Принц из-за моря

Глава 15

Марк вскрыл небольшой железный ларец, запертый на хитрый замок. Он ждал, он так долго ждал этого дня! Солнечный камень, так любимый всеми богачами от Александрии до далекой Индии лежал перед ним медово-желтой горкой. Мозг купца заработал на полную мощь. Можно продать камень ювелирам и заработать втрое, а можно нанять этих же ювелиров, а изделия продать самому. Тогда и прибыль будет больше раз в десять. Товары из далекой Словении сейчас в моде, и столичные щеголи начали брить лица и отпускать длинные усы по тамошнему обычаю. Умудренные жизненным опытом мужи укоризненно качали головами, видя такое легкомыслие. Ведь сам василевс носит бороду, а они подражают какому-то варвару. Впрочем, умудренные мужи, когда были молоды, сами отращивали волосы и заплетали их в косы, перевитые золочеными лентами, повторяя в своих пристрастиях аварских всадников. Ведь меняются только детали, а люди всегда остаются прежними.

Торговый дом его светлости процветал. Три десятка постоялых дворов от Белграда до самого Константинополя, лавки на рынках и даже поставки баранов и зерна не облагались налогами. Налог этот, коммеркий, был страшным бичом всего торгового люда, а его отсутствие обогащало казну княжества. Впрочем, торговцы-ромеи разорялись, и слали делегацию за делегацией к самому куропалату, но тот, тщательно взвесив все за и против, не решался нарушить договоренность с архонтом склавинов. Слишком велика будет цена за такое вероломство. Варвары не потерпят этого, и Фракия, впервые за долгие годы зажившая обычной жизнью, вновь будет разорена дотла.

Марк вышел на улицу. Торговый район Елеферий, в котором он жил и работал, вплотную примыкал к гавани Феодосия и Бычьему форуму. Именно там продавали бессчетное количество скота, которое поедало население огромного города. Марк уже привык к толпам людей, которые вечно спорили, махали руками и божились напропалую, напоминая обезьян, которых привозили сюда на потеху толпе. Он полюбил местную кухню, в которой было множество блюд из мяса, рыбы и овощей, не всегда знакомых в землях франков. Только рыбный соус, гарум, Марк никогда не использовал. Местные партнеры настойчиво предлагали ему попробовать самые дорогие и изысканные сорта этой приправы, без которой тут за стол не садились, но он так и не решился. Он с великим трудом, подавляя тошноту, представлял, как его готовят из протухших на солнце потрохов рыбы, и отодвигал соус в сторону. Для него это было чересчур.

Марк свернул на улицу, где работали ювелиры. У него с собой было несколько камней. Не нужно показывать все сразу, это может обрушить цены. Он закажет несколько десятков изделий у разных мастеров, и большая часть из них поедет и поплывет во все концы Империи. Антиохия, Газа, Сидон, Иерусалим, Александрия, Карфаген… А там недалеко и арабские купцы из Мекки, которые караванами разнесут эти украшения по всей Аравии. А ведь есть еще Персия, в которой полно богатой знати, и отношения с которой были весьма неплохими. Новый шахиншах Кавад Шируйе ссориться с ромеями просто не мог, он едва держался на троне разоренной страны.

Ага, вот и первая лавка. Марк решительно вошел внутрь.

Король Хлотарь сидел на берегу реки, глядя на волны, мелкой рябью бегущие мимо. Свита стояла сзади, не смея побеспокоить государя, который в последнее время сильно сдал. Он словно угас, как догоревшая свеча, ничуть не напоминая того красавца и силача, которым был еще совсем недавно. Видя слабость короля, зашевелились герцоги франков, жадно разевая ненасытные глотки. Зашептались епископы, алчущие земель, обещанных королем Бургундии. Подняли голову тюринги и алеманны. Они не желали подчиняться тому, кто лишен воинской удачи. Старые боги, которым они поклонялись, даруют победу тем, кого любят. Для короля Хлотаря наступили не лучшие времена. Его франки по-прежнему были верны, но еще одно поражение, и они тоже начнут недовольно ворчать, не желая класть головы за такого вождя.

