Принцесса Бен

Кэтрин Гилберт Мердок «Принцесса Бен»

Перевод: Kuromiya Ren

Джеймсу,

моему принцу и гению

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

В которой судьба наносит удар, оставляя меня одну

ОДИН

Сколько раз я думала, какой была бы моя судьба, если бы я сопровождала родителей в то дождливое весеннее утро. Было глупо так думать, представлять то, что не было связано с истинной реальностью. И все же в моменты слабости, которые одолевали даже самые счастливые души, мои мысли возвращались к дорогим родителям, и я снова поражалась непредсказуемости жизни, правде того, что наше будущее часто определяется не задумками или стратегиями, а ходом жизни.

Честно говоря, я заболела не случайно. Я утомилась, готовясь к пятнадцатому дню рождения за неделю до него, а потом переела сладостей на самом празднике и простыла во время игры в оленей и охотников в сумеречном лесу. Теперь же, отрицая симптомы, я молила родителей взять меня с собой.

— Мне нужно идти! — настаивала я с кровати. — Это мой дедушка.

Мама вздохнула.

— Твой дедушка не хотел бы, чтобы его внучка заболела из-за него еще сильнее, — она поменяла ткань, пропитанную травяным настоем, на моем лбе, поднесла чашку чая к моим губам. — Почему бы тебе не нарисовать ему что-нибудь? Обещаю, ему понравится.

— Рисунок? — фыркнула я. — Хотелось бы, чтобы ты поняла, что я — не ребенок.

Она поцеловала мои разгоряченные щеки с улыбкой.

— Поспи, милая. Мы вернемся до заката.

Ох уж эти слова. Как бы громко я ни отрицала, все показывало, что я все еще ребенок. Все же я сама простыла. Хуже того, я ощущала приближение простуды, но не слушалась советов мамы, а могла остановить простуду лекарствами. В спальне все еще были груды книг со сказками, многие страницы были с моими кривыми рисунками, и сидели куклы разных видов. Как просто было бы моей маме — хотя я бы возмущалась — указать на то, что я — ребенок. Может, «Я тебе говорила» было легко произносить, но это не уменьшало боли, которую эти три слова причиняли слушающему. То, что мама молчала и только проявляла любовь, когда я возмущалась, показывало ее доброту. Столько раз я напоминала себе про ее сострадание, в лучшие дни я старалась вести себя так же.

В тот раз я надулась, и отец обнаружил меня такой, когда пришел проверить мое самочувствие. Даже в полумраке раннего утра он выглядел роскошно, его доспехи были отполированы до блеска, корона сияла над его седеющими кудрями.

Он опустился на мою кровать со щелканьем брони.

— Как жаль, что ты не можешь быть с нами сегодня.

Я надулась.

— Я могу пойти. Если пустишь.

— Чтобы твоя мама отрубила мне голову? Что тогда будет с моим красивым видом?

Я не веселилась.

Он смотрел на меня с блеском глаз.

— А если я вернусь с драконом?

Я с трудом сохраняла мрачный вид.

— Маленьким, зеленым, свистящим, как чайник? Он сможет жарить тебе каштаны зимним утром.

Несмотря на мои старания, уголки рта поползли вверх.

— И греть тебя, когда ты состаришься, — добавила я.

— Бен, я буду тогда кричать: «Где этот твой дракон? Мои старые кости мерзнут!».

— А я пойду искать дракона…

— Играющего с моими внуками…

— И мило попрошу его пройти внутрь и помочь Его королевскому высочеству, принцу Монтани, — рассмеялась я. Не сдержалась.

— Ох! Если ты скажешь так дракону, он меня зажарит.

— И что тогда будет с твоим внешним видом? — пошутила я.

— Думаю, стану еще краше, — улыбнулся он. — А ты выпей это лекарство, и я зайду за тобой на следующей неделе. Мы уедем вдвоем.

— Да? С пикником? Большим?

— Да, — он тоже поцеловал меня в щеки и, нарочито поклонившись мне, пошел по ступенькам.

Я укуталась в одеяло и прошла к окну. Во дворе мама хмуро поправляла корону принцессы, ведь редко носила ее. Дядя Фердинанд появился после фанфар в дверях замка, выглядя величественно в своей мантии. В отличие от моего отца, дядя Фердинанд был красивым, высоким и серьезным. С ним шел воин, Ксавьер Старший, который брился так тщательно, что несколько царапин еще сочились кровью. Королева София выглядела так важно, как и полагалось женщине ее статуса.

Пятеро солдат сыграли военный гимн, мама, папа, Фердинанд и Ксавьер прошли по опустившемуся мосту меж двух рядом стражей. Отец оглянулся на меня и улыбнулся, мама обвила его руку и опустила голову на его плечо. Его доспехи явно были холодными, день выдался прохладным, но их любовь подавляла это пустяковое неудобство.

Королева постояла немного, провожая их взглядом, а потом, шурша платьем, развернулась к замку, слуги следовали за ней.

Я осталась одна, укутанная в одеяло, вздохнула и подумала, что мне нужно сделать. Шерстяной жилет, который я начала делать отцу осенью, лежал наполовину законченным, мои усилия застряли на спущенных петлях. Этой зимой я не успею доделать жилет, с моим темпом я закончу через годы. Мама поручила мне переписывать пожелтевшие рецепты ее бабушки, чтобы я училась и готовить, и красиво писать. К сожалению, от этого я быстро ощущала голод и шла на кухню, как медведь осенью. Голод я не могла терпеть ни секунды, и это было заметно по моему телу. От одного взгляда на свитки рецептов мой желудок заурчал.

Снаружи вернулся мастер с гончими, собаки дышали, раскрыв рты, после бега и были мокрыми от плавания в Большой реке. Но даже их энтузиазм не повеселил меня. Только приглушенные голоса солдат из бараков успокаивали меня, я забралась в кровать, стараясь спастись от тумана, окутавшего башни замка. Я не смогла найти на полках книгу, которая порадовала бы меня. Сказки я читала сотни раз. Недавно появившиеся книги не интересовали: сухая история Монтани, учебники по геометрии, книга о кровопускании, которую мама даже не открывала, но оставила на полке.

Я рылась среди книг. Мыслями я была далеко, не зная, добрались ли родные до могилы дедушки, что они скажут в его честь. Я неделями размышляла над своей речью, я гордилась своими словами, особенно, окончанием речи: «Ты погиб, чтобы всех нас спасти. Надеюсь, твоя броня никогда не заржавеет».

И тут я поняла, что любая броня, попавшая с трупом в могилу, без сомнения заржавеет. Это только ухудшило мое настроение.

Наконец, я уснула. Сон лишь оттягивал решение проблем в жизни, с такими мыслями я всегда ложилась спать, но в этот день была рада задремать, вот только он не принес мне отдыха. Почти сразу меня начали беспокоить картинки коридоров замка, но не замка моей семьи, построенного меньше века назад, с новыми усилениями по периметру, а благородного и древнего замка, со стенами толщиной с трех мужчин, с ежом Монтани, символом королевства, вырезанным на углах.

Во сне я шагала по коридорам, один из ежей развернулся и посмотрел на меня пустыми глазами. Я старалась, но не могла сбежать от его пронзительного взгляда, я попалась, как рыба на крючок, но не могла даже биться, в кошмаре я была парализована. Глаза становились все больше и больше, пока их тьма не заполнила все передо мной. Мне казалось, хоть во сне все было зловещим, что я должна идти вперед, хоть я и не знала, куда направлялась, не растает ли подо мной пол. И тут в ушах зазвучал незнакомый голос:

— Пора.

Я резко проснулась в темноте, все тело было мокрым. Лихорадка прекратилась. Биение сердца постепенно замедлялось, я была в своей кровати, родители были неподалеку. Тени трепетали от ламп, это я видела каждой ночью своей жизни.

И тут я вспомнила, что родители обещали вернуться к закату, а уже была ночь. Они бы разбудили меня, тем более, мне снился кошмар. Они не заметили, как я ворочаюсь?

Я прошла на кухню, собираясь возмущаться.

Но кухня была пустой, камин остыл. Мое раздражение росло, тени от ламп двигались еще быстрее на стенах, и склянки мамы с лекарствами и букетики трав принимали зловещие формы. Я поежилась.

Топот копыт по мосту привлек мое внимание. Звук был тихим, но я была с детства обучена замечать такие звуки, они могли сообщать о беде. Всадник на взмыленной лошади указал стражам, бегущим к нему. Другие всадники вбежали за ним, а еще местные жители с факелами, что дымились от капель дождя.

Я в тревоге накинула плащ поверх ночной рубашки и пошла наружу.

— Аншиенна плачет, — пробормотала женщина под навесом крыши. Трое солдат на лошадях не могли пройти и кричали растущей толпе.

Вдруг со стороны города раздался крик, за ним — густая тишина, словно рука спустилась с небес и подавила шум на земле. Толпа расступилась, пропуская лошадь и телегу с солдатом. В свете факелов не было видно лица солдата, но его плечи были опущены в трагедии. Лошадь шагала благородно, а потом я увидела, что телега все еще была с картофелем бедного фермера, а еще там было тело. Только когда женщины рядом со мной упали на колени, я заметила золотую корону и поняла, что смотрю на окровавленное, промокшее от дождя тело дяди, короля Фердинанда.

За телегой шли другие солдаты и собравшиеся скорбящие жители — женщины и мужчины открыто плакали. Тишина становилась тяжелее, они прошла во внутренний двор замка, а потом по мосту снова застучали копыта. Появилась еще одна телега с лошадью, которую направляли двое подавленных солдат.

Дрожа, желая выбраться из этого ужасного кошмара, я впилась в стену за собой. Проехала телега. Внутри я заметила восковое и неподвижное лицо матери.

Я пошатнулась, не слыша свои крики, и забралась к ней. Я переплела пальцы с ее ледяной рукой, убирала с ее лица мокрые волосы и траву, искала улыбку. Ее тело было неподвижным, только покачивалось с телегой.

Я накрыла плащом нас обеих, стараясь защитить ее от дождя.

— Все будет хорошо, — прошептала я. — Поспи… — но я знала, что она оставила этот мир, хотя сердце не принимало этого. Я изливала всю любовь в ее безжизненное тело. Вдруг я повернулась к солдатам:

— Отец! Где мой отец?

Они не смотрели мне в глаза.

— Прошу! Скажите, умоляю…

Наконец, один из них сказал:

— Никто не знает, мисс, — он судорожно сглотнул. — Он пропал.

* * *

Всю ночь тело короля Фердинанда лежало у замка. Все жители Монтани, которые могли добраться, приходили отдать дань уважения, их слезы смешивались с дождем, а утром окна, флагштоки и люди были в черном, торговцы шерстью опустошили свои запасы.

Мама тоже лежала во дворе, и я отказывалась покидать ее. Я плохо помнила что-то за той болью, слова соседей и друзей не успокаивали. Я была с ней каждый миг, я хотела услышать все новости о своем отце. Солдаты каждый час заменяли фонарь у ее головы. Поисковые отряды, грязные и уставшие, возвращались за подкреплением, по их виду было ясно, что им нечего докладывать. Вся долина была в смятении, дождь подавлял ужас. Наконец, наступил рассвет, озаряя холодный туман, Ксавьера Старшего или моего отца видно не было. Солдаты вернулись от могилы и шепотом сообщили, что дождь размыл все шансы найти следы. От этой новости я прижалась ближе к ледяному телу мамы.

По традиции погребение должно было состояться днем. Но на официальное оформление уйдут месяцы или годы, для короля должны были построить склеп, да и мама была принцессой по браку. Но их тела требовали погребения, и небеса постоянно плакали.

В смятении мне позволили проводить тело матери на кладбище, обнять ее в последний раз, а потом ее запечатали в простом деревянном гробу. Я все еще была в тяжелом плаще, который надела много часов назад, покинув наш дом, мокрая шерсть холодила шею, пока я смотрела вдаль, ожидая, что туман рассеется, и станет видно моего отца. Холод смешивался с моим горем и усталостью, я сломалась, слушая гудение священника, его слова не успокаивали.

— Почему вы все стоите там? — завизжала я. — Почему не ищете его? Он где-то там, а вам все равно! Я найду его сама. Да! Я найду его сама… — но мои попытки остановили добрые руки, как и недобрые, мне зашипели, что нужно вести себя подобающе перед королевой, которая стояла в черной вуали у могил, неподвижная, как труп.

Я рухнула и рыдала, не глядя на застывшую толпу, скорбящие шептались из-за тех, кто прибыл поздно на погребение. Когда меня повели прочь, я увидела всадников в черном, их ножны были пустыми, пики затупились. Только вернувшись в пустой дом, еще рыдая, я поняла не вовремя, что у каждого всадника на груди был алый дракон Дракенсбетта.

Убийцы моего отца, враги нашей страны, появились в такой момент церемонии… Отец хотел бы услышать такие пугающие новости. Я должна рассказать ему. Он должен вернуться.

ДВА

Страна Монтань состояла из большой богатой долины, с трех сторон окруженной горами со снежными вершинами. Четвертая сторона обрывалась утесом, по которому можно было взобраться только по выступам, давно вырезанным в склоне. Быстрые ручьи пересекали долину, стекаясь к Великой реке, которая падала с утеса водопадом. В стороне от этого каскада хитро расположился вход в древнюю крепость. Ее огромные каменные стены поднимались на самом утесе, она защищала долину как курица цыплят.

Крепость затмевала долину, город и замок, она была символом королевства, который многие уважали. Монтань означало «гора», но не великая или наша, а простая гора, хотя никакая больше не могла сравниться с ней по значимости. Когда-то люди долины даже говорили об этой подернутой туманом вершине как о живом существе с силами, не доступными человеку. Ее звали Аншиенной. Древней. Люди говорили, что она не в настроении, когда вокруг вершины собирались тучи. Вскоре резкие ветры налетали на склоны Монтани, прогоняя пастухов и их стада домой, а домохозяек — собирать их куриц-несушек.

Судя по легенде, гора всегда была жилищем великанов. Давным-давно пара волшебников, муж и жена, забрались на утес к долине, и женщина исцелила великанов, показала, как разжигать огонь. В благодарность великаны построили замок на живом камне Аншиенны, и оттуда пара основала королевство Монтань, магией ограждая страну и ее народ от вреда.

