Прогулки с динозаврами

Дело о нерукотворном памятнике

Развалившись в кресле, я лениво листал газету, то и дело, отрываясь от скучных статей, чтобы кинуть взгляд на океан. Океан… Как много в этом звуке… Особенно для сухопутного человека. Волны катились безостановочно, возникая из ниоткуда, из-за горизонта, можно сказать, из космоса. Дойдя до берега, они падали, облегченно вздохнув, будто гонцы, доставившие важное донесение. Но бесстрастен был берег, видимо он всё ещё ждал.

В отличие от вечности я нервничал, скука в «Ньюс тудэй» была, как правило, приметой грядущих неприятностей. И, увы, эта примета меня никогда не подводила. Вновь перелистав газету, и опять не найдя ничего интересного, я нервно отбросил листы, и тут же из-за спины раздался голос:

— Простите, менэр, но у меня есть дело к вам.

Тихо спящий на песочке Чи-Хай простонал во сне, свернулся клубком и сдавленно прошептал:

— Опя-я-ять?!! Не буду-у-у-у!!

Я обернулся, и с интересом рассмотрел типичного поэта, не от мира сего. Одухотворенный взгляд, растрепанная шевелюра, в одной руке перо, в другой чернильница.

— Добрый день. И чем же я могу вам помочь?

— Дело в том, что я памятник себе воздвиг нерукотворный, ну вы же знаете, так положено.

— Разумеется, — согласился я, и продолжил, — А так как, к нему не зарастёт народная тропа, то я даже знаю, где он был установлен.

— Вы совершено правы, менэр, и к сожалению, он был. А потом пропал.

— И вы хотите, чтобы я его нашёл?

— Конечно!! Ведь от этого зависит само существование Вселенной!!

— Не волнуйтесь. Сейчас проснётся мой товарищ, и мы кинемся осматривать место проишествия, ну и заодно, спасать Вселенную.

— А-а-а?

— Ни в коем случае!

— Но может быть?

— Я же сказал, не волнуйтесь.

Поэт нервно вздохнул, но промолчал, потом поднял глаза (видимо проверяя целостность неба), и молча удалился, погруженный в скорбь.

Я тоже печально вздохнул, и негромко сказал:

— Чи, вставай.

— А может быть не надо?

— Надо, очень надо. Так что вставай, пойдём в город.

— Бос-с-с!!!

— Переоденешься в китайца, кожу сделаешь пожелтей, и никто тебя не узнает. Вставай, вставай.

С вызывающими слёзы стонами Чи-Хай поднялся, и попытался быстро запахнуть рубашку, но я остановил его взмахом руки:

— О-о-о!! Лизетта, Жоржэта, Мариетта, подожди-подожди, даже Генриетта?! Хм, стоило ли превращаться в человека?

— Не виноватый я!! — Взмолился незадачливый динозавр, — Они сами пришли…

Я удрученно развёл руками:

— Если сами… В общем, рубашку придётся застегнуть на верхнюю пуговицу. Давай быстрее, и возьми деньги, там, на верхней полке.

Минут через пятнадцать мы, типичная пара, в смысле белый бвана с китайцем-слугой, уже шли по улочкам здешней столицы. По дороге я раскланивался со встречными, а Чи всё глубже и глубже надвигал на глаза свою конусообразную шляпу. Но когда мы приблизились к двум блондинкам, с цветочными гирляндами, он так сбавил шаг, что я чуть было не заснул. Обгонять их он явно боялся, так что пришлось слушать то, что они считали беседой:

— Нет, и ещё раз нет! Это совсем не французы, и даже не японцы!

— А какая нам разница?

— Ты не понимаешь?! Это же гунны…

— А разве они не мужчины?

— Гунны — очень грубые мужчины! Это Генри говорил!

— Странно, никогда бы не подумала, что Генри из таких.

— Каких?

— Ну… таких…

— Ты завидуешь! Генри не из таких, а совсем наоборот! А гунны грубые, вот!

