Последние дни питомника

Человек подобен коралловому полипу, его единственное предначертание – это возводить пространные великолепные здания минералов, чтобы луна могла освещать их после его смерти.

Г. Ф. Лавкрафт

– Не загрызут они меня там?

– Да не должны вроде… Нет, поначалу-то, конечно, страшные они… – бригадир оценивающе посмотрел на меня. – Я когда первый раз к ним вошел, вообще чуть со страху не рехнулся… Мне кричат, давай, вперед иди, скорлупы забирай, а я стою, ни туда, ни сюда, а твари эти уже вокруг меня так и вьются, так и вьются…

– Страшные?

– Конечно, страшные… У нас, думаешь, что это объявление каждый день вешают, мол, требуется работник в питомнике? Тут половина из тех, кто приходит, не выдерживают… один раз к ним зайдут, и все, и больше ни ногой… Девушка какая-то пришла, вообще в обморок хлопнулась, с тех пор вообще женщин не берем… Кому это надо, еще сердце у кого-нибудь остановится…

Я смутилась. Сейчас, главное, ни сном, ни духом не показать, что я девушка, вроде бы под бесформенной одеждой не видно, ничего не выдает во мне прекрасный пол… хотя… работники уже поглядывают косо, перешептываются, «вот это глазищи…»

Питомник… почему-то представлялось что-то вонючее, тесное, с длинными рядами клеток и узкими коридорчиками между решеток. Я даже удивилась, что ничего этого здесь не было, за прозрачным куполом защитного поля расстилался лес, большой, пышный, живой, шумящий, что-то шевелилось и чирикало в зарослях, отдаваясь гулким эхом. По зеленым холмам рассыпались цветы, большие, яркие, набрать бы побольше, унести с собой, ах да, они же долго не живут… Здесь все такое хрупкое…

И вроде бы надо сидеть, смотреть на бригадира, а не сидится, не смотрится на бригадира, то и дело верчу головой, жду, не мелькнут ли в зарослях они. Нет, не мелькают, хотя кто их знает, как они выглядят, сколько ни смотрела в учебниках, везде нарисовано по-разному, то две ноги у них, то четыре, то все десять, то непонятно что вместо ног, то что-то вроде крыльев…

И кабинет я представляла не так, да это и на кабинет не похоже, широченная площадка, обнесенная защитным полем, продавленные лежанки, продавленные кресла, стол, заваленный непонятно чем настолько, что уже не видно самого стола, где-то там затаился бухгалтер, то ли считает что-то, то ли спит…

– Вот вы говорите, страшные они там, в питомнике, – спросила я почти шепотом, – а… они же не опасные?

– Как не опасные, смеетесь, что ли? Что-то плохо вы их знаете, раз говорите, не опасные… жуть такая…

– Клюются?

– Тю, клюются, это вам не птичник, чтобы клевались… Хотя и клюются тоже… И грызутся, и кусаются, и что угодно… – бригадир поднял руку, показал мне глубокую вмятину. – Вон как цапнули…

– Это они чем?

– Уж не знаю, чем… они чем угодно цапнуть могут… Да что я, ко мне тут брат в гости зашел и идет через питомник… Я ему кричу, ты осторожнее, там зверушки наши, а он мне – а что они мне сделают? Ну вот и сделали… один налетел, его по ногам клюнул, на землю швырнул, другой налетел, ба-бах, по голове… Мы его еле отбили, брата-то моего… я с плеткой вышел, плетки они боятся, это да…

В зарослях снова что-то затрещало, засвистело, лес испуганно зашевелился. Нет, красиво здесь все-таки, питомник под открытым небом, зеленые холмы, по которым бегают тени от облаков, островки лесов перемежаются с лугами, что-то синеет вдалеке, и не сразу разберешь, то ли мерещится, то ли правда горы. Говорят, здесь и озера есть, и водопады, походить бы там, посмотреть, только не очень-то там посмотришь, твари эти расслабиться не дадут…

– Они еще и летают? – спросила я.

– А вы как думали? Все при всем. И летают, и под водой плавают…

– Ну, так… невысоко летают, крылышками помашут, и все?

