Приземленный Ад, или Вам привет от Сатаны

29

— Ути, какая лапочка! Нагнись, в щечку поцелую.

— Отстаньте, больной. Вам нельзя шевелиться. Гипс еще не схватился. Захотите оправиться, позвоните, приду — помогу.

— Дурочка, чем же я звонить буду? Хвостом, что ли? И вообще, ты кто? Сиделка! Вот и сиди со мною рядом. Я столбовой дворянин и ответственный работник Чистилища, а также, как пострадавший от лап злодеев, заслуживаю такого внимания. Можешь передать своему начальству, что князь Загробштейн, для скорейшего выздоровления, остро нуждается в лежалке, сиделки ему недостаточно. Куда? Куда пошла? Ой!.. Уми-ра-ю!.. Немедленно помассажируйте мне хвост, его судорогой сводит! Во-во! И кисточку промой и расчеши!.. Ты обязана окружить меня теплом и заботой! Но, так как молодая и неопытная, окружить меня всего сразу не сумеешь, начинай с левой стороны. Тут как раз для тебя места хватит… Потом на правую переберешься: только кантуй осторожненько. Не хочешь надбавки к зарплате? Ну, тогда садись и — позируй?!

Яков был упакован в гипс и походил на мумию. Незагипсованными остались промежуток от хвоста до колен и морда. От переклонирования черт категорически отказался, заявив, что эти мощи, хоть и покалеченные — ему дороги, как воспоминание.

Владимир Иванович, начавший проходить курсы омоложения, несколько раз со стыдом ловил себя на мысли, что ему поминутно хочется смотреть в зеркало. Рука непроизвольно тянулась к голове, приглаживая начинающий густеть волосяной посев.

Палата, в которую поместили Ахенэева и черта, больше напоминала собой литерный номер отеля, чем помещение для проведения лечебных процедур.

Яков пришел в сознание довольно быстро и сейчас компенсировал свою вынужденную неподвижность тем, что болтал без умолку, рассказывая фантасту истории из своей загробной жизни.

В сиделки он потребовал, как минимум, кандидата медицинских наук, причем устроил строгий отборочный конкурс. Но среди них не оказалось длинноногой брюнетки с карими глазами, и князь Загробштейн милостиво разрешил полуобморочной от его претензий администрации поставить на это место девицу без ученой степени, но умеющую производить квалифицированный массаж и с требуемым экстерьером.

Бедной брюнетке, несмотря на то, что ее пациент был не в состоянии двигаться и не представлял абсолютно никакой опасности, приходилось подбираться к его кровати чуть ли не по-пластунски, на корточках, и так обслуживать привилегированного Якова.

После массажа Яков занимался тем, что упражнялся в живописи, рисуя с натуры акварельный портрет сиделки кисточкой своей единственной незагипсованной конечности.

— Ну-ка, босс, взгляни. По-моему, весьма недурственно. Немножко левый глаз не выписался, впрочем — и так сойдет. Дарю!

Черт взболтал бурую от красок воду в стоящей на полу стеклянной банке, стряхнул со своего «инструмента» излишек влаги, обмакнул его в черную краску и одним росчерком поставил в углу картины аляповатый автограф.

— Босс, эту работу я назову: «Кареглазая, внимающая стону измученной души». Ну где ты пропал, иди смотри.

Ахенэев свесил ноги с кровати, надвинул шлепанцы и подошел к мольберту.

Владимиру Ивановичу было неизвестно, выдержит ли Яшкина мазня сравнение с шедеврами Сальвадора Дали, но то, что новоявленный сюрреалист перещеголял Кранаха и Пикассо, сомнений не вызывало. В правом нижнем и левом верхнем углах полотна слушали Яшин творческий стон два символически выписанных уха. Два глаза — один под другим, разных размеров и очертаний, косили. Коричневые полосы, обрамляющие органы чувств, были, наверное, по замыслу художника, волосами. Все остальное пространство занимали различные фрагменты женского тела. Но эта несуразица, конечно, была поводом Яшиного воображения. Натурщица, и без того сверх меры загруженная капризными домоганиями князя, позировать обнаженной наотрез отказалась.

— Ну как, босс? — С оттенком явного превосходства, самодовольно вопросил черт. — Сильно?! Учти — рисовал хвостом! А если бы лапами, то вообще… — Яков не нашел в своем лексиконе эпитета к слову «вообще», подумал и дополнил многообъемлющим, — У-у-у!!

