Проект "Плеяда"

Часть вторая: На дне Черного Колодца

Возле стоящей на берегу Амура бревенчатой фанзы горел небольшой костер. Перед ним присел на корточки седоватый китаец в потрепанной одежде, помешивающий в висящем над костром котелке резко пахнущее варево. Временами он поглядывал на человека, зажатого в стоящем на земле хитроумном устройстве, напоминающим что-то среднее между кроватью и узким ящиком, с разъемными стенками из двух половинок. В стенках виднелись отверстия для рук, ног и головы, не дававшие пленнику пошевелиться, еще один деревянной зажим сдавливал поясницу. Обнаженное тело покрывали многочисленные порезы, по которым, оставляя на коже кровавые следы, ползали всевозможные насекомые — от мелких мошек до крупных черных жуков. Особенно же много было мух — крупных, с блестящими зелеными телами.

Из-за крови, грязи и обильно покрывшего тело гнуса невозможно было определить возраст или расовую принадлежность съедаемого заживо. В темных глазах читалась смертная мука, из заткнутого грязной тряпкой рта слышалось сдавленное мычание.

Воздух переполнял запах экскрементов — вполне ожидаемым, поскольку испражняться скованному пленнику оставалось только под себя. Запах же приманивал к пытаемому все новых летающих и ползающих тварей. Каждую минуту человек ощущал как тысячи маленьких лапок неустанно переступают по коже, как в обнаженные раны вонзаются тонкие хоботки и сотни мельчайших челюстей вгрызаются в его тело, вызывая невыносимый зуд.

В воздухе стояло неумолчное ровное гудение.

Китаец посмотрел на закипающее варево, удовлетворенно хмыкнул, сняв котелок с огня, и зачерпнул жестяной кружкой содержимое — густую жижу из ягодной мякоти и мелких косточек. Вразвалку он подошел к пленнику, протестующе замычавшему когда китаец, вырвав кляп и зажав связанному нос, начал подносить к распахнутому рту кружку.

— Погоди, Яо! — раздался голос, — если от твоей дряни его пронесет снова, мы сами задохнемся от вони.

Китаец послушно отошел, уступая дорогу пружинисто поднявшейся на ноги молодой женщине, сидевшей чуть поодаль от костра. Потревоженный гнус с резким жужжанием поднялся в воздух, образовав большое облако, когда она подошла к скованному пленнику. Синие глаза встретились с темными и слабая улыбка искривила полные губы.

— Ты сам понимаешь, Чен, — тихо сказала Илта, — я все равно узнаю, что мне нужно. Ты, правда, до этого уже не доживешь — если и будешь отмалчиваться дальше, тебя отнесут к болотам и оставят в этих колодках. Тебе самому не интересно, от чего ты помрешь: от гангрены, заражения крови или тебя раньше сожрут насекомые?

Лицо приговоренного перекосилось от боли и страха.

— Самое смешное — продолжала Илта, — те кому ты служишь, не оценят твое самопожертвование. Тебя использовали и выбросили, как рваный башмак, твои друзья сбежали, а отвечать будешь ты. Пари держу, Советы не предупреждали, что могут бросить тебя подыхать в куче собственного дерьма. Расскажи, что знаешь — и тем облегчишь свою участь. Будешь говорить, Чен?

Плененный китаец затравленно посмотрел на нее и обреченно кивнул. Илта улыбнулась, достала сигарету и, прикурив от углей костра, пустила струю дыма, прогоняя полчища насекомых.

— И не вздумай врать, — почти доброжелательно сказала она, — я ведь все равно почую ложь. И тогда ты точно пожалеешь, что родился на свет.

Китаец разлепил опухшие губы и слабым голосом начал говорить.

Илта зевнула, ерзая на кресле и с трудом сдерживая желание сомкнуть глаза. С тех пор как пропала Наташа, прошло трое суток, за которые куноити удалось поспать от силы часа два. Как раз сейчас она хотела немного отдохнуть, однако неожиданно Сиро Исии вызвал ее для доклада — ночью, по своей всегдашней привычке. О пропаже пленницы «папаша» узнал еще в Синьцзине, где по приказу генерала Ямады несколько дней читал лекции военным медикам Маньчжурской Императорской армии. Вернувшись в Хабаровск, Сиро Исии приказал Илте явиться в гостиницу, в которой остановился сам. По прибытии куноити узнала у адъютанта, что «его превосходительство» сейчас занят и просит ее обождать внизу. Выглядело это явным издевательством, однако Илта и не ожидала ничего другого — сейчас она была не в фаворе у начальника «Отряда 731».

Ныне посланница «Кокурюкай» изнывала от недосыпа на одном из мягких диванов, коими был уставлен холл «Астории»- лучшей из гостиниц послевоенного Хабаровска. Интерьер тут был побогаче «Даурии», однако Илта почти не замечала окружавшей ее роскоши, также как и портье-японца, с интересом рассматривавшего девушку.

С ведущей со второго этажа мраморной лестницы послышались женские голоса, шутки, смех. Илта вскинула голову — кому кроме нее не спится в четыре часа ночи?

Оживленно что-то обсуждая, по лестнице спускались трое молодых женщин в роскошных нарядах. Уже по ним можно было догадаться о роде занятий девущек, даже если бы Илта и не знала одну из них — изящную японку в разноцветном кимоно и похожим на маску набеленным лицом. Накрашенные алой помадой губы изогнулись в улыбке при виде Илты. Та улыбнулась в ответ — Юрико Камасита, одна из самых шикарных юдзе Маньчжоу-го, чьи услуги могли позволить только высшие чины Квантунской армии. В умении вести беседу, слагать стихи, исполнять традиционные танцы Юрико не уступала гейшам, при этом выполняя и сексуальные услуги, порой весьма замысловатого свойства. Илте не раз доводилось иметь дело с Юрико — и по работе и ради удовольствия.

Вторая проститутка была красивой, но мало чем примечательной китаянкой, а вот третья невольно привлекла внимание Илты: высокая стройная блондинка, в шелках, кружевах и мехах, с жемчужным ожерельем на изящной шее. Точеный аристократический профиль, тонкие кисти и пальцы рук, слегка презрительный взгляд огромных серо-зеленых глаз — в этой девушке за версту чувствовалась порода. Илте знала, что в борделях Шанхая и Харбина, были не такой уж и редкостью дочери русских дворян, не нашедших средств к существованию и вынужденных перебиваться подобными заработками. Однако у тех дворянских дочек, с кем имела дело куноити, не было и половины такого высокомерия, которое излучало, казалось, все существо этой девушки. Если она и была проституткой то самой, что ни на есть «элитной».

Заметив любопытство девушки в потрепанной японской форме, блондинка ответила ей взглядом полным ледяного презрения. Ее губы шевельнулись, будто «дворянка» собиралась сказать какую-то колкость, однако Юрико торопливо что-то зашептала на ухо своей спутнице. Глаза той округлились и она бросила менее надменный взгляд в котором смешались интерес и легкий испуг. Илта усмехнулась — будь у нее больше времени, она бы с удовольствием разъяснила аристократке кто тут настоящая «элита».

Вслед за девушками появилась еще одна фигура, завидев которую Илта поднялась с дивана, уже не обращая внимания на шепчущихся проституток. С одной русской блондинкой она уже связалась — да так, что теперь непонятно как все это расхлебывать.

— Его превосходительство Сиро Исии, ждет вас — произнес адъютант.

Илта кивнула и двинулась вверх по лестнице, краем уха отметив, что шепоток девушек стал оживленней — похоже, они вернулись как раз оттуда, куда направлялась куноити. Сиро Исии явно высказывал ей свое нерасположение, соизволив принять агента «Кокурюкай» только после веселья с тремя шлюхами. Интересно, его адъютант принимал в этом участие или ждал под дверью? Скорей второе — о Сиро Исии рассказывали много пикантных историй, но в них ни разу не упоминались его пристрастия к распространенному в самурайской среде пороку.

Подобные мысли помогали Илте отвлечься от предстоящего разноса — обещавшему быть очень жестким. Они поднялись на второй этаж и, пройдя по коридору, остановились перед одной из комнат. Адъютант позвучал и, дождавшись нетерпеливого отклика, распахнул дверь в номер.

— Прошу, — произнес он. Илта небрежно кивнула и шагнула внутрь.

Чем бы не занимался Сиро Исии с тремя девушками, по его внешнему виду это было не определить. На нем был его обычный мундир генерал-лейтенанта японской армии, застегнутый на все пуговицы, как на параде. Обычно в таком виде он появлялся во время собраний в Большом лекционном зале «Отряда 731», где, расхаживая по сцене, рассказывал подчиненным о значимости их работ для Японской империи. Точно также он мерил сейчас шагами номер и, сидящая на аккуратно прибранной кровати Илта, невольно хмыкнула, представив, как Сиро Исии всю ночь читает лекции о методах бактериологической войны трем проституткам. Ухмылка исчезла с лица девушки также быстро, как и появилась — сейчас точно было не время для шуток.

— Я очень разочарован в вас, Илта, — «сан» куда-то исчезло, — вашим непрофессионализмом, вашим легкомыслием. Я поверил вам, позволив испытать ваши методы на этой русской сучке — и каков результат? Очутившись поблизости от советской территории, она сбегает, воспользовавшись вашей пьяной распущенностью! И ее трудно винить — грех было не воспользоваться таким случаем. Вы и только вы виноваты в том, что важнейшие научные сведения потеряны для нас — теперь большевики, разумеется, примут все меры предосторожности, чтобы информация о «Плеяде» не досталась Японской империи. Думаю, что в скором времени они переведут свой Центр вглубь Сибири, где он будет недосягаем для нас — и опять-таки из-за вашего чистоплюйства. Нужно было сделать из этой лицемерной твари «бревно»- пусть она и подохла бы, но перед этим мы выколотили из нее все, что она знает. Но я поверил вам — и вот результат! Мне придется писать рапорт генералу Ямаде и поверьте — я не стану вас выгораживать. Можете сразу делать харакири — после того, как командование узнает о вашем проступке даже участь «бревна» покажется вам не самой страшной.

Сиро Исии продолжал изрекать свои обвинения, угрозы и зловещие намеки, меряя шагами комнату. Илта прекрасно понимала его состояние — как бы он не пытался представить сейчас Илту единственной виновницей происшедшего, у армейского командования неизбежно возникнут вопросы и к «его превосходительству». Вряд ли генерал-лейтенант жаждет давать на них ответы и сейчас, пока он устраивал разнос Илте, его изворотливый ум одновременно упорно искал выход.

— Это не первый ваш провал во всем этом деле, — продолжал Сиро Исии, — но там, в Чите и впрямь были экстремальные обстоятельства. Теперь я ясно вижу, что дело не в них, что вам изначально нельзя было поручать эту миссию. Сейчас, когда эта девчонка сбежала…

— Я прошу прощения, Сиро-сан, — Илта все-таки исхитрилась вставить слово среди потока обвинений, — но она не сбежала. Наталью Севастьянову похитили.

— Я не снимаю с себя ответственности за происшедшее, — продолжала Илта, — это моя вина и мне ее исправлять. Собственно я уже начала это делать.

— Каким, интересно образом? — глянул исподлобья Исии Сиро.

— Вы знаете, что мне уже приходилось работать в этом городе, — произнесла Илта, — и кое-какие связи у меня остались. Используя их, мне и некоторым моим…помощникам удалось выйти на одного человека. Китаец, большевистский агент, глубоко законспирированный, обычное дело для Хабаровска. Однако задание, в которое его втянули товарищи по партии, оказалось настолько важным, что Чена буквально вынудили засветиться. Он собирался бежать на север, но его удалось перехватить.

— И что же вы узнали? — скептически хмыкнул Исии.

— Как я уже говорила — ответственности с себя не снимаю. Однако, надо заметить, что в истории с Наташей произошла цепь трагических случайностей. Большевистское подполье в Хабаровске существенно активизировалось в преддверии праздника — судя по всему, готовилось покушение на его Величество. Для этого и была прислана группа диверсантов из Советской Сибири. Командовать был назначен человек из того самого Центра. Наш пленник видел его только один раз, мельком — вернее ее.

— Женщина? — Сиро Исии поднял бровь.

— Да, — кивнула Илта, — он говорит лет сорока, глаза темные, одета в черные штаны и черную кофту, явно не славянка.

— Он не знает ее? — спросил Сиро.

— В том-то и дело, что нет, — кивнула Илта, — такому как он и не положено знать о Центре. Собственно он и по сей день не знает — это я предполагаю, что женщина с ним связана.

— Почему вы так решили?

— Очень просто, — ответила Илта, — большевики как раз сделали вылазку в город, где эта женщина и увидела меня с Наташей. Пленник говорил, что ее буквально затрясло от волнения — она разом приказала свернуть все планы насчет Кэндо и захватить Наташу. Кто еще мог понимать всю важность этой пленницы, что побоку был пущен план покушения? Ну и совпало с этой дурацкой историей в гостинице. Честно скажу, я просто не думала, что ее тут кто-то узнает и была уверена, что в гостинице она в полной безопасности. Собственно так бы и было, если бы Наташа спокойно проспала остаток ночи или я отобрала у нее ключи. К тому же я была недалеко.

— Только вы были очень заняты, — язвительно произнес Сиро.

— Да, — развела руками Илта, — кто же мог знать, что Наташа будет такой впечатлительной. Портье сказал, что она слетела с лестницы, чуть не свернув шею. Думаю, она проснулась, вышла зачем-то в коридор и наткнулась на комнату ван Гельта. Ну и в слезы, это в ее характере. Выскочила на улицу — в лапы большевикам.

— Откуда вы можете знать, что это все не было спланировано заранее? — спросил Сиро, — что она заранее не договорилась с ними?

— У нее не было времени с кем-то договорится, — покачала головой Илта, — если не считать того момента, она все время была со мной. Да и наш пленник говорит, что похищение вышло почти спонтанно — они дежурили возле гостиницы, сами еще не зная, как приступить к делу. И тут такая удача.

— А ваш пленник не врет? — недоверчиво спросил Исии Сиро.

— Поверьте, он был не в том положении, — усмехнулась Илта.

— Допустим, но ведь вы сейчас не в таком положении? — прищурился Исии Сиро, — как я могу знать, что вы не вводите меня в заблуждение, пытаясь оправдаться?

— Вы можете подозревать, что угодно, — пожала плечами Илта, хотя внутри нее все взбурлило от злости, — но даже если вы заберете меня в Пинфань и вытрясете душу вместе с потрохами — вы только потеряете время, а материалы Центра останутся вам недоступными. И это не избавит вас от неприятных разговоров с начальством.

— Вы так говорите, будто можете предложить альтернативу, — скривился Сиро Исии.