— А какая разница? Гунны, тевтоны, фрицы, все они грубые, и никого из них здесь нет.

— Насчет остальных не знаю, а гунны обязательно будут!

— Это тоже Генри говорил?

— И Генри тоже! Гунны они везде будут, завоевывать, грабить, и груби-и-ить…

— Размечталась…

После последнего замечания разговор перешёл в форму «А ты!», «Ах я? А ты!», и мы смогли незаметно прошмыгнуть мимо почтеннейших дам. Ещё один поворот дороги, открытые ворота, поклонившийся слуга, и вот наконец-то, сосредоточение всей светской жизни маленькой столицы небольшого острова — казино «Рояль»!

Плюшево-бархатное раззолоченное и обкрученное аксельбантами «великолепие» хищно покосилось на Чи, но едва заметное движение моей брови, в типично английском стиле, смело все препятствия. Горели газовые рожки и тёплые блики бродили по горкам золотых монет в кассе. На стойку упали мои гинеи, и практически сразу превратились в горку фишек. Путь к богатству был открыт, но вначале я остановился у нефритовой колонны, и огляделся. Тут же рядом оказался «Толстый», один из номинальных владельцев казино. Склонив голову, он тяжело вздохнул, и сразу же продолжил:

— Увы, нам нет прощения! Мы не смогли сохранить величайший памятник нашей эпохи, один из краеугольных камней мироздания.

— Э-э-э?

— Вы безусловно правы, милорд! Именно здесь хранилась книга нашего Поэта, на страницах которой золотыми буквами была записана Истина!

— Золотыми?

— Метафора, сэр!

— А, о чём?

— Не знаю, сэр! Ибо буквы те неясны такому простому человеку, как я.

— Ага, — синяя фишка перекочевала в ладонь чичероне, то есть «владельца», и мы прошествовали в зал.

Здесь уже светилась электрическая люстра, и сэры, менэры, месье и прочие, разные геры, пытались поймать за хвост птицу удачи. Хвост был скользкий, но сидящий за центральным столом высокий худой человек в черных очках, и явно кубинской сигарой в руке, крепко держал этот хвост, в своей руке. Это был истинный хозяин не только казино, но и многого другого, фон, то ли Шлямбур, то ли Штангенциркуль, дон, капо, и прочее, и прочее… Заметив эту мафиозную физиономию и монументальных громил возле него, я нахмурился. Не люблю гангстерские боевики, а ведь придётся же в нём участвовать. Остановившись у стола под зеленым сукном я небрежно кинул на кон пару фишек, и не переворачивая карту кивнул крупье. Вторую карту переворачивать тоже не стал, а просто распорядился:

— Себе.

Толпившиеся вокруг ловцы удачи восхищенно зашептали: «В тёмную», «Круто», «Ух ты». Новомодная игра, завезенная на остров фоном, всегда привлекала любителей быстроты, но «темнить» опасались. Крупье остановился на тузе и шестерке, и после того как Чи перевернул мои два туза, не меняясь в лице, передвинул в мою сторону весь банк. Я не торопясь прошелся, как тайфун, по залу. Взял банк в покер, ободрал казино в интеллектуальную «девятку», и удостоился внимательного взгляда Фона. Пора было идти к рулетке, иначе…

Тщательно смазанная дверь со скрипом распахнулась, обернувшись, я сразу понял, что всё пропало. В проёме замерла знаменитая, печально, сыщица Леди Апельсин. Со своей бесподобной шарообразной фигурой, с великолепными грязно-рыжими волосами, с незабываемыми кривыми ногами, и разноцветными близорукими глазами, Леди наводила ужас на всех, без исключения, преступников, кроме конечно, авторов иронических дефективов. Бормоча себе под нос что-то вроде, «И де у меня пысталет был?», и уткнувшись носом в открытую изящную дамскую сумочку типа «авоська», Леди незабываемой шкандыляющей походкой пошла прямо. В тишине раздался отчётливый хруст, это Фон Какеготам откусил половину сигары. Охранники выхватили револьверы двенадцатидюймового калибра, и взглянув на босса, отчаянно кинулись под стол. В зловещем молчании Леди Апельсин упорно двигалась вперёд, слегка задерживаясь, когда под ноги падали сраженные её обаянием мужчины. Наконец-то она добрела до стола рулетки, и стала вытаскивать из сумочки американское подслушивающее устройство. При этом, всё также монотонно комментируя свои действия:

— Счас под столик засуну и запишу усе разговоры мафии…

Стол явственно задрожал, и когда она нагнулась, стремительно отпрянул.

