Проблема №1, или Тринадцать уколов

6

— Встреча назначена? — потыкав меня недобрым взглядом, спросил стокилограммовый поклонник Микки Мауза.

— Нет, я сам хотел увидеться с…

— Разберемся…

Мы прошли промозглым коридорчиком и остановились около какой-то невзрачной двери. Я замер под пристальным взором другого парня, тоже квадратного, только из нацменов, пока первый что-то там узнавал. Наконец второй закончил смотреть, а поклонник Микки Мауза, положив руку на мою шею, втолкнул меня в комнату. В отличие от коридора здесь царил уют. На стенах копия (в масле) «Казни сипаев», старые пухлые кресла, мебель «ретро». Там имелась красивая, но несколько пожухлая дама в старомодном платье, которая поливала цветы. Но я, вместе с провожатым, отправился в смежную комнату, которая оказалась кабинетом. Весьма приличный такой. Стены из дуба, письменный стол — большой, как футбольное поле, так и чувствуешь, что в нем зреет компромат на тебя. А за столом господин в строго выдержанном костюме. Я полсекунды соображал, на кого похож столоначальник — ага, на полуживого покойника Фурца из глюка. Но все же это — Сапожков.

— Да ты не пялься на меня так, гляделки выпадут. Лучше скажи, господин хороший, зачем пожаловал? — начал владелец кабинета.

— Мне требуется тот самый препарат, который доктор Лапеко получал у вас. Доктор исчез куда-то, а я недолеченный остался.

— Добавки захотел, — сомнительным тоном произнес Сапожков и перешел к делу. — Откуда про нас узнал?

— Когда я последний раз с доктором общался, он намекал, что ему надо сгонять куда-то на Московский проспект за новой порцией. А я в курсе, где склады тут находятся. Пришел сюда, потыкался немного и догадался, где ваша дверь… Мне нужно лекарство со звучным именем «сцеволин».

— Не волнуйся, мы тебя долечим. — Сапожков хлопает в ладоши, и входят двое квадратных парней. Один резко хватает меня за шкирку, второй выкручивает руки. Следом появляется пожухлая, но хорошо выбеленная дама, расстегивает мне штаны — эх, не сейчас, не сейчас — и наносит удар иглой в мякоть. Когда хвататели-держатели меня отпустили, я в полном расслаблении повалился на пол — и даже не слишком жутко было. Слабость уже протекла по позвоночнику, распространилась вихревым движением по всему телу, а ноги отниматься начали.

— Это что ж вы тут меня убивать собрались, прямо в офисе?

— Как тебе не стыдно такие слова говорить, а еще писатель, доктор-то нам рассказывал про твои увлечения, — укорил меня Сапожков. — Знаем ведь, что «хвост» за тобой тянется. Сейчас тебя отсюда увезут и просто оставят одного… Или наш гость предпочтет горячую обработку? Я скажу ребятам, чтоб проявляли гуманизм, не били ногами в ботинках и руки не сжимали в кулаки. Вот у нас тут представитель республики Ичкерия есть, он умеет всё делать двумя пальцами, отрывать носы и уши, лишать невинности и так далее.

— Хоть подскажите напоследок принцип действия сцеволина? Обычная химия, алкалоиды, транквилизаторы никогда так не подействует на мозги.

— Это и не обычная химия. Маринка, ты у нас кандидат наук, скажи напоследок, раз уж молодой человек любопытствует.

— Сцеволин — синтетический аналог вещества, содержащегося в одном южноамериканском растении. Это химический ключ, возбуждающий спящие фрагменты генного аппарата у некоторых клеток мозга, отчего они начинают производить то, что называется тельцами Шеффера.

— А что они делают, тельца Шеффера? — несмотря на жуть, было интересно. — Может, передают информацию и энергию? Тельца эти взаимодействуют, скажем, с астралом?

— Эй, ты чего к Марине пристал? Она — химик, а не девушка по вызову. А теперь до свидания, — закруглил научный диалог Сапожков.

Тут ребятки взяли меня за руки (хорошо хоть не за ноги) и потащили, вначале через дверь — не ту, через которую входил, — потом по гулкому складскому помещению, высекая искры моими башмаками. В углу спустились со мной в люк. Попали мы не в канализацию, а в коридорчик. Миновали его в темпе, в глаза ненадолго ударил белый свет, а потом я стал валяться в темном пыльном нутре у скачущего на ухабах грузовика. Когда меня оттуда вытрусили, на дворе уже господствовал простуженный осенний вечер, а расслабление мое давно превратилось в вялость.

