Призыв ведьмы (СИ)

Глава 1

Сначала Милена подумала, что это всего лишь дурной сон.

Яркий слепящий свет, белый, холодный, окутавший её с ног до головы, она словно парит, но нет, это только ощущение, которое пугает, но между тем восхищает. Но восхищение было мимолётным, потому что внутри всё дернулось и Милену вырвало. Это был завтрак, тот самый, который она ела с таким остервенением и злостью на мать. Реальный завтрак, во всём нереальном происходящем, как и обида за сказанные ей слова мамы.

Может Миле и не стоило принимать их так близко к сердцу, не первый раз она слышала что-то подобное, но всегда прощала. Ничего другого ей не оставалось. Милена всегда напоминала себе, что мама такая, что она не специально, что ей очень плохо, что это всё горе потери.

А теперь почему-то пришло осознание, что мама и Милену, потеряла — внутри поселилось что-то страшное, болезненно яркое до умопомрачения.

Девушка с трудом встала на четвереньки и вытерла рот тыльной стороной ладони.

“Это сон. Просто жуткий сон, — стала она повторять себе, пытаясь уговорить сознание, что ничего страшного не происходит, — ещё немного и это закончится, просто нужно проснуться. Может я не ругалась с мамой? Вдруг это часть сна? Просто нужно заставить себя открыть глаза и всё станет хорошо!”

Она зажмурилась и попыталась открыть глаза, в отчаянной попытке проснуться. Открыла, но ничего не изменилось. Всё то же помещение, заполненное белым светом так, что не понятно, где стены, где верх, да и пол понятно где, только потому что она на нём сидит.

А ещё этот запах рвоты — такой реальный, резкий. Но во сне ведь не бывает запахов?

И чувство страха, что родилось внутри ранее, стало разрастаться и укореняться — это всё происходит на самом деле!

Милена тряхнула яркими пышными волосами, поняла, что видит своё отражение в белом полу и попыталась в очередной раз найти в происходящем логику. Она начала цепляться за то, что было сейчас самым реальным и знакомым — за себя саму.

Лицо, с правильными привлекательными чертами, длинная шея, волнистые волосы. Милена была обладательницей роскошной копны светло-русых волос. Она подкрашивала их в рыжие оттенки, превращая в россыпь медной нити. И сейчас она видела их перед собой, такие к каким привыкла.

Видела своё тело, которое она строила с остервенением и упорством. Милена была строга к себе, даже жестока — ничего сладкого, жирного, никакого гастрономического мусора, считала калории и изнуряла себя физическими нагрузками.

Внутри был страх, что, потеряв идеальность тела, потеряешь себя, потеряешь мир вокруг, ничего не достигнешь. Станешь этакой тёткой, погрязшей в пустом быту, нелюбимом муже и раздражающих детях. Она и не знала откуда в ней это, но было убеждение, что нужна только такая вот стройная, красивая, не стоящая на месте.

И она считала, что до стройности, до красоты, до идеала ещё очень далеко. Поэтому фитнес-клуб был в её расписании, как учёба и работа, словно панацея от будущей безысходности и запланированном провале. Весь её день был расписан по секундам — от и до.

Милена попыталась сесть, что было сложно, потому что голова кружилась так словно она была пьяна, мотало из стороны в сторону, как после катания на карусели. Неприятное чувство.

Постепенно глаза привыкли к яркому свету и она начала различать стены и потолок. Но спустя несколько секунд они снова стали мерцать, стало совсем не по себе, и Мила зажмурилась, ухватившись за мысли о том, что сейчас наконец-то проснётся, снова потеряла сознание.

— Ты уверен, что она белая? — прямо-таки прогромыхал мужской голос где-то над её головой.

— Конечно, уверен, достопочтенный митар Изарии, — ответил другой, тонкий и неприятный, мужской голос, заискивающим и немного оскорбленным тоном.

— Она вообще какая-то хворая, нет? Худая, мне кажется. Вообще выживет в наших-то условиях?

“Хворая? Худая?” — мысленно возмутилась Милена, пытаясь возразить что-то вслух и открыть глаза.

— Ну может это заставит её побыстрее выполнить то, ради чего мы её столько времени искали и с таким трудом вытащили из её мира? — предположил тот, что заискивал.

Первый, который громыхал, с сомнением хмыкнул.

— Но если вам не надо, достопочтенный митар Изарии, то мы на такой диковинный товар быстро найдем другого покупателя, — мерзкий голос пропел эту фразу и Милену снова стало выворачивать наизнанку.

— Нет, с чего вдруг? — возмутился этот самый достопочтенный. — Она наша. И мы её забираем. И свою кровь мы впустую не тратим.

По звуку удаляющихся шагов стало понятно, что мужчины ушли. Милена попробовала открыть глаза и осмотреться, но ничего не вышло. Голова была тяжелой и словно ей не принадлежала. Внутри стала разрастаться какая-то будто обида на себя и происходящее. Обида готовая обрушиться на неё истерикой.

Девушка ещё раз попыталась пошевелиться, но, как ей показалось, ничего не вышло. Однако именно в этот момент совсем рядом с ней третий голос, которого она ещё не слышала, вдруг возвестил:

— Достопочтенный митар Изарии, ведьма приходит в себя, вам надо спешить.

И спустя всего пару мгновений после этих слов, чьи-то сильные руки подхватили её и безо всякого труда оторвали от твердой поверхности, на которой она лежала. Мужчина был огромным, как ей показалось, и руки у него были просто чудовищного размера.

Милена почему-то вспомнила, как в далеком детстве папа переносил её спящую с дивана в комнате родителей к ней в комнату. И это ощущение тепла и невесомости захватывало её и казалось невообразимо волшебным, сказочным, словно она принцесса и мир вокруг полон добра и света. И сейчас было так же — эти несколько шагов, пока она была крепко прижата к широкой мужской груди.

А потом снова словно карусель и снова желудок свело и, если бы он не был пуст, её снова вывернуло бы наизнанку.

— Достопочтенный митар, — последовал возглас, когда карусель остановилась. — Вы так скоро? Это белая ведьма?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Надеюсь, — ответил громыхавший недавно над её головой голос, сомневающегося в её выносливости мужчины, а теперь она слышала его у своего уха, была прижата к его груди. — Феран у себя?

— Да, достопочтенный митар, достопочтенный феран у себя.

— Позови его.

— Да, достопочтенный митар.

“И охота им всё время это выговаривать?” — мысли стали вырисовываться в голове уже осмысленнее, переставая быть невыносимым неуправляемым потоком, до того беспредельничавшим в её голове.

В комнате возникли ещё чьи-то шаги, тяжелые и настораживающие.

— Роар? — голос мужчины был хриплым, глухим. — Это белая?

Её положили и на этот раз это было что-то мягкое и приятное.

— Они так сказали, — был ответ того, кто её принёс, и, потеряв тепло его объятий, Миле наконец удалось открыть глаза.

Взвизгнуть или закричать не получилось, хотя очень захотелось.

Лицо мужчины, изучавшего её, было суровым и жутким — он был бородат, глубокий старый шрам проходил по его лицу наискосок по нахмуренному лбу, через глаз, на щеку и дальше в бороду. Нос, когда-то прямой, был сломан не менее пары раз. Волосы каштановые с сединой, были забраны в хвост. Из-за шрама лицо имело странный прищур, не надменный, а с недоброй такой усмешкой. Милене стало отчаянно страшно.

— Тихо, мы не обидим, — отозвался знакомый голос. К удивительному облегчению он принадлежал другому мужчине, не тому, который сейчас стоял склонившись над ней и напугал почти до обморока.

Мужчина, который ее принес, был высоким, светловолосым, и моложе этого, со шрамом. Правильные черты лица скрывала не длинная ухоженная борода, а глаза были ясные, теплого медового цвета. В иных обстоятельствах Милена назвала бы его очень привлекательным, даже красивым.

Но думать об этом сейчас было нелепо. Истерика снова ворвалась в её разум, который отказывался понимать и принимать происходящее. Она снова и снова пыталась понять, что происходит. Снова и снова пыталась убедить себя, что это всего лишь безумный сон.

Внутри бурлило и клокотало — вот-вот и оно взорвётся, полезет наружу сметая всё на своём пути. К глазам подступили предательские слёзы и Мила сквозь рыдания начала причитать. Что именно она и не осознала, но “не убивайте”, “простите”, “отпустите” и так далее по классическому сценарию в её истеричном монологе точно были.

Мужчина со шрамом выпрямился и Мила осознала, что он тоже невероятно высокий, на полголовы выше того, который её принес. Ширина его плеч безумно пугала.

Когда он встал и отвернулся, то сквозь слёзы Милена увидела, что одежда на них не привычная её глазу, может что-то похожее она видела в исторических фильмах. Цвета одежды были синего, тёмно-синего и чёрных цветов. А стоящий в комнате третий мужчина, которого она только что заметила, был одет в одежду коричневого цвета. И к своему нескрываемому ужасу она наконец заметила, что на поясах у всех троих были мечи, а на поясах за спиной самые настоящие кинжалы.

И слёзы снова потекли ручьём.

— Веди её к серым, — прохрипел тот, что со шрамом.

— А не рано? — с сомнением спросил тот, который её принёс.

— Тогда сам её успокаивай, — отрезал “шрам”.

Дальше эти двое повели её по мрачным каменным коридорам, в которых было холодно и жутко. Милена упиралась, хваталась за всё, что придётся, но это мало ей помогало. Они прошли мимо ещё нескольких здоровенных мужиков в коричневых одеждах, все они были страшными, на бородатых лицах ухмылки. И её топило понимание, что она не может рассчитывать на их помощь.

В какой-то момент слёзы окончательно застлали её глаза и силы её покинули. Её подхватили за талию и она не видела больше дороги, перестала сопротивляться, только шептала о том, чтобы её не убивали и отпустили. Кошмар никак не хотел прекращаться и Милене никак не удавалось наконец проснуться.

Когда они остановились, она поняла, что оказалась в теплой и просторной комнате с приглушенным светом двух потолочных люстр. Милену оставили тащившие её руки, и она осела на пол, потому что ноги отказались её держать.

— Нам нашли белую ведьму? — очередной мужской голос пророкотал у неё над головой и снова крепкие руки бесцеремонно и с силой подняли её и развернули.

Этот “великан” был темноволосым, смуглым, тоже приятным на лицо, хотя черты его лица были резкими, а взгляд темных глаз был пренебрежительным.

— Какая-то она, хм, мелкая? Тощая. Она точно белая и сможет прекратить холодную пору? — этот ей не нравился ещё больше, чем вот те двое, которые стояли теперь за спиной этого и в их взглядах даже сквозь туман слёз она видела тонну сомнения.

— Маги сказали, что белая, — ответил светловолосый, который её сюда притащил.

— А может маги ошиблись? — спросил этот жуткий тёмный, так и не отпустив её руки.

— Элгор, отпусти девочку, — приказал мужчина со шрамом.

Этот самый Элгор послушался и отпустил — словно мусор выронил. Милена снова оказалась на коленях на каменном полу.

— Где Хэла? — спросил "шрам".

— Там, — робко ответил ему тихий девичий голосок.

Милена устремила к нему свой взгляд и увидела с десяток девичьих лиц. Все они смотрели на неё с интересом и сочувствием. И сочувствие это сковывало ледяным ужасом.

— Позови, — приказал шрам.

Но не успел никто из девушек и пошевелиться, а было понимание, что обращён приказ был именно к кому-то из них, как в комнате, в другой её стороне, темной и не видимой для взгляда Милены, раздалось пение. И к своему невероятному изумлению девушка узнала эту песню. С мотивом всплыло яркое воспоминание о Кольке, который лет в пятнадцать очень любил песни этой группы. Сама же Милена с необузданным энтузиазмом десятилетки горланила строчки припевов, забавляла брата и раздражала родителей, но, несмотря ни на что, продолжала подпевать. Припев вот этой конкретной песни они с братом орали как ошалелые.

“То парень к лесу мчится, то в поле, то к ручью,

Всё поймать стремится моооооолнию”. [1]

Песню пела женщина лет тридцати. И Милена всегда смущалась этому обращению, когда надо было окликнуть кого-то кому уже за тридцать, но нет ещё, например, пятидесяти. Понятно, что не девушка, но и женщина как-то странно звучит.

Слова песни умолкли. Её исполнительница замерла под одной из люстр, внимательно изучая зарёванную девушку, сидящую в нелепой позе на полу. Милена в изумлении уставилась на ту, что сейчас пела, и песня была кажется самым реальным из всего того, что происходило вокруг.

— Хэла? — отозвался навстречу женщине мужчина со шрамом. И Мила решила, что он всё-таки тут был самым старшим и по возрасту и по положению.

— Белую нашли? — спросила женщина, небрежно склоняя голову набок.

— Вроде.

Она вздохнула и подошла ближе, присела перед Миленой.

— Ох, очередная крошка-хорошка, — буркнула комментарий словно сама себе.

— Я знаю эту песню, — к своему изумлению выдала Мила.

— А? — нахмурилась женщина, приподнимая одну бровь. Милена напряглась — её имя Хэла?

— Я знаю эту песню, — повторила девушка еще раз.

— И откуда ты такая? — с усталостью и без интереса спросила она Милу, нахмурив густые темные брови.

— В смысле?

— Ну, песню знаешь, значит на просторах России-матушки выросла или около того… вот и спрашиваю — откуда ты?

— Питер, — выдала Мила.

— Эх, “если выпить вы хотите, то берите водки литер, это ж Питер, тётя, ну шо, берёте?” [2] — проговорила ехидно Хэла.

— Боже, вы… Вы тоже из Питера?

Хэла мотнула головой не соглашаясь.

— Можно на ты. Выпить-то будешь?

— Что? — смутилась Мила.

— Ну и водку можно, — лукаво подмигнула собеседница.

Она улыбнулась и Милена увидела очаровательную кривоватую, но очень добрую улыбку — обычно такая легко располагает к себе людей. Взгляд серых, кажется, глаз был озорным. Вокруг них была слабая сетка морщинок.

— Я никогда не пила водку, — честно призналась девушка.