— Стоять! — Сурово прикрикнула Леди Апельсин, и наконец-то заметив, что она не одна, кокетливо проворковала, — Могли бы и отвернуться, жентельмены.

Фон спокойно продолжал есть сигару, но при таком заявлении стал стремительно седеть. Я вообще перестал дышать, кажется влипли все, без стрельбы автор уже не обойдётся!

Распространяя мощное благоухание «Шамогона № 6» Леди стала на четвереньки и, держа в зубах микрофон, на корпусе которого выделялись иероглифы, устремилась под стол. И грянул бой! Стол вёл себя как испуганная серна, он ловко прыгал и стыдливо трепетал, гулко басил, натыкаясь на посетителей, и свирепо рычал, завидев Апельсину в опасной близости. Колесо рулетки вращалось как пропеллер, обещая и «двойное зеро», и просто «зеро», но попытка подкупа была не замечена. Сохраняя фирменную морду английского лорда, я прошипел, стараясь не шевелить губами:

— Чи. Когда упадёт люстра, сразу превращайся и иди прямо. Я пойду за тобой.

— А люстра точно упадёт?

— Куда она денется! Её и вешают только для того, чтобы упала в нужный момент.

Тут стол совершил необдуманный маневр и оказался в углу. Леди Апельсин совершила стремительный рывок, но подстольные жители перешли к активной обороне! Грохот выстрела прозвучал как-то несолидно, хотя облако дыма было прекрасным даже на самый взыскательный взгляд. Сердито жужжа из этого облака вылетела пуля, и замерла в воздухе, покачиваясь.

— Пуля — дура, — ляпнул кто-то не подумавши, и все хором перестали дышать.

Впрочем, пуля не обратила внимания на все эти инсуации, у неё была более важная задача. Наконец-то рассмотрев цель, она крутанулась в воздухе и с душераздирающим свистом помчалась по своим делам. Может быть, мне показалось, но она насвистывала «Путь далек до Типперери». Люстра облегченно звякнула подвесками, и аккуратно прицелившись, упала на Фона. Свет разумеется погас.

— Без паники, господа! — Закричал старший крупье.

А паники и не было, только тихо шуршали фишки, исчезая со столов. Время от времени кому-то тактично указывали на то, что он взял лишку, и критикуемый отвлекался на сбор своих зубов. В самом тёмном углу кому-то вежливо объясняли, что его тузы в рукаве — явный перебор. Субъект молчал, предаваясь раскаянию, только после особо сильных аргументов, сдавленно крякал. Освободив площадку для работы, Леди Апельсин монтировала «незаметное подслушивающее устройство», иногда требуя подать бензопилу, или кувалду. Чи-Хай глубоко вздохнул и я почувствовал прикосновение перьев, когда он отодвигал меня с дороги. Хруст раздираемой стены прозвучал как-то буднично, но дожидаться особого приглашения не пришлось. Выбежав на улицу, я отошёл в сторону, чтобы не затоптали, и успел заметить проблеск в небе. Чи-Хай мудро решил спрятаться в джунглях. Тем временем посетители казино покидали заведение, не дожидаясь расчета. Двое сконфуженных громил вынесли Фона доедающего сигару. При этом он ещё и распевал:

— Майне кляйне поросёнок, вдоль по штрассе шуровал…

Проводив взглядом санитарно-вокальную процессию, я мудро отложил в памяти странный акцент мафиози, решив обдумать эту загадку на досуге. Сумерки сгущались, пора было идти домой, к камину, газете и чаю. Над городом раздался грохот орудийного выстрела, и сиреневое небо украсилось грязно-чёрной шапкой разрыва.