Париж, он же римская Лютеция, скучился за городскими стенами, опоясывающими остров Ситэ. Только так и смогли уберечься горожане от набегов гуннов, готов, франков и прочих племен. Все левобережье Сены лежало в руинах. Театры, бани, базилики и форумы были теперь лишь грудой камней, которые стали строительным материалом для ушлых монастырских арендаторов, нашедших свой кусок хлеба, вкалывая на богатейшие парижские обители. Святой Герман, архиепископ Парижа, лет сто назад получил эти земли в дар, и теперь это место так и называлось, Герман — на — лугах, или Сен-Жермен-де-Пре. С римских времен в Париже уцелело немногое. Парочка базилик да старинные термы, которые непритязательный король Хлодвиг превратил в свой дворец. Все равно в городе не было здания больше и нарядней, ведь Париж почти весь был выстроен из дерева. После «длинного дома», где родился завоеватель Галлии, это строение могло вызывать у него лишь восхищение и трепет. Хлодвиг полюбил Париж, и он проводил тут много времени, сделав его своей столицей.

Его правнук Хлотарь, напротив, ненавидел это место всей душой. Ведь он вырос здесь, волей дядюшки Гунтрамна, тогдашнего короля Бургундии, оторванный от родной матери на долгие годы. Они виделись украдкой, когда она, самая страшная и безжалостная женщина Франкии, украдкой приезжала сюда из Руана, владыкой которого и считался маленький король. Мама плакала, обнимая его. Ведь он у нее остался один, рожденный на склоне лет. Его отца, Хильперика, зарезали убийцы, подосланные теткой Брунгильдой, когда он был еще в колыбели, а все его братья и сестры умерли молодыми. Оспа, дизентерия, нож, меч, яд… Вот что стало причиной их смерти. Хлотарь остался один из десяти потомков своего отца. Он жил, чтобы отомстить за него, впитывая науку хитроумной и жестокой матери. Она никогда и никого не боялась, убивая своих врагов напоказ.

Король Австразии Сигиберт, муж Брунгильды, зарезан в день, когда победил его отца… Святой Претекстат, епископ Руана, зарезан в церкви во время службы, на глазах у прихожан… Король Хильдеберт II, сын Брунгильды, отравлен в собственном дворце вместе с женой… Мама была великой женщиной и шла напролом, не стесняясь в средствах. Хлотарь горько усмехнулся. Он, старый дурак, думал, что закончил ее дело, когда конь разметал по камням тело ненавистной тетушки Брунгильды. Ан, нет! Ее семя проросло наружу, сколько его ни топтали. Мать нашла бы выход из той ситуации, в которую он попал. А вот он не может. Силы закончились.

— Тебе придется довести это дело до конца, Дагоберт, — сказал он после долгого молчания сыну, стоявшему рядом. — Я уже не смогу.

— Ты о чем это, отец? — голос сына дрогнул. — Мы еще покажем этому засранцу в следующем году. Вот увидишь!

— Не увижу, — грустно усмехнулся Хлотарь. — Господь оставил меня без своей милости. Видно, мало я жертвовал на церковь. Надо будет щедро одарить храмы. Мы не выстоим против такой конницы, сын. А у нас самих ее слишком мало, да и какие всадники из франков! Смех один! Уж на что покойный король Сигиберт был великим воином, а и тот сидел у авар в плену, пока не заплатил выкуп. Расколотили его в пух и прах.

— Так что нам нужно сделать? — непонимающе посмотрел на него Дагоберт.

— Не нам, — криво усмехнулся старый король. — Тебе придется сделать кое-что… Именно тебе, сын. Твой брат Хариберт слишком мал и глуп. А я уже не смогу. Слушай…

— Всем отойти на пятьдесят шагов, — резко сказал Дагоберт, повернувшись к свите. — Я слушаю тебя, отец, и клянусь, что исполню твою волю.

Лесопилку поставили на реке Ильц, которая несла свои черные воды прямо к Новгороду, сливаясь там с разноцветными водами Дуная и Инна. Эта река брала начало прямо в огромном глухом бору, который и сейчас называют Баварским Лесом. Именно оттуда пойдут плотами бревна прямо к водяной мельнице, что встала в ее низовьях, почти у самого устья.

