Джек Вэнс Троя

Корнелию «Паму» Памейджеру, разностороннему гению, визионеру и ударнику. Также мои самые добрые пожелания веселой группе «Черные Орлы», с которой он так счастливо сотрудничал.

Предисловие (выдержка из книги «Миры человечества», 48 издание)

1. Система Алой Розы

На полпути к Руке Персея, неподалеку от края Сферы Гаеан капризное завихрение галактической гравитации поймало с десяток тысяч звезд и направило их веером, подобным цветущему завитку растения. Этот поток называется Хлыстом Мирсеи.

На самом краю потока, рискуя сорваться в никуда, находится Система Алой Розы, включающая три звезды: Лорку, Песню и Сирену. Лорка является белым карликом, а Песня — красным гигантом, их орбиты почти соприкасаются, словно дородный розовощекий пожилой господин вальсирует в небе с изящной девицей, одетой в белое. А Сирена, желто-белая звезда ординарных размеров и освещенности, вращается на уважительном расстоянии от странной танцующей пары.

Тем не менее, Сирена контролирует все планеты, включая и Кадвол, землеподобный мир, имеющий, почти так же как и Земля, семь тысяч миль в диаметре, и почти такую же как на Земле гравитацию.

(Список и анализ физических показателей опущены).

2. Общество натуралистов

Впервые Кадвол был исследован первопроходцем Р.Дж. Нейрманном, членом Общества натуралистов Земли. Его доклад вынудил Общество отрядить на Кадвол официальную экспедицию, которая подтвердила все лирические описания Нейрманна: это оказался воистину удивительный мир с прекрасными пейзажами, великолепным климатом и разнообразными флорой и фауной. По возвращении на Землю экспедиция внесла предложение сохранить этот мир как заповедник, как естественный заказник, свободный от каких бы то ни было человеческих поселений и коммерческой эксплуатации.

В конце концов, Общество зарегистрировало мир и после получения сертификата о регистрации посчитало свою миссию выполненной, ограничившись лишь необходимостью периодических продлений сертификата — обязанностью, возложенной на секретаря Общества.

Общество, правда, не удовольствовалось одним сертификатом (или грантом, как они его называли), но издало еще и Декрет о Консервации заповедного мира — Великую Хартию, в которой перечислялись условия дальнейшего существования Заповедника. Со временем этот документ сделался основным политическим инструментом Кадвола. Хартия определяла роль администрации нового заповедника и ограничивала возможности вмешательства в его экологию.

Все три континента Кадвола — Эссе, Деукас и Троя были очень различны. Станция Араминта, административный центр планеты, занимала площадь в сто квадратных миль на восточном побережье Деукаса, наиболее гостеприимном из континентов. И Хартией были дополнительно узаконена еще серия небольших домиков, известных под названием Охотничьих, расположенных в самом интересном и привлекательном месте. В них располагалась администрация, члены Общества натуралистов, ученые и туристы.

3. Мир Кадвола

Три континента Эссе, Деукас и Троя были разделены океаном, в котором находилось лишь три острова: атолл Лютвен, остров Турбен и Океанский остров вулканического происхождения. Все три острова находились на восточном побережье Океана неподалеку от Деукаса.

Пейзажи Кадвола отличались бесконечным разнообразием и особенным колоритом. Они всегда впечатляли впервые попавших туда людей, представляясь то приятными, то вдохновляющими, то устрашающими, порой даже идиллически-прекрасными. Туристы, совершавшие поездки по диким просторам Кадвола, покидали его с большим сожалением, и многие стремились туда снова и снова.

Флора и фауна Кадвола весьма напоминали Землю, что обеспечивало постоянной работой биологов и таксономистов. Многие из крупных животных, обитавших в Заповеднике, считались опасными хищниками, остальные выказывали начатки разумности и даже возможности эстетического восприятия. Некоторые виды обезьяноподобных использовали даже некий язык, который ученые, как ни бились, все никак не могли расшифровать.

Длинный и узкий континент Эссе располагался на экваторе и представлял собой ровную поверхность, покрытую болотами, джунглями и плавно извивающимися ленивыми речками. Эссе отличался жарким климатом, непрестанной вонью, буйной красочностью и чудовищной жизнеспособностью. Бесчисленные пожирающие друг друга злобные твари делали континент невозможным для обитания людей, и натуралисты-исследователи даже не пытались создать там базовый лагерь.

Над ровным ландшафтом возвышались три вулкана, два из которых, Рикке и Имфер, являлись действующими, а Шатторак — спящим.

Первые исследователи уделяли Эссе мало серьезного внимания; не баловали его и позднейшие ученые, и континент, после первых всплесков биологического и топографического интереса, оставался по большей части неведомым.

Деукас, бывший в пять раз больше Эссе, занимал большую часть северной температурной зоны, расположенной на другом конце планеты. Его крайне южная точка находилась на длинном узком полуострове, раскинувшемся в тысяче миль от экватора, мысе Джурнал.

Фауна Деукаса, не столь эксцентричная и не столь монструозная, как фауна Эссе, оказалась, однако, во многих отношениях не менее кровожадной, хотя и включала в себя несколько видов полуразумных существ. Флора напоминала природу Старой Земли настолько, что первые агрономы, без всякого опасения вызвать экологические болезни, даже смогли представить на станции Араминта несколько полезных образцов, таких, как бамбук, кокосовая пальма, виноград и фруктовые деревья.

Троя, размером с Эссе, расположившаяся южнее Деукаса, являлась, пожалуй, самой драматической землей Кадвола. Утесы склонялись над бездонными пропастями, и от ураганных ветров гудели темные чащи. Когда на Великом Океане разыгрывались штормы с волнами в сотню футов, а порой и в две, они с ревом ударяли о скалы Земли Питера Баллиса, отчего земля стонала и выла.

4. Станция Араминта

На станции Араминта находилась администрация, состоявшая из двухсот сорока человек и производившая надзор за соблюдением условий Консервации, поддержанных статьями Хартии. Административная структура была простой, и всю работу на станции выполняли шесть бюро:

Бюро А: Учет и статистика;

Бюро Б: Патрули и охрана; полиция, секретные службы;

Бюро В: Таксономия, картография, естественные науки;

Бюро Г: Внутренние службы;

Бюро Д: Фискальная служба; импорт и экспорт;

Бюро Е: Прием посетителей.

Первоначально шестью суперинтендантами являлись Деамус Вук, Ширри Клаттук, Саул Дайфин, Клод Оффоу, Марвел Ведер и Кондит Лаверти. Каждому из них придавался штат не более четырех человек, который они рекрутировали из своих же семей или, по крайней мере, родственников. Это вносило в управление станцией редкую сплоченность, и такая практика привела раннюю администрацию Араминты к убеждению, что иначе и не бывает.

За прошедшие с тех пор столетия многое изменилось на станции, и прежнее простое поселение превратилось в богатый город с дворцами, где жили потомки Вуков, Оффоу, Клаттуков, Дайфинов, Ведеров и Лаверти.

Со временем каждый дом развился в целую отдельную и оригинальную касту, и мудрые Вуки явственно отличались от беспечных Дайфинов, так же как осторожные Оффоу от бесстрашных Клаттуков.

Когда-то на станции для приема гостей существовали отель, а также аэропорт, больница, несколько школ и даже театр «Орфеум».

Однако постепенно субсидии со Старой Земли уменьшались, а потом и вовсе прекратились, и обмен с иностранцами стал особенно необходим. Виноградники, расположенные на задворках анклава, начали производить на экспорт отличные вина, а туристов приглашали в путешествия по самым диким долинам, оборудованным специальными ограждениями, позволяющими избежать столкновений с местным окружением.

Но время шло, и со временем проблемы Консервации становились острее. И было все более непонятным — как станция, имеющая столько функций и обязанностей, может управляться всего лишь двумястами сорока людьми? Но здесь необходимо сделать небольшое отступление. Для начала внештатникам* [72] предложили принять некий промежуточный статус.

Затем и вовсе, достаточно вольно трактуя статьи Хартии, дети, работники в отставке, слуги и временные рабочие были исключены из основного состава. В понятие «временной работы» стали входить работы на фермах, по обслуживанию гостиниц и даже по ремонту транспорта, короче говоря, практически все неквалифицированные работы. Более того, рассматривался проект закона, утверждавшего, что любая неквалифицированная работа вообще не может рассматриваться как постоянная.

Однако на Араминте всегда была нужда в дешевой, многочисленной и умелой рабочей силе, и самым удобным ее поставщиком являлся народ, населявший атолл Лютвен, расположенный в трехстах милях к северу от Араминты. Там жили йипы, потомки сбежавших слуг, изгнанники, нелегальные эмигранты, мелкие преступники и прочий сброд из тех, кто волей, а кто и неволей сделался жителем атолла.

Несмотря на темное происхождение, йипы, тем не менее, были людьми очень красивыми. Они отличались великолепным телосложением, блестящими светло-карими глазами, изящно вылепленными чертами лица, золотистыми волосами и бронзовой кожей. Йипские девушки были очаровательны и по всему Хлысту Мирсеи славились доступностью и соблазнительностью, а еще полным равнодушием, проявлявшимся, правда, вплоть до тех пор, пока им не заплатят.

Браки йипов с остальными жителями Кадвола были бесплодны, но переселенные в другие миры ийпы быстро восстанавливали нормальные фертильные функции.

Йипы вполне компенсировали потребность в рабочей силе, и потому им разрешалось находиться на станции порой даже до шести месяцев. Большего срока консерваторы не допускали ни на йоту.

Но постепенно ситуация изменилась: йипов стало очень много и жить им на Лютвене сделалось тесно. Они угрожали распространиться по всему побережью Деукаса и, таким образом, поставить под угрозу само существование Консервации.

И тогда перед администрацией Араминты встал вопрос о расселении йипов по другим мирам.

Уже немало тысяч йипов к этому моменту перевез в другие миры Намур, внештатник из рода Клаттуков, бывший координатор Араминты по трудовым вопросам. Его метод являлся вполне легальным и приносил поначалу неплохие результаты: Намур продавал рабочую силу в виде партий йипов владельцам ранчо, нуждавшимся в работниках. Владельцы платили за это и самому Намуру, так что у него установился высокий стабильный доход. Но скоро Намур ударился в незаконные операции и стал думать не о спасении Консервации, а лишь о собственной выгоде. А затем и рынок йипов перестал расширяться, поскольку они оказались никудышными работниками, не желавшими, к тому же, отчислять проценты от зарплаты за перевозку, считая, что раз они уже перевезены, то теперь незачем еще что-то за это платить.

5. Хранитель и натуралисты Штромы

В первые годы Консервации, когда члены Общества натуралистов посещали Кадвол, они непременно шли представляться в Речной Дом, в надежде встретить участие и гостеприимство. Хранитель вынужден был принимать по два десятка гостей разом, причем, пребывание многих из них вообще затягивалось на неопределенное время из-за исследований или просто ради наслаждения новизной окрестностей Кадвола.

Один из Хранителей, в конце концов, не выдержал и восстал, настояв на том, чтобы прибывающие натуралисты жили в палатках на берегу и сами варили себе еду на кострах.

На одном из ежегодных заседаний Общества решили разобраться с проблемой. Большая часть программы была встречена в штыки ярыми консерваторами, заявлявшими, что Хартия уничтожается прямо на глазах. На что им возражали: «Прекрасно! Отлично! Но неужели, когда мы прибываем на Кадвол, нам следует жить на биваках? В конце концов, мы все-таки члены Общества!»

В результате был принят план, выдвинутый одним из наиболее активных консерваторов. План разрешал строительство небольшого нового поселения в строго определенном месте, чтобы ни в коем случае не повредить окружающую флору и фауну. Место было выбрано по краю скал фьорда Штрома, на Трое. Но оно оказалось почти до смешного непригодным для жилья, в результате чего возник заговор, имевший целью воспрепятствовать плану.

Но заговор потерпел неудачу. Штрома пришла в движение, и скоро там вырос маленький городок с высокими узкими домами, с темными или янтарными крышами, с дверями и окнами, раскрашенными в белый, синий или красный цвет. С другого берега фьорда дома Штромы казались висящими на краю скалы гнездами полярных казарок.

Затем многие члены Общества, пробыв на Штроме определенное время, пришли к выводу, что жить там вполне можно. Постепенно даже создалось местное население, которое вскоре достигло аж двенадцати сотен.

На Земле же Общество натуралистов стремительно хирело, страдая отсутствием каких бы то ни было целей и разрушаемое казнокрадом-секретарем. На последнем заседании все документы и записи сдали, наконец, в Архивную Библиотеку, после чего председательствующий прозвонил в колокольчик последний раз.

В миле к югу от станции, в доме с видом на реку жил Хранитель, исполнительный суперинтендант станции Араминта. По условиям Хартии, он должен был быть действительным членом Общества натуралистов и уроженцем Штромы. К тому времени, когда Общество стало практически лишь воспоминанием, условия существования Заповедника стали трактоваться гораздо более свободно, и в конце концов все резиденты Общества, находившиеся на Штроме, стали считаться его действительными членами.

Фракция, исповедовавшая «рекомендуемую» идеологию и называвшая себя партией «Жизни, Мира и Свободы» (ЖМС), начала движение в поддержку йипов, чьи условия жизни объявила невыносимыми и позорными для общественного сознания. Ситуация могла разрешиться только позволением йипам оседать на основных землях Деукаса. Другая фракция, называвшаяся — «хартисты», тоже сознавала эту проблему, но предлагала другое решение, без нарушения Хартии: а именно — переправить всех йипов в другие миры. «Это невозможно!» — хором восклицали «жэмээсовцы» и продолжали сильнее критиковать противников. Они заявляли, что идея Консервации есть идея архаическая, негуманная и выходящая за рамки разумности, что все взгляды «хартистов» надо немедленно пересмотреть, и так далее.

Последние же, наоборот, утверждали, что и Хартия, и Консервация должны оставаться неизменными, и с сардоническими улыбками намекали на то, что вся критика и пыл оппонентов имеют под собой вполне конкретные эгоистические причины — якобы жэмээсовцы хотят разрешить строительство поселений йипов на лесном берегу Мармиона лишь для того, чтобы создать прецедент, позволяющий нескольким не заслуживающим того натуралистам — без сомнения самым горячим членам ЖМС — создать на одном из красивейших побережий Деукаса собственные поместья, где они станут пользоваться услугами йипов в качестве слуг и работников, и жить господами. Это в свою очередь спровоцировало жэмээсовцев напасть на циничных хартистов с обвинением, что подобные инсинуации лишь вскрывают собственные тайные амбиции сторонников Хартии.

Но на станции Араминта идеология не играла серьезной роли; проблема йипов и так признавалась реальной и требующей немедленного разрешения. Однако вариант жэмээсовцев был решительно отклонен, поскольку любое разрешение проблемы в соответствии с их взглядами так или иначе формально закрепляло нахождение йипов на территории Кадвола. Наоборот, на станции Араминта считали, что все усилия должны быть направлены на исполнение предложения хартистов, то есть на перемещение всего населения йипов в какой-нибудь другой мир, где их присутствие окажется полезным и желанным.

6. Спанчетта и Симонетта

В доме Клаттуков две сестры — Спанчетта и Симонетта — отличались несколько большей привлекательностью, чем все остальное семейство. Симонетта, обычно ее называли Смонни, в свою очередь обладала большим воображением и неутомимостью, чем Спанчетта — существо более земное. Обе девицы со временем превратились в высоких полногрудых дам, с роскошными шевелюрами вьющихся волос и маленькими глазками, блестевшими из-под тяжелых бровей. Обе отличались страстностью, жадностью и стремлением властвовать. Однако таланты их пропадали втуне — обе были не замужем, хотя и прилагали колоссальную энергию в этом направлении. В годы юности сестры сосредоточили внимание на Шарде Клаттуке; каждая намеревалась соблазнить его, выйти за него замуж или заполучить его каким-нибудь иным способом. К несчастью для обеих, Шард нашел их равно неприглядными, если не просто мерзкими, и стал избегать сестер всеми возможными способами, какие только допускали приличия, а несколько раз даже срывался до откровенной грубости.

Впоследствии Шарда послали служить в ИПКЦ* [73] в Сарсенополис на Альфекке-9. Там он встретился с Марьей Арагон, темноволосой и грациозной молодой женщиной, полной шарма, чувства собственного достоинства и рассудительности. Он влюбился в нее без памяти и удостоился взаимности. Они поженились в Сарсенополисе и через некоторое время вместе прибыли на Араминту.

Спанчетта и Симонетта глубоко оскорбились и обиделись, узнав, что Шард вернулся с женой. Разгар гнева, к тому же, совпал с тем, что Смонни не получила диплома об окончании лицея и соответственно не могла стать даже внештатником. Как раз в это время и приехали Шард с Марьей, и весь гнев несчастной девушки сконцентрировался в направлении молодой пары.

Переполненная злобой, Смонни уехала с Араминты. Какое-то время она болталась по всей Сфере, занимаясь всем, чем только можно, пока случайно не вышла замуж за Титуса Зигони, владельца ранчо «Тенистая Долина», занимавшего двадцать две тысячи квадратных миль в мире Розалия, и космической яхты типа клайхакер.

Чтобы обеспечить себя рабочей силой, Титус, поддерживаемый Смонни, начал эксплуатировать йипов, привезенных туда никем иным, как Намуром, который делил барыши с Калайактусом, умфау Йиптона.

По настоянию Намура Калайактус посетил ранчо на Розалии, где был убит не то самим Намуром, не то Смонни, не то обоими вместе.

И маленький незначительный человечек Титус Зигони вдруг стал «Титусом Помпо, умфау», хотя вся реальная власть оказалась в руках Смонни.

Несмотря на все достижения, ее ненависть к Араминте в целом и Шарду Клаттуку в частности, так никогда и не прошла, и самым заветным ее желанием было совершить в отношении и той и другого нечто ужасное и кровавое.

Тем временем, Намур легко и хладнокровно вступил в связь сразу с обеими сестрами.

Примерно тогда же Марья родила Шарду сына, Глауена. Когда мальчику было всего два года, Марья вдруг утонула при весьма странных обстоятельствах. Пара йипов, Селиос и Каттерлайн, были этому свидетелями, но оба заявили, что плавать не умеют и потому помочь Марье никак не могли, тем более, что тонула она далеко, метрах в ста от берега, да и вообще все это их не касалось, они занимались своими делами и разговорами. К тому же, ей самой надо было научиться плавать, прежде чем пускаться в открытое море. Шард допрашивал обоих йипов с пристрастием, но оба тупо и упрямо отмалчивались, вследствие чего Шард в бешенстве отослал их обратно в Йиптон.

Была ли смерть жены случайностью или нет, Шард так и не понял, но твердо решил, что раньше или позже разгадает загадку.

Глава первая

1

Терраса таверны Атвард на Штроме располагалась на скале, имевшей около тридцати футов длины и вдававшейся в зеленовато-синие воды фьорда, что позволяло всем ее посетителям подставлять лица прекрасному солнечному свету. За столиком рядом с перилами, на самом краю террасы сидела компания из четырех мужчин. Торк Тамп и Фаргэйнджер были людьми из других миров и потому пили из каменных кружек привычный эль, сэр Денцель Аттабус потягивал специально заказанный напиток из трав, а Роби Мавил, резидент Штромы, предпочел темно-зеленое вино с Араминты. Оба последних господина были одеты в соответствии с модой Штромы — строгие куртки плотной черной саржи, едва прикрывающие по бедрам узкие красные брюки. Роби, младший из двоих, был несколько полноватым, с круглым лицом, слегка вьющимися черными волосами, узковатыми серыми глазами и тонкой полоской усов. Он сидел, откинувшись в кресле, периодически рассматривая на свет свой бокал; и было видно, что то, как разворачиваются теперь события, его не устраивает.

Сэр Денцель совсем недавно присоединился к компании и все еще не мог расслабиться. Это был пожилой господин с седой шевелюрой, сильно выдающимся носом и синими глазами под лохматыми бровями. Свой напиток из трав он то и дело отставлял подальше.

Двое остальных представляли собой совсем иной тип людей и были одеты в костюмы, носимые по всей Сфере Гаеан: просторные рубашки, темно-синие брюки, и высокие ботинки с застежками. Торк Тамп был низкоросл, имел бочкообразную грудь, лысину и тяжелое мрачное лицо. Фаргэйнджер, наоборот, — худ, костляв, изможден, с узкой головой, сломанным носом с горбинкой и серыми губами, казавшимися прорезью на бесцветном лице. Оба сидели равнодушно и лишь порой презрительно кривили губы, слушая двух других.

Сэр Денцель в очередной раз окинул Тампа и Фэргэйнджера быстрым взглядом, и вернулся к разговору с Роби.

— Я не только неудовлетворен — я в шоке, я просто в отчаянии!

Роби попытался изобразить подобие ободряющей и веселой улыбки.

— Но воистину, сэр, дело не так уж плохо! На самом деле, я могу только верить…

Денцель резким жестом остановил его.

— Как вы не можете понять элементарного принципа? Наш договор был утвержден всем директоратом.

— Вот именно! И ничего не изменилось, если не считать того, что теперь мы можем подкрепить наше решение более основательно.

— Тогда почему не посоветовались со мной?

Роби пожал плечами и посмотрел на безмятежные воды фьорда.

— Этого я не могу сказать.

— Зато я могу! Все это отклонение от Догмы, причем, не на словах, а на деле! Это нарушение всех условий!

Роби оторвался от созерцания вод.

— Могу я спросить, откуда у вас такая информация? Случайно не от Руфо Каткара?

— Это не важно.

— Не скажите. Каткар замечательный парень, хотя порой бывает настоящим флюгером, к тому же с поразительной страстью к преувеличениям.

— Что тут можно преувеличить, когда я все видел собственными глазами?

— Так уж и все?

— А что, есть еще что-то?

Роби вспыхнул.

— Я имею в виду только то, что когда цель была поставлена, исполнительный совет действовал с соответствующей гибкостью.

— Ха! А вы еще употребляете слово «флюгер» по отношению к Каткару, когда только он один остался честным и даже приподнял завесу над всеми этими событиями, — Денцель вдруг вспомнил о своем напитке, поднял к губам кружку и выпил содержимое одним глотком. — А слова «порядочность» и «честность» не знакомы людям вашего круга!

Какое-то время Роби сидел в мрачном молчании, а потом, осторожно стрельнув глазами куда-то в сторону, объяснил:

— Необходимо прояснить возникшее непонимание. Я подготовлю все необходимое, и, без сомнения, мы получим официальные извинения. А уж потом, с восстановленной «порядочностью» наша команда продолжит работу, каждый в меру способностей и обязанностей, как и раньше.

Денцель только хрипло рассмеялся в ответ.

— В таком случае позвольте мне процитировать кусочек из «Хэппенингов» Наварта: Девицу четыре раза изнасиловали в кустах. Насильник предстал перед судом и вынужден был возместить ущерб. Самое реальное, что он сделал, так это приобрел дорогую мазь для излечения царапин на ее ягодицах… Представьте, все его извинения оказались бессильными восстановить ее девственность.

Роби тяжело вздохнул и заговорил сладким голосом, каким успокаивают неразумных детей:

— Возможно, мы вообще пересмотрим наши планы.

— Что? — голос Денцеля дрогнул. — Я достиг Девятого Знака Благородного Пути, а вы сейчас предлагаете мне пересмотреть перспективы?! Неслыханно!

Но Роби, не обратив на эти слова никакого внимания, продолжил:

— Как я вижу, мы уже втянулись в теоретические споры: борьба Добра со Злом и так далее, но к нам, поверьте, это не имеет никакого отношения. Наши противники — люди отчаянные, они могут бунтовать и ниспровергать, но мы, связанные долгом… Короче, мы должны или переплыть реку реальности — или утонуть в ней, утопив заодно и наши мечты о славе.

— Так давайте же сделаем это немедленно! — хлопнул по столу Денцель. — Я давно живу на этом свете, и прекрасно знаю, что порядочность и правда вещи хорошие, они украшают нашу жизнь! А обман, жестокость, кровь и боль — плохие, равно как и предательство!

— Нехорошо в таком случае оставлять в душе даже намеки на какие-то дурные чувства, — отважно сказал Роби.

Денцель поперхнулся.

— Да, я суетен и капризен, и хочу, чтобы меня все устраивало, или хотя бы, чтобы ко мне относились с подобающим уважением. Если не с обожанием. Вы об этом? Вероятно. Но на самом деле я понимаю, что цели ваши идут дальше — вы намерены заставить меня выложить еще одну кругленькую сумму. Сто тысяч солов — вот ваша цель!

Роби болезненно скривился.

— Клайти сказала мне, что вы согласились на сто пятьдесят тысяч.

— Да, такая цифра упоминалась, — тоже скривился Денцель. — Но это время было и прошло. Настали дни, когда мы обнаружили, что фонды и вложения расходуются неверно; все до последнего гроша. Я уверен в этом, и потому больше вы не выманите у меня ни полцента и не потратите их на свои идиотские нужды!

Роби возвел глаза к небу. Тамп и Фаргэйнджер продолжали сидеть с непроницаемыми лицами, но Денцель, наконец-то, вспомнил об их присутствии и забеспокоился.

— Простите, не расслышал, как вас зовут?

— Торк Тамп.

— А вас?

— Фаргэйнджер.

— Просто Фаргэйнджер и все?

— Этого вполне достаточно.

Денцель впился взглядом в их лица, но обратился все-таки к Тампу:

— Хотел бы задать вам несколько вопросов. И надеюсь, вы не оставите их без ответов.

— Спрашивайте, — равнодушно ответил Тамп. — Но, мне кажется, что Мавил ответит вам на все вопросы гораздо лучше, чем я.

— Возможно, возможно, но так или иначе я все равно намерен добиться правды.

Роби Мавил выпрямился, и на лице его появилась гримаса, обозначавшая появление нового персонажа — это оказался Руфо Каткар, высокий, тощий, бледный человек, со втянутыми щеками и окаймленными лиловыми тенями горящими черными глазами под угольными бровями. Черные кольца волос оттеняли белый лоб, а на подбородке курчавилась неопрятная, тоже смоляная борода.

Руки и ноги у Руфо были длинными и тонкими, а ступни и ладони непропорционально большими. Поприветствовав Мавила сухим кивком, Каткар подозрительно оглядел Тампа с Фаргэйнджером и заговорил с Денцелем:

— Вы выглядите невесело, — с этими словами пришедший буквально упал в свободное кресло.

— Невесело — не то слово, — поправил Денцель. — Вам же известны все обстоятельства.

В разговор хотел вступить Роби, но Денцель властным жестом остановил его.

— Это старая история. Когда я подумаю, что такое могло случиться со мной, то готов и смеяться, и плакать!

Роби нервно оглянулся.

— Прошу вас, сэр Денцель! Ваши драматические признания привлекают внимание всей таверны!

— Так пусть слушают! Возможно, они извлекут для себя хотя бы какую-нибудь пользу из моего несчастного опыта. Итак, факты таковы. Ко мне относились с полным уважением и любезностью, все жаждали услышать мое мнение — новость, которой я мог только удивляться. Однако я, как и всегда, выразил все пожелания ясно и подробно, не оставляя ни малейшей возможности для двусмысленного или неверного понимания. — Денцель иронически склонил голову к плечу. — И потому ответ удивил меня вдвойне — меня, видите ли, спросили об источнике моей философии! Посему я вынужден был ответить, что единственной моей философией является продвижение по Благородному Пути. Казалось, на всех это действительно произвело впечатление, но, тем не менее, от меня потребовали, чтобы я определил догму и для ЖМС, и что будто бы, все только этого и ждут. Было уже никак не отвертеться, и мне пришлось открыто высказать все свои взгляды, включая и финансовые. Совершенно естественно выходило, что толку в пассивном богатстве мало — и я согласился пожертвовать весьма значительную сумму, положив ее на счет банка Соумджианы. Доступ к счету должен был быть открыт только трем членам Исполнительного совета, которых тут же и выбрали: Роби Мавил, Джулиан Бохост и, по моему настоянию, Руфо Каткар. Кроме того, я заявил, что никакая сумма не может быть использована на нужды, противоречащие принципам Благородного Пути, и всем, по-моему, это было ясно. Абсолютно ясно! Индоссамент* [74] был сделан единогласно, и больше всех одобрял это решение именно Роби Мавил, повторяя, что все произошло в атмосфере дружбы и откровенности.

А сегодня утром произошла развязка! Я узнал, что вся моя искренность попрана, что высокие идеи отброшены, как кусок протухшего мяса, а денежки мои пошли на совершенно неблагородные цели! В этом случае годится лишь одно слово — предательство, и теперь я вижу единственный выход — пусть мне вернут мои деньги!

— Это невозможно! — взорвался Мавил. — Деньги уже сняты со счета и использованы!

— Но в какой точно сумме? — заинтересовался Каткар.

Мавил бросил на него полный ненависти взгляд.

— Я пытался выдержать разговор хотя бы в более или менее приличном тоне, но вы вынуждаете меня говорить откровенно. А факты таковы: Руфо Каткар не состоит больше членом Исполнительного совета ЖМС, и вообще отныне мы не считаем его настоящим жэмээсовцем!

— Хороший пацифик, плохой пацифик — чушь собачья! — возмутился Денцель. — Руфо Каткар мой кузен и человек безупречного поведения! Кроме того, он мой помощник, и я полагаюсь на него полностью.

— Не сомневаюсь, — ответил Мавил. — Но не смотря на это, Каткар отличается весьма непрактичными взглядами, если не сказать хуже. А потому, в интересах дела, он исключен из состава директората.

Каткар вскочил и отшвырнул ногой стул.

— Мавил, придержите-ка свой язык хотя бы на то время, пока я изложу вам факты, слышите, все факты. А они неприглядны и жестоки. ЖМС полностью контролируется двумя идиотками, одна чище другой. Имена их, я думаю, можно, не называть. И среди этой банды нинкомпупов и прочего сброда, к которым относится и Роби Мавил собственной персоной, я являюсь последним оплотом здравого смысла, о который пока еще разбивалась глупость обеих наших красавиц… Что ж, они, наконец, отставили меня, но ваша ЖМС будет отныне кораблем без руля и без ветрил. — Каткар повернулся к Денцелю. — Ваше решение абсолютно правильно, сэр! Больше ни одного кредита этой своре! А все что уже дано, немедленно забрать! — С этими словами Каткар развернулся и пошел прочь с террасы. Денцель тоже хотел было встать, но его остановил вопль Роби:

— Подождите! Выслушайте меня! Кузен он вам или нет, но Каткар лжет!

— Неужели? А мне показалось, что его советы звучат вполне разумно.

— Вы не знаете полной правды! Каткар исключен из директората, но там есть и другие люди! Идет неприкрытая борьба за власть, и Каткар сам ведет ее ничуть не более чистыми методами, чем Клайти или Симонетта! Кроме того, он уже раз был пойман на предосудительных вещах и наказан, причем, наказан так, что до сих пор ненавидит и презирает всю партию!

— Подробности, — сухо заметил Денцель. — Кузен упоминал как-то о некоем опыте, полученном в Шаттораке, и на его месте после такого я вел бы себя точно так же.

Роби подавил тяжкий вздох.

— Увы, Шатторак ничему не научил вашего Каткара, он также вызывающ и нагл, как и прежде. Он игнорирует доктрину ЖМС, и противопоставляет себя всем. На самом деле его сегодняшние советы вам — вздор, хуже чем вздор, просто таким образом он намерен воспользоваться вами, когда придет время.

Денцель просверлил Роби синими холодными глазами.

— Вы угрожаете мне?

Роби закашлялся.

— Конечно, нет! Но реальность такова, какова есть, и игнорировать ее невозможно, будь вы даже сэром Денцелем Аттабусом.

— Вы говорите о реальности — и это, разумеется, Каткар, который, по вашему мнению, обманывает меня, нацеливаясь в будущем на мои деньги… Хотел бы услышать более точные определения. Но не сейчас. — Денцель поклонился Тампу и Фаргэйнджеру и гордо удалился с террасы.

Роби Мавил устало обмяк в кресле, совершенно измотанный. Тамп смотрел на него без всякого выражения, а Фаргэйнджер всматривался в южные острова фьорда и сверкавшую зеленую воду.

Наконец, Роби заставил себя подняться.

— Ничто не продолжается вечно, и время перемен, кажется, наступило.

— Но летать никто из нас так все-таки и не может, — задумчиво произнес Тамп.

Роби печально кивнул.

— Этот урок хорошо выучили все, но я не знаю еще ни одного человека, которому бы он пошел впрок.

Лица Тампа и Фаргэйнджера остались по-прежнему непроницаемыми, и никто никогда не смог бы догадаться, о чем они думали в этот замечательный солнечный полдень.

2

За два дня до посещения Штромы Эгон Тамм связался с Варденом Боллиндером, сообщил о планах и попросил, чтобы к этому случаю приготовили зал Совета. Варден пообещал, что все будет сделано, как следует.

В назначенный день, ближе к полудню Эгон Тамм прибыл в терминал Штромы. Это был темноволосый человек, невысокий и с настолько незапоминающимися чертами и манерами, что его часто просто не замечали. Прибыл он вместе с Бодвином Вуком, Шардом Клаттуком, сыном Шарда — Глауеном (все трое являлись членами Бюро Б), Хильвой Оффау, верховным судьей юстиции Араминты, и свой дочерью Уэйнесс.

От Штромы их встречало несколько человек, включая трех Варденов, пары представителей общественности и трех студентов, не считая толпы бездельников и зевак. Все стояли на выезде из терминала вдоль дороги, и под порывами ветра их черные плащи хлопали словно детские хлопушки. Как только Эгон появился в воротах, навстречу ему выбежал тощий рыжебородый молодой человек. Эгон вежливо остановился, и молодой человек бодро прокричал:

— Зачем вы пожаловали, Эгон Тамм?

— Для того, чтобы поговорить с народом Штромы.

— В таком случае сообщите факты! — Правда являлась единственной опорой молодого человека, но даже если Хранитель и привез послание надежды, вряд ли он мог сообщить сейчас что-либо, кроме туманных намеков.

Эгон Тамм рассмеялся. Очень скоро его послание будет известно всем, а пока он может пожелать лишь соблюдения тишины и спокойствия.

Однако молодой человек задал следующий вопрос еще громче, перекрикивая ветер:

— Так это плохие новости или хорошие?

— Ни то, ни другое, — ответил Тамм. — Они всего лишь реальные.

— А! — взвизгнул рыжебородый. — Это-то и хуже всего! — И отступил, давая возможность Эгону и остальным пройти к лифту и спуститься на Штрому.

Через полчаса вся компания находилась уже в «Отдыхе Космонавта», второй таверне города. Бодвин Вук, Шард и Глауен вышли на террасу, Эгон и Хильва остались в гостиной. Уэйнесс же отправилась к знакомым, с которыми договорилась встретиться в старом доме, и сказала об этом отцу.

— Я буду говорить минут двадцать, в крайнем случае, полчаса, — предупредил отец.

— Вот и хорошо. Мы послушаем тебя на экране.

— Как хочешь.

И Уэйнесс ушла, добралась до второго уровня и села на камни лицом к востоку. Там вдалеке стоял высокий зеленый дом, где она провела детство. Тогда она считала это обиталище самым милым домом во всей Штроме, поскольку больше ни у одного дома не было такой окраски и таких украшений. Правда, остальные дома Штромы тоже были высокими, узкими, прилепленными один к другому, с подобными окнами и островерхими крышами. Все жилища, честно говоря, различались только цветом, который мог быть синим, малиновым, охристым, пепельным, черным или зеленым.

Дом, где выросла Уэйнесс, был темно-зеленым, украшенным белыми колоннами, и располагался в восточной части второго уровня — то есть в самой престижной части Штромы.

Уэйнесс была тогда тоненькой девочкой, задумчивой, но уже отлично собой владеющей. Темные кудри и бледно-оливковая кожа достались ей от прабабки, кантабриани со Старой Земли, но черты отличались правильностью, начиная с точеного лба и заканчиваясь широким нежным ртом. Она была дружелюбным и добрым ребенком, не завистливым и не агрессивным. Ум кипел любопытством, сдерживаемым логикой, потому она предпочитала не компанию сверстников, а ребят постарше, и пользовалась в округе меньшей популярностью, чем ее более общительные однолетки. Порой девочка испытывала приступы одиночества и даже некой заброшенности, происходивших неизвестно отчего. Однако скоро подошло время, когда окружающие мальчишки стали обращать на Уэйнесс Тамм даже слишком много внимания, и странные настроения пропали.

В те годы в компаниях спорили о Штроме мало, да и то скорее, чисто в философском смысле. В гостиных верили, что все их существование упорядочено, спокойно и хорошо; лишь некоторые высказывали серьезные социальные теории — впоследствии именно из них и выросли первые члены партии ЖМС — партии жизни, мира и свободы.

Будучи ребенком, Уэйнесс не обращала внимания на политические диспуты, доктрина Консервации являлась основополагающим фактом ее жизни, и планета Кадвол, управляемая Великой Хартией, была родным и надежным домом. Отец, Эгон Тамм принадлежал к мягким консерваторам, не любил споров и во всех диспутах, начинавших сотрясать Штрому и превращавших былых друзей во врагов, оставался всегда спокоен и ясен. Когда пришло время выбора нового Хранителя, выбор неизбежно пал на него как на человека честного, порядочного, разумного и… не особенно активного.

Когда Уэйнесс исполнилось пятнадцать, вся семья перебралась в Речной Домик на Станции Араминта, и старое зеленое жилище на втором уровне Штромы досталось старым дяде и тете.

Сейчас дом, должно быть, стоял пустой; тетка и дядя путешествовали за пределами Сферы. Уэйнесс прошла немного и, поднявшись на ступени старого крыльца, толкнула дверь. Незапертая, как большинство дверей на Штроме, она открылась, и девушка вошла в знакомую восьмиугольную прихожую, украшенную панелями из мореного дерева. На высоких полках по-прежнему пылились старинные оловянные тарелки и коллекция из шести гротесковых масок, изображавших никому уже неизвестно что.

Ничего не изменилось. Налево под арку шел проход в столовую, в глубине вилась резная лестница, за ней виднелся лифт, а налево открывалась гостиная. Уэйнесс заглянула в столовую и увидела круглый стол полированного дерева, вокруг которого так часто собиралась их дружная семья. А теперь Мило нет с ними. На глаза навернулись слезы, но девушка решительно вытерла их тыльной стороной ладони — сентиментальность нынче не в моде, да и ни к чему.

Уэйнесс вернулась в прихожую и перешла в гостиную, шагая медленно и тихо, словно для того, чтобы не потревожить призраков, которые, как верили все, непременно жили в любом старом доме. Но привидения их дома всегда были очень спокойными, если не сказать — равнодушными, и потому Уэйнесс не боялась их.

В гостиной все тоже оставалось по-прежнему, только сделалось будто чуть меньше, словно теперь Уэйнесс видела ее в обратную сторону бинокля. Из трех широких окон лился свет, было видно небо и еще две мили моря со скалой напротив. Вода внизу переливалась и сверкала. Солнце Сирена висело низко над скалами, посылая через окна темные медовые лучи. Второе же солнце, Песня, розоватое и мощное, вместе с неизменным компаньоном Лоркой, уже скрылось за горизонтом.

Уэйнесс зябко повела плечами — в доме было холодно. Она нашла горку морского угля и поленьев, и разожгла камин. Потом села на первый попавшийся стул и еще раз осмотрела комнату. После простора Речного Домика все здесь казалось немного убогим, даже несмотря на высокие потолки. «Как странно! — подумала девушка, никогда не замечавшая этого раньше, и задумалась, могла ли жизнь, проведенная в подобных условиях, повлиять на качество мышления живущих. В конце концов, она решила, что не могла, и встала к горевшему в камине огню спиной. Справа стоял глобус Старой Земли, а слева, размером поменьше — Кадвола. В детстве девочка изучала эти глобусы часами. Когда они с Глауеном поженятся, то непременно тоже заведут такие; может быть, даже возьмут эти. Остальное не нужно, вся эта мебель в красных и зеленых чехлах, удобная, прочная, твердо стоящая на местах и неизменная, как и сама Штрома, останется здесь.

Но вдруг девушка осеклась — так или иначе, больше или меньше, но Штрома уже начала меняться. И, вспомнив, что должно скоро произойти, Уэйнесс вздохнула.

Выглянув из окна, она увидела, как к дому идут ее приятели, огибая неудобно торчащую скалу. Это были четыре девушки и два юноши, все приблизительно ее возраста. Уэйнесс открыла дверь и гости ввалились в прихожую, смеясь, болтая и выкрикивая приветствия. Все нашли, что она очень повзрослела и похорошела.

— Ты раньше была такая грустная, вся в себе, и я часто думала, что за мысли теснятся в этой хорошенькой головке, — призналась Трейденс.

— Мысли были вполне невинны, — рассмеялась Уэйнесс.

— Много думать вредно, — усмехнулась Сандж Боллиндер. — Человек от этого становится безвольным.

— Но так можно открыть для себя очень многое. Я лично уже сделала в этом успехи.

И разговор завязался, пошли воспоминания, зашуршали слухи, однако все шестеро держались подчеркнуто отстраненно, словно постоянно напоминая Уэйнесс, что она теперь чужая для них и, вообще, не своя на Штроме.

И, тем не менее, всех молодых людей объединяла тревога, заставлявшая то и дело посматривать на часы. Причина была проста: через несколько минут Хранитель должен сделать заявление, которое, как намекали, коснется всех, живущих на Штроме.

Уэйнесс подала приятелям горячий ромовый пунш и подбросила в камин новую порцию морского угля. Говорила она мало, предпочитая больше слушать. Разговор вертелся вокруг ожидаемого заявления, и постепенно ей стали ясны политические позиции ее старых знакомых. Аликс-Мари и Танкред оказались хартистами, Трейденс, Ланайс и Айвор — ярыми жэмээсовцами, определявшими свои позиции как «динамический гуманизм». А Сандж Боллиндер, дочь грозного Вардена Боллиндера, высокая, крупная, решительная и беззастенчивая в суждениях девушка, вообще не выказала к разговору интереса. Казалось, она считает подобные беседы нелепыми и незаслуживающими серьезного внимания. Трейденс это бесило и она постоянно приставала к Сандж с вопросами.

— Неужели у тебя совсем нет чувства ответственности?

Сандж пожала широкими плечами.

— Одна грязь или другая — какая разница? А для того, чтобы улавливать между ними разницу нужны мозги поострей моих.

— Но если общество разбито на партии типа ЖМС, то каждая решает определенные проблемы, и в результате, при сложении решений цивилизация все-таки оказывается в выигрыше! — запальчиво воскликнула Трейденс.

— Мило! — вступил в разговор Танкред. — Если, конечно, не считать, что ЖМС занимается такой грязью и ерундой, что никогда никакого сражения не будет, а если будет, то настанет еще большая неразбериха.

— Это пошло и глупо, — фыркнула Трейденс. — А с Сандж, при ее полном отсутствии интереса, вообще нечего разговаривать на подобные темы.

— А я подозреваю, что главным принципом ее жизни просто является скромность. И она не декларирует свои воззрения налево и направо, поскольку, как любой умный человек, знает, что они в любой момент могут измениться. Я верно говорю, Сандж?

— Абсолютно. Я скромна и не верю в догмы.

— Браво, Сандж!

— Сумасшедший поэт Наварт был, как и Сандж известен своей скромностью, однако считал, что только он один и понимает природу, полагая собственную поэзию некой природной силой.

— Очень похоже, — согласилась Сандж.

— Наварт был весьма страстен, но в каком-то смысле совершенно невинен. Когда он намеревался создать что-нибудь выдающееся, то забирался на скалы и писал стихи под открытым небом, используя облака в качестве каллиграфических медиумов.

— Ничего в этом не понимаю, — перебила Трейденс. — Что этот старый дурак мог видеть в облаках?

— Неизвестно, — обиделся Танкред, глубоко чтивший безумного поэта и боготворивший все, что его касалось. — Но самые лучшие его произведения датированы именно тем временем. Словом, методы Наварта иррелевантны нашим. А вы как думаете?

— Я думаю, ты столь же безумен, сколь и твой Наварт.

— Как я слышала он упал со скалы, преследуя козу и едва выжил? — вступила в светский разговор Уэйнесс.

— Вот глупец! — рассмеялась Аликс-Мари. — Чего же он хотел от козы?

— Кто знает? — задумчиво произнес Танкред — Может быть, это всего лишь одна из многих тайн мастера?

Айвор снова посмотрел на часы.

— Еще десять минут. Уэйнесс, конечно, знает, в чем дело, но молчит.

— Разве у тебя нет ностальгии по Штроме? — поинтересовалась Аликс-Мари.

— Честно говоря, нет. У меня было много работы по Консервации, и ни на какую ностальгию времени не оставалось.

Айвор презрительно рассмеялся.

— Ты говоришь о Консервации как о какой-нибудь религии!

— Нет, не религии. То, что я чувствую — это любовь. Кадвол дик, открыт и прекрасен, и я не вынесу, если он станет иным.

— Но в жизни есть много вещей поважнее, чем Консервация, — сентенциозно заметила Ланайс.

— А я вот не стремлюсь ничего сохранять, — в своей обычной манере ввернула Сандж. — И никогда ни о чем не жалею.

— И правильно, — подхватил Айвор. — На Кадволе нет ничего особенного. Два-три больших города с сомнительными ресторанами, пара казино да двадцать домиков на озере Элиан, окруженных двумя тысячами акров садов и парков, в которых полно горячих девиц. Ну, еще изгороди, за которыми можно скрыться от бенджи и ярлапов, не говоря уже, разумеется, о туристах.

— Айвор! — взорвалась Аликс-Мари. — Твои замечания отвратительны!

— Не вижу, почему. Они просто откровенны.

— Может быть. Но я убежденный консерватор, во всяком случае настолько, насколько это слово означает неприкосновенность моей собственности и ее недосягаемость для вульгарного большинства.

— Это что — новая политика ЖМС? — невинно спросила Уэйнесс.

— Разумеется, нет, — сердито ответила Трейденс. — Айвор просто придуривается.

— Ха-ха! — засмеялся Танкред. — Стоит только пацификам потерять хотя бы часть оперения из своих громких фраз, они сразу становятся похожи на сов, дрожащих под ветром!

— Как зло, — не моргнув глазом, парировал Айвор и повернулся к Уэйнесс. — Танкред — чудовищный циник. Он даже сомневается в существовании правды! Кстати, о чем же будет говорить с нами твой отец? Или ты предпочитаешь играть в тайны?

— Предпочитаю. Через несколько минут вы все услышите «тайну» из первых уст.

— Но ты-то знаешь?

— Конечно, знаю!

— Но из этого все равно ничего не выйдет! — запальчиво воскликнул Айвор. — Мы проницательны, решительны и мобильны — все его доказательства пропадут втуне!

— Никаких доказательств вы и не услышите.

Но Айвор нес свое.

— Вправо или влево, на запад или восток, вверх или вниз — все равно! Он никогда не сможет работать с «динамическим гуманизмом»!

— Он и не станет, как только поймет, что это такое.

— Динамический гуманизм — это мотор, который движет философией ЖМС! И он гораздо более демократичен, чем все ваши Хартии и Консервации! Его нельзя отрицать!

— Браво, Айвор! — одобрил Танкред. — Ты мог бы произнести блестящую речь, если бы она не была такой скудоумной. И я хочу предупредить тебя раз и навсегда: как бы пацифики ни грезили услугами распрекрасных йипских девиц, ваши бредовые мечты никогда не станут реальностью, поскольку Кадвол — заповедник, и им останется. Надеюсь, идея не слишком трудна для восприятия?

— Ну, это не очень-то гуманистический взгляд на жизнь, и я его не разделяю. Двигаться с места все-таки надо.

— И движение есть, — призналась Уэйнесс. — Только не думаю, что оно вам понравится. — Она нажала кнопку настенного экрана, который вспыхнул и явил перед собравшимися внутренность зала Совета.

3

Когда Уэйнесс ушла, Эгон Тамм попытался собрать всех на террасе «Отдыха космонавта», но ему не позволила этого сделать группа молодых людей, закидавших его вопросами. Правда, он мог лишь бесконечно повторять, что скоро все прояснится и не стоит тратить время, чтобы еще раз услышать в ответ одно и то же.

Больше всех задавал вопросы мощный молодой человек с розовым лицом и значком на лацкане, с надписью: «Власть — йипам!».

— Но скажите хотя бы, считаете ли вы разумными наши требования или нет? — наседал он.

— Скоро вы все сможете оценить сами, — бесстрастно повторял Эгон.

— А тем временем, значит, мы должны болтаться между небом и землей? — заворчал юный жэмээсовец.

— А почему бы вам не посмотреть на это более мягко? — влезла пышнотелая девица в кофточке, на которой была изображена грустно улыбающаяся кошка. — Мой дедушка тоже был пацификом до тех пор, пока не заделался ярым кошатником.

— Вы же понимаете, должны понимать, что Кадвол не останется в состоянии каменного века до скончания веков? — напирал юноша.

Но тут вмешался Варден Боллиндер, суровый мужчина с лицом, окаймленным черной буйной бородой.

— Если Хранитель не наказывает вас за вашу преступную глупость, то считайте, что для вас и это уже отличные новости, — буркнул он, оглядываясь по сторонам. — Вон еще идут! Скоро я буду чувствовать себя капитаном на восставшем рабовладельческом судне!

— Ба! — воскликнула Клайти Вердженс, которая по привычке расслышала лишь последнюю фразу. — Все это ерунда! Что еще можно ожидать от такого человека, как Варден! Остается только надеяться, что у себя в конторе он, по крайней мере, более вежлив с сотрудниками!

— Да уж стараюсь, — рявкнул Боллиндер.

Клайти, которая в росте и массивности почти не уступала Боллиндеру, живо повернулась к Эгону.

— Меня, кстати, тоже снедает любопытство, — начала она. — Какая нужда привела вас на Штрому да еще с такой загадочной миной? — Клайти всегда лезла напролом.

Эгон устало повторил, что скоро все разъяснится, и она найдет причину его приезда оправданной, а заявление небезынтересным.

Клайти разочаровано хмыкнула, собираясь уже уйти, но вдруг посмотрела на часы и остановилась.

— Разве вы должны выступать не в зале Совета? Похоже, и в самом деле никакой такой особой нужды нет, раз вы до сих пор прохлаждаетесь в таверне.

Эгон тоже глянул на часы.

— Вы совершенно правы, я должен быть в Совете, а потому благодарю за напоминание. — И в сопровождении Боллиндера, Вука и обоих Клаттуков Эгон Тамм переместился в зал, находившийся в восточной части третьего уровня. Задержавшись немного в холле, он издали посмотрел в зал, где уже маленькими группами стояли все наиболее видные представители Штромы. Все были одеты с условной формальностью: длинные черные пиджаки, узкие черные брюки, остроносые черные ботинки.

— Не вижу Джулиана, — заметил Эгон Боллиндеру.

— Джулиан все еще путешествует. Но, думаю, никого не расстроит его отсутствие, если не считать, конечно, Клайти.

И они снова заглянули в зал. Эгон вяло улыбнулся.

— Уэйнесс видела его — или его двойника — на Старой Земле, и вел он себя, мягко говоря, не совсем красиво. Она, во всяком случае, отзывалась о нем весьма дурно.

— Ничего удивительного, и я очень надеюсь, что он на Земле и останется. Я лично был бы только рад этому.

Клайти, тоже уже пришедшая в Зал, солдатским шагом направилась к обоим мужчинам и остановилась рядом с ними.

— Если вы заняты лишь приятным времяпрепровождением, то воспользуюсь своим правом и выражу удовольствие видеть Хранителя в столь добром здравии, хотя и не на месте, где ему давно пора быть. Но если вы обмениваетесь информацией, имеющей общественное значение, то позволю себе вмешаться в вашу беседу.

— Ни то, ни другое, — вежливо увильнул Эгон. — Я только что имел удовольствие говорить о такой безделице, как ваш племянник Джулиан и о его нынешнем местопребывании.

— Джулиан не безделица, а о том, где он сейчас, лучше всего было бы спросить у меня.

Эгон рассмеялся.

— В таком случае вы позволите нам продолжить разговор?

— Давайте не будем тратить время попусту. Скажите — зачем вы здесь?

— Я прибыл, чтобы сделать официальное заявление.

— Но в таком случае вы должны были сначала обсудить его со мной и другими Варденами, дабы мы могли его улучшить нашими мудрыми замечаниями.

— Увы, это время прошло, — вздохнул Эгон. — Вы больше не относитесь к Варденам и не имеете никакого официального статуса.

— Не совсем так! — загремела Клайти. — Я избрана законным порядком и представляю определенную часть населения.

— Вы были избраны населением, которое не имеет права голоса. Единственное, что вы можете сказать, так это, что избраны представителем ЖМС, то есть общественного клуба — не больше. Ежели вы думаете что-то иное, то пребываете в иллюзии.

— Не надо считать ЖМС настолько беззубой организацией, — окрысилась Клайти.

— Возражать не буду, хотя это и не бесспорный факт.

— Какой вздор! У меня есть точные и официальные данные, что и оригинальный грант, и сама Хартия утеряны, так что вы сами вряд ли являетесь легитимной организацией! — в сердцах воскликнула Клайти.

— У вас неверные сведения, — поправил Тамм.

— То есть! ? — поперхнулась Клайти. — Поподробней, пожалуйста!

— Разумеется. Моя дочь Уэйнесс только что возвратилась со Старой Земли и сообщила, что Джулиан теперь имеет в своем личном владении и грант, и Хартию.

Клайти смотрела на Тамма, не веря своим ушам.

— Это точно?

— Абсолютно точно.

— Так это прекрасные новости!

— Я так и думал, что вы отнесетесь к ним именно как к прекрасным. Но это еще не все. Он получил их только после того, как были подписаны новый грант и новая Хартия, которые и действуют на данный момент. На документах Джулиана большими пурпурными буквами проштамповано «НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНО», и стоят теперь эти бумаги, по-моему, один сол или что-то вроде того. — Эгон посмотрел на часы. — Простите, я должен объяснить это и народу Штромы тоже.

Оставив онемевшую от удивления Клайти, Эгон пересек холл и поднялся на трибуну. Зал мгновенно смолк.

— Я постараюсь говорить как можно более кратко, несмотря на то, что мое сообщение будет касаться вещей такой важности, которых вы, может быть, никогда ранее и не слышали, — начал Тамм. — Суть моего сообщения заключается в следующем: отныне Консервация Кадвола регулируется новой Хартией. Новая Хартия основана на старой, но гораздо более определенна и менее двусмысленна. С ее копиями вы можете ознакомиться на столиках в холле.

Как и почему все это произошло? История сложная, долгая, и потому останавливаться на ней сейчас я не буду.

Скажу только вот что: новая Хартия предполагает ряд изменений. Станция Араминта расширяется до площади в пятьсот квадратных миль, ее постоянное население тоже отчасти будет увеличено, но все же ограничено членами Новой Консервации, которые сменят старое Общество натуралистов. Административный аппарат тоже будет расширен и реорганизован, но шесть бюро остаются, равно, как и их функции.

Настоящее население Штромы и Араминты вольно присоединиться к Новой Консервации при условиях полного принятия новых требований. Требования таковы: во-первых, соблюдать положения новой Хартии, во-вторых, переместиться на проживание на Араминту. Разумеется, поначалу возникнут некие неудобства, но со временем каждая семья получит в частное владение дом и землю. Новая Хартия предусматривает, что на Кадволе больше нигде и никогда не будет постоянного человеческого населения, кроме как на Станции Араминта. Несмотря на привычки и удачное расположение, Штрома должна быть оставлена.

Эгон закончил речь и приготовился к вопросам, которые действительно посыпались шквалом. Первым последовал едва ли не панический крик розовощекого молодого человека, уже терзавшего Тамма в таверне:

— А как же йипы?! Вы, что, намерены просто утопить бедняг в море, дабы покончить с их ничего не значащими для вас несчастными жизнями?

— Да, жизнь йипов воистину ужасна, — согласился Тамм. — И мы им поможем. Не жертвуя при этом Консервацией.

— Вы насильно оторвете их от родных домов, увезете на кораблях, как скот?!

— Мы переселим йипов в новые жилища со всем возможным уважением.

— И еще вопрос: предположим, кто-то из нас все-таки останется на Штроме. Вы что, нас тоже будете выгонять силой?

— Возможно, нет. Эту перспективу мы еще не обсуждали подробно. В принципе Штрома должна быть эвакуирована в течение года, но допускаю, что процесс этот затянется или, наоборот, сократится. Причем, по многим причинам.

4

В гостиной старого дома Уэйнесс с друзьями какое-то время молча слушала сообщение и ответы Эгона. Потом экран погас и в комнате повисла нехорошая тишина.

— Я совершенно сбит с толку и не знаю даже с чего начать, — проговорил, наконец, Айвор и встал. — Пойду-ка, пожалуй, домой.

И он ушел. Остальные практически сразу последовали его примеру, оставив Уэйнесс одну. Девушка постояла немного, задумчиво глядя в огонь, потом потушила камин и отправилась в зал Совета. Там она нашла Глауена, выслушивающего возмущения престарелой дамы Кабб, которая никоим образом не хотела покидать старое фамильное гнездо с темно-синим фронтоном, где прожила всю свою долгую и счастливую жизнь. Отвечая, Глауен всячески пытался совместить симпатию к старухе с необходимостью перемен. Но было ясно, что исторические процессы мадам Кабб не волнуют, и она хочет лишь умереть на собственной постели в покое и мире.

