мальчика из парка Шермана. Страстный интерес моего племянника к дому Калиндара усилился еще более, и как-то раз он, обманув всех относительно своих планов на вечер, отправляется туда и пытается проникнуть в дом со стороны заднего двора. Однако неожиданно для себя мальчик встречает противодействие некой страшной негативной энергии. На следующий день его мать кончает жизнь самоубийством.
– Так-так, – проговорил Том.
– Она чувствовала, что с сыном творится неладное. На Нэнси с новой силой обрушилась ее вина, а события в районе усугубляют ее. Она не в силах это вынести. На следующий день сын обнаруживает ее тело в ванне. Как ты думаешь, каково пятнадцатилетнему мальчишке найти обнаженный труп матери в ванне?.. Марк все чаще приходит в пустой дом и открывает все новые зловещие изменения, устроенные там Калиндаром. Через два дня он говорит своему лучшему другу, что ощущает присутствие в доме молодой женщины, а на пятый день она появляется сама и называет свое имя – Люси Кливленд. Люси скрывается от своего отца, которого Марк прозвал Черным человеком и видел мельком как минимум два раза. Марк говорит, что у Люси есть план: она хочет, чтобы он кое-что сделал, и Марку нужно обдумать это. Он уходит в парк, чтобы посидеть там и поразмышлять, и уже больше никогда не возвращается.
– Очень суггестивно,[29] – сказал Том. – Ты считаешь, Марк в парке принял решение присоединиться к Люси Кливленд и – я правильно понимаю? – таким образом защитить ее от отца? И, приняв такое решение, он возвратился в дом тридцать три двадцать три и отдал себя в ее руки.
– Присоединился к ней, – поправил я. – Да, ты прав, он отдал себя в ее руки.
– Как ты думаешь, будет ли возможность увидеть его когда-нибудь?
– Будет, уверен. – Даже в тот момент я не собрался с духом, чтобы рассказать Тому о сообщении, которое обнаружил на своем компьютере с помощью программы «Gotomypc.com». – Потому что он не погиб. Просто он не здесь.
– Любишь своего племянника, а, Тим?
Глаза мои вдруг обожгло слезами.
– Как много из рассказанного тобой известно полиции?
– Ровно столько, сколько они в состоянии понять. Я попытался заинтересовать их домом, но они меня отшили.
– Лично я считаю, это дело заслуживает того, чтобы основательно покопаться.
Том уселся за компьютер, соединенный с устройством, напоминающим огромный тостер с несколькими рядами маленьких красных светодиодов на передней стенке. Сбоку была надпись «VectorSystems», но это ничего мне не говорило. От гигантского тостера толстые кабели тянулись к нескольким загадочным черным ящикам, в которых что-то щелкало и жужжало.
– Я верю, что увижу его снова.
– Если она позволит его увидеть.
– Думаю, позволит. Поговорить с ним уже не удастся, но увидеть – я его увижу.
– И этого тебе будет достаточно?
– В общем, да, – ответил я.
– Когда это произойдет, расскажешь мне?
– Должен же я буду с кем-то поделиться.
Подняв голову, Том улыбнулся мне, потом взглянул на экран монитора и вновь перевел на меня глаза:
– Ты правда хочешь, чтобы я сделал это?
Конечно же, я этого хотел.
– Тогда подходи ближе, чтоб тебе тоже было видно.
Я встал у него за спиной и смотрел, как он набрал адрес «Сев. Мичиган-стрит, 3323» на пустом экранном бланке какого-то муниципального офиса, в котором понятия не имели, что в настоящий момент Том Пасмор бродит по их архивам. Затем нажал клавишу «ввод».
Через наносекунду на экране появилось:
«Рональд Ллойд-Ажонс
Лиственничный проезд, 159
Олд-Пойнт-Харбор, IL 61725».
– Наш приятель Ронни обитает в самой живописной части города, – сказал Том.
– В этом не много смысла, – сказал я. – Миллионеры в Пигтаун обычно не суются…
Олд-Пойнт-Харбор – освященный временем район на востоке Миллхэйвена с особняками в стиле Тюдоров, готическими башнями и большими модернистскими зданиями, вписанными в лесистый ландшафт вдоль извилистых дорожек с фонарями, имитирующими старинные газовые.
– Погоди-ка, – прервал я сам себя. – Как ты сказал?
– Кажется, «наш приятель Ронни обитает в самой живописной части города».
– Ты назвал его Ронни, – спохватился я. – Ну конечно, Ронни! Тот парень в парке!
– Какой парень в парке?
– Я рассказал ему о профессоре астрономии, подростке и фотороботе, увиденном в полиции.
– Поразительно, – сказал Том. – Твоему приятелю сержанту Полхаусу следовало бы серьезней отнестись к тому дому. – Он оглянулся на экран монитора. – А вот когда, интересно, Рональд Ллойд-Джонс купил наш прелестный домик? – Том нажал несколько клавиш, и в окне на экране появился ответ: 1982. – Значит, он владеет им уже двадцать один год, – сказал Том. – И купил его еще до того, как убили Калиндара Выходит… Хм-м.
– Чего ради парень из Олд-Пойнт-Харбор будет покупать дом на Мичиган-стрит? – спросил я.
Кое-что из того, что Том проделал дальше, возможно, было незаконным Даже наверняка так оно и было, но, должен признаться, эффект принесло поразительный. Полчаса спустя мы знали о мистере Ллойде-Джонсе больше, чем его родители.
Рональд Ллойд-Джонс родился в Эджертоне, Иллинойс, в тысяча девятьсот пятидесятом году. Окончил среднюю школу Эджертон-Ист в шестьдесят восьмом В семьдесят втором – Иллинойский университет, в котором учился, будучи стипендиатом по футболу. В семьдесят пятом женился на хорошенькой Эдвине Кэсс, сироте и богатой наследнице, а в семьдесят восьмом году произошел несчастный случай: во время катания на лодке Эдвина погибла. Ллойд-Джордж унаследовал приблизительно двадцать миллионов долларов, которые приумножил почти вдвое благодаря тенденциям рынка девяностых и другим инвестициям Он имел доли в трех брокерских фирмах. Его счетами занимался персональный бухгалтер в Чикаго. Он никогда больше не женился, детей нет. В гараже у него «ягуар ванден-плюс», грузовичок-пикап «шевроле» и «мерседес»-седан. Система безопасности, являющая собой настоящее произведение искусства, охраняет его дом и десять акров земли вокруг. На банковском счету Ллойд-Джонса 65374,08 тысяч долларов в банке «Ферст Иллинойс», и его кредитки «Visa», «Master-Card» и «American Express» имели отличное обеспечение. Он часто пользовался on-line магазинами, в частности, приобретал в них рок-пластинки восьмидесятых и романы Джеймса Паттерсона.[30] При росте шесть футов три дюйма и весе двести тридцать пять фунтов он был огромен: размер шеи – восемнадцать дюймов, талии – сорок, обувь носил тринадцатого размера. Ллойд-Джонс предпочитал односолодовый скотч. Любил заходить на порносайты и загружать фотографии, которые на следующий день удалял. Зубы его были безупречны. Дома у него имелась оружейная, где в стеклянных шкафах хранились старинные ружья и пистолеты; музыкальная комната-студия с умопомрачительно дорогой аппаратурой и «домашний кинотеатр» с огромным плазменным экраном Динамики обошлись ему в двести пятьдесят тысяч долларов. Не состоял ни в каком клубе или общественной организации. Ни в одной церкви не был прихожанином Никогда не ходил на выборы. Этому мультимиллионеру принадлежали дом в Олд-Пойнт-Харбор, квартиры с двумя спальнями на Парк-авеню и Восточной Семьдесят восьмой улице, превосходный загородный домик в Перигоре и… дом на Мичиган-стрит, самая первая недвижимость, приобретенная им.
На единственной фотографии, которую удалось отыскать Тому, Ронни был снят в выпускном классе средней школы.
– А не смотаться ли нам, пока не стемнело, в Олд-Пойнт-Харбор? – спросил Том.
– У него первоклассная музыкальная техника и горы компакт-дисков. Это он, «убийца из парка Шермана». Надо звонить в полицию.
– Сначала надо посмотреть на этого Ронни, а потом уже звонить в полицию. У меня нет никакого желания докладывать управлению полиции Миллхэйвена, а в особенности сержанту Полхаусу, что и как я только что накопал. Ты хорошо запомнил физиономию на фотороботе?
– Еще бы.
– Значит, у нас есть достаточное основание.
Через десять минут я вез Тома Пасмора по Истен-Шор-драйв в своей арендованной машине. Еще через двадцать минут мы, покинув пределы Миллхэйвена, въехали в Олд-Пойнт-Харбор. Перед нами открылся вид на отлогие холмы, густо поросшие дубами и лиственницами. Подальше от дороги, за стволами деревьев, как миражи мелькали силуэты особняков.
(Прочитав несколько написанных ранее абзацев моего дневника, Мэгги Ла сказала: «Ты пишешь дневник как литературное произведение». На что я ответил: «По-другому не умею».)
Дорожные знаки и указатели попадались крайне редко. Это было одно из тех сообществ, жители которых не заботятся о комфорте посетителей или работников службы доставки. В своем плавно-степенном и чуть своенравном течении на север Лоб-лолли-роуд пересекала две безымянные улицы, прежде чем перейти дорогу чуть пошире с названием Кэрридж-авеню.
– Едем дальше, – велел Том. Карта Олд-Пойнт-Харбор была у него в голове, как и карты и планы сотни различных городов и городков, крупных и маленьких. – Проезжаем две улицы, сворачиваем налево, и первый перекресток будет с Тэмэрак-вэй.
– А куда сворачивать – направо или налево?
– А черт его знает, – пожал плечами Том. – Адреса я не помню.
На перекрестке неподписанной улицы с тем, что Том назвал Тэмэрак-вэй, я повернул налево и стал вглядываться в номера на почтовых ящиках. Кто-то, наверное, заработал состояние, продав жителям Среднего Запада идею приобретения нестандартного размера почтовых ящиков, разрисованных сюжетами из Новой Англии: маяки, суда для ловли омаров, песчаные дюны… Позади остались номера 85, 87, 88, 90.
– Как любят говорить официанты в «Каминной гостиной», хороший выбор, – сказал Том.
– У тебя, смотрю, благодушное настроение.
– Обожаю приближение момента, – улыбнулся Том, – когда я узнаю, прав я или нет.
Мы не спеша катились по Тэмэрак-вэй, наблюдая за возрастанием номеров на почтовых ящиках.
– Чисто из любопытства, – спросил я. – Что ты собираешься делать, когда мы доедем до сто пятьдесят девятого?
– Сидеть в машине. Кто знает, вдруг нам повезет и мы увидим его на свежем воздухе. Выпалывающим одуванчики.