— Бывает, — повела головой Хэла. Потом встала и вернулась обратно с глиняной, так по крайней мере показалось, кружкой. — Держи.

Милена взяла её в руки. На дне было немного жидкости, которая по запаху напоминала водку.

— Это что?

— Вдохни и залпом пей, — кивком приказала ей женщина, ослушаться не получилось.

Мила хлебнула и поняла, что обожгла себе все внутренности, закашлялась и сжалась.

— Хэла, эй… — кто-то из мужчин, которые так никуда и не делись, видимо напрягся от реакции Милены на этот крепкий алкоголь.

— Нормально всё, достопочтенный митар, всё с вашей ведьмой хорошо будет, — ответила она и и заглянула Милене в глаза. — Откуда песню-то знаешь?

— Мой брат слушал, — отозвалась та.

— А какие ещё песни знаешь?

— Прыгну со скалы, — сама не понимая зачем стала перечислять всплывающие в голове названия песен Милена, — Кукла колдуна, Камнем по голове, Лесник, Смельчак и ветер…

— Во, сойдет, — прервала её Хэла. — Запевай.

И к своему ужасу Милена начала чеканить слова, которые видимо навсегда были в её голове:

— Я ведь не из робких,

Всё мне по плечу.

Сильный я и ловкий

Ветра проучу… [3]

И Хэла ухмыльнулась, подхватила и продолжила:

— Был сильный ветер, крыши рвал

И несмотря на поздний час

В округе вряд ли кто-то спал

Стихия не на шутку разошлась…

Она пела и Милена подпевала ей совершенно по инерции. И кто-то ещё подпевал, хотя она и не видела кто.

Всё происходившее стало окончательно нереальным, безумным, словно уже не сон, а странный фильм, с нелепыми музыкальными вставками. Но несмотря на всё это внутри у Милы разлилось невероятное тепло, мысли стали гибче и в какой-то момент ей стало совершенно всё равно — она пела песню с безумием и отвагой, уже не пытаясь дать отчет тому, что происходит.

Когда они допели в комнате прибавилось народу. Пришли несколько мужчин одетые в коричневые одежды, как тот, которого Мила уже видела. Возле неё оказалась пожилая дородная женщина с приятным мягким и добрым лицом, и, словно наседка, стала квочить вокруг так и сидевшей на полу Милены.

— Белая, богам слава! Белая! Ох, крошечка какая, а худенькая, но это мы поправим. Хэла, а точно белая?

— Точно, — кивнула Хэла, в руках которой тоже была кружка. — Звать-то тебя как, тётя?

— Мила, — отозвалась девушка. — Милена, в смысле.

— Это что, два имени, одинаковых? — смутилась женщина, которая суетилась возле нее.

— Нет, одно, — ухмыльнулась Хэла. — Просто Милена это полное, а Мила короткое, сокращенное.

— Вот те раз, а я вот Мита, и никаких коротких или длинных.

Хэла кивнула.

— Слыхала, Милка моя, выбери что-то одно.

Девушка кивнула, голова пошла кругом, а кружка как-то незаметно наполнилась чем-то прохладным и вязким. Она в недоумении смотрела внутрь и не понимала, как это вообще получилось.

— Пей, это уже не водка, — отозвалась Хэла.

— А если ты не из Питера, то откуда? — решилась спросить девушка и хлебнула напиток, который оказался сливочным ликером, но не таким сладким, как она привыкла дома.

Хэла хитро улыбнулась и запела:

— Этот город самый лучший город на Земле,

Он как-будто нарисован мелом на стене… [4]

Голос у неё был приятным, не резким, не высоким. Она умела менять интонацию, но высокие ноты не тянула, да это и не было нужно. Это пение было похоже на семейные застолья, когда все собирались за большим столом и распевали с душой. Милена почувствовала себя дома и на глаза снова навернулись слёзы. Она пыталась вспомнить — песня была про Москву. Значит Хэла оттуда.

А дальше хмельная голова её окончательно отказалась что-то понимать. Пели уже все девушки — их было около десяти, но точно посчитать не получалось. Все они были одеты в серые, словно шерстяные, платья, доходившие им до щиколоток. На ногах у них были мягкие туфли, напоминающие балетки. Хэла вообще была босой, но может это Милене казалось — она переставала быть уверенной уже хоть в чем-то.

Они пели и пили, поили мужчин. Девушек прибавилось. Те, что пришли, были одеты в такие же длинные платья, но разных цветов, не серые. Всё стало каким-то сумбурным, смешалось, будто это тематическая вечеринка. И Мила бы усмехнулась этой мысли, если бы внутри не разрывало на части страхом, что это происходит на самом деле.

Девушки в сером пели песню, которую Милена не знала, но почему-то казалось, что она ей знакома. Пели они складно, ладно, так что можно было заслушаться и разрыдаться. Хэла была артистичной, живой, невероятно красивой женщиной, на которую хотелось смотреть во все глаза. И Милена хваталась пьяным разумом за неё, видела как та, протягивает кружку мужчине со шрамом, и было подозрение, что там точно не сливочный ликёр, а что-то покрепче. И при этом Хэла была такая игривая, озорная, невероятно притягательная.

Остальные же девушки бросали взгляды в сторону молодых мужчин — светлого, что притащил Милену во всё это безумие, второго темного, который хватал её за руки, и других, в коричневых одеждах.

“Тебя ждала я, жаль нет крыльев за спиной,

Тебя ждала я, полетела б за тобой

Тебе ждала я, помнят камни и вода

Тебе ждала я, но осталась здесь одна…” [5]

Мужчины странно улыбались. Милена могла поклясться, что они смущались. Чувствовали себя не в своей тарелке, хотя почему-то она была уверена, что с ними всеми это происходит не впервые.

А потом одна из девушек в сером попросила Хэлу спеть песню про зиму. Женщина нахмурилась, но остальные девушки подхватили просьбу. Кто-то даже сказал, что поможет ей петь. Они были похожи на голубушек, воркующих на своих насестах. Хэла всё не начинала петь и тогда одна из девушек запела робко и мягко начало:

— Белая зима, ой, пришла да не спросила,

Лютая пришла, серебром снегов укрыла.

Превратила в лёд мою душу и сердечко,

Замерзшими слезами покрыла речку.

Потом протянула руки Хэле, которая была явно старшей среди них. Она сдалась и подхватила:

— Белая зима принесла недобры думы.

Солнце спряталось, да на небе полнолунье.

В полутьме брожу, слышу, смерть крадется тихо.

Снежная метель все свистит да кружит лихо.

Милена не знала этой песни, она как загипнотизированная сидела и смотрела как Хэла пела. Ее голос звучал надрывно, тяжело, словно она рвала себе душу этой песней. Глаза у неё были закрыты, а девушки, что пели с ней, обняли её, а вокруг было тихо-тихо. Песня казалась жуткой, от неё сводило что-то внутри, или это голос у женщины был такой.

Хэла открыла глаза и пропела последние слова:

— Погубили душу зимы недобры чары,

Лютая зима забрала в объятия Мары.

И тогда Милена с ужасом наконец осознала, что всё это происходит на самом деле, что она на самом деле сидит на полу какого-то средневекового замка. Со всеми этими странными людьми вокруг, слушает песни, которые она знает. Песни из её детства, песни её жизни, которой кажется больше нет.

Слёз уже не было, она была так пьяна, что не было никакого желания рыдать, или спорить, сражаться, делать хоть что-то. Она уткнулась лбом в плечо сидящей рядом Миты и сознание её начало проваливаться в пустоту.

“Что-то сердечко бьётся силой…” — радостно запел кто-то из девушек, не Хэла, на совсем новый лад, незнакомый, иной, но Милена уже не смогла открыть глаза и наконец уснула тяжелым, беспамятным сном.

[1] — Король и шут “Дурак и молния”

[2] — Ленинград “Ч.П.Х.”

[3] — Король и шут “Смельчак и ветер”

[4] — Браво “Этот город”

[5] — Начало века “Тебя ждала”

[6] — Грай “В объятиях Мары”

Глава 2

Когда ему пришлось заказать у магов Хангыри новую чёрную ведьму, он совершенно не предполагал, что всё с её приходом в его жизнь перевернется с ног на голову.

Предыдущая чёрная умерла от хвори, с которой не смогла справится. Все поудивлялись, но списали на старость, потому как злая эта женщина была чёрной ведьмой при Изарии уже столько времени, что никто и не мог точно посчитать сколько тиров она наводила страх на всех приближенных к дому Горан.

Сам Рэтар был маленьким мальчиком, когда ведьма уже была седой, как ему казалось, старухой, нет не сгорбленной, не сотрясающей своими костлявыми перстами воздух — она была худой, но статной, прямой как палка, на лице её можно было распознать красивые когда-то черты, высокие скулы, прямой нос, волевой подбородок. Она носила не те серые одежды, которые носили другие серые их дома, а более темные, и они делали её лицо мёртвым, лишенным красок жизни. Это лицо было похоже на жутковатую маску. Живыми были только глаза, но жизнь в них была полна ненависти ко всему живому.

Рэтар всегда старался как мог избегать встреч с этой женщиной. Нет, он не боялся — как сыну ферана ему ничего не грозило, но ему становилось каждый раз жаль всех тех, кого эта женщина свела со свету. Даже врагов дома Горан было жалко, хотя, естественно, он никогда никому бы в этом не признался.

Когда он стал фераном и ему можно было использовать силу чёрной ведьмы по прямому назначению уже самому, Рэтар всё равно старался делать всё без её участия. А потом она внезапно ссутулилась, ссохлась, захворала и однажды просто не проснулась. Вот так бывает и с ведьмами — навалилось всё то зло, что она распространяла по миру и придавило её насмерть.

Но без чёрной ведьмы ему было нельзя. И хотя Рэтар старался не использовать призыв, но ему пришлось сделать это.

Было странно, но ведьму искали достаточно долго и они с Роаром отправились в башни Хангыри, чтобы забрать её. Однако в последний момент маги стали выворачиваться, говорить, что достанут другую, а ту, которую нашли, они отдать не могут.

Сначала они с Роаром решили согласиться. Однако радость, которая нарисовалась на самодовольных и раскормленных лицах двух магов, морочивших им головы, придумывая отговорки, чтобы не отдавать призванную ведьму, в конечном итоге разозлила Рэтара. И он потребовал отдать ту ведьму, которая была, и немедленно. Маги приуныли, но отказать они не могли. Феран Изарии был в своём праве, да и спорить с одним из самых влиятельных феранов Кармии было безрассудно даже для магов Хангыри.

Когда её привели, Рэтар не поверил своим глазам. Перед ним стояла взрослая уже женщина, а не юная девушка, как обычно бывает с серыми. У неё были тёмные с сединой волосы, короткие и растрёпанные в разные стороны. Лицо было круглое и мягкое, яркое, красивое: густые чёрные брови, глаза цвета пасмурного неба, на щеках румянец, немного курносый нос придавал ей задорный вид, а губы были припухшими, притягивающими к себе внимание. Фигура была женственной, округлой — небольшая грудь, живот, бедра скрывали юбки серого платья, которое ей шло как ему показалось как никакой другой серой. Тонкий пояс вытачивал талию, которую хотелось держать в руках. Взгляд пасмурных глаз был не озлобленным, как у всех чёрных, а бесконечно печальным.

Рэтару стало стыдно, что они вытащили эту женщину из её мира, оторвали от её привычной жизни. В голове представилась счастливая семейная жизнь с любящим супругом и крепкими детишками. У такой наверняка есть полноценная семья и Рэтар её отобрал. Он бросил на Роара быстрый взгляд и понял, что мысли их сошлись.

— Это достопочтенный феран Изарии Рэтар Горан, — тем временем пробурчал маг, который, как заметил Рэтар, отошел от ведьмы на приличное расстояние, — теперь ты будешь служить ему.

Женщина бросила на мага совершенно невообразимо прекрасный и уничтожающий взгляд, не злой, не полный ненависти или презрения, а просто уничтожающий. После она мягко присела, подогнув колени и склонив голову.

— Можно я этого малохольного прибью, достопочтенный феран Изарии Рэтар Горан? — спросила она хрипловатым голосом, похожим на шуршание варсы, поднимаясь из этого странного поклона, немного вызывающего, дерзкого.

Их взгляды встретились. Рэтар не был готов к такому вопросу, он подавился сдерживаемым смехом и одновременно смешался открытостью взгляда ведьмы, но тут вмешался маг, который завопил резким полным истерики голосом.

— Ты что не достаточно нам тут уже натворила? Что ещё тебе охота сделать? Достопочтенный феран, не ведитесь — злая, мерзкая, мелочная баба! Забирайте уже, раз так хотели её получить! Всё, подите с ней вон! И имя её сами выведывайте!

С этими словами он предпочел побыстрее скрыться в коридорах башни магов странным образом стараясь прикрыть свою спину.

Роар приподнял одну бровь, с интересом наблюдая эту совершенно странную для этого места картину — обычно тут всё происходило чинно и размеренно. Этот бурный всплеск был прямо сказать нетипичным и озадачивающим.

— И чем же ты так их напугала, чёрная, — спросил Рэтар, когда они втроем, шли в сторону портала, который должен был доставить их домой. И это тоже было странно, потому как обычно хотя бы один маг сопровождал гостей, чтобы они не заплутали в коридорах башни Хангыри.

— Да ничем я их не пугала, тоже мне убогие, всего-то бородавок на задницы наговорила, а шума столько будто мужская немощь на них нашла, — ответила ведьма бодро идущая за фераном.

— Бородавки? — переспросил Роар замыкающий их небольшую процессию.

— Ну это… может лучше показать? — оглянулась на него чёрная.

— Эй, ведьма, я вообще-то митар Изарии, так что ты поаккуратнее, — возмутился Роар.

— А, ну раз митар, то могу на член их вам, достопочтенный, наслать, вместо задницы.

— Чего? — Рэтару показалось, что Роар это пискнул.

