Глава 30

Садовник Джон преодолел множество лестничных пролётов и галерей под Ватиканом и наконец приблизился к «святая святых».

Джон подошёл к небольшой двери, из ящичка на поясе достал ключ и отпер дверь. В маленькой комнате стоял всего один стул. Джон прикрыл за собой дверь. Щёлкнул замок. На стене, против которой стоял стул, в камень была вмурована металлическая пластина.

Садовник опустился на стул.

На пластине медленно, постепенно вырисовалось изборождённое морщинами лицо.

— Рад тебя видеть, Джон, — раздался голос Папы. — Что привело тебя ко мне на этот раз?

— Я пришёл, Ваше Святейшество, — сказал Джон, — чтобы рассказать вам кое-что о нашей жизни. Надеюсь, на этот раз вы с большим вниманием отнесётесь ко мне. Я там, наверху, не ерундой занимаюсь, разыгрывая из себя садовника, которому больше делать нечего, как только с козочками возиться. Я работаю на вас, делаю дело, которое вы не можете доверить своим тупицам кардиналам. Я шпионю для вас, слушаю все, о чем болтают — для вас, распускаю слухи — тоже для вас. Так что уж сделайте милость, Ваше Святейшество, хотя бы выслушайте меня.

— Я тебя всегда выслушиваю, Джон, — возразил Папа.

— Не всегда, — упрямо сказал робот.

— Ладно, на этот раз выслушаю, Джон.

— Ходят слухи, — начал Джон, — не более чем слухи, но очень упорные. Суть их в том, что Слушательница Мэри второй раз побывала в Раю и её оттуда выгнали.

— Не слыхал.

— Естественно! Кто вам скажет? Кардиналы, что ли? Им бы только ходить, да…

— В своё время, — резко оборвал его Папа, — они, безусловно, явятся ко мне и все расскажут.

— Ага, в своё время. После того, как все обсудит между собой и решат, как вам это получше преподнести.

— Они хорошие и верные слуги, — не соглашался Папа, — Они делают что положено и преданы мне.

— Верно подмечено, — не унимался садовник. — Только не потому, что преданы, а потому, что хотят извратить направление вашего мышления и нашу цель заодно. Ваше Святейшество, когда Ватикан только-только образовался, целью его был поиск истинной религии. Мы честно и откровенно признавали, что земная религия нас не устраивает и мы ищем лучшую, более истинную, самую истинную. Вы, Ваше Святейшество, до сих пор этим занимаетесь?

— Думаю, что да, — ответил Папа. — Помимо всего прочего.

— Вот-вот. Вот именно — помимо всего прочего, Слишком много стало этого «всего прочего»! Технологические системы, философские направления. Все это так далеко от того, чему мы собирались себя посвятить!

— Если речь о философии, Джон, то тут ты заблуждаешься. У философии как раз очень много общего с нашей первоначальной целью. Но если я тебя правильно понимаю, ты готов отказаться от «всего прочего» ради безумного, фанатического поиска той веры, которую, как нам когда-то казалось, мы в состоянии обрести.

— Когда-то? А теперь вам уже так не кажется, Ваше Святейшество?

— Если ты спрашиваешь меня о том, верю ли я до сих пор в логику и необходимость поиска, ответ будет таков: да, верю. Но то, что казалось простым тысячу лет назад, теперь уже таким не кажется. Дело тут не только в вере, не только в том, чтобы найти вероисповедание, божество, божественность — не уверен, что «божественность» — самый подходящий термин. Дело в том, чтобы разрешить загадку выживания и эволюции систем, разработанных людьми, живущими в них. Такие системы разыскивают для нас наши Слушатели. И только в результате изучения этих систем и размышления о существах, населяющих эти системы, — теперь-то я в этом просто уверен — мы сможем найти ответы, которые приведут нас к тому, что ты зовёшь истинной религией.

— Ваше Святейшество, вы изволите смеяться надо мной?

— Ну что ты, зачем мне над тобой смеяться, Джон? Мы слишком долго работаем вместе, чтобы я мог себе такое позволить. Но у меня постепенно складывается впечатление, что за годы наши точки зрения на многом стали несколько различаться. Мы изменились.

— Если на то пошло, вы изменились гораздо больше меня, Ваше Святейшество. Я до сих пор — простой робот, который прибыл сюда с Земли. И мои убеждения гораздо ближе к нашему первоначальному плану, чем ваши. Я участвовал в вашем создании, и мы все старались вложить в вас величие, мудрость, стремление к святости. Но вы… вы должны простить мне эти слова вы уже не тот, кого мы создавали.