Джентльмены, и прочие герры, задумчиво замерли, провожая взглядами неожиданный «цветочек». Потом, не сговариваясь, повернулись к гавани. Четыре столба угольного дыма упирались в небосклон зачем-то создавая ему дополнительные опоры.

— Удивительно, — пробурчал менэр Де Кап, тщательно раскуривая трубку, — Что за порядки у нынешней молодежи? Дымят, стреляют…

— И не говорите, менэр, — согласился, уважаемый всеми герр Шмульке, дожидаясь с папиросой в руке, зажженной спички, — Вот в наши годы…

— В ваши годы, — мрачно поправил его истинный Рабинович (Он всегда представлялся: «Истинный Рабинович, опасайтесь подделок»!), — В ваши годы здесь был бы, нормальный такой, погром. И как бы ви не хотели, но я сейчас пойду в полицию, спросить, а нет ли здесь скрытого антисемитизму?

— Не надо так далеко ходить, — менэр Де Кап наконец-то раскурил трубку, и небо подпёр пятый дымовой столб, — Кто ищет, тот всегда найдёт. Но потом пускай не жалуется.

Абрам радостно воздел руки, которыми до сих пор поддерживал раздувшиеся карманы, к небу и возопил:

— Вот наконец-то! Вся ваша антисемитизма, которую до сих пор скрывали, неумело, между прочим, таки поперла!

— Глупости, — очень зло (спички он так и не дождался, пришлось доставать свои) отрезал Шмульке, и прикурив, фыркнул, — Вся эта, как вы говорите «антисемитизма», здесь и не ночевала! Но когда из заведения тащат стол для карточных игр, да ещё и ругаются при этом, на нежелающих помочь в грабеже, то в голову приходят различные библейские мысли.

— И что вы такое говорите?!! Всё это обычный заговор, и когда вы снизили цену на табак на два гульдена, причём не ставя в известность уважаемых соседей, таки это и была антисемитизма в истинном виде!!

Оставив уважаемых господ выяснять подробности о заговоре мировой закулисы, я вышел на середину улицы, спускающейся к гавани, и внимательно стал рассматривать темно-серый крейсер обманчиво мирно дымящий недалеко от берега. Над кораблем и зданием таможни уже висели кайзеровские флаги, а деловито шевелящие веслами шлюпки доставляли на берег очередную партию оккупантов.

— А это кажется война.

Молчание было мне ответом, и в этом молчании глухо бухали сапоги приближающихся тевтонов. С винтовками наперевес они выглядели очень воинственно, и заходящее солнце опасливо скользило по кромкам оголенных штыков. Как-то совсем не хотелось смеяться даже над одним из них, несущим рулон под мышкой, и ведерко с клейстером в руке. Остановившись неподалеку, гунны сомкнули ряды, выставив штыки в нашу сторону. Офицер, затянутый в мундир, брезгливо поправил монокль, скользнув взглядом по выпятившему живот герру Шмульке, затянувшемуся до дымовой завесы менэру Де Капу, и уменьшившемуся до отрицательных величин Рабиновичу. Об меня его взгляд споткнулся, и пока солдат клеил приказ нового начальства, мы с пруссаком скрещивали взоры. Так и не найдя к чему придраться, тевтон пролаял команду, и попирая ногами демократическую мостовую, захватчики отправились дальше. От стены, на которой белел приказ, раздался горестный вопль Абрама:

— Ви таки гляньте, опять погром!!

Подойдя ближе, я с интересом ознакомился с приказом командира крейсера «Шарнхорст». На завтра были запланированы: 1. Насилие, для которого требовалось собраться на центральной площади слева от резиденции губернатора; 2. Реквизиции, собираться справа; 3. Погром, с 14.00 до 16.00, собираться не надо, всем быть дома. Ах, да. В преамбуле объявлялось, что началась война, поэтому всё нижесказанное, будет проводиться согласно праву захватчика. Раскланявшись с почтеннейшими бюргерами, живо обсуждавшими второй и третий пункты, я отправился домой, пытаясь понять, зачем на острове Бали, первый пункт? Ну ладно, пусть у гуннов голова болит, самое главное что Чи-Хай отдохнет немного.