— Ну, девки зато счастливы будут, уж поверьте, потом, когда отвалятся, сами попросите вернуть, — пренебрежительно ответила ведьма.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Идущий впереди Рэтар, очень веселился слушая их разговор. Тан, который никогда не робел в присутствии женщин, сейчас был смущён и покраснел, как пойманный в клетку ханг.

— Как тебя зовут? — спросил Рэтар.

— Малохольные прозвали Хэлой, — ответила ведьма, слегка поведя плечом.

— А на самом деле?

— А какая разница? Я на Хэлу откликаюсь, а вам больше и не надо. Всё равно чаще всего будете меня или чёрной или ведьмой звать, ну или одно к другому.

На этом они дошли до комнаты, где был портал. Стоящего на посту привратника передернуло, когда он увидел ведьму, на что та только пренебрежительно хмыкнула.

— В Зарну, — обозначил привратнику место выхода феран.

— Достопочтенный феран, будьте осторожны с ней, силы в ней непомерно, как бы беды не вышло, может вы её того, вырубите?

Рэтар приподнял вопросительно бровь.

— Ударите и бородавками не отделаетесь, — предупредила ведьма, открыто глядя ему в глаза, как ни странно, без угрозы.

Он протянул ей руку и она с явным нежеланием дала ему свою руку. Пальцы у неё были ледяными.

— Ненавижу холод, — ответила она, видя нахмуренный взгляд.

— У нас еще холоднее, чем здесь, — ответил он.

— Да я и не думала, что будет легко, — снова дрогнувшее плечо.

Рэтар положил её руку к себе на грудь и наконец сделал то, что хотел с тех пор как увидел — положил руки на талию. Для его больших рук было в самый раз. Ростом ведьма была ему до середины груди и потому, чтобы посмотреть в его лицо с нескрываемым озорством ей пришлось запрокинуть голову назад.

— Я конечно не против всякого рода приключений, но совершенно не хотелось бы благодаря твоей “непомерной силе” оказаться в мало привлекательном месте, согласна? — подмигнул он ей, а она согласно кивнула. — Так что закрой глаза и задержи дыхание, стараясь ни о чем не думать.

Ведьма снова кивнула. Рэтар прижал её к себе крепче.

— Вдыхай, — шепнул он.

И круговорот портала схватил их, чтобы перенести в обозначенное место.

— Выдыхай, — снова шепнул он, когда увидел привычное ему помещение.

Хэла выдохнула и он, сойдя с каменных ступеней портала, легко взяв её за эту проклятую тонкую талию переставил на пол рядом с собой.

— Ого, — выдохнула она.

— Что?

В портале появился Роар.

— Да я уж думала, что только в мечтах меня будут на руках носить, как пушинку, — отозвалась Хэла и хихикнула. — Будете на руках носить — армию для вас завалю и не моргну.

— И бородавок не будет? — спросил Рэтар.

— Дадите одежду потеплее и не будет, — она наклонила голову и посмотрела на него взглядом, которым обычно девицы на выданье смотрели на своих суженных.

Рэтар рассмеялся.

“Вот же зараза ему попалась!”

Сейчас феран смотрел как его чёрная ведьма сидит среди зубцов внешнего балкона замка и кутается в чей-то круный подбитый мехом сквиры плащ.

— Хэла, — позвал Рэтар и лицо её преобразилось, когда их взгляды встретились.

— Достопочтенный феран, — воскликнула она, слегка склонив голову на бок.

— Я искал тебя, можешь спуститься?

Она снова повела головой и посмотрела вниз, задумчиво произнесла:

— Вот как забавно! Дома я в какой-то момент до смерти стала боялась высоты, даже на стул залезала с дрожащими коленями, а тут отпустило напрочь, — и тут же, переменив тон, игриво спросила: — Так достопочтенный феран меня искал? Вроде бы я ничего не творила сегодня, что могло бы вывести ферана из себя. Значит можно спуститься без страха получить взбучку?

— Я никогда не устраивал тебе взбучку, — ответил он. — И вообще-то меня не может остановить то, что ты там, а я здесь, если я захочу тебе её устроить.

Она немного надула свои невероятно притягательные губы, отчего лицо её стало по-детски озорным.

— Я хотел поблагодарить тебя за белую ведьму, — он старался говорить мягче, хотя чувствовал, что получается плохо.

Рядом с Хэлой Рэтар чувствовал себя как загнанный зверь и это его злило, и даже приличное количество дурманящей обжигающей воды, которой всех, вместо привычной им цнели, поила Хэла, не помогало отпустить напряжение.

Хэла аккуратно спустилась вниз, Рэтар протянул к ней руки, чтобы помочь спрыгнуть с выступа в стене, но в итоге просто снял её оттуда и поставил перед собой, на небольшую ступень так, что лицо её оказалось почти на одном уровне с его собственным.

— И что я могу получить в знак этой самой благодарности? — прошептала ведьма, стоя вплотную к нему и это уже было слишком, потому как вот именно сейчас дурман налетел на его голову, забрав здравый смысл и оставив только обжигающее желание.

— И что же хочет моя несносная ведьма?

— А вдруг поцелуй? — снова этот её наклон головы, сводящий его с ума.

— А вдруг я соглашусь?

Её губы были опасно близко, взгляд был влажным и ловил отсветы из помещений замка, что были за его спиной.

— А не боитесь, достопочтенный феран, что это испепелит вашу душу и лишит вас возможности возрождения в лучшем мире?

Эта женщина… ему проще было провалиться на месте, умереть прямо сейчас, или утонуть в пылу сражения, чем спокойно смотреть в эти глаза, красивые, глубокие, словно Нрава во время разлива, и всегда полные печали.

— Не боюсь, — прохрипел он.

— Хэла? — послышался из коридоров голос митара.

Расстояние между ними увеличилось и стало достаточным, чтобы дурман выветрился, а холод снова проник где только возможно.

— А чей это плащ? — спросил феран, пытаясь хоть за что-то зацепиться, чтобы не было этого щемящего чувства обиды от того, что кто-то разрушил эти чары, возникшие между ними.

— Кажется, Брима, — легко повела она плечом и для неё это было обычным делом вот так выворачивать его наизнанку, а потом делать вид, что ничего не произошло.

И захотелось утащить её в самый темный угол балкона и или удушить или уже наконец смять и сделать своей женщиной.

— О, достопочтенный феран тоже здесь? Тебя я тоже искал, — вид у Роара был потрепанный, взъерошенный, было видно, что серые его совсем затискали. Впрочем он не очень сопротивлялся.

— А чего от меня желает достопочтенный митар, — улыбнулась Хэла, посмотрев на Роара, так, чтоб ей, как она только что смотрела на Рэтара!

— Я… ну… — этот взгляд и тон Хэлы мог кого хочешь вывести из равновесия и Роар не был исключением, — хотел поблагодарить тебя, Хэла.

“Хэла, я разорву тебя, клянусь”, — тяжелые злые мысли вгрызлись в Рэтара.

— За что? — она игриво приподняла бровь.

— За белую ведьму, я бы ни в жизнь её не успокоил, а тут еще феран напугал её до обморока, — Роар всё ещё был под влиянием игривого взгляда Хэлы.

— Я? — взвился Рэтар.

— Неужели? — улыбнулась ведьма и прямо посмотрела на вновь начавшего терять самообладание мужчину. — Не понимаю, что в нашем достопочтенном феране такого страшного, что он всех до визга пугает.

И хотя сказано это было всё в дразнящей и доводящей до грани манере, но это действительно задевало Рэтара в этой женщине. Никто не смотрел на него так, как она.

Даже впервые увидев. Он ждал, что увидит привычную реакцию — отвращение, жалость, страх, даже презрение, он видел эти чувства в глазах всех, кто смотрел на его лицо. Но Хэла, нет. Она смотрела на него открыто, прямо, словно не замечая никаких увечий, шрамов, ничего, что пугало и отталкивало остальных.

— Даже не знаю, — улыбнулся Роар.

— Потому что вы похожи на заросших медведей, — отозвалась ведьма.

— Медведей? — в один голос решили уточнить мужчины незнакомое для них слово.

— Ах, ладно, на… хараг! На хараг вы похожи с этими вашими бородами, — поправилась Хэла, которая частенько употребляла слова из своего мира, но здесь совершенно незнакомые.

Хараги были лютыми хищниками, лохматыми, огромными и хитрыми. Если в лес приходила харага, то мужики собирались целой группой не меньше десяти, а иногда и двадцати человек, чтобы прогнать зверя, или если уж совсем повезёт убить его.

— А насчет белой, достопочтенный митар, пока рано мне благодарности раздавать. Я её угомонила только, чтобы спокойно ночь прошла, а завтра проснётся ваша обновка с болью в голове, дырой в душе и страхом перед тем, что вокруг, и устроит вам такое, что мало не покажется. Идите отдохните лучше, а то глядишь это ваша последняя спокойная ночь, — она коснулась пальцем его носа, спрыгнула и ушла, а её звонкий смех пролетел мимо них и удалился в коридоры замка.

Рэтар посмотрел на своего митара — Роар был в замешательстве.

— Пошли, спать, — позвал он своего тана.

Тот рассеянно кивнул, но не успели они далеко уйти, как снова наткнулись на Хэлу. Ведьма стояла возле стены и обнимала плачущую девочку:

— Ох, кукушонок мой, не надо бояться!

Еще одна странность этой чёрной ведьмы — она была доброй. Ни у кого, кто с ней здесь сталкивался, язык не мог повернуться, чтобы назвать Хэлу злой. С предыдущей чёрной ведьмой она была как день и ночь — ничего общего. И Рэтар был озадачен этой странностью.

Найта была сиротой, мать её была местной благой, которой кто-то заделал ребенка, но признаться в том не пожелал. А сама девушка вечно летала где-то в другом месте. И может вовсе не осознавала, что именно с ней происходит в этом реальном жестоком мире. Мита просила у старой ведьмы ребенка у девки забрать. И ведьма с лёгкостью могла это сделать, но не пожелала. Обещала забрать только, если сама дурочка придет и попросит, но этого конечно не произошло. Они все сомневались, что девчушка вообще понимала своё состояние, тем более уж к ведьме ходить и просить о подобном.

Родила она с легкостью. Если бы не Мита, их стряпуха, которая благую жалела и ходила по пятам, то новорожденная утонула бы в грязной луже, в которую упала, когда в прямом смысле выпала из матери. Сама мать через лунь исчезла без следа. Искали её, как говорила Мита, всем замком и ближайшими селениями, но так и не нашли. Потом кто-то говаривать стал, что дальше по реке Нраве уже на границе с кергатами нашли тело девицы и скорее всего это была благая. Ну, а куда ей ещё можно было деться?

В ту пору шла война и сам Рэтар знал всю эту историю только со слов домашних женщин, которые присматривали и воспитывали девочку, они же назвали Найтой. Сама она была странной, такой же как мать. Смеялась не к месту, была почти взрослой, но речь и думы были как у маленькой. Мита давала ей самую простую работу и искренне старалась, как подозревал Рэтар, делать так, чтобы девочка не попадалась лишний раз на глаза хозяевам дома, то есть ему, Роару и Элгору.

Хэла называла Найту кукушкой или кукушонком и очень ласково с ней общалась. На вопрос самой девочки, что такое кукушка, ведьма ответила, что птичка такая и этим ограничилась. Впрочем, Найту и вечно переживающую за неё Миту, это объяснение успокоило.

Найта, в конечном итоге, стала причиной, по которой Мита прониклась невообразимой любовью к чёрной ведьме. Любую другую ведьму она в свои стряповские владения не просто не пустила, ещё и прокляла бы в сердцах. Но Хэле можно было всё. Она даже имела совершенно непоколебимое право заваривать свои травы рядом с Митой. А Рэтар частенько заставал их болтающими, сидя за столом после того, как дом погружался в ночной сон.

Один раз, невольно подслушав их ночной разговор, он узнал, что у Хэлы остались в её мире, как он понял, супруг, три сына и престарелая мать. А еще оказалось, что один из сыновей женщины был, как она выразилась, “не от мира сего, прямо как Найта”, и потому она относилась к девочке без брезгливости и пренебрежения. Хотя что-то говорило Рэтару, что причина была совсем в другом, или гораздо глубже.

Сама же Найта по своей простоте подошла к Хэле, когда ещё никто и ничего не знал о ней. Женщину обходили стороной, помня, что чёрная ведьма это зло и ненависть, сравнивали с предыдущей.

Хэла же словно и не замечала этого отношения. Поначалу она просто сидела в одиночестве на уступе в домашней зале в Зарне, тихо пела песни. И её постепенно облепили серые, теперь соседки и подруги по несчастью, призванные из своих миров девушки. Они выполняли более простую магическую работу, в отличии от чёрной ведьмы.

Найте же особенно нравились песни Хэлы, она наверное была самой её рьяной слушательницей и порой ей всегда было мало, но песен Хэла знала невероятное множество.

Сейчас они стояли возле стены коридора и Хэла успокаивала девочку, которая безутешно рыдала уткнувшись в плечо ведьмы.

— Мне приснилось, — всхлипывала она, — что меня сирги рвут на части, а я пытаюсь убежать, но у меня не получается… сирги злые, Хэла, такие страшные.

— Не бойся, кукушечка, не придут за тобой сирги, а если придут, то я тебя в обиду не дам. Или вот, — она повернулась к двум мужчинам, — достопочтенные феран и митар, что им сирги? Изрубят этих ваших собак и глазом не моргнут.

Заплаканные детские глаза обратились сначала к ферану, а потом к митару и при взгляде на него расцвели наивной и чистой радостью.

— Правда? — просила Найта всхлипывая из-за рыданий.

Они оба кивнули, соглашаясь.

— Вот видишь? Пойдём-ка спать, милая, — и Хэла повела девочку за собой в сторону комнаты, которая была жилой для серых.

— И, господа мои дорогие, заберите вашего достопочтенного бронара из нашей комнаты, богами всеми прошу, а то он мне там всех курочек перетопчет, — проговорила чёрная ведьма, закатывая глаза и давая понять, что Элгор уже почти исчерпал её терпение.

Роар усмехнулся и к невероятной радости Найты пошёл за ними в сторону комнаты серых.