— Могу, — кивнула Илта, — хотя это потребует быстрых действий. Если даже они и решат перевести свой Центр в безопасное место, на это потребуется время. Может они вообще ограничиться тем, что усилят его охрану. И если приближение армии они обязательно заметят, то небольшую группу, могут и проглядеть.

— Вы серьезно? — Сиро Исии недоверчиво посмотрел на Илту.

— Более чем, Сиро-сан, — кивнула куноити, — Я достаточно разговаривала с Наташей об этом Центре и уже примерно представляю, где он находится. Нужных людей я наберу сама — я ведь говорила, что у меня есть тут кое-какие связи. Даже если большевики и предупреждены, столь быстрой реакции они не ждут. Если поторопиться — мы можем застать их врасплох.

— Кучка людей против напичканной оружием и людьми сверхсекретной базы большевиков, — пожал плечами Исии Сиро, — это даже не смешно.

— У нас нет выхода. И в любом случае — вы ничего не теряете.

Сиро Исии с сомнением качал головой, меряя комнату огромными шагами. Девушка испытующе смотрела на него, почти физически ощущая, как в генерал-лейтенанте идет борьба между осторожностью и честолюбием. Неожиданно он развернулся, встав перед девушкой и заложив руки за спину.

— Через сорок четыре дня, — произнес он, — Империя празднует 2605-летие со дня основания. За два дня до праздника на стол Императору ляжет отчет обо всем, что произошло за год. За неделю до этого я должен отчитаться генералу Ямаде об этом деле — оно его весьма интересует. Итого у вас ровно месяц Илта-сан, на все, что, как вы считаете, вы можете сделать. Если через месяц не появится конкретных результатов — можете не появляться больше ни в Хабаровске, ни в Харбине, ни где-либо в Японской Империи. Потому что в моем отчете будет написано, что срыв задания произошел по вашей вине, а вы перебежали к большевикам. Устраивают вас такие условия?

Илта молча кивнула.

— Можете идти, Илта-сан, — Сиро Исии развернулся и подошел к столику, где стояла початая бутылка сётю, — у вас не так много времени. И помните — без конкретных свидетельств о «Проекте Плеяда» единственное место, в котором мы можем встретиться — это та лаборатория, в которой вы уже бывали. Только на этот раз вы будете по другую сторону стеклянной стенки. Ступайте!

Илта молча поклонилась и вышла вон.

Илта спускалась по лестнице, собранная и напряженная, словно гончая на охотничьей тропе. Несмотря на внешнее спокойствие, внутри нее все кипело от злости и обиды, хотя женщина-ниндзя понимала, что Сиро Исии был вправе высказывать претензии в столь резком тоне. Однако и ее расчет оставался верным — при всех своих должностях и званиях, «папаша» обладал «авантюристической жилкой», предпочитая рискнуть и получить все, нежели оправдываться перед Ямадой, как проштрафившийся стажер. Илта не сомневалась, что в случае провала Исии Сиро выполнит все свои угрозы, но это как раз волновало ее меньше всего. Она не собиралась проигрывать — и оставаться при этом в живых. Несмотря на усталость и недосыпание она прикидывала кого набирать в команду, каким путем будет легче добраться до цели, что взять с собой.

За этими размышлениями она и спустилась в холл. Портье вскинул на нее удивленный взгляд, явно не ожидая, что девушка спустится до утра, однако Илта не обратила на него внимания. Краем глаза куноити отметил, что диван, на котором она сидела, не пустует, однако и это обстоятельство оставило ее равнодушным. Илта взялась за ручку входной двери, собираясь выйти на улицу, когда сзади послышался мелодичный женский голос.

— Как же так, Илта? Я так постарела, что ты перестала узнавать старую подругу?!

Этот негромкий, слегка насмешливый оклик, подействовал на Илту точно удар током. Медленно она повернулась на каблуках, упираясь взглядом в хрупкую, как тростинка, изящную женщину, сидевшую на диване, небрежно закинув нога за ногу. В форме и фуражке капитана имперских ВВС, небрежно попыхивавшую тонкой сигарой, ее можно было принять за молодого офицера, пусть и чересчур субтильного. Томная улыбка играла на алых губах, в темных глазах вспыхивали бесовские искорки, когда женщина осматривала стройную фигурку Илты взглядом пресытившегося ловеласа.

— Разве тебя можно забыть, Йошико-сан? — ответная улыбка расплылась на лице Илты, покачивая бедрами, подходившей к дивану, — как же я могла не догадаться, что ты уж точно не упустишь тут свое.

Женщина рассмеялась и гибким кошачьим движением привстала, ухватив куноити за талию и увлекая себе на колени. На глазах у ошеломленного портье обе женщины слились на диване в страстном поцелуе.

— Заказывай, Сато-сан, — Илте вручили меню в красивом красном переплете, — тут богатый выбор, не ошибешься. Голодна ведь наверное?

Илта рассеяно кивнула, листая страницы, где четкими японскими иероглифами было вытеснены названия блюд. Есть ей и вправду хотелось, но намного больше ей хотелось спать — Илта вновь чувствовала, как ей на плечи свинцовой тяжестью наваливается усталость. Однако пока у нее были причины оставаться в гостинице. Вернее причина — сидевшая напротив хрупкая женщина в форме летчика Императорского воздушного флота. Без фуражки, она меньше походила уже на смазливого молодого офицера и больше — на симпатичную тридцатилетнюю женщину. На самом деле Кавасима Йошико было уже под сорок, из которых более двадцати лет она работала в разведывательной службе Квантунской армии, которой с 1931 года руководил главный покровитель Йошико — генерал Кэндзи Доихара. Именно он в свое время приметил молодую девчонку, даже не японку, маньчжурку — пусть и родом из Цинов.

После Синьхайской революции юную принцессу Айсин Гёро Сяню, удочерил японский бизнесмен Нанива Кавашима, давший девушке свою фамилию и новое имя — Йошико. Он же отдал приемную дочь на обучение в японскую разведку, таким ее асам, как Танака Рюкичи и Кэндзи Доихара, сделавших из юной принцессы ту, кого стали суеверно называть «кицунэ»- «лисица-оборотень». Именно она соблазнила, подчинив японским интересам, «молодого маршала» Чжан Сюэляна, военного диктатора Манчжурии. Тогда же она научилась водить самолет, став чуть ли не первой женщиной-пилотом в Империи. После того, как Чжана взорвали агенты НКВД и Маньчжурия оказалась на грани коммунистической революции, Йошико вкралась в доверие к будущему императору Маньчжоу-го, тогда еще принцу Пу И. Вернее, она соблазнила императрицу Вань Жун — в семнадцать лет маньчжурскую принцессу изнасиловал отчим и с тех пор Йошико Кавасима куда легче сходилась с женщинами, нежели с мужчинами. Через красавицу-даурку, Йошико убедила родича принять предложение, сделавшее в итоге Пу И императором. Когда в Маньчжурии началось новое восстание — на этот раз против японцев, Йошико организовала летучий карательный кавалерийский полк в несколько тысяч сабель беспощадно уничтожавший китайских красных партизан. Набранный в отряд всякий сброд из дезертиров и уголовников беспрекословно подчинялся своей госпоже, испытывая перед ней настоящий суеверный страх — и как перед «лисицей-оборотнем», но еще больше — из-за знания принцессы Айсин Гёро маньчжурского шаманизма. Именно на этой почве сблизилась она в свое время со Бэлигте Хар-боо — разведывательная служба Квантунской армии уже тогда присматривалась к различным недовольным Советской властью. И именно бурятский шаман передал на воспитание Йошико Кавасима диковатую лесную девчонку со странными голубыми глазами. Неутомимая кицунэ превратила угловатую воспитанницу советского детдома в настоящий бриллиант в сокровищнице кадров японской разведки. Именно с Йошико Кавасима Илта впервые познала женскую любовь, именно японская разведчица обучила Илту приемам, выученным самой Йошико в секретной школе ниндзюцу в Токио. Маньчжурская принцесса в свое время и вывела Илту на высший Совет «Общества Черного Дракона». Руками Илты были устранены несколько политических деятелей, стоявших на пути «Кокурюкай». Йошико была покровительницей Илты, а за ее спиной стоял Кэндзи Доихара, словно паук, опутавший разведывательной сетью Маньчжурию, японскую Монголию и русское Приморье.

И, разумеется, что когда Йошико Кавасима пригласила Илту Сато в работающий круглосуточно ресторан «Астории», украдкой зевавшая куноити не могла ей отказать.

— Ну что, выбрала? — Йошико вопросительно подняла брови.

— Да, — кивнула Илта, — наверное, я возьму маринованных осьминогов и суши.

— Здесь есть кое-что получше, — улыбнулась Йошико, подзывая официанта и указывая на что-то в меню. Японец кивнул, с уважением посмотрев на Йошико.

— Что там? — Илта перегнулась через стол, беря из рук Йошико меню и ища то, что заказывала принцесса. Найти оказалось несложно — данное блюдо стояло отдельно от остального списка, выделяясь более крупным, замысловатым шрифтом. Илта присвистнула, ее брови поползли вверх.

— Ты и вправду будешь это есть? Здесь?!

— Почему бы и нет, — пожала плечами Йошико, доставая из сумки золотой портсигар, — у меня хватит денег, чтобы оплатить за нас обоих.

— Ты же первый день в этом ресторане! Уверена, что тут есть знающий повар?

— Ты что боишься? — уголками губ улыбнулась принцесса, — тебя никто не заставляет.

— Вот еще, — Илта демонстративно отдала меню официанту и кивнула, — едали и не такое.

Йошико пожала плечами, закуривая длинную папиросу.

— Будешь? — спросила она, протягивая открытый портсигар. Илта кивнула, принимая тонкую дамскую сигарету и прикуривая от зажженной Йошико спички.

— Выпьем? — приподняла бровь Йошико. Илта, помедлив, кивнула. Японская разведчица подозвала другого официанта и взяла у него меню.

— Я, пожалуй, выпью саке, а ты? — спросила она у Илты.

— Еще не знаю, — пробормотала куноити, разглядывая меню, — о тут даже есть авамори. Принесите мне графинчик пожалуйста, — сказала она официанту.

— Как ты можешь пить эту дрянь? — поморщилась Йошико.

— Пристрастилась когда возвращалась в Токио, — усмехнулась Илта, — через Окинаву.

— Испортила вкус, — покачала головой Йошико, — смотри, еще твои канадские друзья приучат тебя виски пить.

Подошедший официант поставил на столик бутылку саке и графин с окинавским напитком, расставил высокие бокалы и блюдца с закусками: суши, морская капуста..

— Ну, за встречу, — Йошико подняла свой бокал и Илта чокнулась с ней.

— Уютно тут, — куноити обвела взглядом шикарный ресторан, почти пустой ночью, — почти как в Токио. Да и там такое меню не везде найдешь.

— Ну, а ты как думала? — снисходительно улыбнулась Йошико, — знаешь, кто заселяется в эту гостиницу?

— Ну, раз уже ты здесь, то можно догадаться, — пожала плечами Илта.

— Я отвечаю за безопасность Кэндо, — кивнула принцесса, — поэтому я и тут. Я слышала, ты раскрыла заговор с покушением? Тебя представить к еще одному ордену?

— Оставь, — махнула рукой Илта, — моей заслуги в том нет. Разве что в том, что я притащила сюда эту русскую дурочку, а заговорщики сочли ее столь важной птицей, что ради ее захвата даже махнули рукой на императора Маньчжоу-го.

Илта спокойно говорила об этом Йошико — от нее, как и от ее начальника не было смысла таить что-либо. К тому же во всей Империи больше, чем маньчжурской принцессе куноити доверяла только самому Тэнно.

— Значит, для них безопасность проекта значит куда больше, чем жизнь Кэндо, — задумчиво произнесла Йошико, — это, наверное, оскорбительно для Маньчжоу-го. И это оскорбление мы не можем спустить большевикам с рук, как ты считаешь?

— Безусловно, — кивнула Илта. Больше она ничего не сказала, потому что подошел официант. Еще раз поклонившись обеим девушкам, он принялся расставлять на столике фарфоровые тарелки украшенные перламутровыми ломтиками рыбы, тонкими настолько, что сквозь них просвечивал узор на посуде. Яство выглядело вполне аппетитно, но Илта знала сколько народу в Японии ежегодно отправляется в чертоги Эмма-о отведав такой рыбки. Фугу — одно из самых дорогих блюд японской кухни, приготовляемое из бурого иглобрюха, нежнейшая плоть которого пропитана смертельным ядом. Только повара высочайшей квалификации, прошедшую специальную подготовку, допускались к приготовлению опасного блюда. Илта надеялась, что в гостинице, принимающей столь высоких гостей, в ресторане будет работать именно такой повар. Куноити не боялась смерти, но ей очень не хотелось уходить, оставив тут незаконченные дела. Тот, к кому она попадет, не обрадуется, что она так легкомысленно закончила свою жизнь. Однако и отступать уже было поздно — Йошико уже насадила на вилку рыбный ломтик и положила его рот. Илта последовала ее примеру, разжевывая тающую во рту плоть, смакуя каждый кусочек.

— Ну, рассказывай, — произнесла Йошико, утолив первый голод. Илта кивнула, быстро и сжато рассказав все японской разведчице. Йошико молча слушала, не перебивая.

— Такая, в общем, история, — завершила Илта, закончив рассказ и наливая себе авамори.

— Ясно, — протянула Йошико, — а тебе и впрямь не позавидуешь.

— Знаю, — махнула рукой Илта. Сейчас «папашины» угрозы и намеки казались ей чем-то далеким и малозначительным. Ее охватило глубокое умиротворение, было комфортно, по телу разливалось приятное тепло. Самое то чувство, говорят, которое охватывает любителей фугу — тех, кто остается жив, чтобы рассказать о своих ощущениях. Высший пилотаж — оставить в блюде яда ровно настолько, чтобы посетитель почувствовал наркотическое опьянение, но остался жив.

— На «бревна» он тебя, конечно, не пустит, нет у него таких полномочий, — продолжала Йошико, — но усложнить жизнь может изрядно. Он ведь не врал — Ямада и впрямь заинтересован в успешном завершении этого дела. Насколько мне известно, он расспрашивал Сиро Исии о «Плеяде» и когда вызывал в Синьцзин. К счастью для него и для тебя наш «доктор Смерть» уже знал, что пташка выпорхнула из клетки и не стал говорить, что близок к успеху. Как-то сумел оттянуть время, выкроив этот месяц. В противном случае, твои проблемы начались бы сегодня — вернее уже вчера.

— То есть он мне оказал услугу, — рассмеялась Илта, — а я даже не поблагодарила.