Том был одет в традиционный «пасморовский» наряд светло-серый в клетку костюм с темно-синей жилеткой, темно-зеленый узорчатый галстук, самые красивые, какие я только видел, туфли крокодиловой кожи и большие круглые солнцезащитные очки. Он смахивал на голландского графа, выдающего себя за архитектора.
– А какое занятие подсказывает твое воображение для меня – пока ты будешь отсиживаться в машине?
– Скажу на месте.
Номер 159 возник на почтовом ящике стандартных для Олд-Пойнт-Харбор размеров – алюминиевой коробке достаточно крупной, чтобы удержать флотилию игрушечных грузовиков, и украшенной пейзажем старинная церковь со шпилем и несколько рядов покосившихся надгробий рядом с ней. Милый штрих. Широкая черная подъездная дорожка сворачивала от дороги по длинной и плавной дуге к большому серому двухэтажному особняку. За деревьями мы смогли лишь едва различить блеск очень широкого округлого стекла высоко над роскошной входной дверью. Трава лужайки будто светилась, отливая неестественно ярким зеленым глянцем.
– Похоже, полевые работы у него на сегодня не запланированы, – сказал Том. – Поехали к дому.
Я нажал педаль тормоза.
– А если он наблюдает за нами? Вспомни, какая у него охранная система. Тут вдоль дорожки через каждый метр камеры.
– Но ты же не в курсе. Ты турист на взятой напрокат машине, ты заблудился и ищешь дом своего кузена на Лоблолли-роуд.
– Ты что, хочешь, чтоб я позвонил в дверь? – поразился я.
– А ты можешь придумать способ получше, чтобы взглянуть на него?
– Могу. По ту сторону зеркального окна в полицейском участке. Что, если он спросит, как зовут моего кузена?
– Кузена твоего зовут Арнольд Трурайт.
– Перестань, – отмахнулся я.
– Нет, правда. Арнольд Трурайт – мой бухгалтер, живет в доме триста четыре по Лоблолли-роуд.
Качая головой, я снял ногу с педали тормоза, и мы покатили по дорожке. Мало-помалу перед нами вырастал дом. Наполовину Мандерлей, наполовину Билл Гейтс Невероятных размеров круглое окно-фонарь вызвало у меня ассоциацию с назревшим волдырем.
Я выбрался из машины, сознавая, что одна, а то и две камеры следят за мной, и подумал о Ронни, пристально рассматривающем мое изображение на мониторе. Мне было крайне не по себе. Когда я оглянулся на Тома Пасмора, он махнул рукой в сторону входной двери. Табун лошадей без проблем прошел бы в нее. Из круга рамки, чуть утопленная, блестела золотом кнопка звонка. Я ее нажал и – ничего не услышал. Тогда я нажал снова.
Дверь неожиданно распахнулась, и взгляд мой буквально уткнулся в ласковое, с яркими выразительными глазами лицо необычайно крупного черноволосого мужчины в голубом блейзере, белой рубашке и хаки. Его приветливая белозубая улыбка и вздернутый, почти курносый нос производили впечатление безобидности, дружелюбности и любезности. Описание профессора Биллинджер было точным, как и предполагал сержант Полхаус.
– Сэр, – заговорил он, и взгляд его метнулся к Тому на пассажирском сиденье, а затем вернулся ко мне. Он тотчас заметил что-то в моих глазах или в выражении лица. – А что, мы с вами знакомы?
– Нет, – ответил я, ощутив холодок тревоги. – В первое мгновение мне ваше лицо показалось знакомым. Наверное, своей внешностью вы напомнили мне Роберта Вагнера[31] двадцатилетней давности.
– Польщен, – сказал гигант. – Могу ли я чем-то помочь вам, джентльмены? Уверен, у вас была причина позвонить в мою дверь.
– Мы, кажется, заблудились, – ответил я. – Я пытаюсь найти дом моего кузена на Лоблолли-роуд, но кружу здесь уже давно, и дома все так похожи…
– Какой номер дома по Лоблолли-роуд вы ищете?
– Триста четвертый.
Он хмыкнул. В глазах его сверкнуло изумление. Сердце мое екнуло.
– Могу я узнать, как зовут вашего кузена? Возможно, я знаю его.
– Арнольд Трурайт.
Дьявольский CPA.[32] Все верно, он живет на Лоблолли. – В мельчайших подробностях Ронни объяснил мне, как найти дом Затем пристально посмотрел на мою машину и приветливо махнул рукой Тому. – А кто ваш столь элегантный друг? Еще один кузен?
Торопясь поскорее вырваться из леденящего силового поля Ллойд-Джонса, я ляпнул глупость:
– Как ни странно, еще один бухгалтер.
– Ну, бухгалтеры так не выглядят. А друг ваш напоминает мне кое-кого… Одного очень известного человека, который живет в городе, не могу вспомнить, кто это… Имя его вертится на языке… – Не отводя от Тома улыбающееся лицо, он покачал головой. – Бог с ним, не важно. Ну что ж, в добрый путь.
– Благодарю вас, – сказал я и поспешил удалиться как можно скорее, но не настолько, чтобы разбудить в Ронни подозрение.
Ллойд-Джонс скрылся за мощной дверью раньше, чем я дошел до машины.
– Это он, – сказал я. – Тот самый сукин сын, что пытался увести мальчишку из парка.
– А знаешь, – улыбнулся Том, – порой я просто вынужден восхищаться своей гениальностью.
Когда мы проезжали мимо красивого, в викторианском стиле, дома Арнольда Трурайта на Лоблолли-роуд, Том беседовал с Францем Полхаусом по мобильному телефону. Все просто, говорил он. Я был настолько убежден в том, что дом на Мичиган-стрит имеет отношение к исчезновению Марка, что мы просмотрели списки собственников и поехали взглянуть на хозяина И что бы вы думали – он как две капли воды похож на того типа с фоторобота загадочного Ронни! Достаточное основание, не правда ли, сержант Полхаус?
По-видимому, сержант согласился.
– Богатых людей арестовывают не так, как бедных, – сказал Том. – Немало часов надо убить, чтобы соблюсти все формальности. Но его все равно возьмут. Придут сюда с ордером на обыск и перетряхнут дом. Ллойд-Джордж уедет отсюда в наручниках. Неважно, как громко и о чем будет вопить его адвокат, Ронни непременно арестуют, составят протокол и предъявят обвинение как минимум в двух убийствах, в зависимости от того, что и в каком количестве найдут в его доме. Под залог его не выпустят. Ваша профессорша Биллинджер наверняка опознает в нем человека, виденного ею в парке Шермана, и рано или поздно полиция обнаружит человеческие останки. Как бы мне хотелось, чтобы именно для таких случаев государство сохранило смертный приговор! Что ж, несмотря ни на что, благодаря нам с тобой мистер Ллойд-Джордж проведет остаток жизни в одиночке. Если его не убьют в тюрьме, что, скорее всего, и произойдет.
– Жаль, Марк не видит всего этого, – сказал я. – Знаешь, у меня такое чувство… Я сейчас готов пробежать марафонскую дистанцию или перепрыгнуть дом. Что сказал сержант?
– Сержант пообещал держать меня в курсе. Он должен позвонить после того, как Ллойд-Джордж пройдет процедуру допроса, и дать знать, если в результате обыска обнаружатся какие-либо улики. Судя по внешнему виду этого парня, они найдут достаточно, чтобы предъявить ему обвинения.
– Почему ты так решил?
– Слишком уж он самоуверенно держится, вот почему. Держу пари – Джозеф Калиндар был его кумиром. Вот почему он купил дом на Мичиган-стрит. И еще я уверен, что где-то в этом доме, в чулане, на чердаке – в каком-то подобном месте, – он устроил алтарь Джозефу Калиндару.
Том увидел выражение моего лица, подался ко мне и похлопал по колену.
– Ты не против, если я попрошу тебя остановиться в центре?
Весь обратный путь по Истен-Шор-драйв у меня перед глазами стояло лицо Рональда Ллойд-Джонса. Миля за милей катились назад, но потрясение, которое я испытал от встречи с ним, не ослабевало. Он улыбался, он называл меня «сэр» и размышлял, насколько достоверна моя «легенда». Он был безгранично любезен и мил Он до смерти напугал меня. Поскольку для очень многих людей, я даже не берусь предположить – скольких, это радостно улыбающееся холеное лицо было последним, что они видели в жизни. Рональд Ллойд-Джонс уполномочил себя провожать их в мир иной и обожал свою работу. Встретившись с этим человеком, я вновь подумал: как хорошо, что Марк сейчас где-то там.
Как доказательство, или новая уверенность, или что-то в этом роде – Марк удивительным образом явил мне себя, когда я вез Тома к его цели. Цель, как выяснилось, заключалась в том, чтобы приобрести баскский берет и серый «хомбург»[33] в одном из тех редких в Америке мест, где еще можно отыскать подобное. Вычислить серийного убийцу, а следом закупить два причудливых головных убора – это поистине был день Тома Пасмора Мы только подъехали к светофору на углу Орсон и Джефферсон-стрит, прямо напротив скверика, у которого в первый день моего возвращения в Миллхэйвен я увидел Марка и Джимбо. В этот самый момент, за мгновение до того, как загорелся зеленый, и произошло удивительное событие, о котором я говорю, – событие, с того самого момента и до нынешнего времени укрепляющее мой дух.
Итак, разглядывая что-то или просто ведя взглядом вдоль стены ближайшего дома, я случайно обратил внимание на широкое стекло-витрину переполненного «Старбакса». За столиками молодые люди читали газеты или щелкали по клавиатурам своих лэптопов. Первое, что привлекло мое внимание, это лицо сидевшей за одним из столиков у окна молодой женщины, буквально лучившееся сочетанием неземной красоты и неподдельной, истинной доброты.
«В жизни своей, – вдруг зазвучал в моей голове голос, – ты больше никогда не увидишь ничего прекраснее».
От пальцев до плеч по рукам моим будто побежали колючие электрические импульсы. Мальчик – молодой мужчина – тянулся через стол и что-то говорил этой женщине. Я обратил внимание, что на юноше были две торчащие одна из-под другой футболки, как на Марке, прежде чем понял, что передо мной Марк. Он повернул лицо к окну, ко мне, и в эти полсекунды меня осенило: Марк как будто повзрослел и… Марк безмерно счастлив.
Это была награда Не единственная, но первая. Марк и его «Люси Кливленд», чье настоящее имя я знал, покинули свое где-то там на достаточно долгий срок, чтобы показаться мне во всей полноте своих новых жизней. Выходит, где-то там – это совсем рядом.