Рэтар отправился к себе. Мысли путались, вились, метались. Он надеялся провалиться в пьяный сон, но у него не получалось. Закрывал глаза и видел перед собой Хэлу — видел её глаза, видел губы. Как же он хотел сделать её своей. Запреты сейчас были для него самым последним, о чём он вообще думал. Ему было плевать. Он уже столько тиров не чувствовал вот такого, как сейчас, да он наверное никогда такого не чувствовал. Она его душила, её было так много, что ему не хватало воздуха.

Рэтар подозревал, что если переступить черту, если пойти прямо сейчас, схватить её, притащить сюда, подмять под себя, сделать своей, то легче не станет. Ему порой даже казалось, что она его приворожила, но мысль эта была мимолетной, дикой и пустой. Он не раз видел тех, кого приворожили, и знал, что на нём не было приворота. И эйол у него был опытный, он бы увидел приворот, как и любое другое злонамеренного магическое действие. Но Хэла была не такая. Кажется он с самого начала это понял. И с каждым днём всё больше убеждался, но легче от этого не становилось.

Она сидела занозой в его мыслях, преследовала Рэтара в его же доме. Куда бы он ни шёл он встречался с ней взглядами, слышал её смех, или пение. И это её пение… тишина была теперь такой щемящей, но когда Хэла пела эти свои странные песни, было ещё хуже. А когда она пела смотря прямо ему в глаза, как сегодня, он терял контроль. Через слова песен мука и тоска влезали холодными цепкими пальцами в душу, хватали за сердце, мучили мысли…

Выбор был не велик. Идти и уже наконец хватать ведьму, или искать другой способ унять себя.

Рэтар позвал наложницу. Шера пришла быстро, тихо и мягко ступая по каменному полу. Ничего лишнего, ни одного дерзкого взгляда и уж тем более слова. Податливая, согласная на всё, хоть убивай. Смиренная, неживая, пустая. Никакая.

Он выругался — не звал так долго и сейчас нечего было. Наложницы были не для него, они выводили его из себя, скорее раздражали, чем могли подарить удовольствие и уж тем более успокоение. Шера ушла так же тихо, как появилась.

Ему стало интересно, а как вела бы себя Хэла?

— Да чтоб тебе, Рэтар, — ругнулся он и натянул на себя поверхностный и беспокойный сон.

Глава 3

Роар весело посвистывая ввалился в рабочую комнату ферана, но весёлость улетучилась, когда он встретился взглядом с тяжелым, пронзительным взглядом своего тана.

— Спал ты плохо, как я понимаю, — заключил Роар.

— А ты хорошо, — отозвался Рэтар.

— Не могу пожаловаться, — митар повёл плечами. — Может разомнёмся?

Учебный бой всегда шёл на пользу ферану.

— Может, — буркнул тот.

“Но видимо не в этот раз…” — мысленно заключил Роар.

И тут в их комнату ворвался всклокоченный и задыхающийся Брим:

— Достопочтенные… там… это… ведьма… — воин с трудом перевёл дыхание, — боги спасите! Лютует ведьма новая.

Все трое как один ринулись в сторону комнат серых, откуда слышался крик и вопли, смешанные разговоры, а у дверей собралась уже неприлично большая толпа зевак.

“Нехорошо", — подумал Роар и начал протискиваться к двери.

Благо, когда зеваки из домашних понимали, что это митар и феран они и сами расступились, чтобы их пропустить.

“И что мы будем делать?” — митар начинал нервничать.

Хэла поутру ходила к реке на пару с двумя прирученными ею молодыми харагами, которых она спасла совсем крохами от охотников, когда только появилась у Горанов. И значит сейчас её тут не будет и им придется встретиться с разбушевавшейся белой ведьмой лицом к лицу самим.

— А вот и мои мучители, — зашипела девушка. — Что пришли, позабавится?

Она горько ухмыльнулась, потом всхлипнула:

— Отпустите меня домой, имейте совесть, что вам от меня нужно? Не могу я вам цветов наделать. Не умею я колдовать или чего вам надо, нет во мне магии! — она мотнула головой, обняла себя руками. — Я хочу домой, понимаете? Хватит меня мучить! Я хочу обратно! Хочу к брату, к бабушке! У меня сессия, работа, тренировки, абонемент в фитнес! У меня поездка на Байкал! Я её год ждала!

И она зашлась рыданиями, взвыла, заломила руки, кажется вцепилась в свои волосы. В ней было столько всего — злость, отчаяние, горе, боль, ярость. Такого не было ни разу ни с одной серой. По крайней мере сам Роар никогда такого не видел. Кто-то из серых их просто молча ненавидел, кто-то был смиренен и тих, или, как Хэла, был язвителен и резок.

Сейчас ему самому хотелось плакать вместе с этой маленькой девчонкой, которая билась, словно дикий зверь в клетке. Ему хотелось обнять её, хотелось прижать к себе, погладить по голове, пока она не перестанет плакать. Ему хотелось всего того, чего он сделать никак не мог. И от ощущения этого бессилия ему стало тошно.

— Тише, тише, — Роар силился вспомнить как же её зовут, ведь Хэла вчера это спрашивала и девушка отвечала. И почему он не слушал? — Прости, всё будет хорошо. Правда, мы тебя не обидим.

Это выглядело жалким, каким-то мерзким — стало стыдно за себя, за всех, за свой мир, который почему-то не справлялся сам и приходилось призывать кого-то из других миров.

Феран не помогал, он хмурился сильнее и сильнее, внутри казалось растёт раздражение и ярость, а это было очень и очень плохо. Тут белая ведьма снова обратила на них свой взор и снова с придыханием зашипела:

— Ты, — указала на него пальцем белая, — ты меня сюда притащил, тащи назад. Я хочу домой, ясно? Я-хочу-домой, чтоб вам всем…

— А ну, тихо, — резкий и полный злости голос Хэлы громогласно разнёсся над их головами и стало тихо.

Роар видел озадаченное лицо белой ведьмы, которая пыталась что-то сказать, но не могла. Её искривленный истерикой рот открывался и закрывался, она обвела их заплаканным взглядом, в попытке понять, что произошло. Вокруг повисла мёртвая тишина, в которой были только быстрые шаги Хэлы и шорох её юбок. Он обернулся на неё и встретился с невероятно страшным лицом — вот сейчас никто не сказал бы, что она не чёрная ведьма.

Скулы на мягком, круглом лице Хэлы ходили ходуном, взгляд был яростным и диким. Никогда бы он не встал на пути у чёрной ведьмы, у которой было такое лицо.

— И что вы тут устроили? — строго проговорила чёрная ведьма, кидая вопросительный взгляд сначала на одну из серых, а потом и на Роара.

Ответить он конечно тоже не смог — приказ тишины был един для всех.

— Ты что себе позволяешь, детка? — проговорила Хэла, обращая свой взор к белой ведьме.

С лица девушки сошла вся краска, так она испугалась подошедшую к ней женщину. И скорее всего того, что Хэла смогла сделать всего одним словом.

— Я скажу тебе это только один раз и никогда больше не повторю — в этом мире каждое сказанное такой как ты слово имеет значение. Ощутимое. Реальное. Слышишь? — Хэла ткнула девушке в грудь пальцем. — И будь добра зарубить себе на носу — ни-ког-да не кидайся такими выражениями, как “чтоб вам”, “идите вы” и прочее. Это ты дома могла пожелать, чтобы у машины, облившей тебя грязью, колесо спустило. И вероятность исполнения твоего пожелания была равна нулю. Но в этом мире, твои слова имеют силу и будут стоить кому-то жизни! Понятно объясняю?

Белая ведьма с трудом кивнула и хотя Роар вообще не понял, о чем именно сейчас шёл разговор, но было понятно, что сказанное нашло какой-то отклик в девушке.

— Хорошо, — продолжила Хэла тем же жестким, хлестким словно плётка голосом. — Поэтому пока ты здесь, будь любезна, перед тем как хоть какой-то звук вывалится из твоего рта, сто тысяч раз подумать к чему это может привести. Поняла?

Снова обреченный кивок.

— Теперь про твои хочухи и желания. Ты можешь нас всех слезами залить до наводнения, но участь твоя от этого не изменится. Ты домой хочешь? К маме, папе, брату, детям, друзьям-товарищам? Сейчас хочешь, вынь да положь и никто твою беду и горе кручинное не понимает? — Хэла фыркнула и подбоченилась. — А вот представь себе, краля моя, что мы тоже не по туристической визе в этом тематическом лагере, а-ля полное погружение, отдыхаем, и как смена закончится, домой отправимся со спокойной душой.

Чёрная ведьма посмотрела на присутствующих здесь серых. На лицах призванных девушек были сожаление и сочувствие.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— И все мы не сиротинушки горемычные, у всех у нас тут вот девочек в серых платишках, есть мамы, папы, братья-сестры, бабки-дедки, а у кого мужья и дети настоящие реальные существуют, кошечки-собачки, хомячки, рыбки в аквариуме, — Хэла качнула головой. — Думаешь, нам не хочется домой?

Белая ведьма странно дёрнулась, перевела взгляд на серых.

— Только если мы будем каждый раз, когда внутри тоска волками воет, истерику закатывать и ножками топать, то пустят нас в расход за милую душу и не поморщатся. — пояснила женщина. — А если тебе того и надо, то давай ты сразу мне об этом скажешь — мол, не в моготу, не хочу-не буду даже пытаться привыкнуть, учится ничему не желаю, все вы тут ужасные и воротит меня от вас. И смерть кажется славной и приятной!

И Хэла взяла девушку за подбородок:

— И я тебе с удовольствием помогу, отведу тебя на реку, она тут недалече, и камень тебе на шею повяжу, хоть сегодня вечером пойдем, на закате красота там невообразимая. Только учти вместо тебя они новую девицу выдернут, потому как им она позарез нужна — надоело всем задницы морозить.

Белая хотела что-то возразить на это, но лишь открыла и закрыла рот в полной тишине.

— А не у всех получается сразу, — ответила ей чёрная. — Это тебе не криком орать, что ты с рождения умеешь делать, этому учится надо.

Было видно, что Хэла уже успокоилась и голос её становился ровнее, она не шипела с придыханием, злость сходила, и стоящий от неё сбоку Роар видел это по приходящему в норму лицу.

— И еще вот что, — Хэла указала на девушку пальцем. — Коли ты решишь всё же с нами остаться, то запомни раз и навсегда одну вещь…

И женщина почти вплотную придвинулась к её лицу:

— Если ты хоть кому здесь причинишь вред своими словами намеренно или бездумно, то ты будешь иметь дело со мной. И поверь мне, детка, ты пожалеешь о каждом дне своей жизни и проклянёшь тот, в который родилась на свет.

Девушка сглотнула и глаза её снова наполнились слезами, она действительно испугалась. И на самом деле было чего бояться. Хоть белая и не знала пока что тут к чему, но сам Роар наверное дрогнул бы от такой угрозы, потому что сильнее этой чёрной ведьмы они еще не видели.

Сила в ней била через край и эйол говорил поминая богов, что это оттого, что Хэла взрослая женщина, а не девица неразумная. Если бы чёрная была девушкой, какими обычно призывали серых, то и силы в ней было бы немного, сила бы росла постепенно вместе с тем как взрослела бы чёрная. Так было с предыдущей, и старожилы говорили, что злючей и ненавидящей всё и вся она стала уже после того как пробыла в их мире с десяток тиров. Правда причину этой перемены никто так и не смог припомнить. Но, даже несмотря на это, у прошлой ведьмы силы было в разы меньше, чем у этой.

— А теперь, достопочтенные и иже с ними, — Хэла развернулась к нему, Рэтару и зевакам за их спинами, — представление окончено, оваций не надо, идите с богами вон из нашей комнаты!

Она сделала жест руками, прогоняя их, но сама пошла за ними следом:

— А мне ещё деточек надо выгулять, а то и не выйти теперь, чтобы не бояться, что тут всех чума не поразила, или черти не утащили кого, — проворчала женщина недовольно.

Рэтар развернулся, чтобы уйти, а Роар с тоской смотрел на молчащую девушку, которая была настолько несчастной сейчас, что ему хотелось завыть харагой.

— Идите, достопочтенный митар, всё будет хорошо, — поймала его взгляд чёрная ведьма.

Он обречённо нахмурился и развернулся на выход.

— Ты сказала, что поможешь ей утопиться, — отозвался Роар в коридоре, когда они шли прочь из покоев серых и здесь уже к ним вернулась возможность говорить.

— Скажу так, достопочтенный митар, если она действительно белая, и исходя из того, что я о них вообще знаю и представляю, она ни за что не согласится убиться зная, что это повлечёт за собой призыв новой несчастной девицы. Так что не переживайте — на вид она настоящая белая.

— Никогда не видел такого у серых, я про её состояние, — недоумевал он.

— Это потому что нам её рано отдали, — отозвался идущий впереди Рэтар.

— В смысле? — не понял митар.

— В смысле, истерики серых случаются там, у магов, — отозвалась ведьма. — Все истерят, достопочтенный митар, все до единой. А когда успокоятся маги их уже отдают тем, кто их призыв заказывал. Я же не зря тебя вчера предупреждала, что она ещё шороху тут наведёт, или забыл?

— Не забыл, — Роар тоже стал угрюмым, как и его феран.

Хэла улыбнулась, повела плечом и вышла в морозный двор следом за Рэтаром.

“А куда собственно они идут?” — в недоумении остановился митар, наступив на мёрзлую землю.

Во дворе к ведьме тут же подлетели две хараги. Они были еще маленькими, всего по четыре луня каждому. Но даже сейчас спины их были на уровне бедра Хэлы, а ведь твари вырастут и станут примерно в три раза больше, чем сейчас. Роара передернуло.

— Как ты их не боишься, — хмыкнул он, видя как женщина немного нагнулась и подставила лицо навстречу пастям зверей, которые поочередно лизнули её своими серыми языками.

— Бояться надо людей, достопочтенный митар, а не животных, — ответила ему Хэла. — Здесь, если чувствуешь их, читаешь с умом повадки, то всегда можно понять, что к чему.

— А у людей?