Как ребенок, я обожала слушать эту легенду и настаивала, чтобы папа повторял ее почти каждую ночь. А еще мы соединяли историю с легендой Дракенсбетта, наших соседей и вечных врагов. Это королевство занимало земли вокруг Монтани, название его означало «Ложе дракона». Они настаивали, что драконы жили на ледяной вершине Аншиенны, что их королевская семья произошла от этих мифических существ.

Наша страна не была против таких рассказов, ведь все люди имели право на свои мифы. Но, в отличие от Монтани, в Дракенсбетте не могли держать ложки в своих мисках. В жажде расширить земли они нападали на наше маленькое королевство много раз в нашей истории. Их привлекала защита утеса, а еще расположение крепости Монтань и наша решимость. Захватив нас, они бы правили, как истинные потомки драконов.

Независимость требовала усилий. Угроза войны век назад заставила выстроить стены по периметру, а за новыми стенами поставить новые бараки и дом, где я провела детство. Во времена дедушки Дракенсбетт снова собрал армию. Дедушка, король Генрих — Барсук, как его называли за его непримиримость (и, как мне говорили, за его крупное телосложение и низкий рост) — старался уладить дело переговорами с более сильным противником, в это время улучшая свою защиту, пока замок не стал соответствовать своей эмблеме ежа. В отличие от ежей, людей можно было переманить золотом. Агенты Дракенсбетта подкупили стражу открыть врата в город темной ночью. Тревогу подняли слишком поздно, но Генрих собрал людей и яростно ответил врагу. Барсук так яростно сражался, что люди Дракенсбетта отступили к мосту, в город, а потом и к утесу. Сражение перешло в побег. Впрочем, Барсук остался со смертельной раной, и он умер, когда солнце взошло над непокорными землями Монтани.

Мой дядя Фердинанд, хоть был и не таким величественным, принял корону и скипетр в это тяжелое время и правил скорбящими людьми. Первым своим указом он построил для отца гробницу высоко на склонах Аншиенны. И в мае на годовщину известного боя Фердинанд и его брат Уолтер, мой отец, отправлялись к гробнице, чтобы почтить память об отце. Мы с мамой присоединялись к ним, как и многие ветераны, что сражались на стороне Барсука.

Я помнила в такие походы о легендах Аншиенны и искала эльфов и следы великанов, но находила только певчих птиц и один раз увидела лису в кустах. Пока взрослые говорили и молились, я плела венки из полевых цветов, которые оставляла на могиле дедушки, и родители, к моей гордости, умилялись от таких моих действий. Серьезное событие и красота горного склона в цветах и изумрудной траве, небеса над головой, подернутые облаками, всегда оставляли сильное впечатление.

* * *

И хотя Дракенсбетт причинил моей стране и семье много страданий, я мало знала в детстве о нашем враге. Казалось, нападения их утихли, как буря в море, тридцать лет после победы Барсука продолжался приятный мир.

Я помню разговор, который произошел, когда отец вернулся из дипломатической встречи, в которой он уточнял границы, к снежным вершинам Аншиенны. Там никто не бывал, их не наносили на карту, и это привлекало внимание правительства.

— У Ренальдо — нынешнего короля Дракенсбетта — есть сын, как ты знаешь, — сказал он мне, когда я быстро расправилась со сладостями, которые он принес, сухофруктами из Дракенсбетта, карамелью и орехами.

— Да, — сказала мама. — Самые трудные роды, как я слышала… — как целитель, она всегда участвовала в нашем разговоре такого рода слухами.

Он улыбнулся.

— Но мальчик здоровый. Может, вы когда-то поженитесь.

Я изобразила, что меня тошнит.

— Уолтер! — возмутилась мама. В моем плохом поведении она всегда винила его.

Я попыталась говорить с липкой карамелью во рту:

— Ты… видел драконов?

— О, всяких, — улыбнулся он. — Огнедышащих, зеленого, который…

— Ничего такого там нет! — заявила мама. — Мы точно не видели.

— Ладно тебе, Пенс, — начал отец, обращаясь к ней по детскому прозвищу, данному ей, потому что она была крохотной, как пенни. — Не стоит злиться из-за…

— Как не видели? — спросила я.

— Они только выдумывают драконов.

— Их нет? Даже на Аншиенне? — во мне бурлило разочарование.

Мама улыбнулась.

— Боюсь, что нет, милая. И чем скорее они перестанут болтать о драконах и их крови, тем лучше будет для всех нас. А теперь помой руки, пока не слетелись мухи.

Я не понимала, почему отец не говорил больше о том, что я могу выйти замуж за кого-то из страны, которую мама терпеть не могла. Странно, что я при этом упускала в детстве очевидную связь, что тот мальчик — принц, а я, племянница короля, — принцесса.

* * *

Часто слухи предшествуют тревожным событиям. Но убийство короля Фердинанда ударило по мирным жителям Монтани без предупреждения.

Как все поняли, на них напали, пока они стояли у гробницы Барсука. Они напали сначала на мою маму, пронзили ей спину несколько раз. Фердинанд, наверное, бросился ей на помощь, ведь его руки и плечи были изранены, лезвия точно были отравлены. Только яд мог объяснить его гибель, ведь его раны не были смертельными, а кожа в смерти была со странным зеленоватым оттенком.

Но так и не нашли моего отца или Ксавьера Старшего. Первый отряд, посланный королевой, когда король и остальные не вернулись в назначенный час, обыскали место у гробницы, но их чуть не смыло дождем. Второй отряд возглавлял Ксавьер Младший (сын Ксавьера Старшего, заместитель командующего армией Монтани), они забрались выше и дальше, но без результатов. Они ходили и кричали, но не нашли ни следа ног или огня, ни капли крови. Двое мужчин словно пропали.

Я знала мало о той адской ночи, которую я дрожала у трупа матери. Мой разум был затоплен горем от потери, я не думала про ее раны или про тех, кто ее убил. Даже в тупой боли, впрочем, слушая, как солдаты готовили замок к атаке, я поняла, что убийство было связано с войной. Я не могла назвать точный момент, когда начала подозревать Дракенсбетт, это пришло бессознательно, как тихий шум, который ворвался во сны и разбудил. Дракенсбетт славился отговорками. Но что мешало им убить, если это помогало достичь цели? Эта страна знала о годовщине смерти Барсука, ведь она была причиной, и знала, что к могиле приходят в этот день. Убийство короля Фердинанда погрузило Монтань в отчаяние, исчезновение принца Уолтера, главы армии, удвоило смятение. Похитили моего отца или убили, я не знала. В хорошие минуты я надеялась, что он сбежит, что его даже сейчас охраняет Ксавьер Старший, и они готовятся вернуться. И в эти мгновения я ужасно ненавидела Дракенсбетт за то, что они сеяли сомнение. Но вестей не было, и надежда увядала.

* * *

Думаю, понятно, как я была потрясена, увидев отряд солдат Дракенсбетта на погребении. Судя по реакции людей у двух свежих могил, не у меня одной возникли подозрения. Чужаки не реагировали на шепот и взгляды, решили игнорировать это, и я хотела еще сильнее, чтобы отец вернулся, ведь он бы все объяснил.

Меня увела фрау Лунгонасо, жительница города, часто помогающая нам по дому. Женщина не скрывала свое недовольство из-за моего поведения, она точно видела в трагедии наказание моим родителям за снисходительность к дочери. В доме она сняла с меня промокшую одежду, ворча под нос о пневмонии.

Я ее почти не слушала. Онемев от горя, усталости и холода, я не боролась с ней, хоть она и вела себя грубо, я даже не возмущалась из-за ванны, но не чувствовала тепло. Даже голова стала холодной, сердце болело, я едва ощущала дискомфорт. Снаружи давило зловещее небо, приглушенные голоса и тихие шаги добавляли тревоги. Я смутно расслышала стук во входную дверь и быстрый разговор.

Фрау Лунгонасо завопила, не замечая мою скромность:

— Скорее, — рявкнула она. — Это важно.

Сердце подпрыгнуло в груди.

— Отец! Его нашли?

— Что? Нет! Королева хочет видеть тебя. Иди скорее!

Это было бы смешно, если бы не такие ужасные обстоятельства. Мое лучшее платье — ведь приходить к королеве следовало в лучшем, даже если она была тетей — было испачкано вареньем спереди и сзади, я не могла объяснить, почему. Фрау Лунгонасо попыталась нарядить меня в одно из платьев моей матери, но я яростно отказывалась, не потому что была немного крупнее, хоть и ниже, и не потому, что мама носила старомодные платья, а потому что я не собиралась носить ее одежду, когда ее не давала мне она. Понимая, что я близка к истерике, женщина решила нарядить меня в мое второе платье, которому было два года, оно уже плохо на мне сидело. Я вышла в таком виде наружу.

Мы приблизились к входу в замок, внезапно заиграли фанфары, испугав меня. Я споткнулась о платье и рухнула в лужу.

Я сидела там, холодная вода впитывалась в платье. Я не могла плакать, не перед солдатами, которых знала с рождения, и я не хотела потом видеть королеву с мокрыми щеками и опухшими глазами.

— Вставай, — ткнула меня фрау Лунгонасо. — Ты же не губка? — была она жестокой или встревоженной, я не знала, но я решила держать себя в руках перед ней.

Стражей не интересовала эта ситуация. Они стояли спиной к нам, смотрели на внутренний двор, руки проверяли лямки на броне и острия пик.

— К дьяволу их всех! — прошипел мужчина. Снова прозвучали фанфары, послышался топот копыт. Я бросилась в сторону, и мимо промчались лошади и развевающиеся черные плащи. В угасающем свете я заметила алого дракона на их груди. Дракенсбетт! Конечно, солдаты Монтани ругались и проверяли оружие.

Гости пролетели мимо, юноша, не старше меня, хотя броня и хмурый вид прибавляли ему возраст, посмотрел на меня, прижавшуюся к стене замка. Он скользнул взглядом по моему испорченному платью, а потом он отвернулся и заговорил с одним из своих спутников, они погнали лошадей по опустившемуся мосту на улицы города.

Первой пришла в себя фрау Лунгонасо. Может, ее положение городской сплетницы закалило ее.

— Варвары, — фыркнула она, стряхнув грязь с юбок. — Лучше бы вам поставить сегодня больше стражи.

Страж кивнул, не спрашивая, почему она командует, и помог ей поднять меня на ноги.

— Что вы делаете в замке? — спросил он.

— Королева хочет видеть Бен, — ответила фрау Лунгонасо, убирая грязь с моего лица и отряхивая платье.

Стражи встревожено переглянулись. Второй, на лице которого отражалось горе, шагнул ближе.

— Вы из сильной семьи, — шепнул он. — Не забывайте этого, мисс.

— Не забывайте, принцесса, — сказал другой, склонив голову.

— Да, принцесса, — повторил второй и тоже поклонился. Даже фрау Лунгонасо расчувствовалась и присела в реверансе.

Я не знала, как отвечать на это неожиданное поведение. Я боялась, что, если заговорю, то разрыдаюсь.

Фрау Лунгонасо превратилась в деспота и спасла меня от ответа.

— Идем, — рявкнула она, выпрямившись. — Королева ждет.

Она повела меня к входу, первый страж шепнул второму:

— Пусть девочке сопутствует удача.

— Точно, — печально сказал другой, — бедняжке она понадобится.

ТРИ

Если я еще не рассказала о королеве Софии, хотя она скоро начнет управлять всем в моей жизни, я быстро и честно опишу ее для вас: пятнадцать лет моя мама старалась защитить меня от этой женщины. Это о многом говорит, но в детстве я этого не понимала, и правда всплыла для меня в самый последний момент.

Мой отец и его брат, хотя их растили в одном доме любящие родители, выбрали, когда повзрослели, очень не похожих женщин. Моя мама была рассудительной и бескорыстной, посвятила жизнь семье и искусству исцеления. Интриги двора и политики ее или не интересовали, или вызывали отвращение, потому она настояла, чтобы мы жили вдали от замка в скромном, но уютном доме среди бараков солдат, чтобы быть вне вычурности королевской жизни.

Королева София прибыла как невеста короля Фердинанда из своей страны на дальнем севере, ее надменность ощущали все жители Монтани. За двадцать лет после этого ее поведение немного смягчилось, с ней понемногу свыклись люди. Женщина воспринимала свое положение серьезнее, чем все, кого я встречала, и не только свое положение. Она диктовала условия всем вокруг, знати и обычным людям, она относилась к своим обязанностям с невероятной ответственностью.

Если бы я была обычной жительницей Монтани, я бы страдала от того, что стала ее жертвой, но, к сожалению, у меня было самое незавидное положение в королевстве. София была безупречна во многих аспектах своей роли королевы, но не справилась в одном важном вопросе. Несмотря на двадцать лет брака и походы к несметному количеству докторов, мудрецов, знахарей и даже к моей маме (этим они трепали всем нервы), женщина так и не родила ребенка.

И осенью прошлого года моих родителей вызвали во дворец так официально, что мама несколько дней жаловалась, что ей не в чем туда идти, чтобы сообщить, что их дочь теперь признали наследницей престола. И я должна была переехать в замок, чтобы началось обучение под руководством самой королевы Софии, чтобы подготовить меня для будущего положения.

Вернувшись, мама заявила отцу, даже не пытаясь от ярости заглушить голос, что позволит этой гарпии вонзить когти в мое тело только через свой труп, какой бы ни была судьба Монтани.

Это и произошло.

* * *

Я шла, спотыкаясь, за фрау Лунгонасо по двору, услышала фанфары (от шума я затрепетала, как цыпленок) у дверей в сам замок.

— Ее королевское высочество, принцесса, — сообщила фрау Лунгонасо, запоминая все вокруг, чтобы потом пустить сплетни.

Стражи, на их форме были черные перья из-за скорби, низко поклонились.

— Ее королевское высочество, принцесса, — повторил джентльмен в хорошем костюме (дворецкий, как я потом узнала), и большие двери открылись. — Мы позже ею займемся. Идемте, Ваше высочество.

