Проклятие Усердия. Том 2

Глава 21

Этим же вечером Виктор, вырвавшись из цепкой хватки наставников, которым не терпелось понять, что за глина такая попалась в их руки, посетил одно из складских полуподземных помещений поместья. Здесь изначально складировалось всё то, что проклятый собирался взять с собой в столицу, и большую часть этого всего составляли станки и инструменты, которые имело смысл везти с собой. По большей части это были изделия с востока и, частично, с севера, ибо даже там находились мастера, у творений которых не было сносных аналогов. И что самое забавное, до поры проклятый даже не знал, что всё обстоит именно так, ибо закупки он поручил Дрофэру, тому самому полукровке, которому и предстояло в дальнейшем корпеть над созданием ценных магических предметов.

— Всё готово к транспортировке?

— Практически, Виктор. — Наедине и там, где не было лишних глаз, полутарбит обращался к хозяину по имени. А после отбытия в столицу такое обращение и вовсе должно будет стать нормой, так как одним из пунктов их «соглашения» было как раз-таки молчание о статусе полукровки. — Вчера я закончил с последним контейнером для резцов и щекотлов. Твоя семья хоть и магическая, но артефакторикой, увы, пренебрегает…

— Практически все артефакты, которые ты видишь сейчас на мне, сделаны нашими мастерами. Просто вопрос перевозки оборудования куда-либо перед Бельвиосами никогда не стоял. — Виктор пожал плечами, закончив обходить по кругу «свой» угол на складе. Выходило, что только здесь добра будет на две с половиной телеги. — А ещё я обязан сказать, что говоря тебе о необходимости подготовить оборудование для мастерской я рассчитывал на куда меньшие… объёмы.

Ссылаться на деньги парень не стал, ибо в них он изначально Дрофэра не очень-то и ограничивал, посчитав, что отдать горсть золотых монет сейчас лучше, чем полный кошель — потом, в столице, где цены на изделия из некоторых далёких регионов и соседних стран были заметно выше, чем в Тарбиллиане.

— Если нам нужна мастерская, Виктор, то и инструмента потребуется много. А в столице потребуется ещё и подмастерий нанять, что б рутинную работу было на кого оставить. — Видимо, во взгляде третьего сына промелькнуло что-то такое, заставившее полукровку продолжить. — Работать в одиночку, да с примитивным инструментом себе могут позволить только те, для кого окупаемость стоит на самом последнем месте.

— Говоришь так, словно у тебя уже был опыт такого дела.

— Был. — Дрофэр отложил в сторону тряпицу, полюбовавшись любовно отполированным металлическим бруском, в котором были протравлены дорожки для дальнейшей работы. — Я полукровка, Виктор. И в родном городе мне приходилось работать с малых лет, преследуя чужие интересы. Не то, чтобы я был этим недоволен, ведь меня допустили до святая святых моего народа: до артефакторики…

— Это многое объясняет. — Стало ясно, почему полутарбит изначально был совсем не против работы над артефактами и говорил о прибылях и мастерской с такой уверенностью. Ну и его отношение к собственному статусу тоже стало хоть сколь-нибудь объяснимым. — Но почему ты раньше об этом не говорил?

— Ты не спрашивал, а навязываться или что-то обещать я не люблю. Как и все тарбиты, между прочим.

— Буду иметь ввиду. От меня ещё что-то потребуется?

— Едва ли. Всё, что можно было подготовить, мы подготовили, а последний контейнер я упакую уже сегодня. Собственно, этим я и планировал сейчас заниматься…

Столь толстая просьба не отвлекать полукровку от работы была замечена и понята, но у Виктора ещё оставались вопросы. Или, что вернее, всего один вопрос, касающийся возможности своими силами улучшить тренировочную болванку, переданную проклятому наставницей. Скьявона, это незаконнорожденное дитя палаша и тяжёлой рапиры, понравилась парню, а ведь орудовал он ей всего пару часов. Орудовал — и смотрел за тем, как с таким же оружием управляется Аннет, в мастерстве которой не было и не могло быть никаких сомнений.