Папа издал звук, который, не будь он машиной, можно было бы посчитать смешком.

— Да, конечно, я уже не тот. Да и как можно было ожидать, что я не буду изменяться? Неужели ты думал, что я буду раз и навсегда таким, каким вы меня создали? Разве я мог не меняться, постоянно вбирая в себя новые факты, новые мысли? Естественно, я теперь уже не робот «в чистом виде», я успел растерять многое из той вашей «человечности», что вы заложили в меня. Я стал… сейчас подумаю, как лучше сказать… более чужаком, что ли. За века в меня попало столько всего инопланетного большей частью, кстати говоря, просто чепухи, мусора — а от человека и от робота во мне стало намного меньше, чем раньше. Этого не мог ожидать даже ты, Джон. Это было совершенно необходимо. Мне пришлось развить в своей структуре отдельные фрагменты, чтобы решать проблемы, связанные с чужеродными понятиями. Конечно, я изменился. Я уже не просто инструмент, созданный вами, роботами. Признаться, я удивлён, что ты этого не знал. У меня колоссальный банк данных — он каталогизирован и ждёт переработки в матрицу. Это колоссальная работа. Должен тебе признаться, Джон, я уже не раз имел возможность с горечью убедиться, что в триллионах моих ячеек памяти обязательно находятся такие, которые не стыкуются одна с другой даже тогда, когда кажется, что должны состыковываться замечательно. Увы, их приходится, образно говоря, вынимать и класть на полочку до тех пор, пока не прибудет новая информация, которая позволит двум, трём, дюжине ячеек объединиться и в результате дать что-то ценное, логичное. Джон, мне не стыдно признаться тебе, что порой я буквально трещу по швам от обилия неразрешённых вопросов, — или наполовину неразрешённых — порой, как в головоломке, недостаёт одного-двух кусков, чтобы образовалось нечто целое. Но есть и такие головоломки, которым не сложиться никогда, и я никогда не найду ответа-кусочка. Это ваша беда, роботов. Вы хотите получать ответы, а у меня порой их нет. Как я уже сказал тебе, Вселенная не так проста, как нам когда-то казалось. Я — долгосрочный проект, а вы требуете у меня скоропалительных, немедленных ответов.

— Не сказал бы, Ваше Святейшество, что тысяча лет — это немедленно.

Папа вновь издал звук, напоминающий короткий смешок.

— В моем понимании это очень, очень мало. Если я проживу миллион лет…

— Проживёте. Мы об этом позаботимся.

— Ну что ж, — сказал Папа, — тогда есть некоторая надежда, что мы придём к вашей цели.

— К нашей цели? Ваше Святейшество, вы так говорите, что можно подумать — это не ваша цель.

— Да, конечно, и моя тоже. Но нельзя игнорировать другие аспекты нашей работы. Невозможно предугадать, к чему приведёт тот или иной этап исследований — очень часто направления непредсказуемы.

— Ваше Святейшество, вы позволили Ватикану свернуть с прямой, верной дороги, это вы дали ему пойти скользкими путями, по этим самым непредсказуемым направлениям. Кардиналы борются за власть…

— Не могу не согласиться, — сказал Папа, — что некоторые из моих кардиналов оказались никчёмными, но это не так уж плохо. С точки зрения административных навыков, у них все в порядке. Ну, к примеру, кто осмелится отрицать, что программа паломничества выполняется весьма успешно?

— Вы меня просто убиваете своим цинизмом, Ваше Святейшество! Отчего вы вспомнили о программе паломничества? Мы поддерживаем её только из финансовых соображений. Мы пичкаем этих убогих паломников жуткой смесью религиозных понятий, которые они не в силах усвоить, и в том, что они получают от нас, ни на грош правды и искренности. И самое худшее, что они именно потому и верят в то, что мы им предлагаем, что ничегошеньки в этом не понимают!

— Слишком мало правды, говоришь? Я бы мог спросить у тебя: «Что есть правда?», «Что есть истина?», но не буду, потому что ты станешь отвечать и ещё больше огорчишь меня. Нет, я не совсем согласен с тобой относительно программы паломничества и продолжаю стоять на своём: программа приносит-таки некоторый доход, и мы нуждаемся в нем, а кроме того — она служит неплохим прикрытием, создавая нам репутацию приверженцев глупого культа на тот случай, если нами кто-то всерьёз заинтересуется, — правда, в этом я сильно сомневаюсь.