Мужчина поднял голову, не смотрел на мой жалкий вид и повел меня по длинному коридору, слуги закрыли двери. Мы прошли к большому тронному залу. Когда мы приблизились, двое слуг в черном открыли огромные двери. И почти сразу открылись внутренние двери.

Я дрожала не только от мокрых юбок, но прошла к толпе людей, собравшихся внутри. Канделябры были окутаны черной тканью, не горели из-за скорби. Черный шелк покрывал трон королевы и пустой трон короля рядом с ней. София сидела на месте, ее костяшки сияли белым, она сжимала подлокотники. Два красных злых пятна было на ее щеках, под глазами залегли тени, губы были сжаты добела. За ней стоял тайный совет: графы трех небольших стран, мастера разных гильдий, мэр города при замке и лорды с фрейлинами. Все были в черном, у всех были мрачные лица.

Последовала самая неловкая тишина, я со стыдом поняла, что не присела в реверансе. Я поспешила сделать это. Я жалела, что не надела платье матери: я чувствовала себя уродливой, и ощущения только ухудшились из-за заметного гнева королевы.

Королева София поправила черную меховую накидку, потому что местный бархат и мягкие ткани ее раздражали.

— Мы приветствуем тебя, принцесса Беневоленс, — сообщила она без эмоций, — и выражаем соболезнование из-за кончины твоей матери.

— Благодарю, — выдавила я.

— Мы будем, Беневоленс, говорить с тобой с болью и честностью, как того требует ситуация. Недавно мы провели переговоры с нашими соседями, Дракенсбеттом, и мы можем заключить, что в таких трагических, — здесь она взяла себя в руки, — обстоятельствах мы видим заявление о войне.

Она замолчала. Мужчины и женщины за ней стояли с каменными лицами, и это никак не успокаивало.

— Наш самый важный долг — защитить трон для принца — теперь уже короля Уолтера. И мы возьмем тебя под опеку, чтобы научить ответственности и искусству быть принцессой. Если твой отец не вернется, а такая возможность, хоть и печальная, остается, нам придется объявить о браке, чтобы защитить Монтань от врага.

Судя по ее лицу, как и по лицам всех за ней, от меня ждали ответа. Но мне потребуется много часов и ясный разум, чтобы понять, что она рассказала.

София повернулась к мужчине рядом с собой.

— Лорд Фредерик?

— Да, миледи, — пробормотал он. — Лучше и не сказать.

— У вас есть вопросы, принцесса? — королева сделала мне большое одолжение, ведь потом я пойму, как редко ее будет интересовать мое мнение.

— Нет, Ваше величество, — выдавила я.

— Тогда можете идти, у нас есть дела важнее.

Я присела в реверансе, и платье не выдержало, стало слышно, как рвутся швы, в тишине комнаты.

Лорд Фредерик кашлянул.

— Ваше величество, я мог бы проводить принцессу в ее комнату…

Королева София нахмурилась.

— Мы согласны. Но возвращайся сразу же, нам потребуется ваше мнение.

— Да, Ваше величество, — он прошел вперед и протянул мне руку.

Стыдно говорить, но я была так потрясена, что не могла взять его за руку, и он неловко стоял, протянув руку, пока фрейлины хихикали.

— Простите, — он воплощал вежливость. — Вы правы, не старик должен вас сопровождать. Вы будете меня сопровождать, — его ладонь обхватила мой локоть, и он вывел меня из тронного зала, закрывая от толпы мое порвавшееся платье.

* * *

Мы лордом Фредериком медленно шли по коридорам замка. Он был пожилым и хрупким, так что мы не спешили.

— Дорогое дитя, слова не могут выразить мою боль из-за трагедии. Потеря вашей матери — скорбь для всей долины, — мужчина вытер слезу с морщинистой щеки.

Я кивнула, ведь не могла говорить. Лорд Фредерик был при дворе Монтани еще во время моего деда, это я знала. А еще он часто развлекал меня в замке.

Он похлопал меня по руке.

— Скажи, как тебе помочь, Бен?

Я чуть не заплакала от звука своего имени, настоящего имени, в этих холодный стенах.

— Я так растеряна! — взвыла я.

— Понимаю. Как отметила королева, а теперь королева-регент, путь впереди подернут тьмой. Судьба твоего отца, угроза войны…

Я вспомнила кое-что, смутно проникшее в мое сознание.

— Мне придется выйти замуж?

— Это судьба всех принцесс, дорогая моя. Так в каждой книге. Но я слышал, что многие союзы складывались хорошо.

— Но почему я должна жить здесь? — я указала на гобелены, толстые каменные стены с глубокими окнами.

— Королева тебя убережет. И тебя здесь обучат.

— Я не хочу учиться! — я топнула ногой.

Лорд Фредерик развернул меня с впечатляющей силой. Он оглядел коридоры и притянул меня ближе.

— Твоя судьба, дитя, уже не в твоей власти. Ты — воплощение этого королевства, и если ему суждено пережить хаос впереди, ты тоже должна.

Похоже, я была в смятении, он встряхнул меня.

— Принцесса! Мы на грани войны. Если вам жаль людей королевства, вы примете свою роль и будете слушать Ее величество. Она знает, что требуется от королевы.

— Но я не хочу замуж.

— Мы, ваша поддержка, и не требуем этого.

Я подняла голову. Моя поддержка?

— Но, — продолжил старик, — вы должны играть. Склоняться, как деревце. И мы со временем найдем вашу крепкую сердцевину.

Появился слуга с мрачным лицом и пошел к нам.

Лорд Фредерик отошел от меня и указал на ближайший гобелен.

— А здесь, дорогуша, изображен ваш пра-пра-прадедушка в войне Трех сентябрей. Катапульты Дракенсбетта отображены с удивительной точностью, да?

Лорд просиял так, что мне пришлось улыбнуться в ответ. Он сжал мою руку.

— Ах, — я сглотнула. — Да. И пылающие стрелы…

Его хватка ослабла, он улыбнулся.

— Знаю, вы справитесь.

Слуга кашлянул.

— Милорд, Ее величество ждет вас.

— Да, да. Мне пора идти. Дорогуша, знаешь, где твоя комната? Персиковая, как я думаю…

Так моя жизнь из рая, полного радости, стала адскими пытками.

ЧЕТЫРЕ

Мои комнаты были без изъянов. В Персиковых комнатах шелк на стенах и занавесках был персикового цвета, и здесь было все, что пожелала бы девушка королевской крови. Вид открывался на прекрасный внутренний двор, город, а в ясные дни было видно даже деревушку Пикколо на южных холмах. Комната, где девушка могла бы принимать гостей, была с балконом, где можно было поместиться втроем. В библиотеке были романы и книги по этикету, а в гардеробной были ряды шкафов и зеркала, полок было больше, чем в кладовой с броней у отца, а еще рядом была ванная с глубокой кадкой. А еще на входе были розы и милый розовый еж.

Боюсь, мне придется отвлечься и рассказать, какие комнаты мне предстояло занять. Они сыграли немалую роль в моей жизни. Легенда, что великаны создали замок, появилась из-за того, что стены замка были толще нескольких мужчин. Даже окна с видом на долину или балконы были глубокими, но не выпирали из стен.

Внутри стены тоже были невероятно глубокими. Дверной проем здесь был достаточной широким, чтобы поместилась еще одна комната, такие места носили свое название: «выход библиотеки», «выход бального зала», связанное с комнатой, куда вел проем. Это место было в три шага взрослого мужчины, а еще нужно было открыть и закрыть двери с двух концов, такой была толщина стен.

Отец расставил в таких комнатах слуг, чтобы занять их, потому что нужно было постоянно открывать двери. Отец отмечал, что в таких комнатах на входе была история семьи, потому стены там украшались вариациями ежа Монтани.

Ребенком я бегала по таким комнатам, боясь, что меня случайно в них запрут. Так один раз и случилось, хотя мама говорила, что это был только плохой сон, но я плохо помнила подробности. Когда мы были в замке, она ощутила, что моя ладошка вспотела, оттащила меня в сторону, пока мы выходили из банкетного зала.

— Видишь, Бен? Эти двери не запирают, ты всегда можешь их открыть.

— Были не эти двери, — упрямо ответила я. — То был вход в библиотеку.

Она улыбнулась.

— Там двери тоже не запирают. А то был шкаф, помнишь?

Как-то я умудрилась закрыться в шкафу с картами в библиотеке и сидела там, пока ученик не услышал мои стенания. Я еще и оказалась там с кусочком пирога, так что карты, которые я не повредила, пока боролась со шкафом, были в крошках. Я бы получила строгий выговор от королевы Софии, если бы не была кровной родственницей ее мужа. Но ее взгляд тогда перепугал меня.

У многих дверей были слуги, и я старалась не попадать в комнаты у входа. Только толщина стен говорила об их существовании, только великанами можно было объяснить толщину стен. Я не говорила об этом маме, которая считала, что от таких историй у меня только разыгрывается воображение. Но отец был со мной согласен. Мы сочиняли с ним истории о великанах, которые вернутся в замок с туманной вершины Аншиенны.

Я вспоминала об этом каждый раз, когда проходила через комнату у входа в коридор, и от этого в сердце словно вонзали гвоздь. Больнее всего было от милого розового ежа на входе в мои Персиковые комнаты, я знала, что, несмотря на красоту комнаты, я бы без сожалений покинула это место ради дома над бараками солдат.

Но я не могла. Мне не разрешали покидать замок. Об этом я узнала через несколько дней я смогла убежать от слуг, что одевали, кормили и сопровождали меня, и отправилась к вратам замка. К моему облегчению, я узнала стража Паоло, который часто дразнил меня, когда я бегала в пыли у входа.

— Куда же вы собрались, Ваше высочество? — спросил он, преграждая мне путь с добрым видом.

— Не надо высочеств. Я Бен.

— Да, Ваше высочество. Как мы можем вам помочь сегодня?

— Я хочу немного пройтись. Я бы хотела взять книги и… вещи, — я кивнула на бараки.

— Скажите, что вы хотите, и я принесу это вам без проблем, — сказал Паоло в своем стиле дедушки.

— Я не могу даже сходить домой?

Паоло похлопал меня по руке.

— Теперь это работа солдат, а не хрупкой молодежи. Возвращайтесь в замок к своим.

Я сдержала слезы, и только в своей комнате, точнее, в новых комнатах, я рухнула. Как мог Паоло подумать, что королева и ее род — мои люди? Я были связана с ними так, как голубь с лебедями, хотя жители замка больше напоминали хищников внешне и по поведению. Фрейлины сплетничали и были жестокими, я избегала их. К королеве у меня не было никакого интереса, в ее присутствии я словно была в улье шершней.

Моя старая жизнь не спасала. Трое друзей из города, девочки, которых я знала все время, которые переживали со мной много наказаний, пришли в замок в воскресенье, чтобы выразить уважение принцессе. Они осторожно прошли в мою личную приемную комнату, их челюсти упали при виде пухлой Бен в шелковых одеждах, мои кудри были вымыты и распутаны. Я хотела рассмеяться от их потрясения и крепко обнять. Но, стоило мне их увидеть, я начала плакать от тоски по дому, и девочек выгнали из моей комнаты. После этого королева София запретила дальнейшие визиты, чтобы я не испытывала эмоции, не подходящие моему статусу. Я была в ярости от ее жестокости, но ее слово было законом.

В злости или бессердечности — называйте, как хотите — она запретила мне даже навещать могилу матери.

— Живые требуют твоего внимания, а не мертвые, — заявляла она. — Мы навестим их, когда они будут погребены должным образом, — и она приказала приносить мне планы гробницы для моей матери. Кусок розового камня Аншиенны был красивым, но чужим, он был слишком вычурным для такой бескорыстной женщины. Даже титул пугал меня. Принцесса Пруденс. Она была мамой или Пенс, никто иначе ее не называл. Принцесса или Пруденс звучали резко и не очень приятно, они не были связаны с женщиной, которая поцелуями ловила мои слезы, отгоняла мои страхи, хоть и была довольно занята. Я мало с ней общалась при жизни, а теперь совсем потеряла ее.

* * *

Об отце не было никаких новостей. Не было гонца из Дракенсбетта, не было лесника с новостями о находке. Каждый рассвет находил меня у окна библиотеки, я смотрела на Аншиенну и искала его взглядом. Как только лучи солнца озаряли двор замка, я перемещалась на окно спальни и ждала, что прибудет гонец с новостями. Я много раз видела, как отец проходит во врата, целый или раненый, но сияющий от радости, что вернулся, а потом просыпалась от этих снов, и сердце было снова разбито.

Я старалась поймать лорда Фредерика и узнать новости, но он тут же уходил. Сначала я расстраивалась, а потом поняла, что он делал так не из-за меня, а из-за Софии. Он с осторожностью проявлял верность ей и только ей на публике. Когда я встречала его в пустых коридорах, он шептал, что новостей нет, а еще успокаивал мое сердце словами.

Я держала язык за зубами, опускала голову и подслушивала много разговоров, которые не предназначались для моих ушей, так что я узнала много фактов и историй о трагедии Барсука, как ее называли, и о роли Дракенсбетта. То, что Аншиенну не переходили, не означало, что этого нельзя было сделать. Обученные убийцы пересекали гору за пару дней, выжидали жертву и возвращались обратно по своим следам. На встрече с королевой после погребения король Дракенсбетта почти признался в преступлении. Я, к сожалению, не знала деталей, ведь эту тему королева запрещала обсуждать.

Было приятно слышать, что гнев королевы не был связан со мной, но я все еще хотела понять, чем король так оскорбил ее. Правду я узнала во время одной из примерок. Когда я перебралась в замок, королева не отправила людей за моими вещами (хотя их толком не было), за моими шерстяными юбками, запятнанными накидками и стоптанными башмаками, какие носили горные люди, эта одежда подходила для игр и приключений, она теперь мне не подходила. Она назначила свою портниху, чтобы та создала платья, подходящие для принцессы. Сияющий шелк, вышивка, кружева, мягкие ткани сшивали для меня, но на мне такие ткани не смотрелись с моим-то характером.