– Какое там и все… не, видно, вы их совсем не знаете, чему вас там в этом универе учили… Они же в космос только так выпархивают, чуть зазеваешься – фьюить, уже на луне… или еще где подальше…

– Так и все разлетятся.

– Ну, до этого далеко еще… да нет, они так-то смирные, к месту своему привыкли… Ну пойдемте, что ли, оденетесь, как надо, и к ним… посмотрим… на что вы способны.

Сердце подпрыгнуло. Значит, все-таки берут, значит, все-таки мой будет питомник… Тут, главное, прийти первой, опередить всех, кто учился со мной, кто ходил со мной по всяким заводчикам, питомникам, смотрел на зверей горящими глазами, мечтал выбиться в зоологи… Это я буду зоологом, а не они, это они пусть все сидят в тесных клетушках, считают цифры, принимают сигналы, утешают себя, что это временно, временно, а потом уж и по специальности пойдут…

Знаем мы это временно…

Отец всю жизнь так временно в помощниках техника ходил…

Так, что еще надо спросить? Что-нибудь такое важное, умное, чтобы подумали, что серьезный работник с ними говорит, а не какая-нибудь цыпочка желторотенькая…

– А питомник-то у вас… давно существует?

– Да давненько…

– Еще до Реформы, что ли?

– Обижаете… еще до Смены Власти… Без малого три миллиона лет тут околачиваемся…

Что-то зашевелилось в углу, уже не по ту, а по эту сторону барьера, сердце так и подпрыгнуло, я затравленно завертела головой. Еще не хватало, чтобы эти существа пробрались сюда… а нет, это бухгалтер поудобнее устраивается в бумажных развалах непонятно чего…

– Многонько, – мне показалось, что я ослышалась, – что-то никто, кроме вас, их и не разводит…

– А что вы хотите… пока это дело прибыльным станет, тут знаете, сколько лет пройдет? Пока эти твари вырастут, пока разовьются, пока на ноги встанут, пока скорлупы делать начнут… А бизнесменам-то нашим все и сразу подавай, верно ведь?

– Да уж…

– Вот-вот… А так не бывает. Нет, конечно, если кур завел, они тебе через полгодика яйца нести начнут… свинюшек тоже заведешь, годик покормил, и на колбасу… овечки тоже, коровы всякие… А этих наших пока вырастишь, пока скорлупы делать начнут – миллионы лет проходят…

Сердце сжалось. Не верится, что вся эта красота живет здесь миллионы лет. Сколько труда положил кто-то, чтобы сделать питомник, создать землю и небо, и солнце, и отделить воду земную от воды небесной… Что-то я слышала, что эти твари долго-долго живут в воде, еще ждать и ждать, пока выберутся на сушу, пока научатся ходить, а не ползать, пока первозданный хаос мало-помалу превратится в цветущий сад…

– Да, терпение нужно.

– Вот-вот, без терпения в нашем деле никак… этот же питомник не я начинал, делец один… У него денег куры не клевали, так он выдумал, вот, питомник открыл, биомассу завез, все ждал, пока из этой биомассы что-нибудь выведется… Вот, ждал-ждал, надоело ему все, бросил, на продажу выставил… а я парень такой, я уж если за что возьмусь, до конца доведу, иначе и браться-то не стоит… я ждать умею… вот, купил у него питомник этот по дешевке, там уже половина тварей этих с голодухи перемерла… Мор там какой-то среди них пошел, я по ветеринарам давай бегать, они только руками разводят, мы такими тварями не занимаемся… ничего, как-то выжили… скорлупы строить стали…

– Красивые?

– Скорлупы-то? Да за них на рынке миллионы дают, верите, нет? Ну, видели, наверное…

Скорлупы… В памяти ожил магазин скорлуп в столице, была там от силы два раза, запомнила на всю жизнь. Витая лестница на второй этаж, зеркальный потолок, негромкая мелодия – из ниоткуда, в просторном зале шепчет фонтан… И скорлупы… Какие скорлупы, дворцы, настоящие дворцы, сверкают всеми цветами радуги, переливаются в свете ламп, вертятся на своих подставках, чтобы можно было рассмотреть со всех сторон. И смотришь, и не веришь, что бывает такая красота, ни в нашем мире, ни даже в каком-то другом.