— А у людей, — она вздохнула, и повела головой. — Сейчас улыбаются в лицо, а как отвернешься — нож под лопатку и дело с концом.

Роар ничего не ответил, Хэла выпрямилась цокнула языком и две ужасающие твари встали от неё с одного бока:

— Достопочтенный феран, сходите к Мите и попросите у неё отвар, что я вчера сварила. Она знает. Пары глотков хватит, — обратилась она к Рэтару.

— А? — феран в недоумении посмотрел на ведьму.

— Чтобы голова прошла, — улыбнулась она и пошла прочь, а твари посеменили следом, за крепостную стену, в поля, чтобы вдоволь набегаться.

— Чего ты сюда пришёл? — поинтересовался Роар у тана, глядя вслед ведьме и двум её чудищам.

— Ты потренироваться хотел, — отозвался Рэтар и стал снимать свою верхнюю куртку.

Роар улыбнулся:

— Только жалеть тебя, старик, я не буду.

— Посмотрим кто кого в конечном итоге пожалеет, малец, — фыркнул феран и обнажил меч.

Глава 4

После того как Хэла вышла из комнаты, тишина, наступившая с её приказом, прошла. Милена осела на пол, ошарашенная и пораженная. Ей было отчаянно стыдно, обидно, слёзы душили, но словно не было больше сил на то, чтобы они выходили наружу. К ней подошла одна из девушек, мягко обняла за плечи:

— Не надо сидеть на холодном полу, милая, хвори у серых никто не лечит.

Голос её был таким приятным, тягучим, глубоким, а сама она была такая небольшая, круглая, ладная. Лицо из-за круглости было без единой морщинки, выглядело детским, приятным. Светлые глаза и волосы могли бы сделать её внешность бледной, но румяные щёки давали ей столько цвета и яркости, что прилагательное “бледная” было последним, что приходило на ум глядя на неё.

Милена поддалась и встала. Её усадили на кровать.

— Вот так! Меня зовут Грета. А это Сола, — она указала, на худенькую девчушку, которая присела на кровать с другой стороны от белой ведьмы. — А вон там Анья и Карлина, а еще есть Донна, Маржи, Оань, Лорана, Томика, Куна и Йорнария. Мы хотели звать её Йорна, но она злиться страшно, так что не уменьшай её имя ни за что.

Кто-то хихикнул, кто-то улыбнулся.

— А я Милена, но можно Мила, — ответила она, ей было так пусто, что хоть действительно иди топись.

— Мы понимаем, что тебе плохо, правда, — проговорила та, которую Грета назвала Сола, голос у неё был высоким, даже писклявым. — Я, когда попала в белую комнату рыдала до беспамятства, а потом приходила в себя и снова рыдала. Даже не знаю, сколько времени я там провела. У меня мамочка больная совсем, мне надо ей помогать, но я здесь, а она теперь там, а может и нет её больше. Я тут уже больше одного тира, наверное и у меня там итор прошел целый.

Девушки начали горестно вздыхать, кивая.

— А у меня было исследование, были подопытные, были отчёты — работа всей жизни! А теперь я стираю и полы мою, — проворчала высокая, стройная девушка, с темной кожей и светлыми волосами, вытянутым, но приятным лицом с глазами цвета миндаля и голосом гулким и очень похожим на мужской. — Я Карлина.

— А я вот не жалею теперь, что тут оказалась, — отозвалась та, которую Грета назвала Аньей. — У меня был голод в поселении, отец у меня был жестоким, бил меня, принуждал ко всякому, а накануне, как я сюда попала, он мне сказал, что отдаст своему другу, старому, жуткому!

Она сморщилась:

— Как вспомню — выворачивает. А ещё я тут хоть ем нормально, и работа совсем не тяжелая. Вот ведь задача — полы мыть, — и она закатила глаза, перед этим бросив взгляд в сторону Карлины.

На вид Анья была самой младшей из всех присутствующих. Милена дала бы ей лет двенадцать, если бы не её взгляд и какая-то еле уловимая манера говорить, словно она давно уже не ребенок. Хотя конечно как можно быть ребенком, когда с тобой такие страшные вещи происходили.

— А на Хэлу ты не обижайся, она хорошая, строгая, но добрая. Справедливая. И очень сильная, бывает страшной, — повела головой Грета. — Но я вот застала предыдущую чёрную ведьму, что вместо Хэлы была — кровавый понос можно было от неё получить только за то, что не так в её сторону посмотрела.

— Боже, — всхлипнула Милена.

— А Хэла не такая, — поспешила добавить круглолицая серая.

— Ты поспи, — погладила её по спине прохладная рука и ей показалось, что рука эта наверняка принадлежит Карлине.

— Я не понимаю, — всхлипнула Мила. — Почему я?

— Так никто не знает, — отозвалась Анья. — Это вот так вот и всё.

Это заявление было такой жирной точкой, не терпящей никаких дальнейших вопросов или возражений.

Милена легла, закрыла глаза, её трясло и она не могла понять отчего — от истерики или от холода. На неё находила икота, нос был забит соплями, из-за продолжительного плача. Она шмыгнула им и кто-то из девушек услужливо дал ей отрезок ткани, чтобы она могла высморкаться. А потом они накрыли её чем-то тяжелый и тёплым.

В голове девушки возникла мысль о том, что какими же иногда бывают приятными простые и даже неприглядные вещи — платок, вот, например.

Сон накатил незаметно, утянул за собой во мрак безысходности.

Когда Милена проснулась комната была залита мягким розовым светом.

— Это у них второе светило садится, — подала голос Хэла, сидящая на кровати, что стояла рядом с кроватью, на которой спала Мила.

Всё тело девушки нещадно болело, кожа лица была натянутой от соли в слезах. Как бы было хорошо умыться, но шевелиться совершенно не хотелось.

— Второе светило? — в недоумении переспросила она.

— Ага, не спрашивай. Я вообще не очень понимаю как тут что. И почему при том, что солнце у них в двойном размере всё равно холодно, как в холодильнике, — фыркнула женщина недовольно. — Тут много еще такого, что невозможно понять, сравнивая с нами. Короче, я хоть физику знала не очень хорошо, но тут поняла, что если бы и знала, то мне это не помогло бы ни разу. Некоторые её законы тут вообще не действуют.

Она усмехнулась, потом перевела взгляд на Милу:

— Хотя о какой физике может идти речь, если слова имеют реальную силу. Я вот по первости так ими давилась, жуть. Я знаешь как чертыхаться люблю? — Хэла вздохнула. — Но как представлю, что за вакханалия тут начнется, если я пошлю всех к чертям. Становится не по себе.

Она замолчала и Милена всё пыталась понять её слова, ей всё ещё казалось, что это дурной сон. Длинный, ужасно длинный сон. Но может всё-таки он закончится? Может ещё немного и она осознает, что можно просто открыть глаза и оказаться где-то там, где воздух пахнет всяким дерьмом, слышен постоянный шум машин, где грязный снег на улицах слезает весной и обнажает собачьи экскременты и это на самом деле прекрасно?

— Топиться-то пойдём? — спросила Хэла внезапно, выдергивая Милену из тяжёлых размышлений.

Она нахмурилась. А может именно это и нужно сделать, чтобы проснуться.

— А мне поможет это проснуться? — спросила она скорее у вселенной, чем у сидящей рядом женщины.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ну, это всё относительно, — отозвалась та, — может это кома, и типа ты в больничке такая лежишь и опа из комы вышла и все счастливы.

И Хэла развела руками, улыбнулась натянутой неестественной улыбкой.

— А может ты умрешь и попадешь в загробный мир, о котором все говорят, — она хмыкнула. — Хотя вот для меня, я уже где-то в чистилище отвисаю, а значит какой смысл еще раз умирать? Только потрачу своё время. А есть ли оно вообще у меня, это время? А может это и правда очень хреновый сон, который оказался охренительно долгим и вот те раз — утопилась и проснулась?

И женщина только что очень серьёзно всё это говорящая, хитро подмигнула девушке.

— Но мне кажется, раз уж и так всё зашибись фигово, к чему усугублять? И вот я тусую. Но каждый решает сам.

— Они найдут другую? — спросила Мила.

— Да, всегда так. Одна уходит — приходит другая.

— Куда уходит? — оживилась девушка.

— Умирает — от болезни, старости. И конечно есть такие, кто сами, не справляются.

— И много таких? — почему-то Миле стало отчаянно не по себе.

— Бывает. Это же ужас. Я вообще не понимаю как я в себе ещё. Хотя может и не в себе, может я уже давно того, с крышей своей распрощалась. Не знаю. Если бы не это, — Хэла показала Милене мобильный телефон с воткнутыми в него наушниками, — я бы точно уже выпилилась.

— Это? — девушка не верила своим глазам. — Телефон?

Женщина кинула.

— Но как? И… зачем?

— Как? Потому что все приходят сюда с чем-то своим. Странными порой вещами, я тебе скажу, но что-то притаскивают, — улыбнулась женщина.

— И я? — Милена недоумевала.

— Серьги, — указала ей на уши Хэла и руки сами потянулись к ушам, чтобы осознать. Три серьги в одном ухе и одна в другом были на месте.

Мила всхлипнула — одну пару гвоздиков ей подарил папа, а вторую бабушка.

— У кого что: браслеты, кулоны, амулеты, книги, даже есть снежный шар, микроскоп и из очень полезного маникюрный набор.

— А?

— Ага, представляешь, — Хэла ухмыльнулась. — Я вот думаю, а как они в средневековье ногтями занимались? Грызли наверное. Типа сидит такая королева, а у неё ногти обгрызенные. Хм, шикарно!

И она захихикала, чем заставила Милену улыбнуться, хотя в голове возникла масса непонимания.

— А шар? — нахмурилась девушка.

— Вон там, — Хэла указала рукой на полку у одной из стен их просторной комнаты. — Видишь? Здешний музей бесполезных вещей.

И Милена посмотрела на полку, заставленную разными странными вещами.

— Микроскоп?

— Ага, хотя немного не такой, как мы с тобой привыкли, ну он из другого мира, в общем, не из нашего. И еще секстант и компас — бери и плыви, — и женщина задорно усмехнулась. — Хотя что измерять секстантом не понятно, да и компас тут бесполезен. У него стрелка вертится по кругу без остановки.

— То есть тут нет полюсов? — спросила девушка.

— Да черт их разберет, что у них тут есть. Порталы есть. Вот это круть — вошел в одном месте, а вышел в другом. Эх, на море бы сейчас, на песок, под пальму… — вздохнула Хэла и пропела. — “Найди меня, мама, на фото, крайняя справа” [7]

— А зачем тебе телефон? — спросила Милена.

— Музыку слушать, — как само собой разумеющееся ответила женщина. — Я ужасно музыку люблю. Если бы у меня в ушах была тишина, я бы точно не сдюжила.

— Но… тут же нет электричества, телефон разрядится и всё. Он что столько времени работает? Или это? Сколько ты тут? — у девушки в голове была просто невообразимое количество вопросов.

— Магия, — подмигнула ей Хэла, потом села в позу йога на кровати и сложила руки ладонями друг к другу. — Зацени!

Она стала разводить руки в стороны и между ними появились всполохи тока, на вид самого настоящего — это было потрясающе, как будто фокус.

— Я прям Тесла, — женщина лукаво подмигнула девушке и свела руки обратно. — Этим не только телефон можно подзарядить, но и человека завалить, да и не одного.

— Это же… оу, — Милена сдержалась, чтобы не ругнуться. — Прости, чёрт, охрененно!

Она села и во все глаза уставилась на собеседницу.

— А ещё я могу с водой всякое делать. Например, превращать в алкоголь. Но только такой, какой хотя бы раз в жизни пила. Если не пробовала то сделать не смогу. Вот бадяжный ром могу, а элитный коньяк сорокалетней выдержки — нет, — и она развела руками, пожала плечами в шутливом сожалении. — И коктейли могу, но не всегда то, что нужно получается.

— Так это ты сделала мне водку вчера?

— Ну а то ж! Ты же не думала, что они тут спирт умеют гнать? Хотя брага у них тут есть — типа сидра из фруктов делают, но так себе градус, скажу я тебе. Меня не берёт вообще.

— А что еще кроме водки, рома?

— Говорю, что хочешь — кроме водки и рома, коньяк же, текилу могу, и вискарь, джин, бурбон, портвейн, ликёры всякие, вино, и пивко можно, и даже шампанское. Только выдыхаются они моментально, а на следующий день от шампанского похмелье так фигачит — мама не горюй.

— Хэла это же… — Милена запнулась пытаясь найти слова, покачала головой.

— Я подумала, что больше и не надо ничего. Музыка, — она указала на телефон, — алкашка — жизнь прекрасна!

— А откуда музыка, интернета же тоже нет…

— Я мамонт, детка! — торжествующе улыбнулась Хэла. — У меня музыка на карте памяти, несколько тысяч треков — почти всё, что душа хочет. Только они не слышат её, представляешь? Для них это просто странная штука черного цвета и всё.

— В смысле?

— Ну вот так, — Хэла развела руками. — Никто не слышит музыку, кроме меня.

— Но я слышу, — нахмурилась Мила, прислушиваясь. В тишине она различала музыку. — В наушнике сейчас же играет, да?

— Хм, — женщина приподняла одну бровь. — Может это, потому что мы с тобой из одного мира и музыка одна?

— А много миров?

— А кто ж знает? — пожала она плечами. — Мне кажется и эти их маги не знают точно. Тащат сюда девок, как попало — насколько я поняла любая "особь женского пола" не из этого мира обладает способностями сродни колдовским. Правда у всех разной интенсивности и силы.

— А я?

— Давай по порядку, хочешь? — спросила Хэла.

Милена закивала.

— Короче, все девки из других миров — это серые. Все. То есть и ты, и я, тоже изначально серые. Только с оговоркой. Я чёрная ведьма. А ты белая ведьма, — и женщина сделала такой выразительный жест рукой, как к столу пригласила. — Статус немного другой, но всё равно мы все призванные и носим серые одежды, живем отдельно от всех остальных. С нами нельзя тесно общаться, запрещается куча всего.