Загорелся зеленый. Сзади раздраженно загудели клаксоны, и я буквально заставил себя медленно тронуться. Широкая дуга Проспект-авеню, а затем Истен-Шор-драйв приведет нас к дому. Я почувствовал, что во мне поселилась частица той искрящейся радости, и она останется со мной навеки. От нее веяло вечностью. То, что я увидел – торжество неземной красоты, – огнем горело в моей памяти. Увиденное мной там и тогда, на Джефферсон-стрит около половины пятого пополудни, и сейчас пылает во мне, в то время как я сижу в просторной экстравагантной гостиной Тома Пасмора и жду новостей от сержанта Полхауса или одного из его подчиненных.
«Дай бог счастья Марку Андерхиллу, – звучало в унисон в моей душе, в моем сердце и рассудке. – Дай бог счастья и Люси Кливленд. Хотя сейчас у них на двоих счастья столько, что впору поделиться со мной».
Была еще одна награда, и мне пришлось хранить ее в секрете до того дня, когда Филип позвонил мне, чтобы обвинить в укрывательстве своего сына в моем номере. Я мог бы сказать: «Вообще-то через два дня после своего исчезновения Марк прислал мне е-мэйл», – но кое-что в том послании заставило меня придержать язык, по крайней мере до приезда в Миллхэйвен. Строчки «Тема» и «От» вызвали бы вопросы, на которые я не смог бы ответить, к тому же они могли бы заставить Филипа и следствие поставить под сомнение их подлинность. Кое-что другое в послании Марка, на что мог обратить внимание только я, придало направление моим поискам. Филип и сержант Полхаус точно отбросили бы это как фальшивку, а я решил приберечь все для себя. Однако, получив ту невероятную награду, я был не в силах устоять – я должен был поделиться тем, что знал. И показал «посмертное» письмо Марка Тому.
Он приготовил нам напитки. Мы развалились на диванах в уголке большой, сложной архитектуры комнаты, где располагалась аудиоаппаратура. Том откинулся головой на спинку, как Генри Хиггинс, закрыв глаза и слушая музыку с компакт-диска, который поставил сам. Фортепьянные сонаты Моцарта – то ли Мицуко Усида, то ли Альфред Брендел: я не обращал внимания ни на музыку, ни на то, что о ней говорил мне Том. В тот момент Моцарта мог бы играть и Литтл Ричард – я едва ли что-то слышал. Свист и трепет ангельских крыльев в моих ушах наполняли мой слух и заглушали все звуки.
– Боюсь, ты решишь, что я сошел с ума, – сказал я.
Том открыл глаза.
– Когда мы остановились у Соборной площади, в окне «Старбакса» я видел Марка Он был с Люси Кливленд.
– В смысле, с Лили Калиндар? – уточнил Том.
– Неважно, как она себя называет, – сказал я. – Жаль, ты не видел ее.
– Так же прекрасна, как Марк рассказывал своему другу?
– Ты даже представить себе не можешь.
– Если б ты сказал мне, я б тоже на них взглянул.
– В тот момент я просто онемел. А потом испытал радость и облегчение.
– Ты уверен, что это был Марк?
– Том, я не мог ошибиться.
– Как он выглядел?
– Немного старше. Взрослее. И очень-очень счастливый.
– Как я понимаю, это явление не было случайностью.
– Он хотел, чтоб я увидел их. Он хотел, чтоб я знал: у него все хорошо.
И тогда Том произнес нечто странное:
– Возможно, ты чувствуешь, что у Марка все хорошо потому, что «убийцу из парка Шермана» сегодня вечером арестуют. – Когда до него дошло, что я не понял, Том добавил: – Ведь он может сообщить нам, где спрятаны тела.
– Прости, что-то я тебя не пойму.
– Места их последнего упокоения и тому подобное. Пристойные похороны. Родственники больше не терзаются догадками. Все могут предаться скорби.
– Мне не надо предаваться скорби по Марку, – упорствовал я. – Я снова увижусь с ним, там, здесь – где угодно он может показаться мне. При этом с ним рядом всегда будет Люси Кливленд.
– Могу предположить, что так оно и есть, – сказал Том. – И ты сможешь видеть его где угодно.
– А это означает, Том, что Марк не стал жертвой монстра, с которым я сегодня общался. Его не похитили и не мучили. Он не был объектом вожделения этого выродка То, что случилось с Шейном Ослендером, Дьюи Дэллом и другими, обошло стороной Марка Андерхилла. Его имени нет в скорбном списке.
– Понимаю, – проронил Том Это означало, что он ничего не понимает.
– Поймешь, – сказал я. – Я сейчас покажу тебе кое-что. Пойдем прогуляемся до твоей компьютерной комнаты.
– Ты хочешь показать мне это «кое-что» на компьютере? – Он уже поднимался.
– Я хочу показать тебе кое-что на моем компьютере.
Том повел меня наверх. Войдя в компьютерную, он пошел вдоль столов, включая лампы.
– Все равно, какая машина? – спросил я.
– Нет, садись, пожалуйста, вон за тот, на котором я искал адрес.
Я устроился перед клавиатурой и напечатал «Gotomypc.com» – это сайт, который позволяет с помощью удаленного компьютера видеть изображение на экране монитора, стоящего у меня дома.
Я зашел на сайт и ввел имя пользователя и пароль. Намного быстрее, чем на компьютере Марка, экран обновился и запросил у меня код доступа – я ввел код.
На красивом девятнадцатидюймовом экране Тома появился мой семнадцатидюймовый, чуть поменьше и не такой чистый, как в реальной жизни, зато такой родной…
– Поразительно, – раздался за спиной голос Тома. – Ты пользуешься такими программами?
– Да где уж мне, – ответил я и открыл «Outlook Express».
Три четверти заголовков были спамом. «Размер не имеет значения, заработайте 50000 долларов за три дня, не выходя из дома, найдите себе пару, холостяки в вашем районе, бесплатная упаковка „Виагры“». Секунда ушла на то, чтобы удалить хлам.
– А теперь взгляни-ка на это. – Я кликнул мышкой на «Тема: пропавший мальчик пропавшая девочка; От: munderhill». – И обрати внимание на дату.
– Хм… Получается, отправлено в воскресенье, двадцатого июня.
– Через два дня после того, как Марк пропал.
– Боже мой. – Прикрыв рот ладонью, Том нагнулся и вгляделся в экран. – Ты прав. Невероятно.
На экране моего монитора и, соответственно, монитора Тома появилось письмо Марка:
От: munderhill
Кому: tunderhill@nyc.rr.com
Дата: суббота, 20 июня 2003, 04:32
Тема: пропавший мальчик пропавшая девочка
а знаешь ты славно потрудился
отдыхай старина писатель
мы вместе
в ином мире
что прямо по соседству
м.
– Распечатай, – попросил Том.
– Тогда распечатается на моем принтере, а не на твоем.
Том скривился. Милый Том, он всегда оставался верным себе:
– «Отдыхай старина писатель»?
– Это Марк так просит меня не волноваться за него.
– «А знаешь ты славно потрудился»? Здесь о чем? Просит тебя прекратить заниматься писательством?
– Нет, он пишет, что я достаточно сделал для него, – ответил я. – Сделал все, что мог.
– Не вижу в заголовке доменного имени, – обратил внимание Том. – Откуда он послал его?
– Оттуда, где они сейчас с Люси.
– Поразительно: два дня спустя…
– Вернувшись в Нью-Йорк, – рассказал я Тому, – прежде чем я узнал, что мать Марка покончила с собой, я как-то на улице обратил внимание на слова «пропавший мальчик пропавшая девочка», нанесенные по трафарету на тротуаре. Черной краской. Когда чуть позже решил еще раз взглянуть на них – надписи не было.
– Реклама… Обычное дело.
– Знаю, Том. Просто рассказываю тебе о том, что видел. Марку, кстати, я об этом не говорил.
– Тебе, наверно, просто понравилась фраза, – предположил Том. – Ты заметил надпись на тротуаре, и фраза, как это бывает, запала в голову. И не обратил внимания, что рассказал о ней Марку. Именно так ты для него и «потрудился». Именно так и «трудятся» все писатели.
– Ты просто не знаешь всего, – сказал я.
Том вложил руки в карманы жилета и склонил голову, нахмурившись и глядя на свои туфли.
– Тим, – заговорил он. Голос его был расслабленным и мягким, как старая перчатка. – Скажи мне, мы говорим о реальных вещах?
– Реальней не бывает, – ответил я.
Влажным солнечным июньским днем Марк Андерхилл сидел на нижней ступеньке лестницы пустого дома, который, он знал, вовсе не пуст. И, думал Марк, никогда не был пустым. Присутствие поселилось в нем с самого начала. Присутствие было женщиной, и женщина эта пришла за ним. Ее появление в доме, бывшем когда-то местом действия неописуемых мистических ужасов, «сбило» его со скейтборда и направило к центру Мичиган-стрит. В те дни, показавшиеся ему последними днями детства, она буквально остановила его на лету. Она шепнула нечто заветное его разуму, его сердцу, и он внял, не слыша ее шепота.
Шорох легких шагов донесся откуда-то сверху – кто-то крадучись прошел то ли через спальню, то ли по скрытому за ней коридору.
Дверь наверху то ли открылась, то ли закрылась. Тело Марка напряглось и расслабилось. Ему показалось, что откуда-то издалека прилетел тихий смех.
Когда он подумал о гигантской кровати, весь дом наполнился жаром и светом Уродливая комната пристройки, где стояла кровать, гудела и вибрировала на утробной звучной ноте, которая секунду назад влилась в материю пола и стен – будто сильным ударом пробудили огромный камертон. Это было то, что он вызвал к жизни, думал Марк: нечто огромное, только что успевшее скрыться из виду. Длинные перья могучих крыльев рассекали воздух, а в кильватере полета бесконечно тянулась гибельная тьма. Сердце замерло.
Марк услышал, как легкие шаги спускаются по лестнице, параллельной той, на которой он сидел, но более узкой и крутой, скрытой за стеной. Когда она наконец покажется, если это сегодня произойдет, она выйдет из-за дверцы кладовки, что в десяти футах слева от него. Едва слышные звуки шагов были ритмичны, словно мазки кистью. Словно кто-то отмерял шагами лесенку в его голове.
Марку казалось, будто дом 3323 по Мичиган-стрит непостижимым образом уменьшился и стал частью его тела, а тело обратилось в вихрь горячечного возбуждения. «Мазки кисти» опустились пониже – на один уровень с ним.
Этот звук хлопающих крыльев, гудящая в ушах кровь… Нет, подумал Марк, и в самом деле хлопают крылья – только нездешних птиц, а если уж разобраться, то и не птиц вовсе.
Он не мог и представить, что случится дальше. Он сознательно пришел сюда, и даже если сейчас произойдет какая-то немыслимая перемена – будь что будет. Она ждала его с того самого мгновения, когда дом вдруг возник перед его глазами, как сказочный дворец поднимается из залитой туманом долины.
Весь дрожа, Марк поднялся на ноги и вгляделся в дверь кладовки. Из-за ее двери донесся шорох, затем легкий щелчок: дверная ручка стала поворачиваться. За четверть секунды до того, как начала раскрываться дверь, время для Марка Андерхилла остановилось.