— Не стоит, — улыбнулась Йошико, — он спасал прежде всего себя.

— Да я уж догадываюсь, — хмыкнула Илта, подхватив с тарелки очередной рыбный ломтик и сворачивая его в трубочку, — в любом случае — Наталья Севастьянова? — послышался чуть ли не над ухом резкий женский голос.

- Мне от этого не легче, — сказала она, откусывая кусок от рыбной «папироски». По ее телу вновь разлилось тепло, в губах и языке почувствовалось покалывание, сопровождавшееся легким онемением.

— Ты и впрямь думаешь, добраться за месяц до этого Центра? — пуская изящные колечки дыма, спросила Йошико, — через тайгу, наугад, не зная толком где и что искать?

— Я должна, — мотнула головой Илта, — или я и впрямь годна только на «бревна». Я опростоволосилась так, как никогда в моей жизни и большевики воспользовались моей промашкой. Я или верну им этот долг сполна — или умру там.

«Если конечно не помру от фугу этой ночью»- закончила она про себя.

Йошико неотрывно смотрела на свою подопечную и по ее бесстрастному лицу нельзя была понять — то ли она обдумывает сказанное, то ли ее мысли под воздействием фугу и алкоголя витают где-то далеко. Наконец ее губы изогнулись в улыбке.

— Ты всегда была упрямой, — рассмеялась она, — говорят, в стране финнов все такие. Ты всегда шла до конца и что самое интересное — у тебя часто получалось задуманное. Это знает и генерал Доихара — может, поэтому он распорядился помочь тебе.

— Помочь? — Илта с любопытством посмотрела на свою наставницу.

— Многие из тех, с кем имеет дело Доихара-сан, хотели бы знать, что затеяли большевики, — усмехнулась Йошико, — и их круг не замыкается на Ямада Осодзо.

Илта понимающе кивнула, не став расспрашивать дальше. Они выпили еще немного, закусывая ядовитой рыбой.

— Ты уже знаешь, кого возьмешь с собой? — сменила тему Йошико.

— Примерно, — кивнула Илта, — у меня было время, чтобы освежить тут кое-какие знакомства. В ближайшие пару дней я соберу группу.

— Хорошо, — сказала Йошико, — можешь обещать им что хочешь от имени Квантунской армии — в пределах разумного, разумеется. Своих людей мы тоже предоставим.

— У вас много тех, кто знает тайгу? — хмыкнула Илта. Даже в легкой наркотической эйфории ей пришлась не по душе мысль, что за ней будут присматривать люди Доихары.

— Найдутся и такие, — ответила Йошико, — ты сама знаешь, что в «бригаде Асано» хватает эвенков и нанайцев, да и русских звероловов. Собирай тех, кого считаешь нужным, но перед тем, как отправится в лес, отчитаешься передо мной, поняла?

Илта кивнула, но не удержалась от недовольной гримаски. Йошико рассмеялась.

— Мне всегда нравилось твое своеволие. Заканчивай со своим финским индивидуализмом, привыкай заново к дисциплине. Я смотрю, Сиро Исии совсем распустил тебя.

Говоря это, принцесса бросила беглый взгляд на красующиеся на изящном запястье часы «Seiko» и черные брови взлетели вверх.

— Мне пора.

— Мы не поднимемся наверх? — разочарованно протянула Илта.

— Извини, — развела руками Йошико, — малыш Генри Пу, через двадцать минут будет в Хабаровске, я должна его встретить. Кстати, я выдала тебе секретную информацию.

Илта усмехнулась — только Йошико могла себе позволить столь фамильярно отзываться о своем коронованном родственнике, причем, как поговаривали, не всегда в его отсутствие. Куноити вздохнула, понимая, что ее наставница и впрямь не может остаться.

— Ладно, не грусти, — улыбнулась Йошико, — мы еще увидимся до твоего отбытия. А чтобы тебе не было скучно этой ночью, — принцесса загадочно усмехнулась, — в твоей комнате тебя ждет сюрприз.

С этими словами она быстро, порывисто поцеловала девушку в губы, мимоходом взъерошила ей волосы и встала из-за стола, оставляя на нем приличную стопку купюр. Илта вздохнула допила авамори и, зажевав последний ломтик, тоже двинулась к выходу.

Смесь фугу и алкоголя взбодрила Илту — спать больше не хотелось, всю дорогу до своей гостиницы она пребывала в эйфорическом возбуждении. Не то, чтобы она совсем потеряла бдительность — некоторые рефлексы въелись так глубоко, что их не могло перебить и наркотическое опьянение. Однако и настоящее и будущее сейчас воспринималось в радужном цвете — существующие проблемы казались, малозначимыми и легко преодолимыми, а предстоящее путешествие — волнующим и интересным. Чуть ли не вприпрыжку Илта вбежала в холл «Даурии», поднялась на второй этаж, подошла к своему номеру и взялась за ручку двери.

И тут же замерла.

Дверь была не заперта.

Приподнятое настроение Илты вмиг сменилось обычной настороженностью. Она прислушалась — в комнате явно кто-то был. И этот «кто-то», похоже и не думал скрываться: Илта услышала как по полу простучали каблуки, затем услышала скрип матрасных пружин — ее нежданный гость сел на кровать. Вернее гостья — до Илты донесся слабый аромат дорогих духов. Довольная улыбка расплылась по лицу куноити, когда она вспомнила, где сегодня она встречала это благоухание. Уже не таясь, она толкнула дверь и шагнула внутрь.

Что-то белое, пахнущее все теми же духами, буквально вспорхнуло с кровати. На Илту надменно и в то же время с некоторым испугом глянули серо-зеленые глаза.

— Я ждала вас, — белокурая красавица с дворянским профилем, почтительно, но с достоинством склонила голову.

— Я вижу, — Илта откровенно оценивающе рассматривала угадывающееся под шелковым платьем роскошное тело. Девушка спокойно встретила ее взгляд, но в ее глазах мелькнуло что-то похожее на раздражение. Илта усмехнулась, невольно вспомнив Наташу. Однако расслабляться не стоит — мало ли кем может оказаться на самом деле эта «барышня».

— Как ты попала в номер? — спросила куноити.

— Вот, — девушка протянула сжатую в кулак руку и раскрыла ладонь. На ней лежал ключ.

— Портье выдал мне его, — пояснила девушка.

— Не помню, чтобы в этой гостинице позволялось такое, — насторожилась Илта.

— Его очень хорошо попросили, — улыбнулась блондинка.

— Кто же? — поинтересовалась Илта, уже догадываясь об ответе.

— Тот, кто не привык к отказам, — девушка даже несколько снисходительно посмотрела на Илту, — мы так и будем болтать всю ночь?

Куноити усмехнулась: нет, эта гордячка ей положительно нравится. Судя по всему, еще одна воспитанница Йошико и видно не зря она провела сегодняшнюю ночь именно с Сиро Исии. Принцесса Айсин Гёро хочет держать под контролем всех, кто занимается «Плеядой» и выбирает для этого разные методы. Что же, так еще интересней.

Илта несколькими небрежными движениями скинула верхнюю одежду, оставшись голой по пояс и, покачивая бедрами, двинулась к блондинке.

— Тебя как зовут? — мурлыкнула она.

— Ольга, — все еще пытаясь сохранить былое высокомерие, ответила девушка, однако в глазах ее мелькнуло некое беспокойство, — Ольга Волкова.

— Очень приятно, — усмехнулась Илта, подойдя почти вплотную. Ольга хотела отстраниться, видимо, увидев в глазах куноити, что-то напугавшее ее. Однако Илта была быстрее.

— Что ты делаешь!? — взвизгнула аристократка, когда тонкие, но сильные пальцы вцепились в ее сложную прическу. Не обращая внимания на крики девушки, Илта заломила ей руку и толкнула на кровать. Не успела Ольга опомнится, как Илта уже сидела сверху, одной рукой продолжая заламывать руку, а второй задирая подол.

— Не таааак, — возмущенный крик сменился протяжным вздохом, когда рука Илты протиснулась меж стройных ножек. Тонкие пальцы скользнули во влажную щель и куноити самодовольно улыбнулась, чувствуя как в такт движениям ее пальцев дергается напряженное тело. Придавив коленом заломленную за спину руку Ольги, Илта ухватила освободившейся рукой ее за подбородок, заставляя вздернуть голову.

— Всегда мечтала отыметь русскую шлюху благородных кровей, — прошептала она на ухо Ольге и рассмеялась, заметив как гневно блеснули глаза девушки. Однако вскоре гнев в них сменило иное выражение — проворные пальцы все еще двигались внутри нее, вырывая из уст Ольги протяжные стоны. Илта рассмеявшись, прикусила мочку нежного розового ушка.

— Ты больнаааааххх, — вырвалось из алых губ. Илта перекинула растрепавшуюся копну волос через голову Ольги и, не в силах сдерживаться, впилась зубами в белую шею. Сейчас она чувствовала себя пантерой, вцепившейся в загривок тонконогой важенке. Отпустив Ольгины волосы Илта одной рукой разрывала полупрозрачную ткань, с трудом подавляя желание рвать зубами и ногтями открывающуюся ей белую плоть. Ольга похоже не соображала, что дорогое платье превращается в попросту лохмотья — ее тело дрожало под жадными ласками, истекающие влагой стенки конвульсивно сокращалась вокруг вторгшихся в нее жадных пальцев. Наконец, протяжный громкий стон вырвался с искусанных в кровь губ, когда Ольгино тело содрогнулось от наступившего оргазма.

Довольно улыбаясь, Илта поднялась на ноги, снимая штаны и сапоги. Лежащая на кровати Ольга перевернулась на спину, одновременно стягивая разорванную одежду.

— Попробуй себя, — Илта поднесла к губам девушки все еще мокрые от слизи пальцы. Похотливо поглядывая на нее, дворянка тщательно облизала их. Илта рассмеялась.

— Надеюсь, ты нашла чем меня удивить, — усмехнулась она, — поднимая со столика дамскую сумочку, — а то пока все удовольствие получаешь ты.

Она не церемонясь, вытряхнула на стол содержимое Ольгиной сумочки, где среди дамской мишуры оказался закругленный и утолщенный с обеих сторон искусственный фаллос из слоновой кости.

— Я вижу, ты подготовилась к встрече, — усмехнулась Илта, — видать Йошико хорошо тебя проинструктировала. Ну, что же это будет забавно.

Последующие час или полтора прошел под знаком самого разнузданного разврата, который вряд ли когда видели стены «Даурии». Принявшая доминирование куноити, Ольга обернулась донельзя раскованной шлюхой, с готовностью выполнявшей все прихоти Илты. Губы их обследовали тела друг друга от мочек ушей до пальчиков на ногах, искусственный член многократно побывал в обеих дырочках каждой из девушек, вынимаясь лишь затем, чтобы освободить дорогу искусным пальцам или жадным язычкам, слизывающим капли терпкого любовного сока. Прекрасные девичьи тела сплетались в страстных объятиях, сокрушительные оргазмы следовали один за другим, пока, наконец, изможденные девушки не рухнули на кровать.

Чуть позже Илта лежала на подушке, прислоненной к спинке кровати, борясь с вновь подступающим сном. Рука ее лениво ворошила светлые волосы Ольги, прижавшейся щекой к смуглому бедру.

— Ты и вправду дворянка? — зевая, спросила куноити.

— Угу, — кивнула Ольга, — чистейших кровей, хоть сейчас пробу ставь. Отец генерал, мать до замужества даже фрейлиной при императрице была.

— А тут как оказалась? — невольно заинтересовалась Илта. Ольга пожала плечами.

— Да, как и все, — отец у Колчака служил в Гражданскую. В девятнадцатом отпросился в отпуск, чтобы жену в Харбин вывезти — знал Хорвата еще до войны. Возвращаться не стал — Восточный фронт повалился, чехи Колчака сдали. Поселился тут, да и помер скоро, от ранений. Ну, а потом и я подросла.

— Чтобы пойти в шлюхи? — усмехнулась Илта, — с дворянской честью как?

— А никак, — хмыкнула Ольга, — жить всем охота, некоторым даже красиво. Мать бы и сама пошла, только старовата уже. Ее то в фрейлины сам Григорий Ефимович протолкнул, а до того она в его общине «богородицей» была, там уж всякое было. Я то с ранних лет с «людьми Божьими» в радениях участвую, мне проще, чем многим.

— Ах, вот оно что? — с интересом протянула Илта. О русской хлыстовщине она знала от эмигрантов, но никак не думала встретить в Маньчжурии приверженцев этой секты.

— Ну да, — воодушевленно кивнула Ольга, — в Харбине уже несколько «кораблей» есть, а теперь и тут будет. Йошико на наших радениях часто бывает — говорит, чем-то на их веру похоже. Она говорит — надо побольше молодежи в общину привлекать. Будем всю эту пионерско-комсомольскую ораву отвращать от большевизма Любовью Христовой.

Илта усмехнулась — ну да, политика Японской, так же как и Британской империи и Третьего рейха, основывалась, среди прочего и на использовании религиозного многообразия населения бывшего СССР, в частности и деятельности различных сект. Так что хлыстовство, с его экстатическими «радениями» и впрямь могло прийтись по душе маньчжурской шаманке и резиденту японской разведки Йошико Кавашима. Мысли ворочались в голове тяжело, думалось вяло. Илта зевнула еще раз, глаза у нее слиплись окончательно. Положив руку на затылок Ольги, она легонько подтолкнула ее вперед. Та, поняв, что от нее требуется, коснулась языком увлажнившейся плоти. Засыпая под ласкающие движения языка между ног, Илта еще успела подумать, что если она и умрет сегодня от яда фугу, последние минуты ее жизни будут весьма приятными.

Наташу разбудил жесткий тычок в бок.

— Выспалась, сучка?! — послышался сверху холодный голос, — поднимайся, приехали!

Наташа открыла глаза, сонно оглядываясь по сторонам. Она лежала на тощем, набитом соломой матрацем, валяющимся прямо на грязном полу. Из распахнутого над ней круглого окна поддувал прохладный ветерок, заставляющий Наташу зябко ежиться, кутаясь в рваное тряпье. Из окна слышался негромкий плеск воды, а пол под Наташей слегка покачивался — уж третий день пленница и ее похитители поднимались на небольшом пароходе вверх по Зее.

Над Наташей стояла невысокая, сухопарая женщина, с крючковатым носом и ненавидящими темными глазами. Несмотря на жару, поверх обычной гимнастерки была наброшена черная кожаная куртка, схваченная широким поясом на талии. Черные с уже пробивавшейся сединой волосы охватывала красная косынка. Неуклонно проигрываемая война вновь воскресила типаж более чем двадцатилетней давности — красной комиссарши времен Гражданской войны, беспощадной и фанатичной фурии с маузером наготове.