Руками не трогать… да побойтесь бога, какими руками, на такую красоту боязно даже смотреть, как будто от одного нашего взгляда чудесный замок рассыплется в прах. Снуют услужливые продавцы, что-то подсказать, да какое там подсказать, откуда у меня такие деньги, если уговорю отца продать нашу берлогу, может, и куплю самую простенькую скорлупку, вот в ней и будем жить, только маловата она, чтобы жить…

Уже тогда – когда другие мечтали о богатых домах и креслах начальников, я знала, что это моя судьба, собирать скорлупы, держать их в руках, хоть не владеть, хоть прикасаться к ним…

– Ага, на проспекте магазин, там отдел скорлуп. Красота…

– Вот-вот… Красота. Бывает, такую красоту сделают, уже и продавать жалко… себе оставляю. Главбух у виска крутит, ты что, полмиллиарда за эту штуку получим… А я только смеюсь, на кой эти полмиллиарда, еще купит кто такую красоту, еще разобьют… Скорлупы-то хрупкие, не вечные… и так лет пятьсот простоят, осыпаются… Ну, бывает, твари эти на том же месте еще такую скорлупу поставят…

Директор встал, приотдернул защитное поле, широким жестом приглашая наружу. На меня дохнуло питомником – я не знала ни одного из этих запахов, но чувствовала, это и есть питомник, дым, гарь, еще что-то едкое, жалящее глаза, запахи тварей. Жутких тварей… и странно, что такая жуть может творить такую красоту…

Я ступила в траву, непривычно нежную, жалко топтать пестрые цветы под ногами…

– Вы, главное, подальше от воды держитесь… они как чуют, что нашего брата надо в воду загонять… Один так вот пошел скорлупы собирать, вдоль берега, вот твари-то все на него и ополчились… А ему куда деваться, тут вода, тут твари эти, уже клюют, кусают, бьют, он прыгал-прыгал от них, ногу сломал…

Я хихикнула.

– Вот-вот, все так хихичут… пока сами туда не войдут… Вот, значит, костюмчик надевайте… И вперед, посмотрим, как вы там будете… Вот первый день без оформления покрутитесь, посмотрите, ваше это или не ваше, а то вот так документы все состряпаем, а вы потом скажете, не хочу у вас работать…

– А костюм этот… от них защищает?

– Тю, смеетесь? От них вообще ничего не защищает, как вдарят со всех сторон… Двоих работников насмерть забили… Не, вы не бойтесь, это редкость… да работяги эти сами виноваты, туда же ходят скорлупы собирать, они давай с животными заигрывать… вот и нарвались…

Внутри стало пусто-пусто и холодно-холодно.

– Вы смотрите, зарплата у нас так себе…

– А в объявлении написано десять…

– Ну да, это когда годик отработаете, там конечно… а на первое время и пяти хватит…

Я поморщилась. Вот тебе и миллионные прибыли, а работникам своим можно и шиш платить…

– А расходы знаете какие? Этот питомник содержать никаких денег не хватит… Какая уж тут зарплата, там и из сбережений своих сколько отстегивать приходится!

– Я что, вслух говорю?

– Да все так думают, когда сюда идут… вы смотрите, если за деньгами пришли, так это лучше в офис идите, скорлупы продавать… Сюда идут только по зову сердца… Это же не каждый так работает… На другой планете… Скорлупы забирает у инопланетян…

Снова сжалось сердце. Кажется, только сейчас начала понимать, куда иду, почему, зачем, уже не на своей планете, уже в чужом мире, сейчас увижу их, страшных, всесильных, и поди, попробуй забрать у них драгоценную скорлупу…

– Ну… храни вас бог…

Я шагнула в густую зелень чужой земли…

– Кирюш, там что?

– Где?

– Да прямо по курсу, мать его тудыть…

– Ох ты черт… Это что, на учения нам такое чудище прислали? Условного противника?

– Какого нахрен противника… вон, из центра звонят, спрашивают, что за хрень вылезла…

– Откуда она вообще взялась?