Вуйк давно забыл, когда спал дома. Дел было до глубокой ночи, и он рвал жилы из последних сил, чтобы поспеть к сроку. Мельница еще строилась, а лес из верховий Ильца понемногу уже пошел. Его шкурили и укладывали в огромные кучи, которые называли непривычным словенскому уху понятием «штабель». Сестренка Липка, взявшая на себя домашние дела, таскала ему еду в горшке, благо идти было всего ничего. Жили они, как все, в обычной землянке, где спали на топчане вповалку, укрываясь шкурами. Из жалования в пять рублей Вуйк тратил едва половину, а остальное клал в заветный горшок, закопанный в доме. Жили они по-прежнему скромно, только что братья и сестры есть стали от пуза, соловея от непривычной сытости. Да вот еще сестрам он по платку купил, да по платью, вызвав девчачьи охи-вздохи, после которых пришлось покупать на торгу гребни, ленты, разноцветные стеклянные бусы и браслеты, последний писк столичной моды. Липка, на которую раньше даже хромая собака брехать брезговала, стала получать знаки внимания от женихов, которые нутром почуяли перспективную невесту. Девушка расцвела на глазах, купаясь в лучах мужского внимания, и уже ничем не напоминала оборванную, вечно голодную замарашку, которой была еще совсем недавно. Найти хорошего парня ей хотелось безумно, но старший брат был неумолим. Сестра замуж пойдет через два года, и ни на день раньше. Слова князя запали ему в душу крепко. Свой дом в Белом Городе! Да за такое он костьми ляжет! А любимую сестру, которая младшим мать заменила, он абы за кого не отдаст! Да ни за что на свете! Он ей самого лучшего жениха найдет, и приданое такое даст, что все обзавидуются. Даже если после этого снова придется в землянке жить.

— Вуйко, братик, — погладила его по щеке сестра. — Ты совсем с лица спал. Может, отдохнешь немного? Тут и без тебя управятся. Ну, сам посмотри, людей сколько. Неужто ты сам должен бревна таскать?

— Да… — Вуйк обхватил руками заросшую густыми космами голову. — И впрямь, надо важными делами заняться. Скоро валы и шестерни привезут, их на место поставить надо. Ты чего это? — парень удивленно посмотрел на побледневшую сестру, которая испуганным взглядом уставилась куда-то ему за спину.

— Князь! — пискнула Липка, торопливо забирая порожний горшок. — Пойду я до дома! Боязно мне!

Конная кавалькада его светлости непривычных людей порой приводила в трепет. Десяток конной стражи в доспехе и несколько бояр на дорогущих конях. Шелковые ткани, сапоги тонкой кожи, золото на шеях и запястьях вводили родовичей в ступор. Они такого богатства за один раз и не видели никогда. Сам князь золота не носил, называя обилие украшений, которыми увешивал себя местный бомонд, странным словом «цыганщина». Впрочем, он в своих вкусах был почти одинок, и внезапно разбогатевшая знать, которая вся поголовно выросла в курных землянках, считала стиль «дорого-бохато» высшим шиком и красотой неимоверной. А князь? Ну, что князь! Он себе вообще все, что хочет, позволить может. Завтра голым на улицу выйдет, никто и слова не скажет. Поклонятся и дальше пойдут по своим делам. А тут, если на тебе золота меньше, чем на других, уважение в глазах людей потерять можно. Потому и росли ввысь собольи шапки, все ярче становились ткани одежд, все толще висли цепи на шеях, а на пальцах боярынь уже не хватало места для перстней. Золотой конец Новгорода работал в три смены, да и ювелиры Константинополя тоже благодарили Бога за варварские вкусы словенской знати. Князь давно уже плюнул на все эту нелепицу, называя собственную свиту бродячим цирком. Вроде бы обидно должно быть, но что такое бродячий цирк никто из бояр все равно не знал, а потому и не обижался.

— Здоров, Вуйк! — князь легко спрыгнул с коня, бросив поводья охране. — Пройдемся! Покажи мне тут все.

— Доброго дня, государь! — поклонился Вуйк, жутко стесняясь самодельных поршней на ногах и латаной рубахи из серого холста. Он уже мог купить себе вещи поприличнее, но работать на стройке, одетым в новое! Нет, такого Вуйк себе представить не мог никак.

— Цех уже закончен, княже, — начал свой рассказ Вуйк, катая на языке привычные еще с кузни слова. Да и новых слов он нахватался уже немало. — Склады для пиломатериала готовы позже будут, пока сушку строим. Думаю я, доску для нурманских драккаров начать делать. Пару лет дерево полежит, а потом под пилу его. Тогда не доска будет, а чистое золото.

— Далековато доску возить, — улыбчиво прищурился князь. — Да и свои плотники там есть. У них хочешь кусок хлеба отнять?