И она прищурилась, видимо пытаясь припомнить:

— Например, мы работаем по дому — убираем, моем, стираем, но не готовим, потому что готовить нам запрещено, но при этом грязная посуда тоже на нас. То есть мыть посуду можно, а готовить нельзя, — и лицо её слово ожило, недовольно скривившись. — Нас не лечат лекари — это запрещено. Поэтому, если мы болеем, то справляемся сами. Обычно бывает так, что можно что-то незначительное заговорить — ну как знаешь эту поговорку: “икота-икота, уйди на Федота”?

Мила кивнула и улыбнулась.

— Почти тоже самое. Есть серые, которым очень хорошо такие заговоры даются — обожгла или ударила палец, а тебе его другая серая заговорила, чтобы прошло побыстрее или хотя бы не сильно болело. Но это не касается ведьм.

И девушка снова кивнула головой, пытаясь осознать слова.

— Ведьмы они намного сильнее, для них заговор это фигня, простота. И тут вообще почти у всех домов, хм, — Хэла поморщила нос, — знатных, скажем, есть свои чёрные ведьмы. Они нужны, чтобы творить зло во благо дома, которому служат. То есть на войне там кого завалить без лишнего шума или в назидание хворь какую напустить. Так же помогать внутри дома. Хотя обращаются к чёрным ведьмам конечно в последнюю очередь, когда всё уже, прям больше никаких вариантов не осталось.

— А меня они зовут белой, — уточнила Милена.

— Потому что ты и есть белая. Это редкость очень большая. Прям ты диво-дивное, чудо-чудное, понимаешь?

Девушка отрицательно повела головой:

— И зачем нужны белые?

— Тебя конкретно призвали, чтобы в Изарии пришла весна, но они называют её порой цветения.

Мила нахмурилась.

— Короче Игру престолов смотрела-читала? — спросила Хэла.

— Ну так…

— Так вот там северяне всё ходили и вещали “зима близко” и типа зиму ждали долгую и неизвестно насколько затянувшую волынку?

Мила кивнула и улыбнулась — Хэла и её слог невероятно забавлял.

— Так вот тут эта зима пришла как раз и всем уже припекло, а точнее заморозило и ещё немного и совсем будет туго, — и женщина снова развела руками, повела плечом. — Мор, голод наступит, срочно нужна весна, понимаешь? Но такие вещи может только белая ведьма, их тут не было уже много лет, точнее тиров, и вот…

— Стой, — Милена втянулась в объяснения пытаясь понять, что к чему. — Тир это что?

— Местный год, — ответила Хэла. — В нём тринадцать луней. И нет, никакого отношения к луне, потому что луны, как у нас, тут нет.

Белая ведьма открыла было рот, но потом закрыла, только нахмурилась сильнее.

Хэла усмехнулась и продолжила:

— В одном луне около двадцати трёх дней. Благо, что хоть день это день, а ночь — это ночь. Хотя сутки называются — мирты. Про часы не спрашивай, — чёрная ведьма фыркнула и махнула рукой, — дичь какая-то и я не хочу даже понимать, что к чему.

Она закатила глаза и указала на окно:

— В целом два светила — сначала время одного, его называют Изар, потом время их двоих “изатэфа”, потом время другого, его имя Тэраф, а потом просто — темень.

— Боже, — проговорила Милена, пытаясь хоть что-то понять.

— С этим, кстати, тут тоже весело, — гоготнула Хэла. — Есть верховный бог, и много каких-то других, левых. Типа как в Древнем мире, но эти тут утверждают, что раньше боги спускались и творили всякий беспредел, а потом перестали, и, о кстати, именно это привело к тому, что колдовать стало тяжело и стали призывать новую силушку из других миров.

Хэла была такой артисткой, что несмотря на озадаченность, непонимание и кашу в голове, Мила улыбнулась.

— И возвращаясь к тебе, — женщина указала на неё пальцем. — Ты должна прогнать зиму, развести тут сады.

— Но, — девушка хотела возразить, но Хэла подняла руку в останавливающем жесте.

— Зима тут два с половиной тира длиться. Все задолбались и решили отдать последние портки и призвать белую ведьму.

— А кто решил? И почему это я? — растерялась Милена. — А может это не я вообще. Может они на другую смотрели, а меня выдернули по ошибке. Или как? Я вот вообще ума не приложу, как я должна сделать тут весну. У тебя как получилось электричество? Водка?

— Само собой, вообще-то, — пожала плечами Хэла. — Но ты на меня не смотри. Белые всегда слабее черных, и всегда дольше разгоняются. Так что не жди, что прям завтра ты такая палочкой волшебной махнула и опа всё цветет и благоухает. А решили люди — они к ферану пришли с прошением, бабки принесли, и ему пришлось сделать запрос магам на белый призыв. Ждали тебя, кстати, несколько луней.

— А ты?

— А что я? Я злюка та ещё, мне видимо на роду было написано всех мором морить, вот и фигачу теперь, — она прищурилась и хихикнула. — Вместо откинувшей тапки предыдущей чёрной ведьмы меня призвали. Я им там этим магам такого шороху навела, что они меня вовек не забудут.

— А вот эти мужики, — нахмурилась девушка, вспоминая жуткого дядьку со шрамом и его суровый взгляд, которым он сегодня на неё смотрел, — они…

— Которых ты сегодня утром чуть не извела?

— Ну, я не знала, я просто очень расстроилась, — Милене стало стыдно и снова слёзы подступили к глазам. — Я так хотела дома проснуться… а тут… Я постараюсь больше так не делать.

— Да брось, мне понятно всё, — женщина махнула рукой. — То есть пока не топимся?

— Не хочу, чтобы ещё кто-то тут оказался вместо меня, — ей и вправду было грустно от этого.

Почему-то в памяти всплыли обидные слова матери, которые оказались действительно последними — кажется она всё-таки снова разрыдается.

— Ладно, если передумаешь — я к твоим услугам, — подмигнула Хэла, чем вызвала невольную улыбку. — Так вот мужики. Ага. Феран — он как местный, чтобы было понятно, лорд. Или феодал. Область, в которой мы находимся, называется Изария и она как бы на "северо-западе" этого континента и является частью страны, которая называется Кармия. Изария это граница и обязанность достопочтенного ферана её охранять.

— А феран?

— Достопочтенный феран, — поправила её Хэла.

— То есть они это словосочетание не просто так выговаривают? — уточнила Милена.

— Неа, не просто так.

— А достопочтенный феран — это тот, что со шрамом? — она была уверена, что он главный.

— Да. Достопочтенный феран Изарии Рэтар Горан, — подтвердила догадку Хэла.

— А тот, что меня сюда притащил… м… м… — Мила силилась вспомнить слово.

— Митар, — подсказала женщина и улыбнулась. — Шикарный молодец с внешностью голливудской звезды — это достопочтенный митар Изарии Роар Горан. Он заместитель ферана, его правая рука, полноправный наследник его титула.

— А тот темный?

— Элгор? Он достопочтенный бронар Изарии Элгор Горан, наследник титула митара, ну и в дальнейшем, если все помрут внезапно, наследник титула ферана.

— Они все братья что ли? — от этих названий Милена окончательно потерялась.

— Почти, — кивнула женщина. — Феран митару и бронару приходится таном, ну и они ему, или, если по-нашему, они двоюродные братья. Их отцы родные братья. А митар и бронар братья по отцу, единокровные, матери у них разные.

— Они совершенно друг на друга не похожи, — буркнула девушка пытаясь уложить услышанное в голове.

— Да нет, похожи, — ответила чёрная ведьма. — А если темень и колючесть из бронара убрать — прям вообще очень похожи.

— Единственное, в чём я вижу схожесть, это их размер, — заметила Мила. — Они просто огромны. Хотя, судя по всему, тут это нормально?

— В Изарии — да, — кивнула Хэла. — Почти все изарийские мужики здоровенные детины. Но вот там, в остальном мире, так сказать, есть разные. Я видела в столице совсем неприглядных мужичков.

— В столице?

— В столице Кармии, она называется Йерот. Там есть место недалеко от города, называется башня Хангыри, это башня магов. Туда призывают всех серых. Ты там была, но судя по всему не очень долго, а я вот долго была, и даже в столице побывала, — Хэла недовольно поморщилась.

— А много еще областей и городов? — стало интересно.

— Ну в целом достаточно, — снова кивнула Хэла. — Кармия, как я поняла, очень большая и богатая страна. В основном плодородная земля, есть горы, в которых добывают всякие всячноти — камни драгоценные, они тут вместо денег. Металл какой-то, сродни нашим золоту, серебру, меди там… Ещё какой-то прочный — из него делают оружие и доспехи.

Милену от воспоминания об оружии передёрнуло.

— Есть много лесов, в которых много дичи. На полях пасется скотина. Реки, выходы к здешним морям. И всем соседям хочется это заполучить, поэтому здесь постоянно кто-то с кем-то воюет. И если конфликты внутри страны как-то удалось усмирить, то с соседями всё не так просто. В целом, если ты хоть немного знаешь о том, что происходило в Средневековой Европе, то ты очень даже знаешь, что твориться здесь.

Милена была в ужасе. Ей было по-настоящему страшно. Она не понимала, что она здесь делает и даже вот все эти чудеса, которые показывала Хэла не давали ей понимания того, что происходит. Внутри была невыносимая пустота, заполняемая страхом, отчаянием, болью. Милена словно хоронила себя. Это было невыносимо. И мозг всё ещё отказывался принимать то, что это реально, что это не сон.

Розовый свет постепенно стал более тёмным, потом вернулись девушки. Зажглись верхние люстры. Они болтали, смеялись, кто-то снимал свои серые платья и шёл куда-то в нижних одеждах без рукавов, похожих на ночные сорочки бабушки Милены, но в отличии от них, эти были серого цвета.

Привычного белья не было: ни лифчиков, ни трусов. Эти нижние сорочки до колена, к удивлению Милены мягкие, как трикотажные, хотя на вид они были похожи скорее на накрахмаленный хлопок. Сверху надевали платье, похожее по виду на шерстяное. Оно было теплым, будто с подкладкой, не сковывало движений, сверху некоторые девушки надевали что-то вроде безрукавок, внутри подбитых мехом, а еще был плащ с капюшоном, как кстати и платье. На головах у девушек были как будто платки или чепцы, серые конечно.

Сами девушки были разные — светлокожие и темнокожие, с волосами цвета воронова крыла и светлыми, почти белыми непослушными прядками, была даже такая у которой волос был цвета буро-зеленой болотной жижи — Милена подумала о краске, но когда увидела девушку обнаженной поняла, что нет… дело не в краске. Но все они были людьми. Ничего необычного — худенькие и полненькие, высокие и совсем нет, смешливые и угрюмые. Одни весело болтали друг с другом, словно девчонки из летнего лагеря, а кто-то придя после, как поняла Милена, работы, мылся и сразу ложился спать не желая участвовать ни в каких дискуссиях.

Но что было совсем странным для самой Милы всё всё совершенно не походило на комнату, где содержались невольницы или рабыни, похищенные из своих домов и привезенные на чужбину для суровой и тяжелой работы.

Внутри у самой девушки всё рвалось и опускалось. Она хотела выйти вон, или закрыть глаза, а когда открыть — оказаться где угодно, но не здесь. В конечном итоге она закуталась в то, чем её укрыли ещё с утра и снова провалилась в сон.

[7] — Iowa “Мама”

Глава 5

Вставать рано утром Хэла ненавидела всегда. Это была почти мука смертная, в обыденной жизни доставляющая невероятный дискомфорт. Но тут поднимались рано и с лучами первого светила надо было уже вылезать из постелей.

В Трите было приятнее с гигиеной — умылись, оделись, причесались. Потом еда, за ней — дела. И хотя Хэла могла не делать ничего, она всё равно делала. В разные дни она помогала серым то в одной работе, то в другой.

Думать о доме она себя отвадила — было слишком больно, слишком щемило сердце, выворачивало наизнанку, накатывала паника и казалось, что ещё немного и Хэла умрёт. И, несмотря на то, что в своей обычной жизни она домашнюю работу не любила, но тут это была просто отличная идея — натирать полы, стирать бельё, убирать в этих бесконечных комнатах, даже мытьё посуды, тем более, что в нём она практиковала свои магические умения.

Когда была в башне магов, она справлялась с состоянием пустоты и страха просто напиваясь. Делала из воды какой-нибудь забористый алкоголь, вставляла в уши наушники и умирать было уже не страшно, а “ну, норм”. Но в башне не было понятия времени. Не было дел. Ничего не было.

А тут…

Попав в Изарию, Хэла поняла, что своим алкогольным трипом окончательно подорвала здоровье, угрохала режим дня и перестала спать. Но, по правде говоря, она никогда не могла нормально спать, когда была пьяна. Могла отрубиться только, когда алкоголь попадал в организм, а вот потом — пропустил момент и, здравствуй, бессонница, а порой и паника.

И если в башне, находясь в белой комнате, можно было снова выпить и трава не расти. То вне башни стало не так всё просто. Когда, наконец, вот он свежий воздух, когда вернулось понимание дня и ночи, когда вокруг стало что-то происходить, когда появились люди, хоть какие. И несмотря на то, что Хэла людей не очень любила, но она всегда жила по правилу “относись к другим так, как хочешь, чтобы относились к тебе” и потому, хоть и оказалась внезапно “чёрной ведьмой”, призванной для причинения вреда — творить всякого рода беды совершенно незнакомым ей людям и в голову не приходило.

И ещё важным для Хэлы было то, что немного побыв здесь, она поняла, что в целом никто никого не пытает, не унижает, не насилует, не убивает безнаказанно, а значит местный феран действительно человек не плохой.

Да, когда она увидела его впервые, то подумала, что всё, конец. Вид у него был жёсткий, непримиримый, воинственный. И дело было не в жутком шраме, что шёл через всё лицо и уходил ниже, перепахивая грудь. И внезапное умение видеть то, что увидеть нельзя, которое появилось у неё со способностью творить молнию руками и делать из воды алкоголь, не прибавляло приятности.

