Глава 17 Попытка к бегству

Парой гульденов отделаться не вышло — за дирндль Хефер запросил шесть и лишь после отчаянного торга с Альбертом согласился на четыре с половиной. Хорошо хоть, обещал доставить к вечеру сегодня же, да и съестного принес даже чуть больше, чем мы ожидали. Новостей, правда, у него не было никаких, но в нашем положении и это вполне могло сойти за новость, причем хорошую. Сейчас здешние скорости прохождения информации играют нам на руку — пока о нашем налете станет известно в Пассау, пока фон Прюлль свяжется со своими имперскими кураторами, пока вышлет людей на поиски…

Эх, зря мы все-таки поддались авторитетному мнению ротмистра Бека. Рванули бы в бега, освободив Катарину, и ночью были бы уже в Ландсхуте, а сейчас — на пути в Мюнхен. В одиночку даже Орманди не рискнул бы нас преследовать, тем более, я его, кажется, все-таки подранил. В отличие от своих вчерашних раздумий этими мыслями я с народом поделился, и народ вроде как проникся. В итоге, правда, мое предложение рвать когти сегодня к ночи не приняли, зато постановили провести эвакуацию завтра с утра. Мне, откровенно говоря, такое решение активно не нравилось, о чем я со всей прямотой и сообщил коллегам, но слушать меня они не стали. Кати, умничка, оказалась единственной, кроме меня, правильно оценившей ситуацию, а остальные… Доктор Грубер жаловался на свою рану, как будто через сутки ему будет так уж сильно и лучше, Альберт почему-то продолжал упорно верить, что в лесу сейчас безопаснее, чем на дороге, а Герхард, которому дали право голоса, поскольку именно ему управлять нашим транспортным средством, смущенно признался, что опасается ехать ночью по незнакомым дорогам, потому что можно заблудиться. Развели, короче, демократию…

Итак, нам предстояло провести здесь еще сутки. Соответственно, встал вопрос, чем бы таким заняться, чтобы не погрязнуть в безделье и скуке, поэтому каждый из нас принялся искать себе дело, ну, кроме доктора Грубера, конечно. Проще всех с этим было у Катарины — помимо перевязки раны доктора ей пришлось постирать бинты, предварительно их прокипятив, а затем она взялась приводить в человеческий вид одежду кузена. Честно говоря, даже интересно было смотреть, как благородная барышня выполняет работу, более приличествующую прислуге. Интересно и приятно — Кати не напускала на себя страдальческий вид, но и не изображала непомерную гордость, подразумевающую, что за такой трудовой героизм мы все теперь ей должны до конца жизни. Нет, работала она просто и спокойно, всем своим видом как бы говоря: «Ну так вот сложилось, и хорошо, что руки у меня растут откуда положено, и я это умею». Тоже, знаете ли, проявление настоящего аристократизма — надо, значит сделаю и сделаю хорошо.

Герхард тоже нашел себе полезное дело — принялся превращать притащенную из леса жердину в костыль для доктора Грубера. Нет, нам с Альбертом не составляло особого труда помогать доктору добираться до сортира и обратно, но вот сам Грубер такой помощью явно тяготился. Что ж, теперь сможет передвигаться по названному маршруту самостоятельно.

А мне никакого занятия не нашлось, поэтому я со спокойной совестью вернулся к чтению Дюрнбергера, периодически отвлекаясь на размышления о текущем моменте.

На сей раз я упражнял разум, рассматривая различные гипотезы о принадлежности нашего убежища. Перечислять весь список пришедших мне в голову предположений не буду, за некоторые из них мне до сих пор стыдно, но остановился я на том, что сей уютный домишко является чем-то вроде охотничьего домика, куда можно и компанию приятелей привести, чтобы вместе поохотиться или предаться загулу на лоне природы, и с подружкой тайком от законной супруги встретиться. И принадлежит домик никому иному, как ротмистру Беку. Ну да, расширять круг посвященных в свои не вполне служебные дела я на его месте и сам бы не стал, а уж этот хитрый жучара и подавно. Есть у него один доверенный человек — тот самый Антон Хефер, и хватит.