— А меня потащат с места на место, как мешок с лохмотьями, и все мои вещи сбросят во фьорд!

— Такого, разумеется, не будет, — уверял Глауен. — Может быть, новый дом понравится вам гораздо больше старого!

Кабб вздохнула.

— Может, конечно, и так. На самом деле Штрома давно потеряла былое очарование, и ветры стали такими холодными! — Старая дама отвернулась и побрела прочь. Глауен видел, как она подошла к группе таких же стариков и старух.

— Конечно, они будут сопротивляться, — вздохнул он. — Да и с какой стати они должны мне верить?

— Зато тебе верю я, — сказала подошедшая Уэйнесс. — Пусть сомневаются другие, а я и секунды бы не помедлила. Ты собираешься остаться здесь? Если нет, пойдем я приготовлю тебе шерри с ореховыми пирожными и покажу место, где я провела детство.

— А я думал ты ушла встречаться с приятелями.

— Они бросили меня, оставив в компании лишь горящего камина. Наверное, их очень расстроило папино сообщение. — Глауен задумался. — А Клайти предприняла визит к Вуку, что весьма интересно, но все это ты слышал уже сто раз. Папе я тоже сказала, где я.

Уэйнесс с Глауеном покинули зал Совета. Сирена скрылась за южными скалами, сумерки сгладили острые углы скал. Вид показался Глауену прекрасным, но несколько трагическим.

По узкой лестнице они взобрались на следующий уровень.

— Вот по этим ступенькам я поднималась, наверное тысячу раз, если не больше, — задумчиво произнесла Уэйнесс. — Сейчас будет виден дом: темно-зеленый фасад с белыми окнами. Это место для избранных, ведь, ты знаешь, наша семья принадлежала здесь к самому высшему классу.

— Удивительно!

— Что ты имеешь в виду?

— На Араминте такие вещи воспринимаются настолько серьезно, что мы, Клаттуки, до сих пор постоянно вынуждены подавлять претензии Оффау и Вуков. Но я думал, что здесь, на Штроме слишком холодно и слишком голодно, чтобы заниматься такими глупостями.

— Ха-ха! Разве ты не помнишь слова барона Бодиссея? «Для того, чтобы создать общество с кастовыми различиями, наличие двух индивидуумов будет условием и необходимым и достаточным».

Они медленно шли к дому.

— Может, я уже говорил это раньше, но мне кажется, что кто-то идет за нами, — словно нехотя сказал Глауен. — Но кто — в сумерках не разобрать.

Уэйнесс подошла к перилам и вгляделась в открывшуюся глазам панораму, боковым зрением не упуская из вида дороги.

— Ничего и никого не вижу.

— Он скользнул в тень вон за тем коричневым домом.

— Так это человек?

— Да. Кажется, он очень высок и худ. На голове у него что-то черное, и проворен он, словно кузнечик.

— Никого подпадающего под такое описание не знаю.

Они зашли в дом, но прежде Глауен внимательно осмотрел его снаружи, удивляясь странной, запутанной архитектуре со множеством колонночек, выступов и фронтончиков, создававших весьма живописную картину.

В гостиной уголь еще слабо мерцал в камине.

— Ты, конечно, найдешь, что комната уродлива и мала. Я тоже. Но в детстве мне совсем так не казалось, наоборот, дом был такой уютный, особенно когда на фьорде бушевали шторма. — Она повернулась к кухне. — Давай поставим чаю. Или ты все-таки будешь шерри?

— Чай тоже хорошо.

Уэйнесс ушла и вскоре вернулась с черным железным чайником, который держала за носик.

— Сейчас я покажу тебе, как мы делали чай. — Девушка раздула огонь, подбросила поленьев и угля, отчего пламя вспыхнуло зеленым и фиолетовым, и поставила чайник прямо на огонь. — Так закипает очень быстро. Другие способы занимают гораздо больше времени.

— Учту столь полезную информацию, — улыбнулся Глауен.

— Когда я ехала сюда, то пообещала себе, что не стану особо впадать в сентиментальность, но теперь не могу удержаться, чтобы не повспоминать всякие вещи. Там внизу берег, на который после шторма выбрасывает столько мореного дерева и морского угля, что только собирай. Морской уголь это на самом деле корни каких-то водорослей. Так вот, после шторма мы всей семьей выбирались на берег, на пикник, на целый день, набирали много угля и дров, а потом возвращались домой на лифте.

Неожиданно у двери раздался стук бронзового молоточка.. Уэйнесс в недоумении поглядела на Глауена. — Кто бы это мог быть?

Они подошли к окну и, выглянув, увидели высокого худого человека с лицом наполовину скрытым капюшоном плаща.

— Я знаю его, — шепнул Глауен. — Это Руфо Каткар, я вызволил его из Шатторака вместе с отцом и Чилком. Позвать его?

— Почему бы и нет?

Глауен открыл дверь, и Каткар, бросив подозрительный взгляд через плечо, проскользнул в дом.

— Вы можете расценить мое поведение как чересчур театральное, но вы знаете, я вам обязан жизнью, а теперь мне снова грозит… — начал гость.

— Хм, — заметила Уэйнесс. — Убийство на Штроме строго запрещено. Так что, если вы опасаетесь кого-то, то, скорее всего, напрасно.

Каткар обнажил зубы в волчьей улыбке.

— Штрома совсем не то место, за которое ее принимают. Здесь творятся страшные вещи. Слишком много отчаянных голов бродит по всем уровням, особенно по верхним. Вода далеко внизу, так что, когда кто-то случайно перелетает через перила, у него остается немало времени подумать прежде, чем он вышибет себе об ее поверхность мозги.

— Так как же понимать ваш визит?

— Как хотите. Но, насколько вам известно, я человек стальной, и когда мне есть, что рассказать, а тем более, когда я решил это рассказать, меня ничто не остановит.

— И что же дальше?

— Давайте сначала договоримся. Я расскажу вам, что знаю, а вы в ответ обеспечите мне безопасность в месте, которое я вам укажу и заплатите двадцать тысяч солов.

Глауен рассмеялся.

— Тогда вы пришли не по адресу. Я посоветовал бы вам лучше обратиться к Бодвину Вуку.

Каткар с отвращением поднял к потолку руки.

— Бодвин Вук? Никогда! Он кусается сразу обеими сторонами рта, словно хорек.

— Можете говорить, что хотите, — нахмурился Глауен. — Но комментариев не дождетесь.

— Пока вы спорите, я все-таки приготовлю чай. Вы присоединитесь к нам, Руфо?

— С удовольствием.

Наступило молчание, во время которого Уэйнесс, не спеша, разлила чай в высокие чашки янтарного стекла.

— Только не разбейте, — попросила она. — Иначе вам придется рассказывать ваши истории моей маме едва ли не в судебном порядке.

Каткар ухмыльнулся.

— Не могу избавиться от чувства глубокого разочарования, поскольку теперь вижу, что ЖМС не может предложить мне ничего, кроме гнилой философии. Они подло предали мои высокие идеалы! Куда мне теперь податься? Что делать? Передо мной два варианта: улететь на самые окраины Сферы или связать судьбу с хартистами, которые, по крайней мере, вежливы и постоянны во взглядах.

— Так вы решили продать информацию и уехать? — с невинным видом поинтересовалась Уэйнесс.

— А почему бы и нет? Я продаю ее за цену вдвое меньше настоящей!

— Все это лучше объяснить моему начальству, — повторил Глауен. — Но, если вы настаиваете, мы готовы выслушать вас и стать посредниками.

— А заодно не забудьте объяснить, почему ваша драгоценная информация стоит именно двадцать тысяч и ни солом меньше, — добавила Уэйнесс.

5

Информация Каткара происходила отчасти из непосредственного источника, отчасти из подозрений, а отчасти из смеси злобы и раненого самолюбия. Ничего особенно нового или удивительного в ней не было, однако кумулятивный эффект, безусловно имелся — особенно ощущение, что события развиваются очень быстро и непредсказуемо.

Сначала Каткар заговорил о союзе Клайти со Смонни, которая фактически занимала место несчастного Титуса Помпо, умфау йипов.

— Я уже и раньше упоминал об отношениях, существующих между Клайти и Симонеттой, — пояснил он. — Разумеется, в ЖМС этой связи стыдятся и стараются держать в тайне от народа Штромы, ибо ее обнародование, конечно же, сильно повредило бы репутации партии. Смонни, как известно, урожденная Симонетта Клаттук. Она вышла замуж за Титуса Зигони, ставшего Титусом Помпо, умфау йипов. Но вся реальная власть находится в руках Смонни. Эту даму проблемы Консервации не волнуют вообще, а Клайти просто отсылает неприятных и опасных людей куда-нибудь за колючие изгороди, если не хуже.

Еще с самого начала ЖМС и Смонни договорились о том, что обе стороны хотят транспортировать йипов с атолла Лютвен на Мармионское побережье Деукаса — но причины для этого у них были разные. Смонни хотела отомстить Араминте, которая, по ее мнению, предала ее, оскорбив в лучших чувствах — ЖМС же проповедовало при этом идею аркадского общества счастливых пейзан, с народными танцами перед кострами, которое будет управляться сверху старейшинами по указке ЖМС.

Но теперь партия изменила позиции. Она хочет разделить земли Деукаса на некоторое число графств, в центре каждого из которых будет красоваться усадьба со слугами из йипов. На эти работы предполагается занять около трети йипского населения. Оставшиеся же будут разосланы по другим мирам и проданы владельцам других усадеб. И деньги на это найдутся. Смонни станет одной из новых крупнейших землевладелиц, а пост верховного территориального управляющего Клайти благородно готова оставить себе. Смонни это не понравилось, и она разозлилась. У нее есть собственный план, который, как она утверждает, гораздо рациональнее, шире, гибче и может принести больше успехов за меньший срок. Она хочет провести смелые общественные эксперименты со всякими эволюционными процессами и прочей социальной ерундой.

На это Клайти отреагировала, как мне сказали, тяжелым юмором. Она заявила, что не намерена служить белой подопытной крысой в космически-социальных экспериментах, в которых не будет места искусству декламации, экспрессионистским танцам и свободной ассоциативной музыке — то есть всем тем жанрам, в которых она считает себя непогрешимым знатоком. Смонни в ответ пожала плечами и сказала, что искусство такая вещь, которая всегда сама о себе позаботится.

Теперь обе утверждают, что готовы сотрудничать с новой Хартией, хотя подозреваю, что они просто плюнули на нее как на бессмысленную и не имеющую реальной силы абстракцию, и будут действовать дальше по-старому. А ситуация остается прежней: у них нет ни достаточного количества воздушного транспорта, чтобы перебросить йипов на материк — ни достаточного количества патрулей, чтобы помешать Араминте остановить эту операцию.

Похожее положение и на Станции: нет транспорта отправить йипов в другие миры. Даже если и существует место, которое будет готово их принять и обеспечить сносные жизненные условия. Таким образом все три силы находятся пока в тупике.

Каткар замолчал и несколько раз перевел взгляд с Глауена на Уэйнесс.

— Интрига на этом, разумеется, не закончится, — добавил он.

— Что ж, ваша информация, конечно, интересна, но не особо удивительна, — подытожил Глауен.

— Я и не говорил, что мои психологические прозрения могут кому-то помочь — они просто важны сами по себе, — обиделся Каткар.

— Возможно, вы правы. Но Бодвин Вук не одобрит, если я ввяжусь в это дело, помогая вам без его разрешения.

— Хорошо же! — осклабился Каткар. — Звоните этому великому эксперту, но прежде предупредите его, что я не потерплю в обращении со мной ни малейшего неуважения и потребую абсолютной вежливости!

— Сделаю все, что смогу, — пообещал Глауен.

— Только не надо забывать, что Вук человек со странностями и частенько перебирает, то есть не может себя особо контролировать, — напомнила Уэйнесс.

6

Глауен застал отца, Тамма и Вука, когда они уже покидали зал Совета. После недолгих уговоров ему удалось убедить их не возвращаться в «Отдых», а пойти в старое жилище Таммов. Там, как он объяснил, они обнаружат некий источник важной информации. При этом Глауен старался избегать произносить имя Руфо Каткара, поскольку Вук имел большой зуб на всех официальных лиц ЖМС.

Перед дверью Глауен остановился и осторожно предупредил:

— Вы можете оказаться в деликатной ситуации, а потому прошу всех держаться тактично и без всякой подозрительности. — Заметив, что Вук нахмурился, Глауен поспешил добавить: — Я понимаю, все мои намеки совершенно бессмысленны, поскольку все вы отлично владеете собой, особенно вы, Бодвин, с вашей известной всем выдержкой!

— Что это, черт возьми, ты нам впариваешь? — огрызнулся Вук. — Неужели ты держишь тут Бохоста и поджариваешь ему в камине пятки?

— Увы, мне повезло не настолько, — вздохнул молодой человек и провел всех в восьмиугольную прихожую. — Вот сюда и прошу вас, помните — полное равнодушие!

Все зашли в гостиную и увидели Уэйнесс, сидевшую в кресле, и Каткара, стоявшего спиной к огню. Рука Вука потянулась к кобуре, но он остановил себя и только сквозь зубы процедил:

— Какого хрена…

— Полагаю, все вы знаете этого господина, — громко перебил Глауен. — Это Руфо Каткар. Он любезно согласился поделиться с нами информацией, и я заверил его, что она будет выслушана с подобающим уважением.

— Последний раз, когда мы слушали этого обманщика… — снова начал, брызгая слюной, Вук.

— Каткар надеется, что его информация дорого стоит, — еще громче произнес Глауен. — И я сказал, что чиновники Станции Араминта, а особенно Бодвин Вук — люди щедрые и…

— Ха! — сплюнул Вук. — Все это вранье!

— … и заплатят в соответствии с информацией!

— Что ж, если информация действительно настолько важна, то в накладе он не останется, — политично заметил Тамм.

В конце концов, Каткар был вынужден повторить историю, которую все выслушали в гробовом молчании.

Под конец Каткар сделал роскошный жест большой белой рукой.

— Таким образом вы только что узнали то, что я называю «базовой информацией», которая отражает мое личное понимание происходящего, а также все, перенесенное на собственном опыте. Увы, я сообщаю об этом с горечью, мои идеалы преданы, мои советы проигнорированы!

— Какая жалость! — хмыкнул Вук.

— Я не философ и не пророк, — продолжал Каткар. — Я, как бы это поточнее выразиться, интеллектуальный солдат удачи. У меня нет корней, нет дома, нет…

Эгон предупреждающе поднял руку.

— Нам нужны только факты. Например, когда Клайти в последний раз посетила Речной Домик, то пришла туда вместе с Левином Бардузом и его приятельницей по имени Флиц. Известны ли вам эти люди?

— И да — и нет, — спокойно ответил Руфо.

— Что вы, черт побери, вы хотите этим сказать? — угрожающе заревел Вук.

Каткар ответил с неподражаемым изяществом:

— Мне известно немало интересных и странных особ, которые несмотря на всю их кажущуюся открытость, являются людьми очень и очень замкнутыми. Например, Левин Бардуз — известный магнат транспорта и строительства. В этой информации самой по себе нет ничего значительного, но если ее поставить в один ряд с другими фактами, то вырисовывается интереснейшая картина. Поэтому прежде, чем что-либо рассказать вам, я должен понять, насколько адекватна будет плата.

Вук бросил быстрый взгляд на Шарда.

— Ты, кажется, удивлен?

— Каткар напоминает мне рыбака, мутящего воду, — пояснил Шард.

— Полностью принимаю подобную аналогию, — согласился Каткар.

— Ну-ну, — проворчал Вук. — А мы, значит, несчастные доверчивые рыбки.

— Но давайте все же послушаем хотя бы что-нибудь обо всех этих интересных особах, — поспешил сменить тему Тамм. — Иначе мы не сможем определиться в вознаграждении.

Каткар лукаво покачал головой.

— Такой подход в корне неверен! Ценность моей информации очень высока, хотя я и прошу вдвое меньше.

Вук угрожающе хохотнул, а Эгон примирительно заметил:

— Подождите, сумма еще не названа. Полагаю, вы можете просить от десяти тысяч и больше.

Каткар изобразил на лице упрек.

— Я говорил с вами искренне и хотел, чтобы между нами установилось полное доверие, настоящее товарищество, где каждый отдает другим все и встречает полное понимание своих нужд! При этих условиях несколько тысяч солов становятся просто тривиальностью, о которой и говорить не стоит.

Наступило молчание.

— В таком случае, может быть, вы все же сообщите еще несколько фактов, а мы пока подумаем над вашими предложениями, — наконец, прервал тишину Эгон Тамм.

— С удовольствием, — согласился Каткар. — Но лишь в том случае, если это пойдет мне на пользу. Итак: я нахожу Бардуза и Флиц весьма интересной парой. Отношения у них чисто формальные, несмотря на то, что путешествуют они вместе. Какова же основная природа этих отношений? Кто может это отгадать? Флиц демонстрирует очень непривычное поведение, она неразговорчива, холодна, абсолютно невежлива и производит впечатление крайне неприятной особы, несмотря на блестящие физические данные. На одном из обедов у Клайти, Джулиан заговорил об изящных искусствах и настаивал, что, за исключением Штромы, Кадвол — настоящая культурная пустыня.

«А как же Станция Араминта», — удивился Бардуз. «Курьезный пережиток архаического времени, — пояснил Джулиан. — Там даже не знают такого слова, как искусство!» Потом Бохост отвернулся, чтобы ответить еще на чей-то вопрос, а когда ответил, то обнаружил, что Флиц ушла от него и села в дальнем углу комнаты у камина. Джулиан крайне озаботился этим и поинтересовался у Бардуза, не сказал ли он чего оскорбительного для Флиц. Но Бардуз ответил: «Не думаю. Флиц просто не выносит скуки». Клайти возмутилась: «Но мы же обсуждали искусство! Такая тема не может не затронуть!» На что Бардуз ответил, что идеи Флиц в этом отношении далеко неортодоксальны — она, например, обожает Охотничьи домики на Деукасе, которые были созданы народом Араминты. «И эти изолированные гостиницы действительно есть произведения подлинного искусства», — заметил Бардуз, после чего пустился в рассуждения о том, как посетивший их человек получает воистину эстетическое наслаждение. У Джулиана отвисла челюсть, и он мог только процедить: «Охотничьи домики? Но ведь мы говорили об искусстве!» «Мы о нем и говорим», — отрезал Бардуз и сменил тему. — Каткар обвел взглядом присутствующих. — Весьма интересный эпизод, не так ли? И я передал его вам исключительно в целях укрепления нашего товарищества.

— А еще что можете вы сообщить об этой парочке? — потребовал Вук.

— Весьма немного. Бардуз — человек практичный и непроницаемый, как сталь. Флиц же имеет тенденцию к интроспекции и замкнутости. Однажды я едва ли не час потратил на нее, привлекая всю свою галантность, но она даже не обратила на меня внимания, и пришлось удалиться, так и не разгадав загадки.

— Печальный опыт, — согласился Тамм. — А чем они занимаются на Штроме?

Каткар ответил осторожно и взвешенно:

— Ответ на этот вопрос будет стоить очень дорого и потому я пока придержу его у себя. — Он уставился в камин. — Правда, я вспомнил, что в разговоре с Джулианом Бардуз упомянул об эксперименте, который уже закончился. И по его тону было ясно, что счастья он ему не принес. Тогда Джулиан спросил, не имел ли он дела с Намуром, и Бардуз ответил, что имел и что этого опыта ему вполне хватило.

— Где Намур сейчас? — спросил Шард.

— Не могу сказать. Я не пользуюсь его доверенностью. — Голос Каткара стал резок и он сделал беспокойный жест. — Я очень подозреваю, что вы…

— Так это все, что вы имели нам сообщить? — прервал Вук.

— Разумеется, нет! Вы, что, за дурака меня держите?

— Отнюдь нет. Но в таком случае, просим вас, продолжайте.

Каткар покачал головой.

— Мы играем в одни ворота. Остальная информация потребует оплаты, причем на условиях, о которых я уже говорил. Теперь я должен услышать, принимаете вы мои условия или нет.

— Не помню, чтобы я слышал какие-либо ваши условия, — проворчал Вук. — И не понимаю, какого рода еще информация есть у вас в запасе.

— Что касается гонорара, то он таков — двадцать тысяч солов, вывоз меня в другой мир по моему выбору и моя безопасность до тех пор, пока я не уеду. А насчет информации — не волнуйтесь, не прогадаете.

Бодвин прочистил горло.

— Что ж, давайте предположим, что информация Каткара действительно соответствует названной сумме — и мы согласны ее заплатить. Говорите, Каткар, не бойтесь — и вы узнаете, что значит настоящая справедливость.

— Но это абсурд! — закричал Каткар. — Где сумма и гарантии безопасности?!

— Они есть — но где ваша информация?

— Неужели вы не уважаете даже собственную репутацию? — взорвался Каткар. — Ваше имя и так уже является синонимом скупости! Сейчас вам представляется распрекраснейшая возможность оправдаться, и моя выгода в данном случае неотделима от вашей!

— Ах, вот как! В таком случае скажу, что названная вами сумма несколько завышена.

— Наоборот — двадцать тысяч — это еще дешево за то, что я могу сообщить!

— Забудьте о двадцати тысячах!

— Как бы не так! Думал и буду думать!

— В таком случае нам нужны независимые арбитры.

— И где же они, позвольте спросить?

— Как я понимаю, это должен быть человек высоких моральных качеств и проницательного ума, не так ли?

— Несомненно! — С неожиданным жаром подтвердил Каткар. — И я бы назвал Уэйнесс Тамм!

— Ну и ну, — хмыкнул Вук. — Я и сам имел ее в виду.

— Мы посоветуемся касательно ваших предложений и дадим ответ сегодня ближе к вечеру, — ответил Эгон.

— Как хотите. Заодно можете оплатить сведения, касающиеся Смонни и ее странствий по миру. Порой ее видят в Йиптоне, порой бог знает где, на Соуме, на Розалии, на Трэйвене или даже на Старой Земле. Как это ей удается улетать и прилетать незамеченной?..

— Не знаю, — честно признался Эгон. — А вы, Шард?

— Увы, тоже.

— И я, — вздохнул Вук. — Полагаю, что яхта Титуса Зигони просто садится, подхватывает ее и исчезает.

— Почему же тогда это событие никогда не отражается на ваших мониторах?

— Не могу сказать.

Каткар рассмеялся.

— Прямо тайна какая-то!

— И вы можете пролить на нее свет? — спросил Вук.

Каткар прикусил язык.

— У меня не было подобного намерения. Вам, наверное, по этому поводу лучше посоветоваться с Левином Бардузом, он тоже может кое-что сообщить. Я ничего вам не говорил. Но надо заметить, что ваше агентство расследований, ваше Бюро Б, как-то странно пассивно, а я не намерен перекладывать ваши обязанности на себя.

— Однако, вы, как и все остальные, являетесь субъектом права Сферы Гаеан и обязаны сообщить о противозаконной деятельности и совершающем ее лице в соответствующие учреждения, — холодно напомнил Эгон.

— Ха-ха! — осклабился Каткар. — Вы сначала докажите, что я знаю ответы на вопросы, которые вы и задать-то толком не умеете!

— Если вы действительно так хотите покинуть Штрому, то подойдите в порт завтра, когда мы будем улетать — и мы возьмем вас с собой.

— А как же гарантия выплаты?

— Как я уже казал, мы обсудим ее сегодня вечером.

Каткар на мгновение задумался.

— Нет, это не совсем хорошо. Мне нужен ответ в течение часа, не больше. — Он пошел к двери, но остановился и оглянулся. — Вы возвращаетесь в таверну?

— Совершенно так, — подтвердил Вук. — Я голоден, как волк и намерен, наконец, поесть, как джентльмен.

— В таком случае рекомендую жареную рыбу и суп рок-рак. Я встречу вас в таверне через час.

Каткар открыл наружную дверь, посмотрел направо и налево, несмотря на то, что вокруг было ровным счетом ничего не видно. И через пару минут скрылся во мгле.

Вук тоже поднялся.

— Умственная работа хороша тогда, когда ей не мешает голод. Давайте действительно вернемся в таверну и за супом решим все вопросы так или иначе.

7

Все расселись за столиком в столовой, а через минуту в дверном проеме возникла массивная фигура Вардена Боллиндера. Его тяжелое круглое лицо, и так не блиставшее красотой в обрамлении черных волос, бороды и усов, сейчас выглядело и вообще устрашающим.

Он пересек зал, уселся на свободный стул и обратился к Эгону:

— Если ваше заявление имело целью решить все проблемы и сомнения, то оно несомненно провалилось. Хлопот стало еще больше, чем прежде. Все хотят знать, как скоро придется покидать Штрому и что ждет на Араминте — дворцы или палатки среди диких зверей. Все интересуются, как будет осуществляться эвакуация людей и вещей.

— Наши планы в этом отношении еще не совсем ясны, — заметил Эгон. — Все домовладельцы должны быть занесены в списки и будут эвакуированы в полном порядке, сначала на временные квартиры, потом на постоянные места жительства, которые выберут сами. Все это можно устроить весьма быстро и просто, если, конечно, не вмешается ЖМС, которая поднимет смуту и суету.

Варден недоверчиво усмехнулся.

— Все это сомнительно. У меня от ста до ста пятидесяти домов, а это пятьсот или шестьсот человек уже только в первом списке. Все они по преимуществу хартисты. Остальные, разумеется, будут ждать и тянуть до последнего, до тех пор, пока уже не останется выбора — и с ними придется разбираться отдельно.

Вскоре в зале появился Каткар. Не глядя по сторонам, он прошел размашистым шагом к столику у стены, где сел, вызвал официанта и заказал тарелку рыбного супа. Когда суп подали, он взял ложку, склонился над тарелкой и начал есть с глубокомысленым видом.

— Каткар уже появился, — напомнил Шард. — Пора и нам приняться за обсуждения.

— Да стоит ли это вообще каких-либо обсуждений? — проворчал Вук.

— Если свести вопрос к сути, то получится следующее: можем ли мы воспользоваться такой возможностью? Деньги — вопрос не первой важности, — серьезно проговорил Тамм.

— Могу ли я быть посвящен в то, что происходит или нет? — вмешался Боллиндер.

— Можете, только оставьте все при себе. Каткар хочет продать нам важную информацию за двадцать тысяч солов. Вообще он очень испуганный жизнью человек.

— Хм, — Боллиндер задумался. — Хочу напомнить вам, что Каткар является секретарем и помощником сэра Денцеля Аттабуса, у которого пацифики выудили огромную сумму денег — если, конечно, моя информация правильна.

— Кажется, мысль о том, что Каткар знает нечто, чего не знаем мы, становится очевидной — особенно, если учесть, что он оценивает свои данные в такую сумму, — произнес Шард.

Вук ухмыльнулся, но промолчал.

В зале появился еще один гость, полный, почти тучный молодой человек с мясистым круглым лицом, густыми темными волосами, жесткими усами и ясными серыми глазами. Вновь пришедший присоединился к Каткару. Тот, оторвав глаза от тарелки, был недоволен, что ему помешали. Молодой человек, однако, заговорил весело и непринужденно, от чего брови Каткара взлетели и лицо вытянулось. Он отложил ложку и выпрямился, сверкая глазами.

Шард поинтересовался у Боллиндера, что это за новая личность.

— Это Роби Мавил, один из далеко идущих пацификов, — пояснил Боллиндер. — Он чиновник и является членом Совета, который они называют директоратом. Впереди только Джулиан Бохост, да и тот ненамного.

— Но он не кажется фанатиком.

— Мавил — попуститель. Он любит плести интриги ради интриг. Верить ему ни в коем случае нельзя. Сейчас вы увидите, что через пару минут он переберется и к нам, чтобы очаровать тут всех.

Но Боллиндер ошибся, и Мавил, отойдя от столика Каткара, покинул таверну вообще.

— Ну, так что же с Каткаром? — спросил Глауен у Вука. — Вы намерены пойти навстречу его требованиям?

Вук решил забыть на время свое отношение к Каткару и попытаться выжать из ситуации максимум пользы.

— Если он действительно искренен и не намерен сообщить нам дату Второго пришествия, я порадуюсь уже и этому.

Глауен промолчал. Вук долго изучал его физиономию.

— А ты заплатил бы?

— Он далеко не дурак. И, вероятно, действительно знает цену тому, что собирается нам продать.

— И ты оставил бы его единственным судьей в оценке его информации?

— У нас нет выбора. Поэтому я бы принял его условия, выслушал и заплатил. Но если материал окажется тривиальным или он его переоценивает, я нашел бы способ вернуть деньги обратно.

— Хм, — Вук кивнул. — Эта концепция вызывает доверие и у Бюро Б, и у его руководителя. А ваше мнение, Эгон?

— Я голосую за предложение Глауена.

— Шард?

— Тоже.

Вук повернулся к Глауену.

— Можешь оповестить его о нашем решении.

Глауен встал, но мгновенно сел обратно.

— Он ушел!

— Что за невежливость! — зашумел Вук. — Он сделал нам предложение, а потом удрал, как кролик! Отныне я везде буду утверждать, что он человек без чести! — Затем наклонился к Глауену. — Найди мне его и объясни, что мы не позволим нарушать договор. Быстрей, он не мог еще уйти далеко!

Глауен выскочил на дорогу и оглянулся. С одной стороны темнели скалы, с другой — море, по которому гулял ветер.

Затем молодой человек поднялся немного вверх, но так никого и не увидел. Вокруг никого и не было, кроме желтоватых огней, обозначавших край скалы.

Поиски Каткара были заведомо безнадежны, и Глауен вернулся в таверну. Внизу он увидел Боллиндера, о чем-то говорившего с рыжебородым молодым человеком, который встречал делегацию по прибытии. Молодой человек горячился, Боллиндер стоял, упрямо склонив голову.

Глауен прошел мимо и поднялся обратно в столовую.

— Ну что, где Каткар? — потребовал Вук.

— Ни следа.

— Ничего, через несколько минут приползет и цену значительно понизит! Вот увидите! Я никогда в таких делах не ошибаюсь!

Глауену нечего было сказать в ответ, но вскочила Уэйнесс.

— Я позвоню ему домой! — Но через минуту вернулась. — Никто не отвечает Я оставила срочное послание на автоответчике.

В столовую вернулся и Боллиндер, но теперь в сопровождении рыжебородого.

— Это Йигал Фич, практикующий юрист. Час назад Денцель вызвал его, дабы совершить некую юридическую сделку. Фич подошел к дому Денцеля, но в тот же момент увидел, как хозяин из-за стола выпал прямо в окно, во фьорд. Фич испугался и попытался разглядеть, кто же выкинул сэра Денцеля, но никого не увидел и прибежал сюда, поскольку сам боится браться за это дело. Я позвонил Денцелю домой — горничная ничего не знает, кроме того, что его нет и, как она заметила, «если сэр Денцель еще не научился летать, то, скорее всего, он мертв».

Глава вторая

1

Утром, незадолго до возвращения на Араминту, Эгон Тамм произнес еще одну речь перед народом Штромы. На это он был сподвигнут замечаниями Уэйнесс, которая сказала:

— Твое заявление было ясным и четким, но прозвучало слишком формально… В нем не хватало дружеского участия, что ли…

Правда, поначалу Эгон был удивлен и даже несколько смутился.

— Я говорил, как Хранитель, все слова которого должны выслушиваться с уважением — что ж мне джигу танцевать было или шутки шутить?!

— Конечно, нет! Но все-таки надо было говорить посердечней. Некоторые из старых дам даже подумали, что ты буквально строевым маршем отправляешь их отсюда в исправительные лагеря!

— Что за чушь! Я говорил о серьезных вещах и потому старался делать это как можно более ответственно.

Уэйнесс пожала плечами.

— Я знаю, ты старался, как мог. Но было бы все же лучше, если бы ты обратился к ним еще раз и объяснил, хотя бы, что Станция Араминта гораздо боле удобна и приятна, чем Штрома.

— Что ж, неплохая идея — особенно, если учесть, что у меня еще есть пара вопросов, на которых я хотел бы остановиться подробнее.

В этом втором обращении Эгон попытался доказать, что представление о нем как о человеке со средним темпераментом не совсем верно — что, впрочем, соответствовало действительности. Он выступал в обычной одежде из просторного офиса Вардена Боллиндера, полусидя, полуоблокотясь на стол в манере, которая казалась ему весьма раскованной и вольной. И даже своему лицу, обычно бесстрастному, правильному и даже несколько мрачному он попытался придать выражение доброты и сердечности.

— Прошлой ночью я начал говорить с вами без предварительной подготовки и, возможно, речь моя прозвучала несколько неожиданно, так что многих повергла в шок. Но я уверен, вы заслужили того, чтобы суть моей речи была теперь разъяснена вам во всех подробностях. Теперь, когда, надеюсь, все поняли значимость новой Хартии и продолжения Консервации, не должно оставаться никаких темных мест и относительно вашей собственной судьбы.

Мы не станем преуменьшать неудобств, которые ждут вас на первых порах, но будем вести речь о компенсациях и компенсациях значительных. Каждой семье и домовладельцу будет предоставлена резиденция в одной из четырех коммун или же участок необработанной земли в глубине континента, если кто этого захочет. Первая коммуна будет располагаться параллельно побережью к югу от Речного Домика. Вторая — на горах к западу от Станции, третья вокруг четырех озер, что находятся к западу и востоку от Домика, а четвертая расположена на самой Станции, немного южнее проспекта Венсей, на другой стороне реки Ванн. На каждый дом полагается никак не менее двух акров земли, семья может заказать дом по собственному проекту вне каких-либо лимитов. Мы всячески хотим избежать однообразия. Если же кто-то вдруг захочет построить и вообще нечто из ряда вон, то может сделать и это, но лишь при условии собственной оплаты и нашего разрешения. Мы не собираемся разделять наше общество по признакам престижа, богатства или интеллектуальности, но и не станем добиваться эгалитаризма.

Поэтому прошу вас как можно скорее внести ваши имена в списки — только своевременная и точная информация поможет нам справиться с эвакуацией быстро и без потерь. И помните, Станция Араминта — это не межпланетный заповедник для отдыха — каждый должен работать на благо Консервации так или иначе.

В основном, я сказал все, и еще раз убедительно прошу вас поспешить со списками, хотя уверяю, что раньше или позже всякий останется доволен и новым местопребыванием, и новым жилищем. — Эгон отошел от стола, поглядел в камеру и улыбнулся. — Надеюсь, я успокоил хотя бы некоторые тревоги, поселившиеся в ваших сердцах со вчерашнего дня. Прошу вас только об одном: все должны подчиняться закону или иными словами — Хартии. Если выберите иное, можете смело рассчитывать на наказания, вытекающие из закона — и это ни для кого не должно быть неожиданностью.

Сразу из Боллиндеровского офиса Эгон с сопровождающими поднялся в терминал, где уже собралась достаточная толпа народа. Руфо Каткара среди них не было, как не было его и среди отъезжающих.

2

Через три дня Глауена вызвали в штаб-квартиру Бюро Б, на втором этаже Нового Агентства в конце проспекта Венсей. Он прибыл и доложился Хильде, сухопарой старой деве, уже бесчисленное количество лет охранявшей Бодвина Вука от назойливых посетителей. В ответ она проворчала нечто нечленораздельное, сделала пометку в бумагах и жестом указала на скамейку, на которой Глауену предстояло просидеть никак не меньше сорока минут — чтобы «для начала повыпустить клаттуковский пар».

Глауен покорно сел.

— Но мне кажется, начальство хотело увидеть меня немедленно. Конечно, это лишь мое ощущение, но…

Хильда упрямо набычилась.

— Вашего имени в списке нет, а он занят. Разумеется, он уделит вам несколько минут, но где-то в течение дня. А пока вы тут сидите, можете подготовить свой материал так, чтобы он выглядел логичным и точным. Бодвин Вук не любит молодежи, которая мямлит, мнется и тратит впустую его драгоценное время.

— Разумеется, вы знаете его гораздо лучше, чем я. Но с другой стороны…

— Опять с другой стороны! Вот уж воистину понятие «терпение» не входит в набор добродетелей Клаттуков! — Хильда нажала кнопку селектора. — Здесь Глауен Клаттук, бегает по приемной взад-вперед, как загнанное животное. Хотите видеть его в таком состоянии?

Ответа Вука не было слышно, но брови Хильды поднялись и она надменно повернулась к просителю.

— Проходите — и немедленно. Он просто потрясен медлительностью, с которой вы ответили на его вызов.

Можно было считать, что на этот раз Глауену повезло — он прошел быстро и без потерь. Не ожидая следующего приглашения, он проскользнул за Хильдой и решительно толкнул дверь в кабинет.

Бодвин Вук вращался в кресле с высокой спинкой, что еще больше подчеркивало отсутствие у него величественной фигуры*. [75] Он приветствовал Глауена быстрым взмахом руки и указал на стул.

— Садись.

Глауен молча, как только что в приемной, сел.

Бодвин откинулся на спинку кресла и сложил руки на маленьком круглом животике. На лице, казалось, не было ни малейшего упрека за неудачную попытку своего сотрудника в таверне Штромы, хотя Вук никогда не забывал подобных промахов и ничего никому не прощал. Несколько секунд он изучал молодого человека из-под тяжелых опущенных век. Глауен терпеливо ждал. Он знал, что его начальник любит проверить выдержку подчиненных, считая, что такой тренинг всегда держит их в нужной рабочей форме. И Глауен не промахнулся.

— Итак, как я понимаю, у тебя есть некий матримониальный план.

— План есть, — согласился Глауен.

Бодвин криво усмехнулся.

— И вне всяких сомнений, ты уже сделал все необходимые приготовления?

Глауен растерянно посмотрел в непроницаемое лицо Вука.

— Да, все, что необходимо, но это такие мелочи.

— Пусть так, — Бодвин задрал лицо к потолку и заговорил тоном старого школьного учителя. — Бракосочетание — есть вещь, которая обросла тысячами мифов, и это совсем не так просто, как кажется. Как институт, оно предваряет собой всю историю гаеанской расы. Этой теме было посвящено много времени и усилий, как в теоретическом отношении, так и в практических изысканиях нескольких квадрильонов человеческих существ. Но правда и ныне заключается в том, что этот институт является относительно нелогичным и не поддается разумным объяснениям. Однако продолжает существовать. Например, барон Бодиссей указывал, что если бы не было института брака, эволюция не трудилась бы с такой любовью над дифференциацией полов.

Глауен молчал, не понимая, куда клонит начальство. Обычно, сотрудник, вызываемый в Бюро Б, да еще и на таком уровне, мог ожидать только получения строго секретного и ответственного задания. Глауен почувствовал себя неуверенно, ведь никогда еще Бодвин Вук не общался с ним в подобном стиле.

А Вук все вещал, не отрывая глаз от потолка.

— Насколько мне известно, Уэйнесс — уроженка Штромы?

— Совершенно верно.

— Наши проблемы там вкупе с проблемами атолла Лютвен, день ото дня становятся серьезней. Уэйнесс, должно быть, чувствует, некую личную ответственность за это?

— Больше всего она хочет, чтобы все прошло быстро, безболезненно и в соответствии с новой Хартией.

— Именно этого желаем и мы, — подтвердил Вук. — Мы не можем больше допустить никакого шатания и разброда, каждый должен быть готов подставить плечо под ту ношу, что…

«Ага, — обрадовался Глауен. — Наконец, начинается дело».

— И вы уже нашли ношу для моего плеча?

— В принципе — да, — Вук переложил бумаги на столе. — Наше сотрудничество с Руфо Каткаром не увенчалось успехом, хотя в этом, честно говоря, никто не виноват. Ты был сонным, как снулая рыба, Шард — попусту язвителен, Эгон вообще не скрывал сомнений, и даже я оказался непроницательным. Короче, все действовали не лучшим образом, и возможность упорхнула из наших рук.

Глауен посмотрел в окно на лениво текущую реку. Вук не спускал с него глаз, но Глауен не позволил себе ни усмешки, ни движения — он просто смотрел.

Явно удовлетворенный поведением подчиненного, Вук расслабился. Все было готово и можно было давать задание.

— Сегодня утром я принял решение возобновить контакт с Каткаром, для чего сначала вызвал Боллиндера. Он проинформировал меня, что Каткара нигде не видно уже несколько дней — очевидно он ударился в одиночество.

— Но этому могут быть и другие объяснения.

Бодвин коротко кивнул.

— Боллиндер зрит в корень.

У Глауена не было никакого желания возвращаться на Штрому и искать Каткара. Они с Уэйнесс были слишком заняты приготовлениями к свадьбе и планами по устройству нового дома, который собирались построить себе после совершения торжественного обряда. И это было куда интереснее, чем лазать по разным уровням продуваемой ветрами Штромы.

— Теперь надо использовать все факты, имеющиеся в нашем распоряжении, — продолжал Вук. — Каткар намекал на многое, но сказал мало. Он упомянул имена Левина Бардуза и Флиц. Кажется, Бардуз весьма активно работает в транспортной индустрии. Смонни и ЖМС намерены переместить йипов, и Бардуз сможет обеспечить их транспортом. Он человек популярный и одновременно неуловимый — сочетание выгодное и явно его устраивающее.

— Есть у ИПКЦ какая-либо еще информация?

— Ни в какой противозаконной деятельности он не замечен, поэтому на него нет ни одного файла. Дирекция Промышленности Сферы Гаеан характеризует его как основного держателя акций нескольких компаний, таких, как «Л-Б Констракшн», «Испанский транзит», «Ромбо Карго Транспорт», возможно, еще нескольких. Он чрезвычайно богатый человек, но предпочитает держаться в тени. Тем не менее, назвать его неуловимым или невидимым сложно. Я уверен, что есть люди, которые знают о нем немало.

Вук снова кивнул.

— И это рассуждение приводит нас к Намуру, который поставляет Бардузу дешевых рабочих в виде йипов.

— Бизнес запутанный, — понизив голос, проговорил Глауен, понимая, что тот, кому будет поручено это дело, уже вряд ли сможет мечтать о планировке нового дома в объятиях невесты.

— Не сомневаюсь. Намур держит этих йипов преимущественно на Розалии, но Бардуза нет в Генеральном справочнике владельцев ранчо Розалии — и это говорит или ни о чем или о многом.

— Об этом лучше всего спросить у Чилка, — сказал Глауен. — Он провел там немало времени.

— Хорошая идея! — одобрил Вук. — Но к делу, мой юный друг, к делу! Ты, кажется, весьма поднаторел в этих путешествиях по Старой Земле и прочим местам…

— Отнюдь нет! Это только кажется! Я двадцать раз был на волоске от смерти и только чудом…

— Скромность — такая редкость для Клаттуков! — прервал Вук, снова складывая ручки на животе. — А ты на удивление скромен. Но я прекрасно понимаю, в чем корни этой скромности. — Крыть Глауену было нечем, а Вук не унимался. — Число опытных оперативных сотрудников в Бюро Б практически подходит к концу, особенно если учитывать наше постоянное патрулирование и инспекции. Поэтому на важные задания приходится посылать таких сосунков, как ты.

Глауен помолчал некоторое время, но все же не выдержал.

— Если вы повысите меня в звании, это решит некоторые из проблем.

— Всему свое время. Быстрое повышение идет только плохим офицерам — это доктрина старая и проверенная временем. Еще лет восемь, десять — и это послужит только к твоей выгоде, поверь мне. — Глауен ничего не ответил, а Вук заговорил еще быстрее. — Несмотря ни на что, я все же доверяю расследование именно тебе. Для этого, конечно, придется покинуть Араминту и вообще Кадвол и отправиться… но куда, я и сам не смогу тебе сказать. Имей в виду, что тебе придется искать одновременно и Бардуза, и Намура, хотя основное внимание, конечно, должно быть сконцентрировано на первом. Разумеется, выйти на него через деловые круги будет нетрудно. Про Намура же я упомянул лишь потому, что его рабочие могут указать на местонахождение Бардуза — вот и все. В этой связи хорошо будет подумать о мире Розалия и о ранчо Тенистой долины. С Намуром действуй осторожно, он хладнокровный и изобретательный убийца. Здесь на Станции на него имеется много незаконченных дел, увы, незаконченных… По слухам, он скрывается где-то с бандой отчаянных головорезов. Однако, при случае ты имеешь полное право произвести по отношению к ним обычный арест Бюро Б.

— В одиночку?

— Естественно! Никогда не забывай, что за тобой стоит вся сила и мощь Бюро!

— Отлично, этого я никогда не забуду! Но ведь моя смерть не решит ваших личных проблем.

Вук, развалясь в кресле, бестрепетно рассматривал Глауена.

— В тебе много отличных качеств, мой мальчик, в том числе терпение и настойчивость — и они делают из тебя ценного оперативника. Но я подозреваю, что самым замечательным твоим качеством является удача. Именно поэтому я сильно сомневаюсь, что тебя убьют, а уж в том, что вычислят — и подавно. Твоя свадьба непременно состоится, как только ты вернешься. Это лишняя гарантия того, что ты будешь расторопен.

— Я чувствую себя прямо виноватым перед Намуром — никто так долго им не занимался и вот — на тебе!

Вук проигнорировал замечание.

— Завтра в полдень получишь здесь последние инструкции, а потом милости прошу на «Плутающую Мирсею», которая доставит тебя к самому концу Хлыста, где он соединяется с Сумджианой.

3

На следующий день без пяти двенадцать Глауен снова оказался в Бюро Б и снова столкнулся с Хильдой, которая нарочито долго рассматривала списки.

— В настоящее время он на конференции, — наконец покачала она головой. — Ждите, пока освободится.

— Прошу вас, передайте ему, что я жду, — попросил Глауен. — Он просил меня прибыть точно в полдень.

Хильда недовольно забормотала в селектор и с надутым лицом выслушала ответ Вука.

— Проходите, — фыркнула она, кивая на дверь.

Глауен вошел, но Вук оказался не один. В кресле рядом с ним сидел Эустас Чилк. Глауен вытянулся и хотел уже выйти, но Чилк приветливо махнул ему рукой и улыбнулся нелепой улыбкой, словно давая понять, что он тоже считает диким свое присутствие в этом кабинете.

Чилк был уроженцем Айдолы, местечка в Больших Прериях Старой Земли. Еще в самом раннем возрасте он не смог противиться соблазну далеких путешествий и отправился исследовать миры Сферы Гаеан. Годы шли за годами, а Чилк все бродил и бродил по мирам; он повидал и странные ландшафты, и экзотические города, где питался неведомой пищей, спал в невообразимых постелях, порой в компаниях таинственных существ. Он работал на всяких работах, причем научился делать то, чему в человеческом языке не было даже названия. Прибыв на Араминту, он вдруг нашел, что место ему очень подходит, и решил осесть. Теперь он работал в терминале, где вполне удовлетворялся пышным титулом «директора воздушных операций» и зарплатой, отвечавшей его скромным запросам.

Чилк, который еще не так давно перевалил за возраст цветущей молодости, был человеком средней комплекции, но очень сильным физически, с невинными голубыми глазами и короткими пепельными кудрями. Черты лица были как-то смешаны и потому оно всегда выражало словно недоумение или вопрос, соединенный с упреком к жизни, которая уже успела хорошенько его потрепать.

Глауен тоже сел и попытался оценить условия этой встречи. Вук застыл в своем кресле как столб и лишь щурился, вороша на столе бумаги. Затем бросил на Глауена пронзительный взгляд и, наконец, соизволил заговорить.

— Я тут померялся силами с командиром Чилком — полезный опыт, весьма полезный.

Глауен кивнул в ответ, и не стал говорить, что должность Чилка на самом деле звучит не командир, а директор — за такую поправку Вук по головке не погладит.

— Я убедился, что Эустас Чилк — человек многих знаний и огромного опыта. Надеюсь, что в этом ты со мной согласен?

— Абсолютно.

— Вчера ты что-то намекнул о сложности исполнения твоей миссии в одиночку, кажется так?

— Что? — вскочил Глауен. — Да ничего подобного!

Вук следил за ним из-под полуопущенных век.

— Так ты не выражал по этому поводу никакого недовольства?

— Я сказал лишь, что вряд ли сумею в одиночку арестовать Намура с его бандой убийц.

— Это и есть то самое, что я имел в виду. И этим ты убедил меня, что для выполнения такого сложного задания действительно лучше иметь двух человек. — Шеф сплел пальцы на животике и заиграл ими. — Эустас, помимо всех прочих достоинств, еще и прекрасно знает мир Розалию, что может сыграть в вашем расследовании немаловажную роль. Таким образом, я счастлив объявить, что этот господин согласился принять участие в твоей миссии. Так что, не дрейфь, мы не покинули тебя в одиночестве!

— Буду счастлив работать в паре с таким человеком, — отрапортовал Глауен.

— Главное, вы оба будете облечены официальной властью — я уже произвел Чилка в звание агента Бюро Б и дал ему аккредитацию в ИПКЦ.

Глауен от неожиданности даже смутился.

— Но не поздно ли Чилку в его возрасте начинать с этой рутины? Вы объяснили ему про четыре года юниорства и всякое такое?

— Уникальные способности Чилка позволяют нам нарушить стандартную схему. Речь, конечно, не об окладе, но чин который я ему назначил, называется субкомандир — то есть — нечто среднее между капитаном и полным командиром.

Челюсть у Глауена совсем отвисла, и он обернулся к Чилку, который в ответ только улыбнулся и развел руками.

— Но если Чилк стал субкомандиром, то получается, что он по званию выше меня, всего лишь капитана?

— Именно так.

— И если мы отправляемся на это задание вдвоем, то Чилк всегда и во всем будет мной командовать.

— Это полагается ему по званию.

— Но не вчера ли вы сами, когда я спросил о повышении, сказали мне, что придется послужить еще лет десять…

— Конечно, я помню! — воскликнул Вук. — Ты что, считаешь меня идиотом?

— А сегодня Чилку хватило на это не десяти лет, а лишь десяти минут! ?

— Таково своеобразие момента, — вздохнул Вук.

— Есть и другое своеобразие! — снова вскочил Глауен и сунул под нос Вуку свое удостоверение. — Вот, прошу — больше я у вас не работаю! — И повернулся, чтобы уйти.

— Минуточку! — крикнул Вук. — Это безответственный шаг, хотя бы ввиду наших личных проблем!

— Вовсе нет! Я получил отличный урок. Отправляясь оба последние раза по вашим заданиям, я едва остался жив.

— Ба! Но ведь это твое сумасшествие, юный Клаттук, помогало тебе выбираться из всех передряг! Эта твоя отвага, твоя изобретательность…

Глауен застыл на полдороге к дверям.

— Скажите мне, пожалуйста, как это я в одно и тоже время могу быть отважным и храбрым — и потеющим от страха, как вы недавно намекнули?

— Все Клаттуки сумасшедшие, — спокойно ответил Вук. — Всем это отлично известно. На вас это налетает, как болезнь, и очень жаль, что в таком состоянии ты стыдишь меня, усталого больного старика, за свои личные проблемы.

— Разрешите мне сделать одно… предложение, — осторожно вмешался Чилк. — Если вы дадите Глауену командира, чего он несомненно давно заслуживает, то все устроится отлично.

Вук утонул в кресле.

— Он еще слишком молод для такого звания! Это немыслимо!

— А я вот мыслю, что вполне мыслимо. А ты как мыслишь, Глауен? — улыбнулся Чилк.

— Я почти ничего не мыслю после такого! — снова взорвался Глауен. — Но могу попробовать.

— Ладно, быть по сему! — вздохнул Вук. — Он наклонился вперед и сказал в селектор. — Хильда! Принесите-ка нам бутылочку лучшего «Сержанта Эверли» и три бокала в придачу. Командир Клаттук, субкомандир Чилк и я отпразднуем счастливое событие!

— Что? — не поверила своим ушам секретарша. — Я не ослышалась?

— Слух у вас отличный! И не забывайте — мы пьем сегодня с талантливыми ребятами!

Хильда быстро принесла вино и бокалы, выслушав о назначении Глауена с каменным лицом. Молча разлила вино и торжественным маршем, всей спиной выражая презрение, прошла к двери. Проходя мимо Глауена, бросила сквозь стиснутые зубы единственное слово:

— Сумасшедший!

Хлопнула дверь. Вук печально покачал головой.

— Вот уж не думал, что новость произведет на нее столь удручающее действие. Но когда она придет в себя — минут через двадцать — уверяю вас, она тоже порадуется, на свой лад.

4

Бокалы были уже пусты — и не в первый раз, все поздравления произнесены. Вук особенно порадовался тосту Глауена «за Бодвина Вука, без сомнения, самого проницательного и компетентного начальника, сидевшего когда-либо в этом кресле!»

— Спасибо, Глауен, — ответил он. — Приятно слышать, даже несмотря на то, что в этом кресле, кроме меня, уже давно никто ни сидит.

— Я имел ввиду более продолжительный отрезок времени.

— Ну, и ладно. — Вук отодвинул бутылку и бокалы и придвинул к себе лист желтой бумаги. — А теперь — к делу. Прежде, чем отдать вам особые приказания, я должен в двух словах определить общую стратегию относительно ЖМС и атолла Лютвен. Она состоит из двух фаз — Северной и Южной. Поскольку работать одновременно с обеими фазами мы не можем, то придется пока подержать йипов на севере, в то время как мы разбираемся с ЖМС на юге. Программа практически уже разработана: она вступила в действие через три дня после того, как Хранитель заявил ультиматум: подчиниться закону или покинуть планету. И сейчас ЖМС, без сомнения, уже вовсю интригует, тормозит и лихорадочно придумывает, что делать дальше. — Вук придвинулся еще ближе к столу. — Их единственная надежда заключается в том, чтобы собрать силу в виде вооруженных флаеров, достаточно сильных, чтобы противостоять нашим патрулям, и еще какого-либо транспорта, способного перевезти йипов. В этом деле у них до сих пор ничего не сдвинулось. Но тем не менее, мы не можем не прислушиваться к молве, какой бы малореальной она ни казалась. Я напоминаю вам, соответственно, о замечаниях, сделанных недавно Руфо Каткром. — Глауен придержал язык, а Вук, окинув его взглядом, спокойно продолжил дальше. — Упоминалось имя Левина Бардуза, что непременно должно остановить наше внимание, поскольку Бардуз — магнат, занимающийся, как строительством, так и транспортом. Он посетил Кадвол несколько месяцев назад под предлогом изучения Охотничьих домиков. Возможно, это и правда. Но на Штроме они были гостями Клайти. И мы не знаем, какие дела обсуждались там еще, а в наших правилах всегда предполагать в таких случаях худшее. Словом, в этом плане миссия ваша широка. Вы должны вычислить местопребывание Бардуза и узнать подробности о его занятиях. Особенно интересными будут для нас его связи и дела с ЖМС. Таким образом, вам придется действовать по обстоятельствам… Гибкость — вот ваш девиз везде и всегда! Так, например, если какие-то деловые контакты с ЖМС у него уже были, вы должны всю информацию об этих контактах положить мне на стол. Я ясно выражаюсь?

Глауен и Чилк согласились, что начальник говорит, как никогда ясно. Правда, Глауен хотел сделать некоторые уточнения, но, вспомнив о своем новом звании, счел за лучшее промолчать.

— Отлично. Есть еще и вот какие соображения. Постоянно имейте в виду и нашу необходимость в транспорте, когда придет пора перебрасывать йипов в другие миры. Во время общения с Бардузом проанализируйте все имеющиеся у него варианты, разумеется, правильно оценивая финансовые возможности Станции. — Вук перевел взгляд с одного командира на другого. — По-прежнему нет вопросов?

— Никаких! — подтвердил Чилк. — Миссия ясна, как стеклышко. Мы находим Бардуза, разбираемся с его делами и перекрываем все ходы Клайти. Затем, если после всего этого он не рассердится, мы договариваемся о нескольких транспортах за наш счет. Всех дел на пару минут. Окончательные условия обговорим, когда он в очередной раз окажется на Араминте. Да, тут еще был разговор о Намуре. Насколько я понимаю, вы хотите его арестовать и притащить обратно на Кадвол. Я правильно понял?

Вук с шумом выдохнул воздух.

— Гм. Ха… Ваше изложение абсолютно точно. Одно удовольствие с вами работать, командир Чилк!

— Мне стыдно признаться, но все-таки у меня есть пара вопросов, — едва ли не испуганным голосом произнес Чилк.

— Ничего страшного, — раздобрившись, ответил Вук. — Давай свои вопросы.

— Что известно о Левине Бардузе официально?

— Ничегошеньки. В ИПКЦ нет на него ни одного файла. Он тих, незаметен, путешествует без помпы и охранников, хотя, конечно, внимание все равно привлекает. Напоминаю особо о его компаньоне и деловом помощнике — Флиц. Она девушка весьма и весьма проницательная, хотя личность ее еще более туманна, чем его. Это я слышал, как от Эгона Тамма, так и от Боллиндера. — Вук, наконец, взял в руки желтую бумагу и какое-то время читал ее. — У Бардуза, по-моему, нет даже постоянного адреса, хотя находят его обычно где-нибудь по месту дислокации головных контор компаний.

— И еще один вопрос. Когда Бардуз впервые узнал о дешевом труде йипов? Подсунул ли их Намур во время одной из строительных работ? Или он узнал о них на Розалии, где его нет ни в каких списках? Я лично впервые увидел Бардуза и Флиц в Речном Домике в компании Клайти и Джулиана.

— Последовательности событий на Розалии мы не знаем. Я предполагаю — чисто теоретически, заметьте! — что сначала Намур встретил Бардуза и предложил дешевых рабочих. Потом представил его Смонни — может быть, даже по настоянию последней — когда она узнала, что у Бардуза большие возможности с транспортом. И уже Смонни представила его Клайти. Это вполне вероятный ход событий и, таким образом, Розалия становится первой ареной вашего расследования. Вы что-то сказали, Чилк?