— Разве уже Зея? — хмуро произнесла Наташа и выглянула в окно.

— В Зею нам нельзя, — отрезала женщина, не забыв ожечь девушку ненавидящим взглядом, — пойдем бережком. Ну, давай, подымай задницу! Разожралась на буржуйских харчах!

Наташа зло покосилась на женщину, но послушно встала.

Три дня назад Наташа очнулась после того, как ей на лицо набросили тряпку с хлороформом в переулке. Превозмогая страшную головную боль, девушка все же нашла в себе силы приподняться на локтях и осмотреться по сторонам. Ошеломленно помотала головой — она словно вернулась во времени на месяц назад. Под ней была жесткая лавка, за окном слышался стук колес поезда, а на скамье напротив сидела черноволосая женщина, рассеяно листавшая тоненькую книжечку. На минутку Наташу охватил иррациональный страх — неужели все это было лишь причудливым сном, привидевшимся ей после похищения из Читы? Неужели настоящий кошмар только начинается.

Заметив движение на койке, женщина приподняла голову и глянула на Наташу. Та поняла сразу две вещи: во-первых, все прошедшее не было сном — женщина была значительно старше Илты, одета в обычный наряд небогатой горожанки из Хабаровска или Благовещенска, а в руках держала не документы Наташи, а тонкое собрание «Избранных цитат Ленина». Во-вторых, Наташе было бы сейчас лучше снова оказаться на пути в логово Сиро Исии, чем угодить в руки Алисы Барвазон, фанатичной коммунистки и безжалостной садистки.

Сейчас Наташа видела ее второй раз в жизни — первый был во время одного из вызовов в Центр. Девушка тогда предъявляла документы на проходной, когда Алиса проходила мимо. На Наташу она бросила лишь беглый взгляд, но даже от него у девушки прошел мороз по коже и она, поспешно отдав честь — у женщины были майорские ромбы на петлицах — поспешила проскользнуть в коридор. Позже, от Берсоева Наташа узнала, что Борвазон — доверенное лицо Сталина, из отборных палачей НКВД. Совсем молоденькой девушкой вступив в РКП (б), уже в Гражданскую «товарищ Борвазон» прославилась расстрелами белых офицеров в Крыму, под руководством самой Землячки. Чем она занималась после этого ходили слухи, один мрачнее другого — известно лишь, что в конце двадцатых Алиса Борвазон закончила спецшколу ОГПУ, а с началом войны оказалась в Особой группе НКВД под руководством Павла Судоплатова. Последний, кстати, был захвачен в результате совместной операции Абвера и МИ-6, при подготовке покушения на атамана Краснова, после чего выдан правительству Украинской державы, где осужден за убийство Евгения Коновальца и расстрелян. Вместе с Судоплатовым бандеровцы ликвидировали всю его группу — Алиса была чуть ли не единственной, кому удалось бежать за линию фронта. Как-то ей удалось оправдаться от обвинений в измене, после чего она и была назначена на должность заместителя руководителя Центра, как и она назначаемого НКВД. Поговаривали, что Вождь прислал ее для лучшего контроля над важным партийным проектом. Видно помимо официальной должности, у ее назначения были и иные, секретные цели — вряд ли она прибыла в Хабаровск именно по Наташину душу. Сейчас глядя в эти ненавидящие черные глаза, девушка могла только проклинать свою эмоциональность, приведшую ее в лапы этой фурии.

За стенами купе послышались шаги, прозвучал негромкий смех и несколько слов на японском. Не успела Наташа даже подумать о том, чтобы позвать на помощь, как Алиса, ухватив с койки подушку, метнулась к пленнице. Ее локоть надавил на горло Наташи и докторша почувствовала, как через прижатую подушку в ее живот тычется дуло.

— Пикнешь, сучка, пристрелю! — прошипела Алиса, ее лицо исказилось лютой злобой.

— Я бы тебя в расход пустила еще в переулке, — продолжала шипеть Алиса, — пару пуль в живот и подыхай в собственном дерьме. Ты мне нужна живой, но попробуешь сбежать, — застрелю прямо тут, подстилка фашистская! Больше они от тебя ничего не узнают, поняла мразь?!

Ее словоизлияния прервал стук открывающейся двери. Алиса рывком обернулась, удерживая пистолет у Наташиного живота. Вошедший в купе был невысоким крепким мужчиной, с русой бородой и серыми глазами. Одет он был также как все в этих краях и все же — по глазам, по манере держаться Наташа поняла, что этот человек не из местных.

— Все в порядке? — отрывисто спросила его Алиса.

— Вполне, — кивнул мужик, усаживаясь на край кровати, — часа через два будем в Благовещенске, может даже раньше.

— Хорошо, — кивнула Алиса, — а что там за япошки были?

— Канцелярская крыса и какая-то шлюшка, — пренебрежительно сказал вошедший, — ничего особенного. В соседнем вагоне едет двое японских солдат и трое казаков, но, похоже, по своим делам, не по нашу душу.

— Хорошо, — кивнула Алиса, — но ты посматривай за ними. Значит так, слушай меня внимательно, — повернулась она к Наташе, — для начала не вздумай врать и оправдываться, все равно бесполезно. Все видели, как ты с этой японкой чуть ли не под ручку ходила, видно, что она тебя не насильно за собой таскала.

Несмотря на ужас своего положения Наташа усмехнулась — врать она не собиралась с самого начала.

— Сама знаешь, что у нас для изменников полагается, — продолжала Борвазон, — но шанс у тебя есть. Расскажешь честно, все что было с тобой, что ты рассказала, что сама видела — будешь жить. Срок тебе, конечно, дадут, но небольшой — ты молодая, неопытная, мозги тебе заморочить раз плюнуть. Расскажешь честно — лично попрошу, чтобы сильно не наказывали. А за молчание — по закону военного времени.

Наташа мучительно размышляла над всем сказанным. Ее охватило сильнейшее искушение — признаться сейчас, раскаяться в предательстве. Она понимала, что даже если ее помилуют жизнь, на которую ее обрекут, может оказаться похуже смерти, но все-таки. Все ее молодое, цветущее тело молило о жизни, она содрогалась при мысли о черной яме с грудой костей, подобной той, в которую по ее нечаянному приговору отправили сотни девушек. Приговор, который на самом деле вынесли такие как вот эта…

Наташа глянула в уставившиеся на нее с нетерпением черные, слегка навыкате глаза, на побледневшие тонкие губы и с необычайной ясностью осознала, что Алиса врет. Врет, как и все они, обещающие построить рай на земле, но неспособные построить даже Ада. Она почувствовала, как страх уступает место иному чувству — отвращению и презрению к этому существу, из тех же упырей, что и сейчас во имя безнадежно проигранной войны продолжают лгать и убивать, как убили ее отца и пытались убить ее саму.

— Нет, — Наташа не сразу поняла, что говорит вслух.

— Ах ты сука! — лицо Алисы от злости пошло красными пятнами, она замахнулась, но сдержалась. Какое-то время она сверлила Наташу яростным взглядом, а потом ее тонкие губы раздвинула совершенно не понравившаяся девушке улыбка.

— А знаешь, так даже лучше, — усмехнулась энкавэшница, — а то наговорила бы сейчас с три короба, разбирайся потом в твоей брехне. Что, охмурила тебя японская шлюха?

— Ты не поймешь, — Наташа демонстративно отвернулась. Алиса с напарником переглянулись и дружно расхохотались.

— Да ну, не пойму, — сквозь слезы произнесла Алиса, — тоже мне тайна.

Ее рука протиснулась между ног Наташи и та невольно вскрикнула, когда костлявая клешня сдавила ее промежность.

— Все с тобой ясно, шалава, — пренебрежительно сказала Алиса, убирая руку, — ничего, выберемся в более безопасные места, там я найду способ тебя разговорить, не сомневайся. Пока запомни — ты моя падчерица, мы поехали в Хабаровск, но по дороге ты захворала и мы решили вернуться домой. Тебе все время плохо, ты ни с кем не разговариваешь, мало двигаешься и много спишь. Поведешь себя неправильно, знак подашь кому или заговоришь с кем не надо — тут тебе и конец, наизнанку вывернусь, а обратно япошкам не отдам. Сбежать не надейся — я с тебя глаз не спущу. Пока будем добираться до места подумай над тем, что я сказала — глядишь, целее будешь.

Наташа кивнула, но в сердце ее пробудилась робкая надежда. Она понимала, что рано или поздно ее заставят говорить, но легко сдаваться не собиралась. Наташа нужна НКВД живой — они во что бы то ни стало хотят узнать, что бывшая докторша рассказала японцам о «секретном оружии Сталина». Пытать здесь на «вражеской территории» ее не будут — так и спалиться недолго, особенно в поезде. А пока они доставят ее в свое безопасное место — многое может случиться. Может, несмотря на угрозы Алисы Барвазон, Наташе удаться сбежать, а может Илта выйдет на их след. Посмотрим, сдюжит ли большевистская овчарка против бывшей советской детдомовцы.

Наташа поняла, что невольно улыбается своим мыслям только заслышав удивленный возглас Алисы.

— Я смотрю, ты повеселела, — хмыкнула она, — это хорошо. Посмотрим, так ли тебе будет весело денька через два. А пока — отдохни немного.

Рука с маузером взлетела вверх и рукоятка больно стукнула Наташу по макушке. Перед ее глазами словно полыхнула яркая вспышка и все погрузилось во тьму.

Благовещенска Наташа так и не увидела — поезд пришел к станции ночью. Все еще полуоглушенную Наташу вывела на перрон Алиса, сопровождаемая ее подручным, которого она звала Петром и молодым парнем по имени Николай, ехавшим в соседнем купе. Видимо, комиссарша нарочно выбирала маршрут, чтобы приехать ночью и меньше привлекать к себе внимания.

У перрона их ждала раздолбанная колымага — Наташа даже не успела распознать марку машины, так быстро ее затолкали внутрь. Водитель — дюжий детина в кожаной куртке — окинул ее любопытным взглядом, но ничего не сказал. С одной стороны от Наташи села Алиса, с другой Петр, Николай сел рядом с водителем и машина тронулась с места.

Наташа не знала, сколько времени они ехали по Благовещенску — ей казалось целая вечность. Но вот они выехали за город и свернули к небольшой роще. Тут водитель и остановил машину.

— Вылезай! — скомандовала Алиса и Наташа, опасливо поглядывая на пистолет в ее руке, вышла наружу. Вслед за ней последовали и остальные большевики. Алиса перекинулась несколькими словами с водителем, после чего он выехал опять на дорогу.

— Ну, пошевеливайся! — Николай толкнул Наташу в спину и та, злобно зыркнув в ответ, пошла меж деревьев. Идти, впрочем, оказалось недолго — метров через десять лес кончился и перед ней открылась речная гладь. Наташа догадалась, что это Зея, впадавшая в Амур чуть ниже по течению. Над рекой поднимался молодой месяц, оглушительно орали лягушки, все было как-то провинциально пасторально. И лишь по-прежнему упиравшийся в бок Наташи ствол револьвера не давал забыть о жестокой действительности.

Внизу на реке появилось какое-то темное пятно, стремительно увеличивавшееся в размере. Вскоре послышалось шипение выпускаемого пара — к берегу подходил допотопный пароход, покрытый облупившейся белой краской. Вдоль борта были черным выписано — «Голец».

Пароход развернулся и остановился у берега. Из рубки выглянул высокий мужик с всколоченными темными волосами. Лицо, некогда возможно и приятное, было изуродовано оспинами. Он окинул взглядом всех присутствующих, особенно задержавшись на Наташе, в его глазах мелькнул явный интерес.

— Откуда девчонка, Алиса? — спросил он, спуская сходни на берег.

— С Хабаровска, товарищ Шурыгин, — усмехнулась Алиса, поднимаясь на борт, — к японцам хотела перебежать. Везем теперь в Алдан, а там в Якутск, для суда..

Мужчина вновь посмотрел на Наташу, но теперь уже совсем по-другому: в его глазах читалась неприкрытая ненависть.

— Не много чести для японской подстилки? — буркнул он, — притопить тут и дело с концом.

— Нельзя, товарищ Шурыгин, — покачала головой Алиса, — пока она нужна живой. Но, если будет выпендриваться — разрешу поступить с ней как хочешь.

— Моей дочери почти столько же было, — зло сказал капитан, — вот же тварь! Ладно, довезу до Зеи, как и говорили.

С этими словам он развернулся и спустился в рубку. Помимо нее на палубе был небольшой камбуз и две каюты, в одной из которых разместились Алиса и Наташа. В соседней остановились два красноармейца.

— У капитана вся семья погибла под бомбежками, — пояснила Алиса, когда они остались одни, — а сам он оспой болел, которую твои хозяева еще в начале войны распространяли. Японцев он ненавидит, а пособников — тем более. Так что смотри — у него с такими как ты разговор короткий.

Последующие пару дней Наташа сидела в каюте, под неумолчным присмотром то Алисы, то двух ее помощников. Выходить на палубу ей не позволяли и девушке оставалось смотреть в иллюминатор на плещущуюся воду и берега, на которых то рос густой лес, то мелькали какие-то поселки. Один раз они проплыли даже мимо города — как помнила Наташа, его называли Свободным, однако заходить не стали. Судя по обрывкам разговоров, подслушанным Наташей сквозь сон (когда пленница спала, Алиса и ее красноармейцы были более разговорчивы), пароход должен был довести их до города Зеи — конечного пункта судоходства на одноименной реке, а дальше большевики и их жертва отправлялись своим ходом.

Хозяин парохода зарабатывал на жизнь тем, что отвозил пассажиров с Зеи в Благовещенск — высадив Алису и остальных, он, как поняла Наташа должен был забрать группу канадских золотоискателей. Может ему и приплачивали большевики, но, скорее всего он работал не за страх, а за совесть, искренне ненавидя оккупантов. Судя по всему не один он занимался на Зее подобным извозом — навстречу им то и дело шли разные суда, со многими из которых капитан Шурыгин обменивался приветственными гудками. Пару раз попадались и менее безобидные «кораблики»- Наташа помнила, как вспыхнуло ее лицо надеждой, когда навстречу «Гольцу» двинулся сторожевой катер — явно из состава бывшей Амурской флотилии. Сейчас же над ним развевалась не красная тряпка, а темно-зеленое знамя со Спасом — флаг Амурского казачества. Охранявших Наташу Петра и Николая этот корабль изрядно переполошил — только что мирно дегустируя капитанский ханшин, оба подскочили словно подброшенные пружиной. Cбив девушку на пол, мужики навалились сверху, не давая ей подняться.