— Да, действительно, Яша, это — у-у-у! Оч-чень даже похоже. Особенно левое ухо. Да и оттенок волос передан натурально… И тени под глазами удались! Правда, у оригинала они сиреневые, но и серые, в красную крапинку, тоже неплохо. В конце концов, каждый художник имеет право на свое личное видение, свое — Я! Девушка, — осторожно поинтересовался Ахенэев. — А вы не беременны? Если нет, то можете взглянуть. Только предварительно подайте пузыречек нашатыря…

Брюнетка, увидев портрет, шарахнулась в сторону и стала оседать. Владимир Иванович галантно подхватил сиделку и, не найдя поблизости удобного места, «окружил» Якова с левой стороны. Тот, довольный произведенным эффектом, возликовал.

— Вот, босс, видишь — волшебная сила искусства!.. Дошло, наконец, что я — гений, и сразу, несмотря на мой непривлекательный вид, решила всецело посвятить себя служению таланту!.. Ладно, вали отсюда! Омолаживайся! Да не суй ты нашатырь! Иди! Иди! Я ее сам в чувство приведу…

— Дорогой гость, приготовьтесь к процедурам. Извините, но придется немного потерпеть. Модель и фасон зубов — на Ваше усмотрение. Ассортимент огромный. Могу подсказать: сейчас очень в ходу клыки «а ля Дракула». Гарантирую, что с такими зубами Вы свободно перекусите восьмимиллиметровый стальной пруток. Да, к слову, вон моя бывшая клиентка. На той неделе ей ставил.

Навстречу катила стол на колесиках высокая, затянутая в корсет, ведьма — медсестра. Два острейших, сантиметров на десять, клыка вылезали из-под верхней губы и чуть загибались под подбородком. В изящную белоснежную кость клыков были ювелирно вмонтированы два крупных бриллианта.

Увидев дантиста, ведьма улыбнулась во весь оскал, продемонстрировав остальные зубы, также украшенные драгоценными камнями.

— Привет, Зяма! Как дела? — Поздоровалась саблезубая со стоматологом. — Учти, завтра заскочу на пару минут. Кажется, неплотно сел рубин на верхнем левом резце.

Ахенэев, раскрывший от изумления запломбированный рот, при виде такого чуда стоматологии случайно перевел взгляд на тележку и удивился еще больше. Из-под покрывала высовывалась знакомая вещь. Подобный прибор: серебристый, немного погнутый «веник» мог принадлежать только одному из знакомых — Эдику Тьмовскому.

«Веник» судорожно подрагивал и, нечто короткое, скрытое от глаз, шумно и порывисто дышало.

Владимир Иванович, не в силах побороть искушение, приподнял покрывало и полуобморочно откачнулся. На него вымучено глядел — да, да, — Эдик! Запекшиеся губы, когда-то налитого силой, а теперь подобия прежнего Тьмовского шевельнулись и просипели.

— Воды, камрад, воды!!

— Вам нельзя пить, больной, — ведьма попыталась натянуть покрывало на останки и толкнула стол, но Эдик вновь захрипел:

— Камрад! Возьми прибор! Сохрани! Пока переклонируют… Как сердце чувствовало — сожрут! Пообгрызли все конечности…

— Успокойтесь, больной, — и ведьма, передав Ахенэеву «метлу», которую Эдик прижимал подмышкой, и очаровательно сверкнул рубинами, покатила Тьмовского на встречу с новым телом.

Зяма-дантист с уважением посмотрел на странную машинку и нового обладателя.

— Ваш знакомый? — Стоматолог кивнул на удаляющуюся тележку.

— Друг! — Твердо ответил Ахенэев. — Один из немногих, кто не изменяет принципу.

Так вы тоже читали очерк? Тьмовскому присвоено почетное звание «Заслуженный урка». А для подобных ему героев задействованы лучшие специалисты ада.

Зяма раскрыл двери стоматологического кабинета.

— Продолжим…

При виде разложенных инструментов Владимир Иванович почувствовал себя подопытным экземпляром. Вспомнился жуткий музей истории медицины в г. Риге, после посещения которого у впечатлительного человека, даже от знакомства с одним залом — средневековой стоматологии, напрочь отпадало желание доверять ротовую полость чужим рукам.