— В общем, нет, я просто вздохнул.

Вук совсем почти улегся в своем кресле.

— Неужели память о годах работы на Розалии до сих пор вас угнетает?

— И да, и нет, — честно ответил Чилк. — Днем я даже никогда о них не вспоминаю. А вот ночью… иногда я просыпаюсь в холодном поту. Не стану отрицать, что происшедшее там произвело на меня сильное впечатление. Хотите услышать подробности?

— Да, но учитывая отсутствие времени, прошу вас быть точным и кратким.

Чилк кивнул.

— Не буду предаваться философским отступлениям, замечу одно — я никогда не был абсолютно уверен в том, что происходило. Это была адская смесь реальности и ирреальности, так что я постоянно был сбит с толку.

— Гм… Хм… Предположим, — задумался Вук, — ваше умственное состояние было, скажем так… нестабильно. Учтем. Продолжайте, прошу вас.

— Когда мадам Зигони наняла меня управляющим ранчо Тенистой Долины, я полагал, что добился высокого положения, хотя и невысоко ценил саму хозяйку. Я ожидал хорошего оклада, престижа, милого домика с прислугой из йиповских девушек. Скажу больше: я намеревался проводить немало времени на крыльце, попивая ром или пунш и отдавая прислуге приказы о постели и обеде. Но разочарование наступило очень скоро. Меня запихнули в старый сарай без горячей воды и без всяких йипов. Это было странно и дико, но я даже не успел всего осознать, поскольку сразу же был поглощен с головой множеством неприятных проблем. Кроме прочих моих обязанностей у меня оказалось два основных поля деятельности: я должен был всячески изловчаться, чтобы не упустить зарплату и чтобы не жениться на Зигони. Обе перспективы были угрожающе реальными, и больше времени у меня уже ни на что не оставалось. Что же касается рома, то мадам запретила мне даже джин, не говоря уже ни о чем другом, чтобы я, видите ли, не спаивал девушек.

— Ваша работа заключалась в наблюдении за нанятыми йипами?

— В общем да, но прежде, чем я это понял, прошло немало времени, неделя или даже больше. Мы с ними быстро поладили, на меня никто не жаловался, я понимал их, они — меня. Когда я на них смотрел, они делали вид, что работают, когда я уходил соснуть часок, они продолжали делать то же самое. Периодически появлялся из Йиптона Намур с бандой своих головорезов. Все шло более или менее мирно, поскольку воровать было нечего, а драться — лень. Больших проблем, в общем, не было. Однажды я спросил Намура, как он добивается такого спокойствия, но он только расхохотался в ответ.

Вук снова уткнулся в желтую бумагу.

— Как я уже говорил, Бардуз не является зарегистрированным землевладельцем, хотя сделками с землей, вероятно, занимается.

— И одним из объектов этих сделок является ранчо Тенистая Долина, — предположил Глауен.

Вук моргнул.

— На это ничто пока не указывает. Командир Чилк — наш эксперт по Розалии. Может, у него есть более точная информация?

Но Чилк покачал головой.

— Я не думаю, что Смонни или Зигони хотят продавать имение. Наличие ранчо делает из них аристократок, даже несмотря на его небольшие размеры — около семидесяти тысяч квадратных миль, включая горы, озера и леса. Деревья на Розалии большие, шесть или семь сотен футов высотой. Я измерил одно пуховое дерево, так оно оказалось даже в восемьсот футов. Пуховые деревья серые, с белым оттенком, а листва совсем черная. Пинкумы же черно-желтые с розовыми полосками, свисающими с ветвей. Из них у лесных бродяжек получаются отличные веревки. Синий махогани, естественно, синий, черная чалка — черная. Фонарные деревья тонкие, и в ночи светятся желтым. Всякая нечисть их не любит, что очень удобно, когда ночью надо пройти через лес. Да и вонючих шариков там почти нет.

Вук поднял седые лохматые брови.

— Каких-каких шариков?

— Вонючих. Однажды к нам приехало несколько старых друзей Титуса, и одна дама, состоявшая в каком-то биологическом обществе, пошла посмотреть дикие цветочки. Вернулась она совершено ни на что не похожая. Смонни даже отказалась пустить ее в дом. Ситуация была нехорошая, дама тут же уехала и сказала, что ноги ее здесь больше не будет и что ее пригласили сюда специально, чтобы опорочить.

— А бродяжки? Я всегда считал, что это нечто вроде древесных животных, типа сильвестеров или слэйвинков?

— Об этих существах мне известно мало, — признался Чилк. — Я жил на земле, они на деревьях, хотя и близко. Иногда их очень хорошо слышно, но как подойдешь поближе, чтобы послушать их песни, они убегают прочь, с глаз долой. Если человек очень проворен, то еще может, погнавшись за ними, успеть заметить некие суетливые существа с длинными черными ручками и ножками. Но я никогда не мог понять, где у них голова, хотя они не так уж и уродливы. А если стоять и долго на них смотреть, они начинают бросать вонючие шарики вам на голову.

Вук нахмурился и осторожно потрогал блестящую лысину.

— Эта привычка свидетельствует о неких зачатках разума.

— Возможно. Я припомнил еще одну и еще более странную историю про биологов, которые подвели воздушную палатку и опустили ее на одно из деревьев йонупа. Из прозрачной палатки они наблюдали за лесными бродяжками, погружаясь полностью в их, так сказать, интимную жизнь. Так, день за днем, они целых полтора месяца сообщали данные на базу, но неожиданно связь прекратилась. На третий день их полетел разыскивать флаер. Палатку нашли в полном порядке, но внутри все оказались мертвы. Смерть, как ни странно, наступила приблизительно три недели назад.

— Что за чертовщина? — возмутился Вук.

— Палатку забрали и больше никто туда не прилетал. Вот такие дела.

— Впрочем, такие сказки рассказывают в любом салуне по всей Сфере. Теперь непосредственно к делу. Хильда обеспечит вас необходимыми суммами и документами. На клайхакере вы доберетесь до Сумджианы на Соуме. Офис района Л-Б расположен на площади Гральфуса, оттуда и начнете.

Глауен и Чилк поднялись и собрались выйти.

— Еде одно слово, — остановил Вук. — Ваши звания в Бюро Б равны званиям ИПКЦ, но в данном случае, поскольку вы занимаетесь делом прямого подчинения Консервации, то будете действовать как офицеры полиции Кадвола, а власть ИПКЦ использовать только при крайней необходимости. Таков обычный протокол. С этим ясно?

— Совершенно ясно.

— Ясно, как стеклышко.

— Тогда вперед, молодые люди!

5

Глауен и Уэйнесс с тоской попрощались. После этого, зайдя домой, новоиспеченный командир ИПКЦ уже окончательно приготовился к отъезду.

Шард смотрел, как он пакует дорожную сумку и несколько раз хотел начать разговор, но всякий раз останавливался.

Наконец, Глауен обратил внимание на странное поведение отца.

— Ты чем-то обеспокоен?

Шард улыбнулся.

— Неужели я настолько прозрачен?

— Нет, но видно, что тебя что-то изводит.

— Конечно, ты прав. Я хотел бы… Словом, мне от тебя нужна одна вещь. Не думай, что я совсем выжил из ума или стал эгоистом, но…

Глауен положил руку на широкое плечо отца и притянул его к себе.

— Что бы ты ни попросил, я сделаю, будь ты хоть пациентом сумасшедшего дома.

— Это то, чем я жил долгое время — и то, чего не могу до сих пор выкинуть из головы.

— Так говори.

— Как ты знаешь, твоя мать утонула в лагуне. Два йипа утверждали, что видели ее с берега, но якобы не умели плавать, да и вообще все это их не касалось.

— Все йипы умеют плавать.

Шард кивнул.

— Я думаю даже больше: они перевернули лодку и помогли ей уйти под воду. С другой стороны, как тебе тоже известно, йипы ничего не делают по собственной инициативе. Кто-то дал им приказ. Но прежде, чем я смог начать расследование, Намур забрал обоих йипов обратно в Йиптон. Их звали Каттерлайн и Селиос. Каждый раз, когда я разговариваю с йипами, я спрашиваю и об этой парочке, но ничего до сих пор не узнал. Возможно, Намур отправил их куда-нибудь подальше, в другие миры. Таким образом, если ты встретишь каких-нибудь йипов, прошу тебя — узнай о Каттерлайне и Селиосе.

— Думаю, это дело рук именно Намура — и потому у меня теперь появилось еще одно основание добраться до негодяя. И я сделаю все, что смогу.

Глауен встретился с Чилком уже в космическом терминале. Их без проблем пропустили на судно. На мгновение задержавшись у контроля, Глауен успел заметить одиноко сидевшую в углу зала высокую истощенную женщину, одетую в просторное черное одеяние и черный чепчик, говорившие о принадлежности к евангелистам Маскарены. Черная вуаль, закрывавшая нос и рот, кроме прочего еще и препятствовала свободному вдыханию воздуха, потому что в воздухе, как считали евангелисты, было слишком много крошечных живых существ, которых человеческое дыхание убивало.

Мимо проходило множество народа в самых странных костюмах со всей Сферы Гаеан, но это существо показалось Глауену наиболее странным и нелепым — неопределенного возраста с длинным крючковатым носом, пунцовыми щеками, сильно подкрашенными бровями, настолько сильно, что они буквально сходились над переносицей.

Чилк толкнул Глауена под руку.

— Видишь эту чудачку в черном? Маскарена! Однажды, когда-то давным-давно, одна из таких пыталась обратить меня в свою веру. Отчасти, вероятно, из любопытства, а отчасти оттого, что я был юн, неплох собой и заметно отличался от других. Я спросил ее, что же для этого потребуется, и она ответила, что все очень просто: сначала я должен пройти семь падений, потом семь унижений, потом семь наказаний, потом семь оскорблений, потом семь умираний, а потом еще уйму чего-то подобного, чего именно я теперь уже и забыл. Но я отказался, и девица пошла гулять по миру, чтобы стать еще более благочестивой, то есть обращать более сговорчивых и присваивать себе их денежки. Я, правда, предложил ей, нельзя ли как-нибудь ограничиться падениями в более близком с ней контакте, но она отказалась, сославшись на то, что бабушка давно посвятила ее девственность богу. На том дело и кончилось.

Объявили посадку пассажиров на Сумджиану. Евангелистка поднялась и согнувшись в три погибели, поспешила ко входу. Глауен и Чилк пошли за ней через летное поле и поднялись в небольшой салон, где стюард указывал пассажирам номера их кают. Евангелистка окинула Глауена и Чилка пронзительным черным взором, как-то странно вздрогнула и дернулась, а потом, еще ниже склонив голову, быстро вышла из салона.

— Что-то уж очень знакомая личность, — пробормотал Глауен.

Чилк согласился.

— Такого от Каткара я даже не ожидал.

— Однако впечатление производит, — подытожил Глауен.

Глава третья

1

Глауен остановился в коридоре перед каютой с номером 3—22 и осторожно постучал в дверь.

Минуту никто не отвечал, но Глауен постучал еще раз и приготовился терпеливо ждать. Он даже приложил ухо к двери и, скорее почувствовал, чем услышал, за ней какое-то движение.

Наконец, дверь скрипнула и полупридушенный голос спросил:

— Кто там?

— Откройте, мне нужно с вами поговорить.

— Это каюта мадам Фурман. Вы, вероятно, ошиблись, так что уходите, прошу вас.

— Я Глауен Клаттук. Спросите Каткара, может ли он поговорить со мной.

Повисло молчание, и голос потребовал:

— Вы один?

— Совершенно один.

Дверь приоткрылась на несколько дюймов, и яркий черный глаз осмотрел Глауена с ног до головы. Потом дверь открылась еще немного, но лишь настолько, чтобы Глауен с трудом мог туда протиснуться. Каткар поджав губы, быстро захлопнул дверь. На сей раз на нем был обыкновенный костюм: широкая черная рубашка, серые брюки и открытые сандалии, которые подчеркивали его и без того ужасающе огромные ступни. На стене на плечиках висел и маскарадный костюм — платье, чепчик и узкие ботинки на высоком каблуке, которые, вероятно, причиняли ему больше всего неудобств.

— Зачем вы преследуете меня? — в лоб спросил Каткар. — Чего вам от меня нужно?

— Мы первыми вошли на борт, — парировал Глауен. — Какое же тут может быть преследование?

Каткар хмыкнул.

— Я ни от кого не убегаю. В конце концов, я свободный человек и прошу вас только об одном — забудьте меня.

— Это легче сказать, чем сделать.

— Ерунда! — воскликнул Каткар и снова впился в Глауена острым горящим взглядом. — Мои дела ясны и прозрачны, о моем прошлом все известно. Так что, давайте считать, что мы с вами незнакомы, выкиньте из головы любые воспоминания о Руфо Каткаре — и немедленно.

— Все не так просто, как кажется. У нас есть что обсудить.

— Неправда! — зашипел Каткар. — Время обсуждений прошло. А теперь…

— Не спешите, прошу вас, не спешите. Помните ли вы последний вечер на Штроме? Вы сидели за столом со своим другом Роби Мавилом. Почему вы покинули ресторан столь быстро?

Глаза Каткара вспыхнули.

— Роби Мавил мне не друг! Он ядовитый жук в человечьем обличье. И вы еще спрашиваете, почему я так поспешно ушел от него? Просто он сказал, что меня немедленно хочет видеть сэр Денцель. Я знал, что он лжет, поскольку сам только что вернулся от Денцеля, после того, как получил исчерпывающие указания. Как только я посмотрел в лицо этого жука и услышал его сладкий голосок, то сразу понял, что впереди меня ждет что-то нехорошее. Более робкий человек испугался бы, но я только быстро покинул таверну и вылетел на Араминту на флиттере Денцеля. Больше мне вам сказать нечего, и разговор можно считать законченным. А теперь уходите.

Но Глауен будто не расслышал последнего предложения.

— А вам известно, что Денцель мертв?

— Эта новость застала меня уже в гостинице. Это большая потеря для Кадвола. Сэр Денцель был настоящим патрицием, благородным человеком во всех отношениях. У нас было с ним много общего, и потому я глубоко скорблю о нем. — Каткар сделал отчаянный жест. — Я и так сказал вам достаточно. Слова — пустые звуки, они лишь зря растрачивают наши эмоции. А правда весьма проста, груба, нелицеприятна и заключается в том, что правды этой вы никогда не узнаете, поскольку слишком поверхностны и неумны.

Глауен проглотил замечание, но, к сожалению, полностью в нем не разобрался.

— Хорошо. Но к чему все это переодевание?

Каткар обиженно поджал губы.

— Мое поведение определяется логикой — процессом, неизвестным на Араминте. Говоря коротко, я очень намерен продлить годы своей жизни, пусть ничтожной и никому, на ваш взгляд, не нужной. Но это моя единственная радость во всей Сфере, и я буду несмотря ни на что холить ее и лелеять, что бы там ни ожидало меня впереди.

— Я полагаю, что впереди вас ждет то же, что и всех остальных.

— Да! Но я не все остальные! Я человек особенный и многого стою! Вспомните титанов, обхитривших норн и их эдикты! Пример этих героев всегда у меня перед глазами!

— Отсюда и переодевание?

— Переодевание сослужило мне хорошую службу — оно доставило меня на борт корабля в целости и сохранности, и я от него не откажусь, даже несмотря на проклятые ботинки, которые напоминают не обувь, а, скорее, крысоловки. — Он снова быстро окинул Глауена взглядом. — А сами-то вы что? Зачем вы здесь? Еще один полоумный план Вука?

— Не совсем. Вы же сами сказали нам про Левина Бардуза и его делах с Клайти.

Каткар быстро кивнул.

— Сказал.

— Именно поэтому я тут. Мы не можем позволить, чтобы ЖМС и йипы стали искать поддержки по всей Сфере.

— И вы надеетесь лишить их этой поддержки?

— Разумные люди встанут на нашу сторону.

— Но вы найдете слишком много и неразумных, уверяю вас.

— Был Денцель знаком с Бардузом?

— Они встречались в доме у Клайти, но оба друг другу решительно не понравились. Перед уходом сэр Денцель назвал Бардуза «психическим каннибалом, пожирателем душ», а Бардуз его — «глупой старой кошкой». Но никаких ссор не было, и расстались они весьма мирно. Короче: хватит, мне больше не о чем с вами говорить, уходите!

— Поскольку меня тут столь сильно не хотят видеть, я, пожалуй, уйду, — согласился Глауен. — Но приду еще.

Глауен вернулся в кормовой салон, где у окна сидел Чилк и следил за мелькавшими мимо звездами. Рядом стоял поднос с соленой рыбой и круглый каменный кувшин с «Синей Руиной».

— Как поживает дружище Руф?

Глауен сел рядом.

— Живет весьма интенсивной жизнью, в которой мы с тобой воспринимаемся как досадные мелочи. — Клаттук взял кувшин и плеснул себе в квадратный стакан немного бледно-синей жидкости. — Каткар был нелюбезен и неразговорчив. Говорил он при этом, правда, много, но не сказал ничего, что мне было нужно услышать. Он объяснил, что они с сэром Денцелем были единственными аристократами духа, и потому он весьма скорбит о смерти Денцеля. В более подробные объяснения он не пускался, поскольку посчитал, что я не в состоянии оценить его рафинированных чувств. Еще он сообщил, что предпочитает жизнь смерти, поэтому и улетел со Штромы и оказался здесь на борту в столь экстравагантном наряде.

— Звучит вполне разумно, — вздохнул Чилк. — Но тайна так и осталась тайной. Он мог, например, сесть на борт «Леукании» и отправиться на Пегас или в созвездие Диогена и затеряться там совершенно — однако он зачем-то лезет на самый многолюдный рейс и тащится в Соум.

— Интересная точка зрения! И я догадываюсь, что все это значит!

— Это значит лишь то, что у него есть дело, которое тащит его в Соум, несмотря на все страхи. Дело означает деньги. Но — чьи деньги? Деньги ЖМС? Сэра Денцеля?

Глауен посмотрел в иллюминатор и виновато сказал:

— Наше с тобой задание не имеет никакого отношения к Каткару, хотя, с другой стороны, нам не раз говорили, что гибкость — одна из немногих настоящих добродетелей.

— Это больше, чем добродетель, это различие между «вверх» и «вниз».

— Значит, это еще один момент, который стоит учесть? Каткар владеет информацией, которая может оказаться очень важной. Он оценил ее в двадцать тысяч солов, и хотя бы уже поэтому нам стоит им заняться. Как ты считаешь?

— Согласен. И Вук, думаю, согласился бы. Каткар, конечно, нет, но наши интересы его не касаются.

— Для бедняги Каткара это дурные новости. Мало ему собственных бед, так появляются еще два нахала из проклятого Бюро Б и начинают его преследовать именно в то время, когда он страстно хочет лишь одного — спокойно путешествовать. Теперь я представлю, как он меряет шагами каюту, проклинает все религии вместе взятые и взвешивает шансы.

Чилк отпил из стакана и снова углубился в созерцание звезд Хлыста Мирсеи.

— У Каткара нет другого выбора, — заметил Глауен. — Сейчас он выйдет и попробует оправдаться, изображая доброжелательность, и пытаясь околпачить нас, как только можно.

— Программа разумная. И все же он работает по избитым планам. Конечно, не общаться с миром легче всего именно в костюме евангелистки.

— Было бы любопытно подробнее обсудить его стратегию и тактику.

— А вот и он сам, даже поленился переодеться!

Каткар подошел и по предложению Глауена сел. Чилк плеснул «Синей Руины» и толкнул стакан по столу по направлению к Руфо.

— Это вернет розы на ваши щеки.

— Благодарю, — ответил Каткар. — Я редко пью настойки или бальзамы, не думаю, что при их изготовлении соблюдаются все технологии. Но все же сейчас — выпью! — И, подняв бокал, отхлебнул ароматной жидкости.

— Два-три кувшина в день весьма сокращают дорогу, — заметил Чилк. — Время промелькнет незаметно. Каткар бросил на Чилка неодобрительный взгляд.

— Этими экспериментами занимайтесь сами, молодой человек.

— Ну, давайте честно: куда вы отправились?

— Полагаю, первым пунктом у меня значится Соум. Я должен остаться там на какое-то время и посетить некие сельские места, а если быть более точным — хочу, наконец, ознакомиться поближе с гнозисом* [76], который основан на высокоразвитой системе амелиорации. Сэр Денцель знал эту систему в совершенстве.

— Звучит интересно. А куда же из Соума?

— Определенных планов у меня нет, — Каткар усмехнулся волчьей усмешкой. — Как не будет их и у моих врагов, чем я очень доволен.

— У вас интересная жизнь, — заметил Чилк. — Что же вы такого натворили, чтобы заслужить месть со стороны ваших врагов?

— Это не то, что я сделал, а то, что собирался сделать.

— И что же это?

Каткар нахмурился. В порыве бравады он сказал слишком много. Он еще раз глотнул «Руины» и со стуком поставил стакан на поднос.

— Приятный напиток. Стимулирует полость рта и очищает дыхание. Вкус мягкий, но терпкий, и не оставляет обжигающего послевкусия. Я с вашего позволения, налью себе еще.

Чилк наполнил бокалы и махнул рукой стюарду.

— Слушаю?

— Еще кувшинчик «Руины». Мы намерены посидеть как следует. — Он откинулся в кресле. — Так о чем мы говорили?

— Каткар рассказал, что хочет посетить сельские районы Соума.

— Переодетым? — удивился Чилк.

Каткар фыркнул.

— Думаю, нет. Но с большими предосторожностями.

— Но сначала вам ведь надо выполнить все указания сэра Денцеля.

Каткар напрягся.

— Это частные дела, которые я с вами обсуждать не намерен и не могу.

— Так вы боитесь ваших врагов даже на Соуме?

— Разумеется! Есть целых три дня, в которые они могут нанять космическую яхту и догнать меня в Соумджиане.

— И вы думаете, что они так и сделают?

— Я ничего не думаю в этом отношении, я просто осторожен и предусмотрителен.

— Вам бы следовало быть более смелым по дороге в банк!

Брови Каткара взлетели.

— Я ничего не говорил вам про банк! Откуда вы знаете?

— Это не важно. Но вы не бойтесь: если мы будем с вами то никакая опасность вам точно не грозит.

— Оставьте этот план, — холодно остановил Каткар. — Я не хочу вашего вмешательства в мои дела и не нуждаюсь в нем.

— Но вы можете отнестись к нему и как к официальному расследованию, — напомнил Глауен.

— И этого не надо. А если вы будете меня преследовать то я сообщу о вас властям. Я пока еще нахожусь под защитой Основного Закона Сферы, который посильней крючкотворства Бюро Б!

— Но мы всегда можем найти прецедент, основываясь на законе Хартии и статусе Станции. Для этого нам нужно только доказать, что вы замешаны в незаконных действиях.

— А вот это вам доказать будет трудно, поскольку руки у меня абсолютно чисты.

— Если сэр Денцель так или иначе финансировал неправильные действия ЖМС, то он уже всяко повинен в обмане, криминальной конспирации и бог знает, в чем еще! Причем, его идеалистические мотивы не сыграют никакой роли. А за ним и вы оказываетесь в том же положении — особенно, если учесть, что, согласно источникам Бодвина Вука, вы обладаете важной информацией. А его информированность никто и никогда под сомнение не поставит. Вы мне верите?

— Относительно Вука — да. Он старая и мудрая мегера.

— А если вы сомневаетесь в остальном, то по прибытии на Соумджиану, пойдемте в местное отделение ИПКЦ, где они с радостью вас встретят и, возможно, даже предпримут собственное расследование. Смею вам также напомнить, что юстиция ИПКЦ действует решительно, быстро и невзирая на личности.

— Это уже лишнее, — снизив тон, ответил Каткар. — Мы с сэром Денцелем действовали, движимые исключительно альтруистическими намерениями. И теперь я вижу, что…

— Какую информацию хотели вы продать на Штроме?

Каткар сделал жест, который должен был обозначить всю малозначительность данного вопроса.

— Дело минувшее. Ныне обстоятельства изменились.

— Но почему бы тогда вам не рассказать все подробно и не позволить нам самим оценить ситуацию?

Каткар покачал головой.

— Я должен обдумать мое новое положение.

— Как вам будет угодно.

2

Примерно в середине пути по Хлысту Мирсеи желтая звезда Мазда создает содружество четырех планет: три бесплодных из камней и льда, вращающихся по внутренним орбитам и одну населенную — Соум: финансовый и коммерческий узел Хлыста Мирсеи.

Как и его отец-солнце Мазда, Соум находился в покойной фазе своего развития. Физиография его не отличалась никаким драматизмом, о тектонической активности давно никто и не помнил; климат был мягким и предсказуемым. Мировой океан окружал четыре похожих друг на друга континента, каждый из которых представлял собой спокойную равнину, перемежающуюся бесчисленными озерами и прудами. Вокруг них соумианцы и воздвигали свои простые, но изящные шале. Страна населялась по большей части благородными фермерами-соумианцами, которые производили огромное количество всяческой деликатесной продукции.

Как только не называли Соум за все время его существования! И спокойным, и промышленным, и скучным, и пасторальным, и роскошным, и щедрым, и экономным, и ханжеским, и инфантильным и каким только еще. И в каждом определении содержалась доля истины, которая, впрочем, опровергалась другими определениями.

Тем не менее, в конце концов, все пришли к выводу, что Соум — планета для среднего класса; не лишенного мелкого тщеславия, но неукоснительно подчиняющегося законам общества. Все здесь с некоторых пор исповедывали амелиорацию, заключавшуюся в так называемом гнозисе.


Корабль быстро прошел атмосферу Соума и сел в космопорте Соумджианы. Глауен и Чилк, стоя на нижней наблюдательной палубе, могли хорошо рассмотреть открывавшийся перед ними несколько необычный ландшафт. К западу и северу в бледно-медовом свете Мазды простирался город — желтые, горчичные, охряные или янтарные дома за изгородями, непременно окрашенными в черный цвет.

Пассажиры спешили в транзитный терминал. Глауен и Чилк повсюду высматривали Каткара, и не сразу увидели высокую черную фигуру «евангелистки», согнувшуюся, как черепаха, и убого ковыляющую по трапу вниз. Чепец и распущенные черные волосы почти закрывали лицо, если не считать костлявых щек да разделявшего два черных глаза крючковатого носа. Просторные черные одежды скрывали очертания фигуры, оставляя открытыми только две белых огромных руки да пару чудовищных узконосых ботинок на кнопках.

Молодые люди пошли за лже-евангелисткой. Миновали терминал и оказались на улице. Каткар упрямо ковылял прочь, то и дело оглядываясь через плечо. Глауен и Чилк не отставали ни на шаг, стараясь не обращать внимания на недовольные взгляды Каткара.

И вот после сотни ярдов, вероятно, дорого ему стоивших, Каткар, злобно махнув рукой, плюхнулся на скамейку в тени журнального киоска. Он откинулся на спинку и со стоном вытянул ноги. Глауен с дружелюбной улыбкой на лице подошел и сел рядом, а Чилк отправился ловить попутный кэб.

— У вас, что, вообще нет ни чести ни совести? — прошипел Каткар. — Вы путаете все мои планы! Оставьте меня в покое немедленно!

— Какие такие планы?

— Я иду в банк. И мне надо быть там как можно скорее. А, кроме того, мне все-таки хочется избежать смерти!

Глауен посмотрел в обе стороны по улице, но увидел лишь нескольких соумианцев, идущих по своим делам с той неторопливостью, которую все остальные жители Сферы Гаеан признавали ненормальной и совершенно раздражающей.

— Может быть, вы все же преувеличиваете опасность?

— Может быть, — снова прошипел Каткар. — Но лучше бы вы задавали вопросы не мне, а сэру Денцелю.

Губы Глауена дрогнули в улыбке и он во второй раз посмотрел вдоль улицы, причем на этот раз гораздо внимательней.

— Чилк пошел нанять кэб, — пояснил он. — Так что мы поедем, а не пойдем в банк. И непременно примем все меры предосторожности. А уж там, я надеюсь, вы будете в безопасности.

Каткар издал какой-то странный, скорее всего презрительный звук.

— Как вы можете быть в этом уверены?

— Как только мы окажемся в банке, игра закончится — и причина убивать вас исчезнет сама собой.

— Ба! — хрипло протянул Каткар. — Что это значит для Торка Тампа или Фаргэйнджера! ? Это сущие гоблины и они убьют меня хотя бы для того, что упростить дело! Но я готов ко всему, у меня в ридикюле пистолет и я расстреляю их при первой же попытке!

Глауен нервно рассмеялся.

— Только убедитесь, что стреляете в того, кого нужно, прежде чем нажать курок! Если вы ошибетесь, ваши извинения будут уже никому не нужны.

Каткар, хотя и недовольно, но на этот раз спокойнее проворчал в ответ:

— Я не такой идиот, чтобы палить в божий свет, как в копеечку!

— А вот и кэб! И лучше снимите свой дивный костюм, пока мы едем — иначе банковские служащие могут подумать, что вы слишком эксцентричны.

— Как только они почуют деньги, то примут меня с восторгом в любом виде! — огрызнулся Каткар. — Впрочем, эти проклятые ботинки скоро лишат меня ног вообще!

— Я тоже так думаю. Кэб подан, а план наш таков: к банку мы подъедем с бокового входа, я и Чилк войдем за вами по пятам, а когда дело будет сделано, займемся нашим непосредственным заданием, то есть для начала выясним, где можно обнаружить Бардуза.

Каткар ухмыльнулся.

— Все это очень хорошо, но план придется немного изменить. Я буду разговаривать с банковскими служащими без вас — ваше присутствие испортит мне всю работу.

— Да что вы! — рассмеялся Глауен. — Вы еще увидите, как хорошо работать вместе с нами!

Перед дверью кэба Каткар задумался на мгновение, но потом, чертыхнувшись, залез. Кэб покатил по старым улицам Соумджианы: через полуиндустриальный пригород Урседес мимо Гастрономического Института, небольшого озера, потом по широкому Бульвару Энтузиастов, с рядами монументальных статуй из черного железа, представлявших всевозможных великих деятелей, потом мимо Университета Тюдора Бонта с его сложным комплексом зданий, построенных из нежного пенобетона, в старинном испанско-бразильском стиле. Вокруг ходили, стояли и сидели студенты со всего Соума, а, пожалуй, даже и со всего Хлыста.

Кэб въехал на площадь Парса Панкратора и остановился около Банка Соумджианы. Каткар успел сбросить камуфляж и остался в узких черных брюках, сандалиях, не совсем свежей белой куртке и низко надвинутой на черные кудри широкополой белой шляпе, какие носят спортсмены.

Первыми выглянули Глауен и Чилк, осмотрели улицу, не обнаружили ничего подозрительного и позволили Каткару тоже выпрыгнуть из кэба, с тем чтобы в три длинных прыжка оказаться под защитой банковских стен. Глауен и Чилк последовали за ним уже медленней, но в холле Каткар снова заявил, что не намерен допустить, чтобы они присутствовали при сделке, поскольку дела сэра Денцеля имеют строго конфиденциальный характер. Глауен отказался слушать его доводы.

— Разумеется, вам хочется провернуть все без свидетелей, но по сути это дело имеет прямое отношение к Консервации, и потому я не могу позволить вам совершить его в одиночку.

— Это уже превосходит разумные пределы! — разбушевался Каткар. — Вы нарушаете мои права!

— Мы с Чилком сотрудники Бюро Б — и у нас есть некие обязанности.

— Но я-то защищаю свои интересы, которые абсолютно законны!

— Посмотрим, — невозмутимо ответил Глауен. — Кто является президентом банка?

— Насколько я знаю, это место все еще занимает Лотар Вамбольдт.

Глауен вызвал клерка.

— Нам нужно видеть господина Вамбольдта немедленно. Наше дело важное и не может ждать.

Клерк посмотрел на Каткара, вскинул брови, отступил на полшага и коротко кивнул Глауену.

— Это наша обязанность — удовлетворять все требования клиента немедленно. Таким образом…

— Хорошо, хорошо, нам некогда. Проведите нас к господину Вамбольдту.

Но клерк отступил еще на полшага и заговорил с сильным местным акцентом:

— Для начала вам следует обратиться к администратору, хотя он никогда и ни с кем не разговаривает, не узнав прежде у младших клерков, кто и по какой надобности спрашивает господина президента. Я предлагаю вам подняться на этаж выше — там с вами кто-нибудь непременно поговорит.

— Со мной поговорит господин Вамбольдт! — рявкнул Глауен. — Сообщите ему, что его ждут командир Глауен Клаттук и командир Эустас Чилк из полиции Кадвола! И поторопитесь, или я арестую вас за неподчинение должностному лицу при исполнении служебных обязанностей.

— Это Соум, а не Кадвол, — осторожно заметил клерк. — Не переступаете ли вы пределов своих полномочий?

— Нет. Мы также являемся и сотрудниками ИПКЦ.

Клерк низко поклонился.

— Тогда минуту. Я передам ваши пожелания и, возможно, президент Вамбольдт согласится с вами побеседовать.

— Причем, немедленно, — напомнил Глауен. — Мы здесь по делу безотлагательной важности.

Клерк еще раз безукоризненно поклонился, как требовал банковский протокол, и ушел. Каткар немедленно напустился на Глауена.

— Должен вам заметить, что ведете вы себя крайне некорректно, я бы даже сказал — вызывающе! Для соумианцев вежливость — это главное, они считают ее наивысшей из добродетелей.

— Как? — закричал Глауен. — Еще двадцать минут назад вы намеревались ворваться сюда в черном платье и чепце с лентами, которые хлопали вас по щекам, как собачьи уши! И утверждали, что совершенно неважно, что о вас подумают!

— Да, утверждал! Но лишь потому, что я человек высшего класса, принадлежность к которому люди распознают мгновенно.

— Но клерк, кажется, вас едва заметил.

— Мы принадлежим к слишком разным классам.

— В таком случае поговорим об этом после, когда встретимся с президентом Вамбольдтом.

— Это меняет дело. Но я привык, чтобы мне верили на слово, — Каткар глубоко вздохнул и расправил худые плечи. — Да я и не жалуюсь, поскольку всегда смотрю вперед, и потому, когда мы встретимся с президентом, разговор поведу я, ведь именно я располагаю всей необходимой для этого информацией.

— Как хотите. Но полагаю, что о смерти сэра Денцеля вы не скажете ничего, ибо это ограничит свободу ваших действий.

— Я сам решаю, что говорить, а что нет, — холодно остановил Глауена Каткар. — Надо иметь и запасные ходы.

— Тогда вот еще: не забывайте, что вы действуете не только в своих целях, но и в целях Консервации.

— Это искусственная цель, — проворчал Каткар.

Вернулся клерк.

— Президент примет вас, следуйте за мной.

Всех троих провели по коридору к двери, вырезанной из цельного куска розового дерева, которая мягко открылась от прикосновения клерка.

— Господа, президент ждет вас.

Глауен, Чилк и Каткар вошли в весьма богато обставленное помещение с высоким потолком. Пол покрывал мягкий черный ковер, окна выходили на площадь Парса Панкратора. Слева, рядом с мраморным пилястром, раскинулся малахитовый бассейн причудливой формы, а на его краю на подставке из белого мрамора стоял черный железный бюст основателя банка.

«Какая странная и необычная комната!» — подумал Глауен. В ней не было ни стола, ни сейфа, ни софы, ни дивана, ни даже стульев. Единственным предметом мебели являлся маленький, изогнутый столик на тонких ножках с белой нефритовой столешницей, покрытой тонким слоем воска.

Рядом со столиком стоял человек средних лет и средней комплекции, с тонкой костью, но с порядочным жирком, с холодными карими глазами, длинным острым носом и кожей, такой же бледной и гладкой, как нефритовая столешница. Коротко подстриженные каштановые чуть вьющиеся волосы плотно и красиво обрамляли лицо, делая президента похожим на настоящего античного героя.

— Господа, мне сказали, что дело ваше безотлагательно и требует моего немедленно внимания, — ровным голосом произнес он.

— Именно так! — заявил Каткар и сделал шаг вперед. — Я вижу, вы меня не помните. Я Руфо Каткар, помощник сэра Денцеля со Штромы. У него счет в вашем банке.

Президент оглядел Каткара с видом, с каким натуралист рассматривает незнакомое насекомое, но манеры его смягчились, хотя на лице и не дрогнул ни один мускул.

— Ах, да! Теперь вспомнил. Господин Денцель — джентльмен с ног до головы. Надеюсь, он пребывает в добром здравии?

— Да-да, в добром, насколько оно может быть добрым в наше время.

— Рад слышать. А кто эти господа?

— Это мои товарищи, командир Клаттук и командир Чилк из полиции Кадвола. К сожалению вынужден подтвердить, что наше дело действительно требует немедленных действий, иначе может быть причинен большой ущерб.

— Хорошо. В каком направлении нам стоит начать?

— В направлении счетов сэра Денцеля.

— Ах, да! Меня же предупреждали о вашем неизбежном визите.

С усилием, но Каткар все-таки сдержал удивление.

— Кто дал вам такую информацию?

Президент Вамбольдт уклонился от ответа.

— Давайте пройдем туда, где можно поговорить со всеми удобствами. — Он приблизился к стене и нажал серебряную кнопку — малахит бесшумно заскользил вбок. — Вот сюда, если позволите.

Все прошли через образовавшийся проем в обыкновенный офис, уставленный обыкновенной канцелярской мебелью. Только сейчас Глауен понял предназначение шикарных апартаментов, где они только что были — это было преддверие, где посетителей оставляли на некоторое время, чтобы они, во-первых, могли прочувствовать все величие, а во-вторых, испытали определенную неловкость — сидеть было не на чем.

Вамбольдт указал на кресла, а сам сел за стол и заговорил, тщательно подбирая слова:

— Правильно ли я понимаю, что вы явились сюда, дабы освежить счета сэра Денцеля?

Каткар удивился.

— Откуда вам это известно?

Вамбольдт вежливо улыбнулся.

— До нас доходит немало слухов. А это выглядит вполне правдоподобно, учитывая недавнюю бешеную активность ваших компаньонов.

Каткар совсем разволновался.

— Нет, скажите мне, что все-таки происходит? — закричал он. — Сообщите мне все! Все!

— Разумеется, — успокоил президент. — Скажите мне только, вы действительно принесли новые суммы, чтобы положить их на счет сэра Денцеля?

— Да вы что? Наоборот!

— Интересные новости, — заметил Вамбольдт, но как показалось Глауену, скорее успокоился, чем удивился.

Каткар же, напротив, впал уже в совершенную ярость от непонятного спокойствия президента банка.

— Еще раз настоятельно прошу объяснить мне, что происходит! Я уже устал от вашего туманного лепета и намеков неизвестно на что!

— Дело в том, что обстоятельства сами по себе не ясны, — со всей возможной вежливостью ответил Вамбольдт. — Но я сделаю все, что в моих силах, несмотря на трудности.

— Ах, не говорите про трудности, лучше изложите мне факты, только факты!

— Счет находится в несколько любопытном положении. Физически он доступен, но баланс наличности несколько снизился — вынужден вам это сказать — и составляет теперь двадцать девять тысяч солов.

— Что вы имеете в виду! ? — заорал Каткар. — Вы сами не понимаете, что говорите!

— Примите во внимание обстоятельства, — осторожно прервал Вамбольдт. — И какие!

Каткар схватился за голову.

— Хорошо, хорошо, пусть так. У сэра Денцеля были причины не верить словам и честности сподвижников и именно поэтому он пожелал поместить свой счет под прямой контроль. По крайней мере, то, что от счета осталось. — Каткар вытащил из-за пазухи бумагу и торжественно водрузил ее на стол. — Вот официальное уведомление!

Вамбольдт поднес бумагу к глазам, брезгливо держа ее кончиками холеных пальцев, и долго изучал.

— Ага… хм… да… Весьма интересно, — Какое-то время он сидел неподвижно, погруженный в размышления, которые, как казалось, удивляли его самого. — Я рад получить непосредственные и точные инструкции от самого сэра Денцеля. Они прибыли в нужное время. Я как раз должен был выплатить сумму в шестьдесят пять тысяч солов в специальный фонд.

Глауен удивился.

— Снять со счета в двадцать девять тысяч сумму в шестьдесят пять тысяч? Да это же какое-то финансовое чудо!

Однако на Чилка это не произвело никакого впечатления, и он пояснил:

— Это особый способ перемещения запятых, отделяющих целое от дроби. У нас так некоторые тоже пытаются делать, но поскольку ничего в этой системе не понимают, то попадаются и идут под суд.

— Мы не работаем с чудом, и не занимаемся подобного рода махинациями, — возразил Вамбольдт. — Правда иногда, как в нынешнем случае, ловкое пользование временем позволяет создавать эффекты воистину замечательные.

— Объясните подробней, будьте любезны, — настаивал Глауен.

— Нет, давайте поначалу все-таки убедимся, что счет в безопасности, и ваши клерки не черпают из последних запасов сэра Денцеля обеими руками! — закричал Каткар.

— Что ж, это легко сделать, — президент нажал на столе несколько кнопок и бесстрастный голос произнес:

— Счет сэра Денцеля Аттабуса — изолирован.

— Вот видите — счет в полной безопасности, — подтвердил Вамбольдт.

— А теперь поясните, что это за чепуха в шестьдесят пять тысяч — откуда, для чего и кому собирались вы их выплатить?

Вамбольдт несколько смутился.

— Эти перемещения крайне конфиденциальны. Я не могу обсуждать их в частном разговоре.

— Это не частный разговор! — снова вскипел Каткар. — Как агент сэра Денцеля я имею право быть посвященным во все, что касается его интересов! Если же вы передадите — или передавали — эту информацию посторонним лицам, то и вы лично, и банк как финансовая организация предстанете перед судом! И я делаю вам это предупреждение сейчас и совершено открыто!

Президент Вамбольдт улыбнулся ледяной улыбкой.

— Ваши замечания справедливы и правильны, и как представитель сэра Денцеля вы имеете полное право на любые вопросы, но эти два господина? Вы можете гарантировать их порядочность и молчание?

— Абсолютно! Во всех отношениях! Они выполняют миссию ИПКЦ — а это уже немало говорит об их свойствах! Но сейчас в целях конспирации они выступают в роли полицейских Кадвола.

Вамбольдт кивнул, но без малейшего интереса.

— За эти годы мне удалось узнать немало о моральных принципах сэра Денцеля, и насколько я знаю, они сильно отличаются от принципов Роби Мавила или Джулиана Бохоста. Вы требуете информации и правильно делаете, особенно учитывая ту странную деятельность, что развил Бохост.

— Что? Где? Факты! Факты!

Вамбольдт откинулся в кресле и долго смотрел на полки по стенам кабинета, а когда заговорил, голос его был спокоен и почти ласков:

— Это сложная история и в определенном смысле поразительная, если так можно выразиться. — Президент вытащил из ящика лист желтой бумаги и несколько секунд изучал напечатанный на нем текст. — Два месяца назад счет сэра Денцеля составлял сто тридцать тысяч солов. Потом Космический Двор Т.Д. Вейдлера запросил чек на сумму в сто одну тысячу в оплату двух военных крейсеров типа стрейдер-ферокс. Требование было подписано Роби Мавилом и не вызвало особых опасений. Тем не менее, зная отношение сэра Денцеля ко всему, что связано с насилием и убийством, я несколько удивился такому требованию. Я поднял документы и обнаружил, что право на получение денег имеют три человека — Мавил, Бохост и Каткар. Итак, счет ныне, как я уже сказал, двадцать девять тысяч.

— Минутку! — рванулся вперед Глауен. — Вы сказали, что Мавил использовал эти деньги на покупку двух военных крейсеров?

— Совершенно верно.

— Вы это знали? — обернулся Глауен к Руфо.

Плечи Каткара упали.

— Все не так просто, как кажется. Я обнаружил эти крейсера в секретном ангаре и немедленно уведомил об этом сэра Денцеля, который был просто в шоке.

— Но вы не поставили в известность Бюро Б!

— Ситуация весьма щекотливая. У меня три обязанности — перед Бюро Б, перед сэром Денцелем и перед собой. И я решил сообщить о крейсерах Бюро Б сразу же, как только закончу дело в банке — и таким образом исполню все три обязанности наилучшим образом. — Глауен молчал. Каткар посчитал, что наступившая тишина слишком нервозна и обратился к Вамбольдту. — Продолжайте, прошу вас.

— Две недели назад я получил другое требование. На этот раз на сумму в десять тысяч солов в оплату того же Космического двора, но подписано оно было уже Бохостом, — с холодным спокойствием продолжил Вамбольдт. — Сумма объяснялась частичной проплатой за восстановление пассажирского транспорта «Фратценгейль», а далее указывалось, что остальная сумма в шестьдесят пять тысяч должна быть выплачена в течение месяца. Требование было в полном порядке, но я не разрешил его к оплате. Вместо этого, я позвонил Доркасу Фаллинчу, коммерческому директору Космического Двора, с которым, к счастью, состою в хороших отношениях — в свое время мы оба были синдиками в Институте Мармелайна. Он и сказал мне то, чего я наполовину уже ждал: «Фратценгейль» — просто куча хлама, не подлежащего никакому ремонту, и за два года Бохост был первым, кто им заинтересовался. Тридцатидневный же срок и вообще был бессмысленным, поскольку никому не пришло бы в голову уводить у Бохоста из-под носа эту развалину.

Я заметил, что семьдесят пять тысяч солов — слишком завышенная цена для такого судна, и Фалинч со мной согласился. Он продал бы эту развалину и за сумму в десять раз меньшую. Фаллинч сказал, что обратится за советом к Ипполиту Бруни, менеджеру по продажам и перезвонит мне. На том и остановились, и, разумеется, я не перевел и десяти тысяч.

Через два дня Доркас позвонил мне и сказал, что, оказывается цену на «Фратценгейль» Бруни и Бохост выработали вместе, и что Джулиан покупает два судна — «Фратценгейль» по бросовой цене и яхту «Фортунатас», весьма современную и комфортабельную. Это была сделка, где оба негодяя нагревали руки: Бохост получал яхту в личное пользование за чужой счет, а Бруни получал неучтенный доход. Действительно заманчиво, но никто не подумал подстраховаться.

Я нашел все это весьма странным и опасным, поскольку в обязанности банка всегда входит — в ограниченных, разумеется, пределах — защита клиентов от неправильного использования их вкладов. Фаллинч хотел уже рассчитать Бруни и передать дело в суд, но я отговорил его, желая посмотреть, как они дальше будут разворачивать свою схему.

Еще через два дня мне позвонил сам Бохост, и я впервые встретился с ним лично. Передо мной оказался высокий стильный молодой человек, блондин, прекрасно выглядящий, хотя и несколько манерный, словно одновременно хотел казаться и душкой, и аристократом. Он пожелал узнать, почему я до сих пор не перевел десять тысяч солов на депозит Двора за «Фратценгейль». Я ответил, что еще не имел времени проверить обстоятельства. Такой ответ взбесил его, и он стал уверять, что все формальности соблюдены, что все проверено лично им, что судно, несмотря на возраст и необходимость некоторых косметических доработок, очень надежное и, хотя не блещет изысканностью, представляет собой именно то, что ему сейчас нужно.

Я согласился и спросил лишь, как он собирается за него платить? Ответ поверг меня в шок. «Это самая легкая из проблем, — сообщил он мне, — поскольку счет сэра Денцеля составляет сто если не сто пятьдесят тысяч соло».

Каткар ядовито рассмеялся.

— Отлично, отлично! Клайти отпихнула Денцеля, села на его деньги и настаивает, чтобы они использовались по ее прихотям — а Денцель, уже не зная, как от нее отделаться, согласен на все. Но это произошло до того, как я показал ему крейсера, разумеется. Клайти была не в курсе и отправила Джулина в полной уверенности, что денег полно.

— Это вполне объясняет его заблуждения, — подтвердил Вамбольдт. — Тем временем, Двор не получил десяти тысяч, и Джулиана предупредили, что если в месячный срок денег не будет, то сделка сорвется. Он признался мне, что хочет совершить и еще одну сделку почти такой же важности. Я поинтересовался этим, но он сказал, что еще ничего не решил окончательно, хотя дело и соблазнительное. Я спросил, как он все-таки собирается расплачиваться, если таких денег на счету сэра Денцеля нет. Джулиан решил, что самым простым выходом будет краткосрочный банковский кредит.

— Но каким образом он собирался поддержать кредит?

— Он ужасно взволновался, но стал уверять меня, что у него имеется доступ к другим источникам финансирования, если уж такая необходимость появится. Я просил его назвать эти источники, но он сослался на конфиденциальность и мгновенно испарился.

Я обдумал все услышанное и провел надлежащее расследование банковских документов, в результате которого обнаружил нечто, имеющее отношение к настоящему делу. Я обнаружил счет ЖМС почти двадцатилетней давности, который образовался многолетними процентами и составляет теперь девяносто шесть тысяч солов. Нашел я и личный счет Клайти Вердженс на сумму в тридцать одну тысячу солов и счет самого Бохоста на одиннадцать тысяч. Джулиан имеет право брать деньги с любого из трех этих счетов. И я поначалу составил план, от которого все же пришлось отказаться в силу его полной неэтичности.

Через три дня Бохост появился снова, причем вел себя сдержанно и доверительно. Сначала он говорил о ЖМС, о движении, в котором они с сэром Денцелем играли важную роль, потом о трудностях, которые испытывает его тетка Клайти Вердженс с упрямыми консерваторами на Станции Араминта и так далее. Но я был уверен, что он пришел не за этим, и действительно, на уме у него было совсем иное. Он признался, что помимо «Фратценгейля» ЖМС нуждается и в небольшом курьерском судне, а у Вейдлера он случайно обнаружил корабль, идеально подходящий для этих целей, причем по очень низкой цене. Это космическая яхта «Фортунатас-9», оцененная в сорок три тысячи солов, так что вместе оба судна будут стоить всего сто восемнадцать тысяч. Это феноменально дешевая сделка, и он не может упустить такой возможности!

Он просто задыхался от восторга: «Фортунатас» — прелесть! Драгоценность! Как новенький! И по низкой цене!

Я согласился с его излияниями, но опять спросил, где он намеревается взять денег для оплаты? На счету сэра Денцеля останется всего девятнадцать, если, конечно, я переведу предоплату за «Фратценгейль». Он же продолжал твердить, что все это временно, и что об этом ему сообщила Клайти Вердженс собственной персоной!

Но я сказал, что мало верю в подобную материализацию слов в деньги.

Джулиан отмахнулся от моих слов и настаивал на получении краткосрочного кредита, который даст ему возможность купить оба судна.

Я сказал, что да, банк может дать такой кредит, но что в целях защиты банковских интересов проценты будут весьма немалыми и гарантии потребуются значительные.

Джулиан сказал, что все эти подробности утомительны и мелочны и попытался проскочить их, упомянув только, что гарантией будут сами суда. Я же указал, что Сфера Гаеан широка, длинна и глубока, и поэтому космические суда не могут быть гарантией банковского кредита, — Президент Вамбольдт снова холодно улыбнулся. — Джулиан занервничал, стал выспрашивать у меня, неужели я считаю его авантюристом, пронырой и тому подобное, на что я ответил, что будучи банковским служащим просто обязан подозревать в этих грехах каждого.

Он ушел, но назавтра опять вернулся, и в большом волнении. По моему предложению, Доркас Фаллинч сказал ему, что «Фортунатасом» заинтересовались еще покупатели, и потому он торопил меня, призывая не дожидаться, когда на счет Денцеля придут свежие деньги.

Я ответил, что это его право, но гарантии? Он пообещал в качестве гарантий другие счета в моем банке.

«Тогда почему бы вам и не купить на них ваши суда?» — ответил я. Он, оказывается, уже сам об этом думал, но предпочитает, видите ли, иметь дело со счетом сэра Денцеля, на что у него есть немало причин. Но я-то знал, что причина всего одна — это единственный способ использовать для покупки яхты чужие деньги. Однако сказал, что использование других счетов в качестве гарантии возможно, но это процесс долгий, занимает порой несколько недель и что все это устроено для того, чтобы обезопасить банк от всевозможных махинаций, жуликов и строителей всевозможных финансовых пирамид. Джулиан сник и заявил, что это уже перебор и перебор глупейший, ибо он может сам перевести деньги с тех счетов на счет Денцеля за пару минут. Я ответил опять-таки, что это его право, нужно только написать заявление, но лучше все-таки недельку подумать. На это он ответил, что время дорого и он намерен действовать немедленно. Итак, он переведет деньги с других счетов на счет Денцеля, а потом, по получению новых вложений, вернет их обратно. «Как хотите», — согласился я и пообещал подготовить документы сию же минуту.

Джулиан колебался и спросил, сколько на это понадобится денег. Я просчитал и заявил, что к семидесяти пяти тысячам солов за «Фратценгейль» надо добавить сорок три за «Фортунатас», итого сто восемнадцать тысяч, а поскольку гарантии для кредита всегда немного выше, то с него потребуется всего сто двадцать тысяч.

Джулиан нахмурился, но промолчал и перевел девяносто тысяч со счета ЖМС, двадцать со счета Клайти и десять со своего.

Я объявил, что немедленно перевожу деньги на имя Вейдлера, и что назавтра все будет окончательно готово.

Он ушел, а я позвонил Доркасу и спросил обычную цену за «Фортунатас» — он назвал цифру приблизительно в шестьдесят пять тысяч. А на «Фратценгейль»? Он бы продал оба за семьдесят тысяч. От лица сэра Денцеля я совершил сделку и мы провели ее незамедлительно.

Через полчаса уже прибыл курьер с документами, ключами и сейфами, и сегодня утром вы застали меня как раз в процессе перевода семидесяти тысяч на счет Вейдлера. И сделка, которая совершенно непредусмотрена последними инструкциями сэра Денцеля, таким образом совершена. Иными словами, теперь в распоряжении Сэра Денцеля имеются два космических судна, еще двадцать девять тысяч солов и еще пятьдесят, изъятых из сумм, переведенных Джулианом Бохостом.

— И эти суммы теперь заморожены на счету Денцеля? — уточнил Глауен.

Президент кивнул и слегка улыбнулся.

— Должен сказать, хотя и в качестве сугубо личного замечания, что будучи сам синдиком Института Мармелайна, я разделяю взгляды сэра Денцеля, который является Аватаром девятой ступени Благородного Пути. Этой сделкой я преуменьшил свой грех продажи двух военных кораблей Роби Мавилу, без разрешения сэра Денцеля, которое я непременно должен был испросить. Эта ошибка лежала на мне тяжким грузом, и только теперь я чувствую себя немного легче.

— Где-то я читал или слышал, что самыми безжалостными людьми на земле являются пацифисты, — глубокомысленно заметил Чилк.

— А теперь счет Денцеля контролирует Каткар? — спросил Глауен.

Президент глянул в бумаги, принесенные Каткаром.

— Язык сэра Денцеля отличается особой ясностью: да, Руфо Каткар пользуется полной свободой действий относительно этого счета.

— Который содержит теперь и деньги ЖМС?

— Совершено верно.

— Ага! — вдруг не выдержал Чилк. — Неужели такое счастье может стать реальностью?! Неужели денежки Джулиана уплыли?!

Улыбка Вамбольдта стала слегка ядовитой.

— Теперь в объяснениях с Джулианом мне придется проявить немало такта.

— Будет вполне достаточно и простого изложения фактов, — перебил Каткар. — Пусть Джулиан учится принимать удары судьбы с грацией философского спокойствия.

— Это хороший совет, и я непременно передам его по адресу.

Каткар задумчиво кивнул.

— Мне теперь тоже придется нести груз новой ответственности. Однако я делаю все, что смогу и не стану жаловаться.

Глауен рассмеялся.

— Вы так заботитесь о себе, но интересы Консервации все-таки стоят на первом месте.

— Я все проанализирую соответствующим образом и…

— На счету сэра Денцеля теперь семьдесят девять тысяч солов, «Фортунатас-9» и «Фратценгейль» — верно?

— Абсолютно, — подтвердил президент Вамбольдт.

— Во первых, «Фортунатас» — обернулся к Каткару Глауен. — Вы можете передать право представлять интересы Денцеля в Бюро Б на Араминте или мне лично. В первом случае, можете быть уверены, что Бодвин Вук будет крайне вам благодарен и будет пользоваться кораблем как можно чаще.

— Этому не бывать!

— Тогда перепишите документы на мое имя.

— Что! ? — взвился Каткар — Никогда! Чушь собачья! не забывайте, я тоже разделяю идеалы сэра Денцеля, хотя и не продвинулся по Благородному Пути так далеко! Зато теперь я найду скромное убежище, продолжу свои штудии, и возможно, тоже достигну высот. Я намерен использовать все суммы на благородные цели, на усовершенствование человечества!

— Не надо ни бороться, ни спорить, — спокойно произнес Глауен. — Это пустая трата времени. Сэр Денцель может быть, и идеалист, но он использовал свои деньги в криминальных целях, потому на его имущество все равно будет наложен арест. А ваша позиция — пустые амбиции, если уж говорить откровенно. И если Вук узнает о вашем отношении к военным крейсерам, то, уверяю вас, примет это очень близко к сердцу.

— Я был вынужден, меня заставили! Вы же знаете! — кричал Каткар. — Я всю жизнь боролся за Истину, но всегда мои благие намерения оборачивались против меня!

— Только не сейчас! В данный момент ваши добрые намерения свободны, как птички! Так что отложите ваши золотые фантазии и давайте подписывать бумаги.