Пылинки недвижимо повисли в воздухе.
Затем раздался звук, поначалу едва слышный, характер которого понять было невозможно. Звук нарастал, и Марк подумал, что это обертон фортепьянного баса, зависший в воздухе после того, как сама нота угасла…
Потом ему показалось, что он слышит звонкое металлическое жужжание тысяч цикад. Механический гул, энергичный, назойливый… Откуда в Миллхэйвене цикады?
«Цикады? – подумал он. – Я даже не знаю, как она, цикада, выглядит!»
В десяти футах слева стала поворачиваться на петлях дверь, и, будто выпущенный из запертой потайной двери памяти, аромат шоколадного печенья заструился к нему – мама поставила их в духовку, и вот они, вырастая из своих формочек, становились все пышнее и пышнее… Хрупкий силуэт скользнул в комнату.
В тот день она назвала ему свое имя.
На следующий она сорвала свои простенькие одежды, раздела его и увлекла к накрытому простынкой дивану. После этого Марк почувствовал, будто родился заново и стал совершенно другим Держа за руку, она повела его к зловещей гигантской кровати и научила, как можно удобно устроить тело на ложбинах и пазах жуткого ложа, и ложе приняло их обоих, и они словно переделали кровать заново под собой в то время, когда двигались.
Разве мог он сказать Джимбо: «Я был облачен в ее тело, будто во вторую кожу».
«Реально?» – спросил тот.
«Реальней не бывает, – ответила она. – Настолько, насколько я в силах сделать это».
Время, сбросив свой древний-древний нрав, явило им свое истинное лицо. Один час стремительно обернулся тягуче-ленивым месяцем. Они перестали замечать время – его просто не было.
«Теперь ступай и подумай, – сказала она. – Покидаешь ли ты свой мир со мной или выберешь путь попроще? Поскольку всем и каждому в твоем мире приходит собственный срок покинуть его».
И еще она сказала: «Торопись, торопись, солнце клонится к закату, Черный человек идет. Однако ты можешь уйти со мной».
Марк встретился со своим единственным другом и понял, что их встреча была последней. Летним вечером он отправился в парк и сел на знакомую скамью. Первое дыхание ночной прохлады коснулось его щеки. Ветерок шепнул: «Торопись, торопись…» Вскоре он поднялся и пошел.
– По-видимому, он хочет с тобой пообщаться, – сказал Филип. – И ты в курсе, я же тебе говорил.
Филип свернул на парковку в квартале от управления полиции, где примерно девятнадцать часов назад Рональда Ллойд-Джонса сфотографировали, сняли отпечатки пальцев, отобрали личные вещи и ценности и предъявили официальное обвинение в убийстве нескольких человек Присутствовавших при этом офицеров полиции озадачило то, что он принял свое унижение с долей хорошего юмора. Он отказался сделать заявление до прибытия своего адвоката, но – вы представляете, его адвокат в настоящий момент на отдыхе, играет в гольф на Сен-Круа и вернется не ранее чем через два-три дня. В силу таких обстоятельств Ллойд-Джонс потребовал себе одиночную камеру, регулярное питание и право пользования блокнотом формата 33х40,6 см и письменными принадлежностями, которые позволят ему, как он высказался, «начать подготовку своей защиты». О, кстати, – а не имеют ли отношения к его аресту два джентльмена, что подъезжали сегодня днем к его дому и спрашивали, как проехать на Лоблолли-роуд? Первые шесть полицейских, которые с ним работали, ничего об этом не знали и, испытывая отвращение к своему громадному улыбчивому пленнику, ничего бы не сказали, даже если бы знали ответ на вопрос. Седьмым офицером, которого Ллойд-Джонс увидел в этот хлопотливый день, был сержант Франц Полхаус. Полхаус сообщил Ллойд-Джонсу, что тот не должен задавать подобных вопросов.
– Скажите, – поинтересовался Ллойд-Джонс, – раз уж вы считаете, что у вас есть веские основания для моего ареста, вы действовали на основании опознания по словесному портрету?
Сержант Полхаус признал, что фоторобот сыграл определенную роль в событиях сегодняшнего дня.
– А вашим свидетелем, со слов которого составили мой портрет, не была ли та пожилая дама, что подходила ко мне в парке Шермана в тот момент, когда я был вовлечен в абсолютно невинную беседу?
– Все может быть, сэр.
– Я воспринимаю ваш ответ как утвердительный. А мужчина, который сегодня подходил к двери моего дома, проверял сходство моей внешности с фотороботом, составленным со слов той пожилой дамы?
– Этого я не могу вам сказать, сэр.
– С тем мужчиной был еще один человек. Если не ошибаюсь, джентльмен, сопровождавший его, это Томас Пасмор.
– Вы не ошиблись, – сказал сержант.
– Я чрезвычайно польщен.
В таком духе и продолжалось весь остаток вечера. Просьба Рональда Ллойд-Джонса была удовлетворена: он получил одиночную камеру, ужин (есть он отказался) и письменные принадлежности. На следующее утро сержант еще раз встретился с Ллойд-Джонсом в комнате для допросов. Ллойд-Джонс пожаловался, что не может принять ванну или хотя бы душ, и Полхаус объяснил, что он не сможет принять ванну или хотя бы душ до завершения процедур предварительного следствия. Однако если мистер Ллойд-Джонс захочет сейчас дать полное искреннее признание, похода в душ придется ждать всего лишь до момента прибытия его адвоката.
– Вот, значит, как, – сказал Ллойд-Джонс. – На вашем месте, сержант, я бы очень постарался, чтобы такой заключенный, как я, был устроен с комфортом.
– Мне кажется, вы устроены с невероятным комфортом, – ответил сержант.
Ллойд-Джонс сообщил, что кое о чем размышлял накануне, большей частью о Томасе Пасморе.
– Видите ли, я, как и любой другой, читаю газеты и имею кое-какое представление о том, как мистер Пасмор творит свои чудеса. Использование открытых для общественности документов и архивов – отличное подспорье, не правда ли?
– Это общеизвестно, – кивнул Полхаус.
– По-моему, человек, который «на ты» с компьютерами, кодами доступа, паролями, может нажить себе большие неприятности, забираясь куда не следует. Ежели в процессе поисков ему придется выйти за рамки дозволенного, то есть преступить закон, любое найденное им свидетельство будет считаться неприемлемым, ведь так?
Это был нелегкий момент для сержанта. Полхаус не имел представления, сколько границ дозволенного переступил Том Пасмор.
– Не могли бы вы мне назвать имя того человека, другого – с которым я говорил?
– Поскольку рано или поздно вам придется узнать его – пожалуйста: это Тимоти Андерхилл.
– Писатель Тимоти Андерхилл?
– Совершенно верно.
– Вы разыгрываете меня.
Полхаус бросил на него взгляд, который мог бы прожечь насквозь обыкновенного человека.
– Забудьте обо всем, что я наговорил вам, – сказал Ллойд-Джонс. – Пожалуйста, привезите Тима Андерхилла, мне очень надо с ним поговорить. И пока вы этого не сделаете, я никому не скажу ни слова.
– Мне кажется, он знает вас, – сказал Тиму Полхаус, когда они втроем пробирались по лабиринтам коридоров. – Я хотел сказать, ваши книги.
– Почему вы так решили?
– По его реакции на ваше имя.
Тим немного запыхался от гонки по коридорам. В спешке он обратил внимание только на возбуждение Полхауса и приколотые к доске объявлений, мимо которой они прошли, визитки с предложениями услуг адвокатов, специализировавшихся на разводах. Наконец Полхаус остановился напротив зеленой двери с буквой «В».
– Он хочет поговорить с вами наедине, – сообщил сержант. – Ваш брат, я и лейтенант из отдела убийств будем наблюдать через одностороннее зеркало. Диктофон зафиксирует все сказанное вами обоими.
– Что я должен сделать? – спросил Тим.
– Пусть выговорится. Посмотрим, вдруг вам удастся заставить его проболтаться о вашем племяннике. Можете спросить о Джозефе Калиндаре. Повезет – обмолвится о том, где он спрятал тела. Так что конкретных указаний нет: чем больше расскажет, тем лучше.
– Он сейчас там?
На секунду Тимом овладел беспричинный страх. Несмотря на острейшее любопытство, меньше всего ему сейчас хотелось перешагнуть порог этой комнаты.
Полхаус кивнул:
– Пойдемте, я вас представлю.
Он открыл дверь, и на секунду Тому почудилось, будто он слышит резкий, с привкусом дымка, горький запах. Полхаус шагнул в комнату, и запах исчез. Справившись с побуждением развернуться и уйти, Тим последовал за широкой и прямой спиной сержанта. Человек у дальнего конца зеленого металлического стола уже поднялся на ноги и пристально вглядывался в него с выжидательной улыбкой. Если не принимать в расчет горящих глаз и выражения комической досады, он сейчас очень напоминал страстного поклонника в ожидании автографа.
– Вы уже встречались, – сказал Полхаус. – Тим Андерхилл, Рональд Ллойд-Джонс.
Ллойд-Джонс ухмыльнулся и протянул крепкую розовую ладонь, и Тим неохотно пожал ее.
– Мистер Ллойд-Джонс, разрешите вам напомнить, что ваша встреча будет проходить под наблюдением и разговор ваш записывается. И еще раз: все, что вы скажете, может быть использовано против вас. Прошу также подтвердить, что вы отказываетесь от присутствия вашего адвоката на этой встрече.
– Бобби придет попозже, – ответил Ллойд-Джонс.
– В таком случае я вас оставляю.
Как только Полхаус вышел, Ллойд-Джонс указал жестом на стул на другом конце стола и сказал:
– Давайте устроимся поудобнее.
Не желая так быстро потерять контроль над ситуацией, Тим спросил.
– Удовлетворите мое любопытство, для чего вы добивались встречи со мной?
– Причина одна – ваши книги. Вы один из моих любимых писателей. Прошу вас, присаживайтесь.
Оба опустились на стулья.
– Мой друг, вам просто необходимо обновить ваши фотографии, – начал Ллойд-Джонс. – Не назови мне сержант вашего имени, ни за что б вас не узнал. Снимки старые?
– Боюсь, что да.
– Велите вашему издателю постараться и найти фотографа с хорошим вкусом. Скажу откровенно, у вас очень приятное лицо, и следовало бы извлекать из этого максимальную пользу.
«Как, например, извлекаешь ты», – сказал про себя Тим.
И тут же понял, что именно этого и хотел Ллойд-Джонс – чтобы он так подумал. К Тимоти Андерхиллу он не питал особого интереса, он просто хотел развлечься. Никакое лишение свободы не могло удержать его от любимых игр.
– Мне очень стыдно, что я сразу не узнал Тома Пасмора – спохватился, когда вы уже отъехали. Один из самых знаменитых жителей Миллхэйвена, не правда ли?