Ей только показалось странным, что этот шрам феран не убрал, потому как Хэла точно знала, что, такой как он, мог позволить себе полный комплекс услуг лечения от магов "под ключ", так сказать. То есть маги могли бы сделать, что шрамов вообще никаких не осталось. Значит не убрал намеренно? Впрочем, мужчина, представший перед ней, был неотделим от войны. Что такому шрам? Два, три? А Хэла видела, что их там под одеждой тьма, а сам феран словно не умел снимать доспехи, не умел убирать меч в ножны.

Весь его вид говорил, что он на войне всегда, и для неё это означало, что придётся валить для него народ направо и налево без перерывов на отдых, сон или приём пищи. И вот этого она боялась, потому что чего-чего, а убивала Хэла беспощадно только комаров и тараканов. А тут люди. Какая война в этом мире, Хэла знать не знала, и узнавать не хотелось. Впрочем, война везде война — не оставляла шансов никому.

Это понимание, эти мысли отталкивали её от ферана Изарии на километры и даже дальше. Но что было делать? Упираться? Сражаться с ним?

Вот это она очень быстро решила завернуть. И хотя позволяла себе то, что, судя по всему, не позволялось никому — взгляды, высказывания, поступки. И всегда можно было повести плечом, типа “ну, а что вы хотите от чёрной ведьмы?” Но, как ни странно, феран был терпелив, только внутри него порой колыхался гнев на неё. Когда говорила слишком смело, смотрела открыто или, как тогда, когда она спела песню Арии “Обман”.

Гнев этот был такой осязаемый, словно чёрная непроницаемая стена, тёмная материя, которая в прямом смысле сдвигала Хэлу с места. Иногда ей казалось, что ему хочется, если не придушить её, то выпороть. Но он усмирял себя, тьма рассеивалась, однако и того было довольно, чтобы понять — когда-то у него лопнет терпение и проверять, что будет после этого, ей совсем не хотелось.

Точнее по-началу, когда кошки отчаянно скребли на душе, она порой прям специально испытывала ферана на прочность, ей хотелось, чтобы не сдюжил, хотелось. Но потом как-то отпустило. Потому что он держался, а узнавая его больше, она видела хорошего человека, заботливого и внимательного к своим людям, не равнодушного и справедливого.

Хотя иногда всё же дёргала нечаянно сроднившимися с ней песнями. Но тут считала, что имеет право.

Хотя не очень понимала, как это работало, но песни из её прошлой жизни сроднились с ней. Хэле не составляло труда спеть любую, если она знала её, слышала хоть раз. Слова и мотив всплывали в голове и озадачивали, словно всегда были в её голове. Прямо “окей, Хэла…”

Но, когда только её забрали из башни, все шугались её, обходили стороной, и она просто сидела в одиночестве, слушала музыку в телефоне, подпевала себе под нос. Не заметила, как её облепили серые девочки.

Сначала они просто проходили мимо, останавливались послушать, потом словно приходили в себя и убегали. Но постепенно стали садиться рядом, кто-то пытался подпевать. Но забавнее всех была Найта.

Она сидела скромненько, поодаль и боялась подойти ближе, не из-за страха перед ведьмой, а чтобы не побеспокоить, чтобы не показаться назойливой. Эта девочка заставляла сердце Хэлы разрываться от боли, тянула мысли домой, слёзы душили, внутри появлялась пропасть черноты. И тогда женщина улыбалась и пела через силу, чувствовала отдачу и становилось легче.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Однако в ночи, когда наваливалась бессонница, Хэле приходилось сражаться с той тьмой, что была внутри.

Она нашла укромное место на одной из башен Зарны, замка, куда её поначалу доставили. Сидела в темноте, кутаясь в покрывало, смотрела на засыпающий город, что был за стенами замка, пила и пела. Грустные, унылые песни, русские народные, казачьи, да и песни из репертуара русского рока, полные депрессии и бесконечной тоски.

Они помогали помнить о доме, помнить о том, кто она такая, помогали справляться с паникой и слезами. А ещё со злостью.

Вообще Хэла была нелюдима, но не зла. Обычно взрывалась только, когда дети выводили из себя, больше от обречённой беспомощности и усталости, чем от злости, да и тогда жалела очень сильно, потому чаще всего держала всё в себе.

А здесь злиться было опасно. Тут нельзя было просто так выпустить наружу гнев и не получить очень конкретные последствия. Хэла быстро поняла, что сказанные ею слова имеют очень осязаемое воплощение — пожелала сгоряча магу в башне облезть и тот облез. Волосы, кожа… И хотя с одной стороны хорошо стало, ух, потому что внутри были желчная обида, что оказалась здесь, что выдернули из привычного мира, что вокруг происходит что-то невозможное, что мерзкий сон никак не проходит, а ощущение, что Хэла попала в чистилище не отпускает. Но видела, как страдает человек, у которого клоками волосы выпадают, кожа слезает, словно он ящерица в линьке, и становилось стыдно. А главное, казалось, что у несчастного теперь так будет всегда.

Хэла честно попыталась исправить дело, но получилось не очень, поэтому с того момента старалась говорить осмысленно и чётко. А это было сложно, потому что ругаться любила и ёмкое словцо употребляла довольно часто.

И, попав в Зарну, Хэла помнила этот урок, следила за пожеланиями, разбираясь постепенно что тут к чему. И после того, как к ней прикипели серые, а потом и Найта, стали оттаивать и домашние.

Первой была повариха и, как поняла чёрная ведьма, кормилица Роара, Мита. Изначально женщина только зыркала пренебрежительно, фыркала и ворчала недовольно, но когда увидела отношение ведьмы к Найте, стала относиться к Хэле мягче, а потом и вовсе оттаяла и в конечном счёте они стали подругами. Мита была сердечной, простой и открытой, рядом с ней было уютно и тепло. Ещё повариха любила поболтать и, благодаря ей, чёрная ведьма много узнавала. Прежде всего о мире, в котором оказалась, о правилах жизни, о быте и устройстве всего вокруг.

А ещё Мита обожала “мальчиков”, а именно так она называла ферана, митара и бронара, и это было невероятно смешно, ведь “мальчики” были суровыми мужиками, а феран и бронар похоже даже улыбаться не умели.

От поварихи Хэла узнала, что в роду Горанов была проблема связанная с размерами новорожденных детей. Каждый раз, когда женщина, законная супруга или наложница, рожали от мужчины из этой семьи, была опасность, что мать не разродиться или умрёт после родов от кровопотери.

Так умерли две супруги Рейнара Горана, отца Роара и Элгора. Роара из несчастной матери вырезали, смерть её очень сильно ударила по её мужу, который жену, по словам Миты, обожал. Вторая его жена, хоть и была здоровее и крепче, но всё равно умерла, родив Элгора и не прожив после даже дня.

И, когда у одной из беременных наложниц бронара отошли воды, Мита замерла в беспокойном ожидании новой беды. Несмотря на то, что девица по имени Эрона была достаточно дородной и сильной, но крупного ребенка она вытолкнуть из себя никак не могла.

Время шло, лекарь ничего не мог поделать, повитуха разводила руками, стараясь успокоить роженицу, но толку от этого всего было ноль и ничего не происходило. И вот Хела, сидящая во внутреннем дворе замка, увидела тягучий чёрный туман, словно сгущающийся над тем местом в замке, где горемычная мать пыталась вытолкнуть из себя несчастного младенца.

Эта темень была смертью и Хэла сама не понимая причин для своего поведения, ведь несмотря на то, что через роды она проходила четыре раза, в них ничего не понимала, откуда ей взять знания о том, что и как делать, да и вообще какое ей дело до того, что происходит? Хэла не лекарь и не повитуха, она чёрная ведьма! Она здесь чтобы вредить, калечить, убивать…

Но сила влекла её, она видела светлое, золотое сияние, которое было ещё в комнате, но уже поглощалось этой жуткой тьмой, с которой Хэла знала, идиотка, как бороться.

"Окей, Хэла", чтоб тебе!”

Но в комнату к роженице её не пустили — серой нельзя, чёрной ведьме тем более. Она в отчаянии видела триумф тьмы над светом, смерти над жизнью. Мать была ещё жива, а вот ребенок умирал. И от этого хотелось плакать в голос.

И Хэла ринулась к ферану. Сейчас, спустя несколько луней после того происшествия, Хэла наверное сказала бы, что этот поступок был самый безумным из всех, которые она творила попав сюда. Но тогда — слёзы застилали глаза, а внутри была адовая злость на то, что ей не дают помочь там, где она может, лишь из-за каких-то бредовых предрассудков. Сравнивали Хэлу с предыдущей ведьмой, которая, как она поняла, зашла бы в эту комнату только для того, чтобы преумножить тьму и насладиться видом наступления смерти.

Но Хэла не такая! “Что б вам всем…” — она осеклась и влетела в библиотеку Зарны, где так сказать был кабинет ферана, даже забыв постучать, не то что позволить стражу у дверей разрешения спросить.

Сказать, что феран, митар и присутствующий здесь бронар, были озадачены этим вторжением, это ничего не сказать. Наверное, если бы она была не так взбешена и взвинчена, то сказала бы, что ничего более комичного ещё не видела в этом мире, ну кроме чешущих свои бородавчатые задницы магов. Но не сейчас:

— Дайте мне разрешение пойти к роженице, — отчеканила она и вид при этом у неё наверное был действительно ужасающим.

— Куда пойти? — взвился бронар. — Ты совсем ошалела, чёрная? По тебе давно плеть плачет.

Но Хэла не слушала его, она во все глаза смотрела на ферана, пытаясь понять, что сейчас происходит у него внутри.

“Ну, пожалуйста, пожалуйста!”

Хотя, на самом деле, она и не знала, может ли он что-то сделать, действительно ли может разрешить ей туда зайти, действительно ли у него есть власть и возможность бороться со всеми этими мерзкими традициями, ересью беспросветной и откровенной глупостью.

— Достопочтенный феран, это уже слишком, — прорычал, выплевывая яд Элгор. — Чёрную к роженице, она моего ребенка рожает, это немыслимо. Я требую наказания за такую наглость! Хватит с ней уже возиться — десять плетей и станет смирной и тихой!

— Молчать! — феран сказал это тихо, но так твердо, что его младший тан подавился словами.

— Его ребенок почти мертв, — проговорила Хэла, которую начало трясти, потому что она чувствовала загривком липкие пальцы смерти.

— Чтобы ты подпиталась его жизнью, накопила для будущего зла? — не унялся бронар.

Но Хэла не слушала его, она всё цеплялась за ферана и его взгляд.

— Они же умирают, я могу их спасти, может даже ребенка, но… — на глаза ей навернулись слезы.

— Иди, — сказал Рэтар Горан.

— Что? — взревел бронар.

Его ярость была такой жестокой, что Хэла ощутила её кожей. С одной стороны смерть, а с другой ярость.

Феран едва кивнул Роару и тот, было видно, что с сомнением, но взяв Хэлу под руку увел её прочь.

— Спасибо, — прошептала она одними губами, всё ещё глядя в глаза главы дома.

Внутри комнаты был затхлый воздух и пока Роар успокаивал возмущенного лекаря, который с пеной у рта требовал вывести ведьму из покоев роженицы, Хэла глянула на несчастную повитуху, которая была расстроена и опустошена, а потом на Эрону. Несчастная девица была уже совсем не в себе, она металась по кровати и увидев ведьму, начала шептать мольбы, чтобы та забрала её жизнь.

Схваток не было, внутри было сухо, голова ребенка с трудом проходила по родовым путям и Хэла видела это так, будто знала о родах всё. А еще она почему-то понимала, что вот в таком положении уже нельзя вырезать ребенка, только рожать.

И она взялась за дело. Сначала она открыла окна — затхлый дух комнаты не позволил бы не то что кого-то родить, тут здоровому человеку невозможно было дышать. Потом вода — Хэла сомневалась, что у неё получился спирт, чтобы обеззаразить руки, но уж в таких условиях было совсем не до того.

— Давай, милая, — ласково проговорила она обращаясь с несчастной роженице. — Сейчас я сделаю так, что снова вернется боль и тебе нужно будет толкать ребенка, толкать изо всех сил, иначе ничего не получится, понимаешь, милая?

Девушка начала мотать головой из стороны в сторону, повитуха с сомнением посмотрела на ведьму.

— Ты хочешь убить своего ребенка? — спросила строго Хэла. — Ещё немного и всё, что ты делала до этого, не будет иметь никакого значения. Вот сейчас самое важное. Слышишь меня? Тебе нельзя сдаваться, мамочка. Нельзя, понимаешь?

И может она нечаянно заговорила несчастную, или действительно дозвалась до её сознания, которое почти поглотила липкая тьма смерти.

Хэла впустила в тело Эроны силу. Тело содрогнулось и снова вернулись схватки.

Дальше всё было как в тумане, кровавом и таком ярком, что становилось не по себе. Несчастное тельце мальчишки — действительно большое.

“Килограмм на пять, а может и все шесть”, - подумала Хэла, когда он оказался у нее в руках.

Маленький, синюшный и не дышащий. Хэла начала прочищать ему рот и нос, так как она знала, как внезапно оказалось умела, но ничего не происходило.

— Не выживет, — тихо прошептала повитуха и ведьма внутри Хэлы взорвалась.

Вот наверное, что было той самой силой, о которой говорили в тихую за её спиной маги, вот почему не хотели отдавать её ферану Изарии.

Не была она чёрной, или не была обычной чёрной ведьмой, в их понимании. Хэла была другой. Старше, чем они обычно призывали, с другим видом силы, к которой они привыкли.

Дом содрогнулся. Каждый камень в нём пропел с ней вместе. И тьма съёжилась, завыла и ушла, а мальчишка в её руках отчаянно закричал.

Эрона выдавила из себя какой-то отчаянный звук и Хэла отдала ей малыша. Дальше ей не было нужды находится в этой комнате. Ей было необходимо выбраться на воздух, нет не просто на улицу, а куда-то намного дальше.

Ведьма на тяжелых ногах вышла из комнаты, руки и платье были в крови, бурые пятна расползлись по груди и по юбке. Дышать стало совсем невыносимо и Хэла пошла прочь.