Дома было уютно, газета лежала на столике, рядом стояла большая кружка чая. В камине танцевало пламя, не для тепла, а для уюта, Чи-Хай поправлял подушки на кресле. Облегченно вздохнув, я отхлебнул чаю и развернул газету. Распорядившись насчёт ужина, я попросил принести трубку и табак. Надо было подумать. Сегодняшний номер газеты был по-обычному скучен. О начавшейся Первой Мировой войне сообщалось на третьей странице в разделе «Мелкие проишествия». Броненосный крейсер «Шарнхорст» был назван линейным, остров Бали обозвали фортом Байяр, а так, в принципе, всё правильно. Первую полосу отдали вялотекущему Голливудскому конфликту. Самая большая новость, обсуждение которой переплескнулось даже на разворот, было появление третьей пуговицы на сомбреро рейнеджеров. Попытавшись прорваться сквозь туманные рассуждения военного обозревателя Игадова, о влиянии этой пуговицы на боеспособность, я быстро застрял ещё на первой полосе обороны, и, испугавшись за собственный рассудок, забросил газету в камин. Пламя сначала опасливо шарахнулось в сторону, но осмелев, осторожно надкусило уголок страницы. Вскоре бумага обратилась в пепел, и огонь, разочарованно колыхнувшись, вернулся к поленьям. Закутавшись в серый дым сгоравшего табака, я же задумался о тайне Великой Книги. Что-то здесь не складывалось. По-моему выходило, что она и даром никому не нужна, но ведь кто-то её взял? Надо было ещё раз провести осмотр, но после налёта Леди, в казино делать было уже нечего. Искренне пожелав, чтобы она попалась тевтонам, я принялся за принесенный ужин.

Новый день как новая любовь. Прекрасен, загадочен и дарит надежду на чудо. Что же, будем жить, на миг забыв о том, что каждый день кончается вечером. После легкого завтрака, взглянув на часы, я понял, что надо спешить. Посоветовав Чи-Хаю провести этот день в джунглях, пусть ещё пара легенд о диком динозавре появится, одел лапсердак, тьфу ты, фрак, взял трость и отправился на площадь.

Перед губернаторским домом я обнаружил большую толпу, тевтонов, разумеется, вооруженных, и пребывающего в глубоком ступоре флотского капитана цур зее. Немного сориентировавшись я встал справа от вытащенного на улицу канцелярского стола, и будучи в гордом одиночестве, стал раскуривать сигару. По другую сторону от стола волновалось человеческое море, кажется, здесь были все представители мужского населения нашего города. Отдельно от них стояли и курили три дамы, если конечно ветеранов первой профессии, можно было так назвать. Они-то были спокойны, и во весь голос делились предположениями о численности экипажа, и прочими тактико-техническими характеристиками мореманов.

Заметив меня, капитан зур цее наконец-то вышел из ступора, и отправил за мной матроса. Подойдя к столу я раскланялся, и согласился ответить на несколько вопросов:

— Скажите сэр, почему эти мужчины собрались слева? Ведь в приказе явственно сказано, что собравшиеся слева будут подвергнуты насилию.

— Во-первых, они все купцы и лавочники. То есть они считают, что справа подвергнутся большим жертвам. Ну а во-вторых, они всё-таки верят, что доблестные моряки кайзера не настолько изголодались в море, чтобы на них кидаться.

— О-о-о!!! Уважаю англичан за емкие формулировки. Почтеннейшие бюргеры будут удивлены и разочарованы. Но это потом, а пока давайте решим наш вопрос. Что у вас реквизировать?

Я достал портмоне, заглянул в него, сделал вид, что колеблюсь, потом достал несколько ассигнаций:

— Сто фунтов стерлингов.