Упомянутый Хефер заявился еще засветло. Помимо очередной партии еды и заказанного дирндля он принес новости, которые по разряду хороших, увы, никак не проходили. Нас начали искать. Причем особенно тревожно выглядел полученный ротмистром Беком приказ оказывать содействие людям фон Прюлля. Через Хефера ротмистр передал нам обещание всячески от помощи полицейским из Пассау уклоняться, но предупредил, что покидать убежище пока не следует. Эх, а я-то надеялся, завтра нас тут уже не будет…

Заодно пришлось получить от Альберта и доктора Грубера ударную дозу товарищеской критики на тему моего нездорового паникерства и того, как мы все счастливо избежали нежелательной встречи с подчиненными фон Прюлля, каковая несомненно случилась бы, послушай они меня вчера. Хорошо хоть Кати молчала, а мнением Герхарда мы на этот раз не интересовались. Кати в конце концов пришла мне на выручку, переключив внимание на себя — выгнала всех нас из дома, а через несколько минут вышла на двор и сама, уже в дирндле. У Хефера оказался, что называется, глаз-алмаз, с размером он угадал в самую точку, и смотрелась Катарина в новом наряде очень… ну, скажем так, привлекательно. Вот только…

— Кати, ты завязала тесемки передника справа, — обратил ее внимание я, — а надо слева.

— Почему? — удивилась она.

— Справа узел завязывают замужние женщины и помолвленные невесты, свободные девушки делают узел слева, вдовы — посередине или сзади, — насчет правил завязывания тесемок меня просветили в свое время Герта с Анькой[31]. — Хотя… Оставь так.

— Не хочешь, чтобы крестьянские парни пытались со мной знакомиться? — догадалась Кати.

— Именно, а то мы с Альбертом замучаемся отгонять их от тебя, — подтвердил я ее догадку.

Льдисто-голубые глаза девушки неожиданно весело сверкнули. Что ж, раз наряд ей понравился, тем лучше. А вообще она умничка. И линию поведения выбрала единственно в нашей ситуации правильную — быть в центре общего внимания, но своего предпочтения никому не отдавать. Потому как выказывать то самое предпочтение Катарина могла только мне. Почему именно мне? Так больше же некому. Альберт — родственник, доктор Грубер и Герхард чести принадлежать к благородному сословию не имеют, вот я один-единственный и остаюсь. А я как-то не горел желанием закручивать интрижку на виду у всех. Катарина мне, конечно же, нравилась, и при других обстоятельствах я, может, и попробовал бы за ней приударить, но не здесь и не сейчас.

…Следующий день нашего вынужденного отдыха начался вроде бы вполне привычно, но обратив внимание на некоторые изменения в поведении Катарины, я пришел к выводу, что пора готовиться к неприятностям. Как-то очень уж старательно она прятала лицо, когда оно становилось задумчиво-встревоженным, и за утро такое случилось не раз, не два и не пять. Улучив момент, когда Катарина вышла из дома, вышел и я, заняв позицию на лавке и делая вид, что просто сижу и отдыхаю, а вовсе не жду возвращения нашей хозяйки из приюта смиренного уединения.

— Что-то не так с доктором Грубером? — тихо спросил я, когда девушка присела рядом.

— Рана начинает гноиться, — так же тихо ответила она. — Дня три-четыре еще, и надо будет срочно везти его к врачу. А ты молодец, догадался…

— Не догадался, а заметил, — поправил я. — Ты очень встревожилась, когда сделала ему перевязку.

Кати очень внимательно, слегка даже переступив за грань приличий, посмотрела на меня. Похоже, оценивала, уж не знаю, по каким критериям.

— Мы еще долго будем здесь скрываться? — спросила она.

— Не знаю, — честно признался я, и, чтобы хоть как-то ее обнадежить, добавил: — Но про три-четыре дня я тебя услышал.

— Мне иногда кажется, что из вас с Альбертом старший ты, а не он, — едва заметно улыбнулась девушка.