— Пикнешь — прирежу, — побежал Петр, приставив к горлу Наташи нож. Для надежности он еще и заткнул ей рот ладонью. Однако неказистый пароход, как видно, не привлек внимания речной полиции и катер проследовал мимо, даже обменявшись гудками. Часа через три на реке появился второй полицейский катер, но все повторилось по той же схеме.

Похоже ситуация изменилась — подняв Наташу с койки, Алиса собиралась сойти на берег не в Зее, а где-то раньше. В тесную каюту вошли Николай и Петр — с хмурыми, какими-то помятыми лицами, словно с похмелья или недосыпу. Скорее второе — вряд ли Алиса позволила бы им сейчас пить. И действовали они слажено и споро — ловко вздернули Наташу на ноги, скрутили ей сзади руки кожаным ремнем и вытолкали из каюты.

«Голец» пришвартовался к берегу, на который уже были спущены сходни. Капитан Шурыгин стоял у штурвала, на изрытом оспинами лице не отражалось никаких эмоций. Лишь, когда мимо него провели Наташу, в глазах мужчины снова промелькнула жгучая ненависть и он смачно сплюнул за борт. Красноармейцы провели Наташу на берег, вслед за ними легко сбежала и комиссарша.

— Отличная работа, товарищ Шурыгин, — Алиса развернулась к хозяину парохода, — Родина тебя не забудет. Надеюсь, встретимся еще.

— Все там будем, — хмуро ответил капитан, глаза его неотрывно смотрели на реку. Неожиданно на его лице отразилась тревога.

— Черт! В лес быстро!

Из-за одного из островов вынырнул патрульный катер под уже знакомым флагом Амурского казачьего войска. Шурыгин метнулся в рубку, заработал мотор и неказистое суденышко, стало разворачиваться навстречу, стараясь загородить корпусом стоящих на берегу людей.

— Давай в лес! — Алиса грубо толкнула в плечо Наташу, одновременно послав бешеный взгляд остальным. Катер был слишком далеко, чтобы его экипаж мог разглядеть четырех людей на берегу. Так что у «Гольца» были все шансы отделаться легким испугом — с катером их разделял еще почти километр, когда Алиса, с двумя ее подручными, пинками и угрозами загнали пленницу под лесной полог.

Весь день они шли вдоль Зеи, то подходя близко к реке, то удаляясь в чащу. Последнее приходилось делать все чаще: к вечеру разнообразные суда появлялись на реке чуть ли не каждые полчаса — и в одиночку и небольшими группами. Большинство из них были явно гражданскими — даже на берегу слышались разносящиеся по реке пьяные крики на разных языках, звуки музыки. Судя по нескольким презрительно-неприязненным замечаниям Алисы, это были золотодобытчики, торопящиеся спустится к Благовещенску, чтобы сесть на поезд в Хабаровске и успеть на праздник.

Ближе к вечеру на реке стало появляться все больше кораблей под флагом Амурского войска, а когда почти стемнело и на другом берегу реки засветились огни города — видимо той самой Зеи — по реке прошел военный катер под знаменем Восходящего Солнца.

— Назад! — прошипела Алиса, больно вцепившись ногтями в руку Наташи. Та опустила голову, скрывая злорадство при виде явного страха на лице коммунистки. Больше впрочем, причин для радости у девушки не нашлось — теперь ее уводили от реки, по левому берегу которой высокие холмы постепенно переходили в горы хребта Тукурингра, поросшие лиственницей, черной березой и монгольским дубом. Под одним из таких деревьев они и заночевали. Наташу сторожили по очереди, давая выспаться только одному из ее конвоиров. Сама девушка почти не сомкнула глаз — ей было слишком холодно и страшно.

Утром они вновь двинулись в путь.

Путь их был не из легких: приходилось то карабкаться вверх, продираясь сквозь заросли рябинника, смородины и спиреи, то спускаться в долины небольших рек. Порой межгорные впадины разрастались в заболоченные равнины-мари, где приходилось идти с большой осторожностью, чтобы не провалится в трясину обманчиво прикрытую зеленым ковром из мхов. С поваленных лиственничных стволов прыгали большие серые лягушки с кроваво-красными пятнами на животе, переползали ящерицы и углозубы, бесшумно струились болотные змеи. А после марей приходилось опять карабкаться в горы. За все время перехода они останавливались только трижды — перевести дух, перекусить сухим пайком, запивая водой вскипяченной в старом котелке, нашедшемся в одной из сумок.

К вечеру с вершин спустился белесый туман, порой застилавший все так, что Наташа с трудом различала своих пленитилей. Она надеялась, что возможно ей удастся сбежать, однако вокруг было слишком темно и страшно, чтобы у Наташи хватило на это духу. К тому же Алиса, понимая о чем думает ее пленница, вцепилась в ее руку словно клешней, время от времени тыкая в бок пистолетом.

Перевалив через очередную, особо высокую гору, трое сотрудников НКВД и бывшая советская докторша спустились к широкой реке, текущей откуда-то с гор. Из разговоров Наташа поняла, что это и есть, неоднократно упоминавшийся Гилюй. Горная река шумела на перекатах и порогах, где-то внизу впадая в Зею. Николай принялся разжигать костер из вынесенного на берег топляка, а Петр и Алиса стояли на берегу. Наташе было позволено сесть и едва ее ноги коснулись земли, она без сил повалилась в густую траву.

Проснулась Наташа от двух вещей: во-первых, продрогнув до костей — пусть кто-то и заботливо перенес ценную пленницу поближе к затухающему костру. Во-вторых, вокруг находилось явно больше людей, чем трое: сквозь шум реки пробивались разные голоса, мужские и женские, трава шуршала от шагов множества ног.

— Говоришь, Семен, Зея на ушах стоит? — послышался голос Алисы.

— Спрашиваешь, — откликнулся незнакомый мужской голос, — две японские роты и казачий полк нагнали. Никого не велят не впускать, не выпускать, розыск объявили. И приметы называют — особенно хорошо девку эту расписывают. И не только военные там, но и охранка японская, Кэмпэйтай — Шурыгина уже взяли. Вовремя вы мимо Зеи проскочили.

Наташа открыла глаза и увидела, что помимо ее вчерашних спутников ее окружают не меньше десяти мужчин, обвешанных оружием с ног до головы. Большинство было русскими или по-крайней мере славянами, — пару раз ухо Наташи уловило украинский говор. Но были тут и двое китайцев и эвенк, разделывавший у костра тушу какого-то животного. В отличие от своих спутников одетых в разные вариации советской формы, на таежном аборигене был традиционный летний халат эвенков из черного сукна.

«Повстанцы!» — мелькнуло в голове у Наташи. Она знала, что Зея и Тында были крайними форпостами, где оккупационные власти чувствовали себя более-менее уверенно. Дальше на север начинались горы, представлявшие собой своеобразную «подушку безопасности» пролегшую от Зеи до Алдана за которым начинался «Якутский фронт». Собственно фронтом это называлось чисто формально — на самом деле у Советов, ведущих тяжелые бои на Урале и в Прибайкалье, не было возможности держать здесь сколь-нибудь крупные силы. Впрочем, и японцы с канадцами не горели желанием наступать за Становой хребет и дальше по якутской тайге, так что установилось некоторое позиционное затишье. Орудовали тут в основном бесчисленные отряды «красных партизан» с которыми с переменным успехом боролись японские и казачьи каратели.

Алиса стояла у потухшего костра, разговаривая с рослым чернобородым мужиком, в потрепанной гимнастерке и таких же штанах. Куда лучше выглядела перекинутая через плечо новенькая — явно трофейная — английская винтовка. Рядом с ним стояла женщина, вернее даже девушка — единственная женщина из вновь прибывших. Высокая, стройная, с длинной черной косой, девушка была, похоже, даже младше Наташи. Узкие темные глаза и высокие скулы выдавали китаянку или кореянку, хотя чистокровной азиаткой она не выглядела — кто-то из ее предков явно был славянином.

Почувствовав, что блондинка смотрит на нее, полукровка подняла глаза и у Наташи невольно прошел мороз по коже. Этот взгляд — холодно-бесстрастный, как бы «пустой» был пострашнее фанатизма Алисы или откровенной ненависти капитана Шурыгина. Те, при всем своем отношении, все же видели в Наташе человека. В этом взгляде чувствовалась холодная злоба, отрешенная от всего человеческого вообще.

— Так, когда нам ждать япошек? — спрашивала Алиса у бородатого мужика.

— Не позже полудня, — пожал плечами тот, — хорошо еще, что пока самолетов не было. Тутумэ, — бородатый Семен кивнул в сторону эвенка, — был недавно у Бомнака, говорит — эвенки больше партизан не потерпят. Говорят, что от нас все беды — пустишь на постой, а потом японцы деревни жгут. И еще, якобы объедаем мы их сволочей и оружие плохое даем — канадцы, мол, щедрее гораздо.

— Ясно, — скрипнула зубами Алиса, — значит надо уходить.

— Да, — кивнул Семен, — и поскорее, к Становому хребту. Там вроде пока еще тихо, до аэропорта они не добрались. Поедим, — он кивнул в сторону эвенка насаживающего на деревянные вертела куски капающего кровью мяса, — и пора сматываться.

— Хорошо, — ответила Алиса, — но…пара часов же у нас есть? Я тут хочу наконец с нашей барышней поговорить — она похоже не поняла еще, что с ней не шутят. Да и бойцам полезно будет послушать, о чем она поет.

— Если только в темпе, — усмехнулся Семен, — у нас Сун по таким вещам специалистка.

Он кивнул узкоглазой девице и та, не меняя каменного выражения лица, поднялась на ноги, бросив на Наташу еще один взгляд от которого у девушки неприятно засосало под ложечкой. Не говоря ни слова, Сун зашагала вдоль реки, внимательно вглядываясь в доходивший до пояса папоротник.

— Ее отец — китайский коммунист, а мать советская девушка, комсомолка, — пояснил командир красных партизан, — отец и муж Сун были в Нанкине во время резни, — он улыбнулся, видя как бледнеет Наташа, — понимаешь, да? К японским прихвостням у нее особая любовь. И олень, как нарочно, убит тот, что надо — важенка на сносях. Молока полное вымя. Эй, Тутумэ, — повстанец кинул эвенку несколько слов и тот, обернувшись, заулыбался во весь щербатый рот. Несколько ловких взмахов ножом и он шагнул вперед держа в руках влажно поблёскивающий ком плоти, капающий кровью и какой-то белой жидкостью. Наташа поняла, что это такое и тошнота подступила к ее горлу.

— Не бойся, пить тебя не заставят, — рассмеялась Алиса, — действуйте товарищи! — она кивнула кому-то за спиной Наташи. Девушка почувствовала, как ее плечи словно стиснули железные тиски. Сильные руки опрокинули ее на спину, сорвали одежду, разложив вырывающуюся и плачущую от унижения Наташу на земле. Другие повстанцы сноровисто вбили в землю четыре колышка, к которым примотали Наташины руки и ноги.

— А ничего сучка, — Семен ухмыльнулся, похлопав Наташу по плоскому животу, — эвон как сиськи торчат. Дашь ребятам побаловаться потом?

— Перебьешься, — ухмыльнулась Алиса, — знаю я вас, затрахаете шлюшку до смерти. А мне ее до Центра довезти надо. Эй, дай сюда эту штуковину.

Эти слова были обращены к молодому повстанцу, срезавшему стебель камыша. Издевательски улыбаясь в лицо плачущей девушке, Алиса пальцами раздвинула ее половые губы и просунула туда стебель. Наташа вздрогнула всем телом.

— Не, дергайся сучка, хуже будет, — прикрикнула Алиса, — ну-ка, тунгус!

Тутумэ поднес вымя, вырезанное из утробы важенки, и протолкнул набухший сосок в отверстие полого стебля. Руки его сильно сжали ком окровавленной плоти и жирное молоко, смешанное с кровью, заструилось по стеблю. Наташа почувствовала, как внутрь нее заливается вязкая, теплая жидкость, вызывая мерзкое чувство чужеродного заполнения. Алиса залила с поллитра, до тех пор, пока по стеблю не начало течь то, что уже никак не напоминала молоко. Коммисарша медленно вытянула стебель и рассмеялась, когда вслед за ним полилось нечто розово-белое.

— Нравится буренка? — комиссарша подмигнула беспомощной девушке, потом нарочито медленно провела пальцем вдоль половых губ, — ну, где там ваша китаянка?

Из-за спин эвенка, Семена и Алисы появилась Сун. На вытянутой руке она держала небольшую бечевку охватывающей шею серо-коричневой змеи с темными пятнами вдоль брюха. Помертвевшая от ужаса Наташа смотрела, как Сун, подходит к ней. Положив щитомордника на землю, китаянка что-то прошептала, наклонившись, после чего перерезала веревку, освобождая рептилию. Ядовитая тварь плавными движениями скользнула вперед, вползая меж широко разведенных ног Наташи.

— Китайские товарищи знают, как разговорить упрямых шлюшек вроде тебя, — говорила на ухо Наташе Алиса, — ты знаешь, что змеи очень любят молоко?

Наташа молчала, сжимая зубы, загоняя внутрь рвущийся наружу истошный вопль. Ее била крупная дрожь, по коже стекали крупные капли пота. Случайные прикосновения холодной чешуи тела к голой коже, казалось, обжигали, словно раскаленное железо. Пристроившаяся за спиной Алиса приподняла голову Наташи и теперь девушка видела как струится меж ее ног смертоносная лента, как мелькает раздвоенный язык, слизывая молочные капли, как блестят неподвижные холодные глаза.

— Раньше так в Китае казнили неверных жен, — продолжала говорить Алиса, — а ведь ты хуже их — ты изменила не мужу, а Родине, Партии и Вождю. Пожалеешь ты об этом, когда змея заползет в твою развратную дырку? Не в силах выбраться она будет жалить тебя изнутри, ее дерганья разворотят тебя всю и ты сдохнешь в муках — как и заслуживаешь. Ты спасешь свою никчемную жизнь, только если будешь говорить.

Голос большевистской шпионки понизился до сладострастного шепота, костлявые пальцы скользнули на грудь девушки, больно сжав сосок. Однако Наташа почти не заметила этого, потому что как раз в этот момент чешуйчатое тело прикоснулось к внутренней стороне бедра. Она почувствовала, как проворный язычок ощупывает ее половые губы, слизывая вытекавшие из влагалища молочные струйки. Наташа представила, как эта гадина будет биться внутри нее, пытаясь вырваться, как ядовитые зубы будут вонзаться в ее нежную плоть.

— Пожалуйста, — она подняла заплаканное лицо к Алисе, — пожалуйста, прекрати. Я расскажу все, что ты скажешь.