— Тогда пусть такая доска пойдет на те лодки, что по Дунаю ходят. И не поведется такая доска, и течь не даст. И много проще такой корабль сделать, чем неохватный дуб долбить. Ну, и корабль сделать можно гораздо больше, чем раньше.

— Хорошо, — серьезно кивнул князь. — Но ты еще для стройки доску будешь делать. На новые города много ее понадобится. Мыслимо ли, из толстого бревна две доски выходит, и целый день то бревно колоть нужно. Да и в Новгороде домов строится много. Пол и потолок из нее будем делать. Так что не волнуйся, на ближайшие лет сто работа у тебя будет.

— Да я не проживу столько, княже, — застеснялся Вуйк.

— Внуки твои проживут, — парировал князь. Помни, твоя доля детям перейдет. Когда стройку закончишь, у госпожи Любавы жалованную грамоту получишь, чтобы на веки вечные это твоей семье принадлежало.

— Ох, спасибо, княже, — задохнулся Вуйк. — И сестрам на приданое, значит, смогу скопить, и дом построить, и братьев в люди вывести.

— Кстати, — вспомнил что-то князь. — У тебя же деньги есть теперь. Учителя Леонтий и Ницетий школу открыли. Они детей небедных родителей будут всяким наукам учить, а не только письму и счету. История, философия, риторика. Тем, кто такую школу закончит, прямая дорога на самый верх будет. У тебя же братья подрастают, вот и отправь их туда учиться.

— А сколько такая школа стоит? — жадно спросил Вуйк.

— В месяц три рубля, — ответил князь, а лицо парня разочарованно вытянулось. Обучения двух братьев он не тянул никак, да и одного тяжело тащить будет. Это же ведь жизнь у остальных снова станет почти такой же, как тогда, когда он в кузне работал. Только немного сытнее.

— Первого числа месяца листопада обучение начнется, — князь на выражение лица Вуйка не обратил ни малейшего внимания. — Отдашь братьев в эту школу, а деньги потом из твоей доли вычтем.

— А…? — раскрыл в изумлении рот Вуйк.

— К госпоже Любаве подойдешь, она все устроит. Понял?

— Понял, — рот парня закрылся намертво.

— Когда первая доска будет? — жестко спросил князь.

— Как листья облетят, княже! Всеми богами клянусь! — с горячностью ответил Вуйк.

— Как листья опадут, снова меня жди, — князь вскочил на коня. — Бывай!

— До свидания, ваша светлость, — только и смог сказать Вуйк, который застыл столбом, с трудом переваривая услышанное.

А княжеская кавалькада, взбивая пыль, уже ускакала к Новгороду. Глава Ремесленного Приказа Николай, который скакал рядом с князем, осмелился спросить.

— Да что в этом парне такого, ваша светлость, что вы его благодеяниями с ног до головы засыпали? Вы и так его из грязи вытащили, так теперь еще и братьев его на учебу устраиваете.

— Ты так и не понял ничего, Николай, — повернулся к нему князь. — Мне это не стоит ничего, а он теперь напополам порвется и доску мне до холодов даст. А что насчет благодеяний, так для нужного человека мне ничего не жалко. Себя хоть вспомни пять лет назад. Ты же в Новгород в одних портках пришел, да и те дырявые были. Я нужному человеку не то, что братьев в школу отправлю, я ему свет в квартире оплачу. Понял?

— Конечно, понял, княже, — невольно сглотнул слюну Николай. — Свет в квартире, безусловно! Вне всякого сомнения…

Николай отстал, погрузившись в глубокую задумчивость. Он давно уже жил здесь, хорошо понимал язык и говорил почти без акцента. Его голова чуть не лопнула от бешеной работы мысли. Глава Ремесленного Приказа, покачиваясь под мерную рысь коня, бормотал про себя:

— Квартира? Что такое квартира? Никогда ни про какую квартиру не слышал. Может, quartus, четверть? Но тогда четверть чего? Ничего не понимаю! Платить за свет? Да кто вообще платит за свет? Никто за него не платит, нам его милостивый господь с небес бесплатно посылает. Неужели его светлость хочет новый налог ввести? Спаси нас святой Мартин от такой напасти! Надо с боярином Збыславом пошептаться, чтоб отговорил князя. Мыслимо ли дело, деньги за свет брать! Так ведь и на вилы поднять могут.