Тим кивнул. У него вдруг возникло ощущение: еще немного – и он станет кротким и покорным воле Ронни.
– Полагаю, мистер Пасмор решил, что я достоин его визита – для того чтобы сравнить мою внешность с рисунком, не так ли?
– Так.
– Чем же я привлек его внимание?
– Всплыло ваше имя.
Ллойд-Джонс улыбнулся ему с неподдельной симпатией. В его немного слишком близко посаженных глазах плясали искорки.
– Давайте вот на этом акцентируем наше внимание. Из того, что я читал о вашем друге, я понял, что львиную долю своих, скажем так, «вдохновений» он черпает из общедоступных источников. Я всегда думал – как же это мудро! Если помните, я уже интересовался, не из такого ли рода источников «всплыло» мое имя и привлекло внимание мистера Пасмора. И ваше внимание, разумеется, тоже.
– Вы правы.
– Том Пасмор верен себе. А что это за документы, где они, Тим? Налоговые декларации, что-то вроде этого, да?
– Мы хотели выяснить, кто владелец дома, принадлежавшего прежде Джозефу Калиндару, – сказал Тим. – Так и всплыло ваше имя.
Ллойд-Джонс моргнул, и тень скрытого ликования мелькнула на его лице. Почти мгновенно он обрел контроль над собой.
– Ах да, конечно. Я приобрел эту недвижимость для вложения капитала, но так ничего с домом и не сделал. Давайте теперь поговорим о том, что имеет для меня значение куда большее. Итак, вот он я, опознанный вами как человек, словесный портрет которого дала полиции некая престарелая мадам, чье внимание привлекла какая-то нелепость. Причиной ее беспокойства была моя невинная беседа с очаровательным юношей в парке Шермана. Легко допускаю, что похож на человека с портрета, поскольку и в самом деле являюсь тем самым человеком, что разговаривал с мальчиком. Вот, пожалуй, и все, что у них есть, не так ли?
В комнате будто стало на пару градусов теплее и чуть темнее, как если бы верхний свет потускнел.
– О чем это вы?
– Об опознании. Женщина видит меня в парке, полицейский художник делает набросок, вы усматриваете сходство человека на портрете со мной… – Подняв голову, Ронни смотрел в зеркало поверх головы Тима – И что это доказывает, сержант? Ровным счетом ничего. Это никоим образом нельзя считать основанием для ареста, если только общение с человеком в парке вдруг не стало квалифицироваться как преступление.
– Полагаю, у них есть кое-что еще, – сказал Тим.
Ллойд-Джонс посмотрел на Тима как на милого, но туповатого школьника.
– Ума не приложу, чем же так заинтересовал вас и мистера Пасмора домишко на Мичиган-стрит?
Тим достал из кармана фотографию, которую ему дал Филип, и подтолкнул ее по столу к сидящему напротив Ллойд-Джонсу. Тот ласково взглянул на снимок, брови его взлетели вверх, и он спросил.
– Какой симпатичный юноша. Ваш сын?
– Племянник Марк Андерхилл. Вам знакомо его лицо? Не приходилось ли вам прежде встречаться с ним?
– Дайте подумать… – Ронни подтянул фотографию поближе и склонился над ней.
От мысли о том, что он прикоснется к ней, Тиму стало тошно.
Ллойд-Джордж улыбнулся ему и, коснувшись снимка лишь кончиками пальцев, пустил его по столу назад к Тиму.
– Нет, лицо мне не кажется знакомым, хотя наверняка утверждать не могу, особенно по такой старой фотографии.
– Марк был буквально околдован тем, что вы назвали «домишком на Мичиган-стрит». Со слов его лучшего друга, он даже забрался туда и осмотрел дом. И нашел уйму интереснейших вещей. Ему не составило большого труда понять, что происходило там.
– А вот это совсем нехорошо. Признаться, вы меня очень расстроили.
– Чем же, мистер Ллойд-Джонс?
– Пожалуйста, зовите меня Ронни. Я настаиваю.
Подумав о том, что из-за зеркала наблюдает Франц Полхаус, Тим уступил.
– Извольте.
– Благодарю. Разумеется, вызывает сожаление тот факт, что ваш племянник нарушил границы моей собственности. И поскольку вы рассказали мне об этом, я должен признаться: несмотря на то что мне не удалось узнать его на этой фотографии, я вообще-то обратил внимание, что время от времени какой-то подросток крутится вокруг тою дома.
– А как вам удалось заметить его, Ронни?
– Изнутри – как же еще! Из окна. Я периодически пользовался этим домом как местом уединения. Любил приезжать туда, чтобы собраться с мыслями. Там мне было невероятно покойно. Я просто сидел в потемках и – как вы, наверное, выразились бы – медитировал Пристальное и настойчивое внимание вашего племянника чрезвычайно нарушало мой покой. Как-то раз вечером они с другом даже осветили фонарем окно. А я как раз сидел в комнате и, так сказать, показался им. Глупые мальчишки напугались до смерти.
– Вы еще когда-нибудь пробовали «показываться» моему племяннику?
Уголки губ Ронни дрогнули в улыбке:
– Да, пару раз. Однажды я стоял на вершине холма спиной к нему. Пару раз я проделывал такие вещи. Хотел чуть припугнуть его, только и всего.
– Вы бывали у него дома? В частности, в день похорон матери Марка – не заходили к ним на кухню?
Ронни изобразил изумление:
– Пожалуйста, примите мои искренние соболезнования по случаю кончины вашей невестки. Нет, что вы, не заходил. Подобного у меня и в мыслях не было.
– А почему вы решили, что если повернетесь спиной к Марку, то напугаете его?
– Разумеется, тут все дело в Джозефе Калиндаре. У него была привычка поворачиваться к фотографам спиной. Он проделывал это при первой возможности. Полагаю, именно в личности Калиндара кроется причина пристального интереса мальчика к моим владениям.
– Да вы и сами интересовались Джозефом Калиндаром, разве нет?
– Было время – в этом городе многие интересовались Джозефом Калиндаром.
– Может, и было – в восьмидесятом Но не теперь.
– Не стал бы так категорично утверждать, Тим. Разве забыли люди о Джеке Потрошителе? Личностей с выдающимися достоинствами, как правило, помнят долгие годы после их смерти. Ведь так, согласитесь?
Стены комнаты будто сдвинулись, и стало трудно дышать в отравленном воздухе. Злоба и тоска, которые буквально излучал улыбающийся Ронни Ллойд-Джонс, заставили Тима почувствовать себя так, будто его замуровали в пещере вместе с ним. Будто Ронни стоял обеими ногами на его груди.
– Соглашусь – до некоторой степени.
– Я очень, очень рад слышать от вас это, Тим. Видите ли, у меня есть предложение для вас.
Тим догадывался, что за предложение сейчас последует, и ему вновь стало не по себе.
– Вы позволите мне быть искренним, Тим? Это лучшее, что я могу сделать сейчас.
– Да, прошу вас.
Тим был не в силах оторвать взгляд от точки на столе между своих широко расставленных рук. Мышцы шеи и плеч начали ныть. Давным-давно кто-то перочинным ножом вырезал на столешнице: «фсе копы сцуки».
– Вы превосходный писатель, Тим. Вы необычайно проницательны. Вы блестящий рассказчик.
– Оставьте, – попросил Тим.
– Мы можем принести друг другу уйму пользы. Я бы хотел, чтоб у нас с вами возникло что-то вроде партнерства. Как только я узнал, что за человек позвонил в мою дверь вчера, я в ту же секунду понял, зачем вы пришли. Вы единственный на свете, кто может по-настоящему рассказать мою историю.
Не дав Тиму времени отреагировать, Ллойд-Джонс подался вперед и заставил его – будто силами черной магии – встретиться с ним взглядом.
– Только, пожалуйста, поймите меня правильно – я ни в чем не собираюсь признаваться. Я говорю вам это в глаза, лично, и нас записывают. Я не имею никакого отношения к убийствам в парке Шермана, а следовательно, не могу признаться в совершении их. Единственное, что я могу сделать, и, я уверен, это всем поможет, – я опишу некую гипотетическую ситуацию. Рассмотрим эту гипотетическую ситуацию?
– Не думаю, что я вправе остановить вас, – сказал я.
– Предположим, что я – «убийца из парка Шермана». Если бы я совершил эти убийства, я смог бы рассказать вам в деталях о каждом, возвращаясь к тому времени, когда люди еще не знали о существовании «убийцы из парка Шермана». Если бы я был виновен, я бы дал вам доступ к любой подробности моей жизни. Продолжая рассуждать гипотетически, я бы рассказал вам, где искать тела. Все до единого. Уверяю вас, цифра была бы совсем небольшой.
– Неправдоподобно, – сказал Тим.
– Единственное, чего я добиваюсь, – это польза, которую могла бы принести моя гипотетическая точка зрения. Непредвзятость и разумность – вот главное, к чему мы должны прийти. Частью всего этого должен стать Джозеф Калиндар. Духовная связь, мера его успеха. Мера моего успеха плюс внимательный взгляд на работу моей души. Позвольте, Тим, немного упростить вам задачу. Если согласитесь, я гарантирую вам вознаграждение в размере одного миллиона долларов. Я дам вам вдвое больше, если книга получится такой, какой ее вижу я. Причем вне зависимости от любого аванса, который вы получите от издателей. Ваши издатели озолотятся. Помните «Песнь палача» Нормана Мейлера?[34] Я могу сотворить чудо с вашей карьерой.
– Я больше не в силах слушать этот бред, – оглянувшись на зеркало за спиной, проговорил Тим. – Я ухожу.
Через пару секунд сержант Полхаус вошел в комнату и сказал.
– Свидание окончено.
Когда Полхаус вывел Тима из комнаты для допросов, Филип рванулся к нему:
– Да что с тобой такое? Еще чуть-чуть – и он сказал бы, где похоронил моего сына!
– Мистер Андерхилл, – обратился к нему Полхаус. Властные нотки в его голосе мгновенно остудили Филипа. – Вероятность того, что Ллойд-Джонс скажет вашему брату правду, была ничтожно мала. Ронни так и продолжал бы развлекаться, рассказывая одну сказку за другой.
– Простите, если я не оправдал ваших надежд, – сказал Тим, – но я не мог согласиться работать с ним. Я даже не мог солгать ему.
– Вы отлично потрудились, – сказал Полхаус. – Я очень доволен услышанным.
– В первый раз в жизни вижу человека, отказавшегося от двух миллионов долларов, – сказал Филип. – Тебе нравится швыряться такими деньгами?
Не в силах совладать с собой, Тим расхохотался.