— Как вам не стыдно, — покачал головой тевтон, — С такой суммой приходить к злобным пиратам?

— Я ещё не читал газету, — смущенно сознался я, — И не знал, что вас уже назвали пиратами. Могу добавить ещё двадцатку.

Золотая гинея прокатилась по столу и исчезла в правой руке капитана.

— Да, это конечно серьезный аргумент… Но, всё-таки…

Ещё один золотой кругляш прокатился по столу.

— В следующий раз будьте внимательнее! Газеты надо читать до события, а не после! Пройдите к юнкеру, он даст вам справку, что вас уже ограбили, а я займусь почитателями доктора фон Захера-Мазоха.

Раскланявшись с господином офицером, я всё-таки задержался, любопытно было. Выйдя к застывшей толпе, капитан цур зее, покачал в руке стэк, и размеренным голосом стал вбивать гвозди в гроб надежд лавочников:

— Я очень рад господа, что вы так близко приняли к сердцу чаяния моряков Хохзеефлотте. Но хочу отметить, что даже ревностное выполнение пункта номер один, ни в коей мере не освобождает от пункта номер два. Тем более, что в первом пункте встречаются препятствия чисто физиологического свойства.

Переждав взволнованные шепотки и некоторые крики, капитан продолжил:

— Но командование не будет отказываться от насилия! Поэтому, вы сейчас построитесь, и в сопровождении моряков отправитесь грузить уголь для корабля! Тихо! Кто говорит — «Так не насилуют»?! У вас что, большой опыт? Как насиловать выбирает насильник, а жертве слова не давали! Разумеется, в процессе, так сказать, вы можете кричать. Сопротивляться не советую, мы люди грубые, об этом даже в газетах писали!

Последний аргумент придавил всех тяжелой, почти гробовой, плитой. Толпа, уже выстроенная в что-то напоминающую колонну, повернулась и грустно побрела к угольной станции. Оставив храброго капитана отбиваться от ветеранш промысла, возмущенных обманом, и размышляя на тему, найдёт ли он смертников на таких дам, я неторопливо побрёл домой. Проходя мимо казино, взглянул на часы, и так как до пункта третьего время ещё было, решил зайти.

Не успел я пройти ворота, как на голову упала плотная шаль, отрезав все пути к бегству. Тонкий девичий голос воинственно воскликнул:

— Попался подлый гунн! Сейчас я буду мстить и…

— Мы будем мстить, и, кстати, не подлый, а грубый, — мурлыкающе произнесла вторая (мне явственно привиделся мышь в мундире, у кошки в зубах).

— Нет, я! Ты потом, и почему только «грубый»? Может быть так: «Попался подлый грубый гунн»?

— Нет, и ещё раз, нет!! В начале, он будет грубый, а подлый потом. И вообще, мы договаривались, что мстим обе, и сразу.

— Хорошо, не мешай, — первый голос вновь стал патетичным, — Я, то есть, мы будем мстить, и мстя наша будет ужасной!

— Девушки, — я взглянул на часы, — Боюсь, что здесь вы никого не найдёте, скоро все матросы отправятся заниматься погромом жилых домов. Вам бы лучше там их ждать.

Шаль слетела с моей головы, и блондинка с брюнеткой обменялись разочарованными взглядами:

— Ой, ошиблись… А давай сэру отомстим, а гуннами займёмся попозже?

— Неинтересно, сэр совсем не грубый…

— Давай поторопимся, а то нам может не хватить!

Проводив взглядом отважных мстителей, я мысленно пожалел тевтонов. Хотя, что их жалеть, обещали насилие вот пускай и расплачиваются. Дойдя до казино и открыв дверь, я грустно вздохнул. Война всегда причиняла неудобства, даже такая, с погромом по расписанию. В храме ветреной Фортуны царило запустение и тишина, только возле нефритовой колонны кто-то ползал на четвереньках, время от времени издавая возгласы, типа: «Попался!», «Не уйдёшь!!». Из-за портьеры высунулась рука и бережно поймала меня за рукав. Согласившись с приглашением, я оказался в кабинете владельцев, где «Тонкий» извиняющимся жестом указал дальнейший путь. Пройдя ещё несколько помещений, мы уселись в кресла, и подняли бокалы.