— Мне тоже, — улыбнулся я.

Кати снова уткнулась в меня внимательным взглядом, но надолго ее серьезности не хватило. Сначала она как-то не очень уверенно улыбнулась, потом улыбка приобрела хитренький оттенок, а затем девушка неожиданно рассмеялась. Я тоже решил пару раз хохотнуть, так, чисто из вежливости, чтобы поддержать Катарину, но не удержался, и пару минут мы с ней заливисто и неудержимо смеялись хорошо слаженным дуэтом. Если честно, не смеялись даже а натурально ржали как лошади. И с чего бы это вдруг, спрашивается?

— Что тут у вас такого смешного? — Альберт, похоже, как раз на наш смех и вышел из дома.

— О, это наш с Алексом секрет! — Кати постреляла глазками то в меня, то в кузена.

— Даже так? У вас уже секреты от меня? — Альберт театрально вздохнул. — Ах, Кати, на что ты меня обрекаешь? Мне же со всеми соседями драться на дуэлях придется, если они узнают, что я позволил Алексу увезти из наших краев такую невесту!

— Тогда не страшно, — отмахнулась Катарина. — После этих дуэлей у нас в округе и женихов не останется!

Альберт горделиво подбоченился. Ну прям герой-победитель! Да, вот так женщины нас и читают, как открытую книгу — мне-то раньше и в голову не приходило, что я ощущаю себя старше Шлиппенбаха, а тут Кати сказала, и все, не поспоришь. Потому что так оно и есть.

Кстати, а что я все «Кати» да «Кати»? Или я тут совсем онемечился? Если уж Анна Грау у меня Анькой Седовой стала, то баронесса фон Майхоффен будет Катей. Пока для себя буду ее так звать, появится повод — назову и лично.

Катя в своих прогнозах не ошиблась — уже назавтра доктору Груберу стало заметно хуже. У него весь день поднималась температура и уже к ночи Катя клала ему на лоб тряпку, смоченную водой с уксусом, чтобы унять жар. Помогало, но не так чтобы уж очень сильно — приходилось периодически повторять. Со следующего утра Груберу вроде бы полегчало, но к вечеру снова стало хуже, он периодически проваливался в забытье, тяжело дышал и почти не говорил. Рана его на вид сильно хуже не стала, должно быть, очаг воспаления был где-то глубже. Даже мне было понятно, что тут уже и артефактами не обойтись — по-настоящему помочь доктору Груберу мог сейчас только хирург.

Вечером Хефер принес очередные новости от ротмистра Бека. Вроде бы поиски в Байервальде прекратились, но ротмистр предостерег нас от излишнего оптимизма — нас могли ждать на дороге, шедшей вдоль Дуная, а именно с нее можно было повернуть на Ландсхут, и избежать этой дороги мы никак не могли бы. Но что именно затеял фон Прюлль, ротмистр толком не знал.

Как бы там ни было, Грубера надо было везти к врачу, так что выбора тут не просматривалось, и с рассветом мы начали эвакуацию. Сначала мы с Герхардом и Альбертом кое-как вытащили повозку, потом Герхард привел лошадей и запряг их, с большим трудом мы дотащили доктора Грубера и погрузили его в повозку, сами же сначала шли за ней пешком, и забрались на сидячие места лишь когда Герхард выехал не более-менее проезжую тропу.

Я предложил добираться до Ландсхута окольными дорогами, но Альберт с Катей меня отговорили. Резон в их словах имелся, потому что для этого надо было сначала довольно сильно проехать по большой дороге в сторону Пассау, и мы запросто могли нарваться на людей фон Прюлля. Так что, доехав до Хенгерсберга, мы повернули направо к уже знакомому нам мосту через Дунай у Деггендорфа.