Портниха, мрачного вида женщина с постоянно сжатыми губами от привычки держать в них булавки, была заинтересована в этом задании меньше меня, но верно выполняла его, пытаясь превратить чайник в пирожное. С ней были две городские девушки, которые едва терпели ее нетерпение, хотя могли пребывать при дворце. Я стояла перед ними неподвижно, потому что тогда не ругали и не кололи булавками, и они забывали, что у меня были уши.

Так было и сегодня. Портниха пришла в плохом состоянии, потому что, как я узнала, королева хотела, чтобы она, человек искусства, гений ткани, закончила форму для солдат.

— Можно подумать, завтра на нас нападут, — фыркнула женщина, словно знала о тактике Дракенсбетта.

— Может, их армия испугается переходить гору! — сказала ее помощница, смеясь.

Хмурый взгляд портнихи заставил ее замолчать, и девушки выглядели виновато (как и я, но они на мое лицо не смотрели). Они обсудили нового красивого повара, вскоре портниха в очередной раз ушла в туалет (это она проделывала очень часто).

Я воспользовалась шансом.

— Чего боится армия Дракенсбетта?

Это были мои первые слова за долгое время, и девушки испуганно вздрогнули.

— Прошу, — взмолилась я. — Скажите. Умоляю.

Они переглянулись.

— Она имеет право, — сказала одна. — Тем более, ее мама вылечила твою сестру.

— О, да, — другая просияла. — Бедная Мэри, ее волосы выпадали клочьями, все было в жиже, и она не могла спать лежа, чтобы не запачкать подушку…

— Чего они боятся? — спросила я, не желая менять тему.

Девушки переглянулись и рассмеялись.

— Дракона!

— Что? Солдаты Дракенсбетта верят, что на Аншиенне живет дракон?

Первая девушка — без пострадавшей сестры — кивнула.

— Они говорят, что из-за этого король и ваша ма…

Девушки склонились к подолу платья, портниха вернулась в комнату.

Дракенсбетт винил в смерти моей матери дракона! И не простой народ шептался об этом, а сам король посмел прийти к королеве Софии в день смерти ее мужа — в день его похорон! — и заявить, что короля Фердинанда убило существо из сказок! Засада, убийство и похищение уже ужасны, но выдумывать причины — кошмар. Но когда Дракенсбетт вел себя честно и благородно? Этого врага можно было только презирать.

Но я их и боялась. Их ужасные деяния подходили к хитрой схеме, которую мы в Монтани, включая портниху, не видели. Конечно, королева требовала форму для солдат и повысила Ксавьера Младшего до ранга моего отца. Хотя мне было больно видеть человека на месте моего отца, я понимала причину.

Я много ночей сидела у окна библиотеки и смотрела на гору. Раньше я искала отца, а теперь проверяла каждую тень и выступ на признаки наступления врага. Я знала, что над моей головой солдаты тоже следили за горой, это меня мало успокаивало. Я переживала из-за того, что задумал Дракенсбетт, почему из-за них пострадали мои родители. Но мне было некому задавать вопросы, никто меня не поддерживал, не успокаивал, я оставалась наедине с уроками.

* * *

Мои часы были заняты раньше тыканьем палкой в дыры, бегом в грязи, это я очень любила. Я знала буквы и цифры, конечно, и читала любимые сказки, делала серьезную работу, когда заставляли. Я вела себя юно, играла в куклы, когда многие девочки Монтани уже занимались серьезными делами, но я и не готовилась жить на ферме или в магазинах. Впрочем, и я занималась работой, помогала порой маме. Пока она защищала меня от Софии, я была закрыта от образования практичными делами.

Королева-регент, как она теперь себя называла, разработала расписание, которое, по ее словам, сделало бы принцессу, жемчужину, из такой песчинки, как я. Она была в ужасе, когда узнала об уровне моих способностей. Уроки включали манеры, танцы, языки, историю, письмо, вышивку, верховую езду и музыку. До этого дня я не знала даже, что мне не нравится больше.

Почти каждый день проходил в обществе леди Беатрис, высокой костлявой женщины неизвестного возраста, которая не выходила без парика и слоя пудры, румян и помады, а еще нарисованной родинки где-то между скулой и подбородком, зависело от случая. Но учила она не очень.

История для нее была генеалогией, она рассказывала о происхождении королевы Софии. Хотя она говорила на нескольких языках, словарный запас ее касался тем моды, еды и бесполезных фраз. Она учила меня трем языкам сразу, и я порой говорила всякую ерунду, типа «шторы в этом зале милые», но на смеси языков, которую она не могла разгадать. Писать мне тоже не нравилось, ведь вид слов меня интересовал меньше, чем их значение, но она этого не понимала. Я бы лучше переписывала рецепты, но теперь это мне не позволялось.

Мои подруги из города, узнав о запрете их визитов, начали писать. Письма приносили при леди Беатрис, и она настаивала, чтобы я отвечала на «языке дворца», как она это называла. И она диктовала мне ответы, чтобы я запоминала заковыристые фразы придворного общения. Конечно, скоро мне перестали писать, ведь на их искренние вопросы и анекдоты приходили вычурные ответы.

Вышивку я терпеть не могла! Сколько ужасных часов я провела, вышивая платки цветами и инициалами, а Беатрис они не нравились.

— Когда-то, — возмущалась она, — сам принц попросит твой платок на память. Такое будет стыдно давать.

— Плевать на такое! — рявкнула я. — Плевать и на принца! — с ней не было толку говорить, она меня игнорировала.

— Помни, Беневоленс, — говорила она, протягивая мне квадрат ткани. — Это иголка, а не копье. Аккуратные стежки.

Танцам и музыке учил пухлый месье Гросбуш, чьи руки были холодными и влажными, как свежевыловленная рыба. И он тоже думал, что меня можно вдохновить достижениями ученых. Он заставлял меня танцевать полонез и гавот, он шумно выдыхал в такт, и мне нравилось наступать ему на банты на туфлях и ждать, пока он споткнется.

Он так и не узнал, что это я развязывала ленты. Как и леди Беатрис, которая играла одни и те же песни, он верил, что моя врожденная неуклюжесть была причиной боли в его лодыжках в конце каждого урока, а не моя хитрость.

Даже не буду описывать уроки скрипки.

Верховая езда состояла из того, что меня катали по внутреннему двору, пока я боком сидела в седле. Я с тоской смотрела на врата, но не попадала в город и окраину, стражи следили за мной, и мне не хватало сил пробиться. Я застряла в замке, как в скорлупе орех.

Но хуже всего были уроки манеры поведения. Здесь не только учили, как правильно приседать в реверансе, как ходить (я все время спотыкалась, особенно, на лестницах), но и манерам за столом. Завтрак в Монтани состоял из простой булочки с горячим шоколадом или горячим сидром для взрослых. А я рвала булочку, как хищник, шумно отхлебывала напиток и посыпала крошками… Как бы я ни старалась, вылетали отрыжки. Я сдалась и не перечила инстинктам.

Королева была занята делами государства, но требовала, чтобы я ужинала с ней, чтобы почтить мое положение, но она следила за каждым моим жестом и критиковала. Леди Беатрис часто была с нами, хоть мы были выше нее по рангу, но они показывали мне, как нужно вести беседы и есть.

Я ненавидела эти ужины. В чем смысл есть по крохе, изображать, что голода нет, когда он есть и сильный, или играть, что еда радует, хотя она была без вкуса? Хуже того, почему мне не давали наесться? Я вечерами страдала от голода, желудок урчал, и я с тоской смотрела, как слуги уносили едва тронутый ужин Беатрис.

— Королева не думает о своем питании, — заявляла София, слыша, как урчит мой желудок. — Ее внимание всегда на другом. Дорогая леди Беатрис, тарелка вам подходит?

— Да, Ваше величество, — отвечала Беатрис. — И меню восхитительно. Все блюда дополняют друг друга.

Я недовольно смотрела на свою тарелку, свекла смешивалась со странным зеленым соусом, покрывающим маленький кусочек мяса ягненка. Выглядело гадко, было таким и на вкус, но голод заставлял есть все, что дают.

— Именно так, леди Беатрис, и мы хвалим ваш зоркий глаз. Нам всегда нравилось сочетание цветов на тарелке.

Сколько бы я ни видела ее, королева никогда не говорила в единственном числе. О, как мне не нравилось то, что она говорила за все королевство, за меня. Она не знала, что мелькало в моей голове, потому она оставалась на моих плечах. Когда она открывала рот, я невольно напрягалась, ожидая ее наглое заявление.

* * *

Мое недовольство росло, пока проходило лето. Королева часто упоминала отца, подчеркивала, что она, как регент, держит трон до его возвращения. Но от него не было ни слова, ни знака, ее заявления звучали все реже, ее тишина заглушала весь двор, и все вели себя так, словно его и не существовало. Трон короля Монтани был в черной ткани, и это показывало, что она не ждет, что к ней присоединится мужчина, или что ее заменят. Хотя я хотела увидеть отца живым, я была бы рада даже слову о трагедии, ведь это было бы новостью. Но новостей не было.

В те ужасные месяцы меня радовала только еда, которую я находила под кроватью. Там бывали булочки в салфетках, фруктовые пироги, шоколад. Я не знала, кто ее оставлял, но кто-то рисковал, чтобы так угостить меня.

Я плакала, пока ела эти угощения. Еда напоминала о счастливом времени, тепло горячего шоколада успокаивало меня так, как не мог успокоить июльский вечер. Наевшись, я прятала корзинку, стараясь убрать все крошки.

Порой угощения появлялись каждый вечер, порой через несколько дней. Но этот секрет давал мне силы терпеть безвкусные ужины с королевой и ее нападки.

* * *

Так, в скорлупе, я жила после смерти матери и исчезновения отца. Любая адекватная душа не выжила бы в таком месте. И я подозревала, что ситуация вскоре начнет меняться, что-то должно было улучшиться.

Ситуация изменилась. Стало хуже.

ПЯТЬ

Проблемой стала еда. Поймите, в те первые месяцы, хоть моя ситуация была печальной, я не голодала. Меня кормили три раза в день, мы пили чай с месье Гросбушем после каждого урока танцев, порой там были небольшие угощения.

Но я никогда, кроме тайных угощений, не наедалась, хотя раньше испытывала это постоянно, и я скучала по этому почти так же сильно, как по объятиям матери. В первые часы в Монтани королева София ясно выразила свое мнение насчет моей внешности.

— Мы не нищие на банкете, — сообщила она, разглядывая меня на первом общем ужине. Она часто приказывала слугам подавать мне половину порции, требуя, чтобы я доела не раньше, чем она, а женщина ела с темпом капающей сосульки. — Принцесса, — заявляла она, — должна вести себя изящно, а не обладать аппетитом свиньи.

Но, хоть она ограничивала мою еду, я не худела, и это было понятно, когда платья, подготовленные для того, что я скоро начну в них влезать, рвались по швам, отлетали пуговицы. Королева зорко следила за каждой вилкой, считала, сколько мне нужно еды. И мое смирение разжигало ее подозрения. Она была хитрой, и, будь я мудрее, я бы хоть изображала недовольство. Но я этого не сделала.

И в один из дней меня отозвали с урока танцев. Я была рада уйти от месье Гросбуша, хотя было не по себе от вызова к королеве. Я шла к тронному залу, а потом присела перед ней в реверансе.

— Дорогая Беневоленс, — начала королева сдержанным тоном, который скрывал любые эмоции, — мы тревожимся из-за того, что ты не соответствуешь положению, — варианты этой фразы я слышала от нее каждый день. — Твои детские желания поощрялись другими, но в этих стенах все должно быть под контролем, или народ пострадает.

Я с усилием разжала кулаки, она оскорбляла маму.

— Скажи нам, дорогая Беневоленсе, ты продолжаешь дополнительно питаться?

— Я следую указаниям Вашего величества, — я присела в реверансе снова.

— Мы рады это слышать. Но мы боимся, что ты потакаешь примитивным желаниям, — она вытащила корзинку. — Это тебе знакомо?

Сердце колотилось, я старалась изобразить удивление.

— Не думаю, Ваше величество.

К моему потрясению, королева кивнула.

— Мы займемся этим делом. Тебе нужно вернуться к урокам. Нам говорили, что наметился прогресс.

— Да, Ваше величество, — ответила я и отправилась в бальный зал. Тревога росла к концу урока, когда за слугой в зал прибыла сама София, смутив месье Гросбуша так, что оступился он не только из-за меня.

— Идем с нами, дорогая Беневоленс, — сказала она, когда месье Гросбуш спешно поклонился. Она вышла в коридор и указала налево. — Мы отправимся в твои комнаты.

— Ваше величество, осмелюсь сказать, что мои комнаты в другой стороне.

— Посмотрим, — только и сказала она. София пошла, искусно двигая юбки одной рукой. В северо-западном крыле была ее комната. Куда же мы шли?

У входа в ее комнату двое слуг напряженно поклонились, открывая двери в ее позолоченную комнату у входа. Я не подавила дрожь: она хотела, чтобы мы жили вместе?

В приемной комнате королевы служанка присела в реверансе.

— Все готово для нас? — осведомилась София.

— Да, Ваше величество, — пропищала девушка, не выпрямляясь, показывая смирение.

Приемная потрясала меня. Мягкие кресла и изящные столики были в каждом углу, стены были в гобеленах с золотой вышивкой, которые София привезла в Монтань со своей родины. Говорили, что бабушка Софии плела золотые нити из соломы, хотя это оставалось сказкой, пока королева не спешила подтверждать это.

Комнаты были красивыми, но мне нравились мои комнаты с персиковыми шторами и простой библиотеки. Я знала не все.

Королева прошла к такой двери, которую я не сразу и заметила. Открыв ее, она указала на темное и жуткое пространство.

— Беневоленс, нужно пройти туда.

Я прошла вперед. По сравнению с роскошью комнаты королевы, узкое место было мрачным. Я немела от страха и взгляда Софии, а потом поняла, что прошла не в шкаф, а на узкую лестницу в стене замка, вырезанную из камня.

Я начала осторожно подниматься, в этот раз радуясь слышать за собой королеву, ведь я не хотела оставаться в темноте одна. Сама стена была, видимо, круглой, потому что лестница вилась без конца, мы поднимались по грубым ступеням, королева оставалась подальше от меня.