– С неба упала… к городу идет…

– Так что сидишь, смотришь, стреляй давай!

– Ракеты пускать, что ли?

– Ну а то… чай, не ядерные… Давай скорей, пока к городу не подошла, мать ее тудыть…

– Ага… навести цель… цельсь… красная кнопка…

– Зеленая, идиотище…

– Есть… Эх, черт, этому чучелу ракеты наши как об стенку горох…

– Давай еще стреляй… Мать ее тудыть…

– Да что стреляй… Он, похоже… неуязвимый…

– Ты где такое видел? Неуязвимых?

– Да где… это, знаешь, про конец света говорят такое… вот так же будет… упадет с неба всякая нечисть, и уж хоть чем ты бей ее, хоть чем в нее стреляй, ей как об стенку горох… а потому что все, конец света, страшный суд…

– Да прекрати ты! Тебя сюда зачем поставили, солдат ты или не солдат?

– Офицер…

– Тем более… Вон уже и танки подогнали, они-то почему-то не боятся… что вылупился, стреляй, давай!

– Цельсь…

Зыбунов смотрел на экран, как ракеты впиваются во что-то огромное, массивное, как будто стальное, хотя кто его знает. Как это что-то чуть покачивается на пяти тонких ножках, снова идет вперед, вперед, на проспект, и уже не выстрелишь, не собьешь… Проспект запрудили тупые морды танков, когда только успели… Ну давайте, ребята, не подкачайте… Как в августе девяносто первого, ей-богу… Тварь шла, переступая через танки, массивное брюхо поднималось над этажами высоток, длинный хоботок волочился по земле, сбивая боевые машины.

– Да, такую попробуй подбей… – прошептал Зыбунов.

– Это ракетой бить надо… Настоящей, ядерной…

– Ага, вдарь по Москве ракетой настоящей, ядерной, тебе потом так вдарят…

Существо уверенно двигалось по проспекту, как будто не видело ни танков, ни притаившихся в улицах катюш, только изредка взмахивало хоботом, когда какой-нибудь отчаянный вертолет подлетал слишком близко. Зыбунов ждал – со странной смесью страха и нетерпения, что будет, когда чудовище подойдет к Кремлю… вот позорище будет, какую-то тварь не удержали… мать их в это самое… эдак теперь нас любая тварь голыми руками возьмет… Хотя нет, у них там, чего доброго, в Кремле какое-нибудь сверхоружие, луч смерти, или там еще что…

У Зыбунова все так и перевернулось внутри, когда пятиногая нечисть проломила зубчатую стену, шагнула на брусчатку. Вокруг сновали человечки, которые казались совсем крохотными, щелкали камерами, вот ведь, журналюги, ничего не боятся, сенсацию пришли делать, мать их в это самое… Хоть бы поела их нечисть эта…

– Как в Голливуде, ей-богу…

– Да пошел ты, Кирюха, со своим Голливудом… вот завтра Москвы не будет, России не будет, будет тебе Голливуд…

На экране чудовище медленно, вразвалочку, двигалось по площади, как будто выискивало, чем бы поживиться. Зыбунов глазам не поверил, когда к пятиногой твари приблизилась маленькая фигурка в окружении солдат. Это кто это вышел… быть не может… Вот черт, отчаянный человек… На контакт, что ли, пойти хочет… переговоры вести… Да куда ты идешь-то, она тебя как муху смахнет… черт, недооценивал я главного нашего…

Существо, казалось, не видело людей, огляделось, шагнуло к храму Василия Блаженного, сверху он казался красивой игрушкой…

Кто это кричит? Зыбунов даже не понял, что кричит он сам, когда огромная нечисть своим хоботом подцепила храм, бережно выдернула из земли, как дергают гриб нерадивые грибники, зашагала по проспекту, высоко задирая хобот…

– Что не стреляют-то наши? Порох отсырел?

– Да какой порох, в нее выстрелишь, она храм и уронит… на жилой дом еще упадет…

– Да эвакуировали уже всех нахрен…

– Да что эвакуировали, ты потом этот дом отстраивать будешь?