— Когда я впервые увидел вас на судне, то сразу подумал, что вы принесете мне дурные новости, — мрачно сказал Каткар.

— Давайте поговорим об этом после. А сначала займемся «Фортунатасом», который мы с Чилком находим весьма удобным для нашей работы.

Каткар воздел руки к небу и обратился за помощью к Вамбольдту.

— Передайте «Фортунатас» и «Фратценгейль» Глауену Клаттуку, Станция Араминта, Кадвол. Я вынужден подчинится его дикому требованию.

Вамбольдт пожал плечами.

— Как скажете.

— И выплатите Каткару двадцать тысяч солов, которые он, впрочем, не заслужил, — добавил Глауен.

— Двадцать тысяч? — взвизгнул Каткар, как ужаленный. — Но я ожидал получить значительно больше!

— Но ведь именно о двадцати тысячах вы торговались с Бодвином Вуком.

— Но это было еще до того как мне пришлось рисковать жизнью!

— Хорошо, учтем — двадцать пять тысяч.

Вамбольдт сделал у себя какую-то отметку.

— А баланс?

— Положите то, что осталось, на счет Флоресте-Клаттук здесь же, в банке Соумджианы.

Вамбольдт посмотрел на Каткара.

— Это действительно ваши требования?

— Да, — проворчал Каткар. — Как всегда мои надежды и планы рухнули.

— Что ж, хорошо, — президент поднялся. — Если вы захотите что-либо изменить, поставьте меня в известность в ближайшие три дня…

Глауен удивился.

— Три дня? Вы хотите сказать, что все будет сделано только через три дня! ? Но наши дела требуют немедленного исполнения.

Президент немного склонил голову.

— В банке Соумджианы мы работаем не торопясь, поскольку не можем позволить себе рисковать, совершать ошибки — нас никто не извинит потом. Ваши предложения были весьма неожиданны, и хотя для вас, они, может быть, выглядят естественно, ответственность за их исполнение несете не вы. Поэтому я должен выполнять свои обязанности со всеми предосторожностями. Я должен собрать документы, изучить и оценить вашу репутацию.

— Но мои требования законны?

— Разумеется — в противном случае я даже не стал бы их рассматривать.

— Спасибо и на этом. А что касается моей репутации, то обратитесь к Альвари Ирлингу из банка Мирсеи.

— Простите, тогда мне нужно сделать частный звонок из соседнего кабинета, — президент вышел.

Глауен повернулся к Каткару и Чилку.

— Очень хорошо, что мы выгребем весь счет до тех пор, пока придут известия о смерти Денцеля — иначе у Джулиана появилась бы возможность хорошо пополнить собственный счетец. Не будем сбавлять темпа.

Президент вернулся, снова сел за стол, но теперь выглядел задумчивым и мрачным.

— Альвари Ирлинг аттестовал вас в самых лучших выражениях и высказал предположение, что сотрудничество с вами может иметь только благоприятные последствия. Таким образом, я буду с вами работать. Двадцать пять тысяч Руфо Каткару, «Фортунатас» и «Фратценгейль» — вам, и остатки приблизительно в пятьдесят четыре тысячи солов — на счет Флоресте-Клаттук.

— Все верно.

— Сейчас сюда принесут документы и все будет сделано в несколько минут.

Раздался зуммер — президента вызывал абонент. На засветившемся экране Глауен увидел лицо Джулиана Бохоста.

— Я здесь, в банке, — раздался его голос. — Могу я вас увидеть? Надеюсь, с моими делами все в порядке?

Глауен знаком привлек к себе внимание Вамбольдта и шепнул:

— Скажите, чтобы пришел часика через два, после ланча.

Вамбольдт кивнул.

— Все мои документы готовы? — настаивал Бохост.

— Простите, господин Бохост, — самым бесцветным голосом ответил президент. — Я был крайне занят последний день и в настоящее время еще не могу представить вам все документы.

— Что! Время убегает, я в подвешенном состоянии, все может сорваться…

— Простите еще раз, но неотложные обязанности вынудили меня всего лишь отложить ваши дела на несколько часов. Я жду вас после ланча.

— Это возмутительно! — закричал Джулиан. — Неслыханно!

— Господин Бохост, если вы действительно хотите меня видеть, то жду вас через два часа, когда смогу уже более определенно сообщить вам новости.

— Что вы хотите этим сказать? Все это становится просто невыносимо, в конце концов!

— Через два часа, — повторил Вамбольдт и выключил экран, после чего покачал головой с явным отвращением на красивом лице. — Я не люблю попадать в ложное положение, господа.

— Да не жалейте вы этого прохвоста, который обманул сэра Денцеля, нарушает почем зря законы Консервации и совершает поступки, ведущие к кровопролитию. Его поведение аморально не только с точки зрения девятой ступени.

— Возможно, — сухо согласился Вамбольдт, вдруг потерявший всякий интересе к разговору.

Принесли три конверта. Один из них Вамбольдт подал Каткару.

— Прошу, ваши двадцать пять тысяч.

Другой конверт президент передал Глауену.

— Документы, ключи и коды сейфов на «Фортунатас» и «Фратценгейль».

Из третьего конверта он вынул лист бумаги.

— Распишитесь вот здесь, — сказал он Глауену. — Это распоряжение о переводе денег на ваш счет.

— Надеюсь, все конфиденциально?

— Абсолютно. На этом наше дело с вами закончено, поскольку счет сэра Денцеля совершенно пуст.

— И последний вопрос. Знакомы ли вы с человеком по имени Левин Бардуз?

Президент нахмурился.

— Кажется это какой-то промышленный магнат? Его интерес — строительство, если не ошибаюсь.

— Есть ли у него конторы здесь, в Соумджиане?

Президент позвонил кому-то, и голос ответил:

— Представителем концерна Л-Б Констракшн является на Соумджиане контора Кантолин Констракшн.

— Свяжитесь с ними и узнайте, где сейчас находится Левин Бардуз, — потребовал Глауен.

Вамбольдт позвонил и услышал, что Левина Бардуза в данный момент нет, и его местопребывание неизвестно. Однако Вамбольдту посоветовали обратиться в офис в Цастере на Яфете неподалеку от Зеленой Звезды Джилберта, где местонахождение Бардуза обычно всегда известно.

Троица поднялась, чтобы попрощаться, и Вамбольдт поклонился с самым изысканным видом.

Выйдя из банка через центральный вход, все трое оказались на площади, запруженной соумианцами, идущими по своим делам все с той же ленивой грацией, высоко поднятыми головами и развернутыми как на параде, плечами. Глауен, Чилк и даже Каткар долго смотрели на них с удивлением.

Каткар, невыносимо страдавший от потерянных возможностей, позабыл о страхе, терзавшем его совсем недавно. Он совершенно спокойно пошел с Глауеном и Чилком в ближайшее открытое кафе и сел с ними за столик.

Пышногрудая официантка принесла поднос жареных сосисок, хлеб и неизменное здесь пиво.

— Пришла пора нам расстаться, дружище, — обратился к Каткару Глауен. — Надеюсь, вы уже определились с дальнейшими планами?

Каткар рассеянно пожал плечами.

— Что теперь говорить о планах, когда вы сыграли свою игру, а я выброшен за борт…

— Вы хотели денег — вы их получили, более того, ловко наказали Джулиана. Чего же вам еще? — усмехнулся Чилк.

— И все же я неудовлетворен. Я надеялся, что отправлюсь в Фуше на Канопус-9 и создам прекрасную птицеферму. А теперь все это выглядит ненужно и незаманчиво.

— Не гневите судьбу, — сухо напомнил Глауен. — Не то Бодвин Вук пошлет вас в каменоломни на Мыс Джурнал.

— Ваш Бодвин Вук — это шанкр на самом чувствительном месте прогресса, — проворчал Каткар. — Честно говоря, я предпочел бы жить на Кадволе, всеми силами помогая новому порядку, но боюсь, что там я не буду в безопасности. — Каткар неожиданно вспомнил про свой страх и нервно завертел головой в разные стороны, оглядывая площадь, залитую бледно-желтым светом Мазды. Повсюду взад-вперед шли жители Соумджианы, мужчины в просторных брюках и широких куртках поверх белых рубашек с открытым воротом; женщины в блузках с длинными рукавами и длинных юбках. Как и мужчины они несли себя с непередаваемой важностью.

— Смотрите! — воскликнул вдруг Каткар и ткнул пальцем в черную железную статую Корнелиуса Памейджера, одного из ранних исследователей Соума, стоявшую посередине площади. Рядом с пьедесталом лемуриец продавал сосиски-гриль, а рядом с продавцом хмуро жевал свой хот-дог Джулиан Бохост.

3

Глауен, Чилк и Каткар покинули площадь и отправились вдоль Променада Сильных Женщин на остановку кэбов.

— Там мы с вами и расстанемся, — напомнил Каткару Глауен.

— Как? — гордо вздернул тот голову. — Так скоро? Но мы еще не определили планов на будущее!

— Мы не определили. Но у вас-то они есть?

Каткар сделал жест, говоривший, что это тема безнадежная.

— Ничего еще не решено. Я, конечно, избежал пока врагов, но вы бросаете меня в незнакомом пустом мире, где я весьма уязвим.

— Больше храбрости, Каткар! — улыбнулся Глауен. — Вам не грозит больше никакая опасность.

— Неужели? — проскрежетал Каткар. — А почему это вы так говорите?

— Джулиана мы оставили поедающим сосиски. У него, скорее всего, сейчас плохое настроение, но он столь же явно один и не собирается убивать вас, он даже не знает, что вы рядом.

— Но он может найти меня в любую минуту.

— В таком случае, чем раньше вы уедете, тем лучше, и чем дальше, тем безопасней для вас.

— Возьмите немедленно кэб до космопорта, купите билет до Созвездия Диогена на Кларенсе в самом основании Хлыста. И как только вы пройдете контроль и смешаетесь с пассажирами, вы навеки будете потеряны для врагов.

Каткар оскалился.

— Безрадостная перспектива.

— Однако, это лучшее, что мы можем вам посоветовать, — подтвердил Глауен. — Мы славно поработали, все получили свою выгоду. Доволен, кажется, даже сам президент Вамбольдт.

— Да уж, от полиции милости не дождешься, — фыркнул Каткар.

— Абсолютно верно, особенно учитывая, что вы урвали больше, чем заслужили.

— Это неверная трактовка событий! — вскипел Каткар.

— В любом случае, мы говорим вам: «до свидания!»

Но Каткар все еще колебался.

— Честно признаться, меня снова охватили мысли о будущем. Может быть, если я присоединюсь к вам, то этот союз все-таки снова послужит ко взаимной выгоде. Как вам известно, я благороден и неприхотлив.

Глауен посмотрел на ничего не выражающее лицо Чилка.

— Боюсь, это все-таки невозможно. Мы не имеем права привлекать к выполнению задания гражданских лиц, вне зависимости от их квалификации. Для этого надо получить разрешение Бюро Б.

Лицо Каткара вытянулось.

— А если я вернусь на Араминту и предложу свои услуги — меня возьмут?

Чилк в сомнении покачал головой.

— Скорее Бодвин Вук станцует на вашей могиле.

— Если вы сообщите все, что вам известно о военных крейсерах, думаю, к вам отнесутся с пониманием и, возможно, даже наградят, — сказал Глауен.

Однако Каткар засомневался.

— Я не витаю в романтических облаках и не ожидаю наград от этого гоблина.

— Самое главное в общении с Вуком — это такт, — напомнил Чилк. — Это урок, который надо выучить назубок.

— Что ж, я буду относиться к нему как к разумному существу, — вздохнул Каткар. — Надеюсь, что он отнесется к этому с достаточной долей логичности.

— Вот и отлично. Тогда я напишу письмо, которое вы вручите Эгону Тамму.

— Это будет неплохо, — согласился Каткар. — И полезно. Но только не упоминайте, прошу вас, о двадцати пяти тысячах — нехорошо распространяться о чужом финансовом положении.

Глава четвертая

1

От носа до кормы длина «Фортунатаса-9» составляла шестьдесят пять футов. Огромный салон, камбуз, три двойных каюты, кладовые на верхней палубе, и кают-компания под центральным куполом. Внизу находилось машинное отделение, динамо-машина, кубрики команды и производственные помещения. Вся обшивка сверкала белизной, пересекаемой серыми ватерлиниями и темно-красными полосами над спонсонами.

В общем, что долго говорить, яхта превзошла все самые смелые ожидания и Глауена, и Чилка.

— Черт, вкус у Джулиана оказался безупречным, — пробормотал Глауен. — Боюсь, потеря такого красавца опечалит его весьма серьезно.

— Особенно сильно его опечалит, что денежки Денцеля перепали нам. Мне это самому очень нравится. Впрочем, их у нас все равно отберут, как только мы вернемся на Станцию, — вздохнул Чилк.

— Боюсь, что ты прав, — кивнул Глауен.

Они сидели в салоне, попивая чай. Справа желтое солнце Мазда сверкало как золотая монета, тускнея с каждыми десятью минутами. Впереди, все еще затерянная в сиянии Хлыста Мирсеи, была Зеленая Звезда Джилберта.

Каткара они оставили в космопорте Соумджианы, хотя он и выражал постоянно желание так или иначе присоединиться к ним. Но Глауен все же не согласился взять его с собой.

— В конторе на Цастере мы сами получим всю информацию.

— Но получите ли вы ее? — Каткар высоко задрал длинный белый подбородок.

— Почему нет? Мы лица официальные.

— Официальные лица не имеют права торговаться, если потребуется.

— Так далеко я не задумывался, — пожал плечами Глауен.

— А тем не менее думать о завтра надо уже сегодня, — настаивал Каткар. — Ибо завтра вы можете оказаться на коленях перед обстоятельствами.

— Какими обстоятельствами? — удивился Глауен.

— Разве неясно? Бардуз, несмотря на странное поведение, человек очень рациональный. Кроме того, вам, может быть, придется иметь дело и с неподкупной Флиц. Переговоры будут очень и очень деликатными, и тут… у меня есть много способов… иногда один взгляд стоит десятка контрактов.

— Что ж, нам остается надеяться только на себя, — решительно отверг все намеки Глауен.

Он вытащил из кармана бумагу и быстро написал письмо Тамму, в котором характеризовал Каткара как «человека разумного и изобретательного, способного к творческому мышлению. Целью его является расторжение всех связей с ЖМС. Он сам опишет вам наше успешное изъятие фондов партии, в котором сыграл немаловажную роль. Более того, он утверждает, что именно ваша последняя речь, равно как и раздор и провокации в ЖМС, привели его к осознанному решению порвать с этой организацией. И я, и командир Чилк уверены, что Руфо Каткар может быть весьма полезен на Станции Араминта для работы, соответствующей его квалификации».

Каткар прочитал письмо с поднявшимися от удивления бровями.

— Это, разумеется, совсем не то, что есть на самом деле, но все же лучше, чем ничего. По крайней мере, хочется так думать.

Потом Глауен написал письма Вуку и отцу, рассказав о событиях в Соумджиане и обращая внимание на наличие двух военных крейсеров типа стрейдер-ферокс, спрятанных где-то на Трое. Написал он и Уэйнесс, пообещав прислать еще письмецо с Цастера.

Каткар решил отправиться обратно на Кадвол на борту «Тристрама Тантаклюкса», очень удачно отбывающего следующим утром. Ночь Каткар намеревался провести в гостинице внутри терминала.

Глауен и Чилк поднялись на борт «Фортунатаса», ввели в автопилот координаты Зеленой Звезды Джилберта и покинули Соум.

2

В обсуждениях Зеленой Звезды Джилберта многие космологи пропускали ее непривычный зеленый свет, считая его иллюзией и утверждая, что на самом деле звезда радужно-белая или, в крайнем случае, голубоватая, как лед. Мнение изменилось, лишь когда люди сами оказались вблизи и выяснили, что цвет определяется ионами тяжелых металлов. Это подтвердилось в результате спектрального анализа.

Зеленую звезду окружало одиннадцать планет, среди которых Яфет был восьмой и единственной, на которой имелось человеческое население.

Туристы редко посещали Яфет, поскольку там не было ничего удивительного, если не считать зрелища здоровых людей, живущих в полном счастье.

Пейзажи Яфета были скучны и состояли главным образом из болот и мелких прудов, заросших водорослями и тускло-коричневыми, похожими на бамбук кустарниками, известными как скрафф. Фауна же была объявлена великим ботаником Консидерио «некрасивой, однообразной и крайне унылой». Он, правда, оставил подробное и бесстрастное описание этой фауны, в котором весьма порадовался наличию короткохвостых ящериц.

Климат был сносный, топография приличная, а население чистое, заботливое и высокоморальное. Бизнесменов и редких туристов поселяли в уютных гостиницах, окрашенных в психологически правильные тона. Ели они одинаковую идеально полезную пищу, обязательно скорректированную под особенности каждого. Всегда предлагали напитки: чистую воду, как горячую, так и холодную, отфильтрованный фруктовый сок и ледяную сыворотку.

С годами город Цастер стал важным промышленным и финансовым узлом, где все большие концерны непременно имели представительства.

Еще в терминале Глауен и Чилк узнали, что контора Л-Б размещается в Башне Эксцельсис. Портье любезно объяснил им, как туда добраться:

— Все прямо и прямо, господа! Пару миль по Девятому Бульвару и вы увидите милое черно-розовое здание. Розовое и черное символизируют ревностность и честь, но вам, людям из другого мира, это, в общем-то, неважно.

— А есть здесь общественный транспорт? И можно ли нанять кэб?

Портье рассмеялся.

— Господа! Нанять кэб, чтобы преодолеть две мили! ? Это же всего пятнадцать минут, если не десять!

— Оно конечно, но вышло так, что мой приятель подвернул ногу, и поэтому нам лучше было бы доехать.

— Господин повредил ногу? Какая жалость! Ему надо срочно оказать помощь! Инвалидная машина прибудет немедленно!

Через минуту действительно подъехала белая машина, портье и водитель с величайшими предосторожностями помогли Чилку влезть на сиденье.

— Следите внимательно за своим коленом! — напутствовал Чилка портье. — Одноногому бегать будет неудобно!

— Воистину неудобно, — согласился Чилк. — А я ведь был великим акробатом. Но видно теперь карьере моей конец. И все же я буду очень следить за ногами — за обеими!

— Вот достойный ответ! Ну, доброго здоровья вам и удачи!

Инвалидная машина повезла Чилка и Глауена вдоль Девятого Бульвара среди потоков мужчин и женщин, бегавших в поисках, где бы перекусить в полдень.

Вскоре машина остановилась перед розово-черным зданием Башни Эксцельсиса, и Чилку помогли вылезти.

— Но контора в этот час как пить дать закрыта, — предупредил шофер. — Правда, неподалеку есть отличный ресторан, где вы можете вполне прилично перекусить.

Глауен и Чилк пересекли улицу и зашли в «Старого Короля», на дверях которого висела табличка, гласившая, что пища изготовлена из отборнейших, экологически чистых продуктов в идеальных гигиенических условиях. На входе им предложили полотенца, пропитанные антисептической жидкостью и, следуя примеру остальных, они тщательно вытерли руки и лицо, а уж только потом прошли в зал. Им подали пищу неизвестного происхождения, странного вкуса и вида. На стене было объявление: «При малейшем подозрении на неудобоваримость блюд вызовите Главного Диетолога, который объяснит вам в понятных терминах синергические принципы приготовления пищи в нашем ресторане и объяснит, почему любая порция любой пищи должна тщательно пережевываться и аккуратно проглатываться».

Поковыряв в тарелках, Глауен и Чилк поспешили убраться из ресторана, пока не явился кто-нибудь, кто заставит доесть желеобразный творог и допить эль из морских водорослей.

Представительство компании Л-Б занимало десятый этаж Башни. Лифт доставил Глауена и Чилка в приемную, убранную в весьма спартанском стиле с единственной стойкой вдоль стены. На остальных висели огромные фотографии зданий в разных стадиях строительства. За стойкой стоял подвижный молодой человек в безукоризненно белой рубашке с синими полосками на рукавах и в синих брюках в белую полоску.

Табличка над его головой гласила:


Дежурный техник

Т. Жорн


— Чем могу служить, господа? — улыбнулся он.

— Мы только что прибыли из другого мира, ищем Левина Бардуза, с которым нас связывают некоторые деловые отношения. Мы надеемся найти его у вас, здесь.

— Вы опоздали ровно на неделю, — сообщил он. — Господин Бардуз в настоящее время отсутствует.

— Какая неудача! Дело у нас срочное. Где же нам найти его?

Т. Жорн покачал головой.

— К сожалению, об этом меня никто не поставил в известность.

В комнату вошла быстрыми шагами высокая молодая женщина с квадратными плечами и крепко обрисованными мускулами на ляжках. Как и Т. Жорн, она излучала правильность и здоровье.

— А, Обада! — воскликнул Жорн. — Наконец-то! Где ты обедала?

— Я пошла за четыре километра по Лесному Пути…

— Немного далековато для обеда, хотя, говорят, там потрясающая клейковина! Но к делу! Вот эти господа хотят переговорить с Бардузом, но я ничем не могу им помочь. Ты случайно не знаешь, где он?

— Нет, но надо найти Зигнатуса, обычно он знает всякие подробности, — с этими словами Обада выбежала из приемной.

— А вы не волнуйтесь, — обратился Т. Жорн к Глауену. — Она вернется через минуту, не больше, хотя Зигнатуса тоже еще надо поискать.

Глауену ничего не оставалось, как присоединиться к Чилку, который рассматривал фотографии на стенах: дамбы, мосты, различные промышленные здания. Неожиданно Чилк застыл перед изображением огромного моста, перекрывающего пропасть, чьи колоссальные размеры еще более подчеркивались крошечными фигурками людей на переднем плане.

— И что в этом такого? — не выдержал Глауен.

— Должно быть, очень глубокая пропасть, — ткнул пальцем в фото Чилк.

— Ну и что?

Среди толпившихся на фотографии людей ближе всего к зрителям стоял человек средних лет, коренастый и крепкий, с коротко подстриженными темными волосами, узкими серыми глазами и коротким прямым носом. Лицо не выражало ничего, может быть, лишь намек на упрямство или, более точно, на убежденность в абсолютной правильности собственных действий.

— Этот господин со стальными зубами и есть Бардуз, — сказал Глауен. — Я видел его в Речном Домике около года назад. Насколько я помню, многословием он не отличался.

Рядом с Бардузом стояли пара рабочих, два инженера и Флиц, державшаяся несколько в стороне. На ней были простые брюки, темный синий пуловер и мягкая белая шляпа. Как и у Бардуза, лицо казалось бесстрастным, но, если на физиономии последнего еще можно было прочитать что-то, то лицо Флиц выглядело полностью непроницаемым.

— Так значит передо мной сейчас та самая, легендарная Флиц? — уточнил Чилк.

— Которая?

— Женщина.

— Да, это она.

— Я нашла Зигнатуса! — объявила неожиданно вбежавшая Обада. — Ни за что не угадаете, где он ел!

— В мастерских?

— В инвентаризационном зале. Отгадай, почему?

— Да уж потому! Но что он тебе сказал?

— Зигнатус всегда все знает! Он сказал, что господин Бардуз отправился в мир Реа, недалеко от Пегаса. Там только что закончили огромную работу…

— Ах, да, Мост Скайме!

— … и господин Бардуз хочет быть там.

— А Флиц? Она тоже там? — поинтересовался Чилк.

— Разумеется. Почему бы и ей там не быть? Она официально является путевым секретарем, хотя никто толком не знает, что это такое.

— Ага! — воскликнул Чилк. — Значит, слухи-то ходят!

Т. Жорн скривился.

— Я не верю никаким слухам, но когда факт за фактом указывают на север, а оттуда слышится шум, то только чурбан, выбежав на дорогу, станет глядеть на юг. Правильно?

— Все ясно.

— Я и сам порой замечал ее решительность. Иногда кажется, что компанией управляет она, а господин Бардуз стоит в сторонке да и помалкивает. Разумеется, она умна и умеет решать проблемы в мгновение ока.

— Хм, — пробурчал Чилк. — Но она не выглядит ни математиком, ни инженером.

— Не надо путать: она не является ни мечтательницей, ни хрупким существом, несмотря на грациозность фигуры. Хотя сил у нее, вероятно, не очень много, и я бы лично ни за что не взял ее с собой в стомильный пробег. Вы сами видите, какая слабая талия, да и бедра хлипковаты. Обада, подойди-ка на минутку!

— Я не собираюсь демонстрировать господам свои бедра!

— Ну, как хочешь, — обиделся Т. Жорн и повернулся к фотографии. — Так вот, несмотря на отсутствие хорошей физической подготовки, у нее с Бардузом весьма теплые дружеские отношения. Они немало часов проводят вместе, в путешествиях и вообще…

— Бедный Бардуз! — воскликнул Чилк. — Какую трудную жизнь он ведет, все эти проекты, стройки и некому ему помочь, кроме несчастной Флиц!

Т. Жорн нахмурился.

— Я никогда не думал о них в подобном ключе.

— Ладно, спасибо за помощь, — вмешался Глауен. — Один последний вопрос: помните ли вы, чтобы Бардуз когда-нибудь использовал на работах йипов с Кадвола?

— Что-то такое, вроде, было. Кажется, несколько лет назад.

— У вас случайно не сохранились имена этих рабочих?

— Возможно, надо проверить файлы. — Т. Жорн метнулся к компьютеру. — Точно! Вся информация сохранилась!

— Будьте так любезны, проверьте, нет ли там таких имен, как Каттерлайн и Селиос.

Т. Жорн стал листать страницы.

— Простите, но таких имен нет.

3

«Фортунатас-9» вышел из сектора Персея и заскользил через Залив Шимвальд. Зеленая Звезда Джилберта слилась с Хлыстом, который в свою очередь, исчез на фоне Нижней Руки Персея и скоро совсем скрылся из виду.

Впереди появились звезды Пегаса и Кассиопеи, среди которых сияла и белая звезда Пегас КЕ-58, обычно более известная как Тюр Джог, которая и доминировала на этом участке неба.

Шесть из девяти планет Тюр Джога представляли собой маленькие миры, не имеющие особого значения. Из трех же оставшихся одна была газовым гигантом, другая — шаром аммонийного льда, а последняя, Реа, являла собой десятки аномалий. Она имела перевернутую орбиту, вращалась против часовой стрелки, обладая к тому же асимметричной формой — и так далее и тому подобное. Составляющие ее материалы тоже были крайне необычны. Из-за всего этого Реа признавалась исследователями весьма необычным результатом планетарной конденсации или, иными словами, соединением многочисленных больших кусков, включающих астероиды и фрагменты взорвавшихся мертвых звезд.

Первооткрыватель планеты Давид Ивенс первым обнаружил и странные, но полезные особенности ее минералов, которые были не похожи ни на что виденное ранее. Некоторые из субстанций произошли в процессе трансмутаций обычных субатомных частиц, приобретя свойства, которые теоретически считались, в общем-то, невозможными. Но как бы то ни было, на шахтах Реа зародилась новая отрасль химической индустрии.

Давид Ивенс продал лицензию и разрешение синдикату горнодобывающей промышленности, известной под названием «Двенадцать Семей» на условиях, которые очень быстро сделали его одним из самых богатых людей Сферы Гаеан.

Реа, маленькая и тесная, тем не менее, обладала разнообразной топографией и пейзажами драматических контрастов. Два основных континента, Рик и Мюрдайл, находились друг напротив друга через экватор. Уникальные полезные ископаемые можно было добывать только на Рике, который и стал промышленным центром и зоной проживания для рабочих, создавших городок Тенвай. Мюрдайл же с его более мягким климатом был оставлен как зона отдыха для «Двенадцати Семей» — касты, обладавшей богатствами, каковых простые люди не могли себе представить даже в самых сказочных снах.

Континенты Рик и Мюрдайл почти касались друг друга, их разделяло только около ста миль пролива Скайм, который временами сужался почти до сорока миль. Однако из-за часто бушевавших приливов и течений сообщение осуществлялось, в основном, по проложенному туннелю.

Пять лет назад местная знать решила, дабы упростить сообщение между Тенваем на Рике и Мюрдайлом, перекрыть пролив мостом. Контракт на строительство подписали с компанией Л-Б Констракшн. Поначалу были наведены понтоны, которые закрепили якорями с промежутками в двадцать пять миль. С понтона на понтон тянулись арки высотой в двести футов над уровнем моря. В конце концов все признали, что мост получился блестящим творением инженерной мысли, и население могло теперь переправляться с континента на континент в быстрых магнетических машинах при полном комфорте.

На северном конце моста стоял городок Тенвай и находился главный космопорт. Там-то и сделал посадку «Фортунатас». Глауен и Чилк прошли через обычную пограничную рутину и, наконец, были пропущены в основной терминал. Над стойкой висело огромное табло «Информационная служба для прибывающих», а под ним на стуле с положенной на сиденье подушкой сидела маленькая пухленькая женщина с тщательно завитыми каштановыми кудряшками, нарумяненными щеками и подкрашенным ротиком. Женщина обвела Глауена и Чилка взглядом, почти неуловимым в тени длинных ресниц.

— Я вас слушаю, господа.

— Мы только что прибыли, — бросил дежурную фразу Глауен. — Нам нужна информация, которую, я надеюсь, мы несомненно у вас получим.

— Какие вопросы! — чуть фыркнула женщина. — Но напоминаю, что я не обладаю правом сообщать экономическую информацию, а также данные, касающиеся генеалогии «Двенадцати Семей». Также ставлю вас в известность, что никаких туров на Мюрдайл или в Большую Резиденцию у нас нет.

— Будем иметь в виду, — согласился Глауен. — Но могу я задать вам несколько вопросов про мост?

Женщина указала на киоск со свежими газетами.

— Здесь вы найдете не менее десятка брошюр с любой информацией про мост, которую вы можете использовать, как вам заблагорассудится.

— А у вас такой информации нет?

— Что же я буду скакать туда-сюда и всем покупать брошюры на разные темы? — обиделась маленькая женщина. — Каждый обслужит себя гораздо лучше сам, тем более, что он гораздо точнее знает, что именно ему нужно. К тому же, мадам Кай в киоске тоже нужно чем-то жить.

— Тогда я ограничу вопросы только самым необходимым, — сдался Глауен. — И вам не придется скакать, я надеюсь.

— Так что же вы хотите узнать? — дернула плечиком женщина.

— Во-первых, насчет церемонии открытия. Она в самом разгаре или еще не началась?

— Все церемонии по этому поводу давно прошли. Мост уже несколько дней назад признан вступившим в действие.

— Очень плохо. Мы страшно разочарованы. Тогда скажите, где находится представительство компании Л-Б Констракшн?

— Вы найдете его на Силурианском Круге, дом три.

— А как туда лучше добраться?

— Наймите кэб или можете прогуляться, но я бы лично поехала туда на уличном транспорте под номером «А».

Глауен и Чилк вышли из терминала, нашли остановку кэбов и отправились в указанное женщиной место. Машина ехала сначала по району фабрик, технических магазинов и гаражей, потом попала в район контор, который состоял, в основном, из стандартных стеклянных блоков, отделанных черным опалом, отливавшим на солнце всеми цветами радуги. Горы за городом были изрезаны острыми розовыми крышами загородных резиденций. Одни дома оказались побольше, другие поменьше, но все были выстроены в одном стиле, придуманным каким-то любителем капризного рококо, поскольку всюду виднелись аркады, колоннады, картуши, а возле каждого дома росли по крайней мере две высокие похожие на карандаши пинии.

Кэб свернул к проливу, и глазам прибывших открылась удивительная панорама нового моста. Сделав круг по площади, машина остановилась у дома под номером три. Глауен и Чилк расплатились, повозмущавшись для порядка дороговизной, хотя на самом деле плата оказалась вовсе невелика, и вошли в подъезд. Они сразу же попали в приемную, где сидела тоненькая решительная блондинка с длинным острым носом и черными глазами, смотревшими дерзко и настороженно. Выражение серьезного лица предупреждало любого, что тревожить ее всякими глупостями даже помыслить невозможно.

Глауен заговорил как можно мягче:

— Простите, девушка, но я хотел узнать, не сможете ли вы помочь нам?

— Это полностью зависит от того, чего именно вы хотите, — последовал сухой ответ.

— Мы только что прибыли на Реа…

— Мы больше ни в ком не нуждаемся! Мы не набираем даже и вспомогательных команд. Если вам нужна более подробная информация, обращайтесь на биржу труда через два квартала отсюда.

— И мы найдем там Левина Бардуза?

Девушка изумлено вскинула голову.

— Как вам могла прийти в голову столь нелепая мысль?

— Я надеюсь, вы понимаете, о ком я говорю, — скривился Глауен.

— Разумеется. Вы говорите о господине Бардузе.

— Нам нужно сказать ему пару слов — где нам лучше его найти?

— В этом отношении я вам не помощник.

— Но он все еще здесь, на Реа?

— У меня нет сведений на этот счет. Он был здесь во время церемонии открытия — это все, что я могу вам сообщить.

— Тогда, пожалуйста, препроводите нас к тому, кто может сообщить больше.

Девушка задумалась на мгновение и сказала через селектор:

— Шеф, тут два господина, которые хотят переговорить с господином Бардузом. Я не знаю, что им посоветовать, — после этих слов девушка прижала аппарат плотно к уху. — Но они упрямы, они настаивают на точной информации! — Затем, выслушав ответ, сморщила носик и, бросив в трубку: «Хорошо», повернулась к Глауену и указала пальчиком на дверь, ведущую вглубь здания. — Пройдите в конференц-зал, там вас встретит господин Йодер, он менеджер третьей «б» категории — так что, прошу вести себя подобающим образом.

Глауен и Чилк, прислушавшись к совету, отправились в конференц-зал. Зал оказался длинной комнатой, отделанной панелями белого пластика, с черным потолком и желто-коричневым ковром на полу. Мебель, состоявшая лишь из стола и десятка стульев, тем не менее, отличалась изяществом и была явно ручной работы. На стене висела огромная фотография моста, рядом с которым находилась группа мужчин и женщин, несомненно занимающих самые высокие должности.

Высокий тучный господин средних лет вошел в комнату, удивив Глауена сочетанием красного грубоватого лица с элегантным белоснежным костюмом и голубым галстуком в придачу.

— Меня зовут Ошман Йодер, — низким металлическим голом представился он. — Могу я узнать ваши имена и род занятий?

— Я командир Глауен Клаттук, а это командир Эустас Чилк, полиция Кадвола. Таким образом, наш статус достаточно высок.

На Йодера это произвело мало впечатления.

— Кадвол? Никогда не слышал.

— Это место хорошо известно образованным людям, включая и самого Левина Бардуза. Нам необходимо задать ему несколько вопросов. Как мы понимаем, он все еще здесь, на Реа.

— Ничего подобного я не говорил, — холодно отрубил Йодер.

— Действительно. Но если бы его уже не было, то об этом вы сказали бы нам сразу же и просто.

Йодер быстро кивнул и даже улыбнулся.

— Прошу вас, садитесь. Если хотите, конечно, — и сам сел у стола. — Левин Бардуз есть лицо частное и не любит иметь дела с публикой. Поэтому он предпочитает нанимать людей типа меня, чтобы именно они решали его проблемы, связанные с посторонними лицами. Вы меня понимаете?

— Разумеется. Но мы не просто публика, мы представители закона. И наше дело абсолютно официальное.

— В таком случае позвольте ознакомиться с вашими документами.

Глауен и Чилк протянули удостоверения, которые после долго и весьма тщательного изучения Йодер вернул им.

— Но ситуация все же не так проста.

— Почему?

Он откинулся на спинку стула.

— Потому что я не знаю, куда отправился господин Бардуз.

— Тогда зачем… — начал было Глауен, пытаясь сдержать раздражение.

— Но мы можем проконсультироваться с господином Номени. Он является координатором меду Л-Б и «Двенадцатью Семьями». Если здесь есть, что знать, он непременно это знает, а уж если знает, то знает доподлинно. — Йодер повернул голову и произнес в пространство. — Дайдас Номини!

Часть стены скользнула вправо, обнажив большой экран, явивший голову и плечи круглолицего мужчины, радостного, как херувим. На лоб его падали кудри орехового оттенка, они же спускались и по щекам и перепутывались с шелковистыми густыми усами. Носик, однако, был курнос и почти утопал в розовых щеках, но бледно-голубые глаза совершенно неожиданно сверкали решимостью и умом.

— К вашим услугам! — живо произнес он. — Кто это, Йодер? Какие новости?

Йодер представил ему Глауена и Вука, объяснив цель их визита.

— Итак: где может быть Левин Бардуз?

— Точно сказать не могу. Он намеревался проинспектировать три места, но это должно было быть сделано еще вчера. Сегодня он собирался заняться иным — посетить деревеньку в сотне километров отсюда на побережье.

— Странно, — заметил Йодер. — Что за деревенька?

— Примитивная до невозможности. Я даже не помню ее названия.

Вдруг откуда-то из-за экрана донесся голос невидимого клерка:

— Она называется Йиптон.

— Йиптон! ? — выдохнули разом Глауен и Чилк.

— Позвольте я объясню, — продолжил со всей вежливостью и участием Номини. — Поначалу мы использовали на строительстве команды рабочих с различными профессиями, а то и вовсе без таковых, которых набирали со всех уголков Сферы. Какое-то время Бардуз экспериментировал и с народностью, называемой «йипы». Они сильны, понятливы, и могут хорошо работать, если их суметь заставить. С помощью бригады в триста йипов мы добились производительности, превышающей обычную на тридцать процентов в месяц. Но потом что-то не заладилось, йипы уехали и эксперимент был признан неудавшимся.

— Но что же вдруг случилось с этими ленивым канальями? — поинтересовался Глауен.

— Они сбежали в отдаленные части континента и с тех пор никто о них ничего не слышал. Но пару месяцев назад я лично обнаружил, что они обитают в сотне миль отсюда на побережье. Беглецы прихватили местных женщин и умудряются жить каким-то поселением. Когда Бардуз услышал об этом, то отложил отъезд на день, заявив, что эта деревня интересует его даже гораздо больше, чем мост.

Йодер перевел взгляд с Глауена на Чилка.

— Странно, не правда ли?

— Очень странно, — подтвердил Глауен. — Так где же Бардуз в данный момент?

— Время близится к полудню. Значит, он или все еще в деревне или уже в космосе.

— И куда он направится в последнем случае?

Номини пожал пухлыми плечами.

— Об этом он не поставил меня в известность и, как я полагаю, не поставит.

— На судне какого типа он путешествует?

— Флисенпраун марки 6 под названием «Элиссуа». Отличный корабль, и скорость хорошая. Но думаю, у вас еще есть время застать его у этих… йипов. Наймите флиттер или, если хотите, я лично отвезу вас туда.

— Это будет очень мило с вашей стороны. Когда мы сможем вылететь?

— Прямо сейчас. Времени мало.

4

Флиттер летел по восточному побережью пролива Скайм. Слева оставались заброшенные пустые шахты — источник великого богатства «Двенадцати Семей», которое они не смогли бы потратить до конца своих дней даже при всем желании.

Через некоторое время Скайм стал расширяться, и на горизонте показались очертания Мюрдайла. Внизу запестрели луга, на которых трудились женщины в сереньких платьях и голубых тюрбанах. Из скалы неподалеку с шумом вырывался водопад высотой не менее ста футов и превращался в стремительный поток, перерезающий луга.

Номини посадил флиттер рядом с деревней. Все трое выпрыгнули наружу и оглянулись.

Деревенька состояла из домов, напоминавших разнообразные шляпы. Одни домики были сложены из веток и соломы, другие сколочены из реек и прикрыты сверху пальмовыми листьями. Примерно же треть построек свидетельствовала о большей заботе и немалом затраченном труде; дома покоились на каменных фундаментах, поддерживались столбами из дерева, были крыты досками или метаморфизованным биотитом.

В деревне стояла тишина, если не считать глухих звуков из дома, являвшегося, вероятно, деревенским магазином. Дети, игравшие в пыли, оторвались от своих занятий, разглядывая чужих, но быстро потеряли к ним интерес. Из дверей выглянули несколько мужчин и женщин, но, не обнаружив ничего особенно интересного, снова попрятались. Женщины были грубоватого сложения с тугими темными волосами, тяжелыми чертами лица и большими глазами. В них не было традиционной красоты йиповских женщин, но они, видимо, компенсировали ее силой и уменьем работать. Все поля и огороды возделывались очевидно только ими.

— Вы, кажется, говорили, что все женщины здесь местные? — спросил Глауен у Номини.

— Абсолютно все, ни одной йипки. Есть, правда, несколько девиц из других миров, но их привезли сюда в основном инженеры со строительства. А почему вы спрашиваете?

— Из-за детей.

— Но дети совершенно обыкновенные, только очень грязные, — удивился Номини.

— На Кадволе союз йипов и других женщин всегда бесплоден*. [77]

— Здесь, как видите, это не так.

— Да. Но следов Бардуза никаких.

— Я и не ожидал их найти, — жизнерадостно подхватил Номини. — Зато мы можем узнать причину его интереса к этой дыре. Что часто бывает полезней всего остального. — Он нахлобучил шляпу и прикусил густые усы. — Позвольте мне провести несколько интервью — у меня в таких делах богатый опыт, особенно с этими прохвостами.

— Мы с Чилком тоже не понаслышке знаем об этих субъектах, — проворчал Глауен. — Они гораздо более хитры, чем вы предполагаете. Так что лучше вам оставаться в тени.

— Как хотите, — мгновенно согласился Номини. — Только не наворотите ошибок, а то мне будет стыдно.

Все трое приблизились к хижине, выглядевшей более или менее достойно. Это был дом из двух комнат, с каменными стенами и крышей из пластов серого шиста. Внутри послышалось шевеление и на бледный свет солнца Тюр Джог вышел йип. Он оказался высоким, прекрасно сложенным, с темно-золотыми волосами, бронзовой кожей и на редкость правильными чертами лица.

— Мы ищем корабль, который был здесь сегодня утром, — объяснил Глауен.

— Вы опоздали. Он улетел.

— Вы были здесь, когда он сделал посадку?

— Да.

— Вежливо ли с ним обошлись в деревне?

— Да, по ситуации.

— Приятно слышать, поскольку это наши друзья и мы очень хотим их найти. Они сказали, куда отправляются?

— Они не сообщали нам своих планов.

— Но ведь, будучи человеком наблюдательным, вы многое могли заметить и сами.

— Да, это так. Я был действительно удивлен множеством мелочей.

— И вы можете сказать, что это за мелочи?

— Разумеется, если получу за это соответствующую плату.

— Разумное требование. Командир Чилк, прошу вас, выдайте этому господину пять солов.

— С удовольствием, если от этого будет толк.

— Выбирайте выражения, командир Чилк.

Йип принял деньги с важным и ленивым видом.

— Итак, что же произошло этим утром?

— Сел корабль. Оттуда вышло несколько человек. Один был капитан. Другая женщина, очень тощая, на мой взгляд. Капитан и женщина подошли поговорить со мной. Им очень понравился дом, а особенно крыша. Я сказал, что поскольку моя женщина не может спать, когда идет дождь, то пришлось сделать прочную крышу. Она сказала мне, что самым хорошим материалом будет камень, и в доме будет сухо. Я согласился, поскольку моя женщина человек разумный, а на других домах уже несколько раз крыши сносило ветром. Теперь после меня все стали крыть камнем. Один из команды произнес какие-то слова о «социальной эволюции», но я не знаю, что это такое.

— Они говорили об изменении в вашем стиле жизни, — пояснил Чилк.

— И этому можно удивляться? Разве бывает иначе? На Кадволе мы жили, как рыбы в садке. Намур взял нас оттуда, но Намур великий обманщик, и никогда не получается так, как он говорит. Можете поверить? Он увез нас из дома, мы затосковали, а они все равно хотели заставить нас работать.

— Если бы вы работали как следует в Тенвае, то вам и заплатили бы как следует, и теперь вы жили бы не в этих сараях, а в одном из городских домов, — не выдержав, вмешался Номини.

Йип задумчиво посмотрел на луг.

— Когда йипы работают, надсмотрщик смеется. Поэтому мы скоро прекратили работать — и надсмотрщик прекратил смеяться. А здесь я работаю на себя. Таскаю камни с гор — и они мои.

— Это действительно социальная эволюция, — подтвердил Чилк. — Когда вы говорили с Бардузом, ну, с капитаном, он сказал вам, куда направляется дальше?

— Бардуз нам ничего не сказал.

Но Чилк уже уловил нюанс в тоне йипа.

— А женщина? — уточнил он.

— Бардуз спросил, давно ли мы видели Намура, — бесстрастно ответил йип. Я сказал — нет. И женщина сказала Бардузу: «Он, наверное, на Розалии, там мы его и найдем».

Больше узнавать было нечего, но уже перед самым отлетом Глауен все же поинтересовался у йипа:

— Вы знаете Каттерлайна или Селиоса?

— Есть такой умп по имени Каттерлайн. А Селиоса никакого не знаю, хотя имя такое слышал. Он тоже умп.

— А где они сейчас?

— Понятия не имею.

Глава пятая

1

Ежегодное издание «Справочника планет» сообщило Глауену не только физические характеристики Розалии с ее сложными географическими условиями, но и многое другое. Среди путаницы морей, заливов, каналов и болот, называемых в целом «океан», имелись еще и восемь континентов с мириадами островов. Сама планета с ее диаметром в семьдесят шесть сотен миль имела поверхность суши, превышающую таковую на Старой Земле в целых два раза!

Флора и фауна Розалии считались весьма разнообразными, но не очень дружелюбными к человеку. Например, такие, как древесные бродяжки, жившие в листве, водяные бродяжки, пребывавшие в реках, болотах и сырых местностях далекого севера, а также ветровые бродяжки, обитавшие в пустынях. Все они были известны странными и таинственными привычками. В их поведении неизбежно прочитывался каприз в сочетании со своеобразной логикой, так что эти существа постоянно служили источником грозной опасности, хотя и не были лишены очарования.

Большим количеством населения Розалия не отличалась. В порте Мона, самом крупном городе, численность жителей колебалась от двадцати до сорока тысяч человек, в зависимости от приливов или отливов сезонной рабочей силы. Там был космический терминал, несколько более или менее сносных гостиниц, агентства, магазины и административные учреждения, представлявшие ее странное двойное правительство*. [78]

Первооткрывателем Розалии был легендарный Уильям Уипснейд или, как его чаще называли — «Дикий Вилли». Он разделил всю поверхность Розалии на сектора со стороной в сто миль, которые начал потом распродавать на грандиозном аукционе. Пятьдесят лет спустя, когда все более или менее утряслось, была основана Ассоциация Факторий, чье представительство ограничилось цифрой в сто шестьдесят владельцев ранчо. По уставу владельцы никогда не должны были поднимать вопрос о переделе своих владений, хотя и могли продавать их куски соседям для увеличения площадей. Поэтому со временем одни поместья неизбежно разрастались, а другие уменьшались. Например, ранчо Боггинса «Уиллоу Глен» составляло уже почти миллион квадратных миль, так же, как ранчо Айгли-Морт или Стронси; в то время как другие, типа Черной Лилии или Железного треугольника, измерялись всего лишь сотней тысяч квадратных миль, а то и меньше.

Все ранчо, из-за отсутствия должного ухода, почти не приносили доход, во всяком случае, доходов не хватало даже на поддержание нормального функционирования. Вследствие этого несколько владельцев стали использовать свои земли для обслуживания туристов, предлагая своеобразную экзотику в виде ночлегов в сараях, деревенских обедов и прочего в том же роде, деря за это втридорога. Туристам в свою очередь разрешалось наслаждаться окружающими пейзажами, включая Равнины Дикого Меда, где в изобилии росли прелестные цветы и водились опылявшие их насекомые. В туристические программы входило и посещение Леса Динтона, где росли пуховые и трубковые деревья, а так же брухасы, достигавшие семисот метров в высоту. Там также жили и весьма активные древесные бродяжки, отличавшиеся злобностью, особенно проявлявшейся, когда туристы бродили по лесу в одиночку. Допускались туристы и на Мистические Острова Залива Мьюран, и в цветные пустыни, известные как Тиф, где ветряные бродяжки устраивали настоящие иллюзионы, создавая из дыма ужасные образы, пугавшие туристов и дававшие бродяжкам возможность ловко похищать туристическое имущество.

Ранчо Тенистая Долина занимало площадь в шестьсот тысяч квадратных миль и граничило с горами Морчи, озером Паван с окружающими его многочисленными болотами, несколькими густыми лесами, и настоящей саванной, где обитало немало птиц. Владельцем ранчо считался Титус Зигони, пухленький маленький человечек с белым пушком на голове и розовыми щеками. Как-то раз в один странный день в Липвиллоу, городке на Большой Мутной реке, ему случилось познакомиться с Намуром. И это событие изменило жизнь Титуса Зигони. Намур вскоре представил его весьма активной даме по имени Симонетта Клаттук, которая поначалу казалась доброй, ласковой и невероятно все понимающей — короче говоря, именно такой особой, каковой Титус смог поведать печальные перипетии жизни — и, прежде чем сам что-либо понял, он оказался женат на этой замечательной женщине, которая, к тому же, всегда и во всем была права.

Немного погодя Намур привез ему группу йипов — красивых молодых людей и соблазнительных девушек, которые стали работать на ранчо. Но эксперимент, в общем-то, не удался: йипы ни за что не соглашались окончательно понять, зачем их вывезли с Йиптона и поселили на малопривлекательной для них Розалии. К тому же, они обнаружили, что работать их заставляют чересчур много, не однажды только что-нибудь сделать, а ковыряться день за днем — и для чего — опять неизвестно. Все это им не понравилось, а больше всего не понравилось то, что за транспортировку в это негостеприимное место их еще и вынуждали платить налоги. Короче, работа на ранчо окончательно потеряла для них всякую прелесть.

Тогда однажды Намур привез некоего пожилого человека из Кадвола, которого представил как Калайактуса, умфау йипов. Мадам Зигони немедленно усмотрела поразительное сходство между этим господином и своим мужем; что, конечно же, было вполне очевидным и для Намура. И вот однажды, после странного посещения Садов, в которые он и не собирался заходить, Дайдо Калайактус попал в «катастрофу», и так уж вышло, что пост умфау очень скоро занял Титус Зигони. Да и кто бы стал возражать? Разумеется, никто.

Так все было и объяснено Титусу. Он, правда, заявил, что у него нет никакого опыта, но Смонни заверила, что работы у него, по существу, никакой не будет, надо только быть твердым и иметь представительную наружность на людях, а на самом деле — всего лишь наблюдать за нравственностью девушек йипок. Титус согласился попробовать.

С помощью того же Намура Титус Помпо, новый умфау, был переправлен в Йиптон и отныне почти не показывался на своем ранчо.

2

Дикий Вилли, первооткрыватель Розалии, всегда испытывал особую тягу к прелестным молодым девушкам, которых встречал в различных частях Сферы Гаеан. И чтобы увековечить память о разных приятных часах и минутах, он и назвал новую планету Розалией, ее главный город — порт Мона, а восемь континентов Оттилией, Эклин, Куку, Желтой Нелли, Ла Марой, Тринки, Гортензией и Альмирой.

«Фортунатас» добрался, наконец, до Розалии и сел в космопорте Моны. Глауен и Чилк, пройдя таможенные формальности, вышли в зал — огромное восьмиугольное помещение, каждая стена которого была отделана панелями из местных пород дерева: пухового, колуки, дамсона, бруха, споурада, рогового, кровавого и сплендиды. Наверху панели переходили в стеклянные треугольники странного тускло-оранжевого и пепельно-голубого цвета, которые накрывали зал восьмиугольным разноцветным колпаком. Эффект такого оформления мог бы быть совершено замечательным, если бы не скучные цвета.

Зал оказался пустым. Глауен и Чилк подошли к стойке, на которой висело расписание комических кораблей на ближайшие полгода вперед, и приблизительное расписание — на вторые полгода. Никакого упоминания об «Элиссуа» они не обнаружили.

— Есть три варианта, — вздохнул Чилк. — И все не очень-то хороши. Первый заключается в том, что Бардуз еще не прибыл. Второй в том, что он прибыл, но сел где-нибудь вне порта Мона — может быть на каком-то ранчо. И третий — он сменил планы и не прибудет сюда вообще.

— И в случае третьего варианта неизвестно, как мы его найдем, — согласился Глауен.

После этого оба вышли из терминала и остановились под изнурительными лучами темно-желтого солнца. Дорога тоже была пуста. Только рядом с одним из деревьев «драконий глаз» стоял йип и жевал периодически срываемые с него фрукты, впрочем, без особого энтузиазма. На остановке кэбов тоже не было ни души. Впереди, за пару миль виднелись окраины порта Мона.

— Где же кэбы? — окликнул йипа Чилк.

— Сегодня в расписании нет никаких рейсов — зачем же кэбам тут стоять? — удивился йип.

— Логично. А ты случайно не хочешь донести наши вещи до города?

— Естественно, не хочу. Вы что, за дурака меня держите?

— Я имею в виду — за плату.

Йип посмотрел на два небольших чемодана.

— И какова плата?

— Полсола, я думаю, хватит.

Йип медленно отвернулся к дереву и лениво бросил через плечо:

— Сол и не меньше.

— Хорошо, сол, за два чемодана и до дверей гостиницы, немедленно, на наших глазах. И не плестись сзади, и не отдыхать на каждом шагу.

— Ничего себе требования, — хмыкнул йип, подумал, однако, не найдя в условиях ничего особого сложного, добавил. — Только деньги вперед.

— Ха-ха! Это ты нас держишь за дураков. Деньги получишь в отеле.

— Значит, я должен верить вам на слово, — проворчал йип. — И поэтому-то мы считаемся неполноценной расой.

— Вы считаетесь неполноценной расой из-за вашей чудовищной лени, — усмехнулся Чилк.

— Хорошо, пусть так. Но если я такой ленивый, а вы нет, то как же так получается, что я потащу ваш багаж, а вы потопаете налегке, а?

Пару мгновений Чилк даже не знал, как и ответить на столь неожиданный выпад, но потом нашелся:

— Если бы ты имел понятие об экономических законах, то не задавал бы таких дурацких вопросов.

— Может быть, может быть.

Втроем они направились в порт Мона, проходя пустынными полями, где высокое небо, далекий горизонт и похожее цветом на пиво солнце наводили почему-то ужасную тоску. В миле к северу стеной стояли деревья трум, одинокие и печальные. На полях не было видно ничего, кроме редких кучек туфа, а росшие вдоль дороги низкие растения с мясистой розовой сердцевиной издавали острый сухой запах. На юге виднелись три пика, уходившие высоко в небо.

— Где ты живешь? — поинтересовался у йипа Глауен.

— Наш лагерь здесь неподалеку.

— И как давно ты здесь?

— Точно не могу сказать. Несколько лет, наверное.

— Вы строите для себя дома?

— Строим.

— И прочные?

— Достаточно. Если ветром сдувает крышу, то вокруг всегда полно травы, чтобы покрыть дом заново.

Наконец они вошли в порт Мона и миновали богатый квартал, застроенный бунгало, в экзотическом и нелепом местном стиле. Потом пошли пестрые районы дач, складов и магазинчиков, убогих и бедных. Дорога свернула к югу, пересекла высохшее русло реки и через пятьдесят ярдов вывела к центру города.

Город был тих и пуст, как в спячке. По улицам не двигалось никаких повозок, редкие люди явно слонялись без дела, и на лицах было написано полное отсутствие мысли.

На одной из площадей обнаружились две гостиницы, под названиями «Мультифлор» и «Харчевня Дорсави», выстроенных в том же стиле, что и большинство зданий в порте Мона. Обе имели по шесть этажей, украшеных куполами из меди и стекла и окруженных садиками из иланг-иланга, темных кипарисов, жасмина, амаранта и звездного пламенчика. Садики изнутри были подсвечены зелеными, синими и белыми огоньками и источали одуряющий цветочный аромат.

Повсюду на площади виднелись магазины, агентства, рынки и представительства Ассоциации Факторий. На южной стороне площади стоял и третий отель — Уипснейд-Хаус, ветхое корявое здание из темного дерева с кособокой галереей по второму этажу. Также Глауен заметил неуклюжее строение из стекла и бетона, на котором виднелся сине-белый знак ИПКЦ. Хорошо бы нанести визит местным коллегам, и чем раньше, тем лучше — таков был протокол ИПКЦ, который Глауен, всегда находил правильным. Но сейчас их с Чилком присутствие здесь может поднять ненужную шумиху, которая только повредит делу. С другой стороны, если он нарушит правила, то никакой помощи и поддержки от коллег больше не дождется. А их помощь и поддержка могли потребоваться, и очень скоро. Оба командира решили позвонить туда завтра с утра пораньше.

Солнце зашло за плотную гряду облаков, и небо стало густо-лиловым, что, впрочем, являлось для Розалии обычным делом. Чилк махнул рукой в сторону двух гостиниц на северной стороне площади.

— По-моему, они ничего, во всяком случае, так мне говорили. Цены, правда, умопомрачительные. В Хаусе тоже странности: чавкать за столом и храпеть во сне строго запрещается, но именно там останавливаются все прибывающие в город владельцы ранчо.

Глауен с Чилком отправились в Хаус, сняли номер и вышли на галерею попить пива.

На порт Мона упали сумерки. Площадь по-прежнему была пуста, если не считать нескольких лавочников, возвращавшихся домой.

— Что-то я не вижу ни кафе, ни салунов, ни ресторанов, — удивился Глауен.