Вот перед самым Деггендорфом нас и перехватили. Видимо, понадеявшись на численное превосходство, а было их уж никак не меньше десятка, и все конные, перегораживать нам дорогу приспешники фон Прюлля не стали. Ну, мы и проскочили… Со стрельбой. Вот уж не берусь сказать, стреляли бы мы в них, будь они в полицейской форме, но почему-то мундиров на них не было, и троих мы завалили сразу, да потом еще одного, слишком рьяно пустившегося в погоню и оказавшегося угрожающе близко к нам. Однако же потеря почти трети личного состава противников не охладила, и оставшиеся пустились нам вслед.

— Катя! На пол! — крикнул я, и, не встретив понимания приказа, грубо спихнул возмущенно ойкнувшую девчонку вниз. Туда же пришлось столкнуть и доктора Грубера, до кучи и Герхард забрался к ним, чтобы не торчать привлекательной мишенью, так что на полу нашей повозки образовалась та еще куча мала. Ничего, в тесноте, да не в обиде, целее будут.

Преследователи, впрочем, не стреляли — видимо, у них был приказ взять нас живыми. Что ж, ребята, ничего личного, но пользоваться вашим гостеприимством — извините, у нас другие планы. Еще одного удалось ссадить с седла, но остальные свой пыл не умерили. Главное — не давать им нас обогнать, потому что тогда они смогут стрелять в лошадей, и с гарантией нас остановят…

— Я их задержу! — прихватив карабин и сумку с барабанами, Альберт спрыгнул на дорогу, ловко перекатился на обочину, спрятался в кювете и оттуда открыл частую пальбу по преследователям. Да чтоб его куда не надо! Охренел, идиот! Герой, штаны с дырой! Пропадет ведь к свиньям собачьим!!!

Отчаянно ругаясь, я и сам покинул повозку. Пропадет же, балбес, это Катька им живой нужна, а его просто пристрелят на хрен! А Альберт, хоть и придурок, но мой друг!

Вдвоем дело у нас пошло веселее — число преследователей удалось сократить до троих, и те, вместо того чтобы гнаться за нашей колесницей, спешились и перестреливались с нами из кювета с противоположной стороны дороги. А ведь и отобьемся!

Да хрена лысого! Отбились одни такие…На дороге показалась еще одна группа всадников. Сколько их было, я сосчитать не успел — моментально оценив обстановку, они спешились и принялись обходить нас с двух сторон. Вдохновленные приходом подкрепления, наши, если можно так выразиться, старые противники бодренько поползли по кювету, стремясь отрезать нам путь отхода. Двое, осторожно высунувшись, пальнули по разу в нашу сторону, а третий под таким прикрытием рванул через дорогу.

Выстрел — и резвый малый с воплем рухнул на укатанный грунт. Что?! Катька, дурища, она-то куда?! С мушкетоном в руке, револьвером в другой и патронной сумкой на шее она устроилась в нашем кювете и деловито принялась перезаряжать мушкетон. Господи, ну за что?! За что мне такое наказание — попасть в спецдурдом для умственно отсталых героев?!! Ладно, Альберт со своей придурковатой лихостью, ладно, я сам со своей дружбой, но эта-то, эта куда полезла?! Это же ее к тому мозголому в Зальцбург повезут, это ее мы пытались защитить, а она все наши старания вместе с нашим дурацким геройством отправила коту под хвост!!!

Тем временем нас окружили и предложили нам сдаться, обещая сохранить жизнь. Если вы думаете, что такое предложение мы с возмущением и негодованием отвергли, то напрасно. Приняли мы его, приняли сразу и безоговорочно. Потому что пока ты жив, ты можешь хотя бы на что-то надеяться, а то и что-то сделать, а так уж нас-то с Альбертом пристрелили бы к чертям. А героизм… Цена ему после Катькиной выходки упала до отрицательного значения.

Через полчаса к месту боя прибыл врач, принявшийся оказывать помощь раненым, еще минут через пятнадцать появилась арестантская карета, куда нас всех троих и поместили, да еще в обществе полицейского чиновника, вполне вежливо, хотя и суховато, попросившего нас никаких разговоров между собой не вести. Мне, конечно, многое хотелось Альберту и Катьке высказать, но теперь это все равно в пустой след, а им и сказать-то было нечего. Так молча и ехали до самого Пассау.

Загрузка...