Вокруг новостройка-долгостройка, раздвигают темень лишь корпуса скелетного вида. Полное отсутствие следов человечьей активности. Квадратные ребята подняли меня на девятый этаж, запустили в какую-то квартиру далекого будущего, не забыли угостить непонятной инъекцией и заперли дверь с той стороны. Дверь была мощной, окованной железом. Попытки повоздействовать на нее своими слабыми силами оказались неудачными. Оставалось только одно — поозираться. Все, что находилось в моем распоряжении, — это кубик комнаты и гробик кухни. Окна без стекол. Холодец стоит жуткий. Никаких дополнительных ходов и выходов. Зато грязи сколько надо — пустые бутылки, консервные банки — одна даже недоеденная — и газетное рванье-вранье. Всех удобств — только тюфячок у стены. Похоже на обиталище бомжа. Довольно странного бомжа, потому что вместо люстры висит петля.

Мало-мальски осмысленных занятий я не нашел, поэтому улегся на тюфяк, положив под голову газету — чтоб вши и клопы не перебежали. Второй укол пока никак не подействовал. Это, наверное, тоже расслабительное средство, чтобы я не смог снести бронированную дверь. Да только я даже в самом спортивном состоянии вряд ли бы нанес ей вред. А если не слабительным меня угостили напоследок? Ведь беспокойство меня гложет все ощутимее. С чего беспокойство-то?

Может, с того, что жил я неверно. Я ведь не хотел быть честным машиностроителем как мой отец. Я не хотел корпеть над чертежами от восьми до пяти. Я искал легких путей к славе, я не хотел трудиться и бороться. Я даже не пригрозил директору-приватизатору, который гнал людей с завода без денег, что разоблачу его махинации с расхищением народной собственности — хотя мог дать материал в газету. Меня легко научили ненавидеть всех тех, кто в нашей стране что-то создал и сделал на общую пользу….

Ага, мне впрыснули средство, наращивающее недовольство и разочарование. Однако тюфяк все еще располагает к продолжению задушевного монолога.

А если б проделся я сквозь все дырки? Был бы, наверное, эффект. Но, как известно, в одном месте эффект, а кругом дефект. Допустим, научился бы я играть на читательских рефлексах, как на дудочке. Умел бы пристраиваться к редакторам, хотите про мощные сиськи и пудовые кулаки — пожалуйста; мошенника и грабителя прославить как борца за свободу — пожалуйста. В итоге, пьянствовал бы на даче в Комарово, прекрасно зная, что не сегодня-завтра мои бессмертные творения затрещат, расчленяемые в сортире.

Птолемей нехило кичился тем, что описал движение планет вокруг Земли, а сейчас его чуть ли не брехуном называют. Недалек и тот день, когда Коперника на свалку понесут, потому что выяснится, что мы не вращаемся вокруг Солнца, а валимся в преисподнюю. Динозавр считал себя большим и сильным, а где он теперь? Стал бензином и катает на себе какого-нибудь тщедушного спекулянта. Но животное хоть не понимало, какая постылая будущность его ожидает. Очень не права природа, что разродилась нами, двуногими. Не должны были появиться существа, которые могут догадаться о полной бессмысленности своего жития-бытия. Не приспособлен наш мир для проживания в нем разумной твари. Потому-то я в знак протеста хочу досрочно покинуть его и требую, чтобы мне открыли «дверь» наружу.

Ага, требовать ничего не надо, на «дверь» мне уже любезно показали. Я подошел к петле. Умело завязана, чуть ли не намылена. Говорят, это не слишком больно. Прежде, чем случится неприятная процедура удушения, закончится кровоснабжение мозга и как следствие — отключка сознания.

Стоп. Действительно, вокруг меня на тысячи километров и парсеков все не так. Но, наверное, мы должны подготовиться в этом бестолковом мире к проживанию в другом, более подходящем нашим достоинствам. Когда закончится срок заключения, мы выйдем на свободу — кто с чем. И окажемся в тридевятом царстве, где получим, каждый — что заслужил; вернее, что сумел отстоять. Я пока ничего не отстоял.

Я поспешно отступил к стене. Но потом снова накатило разочарование и я обреченно потащился к окну. Но на мгновение замер и скрючился, прижав голову к коленям и отстранившись от наваливающейся тоски. Мгновение сосредоточенности.

Ампула. Последняя ампула доктора Лапеко в моем кармане и шприц в подкладке пиджака. Квадратные «микки-маузы» забыли из меня вытряхнуть. Я, конечно, не знал, как будет взаимодействовать третье средство с двумя предыдущими, но время на сомнения истекло и даже пошло вспять. Укол — и голова приподнялась, потому что ее потянула к себе очень жаркая воронка.

Эта жара разогнала отчаяние, но мне показалось, что я становлюсь жидким и без особых проблем начинаю испаряться. Свет и тень еще поиграли мной, а потом я исчез в этих бликах…

Замечаю свое присутствие на каком-то пустыре. Неподалеку свалка, оттуда волнами долетает вонь, воздух над ней рябит от ударов птичьих крыльев.