— Это все полиция. Порт Мона считается коммерческим центром, воротами планеты. Поэтому ничего разгульного здесь не допускается.

— Безрадостное местечко.

Чилк согласился.

— Молодежь валит отсюда, как можно раньше. И рабочих рук всегда не хватает.

— Да. Намуру пришла в голову неплохая идея. Эти йипы принесли ему немало денежек.

— Именно. Деньги из-за этих лентяев теряют только владельцы ранчо, а Намур лишь обогащается.

Глауен задумался.

— Если Бардуз чувствует что его обманывают, и если он человек темпераментный и серьезный — тогда его интерес к Намуру и йипам понятен. Он жаждет мщения и возвращения денег.

— С другой стороны, если он по натуре философ, то давно уже в душе посмеялся над всем этим и махнул рукой на столь идиотский бизнес, — предположил Чилк. — И теперь носится с новым проектом. На Тюр Джоге он заметил изменения в менталитете йипов и сказал себе: если это могло произойти там, то почему бы этому не произойти и в других местах? Поэтому он и отправился на Розалию изучить колонии йипов. Эти его действия тоже вполне понятны.

— Однако, Розалия слишком далеко находится, а значит и не является местом, куда можно приехать лишь для того, чтобы посмотреть на йипов.

— Но зачем-то он поехал осматривать деревушку на Реа.

— Есть нечто, что он хочет найти. И ему хватило пяти минут. Он увидел, что как только йипы начали жить с местными женщинами, обладающими очень сильной волей, они тоже начали больше работать и даже строить приличные дома. Бардуз увидел то, что хотел увидеть, и отправился срочно на Розалию. И теперь он, скорее всего, здесь.

— Существует два способа найти его. Можно просто шнырять туда-сюда по планете, но можно искать и путем голой логики.

— Я бы предпочел второй способ, если бы только знал, с чего начать.

— Давай вернемся опять к поселению на Реа. Флиц сказала Бардузу не беспокоиться насчет Намура, поскольку они найдут его на Розалии. Из этого надо сделать вывод, что они и так уже собирались сюда по причинам, с Намуром не связанным. Я не могу поверить, что они специально поехали сюда только для того, чтобы проверить пару йипов. Значит, что-то еще интересно для них на Розалии? Ответ один — Тенистая Долина Смонни и Титуса Зигони, а уж потом Намур. Логика сама дает нам ключ к разгадке.

— Не все так просто, — заметил Глауен. — А что нужно Бардузу на ранчо?

— Именно потому мы и здесь — чтобы понять.

— Хм. Задать-то ему этот вопрос просто, а вот найти его… Более того, добиться ответа — и вовсе дело проблематичное.

— Пока ты будешь работать с Бардузом, я займусь Флиц, — задумчиво предложил Чилк. — Это дело сложное, но, мне кажется, я справлюсь.

— Послушай, знаком ты с одной старинной басней под названием «Поставить себя под удар»?

— Моя мать была великая охотница до басен. А почему ты спрашиваешь?

— Если кто-то хочет о чем-то расспросить Флиц, то пусть сначала приготовиться к тому, что она пошлет его очень и очень далеко.

Наутро Глауен и Чилк зашли в контору ИПКЦ. Ее глава Адам Винкатц принял их с должной вежливостью, тщательно избегая всяческих вопросов. Винкатц был тощим, костистым и высохшим господином с длинной угловатой головой, волосами песочного цвета и бледно-голубыми мутноватыми глазами.

Глауен объяснил ему их присутствие здесь проблемами с Намуром. Он сказал, что полиция Кадвола крайне недовольна настоящим поведением Намура и что, по их сведениям, он нашел преступный приют именно здесь, на Розалии. В связи с этим он поинтересовался нет ли у Винкатца какой-либо информации об этом человеке.

Винкатц слушал вполуха и, кажется, только из вежливости.

— Я слышал имя Намур, — наконец, сказал он. — Он поставлял сюда различные партии рабочих из каких-то весьма отдаленных и мне незнакомых мест.

— Место это называется Кадвол, — жестко пояснил Глауен. — Это Консервация, охраняемый Хартией заповедник.

— Да? Ну, все равно. Из этой затеи ничего не вышло, поскольку все его рабочие порасползлись с тех ранчо, где должны были работать.

— А на каких именно ранчо они находились?

— Их было всего три или четыре. Одну партию взял «Медовый цветок», Стронси — две партии, потом еще Барамонд и Тенистая Долина. Эти, по-моему, взяли по три. Сейчас, правда, на последнем йипов почти не осталось. Они, вообще, перемещаются по всей Розалии как привидения, и работать здесь уже совсем некому.

— А хозяева не пытались обращаться в ИПКЦ?

— Им не на что жаловаться, поскольку Намур ничего и не гарантировал. Он только поставлял рабочую силу, а уж дальше разбирайтесь сами.

— И где же теперь все эти рабочие?

— У йипов с Медового Цветка поселение рядом с городом Туней на Оттилии. Йипы из Стронси перебрались на Мистические Острова. У йипов Тенистой Долины лагерь под Липвиллоу на Большой Мутной реке, что на Ла Маре. Йипы из Барамонда живут в травяных домиках прямо рядом с космопортом, у Болота Фанни.

— И последний вопрос. Намур привез сюда немногим больше тысячи йипов. Есть ли какие-то записи относительно их личностей, реестры, списки…

— Таких реестров у нас нет, — ответил Винкатц. — Но я не сомневаюсь, что они есть в Ассоциации Факторий, которая запрашивала их у Намура. А какие именно йипы вас интересуют?

— Каттерлайн и Селиос.

— Минуточку, — сказал Винкатц и нажал кнопку. На экране появилось женское лицо. — Это Винкатц, ИПКЦ, Прошу информацию на двух человек, оба йипы. Каттерлайн и Селиос.

— Минуточку, — тоже ответила женщина. — Нет, таких имен в списках нет.

— То есть на Розалии их определенно нет?

— Да, если только они не въехали нелегально, что, впрочем, бывает редко.

— Благодарю, — Винкатц обернулся к Глауену. — Большей информации здесь нет ни у кого.

— Премного вам благодарен.

3

Глауен и Чилк вернулись на флиттере в космопорт, посчитав, что это привлечет меньше внимания, чем если они пустятся на поиски в «Фортунатасе». Из Моны они полетели на северо-запад, через бесконечные болота с красными и черными растениями, небольшими открытыми бочагами и заливными лугами. У гряды невысоких холмов лежало, сверкая, длинное озеро. Стали появляться деревья, отличавшиеся бесконечным разнообразием: дымные деревья невиданных форм, стоявшие или по одному или небольшими группками, потом заросли пуховых деревьев, билбобов, трумов — они покрывали землю причудливым пестрым ковром из черной, коричневой и бронзовой листвы.

Чилк обратил внимание на огромное дерево с массой маленьких остроугольных листьев, сверкавших то темно-красным, то бледно-розовым, то пурпурным.

— Смотри, это пилкардия, но ее чаще зовут здесь деревом «О, боже мой!»

— Что за странное название!

Чилк согласился.

— Отсюда тебе не видно, но дерево прямо кишит древесными бродяжками. Они собирают на нем смолу и кору и прочие мелочи для своих печально знаменитых вонючих шариков. Иногда гости ранчо отправляются гулять по лесам и застывают, пораженные красотой деревьев. Но делать этого ни в коем случае не следует.

Флиттер пролетел Эклин и шел теперь над Океаном Корибантов. Солнце медленно догоняло. В полдень по местному времени на горизонте показался берег Ла Мары, а еще через несколько минут флиттер пересек голубую лагуну, покрытую бурлящей белой пеной и очутился над белым песчаным берегом, за которым стоял непроходимый лес. Через сотню миль лес закончился высоким пустынным плато тектонического происхождения.

Флиттер поднимал целый шлейф разноцветного песка, красного, желтого и медного, и вообще, весь пейзаж показался Глауену красивым, но очень тревожным.

— Это тоже часть какого-нибудь ранчо? — спросил он.

— Скорее всего, нет. Здесь еще полно диких участков для продажи, которые можно купить, если, конечно, ассоциация признает тебя достойным что-либо приобретать здесь по классовому признаку. У тебя, как у Клаттука, конечно, с этим проблем не будет, и за десять тысяч солов можно купить все это плато.

— А потом — что я с ним стану делать?

— Будешь наслаждаться одиночеством или начнешь изучать ветреных бродяжек.

Глауен огляделся.

— Никаких бродяжек здесь не видно вообще.

— А ты спустись сюда ночью, разожги костерок и подожди. Очень скоро они начнут швырять в тебя галькой и издавать странные звуки. Туристы всегда теряются, когда эти существа начинают подобные игры. Потом туристы рассказывают небылицы.

— А на что они похожи, эти бродяжки?

— В этом никто сойтись не может, камеры не фиксируют ничего.

— Странно, очень странно, — пробормотал Глауен.

Плато резко оборвалось, под ним оказалась плоская равнина. Чилк указал на реку, лениво катящую воды на запад.

— А вот Великая Грязнуля. Мы уже почти у цели.

Флиттер скользил еще час, и вот под ним на берегу реки показался городок Липвиллоу — сборище полуразвалившихся зданий из пуховых деревьев, все они были покрашены в весьма приятный глазу бронзоватый цвет. Самый большой сарай оказался гостиницей, с галереей по фасаду, очень напоминавшей галерею Уипснейд-Хауса в порте Мона. Имелись, конечно, и магазины, и агентства, и даже почта. В реку вдавался длинный пирс со множеством небольших причалов. На самом конце его высился сарай, который Чилк назвал салуном под названием «Местечко Пули». В полумиле от пирса вниз по течению виднелись лачуги из выловленных в реке досок, кусков дерева и фрагментов сломанных лодок.

Флиттер сел в окрестностях Липвиллоу, и Чилк пояснил, что именно в этом салуне он впервые увидел Намура после того, как ушел из Тенистой Долины. Мадам Зигони не заплатила Чилку ничего и он прибыл сюда с пустым карманом, едва наскребя на кружку пива. Узнав о его бедственном положении, Намур настолько проникся к нему симпатией, что даже предложил работу на Араминте. Чилк посчитал его тогда просто каким-то сказочным принцем. С тех пор мнение его заметно изменилось.

— Но все же, если мы снова встретим его в «Местечке», я, честное слово, проставлю ему пива — во имя прежних времен!

— Еще бы! Ведь ты вернулся триумфатором, аж завидки берут!

Чилк кивнул.

— Но я до сих пор не могу подумать без дрожи о мадам Зигони, которая, так и кажется, притаилась вон за тем углом, чтобы снова заслать меня на свою проклятую работу! Вот это будут завидки!

— Посмотрим, — философски заметил Глауен и махнул рукой в сторону лачуг на берегу.

— Это, должно быть, и есть йиповское поселение?

Чилк согласился.

— Немногим оно изменилось, надо сказать. И если Бардуз надеялся увидеть здесь процветающую йиповскую цивилизацию, он будет сильно разочарован.

Он прошли почту и с радостью вошли в гостиницу, ибо солнце начинало печь уже очень сильно. На деревянном крыльце гостиницы сидели три йипа и пили пиво. Сразу же быстро оглядев пришедших, они затем вообще перестали обращать на них внимание — привычная манера йипов, которую многие чувствительные люди принимают за утонченную форму высокомерия*. [79]

Чилк, уже давно потерявший терпение в общении с йипами из-за их странностей, зло сплюнул.

— Только посмотри на этих каналий, пьют себе пиво, как лорды!

— Они так расслаблены словно неимоверно устали, — хмыкнул Глауен.

— Надеюсь, на самом деле ты так не думаешь? — удивился Чилк. — Для того, чтобы устать, надо все-таки работать. Я пару раз пытался показать им и то, как надо работать, и то, что бывает за отказ — но все бесполезно. Они смотрели на меня в полном удивлении, словно не понимали, чего я вообще хочу!

— Очень жаль, — вздохнул Глауен.

Они вошли на крыльцо, и один из йипов поднялся.

— Господа, не хотите ли приобрести сувенир с Розалии, не подделку, а самый что ни на есть подлинный?

— Что еще за сувенир, и почем? — нахмурился Чилк.

Йип вытащил стеклянную бутылку с тремя шариками, плавающими в маслянистой темно-желтой жидкости.

— Вонючие шарики, три штуки за пятерку, — предложил он. — Дешево и сердито.

— Сейчас мне не надо.

— Да и цены у вас чудовищные, — вмешался Глауен. — Помнится, Намур говорил мне, что при упоминании его имени вы сбрасываете вдвое.

Йип немного смутился, но продолжал улыбаться.

— Ничего подобного я от него не слышал.

— Странно. А Намур говорил, что видел вас совсем недавно.

— Ну, не так уж недавно. И шарики мы с ним уж точно не обсуждали.

— Неужели? А что же вы обсуждали? Его новый проект?

— Нет. Так будете покупать?

— Не буду, пока не посоветуюсь с Намуром. Он здесь, в Липвиллоу или в Тенистой Долине?

— Продам шесть шариков за девять.

— Я же сказал, мне нужно посоветоваться с Намуром. Не знаете, где мне его найти?

Йипы переглянулись, и продававший спокойно уселся обратно на ступени.

— Понятия не имею. Приходите, поторгуемся еще. Нигде лучше, чем у меня, все равно не купите.

Глауен и Чилк зашли в гостиницу, сняли довольно чистую комнату, прилично обставленную и пропахшую пуховым деревом.

Идти на ранчо было уже слишком поздно. По предложению Чилка они прогулялись по пирсу, где в «Местечке» сели за столик у открытого окна, из которого открывался прекрасный вид на реку, как по течению, так и против. На стенах харчевни висело несколько старых плакатов, странных и нелепых. В другом углу сидела троица из местных, еще один абориген сидел за стойкой, как загипнотизированный глядя в кружку с пивом. Бледный большеглазый мальчик принес Чилку и Глауену поднос с речными раками и принял заказ на пиво. Чилк с подозрением оглядел зальчик.

— Никогда не думал, что буду когда-нибудь снова сидеть здесь. Один философ, имя которого я запамятовал, сказал: «Жизнь непредсказуема до тех пор, пока ты жив». Кажется, я цитирую правильно. В любом случае, мысль успокаивающая.

— Даже слишком, — согласился Глауен. — Только не спрашивай, что я под этим подразумеваю, поскольку я и сам не совсем понимаю.

Чилк посмотрел вниз по течению, где в зарослях виднелись лачуги йипов.

— Социальная эволюция еще не добралась до Липвиллоу — но они ведь и не живут с женщинами, которым мешает спать дождь.

4

Утром Глауен и Чилк полетели на север. На сей раз пейзажи под ними были удивительно контрастны: горы и овраги, леса и пруды, цветочные луга всех оттенков и невысокие скалы, торчавшие, как зубы драконов.

В двухстах милях севернее Липвиллоу они оказались рядом с великим хребтом Кали-калу, который поднимался широким крестом в двадцать тысяч футов в высоту. Один из концов хребта доходил уже до границ ранчо Тенистой Долины. Справа тянулся лес из кровавых деревьев и синих махогани; на юге были редко разбросаны дымные и пуховые деревья. Сам хозяйский дом, построенный из камня и строевого леса, не признавал вообще никаких архитектурных стилей; с годами он перестраивался, вероятно несколько раз, чтобы угодить вкусу очередного владельца. В сотне ярдах к северу, полускрытые винными деревьями, стояли хозяйственные постройки; амбар, курятник, сарай, конюшни, гараж и несколько хранилищ. Чилк показал на двухэтажный сарай, покрашенный в белое, стоявший несколько в стороне от других зданий.

— Вот здесь я жил во время своей так называемой работы, за которую — да стоит ли повторяться? — я так и не получил ничегошеньки.

— Однако это наглость! — возмутился Глауен.

— Именно так. Но ведь ты знаешь, что мадам Зигони родилась не где-нибудь, а на Араминте и именно в семье Клаттуков.

Глауен кивнул.

— Она опозорила фамилию. Но пока еще не настолько, чтобы я чувствовал себя вправе отплатить ей.

На ранчо было пустынно, ни флеканпрауена Бардуза, ни грандиозного клайхакера Титуса Зигони.

— Вполне логично, — пробормотал Чилк.

Флиттер сел среди хозяйственных построек. У стены амбара сидела группка йипов, играя и потягивая пиво «Лисий хвост» из железных банок. В грязи возилось с дюжину голых ребятишек.

— Прямо как в старые времена, — вздохнул Чилк. — Эти сцены никогда не изгладятся из моей памяти.

Они спрыгнули на землю.

— Я пойду к дому, — сказал Глауен. — А ты иди сзади и держи оружие наготове. Если Намур здесь, он может спать или пребывать в хорошем настроении… Но следует быть постоянно начеку, чтобы он не ускользнул задами и не прибрал к рукам наш флиттер.

Глауен решительно направился к центральному входу, сопровождаемый на расстоянии в несколько шагов Чилком. При их приближении дверь открылась и на пороге появился грузный человек средних лет, с копной седых волос и розовым живым лицом. Он несомненно ждал их.

— Господа! — крикнул он. — Что у вас за дело? Я вас не знаю!

— Мы представители полиции, — ответил Глауен. — Вы суперинтендант ранчо?

— Я Фестус Диббинс и действительно суперинтендант.

— Есть ли на ранчо посетители? Друзья? Гости? Люди с других миров?

— Это странные вопросы, — подался вперед Диббинс.

— У меня есть для них основания.

— Тогда отвечаю вам, что нет. Нет вообще никого. Но что вам все-таки надо?

— Разрешите зайти? Там мы все и объясним.

— Позвольте ваши удостоверения.

Глауен и Чилк протянули документы, которые Диббинс, бегло просмотрев, вернул.

— Тогда прошу, если уж вы так настаиваете.

Он провел их в большую гостиную, с окнами, выходящими на запад.

— Я понял, что мадам Зигони в данный момент здесь нет? — уточнил Чилк.

— Вы правы.

— И у вас нет ни гостей, ни деловых посетителей?

— Как я уже говорил, нет, — Диббинс указал на кресла. — Прошу. Хотите что-нибудь выпить?

— Чашка чая была бы в самый раз, — ответил Глауен.

Диббинс попросил жену, с любопытством выглянувшую из-за полуприкрытой двери, приготовить для гостей чай, и она убежала на кухню. Глауен и Чилк расположились на просторной, обитой кожей софе, Диббинс — в кресле.

— Ну, а теперь, возможно, вы все-таки объясните мне причину вашего столь странного появления здесь?

— Разумеется. Но во-первых, позвольте задать вам еще один вопрос: вы знакомы с Намуром?

Диббинс внутренне подобрался.

— Да. Я знаю его.

— И вы утверждаете, что его здесь нет — это так?

— Так. Его здесь нет. Так вы ищите его?

— Нам нужно задать Намуру несколько вопросов.

Диббинс невесело рассмеялся.

— Я подозреваю, что как только дело идет о чем-то таинственном, так непременно в нем замешан Намур.

— Насколько близко вы его знаете?

— Не очень. Он друг мадам Зигони, и она позволяет приезжать ему сюда для отдыха. Или для каких-то дел, которых, я, впрочем, не знаю.

— Ваше мнение о Намуре положительно или отрицательно?

— Я работаю на мадам Зигони и посему не могу иметь мнений относительно ее друзей. Однако, я имею дело с йипами, которых он сюда навез и в этом отношении решительно неудовлетворен.

— А что насчет Титуса Зигони и мадам? Они часто здесь бывают?

Диббинс покачал головой.

— В последний год они приезжали сюда лишь раз. Но к их следующему приезду у меня уже накопилось немало того, что я намерен им сообщить.

— И что же именно?

Диббинс махнул рукой в сторону двора.

— Я имею в виду йипов. Они не работают до тех пор, пока не принесешь им пива. Потом через пару часов они хмелеют, начинают дурачиться и никакой работы нет вообще. Ничего не делается, а пиво льется до тех пор, пока не кончится. Потом они падают на землю и спят — и ничто не может заставить их изменить столь пагубную привычку.

— Так верните их обратно Намуру.

— Он не хочет их забирать. И вообще не может больше продать их никому здесь, на Розалии. Их привычки теперь всем слишком известны!

— А знакомы ли вы с Левином Бардузом?

Диббинс задумчиво посмотрел в потолок.

— Имя знакомое…

— Это известный строительный магнат. Он путешествует всегда с молодой женщиной, которую аттестует как своего делового помощника. Она хороша собой, крайне умна, с яркими волосами и соблазнительной фигурой. Зовут ее Флиц.

Лицо Диббинса прояснилось.

— А, эта! Теперь вспомнил!

— И при каких обстоятельствах вы их узнали?

— Это было несколько лет назад, сразу после того, как я здесь оказался. Мадам Зигони пригласила их на ранчо. Они позвали меня, чтобы я рассказал все, что мог, про йипов. Мне кажется, об этом попросил Бардуз. Намур, вероятно, хотел всучить ему пару-тройку бригад из этих мошенников. Бардуз сказал, что он уже несколько раз нанимал йипов, но все без толку, но Намур стал уверять его, что все проблемы подобного рода в прошлом, что теперь они проводят тщательный отбор или что-то в этом духе. Я помню только, что Намур очень пылко уверял Бардуза, а мне, вроде бы, следовало его опровергнуть. Но вы понимаете, меня только что наняли, я боялся потерять работу и потому… Словом, ответы мои были вполне положительные, но Бардуз, кажется, не очень-то мне поверил. Потом я ушел — вот, собственно говоря, и все.

— Когда вы в последний раз видели Намура? — спросил Чилк.

— Диббинс несколько заколебался.

— Это вообще было всего несколько раз.

— Пожалуйста, поточнее.

— Я не люблю говорить о делах других людей, — нахмурился Диббинс. — К тому же, мадам Зигони всегда предпочитает, чтобы я держал язык за зубами. Но… Может, этого говорить и не стоит, но все же… Словом… мне кажется, что она неравнодушна к Намуру. Мне так кажется.

— Нас не интересуют мадам Зигони и ее чувства, — равнодушно оборвал Глауен. — Мы должны допросить Намура по нескольким преступлениям — и те, кто уклоняются от наших вопросов, автоматически становятся соучастниками.

— Что ж, надо, так надо, — проворчал Диббинс. — В последний раз Намур прибыл сюда около месяца назад. У меня сложилось впечатление, что он чего-то ждал, поскольку каждый день в одно и то же время звонил куда-то, кажется, в порт Мона. Через три или четыре дня он, видимо, услышал то, чего ждал, и через час уехал.

— Куда он звонил?

— Не знаю, но его спрашивали как Намура Клаттука. Это все, что мне известно.

— Как он выглядел после последнего звонка? Довольным? Раздраженным? Неудовлетворенным?

— Скажем так — нервным или озабоченным.

— Есть ли у вас еще что-либо сообщить нам? Подумайте хорошенько.

— Нет — поскольку я ничего не знаю.

Глауен и Чилк встали.

— Могу я воспользоваться вашим телефоном?

Диббинс указал на аппарат, стоявший на маленьком столике у стены.

Глауен набрал номер ИПКЦ в порте Мона и попросил, чтобы при первом же появлении там Намур был схвачен. Винкатц заверил, что все будет выполнено со всей скрупулезностью.

— Вы очень помогли нам, — обернулся Глауен к Диббинсу. — Большое вам спасибо.

Диббинс что-то довольно пробормотал и проводил посетителей до двери.

— И никому ни слова о нашем визите — предупредил напоследок Глауен. — Вы меня поняли?

— Абсолютно, — заверил Диббинс.

5

Глауен и Чилк вернулись в Липвиллоу на Большой Мутной реке. В харчевне на краю пирса они посмотрели, как садится в воду солнце, выпили пива и обсудили последнюю информацию. Итак, Бардуз не показывался в Тенистой Долине уже давно. Этот факт мог говорить о многом — или ни о чем. Возможно, он задержался в путешествии, или Тенистая Долина вообще могла не входить в его планы. Он мог уже давно находится на любом другом ранчо. Может быть, он и вправду заинтересовался «социальной эволюцией» йипов? Но зачем? В этом-то и крылась загадка. Они сами уже видели здесь нескольких йипов, из лагеря неподалеку от порта Мона, в Липвиллоу и на самом ранчо. Никаких признаков «социальной эволюции» не было и в помине. Правда, были еще два лагеря: к югу от Тунея и на Мистических островах залива Мьюран…

Утром Глауен позвонил в представительство ИПКЦ в порте Моне и узнал, что Намура нигде найти не могут и вообще о нем ничего не знают.

6

Флиттер поднялся от Ипвиллоу и взял курс на северо-запад, через Ла Мару, над Океаном Корибантов, к Оттилии. Рассвет застал командиров над огромными цветочными полями, а к полудню на горизонте уже можно было различить семь вулканических вершин, покрытых снежными шапками — именно за ними, как узнали Чилк и Глауен, находилось ранчо Медовый Цветок. Через полчаса сотрудники посадили флиттер на территории ранчо. Сам дом стоял на холме, возвышающемся над лугом, а в миле от него к северу виднелся типичный лес Розалии — темный, мрачный, бесконечный.

Хозяина ранчо звали Аликсом Этом, и был он краснолицым, энергичным и решительным господином. Он отвечал на все вопросы без малейшего колебания. Мнение о Намуре у него было откровенно отрицательное; Эт аттестовал его как умного негодяя, который всегда держит нос по ветру. Опыт же самого Эта с йипами был вполне типичен. Как только он понял всю их бесполезность, он попытался найти Намура, чтобы прийти хотя бы к какому-то соглашению. Но Намур исчез, по выражению Эта, как ветреный бродяжка в пустыне.

Тогда Эт попытался в качестве последнего средства научить йипов основным принципам человеческого взаимодействия. Он собрал их и объяснил новую систему, которая должна будет решить все проблемы: он больше не станет давать им приказаний работать, не будет ругать их и наказывать, когда они посреди бела дня заваливаются спать — они будут свободны и будут работать только на себя. По блеску глаз и засветившимся при этих словах счастливым улыбкам Эту показалась, что система пришлась йипам по душе. «А теперь давайте договоримся и о том, что тот, кто больше работает, будет и получать больше. Все это просто, как палец. Работа будет оцениваться купонами. Как только рабочий исполнит некую работу, он получит купон. Купоны эти будут иметь определенную стоимость, их можно будет обменивать на место в гостинице и на еду в столовой. Итак, работа измеряется купонами, купоны — поддержанием существования. Вот и все», — предложил Эт. Йипы заинтересовались, но остались в некоем недоумении. Они посмотрели на купоны и спросили:» Мы будем получать эти купоны каждый день, а потом будем возвращать в столовой и гостинице?» «Именно так». «Хорошо, сложно, конечно, но попробуем. Давайте нам купоны!» «Но не сейчас! Вы получите их только после того, как выполните то, что мы назовем „совокупными достижениями“.

Буквально через пару дней йипы заявили Эту, что новая система их не устраивает, что от купонов одна неразбериха и лучше уж они будут жить по-старому, поскольку это гораздо проще и требует меньше затрат.

Эт попытался еще раз объяснить все выгоды, но йипы видели в новой системе только одно: работа равна купонам и постоянно ворчали, что глупо горбатиться целый день за клочок бумажки, который ни на что не годится. Еще спустя месяц йипы начали убегать с ранчо небольшими группками. Они уходили на юг, к Тунею, где разместились в дикой болотистой местности неподалеку от реки Тун.

— И живут, кажется, вполне, счастливо, — закончил Эт. — Ранчо, купоны и я остались лишь смутным воспоминанием.

— А что насчет йипов с ранчо Стронси? — спросил Глауен.

— Они, насколько мне известно, в том же положении. Убрались куда-то на полутропические острова в заливе Мьюран и живут себе в первобытном счастье.

— Иными словами — зачем им работать?

— Я и сам порой начинаю так думать, — вздохнул Эт. — Кстати, могу поделится с вами одним наблюдением. Около Тунея йипы живут в зарослях колючих кустарников, вдоль края болта, где растет сытная трава, которая роняет свои смена в изобилии. Йипы их собирают и варят из них некое подобие овсянки, которая на вкус, правда, напоминает грязь. Потом наливают туда воду прямо из болота, кидают плоды тамаринда, еще какие-то горькие корешки и варят пьянейшее пиво, которое потребляют галлонами. Из Тунея они понатащили каких-то баб из низших классов которые греют их ночью… Короче, я ел их овсянку, пробовал пиво, смотрел на женщин — и пришел к выводу, нет уж, я лучше буду работать.

Глауен и Чилк полетели на юг, к Тунею. Прибыв на место, они остановились в гостинице «Старый Диван» — высоком здании, состоящем из колонн, портиков и фронтонов какого-то рыжевато-коричневого цвета в странно извращенном стиле рококо. Это здание составляло прямо-таки предмет гордости госпожи Гортензии Туней.

Глауен и Чилк пообедали в саду при свете разноцветных фонарей и потом еще долго не выходили из-за стола, потягивая вино и раздумывая над дальнейшими действиями. В конце беседы они пришли к выводу что «социальной эволюции» нет и в Тунее, равно, как и среди йипов Стронси.

— Теперь я подозреваю, что на Реа Бардуз искал отнюдь не «социальную эволюцию», — предположил Чилк.

— Когда-нибудь мы узнаем это, — отозвался Глауен.

Утром они покинули Туней и полетели на юго-запад, так что к вечеру уже снова оказались в порте Мона. После короткого совещания с Винкатцем в конторе ИПКЦ они направились на базу Ассоциации Факторий, которая служила здесь одновременно почтой, телефоном и омниграфом.

Клерк солидного возраста, хилый, ленивый, с тусклыми серыми волосами и длинным унылым носом, угрюмо поглядел на них и нехотя препроводил в офис генерального суперинтенданта Тео Каллоу. Суперинтендант оказался здоровяком с квадратной медвежьей фигурой, черными глазами навыкате и коротким ежиком жестких волос. Нос его, однако, смотрелся пуговкой, особенно на фоне квадратной челюсти и могучего подбородка.

— Ну? Это вы желали меня видеть? — потребовал он.

Глауен представился и представил Чилка.

— Полагаю, что суперинтендант Винкатц сообщил вам о роде нашей деятельности.

Каллоу отвалился в кресле.

— Так это вы те двое, о которых он говорил! — Это замечание наводило на мысль, что Каллоу они представлялись сосем иначе.

— Это командир Чилк, — жестко повторил Глауен. — А я командир Клаттук. Желаете ознакомиться с документами?

Каллоу замахал руками.

— Боже упаси! Совершенно излишне! Итак, вас интересуют некие телефонные звонки, верно?

Глауен кивнул.

— В течение последнего месяца Намур Клаттук звонил сюда с ранчо Тенистая Долина неизвестному абоненту. Несколько дней назад абонент позвонил ему на ранчо отсюда. По этим звонкам нам нужна исчерпывающая информация.

— Друзья мои! Для такого человека, как я, возможно все! Дайте-ка нам книгу и посмотрим! — Каллоу поднял руку, нажал какие-то кнопки и на экране вспыхнули цифры. — Вот! Глядите-ка! Звонок из Тенистой Долины. И куда? Так. В порт Мона. А теперь куда именно? Ха-ха! Прямо на почту, под самым нашим носом! Вот уж везение! Нажмем-ка еще кнопочку и посмотрим, что обнаружится!

— Удивительно! — подольстился Чилк.

— И это еще не все! — возрадовался Каллоу. — Трокки — крикнул он. Где ты?

В дверь просунулась голова унылого клерка.

— Слушаю вас.

— Трокки! ну-ка, объясни, если сможешь, эти звоночки из Тенистой Долины!

— Какие вопросы. Звонил господин вполне всем известный и достойный — Намур Клаттук.

— Содержание разговоров?

— Всегда одно и тоже. Каждый раз он спрашивал, не прибыло ли для него некое послание.

— Так! А что скажешь об этом звонке из порта Мона?

Трокки замигал, словно потеряв под собой почву.

— Это я звонил, сообщил, что послание прибыло.

Каллоу с подозрением посмотрел на клерка, выкатив глаза еще больше и грозно надув щеки.

— И ты руководствовался в сем деле исключительно своим природным альтруизмом?

— Нет, было небольшое вознаграждение, но ничуть не превышающее обычные чаевые.

— То-то! Ну, расскажи содержание послания.

— Оно пришло по омниграфу — совершено зашифрованная вещь. Но я прочел его господину Клаттуку, и он остался доволен.

— И где оно теперь?

— Находится в файле под буквой «К». Господин Клатуук больше не звонил и им не интересовался.

— Давай его сюда! — рявкнул Каллоу. — И быстро! В два раза быстрей, чем обычно!

— Слушаюсь, — Трокки затрусил прочь и скоро вернулся с листком бумаги. — Очень любопытный документик, сами увидите. Ни привета, ни подписи, а по сути черт те что.

— Это тебя не касается! Мы сами разберемся. Ну-ка, давай сюда! — Каллоу взял бумажку, долго смотрел на нее и, наконец, прочел вслух:

— Код-линия Н, — Он поднял глаза на клерка. — И это все?!

— Все, — затрясся Трокки.

— Весьма странно.

Глауен тоже взял бумагу.

— Код-линия Н, — тоже прочитал он. — Откуда это послано?

Каллоу указал на кодовую полоску внизу листка.

— Вот дата, время, и код передающего источника. Трокки! 97 — это что?

— Ранчо Стронси.

— Кто там живет?

— Трудно сказать. Насколько мне известно, владелец сейчас где-то в других мирах, а управляющего зовут господином Альхорином.

Секретарша в представительстве Ассоциации Факторий подтвердила предположения Трокки.

— Там на Стронси произошла весьма странная история. После большого несчастья десять лет ранчо управляли опекуны, а потом передали его новому владельцу. Но самих этих новых владельцев никогда там не бывает. Ходили тут слухи об обновлении и всяких новых проектах, но все пока так и осталось по-старому. Однако, господин Альхорин все еще является управляющим.

— А что за несчастье? — полюбопытствовал Чилк.

Секретарша, круглая невысокая дама, розовая кукольная блондинка, встряхнула кудряшками.

— О, это был такой ужас, такой ужас! Это случилось в Замке Байнси — я была там однажды маленькой девочкой и так испугалась!

— А где этот замок?

— Далеко на севере. Их семья любила там отдыхать, — секретарша порылась в ящике и, вытащив большую фотографию, положила ее на стол. — Вот они, Стронси, все двадцать семь. И все погибли!

Глауен и Чилк посмотрели фото. Сзади стояли старшие, а ступенькой ниже — молодое поколение. Возраст членов семьи колебался от патриарха до четверых детей в самом низу: грустного мальчика лет девяти, такой же печальной девочки лет семи и двух малышей четырех и пяти лет.

— Вот этот старик, это Мюрдайл Стронси, — щебетала секретарша. — А эта дама — Адель. Она была изумительной музыкантшей, и таким же был вот этот молодой человек, Джереми. Детей звали Глент и Фелиция, Доннер и Милфред. Такие все были замечательные! — Секретарша всхлипнула. — Я была еще в школе, и даже училась с ними, а теперь все погибли в этих слютах!

— В каких слютах?

Секретарша понизила голос до шепота, словно говорила о чем-то запретном.

— Это бесконечные пространства черных камней, которые приносит море. Когда прилива нет, на берегу остаются лужи и ямы, а среди них, как сумасшедшие носятся водяные бродяжки. И когда наступает прилив, эти ямы заполняет, рыча и бешено крутясь, вода. А когда начинается шторм, волны мечутся по этим местам, все разбивают, делают новые ямы, приносят новые камни. И вот Стронси считали, что в своем замке они находятся в совершенной безопасности, но замок был стар, и шторма давно ослабили его стены. Но они все равно все время ездили туда на праздники, это давно стало у них доброй традицией. Они устраивали на берегу пикники с кострами, с едой и выпивкой. Праздновали и смотрели на эти слюты, которые вечно меняются, то тихие и нежные, то дикие и страшные. И вот одним прекрасным солнечным утром, даже как-то особенно волшебно прекрасным, они тоже туда приехали, но попали в сезон штормов. Все семейство сидело на площадке замка, осматривало окрестности и думало, что всем им здесь хорошо и уютно, и что скоро, может быть, удастся увидеть водных бродяжек, танцующих и скользящих в волнах, как безумные. И так они сидели и мечтали, а в это время на море поднялась огромная черно-зеленая волна и двинулась прямо на замок. Стены кракнули, застонали и рухнули, волны раскидали камни — и семьи Стронси не стало.

— А что потом?

— Ничего. Опекуны десять лет разбирались с наследством, и наняли Питара Альхорина, чтобы он пока управлял ранчо. А потом новый владелец его оставил. В порте Мона его давно не видно, но я не сомневаюсь, что он на той стороне планеты, на восточном побережье Альмиры.

7

Глауен и Чилк устали от тесной и неуютной кабины флиттера. Все причины, что побуждали их к тайным передвижениям и тайному расследованию, оставались по-прежнему в силе, но тем не мене, в терминале они все-таки поменяли флиттер на более комфортабельный «Фортунатас». Взяв курс на северо-восток, они покинули порт Мона и отправились через континент Эклинна, затем через Прерии Сарабанды и дальше. Солнце склонилось к западу и село. «Фортунатас» летел в ночи через Куку к Альмире, чтобы встретить рассвет неподалеку от портового города Тванга. В тридцати милях к северу находилось и ранчо Стронси, занимавшее огромный холм рядом с рекой Феска. Главный дом оказался длинным низким зданием с тяжелыми стенами и причудливой крышей, почти неотличимой сверху от гряды камней, из собратьев которых она была сделана.По сторонам росло около дюжины черных деревьев йю, но никаких садов, никаких парков. Приблизившись к дому, Глауен и Чилк не обнаружили примет человеческого обитания — ни космического судна, ни яхты, ни машины.

Оставив «Фортунатас» перед домом, Чилк и Глауен какое-то время стояли, осматриваясь и привыкая к окружающему. Было около десяти утра. По небу быстро мчались флотилии свинцовых облаков, то пропуская, то закрывая солнце. В ушах стоял настойчивый шум ветра.

— Если Намур нас видит, то вполне может соблазниться мыслью выстрелить первым. А уж потом самому задавать вопросы.

— Я тоже так думаю, — нахмурился Чилк.

Но тут открылась парадная дверь и высунулась маленькая горничная, лукаво поглядев на приближающихся незнакомцев.

— Винтовки у нее нет, да и вид не очень-то воинственный, — хмыкнул Чилк. — Я думаю, пока мы еще в безопасности.

Командиры поднялись на вымощенную камнем террасу.

— Доброе утро, — спокойно поздоровался Глауен. — Мы хотели бы поговорить с господином Альхорином.

— Его здесь нет, он отправился в порт Тванг.

— Ну тогда с тем, кто его замещает.

— В настоящее время это хозяйка. — Горничная провела их в гостиную. — Как мне объявить вас?

— Командир Чилк и командир Клаттук, полиция Кадвола.

Горничная убежала. Прошло несколько минут. Дом молчал. Затем в дверях бесшумно появилась молодая женщина и — у Глауена даже отвисла челюсть. Перед ним стояла Флиц. Она перевела взгляд с одного на другого, но явно их не узнала. Глауен встречался с ней в Речном Домике около двух лет назад. Неужели она не обратила тогда на него совсем уж никакого внимания? Он прикусил губы. Но Флиц есть Флиц: даже если она и узнала… На девушке были узкие брюки и синий пуловер, бесподобно сидевший на узкой, хрупкой, точеной фигуре. Черная лента перевязывала каштановые волосы.

Глауен поймал себя на мысли, что совсем не так удивлен при виде Флиц, как можно было бы ожидать.

— Я командир Глауен Клатуук, а это командир Эустас Чилк. Можем ли мы переговорить с Левином Бардузом?

Флиц медленно покачала головой.

— Он ушел посмотреть новое строительство. — Тон ее был сух, но вполне вежлив.

— Когда он вернется?

— Поздно после полудня. Но, поскольку это незапланированное посещение, точно ручаться не могу.

— Что вы имеете в виду?

Флиц пожала плечами, что можно было истолковать как нетерпение, хотя и лицо и голос оставались по-прежнему спокойными.

— Он пошел встретиться с нашим главным инженером — на стройке возникли определенные проблемы.

— О каком строительстве идет речь? — вмешался в разговор Чилк.

Флиц бесстрастно посмотрела на Чилка.

— Никакой стройки еще нет. Просто обсуждаются несколько проектов. — Она снова обернулась к Глауену. — Если вы объясните свое дело, то, возможно, я смогу помочь вам более… квалифицировано.

— Возможно, вы правы. Есть здесь поблизости омниграф?

— Да — в конторе управляющего.

— Можно его посмотреть?

Флиц молча повернулась и повела их через пустынные и полутемные помещения в комнату в северной части дома, обставленную как обыкновенный офис, и указала на стол.

— Вот омниграф.

— Как давно вы пользовались им?

— Я им вообще не пользуюсь.

— А господин Бардуз?

— Тоже вряд ли. Это комната господина Альхорина.

Глауен подошел к аппарату и убедился, что этот источник действительно нумеруется девяносто седьмым. Он включил автоматический просмотр прошлых записей и обнаружил, что четыре дня назад в порт Мона действительно было отослано сообщение.

— Код-линия Н, — прочел он.

— Какое странное послание, — удивилась Флиц.

— В том-то все и дело. Где сейчас Альхорин?

Но к этому вопросу Флиц не проявила никакого интереса.

— По-моему, ушел в порт Тванг.

— И вы не знаете, как его там найти?

Флиц снова пожала плечами и задумчиво посмотрела в окно.

— Вы знакомы с Намуром Клаттуком?

— Я знаю, кто это.

— Так вот: это послание вашего управляющего Альхорина никому иному, как именно Намуру. Вы можете связаться с господином Бардузом?

— Я могу позвонить на флиттер, но если он и господин Баньоли не там, то это бесполезно.

— Но все-таки попробовать было бы неплохо.

Флиц прошла к телефону, набрала номер и стала ждать. Ответа не было.

— Его нет во флиттере, — сказала Флиц. — Но вы можете подождать, пока он вернется. — Она снова провела их в гостиную. — Он вернется через час, самое большее — через два. Неста принесет вам поесть. — И Флиц собралась уйти.

— Подождите еще минутку. Может быть, вы и сами сможете ответить на некоторые из наших вопросов.

— Чуть позже, не сейчас. И — может быть, — монотонно ответила девушка. С этими словами она прошла к дверям, обернулась через плечо, словно проверяя, что посетители все еще здесь и вовсе ей не приснились — и ушла.

Глауен недовольно проворчал что-то и подошел к окну. Чилк стал мерить шагами комнату, всю уставленную полками со всевозможными макетами достижений инженерной мысли. Скоро Глауену надоело смотреть в окно и он сел на диван.

— Ну, в целом все не так уж и плохо. По крайней мере мы вычислили Бардуза и знаем, зачем он на Розалии.

— Ты имеешь в виду эти строительные проекты? — уточнил Чилк, садясь рядом.

— Именно. Но в них вовлечен и Намур — каким-то образом и в какой-то мере. Флиц, может быть, и могла бы прояснить дело, если бы была в настроении. Но она предпочитает третировать нас как плебеев.

— Странно, что мы не возбудили в ней никакого любопытства, — протянул Чилк. — Но я думаю, это просто хорошая школа выдержки и самообладания.

— А я думаю, что это натура — равнодушная, отчасти злая и презирающая всю человеческую породу особа.

— Судя по ее фигуре и красоте, с гормонами у нее все в порядке — с чего бы ей злиться? Она настоящая женщина — с первого взгляда видно.

Глауен откинулся на диванные подушки.

— Для меня все это слишком сложно. И, насколько я понимаю, в тайну ее поведения нам лезть не следует.

Чилк, улыбаясь, покачал головой.

— Да нет там никакой тайны.

— Ну, так в таком случае поведай мне все, — вздохнул Глауен.

Поколебавшись некоторое время, Чилк все же решился.

— Взгляни на все это несколько иначе. Вот, например, если тебя попросят описать эту старую йю за окном, то твое первое утверждение будет таково: «это дерево». Точно также описывая Флиц, ты должен сказать: «Это женщина».

— Ну и что с того?

— Но это только начало. Я не стану говорить, что все женщины похожи друг на друга — это колоссальное заблуждение. Однако некие основные принципы их действительно неизменны.

— Ну, тут ты меня превзошел. Только причем здесь Флиц?

— Она кажется загадочной и непонятной только на первый взгляд. А почему? Да не потому ли, что на самом деле она застенчива, нежна и эмоционально незрела?

— Удивительно! — восхитился Глауен. — Как это тебе удалось раскусить ее так быстро?

— У меня большой опыт общения с множественной вариантностью, — скромно ответил Чилк. — Чтобы иметь дело с женщинами надо держать ухо востро.

— Хм, — промямлил Глауен. — А можно еще немного поподробней?

— Разумеется. Только наберись, пожалуйста, терпения. Без этого нельзя. Вот ты сидишь сам по себе, притворяешься, что тебе все равно и смотришь на небеса или на птичку — а в это время ум твой сосредоточен на чем-то таинственном, чего другие, конечно же, не знают. Но они начинают тоже прохаживаться мимо, бросать взгляды, потом попытаются спросить совета или даже предложат купить чего-нибудь выпить. Вот и все. После этого можно считать, что лодка твоя уже в гавани и…

Вдруг появилась Неста с подносом сандвичей, чайником и чашками. Переложив все это на стол, она молча ушла, а в следующее мгновение в комнате появилась Флиц.

Молодая женщина равнодушно глянула на накрытый стол, подошла к окну и посмотрела на небо.

— Обслуживайте себя сами, — спокойно сказала она, внимательно разглядывая обоих молодых людей.

— Поскольку хозяйка вы, то без вас начать чаепитие невозможно, — ответил Чилк. — Несмотря на нашу работу, мы все-таки стараемся быть вежливыми. По возможности.

— Разливайте, разливайте. Нет ничего предосудительного в том, чтобы чай разливали сами гости.

Чилк послушно налил три чашки и протянул одну Флиц. Она отрицательно покачала головой.

— Зачем вы здесь?

Глауен несколько смешался.

— Это вопрос сложный.

— Но все-таки попытайтесь.

— Вы знаете о специфике Кадвола?

— В определенной мере — да.

— Кадвол теперь управляется новой Хартией, которая отчасти напоминает старую, но только гораздо более определенна и более четко указывает на правила Консервации. Партия ЖМС на Штроме отрицает новый закон. В нее входит и Симонетта Зигони, которая занимается всеми йипами. Смонни и Титус Зигони являются владельцами ранчо Тенистая Долина, что возможно, вам известно.

— Да. Известно.

— На Араминте все пребывают в тревоге, поскольку и ЖМС, и Смонни намерены переселить йипов на основную часть Деукаса и таким образом разрушить Консервацию. И людей, стремящихся к этому, к сожалению, больше, чем нас, а потому возможность их победы вполне вероятна. Мы же сражаемся теперь уже не только за Консервацию, но и за свои жизни. Мы находимся в самом невыгодном положении: во-первых, боевой запас наших патрульных судов на пределе, во-вторых, жэмээсовцы нуждаются в транспорте, чтобы перебросить йипов и почти уверены, что Бардуз обеспечит их таким транспортом. В-третьих, Смонни не согласится ни на какие уступки относительно заповедника. Словом, если вы не найдете это положение тяжелым, то я не знаю, как и что вам еще можно объяснить.

— Но ведь я поинтересовалась только причиной вашего появления здесь.

— Мы надеемся встретиться с господином Бардузом и постараться убедить его, чтобы он не помогал ни Смонни, ни ЖМС.

— В этом нет никакой необходимости. И Клайти, и Смонни уже просили его о помощи, но у него нет ни малейшего желания помогать ни той, ни другой.

— Это хорошее известие.

— Еще мы надеемся как-нибудь вычислить и местопребывание Намура, — добавил Чилк. — Мне кажется, что и вы прибыли на Розалию с теми же намерениями.

Флиц посмотрела на него совершенно равнодушною.

— С чего вы так решили?

— Мы слышали разговоры об этом на Реа.

Флиц снова посмотрела в окно, провожая глазами облака.

— Эти разговоры неверны — во всяком случае, по большей части, — сухо ответила она.

— Может быть, вы объясните чуть подробней? — вежливо попросил Глауен.

— У нас были другие причины оказаться здесь, но господин Бардуз мимоходом рассчитывал увидеть на Розалии и Намура.

— Намур ждал вас. Как только вы прибыли, Альхорин немедленно известил его об этом, передав сообщение на ранчо Тенистая долина.

— Кажется, это действительно так. Но как только господин Бардуз об этом узнает, он поступит с управляющим соответствующим образом.

— Так вы тоже в не слишком хороших отношениях с Намуром?

— Этот вопрос никоим образом не относится к вашей компетенции, — вспыхнула Флиц.

— Не совсем так, ибо все, что касается Намура, касается и нас.

Флиц быстро взяла себя в руки.

— Дело, впрочем, совершенно простое. Господин Бардуз поставил Намуру большое количество дорогостоящего оборудования, но теперь возникли некоторые проблемы в части оплаты.

— Так значит, сюда вас привели дела компании, а не сам Намур? — уточнил Чилк.

— Вы правы.

— Но о каком строительстве все же идет речь?

— Никакого секрета в этом нет. Когда мы последний раз были на Кадволе, то посетили Охотничьи домики, которые произвели неизгладимое впечатление как на господина Бардуза, так и на меня. Он вообще давно интересовался старинными гостиницами, деревенскими харчевнями и тому подобными зданиями, так сказать, с философской точки зрения. Но после посещения Кадвола он решил и сам построить что-нибудь в таком духе.

— А вы?

— Эти домики действительно очаровательны — это все что я могу сказать.

— Но почему господин Бардуз выбрал в качестве места строительства именно Розалию? — не унимался Чилк.

— Здесь хороший климат. Выразительный рельеф. Туристов привлекают все виды бродяжек и колоссальное разнообразие деревьев. Господин Бардуз не раз был на ранчо Стронни и присмотрел неподалеку несколько мест для домиков, которые, по его мнению, будут наиболее подходящими. Таким образом, он создал проект и работа началась.

— Но кто будет владельцем?

Флиц криво усмехнулась.

— С этим проблем не будет.

Зазвонил телефон. Флиц сняла трубку и заговорила быстро, коротко и с раздражением, словно давая выход накопившемуся гневу.

Она спрашивала, ей отвечали, потом молодая женщина дала несколько указаний и резко повесила трубку.

— Это Баньоли, — спокойного объяснила она, снова садясь за столик.

— Инженер?

Она кивнула.

— Да. Он все еще в порте Тванг. Он получил указание встретить Левина в магазине Авеля в южной части города. Он пришел туда и прождал его очень долго, никого не дождался и вернулся на первоначально назначенное место встречи. Там выяснилось, что Левин приходил и ушел. Баньоли думает, что в этом обмане замешан Альхорин.

— Или Намур.

— Словом, теперь Левин отправился на место будущего строительства один, и я боюсь…

— Скажите нам, как туда добраться.

— Я сама отвезу вас.

Глава шестая

1

«Фортунатас» летел на север. Мимо проносились ставшие уже совсем безликими и скучными пейзажи. Сначала мелькали бесконечные каменные гряды, странно похожие на акульи зубы, которые сменились полусгнившими лесами или бесплодными равнинами, поросшими лишь желто-серым низкорослым кустарником. Затем постепенно равнины перешли в болота, перерезаемые потоками темной стоячей воды.

— Вода стоит очень низко, — пояснила Флиц. — Начинается сезон штормов. — Девушка показала на тяжелые черно-пурпурные тучи, собравшиеся над восточным горизонтом. — Плохая погода уже на пороге.

Глауен еще раз всмотрелся в устрашающий пейзаж.

— Далеко еще?

— Не очень. Слюты находятся вон за теми горами. Там же и руины Замка Байнсей. Ужасное место — но именно там Левин решил построить первую серию охотничьих домиков.

«Фортунатас» неотвратимо приближался к цели. И вот на востоке засверкало открытое водное пространство, Маендический Океан. Затем под яхтой снова поплыли холмы, потом опять горы. Но вот горы внезапно оборвались и, наконец, сменились печально знаменитыми слютами. Смешение черных камней, голых, гладких, бездушных, и небольших озер, в которых отражалось мрачное небо, раскинулось далеко, насколько только было видно глазу. Где-то посередине высились руины замка Байнсей. Местность казалась пустынной, и нигде не было видно ни самого Бардуза, ни даже судна, на котором он мог бы здесь оказаться.

«Фортунатас» сел в сотне ярдов от руин, все трое выскочили на землю и немедленно ощутили на себе всю силу суровых порывов океанского ветра. Место вокруг представляло собой упоительное, но гнетущее ощущением нависшей опасности зрелище. Такого Глауен еще никогда не видел и даже вряд ли мог вообразить. По низкому небу катились черные тучи — предвестники бури. Ветер гнал волны, кидая их на слюты, вода пенилась и шипела, разбиваясь о бесстрастные камни. Место для Охотничьих домиков было, конечно, идеальное, этакие новые замки, но гораздо более прочные, которым будут нипочем все черно-зеленые волны и ветра — и чьи обитатели смогут наслаждаться впечатляющим пейзажем вокруг, не боясь смертельной опасности.

— Но здесь никого нет! — крикнул Глауен.

— Он должен быть тут! Он сказал, что поедет именно сюда!

Глауен почти беспомощно оглядел черные камни.

— Здесь даже флиттера нигде не видно.

— Он прибыл на флеканпрауме.

Глауен промолчал. Флиц стала медленно пробираться к руинам, а Глауен и Чилк с оружием наготове последовали за ней.

Неожиданно девушка замерла и указала рукой вперед. Поглядев в этом направлении, Чилк и Глауен увидели спрятанное среди обломков судно чудом севшее на таком крошечном пятачке.

— Это флиттер с ранчо! — крикнула Флиц, стараясь перекричать ветер.

Чилк подобрался к судну, и сразу же послышался его уносимый ветром крик:

— Здесь труп! Но это не Бардуз!

Глауен и Флиц спустились.

— Это Альхорин, — сказала Флиц и стала осматривать место вокруг тела. Не найдя ничего, она пошла глубже в руины.

— Левин! — кричала она. — Левин! Где ты!

Но порывы ветра относили ее голос, и все трое, как ни прислушивались, не услышали ничего, кроме шипения воды и рева надвигающейся бури.

В это время — а, возможно, уже давно — прибывших заметили водные бродяжки. Изгибаясь и пританцовывая, они то подходили ближе, то снова удалялись, являя черные фигуры в человеческий рост, на первый взгляд целиком состоявшие лишь из рук и ног. Движения были настолько быстры, что глаз не успевал ничего отследить и понять, на что же все-таки похожи эти существа. Но Флиц даже не повернула в их сторону головы. Она прыгала с камня на камень, кричала, залезала в небольшие пещеры и едва не плакала. Неожиданно она пронзительно вскрикнула и отпрыгнула назад так резко, что едва не упала. Из-под огромного камня выскочило четверо бродяжек и затанцевало перед девушкой на гладкой поверхности камня, как бьются эпилептики в припадке падучей. В их движениях были и торжество, и страх, и соблазн. Вся троица застыла, будучи не в силах оторвать глаз от безумного дикого танца. Наконец бродяжки исчезли столь же неожиданно, как и появились.

Флиц заглянула под камень, откуда они появились. Внизу на дне почти пустой и лишь слегка залитой водой ямы, лежал Бардуз, полузарытый в песок.

Флиц уже собралась прыгнуть вниз, но Глауен остановил ее.

— Осторожнее! Оставайтесь здесь и прикройте нас в случае чего огнем из вашей винтовки. И чтобы никаких этих бродяжек сзади.

Глауен спрыгнул вниз, за ним Чилк. Это, вероятно, не понравилось бродяжкам, и их пляшущие тени замелькали на вершине близлежащих камней.

— Прикрой, — шепнул Чилку Глауен и, пройдя последние шесть футов склонился над Бардузом. Он явно был жив. Глауен коснулся его плеча, веки дрогнули и Бардуз прошептал:

— У меня сломаны ноги.

Зайдя сзади, Глауен подхватил его за подмышки и вытащил из песка. Бардуз молчал, лишь глухо постанывая сквозь зубы. Сделав еще усилие, Глауен вытащил Бардуза окончательно наружу и стал вытаскивать наверх. В тот же момент он услышал ругательства Чилка, проклинающего бродяжек, которые ринулись в освободившееся место под камнем, сбивая его с ног. Никогда в жизни потом не мог забыть Глауен прикосновений этих влажных отвратительных тел и жадных пальцев. Он лягался и отбивался, ему поцарапали лицо, разорвали кожу на бедре, что-то одновременно впилось ему в плечо, грудь и правую ногу. Чилк боялся стрелять в сплетение тел но едва Глауену удалось оторвать от себя существо, нацелившееся ему в горло и отшвырнуть его, меткий выстрел Чилка тотчас уложил наглеца на месте.

Подхватив погибшего товарища, множество бродяжек, появившихся чтобы наблюдать за побоищем, мгновенно отошло на разумное расстояние, на котором уже продолжала держать их Флиц, не опуская винтовки.