Наконец, когда мне показалось, что мы забрались на саму Аншиенну, я врезалась в дерево.

— Открой, — приказала королева.

В тусклом свете я различила потертую ручку. Комната была не скромнее той, какую я знала маленькой, но она резко контрастировала с моей мягкой кроватью на пару этажей ниже. Пустая чаша была встроена в стену, горшок (к счастью, с крышкой) стоял рядом. Каменный пол был без согревающих его ковров, стены — без гобеленов. Мы вошли, и быстрый шорох — комната была круглой, без углов — сообщил, что здесь были мыши. Надеюсь, мыши. Крыс я не перенесла бы. В отличие от комнат внизу, каменные стены почти не нагревались на летнем солнце, было затхло и сыро, комнату не проветривали много лет, а он недавнего подметания в воздухе осталась пыль. Она была похожа на темницу.

Королева замерла на миг, разглядывая мою новую комнату и, как я думала, переводя дыхание от подъема.

— Мы рады, — сообщила она. — Мы надеемся, что принцесса воспользуется возможностью обдумать свою новую ответственность. Ты согласна, Беневоленс?

Я хотела не слушать ее, но власть женщины, которую она нагло показывала, затмевала мою силу, и комната, хоть и подавляла, не была подземельем. Пока что.

— Да, Ваше величество, — ответила я без эмоций.

— Ты благодарна за этот шанс?

— Да, Ваше величество, — я присела в реверансе, чтобы не смотреть ей в глаза.

— Беатрис и ее команда будут приходить и одевать тебя к ужину. И мы будем рады услышать о твоих достижениях в сдержанности, — и София ушла из комнаты. Дверь за ней закрылась со зловещим скрипом, а потом щелкнул замок.

* * *

Я поднималась по лестнице, веря, что иду на казнь, так что реакция менялась от смирения к радости, ведь это было лучше, чем ничего. Одеяла на кровати были поношенными, но чистыми. Я с усилием сдвинула ржавый засов на окне, и свежий теплый воздух напомнил мне, что еще не все потеряно.

Я размышляла о ситуации и начала понимать сложности. Крепость стояла там, где восточные склоны Аншиенны встречались со скалами на севере. Персиковые комнаты, где я жила до этого, были с видом на Монтань, на загадочную и красивую Аншиенну, домики, сады яблонь и поля пшеницы и овец, благодаря которым мы славились шерстяным изделиями. Эта комната, хотя она больше напоминала темницу, была с одним окном, маленьким и выходящим на север. Вместо плодородной долины я видела поток Великой реки, выступы утеса внизу и чужие горы вдали. Я была в самой высокой башне замка, потому от юго-западных стен исходил удушающий жар.

Я вспоминала принцессу, которую заточили в башне, и она сбрасывала возлюбленному волосы вместо веревки. Мои кудрявые волосы, одна из моих гордостей, ниспадали ниже плеч, едва накрыли бы подоконник. Для такой высоты мне требовали метры волос, а еще невероятно прочная кожа головы. И я не хотела, чтобы за мной пришел мужчина. Мне нужно было уйти самой.

Но это было невозможным. Королева контролировала каждый мой шаг, я ела, одевалась и выходила из этой темницы по ее велению. Ни одна душа в королевстве, точно не служанка, жавшаяся перед Софией, нашла бы смелость пробраться сюда с едой для меня. И иллюзии начали рассеиваться.

Я сильно страдала в дальнейшие недели, хотя некоторые добрые души все еще помогали. За ужином одной ночью я нашла булочку с изюмом под салфеткой. Я старалась действовать скрытно, но королева София, похоже, ощутила мою радость, и на следующий день она заменила слуг на кухне. Я находила порой сладости в своей тетради или, когда брала слугу за руку, находила потом в своей ладони кусочек шоколада. Но ее петля затягивалась все сильнее.

Все рухнуло за ужином одним сентябрьским вечером. Может, меня довело полнолуние или пустота в сердце. Что бы там ни было, мой взрыв хоть и потрясал, но не был неожиданным.

Как всегда, королева и леди Беатрис болтали. Королева ужинала в платье цвета мака с золотым кружевом, ткань сияла, показывая змеиную натуру королевы. Я старалась есть сдержанно свою жалкую порцию и не слушала их, говорила только, когда ко мне обращались. На второе перед нами поставили мясной пирог, мой желудок заурчал.

Леди Беатрис захихикала:

— Простите, Ваше величество. Я не привыкла к такой приземленности.

— Мы не замечаем такую вульгарность, — заявила королева, а я кипела. Как они посмели назвать вульгарным то, что мой желудок урчал без моего контроля! Но я стиснула зубы, чтобы не возмутиться.

Королева кивнула, чтобы наши тарелки убрали. Леди Беатрис, как я заметила, едва тронула еду.

— Ваше величество, — заговорила я, — простите, но я беспокоюсь, что повар расстроится, увидев, как плохо едят его труды.

Королева пронзила меня взглядом.

— Как часто нам нужно упоминать, что мы не обращаем внимания на еду?

— Но, — дьявол охватил меня полностью, — некоторые обращают! — я склонилась над столом, схватила кусочек пирога леди Беатрис и сунула в рот.

Время, казалось, остановилось, хотя, когда я проглотила тесто и мясо, на что потребовалось много усилий, я слышала тиканье часов за собой. Беатрис и слуги смотрели на меня в безмолвном ужасе.

Королева вздохнула.

— Мы ожидали подобное от тех, кого не учили управлять основными инстинктами. Встань, Беневоленс.

Проглатывая пирог, я встала. София махнула слуге.

— Держи ее руку крепко. Нельзя, чтобы она дернулась.

— Я не буду дрожать! — заявила я, вспомнив моего смелого отца. Я решила так почтить его и смело вытянула руку.

Королева вскинула брови, но промолчала. Она встала и вытащила из скрытого кармана кожаный шнур, стиснула зубы и начала бить мою ладонь.

Боль была невероятной. Все силы уходили на то, чтобы не отдернуть руку, не сунуть пылающие пальцы в рот, не убежать в слезах в комнату. Я прикусила губу, стараясь думать о матери, летних днях, котятах и сказках.

Наконец, она прекратила. Я вздохнула и села.

— Мы не закончили, принцесса. Переверни ладонь.

Я с удивительным контролем протянула руку с повернутой ладонью. И она снова начала бить. Пальцы уже опухли, потом порозовели, а потом и покраснели. Прошла вечность боли, а я не двигалась, я отчаянно отказывалась думать, что пылающая рука принадлежит мне.

Королева спрятала шнур в платье и устроилась на стул.

— Как вежливо с твоей стороны, Беневоленс, — сказала она, поднимая бокал с вином, — выдержать это от ранга выше.

Я опустилась на стул. На миг ярость перекрыла боль. Как только я пошевелилась, боль вернулась со всей силой.

Ужин продолжался. Какое-то время стояла тишина, София была рассеяна, а никто не мог говорить до королевы.

Я решила не показывать страдания и старалась есть ножом и вилкой. Королева, как я заметила, выпила три бокала вина вместо одного. Порой лед на ее лице пропадал, и она выдавала истинные эмоции. И я видела то, что могла описать только как разочарование. Я не сломилась.

Это понимание придало мне сил, чтобы пережить ужин.

Наконец, слуги убрали жаркое и принесли каждой по пирожному в глазури и узоре из позолоты на ней. Я знала, что хоть снаружи и выглядит мило, внутри оно будет безвкусным, как старое дерево, так что весь десерт был гадким. Но нищие не разбрасывались едой, а я знала, что в следующий раз поем не скоро. Я выбрала часть помягче, стараясь не разрушить глазурь с узором сверху, и начала есть.

Королева и леди Беатрис напротив продолжали дурацкий диалог. На щеках королевы я заметила два красных пятна, и Беатрис, видя, как ведет она себя от вина, говорила наглее обычного.

София повернулась ко мне.

— Беневоленс, присоединяйся. Наш разговор незначителен, но королеве важно учиться искусству беседы, а не молчать.

— Простите, Ваше величество, — сухо ответила я. — Но меня учили, что для королевы важнее всего — родить мужу ребенка.

Тишина обрушилась на голову.

Королева София сложила салфетку и отложила в сторону.

— Левую руку, пожалуйста.

Когда она перестала меня бить, мы обе кипели, хоть и пытались это скрыть. София так старалась выжать из меня крик — но я была рада, что не поддалась — что над ее верхней губой собрались капли пота. Я прикусила щеку так сильно, что ощущала вкус крови. Мы вернулись на места, промокнули рты салфетками, но напряжение не уходило. Никто из смотревших не сказал бы, что я держалась хуже королевы Софии.

После десерта королева встала. Мы с леди Беатрис последовали ее примеру. Королева без слов покинула зал. Как и было теперь заведено, я пошла за ней, только она впускала меня в мою «комнату».

Обычно мы шли по коридорам вместе, королева отмечала те огрехи, которые не упомянула за ужином: я задевала стаканом с водой о бокал вина, слишком рьяно благодарила слуг и всегда молчала. Но в этот раз она молчала. Весть о нашей борьбе — о моем избиении — разлетится по замку, слуги постараются донести каждое слово. А она молчала.

В комнате королевы сжалась ее юная горничная, зная, что скоро получит незаслуженные упреки. Я не могла открыть дверь на лестницу опухшими пальцами и ждала, присев в реверансе для королевы. Она распахнула дверь и пошла вперед меня, громко дыша. Лунный свет заливал мою темницу, и я видела, как вздымалась от усилий грудь Софии. Обычно она желала мне спокойной ночи, хоть и холодно. Этой ночью она только решительно захлопнула дверь.

Мои всхлипы заглушили щелчок замка. Я осталась одна и рухнула, прижала к себе пострадавшие руки, о чем мечтала весь вечер. У меня даже не было воды, чтобы вымыть их! Бой с королевой забрал все мои силы. Я не смогу повторить это. А она будет сидеть годами как регент, пока я не вырасту, и она могла решить, когда отдаст мне трон. Если она захочет, я останусь в ее холодных тисках лет на десять, а то и больше. Я была одна, совсем одна, едва могла терпеть боль. Моя мама была убита врагами из-за их хитрого плана, отец, где бы он ни был, не возвращался. А лорд Фредерик, что помогал мне держаться, уехал из королевства по делам, и я не знала, когда он вернется. А я осталась одна, пухлая девочка с разбитым сердцем, против женщины, что была воплощением дьявола.

Не знаю, как долго я плакала. Я долго молилась, но фея-крестная не появилась. Ни эльф, ни лепрекон, ни волшебник не появились, чтобы дать мне тайное оружие против врага. Я осталась одна в темнице с мышами, где была лишь койка и ночная рубашка.

Надеть рубашку не было проблемой, но было сложно выбраться из платья. Обычно меня раздевала служанка, помогала снять юбки, корсет и чулки. По приказу королевы она забирала одежду, словно та думала, что я сбегу из башни, что я не захочу делать это в ночной рубашке.

Но этой ночью я была одна. Королева запретила ей приходить, или служанке хватило ума не лезть к злой Софии. Я не знала, как скоро меня освободят. Я устала и хотела спать. Но, хоть пальцы и работали, я не могла снять удушающий наряд, в котором осталась.

Я прижала в поражении голову к стене камеры и снова заплакала. Лунный свет отбрасывал тени на пол, но я их не разглядывала. Я хотела решение. Даже смерть, хоть это звучало жутко, подходила. Тогда я присоединюсь к маме. Я прижала руки к стене, хотела оттолкнуться и пойти к окну, чтобы выпрыгнуть. И тут…

Стена под моей левой рукой поддалась. Не рухнула. Но перестала быть твердой.

Через много лет после этого незабываемого мига я так и не смогла это объяснить, эту пугающую загадочность. Представьте, что вы спускаетесь по лестнице. На дне вы уверенно шагаете вперед и просчитываетесь. Остается еще ступенька, и вы не касаетесь пола, а мгновение летите по воздуху. И хотя падать невысоко, ужас вспыхивает в этот миг беспомощности, отравляет сознание еще пару мгновений после этого.

Такое я ощутила. Но я была не на лестнице, где такое можно было ожидать, а у прочной стены.

Я отскочила в ужасе, сердце билось в горле. Что я ощутила? В лунном свете я четко видела грубые камни стены, похожие на камни горы. Они точно были твердыми, как и Аншиенна, камни слабо сияли в темноте.

Наверное, я сходила с ума. Мои руки были повреждены. Я не знала, что ощущала.

Я робко шагнула вперед и коснулась места, где была моя голова. Там точно был прочный камень. Правая рука скользнула по стене. Пальцы с болью ощупывали камень, но он был там. Я осторожно протянула левую руку, что все еще болела от избиений. Я касалась камня… камня… а потом моя рука на моих глазах погрузилась по локоть в камень.

Я снова отскочила. Осмотрела руку. Кроме следов ударов, все было нормально. Но руки не могут проникать сквозь камень!

Я решительно направила туда руку. Но мои пальцы ничего не коснулись, словно задели шелк, но не камень. Моя рука снова пропала по локоть. Я, задыхаясь от усилий, держала ее там, подавляя панику от вида пропавшей руки. Я пошевелила рукой. Она двигалась, как обычно. Место, что должно быть твердым, ощущалось пустым. Я погрузила правую руку по локоть в камень.

Не осмеливаясь дышать, я провела руками в сторону. Почти сразу они ударились о вертикальный барьер, который я не видела. Пальцы нащупали гладкий выступ, похожий на дверную ручку. Я провела руками вверх, встала на носочки и ощутила перемычку двери над головой. Я не видела, чтобы камень менял свой прочный вид. Голова кружилась от смятения, но я провела руками в камне, ощупывая щель. Я развела руки и нашла щель с другой стороны. Вот. Я нашла три стороны двери, скрытой в камне. Я стояла, не видя опухшие руки, касающиеся загадочного портала.

Пульс гремел в ушах. Осторожно, словно проверяя воду перед прыжком, и вытянула ногу, что еще была в туфельке с лентой. Камень охватил мою ногу, край платья пропал там же.

Земля по другую сторону была твердой.

Что я теряла? Кто будет скучать по мне, если это закончится трагично?