— Последний вопрос, Дрофэр. Ты можешь укрепить этот меч без потерь в пластичности клинка? — Полукровка на удивление быстро оказался рядом с хозяином, приняв из его рук покоящийся в простеньких ножнах тренировочный меч. Впрочем, «тренировочность» его проявлялась лишь в некоторой простоте материалов и исполнения, да отсутствия артефактной структуры. И последнее можно было исправить довольно простым, практически поверхностным вмешательством. Виктор собирался собственноручно разработать схему такой модификации, но только в том случае, если полутарбит не предложит ничего дельного со своей стороны.

Опыт у него, как оказалось, был весьма обширный.

— Хм-м-м… — Дрофэр взвесил оружие в руке, обнажил клинок и пристально тот оглядел. Даже несколько частичек маны в металл послал, проверяя металл и прикидывая, что с таким материалом можно сделать. — Для боя лучше отковать новый. Можно переделать и этот, но смысла в том хрен да маленько.

— Это меч для тренировок. Просто мне очень не хотелось бы, чтобы он переломился на полпути в столицу. — Что вполне могло произойти, учитывая тот напор и силу, с которой Аннет порой наносила удары. По идее, опытный и сильный вирфорт мог сносно сражаться даже веткой, но проклятый не был в себе настолько уверен. Кое-какие потуги в напитывании маной оружия он уже предпринимал, и это даже было довольно эффективно, но одна ошибка — и меч переломится. Доработка артефактором эту проблему решит всецело, ибо там потеря контроля уже будет не столь критична.

— Так сразу и надо было сказать. Заберёшь завтра вечером. — С этими словами Дрофэр аккуратно положил меч на одну из коробок. — Сделаю так, что его даже при желании переломить не получится. Но рубить и резать он будет паршиво.

— Ну и отлично. — Парень хмыкнул. Не то, чтобы ему было очень надо калечить спарринг-партнёров. — Спасибо. Завтра определится день отбытия, так что вечером, часов так в десять пополудни, я посещу ваше жилище и лично объявлю, что, как и куда.

— Я передам эту весть. — Полукровка довольно глубоко поклонился, на что Виктор, впрочем, внимания не обратил. Мыслями он уже был где-то далеко, так что прощание вышло автоматическим, чисто формальным. Потому-то Дрофэр ещё долго сверлил взглядом дверь, раздумывая над тем, что, возможно, судьба раба на службе у этого человека не хуже многих прочих.

Искренняя благодарность среди тарбитов дорогого стоила, и выросший среди этого народа полукровка умел отличать лицемерие от чистых слов и поступков. Так вышло и сейчас: сам того не заметив, Виктор сказал рабу-артефактору куда больше, чем, по собственному мнению, мог. Для него этот разговор был всего лишь разговором, а для Дрофэра — переломным моментом, точкой выбора между служением отпрыску Бельвиосов и отправкой на вольные хлеба. Что ни говори, а артефактору, за которым практически не присматривают, сбежать — что под ноги сплюнуть. Даже усилий прилагать было не надо.

Но Виктор не нарушал своего слова, и Дрофэр не собирался нарушать своего.

К своим покоям Виктор подходил с чистым разумом и лёгкостью на душе, ибо основная масса проблем, на которые он мог как-то повлиять, разрешилась — так или иначе. Присланные церковью наставники оказались в плане знаний и навыков выше всяких похвал. Ну а что до характеров, то привыкнуть к карикатурной весёлости Орана Гезелера и лицемерной стервозности Аннет дор Парии поможет время. Все люди разные, и Виктор не видел проблемы в том, что кто-то может ему не нравиться или раздражать. Он и сам со своими особенностями мимики и обусловленным обстоятельствами характером мог многим показаться тем ещё засранцем, так что же — застрелиться теперь?