Огромное существо семимильными шагами двигалось по проспекту в сторону МКАДа, топча машины, поддевая боками жалобно хрустевшие высотки, наконец, выбралось за город, все так же поднимая над собой храм… Ну давайте же, парни… цельсь… Да мы-то что сидим, нам-то целиться не надо, что ли…

– Ай, классно вдарили…

– Й-й-есть…

– Завалили скотину…

Зыбунов смотрел в экран, как тварь кувыркнулась и грохнулась на холмы, каким-то чудом все еще удерживая храм. Люди бросились к ней со всех сторон, то и дело вспыхивали выстрелы, ракеты клевали и клевали массивную тушу… Это еще что… мать его в это самое… Откуда-то – из ниоткуда – вырвалась еще одна тварь, в два раза больше первой, черт, сколько их может быть!? Ага, хватает раненого товарища… тащит куда-то в тусклое сияние, портал там, что ли? Идите, идите, скатертью дорожка! Только храм оставьте… Хотя нет, провалитесь вы со своим храмом, чтобы духу вашего здесь не было!

– Ушли.

– И, слава богу… всего хорошего.

– А я знаю, что это было…

– В сговоре с ними ты, что ли?

– Ну да, конечно… да нет, слышал что-то… читал… это еще в грециях, в месопотамиях во всяких легенды есть… вот так вот строили люди храм, или дворец какой, или гробницу, а потом хоп, нечисть какая-нибудь появится, и заберет… Оттуда и сказки всякие пошли про джиннов, которые дворцы по воздуху переносили…

– Ну да, скажешь тоже.

– Ну… про Герострата слышал?

– Который храм спалил, что ли?

– Ну… Так кое-где в летописях сказано, что не жег он ничего… а храм забрали… Эти самые… Потом эта библиотека Александровская..

– Александрийская.

– Ну… Тоже никто не жег, забрали ее… в древнем Египте, говорят, тоже раньше гробницы фараонам делали… а потом кто-то их на небо забирал… Вавилонскую башню говорят, тоже не разрушил бог, а на небо унес…

– Ну да… это ты где вычитал?

– Да что вычитал, много где такое пишут… Храм Христа Спасителя, думаешь, Сталин развалил? Какой нахрен Сталин, вот так же, говорят… тварь какая-то с неба спустилась, и унесла… Ну а власти, чтобы народ-то не пугать, насочиняли всякое… мол, снесли, опиум для народа, все такое… Про собор Святого Петра тоже такое говорят… было где-то что-то…

– Ой, ври больше, Аномальных Новостей начитался? А… да, слушаю… ага, спасибо… рады стараться… Ну что, Кирюш, по звездочке нам с тобой дадут… за отвагу… Прогнали ее, тварь эту…

– Ну, служу России…

Я уже понимала, что не выберусь живой, они заклюют, они растерзают, загрызут, растопчут… Я даже не могла понять, как они выглядят, их было слишком много, и все разные, летучие, ползающие, прыгающие… Клевали со всех сторон, сильно, больно, сбили с ног в траву, вот это хуже всего, говорили же, главное, удержаться на ногах… Если упадешь, считай, все…

Каким-то чудом еще сжимала скорлупу, зачем она мне теперь, скорлупа эта, зачем мне теперь все… романтика… вот тебе и романтика, кто же знал, что они такие… звери…

– Парень, ты там живой еще, нет?

Директор выпал как из ниоткуда, схватил меня, поволок к порталу, новый удар разорвал на мне костюм, лохмотья сиротливо повисли на измочаленном теле. Директор-то зачем за мной выбрался, и его сейчас туда же…

– Ох, парень, держись, сам-то идти не можешь? Давай, давай, ты, конечно, худенький, все равно тебя не уволоку… Еще скорлупу удержал? Ну, вообще молодчина… Эт-то еще что?

Я почувствовала, что краснею.

– Барышня, вас-то как сюда черт занес? Я ж в объявлении четко написал, мужской род, средний род, ну, на худой конец, третий род, но уж никак не женский…

– А я чем хуже?