— Не обращайте внимания на эти железки. Они не для Вас. Применяются лишь для процедур с грешниками и сбесившимися.

— Что, ежедневно? — С ужасом спросил Ахенэев.

— Да. Один день удаляем, чистим, второй — сверлим, третий — долбим, четвертый — вставляем. И так далее… По кругу, вернее, по челюстям.

А для привилегированных используем новую технологию интенсифицированного органического синтеза. Метод проверенный, операция почти безболезненная. Садитесь в кресло, выбирайте прикус.

Зяма занялся настройкой аппаратуры, а Владимир Иванович углубился в изучение слайдов со всевозможными улыбками и оскалами.

— Вот этот фасон, кажется, подойдет, — решился фантаст.

— Ну что же, скромненько, но — со вкусом! — Зяма напялил на голову Ахенэеву какое-то приспособление, напоминающее парикмахерскую сушилку для волос, пощелкал кнопками и приказал Ахенэеву не раскрывать рта, уселся читать газету.

Вскоре Владимир Иванович ощутил легкий зуд в надкостницах. Не зуд даже, щекотку, а где-то минут через десять-пятнадцать родные, старые зубы посыпались, как гвозди из трухлявого дерева.

— Сплевывайте в лоток, — заметив испуг на лице фантаста, — успокоил стоматолог. — Скоро новые полезут, не переживайте. Я отлучусь на время.

Оставив Ахенэева на попечение толстенькой медсестры дантист, насвистывая веселую песенку, вышел.

Владимир Иванович добросовестно выплюнул последний, с коронкой из нержавейки зуб и скользнул языком по гладким, как у новорожденного младенца, деснам.

Зуд сменился покалыванием.

— Ага! — Удовлетворенно отметил фантаст. — Новые прорезаются.

И действительно, язык нащупал прущие, как на дрожжах, гибкие, колкие отростки.

Интересно. Молочные, помнится, потверже казались… Ы-ы, у-у-у? — Владимир Иванович недоуменно мотал головой и указывал пальцем на рот.

— Что такое? — Медсестра подняла колпак и шаловливо разворошила загустевшую копну волос Ахенэева. — Зубки у мальчика режутся? Хороший мальчик, потерпи немножко…

— Ы-гы-гы! Ум-ах-х! — Продолжал сомневаться фантаст и взглядом приглашая помощницу дантиста взглянуть, что у него там творится. И, не выдержав, нарушил приказ Зямы «рта не раскрывать», прошамкал:

— Шчо чо не чо! Супы ахими не пыфают!

— Какие супы, мальчик? Скоро будешь орешки щелкать!

— Хахие супы! — Не на шутку возмутился Владимир Иванович. — Хахие оэхи! Супы ахими не пыфают!!

Медсестра с милой улыбкой приподняла подбородок Ахенэева и заглянула в рот.

В следующее мгновение она унеслась за стоматологом.

Тем, что выросло из десен у Владимира Ивановича, увы, даже сухари перекусить было невозможно. В лучшем случае, погонять по небу хлебный мякиш. Во рту Ахенэева проклюнулись… крючковатые, розовые ногти!..

…Вернувшись в палату, Владимир Иванович обессилено упал на кровать. После пережитых треволнений, новые, один к одному, голливудские зубы — не радовали.

Зяма исправил свою оплошность и произвел повторный курс Но, настроение было испорчено.

Яков и сиделка за время отсутствия фантаста нашли общий язык, успели подружиться и сейчас о чем-то шушукались.

Обошедшая все туры конкурса сиделка, которую, оказывается, звали Марина, сидела на краешке Яшиной кровати и мягкими движениями массировала гениальную чертову кисть.

— Не узнаешь? — Владимир Иванович пересилил хандру и тихо спросил, подняв над собой метлу.

Яков чуть не вылез из гипсового панциря.

— Откуда она у тебя?? Где Эдик?

Вместо ответа Ахенэев подошел к черту и протянул позаимствованный у дантиста номер «Прейзподнеш пресс».

— Марина! — Скомандовал Яков. — Читай вслух, внятней и внимательнее. Увидишь, какие у нас с боссом друзья!

Девушка раскрыла газету и, стараясь угодить загипсованному повелителю, начала выразительным голосом читку заметки, озаглавленную:

ЧЕРТ — ЗНАЕТ ЧТО!