А о Клариссе, на которую Аннет местами слишком сильно походила, Виктор намеревался забыть. И любопытство, вызванное запечатлённым в изученной доктрине образом, не могло ничего изменить. Быть может, при случае третий сын почившего графа и наведёт справки о путешествиях человека, опыт которой служил основой довольно известной доктрины, но целенаправленно этим заниматься… Увольте. Всё равно он как вирфорт был не ровня Клариссе, и ровней станет совсем нескоро. Изводить себя желанием отомстить, гневом и прочими тёмными чувствами проклятый считал делом дюже бессмысленным. Особенно на фоне реально полезных вещей, которые могли, в перспективе, принести пользу. Будь то попытки попасть на изнанку или даже работа над воздействием на чужие души…

Потянув на себя тяжёлую дверь своих покоев, Виктор ступил в прихожую. Та выглядела пустой и безжизненной, чего не бывало в те дни, когда Лиса навещала своего любовника, самовольно или по приглашению.

«Значит, у меня есть час-другой для других, реально важных дел…» — подумал проклятый, устраивая верхнюю одежду на свободной вешалке. — «Изнанка? А почему бы и нет?..».

Одиночество, тишина и никаких дел. Обстановка подталкивала Виктора к очередной попытке проникнуть в измерение маны, место, в котором тайное становилось явью, а то, что маги постигали десятилетиями, раскрывалось за часы. Изнанка была соткана из маны, с отражением которой люди пытались взаимодействовать в материальном мире. И одно только это говорило о многом, полностью объясняя своего рода одержимость, требующую от Виктора раз за разом пытаться туда попасть.

И проклятый пытался, игнорируя существенные риски.

С комфортом устроившись на своей постели, парень закрыл глаза, в этот раз решив сосредоточиться не на призрачном выходе из тела, а на чём-то более реальном и осязаемом. На мане, которая струилась в его теле неудержимым потоком независимо от того, хотел он того или нет. Да-да, тренировки дали свои плоды, и теперь циркуляция маны происходила как бы сама собой, и заметно быстрее, чем можно ожидать. При попытке это осознать стабильно работающая система разваливалась, отдавая всё на ручной контроль, но аналогичный процесс человек мог воспроизвести буквально со всем тем, что делал инстинктивно. Поддержание баланса, дыхание, движение — подсознательное можно было «отстранить от руля», начав действовать куда эффективнее, но ресурсы мозга безграничными не были даже у практиков и магов.

Впрочем, ускорять циркуляцию для, например, боя, Виктору всё ещё приходилось осознанно, и он подозревал, что так будет всегда. Схватка подразумевала выход за пределы, а подсознательное само по себе на такое было не способно. Как не могло оно и ослабить подконтрольное себе, чем проклятый, немного подумав, и решил заняться. Началось постепенное снижение скорости циркуляции маны вплоть до того самого момента, когда это стало вызывать не просто неприятную, но опасную боль. Не без удивления, но Виктор почувствовал, как его тело начало… не умирать, но готовиться к этому неприятному процессу. Даже восприятие — и то ослабло, колеблясь, словно пламя свечи на ветру, а уж оно проклятого никогда ещё не подводило.

А стоило ему только «отпустить» контроль над маной, как та хлынула по проторенным дорожкам, причиняя боль куда большую, чем была от её сдерживания. Правда, Виктор оценить сюрприз уже не мог, так как взирал на окружающий, исказившийся и лишившийся красок мир не совсем с той стороны, с которой должен был. Он не покинул тело, как в прошлый раз, но частично вывалился из него, и теперь одним глазом созерцал своё внутреннее строение, — из маны и только из неё, естественно, — а другим осматривал окружающий мир. Картина получалась в высшей мере странной, и опущенные веки Виктору не только не помогли, но и помешали, ибо это простое действие позволило ему узреть всё вокруг себя. Обзор на триста шестьдесят градусов не с одной точки, и даже не с двух. Казалось, что каждая частичка тела, — или маны? — проклятого может одинаково хорошо взирать на мир. Это пугало, путало и мешало. Колоссальным молотом било по разуму, защищённому тонкой прослойкой самоконтроля и силы воли.