Глубоко вдохнув, я шагнула туда.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

В которой я делаю необычные открытия

ШЕСТЬ

Я трусливо зажмурила глаза, и меня словно окутало прохладным шелком. Я оказалась на другой стороне, выдохнула с облегчением, ощущая камень под ногами. Я приоткрыла глаз. Перед моим носом была другая стена из камня. Я коснулась грубого камня и цемента, покрытых пылью. Кроме пыли, стена совпадала с той, что была вдоль лестницы, ведущей в мою темницу. Я поняла, что потому лестница и была такой тесной, ведь здесь помещалась комната.

Тусклый лунный свет проникал в портал. С этой стороны мою темницу было видно ясно, как день. Я огляделась и заметила лестницу наверх между стенами, так похожая на лестницу, ведущую в мою темницу, что не было сомнений, что их сделала одна рука. Но куда вела эта лестница? Моя крохотная темница была на вершине башни крепости. Наверху была только крыша и неба.

Я жевала губу. Было логично, что эта скрытая дверь вела в скрытый коридор, но зачем она здесь? Пыльная комнатка, в которой я стояла, была не больше скрытого шкафа. Император был бы рад скрытой комнатке, чтобы прятаться от шпионов и воров, но в ней не было смысла в этой темнице. Это было странно.

Но я зашла так далеко. Я пошла наверх.

Через шесть ступенек свет луны пропал, и я поднималась в кромешной тьме. Я робко проверяла каждую ступеньку, а потом поднималась туда. Мои пальцы были опухшими, но скользили по неровным камням, проверяя их прочность. Я поднималась все выше. А потом мне показалось, что появились ступеньки и стены в белом свете. Я посмотрела наверх, сердце замерло, ведь свет падал сверху.

Я застыла на какое-то время, в ушах звенело, я пыталась что-нибудь услышать, шаги или шорох, чтобы понять, что наверху есть человек… или кто-то еще. Собрав остатки смелости, я пошла дальше.

Я взобралась на последние ступеньки и увидела комнатку, умещенную под конической крышей башни. Сильный лунный свет лился в окна, грубые стекла усиливали свет вдесятеро. Как на маяке зеркала и линзы превращали свет свечи в мощный луч, так и эти окна, видимо, работали с лунным светом, получался маяк наоборот.

В этом волшебном свете я разглядывала незнакомую комнатку. Странные шкафы с замками стояли вдоль стен. Зеркало над рабочим столом покрывала паутина, поверхность стола была в странных предметах. Открытая книга и канделябр в углу на пюпитре. Каждый предмет, которые я даже не знала, был покрыт таким слоем пыли, что можно было зачерпывать пальцем, вокруг виднелся птичий помет, сверху были птичьи гнезда. Мыши оставили лабиринты следов на полу, слой пыли на котором заменял ковер.

Я прошла к пюпитру, поднимая облачка пыли. Я добралась и испугалась, ведь там был большой том, древний, с пожелтевшими страницами и потрескавшейся от возраста кожаной обложкой, а еще он был чистым, как трон королевы. Толстый слой пыли покрывал все поверхности, как и птичий помет (гадость), но книга была чистой.

Я с трудом себя успокоила. В комнате не было следов, здесь никого не было век, а то и больше. Книга словно обладала загадочной силой. Я доказала это, когда потянулась к переплету, и пыль полетела с моего рукава. Пыль падала, как и должна, но возле книги просто пропала. Как умно! Я зачерпнула больше пыли, чтобы проверить, но отказалась, понимая (и в этом было видно, что я взрослею), что такая книга может не оценить мои шутки.

Детские сказки о паре, основавшей Монтань, исцелившей великанов с горы и магией защищавших страну от вреда… я вдруг поняла, что не все было выдумкой. Одна магия могла объяснить мой проход сквозь каменную стену, только магия могла объяснить присутствие этой комнаты и ее содержимое. Почему именно я наткнулась на эту комнату и в это время, я не знала. Но от понимания я так охнула, что несколько минут кашляла от пыли в легких. Я была правнучкой короля, который происходил от основателей Монтани. Их кровь, хоть и поколения спустя, текла в моих венах. Это приключение было моим по праву.

Я снова посмотрела на чистую раскрытую книгу. Вытерев истерзанную руку о платье (которое уже сильно испачкалось), я протянула к ней дрожащий палец и коснулась.

Я не пропала. Это было чудом. Я ощущала книгу, какой она и должна была ощущаться. Я попыталась перевернуть страницу, но мои глаза расширились, но, хотя страницы ощущались и выглядели бумажными, покрытыми крохотными словами и чернильными рисунками, книга оставалась неподвижной, как кусок гранита.

Если бы я не поняла, что книга связана с магией, ее название, которое было сложно различить даже с усиленным светом луны, развеивало сомнения. Там значилось «Заклятия стихий» изящными буквами, которые было сложно расшифровать. Абзац мелких букв тоже было сложно прочитать, дальше шли рисунки и заметки, стрелочки отмечали важные части, и книга больше напоминала книгу рецептов с указаниями, как правильно жарить мясо или руководство по управлению мукомольней.

Рисунки меня заинтриговали. На них изображалось положение ладоней. Например, изображалась ладонь, где большой палец щелкал о средний. Я попробовала сделать это. Мои пальцы так опухли, что я едва могла управлять ими. Но любопытство заставило их гнуться.

С большими усилиями я издала тихий звук, которому было далеко до знакомого всем щелчка, но шум зазвучал в тихой комнате. Под рисунком были слова на незнакомом языке, они выглядели дико и не произносимо. Повезло, что вторая строка изображала, как читать слова. Я сосредоточилась и шептала слова, хотя не знала, что получится из этой путаницы.

Я произнесла слова увереннее, при этом заставив пальцы щелкнув. И в моих ладонях появился огонек. Я завизжала, как сделал бы любой из-за такого напряжения, и отскочила. Едва дыша от тревоги, я потерла ладони в поисках ожога. Его не было, синяки и грязь были там и до этого.

Но, хоть я не пострадала, дальше я действовала осторожнее. Я вернулась к книге. На следующем рисунку ладони были сложены чашей, а потом они одновременно щелкали и трепетали. Я обожглась один раз и была настороже, я произносила слова, вытянув руки перед собой, старалась избежать возможных бед.

Я осмотрела две страницы и увидела, что все цепочки рисунков заканчивались руками, сложенными чашей, и они держали разные субстанции. В одних руках был кусок земли, в других была вода, рябь шла по ее поверхности. Третья цепочка вела к огню, будто это меня успокаивало. И последние руки словно были с облаками над ними. Эти картинки что-то означали, но что?

Я посмотрела на название страниц и поняла. Это были заклинания стихий, и они это создавали: четыре стихии — землю, воду, огонь и воздух.

Я не знала, чем хороши эти заклятия. Способность создавать грязь, воздух казалась тратой магии. Огонь, который можно было держать без вреда, был совсем другим. Я снова попыталась двигать руками, старалась четко произносить слова и не ошибаться в движениях рук. В конце я сложила ладони чашей, надеясь удержать огонь хоть на миг.

Мои ладони заполнило яркое сияние, огонь поднялся вверх. Я рефлекторно отдернула голову, боясь, что загорятся волосы. Но я не ощущала боль. Огонь ласкал мою пострадавшую кожу. Я не дышала, но позволила волшебному огню лизнуть мое лицо. Я подула на него. Огонь сиял все так же ярко. Я была в восторге, а потом заметила канделябр в пыли и обкусанные мышами свечи. Я старалась держать огонь так, чтобы не навредить, сдула пыль с огарков. Это не сработало, но, когда я поднесла туда огонь, он легко загорелся на первой свечи. В комнате стало ярче от света свечей. Я восторженно зажгла остальные свечи, и этот теплый желтый свет смешивался с бледным сиянием луны, и в комнате стало ярко. Страницу теперь стало четко видно, и я, осмелев от успеха, принялась расшифровывать текст.

На это ушло время, ведь написано было замысловато, слова были старинными, а буквы красивыми, но неразборчивыми. Я уже проклинала его или ее на середине первого предложения, казалось, что писала такой красивый текст женщина. Я с трудом прочитала первый абзац, где были предупреждения, что заклятия нельзя использовать для своей выгоды, что создание льда было сложным и можно было получить обморожение, и что попытки летать требовали дополнительных чар. К предупреждению, что на чарах нельзя наживаться, прилагался рисунок, мужчины, создавшего большой кристалл и лишившегося рук. Я и не подумала, что земля связана с камнями и металлами. Но богатство и не привлекало. Меня заинтересовали полеты. Стихия воздуха могла позволить летать? Как… ведьма на метле? Я была потрясена.

Остаток ночи я тренировалась. Мне повезло, что первая попытка была успешной, иначе я бы забросила усилия. Я старалась, но не могла вызвать воздух, даже порыв ветра. Попытки с землей тоже не увенчались успехом. Может, я и призвала немного песчинок, но мои руки были такими грязными, что я не могла различить старую грязь и новую. Я злилась на свою глупость и вернулась к огню, призвав такой сильный, что он опалил мои волосы. Я с вскриком бросила огонь и затушила, а потом посмотрела на страницу и поняла, что эмоции в таких заклятиях играли такую же важную роль, как речь и жесты. Я могла управлять книгой и уточнять содержимое (тип земли, например или опасность льда) разумом. Писатель объяснял, словно читая мои мысли, что самоконтроль был основой заклятий. Я фыркнула. Меня часто критиковали из-за самоконтроля, мне не нужно было повторять.

И все же я следила за настроением и игнорировала запах опаленных волос. Если я не могла создавать землю или воздух, то я могла вызвать воду. Для этого тоже требовалась сильная концентрация. Как-то раз мои ладони стали влажными, и я посчитала это победой. Я вытерла руки о платье, оставив две черные полоски на животе. Опухшие пальцы болели. немели от движений, я заставляла их шевелиться. Казалось, после двадцатой попытки я сцепила ладони и потрясенно увидела воду.

— О! — я радостно захлопала. Вода расплескалась всюду, еще сильнее запачкала мое платье. Я захотела вытереть книгу, но она, конечно, была сухой и без пятен. Снова и снова я создавала воду, первыми горстями отмыв ладони, вытерев их о себя, и одежда так и не восстановилась после таких издевательств. Третью пригоршню я выпила. Я сомневалась, что волшебная вода будет ядовитой. Но после часов в той комнате пыль набилась в горло, и вода показалась мне сладкой, как из горного ручья.

Я заметила первые лучи солнца за странными окнами. Я должна была уходить, иначе увидят, что темница пуста! Я спешно осмотрела комнату. Я не оставила тут ничего важного? Но, хоть мои следы и капли воды окружали пюпитр, комната выглядела так, будто ее не трогали годами.

Я задула свечи и побежала по лестнице, паникуя, что волшебная дверь закроется. К моей радости, портал пропустил меня, я едва ощутила пленку барьера. Никто еще не пришел, одним страхом меньше. Я перепрыгивала по две ступеньки и понимала, что, когда пройду через эту вуаль, жизнь не будет прежней. О, как я любила теперь эту жалкую комнатку! Как я была благодарна королеве за то, что она заперла меня здесь!

Я была грязной, но упала на матрас, в голове бурлили идеи и планы. Мне нужно было многое обдумать.

СЕМЬ

Полчаса спустя меня грубо разбудили.

Когда королева София отправила меня в эту башню, она приказала леди Беатрис следить за моим внешним видом, чтобы я была правильно одета на уроках, танцах при верховой езде, ужинах, которые я терпеть не могла. Леди Беатрис выбирала наряды из моего растущего гардероба. Впрочем, вскоре она поняла, что устает, пока поднимается в башню. Я подозревала, что она страдает от клаустрофобии, потому она боялась темную узкую лестницу. И с позволения королевы она передала задание одевать меня Гильдеберте, крупной служанке, которую мало интересовал мой статус, а еще она могла подавить грубой силой, и я выходила недовольная под оценивающий взгляд королевы, если она была свободна.

Но тут Гильдеберта с трудом смогла разбудить меня.

— Что вы с собой сделали? — ворчала она. — Вы вся в грязи!

Я моргнула, приходя в себя.

— И почему вы в платье? Вы даже не переоделись в ночную рубашку!

— Никто не раздел меня, — сообщила я правду.

— Леди придется делать это самой! — Гильдеберта оттолкнула меня и ушла, замерев, чтобы запереть меня.

Я лежала, пытаясь вспомнить последние часы. Руки были опухшими и болели после наказания. И комната… приснилась? Мое платье было перепачкано, это уже было подтверждением. И от волос точно пахло гарью.

Я соскочила с кровати и подбежала к стене. В свете дня камень казался твердым. Но, когда я коснулась его, рука прошла в него, как в воду.

Почему я не узнала раньше? Хотя… я не трогала раньше эту стену. Никто не ходил по замку, ощупывая каждый камень. Стена была простой, я часами смотрела на нее в конце каждого дня. Может, портал был открыт для всех.

Я услышала шаги Гельдеберты. Я оставалась на месте, испугав ее, когда она открыла дверь.

— Мы увидимся с ней, — хмуро сообщила она.

— С кем? — осведомилась я с раздражением, которое до этого вылетало само по себе, а теперь приходилось играть.

— С леди Беатрис, конечно! Я бы отвела вас к королеве, но Ее величество страдает от головной боли.

Это было бы интересно, если бы у меня было время обдумать это. Но тут я просто топнула ногой.

— Я не иду.

Это злило Гильдеберту, как красная тряпка быка.

— О, не идете, значит? — она приближалась, раскинув руки.

Она шла ко мне, а я прыгнула вперед и обхватила ее внушительный живот. Женщина отшатнулась.

Ожидая, что она провалится в портал, я хотела увести ее, отвлечь делами, чтобы она не думала об этом. К моему удивлению и облегчению, я услышала, как ее голова ударилась о камень, в который я до этого совала руку, с треском, похожим на удар хлыста.

Женщина разъяренно набросилась на меня, и я заслужила трепку. Равновесие сил было восстановлено, и она отвела меня к леди Беатрис.