Я, кажется, достаю гадкую прогорклую капусту из банки и сую в рот. На руке перчатка с дырками для пальцев. От холода ноет поясница. Всё, хватит, обрыдло. Мне требуются номер с ванной, бутылка «Смирновской» и патиссоны. Мне нужна «трава». И это ты мне обеспечишь, Сапожков.

Двигаюсь к шоссе. Кто собрался тормозить меня — будь осторожен, нокаут возможен. За последний стольник попадаю в такси-маршрутку. Заплачено честно, но другие пассажиры сторонятся меня и берегут от моих ароматов носы. В метро без затей проламываюсь сквозь турникет. Выхожу под дневное светило на «Московских воротах». Теперь налево и еще раз налево. Потом в дальний угол. Знакомый вход, десять ступенек к центру Земли и встреча со стражем дверей — джигитом Рашидом, представителем свободолюбивой республики Ичкерия.

— Ты совсем неряха сегодня, — напоминает Рашид. — Бугру не понравится такой вид. Он человек старой закалки. Зачем портить ему настроение. Иди домой, там почистись и приходи завтра.

«Домой, к ментам! Как же».

— Ага, уговорил, Рашидик. — Поворачиваюсь, будто раскаялся и хочу убраться. Но когда он собирается закрыть за мной, с полуоборота хватаю его правой рукой за смоляной жесткий кок, дергаю на себя. А левой рукой захлопываю дверь — именно то, чего хотел горец. Голова Рашидки оказывается между косяком и толстой доской, отчего тело валится на порог. Я уверенно марширую по коридору и у кабинета главного встречаюсь с Серегой.

— Как только тебя наш кунак пропустил. Шеф не захочет тебя сегодня видеть. Иди, умойся, — начинает парнишка.

— Мне это уже говорили. Можно хоть водички хлебнуть? Грызло пересохло.

У Сереги некоторое замешательство, пользуясь этим, я вхожу к секретутке-кандидатке. Он увязывается за мной, выискивая, за что уцепить.

— Шеф запретил кого-либо пускать, — заладила пила-Маринка. — Ну-ка, Сережа, убери его отсюда.

— Я ж водички попить, — взял вазу с флоксами и плеснул здоровяку охраннику в физиономию, отчего стебельки и лепесточки украсили его скромную голову. Пока он протирался, попридержал его левой за ноздри, правой врезал. Классически, без всяких карате — «крюком» в челюсть. Серега упал на стул, разбил мебель вдребезги. Тут я его по головушке и припечатал освободившейся вазой. Обмяк он, заболел. Пришлось ненужный ему пистолет забрать.

— Ну что, Маринка, веди меня к шефу. Надеюсь, возражений больше не будет.

— Вы тупица, Лапеко. Нет Сапожкова, нет.

Проверил её слова — пахан действительно отсутствует, нет его в в «яме».

— А сцеволин, Марина, а «трава»?

— Он вчера вечером все забрал, — без особой боязни отвечает эта бледная поганка.

— Куда забрал?

— Откуда мне знать.

Я, притянув ее к себе, ухватил зубами за ушко.

— Мигом сжую. Будешь тогда красавица без ушей, да и носом перестанешь радовать людей. А в том месте, что любят кавалеры, окажется телефонная трубка. Где он? Давай-ка, узнавай по-быстрому. — Я стал сжимать челюсти, одновременно щекоча даму телефонной трубкой. Не выдержала приспешница, члены тела дороже ей оказались, чем фирма. Завизжала, а потом перешла на речь.

— Да улетает он сегодня! В Эмираты.

— И что все из тебя тянуть надо, Марина. Ну-ка, сгреби мне в кучку те финансы, что есть поблизости.

Поменял свою засраную куртку на шикарный Серегин плащ и кинулся на такси вдогонку. Рейс через пятьдесят минут. Успеть бы, успеть. Шоферу тысячу доплатил. И достал.

Сапожков как меня увидел, заметался, бросил багаж, а потом в сортир рванул. Думал вылезти через оконце на летное поле. Но не получилось, я первым делом кинулся к синему туалетному стеклу и перерезал Сапожкову путь на Абу-Даби. Юркнул пахан в одну из кабинок — бортики-то у них до пола не достают — и пополз вдоль ряда горшков, да так резво, что мигом потерялся из виду. Я стал одну за другой дверцы вышибать. Пыхтенье пугливое все ближе и ближе. Вскрываю очередное рабочее место… попался, который кусался. Распроблядство! Откуда ни возьмись, незнакомый белобрысый мужичок с пистолетом. Разворачиваю ствол, но он опережает. Гром, трах… и мрак.