«На днях, после завершения дипломатической работы, возвратился в ад наш полномочный представитель по Альдебарану Эдуард Вельзевулович Тьмовский. Невозможно описать, надо почувствовать то, что пришлось испытать этому непогрешимому посланцу преисподней в чуждом, не понявшем наши добрые намерения, мире. Копытные инакомыслящие и прочая часть: падшие ангелы, откупившиеся грешники, не оправдавшие доверия, и дезертировавшие Дадовцы — приложили максимум усилий, чтобы патриот не выполнил важного задания. Однако Э. В. Тьмовский не прервал возложенной миссии, а с достойной подражания самоотверженностью продолжил работу и собрал нужный для проведения дальнейших конструктивных дипломатических переговоров материал, одновременно агитируя невозвращенцев пересмотреть свои взгляды на родные адовы крути. Добыв необходимые сведения, посланец добился аудиенции у президента разъединенных провинций Альдебарана. Он был прозван „веселым“ за то, что любимым развлечением диктатора являлось поджаривание на медленном огне и скармливание вывезенным из Тоски мутантам неугодных ему особ.

Нашему полномочному представителю диктатор задал провокационные, недвусмысленные вопросы о адовых нововведениях, количественном составе нечистых сил и последних изысканиях в области моделирования государственных строев для смертных.

Адам приказал сдать нелегально собранный по Альдебарану материал и указать источники его получения.

В конце беседы президент прозрачно намекнул, что в случае отрицательных ответов дипломата ожидает „веселье“.

Но неустрашимый, неподкупный УРКа остался верен своим идеалам и безбоязненно произнес:

— Любой честный черт не изменит принципам и не пойдет на компромис со злопыхателями, врагами и предателями когда-то приютившего их ада.

Веселый Адам злобно рассмеялся и дал распоряжение пригласить работников телевидения, дабы осветить предстоящее „веселье“ — аутодафе над строптивым по всей Республике!

Но фарс с треском провалился. Нездоровый инстинкт помог нашему, истекающему кровью, герою перетранспортироваться с помощью трофейной техники буквально — из-под челюстей свирепых мутантов.

Сведения доставлены в ад. А сообщникам Альдебаранских злодеев, рано или поздно не уйти от военно-подземельного трибунала.

Подвиг Э. В. Тьмовского — яркий пример патриотизма и самоотверженности. Не возникает вопроса, что надо такому черту для счастья. Этот черт — знает что!

Остается добавить: в настоящее время Тьмовский находится на излечении и переклонировании в шестом круге. И вскоре самолично выступит перед широкой аудиторией. Скорейшего ему переклонирования!»

Яша внимательно выслушал описание Эдиковых подвигов, указ о награждении почетным званием и опять развязал язык.

— Нет, босс, — зря мы Тьмовского одного отпустили. Будь я рядом, показал бы этому оглоеду и кузькину мать, и по чем фунт лиха! Вот немного подлечусь, с Эдиком встречусь, перебазарю, и смотаемся на Альдебаран, к мазурикам. Разберемся, чье мясо питательнее! Гляди-ка, размечтался, поразвлечься захотел. Маришка! — Хлестанул он девицу хвостом по бедрам. — Только честно, сколько мне еще тут кантоваться?

Верная сиделка прикинула и вынесла как по приговору:

— Месяц заточения в гипсовой каталажке. При условии соблюдения режима содержания и примерном поведении.

— Ну нет! — Яков нервно забил кисточкой о сковывающие его «доспехи». — Такая роскошь не для меня! А ну-ка, вызывай по-быстрому эскулапов, пусть подшустрят. Давай-давай! Рассиживаться будешь потом. А сейчас волочи лечащего врача.

— Что ты надумал? — Подчеркнуто спокойно спросил Ахенэев, когда сиделка выскочила из палаты.

— Какой, надумал! Другого выхода нет. Буду переклонироваться… Жаль, конечно, расставаться с телом — какое-никакое, а воспоминание о родителях, но — иначе не получается… А что, Эдик совсем хреново выглядит?

Владимир Иванович, стараясь не сгущать красок, обрисовал встречу в коридоре и то плачевное состояние, в котором пребывал камрад.

— …В чем дело, князь? — В палату спешным шагом вошел конвоируемый Мариной врач. Внешность его: волосатые бугристые руки, несмываемая гримаса надменности, принадлежности к когорте распорядителей чужой плотью, больше наталкивали на мысль о калечении, нежели о лечении.