Наконец, Глауен с Чилком вытащили Бардуза из ямы. Теперь он казался скорее мертв, чем жив, его ноги волочились по земле, как тряпичные. У Глауена закружилась голова и он никак не мог понять, что с ним происходит. Сморгнув, он поднял глаза и снова заметил пляшущих на камнях бродяжек. Как в дурном сне он увидел, что Чилк все еще не вылез из ямы, а на нем уже сидит верхом бродяжка. Чилк резким движением сорвал существо с себя и размазал о близлежащий камень. Но подбежали другие. Глауен вскинул винтовку и выстрелил. Бродяжки снова разбежались, но Чилк остался в яме. Хуже того, кто-то пустил в него сверху огромный камень, который смяв Чилка, вновь столкнул его обратно. Однако Чилк, как заведенный, все карабкался и карабкался вверх. На него полетел второй камень, но на этот раз Чилк сумел увернуться, так что камень только слегка задел его по плечу. Субкомандир упорно полез вверх. Глауен на всякий случай выстрелил еще раз. Чилк полз, несмотря на раздробленные кости. Наконец, полуживой он упал у ног Глауена и Флиц.

Кое-как им вдвоем удалось дотащить два тела до «Фортунатаса» и поместить внутрь. В ту же секунду Глауен почувствовал, что тело больше его не слушается и сел на землю около судна. Его затаскивала уже одна Флиц.

Несмотря на переломанные кости, Чилк сел за штурвал, «Фортунатас» поднялся и полетел на юг.

При первом же тщательном осмотре выяснилось, что Бардуз получил сильный удар по голове и был ранен из пистолета в грудь. Кроме этого у него действительно оказались сломанными ноги и обнаружилось еще множество мелких колотых ран, уже затянувшихся сукровицей. Глауен чувствовал непонятное головокружение и слабость во всем теле; кроме того, у него оказалась сломана левая рука, а от когтей бродяжек по всему телу пошло нагноение. Чилк отделался сломанными ребрами, ключицей, трещиной в бедре и многими явно отравленными ранами. Несмотря на это, он ощущал необыкновенную ясность в голове и лишь легкую тошноту.

Флиц позвонила в госпиталь порта Мона и вызвала на ранчо специальную медицинскую бригаду. Она сообщила, что ее товарищи были атакованы водными бродяжками и, возможно, отравлены. В госпитале ей предложили немедленно ввести всем раненым известный в таких случаях антидот, имеющийся на борту любого судна Розалии.

— Во всяком случае, он поможет им продержаться, пока не прибудем мы. Также высылаем спецбригаду фармацевтов из порта Тванг.

Флиц в точности исполнила инструкции, после чего Бардуз и Глауен погрузились в нездоровый наркотический сон. Один Чилк все еще держался, судно шло на автопилоте.

Делать больше было нечего. Чилк хотел сменить положение, но ему не позволили сделать это сломанные ребра, оставалось лишь стоять у наблюдательного иллюминатора, скрючившись и держась обеими руками за поручни. Он чувствовал, что его мыслительный процесс стал сбиваться. Время побежало с сумасшедшей скоростью, субкомандир начал отчетливо слышать какие-то звуки, а открыв глаза, обнаружил, что все вокруг изменило не только цвет, но и фактуру. Все стало необыкновенно красочным, живым и чудовищно огромным. Однако, Чилк все еще сознавал, что это никакая не галлюцинация.

— Наверное, так видят мир насекомые, — пошутил он и успел подумать, что в другой ситуации, наверное, получил бы от такого взгляда на мир даже удовольствие.

Потом на секунду потерял сознание, но очнувшись понял, что его мысли и ощущения приходят в порядок, а нереальность мира постепенно уступает место реальности. Голова потихоньку прояснилась, и он смог вполне здраво обдумать все ужасные события, происшедшие в руинах замка Байнсей.

Все они находились буквально на волоске от смерти — и на очень тоненьком волоске. Бардуз и Глауен лежали за его спиной бледные и неестественно тихие. Флиц расстегнула на них одежды и устроила обоих как можно удобней. Чилку стало невыносимо грустно и он снова стал смотреть вперед. Перед глазами снова, как живые, замелькали бродяжки, пляшущие на руинах замка.

Теперь Чилку окончательно стало ясно, что Намур подошел к ничего не подозревающему и не слышащему из-за ветра Бардузу сзади. Он выстрелил и столкнул его вниз. По каким-то причинам он прикончил и Альхорина, если только тот уже не был к тому времени мертв. Затем Намур некоторое время постоял, созерцая дело своих рук, и на его красивом лице не отражалось никаких эмоций. После этого Намур взял флеканпраун и улетел, оставив Бардуза умирать.

Если Бардуз выживет, это будет для Намура огромным сюрпризом.

Чилк еще раз проверил свои раны. Дело обстояло весьма худо. Болело и ныло все тело, а голова по-прежнему была неестественно легка. Чилк глубоко вздохнул: никогда еще он не испытывал столь странного состояния. Быть может, все это лишь действие яда? Или просто головокружение от боли и усталости? А вдруг еще что-нибудь похуже? Субкомандир дернулся вперед и уставился на качающуюся внизу землю, но перед его глазами все расплывалось и двоилось.

Обеспокоенная его странными движениями Флиц спросила:

— С вами все в порядке, господин Чилк?

— Не уверен, — ответил он. — Посмотрите-ка вниз, прошу вас.

— Флиц посмотрела вниз.

— И что такого?

— Если вы видите множество каких-то странных извивающихся полос, лиловых, розовых, оранжевых, зеленых — значит, я здоров. Если нет — значит, мне очень плохо.

Флиц снова посмотрела.

— Мы пролетаем над болотами, и то, что вы видите — суть огромные пласты болотных водорослей, все разных цветов.

Чилк с облегчением вздохнул.

— Хорошие новости. Однако…

— Что-то еще не так?

— Я чувствую странную ирреальность происходящего, словно плыву в невесомости. — Субкомандир качнулся в сторону девушки и, ища опоры, невольно схватился за нее. — А вот так лучше. — Он посмотрел ей в лицо. — Флиц, да вы красавица! Умница! Герой! Я горжусь вами, ей-богу!

Флиц освободила плечо.

— Отойдите и сядьте. Я вижу, на вас слишком странно действует яд.

Чилк кое-как устроился на сиденье, морщась от боли.

— Сейчас я дам вам лекарство. Это транквилизатор; все неприятные ощущения пройдут.

— Нет, мне уже лучше и не надо никаких лекарств!

— Тогда постарайтесь расслабиться и отдыхайте. Скоро мы будем на ранчо.

2

Глауен и Бардуз попали в руки опытного реаниматолога из порта Тванг, который, к тому же, получал указания из главного госпиталя в порте Мона.

Три дня они лежали пластом, в полубессознательном состоянии, а Бардуз и вовсе находился на шаткой грани между жизнью и смертью. Бригада врачей, используя систему терапевтической саморегуляции, оставалась неотлучно у постели раненого, контролируя все жизненные процессы. Чилка же забинтовали, наложили гипс, напичкали всякими костновосстановительными лекарствами и приговорили к постельному режиму.

Время шло. Глауен все чаще приходил в сознание, но лежал по-прежнему неподвижно. Силы возвращались медленно и помалу. Бардуз очнулся днем позже. Он открыл глаза посмотрел направо и налево, пробормотал что-то нечленораздельное, снова закрыл глаза и погрузился в дрему. Врачи расслабились — кризис миновал.

Через два дня он уже мог говорить. Сначала медленно, с большими паузами, мучительно подбирая слова и с трудом вспоминая происшедшее. Но потом начал становиться все живей, и скоро мог уже вполне сносно описать, что с ним произошло. В полете он получил известие от Баньоли о том, что планы его поменялись и что лучше всего будет встретиться у развалин замка. Бардуз, удивленный, но ничего не заподозривший, полетел к слютам. Там он не обнаружил и следа своего инженера, но все же посадил судно, вышел и пошел по направлению к предполагаемому месту строительства. Проходя мимо большого камня, он вдруг ощутил удар сзади по голове, и весь мир рассыпался для него на яркие вертящиеся обломки. Он упал в гнездо бродяжек и, возможно, именно это спасло ему жизнь. Спасло хотя бы тем, что он упал не на камни, а на мягкий песок. Кажется, он слышал потом еще выстрел, и ощутил удар в грудь. Бродяжки завизжали, после чего наступило гробовое молчание. Бродяжки вернулись, вереща и щебеча от гнева. Он с трудом нашарил пистолет и выстрелил. Они отошли, но когда он погрузился в забытье они, конечно, снова вернулись и истыкали его острыми когтями. Пистолет они утащили и, наконец, оставили Бардуза спокойно умирать.

Флиц рассказала ему, как его нашли и спасли. С некоторым усилием магнат повернул голову и увидел лежащего Глауена, а за ним Чилка.

— Сейчас благодарить не буду.

— Да и вообще незачем, — слабо ответил Глауен. — Мы только выполняли свои обязанности — вот и все.

— Может быть, и так, — бесцветным голосом прошептал Бардуз. — Но выполняли вы обязанности или нет, я все равно благодарен. А насчет моих врагов… Я знаю, кто это и знаю, почему он предпринял попытку убрать меня. — После этих слов Бардуз немного передохнул, собираясь с силами. — И думаю, он еще очень пожалеет о своей неудаче.

— Вы говорите о Намуре?

— Да, о Намуре.

— И зачем он сделал это?

— Долгая история.

— Вам обоим нельзя переутомляться, — напомнила Флиц.

— Хорошо, я стану говорить до тех пор, пока не устану, а потом остановлюсь.

Флиц неодобрительно посмотрела на всех троих и вышла из комнаты.

И Бардуз начал рассказывать.

— Сначала надо вернуться к давнему времени, примерно лет на пятнадцать назад. Моя строительная кампания выполняла кое-какие работы для семьи Стронси, и они хотели обсудить подробности. Я прибыл к ним для переговоров, но вдруг обнаружил, что вся семья уехала на побережье в замок Байнсей, причем, всего дня два назад. Однако, ничего необычного или неудобного в этом не было, и я спокойно стал ждать.

Все уехали на север, все двадцать семь, причем, многие, прибыв для этого из других миров. Настоящим патриархом был Мюрдайл Стронси, они с женой Глайдой жили здесь, в Стронси, со своими сыновьями Цезарем и Цамусом, их детьми и престарелой теткой.

Уехали они, должно быть, по случаю какого-нибудь праздника, они вообще были веселыми и счастливыми людьми, любящими веселиться несколько на старомодный лад. Для этого они всегда уезжали в свой замок Байнсей. Однако на этот раз поднялся чудовищный шторм, вздыбились черно-зеленые волны, и замок разрушился, словно песочный дом. Бежать им было некуда, оставалось только смотреть, как на них надвигается водяная громада — и умереть.

Когда связь с замком пропала, все на ранчо забеспокоились и послали людей разузнать, в чем дело. Я тоже поехал с ними. Мы обнаружили жуткие руины и изуродованные тела, часть которых водные бродяжки уже успели затащить под слюты. Выживших не было, мы вызвали врачей и уехали. Но как только я поднялся в воздух, со мной стали творится странные вещи, словно я не доделал чего-то или сделал что-то не так. С той поры я перестал быть абсолютно в себе уверенным, и как ни взывал к своему разуму, инстинкт твердил мне, что здесь что-то не так. Короче говоря, я вернулся. Вернулся один. Стоял поздний полдень и было очень тихо. Я, как сейчас, помню это время.

Баррдуз помолчал немного, отдышался и продолжил:

— На западе солнце проглядывало сквозь рваные тучи и освещало слюты тревожным светом спелой вишни. Я подошел совсем близко к руинам и остановился, осматриваясь по сторонам. Неожиданно мне показалось, что я услышал крик, очень слабый и жалостливый. Если бы дул ветер, услышать его было бы невозможно, но на этот раз кругом было абсолютно тихо. Поначалу я подумал, что это бродяжка, но не поверил себе, стал искать и, наконец, под грудой камней увидел кусок яркой материи. Я разобрал каменный завал и обнаружил маленькую девочку, оказавшуюся в каменной ловушке. Девочка была без единой царапины. Она пролежала там две ночи, вокруг лазали бродяжки и когтями пытались процарапать камни, чтобы до нее добраться.

Словом, чтобы сократить ненужные подробности, скажу лишь, что вытащил ее, едва живую от слабости. Девочке было семь лет. Я вспомнил, что видел ее на семейных фотографиях — ее звали Фелиция Стронси. Она единственная выжила из всей семьи.

Заботиться теперь было о ней некому. Опекуны далеко, в других мирах, и заняты совершенно иными проблемами. Ассоциация Факторий же почему-то не любила Стронси, и я решил не говорить им ничего о своей находке. Я просто взял девочку с собой, намереваясь со временем найти для нее хороший дом и заботливых приемных родителей. Но время шло и неожиданно я понял, что мне приятно видеть ее постоянно рядом с собой.

Это оказалось странное маленькое существо. Поначалу девочка не могла даже говорить, а только сидела рядом и смотрела на меня большими глазами на худеньком личике. Но постепенно шок прошел. Однако она практически потеряла память, твердо зная только одно — что зовут ее Флиц. — Бардуз снова замолчал, вызвал горничную и попросил принести фото семьи Стронси, которое Чилк с Глауеном уже видели. Серьезная маленькая девочка с пепельными локонами, сидевшая скрестив ножки на переднем плане и была Фелицией Стронси. Взглянув на фотографию, Бардуз вздохнул и стал рассказывать дальше. Он привык к девочке, но, подумав, признался во всем опекунам, которые с легкостью назначили его ее попечителем. Магнат дал ей образование, какое дал бы своему сыну, то есть — связанное с техникой, математикой и строительством, не забыв музыку, эстетику и историю цивилизации.

Флиц росла, более или менее соответствуя возрасту, и когда ей исполнилось четырнадцать, новоиспеченный приемный отец отдал ее в частную школу на Старой Земле, где она проучилась два семестра. Девочка по-прежнему оставалась бледной, худенькой, но уже было видно, что с такими глазами цвета морской волны, такими сверкающими волосами и нежностью черт она в конце концов станет настоящей красавицей. Все в школе считали ее способной, но несколько таинственной.

В конце второго семестра Флиц вдруг объявила, что учиться больше не будет, а на возмущения начальницы школы — старой опытной дамы — ответила, что хочет вернуться к прежней жизни, то есть ездить по всем концам Сферы Гаеан вместе с Левином Бардузом и его строительной компанией. Все аргументы разбились о ее твердое нежелание, и девочку отослали обратно к Бардузу, который с радостью ее принял.

Подростковый возраст Флиц миновала безо всяких драм. Правда, однажды она весьма сильно заинтересовалась одним спортивным молодым человеком из персонала компании. Бардуз ни во что не вмешивался, позволяя девушке делать все, что она сочтет нужным.

Много работать Флиц не любила, но при необходимости работала самозабвенно, и так или иначе постоянно сравнивала всех остальных с Бардузом. Следует признать, девочка редко находила людей лучше своего приемного отца. Многие часто принимали ее за его любовницу, и девушка знала это, но не обращала на толки и слухи никакого внимания. Она не помнила никого другого, кто был бы с ней так нежен, добр и заботлив. Только в его присутствии она чувствовала себя уверенной и защищенной.

Все ранние события ее жизни перечеркнула катастрофа в замке, и девочка помнила лишь дедушку Мюрдайла и братьев. Мать и отец канули в темную пропасть забвенья. Как-то Бардуз напомнил ей, что, являясь Фелицией Стронси, она остается единственной законной владелицей ранчо и, может быть, пришла пора приехать туда и посмотреть, что можно сделать.

Флиц отнеслась к идее без энтузиазма, боясь старых воспоминаний, но согласилась. На ранчо всеми делами давно уже занимался управляющий Альхорин, поселившийся в хозяйском доме. Он показался весьма недовольным их появлением.

Однако Флиц нашла ранчо менее страшным для себя, чем предполагала, и даже придумала несколько проектов приведения в божеский вид старого полуразвалившегося здания. Но потом вдруг Флиц обнаружила, что спальня, где она в последний раз ночевала еще семилетней девочкой, не изменилась с того страшного дня ни на йоту, и впала в депрессию. Она не могла больше заставить себя даже войти туда и приказала наглухо заколотить двери в детскую. А через день наняла команду уборщиц, которые перевернули, вычистили, вымыли весь дом, и только после этого немного успокоилась. Бардуз тем временем просмотрел счета, которые вел Альхорин, и остался весьма недоволен. Альхорин занимался мертвыми душами и приписками, выписывал зарплату несуществующим рабочим — и жил неплохо.

Под рукой у него всегда было несколько вполне сносных объяснений, однако с Бардузом этот номер не прошел.

— Хватит объяснений, — остановил он управляющего. — Я вижу, что вы хорошо пососали из всех четырех основных фондов — и единственное объяснение, которое мне требуется, заключается в том, каким образом вы намерены их восстановить?

— Это дикость! — завопил Альхорин и снова принялся что-то горячо доказывать.

Бардуз не стал его слушать и сказал, что передаст дело в соответствующие органы. Альхорин, живший до того в главном доме, был переселен в бунгало управляющего, как и раньше. Кроме того, Альхорин должен был возместить все неоправданные расходы. Управляющий, в конце концов, согласился на это, а в то, как именно он намеревался это сделать, Бардуз не вмешивался. Магнат знал, что деньги у Альхорина, судя по его счетам, есть.

Управляющий ворчал и бесился, но Бардуз безапелляционно поставил его перед выбором: возмещение ущерба или наказание.

Альхорин воздел руки к небу, но вынужден был принять условия, смирившись с судьбой.

Именно в это время Намур привез на ранчо первую партию йипов.

Бардуз познакомился с ним и решил попробовать использовать для строительства дешевый труд йипов. Он заключил с Намуром контракт на поставку двух партий по триста йипов в каждой. Одну магнат привез на ранчо, две другие — на строительство.

Но, как и все остальные, очень скоро Бардуз понял, что толку от йипов никакого и что он только зря потратил на них немалые деньги. Впрочем, он не удивился и даже не возмущался. Йипы просто психологически не были приспособлены работать в качестве наемных рабочих. Обдумав это дело как следует вместе с Флиц, Бардуз покинул Розалию в поисках более выгодной рабочей силы. По возвращении он нашел, что Альхорин возместил большую часть убытков и теперь работает, вроде бы, как полагается. Йипы же, по его словам, ушли на юг, на Мистические острова в заливе Мьюран, где живут в сибаритской идиллии и так хорошо, что он сам готов к ним присоединиться.

Проверив эту информацию, Бардуз и Флиц пришли к выводу, что Альхорин не преувеличивает. В заливе Мьюран было около двухсот островов, почти на всех произрастала буйная живописная растительность, и не существовало никаких видов бродяжек — так что можно было жить на островах, не опасаясь ничего. Лагуны с белыми песчаными пляжами и прозрачные речки создавали у здешних обитателей постоянное чувство свободы и праздника.

Йипы с ранчо Стронси заняли для себя несколько ближайших островков, построили пальмовые хижины и жили в сладком безделье, питаясь дикими фруктами, семенами, моллюсками и кокосовыми орехами с бесчисленных кокосовых пальм. Они пели и танцевали при свете костров под мелодии маленьких лютней, сделанных ими из сухих кусков дерева нароко.

Бардуз и Флиц снова уехали с Розалии и какое-то время перемещались с места на место, из мира в мир, занимаясь бесчисленными делами компании и другими вещами, связанными с большим бизнесом Бардуза.

В странствиях они еще раз посетили Кадвол. В первый визит он поразил их природной красотой, удивительной флорой и фауной, и уникальной жизнью на Станции Араминта. Тогда-то они и посетили Охотничьи домики. Это были небольшие гостиницы, построенные в одном из самых интересных мест Кадвола, где прибывший мог наслаждаться еще неиспорченными цивилизацией запахами, звуками и видами вкупе с весьма опасными обитателями заповедника — не подвергаясь риску и не вмешиваясь в естественный ход вещей.

На Бардуза это произвело сильное впечатление, а главное — принципы, по которым строились эти домики, очень совпадали с его собственными представлениями о сохранении природы. На протяжение жизни он перебывал в сотнях отелей, харчевен и постоялых дворов всех сортов и уровней и не мог не заметить, на что всегда жаловались содержатели гостиниц: несоответствия затрат доходам. И вот теперь, при виде этих домиков, у него начала зарождаться собственная эстетическая доктрина гостиничного дела.

Она заключалась примерно в следующем: во-первых, не должно быть никакого насилия — гостиница должна естественно вырастать из окружающего пейзажа. Настоящая гостиница состоит из множества компонентов: места расположения, внешнего вида, синергического эффекта архитектуры; интерьера, по возможности, простого, свободного от излишеств и чрезмерной пышности; кухни, ни бедной, но и не изысканной и тем боле никогда не стилизованной; персонала, вежливого, но безличного. Кроме того, в сожительстве любых людей всегда существуют всевозможные сложности и недоумения, предупредить которые полностью — невозможно. Когда же Бардуз вспомнил Замок Байнсей, то решил, что это место является самым подходящим для нового эксперимента. Потом он хотел построить несколько гостиниц в примитивном вкусе на побережьях Мистических островов, предполагая, что эти гостиницы будут обслуживать красивые мужчины и соблазнительные девушки из племени йипов. В лагунах можно было наладить прекрасное безопасное купание, ибо во всех остальных местах наличие водных бродяжек постоянно создавало для отдыхающих если не очень серьезную, то, по крайней мере, вполне реальную опасность. На маленьких субмаринах посетители могли бы совершать путешествия между островами, совершать экскурсии по коралловым рифам, любуясь разнообразием морских растений.

Такова, в общем, была идея Бардуза, но ее никак не хотела разделить Флиц. Она лишь поначалу слегка заинтересовалась проектом, но потом решительно отказалась помогать приемному отцу в этом деле.

В холле отеля на Араминте Бардуз снова встретился с Намуром. Какое-то время они непринужденно болтали о том, о сем, но с каждой минутой Бардуз становился все мрачнее. Намур говорил о компании Л-Б Констракшн и ее достижениях, выражая восторг размахом нового моста на Реа.

— Какое мастерство! Какая гениальная инженерная мысль! Какое смелое решение! — восторгался он.

— У меня работают грамотные инженеры, — остановил его Бардуз. — Они могут построить все, что потребуется.

— Я так понимаю, что в ходе этого строительства вы использовали подводные лодки?

— Да, именно так.

— Но позвольте мне задать вам еще один вопрос: где вы используете их теперь?

— Нигде. Они стоят на Реа, насколько мне известно. Но раньше или позже их придется оттуда переместить.

— Интересно. И все суда в исправности?

— Думаю, что в полной.

— А какова предельная глубина их погружения?

Бардуз пожал плечами.

— Точно не скажу, не помню. Знаю лишь, что лодка несет команду из двух человек и шести пассажиров. Скорость движения около пятидесяти узлов и дальность хода около тысячи миль.

— В таком случае я с удовольствием куплю их у вас, и по хорошей цене.

— Любопытно. А в чем собственно заключается ваша идея?

Намур рассмеялся и сделал решительный жест.

— Знаете, недавно я встретил одного эксцентричного господина, который был убежден, что руины человеческой цивилизации покоятся под водами моря Мокар в мире Тюрхун. Вы знаете это место?

— Нет.

— Он как раз говорил, что если бы у него оказалась небольшая субмарина больших технических возможностей, он бы доказал это. И вот теперь я смогу посодействовать ему в качестве брокера.

— В таком случае, я слушаю вас внимательно.

Намур на мгновение задумался.

— Давайте выясним сразу, есть ли у вас какие-нибудь конкретные нужды, которые могли бы послужить основанием для поиска взаимной выгоды? Я могу помочь вам решить их.

Бардуз криво усмехнулся.

— Вы уже продали мне шестьсот работников, совершенно бесполезных, о чем, разумеется, прекрасно знали заранее. А теперь предлагаете снова иметь с вами дело?

Намур откашлялся, нимало не устыдившись.

— Вы неверно обо мне судите, господин Бардуз. Я не имел ни малейшего намерения вас обманывать и по очень разумной причине: я занимаюсь не контролем над рабочей силой, а только ее продажей. Йипы же прекрасно работают в соответствующих условиях — так, например, на Араминте они прекрасно трудятся веками.

— Так в чем же здесь секрет?

— Никакого секрета нет. Йип не понимает стимула к работе в виде чего-то абстрактного, типа теоретической заработной платы, из которой, к тому же, вычитают постоянно еще какие-то долги и налоги. Что прошло, то прошло. Он будет работать только в совершенно реальной системе: вот объем работы — вот конкретное вознаграждение. Пока он видит перед собой это вознаграждение, он работает. Ему никогда нельзя платить вперед и никогда — лишнего.

— Ничего этого вы не объяснили мне, привезя йипов.

— Если бы я сделал так, это было бы расценено как некая гарантия — а никаких гарантий я не даю.

— Я дал вам определенную свободу, Намур, — жестко остановил его Бардуз. — Но отныне любые договоры с вами я стану заключать лишь на жестких и строго оговоренных основаниях, от которых вы потом не сможете ни в коем случае отвертеться.

— Вы опять несправедливы ко мне, господин Бардуз, — произнес Намур насмешливо улыбаясь, на что Бардуз заставил себя не обращать внимания.

— Сейчас я хочу попробовать поэкспериментировать с другим контингентом йипов.

— В этом нет проблемы.

— Но, как я уже сказал, новый договор будет тщательного расписан, условия жестко определены, и выполнены все до последней запятой.

Намур задрал голову и осмотрел холл.

— Теоретически это даже желательно. Но, к несчастью, хотя я и могу пообещать вам луну с неба, бедные рабочие перечеркнут все это махом. Однако, дело это перспективное. Итак, каковы же именно будут ваши условия?

— Во-первых, я не плачу вам ничего за перевозку, а перевозите вы йипов в указанное мной место на пассажирских судах.

— На пассажирских судах? — удивленно протянул Намур. — Но ведь это же йипы, а не путешествующие аристократы!

— И все же я не желаю, чтобы людей перевозили, как скот. Я выделю вам суда из моего собственного пассажирского флота.

— Это будет зависеть от размера чартерной платы.

— Стоимость плюс десять процентов — лучше вы не найдете.

Намур расслабился.

— Что ж, вполне, вполне… Сколько же голов вам нужно? Еще шестьсот?

— Двадцать тысяч, Намур, двадцать тысяч. По пятьдесят процентов обоих полов. Все должны быть здоровы, разумны, в возрасте примерно тридцати лет. Иными словами — молодые люди цветущего здоровья. Таковы мои условия — так что, подумайте над ними хорошенько.

У Намура отвисла челюсть.

— Но это очень много!

— Чушь! — рявкнул магнат. — Это много, но не настолько, чтобы разрешить вашу проблему, которая заключается в тотальной эвакуации атолла Лютвен куда-то в гостеприимные окрестности других миров!

— И все же я не могу заключить столь огромную сделку без предварительных консультаций, — снизив голос, ответил Намур.

Бардуз равнодушно отвернулся.

— Как хотите.

— Одну минутку, давайте все же вернемся сначала к субмаринам. Как вы смотрите на мое предложение?

— В этом нет проблемы. У меня достаточно судов, которые запросто доставят такую лодку куда угодно. Но эту сделку я заключу с вами лишь на тех условиях, о которых говорил только что.

Намур кивнул.

— А как насчет конфиденциальности?

— Меня не волнует ничье мнение. Берите субмарину, отвозите ее куда угодно — на Тюрхун или Канопус, или на планету Мак-Дональда. Куда хотите — туда и везите. Я не стану распространяться о ваших перемещениях никому. Если же меня спросит ИПКЦ, то я скажу только, что знаю — я действительно продал вам подводную лодку. Вот и все.

Намур скривился.

— Я скоро дам вам ответ.

— Только пусть это действительно произойдет скоро, поскольку я уезжаю с Кадвола сей же час.

Намур ответил хмурой улыбкой. Новости были неутешительны. Умфау Титус Зигони — читай Смонни — не позволит ему взять такое количество йипов. Если Бардузу нужна такая толпа, так пусть берет все возрасты, начиная от детей и кончая стариками, но зная Бардуза, Намур понимал, что тот больше ни на какие уступки не пойдет. Намуру оставалось теперь или принять предложение — или забыть его.

Намур нехотя произнес что-то о согласии, и Бардуз быстро подписал все бумаги. Большое грузовое судно прибыло на Реа, взяло в свое брюхо субмарину и отбыло в неизвестном направлении.

Прошел месяц, Бардуз стал уже выказывать неудовольствие и нетерпение, как пришла первая партия йипов количеством в тысячу человек. Прибыли они в мир Меракин, чтобы пройти там осмотр прежде, чем окончательно перебраться на Розалию. Бригада врачей осмотрела их и обнаружила, что требования Бардуза были самым грубейшим образом нарушены. Половина прибывших оказалась в возрасте от тридцати пяти до семидесяти пяти лет. Кроме того, много было рахитичных, слабосильных и говорящих на непонятных языках. Даже среди молодых нашлось немало калек, больных или психически ненормальных. Остальные же оказались пониженного интеллекта и неправильной сексуальной ориентации. Такие люди никак не могли создать фон идиллически-прекрасной жизни, которую планировал создать Бардуз на Мистических островах.

И магнат отказался принять партию, после чего попытался встретиться с Намуром, но тот под разными причинами увиливал и переадресовывал Бардуза к Титусу Помпо — читай Смонни. Бардуз потребовал немедленного выполнения условий — или расторжения сделки. Намур согласился, что были допущены серьезные нарушения, но что он примет все меры для того, чтобы их исправить, однако, разумеется, гарантировать ничего не может.

Время шло, и однажды Намур явился на ранчо Стронси с обескураживающими вестями о том, что Титус Помпо решительно отказывается давать столько йипов, если, конечно, Бардуз не подмажет это дело в виде четырех военных крейсеров типа стрейдер-ферокс.

Но Бардуз заявил, что первоначальный контракт должен быть выполнен без всяких дополнительных условий — в противном случае дело будет передано в межпланетный суд, и Намуру придется туго.

В ответ Намур печально засмеялся и заявил, что он тут ни при чем, что дело зависит не от него. Бардуз холодно заметил, что в таком случае он немедленно потопит субмарину вне зависимости, где и с кем на борту она сейчас находится.

Намур опешил.

— Но как вы это сделаете?

— Как — это вас не касается. Важно то, что последует за этим.

Намур молчал, не зная, что теперь и предложить, поэтому, сказав, что передаст все условия Бардуза заинтересованным лицам, уехал.

— Вот и все, — улыбнулся Чилку и Глауену Бардуз. — В конце концов, Намур решил, что самое лучшее решение проблемы — это ее устранение, нанял Альхорина, выбрал местом действия развалины замка и…

— Но что же дальше? — не выдержал Глауен.

— Я человек практический, — улыбнулся Бардуз. — И не страдаю тщеславием. Голос его дрогнул, и когда он заговорил снова, связь между двумя последними мыслями оказалось найти не так-то просто. — ИПКЦ в порте Мона может не найти следов ни Намура, ни даже флеканпраума. Потому что ни того, ни другого на Розалии уже нет.

— Если Намур думает, что вы мертвы, то он, наверняка, на Кадволе.

Бардуз, глядя в потолок, заговорил с металлическими нотками в голосе:

— Если так, то мы встретимся с ним снова и весьма скоро.

Глауен встревожился.

— Вы хотите приехать на Кадвол?

— Как только смогу встать с постели и ходить без чужой помощи.

Глауен задумался. Бардуз вряд ли стал бы собираться на Кадвол, имея в виду одну лишь возможную встречу с Намуром — значит, у него на уме еще что-то. Спрашивать Глауену не хотелось, но он все же решился.

— Но зачем вы поедете на Кадвол?

— У меня там немало дел. И Клайти, и Смонни просят моего сотрудничества. В настоящее время они сердечные союзники — обе хотят от меня транспортов, чтобы перебросить йипов на Деукас и стереть с лица планеты Станцию Араминта. А уж потом начнут гробить одна другую.

— Но, я надеюсь, вы не станете им помогать?

— Маловероятно.

— Тогда зачем же вам туда ехать?

— Незачем.

Наступило неловкое молчание.

— Или сказать иначе — почти незачем, — словно в раздумье, добавил Бардуз.

— Что значит «почти незачем»?

На изможденном лице магната мелькнуло подлинное одушевление.

— Все очень просто. Я скажу пару слов Клайти, дабы разрешить все ее сомнения и упростить ей жизнь. То же самое я сделаю и со Смонни. Меньшего она не заслужила. — Бардуз усмехнулся, и когда заговорил снова, лицо его стало почти безмятежным.

— Возможно, мы встретимся и все вместе — и тогда — кто знает, каковы могут быть результаты и последствия?!

— Надеюсь, мы с Чилком будем рядом с вами, хотя бы только как наблюдатели.

— Хорошая идея. — Бардуз с ужасом посмотрел на медсестру, подходившую проверить терапевтический аппарат. — Когда я, наконец, освобожусь от этих чертовых проводков и прищепок! ?

— Терпение, господин Бардуз, терпение! Не забывайте, что когда вас привезли, вы были трупом на девяносто девять процентов. Вам придется пролежать еще никак не меньше двух недель, и помните, что каждый ваш новый вздох — просто чудо современной медицины!

Бардуз успокоился.

— С этими медиками не поспоришь, — проворчал он. — У них на руках все козыри. А как вы сами, дружище? — обратился он к Глауену.

— Относительно ничего, поскольку мне выпала только доля того, что пришлось перенести вам.

— А Эустас Чилк? Он, кажется, уже вполне бодр?

— Это только на словах. Они кидали в него огромные булыжники и пытались загнать вниз под камни. Но вот яда ему удалось почти избежать.

— Хм, — хмыкнул Бардуз. — Значит, он родился под счастливой звездой. И теперь понятно, почему он такой оптимист.

— Чилк тоже человек практический, он старается избегать страхов, тоски, плохих мыслей только потому, что они делают его ничтожным и жалким.

— Концепция простая и ясная, но она производит впечатление именно из-за своей блестящей простоты.

— Чилк вообще часто производит впечатление. И в настоящий момент пытается это сделать в отношении Флиц. Больше того, ему даже кажется, что и он ей интересен.

Бардуз закашлялся.

— Да, вот уж воистину оптимист. Такие кампании уже проводились, причем со всем вооружением и бодрым духом атакующих, но увы. Впрочем, душа у нее есть.

— Так вы не разочарованы?

— Разумеется, нет! Как я могу? Он спас мне жизнь — разумеется, с вашей помощью. И в любом случае, Флиц вольна поступать, как ей заблагорассудится.

3

Глауен в инвалидной коляске и Чилк на костылях кое-как выбрались на террасу. Утро было прохладным, но ветер едва обдувал лица. Терраса, окаймленная железной балюстрадой выходила на юг, и расстилавшийся перед ними пейзаж, казалось, был нарисован черной тушью и сепией.

Глауен и Чилк сидели, жмурясь от солнца, и размышляли о разговоре с Бардузом.

— Получается так, что мы сможем вернуться на Араминту в месте с ним и считать нашу миссию с успехом выполненной.

Чилк согласился, но с небольшим добавлением:

— Пурист — а Бардуз именно таков — непременно должен был бы назвать и имя Намура. Но этого мы не услышали.

— Не важно. Это дело уходит из наших рук и переходит уже под другую юрисдикцию.

— По указанию Бардуза?

Глауен кивнул.

— Бардуз заявит о пропаже своего судна, не упоминая о покушении. Для Вука этого будет вполне достаточно.

— Особенно, когда он припишет «Фортунатас» к Бюро Б и станет появляться на нем во всяких официальных поездках.

— Послушай, но надо же все-таки постараться найти способ избежать этой участи для «Фортунатаса»! — сморщился Глауен. — Попробуй что-нибудь придумать, мне в голову ничего законного не приходит.

— Мне тоже.

— Бардуз не встанет еще две недели, а я буду готов уже через неделю.

— На меня очень не рассчитывай, — сразу предупредил Чилк. — Я занят делами поважнее. Мной занимается Флиц лично, и мы оба ума не приложим, почему это моей ноге помогает только ее массаж.

— У некоторых людей есть дар целительства, — вздохнул Глауен.

— Именно, именно! У нее вообще много талантов, и между нами уже медленно растет колоссальное взаимопонимание.

— Медленно — ты сказал?

— Увы, да. Очень медленно. В таких вещах нельзя торопиться. На самом деле, она еще очень пуглива.

— Мне кажется, она просто прекрасно понимает, что у тебя на уме и, прежде чем выйти из комнаты, осматривает углы.

— Чушь! — разозлился Чилк. — Женщины обожают привкус опасности, даже воображаемой. Это придает им чувство собственной необходимости и значимости, и они бегут в нужном направлении, как крысы к «джорджонцоле».

— Что такое «джорджонцола»?

— Такой сыр на Старой Земле. А крыса — это крыса.

— А, тогда, конечно, все ясно. И ты надеешься…

— Я уверен, что приучу ее есть из моих рук в три дня плюс-минус четыре часа.

Глауен с сомнением покачал головой.

— Интересно, догадывается ли Флиц о том, какая опасность ее подстерегает?

— Надеюсь, что нет. Она слишком занята.

В этот же день Чилку представилась возможность проверить свои догадки. Он позвал девушку, когда она пробегала главным холлом.

— Подожди, Флиц! Самое время почитать стихи!

Флиц остановилась. На сей раз на ней был белый свитер из пушистой мягкой шерсти и бледно-синие брюки. В волосах, как всегда, черная лента. Чилк залюбовался ей, не в силах найти ни в лице, ни в фигуре ни одного изъяна.

— А кто будет читать и кому?

Чилк показал ей томик в кожаном переплете.

— У меня здесь есть «Изобилия» Наварта. Можно почитать сначала самые твои любимые, а потом мои. И еще, прихвати-ка кувшинчик старого Сайдвиндера и пару кружек.

Флиц холодно улыбнулась.

— Сейчас я не настроена заниматься поэзией. Но почему бы вам не почитать вслух самому себе и столько, сколько пожелаете? Я закрою дверь и вы никому не помешаете.

Чилк отложил кожаный томик.

— В таком чтении нет шарма. Впрочем, ладно. По-моему, уже вполне можно устроить небольшой пикник.

Несмотря на все возрастающее желание двинуться дальше, Флиц остановилась и спросила:

— Какой такой пикник?

— Ну, я имею в виду, что было бы чудесно, если бы мы с тобой взяли и позавтракали где-нибудь на улице, вдвоем.

Флиц улыбнулась самой мимолетной из своих улыбок.

— С вашей ногой, которая находится в таком плачевном состоянии? Я полагаю, это неразумно.

Чилк залихватски махнул рукой.

— Тут нечего опасаться. Первая же боль станет сигналом, чтобы тебе начать свой чудодейственный массаж, боль пройдет и мы продолжим наш пикник и нашу беседу — или еще что-нибудь, чем будем заниматься.

— Вы обманываете сами себя, господин Чилк.

— Зови меня просто Эустас.

— Как хотите. Но в настоящее время я…

— Да, кстати, как только вы заговорили о ноге, тут она и заболела, и заболела…

— Это очень плохо, — нахмурилась Флиц.

— Так совершите свой акт милосердия или уж не знаю, как это и назвать.

— Чуть позже, — и Флиц выбежала из холла, напоследок все же обернувшись через плечо на Чилка.

В полдень следующего дня Чилк снова вышел в холл, уселся на кушетку, стал смотреть в окно и ждать новых возможностей.

Флиц действительно скоро показалась в дверях, увидела Чилка, замедлила шаг, но потом выбежала, как и вчера.

Через час девушка снова прошла через холл. Чилк сделал вид, что полностью погружен в созерцание пролетающей птички и не замечает ничего вокруг. Флиц некоторое время постояла, с любопытством выглянув в окно, искоса рассматривая Чилка, затем пошла по своим делам дальше.

Но через несколько минут вернулась. Чилк по-прежнему смотрел на туманный горизонт. Флиц медленно подошла к кушетке, и краем глаза Чилк заметил, что девушка глядит на него с клиническим любопытством.

— С вами все в порядке? Вы сидите в этом ступоре уже третий час!

Чилк мрачно рассмеялся.

— В ступоре? Едва ли. Я предавался мечтам, думал о прекрасном. В моих грезах столько красоты и таинственности.

Флиц отвернулась.

— Что ж, продолжайте грезить дальше, господин Чилк. Простите, что помешала.

— О, не спеши! Мечты могут подождать! — запоздало крикнул Чилк, мгновенно сбросив с себя мечтательность. — Присядь со мной ненадолго, я должен тебе что-то сказать.

Флиц заколебалась, но все же осторожно присела на край кушетки.

— Что за проблема?

— Никаких проблем нет. Скорее это можно назвать комментарием. Или анализом.

— Анализом чего?

— В основном меня.

Флиц не могла удержаться от смеха.

— О, предмет слишком глубок и сложен, господин Чилк! Сегодня у нас просто нет на это времени.

Но Чилк не обратил на ее слова внимания.

— Когда я был мальчишкой, то жил в Айдоле, на Старой Земле. Три мои сестры были всегда очень компанейскими созданиями и постоянно приводили домой своих подружек, так что я имел несчастье вырасти среди хорошеньких девушек. Они были всех сортов и всех размеров, на любой вкус. Одни высокие, другие маленькие, третьи идеальные, словом, целый цветник.

Несмотря на странность разговора, Флиц вдруг заинтересовалась им.

— Но почему вы сказали «имел несчастье»?

— Для юноши-идеалиста, каким был я, это слишком страшное испытание, я не мог ассимилировать такого разнообразия. Классический случай — слишком много, и слишком рано.

— Слишком много… чего?

Чилк туманно улыбнулся.

— Разочарования? Потери восхищения? В шестнадцать лет я был уже жадный эпикуреец, и там, где нормальный юноша видел какие-то намеки, туманы и розы, я видел лишь сварливых маленьких вредных зверьков. — Чилк выпрямился, и голос его зазвучал горько и откровенно. — И теперь я с грустью признаюсь, что когда увидел тебя в первый раз, я сказал себе: ага, вот еще одно хорошенькое личико, за которым таится такая же суетность и пустота, как и за всеми другими. И ты, наверное, немало удивлялась моему странному поведению, продиктованному этими детскими впечатлениями — за что теперь покорно прошу прощения.

Флиц в удивлении покачала головой.

— Теперь я не знаю, что мне делать: то ли поблагодарить вас за такую откровенность, то ли оставить вас дальше рассматривать птичек.

— В общем, разницы в этом нет, — щедро признался Чилк. — Теперь я пришел в себя, и, несмотря на твою безупречную красоту, получаю удовольствие от твоего общества, и даже с радостью поцеловал бы тебя.

— Сейчас?! Здесь?!

— По обоюдному согласию, разумеется.

Флиц бросила на него быстрый подозрительный взгляд. Что еще может быть на уме у этого странного субъекта? В общем, он даже очень неплох, открытое лицо с сухими и определенными чертами выглядело интересно, а главное, было в нем нечто, что каким-то образом возбуждало ее любопытство.

— Итак, вы сделали подобное заявление — что же дальше?

— У меня есть предложение, и я желаю обсудить его.

— Какое именно?

— Сначала давай договоримся в общем, а потом уже пустимся в обсуждение деталей.

— Мне, конечно, очень любопытно, но времени у меня сейчас совершенно нет ни на какие обсуждения.

— У меня имеется одна идея, и я полагаю, что у тебя есть масса качеств, которые позволят тебе стать помощником в воплощении этой идеи, — тщательно подбирая слова начал Чилк.

— Не понимаю, откуда у вас обо мне столь лестное мнение.

— О, это совершенно ясно! Я видел тебя в настоящем деле, и теперь знаю, что окажись мы даже в салуне где-нибудь на краю Сферы, ты надежно прикроешь мне спину, чертыхаясь, визжа, проклиная, брыкаясь, но прикроешь, и я всегда буду гордиться тобой.

— Погодите гордиться мной так быстро! В это время я могу оказаться где-нибудь в другом месте, поскольку терпеть не могу никаких салунов.

Чилк пожал плечами.

— Но если в городе будет только один салун, то у тебя не будет выбора.

— Правда. Но только непонятно, почему это я вдруг окажусь в этом городе? И с кем я буду сражаться? И за что?

— Что касается сражений, то тут все непредсказуемо. Например, я могу сидеть себе спокойно за столом и думать о чем-то возвышенном, а ко мне вдруг подойдет дама. Ну, поговорить. Тебе это, конечно, не понравится, ты дашь ей пинка, ну и заварилась каша.

— Все ясно. Теперь я поняла, зачем я вам понадобилась. Давайте заодно объясняйте уже и все остальное.

Чилк посмотрел за окно.

— Как хочешь, так и будет. Но для этого мне придется вернуться на несколько лет назад, во времена, когда я был бродягой, болтался по всей Сфере, наверстывая таким образом недополученное образование. Я слушал уйму профессоров, общался со множеством работодателей, разговаривал с изгнанниками, которые уже сами не помнили, за что их изгнали. Все эти люди были одиноки и разговорчивы, особенно за кружкой пива — так что я вдоволь наслушался всевозможных историй. Потом я начал их записывать, и скоро у меня набралось немало рассказов про удивительные места и странные вещи. Правдивы ли они или являются просто легендами и бредом опьяневшего воображения? Не знаю. Но думаю, что отчасти есть в них и бред и вымысел. Словом есть целый ряд историй, которые ждут, чтобы кто-нибудь явился и разгадал их.

— И кого бы вы хотели видеть в роли следователя?

— Думаю, что с тобой на пару мы смогли бы просмотреть список и выбрать пару мест. Глауен, надеюсь, не пожалеет пожертвовать для нас «Фортунатаса», все равно нам с ним он пока не нужен.

— Так, значит, ваше предложение заключается в том, чтобы мы с вами отправились в дальние районы космоса проверять какие-то пьяные истории, услышанные вами в салунах, тоже, вероятно, не в трезвом состоянии. Вы хотите, чтобы я разделила с вами некую странную и безответственную жизнь?

— В общем, да, — согласился Чилк. — Но это лишь проект. Черновой, так сказать.

Флиц тяжело вздохнула.

— Эустас, неужели вы серьезно думаете, что у меня нет больше забот, кроме как беспокоится о том, сумасшедший вы или нет?

— Не беспокойся, я совершенно не сумасшедший.

— Это-то и самое ужасное!

— Дай мне руку, — прошептал Чилк.

Флиц вскочила, но вместо того, чтобы уйти, вдруг наклонилась и поцеловала Чилка в щеку.

— Вы так старались, Эустас! — и убежала.

— Подожди! — закричал Чилк, тщетно пытаясь встать. — А что насчет предложения?

— Не сейчас, Эустас!

И Флиц выбежала из холла. Чилк с улыбкой на устах смотрел ей вслед.

4

Прошло три дня. Чилк виделся с Флиц мало и только в компании. Но он и не предпринимал пока никаких попыток увидеться с нею наедине, пусть даст волю своему любопытству. Однако время шло, и сама Флиц тоже не искала возможности поговорить наедине, и Чилк забеспокоился: уж не ошибся ли он?

Наконец, им овладело нетерпение и он сказал себе: больше никаких обходных путей, пусть все решится разом.

Но все карты Чилка вдруг были смешаны появлением Баньоли, архитектора, и трех инженеров компании Бардуза. Они поселились на ранчо в ожидании, пока будет готов жилой комплекс на побережье для строителей и технического персонала. Флиц пришлось нанять дополнительную прислугу из порта Тванг, но и на нее свалилось сразу слишком много обязанностей. Или так, по крайней мере, казалось Чилку.

Прибывшие каждый день совещались с Бардузом и периодически делали короткие вылазки на природу. Глауен, присутствовавший на некоторых совещаниях, держал Чилка постоянно в курсе этих бесед.

— Эти трое — инженеры высшего класса. Бардуз начинает свой проект Байнсей, времени он даром не тратит. Я видел эскизы. Это такое длинное неправильной формы здание, значительное, но ничуть не нарушающее природной гармонии. Материал выдержит любые черно-зеленые волны. Вечерами постояльцы смогут смотреть на слюты и наблюдать за танцами водных бродяжек. А если начнется шторм, заревут волны и станут набрасываться на слюты, это произведет сильное впечатление, но не настолько ужасное, чтобы отказаться от обеда в большом каминном зале.

— Да, впечатляет, — согласился Чилк.

— Без сомнения. Но есть одна странность: Флиц не проявляет к этому проекту никакого интереса, и едва только Баньоли или кто-то из инженеров входит в комнату, она ее покидает.

— Это отчасти моих рук дело, — признался Чилк.

— Как так? — вскинул брови Глауен.

— Я решил, что она слишком много возится по дому, и рассказал ей диковинные истории, ну, про императора Шульца, который владел Великой Небулой на Андромеде или про Питтаконга Пита, говорившего на языке чужих. А еще про Фарлока, с которым я познакомился на самом краю Сферы в местечке под названием Орвил. У Фарлока была уйма таинственных историй, и на каждую существовало какое-то подобие документов, а уж координаты, в отличие от прочих рассказчиков, — всегда. Короче, я рассказал ей пару историй и предложил, что хорошо бы нам было побродяжничать вместе и поехать посмотреть эти места.

— А потом что?

— Она сказала, что мысль соблазнительная, но надо еще подумать.

— Удивительно! — пробормотал Глауен. — А ведет она себя так, будто вы с ней едва знакомы.

— И снова я виноват, — скромно признался Чилк. — Я специально держусь так, чтобы не влиять на ее решение.

— Все ясно, — обескураженно ответил Глауен.

На следующий день Баньоли и инженеры отправились проверить строительство жилого комплекса на побережье, и Флиц сама подошла к Чилку, сидевшему на террасе и писавшему что-то в блокноте.

— А что вы пишите? — полюбопытствовала она.

— О, простые заметки, наброски.

— Можете ли вы мне помочь?

Чилк захлопнул блокнот и вскочил.

— К вашим услугам! А что требуется?

— Левин хочет, чтобы я отвезла кое-какие запасы к замку — и чтобы вы полетели со мной.

— Замечательная мысль! Когда отправляемся?

— Сейчас.

— Прошу две минуты на сборы.

Через три минуты Флиц и Чилк уже летели на флиттере с ранчо в сторону побережья. Флиц надела узкие брюки, высокие шнурованные ботинки и темно-голубой длинный свитер. Девушка казалась немного рассеянной, будто уставшей. Оба молчали. Чилк даже не пытался развлечь спутницу разговором. И на этот раз она спросила первой:

— Почему вы такой неразговорчивый сегодня?

— Чилк опешил.

— Как! А я думал, что ты просто хочешь помолчать.

— Не совсем же!

— Кстати и у меня есть нечто, что хорошо было бы обсудить.

— Вот как? Что же это?

— Ты.

Флиц улыбнулась.

— Я — предмет совсем неинтересный.

Чилк указал на проплывающий под ними пейзаж.

— Посмотри! Миля за милей, реки, прерии и горы — и все это принадлежит тебе, Фелиции Стронси. Разве уже одно это не делает тебя интересной и значительной?

— Да, делает. Но я никогда об этом не думала. Увы, это правда. — Флиц посмотрела вниз. — Видите желтые мастиковые заросли вон там? Вот захочу, посажу флиттер, все там сломаю, разрушу, уничтожу и ни один человек не посмеет спросить меня, почему.

— Такая власть тяжела. Но прежде, чем ты уничтожишь мастиковые кусты, ты вспомнишь и о водных бродяжках, которые так долго меня топтали и получали при этом удовольствие.

— Они просто хотели преподать урок господину Чилку.

— Возможно. Но не все так просто. Ведь когда построят новый отель, и милые старые дамы выйдут вечерком полюбоваться на слюты, на них тоже могут накинуться бродяжки.

— Ну, во-первых, отель строю не я, а Бардуз. Он может строить его, где угодно — я ни во что не вмешиваюсь.

— Ладно, снято. А когда дамы придут к тебе жаловаться на царапины, отправляй их к Бардузу.

Флиттер летел на север. Флиц указала на облака, собиравшиеся на востоке.

— Вот, грядет еще один шторм. Строители сегодня узнают много нового об этом месте.

Скоро на горизонте показалась серо-зеленая громада океана и черные пятна слютов.

Флиттер сел около десятка временных вагончиков, среди которых были дортуары, туалеты, хранилища, столовые и другие технические службы. Чилк и Флиц вылезли и вытащили два огромных ящика для передачи их Баньоли. Но вокруг никого не было. Чилк вложил в рот три пальца и пронзительно свистнул. Поднялась тревога, выскочили рабочие и мгновенно забрали ящики. Из столовой показался и сам Баньоли, махая рукой в знак приветствия и давая понять, что он получил требуемое.

Чилк вернулся к флиттеру. Флиц тоже встала рядом, глядя на руины, бывшие когда-то замком, где теперь работали скреперы и грейдеры. Лицо ее выглядело напряженным и бледным, ветер трепал легкие волосы. Тучи катились все ниже и уже стали падать первые капли дождя. Флиц заговорила, но голос ее долетал до Чилка, словно из подземелья.

— Я чувствую ее, как будто она все еще там, бедная маленькая девочка среди камней. Я слышу, как она плачет. Или это стонет ее призрак? — Девушка отвернулась, и Чилк, сам не понимая как, обнял ее обеими руками и сказал как можно нежнее.

— Бедная маленькая Флиц! Все теперь по-другому! Отныне я стану заботиться о тебе, а камни — это только камни, и привидений нет вообще. Ведь девочка осталась жива, значит, и привидения ее быть не может! Фелиция спаслась и стала умной красивой живой Флиц, очень теплой и очень ласковой…

Флиц рассмеялась, но не освободилась от рук Чилка.

— А я к вам уже привыкла, Эустас, — вдруг сказала она. — Только не спрашивайте меня, что это значит, потому что я не меньшая загадка, чем вы.

И когда Чилк наклонился и поцеловал ее, она не противилась. И он повторил сладостный процесс, пробормотав:

— По крайней мере, это очень успокаивает нервы…

Дождь полил как из ведра, и Флиц с Чилком залезли обратно во флиттер. Еще через минуту они уже летели обратно.

5

По просьбе Флиц Чилк посадил флиттер на середине невысокого холма, откуда вниз до северного горизонта тянулся густой лес.

— Я хочу поговорить с вами, — призналась девушка. — Так почему бы не сейчас? Прошу вас, Эустас не отвлекайте меня.

— Конечно, не буду, говори спокойно.

— Левин Бардуз был всегда очень добр ко мне, добр так, что вы вряд ли даже сможете представить. Он дал мне все, даже тихую нежность, ничего не требовавшую взамен. И я думала, что так будет всегда, и не хотела ничего иного.

Но потом что-то изменилось. Не знаю, как и почему, но я стала ощущать беспокойство, я начала понимать, что устаю от этих строительств, дорог, мостов. А что касается Охотничьих домиков, которые произвели на Левина такое впечатление, то они и вовсе меня не тронули. Но даже если Левин и заметил во мне какие-то перемены, то предпочел ни во что не вмешиваться.

Потом появился некий Эустас Чилк со своим другом Глауеном Клаттуком. Поначалу я их едва ли замечала, но в один прекрасный день Эустас сделал мне безответственное предложение. Он предложил мне стать бродягой вместе с ним и отправиться исследовать всякие романтические места, где еще никто никогда не бывал. Это было удивительное, немыслимое предложение, которое поначалу я даже посчитала какой-то фантастикой.

И, конечно, я не восприняла его серьезно, как, думаю, и он сам. Ведь Эустас — это как певчая птица в клетке, которая поет о сказочных странах, где никто и никогда не бывает в действительности. И если я вдруг соглашусь на такое его безумное предложение, беднягу, наверняка, хватит сердечный удар.

Время шло, а мысль о путешествиях так и не оставляла меня. Я начала спрашивать сама себя: а если я действительно хочу стать бродягой, то почему надо от этого отказываться? Ведь, наверное, это весело, особенно, если путешествовать с комфортом, с каким-нибудь хорошим другом… Словом. Господин Чилк может считать, что вакансия на приятеля-бродягу остается открытой.

— Это официальное уведомление?

— Абсолютно официальное. И вы можете подать ваше резюме в любой момент.

— В таком случае — немедленно прошу у вас этого места.

— Хорошо, Эустас, — вздохнула Флиц. — Ты принят.

6

Глауен и Чилк стояли, опершись на балюстраду, окружавшую террасу, и глядели, как вечер постепенно окутывает горы. Солнце вот уже с полчаса как зашло в тучи, свет таял и бледнел, переходя от янтарно яркого через махогани и шоколад к серой пелене, периодически перерезаемой вспышками темной розы.

Молодые люди обсуждали события минувшего дня.

— Бардуз теперь может ездить в коляске, — сказал Глауен. — Энергия из него так и прет, завтра он уже непременно поднимется на ноги. Не пройдет и недели, как он начнет ходить и сможет отправиться на Кадвол, чтобы заняться там, как он выразился, «незаконченными делишками».

— И не сказал, какими именно?

— В двух словах. Упомянул Клайти и Смонни, а на уме, конечно, Намур и флеканпраун.

— Такие дела обещают много интересного.

— Более чем интересного. Когда он спросил, не лучше ли и нам отправиться с ним и быть под рукой, хотя бы переодетыми и инкогнито, я принял это предложение с радостью. Надеюсь, что этим я не испортил никаких твоих планов?

— Конечно, испортил. А какова программа?

— Бардуз хочет отправиться на «Фортунатасе» отсюда в Паш, что на Карсе, где у него большой терминал с разнообразным транспортом. Там мы оставим «Фортунатас», пересядем на большое судно и доберемся до Кадвола. Будем помогать Бардузу в его «делах», доложимся Вуку и примем его поздравления, если старик, конечно, будет в духе.

Чилк стоял молча, задумчиво глядя на медленно текущую реку, где отражались янтарные полосы закатного света.

— Боюсь, что Каткар описал наш «Фортунатас» Вуку до малейших подробностей, — вздохнул он.

Глауен мрачно кивнул.

— Раньше или позже его все равно придется отдать.

— Раньше или позже, — эхом повторил Чилк.