– Нет никаких двух миллионов, – сказал Полхаус. – Эти деньги – наживка, как те диски, что он обещал мальчикам. Мистер Ллойд-Джонс прекрасно понимает, что остаток жизни ему придется коротать за решеткой, и пытается придумать себе занятие на этот срок. Плюс все, что можно выгадать, заставив вашего брата написать о нем. Давайте зайдем сюда – Сержант открыл дверь в комнату, где проходила его встреча с родителями пропавших мальчиков.
– Я думал, мы закончили, сержант, – сказал Филип.
– Сделайте милость, прошу вас, мистер Андерхилл.
Пройдя в комнату, они расселись на прежние места за столом: Полхаус во главе, а Тим и Филип – справа от него.
Полхаус, подавшись телом вперед, посмотрел на Тима:
– Вы обратили внимание, в какой момент Ронни потерял самообладание?
– Когда я спросил, бывал ли он у Филипа дома?
– И зачем ты это сделал? – взревел Филип.
Полхаус проигнорировал его.
– Это произошло, когда вы сказали ему, что Том Пасмор раскопал имя владельца старого дома Джозефа Калиндара.
– Что ваши люди обнаружили в его доме? – спросил Тим. – Фотографии Калиндара?
– Фотографии, статьи, газетные вырезки, даже одежду, как у Калиндара… Одна из комнат вообще смахивает на музей Калиндара.
– Это не подошьешь к делу в качестве обвинения, – выпалил Филип.
– Обвинение не проблема, – спокойно продолжил Полхаус. – Мы нашли фотографии мальчиков в состоянии наркотического опьянения, фотографии связанных мальчиков и фотографии мальчиков явно мертвых. Ллойд-Джонс не предполагал, что его дом может подвергнуться обыску. Он хранил бумажники жертв, наручные часы, одежду.
– Вы нашли одежду Марка? – спросил Филип.
– Пока мы еще не проводили опознание вещей, – ответил Полхаус. – Но в скором времени обязательно сделаем это. Однако фотографии и одежда – это еще не все. У Ронни аудиоаппаратура потрясающего качества и, как он и говорил, тысячи компакт-дисков. А рядом с проигрывателем лежали диски, которые он записывал на своем лэптопе, подключив к нему камеру. Этакое домашнее видео. Я просмотрел один: там снято, как мальчики умоляют сохранить им жизнь.
– Он их всех убивал в доме на Олд-Пойнт-Харбор? – спросил Тим.
– Да, в прекрасном и уединенном месте.
– Но это не дает ответа на вопрос, почему он так встревожился, услышав, что нам известен владелец дома Калиндара.
– Вот именно, – сказал Полхаус. – Я хочу отправиться туда и хорошенько все осмотреть. Если обещаете хорошо себя вести, я захвачу с собой и вас. Просто не мешайте мне и ничего не трогайте, договорились?
– Прямо сейчас? – спросил Тим. – А что, почему бы и нет.
– Да вы шутите… – обронил Филип.
– Вас я тоже приглашаю, мистер Андерхилл, на тех же условиях.
– Но это просто смешно.
– Воля ваша, – пожал плечами сержант. – Поезжайте домой. Если будут новости – ваш брат может привезти вас туда попозже.
– Филип? – Тим взглянул на брата.
– Делайте что хотите, – уже покидая комнату, бросил Филип.
28 июня 2003 года
Эта поездка с сержантом Полхаусом на Мичиган-стрит была самой странной в моей жизни. Яд Ллойд-Джонса еще не выветрился до конца, и мне все чудилось, будто несет нас загадочная машина размером не больше ручной тележки и мы с Полхаусом, как пара карликов, с грохотом несемся по подземному туннелю. Ронни заставил меня ощутить себя угнетенным, заторможенным, вывалянным в грязи. Наверное, так можно распознать зло: оно делает людей оскверненными и подавленными. Филип действовал на меня почти так же, хотя теперь я отчетливее, чем прежде, видел в нем бестолкового маленького мальчишку, парализованного жестокостью отца.
Полхаус подъехал к дому, мы выбрались из машины и обошли дом сзади. Я подумал, что Хилльярд, наверное, сейчас наблюдает со своего диванчика за каждым нашим шагом, и едва ли не ощущал, как его глаза сверлят мою спину.
Как и Марк, мы вошли через заднюю дверь. Я не ощутил ничего из того, что чувствовал Марк, первый раз оказавшись в доме Калиндара, и это почти разочаровало меня. Я был готов встретить прикосновения липкой паутины, жуткое зловоние и отторгающее силовое поле. Однако единственное, что произошло, – мы с сержантом вошли в пустую кухню.
– Ронни проводил здесь не так уж много времени, – сказал Полхаус. – Он говорил, что хотел напугать мальчишек, да? Вот только интересно зачем?
– Может, не хотел, чтобы они здесь что-то увидели? – предположил я.
– Именно так я и думаю.
– Но Марк облазал весь дом, – сказал я ему. – И не нашел ничего, кроме того, что оставил Калиндар.
– Значит, мы пойдем и поглядим, что оставил Калиндар, – сказал Полхаус.
В отличие от мальчиков мы начали с пристроенной комнаты и ложа, которое Марк называл «кроватью великана».
– Бог ты мой… – проговорил Полхаус.
– У Калиндара была дочь. Он всем рассказал, что у жены случился выкидыш, и прятал ребенка в пристройке. Когда ей было три или четыре года, она попыталась сбежать. Он соорудил эту комнату и сколотил эту кровать, где издевался над девочкой.
– Откуда такие сведения? Не было никакой дочери.
– Официально не было. Но она существовала.
– И даже мы ничего не знали о его дочке? Верится с трудом.
– Если хотите послушать об этом, поговорите с человеком по имени Омар Хилльярд. Он живет в доме напротив с пятьдесят пятого года.
Полхаус с любопытством взглянул на меня:
– Пожалуй, поговорю. – Он потыкал в ремни шариковой ручкой.
Марк и «Люси Кливленд» вдруг встали у меня перед глазами: здесь они нашли друг друга и связали свои жизни, чтобы победить воспоминания о ее мучениях или же достичь некой туманной, но спасительной цели.
«То, что ты не в силах изменить, ты порой в состоянии принять как есть, как-то так», – поймал я себя на мысли.
Мы обошли каждый дюйм строения. Я увидел, где именно Марк обнаружил фотоальбом; я увидел дыру в штукатурке, которую он пробил ломиком; как и он, я прошел по темным потайным коридорам и лестницам, спрятанным меж стен. На пыльном полу гостиной я увидел следы ног Марка и Джимбо – и еще чьи-то, скорее всего Ронни Ллойд-Джонса. Мне также показалось, я увидел едва заметные следы маленьких босых ступней Люси Кливленд.
Сержанта Полхауса поразили потайные проходы. Все это было ему в новинку. Диковинные особенности, которые Калиндар добавил своему дому, не фигурировали ни в одном документе его уголовного дела, потому что первым их открыл Марк.
В подвале – настоящей норе – старая угольная печь, ровесница дома, соседствовала с масляным котлом, установленным примерно в пятидесятых. Дымоход для старой и новой систем отопления был общим.
Здесь находились желоб и металлический «операционный стол», которые Марк описал Джимбо, пустые корзины с крышками и чемодан, битком набитый женскими волосами, – наследие безумия Джозефа Калиндара.
– Вот что вдохновляло Ронни, – сказал я.
Полхаус кивнул. Он осторожно двигался вокруг печки, вглядываясь в пятна на полу и стараясь на них не наступать. Я наблюдал за тем, как он нагнулся над почерневшим потеком крови, будто ожидая, что тот заговорит. Закончив осмотр пятен, сержант выпрямился, обошел старую печь, остановился перед ней и распахнул тяжелую дверцу. Из кармана пиджака он достал фонарик размером с шариковую ручку и посветил в топку.
– Довольно чисто, – сказал он.
Я подумал, что сейчас он действует как должностное лицо. С трудом я попытался подыграть ему:
– А разве Калиндар сжигал в печке кого-то из своих жертв?
– Он это делал.
Полхаус резко захлопнул дверцу и начал странный танец на цыпочках средь застарелых пятен крови. Он направил луч миниатюрного фонарика на пол, и когда узкий пучок света падал на пятна, они наливались багровым, словно пылали изнутри.
– Никак не думал, что пятна крови тридцатилетней давности могут быть такого цвета, – обронил я.
– Они вовсе не столь старые, – сказал Полхаус. – Некоторым из них лет десять, но большинство – довольно свежие.
– Как это? – спросил я, все еще не понимая.
– А так: Джозеф Калиндар не проливал эту кровь. Это ваш приятель Ронни постарался. Именно сюда он приводил кое-кого из похищенных мальчиков. Ваш брат чувствовал, что увидит здесь нечто подобное. Поэтому его воротило от одной мысли о поездке сюда.
Я в ужасе смотрел на пол.
– Тогда другой вопрос. Где он похоронил тела?
Лица мертвых мальчиков будто глядели на меня из-под цементного пола.
– Не в подвале, – ответил сержант. – Пол со времени постройки не тронут. Надо искать снаружи.
Я, наверное, выглядел таким потрясенным, что Полхаус спросил, хорошо ли я себя чувствую.
«Мы вместе», – вспомнилось мне.
Поднимаясь по лестнице, сержант достал мобильный телефон. Половина из того, что Полхаус говорил, было закодировано, но я понял, что он вызывал на Мичиган-стрит криминалистов, а также двух офицеров полиции.
– Вам, похоже, малость не по себе, – сказал он мне. – Если захотите уехать и побыть в доме своего брата, пока мы тут разбираемся, я пойму вас. Или же, если пожелаете, я попрошу одного из моих отвезти вас в «Форцгеймер».
Я ответил ему, что чувствую себя отлично, чем предельно расширил понятие «отлично».
– Я не буду гнать вас, если у вас не пропало желание помочь, – сказал Полхаус. – Но поскольку дело касается членов вашей семьи, вам, наверное, тяжело участвовать во всем этом.
– С моим племянником все в порядке.
– А вот брат, похоже, вашего мнения не разделяет.
Полхаус просканировал меня взглядом охотника. Я был уверен, что у него тоже не было сомнений относительно судьбы Марка.
– Филип сдался сразу же, как только Марк исчез. Ему оказалось не под силу вынести тревожные сомнения, жив все еще его сын или уже нет. В итоге сомнения он отбросил.
– Понятно.
– Филип похоронил собственного сына. Никогда ему этого не прощу.
– Если, как вы говорите, с вашим племянником все в порядке, – где же он?
– Понятия не имею, – признался я.
Мы стояли на верхних ступенях сбегающей в подвал лестницы, прямо на пороге двери в кухню. Одни следы ног на пыльном полу оставил Марк, вторые – кто-то иной.
– Пойдемте на воздух, – сказал Полхаус.
Мы вышли к разбитым ступеням крыльца черного хода. В высоком бурьяне жужжали насекомые.
У нас есть собаки, которые чуют тела под землей, но пока давайте попробуем что-нибудь обнаружить своими силами, хорошо?