— Извиняюсь, — привычным движением Тонкий потёр запястье (По приглашению королевского прокурора, он гостил на острове Норфлок, откуда и вынес это жест), — Но из-за этой рыжей дамы, в казино находиться невозможно. Сейчас она гоняется за тараканами, чтобы прикрутить к ним микрофоны.

Я недоуменно поднял бровь.

— Тараканов она принесла с собой, — вздохнул Тонкий.

— Попробуйте заманить сюда тевтонов, — пригубил я бокал, — Может быть, они взаимно уничтожатся.

— Тараканы?

— Нет, что вы! — Коньяк был хороший, и я удовлетворенно кивнул головой, — На такое чудо, я не рассчитываю. Достаточно нейтрализации Леди Апельсин. Кстати, я бы поспешил, к погрому готовятся городские дамы…

— Благодарю вас, сэр! — Подскочил владелец казино, — Я немедленно пошлю за погромщиками!

— Хорошо-хорошо, — рассеянно отозвался я, разглядывая лист тонкой кожи с какими-то каббалистическими знаками.

— Увы, это всё, что осталось от величайшего творения нашего гения! — Грустно прокомментировал Тонкий, задержавшись у дверей.

Намёк я понял, и поэтому стал прощаться. Последний взгляд на исписанный лист приятно меня удивил. Знаки собирались во вполне приличный рисунок линейного крейсера Второй Мировой. Проводив взглядом убежавшего владельца, я осторожно выглянул в холл. Никого не было, и, уделив внимание нефритовой колонне, направился к выходу. Но раздавшийся шум, заставил меня замереть, впрочем, всё было в порядке. Огромное количество тараканов, старательно огибая меня, несло на своих спинах плотно связанную Леди Апельсин. Я грустно покачал головой, вот ведь женщина, довела насекомых до цивилизации! Эту бы энергию, да в мирных целях…

У коттеджа меня встретили грустные тевтоны. Пять моряков, во главе с унтер-офицером сидели в тени ограды, передавая по кругу одну единственную сигару. Увидев меня унтер обрадовался, и, козырнув, представился:

— Фухгрунстимзуплундерундмассакен Коннарес! Согласно приказа, прибыли для погрома!

— Разве? — Я позволил себе слегка удивиться.

Старший обиделся, и предъявил мне список объектов, среди которых был и мой дом. В ответ я показал квитанцию от капитана цур зее, и в качестве компенсации предложил разграбить мои сигары. Утешать оскорбленного в лучших чувствах Коннареса пришлось долго, согласились на добровольном взносе в фонд обороны. После раскуривания сигары, фухгрунстимзуплундерундмассакен поинтересовался моими соседями. Задумчиво посмотрев на джунгли, я пожал плечами:

— Там, не знаю, живёт кто-то, кажется… А в городе ближайший ко мне сосед, это Рабинович. Решайте сами…

Поколебавшись, унтер отдал команду, и группа погромщиков углубилась в джунгли. Пожав плечами, я взял газету и уселся в кресло на веранде, каждый сам выбирает дорогу. И этот путь оказался явно неудачным. После легкого шума над газоном пролетел один из рядовых, за ним — второй. Погода была лётной, но желающих больше не нашлось. Из «зеленого ада» донеслись звуки ударов, нецензурный вопль, и вскоре показалась очень грустная горилла. Под мышками она несла оставшуюся троицу. Выгрузив их на газон, и укоризненно взглянув в мою сторону, горилла почесала затылок, и осторожно сняла с головы унтера пробковый шлем. Дождавшись пока обезьяна, с трофеем освободительной войны, вновь скрылась в джунглях, я раскурил сигару и, подойдя к погромщикам, осторожно дунул дымом на лица.