Глауена поразил этот тон.

— Что ты хочешь сказать?

— Ничего существенного.

— А не существенного?

— Идея слаба и ненадежна, но… — Чилк резко развернулся и оперся о балюстраду спиной. — И все же пара мыслей у меня мелькнула.

— Какие же?

Чилк рассмеялся и сделал рукой неопределенный жест.

— Но это лишь идеи, не более. Всего лишь наметки, и, поскольку мы сейчас на Розалии, я могу сказать, что они неуловимы, как ветреные бродяжки.

— Хм. Но как же ты сам тогда их ухватываешь? Ладно, не отвечай, лучше попытайся объяснить мне, что это за смутные возможности тебе открылись?

— Несколько дней назад я говорил с Флиц. Я признался в своем восхищении перед некоторыми ее удивительными качествами. Помнишь, я даже говорил тебе кое-что об этом?

— Да, кое-что — помню.

— И я говорил тебе о перемене в ней и о ее интересе к моей ничтожной персоне.

Глауен кивнул.

— Я и сам это заметил. Хотя, откровенно говоря, думал, что она все же предпочтет отставку.

Чилк улыбнулся, давая понять другу, что прощает ему такую глупость.

— Словом, мы решили, что самым правильным будет сначала закончить все дела с Бардузом и его «делишками», а уж потом идти к Вуку.

Глауен не поверил ушам.

— А потом что?

— Потом у нас есть выбор. Флиц сказала, что никогда больше не вернется на Розалию, и что Бардуз может делать с ее ранчо все, что хочет. Ей также до смерти надоело и строительство, и всякий бизнес вообще. Что дамба, что мост — ей все едино, вода, горы и воздух, больше ничего.

— Так чем же она собирается заниматься? — почему-то шепотом спросил Глауен.

Чилк взмахнул рукой еще более беспечно.

— Возможно, часть ответственности за нее придется взять на себя мне. Я рассказал ей про дальние страны, эта перспектива ее очаровала, так что теперь уже ничего не остается, кроме как отправиться неизвестно куда и начать исследовать закоулки Сферы. Она хочет найти озеро Мар и записать пение русалок, хочет сфотографировать бестиарий под руинами Агэйвы. И я сказал, что «Фортунатас» очень пригодился бы в таких путешествиях, а она тут же спросила: «Но как же Глауен?» Тогда я сказал, что ты уже начал вить гнездо и «Фортунатас» тебе вовсе не нужен, и главная проблема заключается не в Глауене, а Бодвине Вуке. Но она сказала, что с ним проблем не будет и разговор на эту тему был закрыт.

Глауен смотрел на приятеля во все глаза.

— И как тебе это удалось?

— Все очень просто. Женщина любит когда ее правильно оценивают, и видят в ней порой то, что она из себя представляет действительно, а порой — то, кем она хотела бы быть.

— Тебе бы надо написать книгу об этом, — усмехнулся Глауен. — Впрочем, я и так не забуду твоих сентенций.

— Смешно. Тебя Уэйнесс и без этих штук давно оценила.

Глауен опустил глаза.

— Ты мне напомнил, что я иду по натянутой веревке и еще не дошел до конца. — Он широко раскинул руки. — Знаешь, вдруг ужасно захотелось домой. Теперь, правда, уже недолго. Бардуз начинает ходить, и как только врачи позволят, оставит проект Байнсей инженерам и мы отправимся.

Глава седьмая

1

Городок Паш на Карсе в созвездии Персея ТТ-652—4 служил пересадочным пунктом и местом базирования для множества трансгалактических крейсеров. Кроме того, Паш был экономическим узлом этого отдаленного уголка галактики. В нем находились две из транспортных компаний Бардуза, способные обеспечивать более или менее регулярное сообщение с мирами Кассиопеи, Пегаса и даже Отдаленных районов Сферы. Третья компания существовала, главным образом, для обслуживания проектов Л-Б Констракшн, хотя при возможности занималась и просто выгодными перевозками. Все три компании имели единый центр управления в личном терминале Бардуза в районе Баллилу, на юге Паша. Именно туда и доставил «Фортунатас» Бардуза, Флиц, Чилка и Глауена.

Однако там им пришлось ждать целых четыре дня, поскольку «Рондайн», шикарный грузопассажирский корабль, следовало срочно переоборудовать, согласно с вновь возникшими нуждами Бардуза и по его требованиям. Маганат набрал команду из четырнадцати человек, обладающих большим опытом и знаниями. Правда, Глауену они показались несколько грубоватыми, но все же того, что они знали свое дело прекрасно, он не мог отрицать. Все они умели стойко переносить боль, двигаться бесшумно и казались людьми без прошлого.

Но вот «Рондайн» отбыл с Паша и направился через Великое Одинокое Течение, оставив в стороне Хлыст Мирсеи и Созвездие Алой Розы. А «Фортунатас» остался в ангарах Баллилу.

Только теперь Бардуз решил, наконец, раскрыть карты.

— На самом деле ничего особо конкретного и определенного я вам сказать не могу. У меня есть несколько целей, которые включают в себя предъявление обвинений в отношении Намура, бросившего меня в слюты и похитившего мой флеканпраун. Я недоволен также и Смонни. Она надула меня воистину ловко и с замечательным апломбом. Итак, как вы видите, у меня есть неприятности, которые я намерен ликвидировать, но боюсь, что в результате этих шагов возникнут проблемы посложнее. Как вы знаете, и ЖМС, и Смонни хотят, чтобы я обеспечил их транспортом для перевозки орд йипов на материк — но каждая из сторон желает действовать независимо друг от друга. Таков контекст нынешнего положения. Я уже подготовил почву для встречи с представителями обеих сторон на нейтральной территории. В принципе, я всегда открыт для серьезных сделок, но взамен потребую больше, чем болтовни. Я потребую добиться компромисса в их противоречиях, потребую назначить ответственного человека, представителя для деловых переговоров и при выполнении этих условий теоретически соглашусь подписать контракт.

Но что будет дальше? Здесь мы вступаем в неизведанную область предположений. В идеальном варианте, все разногласия быстро уладятся, все недобрые чувства укроются под маской доброжелательности, и будет назначен какой-нибудь исполнительный директор в виде Джулиана Бохоста. Он тут же вручит мне договор в сотню тысяч солов.

Но это, я повторяю, вариант идеальный. Реальность, скорее всего, будет иной. Предположим, что на встрече я скажу все, что намеревался, но никакого примирения не произойдет — этого никто не знает. Все переругаются, но все-таки кто-нибудь, пусть даже нехотя, предложит свою кандидатуру на неблагодарную должность исполнительного директора. Начнутся встречные предложения, неразбериха, уверения в том, что одни должны уступить другим из соображений солидарности, и тому подобная ерунда вплоть до обмена оскорблениями.

Все споры надо пустить на самотек, пусть наговорятся досыта. Конечно же, весь этот бред никому не нужен и не интересен. В конце концов, обе стороны устанут и останутся сидеть, хотя непобежденные и непобедившие, но в любом случае разочарованные, вымотанные и апатичные.

Тем временем, я буду сидеть молча, ни во что не вмешиваясь, и произнесу не больше десятка слов. Но потом встану и заговорю. Я укажу, что все слышанное мною решительно противоречит закону, но из чистого альтруизма я готов разрешить все проблемы единственно возможным способом. Короче — я перевезу йипов на Мистические острова к себе на Розалию, где они найдут идеальный для них климат и условия жизни. Также я перевезу и членов ЖМС по разумным ценам в места ими выбранные и даже помогу им адаптироваться в новых условиях для продуктивной работы.

Но как будет встречено такое мое предложение, остается только догадываться.

— А что будет, если они и на это не согласятся?

Бардуз пожал плечами.

— Планы полезны только тогда, когда основаны на уже реально известной проблеме. Перед нами может оказаться сотня вариантов развития событий и обдумывать их заранее — пустая трата времени.

2

«Рондайн» прошел мимо толстой Красной Песни, затем ее веселой маленькой подружки, Белой Лорки, и приблизился к Сирене. Кадвол превратился в висевший над головами шар. Вскоре судно подошло к нему со стороны, противоположной Араминте. Под путешественниками проплыл экваториальный континент Эссе — длинный треугольник, вдававшийся в экватор. Просветы в облаках давали возможность увидеть черно-зеленую поверхность, прорезанную множеством диких рек — место практически ненаселенное, если не считать агрессивных форм примитивной жизни.

«Рондайн» пересек океан, едва не задевая брюхом волны, стараясь, чтобы его никоим образом не засекли с атолла Лютвен.

Наконец, на горизонте показалось темное пятно, постепенно ставшее Островом Турбен. До Лютвена оставалось теперь всего лишь двести миль на северо-запад.

Приблизившись к атоллу, судно описало круг и выбрало для посадки безводную круглую степь в две мили диаметром с невысоким холмом в центре. Растительности не было никакой, если не считать желтых колючек, перекати-поля и нескольких пальм, упорно пробивавшихся кверху. На берегу, вдаваясь в лагуну, находился небольшой полуразрушенный док, позади него — руины зданий — место, слишком памятное для Глауена.

«Рондайн» сел на плотный песок в нескольких ярдах от берега.

— Остаемся здесь на день, — приказал Бардуз. — Это даст нам время сделать кое-какие приготовления.

Лагерь разбили тоже строго следуя указаниям Бардуза. Быстро были возведены три павильона из сине-зеленой ткани; один стоял перпендикулярно судну, два остальных — друг напротив друга. В центре меж ними поставили квадратный стол и четыре стула.

Строительство лагеря закончилось быстро, теперь надо было ждать середины следующего дня. Бардуз повторил инструкции, которые дал Чилку и Глауену накануне.

— Разумеется, вы будете сильно загримированы и переодеты, и вас никто не узнает. Но даже несмотря на это, оставайтесь позади, в тени. Вся команда облачится в единую форму, и затеряться среди них будет нетрудно.

Близился вечер, на западе начинался меланхолический закат, и день уступил место сумеркам. Потом прошла ночь, и наступило утро. Вся команда переоделась в черно-желтую форму, которую заранее заказал Бардуз. Такую же надели и Чилк с Глауеном, предварительно изменив лица с помощью тональных кремов, париков, бачков, бород и кап. Натянув глубоко на глаза полувоенные шапочки с длинным козырьком они уже и сами не могли узнать себя в зеркале.

Вот Сирена подошла к зениту, и наступил полдень. Низко на юге появился флиттер — это явно была депутация со Штромы. Делегация прибыла на двадцать минут раньше — немаловажный знак! Флиттер описал круг и сел на месте, обозначенном командой флажками.


Из флиттера вышло шесть человек: Клайти, Джулиан Бохост, Роби Мавил, тощая скуластая женщина, пухлый розовощекий мужчина и Торк Тамп. Четверо из команды «Рондайна» встретили их и после короткого совещания провели к предназначенному для них павильону. Там прибывших попросили сдать оружие, которое оказалось у всех, за исключением Клайти. Группа вошла в павильон, где уже ждали Бардуз и Флиц. Стюард подал прохладительные напитки, и Бардуз извинился за требование сдать оружие.

— Однако, я думаю, поскольку мы намерены прийти к консенсусу, оружие нам не понадобится, — улыбнулся магнат.

— Да уж, надеюсь, что здесь будут царить справедливость и разум, — ядовито заметила Клайти. Сегодня она облачилась в тяжелую твидовую юбку, узкую блузку с тесным черным галстуком, плотный жакет и туфли с квадратными носами. Шляпы не было, и короткие прямые волосы свободно ниспадали по обе стороны загорелого лица.

— Именно справедливость и есть наша цель, — подтвердил Бардуз — И мы не постоим за ее ценой.

— Зачем же такие жертвы — фыркнула Клайти. — Просто надо выбрать лучший и наиболее демократичный вариант. Слово демократичный я употребляю в его новом, расширенном, так сказать, смысле.

— Интересная концепция, — оценил Бардуз. — И я с интересом послушаю ее за столом переговоров.

Джулиан Бохост повернулся к Флиц, улыбнулся и подошел поближе. Сегодня он оделся в розовато-белый костюм, шею обернул голубым платком, а голову украсил широкополой плантаторской шляпой.

— Ах, Флиц, и вы тут! Как приятно снова увидеть вас!

Флиц посмотрела на него равнодушно, как на пустое место.

— Снова? А разве мы знакомы?

Улыбка медленно сошла с лица Джулиана.

— Разумеется. Мы встречались в Речном Домике, около года назад!

Флиц кивнула.

— Да-да, припоминаю. Были какие-то разговоры о Штроме, и вы, кажется, тоже в них участвовали.

— Вы все прекрасно помните. Но теперь это не имеет значения. Тогда было тогда, а сейчас — сейчас. Колесо судьбы сделало свой полный оборот, и мы с вами снова встретились.

— Что ж, вполне приемлемое объяснение.

Джулиан осмотрелся.

— Какое уединенное и странное место для встречи. И все же оно прекрасно какой-то неизъяснимой красотой. Лагуна блестит воистину, как сапфир!

— Только не пытайтесь в ней искупаться. На вас со всех сторон налетят рыбы-трубки и через пять минут от вас останется лишь скелет в белом костюме и со шляпой на голове.

Джулиан нахмурился.

— Да, чудовищная картинка! Ах, Флиц, несмотря на весь ваш невинный вид, в душе вы, должно быть, роковая женщина.

— Должно быть, — отвернулась Флиц.

Но Джулиан не оставлял ее в покое.

— Вообще, я удивлен, увидев вас здесь. Здесь будут ужасно скучные деловые переговоры, всякие расчеты, и подсчеты — таким хорошеньким головкам, как ваша, здесь нечего делать. Но я понимаю, сюда вас призвал долг. — И Джулиан тягучим намекающим взглядом посмотрел в сторону Бардуза, отношения Флиц с которым он никогда не считал тайной. Деловой помощник? Ха-ха, конечно! — Итак, каковы же ваши взгляды на сегодняшнюю встречу и ее перспективы?

— Я всего лишь кукла в этом спектакле, и никто не ждет от меня в этом деле никаких идей.

— Да что вы! — возмутился Джулиан. — Да вы во сто раз умней, чем все здесь собравшиеся! Разве я не прав?

— Решительно неправы.

— А я думаю, что как раз прав. Хорошо, как только я закончу речь, то непременно спрошу ваше мнение о ней.

— Как хотите, но сейчас вам лучше подойти к Клайти — она кажется делает вам какие-то знаки.

Джулиан посмотрел в указанную сторону.

— Ничего страшного, она просто хочет сказать пару слов насчет погоды или поругать мой шейный платок, который считает слишком фривольным для нынешнего случая.

— Как вы храбры.

Джулиан вздохнул.

— Все это ужасно скучно, а главное — совершенно напрасно. Все знают положение дел, а наш план и без всяких встреч прекрасно будет работать. Но если это сборище все-таки нужно, чтобы запустить машину — пожалуйста, пусть будет. Готов его вытерпеть.

— Но ваша тетка продолжает делать свои странные жесты.

— О, боже мой! Чудовищное существо, не правда ли?

Флиц кивнула.

— Вот уж она-то может без всякого опасения поплавать в лагуне.

— И все же я должен ее предупредить, хотя плавать она, конечно, не собирается. — Джулиан собрался отойти. — Встретимся после конференции?

— Вряд ли.

Бохост горестно рассмеялся.

— Время идет, но ничего не меняется! И вы остаетесь по-прежнему холодной, как мрамор! — Он надвинул шляпу поглубже и широким шагом отправился навстречу Клайти. Та стояла у стола, изучая его и стулья, и на лице ее было написано неодобрение. Джулиан хотел увильнуть к Бардузу, но магнат уже скрылся в своем павильоне. Джулиан хотел пройти и туда, но остановился, увидев, что в лагуне стоит вовсе не то, что казалось ему издали чуть ли не рыбачьей лодкой. На самом деле это был большой корабль, остановившийся в десяти ярдах от берега. На воду спустили гичку. В нее села крупная дама, чья грудь поражала воображение. Дама также обладала массивными бедрами на патологически тоненьких и маленьких ножках. Это была Смонни, Симонетта Клаттук, ныне мадам Зигони из ранчо Тенистая долина. На ней красовались плотный костюм с поясом и узконосые черные сапоги на огромных каблуках. Рыжеватые волосы перевязаны лентой и уложены в замысловатую пирамиду, перевитую тесьмой. Вместе с ней в гичку сели четыре умпа — красивые молодые люди под тридцать, с бронзовой кожей, золотыми волосами и в строгой бело-желто-синей форме.

Гичка скоро ткнулась носом в берег. Предварительно распугав хищных рыб, два умпа, спрыгнули в воду и в вытянули гичку на берег. Смонни торжественно вышла из гички и величественно двинулась вперед в почтительном сопровождении охраны. Потом остановилась на секунду, чтобы осмотреться, но тут к ней подбежала команда Бардуза. Смонни надулась, как индюк, и, подождав пока подойдет Бардуз, крикнула:

— Это унизительные требования! Я не вижу никакой нужды в том, чтобы сдавать оружие!

— Однако, это придется сделать. Пустая формальность, не больше. Группа со Штромы тоже протестовала, но я им все объяснил, и они согласились с моими доводами. Конференция не может пройти хорошо, если с самого начала все откажутся подчиняться общим правилам.

Смонни оскалилась и вытащила из сумочки компактный дамский пистолет, а из-за голенища сапога — кинжал. Умпы также сдали личное оружие и направились в отведенный им павильон.

Смонни же прошла к столу в центре, где уже стояли Клайти и Джулиан. Обе женщины поприветствовали друг друга сухими быстрыми кивками, но не произнесли ни слова, словно не решаясь нарушить зловещую тишину этого уединенного места. Противоречия между ними были серьезными. Смонни намеревалась переправить всех йипов с атолла Лютвен на побережье Мармиона, используя любой транспорт, какой только удастся достать — а лучше всего тот, что предоставит Бардуз. Потом йипов предполагалось разбросать по всему побережью и особенно по Араминте, где Смонни намеревалась организовать жесткую систему юстиции и устроить над оскорбившими ее людьми скорый и страшный суд. После этого йипы могут делать все, что им заблагорассудиться — разумеется, под присмотром.

Поначалу Клайти и остальные жэмээсовцы придерживались, в принципе, той же позиции. Йипов предполагалось вывезти на Деукас, а уж потом навести в стране настоящую демократию, которая даст самому беднейшему рыбаку-йипу такие же права, как и наглому Бодвину Вуку. Это и был основной тезис ЖМС на самой заре ее деятельности, когда в узких гостиных Штромы начала потихоньку собираться на вечеринки прогрессивная молодежь, интеллектуалы и студенты. Но прошедшее время сильно изменило эту программу. Невинность помыслов исчезла, а идеалы чистой демократии уступили место планам гораздо более пространным — системе доброго патернализма, управляемой сетью прекрасных загородных поместий. Когда же спрашивалось, чем эта система отличается от феодализма с его ленами и ленниками, жэмээсовцы отвечали, то подобное сравнение есть просто софистика самого низкого пошиба. Сервы — это сервы, а йипы — это свободные люди, которые будут заниматься народными промыслами, пением, танцами, и проводить фестивали, в которых будут принимать участие все жители Кадвола.

Кровожадный же и хаотический план Смонни, разумеется, должен был быть отвергнут, отвергнут решительно, но мягко, поскольку к этому существовало множество причин. Во-первых, ее программа не дает ЖМС никаких выгод, а йипы очень быстро переймут злобные привычки своих руководителей. Словом, гнев Смонни предполагалось усмирить и направить в нужное русло.

Наконец, Клайти села и, держа на всякий случай рядом Джулиана, вполоборота обратилась к сопернице:

— Как приятно снова увидеть вас. Столько времени прошло, не правда ли?

— Да. И я в нетерпении. Мне надоело ждать неизвестно чего.

— Ах, да! Но время уже близко, и мы должны еще раз как следует сверить наши планы.

В ответ на это Смонни только презрительно усмехнулась и отвернулась.

Клайти почувствовала болезненный укол обиды и заговорила, то снижая голос до доверительной интимности, то делая его резким и надменным.

— Я очень много работала над нашими вопросами в последнее время и выработала прекрасный план, который, как я надеюсь, поможет нашему сотрудничеству. Труден только первый шаг. У нас есть корабль с крепкими молодыми людьми. И они скоро будут поблизости… Тогда без всякого труда мы справимся с местной командой. И переговоры пойдут гораздо быстрее и проще…

Смонни слушала в презрительном молчании, но план сестры мало чем отличался от ее собственного и поэтому она сухо кивнула и отвернулась. Клайти посмотрела на нее пристально, пожала плечами и тоже отвернулась.

Все сидели в молчании, нарушаемом лишь глуховатой болтовней жэмээсовцев в павильоне.

Но тут появился Бардуз, дал знак сидящим в обоих павильонах, которые тут же вошли и встали у стола двумя напряженно молчащими группками.

— Дело сегодня нам предстоит серьезное, — спокойно начал Бардуз. — И я очень беспокоюсь о том, чтобы все прошло гладко. Поэтому позвольте мне для начала определить свою позицию. Я бизнесмен, и это надеюсь, всем ясно, а потому мое мнение в вопросах политических ничего не значит. Вы должны относиться ко мне и к моим людям лишь как к нейтральным наблюдателям. Но предупреждаю: за порядком мы будем следить строго. Обе группы не должны покидать своих павильонов и обмениваться какими-либо непредусмотренными протоколом собрания репликами, советами или производить какое-либо иное вмешательство в процесс переговоров. Причина такой строгости должна быть вам понятна.

Обращаю ваше внимание и на мою команду: некоторые из вас могли узнать форму моих людей — это скаттеры — взвод героев, служивших знаменитому королю Ша Кха Шану. Мои скаттеры, разумеется, не станут отрезать ушей и выщипывать бороду, но все же к их просьбам следует прислушиваться, а точнее — выполнять беспрекословно.

Итак — мы начинаем переговоры.

Джулиан, который демонстративно беспечно болтал с теткой на протяжение всей речи Бардуза, только теперь презрительно оглядел стол. Он уже наметил себе место, но в это время вышедшая из «Рондайна» Флиц спокойно села именно туда и села спиной к лагуне. Девушка принесла с собой книги, бумаги и другие канцелярские принадлежности, аккуратно разложив их на столе. Джулиан не знал, куда сесть, поскольку Клайти и Смонни сели друг против друга, а Бардуз просто встал во главе стола, опершись на спинку стула.

— Куда же мне сесть? — капризно спросил Бохост. — Должно быть, произошла ошибка, мне забыли поставить стул!

— Количество мест ограничено, — заявил Бардуз. — Вы должны находиться в павильоне с остальными членами своей группы.

Джулиан поколебался, но затем обиженно развернулся и, проворчав что-то сквозь стиснутые зубы, перешел в павильон. Там он плюхнулся рядом с Роби Мавилом, которому и высказал свое возмущение.

— Милые дамы, — начал Бардуз. — Обратите внимание вот на эти кнопки. Если вы захотите, чтобы члены ваших групп тоже слышали переговоры, нажмите красную кнопку. Чтобы услышать их советы — желтую. — Он перевел взгляд с Клайти, поджавшей губы, на Смонни, сидевшую набычившись. — Встречи такого уровня порой заканчиваются неудачно лишь из-за того, что люди попросту забывают, о чем они должны говорить. Я надеюсь, что мы с вами избежим этой ловушки. У каждой из вас есть, вероятно, свой план — было бы неразумным приходить сюда неподготовленными, и я надеюсь, что нам осталось только устранить небольшие разногласия. Впрочем, поскольку я сторона незаинтересованная, то не хочу и не стану больше делать никаких предположений.

Клайти оскорбили подобного рода разговоры и демонстративно нейтральное поведение Бардуза, которое она нашла неуважительным и даже автократичным.

— Вы пинаете мертвую лошадь, — бросила она. — Никто и не смотрит на вас как на советчика. От вас требуется только транспорт — не больше и не меньше.

— В таком случае, наши интересы полностью сходятся, — согласился Бардуз и сел. — Давайте перейдем прямо к делу. — Магнат быстро посмотрел на обеих соперниц. — Кто начнет?

Клайти прокашлялась.

— Я хочу сказать несколько слов, дабы прояснить нашу позицию. Операция должна пройти, как я называю, с «массовой пунктуальностью». Цели наши сугубо альтруистические и философски корректные — мы хотим лишь принести на Кадвол демократию. Разумеется, сейчас я употребляю это понятие в его новом, расширенном смысле.

Будучи настоящими членами партии Жизни, Мира и Свободы, мы не переносим насилия и надеемся избежать любого кровопролития. Правящая клика Станции Араминта останется беспомощной перед лицом нашей могущественной власти и будет вынуждена подчиниться существующим фактам с возможной для них гибкостью. Без сомнения, они тоже получат достойные места в новом мироустройстве.

Теперь перехожу к практической части. Мы намерены переселить на Деукас только тридцать тысяч йипов: это количество и адекватно, и желательно. План наш рассчитан и с научной точки зрения…

Но тут вмешалась Смонни, сказав хриплым низким голосом:

— Не нужен здесь никакой ваш научный план, и нечего топтаться на одном месте — только все спутаете и испортите. Единственное и основное решение вопроса заключается в переброске всех йипов на побережье Мармийона. Их всего около ста тысяч человек, и все должны быть вывезены туда как можно скорее, чтобы полностью парализовать власть на Араминте. Вот, исходя из этого и надо рассчитывать количество необходимого транспорта — и его стоимость.

— Разумеется, — согласился Бардуз. — Я могу предоставить вам любой транспорт, в любом количестве и в течение получаса. Но должны быть выработаны точные условия. И я обязательно должен иметь человека, с которым непосредственно стану вести дела. Кто это будет?

— Мне кажется я могу пролить свет и на этот вопрос, — холодно ответила Клайти. — Моя коллегия, как всегда, провела детальный анализ, оставив неразрешенными лишь один или два небольших вопроса. Увы, она все еще дышит тем юношеским идеализмом, когда понятие «демократия» равно понятию «нигилизм». Все из нас, без сомнения, испытали соблазн этих юношеских грез, но когда мечты переходят в действительность, и пули начинают свистеть уже у нас над головами, приходит время забыть о грезах и перейти к реальным делам.

— Все замечательно, — поддакнул Бардуз. — Но я могу иметь дело лишь с конкретным человеком, представляющим единую организацию.

— Согласна, — ответила Клайти. — Итак, сейчас мы должны, все и каждый в отдельности, прийти к единому соглашению, которое обеспечит максимум выгоды для большинства. И идея такого соглашения, такой план существует. Это программа, которую мы называем «структурированной демократией». Разумеется, Симонетта будет играть в ней немаловажную роль, и ее несомненные таланты будут приложены на доброе дело, возможно, на…

Смонии хрипло рассмеялась. Клайти раздраженно вскинула брови.

— Если хотите…

— Да в своем ли вы уме, дорогая! ? — оборвала ее Смонни. У вас в голове целый винегрет! Вы что, не видите, что творится на планете? Станция по-прежнему является оплотом жадности и ревнивой жестокости, все карабкаются вверх по золотой лестнице, останавливаясь лишь для того, чтобы пинком в лицо сбросить тех, кто еще внизу. И стыд, и честь, и все понятия добра отброшены, как ненужные тряпки! Вот реальность, в которой мы живем!

Клайти в ответ заговорила торжественно и тихо, словно решила не обращать внимания ни на какие выходки Смонни.

— Все это, разумеется, преувеличение и передергивание. Разумеется, хартисты люди самодовольные и упрямые, но и они, в конце концов, увидят, что лучше нашего пути нет. Что же касается консервации, в несколько видоизмененной форме…

— Консервации?! Что за шутка! Она хранит только привилегии и чудовищный эгоизм! Вы живете в розовых мечтах, милочка, если надеетесь, что эти патриции вас поддержат! Наоборот — вы встретите жесточайшее сопротивление. Они все непробиваемы, как железные статуи, а потому должны быть уволены и наказаны.

Клайти нахмурилась и подняла руку.

— Я полагаю, мы должны отделять наши личные неудачи от аспектов официальной политики.

Темные, похожие на собачьи, глаза Смонии злобно вспыхнули.

— Да что может значить моя жалкая трагедия по сравнению с исторической несправедливостью! Йипы эксплуатируются веками, они лишены всего. Но они должны сами взять эти привилегии, они должны с корнем вырывать всех этих Оффоу и Вуков, Лаверти и Диффинов, Ведеров и Клаттуков! Надо сбросить этих старинных зажравшихся лордов на юг, в море, за мыс Джурнал. Их путь обречен и неизбежен!

Клайти прикрыла глаза, потом открыла вновь и заговорила уже не сдерживаясь:

— И снова я прошу здравого смыла. Слишком большая горячность не принесет никому никакой пользы, от нее только вред, она только затруднит исполнение плана структурированной демократии. Мы уже подсчитали, что для будущих новых поместий будет вполне достаточно тридцати тысяч счастливых крестьян, поскольку мы твердо собираемся поддерживать идиллическую красоту наших мест. Оставшиеся йипы будут перевезены на новые местожительства в других мирах. А эти тридцать тысяч будут находиться под контролем, который не позволит им заниматься самодеятельностью всякого рода, которая только подрывает основы страны.

— Этот ваш план бесполезен, нелеп и неприемлем, как во всех его аспектах, так и в целом! — рявкнула Смонни. — Этот план отменяется и нечего к нему больше возвращаться!

Клайти даже заставила себя улыбнуться.

— Но, моя дорогая, вы отдаете подобного рода распоряжения так, будто мы в армии, а вы старший по званию!

— Ну и что из того?

— Это не соответствует действительности. Давайте все же лучше продолжим. Имеющее место развитие событий поставило нас перед фактом — избрать более мягкую политику.

— Каких событий? Какую мягкую политику?

Клайти проигнорировала замечание.

— Недавно произошла большая миграция бывших натуралистов со Штромы на Станцию Араминта. Эти люди — наши родственники, у меня самой переехали туда сестра с двумя детьми и они живут теперь неподалеку от Речного Домика. Остальные члены ЖМС тоже находятся в таких же условиях. И потому мы не можем принять те жесткие меры, которые предлагаете вы. Они слишком кровожадны.

Будучи невидимыми за стенами павильона, Глауен и Чилк смотрели на переговаривающихся женщин и пытались угадать, чем все это может кончиться.

— Они играют по разным правилам, — вздохнул Глауен. — И каждая считает, что победит именно она.

— И обе упрямы, как ослицы, — подтвердил Чилк. — Правда, Клайти, похоже, погибче. Послушай-ка, что она несет! Она пытается убедить Смонни здравым смыслом, а весь этот здравый смысл уходит через нее саму, как вода в песок!

Обе дамы уже вскочили и стояли теперь друг напротив друга, Клайти с опущенной головой и со сжатыми до побелевших скул челюстями — а Смонни демонстративно отвернувшись и глядя в другую сторону с оскорбительным равнодушием.

Но вот положение стало меняться. Сузившиеся глаза Клайти вдруг не только широко распахнулись, но просто выкатились из орбит, а мощная шея Смонни пошла красными пятнами. Голоса загремели, Клайти окончательно потеряла контроль над собой и схватившись за стол обеими руками, перегнулась едва не до половины.

— Я уже все объяснила и все будет именно так, а не иначе! — Она изо всех сил грохнула кулаком по столу. — Структурированная демократия — вот наш единственный путь!

— Ты рыгающая старая корова, не приближайся ко мне! И не раздражай меня больше!

Клайти издала уж и вовсе неописуемый звук.

— Невозможное существо! — и ловко дотянувшись, она смазала Смонни по лицу. От неожиданности та грохнулась на стул, и торжествующая Клайти нагнулась над ней.

— Так слушай меня и слушай внимательно…

Но не успела она закончить, как Смонни поднялась и пошла в атаку.

И вот в изящном павильоне, наскоро возведенном на песчаном пляже берегов Турбена, началась дикая драка с хрипами, взвизгиваниями, завываниями, пинками, тасканием за волосы и ругательствами, в которых выплескивалась страшная взаимная ненависть обеих сестер. Клайти разрушила шикарную прическу Смонни и, схватив за волосы, стала возить ее лицом по столу, который не выдержал и сломался под такой тяжестью. Храпя, как разозленная лошадь, Клайти уже хотела было выцарапать противнице глаза, как Смонни оправилась и стала методично наносить удары головой в лицо Клайти. Та отступила, закачалась и рухнула на спину. Взревевшая Смонни подбежала и всем весом плюхнулась верхом на противницу, зажав ляжками руки Клайти и избивая ее ножкой от сломанного стола.

Из павильона с перекошенным от ужаса лицом выскочил Джулиан.

— Остановитесь! Остановите это преступление! Господин Бардуз…

Но скаттеры схватили его и затолкали обратно в павильон.

— Вы обязались не вмешиваться в течение переговоров!

Пригвожденная к земле весом Смонни, Клайти дергала ногами и делала отчаянные попытки освободиться. Наконец, это кое-как удалось. Она вскочила с багровым лицом и заорала:

— Слушай ты! До сих пор я была только оскорблена! Но теперь я разозлилась на тебя окончательно и предупреждаю тебя — берегись! — Она рванулась вперед, выхватила у Смонни ножку и отбросила ее прочь. — Набитая дура! Идиотка! Сейчас мы увидим, кто кого!

И, хотя Клайти не была ни столь высокой, ни столь тяжелой, как Смонни, ее корпус и ноги оказались просто железными. Гнев помогал Смонни достаточно долго выдерживать напор этой машины, но в конце концов она не выдержала и упала на песок. Клайти с проклятиями и ругательствами набросилась на нее и принялась бить, пока не устала и не плюхнулась на первый попавшийся стул. Смонни смотрела на нее заплывшими глазами.

— Ну, а теперь, когда вы несколько разрядили обстановку, мы, наконец, можем снова вернуться к нашим баранам, — объявил Бардуз.

— Продолжим переговоры?

— Переговоры? — простонал Джулиан. — О чем здесь теперь можно говорить?!

— Ну, хотя бы… — начал Бардуз, но его уже никто не слушал. Бохост и Роби Мавил утащили Клайти к флиттеру, Смонни уковыляла к свой гичке и беспомощным кулем перевалилась за борт.

Команда «Рондайна» быстро разобрала павильоны, закопала в мокрый песок сломанный стол, и уже через полчаса на берегу лагуны не осталось никакого следа того, что здесь встречались и действовали люди.

3

«Рондайн» взмыл в небо. Но ко всеобщему удивлению Бардуз вдруг взял курс на север, где не было ничего, кроме океана и арктических айсбергов.

— Почему мы летим туда? — не вытерпел Глауен.

— Почему? — удивился Бардуз. — Разве не ясно?

— Мне — нет. Командир Чилк, а вам ясно?

— Ну, если господин Бардуз сказал «ясно», значит, должно быть ясно. Но только не надо смотреть на меня так и ждать объяснений. Вот Флиц, та, наверное, точно знает.

— Нет, — ответила девушка. — После острова Турбен в голове у меня все смешалось.

— Да, эпизод впечатляющий, — согласился Бардуз. — Насмотрелись на выпущенные на волю эмоции вдоволь. Как вы помните, я перед этим отказался раздумывать над вопросом, чего будет, чего не будет — и был абсолютно прав. Попытка предсказать непредсказуемое есть эпистемологическая ошибка, даже в абстракции.

— И потому мы теперь летим на север, — заключил Глауен.

Бардуз кивнул.

— В общем, да. Остров Турбен сослужил свою службу, но встреча закончилась раньше, чем я выяснил все, что надо. Смонни не успела упомянуть ни о субмарине, ни о своем долге, и Намура весьма подозрительно не оказалось рядом. Именно поэтому мы летим на север.

— Все, что вы говорите, по отдельности очень ясно, — продолжал настаивать Глауен. — Но вот ваша логическая цепочка для нас, по-прежнему, остается непонятной.

Бардуз закашлялся.

— Никакой тайны тут нет. Для чего Смонни нужна субмарина? А для того, чтобы удрать из Йиптона в другие миры, будучи не засеченной мониторами. Подводная лодка отвезет ее туда, где она сможет пересесть на свой клайхакер незамеченной. И где же она может найти такое место? Разумеется, только на крайнем севере, где гарантированы изоляция и приватность. Субмарине нужен открытый океан, но клайхакеру нужно нечто поосновательнее воды. И мы найдем эти условия только там, где вода соприкасается со льдами.

Поиски начались прямо к северу от атолла Лютвен по краю ледника. Наконец, где-то в середине ночи детектор инфракрасного излучения обнаружил свечение радиации. «Рондайн» вильнул в сторону, дождался рассвета и стал приближаться к засеченному объекту с севера. Глауен и Чилк, взяв еще пару человек команды спустили флиттер и обследовали местность. Во льдах они скоро обнаружили искусственную пещеру, соединенную с океаном узкой водяной протокой. Правда, док был пуст, субмарины не было. Зато неподалеку преспокойно стояли и клайхакер Титуса Зигони, и флеканпраун Бардуза.

На лед спустились еще десять человек и группа пробралась в док.

Его штат, как оказалось, составляли восемь йипов, которые лениво завтракали в маленьком зале рядом. Их быстро и решительно окружили, не дав ни одному схватиться за рацию и передать сигнала.

Все три корабля полетели теперь на юг. За ними остался взорванный док, а наваленная гора снега и льда навсегда похоронила эту тайну.

Бардуз летел теперь на своем флеканпрауне в компании Флиц; Чилк и три человека команды летели на клайхакере, а Глауен остался на борту «Рондайна» с йипами и остальной командой.

Глауен заметил, что все йипы носили плечевой знак касты умпов.

— Могу я узнать ваше имя? — поинтересовался он у командира.

— Естественно. Меня зовут Файло Ламонт Кудрай.

— Как давно вы стали умпом?

— Уже двадцать лет. Мы элитные войска, как вам известно.

— Значит, вы должны быть не столь многочисленны. Сколько же вас? Сто человек? двести?

— Сто рядовых, двадцать капитанов и шесть командиров моего ранга.

— Есть такой умп, которого зовут Каттерлайн. Он тоже командир?

— Нет, только капитан. Но дальнейшего повышения у него не будет, поскольку он нечист на руку. — Тут йип использовал некий термин, совершенно непереводимый, и обозначавший множество чувств, прикрыв его нелицеприятный смысл знаменитой йиповской улыбкой.

— А как насчет Селиоса? Он тоже капитан?

— Именно так, капитан. Но почему вы о них спрашиваете?

— Когда я был маленьким, они оба находились на Араминте.

— Это было очень давно.

— Но это было.

— Куда вы нас везете? — помолчав, спросил йип.

— На Араминту.

— Где нас убьют?

Глауен рассмеялся.

— Ну, если только вы решите доказать, что действительно совершили великое преступление!

— Я сомневаюсь, что мы сможем это доказать, — серьезно ответил йип.

— В таком случае, я сомневаюсь, что вас убьют.

4

Отплыв от острова Турбен, корабль Смонни свернул на полной скорости на запад и к вечеру был уже в Йиптоне.

Она не теряла ни мгновения, слишком хорошо зная своего врага. Какое-то время она еще рассчитывала, что дело разрешится само собой. Но теперь ждать дольше было нельзя. Она села за рабочий стол, кряхтя и охая от боли, но с наслаждением, нажала кнопку и осторожно произнесла несколько слов в микрофон. В ответ раздалось требование подтверждения пароля, она повторила, услышала сводку и отдала приказания. Пока на этом можно было остановиться.

Смонни с трудом стянула с себя испачканную одежду, приняла ванну, приняла анальгетики и села перекусить устрицами и печенью угря в сладком соусе.

Тем временем из порта вышло большое рыболовецкое судно, которое никоим образом не могло возбудить подозрений ни своей командой, ни оснасткой.

Судно спокойно проплыло на юг и вышло из поля наблюдения мониторов, там палуба его открылась, после чего оттуда выкатился флиттер и ушел в небо. На полной скорости всю ночь он летел на юг, а когда Лорка и Песня снова показались на небе, излучая призрачный бледно-розовый предутренний свет, он прибыл на мыс Фарей, что находится на самой северной оконечности Трои.

Внизу расстилались горы и болота, пещеры и утесы, и скоро флиттер, летевший теперь совсем низко, добрался до обрыва скал, внизу которых отсвечивала зеленовато-серая вода. Это был фьорд Штрома.

Флиттер сел на скалы. Из него вышло пять йипов, каждый с рюкзаком за плечами. Согнувшись под весом нош, йипы бегом помчались к шахте, соединявшей терминалы, где быстро вытряхнули содержимое рюкзаков.

Груз грохнулся о дно, а йипы, как по команде развернулись и бросились бежать назад, к флиттеру. Из служебного здания выскочил человек и крикнул им вслед, приказывая остановиться. Но йипы не обратили на это никакого внимания.

Из глубины шахты послышались звуки пяти взрывов, прозвучавших, как один. Поверхность земли вздрогнула и распалась. Огромный столб камней медленно поднялся, словно в страшном сне, и так же медленно осел на восьмисотфутовое дно фьорда. И когда первые лучи рассвета коснулись скал, то стало ясно, что там, где стоял город Штрома с его рядами узких и высоких домов теперь есть лишь свежий большой шрам на поверхности скалы.

Штромы больше не было. Она ушла в небытие полностью, словно ее никогда и не существовало. Население, не успевшее переселиться на Станцию Араминта, оказалось погребенным под водами залива. Не выжил никто.

Человек, пытавшийся задержать йипов, долго, не веря своим глазам, смотрел вниз на место, где только что стоял его дом, с женой, тремя детьми и тысячелетней обстановкой. Дома не было. Ему показалось, что он сошел с ума. Человек посмотрел на север, где вместо флиттера уже виднелась лишь крошеная точка, вернулся в здание и схватил трубку телефона.

В десяти милях южнее в густом лесу на поляне стоял закамуфлированный ангар. Туда и прилетели после неудачных переговоров на Турбене представители ЖМС. Время было позднее, Клайти вне себя, и потому все решили заночевать здесь, а уже утром, немного успокоившись, вернуться в город.

К телефону подошел Бохост. Он выслушал бешеные речи незнакомца и передал содержание разговора остальным.

Поначалу все сочли это за бред сумасшедшего, галлюцинацией, фантазией, но все же залезли во флиттер и полетели к старинному городу. И когда увидели все сами, зрелище поразило их до немоты мертвой чистотой пространства.

— Мы бы тоже теперь были мертвы, если бы не остановились в ангаре! — прошептал Джулиан.

— Так она и рассчитывала, — тихо ответил Мавил. — Никогда еще мир не знал столь страшного деяния!

Они вернулись в ангар, и дрожащим голосом Клайти объявила, что надо собрать совет и…

— Больше никаких советов! — истерически закричал Кервин Моустик, директор бригады действия. — Мой дом, моя семья, мои маленькие дети, мои драгоценности — все исчезло в мгновение ока! Где наши крейсера! ? Поднимите их! Дайте им выпустить смертоносные снаряды прямо в глотку этому чудовищу!

И никто не осмелился с ним спорить. Два вооруженных крейсера взмыли в воздух и полетели на север. К полудню они были уже на атолле Лютвен. И первым знаком их появления стал выстрел, поразивший дворец Титуса Помпо, располагавшийся за гостиницей «Аркадия». Титус Помпо, бывший Зигони, умер мгновенно. Следующий выстрел уничтожил саму гостиницу и вызвал в воздух корабли противника. По всему небу заметались суда, снуя бессмысленно, но изрыгая потоки пламени и облака ядовитого черного дыма, который опускался и полз по долинам как сонмы ядовитых змей.

Из бамбуковых, тростниковых и пальмовых хижин доносились крики отчаяния и ужаса. Каналы забились лодками и баржами, стремившимися выбраться в чистое пространство океана. Некоторым это удалось, остальные задыхались от дыма, сгорали в огне, если не успевали выпрыгнуть и плыть своим ходом. В доках рыболовецкие суда переполнились кричащими людьми. На судах, где командовали умпы, еще был какой-то порядок; умпы без жалости выбрасывали лишних людей за борт и уходили. Языки пламени вздымались все выше, над атоллом зловещими кольцами вился дым. Тяжело нагруженные лодки медленно отплывали от атолла, ставшего прибежищем смерти. Остальные погибли или от пожаров или утонув в волнах, куда бросались в надежде быть подобранными плотами или судами.

Через три минуты плавал уже весь Йиптон, а непрекращающиеся ветры разносили пламя все больше и больше в разные стороны. Но скоро пища для огня закончилась, и он стал утихать сам собой, поначалу разделясь на сотни отдельных костров. Через час от города не осталось ничего, кроме черных дымящихся потоков, смывавших в море обгорелые трупы. Оба крейсера быстро вернулись обратно на Трою и вновь укрылись в хорошо закамуфлированном ангаре.

Патрульное судно Бюро Б, находящееся неподалеку от атолла, немедленно сообщило о происходящем по назначению, и тотчас был поднят в воздух весь имеющийся транспорт, включая «Рондайна», клайхакера и флеканпрауна. Задействовали даже две случайно оказавшиеся в ангарах туристские яхты.

Спасательные суда метались в волнах атолла и Мармионского побережья, подбирая людей. Операция продолжалась три дня и три ночи, пока никого уже не могло остаться в живых. Выжившее население в количестве двадцати семи тысяч было переправлено на Мармионское побережье, но две трети йипов погибли в огне или в волнах.

Глава восьмая

1

Случилось то, что случилось. Выжившие йипы были размещены во временных лагерях на побережье Мармиона, вдоль моря и по берегам реки Мар. Тело Титуса Помпо нашли обгоревшим в его дворце. Про Намура и Смонни говорили, будто они находились в момент нападения в тайных доках под гостиницей «Аркадия». Все были уверены, что они непременно спаслись на подводной лодке, хотя теперь, после разрушения их арктической базы, идти им, в общем-то, было некуда.

Как только все более или менее улеглось, Глауен и Чилк явились на доклад Вуку. Тот, на удивление, выслушал их очень внимательно и искренне поблагодарил:

— Вы достигли многого, возможно, всего, чего бы я мог только желать при нынешних обстоятельствах.

Оба ответили, что счастливы слышать похвалу из таких уст.

— Мы всегда помнили о вас при выполнении нашего задания и старались поступать так, чтобы вам не было за нас стыдно, — признался Гауен.

— Так, и только так! — отрапортовал Чилк.

Вук проворчал что-то себе под нос и перевел взгляд с одного командира на другого.

— Вы оба выглядите достаточно бодрыми и сытыми. Надеюсь, то же самое отражают и ваши денежные счета.

— Мы — джентльмены и офицеры полиции, — ответил Глауен. — А потому поддерживаем соответствующий стиль жизни.

— Хм. Дайте ваши учетные книжки Хильде, и она отделит зерна от плевел.

— Слушаемся, господин Вук!

Вук откинулся на спинку своего знаменитого кресла и какое-то время созерцал потолок.

— Вот только жаль, что вы проигнорировали промежуточную цель вашей миссии — я говорю о поимке Намура. Я узнал, что пока вы отдыхали на ранчо Стронси, он самым некорректным образом напал на Левина Бардуза, а потом, как и полагается трусу, удрал на его флеканпрауне.

— Да, это правда, и на своем пути мы столкнулись с некоторыми его следами, — подтвердил Глауен. — Можете нам поверить, что даже в самую тяжелую минуту, когда мы лежали в коме на ранчо, мы думали только о службе в нашем славном Бюро Б. Именно это ускорило наше выздоровление, и мы до сих пор надеемся на успех этого предприятия.

— В Бюро Б слово «надежда» не очень-то уместно, — менторским тоном заметил Вук.

— Мы понимаем, но, к счастью, дело почти у нас в кармане, — вмешался Чилк. — Намур и Смонни находятся в субмарине, которой некуда идти. Они теперь, как две мухи в закупоренной бутылке.

— Все не так просто и не так весело, — вдруг разозлился не на шутку Вук. — Они могут вынырнуть в один прекрасный момент на любом из побережий, доберутся до берега в гичке и просто затопят подлодку. Потом похитят из любого терминала космическую яхту и будут таковы, никто не успеет и глазом моргнуть. Вы поставили охрану в космопорте?

— Еще нет.

Вук включил внутреннюю связь и отдал необходимые распоряжения.

— Теперь это сделано, но боюсь, не поздно ли. Я слишком хорошо знаю Намура. Будет очень печально, если он уйдет от нас во второй раз.

— Да уж, — только и буркнул Глауен.

Вук наклонился к молодым людям и разложил на столе бумаги.

— А теперь давайте вернемся, если позволите, к банку Мирсеи. Мне несколько неясна последовательность событий — или, скажем, даже сама суть событий.

Глауен и Чилк в недоумении переглянулись. Поскольку имя Каткара за время их разговора ни разу даже не было упомянуто, оба считали, что все известные ему факты, конечно же, давным-давно проданы и перепроданы всем и каждому.

И в самом деле, Вук снова заговорил сам, и голос его на сей раз не был ни насмешливым, ни менторским.

— Как утверждает этот прохвост Каткар, вы сумели не отдать фонды Денцеля Джулиану Бохосту. Но версия, которую изложил мне Каткар, весьма запутана, я не могу найти ни ног, ни головы у способа этой передачи, за исключением того, что все суммы каким-то образом оказались на ваших личных счетах.

— Отчасти так. Я поместил эти фонды не на личный счет, а на тот, который называется «Счет Флоресте». Я полагаю, вы именно об этих деньгах спрашиваете?

— Хм. Но суммы там весьма значительные — я прав?

— Точной цифры не помню, но где-то около пятидесяти тысяч.

Вук проскрипел нечто нечленораздельное. Затем добавил:

— Что ж, это нанесло хороший удар по ЖМС и самому Джулиану. А что дальше?

— Все как обычно. На Цастере мы с командиром Чилком наелись какой-то гигиенической дряни, но покинули планету весьма голодными. Несмотря на это мы предприняли мозговой штурм, и его результаты вывели нас прямо на Бардуза, обитавшего тогда на Розалии. Намур напал на него, и нам пришлось вмешаться. В результате Бардуз перевезет йипов на Розалию, что не будет стоить Кадволу ни гроша. Такова цепочка событий.

— Весьма интересно! И, разумеется, никаких других событий за это время не произошло?

— Не совсем так. Командир Чилк, например, очень подружился с Флиц. На самом деле, если говорить честно, то никакая она не Флиц — ее зовут Фелиция Стронси, и она владелица ранчо Стронси. А это, конечно же, можно назвать событием, причем даже грандиозным!

Вук постучал длинными пальцами по подлокотникам кресла.

— Интересно, интересно, — шеф с любопытством посмотрел на Чилка. — Я надеюсь, что вы занимались этим «объектом» во внерабочее время?

— Исключительно в свободное.

— Приятно слышать, — Вук опять уткнулся в бумаги. — И эти новые трепетные отношения — единственные события на всем протяжении вашей миссии?

— Единственные, — твердо ответил Чилк.

— Ну, разумеется, если не считать тривиального дела с космической яхтой, о которой Каткар вам, наверное, уже сообщил, — скрепя сердце признался Глауен.

— Да, он говорил мельком что-то в таком духе. Ну, и где же теперь этот роскошный и дорогущий «Фортунатас»?

— Стоит в ангаре терминала в Баллилу, рядом с Пашем в мире Карс.

— А почему он стоит там, когда является собственностью Консервации?

— Потому что мы вернулись на Кадвол вместе с Бардузом, чтобы выполнить свое задание до конца и как можно лучше.

— Хм! Это несколько меняет дело. Но не важно, мы еще вернемся к этому вопросу. Собственность Консервации должна быть свята. — Он выдохнул и улыбнулся. — Ну, на сегодня все.

2

Шесть дней спустя после двух катастроф Суд Высшей Справедливости заседал в Зале Мут в здании Старого Агентства на самом конце проспекта Венсей.

Трое судей, Мелба Ведер, Роуван Клаттук и верховный судья Хильва Оффоу вошли в зал и заняли места на подиуме. Три полукруглых трибуны внизу были уже полностью забиты зрителями. Бейлиф (судебный пристав) ударил в гонг, призывая к порядку, и в зал ввели подсудимых, а затем усадили за специальной оградой.

Подсудимых было восемь: Клайти Вердженс, Джулиан Бохост, Роби Мавил, Ноэль Бетт, Кервин Моустик, Таммас Стирч, Торк Тамп и Фаргэйнджер. Все, кроме двух последних, являлись урожденными натуралистами со Штромы и членами партии ЖМС. Все они присутствовали в ангаре, когда было принято решение послать к Йиптону два вооруженных крейсера, и потому считались сообщниками совершенного преступления. Торк Тамп в качестве места рождения назвал Город Контрабандистов, расположенный на самых задворках Сферы, в мире Тиренса Даулинга. Он говорил мягко, без акцента и выглядел совершенно равнодушным — ни гнева, ни страха, ни уничиженности. Фаргэйнджер вообще ушел в себя и не говорил ни слова, он даже не назвал судье своего имени. В отличие от Тампа, на лице его застыла маска презрения ко всем и всему.

Зрители, в основном, смотрели именно на эту парочку. Клайти, несмотря на жалкую улыбку, вела себя по-прежнему нагло и упрямо, Бохост выглядел бледным, нервным и беспокойным — было ясно, что он предпочел бы сейчас оказаться где-нибудь за тысячу световых лет отсюда. Роби Мавил кулем сидел в кресле с полуоткрытым ртом — горе и безнадежность буквально поглотили его. Бетт казался жестоким и постоянно оглядывал зал с презрительной усмешкой, словно приглашая присутствующих разделить его сардонические настроения. Стирч сидел в состоянии апатии и ступора, а Моустик вертел головой с недоумением и злобой.

Байлиф объявил, что подсудимые готовы выслушать обвинение и высказать свои оправдания при помощи совета защиты.

— Пусть теперь выйдет прокурор и огласит обвинение!

Поднялся Эльвин Лаверти, высокий худой старик с косматыми бровями и впалыми щеками.

— Уважаемые члены суда, начну, как полагается, с формальностей. Шесть дней назад сидящие перед вами личности действовали незаконным образом. Они нарушили неприкосновенность атолла Лютвен, подвергнув его обстрелу, что принесло смерть тысячам мужчин, женщин и детей. Таков состав преступления. Кроме этого, в нарушение закона Хартии они импортировали на Кадвол два крейсера типа стрейдер-ферокс и спрятали их в специально оборудованном ангаре неподалеку от Штромы, намереваясь использовать суда против законной власти Консервации, установленной в полном соответствии с новым законом Хартии. Если необходимо, я могу представить свидетелей, которые подтвердят наличие заговора, что уже само по себе является тягчайшим преступлением перед законом. Именно эти военные суда и осуществили преступление, в котором обвиняются подсудимые. После нападения на атолл Лютвен крейсера вернулись на Трою, где обнаружены патрулем, возглавляемым офицерами Бюро Б. После прибытия подкрепления ангар был атакован и его защитники арестованы, несмотря на то, что пытались уйти на небольшом судне, некогда принадлежавшем сэру Денцелю Аттабусу. Но всех их поймали и препроводили под стражей на Станцию Араминта.

Я дал краткое описание преступления, каждый эпизод которого может быть подтвержден свидетелями, и если суду нужны дополнительные свидетельства, я приглашу всех свидетелей. Если ко мне нет вопросов и нет необходимости в дополнительных свидетельствах, больше нет смысла продолжать мое выступление.

— Давайте выслушаем теперь обвиняемых, — предложил верховный судья. — Признаете ли вы себя виновными? Или нет?

Вперед вышел адвокат.

— Уважаемые господа судьи, обвиняемые никоим образом не признают себя виновными в инкриминируемом им преступлении.

— Неужели? Но ведь они признают, что послали военные крейсера на атолл Лютвен?

— Они признают, что послали крейсера, но утверждают, что их преступление можно назвать — в самом худшем случае — вандализмом — они намеревались лишь уничтожить это уродство Йиптон и вернуть местности прежнее очарование.

— А тысячи сгоревших, утонувших и задохнувшихся жителей?

— Нет никаких доказательств, что эти жители действительно существовали.

— Интересно! И как же вам удалось прийти к такому выводу?

— Благодаря силе и безальтернативности ваших собственных законов, ваша честь!

— Еще более интересно! Прошу вас остановитесь на этом подробнее, если можете, и назовите мне соответствующие статьи.

— Все это касается разумной интерпретации закона. Наше мышление и наши законы веками формировались твердой и недвусмысленной доктриной. Эта доктрина, не скрою, стала основанием и самого нашего существования в рамках Консервации. И прямо, и косвенно доктрина позволяла жить на атолле Лютвен всем и каждому. Но только торжество наших общественных институтов и уважение к Хартии не позволяли видеть, что законы эти давно существуют сами по себе. И всем давно уже стало ясно, что мы живем в абсолютно беззаконном обществе.

Теперь, после этого краткого отступления, позвольте вернуться к предмету нашего заседания: вера в статьи наших законов отрицает существование на атолле Лютвен какого-либо населения. А при отсутствии такового, никакое инкриминируемое обвиняемым преступление не может иметь места, что говорит только о подлоге и фальсификации со стороны Бюро Б и со стороны уважаемого суда.

На основании этого я заявляю — единственная вина моих подзащитных заключается в том, что они произвели нападение без соответствующего разрешения. И в этом они полностью признают себя виновными. Наказание за это, как вам известно, заключается в выплате штрафа размером двадцать пять солов. На основании изложенного, прошу суд применить низший предел штрафа и отпустить этих достойных, занятых тяжелым трудом доставки людей на свободу, чтобы они могли продолжать свое благородное дело.

— Есть ли у вас контраргументы против выдвинутого защитой утверждения? — обратился Оффоу к обвинителю.