– Да вы посмотрите, какая трава, – сказал я. – Здесь явно никого не хоронили, во всяком случае недавно.
– Может, вы и правы, мистер Андерхилл. – Сержант спустился и вошел в высокие, по пояс, заросли бурьяна и сорняков. – Но жертв он точно убивал здесь, по крайней мере некоторых. И, учитывая его глубокое почтение к Калиндару, этот дворик кажется мне неплохим подспорьем.
Я тоже спустился и встал рядом с ним, сделав вид, что понимаю, чего ищу.
Тропка, протоптанная сначала Марком и Джимбо, затем одним Марком, вела от лужайки на южной стороне дома к деревянным ступеням и кухонной двери. Никаких других следов прохода через задний двор видно не было.
– Если он вытаскивал тела сюда, остались бы следы – примятая трава, например…
– Не спешите сдаваться, – сказал Полхаус.
Он ослабил узел галстука и вытер носовым платком лоб. Несмотря на этот жест, сержант по-прежнему казался абсолютно равнодушным к жаре. Мои же волосы взмокли от пота и прилипли к голове.
– Знаете, с помощью чего можно почти наверняка угадать место, где кто-то закопал труп?
Я поднял на него глаза.
– Лопата. Щуп – тоже неплохо. Главное, дать выход запаху.
– Это все правильно, – сказал я, – но я по-прежнему считаю, что ничего он здесь не закапывал. Следы бы остались.
Полхаус начал мелкими шажками продвигаться в конец заднего двора к высокой стене, не отрывая взгляда от земли. Разморенный зноем, я медленно тащился за ним, уверенный, что ничего не найду. Немного погодя я обратил внимание, что Полхаус двигался по прямой линии на расстояние примерно шесть футов, затем разворачивался и шел обратно вдоль тропинки, только что им протоптанной. Так он рисовал своеобразную сетку из квадратов, которые потом стыковались с другими квадратами, пока каждый дюйм заросшего бурьяном участка не будет тщательно осмотрен.
– Если хотите, можете уйти. Буквально через пару минут мы начнем работать с трупами.
Я ответил, что если он не собирается сдаваться, то я – тем более.
Показалась судебно-медицинская бригада. Представив меня экспертам, Полхаус отправился в дом, чтоб показать им подвал и пятна крови. Затем прибыла патрульная машина, и полицейские стали огораживать дом и участок желтой лентой от любопытных.
– А сейчас, мистер Андерхилл, вам лучше удалиться, – попросил меня сержант.
Двое в форме, которых я видел в парке Шермана, поделили между собой половину лужайки перед домом. Бесполезно, подумал я. Мне очень хотелось посмотреть на Полхауса, когда он будет признаваться, что ошибался.
Криминалист по имени Гэрри Сунг, которого мне представили как стажера из Сингапура, выглянул из задней двери, поманил рукой Полхауса и начал что-то быстро говорить, показывая рукой в сторону стены. Я понятия не имел, о чем их разговор, и решил не обращать на это внимания. Я стоял, привалившись спиной к стене дома со стороны заросшего заднего двора.
Двое офицеров, которых я видел в парке, Роут и Сэлвидж, что-то заметили и позвали Полхауса. Он подошел к ним и, опустив голову, стал разглядывать то, что они обнаружили. Затем призывно махнул мне рукой. И лишь подойдя к ним, я увидел то, что скрывала от взгляда высокая трава Чтобы очистить длинную полоску земли примерно в фут шириной и длиной во весь участок, от стены до стены, кто-то множество раз перекопал и разрыхлил землю и оставил полоску отличной плодородной почвы коричневого цвета, на которой лишь кое-где проклевывались росточки молодой травки. Ее регулярно возделывали, эту полоску земли.
– Интересно, – начал я, – если вы искали именно это, как же тогда он…
– Если я правильно понял то, что мне сообщил Гэрри Сунг, мы с минуту на минуту увидим, как он выйдет из-под земли прямо… здесь.
Сержант показал рукой на землю, где он ожидал появления Сунга.
– Из-под земли? – переспросил я. И тут же понял, что он открыл за минувшие двадцать минут.
Затем послышался звук, похожий на стон, за ним – звук осыпающейся земли. Точно в том месте, на которое указывал Полхаус, вдруг резко поднялась и отлетела в сторону крышка люка с травой и бурьяном на ней, явив миру улыбающуюся физиономию Гэрри Сунга.
– Ну и темень же там! – радостно воскликнул он.
Я подвинулся к его голове, поднимавшейся все выше по мере того, как стажер карабкался по земляным ступеням.
– Нет, ну он настоящий псих. – Сунг выскочил из дыры в земле, размахивая лопаткой. – Это ж надо – выкопать подземный ход и так спрятать его!
Марк не заметил двери в стене подвала; мы с сержантом Полхаусом не заметили; заметил только Гэрри Сунг и весь сиял от удовольствия.
– Главное в нашем деле – что? – радовался он. – Быть внимательным.
– Очень внимательным, – поддержал Полхаус. Он посмотрел на меня. – Придется подключать наших взрывников. Сейчас вызову их. Наверное, придется сносить к черту эту стену, чтобы расширить пространство для поиска.
Он подошел к участку земли, напоминавшему ненадолго забытую полоску фермерской пашни.
– Гэрри, дай мне, пожалуйста, твой инструмент.
Гэрри пересек восемь футов земли и протянул ему лопатку – древком вперед.
– Идите сюда, – обратился Полхаус ко мне.
Я подошел к сержанту. Он неглубоко воткнул штык лопатки в податливую почву рядом с широкой коричневой полосой, отбросил в сторону землю, потом еще.
– Ага, – вдруг обронил он.
Я наклонился, и в нос мне ударил смрад, сочащийся из небольшой, выкопанной Полхаусом ямки. Смерть, тлен и аммиак, запах древнего примитивного процесса. Через секунду мне показалось, что он окутал меня всего, приклеившись к коже.
Я пишу уже больше часа и не в силах продолжать. Что-то вроде экскаватора свернуло в переулок и едет сюда, грохоча, как шайка рокеров.
Тим отложил ручку и задумался о том, чем ему предстоит сейчас заняться. Одетый как директор Бэттли, в серый костюм, белую рубашку и галстук, Филип объявил, что у него нет никакого желания «торчать» на заднем дворе и «пялиться» на то, как полиция будет сносить бетонную стену и выкапывать трупы. Пока Тим был занят своим дневником, Филип бродил по дому, включал и выключал телевизор, брал в руки журналы и клал их обратно. Около трех часов дня Филип, тяжело ступая, поднялся по лестнице; десять минут спустя он опять был внизу, но уже без галстука.
– Надеюсь, ты тоже не будешь там стоять и смотреть на все это, – заявил он.
Без галстука Филип казался раздетым – как человек, никогда не снимавший очки и впервые показавшийся на людях без них.
– Они собираются всего лишь снести стену, – сказал Тим.
– Ну да, а потом? – Он явно мучился и так же явно не знал, как с этой мукой справиться. – Снести стену немудрено, каждый может. Я могу снести стену. Даже ты можешь снести стену. Главное – что последует за этим Можешь, конечно, оставаться зрителем, а я – пас. И я не шучу.
– Оставаться зрителем? – переспросил Тим.
– Легкомыслие ведь не совсем тебе чуждо, не правда ли? – Он кинулся в свое убежище.
– Что за выражение – «оставаться зрителем»? – пробормотал Тим. – Оставаться зрителем… Филип предпочитает не оставаться зрителем.
В гостиной после короткой речи Филипа и его стремительного раздраженного бегства повисло напряжение. Тиму хотелось уйти – неважно куда, но он не мог оставить Филипа одного, даже если впоследствии брат обвинит его в этом Потом он вдруг вспомнил, что компьютер Марка – тот самый, с которого он отправлял письма дяде Тиму, – стоял по-прежнему наверху, словно дожидаясь работы. С помощью старого доброго «Gotomypc.com» и лэптопа Марка он может «стать зрителем» своей электронной почты, посмотреть, не написал ли кто ему чего-то интересного, а заодно стереть спам,[35] пока его не стало слишком много. Вот этим, подумал Тим, я и заполню время: спам как средство отвлечения внимания.
– Филип, – сказал он в закрытую дверь. – Можно, я поднимусь в комнату Марка и проверю свою почту с его компьютера?
Филип сказал, что брат волен делать что угодно.
Наверху Тим устроился на стуле за письменным столом и открыл крышку лэптопа. Он чувствовал неловкость, будто вторгался в личную жизнь своего племянника Экран компьютера почти мгновенно ожил Иконки аккуратными рядами выстроились на темно-зеленом поле. Тим кликнул одну из них и проделал несколько необходимых операций, прежде чем дождался соединения.
При модемном соединении его программа работала с мучительной медлительностью, и у сервера, похоже, сегодня был тяжелый, со скрытыми ошибками, день. С третьей попытки Тиму удалось установить связь со своим домашним компьютером. Наведя курсор на «Outlook Express», он щелкнул левой кнопкой. Дальнейшее напоминало величественное течение Миссисипи на широком повороте: все неспешно тянулось в коричневом сонном потоке. Выделенные жирным шрифтом непрочитанные сообщения вдруг появились на экране. Сначала пять или шесть, затем, со скоростью взрывающегося в микроволновке пакета с попкорном, колонка новых сообщений стремительно разрослась до двадцати четырех, тридцати, сорока пяти, шестидесяти семи… На этой цифре рост прекратился – попкорн взорвался весь.
Тим устало прошелся глазами по полю «От», пропуская «поврежденные», «РС Doctor», «виртуальные сделки» и имена женщин, которых он не знал, потому что таких женщин в природе не существовало. И вдруг он едва не воспарил над стулом, остановив взгляд на знакомом и таком неожиданном имени munderhill. Этот munderhill прислал своему старому советнику и доверенному лицу tunderbill сообщение с темой «полюбуйся». Даты не было.
Выбрав заголовок письма щелчком мыши, Тим клял на чем свет стоит «тормозной» модем, «тормозной» сервер и тормозящую программу.
Во всю длину широкого левого окна развернулось письмо Марка:
От: munderhill
Кому: tunderhill@nyc.rr.com
Дата:
Тема: посмотри
дорогой мой дядюшка
старый добрый писатель
сходи по этой ссылке
lostboylostgirl.com
и посмотри
чтоб знать
что мы любим тебя
м & лс
Ни на секунду не задумываясь и не колеблясь, он ткнул курсором в строчку синего подчеркнутого текста и щелкал, щелкал, щелкал…
Еще один туманный фрагмент плавно-тягучей Миссисипи заполнил оба монитора: его – на Гранд-стрит и Марка – здесь, в Миллхэйвене. Пока он длился, Тим Андерхилл, известный еще и как tunderhill, так подался телом вперед, что дышал прямо в экран. На этом самом экране появилось обычное окно эксплорера, а в нем – URL[36] ссылки.