* * *

Гильдеберта не нашла проход! Честно, если делать список жителей замка по магическим способностям, Гильдеберта точно была бы внизу. Теперь у меня было доказательство моих способностей. Может, дело все-таки было в крови.

Я старалась не отставать от быстрой Гильдеберты, слуги замирали от тяжелой атмосферы, служанки, редко признающие меня, приседали в реверансах. Если подумать, это было связано с моим грязным видом. Но я думала о другом.

Леди Беатрис охнула от ужаса, когда мы прибыли.

— Принцесса! Что вы наделали? — мы помешали ей краситься, потому что на одной щеке не было румян.

Я повторила, не зная другой ответ.

— Меня никто не раздел.

— И вы превратились в такое! Вы катались по полу? Поверить не могу.

И я. Как мог кто-то, видевший мою чистую комнату, решить, что пыли там хватить испачкать хотя бы мой платок, а не объемное многослойное платье? Но создавалось впечатление, что леди Беатрис уверена, что я сама создаю грязь. (Хотя это мне могло удаться). Она вздохнула и отправила меня в купальню.

Горячая вода, теплые булочки и нехватка сна не давали взбодриться. Я пришла на уроки танцев и рухнула на диван.

— Ее высочеству нужно встать в первую позицию, — возмущался пухлый месье Гросбуш.

— Нет, — я слишком устала. — Я не буду.

Леди Беатрис посмотрел на меня.

— Ладно, — она ушла с месье Гросбушем в другую часть зала. Взглянув на меня, они начали обсуждать последнюю моду на парики и возможные цены.

Обычно я бы растерялась от такой свободы. Но я слишком устала, чтобы замечать, и провалилась в сон. Когда я проснулась, взрослые еще обсуждали парики (об этом можно говорить минуту или часами?), и мне пора было уже одеваться на ужин.

Королева София к нам не присоединилась. Ее головная боль или то, что она за ней скрывала, все еще беспокоила ее. Мы с леди Беатрис ели в тишине, я считала минуты до возвращения в комнату, а она все еще думала о париках. Я заметила, что мои порции больше обычного и благодарно улыбнулась слуге, который поклонился в ответ.

Софии не было, и леди Беатрис провела меня в приемную королевы, где нас встретила Гильдеберта с моей ночной рубашкой в руке. Как всегда, мое переодевание сопровождалось колкими словами, шлепками. Но сегодня я терпела это, ожидая, когда уже она закончит. Несколько раз служанка хмурилась, пытаясь понять, что я задумываю с таким послушным поведением, но я даже не велась на это.

Я забралась в кровать и, пока она собирала мою одежду, пожелала женщине добрых снов. С удивленным фырканьем Гильдеберта вышла из комнаты и заперла дверь.

Как только я услышала эхо двери, закрывшейся внизу, я побежала в портал. О, всего сутки назад я не знала о нем! Как сильно могла измениться жизнь за день.

Я бежала по узкой лестнице, пыль окружала меня, и мои пальцы вдруг задели ткань. Я завопила, когда ткань рухнула на меня. Я чудом осталась на ногах, пошатнулась, пытаясь сорвать с себя ткань.

С колотящимся сердцем я убежала в свою комнату. Я увидела там, что это плащ из тяжелой черной шерсти с рукавами. Я невольно примерила одеяние. Оно сидело идеально, от глубокого капюшона до края плаща, что задевал пальцы ног. Идеальная защита! так я смогу проводить время в пыльной тайной комнате, не пачкая ночную рубашку и не вызывая подозрений.

Но я понимала, хмурясь, что прошлой ночью ощущала только камень. Откуда взялся плащ, на котором не было и пылинки? Он был чистым, хотя я нашла его в грязном проходе. Наверное, магия поместила его туда.

Я поежилась, а потом отчитала себя за трусость: такая сила была мне союзником, а не опасностью. Стиснув зубы, несмотря на дрожь пальцев, я укуталась в шерстяную броню и прошла на лестницу сквозь портал.

Мои подозрения о магии усилились, когда я прошла в комнату. Там лежала книга, перед ней были мои следы. Но страницы изменились! Вместо заклинаний стихий там было еще больше рисунков и большое нечитаемое название.

Я ощутила разочарование. Страницы были твердыми, как камень, не переворачивались, как бы я ни пыталась. Я бы выбросила книгу в окно, но она не двигалась, как и страницы. Что же в этот раз за заклинание? Я обрадовалась, что помнила слова для огня, и зажгла свечи, чтобы рассмотреть. Картинки были непонятными. Девушка бежала и падала, и призрак выходил из ее тела. Ее преследователи находили тело, а дух сбегал незамеченным. А потом призрак вернулся и спустился, как по лестнице, в тело, которое тут же ожило. Между картинками были нарисованы ладони и записаны слова заклинания.

Оживление тела было темной магией, это я знала. Может, в этой комнате было опасно. Я не знала, по какому злому пути пошла. Я прочитала название, пытаясь разобрать иностранные слова: «Die Doppelschläferin». А ниже было записано: «Спящий двойник».

Ах, тело на рисунках спало, а не умирало. Но я не видела смысла в чарах. Зачем такое сложное заклинание, если от него просто спали?

И тут я услышала звук, от которого похолодело в крови: повернулся ключ в замке комнаты. Я побежала по лестнице, но поздно: ноги уже шагали по полу. Девушка закричала:

— Ее нет! — и убежала.

Я поспешила вниз, отбросила плащ и выпрыгнула из портала в кровать. Я была быстрой, но едва успела натянуть одеяла к подбородку, как дверь распахнулась, вошла королева София, а за ней — испуганная служанка.

— Ваше величество, — я старалась звучать сонно, без одышки.

— Как это понимать? — рявкнула королева. — Где ты была?

— В кровати, Ваше величество, — сказала я как можно невиннее.

София повернулась к служанке:

— Вы так играете с нами?

Я обрадовалась, что у королевы была другая жертва, но мне было жаль девушку. Она не заслуживала наказания за меня.

— Ваше величество, — вмешалась я, — прошу простить. Я, наверное, плотно укуталась одеялом. И ваша служанка не заметила меня в тенях комнаты. Я спала так крепко, что даже не услышала ее крик.

Королева хмурилась, я никогда еще не говорила так вежливо. Может, сказались все-таки фразы леди Беатрис.

— Прошу прощения, Ваше величество, если причинила неудобства.

— Мы ценим твои слова, — сказала королева, не найдя огрехи и потрясенная моим поведением. — Может, ты не зря здесь сидела.

— Я тоже так думаю, моя королева. И я обещаю с этих пор спать так, чтобы меня было видно остальным.

Тут я перегнула, так что с трудом сдержала смех.

Королева приняла это. Она кивнула и собралась уходить.

Успех окрылил меня:

— Ваше величество, можете сказать, зачем приходила служанка? Что-то не так?

Удивление на лице королевы смешалось с непонятной эмоцией. Была бы она кем-то другим, я бы приняла это за смущение.

— Проблем нет. Мы просто… переживали за твои удобства.

Я бы отмахнулась от этого, но напряжение в ее ответе выдало, хоть это и было сложно принять, что женщина не врала.

Я устроилась на кровати, королева заперла меня снова. Щелчок был мягче, чем до этого.

Хотя я хотела подняться в свое тайное убежище, я задержалась, чтобы меня не поймали дважды. Почему именно в эту ночь королева решила проверить мои удобства? Почему леди Беатрис разрешила спать на уроке танцев? Почему порции за ужином были больше, а слуги стали меня вдруг замечать?

От первой мысли сердце подпрыгнуло к горлу, хотя я была удивлена, как после всех ужасов и удивлений мое сердце еще билось. Они знали, что у меня есть магия, и пытались задобрить меня!

Я отогнала эту мысль. Мои «силы» были пока что смехотворными. Зажигать свечи, призывать пригоршню воды… это не магия. Я знала королеву, если бы она подозревала о моих занятиях магией, она бы тут же убрала меня из этой комнаты.

Правда потрясла меня своей очевидностью. Я так увлеклась магией, что забыла, хоть руки и болели, о своей ссоре с Софией прошлым вечером. Она дважды пыталась сломить меня, но не смогла. Они все могли считать меня глупой, но противостоять больше не хотели.

Так что не только магия могла пошатнуть равновесие в стане врага.

ВОСЕМЬ

Магия, впрочем, помогала мне. Если раньше я только подумывала об этом, теперь это стало фактом. Девушка в заклинании убегала от преследователей, разделяясь и оставляя спящую часть как отвлечение, а активная шла по делам. У меня пока не было преследователей, но я страдала от противников. Я избежала гнева королевы один раз, но в другой раз могло повезти меньше. Мне требовался спящий двойник, чтобы я спокойно занималась делами. Я решила потратить всю ночь, если нужно, на освоение чар двойника.

Но пришлось работать над ним шесть недель, а не одну ночь, и была уже глубокая осень. Слова заклинания было очень сложно запомнить, впервые я ругала себя за то, что плохо знала иностранные языки. Но дело было не только в словах, для заклинания нужно было лежать, а я не могла заставить себя устроиться на пыльном ковре в помете. Вместо этого я напрягала мозги, спешила по лестнице, устраивалась на скромной кровати, как на картинке, и бормотала бред. Шли ночи, я лежала все дольше и дольше, ожидая результата, но просто засыпала. Несколько раз я возвращалась наверх и находила книгу закрытой, и это меня радовало, ведь я получала разрешение поспать. Я замечала, что книга, хоть и не была живой, заботилась о моем состоянии больше всех людей замка.

Я все же смогла создать двойника. Моя первая попытка вызвала крик ужаса, ведь у созданной фигуры не было рук и ног, она больше напоминала расчлененный труп. Повезло, что меня не было слышно в комнате королевы, потому что на этом рассказ закончился бы. Я взяла себя в руки и с усилием закончила заклинание и убрала результат. Этот опыт научил меня, что не стоит использовать заклинание, не зная, как отменить его.

Двойник, если кто-то не знает, это воплощение создателя. Двойник оставался спать и не просыпался. Закончив чары правильно в первый раз, я оказалась голой и дрожащей, как новорожденная, посреди комнаты (этого на рисунках не было). Со временем и практикой я смогла оставаться в тонком камзоле и нижней юбке, что было неплохо для меня, но раздражало Гильдеберту, ведь я настаивала надевать их под ночную рубашку. Чтобы вернуться в двойника мне нужно было раздеваться до такого же состояния. Одной ночью, устав от урока магии, я попыталась соединиться с двойником, будучи в тяжелом плаще, и меня так сдавливало, пока я соединялась с телом, что я больше никогда так не ошибалась.

К сожалению, сколько бы ни спал двойник, я не просыпалась потом отдохнувшей. Соединение тел происходило с непредсказуемыми эффектами. Я могла проснуться с чистыми руками, а в другие разы они были грязными. За завтраком леди Беатрис кричала из-за паука в моих волосах, который был на активной части меня, наверное, с полуночи. Я пыталась поэтому сделать две свои части как можно больше похожими перед соединением, чистила руки, ноги и лицо после каждого урока магии.

Это было проще, чем я думала. Кроме кровати и ночного горшка в комнате был каменный умывальник. Я не понимала, зачем, ведь бочки с водой не было, и слуги не приносили сюда воду. Но, как только я неплохо освоила двойника, книга вернулась к чарам стихий, и я приступила к изучению этой темы. Вскоре я смогла наполнять водой каменную чашу.

Я обрадовалась еще больше, когда узнала, что могу создавать горсть огня даже под водой, поверхность бурлила, от нее шел пар, словно я сделала себе миниатюру горячего источника. Прошли октябрь, потом ноябрь, в башне стало холоднее, и огонь помогал мне, у меня была горячая вода, которой я гордилась. Я затыкала тканью слив в чаше и другой тряпкой вытирала с себя следы уроков магии, ощущая себя независимой.

* * *

Внимательный читатель, наверное, задается вопросом, как проходили мои дни между этими ночами. Что с войной, угрозами Дракенсбетта, моим отцом и Ксавьером Старшим? Война пока не началась, и люди Монтани готовились, гудя, как пчелы в улье, к зиме. Дракенсбетт продолжал отрицать свою роль в убийстве короля Фердинанда и моей матери. Вера короля в драконов на вершине Аншиенны определяла даже его военную стратегию, ведь он собирался подавить Монтань, чтобы мы поверили в его сказку. Но даже я, обожающая сказки, использующая магию, не собиралась в это верить.

Лорд Фредерик, посол нашего королевства, оставил замок ранним летом, чтобы мешать наступлению войны за границей, хотя я мало знала о работе лорда. Я не видела дипломатические письма, их содержание не обсуждали за ужином. Я не знала, из вредности ли королева настаивала, что нужно вести бесполезные беседы, или она просто не считала, что с ней могут говорить умные люди. Я знала только, что война еще не началась.

Моей политической наивности не помогало и то, что мои занятия днем ощущались смутно из-за дремы и желания уснуть. Чтобы справляться с усталостью, я нашла только одну тактику: пассивность. До этого я перечила требованиям Софии и Беатрис, не слушала их, возмущалась при любом случае, теперь же я вела себя мирно, и они не могли никак вызвать меня на конфликт. Я почти не тратила на это энергии, зато с радостью наблюдала, как женщины злятся из-за этого.

За ужином королева сверлила меня взглядом, пока я сонно кивала над тарелкой.

— Мы заметили, что ты не говоришь, Беневоленс.

— Да, Ваше величество, — тихий голос, взгляд опущен.

— Ты не согласна с тем, что разговор — основа хорошего ужина?

— Согласна, Ваше величество.

Она ждала, что я продолжу, но я водила вилкой в вязком бланманже.

— Тебе нечем поделиться, Беневоленс?

— Да, Ваше величество.

— Может, ты сообщишь там, что сегодня выучила?

— Боюсь, что нет, Ваше величеств.

— Ты не выучила ничего важного?

— Не помню, Ваше величество.

С пылающими щеками королева сдавалась, поворачивалась для разговора к Беатрис. Я замечала, что на таких ужинах королева пила больше вина, пытаясь заглушить недовольство племянницей.