— Нет, ваша честь. Оно полностью абсурдно.

— А я думаю, что не совсем, господин прокурор. В нем гораздо больше здравого смысла, чем это кажется на первый взгляд. И оно может быть вполне принято как разумный довод не только устроителями этого чудовищного костра, но и любым жителем Станции Араминты, живым или мертвым. Мы все, так или иначе, разделяем их вину.

— Отлично, ваша честь! — воскликнул Эльвин Лаверти. — Тогда давайте будем считать утверждение адвоката о том, что, поскольку согласно закону никому не разрешено жить на Лютвене, то там никто и не жил — истинным. То есть, по сути, защита утверждает абсурдное положение, что если камни не могут сами катиться вверх по горе, то нет ни одной горы, на вершине которой имелись бы камни. Однако, оставим схоластику! Давайте условно примем это положение и согласимся, что подсудимые не предполагали обнаружить на Лютвене никакого населения, что они просто прилетели полюбоваться красотами природы и устроили невинное пожарище. Однако, налицо факты в виде обгоревших трупов, доказывающих, что, несмотря на утверждения ЖМС, жители на атолле Лютвен все же имелись. Чьи это трупы — сейчас не важно. Может быть, это были люди, выехавшие на пикник с Араминты или те, кто просто отправился туда отдохнуть на уикэнд. А теперь, если многоуважаемый адвокат посмотрит хотя бы даже законодательство о кострах, то он обнаружит одну любопытную статью, что любой костер, разведенный без разрешения, в результате которого причинен большой материальный, физический или моральный ущерб, рассматривается как тяжелое преступление, не зависящее от обстоятельств. Таким образом, даже если подсудимым инкриминируется всего лишь разведение костра без соответствующего разрешения, наказание, предусмотренное законом за это деяние, достаточно сурово.

Защитник, несколько упавший духом, сказал:

— Я остаюсь при своем прежнем утверждении, которое справедливо и должно быть взято во внимание.

Судья Оффау подался вперед.

— Вы хотите сказать, что подсудимые, поджигая Йиптон, руководствовались лишь желанием очистить окрестности от мусора! ?

— Но ведь там не было ни души, ваша честь! Я доказал это, а потому какие же еще соображения могли руководить ими в этом невинном поступке?

— Защитник, вы честно исполнили свой долг. Ваши аргументы выслушаны нами, хотя и относятся к воображаемым обстоятельствам. Но суд… — он оглянулся налево и направо, — то есть я и мои коллеги не принимаем их. Кроме того, факт, что подсудимые тайно приобрели два военных корабля, явно планируя вооруженное восстание против существующей власти, только усиливает обвинение.

Адвокат молчал.

— Кто именно из обвиняемых вел суда? — уточнила Мелба Ведер.

— Кто-нибудь желает ответить? — обратился адвокат к подсудимым. — Это никоим образом не утяжелит вашего дела, которое и так однозначно проиграно.

— Я вел одно, а Фаргэйнджер второе, — нехотя ответил Тамп. — Мы настояли также, чтобы на одном судне с нами летел Бохост, а на втором Мавил, поскольку в противном случае остальные могли ускользнуть, покинув нас на произвол судьбы. А так, зная о двух заложниках на борту, они ждали нас, как миленькие.

Клайти вскочила и истерически закричала:

— Я хочу сделать заявление!

— Только никаких доктринерских обсуждений, — остановил ее Оффоу. — Суд не трибуна для высказывания ваших частных мнений, и если вы собираетесь высказываться не по поводу преступления, лучше прошу вас помолчать.

Клайти тупо села обратно.

— Полагаю, относительно вердикта ни у кого не имеется никаких сомнений. Все подсудимые виноваты в чудовищном преступлении и все приговариваются к смерти. Исполнение состоится через неделю после объявления приговора.

Осужденных увели. Клайти шла с высоко поднятой головой, сожалея лишь, что ей так и не удалось произнести блестящую речь; Джулиан шел, наоборот, опустив голову. За ними, пошатываясь, следовал Мавил. Торк и Фаргэйнджер шли спокойно, никак не выражая эмоций.

Большой Зал опустел. Глауен и Уэйнесс отправились в «Старую Гавань» и нашли снаружи свободный столик. Заказав гранатовый сок, долго сидели молча.

— Ну, вот, все почти и кончилось, — произнес, наконец, Глауен. — Но я никак не могу переварить эти суды, меня до сих пор от них тошнит. Наверное, карьера в Бюро Б все-таки не для меня.

— Глупости, — ответила Уэйнес. — Ты самый молодой командир, который бывал когда-нибудь в Бюро. И всякому уже сейчас понятно, что когда-нибудь ты станешь суперинтендантом.

— Ни малейшего шанса, — вздохнул Глауен. — Вук никогда не уйдет в отставку. А, впрочем, все равно. Гораздо хуже, что я никак не могу расслабиться. Намур и Смонни все еще на свободе и никто не знает, где они теперь. Может, где-нибудь посередине океана.

— Ну, на Эссе они не могли высадиться. Еще можно выжить на Трое, в одном из летних домиков, но только до тех пор, пока хватит припасов. Можно попробовать высадиться и на Деукасе, но куда они там пойдут? Звери растерзают их за пару дней.

— Их единственная надежда — это космопорт здесь, на Араминте. Правда, теперь он охраняется день и ночь…

— Да не расстраивайся, раньше или позже их все равно поймают, — Уэйнес дотянулась до руки возлюбленного. — И подумай, всего через две недели мы поженимся и будем вместе навсегда, и тогда жизнь у тебя станет более спокойной.

— Хорошо бы! Вот уж порадуюсь спокойствию!

Уэйнесс поджала губы.

— Ну какое-то время да. А потом тебе надоест.

— Возможно. А тебе?

— Думаю, что ни одного из нас не устроит спокойная жизнь.

И они оба еще долго сидели молча, думая, как странно сложилась их судьба, и какие еще испытания ждут впереди.

3

Беженцы из Йиптона были обеспечены жильем и пищей в четырнадцати временных лагерях Мармионского побережья и ждали дальнейшей переброски.

Тенты, палатки и фанерные хижины вполне спасали от теплого ветра и редкого дождя. Хлеб и протеиновые лепешки сносно обеспечивали пропитание. В реке Мар водилось много угрей, миног, устриц и маленьких вкусных амфибий. В лесах оказалось немало семян, орехов, съедобного гумуса и даже грибов. Женщины и дети ловили по мелководью морских червей, несмотря на присутствие ядовитых морских жаб, блуждающих кораллов и изредка заплывавших рыб-трубок, из которых обычно варили суп. Команды со Станции поддерживали относительный порядок, проводили медицинские обследования и переписывали беженцев по возрасту, полу, положению и имени.

Шард Клаттук прилетел с Араминты в штаб-квартиру беженцев, расположенную неподалеку от устья реки Мар. Там он убедился, что все йипы зарегистрированы по лагерям и теперь уже нет смысла создавать общие списки.

— А есть в этих лагерях какие-либо организации? — спросил Шард. — Я имею в виду наличие различных каст, кружков и тому подобное?

— Не знаю, — честно признался клерк. — По мне так все едино: йипы есть йипы.

— Что ж, в целом — верно. Но все же у них есть высшая каста умпов, и они, как известно, очень пекутся о своем статусе.

— Знаю и это. Умпы постоянно настаивают на отдельном проживании, и мы не видим в этом ничего предосудительного. Умпы содержатся в лагере номер три, что находится в четырех милях вверх по реке.

Шард отправился в Третий лагерь пешком по берегу реки и скоро вышел к платке коменданта. Комендантом оказалась женщина средних лет, крепкая и энергичная эмигрантка из Штромы.

— Слушаю вас.

— Я командир Шард Клатуук, Бюро Б. Как дела в вашем лагере?

— Не жалуюсь. Йипы вежливы и очень живо откликаются на доброе отношение.

— Когда-то я тоже полностью разделял ваше мнение. В вашем лагере, как я понимаю, содержатся только умпы?

Женщина усмехнулась.

— В Йиптоне было сто восемьдесят два умпа, здесь их сто шестьдесят один. Короче, как ни странно, в огне погиб всего лишь двадцать один умп.

— Их учили технике выживания.

— Или топить ближнего.

Шард выглянул из палатки.

— И где они сейчас?

— И тут, и там. Некоторые собирают дикие сливы в роще поблизости. Им открыт весь Деукас, и они могли бы удрать в любой момент. Но они уже несколько раз видели и длинношеего онниклата вон на том склоне, и травяного тигра. Они не трусы, но и не безумцы.

Шард рассмеялся.

— Я надеюсь, у вас есть списки?

— Разумеется, — женщина подала ему распечатанный список. Шард прочитал его и отдал обратно в полном разочаровании.

— Здесь только их официальные имена* [80] — Хайрам Бардольк Фивани, Джобиндер Моск Тачинандер и так далее.

— Да, это так, но они назвались мне именно таким образом.

— А вы не записывали их домашние имена?

— Вообще-то — нет. Я не вижу в этом необходимости.

— Впрочем, вы правы. Спасибо за помощь.

Комендант посоветовала Шарду пройти короткой дорогой мимо сидевшего на поваленном бревне и лениво перебрасывающего камушки умпа. Шард спросил его о чем-то, тот на минуту задумался, пожал плечами и махнул в сторону реки.

Шард пошел по проложенной вдоль берега тропе ярдов пятьдесят и увидел, как в реке купается, вернее, ныряет в нее йип. Он только изредка поднимал голову над водой, а потом снова надолго опускался исследовать дно. Неожиданно он вынырнул на поверхность, высоко держа в поднятой руке здорового двухфутового угря, извивающегося в сильной руке. Умп приплыл к берегу и бросил добычу в корзину.

Шард подошел ближе. Йип стол на коленях, задумчиво разглядывая пойманного угря. Это был не молодой человек, приблизительно одних лет с Шардом, хотя и выглядел, как все йипы, много моложе, благодаря прекрасной фигуре, широким плечам, плоскому животу и стройным, как у юноши, ногам.

— Ты хороший рыбак, — одобрил, подходя совсем близко, Шард.

Йип пожал плечами.

— Угрей ловить нетрудно. Они жирные и медлительные.

— Ты и в Йиптоне ловил рыбу?

— Не угрей. Порой я пробовал скатов и веретенников, но в океане трудно.

— А мне кажется это не очень трудным, — сказал Шард. — Впрочем, конечно же, надо быть очень хорошим пловцом.

— Да, вы правы.

— Сдается мне, я тебя где-то видел. Тебя ведь зовут Селиос, не так ли? А ты меня помнишь?

— Нет.

— Это было очень давно. Очень. Вернись-ка на пятнадцать, а, может и на все двадцать лет назад. Ну?

Йип опустил глаза на корзину.

— Нет, не припоминаю.

— А знаешь, как меня зовут?

Йип покачал головой и поднялся.

— Мне пора. Надо очистить угрей, пока свежие.

— Давай все же потолкуем еще пару минут, — остановил его Шард и сел на поваленное дерево. — Поставь пока корзину в воду, тогда рыба дольше сохранится.

Селиос засомневался, но все же сделал, как предложил Шард.

— Садись, — пригласил он и указал на песок рядом с деревом. — Отдохни.

Селиос присел нехотя и словно наскоро.

— А где же твой друг Каттерлайн?

Йип махнул головой в сторону лагеря.

— Он там. Мы оба удачно избежали этого пожара.

— Да, вам действительно повезло, — Шард сорвал метелку ковыля и стал помахивать ею перед своим лицом. Йип смотрел на все это невесело и нетерпеливо. — Ведь ты кое-что знаешь, а, Селиос? — вдруг тихо спросил Шард. — И сейчас лжешь мне.

— Что такое? — обиженным голосом ответил йип. — Я никогда вам не врал.

— А вспомни-ка. Ты сказал, что вовсе не умеешь плавать. И Каттерлайн сказал то же самое. Именно поэтому — как вы оба утверждали — вы и не могли помочь, когда Марья тонула в лагуне Венсей.

— Через двадцать лет трудно упомнить такие вещи.

— Но ты-то все помнишь прекрасно! — вспылил Шард и стиснул зубы.

— Да не лгал я, не лгал! — в ответ тоже закричал йип. — Я всегда говорю только правду!

— Но ты сказал мне, что не умеешь плавать и поэтому не мог спасти женщину. Но теперь-то мы с тобой оба знаем, что ты плаваешь прекрасно. И жена моя тоже хорошо плавала. Просто вы с Каттерлайном держали ее под водой до тех пор, пока она не умерла.

— Нет! Нет! Это ложь!

— Кто столкнул ее с лодки — ты или Каттерлайн? И помни: на этот раз я докопаюсь до правды.

— Это Каттерлайн! Каттерлайн! — заныл йип. — Я и не подозревал, что он задумал!

— Так. Значит, ты просто плавал вместе с ним, чтобы поддержать компанию?

— Да-да, именно так.

— Ну вот, а теперь, Селиос, мы и подошли к самому главному вопросу — и ответ на него будет значить для тебя много. Очень много. Все остальные из этого лагеря переберутся в прекрасные дома, но ты отправишься со мной в тюрьму и будешь сидеть в тесной вонючей камере-одиночке, где никогда никого не увидишь и не услышишь. И не сомневайся, так и будет. Если только ты сейчас же не скажешь мне всей правды. И не вставай или я прострелю тебе живот, и тогда будет очень больно. Очень больно. А потом — одиночка и одиночество на всю оставшуюся жизнь.

— А если я скажу правду? — дрожащим голосом спросил йип.

— Наказание будет помягче.

— Тогда я скажу, — понурил он голову.

— Итак, первое: кто дал тебе приказание утопить Марью? Ну, быстро! Правду! И смотреть мне в глаза!

Селиос подозрительно огляделся по сторонам и, стараясь смотреть прямо на Шарда, сказал:

— Это Намур. — При этих словах умп вдруг победно улыбнулся, как всегда улыбаются типичные йипы. — Я сказал ему, что не хочу приносить вреда слабой и беззащитной женщине, но он сказал, что все это чушь и сантименты, что женщина эта — существо из другого мира и жизнь ее стоит не больше жизни какого-нибудь червя. Она явилась сюда незваной, а теперь дышит нашим замечательным воздухом, ест нашу пищу и мутит воду среди наших порядочных людей. Надо уничтожить эту заразу и очистить нашу землю. Каттерлайн сказал мне, что все это очень логично и надо послушаться Намура. Мне ничего не оставалось, как согласиться — и дело было сделано.

Шард долго молча смотрел на йипа. Селиос начал бледнеть.

— Ты сказал мне не все, — прошептал Шард.

— Нет, все! — запротестовал йип. — Что же тут еще скажешь?

— Зачем Намуру потребовалось это дикое убийство?

— Я же объяснил! У него были причины!

— Но ведь ты посчитал их несерьезными.

— Не мне же спорить с Намуром, — пожал плечами Селиос.

— И, значит, честно поверил, что у Намура были причины утопить женщину?

И снова йип пожал плечами.

— Мне неинтересны причины Намура. Я йип из Йиптона — жизнь станции находится вне моего понимания.

— Может быть, Намуру тоже кто-то приказал?

Селиос посмотрел куда-то за реку.

— Это было слишком давно. И больше мне вам нечего сказать.

— Может быть, приказ отдала Смонни?

— Смонни не было.

— Тогда — кто?

— Да если я и знал бы, то теперь не вспомнил.

Шард встал.

— Итак, ты помог мне в меру своих сил?

— Да, это так. И можете полагаться на мои слова! А теперь, значит, все в порядке, я могу вернуться к своим угрям?

— Еще нет. Вы отняли жизнь у человека.

— Да, отняли. Но двадцать лет назад! Сами посудите: она умерла двадцать лет назад и останется мертвой навеки. И что такое теперь эти двадцать лет ее возможной жизни по сравнению с вечностью? Это почти тривиально. И, скажем, перед лицом ста тысяч лет эти двадцать покажутся и вовсе ничем.

Шард подавил вздох.

— Да ты, я смотрю, философ, Селиос. Я же не столь одарен, а потому мне ничего не остается, как забрать тебя и Каттерлайна на Араминту.

— Но за что? Я больше все равно не могу ничего сказать!

— А это мы еще посмотрим.

4

Шард привез обоих йипов на Араминту, где их изолировали и допрашивали по отдельности. Каттерлайн вспомнил, в общем, все то же самое, что и его друг, хотя и менее точно.

Селиоса оправили в помещение бывшего Бюро Б, ныне редко используемого из-за своей мрачности и неудобств. Йипа провели в комнату и усадили на старое массивное кресло, смотревшее на трибуну. Здесь его оставили одного на полчаса, чтобы он мог получше представить себе положение, в которое его вовлек Намур. Комната, обшитая темными панелями освещалась всего тремя маленькими лампочками, висевшими под самым потолком и едва рассеивавшими мглу. Поначалу йип сидел смирно, потом начал нервничать, стучать пальцами по подлокотникам в ритме экстатических йиповских песен.

Бодвин Вук, одетый в непривычный костюм, состоявший из черных брюк, тускло-красной накидки с белым галстуком и мягкой судейской шапочки, неожиданно вошел в зал и встал на кафедре лицом к йипу. Он позволил себе долго его рассматривать и, наконец спокойно произнес:

— Ты убийца.

Йип некоторое время пораженно смотрел на это привидение во все глаза, затем прошептал:

— Но то, что было, давно прошло.

— Время ничего не отменяет, — в тон ему ответил Вук. — Посмотри на свои руки — они тянули молодую женщину все глубже и глубже, пока она не задохнулась и не умерла к нашему всеобщему сожалению. Что ты теперь скажешь?

— Мне все сказали не так! — срывающимся голосом закричал йип. — Мне сказали, что я сделаю великое дело, что очищу нашу землю — ведь это существо прибыло сюда из чужого мира и получило все, а мы в Йиптоне даже не считались за людей!

Вук возвел глаза к потолку.

— Это к делу не относится. Говори по существу.

— Но что я могу еще сказать? Вы и так все знаете!

— Не все. Ты утаиваешь факты — пусть и ненамеренно.

— Я подтвержу их, если вы мне их напомните.

— Есть вопрос огромной важности: кто приказал утопить женщину Намуру, приказавшему сделать это тебе?

— Это мне неизвестно.

— Как знать, как знать… Сейчас я объясню тебе эту якобы софистику.

Твое сознание подобно огромному складу, содержащему миллионы коробок с памятью. Каждая из них пронумерована и находится в определенном месте твоей запоминательной системы. Назовем эту систему обслугой. И вот, когда тебе нужно вспомнить какой-нибудь факт, обслуга заглядывает в индекс, обнаруживает, где находится нужная коробка и достает ее для тебя. Возможности этой обслуги воистину удивительны. Ведь каждый день на склад прибывает множество новых коробок, и все их нужно пронумеровать и расставить по местам. Разумеется, память переполнятся, и порой обслуга выбраковывает старые посылки и меняет индекс. Зачастую их просто выкидывают, так сказать, в подсобные помещения, и по мере необходимости переделывается весь каталог. Также иногда обслуга ленится и вообще не записывает в новый каталог старые коробки, а на запрос отвечает, что их просто нет. И вот на задворках памяти пылятся горы невостребованных по лености обслуги коробок! Тебе ясно?

— Вы говорите вполне убедительно, и я вынужден принять вашу точку зрения.

— Хорошо. А теперь к делу! Я задаю тебе вопрос. А ты должен послать свою обслугу — и поживее! — найти и доставить нужную коробку. Готов?

— Да.

— Вопрос таков: кто приказал утопить женщину по имени Марья?

— Намур.

— Ха-ха! Итак, обслуга справилась с поручением быстро и правильно. Теперь второй вопрос: кто приказал Намуру дать приказания тебе?

— Не знаю!

Вук осклабился.

— Обслуга увиливает от работы. Пошли ее снова с новыми инструкциями. Пусть посмотрит каталог с особой внимательностью.

Селиос наморщил лоб и раскинул руки.

— Увы, я ничего не могу вам сказать. А теперь, если позволите, я пойду.

— Еще рано. На самом деле мы только начали.

— Ай карай! Что же дальше?

— А вот что. Мы нашли хороший способ помочь обслуге. Сначала тщательно проверить каталог, и тут, и там, потом полазать по складу, заглянуть в давно непосещаемые места, особенно подсобки. Ведь мозг — это безбрежная страна со множеством диких лесов и таинственных подземелий, которые надо исследовать, пробираясь в самые труднодоступные места. Раньше или позже, мы все равно найдем нужную коробку, но работа предстоит трудная. А во время этой работы мы узнаем о тебе даже больше, чем хотели.

— Это совершенно бессмысленная работа, — тихо ответил йип. — Вдруг требуемая коробка давно потеряна?

— И этот вариант примем во внимание. Ну, а пока искать, искать и искать. Приступай немедленно, нечего зря терять время!

Селиос был отправлен в лабораторию Бюро Б, где два специалиста дали йипу глубокий наркоз и с помощью тончайшей аппаратуры добрались до его мозга. Началась сложнейшая операция и через несколько часов исследования, нужные клетки памяти были зафиксированы и обработаны.

Факты, как и утверждал Селиос, были действительно запрятаны очень глубоко и поражали полным отсутствием эмоций, связанных с убийством.

Среди деталей была и желчная шутка Намура, и взгляд через плечо, и имя.

Имя читалось абсолютно четко.

От йипа больше ничего не требовалось и его привели в чувство. Пара констеблей отвезла его в старую тюрьму за рекой Ван, где его и посадили в одну камеру с Каттерлайном в ожидании окончательного приговора.

Шард и Вук совещались в офисе суперинтенданта. Хильда подала чай и бисквиты.

— Наконец-то дело разрешилось, — удовлетворено вздохнул Вук.

— Этот груз лежал на моей душе двадцать лет.

— И что ты решишь теперь? Ведь приговор выносить тебе.

— Я решу дело так, как решал бы любое другое. Иного пути все равно нет.

Вук опять вздохнул.

— Я тоже так считаю. А что Глауен?

— Он должен знать, что его мать утопили. Позови его прямо сейчас, и мы откроем ему горькую правду.

— Как скажешь, — Вук по рации вызвал Глауена и через десять минут, когда над Араминтой уже сгустились сумерки, молодой Клаттук вошел в кабинет. Он перевел взгляд с одного сидящего перед ним человека на другого и по жесту Вука присел.

Суперинтендант сухо и кратко ознакомил его с информацией, полученной от Каттерлайна и Селиоса. Закончив, Вук откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Глауен посмотрел на отца.

— И что же мне теперь делать?

— Закончим расследование завтра утром.

5

Утром с моря налетел ветер, пошел дождь, но, слегка побарабанив по крышам, убежал дальше, к западным холмам. Через час выглянуло солнце, и Станция Араминта заблестела в рассветных лучах.

Шесть человек подошло к дому Клаттуков. Они прошли в прихожую и Шард сказал что-то привратнику. Услышав то, что хотели услышать, все шестеро стали подниматься по лестнице на второй этаж. Это были Шард, Глауен, Вук, два низших чина Бюро Б и женщина. Пройдя через холл, они остановились перед дверьми, ведущими на половину Спанчетты. Шард нажал кнопку звонка. Наступила долгая пауза, во время которой Спанчетта, вероятно, пристально разглядывала их на мониторе.

Дверь так и не открылась. Хозяйка очевидно решила не принимать столь ранних гостей, и теперь правила вежливости предписывали незваным посетителям просто-напросто уйти и истолковывать негостеприимство Спанчетты, как им заблагорассудится. Однако Шард все нажимал и нажимал кнопку.

Наконец, по радио раздался недовольный голос Спанчетты.

— Сегодня утром я не принимаю. Приходите в другой раз, но не сегодня и не завтра.

— Открой дверь, Спанчетта, — приблизив губы к мембране, сказал Шард. — Это не визит вежливости.

— Что вы хотите?

— Нам надо посоветоваться с тобой по важному вопросу.

— Я не настроена давать советы. И вообще, что за хамство! Уходите сейчас же и приходите в другой раз!

— Нам это не подходит, ты нужна нам именно сейчас. Открой дверь или мы пошлем за мастером, который вскроет замок.

Прошло еще несколько минут, дверь щелкнула, явив всеобщему взору импозантную фигуру Спанчетты, одетую в длинное платье пепельного вельвета, с черной вышивкой по талии и в крошечных узконосых шлепанцах. Роскошные черные волосы, как всегда, были завиты и уложены на голове в замысловатую пирамиду, непропорционально возвышавшуюся над широким белым лбом. Грудь выглядела боле чем роскошно, полные бедра соблазняли — словом, вся она источала аромат тяжелой и чувственной брутальности. Шард толкнул дверь, и женщина с возмущением отступила на шаг. Все вошли в стильную, отделанную мрамором переднюю.

— Что за безобразное поведение! — низким контральто закричала Спанчетта. — Раньше вы ничего подобного себе не позволяли! Вы позорите дом Клаттуков!

Но все остальные спокойно вошли в переднюю вслед за Шардом. Спанчетта с подозрением оглядела их.

— Из-за чего собственно вся сумятица? Впрочем, все равно, быстро говорите, что вам нужно и уходите, у меня нет никакого настроения общаться с вами по каким бы то ни было вопросам.

— Спанчетта, брось свои выкрутасы, — неожиданно грубо оборвал Вук. — Мы здесь для того, чтобы исполнить свои обязанности — этого достаточно. — Затем шеф Бюро Б обратился к женщине, пришедшей с ними. — Обыщите ее и как следует! Каждую складочку, каждый карман — она хитра, как лиса.

— Что! ? — взвизгнула Спанчетта. — Я не ослышалась! ? Вы в своем уме? Где ваш ордер? Кто дал вам право?

— А ты разве не знаешь? — спросил, усмехнувшись, Шард. — За тобой должок — убийство.

— Убийство? — мгновенно умолкла Спанчетта. — Кого?

— Марьи.

Спанчетта откинула голову назад и захохотала, словно в облегчении. Черные кудри рассыпались по спине и зашевелились, как змеи.

— Это шутка? Где доказательства? И вообще какие могут быть доказательства у того, чего никогда не было?

— Мы найдем их в свое время. Обыщите арестованную. И спокойно, Спанчетта, спокойно, если ты уж так ценишь свое достоинство!

— Это неслыханная дерзость! Неправомерное расследование! Я подниму против вас всех! Закон на моей стороне!

— Это твое дело.

Женщина методично произвела личный обыск, но ничего не нашла.

— Что ж, хорошо, — спокойно отреагировал Вук. — Забираем ее в офис, где арест будет официально оформлен. Переоденешься или просто накинешь плащ?

— Это ошибка, нелепость, вздор! — бушевала Спанчетта. — Вы, вероятно, сошли с ума! Никуда я с вами не поеду!

— Не хочешь ехать, так иди. А не пойдешь, значит, нам придется надеть наручники, и ты отправишься в железной клетке. Так что, лучше давай по-хорошему. Наша служащая поможет тебе выбрать более подходящую одежду.

— Что за забота! ? — фыркнула Спанчетта. — Я уж лучше надену плащ.

Она собралась выйти из комнаты, но по знаку Вука женщина и двое полицейских последовали за ней. Спанчетта остановилась, сделав нетерпеливый и оскорбленный жест.

— Я собираюсь надеть собственный плащ, не украденный! И не смейте ходить за мной.

— Это будет нарушением правил, — пояснил Вук. — Процедура не соблюдена. Ты отныне не имеешь права передвигаться без сопровождения.

— Я имею право делать все, что захочу! — дерзко ответила Спанчетта и оттолкнула служащую. — Ждать здесь!

— Я обязана выполнять приказ, — ровным голосом ответила женщина. — И я пойду с вами.

— Вы не посмеете это сделать! Это неразумно и я не подчинюсь!

Шард и Вук переглянулись, озадаченные и даже несколько встревоженные. Поведение Спанчетты было неестественным и фальшивым.

— Подожди-ка минутку, — остановил ее Вук. — Ты не в себе. Сядь вот в это кресло и успокойся для начала. Приди в себя. Мы сами принесем тебе плащ.

Но Спанчетта ничего не слушала и упорно рвалась вон из передней. Сержант насильно усадил ее в кресло, надел наручники и поставил рядом служащую. Остальные методично принялись за обыск. Действительно, не прошло и двух минут, как в старой спальне обнаружилась Смонни, мирно дремавшая на постели. Рядом, за столиком не менее мирно читал газету Намур. Увидев полицию, он совершенно спокойно оторвался от чтения.

— Господа? Что на этот раз?

— Конец операции, — буркнул Вук.

Намур задумчиво кивнул, сложил газету и встал, чтобы положить ее на журнальный столик. Но Глауен успел прыгнуть и схватить его за запястье, выбив маленький пистолет, который уничтожил бы всех световым выстрелом в долю секунды. Теперь Намур стал более или менее безопасен. Шард заломил ему руки, надел наручники, обыскал и обнаружил еще один пистолет, кинжал и эжектор.

— Прямо ходячий арсенал, — усмехнулся Вук. — Все проверили?

— Надеюсь, — вздохнул Шард. — С ним вообще нельзя ни за что ручаться. Может у него под языком яд, так что особо близко не подходите.

Намур рассмеялся.

— Я отнюдь не тот маниакальный боец, за которого вы меня принимаете.

Шард тоже слегка усмехнулся.

— Зато у вас за спиной существо именно такого толка.

Вук сменил тему и почти с клиническим любопытством спросил:

— А вы когда-нибудь имели счета?

— Нет, — ответил заинтригованный вопросом Намур и снова обернулся к Шарду. — Ну, что, теперь Бюро Б или процедура Д?

— Разумеется, Д. Иначе мы только распылим наши усилия и нам придется проводить три отдельных суда. Так что, увы, Д.

6

Арестованных быстро препроводили из дома Клаттуков через черный ход в туристский аэробус, в котором уже ждал Чилк. Приковав их к сиденьям, несмотря на возмущения обеих дам, полицейские подняли машину в воздух. Намур сидел молча.

Поставив машину на автопилот и обозначив направление на запад, Чилк присоединился к остальной компании.

— Устраивайтесь поудобней, — предупредил Вук. — Лететь нам долго.

— Куда вы нас везете? — потребовала Смонни.

— Увидишь. Место тебе отлично известно.

— Это скандал, насилие, совершенно незаконный акт! — снова завизжала Спанчетта.

— Может и так, если бы мы действовали только от имени Бюро Б, — почти ласково ответил Вук. — Но это не тот случай. Посмотри — на нас кепи ИПКЦ, а там правила иные.

— Все это фарс! Вы жалкие ничтожества, трусы, убийцы! Я отказываюсь иметь с вами дело!

На этот раз голос Вука прозвучал уже менее ласково.

— Кажется все просто, чего ж не понять? Кодекс ИПКЦ предусматривает четыре уровня поведения в соответствии с тяжестью вины. Процедура Д — наиболее жесткая. А от этой процедуры никуда не деться, поскольку она предполагает именно такие глобальные преступления, как, например, уничтожение целого города…

— Я ничего не делала с вашей Штромой! — крикнула Спанчетта. — И зачем вы втолкнули меня в эту вонючую машину! ?

— В случае со Штромой тебе и вменяется только укрывательство.

— К тому же, не забывай. Что ты вот уже двадцать лет, как убийца, — тихо добавил Шард. — Ты науськала Намура утопить Марью, что он и сделал руками Каттерлайна и Селиоса. Они во всем признались, преступление доказано, и вы оба понесете заслуженное наказание.

— Скажи им, что все не так, что я никогда не давала тебе таких идиотских приказаний! — крикнула Спанчетта Намуру. — Сделай это сейчас же! И тогда они отпустят меня!

— Я устал, Спанчетта, — нехотя ответил Намур. — Непредвиденный поворот реки вынес нас туда, куда мы не хотели, но у меня больше нет ни желания, ни воли сопротивляться. Все, что мы сейчас услышали — правда. И я не стану ничего отрицать — и тебе советую тоже больше не сопротивляться течению.

Спанчетта застыла с полуоткрытым ртом и уткнулась в окно; там проплывали дивные пейзажи, которые ей больше не суждено было увидеть никогда.

Аэробус летел всю ночь над Великим Западным Океаном и на рассвете прибыл на экваториальный континент Эссе. Теперь он летел низко над черными протоками и ковром полусгнивших джунглей. Вскоре на горизонте показался серый конус потухшего вулкана — Шатторак — маленький островок в необъятных болотах. Колония на Шаттораке, которая еще не так давно служила Смонни местом заточения для ее врагов, куда входили и Шард с Чилком, теперь была пуста.

Аэробус сел. Арестованные осторожно вышли и остановились, в тревоге оглядываясь по сторонам. Старые здания развалились, не считая небольшого домика, служившего когда-то караулкой.

— Вот вы и здесь, где предстоит вам провести остаток ваших дней — торжественно произнес Вук. — Не ждите ни посетителей, ни спасения, ни послабления никакого рода. Короче, отныне заботьтесь о себе сами.

— Хотите слушайте, хотите нет, но у меня есть для вас один совет, — вмешался Глауен. — Впрочем, я все равно скажу вам, хотите вы или нет. Видите, это место окружено оградой, а местами она сломана. Так вот, первым делом вы должны ее починить. Иначе вы немедленно подвергнетесь нападению обитателей джунглей. Мы оставляем вам несколько ящиков провизии. Может быть, в развалинах старой кухни есть еще что-то.

— А когда все это кончится, нам, что же, с голоду умирать? — в ужасе заголосила Спанчетта.

— Нет. Если научитесь работать, — ответил Шард. — Смонии знает местность. Вдоль изгороди пленники выращивали зерновые, для вас не составит труда заняться тем же; мы оставляем вам семена и инвентарь. Кроме того, здесь растут орехи, ягоды и грибы, хотя все это есть и в джунглях, которые опасны двадцать два часа в сутки. Но скоро вы научитесь приемам выживания. Мы, например, строили гнезда на деревьях, а лестницы втаскивали на ночь наверх. Может быть, этот совет тоже вам пригодится. Словом, вы найдете, что жизнь на Шаттораке — вещь сложная, но интересная. К тому же для вас это будет хорошей сменой впечатлений и привычек.

— Какая ужасная перспектива! — зарыдала Спанчетта. — Неужели мне Спанчетте Клаттук, придется лазать по деревьям, как обезьяне и только для того, чтобы в безопасности провести ночь?!

— Это уникальная тюрьма, — подтвердил Шард. — У вас будет море свободного времени. Ворота здесь всегда открыты, так что можете бежать в любое время. Если захотите убежать тайно — просто перелезьте через забор, спуститесь по склону и выйдите на побережье.

— Ваш совет воодушевляет, — усмехнулся Намур. — Мы начнем готовить побег немедленно.

— Ах, как жаль, мадам Зигони, что все кончилось так плохо, — вдруг обратился к Смонни Чилк. — У нас с вами бывали времена и получше: я помню однажды вы накормили меня прекрасным обедом. А потом запихали меня в эту проклятую дыру. Теперь погуляйте-ка здесь сами. Надо сказать, что после пребывания здесь я, кстати, до сих просыпаюсь по ночам от кошмаров. К тому же вы так и не заплатили мне за полгода, а теперь я и вообще не уверен, что когда-нибудь вы сможете сделать это.

Но Смонни даже не повернула головы в его сторону.

— Ну и ладно, — согласился он. — Я на вас не держу зла даже за собачью нору.

Чилк влез обратно в аэробус. За ним последовали и остальные. Трое пленников остались стоять тесной группкой, глядящей, как поднимается в небо и навсегда скрывается на горизонте туристический аэробус.

Глава девятая

1

Йипов убрали с Мармионского побережья, очень скоро от четырнадцати лагерей не осталось и следа, словно их там никогда и не было. По-прежнему синий океан лизал белый песок, прибой бился в берег, ласково ворча, пенясь и утекая назад с ленивой негой. Ветер шевелил пальмовые листья, но теперь никто уже не слышал этого нежного шуршания, поскольку йипы пришли и ушли, оставив после себя лишь пепел на местах костров. Постепенно, группа за группой они были перевезены на Мистические острова залива Мьюран в мире Розалия.

2

Свадьба Глауена и Уэйнесс состоялась в Речном Домике. Кора Тамм настояла на традиционной церемонии со свечами, музыкой и древним ритуалом обмена золотыми колечками. Так все и произошло. А теперь во временном доме, полученном ими у подножья гор Боло, молодожены планировали устройство собственного гнезда.

Они хотели построить дом на низком склоне у тихой реки, удачно вписав его в природный ландшафт. Молодые выбрали такое место, где у подножья росли, как грозные стражи, две старые корявые яблони и две древние лесные ели. И пока Глауен и Уэйнесс ждали технику, которая начала бы осуществление их мечты, они сажали на склонах виноградные лозы, затем на ближайшем лугу разбили фруктовый сад.

3

Левин Бардуз еще раз посетил Охотничьи Домики и был рад, что первоначальное очарование оказалось верным, и эстетическое чутье не обмануло его. Однако, на сей раз он приглядывался к ним уже с практической точки зрения и сделал для себя немало открытий. Самое главное заключалось в том, что прелесть этих маленьких полукабачков-полугостиниц проистекала не из мистицизма и не из ожиданий посетителей, а из полной практичности и благодаря постоянно совершенствуемой технике.

Основной принцип, по которому управлялась любая гостинца был прост, но точен: гостиница — это всего лишь часть ландшафта, никоим образом не нарушающая ни его формы, ни цвета. Кроме того, практически отсутствовали музыка и развлечения. Комфорт, тишина и хорошая пища — вот главное, без чего не может обойтись ни один клиент. Именно поэтому и обслуга, приученная держаться скромно, незаметно, и в то же время избегая фамильярности и отчужденности, носила скромные незапоминающиеся одежды.

Бардуз обошел все домики, проводя в каждом по два-три дня. На этот раз магнат занимался этим один — Флиц гостиничное дело не интересовало.

Покончив с осмотром и изучением домиков, Бардуз понял, что его дела на Араминте подошли к концу. Оставалось еще только отобрать йипов для Мистических Островов — и он сделал это, найдя нужное количество спокойных, очень привлекательных физически, склонных к музыке, красоте и творчеству людей. Бардуз намеревался проводить на островах фестивали, а кроме того, открыть несколько школ и организаций, которые дали бы возможность йипам получить хотя бы начальное социальное образование. Это делалось на случай, если кто-нибудь из йипов в будущем захочет покинуть острова.

Намур и Смонни пропали бесследно, однако Бардуз всегда вспоминал о своем сотрудничестве с ними с содроганием и ужасом. В конце концов, он просто выкинул их из головы, решив никогда больше не возвращаться к этому вопросу.

Пришла пора уезжать. Дела компании ждали его в Цастере, на Йиафете Зеленой Звезды Джилберта. Надо было осмыслить дальнейшее развитие бизнеса, провести немало консультаций, оценку новых проектов и спешно решить множество неотложных вопросов. Затем, если не возникнет ничего непредвиденного, Бардуз намеревался вернуться на Розалию и заняться тем, что сейчас занимало его больше всего — гостиницами.

В Речном Домике Кора и Эгон Таммы давали в честь Бардуза прощальный ужин. После ужина гости пошли посидеть на террасу. На Араминте наступила осень, в воздухе витал слабый аромат прелых листьев и влажной древесины. На деревьях лежали отблески уже холодного солнца, река катила волны неторопливо и важно перед ступенями террасы. Повсюду, в воздухе и на небе была разлита тихая грусть.

На террасе же завязался разговор, и то тут, то там были слышны голоса и смех. Среди гостей оказалось немало уроженцев Штромы, бывший Варден Олжин Боллиндер, его жена Итруни и дочь Сандж; другой бывший Варден, Вильдер Фергус со своей супругой Ларикой; несколько старых приятелей Уэйнесс, таких, как Танкред Захац и Аликс-Мария Сварн. Тут же присутствовала и Лайми Оффоу с сыном Утером, Шард Клаттук, Клод Лаверти с супругой Вальдой и еще многие и многие. Бодвин Вук держался несколько особняком и сидел, надвинув на лоб широкополую черную шляпу. Глауен еще подумал, что старик не в духе, ибо не было слышно никаких его обычных шуточек.

Какое-то время все обсуждали колоссальную стройку, что так неожиданно началась на Араминте и так медленно двигалась. Лайми во всем обвиняла Бюро Д и предложила, чтобы Бардуз самолично позвонил в компанию Л-Б Констракшн и с ее помощью положил конец долгострою. Бардуз согласился с виной Бюро Д, но категорически отказался звонить. Однако, если сама Лайми попросит его построить здесь штук десять охотничьих домиков, то он будет только счастлив. На Трое есть места, которые просто взывают построить там небольшие гостиницы — например, неподалеку от пещеры Фрупа, где катают свои странные шары андорилы. Также хорошее место есть в горах у мыса Вэйл, где южные шторма красиво бросают волны на скалы.

Предложения всех заинтересовали, за исключением самой Лайми, которая возмутилась, что стоит ей только дать согласие, и на всем протяжении Трои и Деукаса будут на расстоянии в две-три мили разбросаны небольшие гостиницы. Но как же быть с Эссе? Разве туристам неинтересно посмотреть на диких монстров?

На это Бардуз галантно ответил, что если Лайми захочет, то он построит гостиницы даже в самом аду.

После этого наступило молчание, которому немало способствовало разлитое в воздухе томление.

Эгон Тамм вздохнул и встал.

— Плохие времена миновали. Теперь мы все, за исключением, конечно, Бюро Д, будем заниматься созиданием.

— Боуэр Диффин не заслужил такого отношения, — вмешался Глауен, пожалев в общем-то ни в чем неповинного начальника Бюро Д. — Его вина заключается разве только в том, что он не предусмотрел такого развития событий за несколько месяцев вперед.

— Действительно, — присоединилась к Глауену Ларика Фергус. — Но хороший удар хлыста ему не повредит, он просто подгонит его.

Утер Оффоу, подвизавшийся на таинственных полях исторической философии, важно изрек:

— Настоящее — в настоящем! Минувшее ушло и кажется отныне несуществующим! Мы вступили в эпоху благоденствия, и отныне нас ничто не будет тревожить. Не считая мелких текущих неприятностей.

— Да, хватит уже треволнений, — подхватила Ларика.

Утер Оффоу, нахмурившись, посмотрел на небо.

— Но где именно благоденствие и спокойствие переходит в летаргию? Когда летаргия превращается в лень? В чем высшие доблести? Где романтика? Достижения? Приключения? Слава? Героизм?

— Я уже слишком стара для подобных а вопросов, — проворчала Ларика. — Вот вчера я упала и повредила колено.

— Вы все говорите не о том, — снова вступила в беседу Лайми. — Мы пережили страшную трагедию, и перед ее лицом даже упоминание о вашей поврежденной ноге нетактично.

Боллиндер задумчиво почесал черную страшную бороду.

— Да, минувшие события ужасны, но может быть, именно они и послужат катарсисом не только для нас, но также для наших потомков, которые как следуют выучат этот урок.

— Например, что касается меня, — усмехнулась на слова отца Сандж Боллиндер. — Я твой потомок — и что же я должна выучить?

— Оставайся честной, твердой и порядочной! Не увлекайся никакими ложными идеями! Избегай экзотических культов и интеллектуальных миазмов!

— Вы еще скажите: лошади кушают овес и сено.

Но Боллиндер печально покачал головой.

— Интересно бы услышать, что ты скажешь своим детям…

— Сандж очень скрытная, — рассмеялась Аликс-Мари. — Она умеет хорошо припрятать туфли, чтобы иметь возможность убегать из дома по ночам.

Сандж вытянула длинные ноги.

— Вовсе я не скрытная, совсем наоборот. Никто просто и не спрашивает моего мнения именно потому, что я всегда все говорю открыто. Я и сейчас скажу, что после ухода Клайти мир стал чуть менее интересен. Мне все-таки ужасно жаль этой старой упрямой кобылы.

Лайми подавила улыбку.

— Однако у нас еще остается Бодвин Вук и его древнее живописное детище. Так давайте радоваться ему, пока оно еще существует. Когда не станет и Бюро Б, ты пожалеешь еще больше, чем о Клайти.

При этих словах Бодвин неожиданно подскочил к столу и изо всей силы грохнул по нему кулаком.

— Ваши слова послужили катализатором! С этого момента я слагаю с себя полномочия суперинтенданта Бюро Б и прошу никого не оспаривать мое решение! Так что теперь, оскорбляя меня, не забывайте, что оскорбляете свободного человека!

Заявление Вука произвело колоссальное впечатление, выразившееся в разнообразных вскриках и охах.

— Невозможно!

— Бюро Б превратится в пустую скорлупу — немыслимо!

— Но кто же будет ловить преступников?

— Кто заменит констеблей?

— Нужен новый суперинтендант! — под сурдинку провела свою мысль Уэйнесс. — Я предлагаю Руфо Каткара!

— Да Вук просто шутит, — попыталась успокоить страсти Кора Тамм. — Он хочет таким образом услышать от нас правду!

— Вот я и скажу прямо, что испытываю к этой старой каналье только отвращение! — заявила Лайми Оффоу, давняя противница Вука еще со времен заседаний Садового Общества. — Он мастер затаптывать в грязь всеобщие мечты!

— Я всю жизнь занимался одним делом! — взревел Вук. — Тихо ускользать от всеобщего внимания и исполнять свою работу в тайне. Но даже это теперь ставят мне в вину!

— А, кстати, где Флиц? — поинтересовался Эгон у Бардуза. — Мы приглашали и ее, и Чилка — однако, нет ни той, ни другого.

Бардуз улыбнулся.

— Флиц и Эустас Чилк, равно, как и Вук, сняли с себя свои полномочия. Чилк теперь командует космической яхтой «Фортунатас», на которой они с Флиц, тоже решившей стать бродягой, будут отныне бороздить неисследованные уголки Сферы.

— Флиц? С Чилком? — удивилась Сандж.

— Да. У них гораздо больше общего, чем кажется на первый взгляд. И я не сомневаюсь, что в один прекрасный день они вдруг снова покажутся на Араминте и принесут вам необыкновенные известия о какой-нибудь новой планете.

Вскоре большинство гостей отбыло. Бардуз подошел к Глауену и Уэйнесс, которые все еще оставались на террасе, и объяснил:

— Чилк взял себе «Фортунатас», который стоял у меня в терминале в Баллилу. Ни Тамм, ни даже Вук возражать не стали, учитывая всю помощь, что я оказал им, включая и полученный ими клайхакер. Я также дал им совет относительно владений Титуса и Симонетты Зигони. Как известно, ущерб, причиненный разрушениями, должен быть возмещен, поскольку это собственность Консервации. Поэтому я предложил продать Тенистую долину как конфискованное имущество. И на эти деньги произвести восстановление того, что еще можно восстановить. Остаток предполагается перевести на счет «Флоресте». Кроме того, я сказал, что моя компания готова построить Орфеум на самых выгодных условиях. Поэтому-то старина Вук не слишком упирался, чтобы отдать «Фортунатас» Флиц и Чилку.

— Очень щедро с вашей стороны, — улыбнулась Уэйнесс.

Бардуз покачал головой.

— Ну, а теперь у меня есть еще маленький подарок вам на свадьбу — это еще один «Фортунатас», совершенно такой же, как и первый. Он ждет вас в терминале, прямо здесь, на Станции. Надеюсь, в нем вам будет хорошо и вы сможете наслаждаться путешествиями вдвоем еще долгие годы. Ключи и коды у диспетчера терминала.

— Это слишком дорогой подарок! — запротестовал Глауен. — Я даже не знаю, что сказать.

Бардуз, вообще не склонный к проявлению чувств, вдруг тронул Глауена за плечо.

— У меня много денег, но мало друзей. А вас — теперь уже и с Уэйнесс — я считаю своими друзьями. Про холодную же черную пещеру под камнями замка Байнсей я говорить вообще не хочу, — он помолчал немного. — Надо уходить прежде, чем окончательно впадешь в сентиментальность. И последнее: жду вас с «Фортунатасом» у себя на Розалии, а именно — в моих новых Охотничьих Домиках у замка Байнсей, когда они будут готовы.

— Мы непременно приедем к вам!

В это время Эгон Тамм отвел в сторону Вука.

— Не могу поверить, что ты действительно решил уйти с такого поста? Чем ты займешься? Ведь будешь как рыба на берегу!

Вук энергично взмахнул рукой.

— Эти разговоры о бродягах раздергали меня окончательно. Я ведь не был нигде. Не считая экскурсии на Соум, где я посмотрел четыре замка и посетил с десяток пивоварен. Каждый дурак может рассказать что-нибудь про Старую Землю, а некоторые и много чего интересного. Например, что если там выставить на ночь ботинки в коридор, чтобы их почистили, то их запросто украдут. Я должен увидеть все собственными глазами. А когда вернусь, то стану председателем Нового Орфеума — мечта Флоресте, наконец-то, осуществится.

Кора принесла свежезаваренный чай, и все снова уселись за столы, наблюдая, как солнце медленно опускается в горы за рекой.

ГЛОССАРИЙ

Глоссарий А

Гнозис — есть философская квази-религиозная система, основанная, как на формальной стороне организации, так и на иерархии священников. Бережливые соумианцы полагают, что кредо, ведущее к обеспечению просвещения должно быть доступным и понятным; если же для его толкования требуются дорогостоящие специалисты, то подобную доктрину надо считать неподходящей и непрактичной. Как известно, один из старейшин, делегированный для того, чтобы избрать наилучшую доктрину, прямо заявил, что «только дураки станут избирать религию, которая будет стоить им большим трудом заработанных денег».

Сам по себе гнозис не лишен интереса и состоит из совсем небольшого количества концепций. Космос или «Все» в пределах его понимаемости — уже включает в себя все сущее и не нуждается ни в каком развитии, поскольку существует божество или «первый движитель». Это, в свою очередь, обязует имущие классы содержать интерпретаторов, священников и других толкователей божественной воли.

«Все» существует в форме четырехмерного тора, постоянно вращающегося с одной и той же скоростью, так что начала и концы всегда соединяются, и каждое человеческое существо живет снова и снова в одном и том же теле, постоянно улучшая себя с помощью практики амелиорации. Постепенно оно восходит наверх или скатывается вниз, а может проживать жизнь и вообще на одном уровне до тех пор, пока не совершит нужного усилия, чтобы войти в новую «ксому», где снова ему предстоит добиваться улучшения. В целом гнозис рассматривается как жизнерадостное и оптимистическое славословие, поскольку самое плохое, что может случиться с человеком, заключается в потере им одной-двух степеней «ксомы»

Амелиорацию преподают амелиораторы, учащие детей в школе наряду с другими учителями и занимающиеся тем, чтобы уже с раннего возраста дети были вежливы, чистоплотны, деятельны, бережливы и уважительны к старшим.

Время от времени личность может выказать неординарные или странные личные качества и таким образом становится известна как «дикая сойка». В таком случае семья и окружающие относятся к нему отстраненно; иногда такие люди даже поселяются отдельно в одном из кварталов Соумджианы под названием «Лемурия». На улицах и площадях городов можно во множестве видеть людей, жарящих сосиски-гриль и продающих этот нехитрый товар прохожим — в большинстве случаев они, равно, как и уличные музыканты и бродячие артисты, лемурианцы.

В своей частной жизни соумианцы в основном чопорны и закрыты, что видно по всем их привычкам и манерам. Их сексуальные отношения и вообще несколько таинственны; явные половые извращения, тем не менее, вызывают у них неодобрение и порождают множество слухов. Уличенные в этом быстро становятся известны всем, но стараются придерживаться внешней и самой обыкновенной жизни, делая вид, что ничего не произошло.

Наблюдатели из других миров с трудом могут отличить богатого соумианца от человека со средним доходом, поскольку каждый всегда стремится владеть только лучшим, подразумевая под этим длительность пользования, и практичность функционирования. Богатство можно распознать лишь по тончайшим нюансам и для того, чтобы показать свой уровень в обществе требуются колоссальные навыки; кроме того, всячески избегается «буштернесс»*. [81] Все соумианцы, вне зависимости от класса, считают себя подлинными джентльменами, и парадокс их поведения заключается в их эмфатической преданности эгалитаризму, что поддерживается всем обществом, в котором существует целых двадцать уровней социального положения. Опознать эти уровни формально невозможно, так как на них не существует определенных характеристик. Тем не менее, их реальностью пронизана вся жизнь соумианцев, и всякий постоянно сравнивает себя с другими. Соумианцы всегда вежливы к подчиненным, то есть к людям из низшего сословия, но в то же время язвительны и завистливы к представителям высших сословий. Подобная тенденция создает динамическую систему выживания и поддержания основных стандартов. Однако, скандалы всегда приветствуются уже хотя бы потому, что таким образом социально понижается чье-то положение. И это, по некому трансцендентальному осмосу, тут же поднимает положение других.

Действие всей этой сложной системы воистину удивительно. Если в закрытую комнату поместить десять незнакомых между собой соумианцев, то уже через минуту там будет представлена вся иерархическая лестница. Как это происходит, объяснить вам никто не сможет, кроме самих соумианцев.

Несмотря на отсутствие титулов и номенклатуры, уровень каждого человека всегда всем известен благодаря тонкой лингвистической тональности, выработанной манере выстраивать фразы и предпочтении определенной терминологии. Распознается это мгновенно. Однако, базис общества, как ни странно, выражается в довольно-таки агрессивном лозунге, который все дети узнают с самого раннего возраста: «Все равны всем! Каждый амелиоративен! Каждый благовоспитан!»


Глоссарий Б
Номенклатура йипов

Каждый взрослый йип при определенных обстоятельствах означает себя шестью именами. Когда йипа просят назвать себя, то обычно получают в ответ его официальное имя; например, Идрис Надельбак Мюрво. Идрис — это имя, даваемое при рождении, выбранное по символической атрибутике. Так, Идрис означает личность смелую, но ненадежную. Надельбак — имя, полученное по отцу, Мюрво — по матери. Помимо этого существует еще и обычное имя, используемое не-йипами или неблизкими друзьями. Так например, Идрис Наделбак Мюрво может пользоваться общим или «открытым» именем Карло. Есть еще два имени — более тайные и используемые только своими. Первое из них отмечает качество, которым обладает данный человек, например, Везунчик или Гармоничный. Второе, самое секретное, это шестое имя или «руха». Это, собственно говоря, и есть сам человек.

Руха фигурирует при выполнении определенных ритуалов. В центре старого Йиптона был огромный зал в пещере под названием Каглиоро. Его размеры всегда поражали туристов, когда экскурсоводы водили их по полуразвалившейся галерее в сорока футах над полом и в сорока футах от потолка. С этой рискованной обзорной площадки туристы могли видеть пространство колоссальных размеров, заполненное йипами, сидевшими на корточках вокруг маленьких едва мерцающих светильников. Туристы при этом всегда жаловались на невыносимую вонь и говорили о «Великом Чайфе».Однако, никто никогда не боялся чудовищной шевелящейся массы внизу, смутно освещенной тусклым светом светильников — зрелище было, действительно, поражающим воображение. И неизбежно гидам задавались одни и те же вопросы: «Что привело сюда этих людей? Зачем они скорчились в такой темноте?»

— Им просто нечего делать, — следовал стандартный ответ.

— Но они чем-то заняты! Они двигаются, копошатся, это же видно даже при таком свете!

— Они пришли встретиться с друзьями, пожарить рыбу и поиграть. Это их обычное времяпрепровождение.

Если экскурсовод был в хорошем настроении или надеялся на щедрые чаевые, то мог еще и описать их игру подробней.

— Эта игра не всегда бескорыстна. Порой она становится очень напряженной, ставками служат медная монета, орудие труда или рыба — словом, все, что имеет какую-то ценность. Когда невезучий или неумелый игрок проигрывает все, то ему не остается ничего иного, как поставить на кон часть своей «рухи» — то есть себя самого. Если после этого он выигрывает, он остается, так сказать, цельным, самим собой; если же проигрывает (а это случается весьма часто из-за невезения и неумения играть), то отдает одну сороковую часть себя.

Эта операция закрепляется тем, что сзади в волосы вплетается белая веревка. Предположим, игрок все-таки продолжает играть дальше и снова проигрывает, то в волосах у него оказывается все больше белых веревок, а части его оказываются у множества жителей Йиптона. Если же он проигрывает все сорок частей «рухи», то теряет себя окончательно и больше не допускается к игре. В этом случае он получает прозвище «Безымянный» и должен стоять у стены Каглиоро, лишь молча наблюдая происходящее. У него больше нет «рухи», он больше не человек, поскольку первые четыре имени совершенно бессмысленны, а пятое имя становится жестокой насмешкой.

На полу же Каглиоро происходит еще один процесс — торговля между теми, кто выиграл части «рухи». Каждый стремится собрать все сорок частей полностью. Порой этого удается достичь с трудом, порой легко, порой «руху» и вообще не собирают, а пользуются ей как разменной монетой. Но в конце концов, «руха» всегда оказывается у какого-нибудь единственного владельца, который таким образом сильно поднимает свой статус. Безымянный отныне становится его рабом, хотя не обязан ни служить своему хозяину, ни вообще исполнять какие-либо функции и желания. Он не подчиняется никаким приказаниям, не бегает по поручениям — дело обстоит гораздо хуже. Он больше не цельный человек, его «руха» ушла в душу его хозяина. Отныне он ничто, еще до смерти он превратился в призрак.

Но существует довольно простой способ разрешить эту неприятную ситуацию. Родители безымянного или его дед с бабкой могут отдать кредитору свои «рухи», и тогда первоначальная «руха» возвращается к своему собственнику. Он снова становится полноценным человеком, вольным играть, выигрывать и проигрывать на просторном полу Каглиоро, пока однажды опять не потеряет себя.

Загрузка...