Очнувшись, унтер со скрипом встал, поднял свою команду, и избегая встречаться со мной взглядом, отправился штурмовать город. Я посмотрел на часы, до окончания планового погрома оставалось ещё сорок минут. Всё это время я провёл за кофе и газетой, потом поднялся и отправился помогать ближайшим соседям. В джунгли я не пошёл, азия-с-с, не поймут. Войдя в город, первое что я увидел, было армейским сапогом большого размера одиноко стоящим посреди улицы. Владельца в сапоге не было. Вторым был Рабинович, сидящий на крыльце своего дома, и ожесточенно хлопающий себя по карманам. Предложив ему подкурить, я осторожно поинтересовался о результатах погрома, и быстро пожалел об этом.

— Ви таки интересуетесь? Ви очень сильно беспокоитесь о Рабиновиче? Зря ви таки беспокоитесь! Тевтонов погубит именно их порядок, кто же, простите меня, устраивает погром по расписанию?!! Только гунны, и что они с этого имеют? А ничего. Посмотрите на море, шо в там видите? Правильно, уже ничего. А почему, спросите вы меня? И я отвечу, нет никаких тайнов. Вы хотите знать за погром? Поезжайте в Одессу, нет вам не надо ехать в Северо-Американские Соединённые Штаты, там совершенно нет Одессы. Там есть какой-то городок, по наглости своей именующийся этим именем, но я вас таки умоляю, никогда об этом не вспоминать. Одесса может быть только одна, и именно там, где она находится. Так вот, вы приезжаете в Одессу, выходите на угол Дерибасовской и Малой Арнаутской, поднимаете руки к облакам, если вы их, конечно, найдёте, и возопите: «Вай мие! Почему я не Рабинович!» И всё, вам сразу сунут в руки кружку пива и барабульку, чтобы вы не поддерживали небо, и быстро объяснят насчёт погромов. Погром это стихия, и никто, никогда не может устроить правильный погром, где-нибудь, как ни в Одессе. А здесь… Жалкое зрелище, и жалкие погромщики, которых давно уже растащили по тёмным углам, где берут с них контрибуцию…

Абрам смотрел вперёд, и видел только свою любимую Одессу, по щекам его текли слезы, но белокипящие каштаны, вкус морского ветра застилали ему глаза. Я поднялся, и молча пошёл обратно, до моего дома мне уже никогда не дойти.

Утомленное солнце тихо в море садилось, и я, тоже утомленный этим бестолково суетливым днём, сидел и курил на веранде. Успокоенный отсутствием посягательств на его здоровье, Чи-Хай гремел посудой на кухне, по небу лениво расползались перистые облака, и к нему же поднимался сизый табачный дым. Где-то в высоте он, возможно, смешивался с кисло пахнущим угольным дымом из труб спешившего на закат крейсера. Крейсер спешил в легенду, в многотомные труды историков военно-морского флота, к своей последней битве. А куда спешить мне? Кто и где, ждёт меня? Робкое покашливание вернуло меня на землю, и я радушно пригласил:

— Садитесь, уважаемый ВП. Вы как раз вовремя.

— Спасибо, я постою, — в голосе Величайшего Поэта еле чувствовалась надежда, — Вы нашли моё сокровище?

— Ваше сокровище сейчас удаляется со скоростью восемнадцать узлов, на борту броненосного крейсера «Шарнхорст». Примите мои поздравления, немецкая разведка пожертвовала своим резидентом, чтобы выкрасть вашу книгу.

— Каким резидентом?

— О-о-о!! Его все знали как главу бандитов, фон Штиблица, или Шлямбура. Но строки начертанные вашим гением настолько поразили тевтонов, что они решились на всё!

— И что теперь? — Совсем растерялся поэт.

— Гордитесь! Ваши строки теперь войдут в историю! — Уже проводив ошеломленного «гения», я тихо добавил, — И нанесли сокрушительный удар по финансам, боюсь даже, не одного государства[3]… Чи-Хай! Собирайся, нас ждут!

— Где?

— Не знаю, но нас точно где-то ждут…