— Я не разделяю вашего отношения к этой проблеме, — упрямствовал робот. — В программе паломничества мы избрали принцип плавания по течению, а этого мало. Мы можем и должны сделать гораздо больше. Мы обязаны заботиться о каждой душе, которая жаждет…

— Вот за что я всегда так ценил тебя, Джон, так это за твою вечную заботу о душах заблудших и о собственной, в частности, тогда как ты должен понимать, что никакой души у тебя нет.

— А я не знаю, что у меня нет души! — огрызнулся робот. — Мне удобнее думать, что она у меня есть. Вполне резонно считать, что всякое разумное существо наделено душой.

— Что бы ею ни было, — уточнил Папа.

— Да, вот именно, — подтвердил Джон.

— Никто больше не осмеливается так разговаривать со мной, — сказал Папа. — И я ни с кем так не говорю, как с тобой. Вот почему я так ценю тебя, вот почему ты — мой друг, хотя, послушав наш разговор, вряд ли кто-нибудь сказал бы, что мы — друзья. Знаешь, было время, когда я подумывал, не сделать ли тебя кардиналом, но в роли садовника ты способен принести мне больше пользы. А ты сам-то не хотел бы стать кардиналом?

Джон захлебнулся от удивления и издал какой-то нечленораздельный звук.

— Ну, вот и славно. Я так и думал, — резюмировал Папа. — Ты как садовник опасен, а как кардинал был бы опасней в сто раз. А теперь отвечай мне, и немедленно — не вздумай заговаривать зубы и сочинять: ведь это именно ты поднял эту суету относительно канонизации Мэри?

— Да, я, — дерзко ответил робот. — И мне нечего стыдиться. Народу нужны святые — преданным роботам в Ватикане и верным людям в посёлке. Вера их скудеет, ей нужна поддержка. Что-то нужно такое… мощное, величественное, чтобы ещё раз подтвердить правильность избранной нами цели, ради которой мы прибыли сюда. Но если Мэри выгнали из Рая…

— Джон, ты в этом уверен?

— Нет, я же сказал вам, что это не более чем слухи. Мэри осуществляла какое-то наблюдение и вернулась из него совершенно потрясённая. Чем, почему — не знаю, Экайер упёрся и не желает передавать оба кристалла в Ватикан. А наш новичок — этот маленький доктор — упорно избегает моих вопросов. Он знает все, что знает Экайер. И оба они — негодяи!

— Не нравится мне эта идея с канонизацией, — проворчал Папа. — Это шаг назад, к земному христианству. Не то чтобы христианство было так уж дурно само по себе, но ему было далеко до того, чем оно притворялось. Я говорю в прошедшем времени, хотя отлично знаю, что христианство существует до них пор. А употребил прошедшее время я потому, что не имею понятия, как оно развивалось, чем стало.

— Смею вас уверить, — язвительно проговорил Джон, — что и оно претерпело кое-какие изменения. Не стал бы называть это «развитием», честно говоря, но изменения налицо.

— Вернёмся к вопросу о канонизации. Если слухи верны, твоё предложение канонизировать Мэри теперь будет выглядеть не так привлекательно. Мы не можем объявить святой женщину, которую выгнали из Рая.

— Вот именно это я и пытаюсь вам растолковать! — обрадовался Джон. Нам позарез нужна святая как символ, как спасательный круг, за который наша вера могла бы ухватиться и удержаться на плаву. Я ждал, когда появится святая или святой, и теперь мы просто не имеем права упускать такой случай! Ватикан во что бы то ни стало должен получить кристалл с записью о Рае — этот, самый последний — и либо уничтожить его, либо спрятать. Мы со всей ответственностью должны подойти к сокрытию того факта, что её изгнали из Рая.

— Джон, — строго проговорил Папа, — ты должен отдавать себе отчёт в том, что это не Рай.

— Нисколько не сомневаюсь.

— Но тебе хочется, чтобы вся наша братия поверила в Рай?

— Ваше Святейшество, это необходимо! Нам нужна святая, нам нужен Рай!

— А ведь мы только что толковали о поисках более истинной религии. Теперь же…

— Ваше Святейшество!

— Знаешь, Джон, что я тебе скажу? Если нам действительно нужен святой, то у меня на это место есть кандидат получше Мэри. Умный, амбициозный робот, настолько ослеплённый любовью к народу и верой в его спасение, что отказался от возможности занять высокий пост в Ватикане ради того, чтобы до конца дней своих возиться с розами.

Джон истерично взвизгнул — редкий случай для робота.

Загрузка...