Алиса усмехнулась, подав знак Сун. Блеснул выхваченный из-за пояса нож и вонзился аккурат меж бедер Наташи, пришпиливая к земле щитомордника. Новый взмах ножа отбросил в сторону слабо извивающееся тело.

— Так будет с каждой гадиной! — пафосно заявила Алиса, — а теперь колись, сучонка. Учти — если что Сун легко еще парочку змей найдет.

Наташа нервно сглотнула и начала отвечать на вопросы Алисы.

Через пару часов отряд покинул место стоянки, начав переправу через бурлящий Гилюй. Наташу охраняли двое красноармейцев и, по-прежнему не спускавшая глаз с пленницы, Алиса. Все это время Наташа пребывала в постоянном напряжении, каждое мгновение, ожидая, что Алиса решит пристрелить «изменницу», дабы не задерживать путь. Это был вполне ожидаемый шаг — после того, как Наташа выложила как на духу, все, что произошло с ней, начиная с пленения в Чите, она уже не нужна была Алисе. Но видимо у комиссарши были какие-то резоны оставить Наташу в живых. Хотя и выглядела Алиса раздосадованной — задуманной ею «полевой агитации» явно не получилось, сказанное Наташей не вызвало особого негодования у ее спутников. Даже на лицах сопровождавших Барвазон Петра и Николая, не говоря уже о повстанцах, отражалось скорее недоумение, чем гнев. Наташа даже поймала парочку сочувствующих взглядов. С искренней ненавистью на нее во время этого рассказа смотрела лишь сама Алиса, командир повстанцев Семен и полукровка Сун. Наташа видела разочарование, мелькнувшее в узких глазах, когда Алиса приказала прекратить пытку — Сун явно желала посмотреть, как Наташа корчится в муках. Сейчас она шла в арьергарде отряда, пробиравшегося по скользким камням через гилюйский брод, и Наташа ежилась, чувствуя на спине сверлящий взгляд. Впрочем, сейчас чувства бывшей комсомолки были вполне взаимными. Когда она только увидела повстанцев — идейных борцов за власть Советов, битых, но не сдающихся — что-то похожее на раскаяние шевельнулось в Наташе и впрямь в тот миг почувствовавшей себя мерзавкой и изменницей. Но после пытки змеей подобные чувства были выжжены из нее напрочь. Те, кто прибегает к таким методам не имеет никакого права говорить, что сражается за «правое дело».

За Гилюем начались предгорья Станового хребта, перешедшие вскоре в настоящие горы, то покрытые дремучими ельниками, то сплошь безлесные. Несколько раз дорогу пересекали небольшие горные реки, через которые находил брод эвенк Тутумэ. Ночевали тоже в лесу, у разожженного костра, на котором жарили убитых накануне рябчиков. Наташа куталась в тряпье, со страхом оглядываясь на вставшую вокруг стену леса. Из темноты время от времени доносилось уханье сов, издалека донесся и протяжный волчий вой. Беззвучные тени со светящимися глазами крались в зарослях, отпрядывая от летящих в сторону раскаленных головень.

Повстанцы — кроме тех, кого Семен назначил в часовые — уже клонились ко сну, когда ночную тишь нарушил еще один звук — одиночный выстрел вдалеке.

— Кто? — вскинулась Алиса. Семен покачала головой, по отряду пробежал тревожный шепот.

— Может, Пашки Смольникова ребятки? — вполголоса предположил кто-то.

— Смольников сейчас у Ягынди партизанит, — покачал головой Семен, — а Ругинского еще в прошлом году японцы выпотрошили, а отряд его по елкам развешали. Может, конечно, эвенки охотятся, а может и кто с востока еще пришел.

— Или с юга, — многозначительно протянул один из повстанцев, рыжий рябой детина со страшным шрамом через всю щеку, — проверить бы надо.

— Надо, — кивнул Семен, — вот ты, Артем и проверишь. Сун, Тутумэ, Салимов — пойдете с товарищем Петровым, посмотрите, кто это по нашим лесам без спросу шастает.

Рябой Артем — судя по всему, помощник или заместитель Семена, — осклабился при слове «наши леса», но возражать не стал. Вскоре разведчики исчезли в густом лесу.

За время их отсутствия Наташа даже успела прикорнуть под взволнованный шепот вокруг. Спала, впрочем, она недолго — вскоре ее грубо растолкал Николай. Она бы и проснулась и так — слишком большой шум поднялся вокруг.

— Японцы! — взволнованно говорил Артем, — большой отряд человек двести, не меньше. Японцы и казаки, еще и несколько эвенков будет. Чуть не засекли, хорошо хоть Тутумэ совой гугукнул, вроде поверили. Уходить надо!

— Черт! — Семен с силой опустил сжатый кулак на колено, — накликала, Алиса!

— А ты, товарищ Порханов, что думал — презрительно покосилась комиссарша, — что Победы добьёшься, полицаев по окраинам отстреливая, да пароходы с золотишком грабя? А как настоящее большое Дело завязалось, так и поджилки затряслись?

— Ничего у меня не затряслось, — буркнул Семен, — только уж больно скверно все оборачивается. Ты уйдешь, и поминай как звали, а нам тут расхлебывать.

— Уходить надо отсюда, товарищ Порханов, — рыжий заместитель покачал головой, — давай доведем девок до базы, самолета ихнего дождемся, а там уйдем на север.

— Как только мы улетим, базу придется сжечь — покачала головой Алиса, перед этим зло зыркнув на Петрова за «девок», — после идите куда хотите.

На том и порешили. Спать в эту ночь больше некому не пришлось — отряд, спешно уничтожив следы ночевки, двинулся через ночной лес. На душе Наташи было одновременно и радостно и тревожно — освобождение было рядом, но это и означало, что Алиса в любой момент может пристрелить ее, выполняя свое обещание.

К утру отряд подошел к перевалу, на котором стояла, укрытая средь деревьев, сторожевая вышка. Спустившийся красноармеец видно был предупрежден о подходе повстанцев. Обменявшись несколькими словами с Алисой и Семеном, он побледнел, узнав о японцах. Едва красные партизаны прошли дальше, он метнулся наверх, торопясь передать по рации тревожные вести.

Внизу обнаружилась небольшая долина, укрытая со всех сторон горами. Еще сверху Наташа увидела прямоугольник летного поля. Рядом с ним стояло несколько строений, над самым большим из которых развевался красный флаг.

Пожилой комбриг, командовавший местным гарнизоном, отреагировал на тревожную весть, столь же нервно, как и солдат на вышке. Даже с повстанцами сил защитников базы было недостаточно, чтобы надеяться отбиться от превосходящих сил противника. Комбриг сообщил и иную новость, которая заставила помрачнеть уже Алису — пару дней назад над хребтом видели «Харрикейн». Правда, довольно далеко от базы, но все равно — если к делу подключили канадскую авиацию, весь план Алисы мог пойти насмарку. Хорошо еще, что здешние места довольно далеко от любых авиабаз Оси.

Командующий базой вызвал по радио самолет — как поняла Наташа помощь ожидалась из самого Центра. В ожидании ее комбриг, Алиса, Семен и еще парочка местных военных чинов коротала время за распитием бутылки коньяка под вяленого гольца. На Наташу никто особо внимания не обращал, но она поняла, что бежать бесполезно — дверь сторожило не менее дюжины солдат.

К полудню снаружи послышался ровный гул, приближающийся с каждой секундой. Комбриг встревожено выглянул в окно.

— Товарищ комбриг, — в дверях появился черноволосый парень в форме связиста, — наш самолет просит разрешения на посадку.

— Успели, — выдохнул комбриг и, к удивлению Алисы, размашисто перекрестился. Алиса неприязненно покосилась на него, но промолчала.

Когда они вышли наружу, на поле приземлялся «АНТ-7», к которому и направилась Алиса со своей пленницей. Рядом с ней шли все те же Петр с Николаем, а также комбриг, которого Алиса называла «товарищем Аркадьевым».

— Когда мы улетим, базу уничтожите, а сами можете уходить, — поясняла она понурившемуся командующему, — раз японцы так близко, то рано или поздно найдут это место. Вы, — она обернулась к двум чекистам, — уходите с партизанами. Осядете в Тынде, я потом найду способ с вами связаться.

Петр с Николаем понуро кивали, явно не в восторге от перспективы и дальше рисковать жизнью, бегая по горам. Они подошли к самолету, из кабины которого выглядывала голова в летном шлеме — летчик наблюдал, как работники базы заливали в баки авиационное топливо. Алиса толкнула Наташу к трапу, и, пихая ее в бок пистолетом, заставила подняться. Внутри их встретил долговязый чернявый мужик.

— Эта что ли вражина? — спросил он у Алисы, с интересом разглядывая Наташу.

— Она самая, — подтвердила Барвазон.

— Понятно, — кивнул он, — ну, красивая, руки протяни.

Наташа сделала это и ей тут же смотали запястья.

Алиса шагнула вслед за ней и чернявый собирался закрыть дверь, когда что-то привлекло его внимание.

— А это еще кто та… — слова его оборвались странным звуком, тело его как-то странно дернулось и чернявый стал медленно вываливаться наружу.

— Черт! — Алиса метнулась к выходу, но тут же отпрянула обратно, захлопывая дверь, — Максим, взлетай быстро!

— Что случилось! — спросил летчик, заглядывая внутрь кабины, — что с Олегом?

— Убит, — выдохнула Алиса, пальцы ее судорожно сжимались, — добрались все-таки, черт бы их побрал! Японцы!

Лицо летчика побледнело, и он мигом исчез в кабине. Мгновение спустя заработал мотор, после чего самолет медленно двинулся вперед. Что-то стукнуло по обшивке и Наташа поняла, что это пули. Снаружи уже слышались крики и выстрелы. Алиса прижала Наташу к стенке кабины, в темных глазах полыхала ненависть. Неожиданно в ее руке блеснуло что-то — Наташа с удивлением увидела, что это не пистолет, а нож.

— Чем угодно клянусь, — прошипела она, — живой им в руки не попадут не ты, ни я. Даже стрелять не буду — кишки выпущу, чтобы ты тут подыхала.

Глаза ее выпучились, голос стал визгливым, почти срывающимся на крик. Наташе стало одновременно и страшно и противно.

— Хватит пугать, сучка жидовская! — презрение пересилило страх, — о своей шкуре подумай. В Маньчжурии, таких как ты любят на фарш пускать.

Лицо Алисы исказилось, казалось, вот-вот она пырнет ножом Наташу. Но тут, наконец, самолет оторвался от земли. Алиса расслабилась, отбросила нож в сторону. Тут же в ее руках появился пистолет, которым она больно ткнула Наташу в бок.

— Садись туда, — она показала на скамейку в салоне, — и чтобы тихо мне.

Наташа презрительно усмехнулась, вызвав у Алисы новый приступ бешенства — она наотмашь хлестнула девушку по лицу, затем, помахав пистолетом, комиссарша молча указала Наташе на скамейку. Сама же она расположилась напротив, держа пистолет наготове. Впрочем, Наташа не собиралась сопротивляться — едва опустившись на скамейку она поняла, что у нее слипаются веки. Усталость бессонной ночи и беспрестанного перехода по здешним местам, навалилась на нее и девушка провалилась в глубокий сон без сновидений.

Проснулась она уже в Центре.

Некогда это была обычная горная долина надежно укрытая со всех сторон скалистыми хребтами. С севера сюда водопадом спадала бурная горная река, еще одна, поспокойнее устремлялась вниз с востока. Слившись в один поток, они несли свои воды на юго-запад, чтобы где-то там закончить свой путь в Байкале.

На северной стороне ущелья, прикрываемые водопадом, располагалось несколько черных провалов — входы в исполинские пещеры уводящие в скальную толщу. О них ходили самые жуткие слухи среди бурят, эвенков и даже проживавших на северо-востоке якутов. У костров юрт в баргузинских степях, в лесных убежищах таежных звероловов шепотом рассказывали страшные сказки о том, как из сердца гор поднимаются на поверхность покрытые шерстью злые духи, коих якуты называли абаасы, эвенки харги, а буряты шолмосами и шухдерами. В свете полной луны пляшут они на вершинах гольцов, наполняя воздух бездумными криками и завываниями, пожирают малденцев украженных в отдаленных селах и сходятся с железноклювыми демоницами закидывающими на плечи длинные груди. Даже самые сильные шаманы бурят и эвенков, не решались камлать там, где положил запрет Тот, Кого на разных языках именовали Эрлэн-ханом, Харги и Улу Тойоном.

Буряты называли это место Черным Колодцем, «Хара-Худаг», эвенки Харгитуй (Дом Харги), русские же поселенцы звали Чертовой Долиной.

Никто из местных не осмеливался ходить в те края, почему даже точное местонахождение Чертовой Долины было никому не известно. Но лет двадцать назад все изменилось. С запада и с юга, от больших городов летели стальные птицы, по Байкалу шли тяжело нагруженные суда, везшие диковинные механизмы, краны, стальные буры, цемент и тонны взрывчатки. А через тайгу с севера, под конвоем вооруженных до зубов красноармейцев, шли худые изможденные люди — сотни и тысячи «врагов народа», угодивших в жернова карательной машины только потому, что кому-то обитающему в красном замке посреди огромного города, понадобилось пригрести к рукам Хара-Худаг.

Огромную часть хребта Сынныр объявили заповедной зоной, отселив всех кто обитал в немногочисленных деревеньках и туземных становищах, под страхом смерти запретив приближаться к секретному объекту. День и ночь вдали в горах гремели взрывы, небо оглашал самолетный гул и неслышимые человеческому уху сигналы неслись «из глубины сибирских руд» донося в Красный Замок весть, что все идет «по плану» и даже в духе эпохи — с опережением оного.

Огромные дамбы охватили кольцом долину, отведя от нее течение обеих рек. Частично они были пущены в новые русла, частично вода в них разлилась, затопив окрестные ущелья и ледниковые впадины. Так Хара-Худаг оказался в центре большого искусственного озера соединенного с Большой землей только большой широкой насыпью, да воздушным сообщением. Стены дамб ощетинивались заборами обвитыми змеями колючей проволоки, огромные прожектора заливали долину ярким, слепящим светом, солдаты НКВД день и ночь дежурили на подступах к Центру. В самой же долине, словно вынырнув из речных вод, возник целый город — пародия на Китеж, Красная Атлантида.

В южной части долины располагался аэропорт, тут же стояли казармы красноармейцев и подсобные хозяйства. Север долины занимал Центр — огромное здание в форме неправильного пятиугольника, окруженное еще одним забором с колючей проволокой и дополнительным кольцом охраны. На поверхности была только меньшая часть сооружения — основной массив скрывался в скальной толще, где ранее были легендарные пещеры. Там, в недрах гор и разрабатывался таинственный проект «Плеяда».