Благо, последним Виктор был не обделён. Не сразу, но довольно быстро он справился с надвигающимся сенсорным шоком, ограничив свой взор и загнав в привычные рамки. Тогда и только тогда он смог обратить внимание на своё тело, которое на этот раз умирать не спешило. Мана текла в нём, как должно, все органы идеально работали, и лишь сердце маны, самый главный орган мага, дрожал от напряжения. Словно что-то давило на него, испытывало на прочность… и угрожало.

Лишь это удержало Виктора от того, чтобы незамедлительно приступить к столь желанным наблюдению и экспериментам.

— Речь… — Ни единого слова не вырвалось из того, что ныне было телом проклятого, но вместо этого пространство практически незаметно задрожало от разошедшегося по округе мыслеобраза. И стоило этому случиться, стоило Виктору осознать им же выпущенный мыслеобраз, как мешанина, своего рода фон вокруг него перестал ощущаться таковым. Он лишился целостности, распался на сотни кусков — и оказался не мыслями, но общими течениями таковых. И думали в сердце частично разрушенного поместья все, начиная от слуг, выполняющих свою работу в подступившей вместе с ночью тьме, и заканчивая другими носителями крови Бельвиосов. Кто-то из них читался как открытая книга: то были дети, изредка — подростки. С кем-то всё было много сложнее, ибо зрелые личности оказались защищены от такого рода «прослушки», и их волнах удавалось разобрать лишь эмоциональный настрой, предстающий перед сторонним наблюдателем в форме мазка, собравшего в себе сотни разных красок. Были в этих категориях и исключения, но слишком редкие и, скажем так, специфические. Не по годам развитый мальчишка, размышляющий о сути магии и её месте в жизни, читался хуже, чем недалёкий, простой, как топор, прямолинейный садовник, мысли которого занимала лишь красота растений и ничего больше. Сравнение весьма грубое, но хорошо отражающее картину, представшую перед Виктором в этот раз.

И с тем, что он видел тогда, нынешняя изнанка в деталях имела слишком мало общего. Контуры, сам фундамент, вроде бы остался тем же, но наполнение кардинально поменялось. Было ли это следствием искажения восприятия в те минуты, когда Виктор оказался не очень далеко от своего последнего вздоха, или же причины были иными — сказать невозможно. Слишком мало данных было у проклятого, и слишком разношёрстной оказалась впитываемая им информация. Виктор ощущал себя глухим, слепым и парализованным человеком, который неожиданно обрёл всё утраченное прямо посреди забитой людьми ярмарочной площади. Отличить одно от другого было крайне сложно, но проклятый честно пытался это сделать. Примитивно обосабливался от всё новых и новых элементов, пытаясь привести изнанку в некое подобие порядка.

Ведь в первую очередь его охочий до новых знаний ум интересовала, всё-таки, собственная безопасность. Изнанка не могла быть мирным и светлым местом, так как именно здесь, теоретически, рождались тёмные. И отсюда в материальный мир лезли демоны, с которыми так рьяно боролась церковь.

Но чем дольше Виктор смотрел, чем дольше вслушивался, чем шире взирал на изнанку, возвращая собственноручно задвинутое как можно глубже — тем чётче понимал, что работы тут не на день, не на неделю и не на месяц. На изнанке придётся провести много лет, чтобы просто разобраться, что она из себя представляет и как здесь существовать простому, — ха-ха! — человеческому разуму. Что же до чуждых форм жизни, то здесь и сейчас Виктор никого и ничего не наблюдал. Вот только «экспедиция» заканчиваться на этой ноте не торопилась, ибо проклятого вело вперёд любопытство.

То самое, что одинаково часто губило и возносило как целые цивилизации, так и отдельных их представителей…