— Надоело, док, валяться. Решился на крайний шаг — влезть в новую шкуру. Только, как это,… ну-ка, нагнитесь, на ухо скажу.

Врач переломил свое двух-с-половиной метровое тело над Яшиной кроватью и тот что-то спросил.

— Да нет! Ну что Вы, князь! Успокойтесь. Полнейшая копия. Даже больше того, могу обещать, что будет еще лучше. За это не беспокойтесь!

Черт взглянул на фыркающую в полу халата Марину и, слегка улыбнувшись, протянул:

— Ну, ла-адно… А что с Тьмовским? Скоро испечется? Доктор поддернул рукав и, сверившись с часами, ответил:

— Минут через сорок будем вынимать. Пришлю его сюда. А Вы, князь, распишитесь вот в этой бумаге. Коли решились. Ваше официальное согласие на переклонирование.

— Босс, — черкни там за меня. — Доверил Ахенэеву Яков. — Хвостом-то только автографы могу мазюкать. А это — официально!..

Владимир Иванович принял бумагу. В тексте говорилось, что переклонируемый добровольно передает ненужное тело институту и претензий к администрации не имеет.

Прочитав Якову обязательство, Владимир Иванович размашисто расписался и передал документ врачу.

Где-нибудь к вечерку, как только появится вакантное местечко, Вами, князь, займутся, — костоправ сложил бумагу и, распрощавшись, удалился.

— Так. Со мною, кажется, решено. Вскоре перелицуют… А у тебя, босс, как обстоят дела с омоложением? Прическу-то отхватил «а ля Джими Хендрикс». Зубы не жмут?

Ахенэев несколько раз клацнул челюстями и демонстрируя качество приобретения, запросто отхватил, как от сдобы, кусок деревянной спинки стула.

— Довольно! Подвязывай! Не порти казенное имущество… Ишь, перехватил коленце у Тузика… Да-а, зубки — что надо! Вот что значит хороший протезист! Он и мне предлагал выбор рога. Хоть золотые, хоть молибденовые, хоть заново выращенные. Только к чему это теперь нужно?! Заново так заново перерождаться: от хвоста до рогов.

Черт мечтательно улыбнулся: вероятно, представил себя в новом естестве и при натуральных рогах,

— Да, а где же все-таки Эдик? — Опять вспомнил о друге Яков. — Пора ему нарисоваться. Да и посоветоваться кое о чем не помешает. А то, с бухты-барахты распрощаюсь с родными, хоть и подпорченными телесами, а новые не оправдают доверия. Мариночка, солнышко, — обратился он к сиделке, — сбегай, узнай, что с нашим другом.

«Солнышко» отсутствовала недолго. Минут через пятнадцать оно вновь осветило палату, повиснув на мощной лапе живого, здорового, с румянцем во всю помолодевшую породистую морду, довольного Тьмовского.

— Как же это ты так неосторожно, Яша? — Пожурил он приятеля, заняв Маринино место в ногах черта. — Ладно я — действительно угодил в лапы к недругам. А ты то как умудрился?

— Эд! — Заегозил незагипсованным местом Яков. — Не будем об этом… Лучше расскажи, как себя чувствуешь? Все ли нормально? Стоит мне переклонироваться, или — отлежаться?

— Как чувствую? — Тьмовский шутливо поймал за талию Маринку, взгромоздил болтающую ногами в воздухе сиделку на Яшин панцирь, нагнулся и без видимого усилия поднял кровать с грузом за две задние ножки на уровень груди.

— Вот это — да! — Ахнул восхищенный черт. — А что, Эдик, и остальное, тоже путем?

— Не знаю, камрад, пока не опробовал, но, думаю, что все нормально.

— Ты, Эд, не стесняйся, нас поймут. Ты, Эд, пойди и проверь, и мне расскажешь. Должен же я узнать, на что пишусь… Друг ты мне, в конце концов, или нет?! Маринка, немедля сопроводи героя в другую комнату. Тебе, как опытному медицинскому работнику доверяется его освидетельствование. Опробуй функционирование органов и сделай заключение. Все познается в сравнении! Иди, рыбонька, иди… Ну что вы ржете, как непарнокопытные? Тьфу, ты! Идиоты! Обязательно надо опошлить…