В заголовке внутреннего окошка развернулась строчка: «lostboylostgirl[37] представляет», а ниже: «Первый раз – только демонстрационный показ!» Прямоугольник проигрывателя раскрылся под этим предупреждением без присущей ему задержки для буферизации и заполнился светом и цветом. Значит, Тиму предстояло посмотреть видеоклип. Строчка внизу прямоугольника сообщила ему, что длительность клипа составляет одну минуту и двадцать две секунды, одна из которых уже миновала. Золотой песчаный пляж в обрамлении склоненных пальм, бескрайний голубой океан заполнили маленькое окно. Фильм или веб-камера? Скорее камера, подумал Тим, ведущая трансляцию для одного зрителя из мира, где нет никаких веб-камер. Послышались едва уловимые звуки прибоя и шелест пальмовых листьев под ветром Его сердце замерло.
Ослепительное небо над водой потемнело. Сначала светловолосая голова, затем – темноволосая выплыли на экран из нижнего левого угла. М & лс шли рука об руку, оставляя следы босых ног на песке. В их движениях не было ни малейшего признака торопливости. Из динамиков снова прилетел шепот листьев. Слева над морем вырастали тяжелые темные тучи, солнце раскинуло веер красноватых лучей. Торопитесь, торопитесь, вращающие земной шар. Ветер трепал их скудные одежды – почти лохмотья, но прекрасные лохмотья. Двигаясь быстро, но не переходя на бег, двое ненадолго заняли центр прямоугольника плеера, затем переместились вправо к границе экрана. Тревожная клубящаяся темнота проглотила небо на горизонте, и полыхнул режущий глаз красный отсвет, еще далекий, но неумолимо приближающийся. На таймере оставалось еще минута и две секунды.
Влюбленные остановились посреди пляжа и посмотрели в сторону бури над потемневшей водой, катящейся к ним. О, погодите, о, поторопитесь.
Осторожнее, родные мои.
Две пары прекрасных стройных ног рванулись бежать – одежды развевались за спинами.
Тим не мог разглядеть их лица, но в этом не было необходимости. Они незабываемы. Раз увиденное через окно «Старбакса», это потрясающее, божественное, неизгладимое выражение запомнилось навсегда.
Теперь уже все небо сделалось зловеще-серым, и его вспарывали темно-красные сполохи. Осталось тридцать две секунды – целая вечность. Эти роскошные тридцать две, а теперь – тридцать одна растянутся для него на весь остаток жизни. Но таймер безжалостно кромсал время, и пропавший мальчик с пропавшей девочкой бежали к границе маленького окошка виртуального плеера. Тим Андерхилл бросил себя вслед за ними, будто бы он в самом деле мог, несчастный в своей утрате старик, вдохнуть и впитать каждую пылинку и частичку их улетающих секунд: четырнадцать, тринадцать… десять… шесть. Марк повернул голову, и верхняя часть его туловища чуть-чуть изогнулась – он развернулся настолько, чтобы его улыбка сверкнула и глаза встретились с глазами Тима со всей неизмеримой нежностью. Четыре секунды – ливень хлынул потоком, две – они поплыли за рамку окошка, ноль – все исчезло.
Он задыхался, тело била дрожь.
Прямоугольник проигрывателя со всеми кнопочками и строкой меню сменился темно-зеленым фоном рабочего стола Марка Тим щелкнул по крестикам в правом верхнем углу. Веб-сайт, на который его перебрасывала ссылка, должен был закрыться и открыть окно его почтовой программы, однако вместо этого он мгновенно свернулся, создав впечатление разбитого стекла, рассыпающегося внутрь. Экран залило мертвенно-синим цветом, как бывает при отказе операционной системы или жесткого диска; компьютер завис примерно на секунду и следом затих: серый экран, тишина – эффект сгоревшего предохранителя.
Некоторое время Тим жал на клавишу «ввод» и делал двойные щелчки мышкой, потом вдруг заметил, что зеленая полоска «Gotomypc.com» все еще обрамляет сверху и снизу экран монитора. В попытке обуздать панику Тиму удалось выйти из программы и отключить удаленное соединение компьютеров Марка и своего.
С улицы донеслись звуки скрежета металла о камень и рев механизмов. Тим застонал, охватил голову руками, нагнулся над клавиатурой и застонал опять. Его потребность в трагедии уже была удовлетворена, но он тяжело поднялся со стула и пошел к окну. Сразу за поваленным деревянным забором желтый бульдозер шириной едва ли не с переулок толкал своим огромным ковшом то, что еще осталось от стены Джозефа Калиндара. Бетонные блоки, в которые упиралось острие ковша, разваливались, обращаясь в комья цементной пыли, а ряды над ними шатались, кренились, кололись на части, прежде чем рухнуть в ковш или на мостовую. Сквозь столбы пыли был уже виден задний двор и часть полоски перекопанной земли.
Тим выудил из кармана пиджака мобильник и набрал номер телефона в доме 55 на Гранд-стрит. Поскольку все обитатели дома были его близкими друзьями и часами торчали друг у друга в гостях, не имело значения, кто именно снимет трубку. Так и вышло: он набрал номер Вин, а ответила Мэгги Ла. Он попросил ее подняться к нему, посмотреть на компьютер и перезвонить по телефону на его письменном столе. Мэгги перезвонила и сообщила, что компьютер вроде бы не подает признаков жизни. Вообще никаких. Умер. Он попросил Мэгги позвонить Мирону, соседу и компьютерному гению, и срочно вызвать его отремонтировать компьютер, сломавшийся после того, как Мирон установил «Gotomypc.com».
А внизу, в переулке, бульдозер собирал обломки бетонных блоков и грузил их в кузов грузовика, постепенно оседавшего все ниже. Полицейские в форме, четверо мужчин в желтых костюмах космического вида и детективы в спортивных куртках плотными группами стояли на заднем дворе дома Калиндара и в переулке. Сержант Полхаус наблюдал за сносом стены, взобравшись на поваленный забор Андерхиллов. К удивлению Тима, рядом с ним стоял Филип.
Позвонил Мирон и сообщил, что поднимается по лестнице дома 55 на Гранд-стрит.
– Ты настоящий друг, – сказал Тим.
– А ты все еще в отъезде, да?
– В отъезде.
– А я уже в твоей квартире, – сказал Мирон. – Так, что тут у нас… Ты уверен, что эта железяка включена в сеть?.. Хм, включена Ты запускал ту программку?
– Да, – ответил Тим. – Мне очень надо вернуться на последний сайт. Понимаешь, вернуться на тот сайт, где я был, когда компьютер вырубился.
– Да не переживай ты так, сейчас раздену твоего дружка и посмотрю, что с ним.
Минуты полторы Мирон орудовал отверткой и снимал с корпуса крышку.
– Так, теперь повернем его… Бог ты мой! Мэгги, ты только взгляни!
– До Тима донесся смешок Мэгги.
– А что смешного?
– Твой жесткий диск, дружище. Он расплавился, что ли… Вытащить-то я его вытащу, но ему, похоже, хана. Ух ты, горячий! Как это угораздило? Программы так не действуют.
– Знаю, – проговорил Тим. – Я так сказал, чтобы ты побыстрее поднялся ко мне.
Мирон пообещал установить новый жесткий диск до завтрашнего возвращения Тима в Нью-Йорк.
– А на какой сайт ты хотел вернуться?
– Уже не важно. Завтра поболтаем, хорошо?
Тим повесил трубку и вернулся к окну. Он чувствовал себя потрясенным и до странности непричастным к тому, что произошло. Марк и Люси убегают, едва не застигнутые штормом, как Адам и Ева. Даже в том мире, подумалось Тиму, безопасность хрупка и не достается даром. Но радость их так искрилась и любовь была так чиста и безгранична, что бездушный монитор удаленного компьютера не мог этого скрыть.
«Если небо красно к вечеру, моряку бояться нечего; небо красно поутру моряку сулит тоску», – вспомнилось отчего-то Тиму.
Альманах «Старый фермер» пропустил третье – когда небо багровое пополудни, когда спешат куда-то прекрасные Адам и Ева в едва прикрывающих тела обрывках одежд…
Он смотрел, как бульдозер загреб ковшом и высыпал в доверху наполненный кузов грузовика остатки восьмифутовой стены Джозефа Калиндара Как послушный стажер, Филип Андерхилл покорно стоял рядом с сержантом Полхаусом.
Тим не придержал дверь, и она громко хлопнула Филип повернул голову, чтобы одарить брата взглядом, каким капитан смотрит на командира взвода, опоздавшего на постановку боевой задачи.
«То, что я видел, должно остаться при мне», – понял Тим.
Тучный рыжеволосый бульдозерист крикнул из кабины:
– Сержант! Простите, сержант, можно вас?
– Да, слушаю, – откликнулся Полхаус.
– Начинаем работать с землей? Стена больше не мешает.
– Только потихоньку, – сказал Полхаус. – Плюс мне еще нужен медэксперт. Томпсон! Возьми лопату, будешь работать с бульдозером, хорошо?
Один из облаченных в желтые «скафандры» и грубые башмаки потрусил к сержанту.
– А вы, ребята, сразу все сюда, как только мы что-нибудь найдем, – велел Полхаус.
Он бросил на Тима непроницаемый взгляд.
– Экстренные новости. – Он казался полностью ушедшим в себя, будто некое существо, укрывшееся собственными крыльями. – Ллойд-Джонс самоустранился. – Ярость окружала его, как красный туман. – Вышел из игры.
– О нет! – вырвалось у Тима.
По удовлетворенно-мрачной ухмылке Филипа он понял, что брат уже в курсе.
– Примерно час назад Ллойд-Джонс покончил с собой в камере. Разорвал пополам рубашку, обмотал один конец вокруг шеи, другой привязал к решетке и скатился с кровати. Казалось бы, так ничего не выйдет, – ан нет, получилось.
– Легко отделался, ублюдок, – прошипел Филип.
– Наверное, понял, что ваш брат не собирается писать о нем книгу, – сказал Полхаус.
Бульдозер фыркнул и резко остановился, качнувшись на гусеницах. Томпсон, пятившийся перед машиной по мере того, как она осторожно снимала тонкий слой грунта, закричал:
– Сержант! Один есть!
Все трое, сойдя с поваленного забора, вышли в переулок. Офицер Томпсон провел лезвием лопаты поперек полоски земли, затем нагнулся. Действуя рукой, одетой в «космическую» перчатку, он обнажил из-под земли зеленовато-серую человеческую кисть, следом – предплечье в рукаве когда-то белой рубашки.
– Это не Марк… – проговорил Филип.
Полхаус махнул им рукой, чтоб уходили. Братья вернулись на участок Филипа и наблюдали за тем, как первая юная жертва начала путешествие наверх, к белому свету.