А вниз по течению рек, вплоть до самого Байкала еще долго вымывало кости и черепа тех, кто превратился в лагерный прах во имя торжества советской науки.

Самолет привез Алису и Наташу в Центр, когда солнце уже клонилось к закату. На поле их встретило несколько сотрудников НКВД, тут же взявших под козырек «товарищу Барвазон». В их сопровождении, как с почетным караулом обе женщины сели в подъехавшую небольшую машину, повезшую их к огромному серому зданию. При виде его Наташа невольно вздрогнула — она была тут уже два раза, но тогда Центр не казался ей столь зловещим. Залитый лучами заходящего солнца он выглядел черным монументом в облаке крови.

Они прошли через знакомую ей проходную, где Барвазон предъявила документы щекастому капитану НКВД, скупо ответила на несколько формальных вопросов о ее спутнице. Капитан с интересом глянул на Наташу, козырнул и распорядился выделить несколько человек из охраны для сопровождения.

В прежние свои посещения Наташа, вместе с доктором Губельманом, сворачивала направо, поднимаясь по лестнице на второй этаж. Там располагалось что-то вроде больницы: врачи и медсестры в белых халатах, стерильная чистота помещений, резкий запах нашатыря и разных лекарств. Тем же была и аудитория, в которой юная докторша читала доклад перед местными медиками. Однако сейчас они проследовали не направо, а прямо. В конце зала, укрытая за большой колонной, располагалась неприметная серая дверь. За ней обнаружился длинный узкий коридор, освещенный тусклыми лампочками. Вдоль стен тянулись прямоугольники дверей с зарешеченными окошками сразу давшими понять Наташе, куда она попала.

Возле одной из дверей Алиса остановилась и кивнула одному из провожатых. Тот загремел вынутыми из кармана ключами, открывая дверь. Наташу впихнули внутрь небольшой камеры, едва достигающей пяти шагов в длину и трех — в ширину. Чуть ли не половину камеры занимала узкая кровать, привинченная к полу, с наброшенным поверх тонким пледом. Над потолком мигала лампочка — такая же тусклая, как и в коридоре.

— Отдыхай пока, товарищ Севастьянова, — процедила Алиса, — пока время есть.

С этими словами она развернулась, вслед за ней захлопнулась и дверь.

Наташа прошлась по камере, выглянула в окошко, потом со вздохом опустилась на кровать. Лежа на спине, она бездумно уставилась в потолок, по которому ползали черные тараканы. Было видно, что когда-то потолок белили, но сейчас штукатурка осырела и отслаивалась — видно отведенные от долины воды как-то просачивались сюда. Но вряд ли условия содержания узников сильно заботили здешних тюремщиков.

Странно, но Наташа была почти спокойна — прекрасно понимая, что далее с ней не будет ничего хорошего, тем не менее, это почти не вызывало у нее страха. Не то, чтобы она была безразлична к своей судьбе, но ее ближайшее будущее вызывало у девушки скорее живой интерес, перерастающее в нетерпеливое ожидание. Она давно поняла, что все что ей говорили раньше про вакцину — сказка для дурачков. Сейчас Наташа уже сама поражалась своей наивности — как она могла поверить в то, что махина, отгроханная в такой глуши будет строиться для исследований, для которых бы хватило возможностей крупного медицинского вуза. Она с нетерпением ждала развязки, чтобы узнать, наконец, чем на самом деле занимается «Центр». О том, что правда ей могла понравиться еще меньше, чем слышанная доселе ложь, Наташа как-то не подумала.

А еще она думала об Илте. Здесь, в ставшем ей совершенно чуждым окружении, где казалось, сами стены дышали враждебностью, мысли о молодой женщине стали единственной отрадой пленницы Центра. Воспоминания о времени проведенном рядом с Илтой нахлынули с такой силой, что Наташа могла лишь удивиться тому, как много в ее жизни стала значить финнояпонская куноити.

Черные короткие волосы, синие смеющиеся глаза, стальные мускулы, играющие под бархатистой кожей… Сейчас Наташе ее поступок в Хабаровске казался глупой выходкой избалованной взбалмошной девчонки. Разве Илта была ей чем-то обязана? Разве у Наташи было право запрещать ей получать удовольствие с кем-то другим, пока сама она валялась бесчувственным бревном на кровати? И если Илта все же сумеет вызволить ее отсюда (а в том, что куноити сейчас занята именно разработкой планов спасения Наташа не сомневалась ни на минуту) то первое, что ей придется сделать со своей нерадивой подопечной — как следует ее наказать. Наташа вспомнила, как наказывала ее Илта раньше, еще в «Маньчжурском отряде 731» и неожиданно почувствовала, как между ног у нее повлажнело. Даже здесь в сырой камере чекистских застенков молодая цветущая плоть девушки жадно требовала внимания. Не вполне отдавая себе отчета в своих действиях, Наташа запустила руку в потрепанные мужские штаны, которые она носила все это время. С трудом сдерживая стоны, Наташа, извиваясь всем телом, рьяно ласкала себя, представляя, что это делает Илта.

За этим приятным занятием, Наташа не сразу услышала лязг дверного засова. Наташа отдернула руку, но было поздно — вошедший охранник, высокий грузный мужик оторопело уставился на растрепанную девушку на кровати. В свою очередь Наташа едва сдержалась, что не скривиться от отвращения — вошедший был на редкость уродлив: скошенные глаза мутно-желтого цвета, узкий лоб, выставленные наружу желтые зубы, мясистый угреватый нос. Взлохмаченные рыжие патлы лоснились от жира. Новенькая форма НКВД сидела на нем как на корове седло. В одной руке у охранника была связка ключей в другой жестяная миска с мутным варевом.

— А я то думаю, — присвистнул он, ставя миску на пол и вразвалку подходя к кровати — и чего енто, сучка такая спокойная — не кричит, не плачет! А ей тут хорошо, оказывается, она тут тихо сама с собою! Понятное дело, у тех узкоглазых разве найдешь мужика нормального?! Ну, что лялька, бросай баловство, попробуешь рабоче-крестьянской елды!

— Нет! — Наташа шарахнулась к стене, — пошел вон! Я буду кричать!

— Кричи, — заржал охранник — тут много кто кричит, никто и внимания не обратит. Ну, покажешь чему у япошек научилась, блядь фашистская!?

Наташа пыталась упираться и кричать, когда здоровый как медведь охранник, стянул ее за ноги на пол. Девушка хотела вцепиться ногтями в отвратительную рожу, но охранник одной своей лапищей перехватил обе ее руки, развернул спиной к себе и заставил опуститься на четвереньки. В этот момент на ее шею с силой опустилось ребро ладони, от чего Наташа чуть не потеряла сознание. Она уже не сопротивлялась, когда энэквэдист, пыхтя от вожделения, запустил пальцы в ее кунку, грубо раздвигая нежные складочки. Затем он вынул руку, но Наташе от этого легче не стало — толстый как сосиска палец протолкнулся в ее заднепроходное отверстие, заставив ее заорать от боли. Не обращая внимания на крики своей жертвы, верзила охранник смазывал анус ее женскими соками.

— Таких как ты в кунку брать нельзя, — пропыхтел охранник, — она тут другим достается. Хорошо что черт сделал бабе две дырки. Хоть и нет его, черта, а все равно хорошо.

С этими словами он подтянул выше наташины бёдра, сильными руками раздвинул пышные белые ягодицы, прижался всем телом, и одним мощным толчком вошел. Девушка зарыдала от боли и стыда — подобные действия всегда ассоциировались у нее с чем-то грязным, предельно унизительным. Огромная дубина разрывала ее на части, пробивая, как казалось Наташе, ее внутренности до желудка. Она кричала, пока не сорвала голос, пыталась вырываться, но бугай-охранник цепко держал ее за бедра, размашисто вгоняя свой кол. В какой-то миг боль стала настолько невыносимой, что девушка потеряла сознание, все еще осознавая, что ее продолжают насиловать.

Когда она очнулась, охранник уже стоял у двери, гремя ключами.

— Ты поешь там, — он усмехнувшись кивнул на стоящую на полу миску, — не вздумай расплескать — языком заставлю с пола собирать. А если что понравилось — зови. Нас тут трое, зови Фрола Астахова, меня то есть. Повторим, если хочешь.

Он мерзко хохотнул и вышел за дверь, через мгновение, зазвенев ключами. Наташа, преодолевая страшную боль, встала и, ковыляя, легла на кровать, ощупывая зад из которого сочилась вязкая жидкость. Наташа в бешенстве стукнула кулачком по кровати, ее тело содрогалось от злых беззвучных рыданий.

Уже позже, когда боль слегка стихла, Наташа ковыляя спустилась с кровати и подняла с пола миску с уже остывшей бурдой. Боль, стыд и унижение переполняли ее, но и они отступали на второй план перед ненавистью. Теперь Наташа хотела не просто выбраться отсюда, она жаждала уничтожения этого вертепа. И осознание бессилия, ничтожества перед поднявшейся тут махиной наполняло ее бессильным бешенством.

За ней пришли скоро. Снова лязгнул засов и в комнату вошел давешний знакомец — Фрол и еще один охранник, столь же уродливый, но не рыжей, а темно-каштановой масти. Вдвоем они вывели Наташу в коридор и провели в душ. Фрол при этом держался так, будто и не было ничего — обычный конвоир, с равнодушно-пренебрежительным отношением к узнице. Стоя озябшими ногами на покрытом грибком кафельном полу и моясь куском хозяйственного мыла под чуть теплыми струйками, Наташа думала о том, что еще за мерзости готовит ей это проклятое место.

Рядом на лавке лежала чистая одежда — что-то белое, весьма напоминающее больничный халат. Несколько поколебавшись, Наташа все же одела его — ее собственную, пропахшую потом, грязную одежду у нее отобрали еще перед входом в душевую.

— Оделась? — буркнул Фрол и внезапно гадко улыбнулся во весь свой щербатый рот, — настоящая красавица стала.

— Ага, мне это недолго, — неожиданно для себя самой съязвила Наташа, — это тебе хоть неделю отмывайся, краше не станешь.

Фрол застыл с открытым ртом, а его напарник не стесняясь, заржал.

— Умная стала? — зло сказал охранник, — ну ничего, посмотрим, как ты запоешь там, куда попадешь скоро. Давай, шевели ножками.

Наташа ожгла его ненавидящим взглядом, но пошла вперед. Они прошли еще несколько коридоров, затем поднялись по лестнице, оказавшись в новом коридоре — более коротком, чем предыдущий. Заканчивался он большой железной дверью, чуть ли ни на всю стену. Фрол нажал на красную кнопку и большая створка бесшумно отъехала в сторону.

— Давай, проходи — сказал Фрол и Наташа шагнула вперед, отметив про себя, что ее конвоиры ведут себя менее уверенно, будто боясь того, что ждет их наверху.

Кабина лифта плавно устремилась вверх, после чего остановилась, и двери бесшумно раздвинулись. Сейчас они находились в более благоустроенном месте — тщательно отполированные стены коридора, ковры на полу, даже картины на стенах. Наташа узнала некоторые: «Восстание на броненосце Потемкин», «Ходоки у Ленина», Сталина с бурятской девочкой на руках — сейчас, говорят, Марксина Князева отправилась вслед за репрессированным отцом по обвинению в участии в деятельности «Монгольской фашистской организации». В специальных нишах стояли мраморные бюсты — Маркс, Ленин, Сталин — словно идолы некоей религии.

Коридор и тут закончился массивной дверью — только не железной, а из мореного дуба. С двух сторон от нее стояли подтянутые молодые офицеры, в новенькой с иголочки форме и с кожаной портупеей на бедре. При виде охранников у обоих как по команде появилось на лицах одинаково брезгливое выражение.

— Вот, — подобострастно улыбнулся Фрол, — привели вражину.

— Вижу, — кивнул чернявый парень, с явной примесью китайской крови. Его напарник напротив выглядел чистокровным русаком — голубоглазый со светло-русыми волосами и россыпью веснушек на курносом лице. Он приоткрыл дверь и с некоторой даже галантностью пригласил Наташу внутрь. Не оглядываясь, та шагнула вперед.

За дверью обнаружилась большая комната, с яркими лампами и шикарным персидским ковром на полу. Прямо напротив Наташи возвышался массивный стол, над которым красовался вырезанный в стене барельеф с наложенными друг на друга профилями большевистской Четверицы: Маркс-Энгельс-Ленин-Сталин. Над ними был растянут большой красный флаг.

Шагнув вперед, девушка заметила какое-то движение по бокам. Оказывается, возле двери стояли еще двое НКВДистов и Наташа почувствовала, как они напряглись при ее виде.

— Не волнуйтесь товарищи, — послышался громкий голос, — пусть она теперь волнуется. Садитесь, товарищ Севастьянова. Разговор будет тяжелым, хотя и долгим.

За столом под изображениями вождей сидела колоритная троица. В центре ее находился худощавый мужчина с мелкими чертами лица и бегающими карими глазами. Темные волосы уже начинали редеть, хотя на вид этому человеку едва-едва перевалило за сорок. На петлицах суконной гимнастерки красовались три ромба комиссара ГБ второго ранга. Это был Евгений Свечкарев, официальный руководитель Центра, отвечающий за разработку проекта «Плеяда».

Слева от него сидела Алиса Барвазон одетая по форме майора НКВД. При виде Наташи она брезгливо скривила губы, однако девушка даже не посмотрела в ее сторону. Ее внимание привлек третий из сидящих за столом — невысокий бурят лет сорока пяти, с пробивающейся сединой в черных волосах. Вместо формы на нем был синий бурятский халат и шапка из шкуры какого-то незнакомого зверька. Халат украшали вышитые золотом изображения причудливых созданий напоминающих помесь чертей и обезьян. Бесстрастные черные глаза казалось, смотрели куда-то вдаль, тонкие губы что-то беззвучно шептали, пока пальцы перебирали четки из змеиных черепов.

Какое-то время они молча мерялись взглядами, потом Свечкарев нарушил молчание.

— Ну, что стала столбом Севастьянова — сказал же, проходи, садись, — он указал на стоящий перед столом одинокий стул, — или стыдно стало? Или совесть проснулась, а Севастьянова?

Наташа не торопясь, прошла к стулу и уселась глянув в глаза Свечкареву. Превозмогая страх, она даже нашла в себе силы усмехнуться.

— Нет, не стыдно, товарищ Свечкарев, — произнесла она, — чего стыдится-то? Того, что Борсоев меня пристрелить не успел — так в том извините, не виноватая я. Или того, что врали мне вы товарищ комиссар, вся контора ваша врала? И про отца моего и про Центр этот да и про врагов наших много чего недоговаривали.