Стало сложнее после возвращения лорда Фредерика в октябре. Его ранг позволял ему присутствовать на ужине, и это оживляло ужин так, как я и не ожидала, не встречая до этого очаровательного гостя за столом. Леди Беатрис приходила на ужин с румянцем, который был не только результатом макияжа. Даже София повеселела, усадила лорда справа от себя и расспрашивала обо всем. Я сидела слева от королевы, а леди Беатрис — по другую сторону от лорда Фредерика, и бедняга казался серым цветком меж двух бабочек.

Я редко поднимала голову, ведь все время казалось, что лорд Фредерик тепло смотрит на меня.

— Как ваши дела, принцесса? — спросил он одним вечером. — Уроки вам нравятся?

— Да, милорд, — ответила я.

— Вы хорошо спите?

— О, да, милорд. У меня удобная комната, — спешно сказала я, не собираясь покидать башню.

Лорд Фредерик обдумал мои слова.

— Вы уже не тот бойкий ребенок, которого я знал, — сказал он после паузы.

Я просто кивнула и продолжила ужин.

Леди Беатрис воспользовалась тишиной и в шестой раз спросила у лорда Фредерика, будто он вдруг вспомнил бы, какие были рукава женщин во дворах, которые он посещал.

Эта тема меня не интересовала, как и лорда, и я не слушала, размышляя о своем. Моя реальность начиналась и заканчивалась в комнате магии в башне.

* * *

Огонь был моим первым и лучшим навыком, и я развила его до того, что могла призывать огонь одной рукой, чем невероятно гордилась. Чары земли меня не интересовали. Да, я сделала камень размером с кулак и с трудом раскрошила его, и что? Воздух был интереснее, и книга обещала, что когда-нибудь я смогу летать. А пока я гоняла пыль по комнате.

Одной из ночей я забралась в комнату магии и увидела предмет, которого раньше не было, и от которого я чуть не завопила от радости. Метла! (Не удивляйтесь моей слепоте, ведь комната эта была не маленькой, в ней оставались темные углы, а еще были незримые силы). Я с радостью схватила метлу, предвкушая трепет. Но мои пальцы нащупали слой грязи, как было со всеми поверхностями в комнате.

Я заметила швабру и ведро, несколько засохших тряпок свисало с края ведра. Я развернулась: книга была плотно закрыта. Я вспомнила поговорку, что истинный повар начинает с ложки. Я почти ощущала, как комната смеется: «Ха, принцесса! Если хочешь использовать метлу, научись ею мести!».

И я с неохотой приступила к этому. Должна признать, что, когда королева София запирала меня в башне, она не могла и думать, что я буду ночами мыть полы, как служанка. За недели уборки я начала сильнее уважать слуг, ведь комната лучше не становилась. От первого раза в воздух поднялось столько пыли, что я кашляла днями, и я вскоре поняла, что нет смысла подметать, если не вытерта пыль, а ее просто так не смыть, нужно было тереть, и проблема была в том, что приборы для уборки были такими же грязными, как пол.

Порой я задумывалась, не хранились ли тут пыль и помет со всего мира, и потому комната не хотела отпускать их. Я постоянно находила полку, покрытую сажей, темный шкаф с ручкой в форме черепа, который скалился так, что я боялась поворачиваться спиной. Я выливала огромное количество ведер в умывальник в комнате и поднималась в комнату магии. Я держалась, потому что ощущала, что книга откроется, только когда комната будет сиять, и я узнала, что тяжелый труд смягчает сердце, он творил чудеса с моим поведением.

Недели уборки привели к неожиданным наградам. Одной ночью я принялась чистить зеркало, что висело у лестницы. Я натирала его до блеска. Я разглядывала свое отражение в свете свечей (которое не худело, как бы не падал свет).

— Зеркальце на стене, что прекрасней всех в стране? — спросила я, улыбаясь. Точно не я. Мои пухлые грязные щеки были красными от трудов, паутина была в моих спутанных волосах.

На меня смотрело мое отражение. Мне стало интереснее. Зачем здесь было зеркало?

— Ты зачарованное? — спросила я. Ответа не было. Я пожала плечами и улыбнулась грязному отражению. — Ты очень грязная.

— Да, ты грязная, — ответило мое отражение.

Я так испугалась, что сбила ведро. Пришлось вытереть шваброй воду. А потом я вернулась к зеркалу.

— Как ты это сделало? — потребовала я ответ.

Отражение повторяло губами мои слова, как было со всеми отражениями.

— Ты… запутанное! — выпалила я.

— Да, я запутанное, — сказало мое отражение.

Я не буду описывать весь этот разговор. Я уже хотела выбросить зеркало, когда решила, что это зеркало соглашалось с правдой. Если я говорила правду, зеркало ее подтверждало. Если читатель думает, что это глупое назначение волшебного предмета, я переубеждать не стремлюсь.

Поняв это, я не сдержалась:

— Ты такое глупое.

Отражение не реагировало. Это было хорошим знаком. Я обвиняла зеркало, а оно не было глупым, ведь у него была магия, в отличие от многих зеркал, а говорило со мной мое отражение. Представьте, как обидно было бы, если бы мое отражение согласило бы, что я глупая. Зеркало знало, что я не совсем безнадежна.

Я посмотрела на него теплее. Я пыталась вспомнить другую правду.

— Королева ненавидит меня.

Отражение не реагировало. Это тоже было знаком, ведь королева не говорила об этом прямо.

Я попыталась снова:

— Леди Беатрис слишком сильно красит лицо.

Мое отражение так рассмеялось, что ей пришлось вытирать слезы с глаз. Мне не нужно было дальше подтверждать правду.

Я вернулась к главному врагу. Может, я не совсем точно составила фразу.

— Королева София не заботится обо мне.

Отражение закатило глаза.

— Тебе нужна магия, чтобы подтвердить это?

Я захихикала. Волшебное зеркало было умным. Может, его можно было использовать не только для таких вопросов. Я могла… узнать о судьбе отца!

Я повернулась к зеркалу.

— Мой отец… — как лучше спросить? Жив? А если зеркало не ответит? Это будет означать, что он… мертв? Или что зеркало решило не отвечать? Может, стоило сказать, хоть это было страшно, что мой отец мертв. А если зеркало согласится? Будет жутко так узнать правду. И… что тогда со мной будет? А если я не смогу сохранить секрет? Королева относилась ко мне сейчас так, потому что верила, что мой отец жив. Я не могла представить свою судьбу, если я окажусь сиротой.

Я решила молчать и не знать. Без правды у меня была надежда, которая была теплом в моем сердце.

ДЕВЯТЬ

Прошел декабрь, и мне требовалась вся надежда, ведь становилось все сложнее. Почему-то королева стала все сильнее переживать из-за моей осанки, а остальные говорили об этом, как о моем размере. Это было важно. После открытия комнаты магии, я мало уделяла внимания еде. Но наступила зима, и холод напоминал мне о горячих супах и мясных пирогах. Я скучала по родителям и плакала от голода в животе и сердце. Я скучала по еде мамы, по ее теплой кухне и быстрым поцелуям, пока она была занята. Если отец вернется, нет, когда он вернется, мы будем пировать по три раза в день, пока София будет жить на сухарях и воде. Я голодала так, что даже упоминание сухарей заставляло меня облизывать губы.

Леди Беатрис постоянно говорила, как любовь к еде повлияет на мой шанс выйти замуж. Эта тема поднималась все чаще. С каждым съеденным кусочком мне сообщали, что принцы любят худых девушек. Любовь принцев меня не интересовала, и я только тщательнее опустошала тарелку. Королева София не могла отчитывать и бить меня при лорде Фредерике, и мои порции были не такими крохотными, как раньше, но голод все равно маячил рядом.

Ночью, готовясь к заклинанию двойника, я лежала на кровати и мечтала, не в первый раз, чтобы я могла превратить воду и камни во что-то съедобное. Малиновый пирог, например, кружку сидра или горячий шоколад, который мама давала мне по особым случаям. Мне начала надоедать комната магии. Книга не открывалась, как бы я ни чистила углы и закоулки. Я гоняла воздух по комнате, окружала им метлу. Но мне было нечем развлечься, ведь тело привыкло не спать по ночам. Вздохнув, я вышла из двойника и прошла сквозь стену. Я надела черный шерстяной плащ и развернулась…

Я пыталась вспомнить лестницу, ведущую к комнате магии, по которой ходила много раз, изучая заклинание двойника и выливая ведро. Но я не смотрела на стену с другой стороны от лестницы. Была ли она прочной? Трогал ли ее свет луны, льющийся в портал? Я не помнила. Но теперь я видела лестницу, ведущую вниз.

Я поежилась и огляделась. Но я стояла одна в лунном свете.

Я должна была спуститься, насколько я понимала. Я глубоко вдохнула, чтобы успокоиться, и пошла вниз, призвав в ладонь огонь.

Мои босые ноги тут же ощутили каменную крошку и пыль. Лестница не использовалась веками, что только подтверждалось тем, как меня приветствовали по пути мыши в своем царстве. Огонь плохо освещал, я шла осторожно, но споткнулась на первой площадке. Восстановив равновесие, я пошла вперед и закричала, когда холодные пальцы задели мои щеки!

Я слепо ударила, потушив свет, ведь руки касались моих волос и плаща. Я отбивалась, пригнулась, готовая к атаке. Минуты шли, ничего не происходило. Я зажгла огонек. Перед глазами все блестело, я словно оказалась в слитке золота. Потолок мерцал, за мной и передо мной был сияющий еж Монтани на стенах. По бокам комнатки были двери, как в чулане или коридоре…

Я рассмеялась от облегчения и страха. Я была так потрясена, что не понимала и половины правды. Я была в прихожей королевы, это место соединяло ее комнаты с коридором замка! Пальцы меня не трогали, я проходила через портал, и он щекотал меня, так было и с порталом в моей комнате.

Проверяя догадку, я потянулась к ближайшей стене. Моя ладонь легко скользнула в нее. С другой стеной тоже так получилось. Я издала смешок и начала обдумывать, что делать с этим открытием. Конечно! Замок не строили великаны. Маги сделали стены такими широкими, чтобы скрыть тайные проходы в них. Это все объясняло. И комнаты между основными и коридорами были переходной точкой между порталами и публичными местами. А еще (мое сердце чуть не остановилось от понимания) стала понятной традиция закрывать двери в промежуточную комнату. Так маг — как я! — мог путешествовать по замку, и его не видели люди.

Звук шагов привел меня в чувство, и я бросилась в ближайший портал. Вскоре слуга вошел в комнату с фонарем и букетом. София требовала свежие цветы каждое утро. Он прошел в комнату, закрыл двери, направился к дверям королевы, и я следила за ним, обнимая себя от радости, что все так обернулось.

* * *

О, сколько всего открылось для меня той ночью! Во всех главных стенах замка были скрытые проходы, порталы отмечал еж: позолоченный в комнатах, вырезанный в скрытых стенах и панелях, даже вплетенный в гобелены. (В свете дня оказалось, что на стене моей комнаты вырезан еж, я его раньше не замечала). Сквозь порталы я смотрела на коридоры, приемные, тронный зал, бальный зал, комнаты короля, кабинеты, оружейные и кладовые. Я не пересекала порталы, вела себя осторожно… пока не добралась до королевской кухни. Передо мной были полки, полные еды. Сердце забилось быстрее, руки задрожали, и пригоршня света затрепетала, а потом погасла. Я проверила, что смогу вернуться, и прыгнула в комнату.

Вы могли подумать, учитывая мои страсти, что я сорвусь и начну есть. Так и было. Почти обезумев от голода, я не трогала все-таки редкие и заметные блюда. Я обходила пирожные в глазури, повара проверяли бы ценные блюда особо тщательно. Вместо этого я наслаждалась странным пиром: три яблока из корзинки, горсти сухофруктов, плесневелый кусочек коврижки, кусочки копченого мяса из начатой тарелки, вкусной ложки жира — ладно, две большие ложки, чайная ложка сахара, что вкусно хрустел, еще больше яблок… Вскоре мне стало не по себе, но я продолжала заедать месяцы голода. Голод любую еду делал вкусной.

Я остановилась, мой плащ был в жире и джеме. Почему варенье всегда меня пачкало? Я заметила в ужасе свои следы на полу, сначала серые от пыли, а потом белые от муки, я и не заметила, что испачкалась в ней. Я безумно убирала следы, радуясь, что успела научиться уборке. А потом я испугалась, когда не нашла ежа. Но я просто перепутала его с рисунком на стене.

Возвращаться было сложнее, чем я ожидала. Проход, хотя я напоминала себе, что это иллюзия, казался уже и сдавливал. Мне было не по себе, почти тошнило, пока я поднималась по узкой лестнице. Кухни были почти в подвале, а моя комната — в самой высокой башне.

Я проходила комнаты слуг и услышала удивленный вскрик. Ко мне в лунном свете, льющемся из высокого окна, спешила Гильдеберта, которая явно шла в туалет. Мне все еще было не по себе, и я не думала о последствиях. Я решила отомстить ей за все обиды. Когда она подошла к порталу, я высунула из него голову. Моя голова появилась из стены перед ней, это должно было пугать. Я закатила глаза, изображая призрака.

Я помнила, как несколько раз в жизни испытывала сильное разочарование. Так было в этот раз. Гильдеберта посмотрела на мое лицо и пошла дальше, не замерев. Я снов выглянула, но она шла. Было слышно, как она бормочет:

— Всегда знала, что тут есть призраки.

* * *

Когда я была маленькой и играла под открытым окном, на меня наткнулась фрау Лунгонасо и грубо отчитала, что подслушивать нехорошо. Знала бы я тогда больше, сказала бы ей, что ей виднее. Я была слишком занята тем, что укладывала червей в кроватки из земли, так что не слышала разговор взрослых, идущий внутри. Иначе она бы ругала меня не зря.

Я проснулась следующим утром сытой, так что была готова к очередному скучному долгому дню. Стоило Гильдеберте запереть меня на ночь, я выскочила из двойника. Надев плащ, я пошла вниз по ступенькам, желая расследовать, поесть, ведь голод способствовал принятию поспешных решений, что вели не всегда к лучшему.

Я спускалась, ступени мерцали в бледном свете, и я через миг поняла, что их озаряет портал, ведущий в приемную королевы. Я заглянула и оказалась прямо перед самой Софией!