– Да не хуже, женщины-то пугаются… Одна вообще тут сразу на клетку их многоярусную забралась, и давай визжать… Я ей кричу, что сидишь-то, давай, скорлупу бери, вон какая красивая в двух шагах… А она визжит, я боюсь, они вон какие…

– Да я не боюсь… только когда ногу подбили, не удержалась, упала…

– Ну ты вообще молодцом держалась… дай гляну… да, крепенько тебя, синяк будет… Пошли, перевяжу… – он кинул меня на бесчисленные лежанки под защитным куполом – снимай с себя лохмотья эти… Да нечего стесняться, я полтора миллиарда лет уже прожил, уже всякое видел… и женский род, и средний, и третий…

– А красивая штука, – директор вытянулся на потертой лежанке, еще раз оглядел скорлупу.

– За такую миллионов пять дадут, – поддакнул бухгалтер, кое-как выбираясь из завалов на столе.

– Да не отдам ни за что… первый раз такую красоту вижу, у меня останется… в музее… – спохватился директор.

– Девочке-то премия будет?

– Будет, как не быть… вообще молодчина. Это же один из самых опасных участков, там у них такое оружие есть, что нам и не снилось… Туда и опытные ходить-то боятся… все по маленьким городам… А она сразу в самую гущу муравейника этого… и хоп, красоту такую отхватила…

– Там еще много чего было красивого… я потом принесу.

– Не, ты сразу-то не тревожь их… Мы так часто в одном городе не пасемся, да там, тем более, вся армия на уши встала… Вот, барышня, работа вся наша… кормим их, следим, чтобы зерно там всякое в земле уродилось, а потом ходим, собираем, что они понастроили…

– И много строят?

– Да много красоты всякой, видели же музей наш… – директор завертелся на жалобно заскрипевшем ложе – Раньше они вообще красотищу делали… Для богов старались. Они нас богами считали, знали, что для богов надо строить храмы… Только сейчас у них как-то все крахом пошло, – продолжал директор, – все меньше строят, а если строят, то из рук вон плохо, панельные клетушки… У них сейчас и интересы другие какие-то, то друг с другом сцепятся, решают, где чья земля… как будто вообще тут есть что-то ихнее… Потом митинги все эти придумали, набьются на площади, одни одно кричат, другие другое…Или биржи эти… Купи-продай, купи-продай, что они там делают, хрен пойми…

– Что же… цивилизация себя изживает… – бухгалтер выбрался из бумажных россыпей, – питомник этот… он тоже не вечный… Потому никто и не выводит питомники эти человеческие, потому что затрат выше крыши, а прибыли с горсточку… Это же сколько труда, планету создать, климат выровнять, потом ждать, пока из протоплазмы многоклеточные выведутся, пока на сушу вылезут, пока на ноги встанут, в руки палку возьмут… Пока строить начнут… А потом тысяча лет, две, три, и все. В богов они уже не верят, храмы не строят, жизнь свою потратить на то, чтобы фреску расписать, это уже не для них… Панельных блоков понастроят, по конторам рассядутся и все.

– И как их… расшевелить? – спросил директор.

– А никак. Еще лет двести, и питомник закрывать можно. Я-то знаю, сколько уже по этим питомникам…

– Как… закрывать? Уничтожить?

– Зачем… бросить, да и все. Хлеб расти перестанет, они сами вымрут… Через двести лет считайте все…

Сердце екнуло. Искать новую работу лет через двести мне не улыбалось, в офисы и магазины идти не хотелось. Решение пришло само.

– А что, если… селекцию проводить?

– Какую селекцию, мы не на птицефабрике, – фыркнул директор.

– Ну и здесь… селекцию. Убирать тех, кто по биржам сидит, кто по конторам… Оставлять только тех, кто строит… картины пишет…

– Думаешь… поможет? – директор посмотрел на ружьишко в углу.

– Должно. А может, твари эти испугаются, что бездельники всякие пропадают… и все творить начнут.

– Нет, барышня, это вы бросьте… под страхом смерти человек храм не построит… а построит, так ничего хорошего не выйдет, пробовали уже… хотя с селекцией ты хорошо предложила… Смышленая девка, далеко пойдешь…

2011 г.

Загрузка...