— Ишь, как запела контра! — скривился комиссар, — врали ей, скажите цаца какая. Про отца своего, троцкистское отродье, молчала бы — вон ведь где нутро гнилое вылезло, яблочко от яблони рядышком упало. А то, что не рассказывали тебе многого — значит тебе и знать то, не положено. Невелика птица, пигалица, — он хохотнул своей рифме.

— Может и не велика, товарищ Свечкарев, — кивнула Наташа, удивляясь своей наглости, — да вот только если бы знала я, что мой диагноз стольких девчонок под Титовскую сопку подведет — так лучше бы мне тогда и самой застрелиться, чем в проекте вашем участвовать. А что батя с Троцким в Гражданскую общался — так было дело, много кто с ним тогда ручкался. Вон комиссарша наша — неужто не знала совсем, единокровника?

— Ах, ты сука! — прошипела Алиса, ее лицо пошло красными пятнами — да я тебя…

— Спокойно, товарищ Барвазон, не нервничайте, — успокаивающе приподнял руку Свечкарев, — мы все знаем вас как проверенного товарища. Чего еще ждать от врага народа, кроме гнусной клеветы на честного коммуниста, — при этом взгляд Свечкарева слегка вильнул и Наташа поняла, что он отметил реакцию Алисы на обвинение в троцкизме.

— А тебя Севастьянова, значит внеклассовый гуманизм заел? — обратился он к девушке, — жаль врагов народа стало? Каждый день наши солдаты, летчики, разведчики рискуют жизнью, добровольно жертвуют собой — а ты каких-то девок жалеешь?

— Тех, кто добровольно на смерть идет, то одно, — гнула свое Наташа, — хотя если так дело пойдет и дальше, скоро так весь СССР сточится. А девок тех ни за грош угробили.

— А японцы твои так не делают? — презрительно бросила Алиса.

— А японцы паиньками и не прикидываются, — парировала Наташа, — они о самом гуманном строе и светлом будущем не говорят, не лицемерят как наши. Потому и не так мерзко.

— Мерзко ей! — возмущенно воскликнул Свечкарев, — чистенькой остаться хотела? Ладно, вижу с тобой говорить не о чем. Товарищ Барвазон, — последовал кивок в сторону Алисы, — уже доложила, как с тобой побеседовала и что ты ей рассказала. Отпираться сама понимаешь, бесполезно — так что будь добра повтори для всех. А мы послушаем.

При этих словах молчавший доселе бурят впервые поднял глаза на пленницу и от этого холодного бесстрастного взгляда Наташе стало неуютно. Ну, раз они все знают — запираться смысла нет. Наташа откашлялась и принялась рассказывать. Говорила она долго, заметив, что бурят прислушивается к ее словам внимательней всех. Свечкарев время от времени оборачивался к нему, словно ища поддержки и каждый раз бурят кивал головой в меховой шапке..

— Ну, что не врет? — обернулся чекист к буряту, когда Наташа, наконец, закончила. Тот отрицательно покачал головой и Наташа вдруг поняла кто он. Шаман! Бурятский шаман, вроде тех, о которых говорила Илта. И тут, в цитадели «самого прогрессивного в мире учения» прислушиваются к «мракобесу», «представителю реакционного духовенства». Нет, прав был Маккинес, большевизм — просто форма фетишизма, самых примитивных верований человечества — и ничего более.

Поняла она и еще одно — пока этот шаман не подтвердил сказанное, они не могли быть уверены в ее словах. И Алиса тоже была не уверена. А там, на берегах Гилюя — она тешила свой садизм на пару с азиаткой Сун. И новая волна омерзения захлестнула девушку.

— Ну, что же с тобой все ясно, — продолжал Свечкарев, — настала пора, наверное, удовлетворить и твое любопытство. Тебе предстоит общество одной очень важной персоны… в некотором роде знаменитости. Товарищ Барвазон, — вполоборота он обернулся к коммисарше, — надеюсь, вы уже сообщили Доктору?

— Он ждет ее, товарищ комиссар государственной безопасности, — улыбнулась Алиса, — причем с большим нетерпением.

Наташа заметила, что даже на лицах НКВДистов мелькнула тень страха, когда они услышали это звание, произнесенное со значимостью королевского титула. Что же, черт возьми, они ей готовят?

— Не будем заставлять Доктора ждать, — Свечкарев кивнул охранникам и они встали за спиной Наташи, — вы жаловались, что от вас скрывают правду? Сейчас вы ее узнаете, хотя это вас и не обрадует. Ад — курорт рядом с местом, куда вас проводят.

Ее вывели из комнаты оба энквэдэшника, передав с рук в руки еще двум людям в форме. Наташу провели по коридору обратно к дверям лифта. Лифт медленно полз вниз, причем, насколько могла понять девушка, спускался он куда глубже того места, где было ее узилище. Наконец дверь бесшумно отъехала в сторону и перед глазами Наташи предстал очередной темный коридор. В свете из кабины лифта можно было обнаружить разноцветные провода, проходящие под самым потолком. Похоже, они забрались глубоко внутрь тех самых легендарных пещер. Из коридора тянуло странным запахом — смесью сырости, мокрой шерсти и сладковатого запаха разлагающейся плоти.

— Эй, есть кто живой! — крикнул над ухом у Наташи один из ее провожатых. Она подняла глаза и заметила странную вещь — по лбу у чекиста стекла тонкая струйка пота. Похоже, он чего-то боялся. И тут же страх объял и ее — кто же обитает в здешних подземельях, кого боятся даже эти закоренелые убийцы?

Словно в ответ из глубины коридора послышалось невнятное бормотанье и во тьме нарисовались неясные фигуры медленно ковыляющие к лифту. В этот же момент кто-то в лифте с силой уперся в плечи девушки и чуть ли не выпихнул ее наружу. Она обернулась — как раз, чтобы увидеть, как другой чекист нажимает красную кнопку, закрывающую дверь в кабину. Лифт унесся вверх и Наташа осталась в темноте, ожидая неспешно подступающие темные фигуры. Что-то подсказывало, что бежать бесполезно, да она бы сейчас и не смогла — ее ноги дрожали и подкашивались, так что едва хватало сил стоять на ногах. Чьи-то крепкие пальцы сжали ее локти и Наташа удивленно охнула — руки новых конвоиров были в перчатках.

Ей уже казалось, что весь этот Центр состоит из одних коридоров и ее переводят из одного в другой. Наташа пыталась разглядеть стражников, но было слишком темно. На них была вроде форма сотрудников НКВД, но к ней добавился такой странный элемент как перчатки, да и сидела она на конвоирах как-то неестественно. Странной была и походка, к которой девушке волей-неволей приходилось приспосабливаться. Из уст конвоиров не раздавалось ни одного слова, только невнятное бормотание, вслушиваясь в которое Наташа обливалась холодным потом. Неужели ее передали душевнобольным?

И еще один момент приводил ее в ужас — как только эти провожатые приблизились к ней, запах гниющей плоти и мокрой шерсти стал столь сильным, так что девушку слегка подташнивало.

Наконец и этот коридор закончился железной дверью, из-за которой раздавались невнятные звуки. Один из провожатых Наташи стукнул в нее и произнес фразу — прозвучавшую вроде бы и членораздельно, но девушка не смогла разобрать ни слова. Однако за дверью поняли — послышался лязг и дверь бесшумно отворилась.

Внутри было все также темно — только мерцали разные огоньки, света которых было достаточно для конвоиров, судя по всему прекрасно видящих в темноте, но никак не для самой Наташи. Комната была заставлена шкафами и столами, воняло звериной шерстью, падалью и экскрементами.

Но напугал Наташу настоящий гвалт, поднявшийся едва они вошли, — кто-то кричал, в ответ ему раздавался почти человеческий плач и тут же — истерический смех. Не обращая внимания на этот шум молчаливые провожатые Наташи, повалили ее на один из столов, привязав руки и ноги к ножкам. После этого они удалились, однако один щелкнул выключателем и над девушкой вспыхнула большая лампа.

Щурясь от яркого света, Наташа осматривалась по сторонам. Она находилась в некоей помеси научной лаборатории, анатомического музея и мини-зверинца. На столах стояли многочисленные микроскопы и другие приборы, пробирки, колбы, заполненные разного рода жидкостями, большие стеклянные банки где в формалине плавали части тел — человеческие и звериные. Чем-то это напоминало лабораторию в Чите, однако здесь экспонатов было на порядок больше. В стеклянных шкафах стояло множество приборов, другие шкафы переполняли книги по анатомии, зоологии, антропологии и, как не странно, по этнографии и истории.

Однако все эти детали отступили на второй план, когда глаза Наташи привыкли к свету и она смогла увидеть источник непрекращающегося шума. Дальняя стена лаборатории была сплошь уставлена клетками, в которых кривлялись, кричали и показывали на нее пальцами большие обезьяны — то мохнатые и рыжие, то гладкошерстные и черные. В темных глазах устремленных на Наташу читалась целая гамма чувств, самым безобидным из которых было любопытство. Наташа уже видела этих зверей в Центре, но то была парочка клеток со зверями, которых им показывали там наверху, как образец удачного применения вакцины. И те обезьяны вели себя тихо, видимо усмиренные успокаивающими средствами. Здесь же они вели себя куда активнее — кричали, трясли решетку, а один большой черный самец усевшись на корточки и теребя свои мужские достоинства смотрел на Наташу взглядом, живо напомнившим ей охранника Фрола. Наташу уже было трудно смутить чем-либо, но сейчас она с отвращением отвернулась.

— Ай-яй-яй, какое непочтение к нашим родственникам, — раздался откуда-то сзади мягкий, укоряющий голос, — разве у советской девушки могут быть такие предрассудки?

Послышалось негромкое звяканье, потом негромкое шуршание. Кто-то сидел за столом позади нее, заставленный пробирками и колбами. Кто-то кого Наташа не могла видеть.

— Впрочем, вас сложно осуждать, — продолжал говорить этот некто, — увы, немногие прониклись истинно революционным пониманием дарвинизма. Люди пренебрежительно относятся к нашим ближайшим родственникам по планете, а ведь у них, неиспорченных классовой борьбой и эксплуатацией, есть чему поучится.

Наташа вертела головой пытаясь разглядеть обладателя голоса, но без особых успехов.

— Кто вы? — наконец произнесла она.

— Я? — послышался добродушный смешок, — моя личность не столь значительна, чтобы о ней стоило много говорить. Я лишь слуга Госпожи Науки, которому был предоставлен шанс перевернуть все представления человечества о мире да и о самом человеке тоже. Сказать по правде, я не очень верю в учение господина Маркса, но я благодарен советской власти за то, что она дала мне шанс отринуть замшелые предрассудки и нелепые запреты, дабы показать миру величие человеческого разума. Вы же сами врач, вы должны понимать.

Наташа по-прежнему крутила головой, хотя уже и поняла, что это бесполезно. Взгляд ее остановился на большом портрете висевшим над столами — человек с седым венцом волос на голове и с внимательно глядящими серо-голубыми глазами на тонком, худом лице строго смотрел на Наташу. Где-то она уже видела этот пронзительный взгляд, эти внимательные глаза, в которых горел неутомимый пламень познания.

— Я вижу вас заинтересовал мой портрет, — сказал ее собеседник, — таким я, впрочем, был довольно давно. Еще когда в Африке добывал материал для опытов — кое-что от тех первых экспериментов, осталось со мной и сейчас — вернее кое-кто. Увы, в Африке мне пришлось свернуть деятельность, но к счастью, мне предоставили все возможности для работы тут. Проклятая болезнь чуть не вогнала меня в гроб, так что пришлось пойти на некоторые жертвы. Впрочем, наверное это и жертвой нельзя назвать — ведь опыт прошел удачно. Вы молоды, красивы и вам, наверное, покажется чрезмерной цена вопроса, но поверьте, когда старость начнет брать свое, вы подумаете иначе. У меня не было выбора — без инъекции определенной витальной силы, я бы умер в Казахстане. А так — получилось удачная инсценировка. Хотя в каком-то смысле ее тоже можно считать смертью. Смертью и воскресеньем.

Раздался дребезжащий смешок. Что-то шевельнулось за колбами — Наташа поняла, что это венчик седых волос. Что-то она должна была вспомнить, что-то очень важное.

— В статусе умершего есть свои плюсы, — продолжал ее собеседник, — это и заставляет человека больше задуматься о смерти. Раньше я считал поповским вздором любые разговоры про загробную жизнь, однако пообщавшись со здешними товарищами — особенно с товарищем Сагаевым, я изменил свое мнение. Легенда о Мечите прелюбопытна и, если отбросить от нее все наносное, вычленить рациональное зерно…

Собеседник Наташи продолжал что-то бубнить, но она уже не слушала его, пытаясь, сосредоточится на воспоминаниях. Где-то она уже видела этого человека, причем ровно такой же портрет. Где-то что-то слышала именно в связи с обезьянами.

— Я вижу, вы заскучали, моя дорогая, — ставший громким голос вернул Наташу к действительности, — это не беда. Думаю, больше нам с вами скучать не придется. Мы ведь коллеги, моя дорогая Натали, и думается вам будет небезынтересно принять участие в грандиозном эксперименте, который я провожу уже двадцать лет. Принять участие не на десятых ролях, как раньше, даже не зная толком, ради чего вы стараетесь, но в полной мере осознав всю важность и ответственность нашей работы. Я уверен, мы сработаемся.

Седой венчик покачнулся и поднялся вверх — тот, кто сидел за колбами встал и шагнул вперед. Истошный крик вырвался из уст Наташи, ибо она вспомнила, кем был человек с портрета. Илья Иванов, гениальный российский и советский ученый, мастер искусственного оплодотворения, выступивший в свое время со смелой, граничащей с безумием идеей, о скрещивании человека с человекообразными обезьянами. Наташа помнила, как ей рассказывали о нем на медицинских курсах, добавляя при этом, что к величайшему сожалению великий советский ученый скончался в 1931 году в Казахстане от кровоизлияния в мозг.

Но теперь она видела, что это была очередная ложь. Неясно как, но Илья Иванов сумел обмануть смерть, одновременно блестяще доказав свою гипотезу. Наташа это понимала с необыкновенной ясностью, глядя на выходящее из-за стола голое существо поросшее седоватой шерстью, с лицом, причудливо сочетавшее человечьи и звериные черты. Тонкие губы раздвинулись, обнажая крепкие зубы и из пасти уродливой твари послышалось уханье, на которое отозвался многоголосый хор запертых в клетках обезьян. Но при этом серо-голубые глаза смотрели все так же строго, как и с портрета Ильи Иванова, русского Франкенштейна сотворившего свое чудовище из самого себя.