Она не видела, как отшатнулись от неё мужчины, стоявшие в коридоре — митар, который безапелляционно сдерживал до сего момента лекаря, сам лекарь, который после того, как отпрыгнул от совершенно на вид невменяемой ведьмы, ринулся внутрь в покои роженицы, чтобы убедиться, что ведьма никого не убила и не покалечила, стражники из коридоров.

Хэла шла не разбирая дороги, словно слепая и прозрела только когда морозный воздух улицы схватил её и стал проникать внутрь, сквозь одежду, хватая её за босые ноги. А ещё на Хэлу навалилась тьма. Та самая которую она смогла выгнать из дома — здесь обняла её и потянула в никуда.

Очнулась Хэла в лесу. Среди что-то кричащих мужиков, они трясли в её сторону своим незамысловатым оружием и гневно что-то ей говорили, а под ногами у ведьмы лежал мертвый зверь — огромный, похожий на помесь медведя и волка, с длинной шерстью цвета мокрого асфальта, ушами стоящими и длинными, как на картинках у эльфов, зубастой пастью, серой изнутри и заливающей всё вокруг какой-то черной жижей.

“Кровь, — подумала Хэла, — чёрная кровь”.

Нос у твари был острым, а мёртвые глаза были яркого голубого цвета с горизонтальным зрачком.

Ведьма опустилась на колени и, уткнувшись в шерсть зверя, зарыдала.

“Жизнь за жизнь”, — говорят здесь.

И вот она, та самая жизнь, которой пришлось заплатить, чтобы у чёрной ведьмы получилось отнять новорожденного мальчика из лап смерти.

В лицо плачущей Хэлы стали тыкаться маленькие мокрые носы щенков, вылезшие из-под мертвого зверя. Один из мужиков замахнулся ногой, чтобы пнуть детеныша, но Хэла машинально махнула в воздухе рукой и мужика отбросило от них на несколько шагов. Она притянула к себе малыша и тот начал усердно слизывать с её щёк слёзы.

— Ах ты, мразь, — взвился мужик.

Что он там собирался сделать после этих слов, Хэла не узнала, потому что строгий, гулкий голос ферана заставил всё вокруг погрузиться в тишину. А потом на плечи ведьмы лёг тёплый плащ.

— Эта харага моя, — отозвался один из мужчин, вероятно отвечая на немой вопрос во взгляде ферана. — Она… она нам шабок грызла и даже телыгу задрала, мы в своём праве, достопочтенный феран. И тварей этих надо убить. Только не хватало приплод хараги защищать. Потом они нам всю скотину погрызут. С двумя-то не справимся!

Хэла сильнее закрыла руками двух щенков, которые жались к её шее скуля и пища.

— Это лютый и опасный зверь, — мягко проговорил феран. Рука мужчины легла на спину сжавшейся ведьмы, уставшей, замерзщей и совершенно не имеющей больше силы сражаться с кем бы то ни было. — Они вырастут и будет беда.

— Я справлюсь с ними, — прошептала она.

— Хэла, — в его голосе было столько сожаления, что слёзы снова потекли из её глаз.

— Жизнь за жизнь, — ответила она, срывающимся голосом, — мать за мать, ребенок за ребенка. А эти не при чём.

Возле тела хараги лежал маленький щенок, видимо тоже убитый мужиками.

— Хорошо, — тихо отозвался феран после недолгого молчания.

— Достопочтенный феран, — попытался возразить один из мужиков, но осёкся.

— Но ты дашь мне слово, Хэла, что если я увижу, что ты с ними не справляешься, если они будут хоть немного угрожать людям вокруг, по первому моему требованию ты их убьешь. Сама, Хэла. Убьешь, а не прогонишь, не отпустишь, где-то подальше, потому как они вернуться назад в селения, в дом, и беды будет не избежать, понимаешь?

Она кивнула.

— Дай мне слово, — чётко произнёс он, давая понять, что или так, или они умрут здесь и сейчас.

— Я даю тебе слово, я убью их сама, но только, если они будут опасны. И если я не справлюсь с их воспитанием.

— Хорошо, — отозвался он, — тогда они твои.

— Достопочтенный феран, — снова вмешался тот же мерзкий голос мужика, которого Хэла уже была готова испепелить даже если это будет последнее, что она сделает в своей жизни. — Это я могу решать, а не…

— Не я? — спросил феран, вставая и кажется заполняя собой всё окружающее пространство.

И вот она почувствовала эту стену гнева, словно зверя, который в нём беспокойно начал шевелиться, поднимая голову и готовясь напасть.

— Не… не… ведь-ма… — мужик, заикаясь, сжался и страх его стал осязаем.

— Ведьма дала слово, — отрезал феран.

— Ведьмино слово ничего не стоит, что мне с него?

— Тебе? — рыкнул Горан. — Ничего. Его принял я. И если тебе не нужна твоя добыча, то я вспомню, что земля, на которой ты стоишь, моя, лес, в котором ты находишься, тоже мой, и мертвая харага принадлежит мне.

— Простите нас, достопочтенный феран, простите, мы не перечим вашему праву, — залепетал уже другой мужик.

Кто-то из них крикнул, чтобы тащили простую носку, чтобы забрать тело убитой твари. А Хэлу, прижимающую к себе двух детенышей хараги, подняли сильные руки ферана и мягко приобняв, повели назад в дом.

После этого Хэла лежала без сознания три дня и три ночи.

Придя в себя, она обнаружила выстиранное серыми платье и вычищенный плащ ферана. Хэла была благодарна девушкам за помощь, но те ответили, что так сильно за неё переживали, что это было единственное, что они могли для неё сделать. А Оань присмотрела за детенышами хараги, утверждая, что уж чего-чего, а никаких тварей она не боится, и видели бы они тех, что жили в её мире — никакие хараги не сравняться ни по размерам, ни по свирепости. А тут так вообще мелкие, пузатые пушистики.

— Достопочтенный феран, — тихо позвала Хэла, постучав в дверь кабинета, поднявшись к нему после того, как наконец появились силы встать.

— Хэла, — ей показалось, что он рад её видеть.

— Я хочу вернуть ваш плащ, — она указала на сложенный чистый темно-синий плащ, с меховой подкладкой, что держала в руках.

— Это было не обязательно, — он сидел за столом, на котором аккуратными стопками были сложены бумаги, и что-то писал на листе пергамента.

— Я не могу оставить его себе, цвет не тот, — отозвалась Хэла и слабо улыбнулась.

Ведьма была благодарна. Поступок ферана изменил её первое впечатление о нём.

Нет, он не был ограниченным воякой. Да, было видно, что война сидит внутри него так глубоко, что её наверное уже и не отодрать, но она не влияет на такие его качества как сочувствие и сопереживание. И он был справедлив. Действительно справедлив. Это качество заслуживало уважения и ведьма этим уважением прониклась.

Пока пусть будет так. Если она ошиблась, значит снова будет неприятно, а может даже больно. Но это потом. А сейчас так.

Он слегка улыбнулся её шутке и кивнул в сторону небольшого дивана.

— И спасибо, — сказала она, положив плащ.

— Спасибо? — нахмурился феран. — Это слово благодарности?

— В моём мире, да, — ответила она, потому что действительно никто тут так не благодарил.

Здесь благодарили словами “принеси вам блага за ваш поступок” как-то так и Хэла не придя в себя после тяжелого удара, которым стал для неё разгон тьмы от новорожденного, напрочь это забыла.

— Хм… — нахмурился феран.

Она поклонилась и хотела уйти.

— Плащ-то заговорила? — спросил Рэтар Горан.

Хэла обернулась и увидела озорство, вот это новость, в его взгляде.

— Вот ещё, — буркнула ведьма, и ушла улыбаясь.

Хотя, конечно она заговорила плащ и это было самое малое, что она могла сделать в благодарность за то, что он сначала поверил ей, а потом помог.

С того раза стало намного легче. И хотя Элгор ещё долго рычал на неё при встрече, но Рэтар и Роар стали относиться к ней мягче и без, как ей показалось, подозрения, что ли. И сейчас, когда прошло уже несколько луней с тех пор как она спасла Эрону и её сына, это отношение пошло ей на пользу, потому как все окружающие поняли, что раз уж их господа нормально относятся к чёрной ведьме, то и им можно не боятся.

Сидя на перекладинах загона для тоор, Хэла слушала музыку в одном наушнике, пила вкусный и мягкий напиток, который был мало похож на чай, но подходил для утреннего ритуала пробуждения. Она делала это всегда после того, как возвращалась из полей, после прогулки с подросшими харагами.

И как всегда в это время воины дома Горан, а так же феран, митар и бронар тренировались в своих навыках владения мечом. Смотреть на это было невероятно приятно.

— Хэла? — позвала её Мила.

— Доброго утречка, — отозвалась чёрная ведьма.

— Доброе утро, — девушка робко подошла к ней, но остановилась, когда хараги поднялись, чтобы познакомиться с новым для них двуногим. — Боже, кто это?

— Это хараги, — улыбнулась Хэла.

— На медведей похожи, только худых.

— Ну скорее, на что-то среднее между медведями и волками, — хмыкнула она. — Не бойся. Подойди так, чтобы они видели руки и не улыбайся, они, как и собаки, расценивают улыбку как угрозу, ну по крайней мере в момент знакомства.

Милена аккуратно пошла по направлению к Хеле и двум её чудовищам.

— Этот, — она указала на тёмную спину. — Фобос, а второй Деймос.

Звери обнюхали девушку и снова улеглись в ноги своей хозяйки.

— Что-то знакомое, — смутилась Милена.

— Ага, — согласилась женщина, — древнегреческие боги, а еще спутники планеты Марс. Ужас и страх.

— О, — она глянула на огромные морды. — Подходящие имена.

— Идеальные, — довольно улыбнулась Хэла.

Ей было жаль девчушку, истерика никак не проходила, она рыдала во сне и приходилось сидеть рядом, гладить её спину, приговаривать что-то ласковое и успокаивающее. Ела Милена мало, была беспокойной и взвинченной, а иногда зависала уставившись в одну точку.

Конечно Хэла понимала её, конечно она была готова на всё, чтобы ей помочь, но что она могла? А главное ни о каких способностях и речи не могло быть, ибо они, как видела Хэла, были, но так глубоко, что сложно было сказать когда, а главное при каких обстоятельствах они могут пробудится. Может пройти даже не пара луней до этого момента, а при таком моральном состоянии и намного больше.

Милена встала рядом с Хэлой и тоже уставилась на тренировку. Через какое-то время восторг от созерцания происходящего было уже сложно скрывать. Да и что там — это действительно было одновременно красиво и мощно.

— Говорят, что феран первый мечник Кармии, — проговорила Хэла, немного наклонившись к Миле.

— А митар второй? — улыбнулась та.

— Не поверишь, но да. Так что мы тут наблюдаем битву титанов, практически.

Через двор прошёл невысокий мужчина в рыжих одеждах и бросив на ведьм полный презрения взгляд подошел к ферану.

— А это кто? — сжалась Милена.

— Это эйол, священник типа.

— А почему он на нас так посмотрел?

— Потому что мы мерзкие создания, которые противны ему и его богу, — пожала плечами Хэла. — В целом “спасибо”, что вообще посмотрел. Для него, да и других, мы пустое место.

— Мы — это ведьмы?

— Мы — это все серые.

— Не понимаю, — нахмурилась Милена.

— Мы для них всех, — Хэла обвела двор глазами, — даже не третий сорт, даже не люди, наверное. У серых нет прав, нет голоса. Нас могут изувечить, изнасиловать, убить и за это нет наказания.

— Как так? — она содрогнулась, Хэла почувствовала, как подходит волной ещё одна истерика, но рассказать было надо, что ж делать?

— Серые принадлежат ферану, — пояснила женщина. — Изарийский феран не позволяет трогать серых и причинять зло. Если тронешь — будешь перед ним ответ держать.

Мила что-то промычала. Хэла видела, что девушка до жути боится Рэтара Горана.

— Он жуткий, конечно, — улыбнулась чёрная ведьма. — Но милый.

— Милый? Он? — девушка захлебнулась от недоумения. — Ты шутишь?

— Нет, он доказал, что честный и справедливый. Я понимаю, он тяжкий, смотришь на него и не по себе, — ответила чёрная ведьма. — Но его очень уважают. Как никого.

Милена явно хотела что-то возразить, но тут через весь двор пробежала Донна и, подлетев к Хэле, схватила её за руку:

— Хэла, там… — глаза девушки были полны ужаса.

— Что? — нахмурилась ведьма.

— Томика… она… ой, — серая качнула головой, — Хэла, иди быстрее.

В дверях, откуда выскочила Донна стояла бледная и напуганная Куна.

— Да что вы опять творите, — выругалась женщина и, сунув Милене в руки свою кружку, спрыгнула с перекладины загона.

В подвале было темно, но запах крови был достаточно сильный. На полу в углу прислонившись к стене сидела Томика — маленькая, хрупкая девчушка. До того, как попала сюда жила в тяжёлых и плачевных условиях, плохо питалась, не видела от людей хорошего. Потому выглядела намного меньше своего настоящего возраста.

Женщина недовольно вздохнула — на обеих руках Томики были рваные раны поперек. Такая отчаянная просьба о помощи — глупый, бессильный, полный нервного, юношеского порыва, и такой понятный Хэле, поступок.

Наверное, если бы такое случилось в мире Хэлы, она бы заволновалась, наверное вызвала бы скорую, потому как правильно оценить тяжесть состояния девушки не смогла бы. Но в этом мире она была чёрной ведьмой и видела яркий золотой огонёк внутри лежащей без сознания серой, огонёк жизни. По его силе, было понятно, что Томику нашли вовремя — позднее место огня могла бы занять густая вязкая тьма.

Хэла выругалась про себя, с легкостью подняла девчонку и потащила наверх, во двор. Там она, не церемонясь, кинула серую на землю и вылила на голову ведро ледяной воды. Огонёк встрепенулся, забился в истерике и Томика открыла глаза. Ведьма встала над ней и схватив за руки в местах ран притянула на себя: