Принц драконов

Глава 19

«Его Высочеству Принцу Рохану, Властителю Всей Пустыни и Правителю Долгих Песков, мои верноподданные приветствия, а также его супруге, леди Сьонед Имею честь сообщить Вам, Ваше Высочество, что обследование и подсчет, которые было приказано провести шесть лет назад, во время восшествия на престол Вашего Высочества, в настоящее время завершены. Подробные данные излагаются в соответствующем отчете, посылаемом для изучения Вашему Высочеству, но то, что представлено на этих страницах, является кратким обзором, тайно подготовленным мной лично после долгого обсуждения с лордом Фаридом из Скайбоула Драконы в опасности. Естественная убыль в связи с болезнями, старостью, несчастными случаями и борьбой самцов при спаривании позволяла сохранять их численность на приемлемом уровне, даже принимая во внимание уничтожение новорожденных драконов во время Избиения Гибель самцов во время брачных боев наносила более существенный урон, однако драконы выживали.

Но три года назад пришла чума, результаты которой обернулись для драконов катастрофой.

В 698-м году, году восшествия на престол Вашего Высочества, насчитывалось 309 драконов, вылетавших из пещер Пустыни и направлявшихся к различным местам зимовья, эта цифра была определена по результатам сообщений людей, обязанностью коих был подсчет драконов в других государствах. Всего насчитывалось 6 взрослых драконов, 80 взрослых драконов и 223 неполовозрелых, включая тех, которые впервые поднялись на крыло. В год, предшествовавший Великому Мору, в полете над Верешем было замечено 234 дракона. Но этой весной источники, заслуживающие доверия, называют цифру в 37 драконов, из коих 5 взрослых самцов и 32 взрослые самки. Места пребывания остальных драконов неизвестны.

Возможность исчезновения драконов очевидна. Ваше Высочество может приказать запретить охоту на взрослых самцов, а также не проводить в этом году Избиение. Двум или трем самцам, которые выживут во время брачных боев, должно быть дозволено спариваться с самками, а каждому выползающему из пещеры дракону должно быть позволено летать. В противном случае дети Вашего Высочества, да вырастут они сильными и здоровыми, никогда не узнают, что такое дракон.

Подсчет драконов в данной местности прилагается. Это единственная копия. Предварительно собранные материалы сожжены в присутствии лорда Фарида. Его Светлость и я являемся единственными, кто располагает знанием о грядущем бедствии.

К сказанному следует добавить соображение, которому у меня нет настоящего подтверждения. Это только чувство, но оно сильное. Я считаю, что в связи с потерями от чумы, понесенными в ущелье Ривенрок три года назад, в этом году драконы не вернутся туда и будут искать другие места, с которыми не связаны столь ужасные воспоминания. Драконы избегают вершин, где одному из них случилось разбиться насмерть; подобные легенды широко распространены в горных селениях. Если эти существа так умны и так чувствительны, как я полагаю, они и в последующие годы не прилетят в ущелье, где так много их сородичей умерло от чумы. Повторяю, это только ощущение, однако думаю, что очень скоро оно подтвердится фактами. Но если они не будут спариваться в Ривенроке, то найдут какое-нибудь другое место — возможно, вдалеке от тщательной опеки Вашего Высочества. Могу ли я смиренно предложить, чтобы Ваше Высочество издало указ, запрещающий убивать драконов как в этом году, так и в обозримом будущем? Другого выхода нет. Иначе драконов в Пустыне не останется вообще.

Лорд Фарид и я с уважением представляем наше заключение на рассмотрение Вашего Высочества и верим, что Ваша мудрость позволит Вам найти решение и драконы опять заполнят небо Пустыни.

С уважением и пожеланием здоровья и счастья Вашим Высочествам, Фейлин из Скайбоула».

Рохан откинулся в кресле и глубоко вздохнул. Взгляд принца оторвался от лежавших на столе пергаментов и поднялся к высоким, широко открытым окнам его личного кабинета. В свете весеннего солнца Стронгхолд казался спокойным и безмятежным, камни крепости румянил розовато-золотистый свет заходящего солнца. Из садов доносился аромат цветов, свежей травы и даже водопада, ставшего более многоводным благодаря множеству сбегавших с дальних гор ручьев. Ежегодное обновление являвшейся его взору красоты было единственным оправданием усилий, которые принц предпринимал, чтобы создать новый мир. Эти усилия были столь велики, что за шесть лет он всего лишь несколько месяцев смог по-настоящему насладиться домашней обстановкой.

Тревожное послание от неведомого Фейлина, судя по письму, очень толкового человека — пришло вместе с кучей других пергаментов, на которые Рохан глядел с нескрываемой тоской. В этом году должна была состояться Риалла — первая после той, на которой он изображал глуповатого принца. Правда, уже давно никто не считал его глупцом. Вассалы прислали ему свои заявки с просто неприличной быстротой. Конечно, он не мог отложить рассмотрение их просьб до конца лета, как и сообщения из Скайбоула; однако, видит Богиня, Рохану очень хотелось этого: Хоть ненадолго. Грустная улыбка коснулась лица Рохана, когда он подумал о том, что отдыхающий принц-это вовсе не принц. Даже в относительно спокойные годы существовал миллион вещей, которые нужно было предусмотреть, решить и выполнить. А что уж там говорить о таких тяжелых временах, как год Великого Мора…

Столько народу умерло. Столько потеряно. В первую весну своего правления он разгромил меридов под Тиглатом и всем доказал свою силу, но с молчаливой, воровски подкрадывавшейся болезнью бороться было нельзя. Ни власть принца, ни его армии ничего не могли поделать с врагом, который завоевывал тело, забирал дыхание, за ним сознание, смысл и наконец самое жизнь…

Три года назад болезнь пришла на континент одновременно с прилетом драконов, и вначале во всем обвинили этих огромных тварей. Пока по государствам распространялись чума и паника, к Рохану не раз поступали требования истребить драконов раз и навсегда. Но драконы стали умирать сами.

В тот день, когда был найден первый зловонный труп крылатой твари без единой раны на теле, Рохан был слишком несчастен, чтобы переживать из-за драконов. Его мать была в Стронгхолде одной из первых заболевших и стала первой, кто умер от чумы. Болезнь начиналась с легких, а затем начинала сжигать тело и мучительно болевшие кости. Лихорадка усиливалась несмотря на все применявшиеся средства, затем начинался понос, забытье, а потом наступала смерть. Мучения принцессы Милар продолжались двенадцать страшных дней; другие держались дольше, но все равно из каждых десяти в Стронгхолде заболело четверо и столько же умерло.

Вести из других стран были столь же страшными. Часто фарадимы использовали последние силы, чтобы передать с солнечным лучом скорбное сообщение. Принцы Селдин, Даррикен и Виссарион; лорды Даар, Кутейн, Далинор, Беток и Резе; их жены, сыновья, дочери и бесчисленные слуги — все были мертвы. Сама Андраде прислала печальное известие — в Крепости Богини умерли десятки людей, в том числе обладатель золотого голоса Мардим. Не было ни одной крепости, поместья или дома, которые бы не пострадали, кроме разве что меридов, забившихся в свои пустоши, и островов Дорваль и Кирст-Изель. Принц Ллейн запретил всем кораблям приставать к его гаваням, а Волог и Саумер мудро последовали его примеру. В последнем случае можно было сказать: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Лишенным подвоза продуктов, двум старым врагам пришлось объединить усилия, чтобы не дать умереть с голоду своим подданным.

А затем случилось чудо. В середине лета с солнечным лучом пришло сообщение, что найдено лекарство от чумы. Настой мало кому известной неприметной травки, который подмешивали к другим лекарствам, уменьшал лихорадку и останавливал понос, что давало людям возможность выжить…

Пальцы Рохана впились в ручки кресла, и ему пришлось приказать себе успокоиться. Память о том времени все еще вызывала у него припадки яростного гнева. Этой травой оказался дранат! Ролстра, знавший места, где растет эта отрава, управлял и ее распределением. Конечно, не явно, поскольку все разгневанные принцы тут же устремились бы к его границам, не обращая внимания на то, верховный он принц или не верховный. Он небольшими партиями продавал траву через своих купцов и нажил на этом неслыханные барыши.

Взгляд Рохана обратился к висевшей на дальней стене карте. Горькая улыбка тронула уголки его рта. Нарочитая медлительность в снабжении лекарством позволила верховному принцу избавиться от нескольких противников и ослабить целые государства. Карта была бросающим в дрожь напоминанием о том, как много правителей умерло и какими уязвимыми стали их земли. Рохан точно знал, что Ролстра намеренно придержал поступление травы в Гилад, и тот потерял не только своего могущественного атри лорда Даара, но и самого принца. В городах Эйнар и Виз, в Снежной Бухте, Кадаре и Холмах Каты смерть настигла лордов, которые не симпатизировали верховному принцу.

Чума сделала Ролстре щедрый подарок. Теперь единственное, что от него требовалось, это задержать отправку драната и дождаться сообщения о том, что человек, которому он желал смерти, умер. Верховный принц не только нажил огромные деньги: он добился того, что владения его противников обезлюдели и пришли в упадок. Рохану доставляло маленькое удовольствие, что эта хитрая тактика не подействовала на Пустыню; но случилось это только благодаря благословению Богини.

Рохан опустошил свой сундук, и Чейн послал всадников на самых быстрых лошадях в порт Радзин, чтобы отправить дранат умирающим друзьям. Было слишком поздно спасать Милар, Камигвен и сына Чейна Яни, но все же удалось помочь многим другим…

А затем начали умирать драконы. Денег, чтобы покупать для них дранат, не было, да и кто в таких условиях стал бы думать про каких-то драконов?

Лорд Фарид из Скайбоула прислал сообщение, что на его холмах видели здоровых драконов, и Рохан отправился туда. Он и Фарид были одержимы идеей смешивать дранат с большим количеством биттерсвита, основной пищи драконов. Это была их единственная надежда. Но ожидания не оправдались: для того, чтобы спасти хотя бы нескольких драконов, нужны были горы травы. Рохан оказался перед тяжелым выбором: то ли отнять у своих вассалов последние крохи, то ли идти на сделку с Ролстрой…

Раздался тихий стук в дверь, и принц обернулся.

— Да, — сказал он и через миг увидел сердитое лицо Вальвиса. — Знаю, знаю, — промолвил принц, прежде чем его бывший оруженосец, а ныне рыцарь успел открыть рот, — я пропустил трапезу в полдень, опаздываю к обеду, и миледи собирается поджарить меня на своем собственном Огне. — Он улыбнулся, заставил себя подняться и собрал листки с докладом Фейлина.

— Жарить вас — значит попусту тратить силы, милорд, — сурово ответил Вальвис. — Вы слишком худой, чтобы представить интерес даже для издыхающего с голоду дракона.

Рохан пожал плечами, спрятал доклад в сундук и запер замок. Повесив ключ на шею, он сладко потянулся и подошел к окну. Вальвис присоединился к нему. Веснушки семнадцатилетнего юноши могли соперничать цветом только с его гордостью — короткой рыжей бородкой. Возведенный прошлой зимой из оруженосцев в рыцари, он попросил разрешения остаться в Стронгхолде и служить принцу в любом качестве по выбору последнего. Рохан с радостью согласился. Теперь Вальвис учился у Оствеля искусству сенешаля, а обязанности оруженосца передали племяннику Сьонед Тилалю. Лорд Давай был несказанно счастлив, что сестра неожиданно вышла замуж за могущественного принца и связала их родственными узами, а его жена несколько раз набивалась на приглашение в Стронгхолд. Сьонед сопротивлялась этому приглашению как могла, поскольку знала, что леди Висла наверняка станет что-нибудь клянчить у Рохана, а тот из любви к Сьонед не сможет отказать ее невестке. Наконец Сьонед нашла самое мудрое решение: она возьмет в дом своего младшего племянника. Воспитание мальчика благородного происхождения предусматривало его полное отделение от семьи и исполнение обязанностей оруженосца при друге, родственнике или знакомом отца до тех пор, пока мальчик не вырастет и не будет произведен в рыцари. Таким образом, Сьонед была свободна от дальнейших поползновений родни. Невестка чуть не упала в обморок от радости, что ее младший сын будет воспитываться в доме принца, и хвасталась этим перед всеми обитателями Речного Потока.

В саду послышались крики, и Рохан увидел, что по дорожке бежит Тилаль, приподняв полы длинного плаща. За ним с деревянным мечом в руке гнался пятилетний сынишка Оствеля Риян. Когда малыш вонзил меч в «дракона», Тилаль весьма натурально упал. Оба мальчика оглушительно расхохотались и принялись кататься по траве.

Рохан улыбнулся, но у него заныло сердце при воспоминании о двух других пятилетках, которым тоже нравилась эта игра. Прошлым летом Мааркен стал оруженосцем принца Ллейна, но уехал в Дорваль один: Яни умер от чумы…

— Тилаль становится славным парнишкой, — заметил Вальвис. — Только подумать, каким чудовищем он был, когда приехал сюда… Мне и в голову не приходило, что кровный родич миледи может быть таким отвратительным!

Вальвис потратил немало времени и немало колотушек, чтобы отучить Тилаля кичиться своим лордством перед другими оруженосцами. Зато теперь он хорошо знал свои обязанности и больше не хвастался родством со Сьонед. Правда, родство это скрыть было невозможно, поскольку у них обоих были одинаковые зеленые глаза и светлая кожа. Однако Тилалю достались в наследство от матери темные волосы, Такое сочетание было очень необычным, и в десять лет мальчишка считал себя писаным красавцем. За два года, прошедшие с тех пор, Вальвис успешно излечил его и от этой болезни.

— Ему пошла на пользу разлука с матерью, — продолжал юный рыцарь. — А правда, что она в этом году поедет на Риаллу?

— Чтобы взглянуть на свое сокровище? Доходили до меня такие слухи.

— У миледи испортится настроение…

Рохан спрятал невольную улыбку. Все шесть лет с языка Вальвиса не сходило имя Сьонед, и было нетрудно понять, почему. Рохан мог оценить это чувство. Он ведь и сам полюбил ее с первого взгляда. Юный рыцарь был уверен, что никто ничего не замечает. А Сьонед в отношениях с ним была само совершенство. Она частенько играла с Вальвисом, как с младшим братишкой, но на людях обращалась с ним как со взрослым, а не маленьким мальчиком. Когда Рохан начинал подтрунивать над ней, Сьонед откровенно отвечала, что воспитывает из Вальвиса мужчину, который когда-нибудь полюбит по-настоящему и станет кому-то хорошим мужем. Если бы она посмеялась над его чувствами или попыталась изменить их, Вальвис мог бы возненавидеть всех женщин. А так… Юный поклонник обожал ее и был счастлив служить леди своего принца всем, чем мог.

— Как только Вальвис встретит хорошенькую девушку своего возраста, он и думать забудет о своем обожании, — как-то сказала она Рохану. — Правда, мне будет очень не хватать моего рыцаря. Но… на что спорим, что жена его будет рыженькой, а первую дочку он назовет моим именем? Рохан был достаточно мудр, чтобы не спорить.

Тем временем хохочущие Тилаль и Риян поднялись с травы. Почувствовав, что за ними наблюдают, мальчики помахали Рохану и Вальвису. Риян, такой же темноволосый и большеглазый, как и его мать, запрыгал на месте и закричал:

— Принц! Давай играть в драконов!

— Как, опять? Я же только недавно был твоим драконом, и ты убил меня десять раз подряд! Даже дракону нужно немного отдохнуть. Кроме того, похоже, ты нашел себе другого, который играет куда лучше меня!

— Принц! — потребовал ребенок, уверенный, что ему не откажут. — Спускайся и играй в драконов!

Вальвис уже набрал в грудь воздуха, чтобы сделать Рияну выговор, но Рохан положил руку ему на плечо.

— Я предпочел бы играть в драконов, чем читать все эти бумаги, — задумчиво произнес он.

— Вы еще не обедали, милорд. И миледи не скажет мне спасибо, если вас замучают до полусмерти эти два маленьких тайфуна!

— Вальвис, — с досадой сказал принц, — что ты и твоя миледи носитесь со мной, как драконша с яйцом? Я что, калека или больной? Или ты решил, что я старею? По-твоему, двадцать семь лет-это преклонный возраст, в котором остается только храпеть и пускать слюни? — Он сердито фыркнул, выглянул в окно и крикнул мальчикам:

— Сегодня я играю в принца! Мы будем не убивать драконов, а спасать их!

Тут внизу раздался другой голос, и Рохан усмехнулся при виде спешившего со всех ног Оствеля.

— Риян! Тилаль! Вы прекрасно знаете, что нельзя шуметь и беспокоить нашего принца! — Он прикрыл глаза рукой, прищурился и посмотрел на окно. — Простите, милорд. За этими сорванцами приходится смотреть в оба, а чуть отвернулся — их и след простыл… — Оствель положил руку на плечо пытавшегося улизнуть Тилаля.

— Все в порядке, — сказал Рохан, не обращая внимания на родительские строгости. — Приятно смотреть, как они веселятся.

— Сегодня больше никаких драконов! — приказал Оствель и взял сына за руку. — Пойдем, Тилаль. Я уверен, что ты сгораешь от желания вывести травяные пятна с моего плаща.

— Но сегодня я должен прислуживать за столом, — возразил мальчик, с надеждой поглядывая на Рохана.

— Значит, плащ подождет, — согласился Оствель. Рохан отвернулся от окна, продолжая улыбаться, но за этой улыбкой крылась тоска по собственным детям. Это его сыновья должны были бегать в саду, смеяться и играть в драконов. Его сыновья… Он вспомнил о бумагах и быстро принял решение.

— Вальвис, сегодня вечером я не собираюсь играть в принца. Мне нужны ванна, обед и моя жена… именно в такой последовательности.

— Вот как? — усмехнулся молодой человек. — Вы отдаете миледи только третье место?

— Ну, если она предпочтет иметь дело с грязным, голодным и злым мужем…

Вальвис спустился вниз, отдал приказания, и вся система ведения домашнего хозяйства, созданная еще Камигвен, пришла в движение. Пока Рохан нежился в ванне, готовился ужин на двоих, который следовало подать в покои его высочества. Подобно большинству людей, у которых есть слуги, Рохан понятия не имел о том, как это делается. Принц знал только одно: его приказы исполнялись быстро, спокойно и без суматохи… совсем не так, как при старом сенешале. Оказавшись в ванной комнате, Рохан снова вернулся к воспоминаниям. Злополучный дранат дал ему возможность увидеть ту, кого он больше не чаял встретить: принцессу Янте. Ролстра не устоял перед ценой, которую Рохан предложил за наркотик, и отправил в Феруче караван из Вереша. Рохан и Фарид встретили его на полпути между Феруче и Скайбоулом и обменяли мешки с золотом на мешки с дранатом. Янте, сидевшая верхом на прекрасной белой кобыле, еще более красивая, чем прежде, нисколько не скрывала своей беременности и даже гордилась ею. У нее до сих пор не было законного мужа, но Рохан ничуть не сомневался, что отцом ребенка был поразительно красивый молодой человек, гарцевавший рядом с принцессой. Конечно, его чары могли вызвать вожделение даже у женщины куда более целомудренной, чем Янте. Рохан не обменялся с ней ни словом и только однажды встретил ее взгляд. То, что принц увидел в ее глазах, заставило его вздрогнуть.

Как он сумел заплатить за дранат, спасший жизнь не только всем им, но и многим драконам? Как умудрился добыть лекарство, которое не только бесплатно раздавал своим подданным, но и посылал за рубеж? Рохан нежился в прохладной воде и покачивал головой, вспоминая свое удивление, когда Фарид небрежно показал ему золото.

В течение пятнадцати лет атри плавил скорлупу драконьих яиц, которую собирал в давно заброшенных пещерах на холмах. Он делал это тайно, по приказу Зехавы; люди, преданные ему до последнего дыхания, производили золото, с помощью которого Зехава смог упрочить свою власть в Пустыне. Все поражались тому, как может процветать Скайбоул, в котором не было ни земли, ни пастбищ, и вот наконец Рохан узнал причину поразительного равнодушия Фарида к видам на урожай. Драконье золото! Зехава запретил атри рассказывать Рохану о его существовании, поскольку хотел, чтобы сын стал сильным сам, а не опирался на чужое богатство с первых дней своего прихода к власти.

— Но почему? — разгневался Рохан, когда Фарид все рассказал ему. — Несколько лет назад я сам нашел золото в пещере дракона, но до сих пор у меня не было времени заняться этим. Зачем же было скрывать?

Фарид пожал плечами.

— Помнишь, как он бросил тебя в озеро, когда ты был маленьким?

— А сейчас ты снова вытаскиваешь меня — в точности, как тогда!

— Мне ведено было все рассказать только после того, как ты встанешь на ноги. Отец не хотел, чтобы тебе все слишком легко доставалось.

— Легко? — повторил пораженный Рохан. — С мерилами, Ролстрой, драконами и этими чертовыми принцессами… Это называется легко?

Фарид засмеялся, и через минуту юмор победил в Рохане злость. Правда, это чувство проснулось в принце при мысли о том, какую шутку он сыграет с Ролстрой, так как вместо того, чтобы разориться самому, обобрать своих вассалов или вступить с верховным принцем в гнусное соглашение, он получал возможность вскоре пополнить сундуки, дочиста выпотрошенные из-за безумной цены, назначенной Ролстрой за дранат. Но в этом смехе присутствовала и горечь, ибо Зехава, даже зная о ценности драконов, продолжал убивать их. Рохан подозревал, что его отец считал свою репутацию воина более важной, чем выживание драконов; видимо, отец рассчитывал, что Рохан, придя к власти, найдет способ сохранить их численность, а значит, и выход золота.

Зехава был человеком умным и безжалостным, но он не учел одного: чумы… Рохан опять покачал головой и вышел из ванной. Он позволил ветру просушить его волосы, надел тонкую шелковую мантию и прошел в спальню. Как всегда, эта светлая комната, созданная матерью для него и Сьонед, успокоила Рохана. От его родителей не осталось здесь ничего, если не считать огромной кровати, в которой были зачаты, произведены на свет и испустили последний вздох многие поколения принцев. Богатые яркие краски времен Зехавы уступили место глубоким зеленым и голубым, которые шли огненным волосам Сьонед и золотистой шевелюре Рохана. Шкафы, столы и стулья из тяжелого темного дерева сменились мебелью более легкой, более элегантной. Рохан удивился тому, как быстро эта комната стала его убежищем: при жизни родителей она не казалась ему уютной. Здесь он и Сьонед любили друг друга ночами напролет, делились секретами, планами и мечтами о будущем. И здесь же они вместе рыдали, когда теряли своих детей.

В первый раз это случилось зимой после их свадьбы, во второй — на следующую осень. Сьонед носила каждого ребенка довольно долго, пока это не становилось заметно… Она была беременна и в то лето, когда пришла чума, но на этот раз ребенка погубил дранат. Огромная доза, необходимая, чтобы спасти ей жизнь, привела к тому, что Сьонед лишилась дара фарадима и чуть не привыкла к наркотику. Это количество зелья вызывало страшные галлюцинации, которых Рохан не мог забыть со времен своей недолгой болезни. Они со Сьонед выжили, но ребенок нет, и с тех пор прошло три года, а беременность все не наступала.

Рохан сел за накрытый шелковой скатертью стол, сервированный серебром и кубками из фиронского хрусталя — теми самыми, которые Сьонед купила. шесть лет назад во время Риаллы. Ту ночь им испортила Янте. При воспоминании о принцессе Рохан насупил брови. У нее было трое прекрасных сыновей от разных любовников, и она сумела защитить их и свой замок, сбрасывая на скалы любого, у кого появлялись признаки болезни. Положа руку на сердце, Рохан не мог винить ее за это. Он знал, что сделал бы то же самое, если бы был шанс спасти мать, Камигвен или Яни, избавить Сьонед от страданий или сохранить их ребенка. Он собственным мечом казнил семерых прятавших дранат, чтобы сбыть его по бешеным ценам. Однако закон оправдывал его, в то время как Янте совершала умышленное убийство. И тем не менее он не осуждал ее. Он понимал.

Маленький ураган ворвался в открытую дверь и забыл закрыть ее. Рохан прижал к груди маленькое тельце и тоскливо вздохнул.

— Папа велел, чтобы я извинился, — объяснил мальчик. — Извини!

— Извиню, если ты не задушишь меня! — Рохан засмеялся и посадил Рияна на одно колено. Прекрасные глаза Камигвен смотрели на него с шаловливого детского личика, и когда в дверях появился Оствель, Рохан скрыл свою боль еще одной улыбкой.

— Не брани его. Он только пришел извиниться.

— Он должен был сделать это, но позже. А сейчас он прервал ваш обед. — Впрочем, Оствель тут же усмехнулся и поднял руки вверх, показывая, что капитулирует. — Сьонед велела начинать без нее.

— Я так и сделал. — Рохан разжал руки. — Но раз настал час моего обеда — значит, юному сэру пора спать. Считай это приказом твоего принца.

Ребенок вздохнул.

— С тобой куда интереснее играть в дракона, — пожаловался он.

— Я уже слышал такие речи от одного маленького мальчика. Тогда это не помогло, не поможет и сейчас. Быстро в постель.

Он опустил мальчика на пол, и Риян пошел к отцу. Когда маленькие пальчики исчезли в руке Оствеля, Рохану пришлось отвернуться.

— Милорд…

Принц встретил взгляд друга еще одной принужденной улыбкой. Оствеля это нисколько не обмануло, но о сострадании к принцу говорили только его глаза. Вслух же он сказал следующее:

— Сьонед что-то говорила про незаметный приход в темноте…

На сей раз губ Рохана коснулась неподдельная улыбка.

— Так и сказала?

— Это такая игра? — нетерпеливо спросил Риян. — А мне можно в нее поиграть?

Оствель подмигнул Рохану.

— Непременно поиграешь, когда подрастешь! Пожелай принцу спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — послушно повторил Риян. — Не забудь про драконов!

— Не забуду. Спи спокойно.

Когда дверь закрылась, Рохан накинулся на еду с аппетитом, который одобрил бы сам Вальвис. Они со Сьонед вели постоянную борьбу со стремлением Рохана работать очень много, а есть очень мало. Когда он все съел, то лениво откинулся в кресле, держа в руках кубок с вином. Подчиняясь шутливому обещанию, данному им Сьонед, он часто встречался с ней в саду под покровом темноты. Домочадцы усмехались, притворяясь, что ничего не замечают, и строго следовали правилу: куда бы ни исчезли принц с принцессой, беспокоить их нельзя, даже если на Пустыню двинется армия Ролстры. Именно такая изысканная глупость была нужна Рохану сегодня ночью. Когда стемнело, он вынул из шкафа бутылку вина и два кубка.

Босой, одетый только в тонкую шелковую мантию, он спустился по потайной лестнице и через пустынный сад двинулся к гроту. Сьонед, шептало ему волнение, разлившееся по всему телу; Сьонед, повторял прохладный ветерок; Сьонед, музыкой звучало в ушах… Рохан стоял перед водопадом, закрыв глаза, и ощутил присутствие жены еще до того, как ее руки обвили его талию, тело прижалось к спине, а губы — к затылку.

Однако первые слова жены чуть не испортили ему все удовольствие.

— Ты закрылся с бумагами на весь день. У нас неприятности, да?

— Ничего такого, что не могло бы подождать. Она отпустила мужа, и тот повернулся к ней лицом.

— Скажи мне, Рохан.

Он уныло поднял бутылку и кубки.

— Я думал, мы собирались…

— О, конечно, — заверила она и подкрепила обещание поцелуем. — Но я не видела тебя весь день. Поговори со мной, милый.

Они уселись на мягкий мох. Голова Сьонед покоилась на его плече; бутылка вина стояла в стороне, ожидая своей очереди. В ее объятиях он находил радость, в ее любви черпал силу. И все же больше всего Рохан ценил в ней разум. У остальных принцев были просто жены; Сьонед же была ему больше чем женой. Рохан нашел в ней настоящую принцессу, стоившую той диадемы, которую он когда-то надел на ее голову.

Он рассказал Сьонед о драконах и прижал к себе, пытаясь по непроизвольным движениям тела определить ее мысли. Она умела управлять лицом не хуже Андраде, но их обеих выдавало постукивание пальцев по столу или чему угодно. Стоило прикоснуться к руке жены, как он почувствовал, что Сьонед напряжена.

— Нужно отменить встречу вассалов, — сказала Сьонед, едва он умолк. — Тогда и требовать Избиения будет некому.

— Я тоже подумал об этом. Фейлин прав, в этом году драконы в Ривенрок не прилетят, так что развлечения не будет, но встречу вассалов провести все же придется. Это первая Риалла за шесть лет. Всем нам есть о чем поговорить, а с теми, кто унаследовал свои поместья в результате Великого Мора, побеседовать просто необходимо.

— Ты собираешься рассказать им о драконьем золоте? Видишь ли, они уже удивлялись, откуда взялись деньги на дранат. Когда Фарид был здесь в прошлом году, он рассказывал, что его люди знают, откуда берется золото…

— Но они даже мне ни словом не обмолвились об этом в течение двадцати лет, — напомнил Рохан.

— Это естественно. Однако те, кто ни разу не бывал в пещерах, могут принять их за копи и никак не свяжут с драконами. Может быть, так и сказать вассалам?

— Меня заботят не столько вассалы, сколько Ролстра. — Упоминание о верховном принце заставило Сьонед сжаться, и Рохан бережно погладил ее по спине. — В Скайбоул были отправлены опытные наблюдатели из числа купцов, путешественников и охотников. Они вернулись, ничего не узнав. Фарид — опытный старый лжец, будь благословенно его имя. Но у Ролстры было три года, чтобы догадаться, откуда я взял столько золота. И он ни за что не поверит, что я хотел спасти драконов лишь из сентиментальности.

— Пусть верит во что хочет! Пока никто не найдет доказательств, какое это имеет значение? У твоего отца была правильная мысль. Пусть люди думают, что богатство объясняется успешными войнами и знатной добычей.

— Откуда она возьмется? Когда мы отбросили меридов на север, у них не было гроша за душой. А сколько денег ушло на то, чтобы закопать подохших во время чумы животных?

— Мы были бережливы, — возразила она. — Расточительность нам не свойственна. Мы могли бы сказать, что нашу казну пополнило восстановление торговли.

— Или что я знаменитый скряга! — Рохан рассмеялся. — Нет, любовь моя. Вся беда в том, что торговля-то как раз и не восстановлена. Слишком мало времени прошло, чтобы разбогатеть на ней. На нынешней Риалле этот вопрос станет главным. Слишком многие принцы и атри умерли, на их места сели молодые, власть сменилась почти повсюду, и похоже на то, что большинство их стоит на стороне Ролстры. Единственное, что могло бы изменить расстановку сил, это драконье золото.

— Чтобы купить их? — с кислой миной спросила она. — Как они могли перебежать на сторону Ролстры, если ты да вал им дранат?

— Я мог бы сказать, что они помнят смерти лучше, чем спасенные жизни, и это было бы верно. Мог бы сказать, что они с подозрением относятся к тому, откуда у меня взялся этот запас, и тоже был бы прав. Но настоящая причина…

— В том, что методы Ролстры более понятны молодым лордам. Они признают только такой тип власти. Нам придется переучивать их.

— Мы это сделаем. Но подкупать их я не собираюсь.

— Ладно, об этом можно будет подумать позже. Сейчас нужно найти причину запрета убийства самцов драконов, иначе вассалы не поймут этого.

— Знаю, — вздохнул он. — Благодаря моему отцу у людей сложилось превратное представление о том, в чем заключается мужественность.

У Сьонед затряслись плечи, и Рохан проклял себя за неосторожность.

— В этом есть и моя вина… — прошептала она.

— Сьонед, я родился, когда отцу было сорок лет. У нас еще много времени.

Она высвободилась из объятий мужа и посмотрела ему в глаза.

— Я ни разу не сумела выносить ребенка, а не беременела с самого Великого Мора. Я не смогу дать тебе сына, Рохан, и мы оба знаем это.

— Перестань. Мы оба молодые и сильные.

— Тебе нужен наследник. Он тяжело вздохнул.

— Я верю, что все будет в порядке, но если дойдет до этого, моим наследником станет Мааркен. Перестань терзать себя, Сьонед…

— Как я могу? Рохан, я изучила закон о престолонаследии. В нем ничего не сказано о том, что наследник должен быть непременно сыном твоей законной жены… Достаточно и того, чтобы ты официально признавал его своим сыном.

— Сьонед! — Он грубо схватил ее за плечи. — О чем ты говоришь?

— Я не отказываюсь быть твоей женой и принцессой. Но тебе нужен наследник.

Рохан пристально посмотрел на жену.

— Значит, ты готова послать ко мне в постель какую-нибудь девушку, а потом следить за тем, как она носит моего ребенка? Неужели ты способна на это, Сьонед?

— С меня достаточно твоей души и твоего ума…

— И моего тела. Всегда. Только ты. Скажи мне, что ты никогда не пойдешь на это!

— Пойду… — прошептала она сквозь слезы.

— А что будет после того, как родится ребенок? Ты отошлешь его мать прочь? Или оставишь здесь и будешь наблюдать за тем, как мать моего сына берет над тобой верх? Ты подумала об этом, глупышка? Хочешь сделать из меня второго Ролстру?

— Подумала. Рохан, я не смогла бы отдать тебя…

— Вот нехорошо. Мне этого достаточно. Однажды мы подарим друг другу сына. Сьонед, я не хочу ребенка от другой женщины. Я не смог бы смотреть на сына, у которого не было бы твоего лица и твоих глаз;. — Он заглянул в эти прекрасные, сомневающиеся зеленые глаза и тут же утонул в них. — Неужели ты не понимаешь, что все остальное не имеет значения? Мне достаточно тебя. Ты дороже всего, что у меня есть. Ты моя жизнь.

Решив доказать это единственно возможным способом, он опустил Сьонед на мох и овладел ею под журчание близкого водопада. Она немного поплакала. Слезы были сладкими от любви к Рохану и горькими от мысли о том, что она не может родить ему ребенка. Потом принц прижал ее к груди; рыжие волосы Сьонед окутывали их обоих, словно покрывало. Когда жена наконец успокоилась, Рохан приподнялся на локте и посмотрел на нее. Годы жизни в Пустыне покрыли ее кожу золотистым загаром, а волосы слегка выгорели. Все это делало ее глаза еще выразительнее, чем прежде. Каждая черта ее царственного лица дышала гордостью, уверенностью в его любви и в себе самой как принцессе. В девушках Сьонед была очень хорошенькой, но зрелость превратила ее в одну из самых прекрасных женщин, которых он когда-либо видел. Рохан провел пальцем по изящному изгибу ее плеча и нежно улыбнулся.

— Женщина, кто сказал тебе, что я могу лечь в постель с кем-нибудь другим? Мне трудно угодить. Я люблю только рыжих, длинноногих и зеленоглазых…

— Ну и дурачок, — с осуждением сказала она.

— Я знаю, — согласился он, довольный тем, что на лице Сьонед вновь появилась улыбка. — Ты помнишь то лето? Я много раз пытался затащить в постель одну девушку… — Сьонед насмешливо фыркнула. — Перестань смеяться!

— буркнул Рохан. — Никогда не забуду твоих издевательств! Неужели ты могла бы еще раз подвергнуть меня такому унижению?

— Могла бы. Ты стал слишком зазнаваться, милорд принц-дракон!

— Сьонед, перестань щекотать меня! Сьонед!

Наконец они успокоились, и у Рохана отлегло от души. Они открыли бутылку вина и осушили фиронские кубки, слушая шум водопада и любуясь звездами. И все же принц продолжал ощущать смутное беспокойство. Законность сына волновала его меньше, чем способность управлять страной. В самом деле, законный сын принца мог оказаться полным тупицей, а незаконный — обладать всеми талантами, необходимыми государю… Но Рохан не допускал и мысли о другой женщине, тем более о том, чтобы произвести с ней сына…

Нет, решено: его наследником будет Мааркен. А если Чейн и Тобин решат, что их первенцу лучше править Радзином, то на этот случай остаются двое младших племянников — Сорин и Андри. Что бы ни случилось, но после Рохана Пустыней будет править принц из дома Зехавы.

Гораздо позже, когда они со Сьонед уже поднялись наверх, Рохан понял, что смирился с неизбежным. Скорее всего, у него никогда не будет собственного сына…

Принцесса Янте сорвала с пергамента печать отца, поглядела на дату, нахмурилась, но тут же вспомнила о безвременно почившей Палиле, боявшейся морщин, и постаралась разгладить лицо. Однако подавить досаду оказалось не так легко: письмо шло из замка Крэг целых десять дней! То зимние снега, то весенние разливы рек, то летняя жара, то осенний дождь, не говоря о горных обвалах, бандитах или простом невезении… Как бы ни торопились курьеры, они никогда не могли угодить ей. Вето, наложенное Андраде на замки Крэг и Феруче, было большим неудобством. Но Янте напомнила себе, что послания, которыми обменивались отец и дочь, все равно нельзя было доверить никакому «Гонцу Солнца» — даже отравленному дранатом, вроде Криго.

Как обычно, Ролстра не тратил времени на семейные новости. Ни он, ни Янте не беспокоились о ее сестрах. Кроме того, у нее были шпионы в замке Крэг, а у него хватало соглядатаев в Феруче, и скрыть что-либо было почти невозможно. Это было частью забавной циничной игры, в которую они играли, притворяясь, что доверяют друг другу. Обращение «дражайшая дочь», которым начиналось письмо, было из той же оперы.

«Мор обернулся для нас множеством выгод; наиболее значительные из них — возможность прибрать к моим рукам Эйнар, а к твоим — Тиглат. Оставшемуся в живых сыну Кутейна Эйнарского всего десять зим, а вдова Кутейна — полное ничтожество, неспособное руководить даже своими служанками. Всплыли кое-какие документы, недвусмысленно говорящие о том, что когда-то эти земли принадлежали Марке. Пиманталь Фессенденский, также претендующий на эту территорию, будет вне себя. Мои притязания поддержит Саумер Изельскш, ты будешь рада у знать, что недавно мы заключили с ним секретное соглашение, предусматривающее передачу Эйнара под власть верховного принца. Можешь сообщить об этом его послу при твоем дворе. И послу Волога тоже; Принц Кирста сам решит, кого ему выгоднее поддерживать — меня или Фессенденского. Когда заставила чума, он научился находить общий язык даже с Саумером. Пусть совершенствуется.

Теперь о Тиглате. Ты, конечно, хорошо знаешь, что Эльтанин потерял свою светловолосую жену при родах, а первого сына — во время Мора. Второй мальчик растет, но сообщают, что сам Эльтанин сильно сдал после постигших его потерь и медленного выздоровления от болезни. Остальные также ослаблены, но об этом в следующий раз.

Наши союзники мериды сообщают, что они дожидаются отъезда Рохана на Риаллу, чтобы в это время устроить набег на Тиглат. ЭТОГО НЕ ДОЛЖНО СЛУЧИТЬСЯ. Мы обязаны твердо следовать нашему изначальному плану. И я предупреждаю тебя, дражайшая дочь, что потворство своим слабостям в это время может оказаться роковым».

Губы принцессы искривила саркастическая усмешка. Не было необходимости напоминать о ее многочисленных любовниках. До нее никто не дотрагивался с начала зимы, и Янте сделала так, чтобы все в доме знали, что она спит одна. В Феруче было достаточно приезжих, которые засвидетельствуют, что именно в это время она соблюдала целомудрие, а их мнение немало значило в той крупной игре, которую они с отцом собирались начать со дня на день…

«При ближайшей возможности поговори со своим щенком меридом. Не позволяй их горячей крови разрушить наши планы, связанные с Роханом и его фарадимской ведьмой. Скажи им в самых сильных выражениях, что если они не послушаются, то окажутся в тесных камерах подвала замка Крэг и будут тосковать там по своим землям.

Относительно твоих неясных намеков на будущее твоих сыновей. Если они похожи на нас с тобой, а я подозреваю, что это так-то разговор о том, кем они станут, когда вырастут, не приведет ни к чему хорошему. В настоящее время Русалка и Киле воюют за лорда Лиелла Визского, которому нужна невеста. Это не менее забавно, чем твоя старая война с сестрами из-за Рохана. Дочери соперничают друг с другом из-за мужчин, а сыновья сражаются за крепости и власть. Давай посмотрим, какими они станут, а уж потом будем что-нибудь обещать им.

Во всяком случае, Янте, если нам улыбнется удача, кто-то из них со временем станет править Пустыней. А остальные могут подождать и взять то, что им захочется».

Она уныло вздохнула. Янте не понравился этот ответ, хотя она и не ждала, что отец с радостью откликнется на ее предложения. Было бы неплохо иметь письменную дарственную на замок и земли, но Ролстра был во многом прав: это кончится тем, что сыновья перегрызутся, за лакомый кусок. Янте хотелось, чтобы они держались заодно так долго, как только позволят их честолюбивые натуры. В отношении передавшихся им по наследству инстинктов у нее не было никаких иллюзий. Четырехлетний Руваль и Маррон, которому едва исполнилось три, уже вовсю соперничали друг с другом, а годовалый Сегев с большим интересом наблюдал за их борьбой.

Их отцы были благородного происхождения, принадлежали к лучшим семействам Марки и отличались выдающейся красотой. Янте опять вздохнула при мысли о своих любовниках. Где горящие глаза и прекрасное тело Челана, необыкновенная изобретательность в постели Эвайса, эротические игры Атиля? Бедный Атиль… Ему было мало одежды, драгоценностей — прекрасных лошадей, которыми удовлетворялись другие; он жаждал жениться на любимой дочери верховного принца. Золотые волосы Атиля напоминали ей о Рохане, и было ужасно трудно приказать убить юношу, когда его требования стали переходить все границы. По крайней мере, у Челана и Эвайса хватало здравого смысла отправиться куда сказано. Янте забавляла мысль, что если бы она оставалась в замке Крэг, то с удовольствием воспользовалась бы возможностью выйти замуж за любого из них. Годы абсолютного правления научили принцессу, что замужество не для нее.

Однако воспоминания о любовниках растревожили ее, и Янте прокляла план, требовавший от нее продолжительного воздержания. Шпионы в замке Крэг сообщали ей, что отец все эти годы волочился за любой юбкой, но детей у него больше не было… даже дочерей. Янте засмеялась: в донесениях намекалось на то, что Ролстра стал импотентом. Что ж, поделом старому развратнику…

Письмо отца заканчивалось предупреждением, что теперь переписку следует надолго прекратить. Янте ничуть не жалела об этом. Она сожгла пергамент и отправилась в свои покои, довольная, что не придется ломать голову над ответом. В отношениях с отцом приходилось сдерживать свой норов, а за шесть лет она отвыкла от этого. Требования железной дисциплины раздражали ее.

В комнате для рукоделия прилежно трудились служанки. Огромный гобелен, наволочки для подушек и балдахин над кроватью были почти готовы. Янте с возрастающим волнением следила за их работой. Гобелен изображал различные стадии ритуала спаривания драконов. Впечатляющие сцены были вышиты нитками ярких, контрастных цветов, выбранных самой принцессой. Одна полоса изображала борющихся на песке самцов с красными и оранжевыми когтями; из разинутых пастей и ран на боках капала кровь. Следующая полоса была не менее зловещей: десять беременных самок собралось вокруг скалы, на которой непристойно мужественный самец исполнял ритуальный танец.

На третьей полосе были вышиты самец и самка во время полового акта: оскаленные зубы, вывалившиеся языки, зримо корчащиеся тела; золотистый песок, вихрем кружащийся в жаркой темноте пещеры… В этом возбуждении было страшное очарование, заставившее Янте улыбнуться.

Последняя полоса была близка к завершению: оставалось лишь заполнить стежками намеченный контур. Здесь были изображены юные драконы, только что вылупившиеся из яиц и сражающиеся друг с другом. Белая скорлупа контрастировала с голубым, темно-алым, бронзовым и медным цветом их шкур. Сильный молодой дракон вонзил когти в брата и готовился пожрать его. А в тени стоял еще один брат, только что вылупившийся из яйца и с горящими красными глазами наблюдавший за схваткой в ожидании своего часа.

Наволочки также украшали изображения сражающихся, спаривающихся, вылупляющихся и пожирающих друг друга драконов. Янте хотелось, чтобы на них были вышиты зубастые малыши, плюющиеся огнем, но она отказалась от этого замысла в пользу другого гобелена. На балдахине были изображены сцены безудержного спаривания; стоило задернуть его края, и кровать превращалась в маленькую пещеру, где царила эротическая жестокость.

Янте одобрительно улыбнулась и вышла из комнаты. Думая о любовнике, для которого все это и предназначалось, она поднялась на зубчатую стену. Сухой легкий ветерок ерошил ее волосы и играл подолом платья. Внизу проходила граница, за которой расположился гарнизон Рохана. Он занимал укрепления, выдолбленные в скалах. Трижды за последние годы Янте приглашала к себе его начальника, прося помощи в борьбе с меридами, напавшими на торговый караван. Она сама тщательно планировала эти нападения, когда было нужно довести до сведения Рохана, что у нее родился очередной сын. Янте рассмеялась и прислонилась к розовой каменной стене, вспоминая удовольствие, которое она испытывала, хвастаясь сыновьями — сыновьями, которых никогда не даст ему эта фарадимская сука… Следующий вызов начальнику гарнизона был отправлен всего лишь пятнадцать дней назад, но на этот раз нападение было организовано совсем по другому поводу. Когда капитан прибыл, Янте, как обычно, пригласила его отобедать. Разговор зашел о драконах. В горах неподалеку от замка были древние пещеры, которые крылатые бестии могли облюбовать в этом году для спаривания. Рохана интересовало все, что касалось драконов; вероятно, ему уже сообщили об этих пещерах. Однако на тот случай, если принц не прибудет, чтобы обследовать их самолично, у Янте имелись другие планы. Суровая школа, пройденная в замке Крэг, научила ее тому, что в запасе всегда должен быть по крайней мере еще один вариант.

Услышав требовательный зов старшего сына, она обернулась и увидела, что няня ведет к ней всех троих мальчиков. Она по очереди поцеловала сыновей, села на принесенный няней складной стул и посадила младшего к себе на колени. Сыновья были сильными, здоровыми, длинноногими и красивыми, как их отцы, умными и сообразительными, как она сама. Рувалъ и Марров, как обычно, толкаясь и перебивая друг друга, болтали о том, что они делали днем, кто из них дальше бросил мяч и быстрее пробежал от стены до стены. Она родила троих, в то время как «Гонец Солнца» не смогла выносить хотя бы одного… Янте прекрасно знала о неудачах Сьонед и радовалась, что эти трудности носили естественный характер и ей не пришлось прикладывать к этому руку…

Интересно, что сделала Пустыня с этой женщиной за шесть лет? Наверняка она теперь тощая и увядшая, — презрительно сказала себе Янте, а кожа у нее морщинистая и грубая. Едва ли проклятая фарадимка станет особенно следить за собой. То ли дело Янте! Материнство способствовало расцвету ее красоты, превратило стройную девушку в женщину с восхитительно пышными формами. Правда, принцесса тщательно следила за тем, чтобы талия оставалась тонкой, оберегала кожу и волосы от жаркого солнца и ветра и использовала уловки Палилы, позволявшие беременностям никак не отразиться на ее теле. Для затеянной игры потребуются все ее прелести, а Янте знала, что теперь была безупречно красива.

Маррон забрался ей на колени, чуть не столкнув Сегева. Тот пронзительно закричал, обхватил ее одной рукой и стал отталкивать Маррона второй. Янте прижала обоих к груди, наслаждаясь своим триумфом. Когда они вырастут, то будут править Пустыней. А ведь есть еще и Марка… Женщины правят миром через принадлежащих им мужчин. Играя со своими сыновьями, Янте громко смеялась. Земли и крепости могут числиться за ними, но принадлежать будут ей, и только ей!

Тобин обхватила себя руками и взглянула на мужа. Утренний свет сиял на его темных волосах, в которых появились легкие серебряные нити. Чейн был одет в кожаный костюм для верховой езды, плотно облегавший мускулистые бедра; рубашка с отложным воротничком открывала сильную грудь, загорелую от долгого пребывания на воздухе. Он стоял перед ней насупившись, крепко упершись каблуками в песчаный берег.

— Ты опять хмуришься, — укорила она.

— А ты опять бродишь неизвестно где.

— Я всегда здесь, любимый.

— Телом — да… — Он сел рядом, уперся локтями в колени и устремил взгляд на Восточные Воды. — Интересно, где в это время бродит твоя душа? — Чейн пожал плечами. — По крайней мере, теперь ты всегда возвращаешься. Я все думаю о той ночи во время похорон Зехавы, когда мы чуть было не потеряли тебя.

Тобин посмотрела на свои руки. На среднем пальце правой руки красовалось первое кольцо «Гонца Солнца», присланное ей Андраде два года назад. В колечко был вделан необработанный янтарь. Талисман от опасности, напомнила она себе и вздохнула. Да, защита ей сейчас не помешала бы…

Они с Чейналем рано выехали из замка: надо было опробовать двух недавно объезженных кобылок. Перед ними раскинулся берег моря, позади высились крепостные стены. Волны накатывались на песок и оставляли на нем клочья белой пены. В мере к северу раскинулась гавань, где разгружалось множество разномастных кораблей. Паруса были свернуты, и высоко вздымавшиеся голые мачты напоминали осенний лес. Хорошо, что в порт вернулись суда. Это означало, что после трех страшных лет начинает возобновляться торговля. Радзин был единственной безопасной якорной стоянкой на всем побережье, и предки Чейна разбогатели на торговле задолго до того, как занялись разведением лучших на континенте лошадей.

Они привязали кобыл к лежавшему неподалеку бревну, но как только Тобин вынула прихваченные из дому слоеные пирожки с мясом и фруктами, случилось то, к чему за последние годы она успела привыкнуть: нежный шепот коснулся ее сознания, а вместе с ним пришло ощущение цветов Сьонед. И снова Тобин охватило странное и чудесное чувство причастности к тайне, которой обучила ее невестка. И каждый раз, когда они общались подобным образом, ясные цвета Сьонед приводили ее в восторг. Правда, временами тени сгущались — это означало, что жена брата чем-то обеспокоена или несчастна — но сам спектр всегда был ярок и сиял красотой ее духа. Тобин очень дорожила этим прикосновением.

Она подняла взгляд на Чейна, и другая улыбка коснулась ее губ. Его спектр состоял из рубина, изумруда и сапфира — глубоких, сильных цветов, прекрасно сочетавшихся с ее янтарем, аметистом и бриллиантом. Сьонед была потрясена тем, что Тобин видит спектры исключительно в цветах драгоценных камней. Так воспринимали мир только древние фарадимы, считавшие, что драгоценные камни олицетворяют собой силу и определенные качества духа. Тобин было приятно, что первое кольцо, присланное Андраде, было именно с янтарем. И тут мысль о защите от опасности заставила ее вернуться на землю.

— Рохан собирается искать драконов у Скайбоула, а то и дальше на севере, до самого Феруче, — сказала она, Чейн уставился на нее.

— Ты шутишь! Я же говорил этому идиоту, чтобы он не подходил к Феруче ближе, чем на пятьдесят мер!

— Разве он когда-нибудь слушал, что ему говорят? — задала риторический вопрос Тобин. Она сунула пальцы в песок, почувствовав прохладу и сковавшую руки тяжесть. — Но Сьонед волнует другое.

— Ах, вот как? Нетрудно догадаться, что именно. — Чейн покачал головой. — До нее дошли слухи. Есть несколько вассалов, которые хотят, чтобы Рохан отказался от нее ради другой жены или, по крайней мере, взял любовницу, которая даст ему наследника.

— А она так глупа, что слушает это. Чейн, она никогда не откажется от него, а он никогда не отпустит ее.

— Все знают, какая она жена. Но ведь тебе известно, кого Рохан считает своим наследником, не так ли? А это значит, что мне нельзя и рта раскрыть. Если я буду защищать Сьонед, они решат, будто я хочу, чтобы следующим принцем стал Мааркен. Но пусть меня заберут черти, если я заикнусь о новой жене или любовнице!

— Наверно, можно что-то придумать. Я не уверена, что Мааркен выдержит это бремя. Он стал таким хрупким с тех пор, как умер Яни. — Она до сих пор помнила, как Мааркен ходил по Радзину в поисках брата и вскакивал по ночам, зовя его…

Чейн что-то чертил на песке.

— Ему не нужна корона Пустыни. Он такой же, как я, Тобин. Мы умеем управлять Радзином, но становимся в тупик, когда речь идет о делах всего государства.

— Я не совсем согласна с тобой, но в чем-то ты прав. Вы оба были бы несчастны, живя вдали от моря. Мааркен долго привыкал ко двору Ллейна, хотя очень любит старого принца. Меат передал мне с солнечным лучом, что стоило выделить Мааркену комнату с окнами на залив, как ему сразу стало легче.

— А куда еще мы могли отправить его? Более безопасного места нет на всем континенте. Нравится нам это или нет, но он наследник Рохана.

— Никто не осмелится покуситься на жизнь Мааркена!

— До тех пор, пока он под охраной Ллейна. А будь он здесь, что бы остановило Ролстру или меридов? Нежные чувства по отношению ко мне? Ты знаешь, они их не испытывают. Грэйперл — единственное подходящее место для Мааркена, пока он не станет достаточно взрослым, чтобы защитить себя. — Он слегка улыбнулся. — Даже если он плохо чувствует себя при путешествии по воде. Разве можно было этого ожидать?

— Андраде считает, что можно было. И он занимается с Меатом и Эоли. — Ее руки стиснули горсть песка. — Проклятый Ролстра!

— А Рохан хочет приблизиться к границам владений Янте… — Чейн покачал головой. — Любимая, сколько раз я говорил тебе, что твой брат глупец?

— Я знаю его лучше, чем ты. Он настолько глуп, что вцепится в глотку каждому, кто хоть слово скажет против Сьонед. Ты уверен, что мы ничего не можем сделать, чтобы успокоить вассалов? Они вот-вот скажут об этом ей прямо в лицо.

— Пусть только попробуют, — мрачно заявил он. — Остается рассчитывать на здравый смысл Рохана и на то, что он сумеет удержать Сьонед от неразумных поступков. — Чейн прищурился, посмотрел на полыхавшее в рассветных лучах море и порывисто вскочил. — Вижу паруса и бирюзовый флаг. Наконец-то приплыл корабль из Сира!

— От принца Ястри? Чего он хочет? И почему прислал корабль?

— Ему нужны лошади, что же еще? А корабль означает, что они нужны ему срочно. Я только мелкий атри, любимая, торгую тем, в чем разбираюсь, и оставляю хитрую политику другим. — Он помог жене подняться на ноги. — Как только мы закончим торговаться о цене лошадей, я тут же отправлю посла Ястри к тебе. Ты слышишь в словах людей такое, чего я не слышу никогда.

— Мелкий атри, — иронически повторила она. — Полководец Пустыни, вскормленный десятью поколениями пиратов, и прожженный конский барышник…

— Самая подходящая пара для такого исчадия драконов, как ты, верно?

Сьонед стояла у окна, любуясь песком и небом. Она никогда не видела так много красок, как здесь, в Пустыне. Когда она выходила замуж за Рохана, то не ожидала такой щедрости и не мечтала, что ее дар фарадима найдет здесь оттенки, которых не попадалось нигде в мире. Дом в Речном Потоке помнился ей в голубых и зеленых тонах, полным цветов и ярко раскрашенных птиц. Закаты в Крепости Богини потрясали каждого, кто их видел. Она бродила по солнечным полям и тенистому лесу, впитывая в себя щедрые краски природы. Но прожив в Пустыне уже шесть лет, наблюдая за сменой времен года, она все еще была под впечатлением редкостных цветов этой суровой земли. Каждый рассвет в Долгих Песках вносил легкие изменения в сочетание голубого, красного и желтого; иногда полоски облаков на предрассветном небе были похожи на несомые ветром снопы пшеницы, окрашенные в тысячи разных цветов. Яркое солнце в полдень являло ей слабые серебряные и бледно-золотые тона песка, красноватую темноту, укрывшуюся за скалами, и белизну такой чистоты, которая слепила глаза. Вечер — особенно весной и осенью — создавал розовый свет и странные зеленоватые тени, переходившие у дюн в ярко-красные и с наступлением ночи охватывавшие Стронгхолд таинственной теплотой. А звезды… она всегда думала о них как о маленьких точках, сияющих на небе, но только в Пустыне почувствовала их краски: алые, голубые, ярко-оранжевые, заставляющие вспыхивать ее чувства. Больше всего она любила цвета этих звезд.

Большинство людей считало Пустыню безжизненной. Если не считать крошечных оазисов, тут не было ни деревьев, ни травы, ни цветов. Здесь не пели птицы, не было кишевших рыбой рек, возделанной земли, фруктов, спеющих среди листвы. Это место не было похоже ни на одно из тех, в которых она жила прежде. Но жизнь здесь была, и Сьонед чувствовала ее своим даром фарадима. Жизнь Пустыни заключалась в переливах миллионов красок.

Кто-то вошел в комнату; она повернулась и улыбнулась при виде живых красок, обладателем которых был ее племянник Тилаль. Сьонед подошла к мальчику и надела шапку на его темные кудри.

— Это завершит твой наряд. Пойди поглядись в зеркало.

У Тилаля широко открылись глаза. — О! Ты внесла в цвета Речного Потока цвета милорда!

— Однажды на твоей тунике рыцаря будет такое же сочетание: голубой и серебряный цвета Рохана и твои собственные — черный и зеленый. Конечно, если это понравится твоему отцу.

— Мама упадет в обморок, — лукаво усмехнувшись, ответил Тилаль.

Сьонед безуспешно пыталась справиться с улыбкой. Чтобы скрыть недостаток уважения к своей невестке, она отвернулась к окну и поглядела во двор. Лошади были оседланы, воины наполняли бурдюки, а Оствель ходил между ними и сверял наличие вещей со списком. Вид его напомнил Сьонед о другом. Она повернулась к мальчику.

— Оствель передал тебе кошелек, который прислала мать? Я не сомневаюсь, что ты найдешь, на что их потратить, но помни: кое-что надо оставить для Риаллы.

— Я взял только половину. Надеюсь, этого хватит, чтобы купить новые струны для лютни Оствеля.

Сьонед округляла брови. Оствель долго не прикасался к лютне, и вовсе не потому, что струны на ней были старыми, горестно подумала она. Было невозможно уговорить его сыграть. Камигвен больше не могла слышать его…

— Я обещал ему научить играть Рияна, — гордо закончил Тилаль.

— Какой ты умный! Жаль, что я сама не додумалась до этого, — Она взяла из стоявшей на комоде шкатулки несколько монет и одну за другой стала бросать в мальчика, со смехом ловившего их на лету. — Это на струны, а свои деньги трать на себя!

— Спасибо, миледи! Теперь я точно куплю то, что хочу!

— А что это?

— Секрет!

— Даже от меня? — с видом заговорщика подмигнула она.

Тилаль заколебался.

— Ну… да. Ладно?

— Конечно. Но только помни, что у Рияна игрушек больше чем достаточно.

Сьонед рассмеялась при виде раскрывшихся от изумления зеленых глаз оруженосца. Значит, она угадала верно. Это было нетрудно: избалованный ребенок, приехавший в Стронгхолд, сильно изменился, и изменился к лучшему.

— Деньги прислала твоя мама, поэтому ты можешь потратить их только на себя, — напомнила она. — Подарки — вещь очень полезная…

— Спасибо, тетя Сьонед, — промолвил он, кладя монеты в карман. Кто-то во дворе громко позвал его. Мальчик выглянул в окно, увидел Вальвиса и прокричал:

— Иду! — Затем он вернулся к зеркалу и еще раз полюбовался на себя.

— Ну просто красавчик! — поддразнила его Сьонед. — Через несколько лет ты будешь тратить все свои деньги, чтобы произвести впечатление на дам! — Смущенный Тилаль бросился к двери, поскользнулся и непременно упал бы, если бы Сьонед не схватила его за плащ. — Не позволяй милорду в такую жару ездить слишком далеко или слишком быстро, понял? И присмотри, чтобы он хорошо ел, ладно? Ты ведь знаешь, какой он.

— Да, — произнес стоявший в дверях Рохан. — Мы все знаем, какой он. Тилаль позаботится, чтобы я по возвращении не пролез в дверь и не дай Богиня не сломал себе мизинчик… Женщина, тебя волнуют всякие пустяки! — Он шутливо надвинул шапку на уши Тилаля. — Пусть это будет тебе уроком! Выбирай жену лет на десять младше себя. Уж она-то будет уверена, что ты сможешь сам о себе позаботиться.

Мальчик поправил шапку, хитро посмотрел на Рохана и ухмыльнулся.

— Я никогда не видел, чтобы вы, милорд, чему-нибудь учили миледи! Рохан фыркнул.

— Беги вниз и скажи Оствелю, что я скоро буду.

Тилаль церемонно поклонился им обоим и покинул комнату, не забыв закрыть за собой и внутреннюю, и внешнюю дверь. Оставшись наедине с мужем, Сьонед вдруг обнаружила, что не находит слов и не может взглянуть ему в глаза. Она скользнула взглядом по серебряной вышивке на золотистой шелковой мантии и подумала, что завтра Рохан будет весь сиять — начиная со светлых волос и кончая начищенными сапогами. Под мантией без рукавов, длиной по колено, виднелись голубые брюки и белая рубашка, на шее висел топаз в серебряной оправе.

— Я знаю, что ты хочешь поехать со мной, — спокойно сказал он. — Но если слухи верны и мериды готовятся к новому нападению на Тиглат, то я хотел бы, чтобы по крайней мере ты была в безопасности.

Сьонед кивнула. А что еще оставалось, если идея принадлежала ей? Посещение каждой крепости избавит их от традиционной встречи вассалов перед Риаллой. Сьонед предстояло отправиться в южные владения, а Рохану — в северные. Это позволило бы решить множество проблем. Каждый атри будет горд принять у себя одного из сеньоров. Это даст возможность наладить и укрепить личные связи, подчеркнет статус Сьонед в качестве властительной принцессы, а также помешает вассалам собраться в Стронгхолде и начать обычную склоку. Кроме того, Рохан и Сьонед смогут лично увидеть каждое поместье и не будут зависеть от других источников информации об урожае и поголовье скота. В этом году они соберут вассалов после возвращения из Виза, когда Рохан сможет показать им то, что он сумел вырвать у других принцев.

— Мне будет не хватать тебя, — сказал принц, проводя пальцем по ее косе.

— Ты будешь заботиться о себе, обещаешь? — умоляюще спросила она.

— Вальвис и Тилаль не дадут мне вздохнуть. Наверняка ты дала каждому из них список длиной в меру! — Он взял в ладони ее лицо. — Улыбнись мне, любимая… Когда ты не улыбаешься, весь мир кажется темным. — Она потерлась щекой о его руку и закрыла глаза. — Иногда я жалею, что у меня нет дара «Гонца Солнца», как у Тобин. Тогда мы могли бы разговаривать и во время разлуки. — Он обнял ее и стал тихонько покачиваться взад и вперед. — Ты тоже будь осторожна, миледи.

— Оствель говорит, что если ты еще раз напомнишь ему о необходимости беречь меня, он вырвет себе волосы.

— Неужели я такой зануда?

— В тысячу раз хуже. — Она отодвинулась и улыбнулась. — Не забудь передать малышу Эльтанина подарок. И всем остальным тоже!

— Хадаан придет в ярость, когда увидит, что я не привез тебя в Ремагев и что он не сможет пофлиртовать с тобой.

— Твой родич — хитрый старый черт, который флиртует с одним глазом лучше, чем большинство с двумя! Можешь передать ему вот это… — Она крепко поцеловала мужа в губы.

Когда Сьонед откинула голову, Рохан еще нашел в себе силы пошутить:

— Это? Непременно передам. Но только не целиком.

— Ладно, этот поцелуй можешь опустить…

Наконец его выпустили из объятий; тяжело дыша, Рохан подумал, что лучше всего будет опустить поцелуй целиком:, если уж он, молодой, едва выжил после него, то старичка точно вынесут вперед ногами…

Когда они шли по коридору, принц держал жену за талию.

— Спустишься со мной вниз?

— Конечно, нет. Там будет туча пыли, от которой я не прочихаюсь несколько дней. Лучше я буду по-настоящему несчастной женой, стоять на крепостной стене и махать тебе шарфом.

Рохан скривился.

— Люди меня засмеют! — Он помедлил еще немного. — Скоро Тиглат посетит один из странствующих фарадимов Андраде. Если будут какие-нибудь новости, отправь их ему.

— Хорошо… — Сьонед погладила его по голове и улыбнулась. — Пусть Богиня будет с тобой и поможет тебе вернуться домой невредимым, любимый…

Почтительно поцеловав ей обе руки, он поспешил вниз, а немного позже ехал по тоннелю во главе отряда из семнадцати всадников. Сразу за ним скакал Тилаль, уперев в правое стремя древко гордо развевавшегося стяга Рохана. Вальвис ехал следом, как рыцарь и начальник почетного эскорта. Выехав из тоннеля на яркий дневной свет, Рохан поморгал глазами и повернулся в седле. Он чуть не расхохотался, действительно увидев на стене стройную фигурку, размахивавшую куском Шелка величиной с кавалерийский штандарт. Принц отдал приказ остановиться, и Вальвис, правильно поняв, что означает его зажмуренный глаз, приказал всадникам построить полукруг, приветствуя свою принцессу.

Рохан увидел улыбки даже на лицах самых суровых из воинов. Его люди любили Сьонед почти так же, как он сам. Они гордились ее красотой и статусом «Гонца Солнца», одобряли ее заботу о нем, видели, что он по-настоящему счастлив с ней, и были счастливы сами. Она лечила их раны и болезни, помогала их женам при родах и создала школу для их детей. Из своих денег она делала свадебные подарки их дочерям и сыновьям. А полная беспомощность в том, что касалось домашнего хозяйства, была ее маленькой и вполне простительной слабостью, которая вызывала шутки, смех и только добавляла любви к ней. Рохан знал, что если бы он окончательно потерял разум и попытался завести любовницу, его собственные люди быстро вправили бы ему мозги.

Но рано или поздно вассалы начнут намекать на ее бездетность. Он продолжал терзать себя. Неспособность Сьонед иметь ребенка становилась серьезной проблемой. Атри почитали и уважали ее, поскольку Сьонед подписывала половину писем из Стронгхолда. Авторитет ее был прочным и незыблемым. Она тщательно изучила все законы и обычаи Пустыни, решения ее были мудры и справедливы; в отсутствие Рохана она единолично решала все вопросы. Но вассалам нужна была уверенность в завтрашнем дне, а они считали, что обеспечить ее может только наследник мужского пола. Рохан пожал плечами, охваченный тревогой, которая граничила со злостью. Похоже на то, что вассалы смотрели на женщину как на существо второго сорта, годное только на то, чтобы рожать сыновей, и не принимали во внимание все, чего она достигла и как много дала им…

Что ж, зато по крайней мере несколько дней он может не думать об этом. Первым делом он отправится в Ремагев — последнюю из крепостей, которые когда-то опоясывали Долгие Пески и доходили до моря. С годами от них пришлось отказаться, так как земля, на которой они стояли, стала непригодной даже для того, чтобы пасти на ней ко всему привычных овец и коз. Ремагев оставался единственной крепостью, не лежавшей в руинах, и имел славную историю: именно отсюда прапрадед Рохана начал новое завоевание Пустыни и оттеснил меридов к северу. В настоящее время Ремагев принадлежал его дальнему родственнику, лорду Хадаану. Бездетный и последний в своей ветви правящего рода, некоторое время назад он попросил Рохана найти подходящего атри, чтобы передать тому власть над Ремагевом; одной из причин, по которой Оствель уступил свое обычное место Вальвису, было желание Рохана обратить внимание Хадаана на этого, молодого человека.

После Ремагева они посетят Скайбоул, затем несколько мелких имений, расположенных в холмах, и наконец прибудут в Тиглат. Ходили упорные слухи о том, что мериды собираются перевалить горы и еще раз атаковать крепость. Неужели они никогда не научатся уму-разуму, кисло думал Рохан. Прошлой зимой Сьонед обнаружила в Стронгхолде шпиона-путника, страстно мечтавшего получить ночлег. Потом его поймали во время попытки проникнуть в личный кабинет Рохана. Она была готова отправить этого человека его сообщникам разрезанным на мелкие кусочки. Несмотря на всю свою нежность, она могла быть безжалостной, когда приходилось защищать свои владения, а особенно самого Рохана. Он приказал, чтобы шпиону дали лошадь, но не дали воды, и отправил его в Пустыню, передав несколько язвительных предупреждений его хозяевам меридам.

Нет, никогда они не успокоятся, печально подумал Рохан. Война была пустой тратой жизней, имущества и времени, но у него не было выбора. Мериды поклялись взять Стронгхолд и вырезать всю семью принца. Поэтому он должен продолжать бороться, продолжать теснить их и держать там, где они не сумеют нанести серьезного вреда. Рохан проклинал себя за то, что не мог придумать ничего иного, но казалось, что по крайней мере еще несколько лет ему придется провести под угрозой меча, чтобы его сыновья могли жить в мире.

Опять сыновья. Запретная тема. Он подозвал Вальвиса и недоуменно поднял брови, когда молодой человек поклонился ему, сидя в седле.

— Осваиваю хорошие манеры прямо на ходу, — объяснил юноша. — Лорд Хадаан очень строго следит за соблюдением этикета.

— Только тогда, когда хочет повеселиться или вставляет второй глаз. Отец часто рассказывал мне, что Хадаан хранит в кармане глаз, который он потерял в схватке с драконом, и когда ему хочется напугать людей, вынимает его и вставляет на место. Я часто смотрел на него до головной боли, пытаясь понять, какой из двух его глаз настоящий. Но мне бы хотелось, чтобы ты, Вальвис, на этот раз смотрел в оба и как следует изучил Ремагев. Я собираюсь кое-что изменить там. Если как следует постараться, это принесет свои плоды. Хадаан — больше воин, чем атри, и довел свое поместье до полного обнищания. По крайней мере, так было в прошлый раз. Мне бы не хотелось, чтобы и эта крепость оказалась заброшенной.

— Я еще не очень опытен, хотя Оствель многому научил меня. Однако, милорд, я постараюсь как можно лучше осмотреть это место, и скажу вам, что я о нем думаю.

Рохан перевел разговор на другое, довольный своим замыслом. Вальвис уедет из Ремагева, взволнованный планами его обновления, и не догадается о том, кто будет руководить этой работой, пока Хадаан не примет окончательного решения. Если все пойдет как надо, то Сьонед сможет начать поиски невесты для юноши… Неужели девушка действительно окажется рыжеволосой? Рохан сделает Вальвиса атри крепости Ремагев, а Хадаан сможет доживать свой век, не беспокоясь о делах, которыми он все равно не занимался, и передавая Вальвису свое знание прошлого Пустыни. А у Рохана появится еще одна вернувшаяся к жизни крепость, преданный вассал и удовлетворение от того, что он вознаградил безземельного юношу за долгую и верную службу.

Да, подумал он с улыбкой, иногда очень приятно быть принцем…

После отъезда Рохана все силы были брошены на подготовку поездки Сьонед на юг. Она и Оствель сначала отправятся в Радзин и проведут там несколько дней, прежде чем последует посещение ряда поместий вдоль побережья до долины Фаолейна. Брат Сьонед, лорд Давви, пересечет реку и нанесет ей частный визит, как по семейным делам, так и по политическим соображениям. Принцем после умершего Халдора стал его сын Ястри, родственник лорда из Речного Потока. А у Рохана было несколько идей по расширению маленькой гавани в устье реки и превращению ее в совместное владение, которое могло бы стать весьма прибыльным. Оттуда Сьонед направится на север и посетит житницу Пустыни — богатые земли, граничащие с Сиром и Луговиной; там она дождется Рохана, и они вместе поедут на Риаллу.

Сьонед гадала, как будут развиваться события. Несмотря на желание, чтобы Рохан всегда был рядом, ей хотелось самой наладить отношения с теми, кого она искренне считала вассалами мужа в такой же степени, как и ее собственными. Она не спала ночами, изучая сведения о семье того или иного лорда и его имении, выбирала подарки для их жен и детей, обсуждала свои планы с Оствелем. Но в полночь, предшествовавшую отъезду, лунный свет позвал ее в сад.

Она стояла перед фонтаном принцессы Милар, наблюдая, как вода превращается в серебряные брызги. Не было ни ветерка, капли падали в круг, выложенный голубой и белой черепицей, которую привезли из Кирста. Сьонед села на край бассейна, опустила пальцы в воду, и ее кольца засияли.

Что она дала Стронгхолду? Милар превратила грозную крепость в чудо удобства и красоты. Все здесь было плодом ее трудов. А что оставит после себя она, Сьонед?

Она знала себе цену как женщине и правительнице: шесть лет, прожитых в Пустыне, не прошли бесследно. Она научилась ставить проблемы и решать их. Кроме одной: ребенка. Но если от любой женщины ожидают, что она принесет мужу сыновей, то тем более ожидают этого от принцессы.

У Тобин были сыновья. Один из них продолжит род Зехавы, если Сьонед не сможет иметь детей. У Янте тоже были сыновья, с горечью напомнила она себе. Целых трое, хотя у ее отца не было ни одного. Сьонед казалось, что у нее с Ролстрой было что-то общее. Но Рохан никогда не будет таким, как верховный принц: он не сможет родить сына от другой женщины. Она печально покачала головой. Прежде чем уезжать из Крепости Богини, надо было сходить к Материнскому Дереву… Но если бы она это сделала и увидела свои пустые руки, то никогда не поехала бы в Пустыню. Девушка, которой она была тогда, не знала, что принцесса годится не только на то, чтобы рожать наследников мужского пола…

Но кем бы она ни была для Рохана, одно она знала твердо: ей не быть матерью его детей. Сьонед провела пальцами по воде и пересчитала свои кольца: это для вызывания Огня, это для колдовства с лунным светом, третье означало, что она мастер-фарадам… Она отдала бы их все за возможность иметь сына — все, кроме большого изумруда на левой руке. Этот камень был символом надежды и возрождения, весенним камнем плодородия. Ее губы дрогнули: камень насмехался над ней.

И вдруг изумруд ярко вспыхнул, обдав ее снопом света. Капли фонтана стали искорками и окружили кончики ее пальцев. И в этом зеленом-золотом серебряном свете она увидела себя с ребенком на руках!

Новорожденный мальчик, прижатый к ее обнаженной груди, с обрамляющими личико шелковыми золотистыми волосами Рохана. Огонь добавил зелени его голубым глазам, когда крошечный кулачок ребенка прикоснулся к ее распущенным волосам. Сьонед увидела, что она крепче прижимает к себе мальчика и собирается кормить его грудью. У нее захватило дух от изумления. Ребенок, сын… А затем она увидела свое собственное лицо и испугалась при виде яростных, гневных зеленых глаз. Над бровью у нее был шрам, а обнаженное плечо было обожжено ее же собственным Огнем…

Видение исчезло, фонтан вновь стал просто водой. Вдруг невесть откуда взявшийся ветер подул ей в лицо. Она вздрогнула, вынула руки из воды, с отсутствующим видом вытерла их о юбку, а потом закрыла глаза и восстановила в памяти водяной круг и свое видение. Сын, ревниво прижатый к груди; Огонь «Гонца Солнца», опаливший ее лицо и тело… Внезапная дрожь охватила ее, но Сьонед так и не захотела узнать, чем была вызвана эта дрожь — радостью или страхом.

Глава 21

Пять дней спустя, поднимаясь по крутой тропе к Скайбоулу, Рохан все еще посмеивался, вспоминая, как провожал его лорд Хадаан.

— Позаботься о том, чтобы этот мальчик не переломал себе ноги и не свернул шею, — сварливо приказал старик. — Если малыш захочет связаться с этой рухлядью, они ему сильно понадобятся.

Больше об этом не было сказано ни слова, но ворчливого предупреждения и сильного хлопка по плечу хватило, чтобы понять, что Хадаан одобрил выбранного Роханом нового атри Ремагева. Это было приятно, хотя у принца потом весь день болела ключица, испытавшая на себе весь пыл прощального приветствия родича.

Достигнув края древнего кратера, Рохан придержал поводья и залюбовался огромным голубым озером. Крепость Скайбоул, нависшая над берегом, напоминала злобного серого дракона, сложившего крылья под странным углом и вонзившего когти в каменистую почву. Озеро огибала дорога, достаточно широкая для трех лошадей в ряд; на противоположном берегу виднелась узкая тропа, круто поднимавшаяся вверх и исчезавшая за скалой. Она вела к пещерам драконов.

— Как красиво! — воскликнул Тилаль, остановившись рядом. — Сколько воды!

— Ты начинаешь мыслить как прирожденный житель Пустыни. Возможно, до нашего отъезда драконы пару раз прилетят сюда на водопой.

— Правда, милорд? Я никогда не видел дракона вблизи. Только в небе, когда они пролетали над Речным Потоком. Драконы действительно такие огромные, как о них говорят?

— Куда больше.

Внимание Рохана привлекла маленькая группка всадников, выехавших из крепости, и принц прищурился, вглядываясь в их лица. Лорда Фарида можно было легко узнать по просторной белой мантии и окладистой бороде, но другие четверо были Рохану не знакомы. Он тронул пятками крутые бока Пашты и поскакал вперед.

— Милорд принц! — приветствовал его Фарид. — Если вы ищете драконов, то мы только что получили ценное сообщение. Они в скалах!

— Тогда поехали! — Рохан кивком подозвал к себе Вальвиса и сказал ему:

— Возьми остальных и присмотри за лошадьми. Тилаль, хочешь поехать со мной?

— Неужели можно, милорд? — Мальчик тут же прыгнул в седло, и его лошадь злобно фыркнула. — Я не буду мешать, честное слово! — сказал он Вальвису, искоса поглядывая на юношу. Тот улыбнулся и протянул руку, чтобы принять стяг принца.

Рохан и Фарид, ехавшие по тропе впереди остальных, обменялись новостями. Через некоторое время старик подозвал кого-то из сопровождавших, чтобы представить его Рохану. Позабыв о хороших манерах, принц изумленно раскрыл глаза. Фейлин, подсчитывавший драконов и подписавший отчет, оказался прелестной молоденькой девушкой…

Фейлин сразу поняла причину удивления Рохана, и улыбка осветила ее сильно загорелое лицо.

— Для меня большая честь наконец познакомиться с вами, милорд, — промолвила она. — И еще большая честь — вместе гоняться за драконами!

— Это честь и для меня, — ответил Рохан, с трудом приходя в себя. — Простите за мой чересчур пристальный взгляд, но я очень удивился, когда увидел перед собой столь юное существо. Прочитав ваш превосходный отчет, я был убежден, что его составил солидный, убеленный сединами ученый муж!

— А этому ученому прошлой осенью исполнилось девятнадцать лет, — весело закончила она. — Возраст, конечно, не слишком почтенный, но зато сей «муж» обладает острым зрением, умеет считать и понимает, что он считает.

— Это я понял, — улыбнулся Рохан, обрадованный ее непринужденностью. — И как давно вы наблюдаете за этими милыми крошками?

— С тех пор, как себя помню. В местах, где мы жили, неподалеку от границы с Кунаксой, их пещеры были так близко, что мы ощущали на себе ветер от взмахов их крыльев и делали ножи из их зубов. — Фейлин вынула из-за пояса нож и протянула его принцу рукояткой вперед.

Этот нож мало напоминал мирную часть столового прибора: его острие больше походило на кончик шила и могло проткнуть человека насквозь.

— И сильно он сопротивлялся, когда вы вырывали у него зуб? — спросил Рохан, возвращая девушке оружие. Фейлин прыснула и вложила клинок в ножны.

— Нет, милорд! Я никогда не подходила к их пещерам, пока они не улетали на юг. Приближаться к нескольким рядам зубов, которые в два раза больше этого? Упаси Богиня, это не для меня!

Они достигли узкой тропы, вившейся по склону кратера; дальше волей-неволей пришлось ехать гуськом. Рохан огорчился, что пришлось прервать беседу с этой сероглазой девушкой, которая считала его драконов и, возможно, знала о них не меньше его самого. Пришлось пообещать себе продолжить разговор по возвращении в крепость.

Они медленно продвигались по узкому карнизу. Направляя Пашту за серой в яблоках лошадью Фарида, Рохан представил себе, как тяжело перевозить по такой тропе драконье золото, смещающее центр тяжести всадника и коня. Правда, лучшая дорога тут же привлекла бы к себе внимание… Затем они по осыпи спустились в ущелье, где ветер высек из скал скульптуры — прекрасные и зловещие одновременно. Неуклюжие крепости с грациозными шпилями, отвратительные создания со множеством конечностей, гротескные фигуры, казалось, балансировали на лезвии меча. Скалы отбрасывали причудливые тени самых необычных оттенков граната, янтаря и оникса, фантастически переплетавшиеся друг с другом. Это место называлось Двором Бога Бурь, и яркое воображение Рохана населяло ущелье сонмами грозных чудовищ, притаившихся среди теней. Он бывал здесь и солнечным утром, и на таинственном закате, и ночью, при лунном свете, когда тени становятся неясными, а то и утраиваются в зависимости от положения лун на небе.

Полных пять мер обрывистых троп через Двор всадники хранили молчание. Затем Фарид повел их в противоположном от пещер направлении. Он обернулся через плечо и объяснил Рохану, что расположенная неподалеку долина является идеальным местом для танцев драконов; кроме того, там даже сейчас рос биттерсвит — любимое лакомство старых самцов. Рохан хорошо знал это место, так как именно здесь они с Фаридом пытались подмешивать к биттерсвиту дранат, чтобы спасти драконов от чумы..

Он оглянулся на Тилаля. Глаза мальчика округлились от любопытства. Жаль, что он был младшим сыном и не мог унаследовать Речной Поток: образование и опыт, которые Тилаль приобрел в Пустыне, сделали бы его прекрасным атри. Возможно, когда он достигнет возраста Вальвиса и будет произведен в рыцари, Рохану удастся подыскать для него место, где мальчик сумеет применить свои таланты…

После крутого склона они поднялись на вершину, чтобы взглянуть на песчаную долину. Самки драконов отдыхали, нежась на песке. Бледно-бронзовые, темно-алые, серебристо-серые бока пропитывались лучами полуденного солнца; тут и там медленно раскрывались крылья, чтобы собрать как можно больше жара; огромные головы с оскаленными пастями грозно поворачивались, когда соседка подбиралась слишком близко. Эти огромные создания были одними из самых прекрасных творений природы, какие когда-либо видел Рохан. Но их было так мало.:. Он быстро пересчитал крылатых тварей и обнаружил, что из тридцати двух взрослых самок, о которых сообщала Фейлин, на песке лежало только девятнадцать. Жестом подозвав девушку к себе, он спросил:..

— А где же остальные?

Она пожала плечами и поправила растрепавшиеся темно-рыжие волосы.

— Не знаю, милорд… Они могли улететь в поисках пещер. К Скайбоулу драконши больше не приближаются. Лорд Фарид дней двадцать назад приказал расчистить тамошние пещеры, надеясь, что драконы используют их в этом году, но я уверена, что они почувствовали присутствие людей. Драконы умнее, чем принято думать. Фарид подъехал ближе и добавил:

— Меня больше волнуют самцы. Возможно, они улетели с другими дамами, но куда?

— В Северном Вере чересчур холодно, — задумчиво проговорила Фейлин. — Слишком долго придется высиживать яйца. Внизу, на юге, достаточно жарко, но пещеры остались только в Ривенроке, остальные разрушены. Я проследила в прошлом году, милорд, — объяснила она, увидев, что Рохан вскинул бровь. — Единственные подходящие пещеры остались только возле замка Феруче. Достаточно жаркие, просторные, и биттерсвита там вдоволь, чтобы приводить в готовность старых самцов, — усмехнулась она. — Надеюсь, вы знаете про его возбуждающие свойства…

Рохан подавился от хохота.

— Это верно? Если так, придется завернуть немного с собой и отправить в подарок Ролстре!

На лице Фарида не дрогнул ни один мускул, но в глазах заплясали насмешливые искорки.

— Говорят, он уже и дочерей плодить перестал… Тилалья не сводивший глаз с драконов, тихонько воскликнул:

— Милорд! Кажется, они нас увидели!

Внимание Рохана тут же переключилось на долину, где несколько самок подняли головы и пристально уставились на вершину горы.

— Давайте лучше уйдем отсюда. Не станем мешать леди почивать. Но мне бы хотелось взглянуть на старых самцов. Фарид, как ты думаешь, они могут быть в скалах? До заката еще далеко, и стемнеет нескоро…

Они предпочли не привлекать к себе внимания, перевалили через вершину и перестали тревожить самок. Здесь путь был полегче, потому что всадники следовали по руслу пересохшей реки. Затем узкая тропа снова полезла вверх. Они услышали драконов задолго до того как достигли очередной вершины, с которой открывался вид на усыпанное галькой ущелье. На дальних скалах виднелись три огромных дракона, с корнем выдергивавших ростки биттерсвита. Временами то один, то другой начинал рычать на остальных, и от эха этого звука в горах срывались лавины. У Тилаля отвисла челюсть.

— Милорд, это правда, что вы убили одного из них? — прошептал он.

— Да, — коротко ответил Рохан, не любивший вспоминать об этом. — Давай подойдем ближе, Фарид. — Бросив лукавый взгляд на Фейлин, он добавил:

— Я принимаю ваши извинения за то, что вы не можете присоединиться к нам…

— Спасибо, милорд, — торопливо прошептала она, глядя широко открытыми глазами на трех гигантских самцов.

На вершине рос какой-то колючий кустарник. Его сухие ветви едва зеленели; несколько птиц сидело на них, готовясь куда-то лететь. Тени стали темнее, приближался закат, но Рохан не думал о времени. Ему хотелось видеть живые, сильные, здоровые, гордые создания, а не гниющие в песке трупы.

Еще дюжина драконов, взмахивая могучими крыльями, пролетела к северу. А вот и недостающие самки… Они не обращали никакого внимания на пронзительные крики призывавших их самцов. Медные, черные и зелено-коричневые драконши летели, гордые собственной силой, и Рохан внезапно громко рассмеялся, радуясь их свободе. Он поддался настроению и пустил лошадь галопом. Фарид что-то крикнул ему вслед, но принц пропустил это предостережение мимо ушей. Все быстрее и быстрее мчался Пашта по скалистой тропинке вдоль холмов, и золотая мантия Рохана развевалась, словно крылья. Он тоже был драконом в свободном полете.

Тропа пошла под уклон, а затем опять круто взмыла ввысь. Драконы все еще летели у Рохана над головой. Скоро они обгонят его и исчезнут в горах неподалеку от Феруче… и проклятой Янте, которая могла из пустого каприза отправить своего нового любовника сражаться с драконами. Ветер свистел вокруг, развевая роскошную гриву Пашты, которая хлестала принца по глазам, лицу и полуобнаженной груди. Когда конь птицей перемахнул через огромный обломок скалы, принц на мгновение ощутил напряжение собственных мускулов, и ему почудилось, что пройдет еще секунда и за спиной расправятся величественные крылья…

Почувствовав резкую боль в правом плече, Рохан подумал, что его ударил камень, вырвавшийся из-под копыт Пашты. Но там что-то застряло. Он попытался нащупать рану левой рукой, держа поводья в слегка онемевшей правой, и пальцы его наткнулись на рукоять ножа.

Из редких сухих кустов у него над головой выбежали шесть человек. Кое-кто из них был с луками, остальные-с мечами. Притормозив на скользких камнях, жеребец воинственно заржал, как диктовали ему кровь и выучка, а затем встал на дыбы и выбросил вперед копыта с шипастыми подковами. Рохан выхватил меч, взял его в левую руку, а окончательно онемевшей правой достал из сапога нож. Люди подбежали к нему; один из них схватил коня под уздцы, но последовал мощный рывок зубами, и нападавший лишился не только рукава, но и изрядной части собственной плоти. Однако жеребец потерял равновесие. Пока Рохан рубил протянутые руки и колол врагов в грудь, Пашта осел на задние ноги, и принц свалился наземь.

Из глаз посыпались искры, когда чья-то рука ухватилась за торчавший в плече нож и стала всаживать его еще глубже. Он попытался откатиться в сторону, но человек продолжал держать за рукоять и успел повернуть нож в ране. Повинуясь инстинкту, принц ударил нападавшего локтем в живот, моментально освободился и вырвал из плеча клинок. Боль заставила его зашататься.

До Рохана донесся голос Фарида, окликавшего его по имени, послышался неистовый крик Тилаля. Он побежал, громко веля им не приближаться. Принц ничего не видел, ничего не чувствовал, кроме невыносимой боли в плече и сильного удара в бедро. Он нащупал это место, выдернул стрелу, и новый приступ боли заставил проясниться его сознание. Скорее почувствовав, чем увидев какое-то движение за спиной, он повернулся и метнул нож, обагренный его кровью. Но глаза все же подвели Рохана. Они устремились на стрелу, желая убедиться, что на него напали мериды. Это было непростительной ошибкой. Принц на секунду отвлекся и тут же пропустил тяжелый удар по голове, который заставил его рухнуть в грязь. Последнее, что он увидел перед тем, как потерять сознание, были не коричневые и зеленые цвета меридов, а фиолетовые с золотой каймой. Цвета Ролстры… и Янте.

Фейлин наблюдала за тенями, которые заполняли долину подобно надвигающемуся приливу: цвета индиго и темно-коричневые, странные зеленовато-черные… Сидевшие на скалах самцы, казалось, слились с камнем. Она покачала головой, спрашивая себя, почему мужчины всегда так беспечны и неосторожны. Конечно, драконы были чудом, но на безопасном расстоянии. Принц Рохан, лорд Фарид и юный оруженосец давно должны были вернуться из своей дурацкой погони, и она сказала об этом стоявшему рядом мужчине.

Дарфир пожал плечами, продолжая напряженно вглядываться в ущелье с невидимыми теперь драконами.

— Его светлость знает дорогу домой.

Хотя слова его звучали буднично, руки беспокойно перебирали поводья, а глаза не отрывались от тропы. Фейлин закусила губу.

— Мы дождемся их, — сказала она и тоже стала всматриваться в быстро надвигавшиеся сумерки.

Вскоре Дарфир тихонько выругался и указал на скалы. На темном небе мелькнула огромная крылатая тень. Кровь Фейлин заледенела, когда девушка услышала знакомый с детства охотничий клич.

— О Богиня, — црошептал Дарфир. — Неужели он за нами?

— Нет, — произнес другой мужчина. — Смотри сам.

Дракон опустился в ущелье и исчез в темноте. Раздалось слабое ржание и тут же прекратилось. Через несколько минут самец снова поднялся в небо, летя к своему насесту и неся в когтях огромный, тяжело обвисший труп. Даже на таком далеком расстоянии было прекрасно видно, что это лошадь мальчика-оруженосца.

— О нет… — выдохнула Фейлин и ударила пятками в бока кон?. Остальные последовали за ней. Сердце рыжеволосой девушки билось так же неровно, как неровно ударяли о землю копыта их лошадей.

Вдруг она натянула поводья. Навстречу неторопливо трусила направлявшаяся домой серая в яблоках лошадь лорда Фарида. Дарфир поскакал вперед и схватил ее за уздечку. С первого взгляда они заметили следы крови на шкуре и поводьях — там, где их касались руки Фарида.

— Этот конь знает дорогу домой, а тот, которого схватил дракон, не знал,

— мрачно сказал Дарфир. — Конь принца сейчас может быть где угодно.

— Они не упали с лошадей… — прошептала Фейлин. Самый старый из мужчин, Лойс, проворчал себе в бороду:

— Тот, кто заставил их потерять коней, ходил на двух ногах и направил против них сталь.

— Или стекло, — добавила Фейлин. — И медлить где-нибудь поблизости он не станет. Лойс, ты сможешь найти их следы?

Старик кивнул и поспешно спустился с лошади, чтобы изучить тропу.

— Приведи коня. Он может нам понадобиться. Фейлин взглянула на Дарфира.

— Как ты думаешь, что случилось?

— Неужели мериды смогли спуститься так далеко на юг, а мы даже не узнали об этом?

— Они бы не посмели. — Однако протест девушки прозвучал не слишком уверенно.

Лойс отошел от них подальше и вскоре крикнул, что нашел следы. Пройдя немного вверх, они обнаружили то место, откуда лошадь оруженосца свернула и бешеным галопом поскакала прямо в ущелье. Они молча поехали дальше. Свет постепенно тускнел, и каждая тень казалась полной угрозы. Наконец Фейлин остановилась, увидев на земле темные очертания. Она вскрикнула и спрыгнула с седла.

Фарид лежал в луже собственной крови, сжимая в руке меч с обагренным клинком. В его боку зияла страшная рана. Смерть ничуть не смягчила его. Казалось, лорд вот-вот сядет и снова обрушит на врагов свою ярость. Фейлин опустилась рядом, нежно погладила его по лицу, закрыла невидящие глаза и склонила голову.

— Взгляните-ка сюда, — крикнул Лойс, и она подняла глаза, полные слез. Старик стоял в нескольких шагах от нее и указывал на землю.

— Везде кровь. Наш лорд и его высочество хорошо постояли за себя. Тела тащили волоком… Видите борозды от каблуков в грязи? Когда все кончилось, трое из нападавших не смогли встать!

— Или двое и принц Рохан… — еле слышно сказала вздрогнувшая Фейлин.

— Разве он носил шпоры? Тут следы от трех пар шпор.

— Не знаю. Не могу вспомнить.

— Обученный своим отцом и ездящий на лошади лорда Чейналя? Шпоры никогда не касались такого коня… или любого другого, на котором ездил принц Рохан.

Она провела кулаком по глазам и приказала:

— Дарфир, клади нашего лорда на его лошадь. Мы отвезем его домой.

— Успеется. Надо пройти по следу до самого конца, — буркнул Лойс.

— Но уже почти стемнело, — возразил Дарфир. Лойс выругался, сплюнул, а затем куда-то отправился. Фейлин догнала его.

— А вдруг мы найдем их? Нас четверо против неизвестного числа противников, которые будут держать меч у горла принца. И что будет с мальчиком?

— Мало, конечно, чтобы выдержать бой. Ты всегда все взвешиваешь до последней крупицы, да?

— Я думала, что это ты у нас золотых дел мастер. Лойс фыркнул.

— Я стал им только тогда, когда до чертиков надоело переправлять через горы чужое богатство, девушка. Есть менее опасные способы заработать себе: на жизнь.

Перед самым закатом они добрались до места, где из скал выходила наружу открытая горная порода. Лойс горестно покачал головой.

— Судя по отметинам от поводьев, здесь стояло шесть лошадей. Отсюда они ушли более трудной тропой. Теперь даже я не смогу найти их…

— Лойс, взгляни сюда! — Фейлин подняла маленький блестящий предмет, который попался ей на глаза. — Это монета… нет, медальон.

Старик взял его и бережно провел пальцем по обеим сторонам.

— Сделан на монетном дворе, когда мериды владели Стронгхолдом. Тогда у них был легендарный золотых дел мастер. Я узнаю его работу. — Он снова сплюнул. — Мериды, будь они прокляты!

Когда они возвращались к Дарфиру и его молчаливому напарнику, Лойс спросил:

— Ты когда-нибудь видела его принцессу?

— Нет. Каждый раз, когда они приезжали, я наблюдала за драконами.

— Огонь в ее волосах, Огонь в ее руках… Она вызывает его по собственному желанию. Но ничто не сравнится с тем Огнем, который она обрушит на меридов, когда узнает об этом. Она поведет за собой целые армии и не пожалеет ничего, чтобы вернуть его.

— Но если она это сделает, мериды убьют принца! Глаза Лойса сверкнули в темноте.

— Ты никогда не видела принцессу, — сказал он.

Белиав потер ритуальный шрам на подбородке и взглянул на очертания лун, едва видимых между острыми вершинами. Они поднимутся только через несколько дней и дадут столько света, что можно будет безопасно ездить по горным тропам. А пока он ежеминутно рисковал поскользнуться или пропустить важную примету. Время было совершенно неподходящим, они слишком рисковали, и принцесса будет недовольна. Впрочем, это ее трудности, подумал Белиав и выругался, когда лошадь споткнулась о камень. Откуда ему было знать, что этот дурак принц поедет смотреть на своих любимых драконов так быстро? Как он мог упустить момент, когда Рохан оказался поблизости от того места, где его должна была ждать засада, рассчитанная на долгий срок?

Они прибыли только вчера. Белиав никогда не выбрал бы для засады такой редкий кустарник, но… победителей не судят. Он натянул поводья и позволил себе плюнуть на светловолосую голову принца. Рохан лежал поперек седла, как куль с мукой. Веревка, стягивавшая его запястья и лодыжки, Была пропущена под брюхом лошади. Еще одна лошадь везла поперек седла тело мерида, плотно завернутое в ткань, чтобы кровь, капавшая из страшной раны, не оставила следов. Меч принца, ответственный не только за эту смерть, сейчас принадлежал Белиаву. Так же как ножи, о которых его предупреждали, и золотая мантия без рукавов. Он потерся щекой о плечо и почувствовал прикосновение к коже гладкого шелка с серебряной вышивкой. Жаль, конечно, что красивый наряд был распорот и испачкан кровью. Может быть, служанки принцессы сумеют его зашить и почистить? Сейчас, когда они закончили гобелены с чертовыми драконами, им все равно нечего делать.

Подковы лошади Белиава снова скользнули, и он криком предупредил об опасности людей, ехавших за ним следом. Двое из них были ранены, двое убиты и прикручены к седлам, а один вез связанного оруженосца с кляпом во рту. Была потрачена уйма времени, чтобы обезопасить себя от всяких неожиданностей, да и передвижение было медленным, поскольку трех лошадей пришлось вести в поводу. Но о том, чтобы бросить трупы на поле боя, не могло быть и речи. Это были люди Янте. Достаточно было посмотреть на их одежду, чтобы все понять. А сколько времени ушло на поиски в грязи этой проклятой стрелы… Люди принца должны были поверить, что только мериды несут ответственность за его захват. Поэтому они и бросили медальон в надежде на то, что кто-нибудь обязательно найдет его. Белиав усмехнулся при мысли, что лорд Чейналь, направляясь на север во главе армий Пустыни, проедет как раз мимо Феруче, где будут держать Рохана. И он останется там до тех пор, пока Янте не сделает с ним то, что она задумала. Будь воля его, Белиава, он без всяких затей отправил бы принца разрубленным на части его фарадимской ведьме, но Янте категорически запретила это. Принцесса уверила его, что придуманный ею план куда более выгоден для меридов; при этом в глазах Янте горел такой мрачный огонь, что спорить не приходилось. Нет, совсем не потому, что он доверял ей, размышлял Белиав, откидываясь назад, чтобы унять боль в спине. Лорд Фарид сильно ударил его, пока еще был в седле, и он с наслаждением вонзил меч в бок старика. В общем, синяков на нем хватало, а езда верхом не способствовала уменьшению боли в избитом теле. Ладно, до Феруче осталось всего тридцать мер, там он отдастся в руки служанок принцессы, а самого Рохана отдадут Янте… Так вот, Белиав совсем не доверял ей, но в данное время изменение плана не принесло бы ему никакой выгоды. Некоторые подробности этого дурацкого плана забавляли его, но в общем ему было все равно. Пусть принцесса потешится Роханом как любимой игрушкой, а когда надоест, велит сбросить его на скалы. Он, Белиав, собственноручно сделает это.

Он потянулся, не имея возможности отпустить поводья или веревку, чтобы почесать спину, и подумал о том, как бы быстрее передать сообщение своим братьям на севере, чтобы они ускорили приготовления. Нападение на Тиглат должно начаться раньше, чем планировалось. Янте и Ролстра предостерегали против этого, но никогда не будет более удобного момента, чтобы уничтожить проклятую крепость. Верховный принц вместе с молодым принцем Ястри Сирским скоро начнут военные маневры у реки Фаолейн. Согласно плану Ролстры, они должны были одним махом уничтожить всю армию Пустыни. Поэтому он и приказал меридам не предпринимать никаких действий против Тиглата, чтобы лорд Чейналь не вздумал разделить свои силы и сражаться как на севере, так и на юге. Но сейчас Тиглат был беззащитен, и если верховный принц думает, что мериды не воспользуются этим шансом, он ошибается. Если лорд Радзинский разделит армию, тем хуже для Ролстры. Действительно, сказал себе Белиав, слишком жирно будет с верховного проглотить одним глотком всю Пустыню. Если Тиглат будет в руках меридов, Ролстра не сможет нарушить обещание, что северная часть Пустыни будет возвращена ее законным владельцам. Разве можно доверять хоть одному слову старого лжеца?

Когда Рохан повернул голову и издал сдавленный стон, Белиав опустил глаза, вынул ногу из стремени и ударил принца в висок. Нельзя было позволить себе большего, не рискуя вызвать гнев Янте. Рохан опять потерял сознание. Слабый лунный свет озарил кровавое пятно на его плече, и Белиав улыбнулся. Что бы ни было, а он доставит принца живым, как обещал. Но зато к зиме мериды снова будут хозяевами Стронгхолда.

Эта мысль грела его еще несколько мер, а там дорога стала полегче. Наконец показалось солнце, и Белиав прибавил ходу. Он проклял гарнизон у Феруче, из-за которого путь, и так казавшийся бесконечным, пришлось удлинить еще на десять мер. Но все было бы сведено на нет, если бы люди Рохана заметили странный конный отряд, направлявшийся в Феруче.

Солнце было по-летнему жарким и нещадно палило даже на рассвете. Наконец Белиав повел своих людей по узкой тропе с задней стороны замка. Испуганная охрана на редких постах выкрикивала пароль, он ворчливо отвечал. Шпили крепости, торчавшие из-за скал, дразнили Белиава еще три меры, прежде чем он достиг ворот. Во дворе мерид слез с лошади, ощущая боль в каждом мускуле, и схватил бурдюк с водой у первого попавшегося навстречу слуги. Осушив его, Белиав тяжело вздохнул и повернулся, когда послышался властный голос стоявшей на лестнице Янте.

— Ты почему так скоро вернулся?

— Скажи спасибо, что я вообще здесь, — бросил самолюбивый мерид.

О Богиня, но эта женщина действительно прекрасна, подумал Белиав. Его взгляд пробежал по совершенному телу принцессы, едва прикрытому желтым шелком ночной рубашки. Она была босиком, волосы непричесаны — сразу видно, что его приезд поднял Янте с постели. Когда лицо принцессы внезапно осветил внутренний огонь, мерид понял, что она увидела Рохана.

— Он не пострадал, нет? — Голос ее был взволнованным, как у матери, но в пронзительных темных глазах не было и намека на материнскую нежность.

— Немного. Отметина в плече и рана на голове. Он твой, принцесса. Делай с ним что хочешь.

— Непременно, — сказала Янте и жестом подозвала к себе ожидавших поблизости служанок. Они уложили принца на землю, затем подошли двое мужчин с подстилкой. Когда Рохана унесли в крепость, принцесса заметила мальчика.

— А это кто такой?

— Наверно, его оруженосец. Фарид погиб в стычке. Думаю, ты не рассердишься за это. Я не убиваю детей.

— Значит, есть границы и у твоей жестокости. Как интересно… Вынь кляп. Я хочу послушать, что скажет этот щенок.

Одеревеневший от долгой ночи и еще более долгого дня, проведенного в седле, мальчик был в неописуемом гневе. Когда изо рта у него вытащили кляп, он плюнул на землю, а потом плюнул еще раз — теперь в Янте.

Она нахмурилась и вытерла щеку.

— Только попробуй сделать это еще раз, дрянь! Как тебя зовут?

Он упрямо выпятил подбородок и взглянул на нее.

— Говори, пока я не вырвала тебе язык! Зеленые глаза мальчика широко раскрылись, но он промолчал.

— Это не цвета Рохана, — быстро проговорила Янте. — То есть голубой и серебряный его, но черный и зеленый… — Приложив палец к безукоризненной щеке, она стала вспоминать и вдруг засмеялась, — О, я должна была сразу догадаться об этом по твоим глазам! Ты родственник фарадимской ведьмы, ты из Речного Потока! — Повернувшись к Белиаву, она промолвила:

— Как мудро с твоей стороны, что ты не убил его. Он будет моим посланником к Сьонед. Знаешь, что ты ей расскажешь, мальчик? — с порочной улыбкой обратилась она к Тилалю. — Что целая армия «Гонцов Солнца» не сможет получить назад ее бесценного мужа, даже если во главе с Андраде встанет на колени перед моим отцом — верховным принцем. Рохан сейчас целиком мой, малыш, как это и должно было быть с самого начала. Поэтому я сохраню тебе язык, а ты в точности перескажешь Сьонед все, что увидишь.

— Она убьет тебя! — взорвался мальчик.

— Фарадим убьет? Никогда! У нее не хватит смелости. И ни у кого из них. А вот у меня хватит, и твой принц скоро испытает это на своей шкуре. Белиав, присмотри, чтобы щенка как следует накормили и почистили. Я хочу, чтобы его поскорее привели в состояние, пригодное для обратного путешествия в Стронгхолд.

— Что ты собираешься сделать с милордом? — воскликнул мальчик.

— Для того, чтобы понять это, тебе придется немножко подрасти, — засмеялась принцесса. — Впрочем, потом можешь вернуться, если захочешь, и слегка подучиться. Понаблюдаешь, а потом расскажешь зеленоглазой суке, как я забочусь о ее любимом.

Она поднялась по лестнице, приказав женщинам заняться ранами принца. Наконец Белиав понял, чего она хочет, вспомнил гобелены с драконами и порадовался, что они готовились не для него.

Глава 22

Клеве провел четырнадцать из своих сорока четырех лет в разъездах по северным странам, сопровождаемый только двумя крепкими пони, пригодными для путешествий в горах. Одинокая жизнь странствующего фарадима вполне устраивала его; он избегал крупных и многолюдных поселений с таким же усердием, с каким избегал путешествий по воде. Но каждую весну он проводил пару недель в Тиглате, наслаждаясь обществом некой вдовы, хозяйки постоялого двора, и поздравляя себя с тем, что его остальная жизнь проходит вдали от крепостных стен и душных, грязных городов.

Как обычно, Клеве посетил маленький дворец лорда Эльтанина, сложенный из солнечно-желтого камня… обезлюдевший со смертью красивой, молодой леди Анталии. Клеве ожидал, что лорд, как обычно, попросит его связаться с принцессой Сьонед, дабы сообщить ей вещи слишком важные, чтобы доверять их пергаменту, и благодаря клятве фарадима сохранявшиеся в абсолютной тайне. Но лорд Эльтанин, лицо которого было изборождено ранними морщинами, делавшими его чуть ли не старше самого Клеве, имел для принцессы только два коротких послания; мериды угрожают, а долгожданного принца Рохана все нет и нет…

Вот так и вышло, что Клеве удалось погостить в Тиглате всего один день. Принцесса с солнечным лучом передала ему приказ немедленно отправиться в Скайбоул с двумя целями:

Выяснить, где ее муж, и передать предупреждение об угрозе нападения меридов. Ее цвета строго контролировались, как и подобало фарадиму высокого ранга и принцессе, но под ними Клеве чувствовал черный ужас, который придавал особую значимость ее приказам.

Эльтанин снабдил его лошадью, которая была вдвое больше преданного пони Клеве; четкий аллюр выдавал ее происхождение из конюшен лорда Чейналя. Странствующему фарадиму никогда не доводилось ездить на столь быстром и благородном животном, и он мысленно извинился перед своим старым другом за черное предательство.

Но быстроты прекрасного скакуна не хватило бы, чтобы избавить Клеве от опасности, с которой он столкнулся в полдень первого дня путешествия. К нему приближались четыре всадника. Клеве сжал державшие поводья пальцы, чтобы почувствовать успокаивающее прикосновение своих колец. Всего пять, но этого достаточно, чтобы защитить себя Огнем, а если потребуется, то и небольшим колдовством. Он, в течение многих лет занимавшийся ремеслом скитающегося «Гонца Солнца», не раз встречался с ворами и бандитами, которые относились к его профессии с недостаточным уважением. Клеве всегда соблюдал запрет на убийство, но не стеснялся останавливать посмевших напасть на него глупцов.

Когда четыре всадника поскакали навстречу. Клеве натянул поводья и начал готовиться. При их приближении он поднял вверх правую руку и растопырил пальцы под углом, чтобы поймать кольцами солнечный свет.

— Слава Богине! — воскликнул молодой голос. — «Гонец Солнца», нам нужна твоя помощь!

Клеве застыл на месте. К нему подъехали молодой человек, девушка приблизительно того же возраста, пожилой мужчина и зеленоглазый мальчик с сердитым, покрытым синяками лицом. Фарадим заметил мечи, ножи, говорящие цвета и запыленную, но дорогую одежду. Молодой рыцарь, ныне занимающийся мирными делами, оруженосец и девушка, чье положение было не совсем ясно. Клеве облегченно вздохнул. Единственная угроза, которую они представляли, заключалась в состоянии их лошадей: с первого взгляда было ясно, что на них ехали слишком долго и слишком быстро.

— Чем я могу быть вам полезен? — задал вежливый вопрос Клеве.

— С чего начать? — горько спросила девушка, отбрасывая со лба волосы.

— Может быть, с имен? — предложил фарадим. — Меня зовут Клеве, и мне кажется, что я именно тот человек, которого вы ищете от самого Скайбоула.

— Все верно, — подтвердил юный рыцарь. — У нас есть новости для принцессы Сьонед, которые нельзя доверить курьеру… да она и сама сейчас далеко от Стронгхолда. — Затем он помедлил и вдруг прищурился. — Откуда ты знаешь, что мы из Скайбоула?

Клеве улыбнулся, принимая запоздалую дань уважения к его умению применять принцип дедукции, надежно вдолбленный в Крепости Богини, и решил не отвечать. Во всяком случае, леди Андраде никогда никому ничего не объясняла. Он взглянул на солнце, уже достигшее вершин западных холмов.

— Быстро говорите, какое послание вы хотите передать, иначе солнце зайдет и я не смогу связаться с принцессой раньше, чем взойдут луны…

— Они захватили его! — крикнул мальчик. — Принцесса Янте похитила принца и держит его в Феруче!

Молодой рыцарь взглядом заставил его замолчать и начал рассказ. Их звали Вальвис, Тилаль, Фейлин и Лойс — два последних из Скайбоула, а первые из ближайшего окружения принца в Стронгхолде. Только Лойс ничего не добавил. Он молча сидел на лошади, в то время как трое быстро пересказывали всю историю, то забегая вперед, то возвращаясь назад. Тем временем Клеве составлял в уме краткое сообщение, продолжая думать даже в тот момент, когда начал сплетать луч, который следовало направить к лорду Долины Фаолейна, где сейчас гостила принцесса. Он полетел вдоль лент гаснущего солнца, во второй раз за этот день. Клеве был благодарен принцессе за незамедлительный ответ и сильное, уверенное прикосновение к лучу.

Благослови тебя Богиня, миледи. А сейчас быстро, так как солнце садится, а у меня всего пять колец. Твой принц в поисках драконов попал в засаду и отвезен в Феруче. Его оруженосец не пострадал, был отпущен и встретил остальных, которые направлялись ко мне в Тиглат. Твой гарнизон у Феруче вырезан. В Скайбоуле не хватит воинов, чтобы взять замок штурмом. Лорд Фарид мертв. Тиглат не сможет помочь, ибо оруженосец узнал, что мериды на днях нападут на него. Вальвис ждет твоих приказаний.

РОХАН! Ее крик, полный невыразимого отчаяния, чуть Не затмил сам солнечный свет, и Клеве обрадовался, что остальные четверо не могут слышать его. Затем она заставила себя успокоиться, но в цветах ее спектра заполыхала такая ярость, что Клеве невольно вздрогнул.

Благослови тебя Богиня, «Гонец Солнца». Направь Вальвиса в Тиглат с новостями о меридах. Моим именем пусть поднимает север на войну. Сопровождай его и связывайся со мной в полдень, когда солнце в зените. Я соберу армии на юге и… и с помощью Богини превращу Феруче в мертвые пески!

А затем солнце село, горные отроги погрузились в темноту, и Клеве возвратился к самому себе. Он несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоить биение сердца. Еще минута, и он потерялся бы в тени…

Когда он смог говорить, то подробно передал приказ принцессы. Как и следовало ожидать от юного рыцаря, Вальвис разрывался между желанием участвовать в сражении против врагов принца и необходимостью отбить его у принцессы Янте.

— Север может поднять лорд Эльтанин, — наконец произнес он. — А мой долг

— быть с милордом.

Фейлин смерила его гневным взглядом и воскликнула:

— Мы спорим об этом с самого Скайбоула! Ты не виноват в том, что принц попал в засаду! Как ты или кто-нибудь другой мог это знать? Твой долг — подчиняться приказам принцессы и вести север на меридов!

Когда эта пара повернулась к нему, Клеве поспешил спрятать нескромную улыбку. Обоим лет по двадцать, оба полны гордости и юного нетерпения… Он поймал искрящийся смехом взгляд Лойса. Старик отвернулся от Клеве и серьезно посмотрел на Вальвиса.

— Поезжай, — сказал Лойс. — Она приказывает. Тилаль вернется с нами в Скайбоул. Он будет нужен, чтобы рассказать о Феруче.

Вальвис коротко глянул на оруженосца, который пытался выразить свой протест.

— Помолчи, — строго сказал он. — Ты поедешь с ними. И я тоже.

— О преславная Богиня! — воскликнула Фейлин. — Почему мужчины так упрямы? Принцесса Сьонед приказала вам ехать. Так поезжайте! — Она повернулась к мальчику. — В моем кабинете есть перья и пергамент. Лойс покажет тебе. Опиши как можно подробнее все, что ты видел в крепости и вокруг нее — сколько там воинов, какие укрепления, ворота, подходы… Да сохранит тебя Богиня! Передай мой поклон принцессе. — Девушка бросила взгляд на рыцаря. — Ты едешь? Или собираешься попусту ломать голову над тем, что такое долг перед сеньором, пока мериды готовятся к набегу?

Вопрос был риторическим. Фейлин освободила Вальвиса от ответа, галопом поскакав в сторону Тиглата. Только теперь все поняли, что она решила сопровождать Вальвиса и Клеве. Юный рыцарь выругался, Тилаль и фарадим остолбенели, а Лойс хлопнул себя по бедрам и разразился хохотом.

— Ай да северянки! Только скажи слово «мериды», и они готовы схватиться за меч! Догоняй ее, парень, иначе она примет командование на себя!

Именно о том, чтобы принять командование на себя, подумала и Сьонед, как только очнулась от сообщения Клеве. Лорд Байсаль, который не оставил мысли о новой крепости и сопровождал принцессу к месту будущего строительства, что-то удивленно пробормотал, когда Сьонед внезапно прервала разговор и застыла с потусторонним выражением «Гонца Солнца», несущегося по лучу света. Он видел подобное шесть лет назад в знаменном зале Стронгхолда, когда она использовала лунный свет, чтобы поймать изменника Фарадима, работавшего на Ролстру. Однако стоять рядом с занятым делом «Гонцом Солнца», который к тому же был знатной дамой, ему до сих пор не приходилось…

Невразумительный лепет сразу прекратился, когда лорд услышал обращенные к нему слова. Байсаль — один из самых мирных, спокойных и незлобивых людей на свете — испуганно отшатнулся при виде искаженного яростью лица принцессы. А приказ созвать к завтрашнему утру всех мужчин, способных носить оружие, и разослать гонцов в ближайшие поместья и крепости с требованием явиться на смотр заставил его лишиться языка. Требование было неслыханным… Когда к лорду вернулся дар речи, Сьонед размашисто шагала к поместью, и Байсалю пришлось бегом догонять ее.

— Но, миледи… провизия, лошади, оружие! — задыхаясь, воскликнул он. — Невозможно все приготовить за один день!

— За провизию будет заплачено. Сверх того, что вы обычно получаете во время войны. Я не вор. Лошади на пастбищах. Поймайте их, оседлайте и приготовьте к завтрашнему утру. А что касается оружия, то какой же вы атри, если не имеете его под рукой?

— Я мирный человек! — воскликнул Байсаль, дрожа от обиды. — Миледи, почему вы говорите о войне? Что случилось?

— Ролстра. — Это имя со свистом вырвалось из ее губ. — Ролстра и его дочь Янте. Лорд Байсаль, я требую выполнения от вас вассальной клятвы для вызволения сеньора из замка Феруче, принадлежащего дочери верховного принца. Этого с вас достаточно?

Байсаль превратился в соляной столп. Сьонед продолжала свой путь в одиночестве, зная, что секундное промедление и попытка объяснить случившееся закончатся тем, что она сорвется и закричит. Рохан в плену у Янте! Конечно, принцесса отпустила Тилаля, чтобы тот подтвердил подробности, которые услужливо подсказало Сьонед ее буйное воображение… Суматоха, царившая во дворе, отвлекла ее. Надо поискать Оствеля.

Но вместо него она нашла собственного брата.

— Сьонед! — крикнул Давви. Увидев сестру, он сунул поводья груму и поспешил заключить ее в объятия, благоухавшие запахом кожи, конского и человеческого пота. Ошеломленная Сьонед поглядела через его плечо и только тут поняла причину неразберихи.

— Давви! — Она отпрянула и изумленно уставилась на брата. В последний раз они виделись два года назад, когда Давви привез в Стронгхолд Тилаля. — Что ты здесь делаешь? Да еще с вооруженным до зубов отрядом… Давви, объясни мне!

На нее глядели зеленые глаза их матери. Давви был на полголовы выше и на двенадцать лет старше Сьонед, но пыль, въевшаяся в тонкие морщинки у глаз, старила его по крайней мере вдвое. Глубоко запавшие щеки делали еще заметнее плотно сжатые губы.

— Я привел тех, кто был под рукой, но, конечно, далеко не всех, иначе Ястри сразу бы обо всем догадался. Еще два отряда по двенадцать человек каждый будут здесь через день-другой. Я опередил их, потому что выбрал кратчайший путь.

— Что ты говоришь? О чем не должен догадаться Ястри?

— Пойдем в зал и поговорим. У меня нет сил. Я не спал две ночи… или три?

Сгорая от беспокойства, Сьонед проводила его в дом, выстроенный из камня и дерева, и вошла в помещение, которое служило Байсалю столовой, знаменным залом и спальней для слуг одновременно. В его дальнем конце виднелась узкая лестница, которая вела в покои членов семьи лорда. Сьонед провела брата наверх, в освобожденную для нее спальню дочерей Байсаля. По пути она засыпала брата вопросами, на которые не получала ответа.

— Черт возьми, скажи, наконец, почему ты здесь! — потребовала она, впиваясь ногтями в его руку. — Ты должен был встретить меня через пять дней на южном мосту!

— Далеко отсюда до Речного Потока… — без всякой связи произнес он.

— Это я знаю! — Услышав в своем голосе истерические нотки, Сьонед закрыла дверь, прижала ладони к дереву и несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Когда она повернулась, брат сидел верхом на стуле, держа в руках чашу вина. Принцесса уперлась кулаками в бедра, вздохнула еще раз и приказала:

— Рассказывай!

Давви осушил чашу одним глотком.

— Налей мне еще. Надеюсь, это не уронит твое достоинство принцессы? Плесни и себе заодно…

— Немедленно говори, почему ты приехал сюда с половиной своих людей, иначе я вылью этот кувшин тебе на голову! — Она наполнила его чашу, а затем последовала совету брата и налила немного себе.

— Если бы это была половина моих. людей… — вздохнул Давви, держа чашу обеими руками. Локти его уперлись в колени, плечи сгорбились. — Ролстра добился своего. Он получил нашего молодого принца…

Сначала Сьонед решила, что речь идет о Рохане, и очень удивилась, как брат сумел узнать это. И только через минуту до нее дошло, что речь идет о принце Ястри, шестнадцатилетнем сыне их родственника, умершего от чумы Халдора Сирского.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

— Я был в Верхнем Кирате, когда к принцу прискакал гонец от Ролстры. Тогда никто из нас не подумал ничего дурного. Ястри неплохой парень, просто слишком молодой и честолюбивый. Они с Ролстрой проводят военные маневры на равнинах Каты. Военные маневры, — повторил он, мрачно глядя на сестру. — В кавычках. Я должен был присоединиться к ним. Но вместо этого прибыл сюда. Он мне седьмая вода на киселе, а ты — родная сестра.

Наконец Сьонед поняла, что кроется за словами брата, и страшно побледнела.

— О Богиня… — прошептала она, отчетливо вспоминая карту, которая висела в кабинете Рохана. Мериды на севере, Ролстра и Ястри с войсками на юге… Ни один здравомыслящий принц или принцесса не могли не видеть таившейся в этом смертельной угрозы.

— Конечно, ты знаешь, что за всем этим стоит верховный принц, — продолжал Давви. — А Ястри идет у него на поводу. Под предлогом обучения мальчика искусству полководца, которым обязан владеть каждый принц, а Халдор умер, не успев передать сыну военную науку, Ролстра получит его войска и использует их для захвата Пустыни. Сьонед, он только в дне пути от Фаолейна. Если потребуется, я приведу к тебе всех моих людей. Договор с Сиром теперь не стоит и ломаного гроша. Ястри уже нарушил свою клятву передо мной и всеми атри страны, угрожая Пустыне.

— Но…

— Ты хотела выслушать меня, так дай закончить. — Он глотнул из чаши и выпрямился. — На твоем месте я немедленно передал бы лорду Чейналю приказ готовиться к войне. Ролстра найдет предлог, чтобы пересечь границу. Возможно, Рохан, с его языком мудрого дракона, сумел бы отговорить верховного принца, но я в этом сильно сомневаюсь. Я убедился, что после Риаллы Ролстра спит и видит, как бы устранить Рохана со своего пути и прибрать к рукам Пустыню… или передать ее меридам, что одно и то же.

— Рохан… — Она с трудом выговорила это имя и умолкла, гневно глядя на свое кольцо с изумрудом. — Мериды собираются напасть на Тиглат. Я только что получила сообщение на солнечном луче. Наши силы будут раздроблены, Давви. Я собиралась объявить смотр и направить их всех…

— Клянусь Богом Бури, вот и предлог для Ролстры! Мериды перейдут границу, и тут же вступит в силу этот проклятый договор о взаимопомощи. Верховный поступит очень просто: пересечет Фаолейн, притворяясь, что идет на помощь к Рохану. А путь до Тиглата неблизкий, и на нем может случиться все, что угодно…

— Теперь это не имеет никакого значения! — выкрикнула Сьонед. — Ты не знаешь главного. Рохан у Янте! Она держит его в Феруче!

Давви широко открыл глаза, уронил чашу на пол и протянул руки к сестре.

— Ох, Сьонед… — прошептал он. Ужасно хотелось заплакать. До того, как в Речном Потоке появилась леди Висла, брат и сестра были очень близки.

Сьонед с радостью взвалила бы свою ношу на Давви и поручила ему исправить зло. Но это было достойно только маленькой девочки, а Сьонед давно выросла. Она не могла даже выплакаться в руках брата, переставшего быть ей родным человеком много лет назад; впрочем, ничьи объятия на свете не принесли бы ей утешения, кроме объятий мужа.

Сьонед высвободилась и поняла, что все еще держит в руках чашу с вином. Она сделала большой глоток и решительным жестом убрала со лба волосы.

— Ты прав, надо сообщить в Радзин. Сегодняшняя ночь будет лунной.

Давви, шагнувший было ей навстречу, застыл на месте и вдруг покачал головой.

— Я совсем забыл, кто ты. Забавно… Я могу представить тебя принцессой, но…

— Но не фарадимской ведьмой? — закончила она, слегка улыбаясь. — Ты сам убедишься в этом, когда поднимутся луны.

— Хорошо. А пока сядь и отдохни. Не спорь. Принцесса ты или «Гонец Солнца», я все еще твой старший брат, девочка. — Он ласково подтолкнул ее к кровати и сел рядом. — А сейчас расскажи, как это случилось.

Она рассказала Давви все и прокляла себя, когда увидела, как он побледнел при упоминании о сыне.

— С ним все в порядке, не волнуйся, — быстро спохватилась она. — Янте позволила ему уйти, наверно, для того, чтобы он вернулся и во всех подробностях рассказал, как она собирается убить Рохана. — Сьонед устремила невидящий взгляд на чашу с вином. — Я убью ее, Давви. Клянусь, что убью.

— Леди Андраде…

— Может сколько угодно обсуждать это с Богиней на досуге! Я увижу, как Янте падет от моей руки! Да, фарадимам запрещено убивать, но только не принцессам. Неужели ты не понял? Правитель имеет право казнить людей. — Сьонед заметила, что у нее дрожат руки, и поставила чашу. Она уже убивала; сколько еще убийств понадобится ей, чтобы понять эту нехитрую истину? Она больше не была «Гонцом Солнца», соблюдающим обеты, которые не распространяются на принцессу. Она давно нарушила все свои обеты. Ради Рохана.

— О Богиня, мой Рохан… — Она крепко обхватила себя руками и принялась раскачиваться взад и вперед, тщетно пытаясь унять колющую боль в сердце.

— Она не убьет его. — Давви погладил ее по спине.

— Да, до тех пор, пока не наиграется с ним! Ролстра и Янте заплатят за это жизнью! Им нужна Пустыня, да? Ну что ж, они ее получат. Их трупы поглотят Долгие Пески!

— За Фаолейном стоит союзное войско Ролстры и Ястри, а в нем девять сотен мечей, — предупредил брат.

Сьонед заставила себя выпрямиться и вытянуть руки. Кольца фарадима сияли, изумруд пылал зеленым огнем.

— Взгляни на них, Давви. Разве есть у Ролстры хотя бы один такой союзник? Вот к чему стремилась Андраде! Я знаю, все было задумано по-другому, но цель была именно такой. Принцесса-фарадим! Я могу вызывать Огонь. Это стоит больше, чем девять сотен всадников.

— Сьонед, мне не так уж много известно о «Гонцах Солнца», но я точно знаю, что ваши клятвы запрещают убивать.

— А мои клятвы принцессы? Или жены? Андраде знала, что делала, когда выбрала меня в жены Рохану. Я думаю, она рассчитывала на то, что фарадимами будут наши сыновья… но я бесплодна, Давви. Чума положила конец моей последней надежде. Поэтому придется действовать самой. Я воспользуюсь своим титулом и своими знаниями. — Она мрачно улыбнулась. — Не думаю, что Андраде считала меня способной на это. Но она сама заварила эту кашу и, насколько я знаю леди Крепости Богини, сама станет ее расхлебывать. Она не дура.

Лоб Давви прорезала еще одна глубокая морщина.

— Не заносись, Сьонед, — предостерег он.

— Мне некуда заноситься. Я замужем за принцем драконов, брат. Никто не летает выше нас.

Принцесса Тобин, одетая в платье цвета красного вина, прошла в покои сыновей, чтобы пожелать детям спокойной ночи. Она спешила: надо было успеть уложить волосы для небольшого вечера в честь посла из Сира. Перекинув через плечо тяжелую косу, она вошла в спальню, готовая к схватке с буйными близнецами. Они терпеть не могли ложиться в постель, и если это удавалось без особого труда, то надо было ждать беды: либо болезни, либо какой-то особенно хитрой каверзы.

Можно было побиться об заклад, что в спальне идет бой подушками… Да, так оно и есть. Наставник окаянных двойняшек и пара приставленных к ним несчастных оруженосцев устроили баррикады из перевернутых стульев и притаились за ними. Тобин вздохнула. Этих злодеев так быстро не успокоишь. Теперь она точно опоздает на обед.

— Прекратить! — оглушительно рявкнула она. Наставник, изготовившийся вцепиться в сиятельную лодыжку и нанести его светлости оскорбление действием при помощи вышитой подушки, поднял глаза, густо покраснел, потерял равновесие и позорно шлепнулся на пятую точку. Оруженосцы выбрались из-за стульев и трусливо бежали с поля боя. Близнецы издали победный клич и, вооруженные подушками такой же величины, как и они сами, стали подкрадываться к лишившемуся союзников наставнику. Тобин двинулась навстречу, схватила обоих за шиворот и встряхнула, как котят.

— Двое на одного… разве рыцари так поступают? — укорила она. — Оставьте бедного Гервина в покое!

Темноволосые, голубоглазые, похожие друг на друга, как драконы, вылупившиеся из одного яйца, Сорин и Андри даже ухом не повели. Обманутые своей жертвой, которая тихонько поднялась и предусмотрительно ускользнула вслед за оруженосцами, они принялись швырять подушками друг в друга, визжа от смеха, когда наволочки трещали по всем швам и наружу начинали сыпаться перья.

— Клянусь Дьяволом Бури, ну что мне с вами делать? — зарычала Тобин, убедившись, что платье придется сменить. Она взяла близнецов под мышки, уложила в кровати, встала рядом и устремила на сыновей грозный, как ей казалось, взгляд. Помогло это словно мертвому припарки: юные отпрыски ехидно усмехались, глядя на мать, облепленную перьями с головы до ног. Тобин отказалась от заранее обреченной на провал попытки напугать своих бандитов и засмеялась.

— Вы гнусные вредители, и я не знаю, какое бы придумать для вас наказание, — сказала она, по очереди обнимая сыновей. — Может, наслать вам волдырей на задницы?

— Это Огнем фарадима, что ли, которым нам грозила Сьонед? — дерзко спросил Сорин.

— Мы ей тоже не поверили, — ехидно вставил Андри и перебрался в кровать брата, желая получить свою долю материнской ласки.

Тобин поцеловала обоих и прижала их к себе.

— Давайте договоримся: если вы не прекратите хулиганить и придумывать всякие пакости, в этом году в Стронгхолд вы не поедете. Мы с отцом будем в это время в Визе, а вы останетесь дома!

— Но Сьонед обещала показать нам драконов! — завопил Сорин.

— Будет очень стыдно, если ваше поведение не позволит ей сдержать слово, правда? А сейчас спать немедленно! Вы весь день катались верхом, потом устроили настоящую войну… Только посмейте сказать мне, что у вас сна ни в одном глазу!

И вдруг Тобин ощутила, что прижатое к ее груди маленькое тельце странно напряглось. Темная головка Андри повернулась к окну, откуда струился серебряный лунный свет. Голубые глаза расширились, на них набежала тень, щеки побледнели, а губы беззвучно зашевелились.

— Андри… Что случилось, любимый? — холодея прошептала Тобин. Ответа не требовалось. Она слишком хорошо знала эти признаки.

Сорин завозился, участливо притронулся к руке брата и наморщил гладкий лобик. Но то, что было дано одному близнецу, отсутствовало у другого… Тобин оказалась в полосе лунного света и почувствовала прикосновение.

Благослови тебя Богиня, сестра. Извини, что напугала Андри. Тобин… ох, Тобин, Янте схватила Рохана и держит его в Феруче! Войска Ролстры стоят у Фаолейна, готовые к нападению, а мериды уже, возможно, начали войну на севере. Чейн должен собрать южных вассалов и вскоре выступить против Ролстры… Рохану Янте… Северная армия должна защищать Тиглат… и никого нет, чтобы отправиться в Феруче… Скажи Чейну, чтобы он поспешил. Пожалуйста! Он должен успеть!

У Тобин закружилась голова. Принцесса крепко прижала к груди близнецов, словно они были последним и единственным, что приковывало ее к земле. Она прокляла себя за недостаток знаний, который не позволял ей сплести дорожку из лунного света и отправить по ней кучу вопросов. Последовал сильный толчок, совершенно не похожий на обычный мягкий уход Сьонед, и Тобин тихонько вскрикнула.

— Мама! — испугался Сорин и дернул ее за рукав. Она улыбнулась сыну, надеясь его успокоить, и обернулась к Андри. Озадаченный тем, что с ним случилось, мальчик поднял глаза, в которых отражался лунный свет.

— Все в порядке, дорогой, — ласково промолвила принцесса. — Это просто луны, и ничего больше. А сейчас оба ложитесь спать.

— Но, мама…

— Тихо, Сорин. Это только луны.

Она занялась своим обычным делом: поправила простыни, поцеловала сыновей, улыбнулась и пожелала им спокойной ночи. Сорин поверил, что ничего необычного не случилось, и собрался спать. Андри же, ее второй малыш, ее дорогой «Гонец Солнца», был по-прежнему взволнован. Но не испуган. Тобин с гордостью вспомнила, что Мааркен тоже не испугался, когда понял, какой дар он унаследовал от матери. Принцесса погладила Андри по щеке и прошептала:

— Спи спокойно, радость моя. Все будет хорошо, я обещаю.

Он закусил губу, но кивнул и послушно повернулся на бок. Тобин подождала, пока они не уснули, а затем поспешила в свои покои, чтобы переодеться. Она причесалась, но в нарушение этикета, предписывавшего замужним женщинам не показываться на людях без косы, оставила волосы распущенными. Впрочем, это ее никогда не заботило. Тобин быстро спустилась по лестнице и увидела Чейна, который приглашал гостей в обеденный зал. Улыбающаяся Тобин присоединилась к мужу и скрывала нетерпение до тех пор, пока они с мужем не остались у дверей одни.

— Извинись перед гостями, — быстро сказала она. — Я должна поговорить с тобой. Немедленно.

— Тобин, они ждут… — Чейн внимательно посмотрел на жену, и на его скулах заиграли желваки. — Хорошо. Оставайся здесь.

Она слышала, как Чейн любезно извинился перед гостя ми из Сира и приказал, чтобы сейчас же подавали обед. За тем он вернулся, плотно прикрыв за собой дверь.

— Рассказывай. Она так и сделала.

— Янте! — прошипел он. — Дочь дьявола… Тобин, ты уверена в этом?

— Сьонед сказала прямо. Я не знаю, откуда она это узнала и как все произошло, но сомневаться не приходится. Рохан у Янте. — Только теперь она испугалась за брата, за всю их семью и прижалась к широкой груди мужа. — Чейн, она убьет его…

— Нет. Не для того она его похищала. — Его стройное тело дрожало от тщательно скрываемого гнева. Схватив Тобин за плечи, он произнес:

— Иди на обед. Скажи им все что хочешь, почему мне пришлось уйти. Но только не говори правду. — Она заглянула в его глаза и увидела, что голубовато-серебристая ртуть сменилась в них темной синевой несущей бурю тучи. Ярость и инстинкт воина, чувствующего смертельную опасность, превратили лицо Чейна в грозную маску. — Теперь я знаю, почему принц Сира не смог дождаться Риаллы. Войска Ролстры угрожают Пустыне… Я сражу его собственной рукой!

— Сколько еще принцев присоединится к нему?

— Обсудим это позже. У меня много дел.

— Я постараюсь, чтобы обед закончился побыстрее, а потом приду помогать. Торопись, Чейн. — Она встала на цыпочки, поцеловала его, затем приняла величественный вид и вошла в обеденный зал, готовая лгать.

Глава 23

Когда он проснулся, то сначала подумал, что опять заболел чумой. Мучительная головная боль, лихорадка, опухшие глаза и язык, вкус драната — все было знакомо. Но когда он попытался вырваться из темноты болезни и наркотического опьянения, то почувствовал огненную боль в правом плече и уловил запах лекарств. Такой же запах наполнял комнату, когда умирал его отец. Рохан оказался лицом к лицу с памятью и мыслью о собственной смерти. Кружилась голова. Он попытался на ощупь определить тяжесть раны, но кто-то, чьего голоса Рохан не узнал, крепко схватил его за запястья и велел лежать спокойно. Его охватил страх. Язык не шевелился, голова не слушалась, мускулы не повиновались…

— Сьонед… — попытался вымолвить он.

— Тихо. Спать. Скоро будет лучше. Чем-то этот голос был ему знаком… Рохан попытался освободиться от рук, которые сжали его запястья.

— Сьонед!

— Спать. Спать сейчас же…

Крепкое вино с привкусом драната и чего-то еще полилось Рохану в рот, и он поперхнулся. Кто-то выругался — на сей раз мужчина. Вторая пара рук придержала ему голову, и на сей раз попытка влить в него вино оказалась более успешной. Приступ кашля чуть не оторвал ему голову, желудок свело судорогой, которая дошла до плеч и вернулась назад.

— Лежи, — приказал мужчина. Поскольку вино с наркотиком достигло своей цели, оставалось только подчиниться.

— Я пообещал привезти его сюда, но нянчиться с ним не собираюсь, — раздраженно буркнул мужской голос.

— Замолчи, — произнесла женщина. В тоне ее звучала скука. — Если бы ты с самого начала был осторожнее…

— А ты обратила внимание, кого он звал? — глумливо спросил мужчина. — Неужели ты ожидала, что он будет звать тебя? Я, конечно, огрел его по голове, но не до такой же степени…

— Твои насмешки так же неудачны, как и выбор времени, — ядовито ответила женщина.

— Завтра он будет в порядке. Лихорадка идет на спад.

— Ты не понимаешь, насколько велик риск. — Тебе требуется от него только одно: чтобы он не стал евнухом. Я думал, его мозги тебе не нужны.

— Тонкость твоих выражений просто поразительна…

Казалось, Рохан вот-вот вспомнит, где ему доводилось слышать этот голос. Он едва не ухватился за обрывок памяти, но тут начал действовать наркотик, и принц уснул.

Сьонед надела перчатки для верховой езды, сделанные из драконьей кожи, и принялась ждать, когда ей подадут лошадь. Помня о толпе во дворе лорда Байсаля и устремленных на нее любопытных взглядах, она не металась по двору и не показывала виду, что нервничает. Ледяное спокойствие оказалось не только удобной, но и очень полезной маской; налагая запрет на внешнее проявление эмоций, она косвенным образом запрещала себе и сами эмоции.

Когда из конюшни вывели — серого жеребца, к принцессе подошел Давви. В его глазах читалось несогласие. Скрыв досаду, спешившая Сьонед обернулась к брату.

— Ты все-таки собираешься осуществить эту безумную затею? — с укором спросил он, беря поводья из рук грума. — Хотя бы возьми с собой побольше охраны! Ты не можешь знать, что там… или кто.

— Именно поэтому я и беру с собой так мало охраны, отказываюсь от признаков власти и прячу слишком бросающиеся в глаза волосы, — возразила она. — О Богиня! Принцесса едет по своим землям под маской и боится, как бы ее не узнали!

Сьонед выхватила у него поводья и села в седло, жалея, что не может подставить разгоряченную голову дувшему навстречу легкому ветерку. Солнце едва взошло, но было уже жарко. За шесть лет жизни в Пустыне она так и не сумела приспособиться к ее суровому климату. А ведь была еще только поздняя весна. Летом Сьонед будет чувствовать себя совершенно разбитой…

— Мне бы хотелось, чтобы ты дождалась приезда лорда Чейналя, — сказал Давви.

— Тебе известно, что сказать Чейну, когда он приедет. — Она оглянулась, разыскивая взглядом Оствеля. — Я знаю, что делаю. . — Сомневаюсь. Будь осторожна, Сьонед. Ради Богини, пожалуйста, будь осторожна.

— Буду. Но не ради Богини, а ради моего мужа. — Она нагнулась, похлопала брата по плечу и чуть более нежно сказала:

— Не переживай так. Все будет хорошо.

Он сердито фыркнул.

— Сама знаешь, Оствель на моей стороне. Вчера вечером мы долго говорили с ним.

— Ничего другого от вас обоих я и не ожидала. Я уверена, он будет следить за мной в оба и все передавать тебе. — Обведя взглядом двор, наполненный воинами, слугами и лошадьми, она наконец увидела Оствеля и сказала:

— Пора в путь. Береги себя, Давви.

Сьонед развернула лошадь и поехала к воротам, где ее ожидали Оствель и двое вооруженных всадников. Однако тут на пути принцессы вырос лорд Байсаль. Он выбежал из разбитого за стенами лагеря, в котором расположились люди Давви и те, кто успел прибыть сюда вчера вечером из окрестных деревень. Через несколько дней все здешние пастбища и холмы покроются шатрами, и Чейн столкнется со столпотворением. Но Сьонед не могла остаться, чтобы понаблюдать за тем, как пройдет назначенный ею самой сбор.

— Миледи, — взмолился лорд Байсаль, — прошу вас, не уезжайте так быстро! Что я буду делать до того, как прибудет лорд Чейналь?

— Кормить людей, седлать лошадей и готовиться к войне. Если останется свободное время — думать о сооружении новой крепости. Всего хорошего, милорд!

У Байсаля отвисла челюсть. Он посмотрел ей вслед со смешанным чувством тревоги и удовольствия. Ехавший рядом Оствель искоса глянул на принцессу.

— Похоже, теперь он за тебя костьми ляжет.

— Если он пораскинет мозгами и сделает все, что необходимо, каменная крепость ему обеспечена.

Они миновали лагерь, выехали за внешнюю стену и поскакали на север вдоль Фаолейна. Сьонед знала, что со стороны ее действия должны были казаться верхом безрассудства, и была настроена претворить в жизнь свой план еще до прибытия Чейна и Тобин. Все равно ничего нового они предложить не смогут, а их возражения дела не изменят. Все равно никто другой не сможет выполнить то, что она задумала, и Сьонед испытывала некоторое облегчение при мысли о том, что в данном случае ее желание полностью совпадает с ее долгом жены и принцессы.

Войска лорда Эльтанина были заняты обороной Тиглата, так что отсюда Рохану ждать помощи не приходилось. Скованный угрозой вторжения Ролстры с юга-, Чейн не мог вести армию на штурм Феруче. Эта крепость была крепким орешком: к расположенному высоко в горах замку вели только две дороги, тщательно охранявшиеся даже в дни мира. Теперь же, во время военных действий, с них наверняка не спускали глаз. Единственной надеждой Рохана была Сьонед, его принцесса-фарадим. Янте наверняка считала, что она не способна нарушить обет, запрещающий убийство. Очень хотелось надеяться на это. Это сильно облегчит ей задачу, когда действительно настанет время убивать.

Он очнулся в абсолютной темноте; — потное тело ощущало одновременно и тепло, и озноб. Широко открыв глаза, с сильно бьющимся сердцем, он покачал головой. Ощущения собственного тела были единственным якорем, не дававшим ему унестись в открытое море безумия. Но опять подул ветер, спустилась темнота, и со всех сторон к нему устремились драконы, вытянувшие страшные когти.

Он свернулся калачиком у стены пещеры, чувствуя спиной прикосновение шероховатых камней, и в ужасе уставился на окружавшее его зрелище. Драконы борющиеся, спаривающиеся, убивающие; челюсти, с которых капает кровь; глаза, сверкающие, как драгоценные камни; сплетенные, набрасывающиеся друг на друга тела, бьющиеся крылья, хлещущие хвосты. Со страшным треском раскалываются огромные яйца, начинается яростный бой дракончиков, рвущих друг друга зубами и когтями; извергающееся из их пастей пламя жарко и ярко освещает темноту пещеры, словно солнечные лучи…

Когда пламя дракона оббжгло лицо и руки, он вскрикнул; запах обожженной кожи превосходил зловоние крови и спермы дракона. Они еще не увидели его, и он попытался вжаться в стену пещеры. Они продолжали бороться, оставляя борозды в пыли, изрыгая огонь и убивая друг друга, движимые инстинктом выживания и продления рода. Затрепетал шелк: то пронесся по пещере порыв ветра. Вспотевший, но с ледяной кровью в жилах, он отпрянул, а затем вскочил. Соль проступила на его опаленной, почерневшей коже. Жестокость царила кругом, и он затрясся от ужаса, что светящиеся глаза вот-вот обнаружат его и окровавленные когти сорвут с его костей остатки плоти. Неистовый дракон навис над ним, принесенный ветром, и он вскрикнул, давясь собственной желчью с привкусом драната.

— Рохан!..

Он слепо потянулся к ней, прильнул к ее прохладному телу.

— Сьонед…

— Тихо, дорогой, все в порядке. Я здесь. — Раздался короткий металлический лязг, словно из ножен доставали меч, и он закрыл глаза, ослепленный ворвавшимся в пещеру солнечным светом. Сьонед, его принцесса-фарадам, принесла с собой солнце. — Мы в безопасности, любимый.

Он больше не видел драконов, не чувствовал, как стынет в жилах кровь, не ощущал яростного пламени, касавшегося кожи. Сейчас его обвевал тихий ветерок с запахом звезд — такой же нежный, как и ее ласки. Он вздрогнул и положил голову на ее плечо, забыв о том, что делает с человеком дранат.

Не было ни пещеры, ни драконов, ни огня. Только наркотик и лихорадка. Но сейчас он вырвался из-под их власти. Он отдыхал рядом со Сьонед, стыдясь своего ужаса. Она лежала рядом, свернувшись клубочком, и шептала нежные слова, пока он не уснул.

Погоняя лошадь день и ночь, Сьонед прибыла в Стронгхолд еще до полудня. Готовая рухнуть от усталости, она все же заставляла себя держаться и неторопливо идти по каменному двору, больше напоминавшему сухой фонтан, из которого била не вода, а жар. Солнце стояло в зените. Вдруг она почувствовала прикосновение чужих цветов, прилетевших на луче света, и услышала его голос.

— Благослови тебя Богиня, миледи. Мы добрались до Тиглата и предупредили лорда Эльтанийа. Хотя нападения еще. не было, но оно не за горами. Вальвис готовится к нему и ожидает твоих приказаний.

Сьонед удовлетворенно кивнула.

— Благослови тебя, Богиня, «Гонец Солнца». Продолжайте готовиться к войне, как делают на юге, где у Фаолейна стоит лагерем Ролстра. Помощи не будет. Вы должны справиться сами. Скажи Вальвису, что он не должен пытаться штурмовать Феруче. Его обязанность — защищать Тиглат. Я обещаю, что принц скоро будет освобожден.. А сейчас откройся мне, Клеве, и я покажу тебе цвета принцессы Тобин. С сегодняшнего дня посылай сообщения ей. Она не обучена искусству фарадима и не сможет тебе ответить, но передавай ей все то, что передала бы мне.

— Миледи, что с тобой? — Что ты собираешься делать?

— Это неважно. Теперь наблюдай и чувствуй, чтобы суметь найти ее на солнечном луче.

Она сконцентрировалась, передавая «Гонцу Солнца» яркие и милые цвета Тобин. Уверившись, что он сможет узнать принцессу и установить с ней контакт, Сьонед прервала соединявшие их нити света, пока Клеве не успел задать ей новые вопросы.

— Похоже, сеанс закончился? Тогда можешь уйти с этого пекла, — сказал ей Оствель.

Она подняла глаза, удивленная его присутствием.

— Да… Вальвис скоро узнает, что помощь с юга не придет. Ему придется самому руководить защитой Тиглата. — Сьонед осмотрела двор. Множество людей, шум и яркий свет вызвали у нее головокружение. — Оствель… отведи меня в замок, пока я не упала, — прошептала она.

Он сделал вид, что поддерживает Сьонед за локоть только из вежливости, и повел ее по лестнице. Принцесса не могла показать свою слабость. Бесконечные ступени оказались позади; она очутилась в своих покоях и рухнула в мягкое кресло у окна. Когда Сьонед развязала плотный шарф и распустила волосы, Оствель принес воды и смочил в ней кусок ткани.

— Ему всего семнадцать, — прошептала она. — Вальвис слишком юн, чтобы командовать армией, Оствель… О Богиня-Вседержительница, что я с ним делаю?

— Ничего. Если бы ты не попросила, его об этом, он чувствовал бы себя опозоренным. А сейчас дай мне снять с тебя сапоги.

— Для этого есть служанки, они помогут, — запротестовала Сьонед.

— Ты же не хочешь, чтобы кто-нибудь видел тебя в таком состоянии, — напомнил Оствель. Не ожидая ответа, он обтер ей влажной тканью лицо и шею и помог снять сапоги. — А теперь отдыхать. До захода солнца.

— Если так, то сначала пришли мне Маэту. Он бросил на Сьонед подозрительный взгляд.

— Зачем тебе понадобился командир телохранителей?

— Я отвечаю за оборону Стронгхолда, — уклончиво ответила она.

— Нет, — поправил он. — За оборону отвечаю я. Ладно, так и быть, я пришлю ее. Но только на закате, и ни на минуту раньше.

Оствель ушел, однако Сьонед так и не пошла в спальню, не желая смотреть на кровать, которую делила с Роханом. Вместо этого она села в кресло; подаренное покойной свекровью, закрыла глаза и принялась расслаблять тело — от пальцев ног до кончиков пальцев рук. И все же отдохнуть по-настоящему Сьонед не удалось: она планировала нападение на Феруче.

Когда пришла Маэта, принцесса встретила ее стоя. Командир телохранителей унаследовала этот пост от своей матери, грозной Мирдали, которая до сих пор имела огромное влияние на войска, хотя уже много лет не командовала стражами. Поговаривали, что Мирдаль была сводной сестрой покойного принца Зехавы, однако уважение, с которым люди относились к ней и к ее дочери, было связано не столько с этим, сколько с их репутацией великих воинов. Сьонед предложила Маэте присесть и освежиться, гадая, многое ли известно этой женщине.

Казалось, она знает все. Это выяснилось с первой же фразы.

— Имея на одном фланге меридов, а на другом верховного принца, нам придется сильно постараться, чтобы освободить Рохана.

Объяснять было нечего. Сьонед облегченно перевела дух.

— Я вижу, что мужчины любят сплетни куда больше женщин. Оствелю это зачтется… Ладно. Маэта, мне нужен самый сильный и быстрый конь, бурдюк с водой, еда и абсолютная тайна. И все это понадобится сегодня ночью.

Маэта прожевала кусок болотного яблока, проглотила его, а затем ответила:

— У грота есть калитка, которой можно воспользоваться. Тропа оттуда ведет к скалам. Один всадник сможет проехать по ней незамеченным.

Сьонед удивленно заморгала.

— Рохан никогда не рассказывал мне о…

— Он сам не знает о ней. Как-нибудь мы с матерью покажем вам все изменения, сделанные Зехавой. Милар не единственная, кто оставил свой след в Стронгхолде.

Сьонед поразило, каким образом можно было тайно пробить в скалах столь обширный тоннель; впрочем, Зехава до сих пор казался ей фигурой весьма загадочной.

— Непременно воспользуюсь.

— А что касается времени, то лучше всего сделать это перед рассветом. Все мы будем крепко спать. Никто не проснется в такую рань.

— Я оставлю тебе распоряжения.

Маэта кивнула.

— Миледи, я уже обо всем подумала. Есть возможность повоевать с меридами не только в Тиглате.

— Да? — спросила ошарашенная и заинтригованная Сьонед.

— Оставим в Стронгхолде только лучших лучников, а всех остальных под покровом ночи отошлем в Ремагев. Мериды сочтут, что мы все отправились к Феруче или на юг, к лорду Чейналю. — Она улыбнулась, как дракон, почувствовавший легкую добычу. — Сделаем вид, будто нас можно взять голыми руками. Они не вынесут соблазна.

Сьонед засмеялась.

— Они кинутся на Стронгхолд как бешеные, и мы сбросим их со скал! А когда они станут перегруппировываться, мы ударим по ним с востока войсками, посланными в Ремагев!

— Отлично, миледи, — одобрила Маэта. — Мы сделаем из вас воина. Так отдавать мне этот приказ?

— Да, конечно! Завтра изложи этот план Оствелю. Я знаю, он придется ему по душе. — Сьонед с удовлетворением подумала о том, что этот план не только поможет Вальвису и Эльтанину, но и помешает Оствелю увязаться за ней. И тут она кое-что вспомнила. — Маэта, значит, ты не возражаешь против моего отъезда?

— Вы здесь хозяйка, а потому можете делать все, что вам хочется. Лишь бы это доставляло вам удовольствие. — В черных глазах женщины-воина, произносившей эти благочестивые слова, искрился смех, и Сьонед удостоверилась, что они отлично поняли друг друга. — Никто не рассчитывает на, фарадима, — добавила Маэта.

— Кроме Рохана.

— Но Янте нет. Поэтому я и не возражаю, хотя когда об этом узнает Оствель, он живьем сдерет с меня кожу. Я знаю «Гонцов Солнца»… и знаю вас, миледи. — Она помедлила, а затем улыбнулась снова. — О Феруче я тоже догадываюсь.

Сьонед внимательно посмотрела на нее и задумчиво кивнула.

— Верно…

Внезапно дверь распахнулась настежь, в комнату влетел Риян и припал к плечу Сьонед. Она крепко прижала мальчика к себе, пытаясь понять, что он бормочет; тем временем Маэта благоразумно скрылась, не желая отвечать на вопросы Оствеля, который неминуемо должен был прийти за сыном.

— Риян, успокойся и говори помедленнее! — Сьонед по садила малыша на колени и поглядела ему в глаза, так напоминавшие прекрасные очи Камигвен, что на них было боль но смотреть. Она убрала со лба его мягкие волосы, грустя о покойной подруге. Ками поняла бы ее. — Теперь скажи, что случилось.

— Тилаль дома! — Он соскочил с ее коленей, выбежал из комнаты и через минуту возвратился, таща за собой Тилаля. — Быстрее, быстрее! — торопил он.

Оруженосец выглядел таким же измученным, как и Сьонед. Она поднялась, нежно обняла племянника, а затем сделала шаг назад, чтобы рассмотреть его. Тилаль больше не был ребенком: перед ней стоял юноша. Сьонед подвела его к креслу, заставила сесть и жестом велела Рияну успокоиться.

Сначала Тилаль говорил размеренными фразами, словно репетировал их всю дорогу от Скайбоула. Сейчас он был отдающим рапорт солдатом, а не испуганным и разгневанным мальчиком. Однако позже его загорелые щеки покрылись густым румянцем, зеленые глаза засверкали, а паузы между словами удлинились.

— … и мы вернулись в Скайбоул, и я сделал карту, как велела Фейлин. — Он вытащил из грязной туники кусок пергамента. — Вот она, крепость. Такая, как мне запомнилось. Это страшное место, миледи, там все пропахло ею! Фейлин велела начертить все как можно подробнее, чтобы ты знала, где что находится.

— Тилаль протянул ей чертеж, Сьонед расправила его и с первого взгляда поняла, что ее план никуда не годится. Заметив, что она нахмурилась, оруженосец продолжил:

— С достаточным количеством войск… ты — «Гонец Солнца», и мы могли бы…

— Пока что от тебя требуется только одно: принять ванну и лечь спать, — проговорил Оствель, стоя в дверях. Все трое оглянулись, пораженные до глубины души. Интересно, и давно он слушает их?

— Папа, я еще не все слышал! — запротестовал Риян.

— Услышишь завтра. А сейчас мальчикам пора спать. Тело Тилаля напряглось; Сьонед многозначительно кивнула Оствелю и сказала:

— Нам с Тилалем надо договорить. Я должна о многом расспросить его и кое-что рассказать сама. Риян, ты можешь задать свои вопросы завтра. А сейчас, пожалуйста, иди с папой.

Строгий взгляд отца заставил мальчика замолчать, и он неохотно выбрался из комнаты. Оствель вышел следом и закрыл за собой дверь. Оставшись наедине с Тилалем, опечаленная Сьонед еще раз вгляделась в лицо племянника. На нем виднелись следы усталости, плохого обращения и переживаний, слишком тяжелых для столь нежного возраста.

— На юге я встретилась с твоим отцом, — начала Сьонед. — Верховный принц расположился лагерем вместе с молодым принцем Ястри Сирским. Они притворяются, что это всего лишь военные маневры, но твой отец мудр. Он сразу раскусил, что Ролстра и Ястри готовятся напасть на Пустыню, прибыл в поместье лорда Байсаля, предупредил и присоединился к нам вместе со своими людьми.

Зеленые глаза мальчика широко открылись.

— Но… что будет с мамой и остальными домашними?

— Никому еще не удавалось взять Речной Поток, Тилаль. Кроме того, он будет далеко от места сражения. Племянник обдумал это и кивнул.

— Командовать будет лорд Чейналь, а отец ему поможет. Но что же будет с принцем Роханом? Она схватила его!

— Не надолго, — мрачно пообещала Сьонед. — Эта карта — именно то, что мне нужно, Тилаль. Прекрасная работа.

— Когда мы отправимся в Феруче?

— Мы туда, не отправимся. — Она моментально пожалела о своей резкости, когда мальчик вскочил. Его мужскому достоинству было нанесено оскорбление. — Тилаль, ты должен поверить мне и подчиниться. Пожалуйста, дай мне честное слово.

Глаза Тилаля упрямо сверкнули, но затем он кивнул и опустил голову.

— Хорошо, миледи, — прошептал он. — Но поторопись. Она убьет его.

— Нет. Если бы она хотела его смерти, мериды не стали бы брать принца в плен, а просто убили бы его.

Во взгляде мальчика проснулась надежда. Видно, эта мысль раньше не приходила ему в голову.

— Правильно! Они ведь всю дорогу заботились о том, чтобы он остался жив, хотя принц был связан и потерял сознание.

От этой картины Сьонед бросило в дрожь, но она постаралась взять себя в руки и сказала:

— Я хочу, чтобы завтра ты представился Маэте и сказал ей, что я приказала тебе быть ее оруженосцем и выполнять все ее приказы.

— Хорошо. А что мне придется делать?

— Она объяснит. У нее есть очень интересный план, как отплатить меридам за твои синяки и за их участие в заговоре принцессы Янте. И обязательно передай Маэте, что я назначаю тебя заместителем Вальвиса во всем, что касается Ремагева.

Тилаль нахмурился, пытаясь все обдумать, а затем выпрямился и улыбнулся.

— Ты собираешься отдать ему крепость, да? Поэтому и хочешь, чтобы о ней как следует позаботились?

— Да. И ты будешь отвечать за то, чтобы все там осталось в порядке. Глаз у тебя острый, поэтому наблюдай за меридами и записывай, какой вред они причинили крепости. — Что ж, подумала Сьонед, она польстила гордости мальчика и придумала ему полезное дело. А Ремагев будет для Тилаля самым безопасным местом, потому что никто не позволит ребенку принять участие в битве.

— Ты должна поспать, — сказал Тилаль и галантно встал — точь-в-точь юный рыцарь, заботящийся об отдыхе своей дамы. Но через мгновение он обхватил тетку руками и прижался к ней, снова став маленьким мальчиком. — Извини, — горестно прошептал он. — Я должен был помочь ему, но не сумел…

— Ты сделал все, что мог. И дал мне бесценные сведения, которые помогут освободить принца. — Сьонед погладила племянника по голове. — Неужели ты думаешь, что я бы доверила будущее поместье Вальвиса трусу… или глупцу?

Тилаль горделиво высвободился из ее объятий и сделал шаг назад.

— Я не подведу тебя, миледи. Спокойной ночи.

Оставшись одна, Сьонед подошла к двум креслам, стоявшим у окна в сад, и медленно опустилась в одно из них. Кресло Рохана пустовало, и эта пустота отдавалась в ней болью. Они провели здесь так много времени, мечтая и прикидывая, как претворить эти мечты в жизнь… Янте не убьет его, но есть много способов убить душу, не причиняя вреда телу.

Сьонед дождалась восхода лун. Холодный серебряный свет упал на ее лицо и руки. Она стала сплетать лучи, зная, что может направиться куда угодно, увидеть что угодно, поговорить с любым фарадимом по ее выбору. На свете был лишь один человек, которого ей следовало избегать. Если Андраде узнает о ее планах, она запретит их под угрозой вечного отлучения. Но Сьонед, собиравшейся ради мужа подвергнуть себя смертельному риску, непременно была нужна связь с кем-то из коллег.

Умело сплетя лунный свет в безопасную тропу, она отправилась на север. Позади осталась отливавшая серебром огромная чаша озера Скайбоул. Она летела все дальше и дальше, пока не увидела гордые башни Феруче. На месте бывшего гарнизона было темно и пустынно, но окна крепости были ярко освещены.

Обе дороги действительно тщательно охранялись. Слабых мест в обороне не было. Ей следовало исходить из этого, а не полагаться на высокомерие и беспечность Янте. Может быть, отвлечь внимание охраны и слуг, напугать их с помощью доступных ей заклинаний Огня и Воздуха и попытаться незаметно проникнуть внутрь? Но когда Сьонед пересчитала часовых и понаблюдала за их действиями, то убедилась, что это невозможно.

«За каким окном может скрываться Рохан?» — подумала она, паря на луче света. И было ли вообще окно там, где он спал? Где он — наверху или внизу, в каменном мешке без света? Охватившая Сьонед злоба едва не заставила Сьонед потерять контроль над собой, и понадобилось несколько мгновений, чтобы восстановить его. Она наугад заглядывала в окна, замечая, в каких комнатах спали слуги, а какие стояли пустыми, не забывая сопоставлять увиденное с картой Тилаля, которая навечно запечатлелась в ее мозгу. Она могла побывать только там, куда падал лунный свет, но и этого было достаточно. В одной комнате стояли три резные кровати, в каждой из которых спал ребенок. Сыновья Янте, подумала Сьонед. Как и материнское, их лица даже во сне оставались властными и лживыми. Ролстра должен был бы дорожить ими: в отсутствие сыновей у него были внуки, которых Янте воспитает по образу и подобию своего отца.

Она осмотрела почти все окна, выходившие в сторону лунного света, и все больше и больше склонялась к выводу, что Рохан действительно заперт где-нибудь в подвале или что окна его комнаты выходят на другую сторону, куда Сьонед было не добраться. И все же она наконец нашла его. «Рохан!» — вскрикнула она. Но никто ее не слышал.

Принц был погружен в сон. Его лицо носило следы боли и лихорадки, под закрытыми глазами залегли глубокие тени. Прекрасные сильные надбровья, скулы и подбородок заострились, рот крепко сжался от изнурения. Темная шелковая простыня сбилась до талии, а когда Рохан повернулся на бок, она увидела перевязанное плечо. Кожа его была влажной, золотистые волосы потемнели от пота. Он был вне досягаемости лунного света, заливавшего ковер около кровати, но не касавшегося ни его тела, ни лица. Если бы хоть один луч упал на Рохана, Сьонед постаралась бы прорваться к нему, достучаться до той части мозга, в которой хранились следы дара фарадима. Но это было невозможно.

В полосе света появилась какая-то неясная тень, нагота которой была едва прикрыта волной темных волос, достигавших бедер. Сьонед задрожала, почувствовав, как кольца впиваются в ее сцепленные пальцы. Скорее назад, к ее телу, оставшемуся в Стронгхолде! Янте медленно скользнула под простыню, тесно прижалась к телу Рохана, затем оперлась на руки, встряхнула волосами, которые накрыли его обнаженную грудь и живот, и крепко прижалась губами к его губам.

— Нет!

Собственный дикий крик заставил Сьонед слишком быстро вернуться в ее тело. Вокруг нее колесом кружились хаотичные цвета, отказывавшиеся принять знакомые формы. Ее кольца горели огнем, прожигая плоть до самой кости; в лопавшихся от боли глазах полыхали изумруд, сапфир, янтарь и оникс. Большой изумруд пульсировал, переполненный светом. Он увеличился в размерах и стал единственным предметом, который видела Сьонед. Она рыдала от черного ужаса, погружаясь в его сияющие зеленые глубины.

А в бриллианте она снова увидела себя, обожженную собственным Огнем, держащую новорожденного мальчика с золотыми волосами Рохана.

Сына Рохана. И Янте.

Много-много времени спустя Сьонед вспомнила, кто она такая. Принцесса поднесла руки к глазам. Под кольцами не было никаких ожогов. Холодное серебро и золото охватывало пальцы и смеялось над ней. «Гонец Солнца» мог наблюдать, но этого искусства оказалось. недостаточно, чтобы предотвратить то, что собиралась сделать Янте.

Сьонед закрыла лицо руками и зарыдала.

Ласковые, опытные пальцы вернули его к жизни. Он едва видел ее в свете лун, но чувствовал знакомое нежное прикосновение рук, шелк кожи и волос.

— Сьонед… — выдохнул он.

— Люби меня! Рохан, люби меня… сейчас!

Огонь вспыхнул между ними. Ее бедра раздвинулись, груди напряглись, и он растворился во вкусе, запахе и тепле, испуганный этой отчаянной настойчивостью… Ладно, потом будет время ласкать ее, возобновить магическое слияние, которого он хотел и знал только с ней. Наполнить ее тело, наполнить себя самого желанием, наполнить ночь поющим, реющим полетом влюбленного дракона…

— Да… о да… сейчас! — воскликнула она, выгибая спину дугой… и он не почувствовал, что тело, содрогавшееся в его объятиях, было слишком пышным, груди слишком тяжелыми, талия слишком широкой, а бедра слишком гладкими. Он слепо ласкал нежные ляжки, пил рот, который высасывал из него жизнь. Ее густые надушенные волосы казались живым существом, обвивавшим и притягивавшим его к этой женщине… Он резко отдернулся и с тоской простонал имя Сьонед.

— Нет, маленький принц, — засмеялась Янте-ликующая, еле переводящая дух, обвившаяся вокруг него, как змея. — Ты знаешь, кто я и чего я хочу… чего ты хочешь! Дай мне это! Дай мне сына!

От этих слов плоть его тут же увяла, но он знал, что уже поздно: она победила. Она позволила ему уйти. Он вскочил, схватился за столб кровати и отдернул висевший на металлических кольцах полог-гобелен, изображавший жестокие и похотливые ласки драконов.

Янте слабо пошевелилась. Ее ноги были широко раздвинуты, голова откинута назад, но руки баюкали груди, словно она уже кормила своего будущего ребенка. Жадное, плодовитое лоно радовалось его бессознательному дару: в нем уже встречались, сочетались и начинали делиться клетки, создающие жизнь, одна часть которой принадлежала — ему, а другая — Янте. Теперь он понял, почему для нее столь важно было время, почему ее так волновало, чтобы он не стал евнухом…

Длинные ресницы поднялись, открывая глаза цвета палой листвы.

— Иногда бывает достаточно одного раза, — промурлыкала она. — Но я не хочу рисковать. Иди ко мне, князек. Убедимся, что мы действительно зачали сына.

Сын.

— Я убью тебя, — прошептал он.

— Не думаю. — Она смеялась над ним. — Ну, же, Рохан!

Ты уже изменил ей. Какая разница, если это случится еще раз? Я рожаю сыновей, а она не может даже выносить ребенка!

Ее бедра раздвинулись, руки протянулись к нему, с губ сорвался ликующий смешок. Что-то страшное зашевелилось в нем: ненависть, стремление к убийству. Янте опять засмеялась, и он вцепился ей в горло. Она извивалась под ним, ее жадные руки обнимали и направляли его. Ярость бушевала в Рохане; он склонился над Янте и еще сильнее сдавил ей шею. Безрассудный гнев заставил его поднять руку и ударить Янте по лицу. Безумный смех овладел принцем при виде крови, брызнувшей из ее губы. Она вскрикнула; этот хриплый, испуганный крик был одновременно исполнен неистовой похоти. Рохан снова засмеялся.

— Ты хотела меня, Янте? Посмотрим, как тебе захочется этого!

Он осквернил себя, расщедрившись на месть, которая была ее победой над ним. Он знал это, но не мог остановиться. Рохан продолжал избивать ее, оставляя на теле женщины знаки своей ненависти. Когда принц насытил гнев, то упал на бок, чувствуя тошноту и отвращение к собственному телу, ненавидя себя за то, что не смог убить ее, лежащую в постели. Но она сказала то, что делало убийство невозможным. Она говорила о сыне.

Прошло много времени, прежде чем она поднялась — вся в синяках, окровавленная, и слезла с кровати. Рохан видел, как пальцы Янте погладили ее выпуклый живот. Она улыбнулась ему, убирая со лба растрепанные волосы, и облизнула кровь с разбитых губ.

— Мой отец делает только девочек, — насмешливо сказала принцесса; голос ее был грубым и хриплым, — но твоя фарадимская ведьма не может и этого. О, она получит тебя назад, Рохан. Невредимым… и даже с целым языком. Мне нужно, чтобы ты остался жить и подтвердил, что этот ребенок твой. — Она засмеялась вновь, радуясь его оторопи. — Ты хотел меня. Все эти годы, начиная с той ночи на Риалле, ты хотел меня. Не отрицай: мы оба знаем, что это правда. Но твоей Избранной стала Сьонед. Скажи мне, Рохан, сможешь ли ты прикоснуться к ней после того, как был со мной?

— Нет, — прошептал он, хотя и совсем по другой причине, не приходившей Янте в голову. Он больше никогда в жизни не сможет прикоснуться к Сьонед, поскольку изменил ей с Янте. Он все еще чувствовал запах тела принцессы, ощущал себя вошедшим в ее лоно.

Дверь со стуком захлопнулась. На этот раз Янте победила. Если она вернется, Рохан убьет ее. Обязан убить.

Глава 24

Большую часть зимы в Крепости Богини шли дожди. Плотные облака закрывали бее небо, делая связь фарадимов в лучшем случае нерегулярной. Андраде, раздраженная необходимостью использовать обычные способы передачи информации, подвергала всех приезжающих в крепость таким тщательным расспросам, что они уходили в ужасе. С наступлением весны крепость окутал густой туман, и «Гонцы Солнца» оказались такими же беспомощными, как ястребы с подрезанными крыльями. Устав от чтения, игры в шахматы, занятий и общества друг друга, они единодушно избегали Андраде с усердием, достойным религиозного обряда.

Когда наконец туман рассеялся и засияло солнце, крепость моментально опустела. Многие жители окрестных полей и лесов, проводившие в ее стенах зиму, разъехались по домам. Фарадимы, ученики и местные работники заполнили склоны холмов, опьяненные солнечным светом. Андраде., стоя на крепостной стене, подождала, пока все они не скрылись в лесах или на скалистых тропинках, а потом распустила свои медно-золотые косы и провела ладонью по волосам, наслаждаясь теплом весеннего солнца. Когда она была здесь несколько дней назад, вся крепость была окутана туманом — прощальной маленькой шуткой Бога Штормов после долгой и скучной зимы. Но сейчас Богиня-Вседержительница восстановила справедливость и отвоевала у него небо.

Заплетая волосы, она поморщилась, заметив в них серебряные нити. Можно было поклясться, что виноваты в них дочери Ролстры. Андраде часто жалела о необдуманном поступке, совершенном ею шесть лет назад.

Пандсала, тогда двадцатитрехлетняя, несмотря на свое высокое происхождение, была полностью невежественна. Принцесса обладала кое-каким умом, спасавшим ее от окончательного отупения, но успехи девушки в обучении были равны нулю. Ей не нравилось сидеть в одном классе с юными учениками, однако Андраде была непоколебима. Эта тактика приносила двойную выгоду: с одной стороны, в голову принцессы вдалбливали кое-какие знания, а с другой — успешно лечили от вызывающего высокомерия.

В двадцать девять лет это дало свои плоды. Оставив попытки корчить из себя принцессу-узницу, она сильно изменилась к лучшему и была теперь почти сносной. Потрясающее открытие в ней дара фарадима тоже сделало свое дело. Принцесса увлеклась учебой и прошлым летом заработала свое третье кольцо.

Трудности с Чианой были совсем иного рода. Все женщины крепости не чаяли в ней души, жалели и отчаянно баловали. Девочка росла очень живой и сообразительной; никто не знал, что она вытворит в следующий раз. К аристократическим чертам Ролстры и пышным рыжеватым волосам Палилы Чиана добавила собственное обаяние и пару хитрых зелено-карих глаз, на которых в любой момент могли появиться слезы. Андраде и Уриваль продолжали внимательно наблюдать за ней, ибо лукавство Чианы и ее страсть к обману могли быстро перейти в самое низкое коварство.

Ближайшим опекуном Чианы была Пандсала. Видя в сестре причину собственного заточения, она была единственной, кого этой девочке не удавалось ни обольстить, ни обмануть. Как ни странно, Чиана вела себя так, словно дорожила мнением' старшей сестры, и между ними возникло что-то вроде взаимной привязанности. Этой зимой Пандсала учила Чиану читать и, казалось, была довольна ее успехами.

Андраде гадала, сколько времени ей придется держать у себя эту пару. Несмотря на обстоятельства ее рождения, Чиане рано или поздно придется выйти замуж, а когда Ролстра сделает всем большое одолжение и соизволит умереть, Пандсала сможет выйти на свободу.

Мысль о верховном принце напомнила Андраде, что она поднялась сюда совсем не для того, чтобы дышать весенним воздухом. Надо было узнать, что делается на свете. Она откинула волосы и закрыла глаза; мозг снова заработал подобно Ткацкому станку, и Андраде вздохнула от наслаждения, занявшись любимым делом после ежегодного долгого перерыва. Она пронеслась над зелеными низинами Оссетии, затем свернула на восток, к Гиладу, где восстанавливались поместья, пострадавшие от привычного весеннего паводка, бросила взгляд на холмы Каты, на богатых пастбищах которой паслись тучные стада, и одобрительно кивнула при виде белых парусов. Сезон бурь миновал, и корабли Ллейна вновь бороздили морскую гладь, выполняя регулярные торговые рейсы. Удовлетворенная Андраде улыбнулась: дела на юге шли неплохо.

Настал черед севера. Она летела над серебристыми лентами рек, чувствуя, как солнечные лучи наливаются их прохладой. Вот и Великий Вереш. Она слегка помедлила, любуясь горными вершинами, покрытыми вечными снегами, а затем с досадой опустила глаза на замок Крэг. Там царило спокойствие, и тревога Андраде тут же уступила место любопытству. Наверно, Ролстра уехал по делам или прохлаждался в одном из своих охотничьих домиков. По саду вяло разгуливало несколько его дочерей, копошилась горстка слуг, а солдат было так мало, что в случае нападения они едва ли смогли бы отстоять ворота замка…

Андраде пролетела над горами, ослепленная бриллиантовым сверканием снегов, и направилась на запад, в Фессенден. Видно, зима здесь выдалась трудной: снег все еще покрывал землю, рыбачьи лодки теснились в гаванях, а город-порт Эйнар продолжал дрожать от холода даже на весеннем солнце. Надо будет связаться с приписанным к местному двору «Гонцом Солнца» и выяснить, какая помощь требуется вдове лорда Кутейна, чтобы восстановить пострадавшие за зиму земли.

Быстрый взгляд на Кирст-Изель окончательно успокоил ее: стоявшие вдоль границы гарнизоны, каждую весну приходившие в боевую готовность, на этот раз были тихи. Воспоминание о давнем предложении Рохана установить законные границы заставило ее улыбнуться. Похоже, Волог и Саумер решили покончить дело миром. Перелетев через широкий залив Брокуэл, отделявший остров от материка, она оказалась над Луговиной, промокшей от весенних ливней. Обычно ее удивляли фантазии древних фарадимов, которым пришло в голову построить Крепость Богини на туманном побережье, но теперь Андраде была рада этому: туманы все же лучше, чем звенящие от комариного писка болотистые низины, не пересыхающие даже летом.

Дальше, дальше, в зажатый между реками Сир! Внизу раскинулись плодородные, только что распаханные поля; она бросила тоскливый взгляд на свою родину, вольную область Ката, испокон веков принадлежавшую лишь их семье, члены которой не преклоняли колено ни перед одним из принцев. После смерти отца область отошла к Сиру, так как Милар была замужем за Зехавой, у Андраде и без того хватало обязанностей, а Ката была слишком далеко от Пустыни, чтобы Зехава мог успешно править ею. В долине между невысокими холмами гордо вздымалась белая башня из простого камня, расположенная в пределах видимости (для парящего в воздухе фарадима) от родины Сьонед — Речного Потока. Она помедлила, чтобы осмотреть огромное поместье Давви, и нахмурилась: там тоже было пусто…

Оставалось посетить только одно место: тонущие в снегах Фирон и Кунакса подождут до другого раза. Ей хотелось взглянуть на Пустыню, увидеть Стронгхолд и Долгие Пески, полюбоваться мудрым правлением тех двоих, в которых она не сомневалась… На прощание Андраде еще раз обвела глазами Сир. А это что? Палатки. Лошади. Выстроившиеся в четкие колонны воины с мечами. А на холме два огромных шатра, бирюзовый и фиолетовый. Армии Сира и Марки, стоящие лагерем в дне марша от границ Пустыни.

Андраде поспешила к Долине Фаолейна, землям лорда Байсаля, где кипела бурная деятельность и, развевалось красно-белое боевое знамя Чейналя. Леди охватил гнев. Почему никто ничего не сообщил ей? Где собственные цвета Рохана? И кому принадлежит странный черно-зеленый стяг, водруженный над разбитым у поместья военным лагерем?

Как. ни хотелось Андраде найти Сьонед и потребовать объяснений, она вернулась в Крепость Богини. Нужно было срочно известить о происходящем других принцев через придворных фарадимов. Однако пролетая над озером Кадар, она вскрикнула от изумления. По дороге маршировали вооруженные отряды, сопровождаемые конными офицерами. Судя по красно-желтым флагам, это были солдаты молодого лорда Лиелла Визского. Они направлялись к Крепости Богини…

К ночи тревога Андраде сменилась яростной злобой. Она созвала всех в зал и в гнетущей тишине ждала, пока люди не заняли свои места. Рядом с ней сидели Уриваль и глава фарадимов; по другую сторону стола расположились все остальные в соответствии с рангом.

— В лагере неподалеку от наших ворот подняли свой флаг войска лорда Лиелла Визского, помолвленного с дочерью верховного принца Киле. Нам говорят, что это сделано для нашей защиты. Нам говорят, что лорд Лиелл заботится о нашей безопасности, поскольку верховный принц и принц Ястри Сирский расположились лагерем недалеко от границы с Пустыней, а мериды осаждают Тиглат. Нам говорят, что лорд Лиелл взял Крепость Богини под свою защиту, поскольку знает, что фарадимам запрещено убивать, даже защищаясь…

— Она помедлила и мрачно усмехнулась. — Нам много чего говорят, и по большей части лгут. Многие из вас сегодня путешествовали в поисках новостей. Вы искали других фарадимов, но по большей части тщетно, поскольку они заперты подальше от солнечных лучей своими лордами и принцами, вступившими в сговор с Ролстрой. Они захвачены так же, как и мы… и как принц Рохан, которого держат в замке Феруче. . Большинство еще не знало об этом, и в зале поднялся гневный ропот. Андраде подняла обе руки, призывая к спокойствию.

— От принцессы Сьонед, которая является одной из нас, нет никаких известий. Я искала ее сама, но не смогла найти. Однако находящийся в Тиглате «Гонец Солнца» Клеве сообщил, что принца Рохана держит в плену дочь верховного принца Янте.

— Насколько я знаю Сьонед, это продлится недолго, — пробормотал сидевший рядом Уриваль.

Андраде вздрогнула от страха, но сделала вид, что пропустила эту реплику мимо ушей.

— Хотя мы и умеем сплетать солнечные лучи, но сейчас от этого нет никакого толку. Крепость осаждена. Мы с Уривалем обсудили, как быть, и решили, что кое-кому из нас придется бежать. Остальные останутся здесь, чтобы усыпить бдительность солдат лорда Лиелла и заставить их думать, что мы по-прежнему взаперти. Нам следует…

— Я могу взять это на себя.

Андраде уставилась в зал, на поднявшуюся с места Панд-салу.

— Я смогу взять с собой по крайней мере нескольких человек, — сказала принцесса. — Люди Лиелла не посмеют задержать бежавшую из крепости дочь верховного принца.

Уриваль тихо присвистнул, и Андраде выругала себя за то, что совсем забыла о Пандсале. У нее тут же мелькнуло подозрение, которое первым успел высказать Уриваль.

— Кому этот побег будет на руку тебе или нам? — напрямик спросил он.

— Я понимаю ваши сомнения, — ответила Пандсала. — Будь моя воля, я бы предпочла жить в миру. Бежать я могла когда угодно, но до сих пор этого не сделала. Неужели вы думаете, что я стану помогать отцу, который силой отправил меня в крепость? Он изгнал меня, а вы приняли. У меня три кольца фарадима. Впрочем, если вы мне не доверяете, то можете отказаться от моего предложения.

Уриваль был не прочь спросить е„ еще кое о чем, но достоинство, с которым держалась Пандсала, произвело на Андраде сильное впечатление. Она жестом велела главному сенешалю замолчать и сказала:

— Изложи свой план.

Принцесса стиснула руки, но недостаточно крепко, чтобы справиться с дрожью.

— В сумерках, когда зажгут фонари, я и те, кого вы определите мне в попутчики, выберемся через боковую калитку. Когда мы окажемся рядом с лагерем Лиелла, надо будет, чтобы кто-нибудь поднял здесь шум. Это убедит их, что я сбежала вместе С преданными мне людьми. . — И что будет дальше? — не утерпел по-прежнему полный подозрений Уриваль.

— Я перепуганная принцесса, — с намеком на улыбку продолжила Пандсала. — Чтобы проводить меня в лагерь отца в Сире, потребуется охрана. Отряд лорда уменьшится солдат на десять-двенадцать. Конечно, это немного, но все-таки… Кроме того, понадобятся еще один-два человека, которые отправятся в Виз и сообщат Лиеллу о моем побеге. Если нам повезет, войско, блокирующее Крепость Богини, уменьшится сразу на пятнадцать мечей.

— Пятнадцать из пятидесяти.:. — задумчиво произнес Уриваль.

— Но я буду настаивать, чтобы меня сопровождали самые лучшие воины, — хитро добавила Пандсала. — В конце концов, это мое право.

Андраде медленно кивнула.

— Очень хорошо… Уриваль, Пандсала, зайдите ко мне в комнату. Остальным желаю крепкого сна, поскольку завтра предстоит много дел.

Она направилась к двери, где к ней присоединились Пандсала и Уриваль. Андраде подозрительно посмотрела на шестилетнюю Чиану, которая вдруг показалась ей очень похожей на Ролстру.

— Нужно срочно переносить отсюда лагерь, иначе после того, как все закончится, Рохану придется поставить на этой земле крест… — Чейн отвернулся от окна и недовольно посмотрел на жену, менявшую запыленный костюм для верховой езды. — Тобин, мне нужно, чтобы ты приглядывала за имением. Совершенно незачем ездить со мной в поле.

— Попробуй остановить меня, — бросила она, влезая в сапоги. — Конечно, ты полководец, но я — дочь своего отца. И пока не приедут Рохан со Сьонед…

— Куда уехала эта дуреха? — зарычал он, расхаживая из угла в угол и не скрывая волнения, которого никогда не показал бы никому другому. — Изо всех дурех,..

— Ох, неужели ты не понимаешь? — воскликнула она. — Никто кроме нее не сможет помочь Рохану!

— Спасибо, я слышал это тысячу раз, — резко ответил Чейн. — Тем не менее, небольшое войско…

— Ты забыл, что такое замок Феруче. И что такое Сьонед. — Тобин потопала, желая убедиться, что сапоги сидят плотно. — Ты всерьез думал, что она станет дожидаться нас и выслушивать уговоры? Богиня, как жаль, что я не настояший «Гонец Солнца»! У нас нет никого, кто мог бы связаться с ней, с Андраде Или кем-нибудь еще! — Она заправила рубашку в брюки и продолжила:

— Пойдем, Чейн. Я хочу взглянуть на запасы провизии в полевом лагере. Ты прав, надо уходить отсюда. Лорду Байсалю всех не прокормить. Во дворе царила невообразимая толчея. Прибытие войск Чейна только добавило беспорядка. Лошади, пехотинцы, лучники, мечники… и перепуганные слуги лорда Байсаля, бестолково мечущиеся туда и сюда. Чейн был в полной уверенности, что к ночи командир его отряда наведет здесь полный порядок, а потому он и Тобин со спокойной душой сели верхом и присоединились к ожидавшему у ворот лорду Давви.

— Я сделал все, что мог, — сказал им брат Сьонед. — Но у меня здесь нет никакой власти. Меня слушаются только мои люди. Я рад, что вы здесь, милорд.

— Титулы хороши на людях, а с глазу на глаз прошу называть меня Чейном. Тем более, что мы с тобой почти что братья…

Тобин пришлось отвернуться. Улыбка ее мужа обладала магической силой и действовала на людей безотказно. Не прошло и минуты, а Давви успел стать ему своим. Теперь лорд Речного Потока пойдет за Чейном в огонь и воду и не станет задавать лишних вопросов.

— Благодарю, — просто сказал Давви. — Сейчас мы осмотрим лагерь, и я…

Его прервал чей-то пронзительный крик. Родительский инстинкт заставил Тобин и Чейна опрометью вылететь из седел. По голосу Сорина оба поняли, что надо спешить. Чейн пробился сквозь толпу в конюшню, куда близнецы привели своих пони. Испуганный Сорин бросился к отцу и вцепился в его руку. Андри стоял в луче света — напряженный, дрожащий, расширив огромные голубые глаза.

Тобин подбежала к мальчику и опустилась на колени. Да, никаких сомнений: сын ощутил головокружительное прикосновение властного фарадима. Но это была не Сьонед, а Андраде.

— Тобин? О Богиня, почему ты мне не сказала, что у мальчика такой сильный дар? Ладно, сейчас это неважно. Юный идиот Лиелл Визский пытается убить двух зайцев — оказывает помощь мужу своей покойной сестры в Тиглате и одновременно посылает войска, чтобы запереть меня, пока его любимый тесть Ролстра и принц Ястри бесчинствуют на юге. Мы с Уривалем пытаемся что-нибудь придумать, но не знаю, что из этого получится. Я послала сообщения всем принцам, которые еще не посадили под замок моих «Гонцов Солнца». Уверена, что остальные сделали это по приказу Ролстры, у которого они под каблуком. Считай сама: Сир и Кунакса надеются получить изрядный кусок Пустыни, пользуясь войной, которую развязали мериды. Саумер Изельский молчит… От Волога Кирстского сообщили, что ходят слухи о каких-то торговых соглашениях. Виз ведет двойную игру, и я боюсь, что Клута может последовать примеру Лиелла. Полностью доверять можно только Ллейну и, пожалуй, Пиманталю Фессенденскому, у которого Ролстра хочет оттягать Эйнар. Если сумеешь, передай это Сьонед. Я не смогла разыскать ее. О Феруче я знаю. Срочно увози Андри и Сорина в Стронгхолд, потому что Ролстра нападет, как только узнает о дезертирстве лорда Давви. Береги себя и Чейна… Я прибуду, как только смогу.

Тобин почувствовала, что сильные руки подняли ее и унесли с солнца. Очнувшись в темной, прохладной комнате внутри дома лорда Байсаля, она едва не застонала от облегчения. Однако прошло еще немало времени, прежде чем она полностью пришла в себя и поняла, что лежит в кровати, мокрая от пота. У принцессы не было сил даже на то, чтобы поспорить с Чейном, который раздел ее и накрыл простыней.

— Андри? — пробормотала она.

— С ним все в порядке. Сорин отвел его в тень, а сейчас наш юный фарадим отдыхает у себя в комнате. — Чейн сел рядом и прижал руку жены к своей щеке.

— Черт побери, Тобин… — хрипло пробормотал он. — Если бы ты знала, как я ненавижу эти фокусы…

— Милый, со мной все будет в порядке, — успокоила Тобин. — Просто Андраде не такая нежная, как Сьонед. — Она кратко пересказала новости, и у Чейна напряглись плечи.

— Прекрасно, — мрачно сказал он. — Замечательно! Помощь от Ллейна, Пиманталя и Волога! Острова на краю света и еле живой Фессенден! Хороши помощники…

— Остальные либо в союзе с Ролстрой, либо запуганы им. Учитывая, что Риаллы не было шесть лет и что слишком многое поставлено на карту…

Серые глаза потемнели, упрямый подбородок выдвинулся вперед. Чейн принял какое-то решение.

— Ноги Ролстры больше не будет на Риалле, — спокойно сказал он. — Ни на этой, ни на какой-нибудь другой.

Тобин поглядела ему вслед, сдерживая дрожь. Никогда раньше она не видела в его глазах смерти.

Выслушав на следующее утро доклад командира отряда Чейналя, Давви не пришел в восторг и не преминул сказать об этом.

— Сто шестьдесят три лошади, сто пять лучников, а что касается обученных солдат, то их почти нет… — Зеленые глаза озабоченно посмотрели на Чейна. — Если мы будем считать тех, кто привык держать косу, а не меч…

— К тебе никогда не приходил человек с косой, Давви? Здоровенный парень, готовый снести тебе голову так же легко, как срезать колосок? — Чейн заставил себя улыбнуться. — Все будет прекрасно. Двести тридцать шесть человек с мечами и косами — это не так уж мало. А твои люди обучены намного лучше других.

— Не считая твоих собственных, — сухо добавил Давви, на что Чейн просто пожал плечами. — Из тех, кого привел лорд Байсаль…

— Ничего, зато в их глазах горит огонь. Это их собственные земли, и они будут их защищать. Окажи мне услугу — помоги с планом передислокации. Завтра мы перенесем лагерь. Вести бой за собственную землю это одно, а на собственной земле — совсем другое. Слишком нервирует.

Чейн научился этому у Зехавы. Когда он поднялся наверх, к жене, то почувствовал огромное желание, чтобы старый принц был здесь и руководил битвой. Но еще больше ему хотелось, чтобы никакой битвы не было вообще. Весьма похвально для воина, ядовито сказал он сам себе. Рохан заразил его своей мечтой о вечном мире, и Чейн подозревал, что от этой заразы, въедающейся в плоть и кровь, невозможно избавиться. Потому что не хочется.

Тобин провела все утро, обучая способных, но излишне робких слуг Байсаля, как следует работать во время военного положения. Но потом все же пришлось прилечь — контакт с Андраде оказался более изнурительным, чем она думала. Чейн остановился рядом с кроватью и с облегчением посмотрел на спящую жену: краска вновь вернулась на ее щеки, а сон был глубоким и спокойным. Сейчас Тобин была еще прекраснее, чем в день свадьбы… богаче духовно, величественнее, но — увы ничуть не покорнее… просто отдыхающая дочь дракона. Он погладил ее по голове, тихонько поцеловал в лоб и пошел умываться.

Когда Тобин проснулась, чистый, переодетый Чейн сидел за столиком с едой.

— Иди есть, — пригласил он.

Она потянулась, зевнула и присоединилась к нему… в чем мать родила.

— Кто меня видит, кроме тебя? — невинно ответила Тобин в ответ на приподнятую бровь мужа. — А ты давно привык ко мне. Слишком жарко, чтобы одеваться, Чейн…

— Моя дорогая бесстыдница, я привыкну к виду твоего тела только если окончательно ослепну… но тогда тебя будут видеть мои руки. Слушай, замечательный сыр! Интересно, чем тут кормят коз?

— Ролстра уже выступил? — спросила она, присаживаясь рядом.

— Вино тоже неплохое. Похоже, мы приканчиваем личные запасы лорда Байсаля.

— Войска Ролстры на марше? Сколько у нас воинов?

— Побереги язык, чтобы облизать ложку.

Она состроила ему рожицу, но голод был сильнее любопытства. Когда она подкрепилась, Чейн начал делиться своими впечатлениями и спрашивать ее мнения. После отъезда жены в Стронгхолд ему будет очень не хватать ее, но безопасность сыновей важнее всего.

Их сорванцы наотрез отказались оставаться в крепости Радзин, доказывая, что если маме разрешили участвовать в войне, то им велела это сама Богиня; пусть родители только попробуют не взять их с собой, и они найдут способ удрать. Чейн слишком хорошо знал своих сыновей, чтобы сомневаться в этом, и решил не спускать с них глаз. Это проще, чем изнывать от беспокойства и неизвестности… Хотя завтра им предстояло уехать в Стронгхолд, Тобин еще не знала, что отправится с ними. Когда он наконец небрежно упомянул об этом, грызя яблоко, то сразу вспомнил, почему запретил жене держать в спальне нож.

— Никуда не поеду! Я нужна тебе здесь!

— Мне нужно, чтобы ты была в безопасности.

— — У нас в войске нет ни одного фарадима, и хоть я умею немногое, но это даст тебе нужные сведения. Черт побери, Чейн, я не могу уехать!

— Пожалуйста, возьмись за ум. Мы должны отправить Сорина и Андри в безопасное место… особенно Андри! Я привяжу их к лошадям, а если понадобится, прикажу оруженосцам отлупить их до потери сознания. Не заставляй меня поступать так же и с тобой!

— Ты не посмеешь!

В гневе она становилась поразительно похожей на покойного Зехаву…

— Послушай меня… Да, ты нужна здесь. Но я не могу отвлекаться, думая о вашей безопасности. Неужели ты веришь, что мальчишки согласятся уехать без тебя? А в Стронгхолде ты сумеешь помочь Сьонед. Не стану повторять, как там сейчас тяжело.

Она беспомощно поглядела на мужа.

— Ненавижу, когда ты начинаешь говорить о здравом смысле…

Он поблагодарил Богиню за то, что та дала ему жену не только с головой на плечах, но и со Щедрым сердцем. Наклонившись над столом, чтобы взять Тобин за руку и поблагодарить за великодушие, частенько ставившее его в тупик, Чейн только сухо улыбнулся, когда она отдернула руку. Гордость запрещала ей смириться. Лорд откинулся на спинку стула и принялся любоваться Тобин, подвернувшей под себя ногу и прикрытой только прекрасными черными волосами.

Эту немую сцену прервал сильный стук. Шагнув к дверям, Чейн бросил жене свою рубашку и велел одеться. Рубашка доставала ей до колен и прикрывала все остальное, но когда Чейн открыл дверь, глаза лорда Байсаля чуть не вылезли из орбит, а щеки залил густой румянец. За его спиной стоял совершенно измотанный Мааркен… Чейн изумленно уставился на сына, которого не видел уже два года. Вместо маленького мальчика перед ним был высокий, владеющий собой юный оруженосец. Впрочем, с одного взгляда оценить эту перемену было нельзя… Отец и сын долго смотрели друг на друга, прежде чем обняться.

— Богиня, ну до чего же я рад видеть тебя! Что ты здесь делаешь?

Тобин радостно вскрикнула и бросилась к ним.

— Мааркен… ох, Мааркен, как ты вырос! — Со слезами на глазах она стиснула его в объятиях. Мальчик устало улыбнулся.

— Мама, в Грэйперле я всем прожужжал уши, какая ты красивая. Теперь они сами увидят, что я ничуть не преувеличивал.

Чейн взглянул на Байсаля, ожидая объяснений. Достойный атри долго прочищал горло, взволнованный как сценой возвращения блудного сына, так и необычным нарядом матери воссоединившегося семейства; в конце концов на невысказанный вопрос Чейналя пришлось отвечать самому Мааркену.

— Отец, я прибыл с лучниками. Их пятьдесят, и посланы они принцем Ллейном. Мы вышли под парусом вчера рано утром, затем долго плыли по Фаолейну… — Он вздрогнул, но нашел в себе силы закончить:

— А потом наконец пошли пешком.

— Тогда понятно, почему ты такой зеленый, — прокомментировал Чейн и обратился к Байсалю. — Вам, мне и лорду Давви надо будет срочно поговорить с командиром этих лучников.

— Как прикажете, милорд. — Он бросил еще один взгляд на Тобин и удалился.

Принцесса пыталась убедить сына поесть, но Чейн только усмехнулся, когда вид пищи заставил бравого оруженосца побледнеть.

— Оставь его, Тобин. Он поест, когда придет в себя после путешествия по воде. Откровенно говоря, я удивлен, что этот молодец еще держится на ногах. Мааркен, какое решение принял Ллейн?

— Такое, на которое ты и рассчитывал. Он только сожалеет, что не смог сразу собрать побольше людей. Остальные скоро прибудут. И корабли тоже.

Чейн сел в кресло и задумался. Он никогда не участвовал в сражении с использованием кораблей, но эта перспектива пришлась ему по душе.

— Позавчера Меат, второй фарадим принца Ллейна, связался с «Гонцом Солнца» из Тиглата, — продолжил Мааркен. — Солнечные лучи с посланиями сновали туда и сюда. Когда вчера на рассвете с Меатом связался Уриваль, все было готово, и Ллейн велел нам сразу же отправляться в путь. — Он помедлил, а затем обратил взор на отца. — Это правда насчет Янте?

— Да, — кивнул Чейн. — Я рад, что Ллейн действовал так быстро. И дело не только в лучниках. Слава Богине, что он догадался прислать с ними тебя! — Он взглянул, на Тобин. — Вот и отпала последняя причина, которая мешала тебе уехать в Стронгхолд. Мааркен может быть и оруженосцем, и «Гонцом Солнца».

— Мама, Меат и Эоли достаточно обучили меня, чтобы получить первое кольцо, — сказал Мааркен, увидев, что Тобин нахмурилась. — Они хотят попросить леди Андраде вручить мне знак и продолжить мое обучение. Я могу делать то же, что и ты. Честное слово.

Чейн наблюдал за лицом жены, на котором поочередно отразилась целая гамма чувств: досада от невозможности остаться здесь, гордость за сына, печаль, что она сможет побыть с ним всего лишь до завтрашнего утра… Но вслух Тобин Произнесла только одно:

— Ну, если Меат сумеет сообщить всем твои цвета…

— Фарадим в Тиглате уже знает их. Он сообщит мои цвета всем остальным. Так что ты, мама, можешь ехать в Стронгхолд с чистой совестью.

Чейн закашлялся, пытаясь скрыть смех. Тобин держала здесь вовсе не совесть. Но именно совесть теперь заставит жену уехать в Стронгхолд.

— Что ж, твой отец добился своего. Как обычно…

Итак, она сдалась. Этого было достаточно: Чейн давно научился не злорадствовать в тех редких случаях, когда ему удавалось одержать победу над женой. Злорадство моментально возбуждало в ней и норов, и необыкновенное упрямство. Поэтому он предпочел сменить тему.

— Мааркен, мне бы хотелось, чтобы ты поговорил с Андри. Он дважды принял сигнал фарадима и не понял, что случилось. Ты достаточно учился у Меата и Эоли, чтобы объяснить ему происходящее.

— Этот страх быстро проходит, — снисходительно сказал мудрый «Гонец Солнца», заслуживший свое первое кольцо, но еще не получивший его.

Чейн понял, что отныне будет относиться к своему сыну не как к маленькому мальчику, а как к мужчине, и на мгновение пожалел о славном малыше, которым так недавно был Мааркен. Трудно было мечтать о лучшем товарище, чем стоявший перед ним юноша. Хотя этому юноше было всего одиннадцать лет от роду, вел он себя именно так, как подобало сыну принцессы и внуку принца. Хотя…

— Подожди минутку. Сейчас я переоденусь, и мы пойдем искать мальчиков, — сказала Тобин, исчезая за высокой ширмой в углу комнаты.

Мааркен задумчиво посмотрел на отца.

— Я действительно буду твоим оруженосцем?

— Надеюсь, Ллейн и Чадрик обучили тебя всему, что требуется.

Мальчик кивнул.

— Но значит ли это, что я буду сопровождать тебя в походах, а не просто сидеть в шатре?

Чейн услышал тихий вздох Тобин. О Богиня, помоги мне, — подумал он. — Не хочу, чтобы мои мальчики вырастали и тут же отправлялись на войну. Рохан прав… эта война действительно должна стать последней. Если бы только Сьонед удалось освободить его, чтобы он смог сразиться в этой войне и больше не участвовать ни в какой другой…

— Отец…

— Да, Мааркен. Я сомневаюсь, что тебе придется долго сидеть в шатре.

Опять ночь, жаркая и душная. Шестая после ночи, проведенной с Янте. Рохан отвернулся от принесенного ему обеда. Еда, вино, даже вода были подозрительны. Он не доверял ни своему языку, ни носу, ибо все казалось ему пропахшим дранатом. Он получил огромную дозу и в последние дни ел только то, что казалось ему наименее опасным: ненарезанные фрукты, с которых он срезал кожицу; корень сладкого кактуса без подливки.. Желудок временами урчал от голода, но у принца не было другого выхода, чтобы обезопасить себя от наркотика. Забавно — дранат, который спас драконов, был смертельно опасен для него самого…

Однако его действия нельзя было оправдать ни действием наркотика, ни лихорадкой. Рохан поглядел в угол, где валялся полог и балдахин с отвратительными изображениями. Он сорвал их после ухода Янте, придя в дикую ярость от мерзких воспоминаний. Жаль, что у него нет дара фарадима, иначе он с наслаждением спалил бы их. Но ему даже свечу не давали. А веревки были бесполезны, потому что бежать он не мог: комната была на седьмом ярусе башни и выходила окнами во двор. Умереть же он намеревался только в том случае, если бы мог прихватить с собой Янте.

Она была осторожна и умна. В комнате не было никаких острых предметов. Даже вилки, не говоря о ноже. Не было и ничего тяжелого, чтобы ударить ее, или достаточно тонкого, чтобы изготовить удавку. У него оставались только руки — подлые, предательские руки, которые должны были лишить ее жизни шесть ночей, назад. Он был обязан убить ее.

Рохан гадал, когда она придет к нему и придет ли вообще. Он не видел никого, кроме приносившего еду рыжего тюремщика. Но этот здоровенный детина справился бы с ним одной левой. Принц развлекался тем, что смотрел в окно, следя за солдатами, строем отправлявшимися на обед, за сменой караула, подсчитывал количество воинов и слуг. Два дня он бился над замком, но без всякого толку. Его страж унес тяжелые бронзовые штыри, на которых висели шторы. Из мебели в комнате оставалась только тяжелая кровать, которую едва ли можно было разломать на части, чтобы использовать их как оружие… В комнате не осталось ничего, чем он мог бы воспользоваться. Побег был невозможен.

Кто-то должен прийти к нему на помощь. Штурмовать крепость, тайком пробраться внутрь — что-нибудь… Рохан ненавидел себя за то, что ждал помощи извне, но другой надежды на спасение не было. При мысли о том, что его похищение было лишь частью большого и тщательно разработанного плана, принца охватывал ужас. Запертый и беспомощный, он днем и ночью мерил шагами голый каменный пол, мечтая разрушить не только Феруче, но и замок Крэг, а вместе с ним стереть с лица земли всю Марку. Он отомстит им: возглавит армию Пустыни, придет и опустошит их земли. И убьет эту гадину — верховного принца собственным мечом на глазах дрожащих от ужаса других принцев и лордов…

Прекрасные мысли, горько подумал он. Прожить жизнь с мечом в руках, сея вокруг себя смерть. Опаленная, мертвая земля, тысячи убитых, десятки тысяч — лишившихся крова. Как мало осталось от его идеалов… Все детские иллюзии развеялись, как песок на ветру, а он следил за их исчезновением, не испытывая ничего, кроме стыда.

Они развеялись не случайно. Это он дал им исчезнуть, поняв, что с самого начала обманывал себя. Жизнь отнюдь не была цивилизованной. Люди вовсе не собирались следовать закону. Все они были варварами, и Рохан знал, что наихудший из этих варваров он сам. Он был принцем, обладавшим не только властью над Пустыней, но и золотом драконов, и попросту морочил себе голову, считая, что он лучше других. Где его благородные цели и честолюбивые устремления? Другие по крайней мере не притворялись. Они честно относились к жизни, не боялись столкнуться с ней лицом к лицу и убивали без всяких иллюзий… Ролстра был прав. Коварно натравливать одного на друтого и собирать добычу. Разделять и властвовать. Любым способом не давать им объединиться. Играть на грубых инстинктах: жадности, ревности, трусости… и смеяться над глупым князьком, который хотел призвать их разум к чести, а сердца к миру…

Была на свете одна-единственная девушка, чей ум и вера помогли ему поверить в себя, но Рохан не смел думать о вей. Предав ее, он предал и все остальное, потому что дочь Ролстры знала его лучше. Он ничем не отличался от верховного принца, от любого другого мужчины, жаждавшего бессмертия. Он страстно желал сына. И все же… Тот первый раз с Янте еще можно было бы простить. Но снова лечь с ней в постель, зная, кто эта женщина и чего она хочет от него? Нет, этого он не простил бы себе никогда!

О да, он был точно таким же, как все остальные, как все эти жестокие принцы-варвары, которые сначала убивали, а потом радовались этому. Но даже лелея приносившую утешение мысль о страшной мести и представляя себе, с каким наслаждением он вонзит меч в проклятого верховного принца, Рохан понимал, что никогда не сможет убить Янте. И прекрасно знал, почему. Просто не сможет…

Раздавшийся во дворе топот конских копыт и лязг мечей заставили принца подойти к окну. До его слуха доносились крики, отдававшиеся от стен крепости, Со скрипом отворились массивные ворота, висевшие на старых бронзовых петлях. Он не видел, кто или что было причиной поднявшейся суматоха, но явственно слышал топот охранников, со всех сторон бежавших во двор.

— Кольца! — крикнул кто-то. — Они без них беспомощны! — Послышались звуки отчаянной борьбы, но вскоре схватка закончилась и один из солдат издал ликующий крик. — Они у меня! Кольца фарадима!

— О Богиня, нет… — прошептал Рохан. На лестницу вышла Янте в светлом платье, со струящимися по нему темными волосами.

— Вы, идиоты! — резко бросила она. — Верите в эти старые сказки! Сейчас же отдайте мне кольца! И следите за ней!

С охранника мигом слетела спесь. Он бочком приблизился к своей госпоже и смиренно поклонился, передавая ей кольца. Прежде чем Янте сжала их в кулаке, свет фонаря отразился от золота, серебра и большого изумруда. Она махнула рукой, и солдаты послушно расступились, открыв стройную женщину с растрепанными рыжевато-золотистыми волосами, одетую в костюм для верховой езды.

— Итак, ты пришла за своим князьком, — ласково промолвила Янте. — Какая преданность! Какая любовь! Я ожидала, что сюда прибудет половина армии, но оказалось, что ты единственная, кого можно было прислать. Воины Пустыни где-то заняты, не так ли? — Она обернулась и подняла лицо к окну Рохана. Тот быстро отскочил в тень, чтобы не доставить Янте удовольствия увидеть его потрясение. — Ты слышишь меня, Рохан? Мериды атакуют на севере, а мой отец на юге. Вот все, что они смогли прислать за тобой! А ведь ты их принц!

Насмешка не достигла цели. Рохан задрожал, но не от ужаса, а от ярости. Теперь он все понял. Только Сьонед, только его принцесса-фарадим… Но она ни за что не пустилась бы в путь ради того, чтобы умереть с ним. Он слишком хорошо ее знал. Впервые в принце проснулась надежда и воскресила его, как глоток воды воскрешает умирающего от жажды. Вместе они кое-что смогут!

Но между ними стояла Янте… По-прежнему скрываясь в тени, он внимательно посмотрел на Сьонед и увидел, что она подняла усталое лицо, ища и не находя мужа.

— Янте! — окликнула она, и принцесса оглянулась. — Я пришла за милордом и мужем… но и за тобой тоже!

И тотчас же посыпались искры. Перед ней возник Огонь «Гонца Солнца» — колеблющийся столб пламени высотой с половину башни. А в огне извивался свирепый дракон, сияющий пурпуром и золотом.

Никто не произнес ни звука: все застыли от ужаса, глядя, как фарадимская ведьма, на длинных пальцах которой не осталось ни одного кольца, творит свое колдовство. Но кем бы ни была Янте, обвинить ее в трусости было нельзя. Она взглянула на столб огня и крикнула:

— Прекрати… или я прикажу немедленно убить Рохана его же собственным мечом!

Языки пламени заколебались и умерли. Принцесса засмеялась.

— Отведите ее во внутреннюю комнату, куда не доходит ни солнечный, ни лунный свет! Не бойся, «Гонец Солнца»… скоро я верну тебе мужа!

Рохан закрыл глаза и прижался лбом к грубо отесанной стене. Скоро… когда она уверится, что носит его ребенка и сможет сообщить об этом Сьонед. Сын это будет или нет, он убьет ее. И ребенка тоже.

Варвар.

Глава 25

Андраде знала, что это сон. Ролстра, Янте и Пандсала, одетые в темно-фиолетовые плащи, держали ее руки в Огне, зажженном ею самой. Когда они оттащили ее, руки заканчивались у запястий почерневшими обрубками. Затем верховный принц и Янте потянулись к Огню и достали из него ее нетленные кисти. Пандсала собрала кольца, браслеты и тонкие цепочки. Торжественно, словно выполняя некий ритуал, они обошли пламя и вручили ее кисти кому-то скрывавшемуся в тени позади костра. Андраде увидела, что ее собственные запястья, ладони и пальцы скрываются в глубинах широкого плаща этой таинственной фигуры. Пандсала нанизала на пальцы тени драгоценные кольца, защелкнула браслеты, прикрепила цепочки. Тень сделала короткий жест, Огонь взмыл вверх, окутал Янте, и та исчезла. Затем бело-золотые языки пламени превратились в сверкающий меч, который пронзил плоть Ролстры, и он тоже исчез навсегда, взятый Огнем. Но Пандсала осталась. Она покорно склонила голову перед неизвестной фигурой с кольцами Андраде, воплощавшей в себе мастерство, власть, силу… и не боявшейся использовать эту силу, чтобы убивать.

Сон кончился, и она проснулась от звуков окружавшего их леса. Андраде села, вдохнула чистый утренний воздух и посмотрела на свои руки, хотя прекрасно знала, что этого делать не надо. Она верила в вещие сны только тогда, когда это было выгодно. А нынешний сон просто следовало как можно скорее забыть.

Чтобы отвлечься, она огляделась по сторонам. Неподалеку на голой земле спал Уриваль, закутавшийся в плащ. По другую сторону погасшего костра виднелись очертания двух других фигур. Деревья скрывали первый солнечный свет, которому было еще не под силу справиться с поднимавшимся от реки голубовато-зеленым туманом. Андраде потерла спину, дьявольски болевшую от необходимости сидеть в седле как куль с мукой, притворяясь служанкой Пандсалы. Пять дней она пребывала в раздражении, вынужденная играть эту мерзкую роль, а также терпеть боль во всем теле, и обе эти причины в конце концов заставили леди Крепости Богини увидеть дурной сон. Ее руки онемели, в суставы словно вонзились горячие иглы; она ужасно злилась, что приходилось прятать кольца и браслеты по карманам, пока не удалось избавиться от людей Лиелла, и пылала гневом на Ролстру, Янте и особенно Пандсалу, поставивших ее в унизительное положение. Но та фигура, похожая на тень, не дававшая определить, мужчина это или женщина, все еще тревожила ее.

Существовал простой способ излечиться от утренних болей и остатков зловещего сна. Андраде заставила себя подняться на ноги, морщась от боли в костях, протестовавших против утренней влажности и прохлады, а затем направилась к реке. Пока она искала подходящее место, чтобы умыться, усилия постепенно разогрели ее мускулы, а холодная вода окончательно прояснила голову. Она смахнула капли с лица и рук, заплела косы и почувствовала, что готова вступить в новый бой с этим враждебным миром.

Или хотя бы узнать, какие новые неприятности он ей приготовил. Богиня знает, что последние пять дней были достаточно тяжелыми. Мало ей Пандсалы, так еще пришлось всю дорогу от Крепости Богини терпеть присутствие Чианы. Девчонка сумела раздобыть лошадь и увязаться за ними. Обнаружили это слишком поздно. Андраде всерьез приняла высказанную шепотом угрозу Чианы все рассказать людям лорда Лиелла и стиснула зубы, упрекая себя за то, что шесть лет назад подобрала это дьявольское отродье. Но заниматься самобичеванием тоже было слишком поздно.

Уриваль, зная, что им понадобится помощь при форсировании рек, лежавших между Крепостью Богини и Сиром, не стал торопиться применять снотворное и магию «Гонца Солнца» против эскорта, посланного, чтобы проводить Пандсалу к отцу. Андраде была готова связать их в первую же ночь путешествия, но сделала это только вчера в полдень, и теперь они были свободны. Пандсала была просто счастлива, а Чиана, сидевшая на слишком большой для нее лошади, распевала во все горло. Вид обеих ничуть не улучшил настроение Андраде.

Новости, пришедшие с солнечным лучом, были ужасны. Мериды штурмовали Тиглат, строго соблюдая заранее избранную тактику. Их стрелы нашли несколько защитников города, они сами понесли кое-какие потери и быстро отошли. Андраде понимала, зачем это делается: постоянные мелкие стычки ослабляли дух оборонявшихся. Открытое сражение воодушевляет, а медленная, но упорная осада выматывает силы. У юного Вальвиса родился смелый план — с помощью регулярных вылазок перерезать пути снабжения меридов. Это позволило бы добыть продовольствие для города и дало бы воинам возможность вступить в непосредственный контакт с врагом. Однако этот план был отвергнут: Вальвису не позволили затеять открытый бой на равнине.

Тобин с близнецами благополучно добралась до Стронгхолда, но Андраде заметила, что в крепости почти никого не было. Взгляд на окрестности Тиглата показал, что расстановка сил меридов существенно изменилась: часть их отправилась на юг. А в Феруче все было по-прежнему, словно у стен крепости все еще стояли гарнизоном воины Рохана. Однако сам Рохан и Сьонед бесследно исчезли…

Андраде вытерла лицо и руки сравнительно чистой частью юбки и отправилась назад. Поднявшись наверх, она услышала тревожный крик Уриваля. Сенешаль в измятой одежде стоял перед погасшим костром, держал в руках плащ Пандсалы и был вне себя от злости.

— Ушла! — прорычал он. — Проклятая сука… она все-таки ушла!

Чиана сидела, поджав под себя ноги и не обращая никакого внимания на ярость Уриваля. Андраде увидела сооружение из седел, искусно имитировавшее две спящие фигуры, в то время как там была только одна, сделала пять глубоких вдохов, схватила самодовольно улыбавшуюся девчонку за шиворот и сильно встряхнула.

— Ты знала!

— Да, миледи, — кивнула Чиана. — Конечно, сестра отправилась к нашему отцу, — объяснила она, разговаривая с Андраде как с умственно отсталой, не способной понять самые простые вещи. — Должно быть, она уже там. А для верности она увела с собой всех лошадей.

Андраде отпустила ее и отвернулась, не желая, чтобы Уриваль увидел в ее глазах маниакальную страсть к убийству. Рыдания Пандсалы и ее обмен рукопожатиями с командиром отряда Лиелла всколыхнули подозрения Андраде, но во время путешествия принцесса вела себя безукоризненно, хотя могла в любой момент выдать обоих «Гонцов Солнца». А теперь бежала… заручившись поддержкой всегда готовой помочь Чианы. Андраде пыталась спасти их обеих, а они в награду погубили ее, потому что дар Пандсалы, получившей три кольца, теперь будет служить верховному принцу…

Андраде медленно повернулась к Чиане и увидела собственную руку, занесенную для удара. Но она не ударила. Девчонка заскулила от страха.

— Ты достаточно большая, чтобы понимать происходящее, и достаточно большая, чтобы предать, — с мертвенным спокойствием произнесла Андраде. — Чего еще ожидать от той, чье имя означает «измена»?

Чиана застыла на месте. В ее глазах горел вызов.

— Мой отец… — гордо начала она.

— Ходячий мертвец. — Андраде повернулась к Уривалю. — До сих пор я чтила традиции и колебалась. Но сегодня солнечный луч задрожит. Фарадимы становятся на сторону Пустыни, ее принца и ее армии.

— Пожалуйста, как следует обдумайте все, миледи, — ответил сенешаль, и его официальный тон значил больше, чем самые убедительные доводы против этого решения.

— Я имею на это право. Ролстра изолировал моих фарадимов от света. Одно, это заслуживает того, что мы с ним сделаем.

— Смерти? — спросил Уриваль.

— Мы не убийцы.

— И не палачи? — продолжал настаивать он.

— Нет, — ответила Андраде и впервые в жизни пожалела о своих десяти кольцах, браслетах и тонких цепочках, связывавших ее с древними обетами. — Нет, — повторила она. — Никогда.

Сьонед привыкла к темноте. В каменный мешок не проникало и искорки света. Даже свечу ей никогда не давали. Она не знала, сколько прошло времени, сколько миновало дней, ночей и снова дней. Еда появлялась через разные промежутки времени, как и входившие в камеру мужчины. Они возникали во тьме и сами были тьмой-тьмой, имевшей вкус и запах. Тьмой, которую она осязала.

Сьонед так и не успела найти тайный ход в Феруче, о котором рассказала Маэта. Она дождалась смены караула, но все же дала себя схватить. Это была ее вина: она поспешила и этим загубила все дело. И вот теперь сидела одна, брошенная в темную камеру.

Ее самым большим мучением было отсутствие цвета. «Гонец Солнца», лишенный возможности видеть цвета… Абсурд. Впрочем, страх владел ею недолго. По прошествии нескольких дней она привыкла к духоте и жаре. Но ей не хватало ярких цветов. Она часто вспоминала их: не лица, не пейзажи, не небо, а сами цвета, желая только почувствовать их. Они были ее жизнью: фарадим воспринимал окружающий мир через цвета. Но без света ничего не выходило — у этих цветов не было плоти.

Она старалась экономить силы и редко вызывала Огонь. От него у Сьонед болели глаза, и в цветах пламени бушевало ее внутреннее смятение, ее страх. Да и какой в этом прок? Все равно она знала, что не останется здесь навсегда.

Визг петель заставил ее насторожиться еще до того, как в лицо ударил красно-золотой свет факела. Она прикрыла руками слезящиеся глаза.

— Благослови тебя Богиня, «Гонец Солнца», — насмешливо приветствовала ее Янте.

Сьонед вытерла слезы, опустила руки и открыла глаза. Но она еще не была готова встретить взгляд Янте.

— На, прикройся! — продолжала принцесса. — Ты просто ужасно выглядишь, моя дорогая. Так же, как Рохан… Оба вы слишком боитесь драната и ничего не едите. Это заметно. — Она засмеялась, и Сьонед с трудом сдержала желание уклониться, когда ей в лицо полетела одежда.

Наконец-то она смогла открыть глаза, не боясь боли. Сьонед смахнула последнюю слезу и посмотрела на принцессу. От улыбки Янте ее едва не стошнило.

— Ты бы с удовольствием убила меня, не так ли, Сьонед? Вот и Рохан тоже… Но вы оба слишком трусливы, чтобы осмелиться сделать это здесь, в крепости. Скажи мне, «Гонец Солнца», неужели ты так сильно любишь жизнь, что готова вынести все? Или твоя любовь к жизни все-таки сильнее ненависти? — Она снова засмеялась. — Нет, пожалуй, для тебя это слишком тонко. Ненависть заменяет все; Мой отец знал это всегда, а я поняла сию нехитрую истину только благодаря тебе и Рохану. Пожалуй, надо сказать вам спасибо! Ненависть

— вот единственно прочная вещь на свете. Ведь только благодаря ей ты выжила в этом мешке, не так ли?

Янте приблизилась еще на шаг; свет играл на ее распущенных волосах, на ее драгоценностях, на темно-красном платье.

— Но никто из вас не рискнет собственной жизнью ради того, чтобы излить свою ненависть на меня или моего отца. Очень умно с вашей стороны. Я довольна. Потому что сейчас речь идет не только о моей жизни. Женщина, родившая трех сыновей, прекрасно знает, когда внутри нее зарождается четвертый.

Сьонед пристально посмотрела на факел, который держала Янте. Она могла бы сделать это… вызвать высокий, жаркий Огонь, заставить пламя охватить тело принцессы и сжечь его — так же, как Ролстра сжег свою любовницу…

Янте выругалась и отдернула факел, однако было слишком поздно. Сьонед уже поймала искорку, которую мысленно могла бы превратить в пламя. Но она не убьет Янте. Пока. На ее лице еще не было ожогов, и она не держала в руках ребенка.

Свет трепетал, рождая странную игру теней. Лицо Янте показалось ей черным, словно обуглившимся.

— Когда я зачала своего младшего сына, то узнала об этом через семь дней,

— сказала она. — Но мне надо было окончательно удостовериться. Может, ты думаешь, что мне не поверят? Не надейся, Сьонед. Не будет никаких сомнений, что это ребенок Рохана. Да и кто осмелится сомневаться после того, как отец победит на юге, а я на севере? Рохан проживет ровно столько, чтобы успеть признать своего сына. Ты же останешься в живых, потому что я хочу, чтобы ты услышала, как он сделает это. А потом… — Она пожала плечами. — Можешь уходить и забрать с собой твоего князька. Наслаждайтесь жизнью, пока можете. Во всяком случае, до середины зимы, пока не родится мой сын, вам ничто не грозит.

Сьонед дождалась, когда принцесса повернулась к двери, а затем негромко сказала:

— Наслаждайся ненавистью, пока можешь, Янте, раз для тебя ненависть дороже жизни. И та и другая закончится, когда родится сын Рохана.

Спина Янте одеревенела, и принцесса застыла на месте. Сьонед довольно улыбнулась. Затем Янте стремительно вышла, оставив дверь открытой настежь.

Некоторое время Сьонед собиралась с силами. Затем она надела костюм для верховой езды, который ей дали, чтобы прикрыть наготу, а затем пошла по пустынному коридору. Пришлось преодолеть много ступеней, и несколько раз она останавливалась, в изнеможении приваливаясь к стене и ожидая, пока не пройдет головокружение. Наконец она добралась до комнаты, за окнами которой едва брезжил рассвет. Там ее ждал Рохан.

Даже при этом слабом свете бросались в глаза проступающие ребра и скулы, туго обтянутые кожей. Гордому принцу-дракону швырнули какое-то тряпье: брюки, сапоги и плащ, который он неловко перекинул через руку. Светлые волосы были влажными от пота, под глазами темнели синяки, а в самих глазах застыло такое горе, что у нее упало сердце.

Сьонед знала, что он почувствовал, взглянув на нее. Одежда висела на ней мешком, утренний свет падал на серую кожу и мертвенно-белые губы, плотно сжатые, чтобы не заплакать. Она видела, что Рохан пристально смотрит на нее, но страдает не из-за ее несчастий, а из-за его собственных.

— Я был с ней, — внезапно произнес он.

— Знаю. И она носит твоего сына, сделав то, что не удалось мне.

— Я должен был убить ее..

— Нет. — Но она не могла объяснить, почему. Для этого еще не настало время.

Он подошел и накинул на принцессу плащ, стараясь не прикасаться к ней.

— Мы можем идти… — Рохан, ты мой, — сказала она. — Мой. Он покачал головой, отодвинулся и шагнул к двери.

— Она никогда не смогла бы отнять тебя. Единственный, кому это по силам,

— ты сам… а я ни за что не откажусь от тебя и не позволю тебе уйти.

— А я не позволю подсунуть тебе испорченный товар, — резко ответил он.

— Значит, ты больше никогда не прикоснешься ко мне? Рохан круто обернулся, и новая мука вспыхнула в его глазах.

— Сьонед… нет…

Принцесса подождала, пока он не успокоится настолько, чтобы ясно понять ее слова. Тщательно взвесив силу его любви к ней и силу его ненависти к себе, она промолвила:

— Я потеряла счет тем, кто использовал меня. — Сьонед намеренно выбрала эти слова из-за их жестокости и недвусмысленности. Риск был страшный, но она слишком хорошо знала этого человека — разбитого, униженного, с растоптанной гордостью, и намеренно причинила ему еще одну страшную боль. Или это потрясение окончательно сломает Рохана, или вернет его ей.

Нет, она все-таки знала своего мужа… Принц обнял ее так бережно, словно Сьонед была стеклянной. Она положила голову ему на плечо и наконец позволила пролиться слезам. Но это были слезы счастья, гордости и великой очищающей силы.

Двор был пуст, однако Сьонед чувствовала, что за ними наблюдают сотни глаз. У ворот их ожидали две лошади; к седлу каждой был приторочен бурдюк с водой. Янте действительно не хотела, чтобы они погибли в Пустыне. Сьонед и Рохан сели верхом и выехали из Феруче. Оба они заметили стоявшую на крепостной стене и глядевшую им вслед Янте, но ничего не сказали.

Рохан напрягся, как будто каждую минуту ожидал стрелы в спину, однако Сьонед твердо знала, что ничего подобного не случится. Середина зимы, повторила она про себя. Середина зимы… До этого времени она успеет решить, какой смертью умрет Янте.

— Просто стычка, — умолял принц Ястри. — Люди волнуются. Они знают, что преимущество на нашей стороне, и хотят доказать это! Всего одна маленькая стычка…

Губы Ролстры оттопырились, и он отодвинул от себя тарелку. Продолжать завтрак не имело смысла: Ястри надоедал ему и портил аппетит.

— Одна маленькая стычка… — задумчиво повторил он. — Только это и нужно лорду Чейналю. Он большой мастер превращать стычку в настоящее сражение. Неужели ты так ничего и не понял? Лорд знает военное дело, Ястри. У него были хорошие учителя — с одной стороны Зехава, с другой мериды. Нет, никакой стычки. Пока. А сейчас будь хорошим мальчиком и дай мне закончить завтрак, ладно?

Ястри, обычно красневший от удовольствия, которое доставляло ему командование войсками, сейчас покраснел от гнева. Красивый шестнадцатилетний мальчик, он горел честолюбием и нетерпением юноши, наконец-то освободившегося от опеки учителей и советников. Однако внезапно он обнаружил, что попал из огня в полымя: руководство Ролстры сковывало его. Кожаная портупея, украшенная драгоценными камнями, очень шла ему. Лагерная жизнь согнала с Ястри жирок и детскую округлость, но он еще не научился воинской дисциплине. Глядя на его алые щеки и сверкающие серо-зеленые глаза, Ролстра решил, что пришло время преподать ему урок.

— Я принц, а не мальчик! — гордо заявил Ястри.

— Нет, мальчик, и останешься им, пока не окропишь себя кровью девственницы и первого сраженного тобой врага, — резко осадил его Ролстра.

— А ты собираешься учить меня и тому и другому! — насмешливо фыркнул молодой принц. — Ты, которому не смогли дать сына ни жена, ни пять невезучих любовниц! Ты, который сидит в шатре и поглощает завтрак, в то время как пора дать пищу нашим мечам в Пустыне.

Ролстра вздохнул, подумал о том, как приятно будет убить этого дерзкого щенка, успокоился и продолжил:

— Мальчик, ты будешь иметь право говорить так только тогда, когда у тебя будут собственные сыновья и боевые шрамы. А до того времени будешь делать то, что велю я.

Ястри вылетел из шатра, громко требуя своего коня и эскорт. Ролстра не обратил на этот шум никакого внимания и попытался продолжить завтрак, но не смог. Дай Богиня, чтобы лорд Чейналь так же наслаждался едой, сном и первым мгновением после пробуждения…

Впрочем, он улыбнулся, представив себе, какие заботы гнетут сейчас командующего войском Пустыни. Армия Ролстры была намного больше; этим превосходством можно было воспользоваться в любую минуту, но верховный принц медлил и не переходил в наступление, формальный повод для которого дал лорд Давви, перешедший на сторону Пустыни и изменивший своему принцу. Ролстра поднял чашу и заговорил со своим отражением в полированном серебре:

— Почему я не начинаю военных действий? Хочу, чтобы первым атаковал лорд Чейналь? Нет, я слишком умен, чтобы ждать от него такого просчета. Жду, пока к армии присоединится Рохан, чтобы покончить с ними одним махом? Тоже нет, ибо я знаю, что князька прикроет стена щитов и мечей. Тогда почему же я торчу на своем берегу реки словно песчаная буря, нависшая над Пустыней?

Он коротко хохотнул и выпил, подумав о том, что лучшее в Ястри — это его вина. Возможно, это единственное его достоинство, со вздохом добавил Ролстра, вновь услышав какую-то возню. В шатер вошел оруженосец и низко поклонился. Он был самой подходящей вишенью для гнева Ролстры.

— Дадут ли мне когда-нибудь покой? Что еще случилось?

— Простите меня, ваше высочество, но… Полог откинулся, и внутрь вошла женщина с холодными и дерзкими темными глазами, на новую встречу с которой Ролстра никак не рассчитывал. Она коротко поклонилась и насмешливо произнесла:

— Поздоровайся со мной, отец. Я вернулась. — Она подняла руки, и принц увидел на ее пальцах три кольца фарадима.

За ее спиной стояли сбитые с толку охранники. Ролстра жестом велел им и оруженосцу убраться из шатра.

— Неужели вы думаете, что дочь явилась к отцу, чтобы убить его? Пошли вон! Оставьте меня с принцессой наедине.

Пандсала села, не спросив разрешения, и зябко обхватила себя руками.

— Спасибо за титул, отец. Благодаря этому и моим кольцам твои люди станут повиноваться мне.

— С какой стати? Она засмеялась.

— Клянусь Богом Бурь, как ты думаешь, весело мне было прожить шесть лет бок о бок с леди Андраде? Можешь вывернуть меня наизнанку, на что ты мастер, можешь даже убить меня… Все равно это будет лучше, чем то, что я вынесла.

Принц смотрел на нее молча, не скрывая своих подозрений. Наконец он произнес:

— Годы не украсили тебя, Пандсала. Видно, Андраде и ее благочестивое окружение отнеслись к тебе не лучше, чем я. У меня нет причин доверять тебе, Пандсала. Но ты ведь и не ждешь этого, не правда ли? Тогда чего ты хочешь?

— Свободы. И положения твоей дочери и принцессы. Я могу быть полезной тебе, отец, и ты знаешь это. — Она улыбнулась. — Ты тоже стареешь. Седые волосы, полнота, морщины… До сих пор тратишь силы на то, чтобы родить сына, или решил, что после твоей смерти принцами станут ублюдки Янте? — Пандсала расхохоталась и продолжила:

— Принцы! О Богиня, это просто смешно! Они растащат твои земли по частям! Янте может рожать и выкармливать только подлецов!

— Это наша с ней фамильная черта, — холодно заметил Ролстра. — Я дал твоей младшей сестре имя, которое надо было дать тебе… Сначала ты предала меня, а затем Андраде.

— Ты прав, я вовсе не ждала от тебя доверия. Но я могу быть полезной, отец. А ты никогда не был глупцом.

Некоторое время они смотрели друг на друга: Ролстра что-то подсчитывал, а Пандсала держалась с уверенностью человека, которому нечего терять.

— Очень хорошо, — наконец произнес он. — Служи мне. Но можешь верить: если ты предашь меня еще раз, годы, проведенные у Андраде, покажутся тебе раем по сравнению с тем, что случится с тобой.

— Вот в этом, отец, я никогда не сомневалась. — Она снова засмеялась и лениво потянулась. — Могу я разделить с тобой завтрак? Путешествие оказалось более долгим, чем я рассчитывала. Мне казалось, что от того места, где я оставила Андраде, Уриваля и Чиану, до Сира намного ближе.

Ролстра вздрогнул и тут же заметил довольную улыбку Пандсалы. Но не успел он и рта раскрыть, как в шатер вбежал страж, торопливо отдал честь и, задыхаясь, произнес:

— Простите, ваше высочество, прибыл гонец, который требует, чтобы его немедленно приняли!

Ролстра приподнялся, а затем снова опустился в кресло и бросил острый взгляд на дочь.

— Выйди. Я скоро позову тебя.

Она приподняла брови, но безропотно подчинилась. Ролстра махнул рукой, и гонца провели в шатер. Когда человек изложил переданную на словах новость, Ролстра послал за Пандсалой и встретил ее у шатра, стоя на солнце.

— Я действительно собираюсь использовать тебя, моя дорогая, — сказал он.

— Но чтобы согласиться на это, мне нужно подвергнуть тебя маленькому испытанию. Докажи мне, стоишь ли ты своих колец. Найди Рохана.

— Но я всего лишь ученица, а не полностью обученный фарадим!

Он испытал злорадное удовольствие, впервые увидев в глазах дочери страх.

— Тогда обучайся побыстрее. Я должен знать, где Рохан. Сделай это, Пандсала… или узнаешь, что такое мой гнев. — Ролстра улыбался, но взгляд его остался угрожающим.

Пандсала с трудом проглотила слюну, затем обратилась лицом к солнечному свету и закрыла глаза. Видя, что она задрожала, принц подивился, почему из всех дочерей Лалланте дар был только у нее. Ах, если бы это была Янте…

Наконец Пандсала вздохнула и широко открыла глаза.

— Я видела их! Рохан, принцесса-фарадам… и драконы в Пустыне… Я видела их!

Ролстра довольно кивнул: дочь выдержала проверку.

— Отлично.

— Но я не понимаю!:

— воскликнула она. — Почему Янте отпустила их?

— У нее были на то свои причины. Личного свойства. — Так ты знал об этом?

— — Мне рассказал об этом только что прибывший гонец. — Он повел Пандсалу в шатер и налил две чаши вина. — Ночью, накануне того, как она отпустила их, на холмах были зажжены костры. Это сообщение передали по цепочке через Вереш в замок Крэг, а там ожидал корабль под парусами. Спуститься по Фаолейну намного быстрее, чем посылать конного курьера.

— Но войска лорда Чейналя стоят выше нас…

— Верно. Поэтому остаток пути пришлось проехать верхом. И теперь я знаю то, чего не знает лорд Чейналь.

Мысль о том, что кое-что знают только они с Янте, заставила Ролстру улыбнуться. Пока не придет время, это будет их тайной. Его, Янте… и Рохана.

Пандсала сделала глоток вина… и вдруг побелела, с ужасом глядя на чашу. Ролстра чуть не лопнул со смеху.

— Вот это да! Ты решила, что там дранат? Не будь дурой, Пандсала! У меня и времени-то не было, чтобы добавить в вино наркотик! — Он взял у нее из рук чашу и выпил, хохоча во все горло.

Пандсала успокоилась, но в глазах ее еще стоял страх. Ролстра наслаждался этим, зная, что теперь дочь не сможет ни пить, ни есть, пока не преодолеет оцепенение, в которое она впала при одной мысли о дранате. Постоянная неуверенность заставит ее быть честной. Впрочем, он все равно не собирается доверять ей.

— Итак, каждый из нас справился с первым испытанием, — довольно сказал он. — Я не стал пользоваться дранатом, чтобы сломить твою волю, а ты с помощью солнечного луча подтвердила то, что я уже знал. — Он поднял чашу. — Выпьем за взаимное доверие, моя дорогая?

Полуденное солнце пекло непокрытую голову и спину Рохана. Он знал, что вскоре придется остановиться и найти укрытие от страшного зноя. Утро прошло в полной тишине. Они проехали мимо опустевшего гарнизона у стен Феруче и углубились в Пустыню, пытаясь держаться поближе к холмам, где еще оставалось немного тени. Он специально ехал впереди, чтобы не смотреть на Сьонед, и был благодарен жене за то, что она дала ему такую возможность.

Обычно он выезжал в Пустыню, когда был озабочен или чем-то расстроен. Красота этой земли утешала принца. Там, где другие видели только пустоту, он видел свободу. Безбрежные золотые пески и бесконечное небо добавляли ему уверенности в себе и в том, что ответы на все вопросы будут непременно найдены; надо только поискать хорошенько, как ищут воду в Пустыне. Здесь не было границ ни его землям, ни его мечтам. Можно было свободно думать… чувствовать… жить.

Но сейчас Пустыня угрожала ему. Долгие Пески были слишком огромными, небо слишком необъятным. Они нависали над ним и то гневно кричали, требуя защитить их свободу, то пронзительно вопили, что он один, — один и больше никогда не получит ответа на свои вопросы. Мечты ушли, как вода в песок. Черпать силу в Пустыне было отныне бесполезно, а искать опору в Сьонед он не имел права. Рохан повернул лошадь к холмам, разглядывая их в поисках прохладного убежища. Он слышал позади мягкий топот копыт и позвякивание уздечки, когда конь Сьонед поворачивал голову. Он не мог оглянуться, не мог посмотреть в глаза жены. Вместо этого принц взглянул на небо, где внезапно появилась темная тень. Дракон.

Он перевел дыхание и услышал за спиной удавленный вскрик Сьонед. Одинокий дракон летел к ближайшим дюнам, рассекая крыльями голубое небо. О Богиня, подумал Рохан, может ли быть что-нибудь прекраснее?

Однако когда в небе появился другой дракон и бросил вызов первому, он понял, что сейчас произойдет. — Сьонед! Скорее!

Он быстро направил лошадь к укрытию, образованному низким выступом бурой скалы. Оказавшись под навесом, они попытались успокоить перепуганных животных. От криков драконов дрожала земля. Сьонед склонилась на гриву и натянула поводья так, что голова коня прижалась к груди. Рохан пытался удержать свою лошадь, схватив уздечку у самой морды и заставляя животное крутиться на месте.

Вдруг конь Сьонед резко вскинулся, и Сьонед вскрикнула, ударившись затылком о скалу. Рохан попытался подхватить жену, но промахнулся и чуть не вылетел из седла. Сьонед упала, неловко подвернув потерявшую стремя ногу, и неподвижно застыла на земле. Освободившееся животное галопом вылетело из-под карниза.

Рохан выскользнул из седла и накрутил поводья на руку, поскольку его лошадь бешено рвалась вслед за первой.

— Сьонед… — Он наклонился, прикоснувшись к ее лицу свободной рукой и в то же время стараясь удержать лошадь. — Сьонед!

Крики драконов эхом отразились от скалы, и лошадь дико заржала, пытаясь вырваться на свободу. Рохан застонал от боли и разжал пальцы. Лошадь тут же бросилась бежать.

Когда руки Рохана прикоснулись к голове Сьонед, женщина открыла блестевшие от боли глаза.

— Спокойно, — сказал он. — У тебя шишка на затылке и подвернута лодыжка. Не двигайся.

Она взяла его за руку, осмотрела след, оставленный врезавшейся в кожу уздечкой, а затем уставилась на песок.

— Это пустяки, — еле слышно проговорила она. Почему-то эти слова привели Рохана в дикую ярость. Он вскочил на ноги и бешено уставился на Сьонед.

— Пустяки! — вскричал он, дрожа от гнева. — Все пустяки, не так ли? Абсолютно все! Посмотри на нас! — зарычал он, впервые полностью утратив власть над собой. — А мы сами разве не пустяк?

Она поглядела на мужа со страшным спокойствием и ничего не сказала. Рохан резко повернулся, прижался дрожащим телом к скале и вперил взгляд в Пустыню. Распростершие крылья драконы стояли неподалеку, охваченные той же яростью, что и он сам. Они сделали стремительное движение, и битва началась.

Рохан остолбенел. Снова повторялся его адский сон, только на сей раз драконы были не в пещере. Казалось, ожила сцена, вышитая на гобелене. Один дракон был зеленовато-бронзовым, другой коричневым, с черными переливающимися пятнами на голове и боках; оба широко открыли пасти, откуда капала кровь. Внутренняя сторона расправленных крыльев слабо поблескивала на солнце. Они снова и снова бросались друг на друга, проливая все больше крови. В воздухе стоял тяжелый, приторный запах. Они взмывали ввысь, сшибались грудью, возбужденные, первобытно-непристойные… и прекрасные. Их крики и яростные броски дрожью отзывались в теле Рохана, разгоняли его кровь. Он издал негромкий гортанный звук и вцепился в скалу; глаза принца превратились в щелочки.

Прикосновение к его руке показалось Рохану ударом меча. Он пристально посмотрел в ее глаза, такие спокойные, такие холодные, и тут дрожь, сотрясавшая его тело, наконец нашла выход. Сьонед испуганно отшатнулась.

— Рохан…

Он притиснул Сьонед к груди, она всхлипнула, на мгновение прильнула к нему, и что-то дикое, звериное, похожее на бушующий в степи пожар, пробежало по их телам. Рохан повалил ее навзничь, заставил выгнуть спину, с силой откинул Сьонед голову и овладел ее губами с той же яростью, с какой собирался овладеть ее телом.

Тяжело дыша, Сьонед откатилась в сторону.

— Нет! — прошипела она, пылая гневом, и Рохан ударил жену так сильно, что у нее дернулась голова, а из губы брызнула кровь.

— Ты не будешь обращаться со мной так же, как с ней! — вскрикнула Сьонед.

Предсмертный вопль дракона пронзил его мозг, и Рохан замер. Лицо Сьонед было искажено ненавистью, пальцы скрючились как когти, готовые выцарапать ему глаза, если он еще раз прикоснется к ней. Задохнувшийся Рохан отшатнулся и упал на колени. А дракон-победитель взмахнул огромными, обагренными кровью крыльями и улетел, оставив на песке труп поверженного врага.

Я хуже варвара. Я дикарь. Все его попытки казаться цивилизованным, разумным, честным были тщетными. Он отпустил Янте, когда должен был убить ее, когда это было совершенно необходимо… и почему? Из-за сына, которого Сьонед никогда не даст ему. Он был дикарем со страстью к насилию, стремящимся любой ценой вернуть то, что у него отобрали. Похоть, жадность, ревность, насилие… Кем он стал? Только тем, кем был всегда. Но ему никогда не хватало смелости признаться в этом.

На него упала тень холма, остудив обожженную солнцем кожу на спине и плечах. Он сел, едва понимая, что после полудня прошло всего лишь несколько минут и что придется еще долго ждать, прежде чем можно будет выступить в поход. Пешком. Ночью. Тогда у них будет шанс выжить.

Он засмеялся. Грубый, резкий звук вырвался из его горла. Выжить. Отличная штука. Он мог думать, делать и чувствовать какие угодно гадости, а упрямый мозг продолжал нашептывать, что необходимо выжить… Действительно, очень смешно. Он прижал колени к груди и рассмеялся, раскачиваясь всем телом и закинув голову к небу, словно призывая его разделить с ним веселье.

Сьонед отодвинулась к дальнему краю карниза и зажала уши, чтобы не слышать этого леденящего душу смеха. Нужно было подойти к нему; она знала, что обязана сделать это, но не могла себя заставить. Хохот Рохана бросал ее в дрожь.

Когда снова настала тишина, Сьонед оперлась о скалу и с трудом выпрямила ноющее от боли тело. Рохан сидел ссутулившись, положив голову на колени; рана в плече вскрылась, и тонкая струйка крови стекала по спине… Сгустились и удлинились тени, а она все еще не сводила с него глаз.

Наконец она поднялась и захромала по песку. Он дрожал, по коже пробегали желваки судорожно сжимавшихся мускулов. Сьонед опустилась на колени, не в силах заговорить или прикоснуться к нему. Принц медленно поднял голову. Глаза его стали темными и пустыми.

— Знаешь, мы не умрем.

Она безмолвно кивнула, не понимая, о чем идет речь.

— Я хотел умереть. Но я слишком большой трус. — Его тело сотряс не то тяжелый вздох, не то всхлип. — Я должен жить, чтобы убивать. Ты никогда не поймешь этого парадокса.

Слезы медленно катились по ее щекам. Рохан подхватил одну из них кончиком пальца и мгновение внимательно разглядывал ее. Когда принц поднял глаза, в них вновь горела жестокая боль.

— Я не стою этого, — прошептал он. — Ох, Сьонед, что я наделал?

Глава 26

Битва, которой так жаждал принц Ястри, состоялась на следующее утро после прибытия принцессы Пандсалы. Вскоре после рассвета армия верховного принца атаковала войска лорда Чейналя. Ночью она перешла реку по мосту и вышла на главную северную дорогу; второй мост был на скорую руку наведен ближе к расположению армий. Чейн, срочно поднятый по тревоге, удовлетворенно кивнул, приказал войскам без лишнего шума приготовиться к бою и стал ждать атаки. Его командиры горели желанием ринуться на штурм и сжечь мосты, но у Чейна были на этот счет свои планы..

Конники принца Ястри, действовавшие южнее, перешли реку вброд и устремились вперед. Этот маневр был предпринят с целью отвлечь противника от направления главного удара, который наносил Ролстра. Но замысел и осуществление замысла — совершенно разные вещи. Ястри и его нерегулярный кавалерийский отряд, состоявший из юных высокородных, совершенно растерялись под градом стрел и копий, встретив сопротивление намного раньше, чем они рассчитывали. Как ни взбешен был молодой принц, его отряду пришлось беспорядочно отступить. Под ударами лучников Пустыни и при переправе он потерял тридцать девять человек из сотни всадников. Лорд Давви, которому Чейн поручил организовать засаду, почти не понес потерь и вернулся как раз вовремя, чтобы примкнуть к основным силам.

Но во второй половине дня войска Ролстры заняли плацдарм на левом берегу реки и яростно защищали его. Чейн отошел, позволив им оставить за собой этот клочок земли, так как не хотел нести больших потерь, которых потребовал бы штурм. Он выдвинул на переднюю линию достаточное количество лучников, чтобы не дать противнику продвинуться дальше, а тем временем призвал к себе в шатер командиров отрядов, Мааркена и лорда Давви.

— Итак, наши потери составляют восемнадцать всадников, тридцать семь пехотинцев и четырнадцать лучников, — подвел итог Чейн после того, как принял рапорты. — Разведчики сообщили, что потери врага вдвое больше, но ведь и численность их в два раза превосходит нашу. Война на измор нам не подходит. — Он поигрывал столовым ножом, подаренным Тобин, и наблюдал за игрой света на рубинах и стали. — Но теперь у нас есть одно преимущество.

Лорд Давви выразил общее удивление одним словом:

— Какое?

Чейн принужденно улыбнулся.

— Я оцениваю их численность самое большее в семьсот человек. К завтрашнему утру половина их будет на этом берегу реки. Мне нужны постоянные доклады о числе переправившихся ночью людей, лошадей и провианта.

— Нам давно следовало сжечь эти мосты, милорд…

— Нет, Грайден, — сказал он командиру охраны Радзина. — Пока нет. Когда половина их будет у нас в руках — вот тогда мы и сожжем мосты. — Он взял начерченную на пергаменте карту и провел по ней кончиком ножа. — Я хочу показать Ролстре кое-что новенькое.

— А почему не сделать это прямо сейчас, пока их слишком мало, чтобы оказать серьезное сопротивление? — спросил лорд Давви.

— Дело в том, что я хочу разбить армию верховного принца в двух сражениях. Две битвы — это все, что мы можем себе позволить. Когда мы уничтожим половину его войска, то перейдем Фаолейн и сделаем то же с другой половиной.

— Но если мосты будут сожжены…

— На этот счет у меня тоже есть кое-какие мысли. Нет, Грайден, не торопись созывать саперов и начинать валить деревья. Наши мосты будут совсем другими, чем у Ролстры. Вопросы есть? — Чейн по очереди взглянул на каждого и увидел, что люди озадачены. Так и должно было быть.

Очень давно Зехава научил его как можно дольше держать в тайне план предстоящего сражения, И дело тут было не в боязни измены, а в простой осторожности. — Отлично. Все свободны.

Мааркен остался в шатре и принялся чистить амуницию отца. Чейн наблюдал, как мальчик сел на ковер около оправленной в стекло лампы. Умелые пальцы взялись за работу и принялись счищать со стали тонкий слой пыли.

— Тебе давно пора спать, — сказал он.

— Оруженосец не спит до тех пор, пока не уснет его господин. Или вообще не спит, — ответил Маркен. Чейн улыбнулся.

— Интересно было бы попробовать… А сейчас выкладывай, что тебя беспокоит.

Мальчик поднял глаза, а затем снова поглядел на свою работу.

— Отец, чтобы поджечь мосты, тебе не понадобятся ни лучники, ни стрелы. У тебя есть я.

У Чейна голова пошла кругом. Он никогда не обращал внимания на то, что у «Гонцов Солнца» есть различные ступени обучения, да и вообще узнал о наличии определенной иерархии лишь тогда, когда Сьонед начала обучать Тобин. Десять колец имел только лорд или леди Крепости Богини, семь колец означали мастера-фарадима…

— Мой Огонь не причинит большого вреда мостам, потому что если я буду осторожен, то смогу мысленно остановить его. … Пять для закончившего обучение фарадима, три для ученика…

— Мне даже не нужно будет к ним приближаться. Достаточно видеть то место, где ты прикажешь зажечь Огонь. … И одно кольцо, дающееся за умение вызывать Огонь. Чейн внимательно посмотрел на лишенные колец руки сына, которые усердно оттирали воображаемое пятно на мече.

— Не будет никакой опасности, отец. Никакого отряда, который мог бы встревожить Ролстру. Я справлюсь.

— Когда мосты загорятся, на них будут люди. Эти люди умрут. — Он дождался того, что Мааркен посмотрел на него, и выдержал взгляд ярко-голубых глаз. — Я не хочу, чтобы ты отвечал за это.

— Андраде — союзница Пустыни. Она тоже против Ролстры, — напомнил Мааркен.

— Но не для того, чтобы убивать.

— Но ведь ты убиваешь, — последовал спокойный ответ. — Вот твое оружие. — Он поднял меч. — А моим оружием станет Огонь.

— Нет! — закричал на сына испуганный Чейн. — Если ты не видишь разницы, то вообще не воспользуешься ни тем, ни другим, пока я могу остановить тебя! Я хочу, чтобы ты вырос и в один прекрасный день стал лордом Радзина, а не человеком вне закона, осужденным за злоупотребление даром фарадима, который вовсе не должен быть для тебя главным!

Меч вырвался из рук Мааркена и с серебряным звоном ударился о лежавший на ковре щит.

— Значит, вот как ты считаешь, — прошептал сын. Щеки его побелели. — Так, да?

— Да. И мне понадобилось много времени, чтобы понять это. — Чейн сокрушенно покачал головой. — Ты понимаешь, что наделала Андраде, когда устроила свадьбу своей сестры с твоим дедом?

— Я думал об этом. Меат, Эоли и принц Ллейн сделали все, чтобы я хорошенько задумался. Я родился таким как есть и не могу измениться, даже если бы и захотел. Но ведь я не один такой, правда? Когда у Сьонед появятся дети, они тоже будут наделены даром. Принц и «Гонец Солнца» одновременно. Как ты думаешь, кем мы будем, отец? Безумно сильными и готовыми убивать каждого встречного? Ты так думаешь обо мне? — горько спросил он.

Чейн закусил губу, а затем промолвил:

— Я думаю, что у меня есть сын, которым я могу гордиться. Маркен, мир меняется, и меняют его такие люди, как ты. Одни рождаются для одного вида власти, другие — для другого.

— Но только не мы с Андри. Мы вырастем и будем управлять землями, которые ты дашь нам, или будем под началом у Андраде? — Его глаза стали задумчивыми.

— Так кем же я должен стать, отец?

Рохан понял бы его, внезапно подумал — Чейн. Рохан любил драконов, но был вынужден убить одного из них, и после этого решил жить, руководствуясь не правом меча, но правом закона. Рохан бы понял метания Мааркена. А Сьонед поняла бы его еще лучше, потому что каждый день сталкивалась с необходимостью выбирать…

Чейн имел право сделать этот выбор за сына, и он его сделал.

— Я твой отец и твой командир. Ты вдвойне обязан подчиняться мне. Ты не зажжешь Огонь, Мааркен. Я запрещаю. Понял?

Какое-то мгновение в Мааркене шла борьба между сопротивлением и облегчением, однако вскоре он послушно склонил голову.

— Да, отец…

Однако оба они знали, что это только отсрочка. Выбор был неизбежен, и однажды Мааркен сделает его сам.

— Пойдем, — сказал Чейн. — Пора ложиться, даже если мы и не уснем. Первое правило войны: солдатам должно казаться, что у их командира не бывает бессонницы…

В Стронгхолде не было лучшего места, чтобы следить за приближением врага, чем Пламенная башня. Тобин и Маэта стояли у окон, наблюдая за сотней конных меридов. Боевая упряжь сверкала в последних лучах заходящего солнца. Женщины обменялись взглядами.

— Они начнут штурм ночью или отложат его на утро? — спросила Тобин.

— На рассвете, — ответила женщина-воин. — Погляди-ка, они разбивают лагерь прямо в тени крепостных стен! Самодовольные кретины. Они ведут себя так, словно уже подняли над Стронгхолдом свой флаг. — Она зловеще улыбнулась. -Добрая будет битва!

Они начали спускаться вниз, и Тобин сказала:

— Чейн тоже порадовался бы их беспечности. Между прочим, Маэта, я неплохо стреляю. Там у ворот есть прекрасная маленькая ниша. Мне в ней будет удобно, как в собственной перчатке.

— Если ты хочешь спросить, не боюсь ли я твоего мужа, то так и спроси. Нет, не боюсь. Пусть кричит сколько угодно за то, что я позволила тебе принять участие в бою. Это место твое, как и те мериды, которых ты сумеешь уложить. — Она засмеялась. — Неужели я забыла, что стрелять тебя учила моя мать?

Очевидно, школа Мирдаль была достаточной рекомендацией, чтобы тебя приняли в любой отряд.

— Я подыщу себе лук нужного веса и к рассвету буду готова.

— А как насчет твоих мальчишек? Знаешь, запереть их в комнате не удастся. Может, разрешишь им подносить стрелы? Я поставлю их первыми номерами эстафеты, они встанут на внутреннем дворе и будут там в безопасности.

— Спасибо. Я понятия не имела, что с ними делать. А так они будут при деле и не полезут на стены.

Задолго до рассвета Стронгхолд безмолвно изготовился к отражению штурма. Тобин в костюме для верховой езды, украшенном драгоценными камнями, устроилась в узкой нише у ворот, предназначенной как раз для этой цели. Праща на спине, у ног второй колчан со стрелами, с которыми она провозилась всю ночь, прикрепляя к ним красно-белые перья. Пусть мериды знают, что здесь дерутся люди лорда Чейналя. Когда ее пятьдесят стрел закончатся, она возьмет стрелы с цветами Рохана. Однако лучников, обученных самой Мирдаль, было двадцать, а меридов всего сто, и Тобин боялась, что к тому времени, когда кончатся красно-белые стрелы, у нее просто не будет цели.

Все началось с того, что из ущелья показался мерид в шлеме и подъехал ко входу в тоннель. Он натянул поводья и поднял руку с таким напыщенным видом, что Тобин фыркнула. Желание расхохотаться стало непреодолимым, когда мерид звонким голосом (из-за которого, конечно, ему и доверили эту миссию) прокричал:

— Эй вы, захватчики Стронгхолда! Сдавайтесь, и мы сохраним вам жизнь! Не надейтесь, что сможете выстоять против нас! У вас не будет помощи ни с севера, ни с юга! Открывайте ворота полноправным властителям Пустыни!

Только потому что она ожидала этого, Тобин услышала тихий свист стрелы и успела проследить за ее полетом. Стрела вонзилась в седло глашатая на расстоянии пальца от его бедра и задрожала. Надо было отдать мериду должное: он не пытался уклониться, однако опешил и быстро развернул лошадь.

Затем последовало короткое затишье. Тем временем солнце поднялось над Долгими Песками, тени сместились и стали более четкими. Тобин захотелось глотнуть свежего морского ветерка из Радзина. Пропотевшая туника прилипала к коже. В ту же минуту со стороны дороги донесся топот копыт, Тобин забыла обо всем и схватилась за лук.

О нет, мериды вовсе не были такими глупцами, какими считала их Маэта. Не только воины, но и лошади были надежно защищены кожаными доспехами, отделанными бронзовыми пластинками. Изготовление их и вызвало такую долгую отсрочку. Тобин грустно подумала, что за эти доспехи уплачено золотом Рохана. Оружейники из Кунаксы, славившиеся своим искусством, тоже извлекли из этого немалую выгоду. Принцесса пообещала себе, что сегодня единственной добычей меридов будет гора их собственных трупов…

Она насчитала шесть рядов по шесть человек в каждом; лошади сомкнутым строем двигались по всей ширине ущелья. Когда первые ряды падут, это вызовет панику и помешает движению остальных. Всадники приблизились на расстояние по лета стрелы. Она видела в прорезях шлемов даже цвет их глаз.

Наконец высокий протяжный звук разорвал жаркую тишину — то затрубил рог, сделанный из кости дракона. Пронзительный вой напугал лошадей. Стрелы полетели не только с надвратной башни, но и со стороны ущелья: таков был план Маэты. Лошади ржали, вставали на дыбы, пытаясь избежать укусов острых наконечников; кричали и ругались всадники, чьи кожаные доспехи пробила сталь. Тобин вставляла стрелу, натягивала лук и отпускала тетиву с равномерностью боевой машины, и еще двадцать человек делали то же самое.

Восемь всадников рухнули с коней, девять, десять… Теперь она поняла, почему Маэта ждала, пока из ущелья не выйдет последняя шеренга. Раненые подталкивали других вперед, а упавшие лошади перекрывали путь к отступлению.

Но мериды не торопились отступать, и внезапно один из одетых в кожу защитников крепости с криком упал с надвратной башни и рухнул на твердый песок. Чуть выше себя и наискосок Тобин увидела дюжину лучников. Они заняли позицию на карнизе, нависшем над ущельем. Но гадать, как они там оказались, было некогда: она услышала свист, и железный наконечник расплющился о стену у ее плеча. Принцесса устремилась к другой бойнице, успела выпустить стрелу и услышала голос Маэты, приказывавшей всем, кто был по эту сторону ворот, сделать то же самое. Позиция остальных не давала им возможности ответить на эту новую атаку.

Еще один из лучников Стронгхолда полетел вниз, словно дракон со стрелой в груди. Всадники штурмом взяли первые ворота и устремились вперед по длинному тоннелю. Маэта отдала приказ отходить к следующему двору, где они будут недосягаемы для луков меридов, а сами смогут расстреливать всадников, которые станут ломиться во внутренние ворота.

Тобин схватила второй колчан и выругалась — наполовину от досады, наполовину от боли. Оказалось, что стрела задела ее бедро, а принцесса заметила это только сейчас, когда надо было побыстрее двигаться. С трудом выбравшись из нищи, она захромала в сторожку, сыпля на ходу проклятиями.

По узкому проходу она добралась до амбразур над внутренними воротами. Здесь собрались все лучники. Лица их были мрачными: надежда на легкую победу не оправдалась. Старая Мир даль стояла посреди двора и кричала на слуг, вооружавшихся кто копьем, кто щитом — всем, что не сумели забрать с собой в Ремагев Оствель и другие защитники крепости.

Маэта осмотрела ногу Тобин и наложила на рану повязку с травами.

— Ах я, старая дура… — сокрушенно промолвила она. — Но не волнуйся, здесь мы им покажем. На всякий случай я велела твоим мальчишкам держаться ближе к проходу в задней части грота.

— Какому еще проходу? — удивилась Тобин, но Маэта уже ушла.

Видимо, травки были с каким-то секретом, потому что боль утихла и Тобин сразу перестала хромать. Она устроилась рядом с мужчиной, у которого была такая же повязка. Сквозь бинты просачивалась кровь, и он не мог встать на ногу, но старался удерживать равновесие. Он взял лук наизготовку: мериды должны были ворваться в ворота как раз под ними. Отсюда лучники Стронгхолда будут стрелять врагам в спину.

Тобин и мужчина улыбнулись друг другу, но дочь принца-воина вдруг превратилась в мать близнецов, бегавших по двору и испускавших воинственный клич. Пока конные мериды ломились в ворота, Сорин и Андри вооружились кухонными ножами и маленькими учебными щитами; однако эти щиты были высотой с них самих.

— Нет! — вскрикнула Тобин. — Андри, Сорин, бегите!

Тут ворота подались, и всадники ворвались во двор. А у нее были только стрелы с красно-белым оперением, чтобы защитить своих сыновей.

— Вот сюда, — сказала Сьонед Рохану, заводя мужа в неизвестный ему проход в скале. Он шел следом по тоннелю, достаточно просторному, чтобы пройти лошади. Два человека легко и быстро миновали каменный коридор, и не успел Рохан опомниться, как они оказались в гроте.

— Пойдем, — сказал он, когда отдышался. — Богиня, я надеюсь, что мы не опоздали…

Они бежали к внутреннему двору, из-за стен которого доносились звуки, которые были понятны даже Сьонед, никогда не видевшей настоящей войны: удары стали о сталь, ржание лошадей, крики раненых и умирающих. Рохан подсадил жену, а затем схватился за ее руку и сам забрался на стену. Обведя глазами двор, он спрыгнул вниз и подобрал чей-то валявшийся на земле меч.

Сьонед осталась там, где была. В разных концах двора стояли группы по три-четыре мерида в каждой: тугие маленькие узелки, ощетинившиеся мечами во все стороны. Она выбрала ближайшую группу, подняла руки без колец и наслала на врагов Огонь.

Потом настала очередь второго узелка, третьего… Трещало пламя, раздавались крики обожженных. Всадник из следующей тройки бросился к ней, собираясь убить рыжую ведьму с дикими глазами, которая напустила на них Огонь «Гонца Солнца». Одно мановение руки, и тело врага вспыхнуло. Меч выпал из обожженных пальцев, и воин закричал от боли. Сьонед улыбнулась и окутала Огнем еще одну группу всадников.

Рохан видел четыре, пять, шесть вспышек Огня. Он вонзал подобранный меч в ближайшее пламя, убивая всех без разбора, мужчин и женщин, лиц которых не мог разглядеть… Когда остатки меридов развернулись и помчались назад через длинный тоннель, он окликнул Сьонед. Она все еще стояла на узкой стене, не поднимаясь с колен, слегка покачиваясь из стороны в сторону; руки ее были вытянуты вперед, а волосы падали на плечи, как водопад ее собственного Огня.

— Сьонед! — снова крикнул он. — Довольно!

Ее руки упали. Их взгляды встретились, и улыбка исчезла с ее лица. Сьонед покачнулась и чуть не упала. К стене подошла хромающая Мирдаль и протянула руки, помогая принцессе спуститься. Огонь исчез. Он горел не так долго, чтобы убить, но в раскаленном воздухе стоял тошнотворный запах обгоревшей человеческой плоти.

Рохан увидел лошадь, стоявшую рядом с трупом всадника, в груди которого торчала стрела с красно-белым оперением. Откуда здесь взяться Тобин, вяло подумал он и очень удивился, когда увидел неподалеку невысокую фигурку сестры. Он вскочил в седло, натянул поводья испуганного животного, развернулся и поскакал к воротам.

Тобин обхватила руками сыновей. К счастью, они были целы, хотя Сорину порвали тунику, а Андри отделался длинным, но неглубоким порезом на руке. Она с силой обняла их, затем отпустила и закатила каждому такой шлепок по мягкому месту, что у близнецов на глаза навернулись слезы.

— Как вы смели не слушаться! — закричала она. — Не вздумайте сделать это еще раз! Убирайтесь с моих глаз, пока я не отхлестала вас кнутом! — Она еще раз прижала их к себе, а затем подтолкнула к замку. — Пошевеливайтесь!

Они повиновались. Тобин выпрямилась, едва держась на ногах от усталости и облегчения. А затем она увидела Сьонед. Мирдаль поддерживала ее, потому что принцесса готова была лишиться чувств. Тобин забыла о собственном головокружении, поспешила к невестке и подставила плечо под другую руку Сьонед.

— Отведи ее внутрь, — сказала Мирдаль. — Справишься сама?

— Я могу идти, — одними губами прошептала Сьонед.

Тобин осмотрела ее. Лицо, шея и рука Сьонед были исцарапаны и кровоточили. Кисти рук, на которых не осталось даже белых следов от колец, были обожжены солнцем. А вместо тела были кожа да кости…

— Справлюсь, — сказала она Мирдаль. — Она совсем ничего не весит. Сьонед, пойдем со мной, дорогая. Все в порядке. Ты дома.

— Тобин?

— Да, это я. Ты в безопасности. Ты в Стронгхолде. Обопрись на меня.

Пока они шли к замку, Тобин продолжала бормотать что-то успокаивающее. Прохлада помогла Сьонед немного прийти в себя, и по лестнице принцесса поднималась довольно бодро.

— Где Рохан?

— Ускакал навстречу Оствелю и его отряду, идущим из Ремагева. — Во всяком случае, она надеялась на это, но строить другие догадки сейчас не было времени.

Сьонед немедленно кивнула.

— Я рассказала ему о плане Маэты. Дура. Теперь он захочет командовать сражением.

— Вот мы и пришли. Остался всего один коридор, и ты сможешь отдохнуть.

Тобин уложила Сьонед на огромную кровать и сняла с нее изорванную рубашку. Когда-то рубашка была замечательной, сшитой из прекрасного материала с кружевными вставками, через которые были продернуты тонкие фиолетовые ленточки. Этот цвет заставил Тобин сжать зубы. Налив в таз воды, она взяла мягкое полотенце и начала мыть Сьонед ноги.

— Понимаешь, нам пришлось идти пешком, — бесцветным голосом произнесла Сьонед. — В первый же день лошади испугались драконов и убежали. И в Скайбоуле мы не смогли остановиться. Мериды оставили там своих людей, чтобы следить за нами. Ох, Тобин, как хорошо… Спасибо тебе….

Она разорвала наволочку и перевязала растертые ноги Сьонед.

— А сейчас помолчи. Тебе надо отдохнуть.

— Интересно, убила ли я кого-нибудь Огнем, — странным тоном сказала Сьонед. — Андраде бы этого не одобрила. Но это было не в первый раз… и не в последний. — Зеленые глаза туманно смотрели на Тобин. — Я — фарадим и принцесса. Разве она могла ожидать от меня чего-то другого?

— Она приказала «Гонцам Солнца» вместе с нами воевать против Ролстры.

Слабая улыбка появилась на бескровных, израненных губах Сьонед.

— — Тобин, она сделала это еще тогда, когда приказала мне прибыть в Стронгхолд.

Тобин закончила мыть ее. Позже она смажет ожоги и обернет ее в простыни, смоченные в настое из трав. Но сейчас важнее всего сон. Она убрала со лба Сьонед спутанные рыжие волосы и нежно поцеловала ее.

— Спи, моя дорогая. Ты дома.

— Тобин… — Голос ее был совсем сонным, глаза закрывались. — Ты должна сказать всем… что будет сын.

Мериды, галопом скакавшие по ущелью, угодили в ловушку. Отряды Оствеля вернулись из Ремагева, выступив в поход сразу же, как только прятавшиеся в холмах у Стронгхолда всадники сообщили о, прибытии меридов. Прошагав всю ночь, солдаты Оствеля расположились полукругом и перекрыли выход из ущелья. В этот момент в тылу меридов показался Рохан, которого сопровождали еще несколько человек на захваченных лошадях. Завидев принца, люди, стоявшие на концах полукруга, ринулись ему навстречу, и меридов взяли в кольцо. К полудню все было кончено; У десяти человек, которые еще оставались в седлах, отобрали лошадей и оружие, но не жизнь. Рохан с чужим мечом на бедре, сидя на отбитой у врагов лошади, наблюдал за тем, как эти десять тащили по песку своих убитых и раненых. Его тошнило от усталости и только что закончившейся битвы; принц не понимал, как он еще держится на ногах. Но он держался, а Оствель молча стоял рядом с ним.

Когда все мериды были пересчитаны, Рохан приказал выстроить пленных.

— Я сохраню вам жизнь, — сказал он. — Мне нужно, чтобы вы передали послание. Каждый из вас отрежет у своего товарища правую руку — неважно, живого или мертвого.

Оствель затаил дыхание, но Рохан и глазом не моргнул. Когда грязная работа была закончена и умирающим вонзили нож в сердце, он приказал, чтобы в седельную сумку каждого оставшегося в живых воина положили по отрезанной руке.

— Это вы отвезете на север своим хозяевам. А ты… — Он указал мечом на человека, одетого лучше других. — Наверно, командир? Я так и думал. Ты поедешь на юг, а не на север, передашь от меня подарок верховному принцу и сообщишь, что здесь произошло. Но не забудь сказать ему самое главное: рукой он не отделается. Я отрежу ему голову. — Он помедлил, а затем добавил:

—Я надеюсь, тебе не придет в голову идти пешком в Скайбоул? Прежде чем ты туда доберешься, мои воины перережут всех твоих тамошних дружков.

— Пешком! — вырвалось у командира. — Но у нас нет воды!

Рохан спокойно улыбнулся.

— У меня и миледи принцессы тоже не было воды, но мы пришли сюда пешком от самого Феруче. А тебе, мой друг, предстоит путь еще длиннее. Отправляйся, пока я не передумал и не велел всех вас казнить на месте.

Он повернул коня и поехал назад, в Стронгхолд. Когда принц спешился, никто не посмел подойти к нему. Поднимаясь в свои покои, Рохан встретил торопившуюся навстречу сестру. Она хромала, на бедре у нее была повязка, и несмотря на страшную усталость, он почувствовал к Тобин жалость.

— Рохан! Это правда? — Тобин схватила его за руку, и Рохан вздрогнул; прикосновение прохладных пальцев к обожженной коже обдало его холодом.

— Не сейчас, Тобин. — Он отвернулся и продолжил путь.

— Отвечай! Это правда, что у тебя будет ребенок?

Рохан остановился как вкопанный.

— Рохан! Она сказала мне, что у вас будет ребенок. Это правда?

— Так и сказала? — Он обернулся, поглядел в черные глаза сестры и услышал собственный голос, полный горечи. — Да. Это правда. У меня будет сын.

Рохан оставил ее совершенно обескураженной и закрыл за собой дверь. А потом он стоял у кровати и долго смотрел на жену. Они выжили, как он и обещал. Не зря он вырос в Пустыне. Они делили пищу и влагу, которую можно было найти в песке и скалах, вот и выжили.

Он не сводил глаз с ее прекрасного изможденного лица, казавшегося сейчас удивительно безмятежным. Страдания старят большинство людей, но спящая Сьонед была воплощением детской чистоты, на губах играла слабая улыбка, хрупкое тело расслабилось и наконец-то вкусило покой.

Он пообещал ей жизнь. Она пообещала ему сына. Но как она сможет прижимать к груди ублюдка Янте, зная, что когда-то отобрала его у родной матери? И как сможет он смотреть на своего мальчика и не вспоминать о женщине, которая родила этого ребенка?

Если Сьонед сможет пойти на это, то у него не останется выбора. Он выполнит свой долг. И да поможет ему Богиня…

Он лег рядом и уставился в высокий потолок, расписанный голубой краской и напоминавший о небе Пустыни. Странно… Откуда в его теле взялась влага для слез?

Когда на закате в комнату на цыпочках вошли Тобин и Оствель, принц и принцесса спали. Тобин пришла лечить их раны, а Оствель принес поднос с едой. Они обменялись взглядами, и Тобин тихонько спросила:

— Слушай, она до ухода ничего не говорила о ребенке?

— Ничего. Если бы она заикнулась об этом хоть словом, разве я дал бы ей уйти? — Он покачал головой. — Хотя… Сомневаюсь, что кто-нибудь смог бы остановить ее. Но почему Янте отпустила их?

— Может быть, они сбежали.

— Из Феруче? Выбраться оттуда можно только в том случае, если тебе позволят уйти.

Они еще некоторое время смотрели на эту пару: мирно спящую Сьонед и изможденного Рохана. Тобин увидела, что молодость брата прошла, и горько пожалела об этой утрате.

— Одно ясно: мы узнаем только то, что они пожелают рассказать, — пробормотала она.

— Да, конечно, — согласился Оствель. — А пока пусть спят.

Глава 27

В конце дня влажный запах реки и деревьев сменился вкусным запахом еды, которая готовилась на огромных кострах, разведенных в лагере Пустыни. Девушку, стоявшую на часах, сморила легкая дремота, вполне простительная после долгого, однообразного дежурства. Тем более, что оно подошло к концу: наступило время вечерней трапезы… Ничего не случилось и до заката едва ли случится. С начала войны прошло уже десять дней, а разве что-нибудь произошло? Девушка пожала плечами, прижалась спиной к дереву и закрыла глаза…

— Если бы я был верховным принцем, ты могла бы проститься с головой, — прозвучал рядом чей-то звонкий, насмешливый голос.

Девушка резко выпрямилась, с быстротой молнии схватила лук, наложила на него стрелу, однако тут же ахнула, опустила руки и низко поклонилась.

— Милорд принц!

Когда она осмелилась поднять взгляд, на нее смотрели глаза цвета зимнего льда. Девушка помнила старого принца, пару раз приезжавшего в маленькое прибрежное имение, которое она называла домом. Этот молодой человек был очень похож на отца — не ростом, не цветом волос, но выражением холодного тонкого лица.

— Раз уж ты проснулась, — продолжил он, — может быть, подскажешь мне, где находится лорд Чейналь?

— Вон в том шатре. Он делит его с молодым лордом Мааркеном и лордом Давви из Речного Потока…

Принц кивнул. Его светлые волосы ловили каждый луч закатного солнца.

— Я прощаю тебя лишь потому, что ты следишь за северной дорогой, а я только что проехал по ней и знаю, что сейчас там врагов нет. Но они были…

— Он приподнял бровь. — Я достаточно ясно выразился?

— Да, ваше высочество…

— Хорошо. Я позволяю тебе сообщить лорду Чейналю 6 моем прибытии.

Она поклонилась и исчезла.

Рохан двинулся вперед, слыша, как по всему лагерю пронесся шум; те же, кто видел его, хохотали и вопили от восторга. Вот как встречали его воины Пустыни. Раньше таких почестей удостаивался только Зехава. При приближении отца солдаты выскакивали из шатров, бросали работу, выстраивались по обе стороны от дороги, издавали ликующие крики и салютовали ему воздетыми мечами и луками, гордясь своим непобедимым принцем. А теперь так приветствовали его самого. Их — Рохана. Их принца-дракона. От этой мысли кружилась голова.

Он привел с собой двадцать лучников, тридцать всадников и оруженосца Тилаля. Мысль о том, что мальчик встретится с отцом, была единственным, что доставляло ему удовольствие. Предстоящий разговор с Чейном вызывал у Рохана только страх. Он проклинал свою трусость и старался казаться бесстрастным, подъезжая к обычной темной солдатской палатке, отличавшейся от других лишь тем, что рядом с ней на выкрашенном серебряной краской шесте красовался флаг Радзина. Скоро здесь взовьются цвета Пустыни, а стяг Чейна займет место по другую сторону полога. Смешно… Как будто он, Рохан, действительно главнокомандующий…

Чейн уже ждал его. Рядом с шатром стояли командиры отрядов и мужчина, очень похожий на Сьонед, но еще больше на Тилаля. А это кто? Неужели Мааркен? Он ответил на их поклоны коротким кивком, благодарный за то, что обошлось без ритуала. Хвала Богине, что ему не оказывают фальшивых почестей. Нет, — поправился Рохан. — Если кто-то здесь и фальшивил, то только он сам.

— Мой принц, — приветствовал его Чейн, отчаянно сигналя глазами. Рохан понял. Люди окружили своего принца со всех сторон и преданно смотрели ему в рот. Придется говорить. Он тронул пятками бока своего ненаглядного Пашты, присланного из Скайбоула, и натянул поводья, вынудив возбужденного жеребца развернуться и встать на дыбы. Затем он поднял вверх сжатую в кулак правую руку, и все умолкли. Рохан заставил себя улыбнуться.

— Сегодня ночью верховный принц будет сладко спать в своем лагере за рекой. Но, клянусь Богиней, скоро он уснет вечным сном!

Раздался оглушительный рев, и Рохан кисло поздравил себя с самой глупой речью в своей жизни. Единственным достоинством этого выступления была его краткость. Нынче же вечером его слова облетят весь лагерь. Он спрыгнул с лошади и удивился, заметив в глазах Чейна одобрение. Передав поводья Тилалю, Рохан снял перчатки и шагнул к лорду Давви, которого видел до этого всего однажды, да и то мельком.

— Миледи принцесса говорила, что вы оказали нам большую честь, решив присоединиться к армии Пустыни, — изысканно вежливо сказал принц, зная, что за ними наблюдают. О Богиня, как ему надоели ритуалы… Ничего, когда они останутся наедине, можно будет наверстать упущенное. — Благодарю за помощь, милорд. Надеюсь, позднее мы поговорим более обстоятельно. Тут есть человек, который обладает преимущественным правом на ваше внимание. — Он кивнул Тилалю, пританцовывавшему от возбуждения.

Давви, не сводивший с мальчика глаз, смущенно улыбнулся Рохану.

— Ваше высочество, мне делает честь ваше дружелюбие и снисходительность. Признаться, я был бы очень рад поговорить с сыном.

Рохана удивили собственные губы, на которых появилась первая искренняя улыбка за все это время.

— Тогда до встречи, милорд.

Давви бросился к Тилалю. Тем временем Чейн распустил командиров, велев им приказать солдатам разойтись.

Но один из командиров выкрикнул имя Рохана, и воины поддержали его таким громким кличем, что даже Ролстра должен был услышать его на другом берегу реки. Рохан остановился на полпути: любовь и преданность подданных болью отозвались в его душе. Он благодарно поднял руку и скрылся в прохладном полумраке шатра.

Мааркен, выполняя долг оруженосца, принес кресла, подал дяде и отцу чаши с вином и принялся ждать дальнейших распоряжений. Рохан с Чейном сели, выпили и молча уставились друг на друга. Первым опомнился Чейналь.

— Мааркен, это все, — сказал он сыну. — Потом придешь и заберешь отсюда мои вещи.

— Нет! — воскликнул Рохан. Отец с сыном замерли; он заставил себя успокоиться и пояснил:

— Я не хочу оставаться один в этом огромном сарае, который ты, Чейн, называешь шатром. Возьмите в помощь Тилаля и поставьте здесь мою кровать. Пожалуйста.

— Благодарю за честь служить вам, мой принц, — поклонился ему мальчик.

И снова Рохан улыбнулся, на сей раз куда более непринужденно.

— Я вижу, ты вырос. Ллейн хорошо вышколил тебя. Но я надеюсь, что здесь, наедине, мы будем обращаться друг к другу так, как привыкли.

Племянник ответил улыбкой на улыбку, и напряженность исчезла.

— Я едва поверил себе, когда увидел на луче цвета Сьонед и она сказала мне, что вы оба спаслись! Ты слышал, что кричали воины? Они говорят, что тебя защищают драконы… и что к тебе перешли их сила и мудрость.

— Да неужели?

Горечь, прозвучавшая в голосе Рохана, заставила потемнеть серебристые глаза Чейна.

— Можешь идти, сын. Я позову, когда будет нужно.

— Да, милорд. — Мааркен церемонно поклонился и вышел.

— Мальчик вырос, — заметил Рохан. — Ты можешь гордиться им.

— Я и горжусь, — просто ответил Чейн. — Расскажи мне о тому чего Сьонед не успела сообщить Мааркену. Рохан пожал плечами.

— Я не знаю, чего она не успела сообщить. Чейн усмехнулся и откинулся на спинку кресла.

— Рохан, это же я… Я знаю тебя почти с тех самых пор, как ты вылупился из яйца, милорд принц-дракон. Что случилось в Феруче?

— Тебя интересует, почему Янте отпустила нас? — Рохан сделал большой глоток. — Поклянись, что никому не скажешь. Поклянись на мече, жизнью сыновей поклянись, Чейн…

Старший из — мужчин на миг замер, а затем медленно произнес:

— Ты знаешь меня не хуже. Хочешь заставить меня понять, насколько это серьезно? Считай, что я понял. Клянусь.

— Я не хотел тебя обидеть. — Принц отставил чашу и, как завороженный, уставился в темное вино. — Сьонед… — У него постыдно сжалось горло. — Она снова опустошила Стронгхолд. Те, кто не уехал со мной, направились в Скайбоул, чтобы перебить засевших там меридов, а затем в Тиглат, на помощь к Вальвису. Она говорит, и Тобин согласна с ней, что если кто-нибудь вновь дерзнет штурмовать Стронгхолд, то возьмет его голыми руками.

— Железная логика, — кивнул Чейн. — Типично женская.

— Большинство слуг отправилось с близнецами в Ремагев. В Стронгхолде осталось всего несколько человек. Достаточно преданных, чтобы никому не сказать правды.

— Какой правды?

— Такой, которую она никогда не сообщила бы Мааркену. — Он снова глотнул вина. — В середине зимы должен родиться некий ребенок. Янте получила от меня то, чего хотела.

Лицо Чейна застыло. Рохан пожал плечами.

— Может, хочешь спросить, как это ей удалось? В первый раз я, одурманенный дранатом, принял ее за Сьонед. А во второй раз изнасиловал ее. Надо, было убить гадину, но я этого не сделал. Она все прекрасно рассчитала и теперь носит мое дитя. Сьонед говорит, что будет мальчик. А больше не говорит ничего. Она вообще не разговаривает со мной, Чейн, а я не могу разговаривать с ней. Не могу….

— Хватит, — ш„потом прервал его Чейн. — Это подождет.

— Но мне нужно с кем-то поделиться!

Чейн отодвинул чашу с вином, встал и грозно навис над Роханом.

— У тебя есть армия, которая ждет приказов. Есть смертельный враг на другом берегу реки. Пожалеешь себя в другой раз, когда будет время!

Рохан знал, что ему пытаются вправить мозги, и готов был возненавидеть Чейна. Но его брат по всем статьям, кроме крови, был прав, будь он проклят. Строгий взгляд шурина неотрывно следил за его лицом, и Рохан отвернулся. Но даже этого движения оказалось достаточно.

— То-то же, — сказал Чейн, усаживаясь на место. — А теперь, когда ты снова можешь соображать, обмозгуй одну задачку. Я дал Ролстре десять дней на то, чтобы он переправил на левый берег половину своей армии, но по мосту прошло не больше пятидесяти человек. Если повезет, мы выдержим две битвы, но не больше. Я хотел уничтожить одну половину его войск на нашей стороне, а затем переправиться через реку и покончить с другой. Но он не дает мне такой возможности. Если у тебя есть какие-нибудь соображения, я с удовольствием их выслушаю.

Рохан чуть не рассмеялся. Он пробыл в шатре всего несколько минут и едва успел промочить горло, а Чейн требует от него тактического решения, в которых он никогда не был силен. Он допил остатки вина, поднялся и сказал:

— Я должен пройтись. Распорядись, чтобы к моему возвращению поставили кровать.

— Может, пообедаешь? Вид у тебя такой, словно ты хочешь спрятаться за острием собственного меча.

— Ах, вот как ты обо мне думаешь? Считаешь, что я хочу спрятаться? — вспыхнул Рохан.

Губ Чейна коснулась легкая усмешка.

— Так-то лучше. Я снова вижу перед собой принца.

Уриваль наблюдал за длинными пальцами, нетерпеливо постукивавшими по столу, на котором стояли нетронутые тарелки с едой. Пламя свечи отражалось в камнях колец, поднимавшихся и опускавшихся в такт отбиваемому Андраде гневному ритму: рубин-агат — аметист-сапфир на левой руке, изумруд-топаз-гранат-бриллиант на правой.

Оба больших пальца лежали на полированном дереве, на одном из них красовался янтарь, на другом — лунный камень. Восемь камней символизировали собой замечательные качества: удачу в войне, дар убеждения, гордость, стремление к истине, надежду, ум, постоянство и хитрость. Но Уриваля больше прельщало то, что сулили два других: защиту от опасности и мудрость. Ибо Уриваль и Андраде сильно нуждались и в том и в другом.

— Так что же это такое? Простое бездействие или невозможность управлять всеми сразу? — задал он провокационный вопрос.

— А кто меня слушает? Разве что распрекрасная леди Висла. Слава Богине, что нам удалось убедить ее уехать в Речную Заводь.

Уриваль кивнул. Они сидели в личных покоях лорда Речного Потока — аккуратной комнате, которой не коснулась рука леди Вислы, имевшей свои понятия о том, что такое элегантность, и воплотившей их в убранстве остальных помещений замка. Добрейшая хозяйка дома чуть в обморок не упала, принимая у себя августейших гостей, ужаснулась тайне происхождения Чианы и с величайшим удовольствием восприняла тонкий намек Уриваля на то, что ей же будет спокойнее и безопаснее, если она уедет в имение покойного отца Речную Заводь, которое находилось в пяти мерах отсюда. Поспешный отъезд хозяйки избавил гостей от необходимости выслушивать ее надоедливое нытье и обеспечил им свободу, действий. Вопрос заключался лишь в том, как воспользоваться этой свободой. Все фарадимы, за исключением изолированных от света, знали, где скрывается Андраде, и посылали ей свои донесения. Уриваль и Андраде находились достаточно близко от линии фронта, чтобы без особого напряжения видеть обе армии, и в то же время достаточно далеко от нее, чтобы не привлечь к себе внимание Ролстры. Если бы он решил напасть на фамильное имение лорда Давви, они оказались бы в незавидном положении. Но Ролстра не посылал войска в Речной Поток, возможно, считая, что леди Висла давно уехала оттуда. Впрочем, даже Уриваль, самый милосердный человек на свете, сильно сомневался, что найдется хоть один мужчина, у которого будет серьезная причина выкупать из плена такое сокровище…

Она оставила в доме множество домочадцев и хорошо вышколенных слуг, изо всех сил ухаживавших за гостями, однако отсутствие необходимости заботиться о быте не давало высокопоставленным «Гонцам Солнца» забыть о странных событиях, происходивших в других местах.

— От Сьонед по-прежнему нет никаких сообщений, — сам себе сказал Уриваль.

— Я не могу заставить ее выйти на связь. Ты слишком многому научил эту девчонку, — злобно фыркнула Андраде, и пальцы ее начали выстукивать настоящую барабанную дробь. — Мне нужен в Стронгхолде надежный «Гонец Солнца» — такой, которому я смогу доверять и который сумеет рассказать, что там происходит.

— Значит, Сьонед ты больше не доверяешь. В этом-то все и дело, Андраде. Ты же сама поместила ее туда, обучила, отправила к Рохану уже наполовину влюбленной в него, показала Сьонед принцу, чтобы он тоже влюбился в нее… Сама заварила эту кашу и теперь не знаешь, как ее расхлебать.

— Замолчишь ты когда-нибудь или нет? — Она шагала от стены к стене, то сжимая, то разжимая пальцы, и кольца мерцали в такт этим движениям. — Откуда я знала? Хотела одного, а получилось другое. Что мне нужно было делать?

Уриваль пожал плечами.

— Может быть, ничего.

— Черт возьми, Уриваль, отстань от меня! — взорвалась она-. — Неужели ты не понимаешь, для чего я свела их? Только принцы-фарадимы могли бы положить конец всей этой постоянной грызне!

— Пока что-то не похоже, верно? — Сенешаль подошел и обнял ее за плечи. — Ты всегда забываешь о людях. Кем будут выведенные тобой принцы? Такими же людьми, как и прочие, со всеми их достоинствами, недостатками и чувствами. Но тебя никогда не интересовали чувства, правда? За исключением тех, которые ты могла использовать. — Он нахмурился, увидев в ее бледно-голубых глазах упрямое несогласие. — Ты думала, что сможешь использовать детей так же, как использовала их родителей?

— Перестань считать меня воплощением зла! Я бы обучила их, обтесала…

— То есть сделала бы их идеальным средством для воплощения твоих честолюбивых целей. Кто дал тебе это право, Андраде?

— Ты требуешь от меня признания? — воскликнула Андраде и повернулась к нему спиной. — Да, я использовала их всех, начиная с собственной сестры и Зехавы! Я надеялась, что у них родится принц с даром фарадима. Но когда из этого ничего не вышло, я сделала новую попытку — на этот раз со Сьонед и Роханом.

— Кто следующий? Сыновья Тобин? Андраде, нельзя так бессердечно использовать людей и при этом самому остаться человеком!

— Я любила их! Я люблю Рохана и Сьонед как собственных детей… и Тобин, и Чейна, и их сыновей… — Она прижалась плечом к гладкой каменной стене и крепко обхватила себя руками. — Наверно, я любила их слишком сильно и хотела для них слишком многого. А Ролстру я ненавидела сильнее, чем любила всех остальных. Уриваль, разве этого не достаточно, чтобы остаться человеком?

— Кажется, ты до сих пор чего-то не понимаешь, — мягко ответил он. — Теперь ничего нельзя сделать. Каковы бы ни были твои цели и мотивы, ты дала толчок мощным силам. Теперь остается только сидеть и ждать, что из этого получится. Так же, как и всем остальным.

Он был потрясен, когда увидел, что в глазах Андраде засверкали слезы.

— Давай, давай, сыпь мне соль на раны, вонзай нож еще глубже! Мало тебе моих мучений? По-твоему, я недостаточно истекаю кровью?

Еще большее потрясение бедный Уриваль испытал, когда обнял ее.

— Я не привык видеть тебя беспомощной, — прошептал он, прижимаясь губами к ее светлым волосам с серебристыми прядями. — Это совсем не похоже на мою Прекрасную Даму…

Когда наступило лето, сады, с такой любовью разбитые и взлелеянные принцессой Милар, завяли. Водопад в гроте превратился в узкую струйку, пруд почти высох; лишь колючему кустарнику и мхам хватало того небольшого количества влаги, которое они получили весной. Но все же в знойном и молчаливом Стронгхолде еще оставался островок прохлады: им был грот, где Сьонед чаще всего проводила дни томительного ожидания.

Она приходила сюда совсем не для того, чтобы побыть одной. Крепость была пуста; в ней оставались только Сьонед, Тобин, Оствель, да еще Мирдаль и трое слуг. Остальные уехали — кто с Роханом, кто в Тиглат, а кто в Ремагев, сопровождая Сорина и Андри. Чего-чего, а одиночества в Стронгхолде хватало.

И не за воспоминаниями она приходила в грот. Как ни странно, Стронгхолд всегда казался ей пустым, когда в нем не было Рохана. Лишь он мог заполнить собой этот каменный мешок. Она разрывалась от тоски, по мужу и от того, что все здесь напоминало о нем. Эти разнородные чувства как нельзя лучше соответствовали ее внутреннему состоянию неустойчивого равновесия между безмятежностью и яростью.

Чаще всего Сьонед удавалось сохранить это равновесие, но когда ей не хватало сил, она шла в грот и считала каждый день беременности Янте, вычисляя, сколько же дней осталось до середины зимы, когда она вернется в Феруче.

Много, очень много раз она чувствовала прикосновение цветов Андраде и защищалась из последних сил, как учил ее Уриваль. О нет, она не боялась, что Андраде сможет поколебать ее решимость. Просто ревниво охраняла свое с трудом давшееся равновесие. Доводы и запреты леди могли кончиться тем, что Сьонед даром потратила бы на Андраде свою ярость, а она не могла себе этого позволить. Во всяком случае, до середины зимы, пока она не встретится лицом к лицу с тем, кто вызвал в ней эту ярость.

А потом была еще одна попытка контакта — коварное, мастерски выполненное сплетение, которое едва не сработало. Сьонед заставила себя уйти из залитого солнечным светом внутреннего двора, взяла лошадь и через полумертвые сады направилась к гроту. За несколько шагов до спасительных древесных крон она остановилась, очарованная внезапно раздавшейся музыкой. Лютня Оствеля пела так редко… От этих звуков на глаза Сьонед навернулись слезы. Считалось, что «Гонцы Солнца» неспособны к музыке; талант Мардима был редким исключением. Но Оствель, большую часть жизни прослуживший в Крепости Богини, а ныне занимавший должность сенешаля принцессы-фарадима, был одарен чувствительными пальцами и душой барда.

Он играл любимую мелодию Камигвен. При ее жизни это была веселая песенка, но после смерти жены Оствель замедлил темп и все чаще пользовался минорным ладом. Сьонед с болью и нежностью вспомнила смуглое лицо подруги, ее сверкающие глаза, улыбку, теплые цвета… Хотя принцесса отгородилась стеной от всех остальных фарадимов и Тобин оставалась в Стронгхолде единственной, кто принимал их послания, в этот миг Сьонед была полна воспоминаний о первом радостном сплетении солнечных лучей, об уроках и домашних заданиях, которые делала вместе с Ками. Как они были молоды, как Мотели проявить свои способности, как волновали их чудеса, увиденные во время путешествия с солнечным лучом, как они были поражены собственным умением… Сьонед вспоминала,. вспоминала, и этот порыв открыл ее душу и разум солнечному свету.

Она чувствовала цвета музыки: сапфир и бриллиант, топаз и аметист, перемежавшиеся пульсирующими серебряными тенями. Сьонед откинула голову, подставила лицо солнцу и закрыла глаза, наблюдая, как ее собственные цвета образуют рисунок, который затем использовался, чтобы сплести световую нить… Но цвета лютни были странно настойчивыми: сначала рассыпавшиеся в беспорядке, они вдруг сложились в четкий спектр, как будто принадлежали живому существу, а не струне и дереву.

Помоги мне!

Сьонед не могла не откликнуться на этот зов. Выучка мастера-фарадима взяла верх: она быстро смешала цвета и по лучила неповторимый спектр какого-то умного и коварного существа, неизвестный ей, но несший в полутонах что-то странно знакомое…

Благослови тебя Богиня, Гонец Солнца… Я несколько дней пыталась найти тебя. Твои цвета известны, но ты не хочешь, чтобы тебя нашли… и я хорошо понимаю, почему. Пожалуйста, не уходи от меня… пожалуйста!

Сьонед не ушла, но и не попыталась узнать, кто обращается к ней так странно. Она напряглась, осторожно изучила спектр и нашла его мало достойным доверия. В нем были тени и бриллиантово-белые искры, указывавшие на коварство.

У меня только три кольца… я не представляю для тебя опасности! Выслушай меня, пожалуйста! Я знаю то, что пригодится твоему принцу, если он хочет разбить Ролстру. Принц Ястри зол и горяч. Вместо того, чтобы винить в потерях самого себя, он мечтает о мести. Он командует тремя сотнями. Он не выдержит искушения и не подчинится Ролстре. Дайте ему повод!

В спектре загорелись более темные цвета, пылавшие Огнем нескрываемой ненависти. Сьонед невольно отпрянула, ибо не знала, против кого направлена эта вражда.

Верь мне! Разве я дерзнула бы на такое, если бы не была искренней? Я хочу помочь вам!

— Сьонед?

Она испугалась и потеряла спектр. Раздался слабый вскрик, и исчезающий солнечный луч унес с собой его эхо. Принцесса открыла глаза и увидела пристальный взгляд Оствеля, державшего в руках лютню.

— Я просто задумалась, — сумела непринужденно солгать она. — Прости меня, Оствель, я не хотела мешать тебе играть.

— А ты и не помешала. Я уже закончил. — Он отвел глаза. — Сьонед, я должен поговорить с тобой. Сегодня утром Тобин получила сообщение из Тиглата. От Клеве.

— Что он говорил?

— Никаких изменений. Незначительные стычки. Осада продолжается. Вальвис взволнован и нетерпелив, а это сочетание опасное. Им нужна битва, чтобы поднять дух. — Он грустно улыбнулся собственному парадоксу.

— Им нужна смерть, чтобы поверить в жизнь? — Она покачала головой. — Что нам делать с этими детьми, Оствель? Вальвису впору фехтовать деревянным мечом, а не хвататься за настоящий. А Мааркен должен был бы учиться управлению государством, а не военному искусству.

— По крайней мере, они заняты делом, — с досадой ответил Оствель. — А я чувствую себя одной из дочерей Ролстры, запертых в замке Крэг.

На секунду у Сьонед перехватило дыхание, а затем она рассмеялась и обняла его.

— Дочери Ролстры! Оствель, ты прелесть! — Не дав ошарашенному сенешалю открыть рта, она опрометью бросилась в замок и принялась громко звать Тобин. ***

Рохан прекрасно знал, что притвориться идиотом ему уже не удастся. Со дня Риаллы прошло шесть лет; все эти годы он руководил Пустыней и давно доказал, что отнюдь не дурак. И все же военные советники были недалеки от этой мысли, когда на двенадцатый день после приезда Рохан отдал приказ свернуть лагерь и отойти от Фаолейна. Он слегка улыбнулся, радуясь, что мысль об отступлении вызвала дружное отвращение, и принялся ждать, когда до них дойдет.

Первым догадался командир Чейна по имени Грайден.

— Собираетесь заманить их в Долгие Пески, ваше высочество?

— Точно. Я хочу, чтобы армия разбилась на небольшие группы и рассредоточилась, однако не слишком удалялась от моря. Все вы уйдете в разное время и в разных направлениях. Вся сложность здесь в том, чтобы заставить врага поверить, будто мы возвращаемся по домам. Через три дня, считая с сегодняшнего, эта территория должна быть очищена так, чтобы Ролстре было здесь нечем поживиться. Надо будет убрать поля и снять урожай с деревьев. — Пораженное командиры широко открыли глаза, а Рохан только пожал плечами. — Несчастья лорда Байсаля будут гораздо больше, если Пустыней станет править верховный принц. Кроме того, мы уведем противника как можно дальше от его поместья. Он получил приказ сделать запасы, так что выживет. Ролстра охотится вовсе не за ним, а за мной, Есть вопросы?

Если вопросы и были, то у командиров хватило ума не задавать их. Когда все ушли, Рохан и Чейн посмотрели друг на друга.

— Ты уверен, что на эти данные можно положиться? Сьонед даже не сказала Мааркену, от кого их получила.

— Я полностью доверяю и Сьонед, и этим данным. А что касается их источника… Все мы знаем, что фарадимы умеют использовать глаза и уши других людей. Меня не так уж интересует, как она раздобыла эти сведения. Признайся, характеристика Ястри совершенно точна.

— И все-таки мне это не по душе… — Давви откашлялся и продолжил:

— Ролстра руководит этим мальчишкой по сей день. Можно ли рассчитывать на то, что Ястри выйдет из-под его контроля?

— А чем мы рискуем? Даже если они и не пустятся за нами в погоню, то не откажутся от такой добычи, как левый берег Фаолейна.

Зеленые глаза, так похожие на глаза Сьонед, заблестели от внезапного предчувствия.

— Посмотрим, глубоко ли они заглотят крючок. Как бы то ни было, мы в любой момент можем повернуть и атаковать их. Чейн мастерски проводит этот маневр.

В тщательно спланированном беспорядке отряды лучников, всадников и пехотинцев снимали палатки и отправлялись туда, куда указывали им командиры. Ролстре понадобилось несколько дней, чтобы обнаружить исчезновение лагеря, и еще десять дней ушло на то, чтобы начать действовать. В погоню за Чейном он, может, и не пустился бы, но не мог противиться соблазну захватить Рохана. Именно присутствие принца заставило Ролстру в конце концов схватить приманку, Так продолжалось до середины лета. Рохан приказал войскам постепенно отходить на несколько мер, и его приказ неукоснительно выполнялся, пока войско, прикрытое горсткой кавалеристов, не достигло границы Долгих Песков. Зеленые холмы долины Фаолейна сменились бурым кустарником и золотыми дюнами, а Ролстра все еще осторожничал, заботясь о связи и снабжении. Сьонед сообщала Мааркену, что большая часть армии Ролстры осталась на другом берегу реки, а людям Ястри поручена разведка. Настало время покончить с ним.

Когда Рохану шепнули, что войска находятся именно там, где нужно было Чейну, он отдал приказ остановиться. Его люди выросли в Пустыне и прекрасно знали, как выжить в такой обстановке, а люди Ястри понятия об этом не имели.

Вечерами он до хрипоты спорил с Чейном и Давви о том, атаковать ли сейчас или мудрее подождать, пока жара окончательно не деморализует войска Ястри. Рохан знал, что воины озадачены его нерешительностью. Все знали о том, как отважно он действовал во время осады Стронгхолда, и дивились лишь тому, что человек, велевший расчленить трупы меридов, пасует перед более опасным врагом.

А он все еще выжидал. Если можно заставить врага ослабеть и тем спасти жизни своих солдат, так почему же не подождать? Он не боялся битвы, не боялся собственной гибели, но боялся потерять жизни воинов, за которых, как принц, нес ответственность.

Хуже всего приходилось по ночам. Днем нужно было выслушивать доклады, обсуждать планы, бороться с изнурительной жарой. Но ближе к ночи карты сворачивали, он ложился в постель, мечтая о том, что прохлада поможет ему успокоиться и позволит уснуть, однако сон так и не приходил. Он не мог подняться и пройтись по лагерю, не разбудив при этом Чейна, Мааркена или Тилаля; кроме того, нельзя было показать солдатам свое беспокойство. Поэтому хотя его тело находилось в покое, мозг не отдыхал ни минуты.

И больнее всего были мысли о Сьонед. Когда они прощались, Сьонед безмятежно улыбнулась и подставила ему холодные губы, но разве не он ночь за ночью держал ее в объятиях, спасая от кошмарных снов? Рыдавшая и прижимавшаяся к нему женщина была незнакомкой, чужой — такой же, как та, которой он целовал обожженные, исцарапанные руки без колец. Но больше всего его мучило воспоминание о «Гонце Солнца», колдовавшем при свете свечи в ночь накануне его отъезда из Стронгхолда.

Рохан вздрогнул, когда перед ним предстал образ Сьонед, держащей на руках мальчика, и послышался ее низкий, глубокий голос, заставлявший вспомнить об Огне и тени:

— То, чего Андраде хотела от меня, даст ей Янте. Но они обе проиграют, Рохан. Этот принц будет только твоим и моим. Какое мне дело до того, что ты делал ей и с ней? Ты говоришь, что изнасиловал ее. А разве она или Андраде поступали с нами по-другому? Андраде использовала меня, а Янте использовала тебя. Но использовать нашего сына им не удастся. Верь мне, Рохан.

Да, он верил. В глазах Сьонед он видел смерть Янте и верил. Сьонед ждала этого ребенка, словно сама была беременна, а в это время Рохан, как и положено варвару, разрушал власть верховного принца.

Его ребенок. Ребенок Сьонед. Богиня, будь милостива к этому мальчику. Каким будет мир, в который он придет? Таким, в котором жена отца убила его мать, а отец убил его деда. Помоги ему Богиня…

Через восемь дней ожидание кончилось. Мааркен неожиданно получил сообщение на солнечном луче, пришел в себя после прикосновения Сьонед, промчался мимо висевшего на позолоченном столбе флага Пустыни и ворвался в шатер, прервав совещание принца и его атри.

— Ястри наступает с юга! Шестьдесят всадников, семьдесят лучников и две сотни пехотинцев! Он отказался подчиняться верховному принцу и завтра нападет на нас!

Рохан схватил карту.

— Сейчас проверим, насколько ты силен в стратегии, лорд Чейналь! Мааркен, немедленно зови сюда всех командиров. Возьми в помощь Тилаля и сообщи воинам, что завтра наконец будет битва.

Триста тридцать солдат Ястри добрались до поля боя, не столкнувшись с кавалерийским отрядом, посланным Чейном, чтобы перекрыть врагу путь к отступлению. Всадники ехали молча, невидимые, как призраки. Когда Ястри свернул на восток, чтобы атаковать позицию Рохана в ее самом уязвимом, по донесениям разведки, месте, его встретили триста воинов Пустыни во главе с самим принцем.

Тут не было Фаолейна, который мог смыть кровь. Она еще несколько часов впитывалась в песок после того, как осталась за спиной у воинов Рохана, мера за мерой теснивших солдат Ястри к реке. Но юному принцу Сира не было суждено спастись бегством, потому что между ним и мостами стояла сотня всадников, ведомых лордом Давви.

Ястри был вынужден бежать на юг, откуда пришел. Рохан, сопровождаемый Тилалем и Давви, рысью поднялся на небольшой холм и увидел, что среди деревьев мелькнул красно-белый штандарт Чейна. Ястри оказался в ловушке: войска резерва двигались на него с юга, а отряды Рохана и Давви-с севера и запада.

Рохан отправил к Ястри человека с флагом и предложил сохранить принцу жизнь в случае немедленной капитуляции. Но Сьонед и ее источник информации оказались правы: юноша был горд и гневлив. Охваченный яростью, он повел остатки своих солдат прямо на Рохана.

Почувствовав на себе взгляд Давви, Рохан понял, что шурин гадает, присуще ли ему милосердие. Он заколебался. Конечно, можно было приказать взять Ястри в плен и пощадить его. Но зеленые глаза напомнили ему о Сьонед и ее измученном лице. Он воздел меч.

Когда от войска Ястри осталась лишь горстка бойцов, кое-кто бросил оружие, однако другие отчаянно сражались за жизнь, уже не помышляя о победе. Рохан искренне восхищался и этими храбрецами, и мужеством Ястри, хотя геройствовать здесь было совсем ни к чему. Он пытался пробиться ближе к принцу, чтобы предложить ему сдаться на почетных условиях, но столкнулся с несколькими честолюбивыми юными лордами, которые во что бы то ни стало хотели отрубить голову ему и Тилалю. Рохан так и не успел увидеть, кто убил принца Ястри.

Поскольку берег Фаолейна отныне во веки веков предстояло защищать воинам Давви, как только стихла битва, Рохан направился туда. Пашта храпел от запаха смерти, пока принц осторожно выбирал путь среди трупов. Взгляд Рохана приковали к себе пустые мосты. Ролстра был слишком хитер, чтобы рисковать своими людьми; возможно, этим утром он приказал им пересечь Фаолейн и вернуться обратно. Никогда он не рисковал своей драгоценной персоной. А жаль. Рохан был бы не прочь покончить с ним одним махом…

Подъехал Чейн. К седлу его коня было приторочено рваное, окровавленное знамя Ястрих Рохан протянул руку, и Чейн вложил в его ладонь два кольца — одно золотое, а другое серебряное. В оба были вделаны темные гранаты — камень принцев Сира.

— Я снял их с его трупа, — пробормотал Чейн.

— Спасибо. — Рохан обернулся, подозвал группу лучников и приказал им приготовить стрелы.

— Что ты делаешь? — прошипел Чейн, когда на песке развели небольшой костер. — Нам нужны эти мосты!

— Если мы сейчас перейдем через них, нас уничтожат. Войска Ролстры свежи, мы же измучены. А если мы оставим мосты, он или воспользуется ими или сожжет их сам, чтобы не дать нам переправиться. Я бы предпочел, чтобы их лизал мой огонь. Согласен?

Вопрос был чисто, риторический, но реакция Чейна удивила его. На покрытом струйками пота грязном лице зятя расцвела улыбка, и он сказал:

— Знаешь, именно так поступил бы Зехава. Красивый жест… и предупреждение.

Зажав в кулаке кольца, Рохан смотрел на лучников. Но не успел он отдать приказ, как на противоположном берегу раздался крик. Мосты охватил фонтан пламени.

У края воды стоял побледневший Мааркен. Его руки с дрожащими кулаками были подняты вверх. Он призвал Огонь, и тот разом охватил деревянные мосты, отражаясь в воде. Когда воды коснулись лучи заходящего солнца, Огонь взметнулся выше, и жители Пустыни громкими криками приветствовали своего юного лорда — «Гонца Солнца».

Чейн прошептал имя сына. Рохан сел верхом, чувствуя, что жар битвы покидает его. Давали себя знать раненое плечо и усталые мышцы. Было еще несколько порезов, нанесенных ему мечом и ножом, к счастью, все несерьезные. Однако они тоже сыграли свою роль: его бил озноб, усиливавшийся чувством настоящего горя по еще одному глупому молодому князьку; вспышки Огня заставляли его вздрагивать.

Мааркен закончил свою работу и с трудом забрался на холм, где его ждали принц и отец.

— Я никого не убил, милорд, — сказал он Чейну. Его отец не мог открыть рта. Видя это, в дело вмешался Рохан.

— Я благодарю тебя. Ты напугал самого Ролстру. Смотри! — Он указал на противоположный берег. Там собрались враги, наблюдавшие за Огнем «Гонца Солнца». Пламя жадно лизало дерево, создавая иллюзию двух красно-желтых рек, перекинутых через темную воду. Принц легко различал фигуры тех, кого ему очень хотелось увидеть: Ролстры в темно-фиолетовом одеянии, с непокрытой головой и развевавшимися на ветру черными волосами, и Пандсалу, глаза которой казались темными впадинами.

— Лучника… — тихо сказал Рохан, и к нему подбежала девушка. Он дал ей золотое кольцо с гранатом. — Будь добра, отошли его верховному принцу.

Она усмехнулась ему как старому знакомому, и Рохан с удивлением узнал под слоем грязи ту, кого он недавно отчитывал на берегу реки.

— Я швырну это кольцо ему под ноги, ваше высочество!

Почти так оно и вышло. Рохан восхитился искусством девушки, которая сумела мастерски рассчитать и направить полет стрелы с дополнительным грузом: наконечник вонзился в землю в десяти шагах от Ролстры. Затрепетало древко, украшенное бело-голубым оперением. Пандсала подалась вперед, выдернула стрелу, сняла с нее кольцо и передала отцу.

Рохан взял другое кольцо.

— Когда-то я в знак признательности вручил подарок принцессе Сьонед; это было еще до того, как она стала моей женой. Теперь я хочу сделать такой же подарок моему племяннику из Радзина. — Мааркен широко открыл глаза, затем склонил голову и протянул принцу левую руку. — Нет, — звонко сказал Рохан. — Другую руку и средний палец. Это первое из твоих колец фарадима.

Грязное и измученное лицо Мааркена просияло. Когда он поднял глаза на Рохана, гордость мужчины боролась в нем с волнением мальчика. Войско Радзина приветствовало своего лорда, и Мааркен вдруг покраснел.

Рохан улыбался, но когда он подсчитал оставшихся в живых, то понял, чего стоила ему победа. Четверть, если не больше, их сил ушла на то, чтобы возвратиться на позицию, которую они занимали с самого начала. Они выполнили задачу, разделили войска Ролстры на две части, уничтожили одну из них и вернулись на исходные рубежи. Чейн считал, что понадобятся две битвы. Первая из них уже кончилась…

Внезапно он почувствовал какое-то странное, но знакомое волнение. Сердце инстинктивно сжалось. Рохан поднял глаза, и у него захватило дух. В небе парили драконы; их было больше сотни. Самцы и самки, которых так тщательно пересчитывала Фейлин. Они вывели детенышей, никто из которых не был убит во время Избиения. Малыши ростом с ребенка мощно взмахивали крыльями, следуя за своими родителями из пещер Скайбоула и Феруче к прохладным холмам Каты, на юг.

Рохан почувствовал комок в горле, глаза защипало. Он за всю свою жизнь не видел столько свободных, гордых, живых драконов. Его драконов.

Когда они показались над Фаолейном, кто-то нараспев выкрикнул одно странное слово. Оно звучало все громче и громче, сопровождая драконов, летевших над лагерем Ролстры и отбрасывавших тени сотен крыльев на фиолетовые шатры. Однако на сей раз это было не его имя. Кто-то знавший древнее наречие переименовал принца, дав ему прозвище, которому отныне суждено было сопровождать Рохана до конца его дней.

Ажей. Принц драконов.

Глава 28

Пандсала стояла на холме, угрюмо глядя на приближавшиеся с севера грозовые тучи. Пока они не представляли особой угрозы как для военного лагеря, так и для «Гонцов Солнца», но вскоре ливнями прольются на пастбища Луговины, а затем подкрадутся к Сиру. Она боялась первого осеннего дождя и в то же время радовалась ему. Шесть лет, проведенных в Крепости Богини, научили ее ненавидеть затянутое тучами небо, но здесь, на свободе, ненастье остановит войну, заставит армии утонуть в болотах и надолго лишит свободы всех фарадимов, а не только тех, на кого, указал бы ее отец.

Он шагал рядом, все еще злясь, но, слава Богине, молча — на весть, которую доставила стрела, прилетевшая из лагеря Рохана. Принц Ястри погиб, не оставив ни сына, ни брата, которые могли бы унаследовать его титул. Последним представителем этой ветви рода принцев Сирских стала его сестра Гемма. Рохан предложил, а леди Андраде и другие принцы, посовещавшись, согласились, что на престол должен быть возведен Давви, лорд Речного Потока. Он вел свою родословную от принцев Сира и был их законным наследником. Маленькая Гемма, которой едва минуло десять зим, могла бы претендовать на власть только в том случае, если бы грамоту на это подписали все принцы без исключения, а также все атри Сира. Конечно, если бы у Ролстры был сын, верховный принц мог бы немедленно женить его на девочке невзирая на ее нежный возраст. Да, будь у Ролстры сын, все пошло бы по-другому… Эта мысль доставила Пандсале злорадное удовольствие.

— Улыбаешься? — фыркнул отец. — Тебя радует этот чудесный день, дочь моя? Или то, что братец этой шлюхи стал принцем Сира? Я насажу Рохана на вертел и поджарю его на Огне «Гонцов Солнца», а с ним заодно и его ведьму!

Пандсала благоразумно промолчала.

— Провозгласить его принцем это одно, а сесть на трон в Верхнем Кирате — совсем другое! Лорды Сира защитят свою принцессу, а я помогу им! Ее дядя-принц Чейл Оссетский. Он не смирится с тем, что племянницу лишили престола, и пришлет войска. Да, так оно и будет. Принцессой станет Гемма!

— Но захочет ли он воевать с Роханом? — пробормотала дочь.

— Захочет! — рявкнул Ролстра. — Если я прикажу, он даже Крепость Богини разрушит и повесит Андраде за ноги!

Пандсала поняла, что должна постараться успокоить взбешенного отца.

— Уверена, что другие принцы понимают, насколько это решение усилит могущество Рохана. А если не понимают, ты укажешь им на это. Они не смогут официально провозгласить Давви принцем, пока все не соберутся в одном месте. Но время Риаллы миновало. А до того момента, когда Рохан созовет совет…

— Он не проживет дольше середины зимы! — прорычал Ролстра.

— Конечно, нет, отец. Прости, пожалуйста. Его взгляд смягчился.

— У тебя характер матери. Что бы ни произошло, она пыталась меня успокоить. Ты ведь знаешь, я любил ее. О Богиня, если бы хоть одна из вас была мальчиком! — Он нахмурился, а потом пожал плечами. — До наступления сезона дождей сюда должны прибыть еще три сотни всадников.

— Кто же сумеет набрать такие силы за столь короткий срок?

— Во-первых, мой небескорыстный друг Саумер Изельский. А лорд Лиелл, Избранный твоей сестры Киле, позволит его солдатам высадиться в Визе. Он наконец решил, что будущая жена ему ближе, чем муж покойной сестры в Тиглате.

Она кивнула.

— Вчера прибыл гонец…

— Да. — Ролстра помрачнел. — Кунакса требует денег. Придворные, которые стали там править после смерти Даррикена, считают, что мое золото слишком тихо звенит, и хотят, чтобы этот звук стал погромче. Ах, если бы эти идиоты мериды не торопились и напали на Тиглат тогда, когда это было предусмотрено планом! Им следовало дождаться, когда Тиглат пошлет солдат на выручку своего князька! Они могли бы войти прямо в город и использовать его как базу для нападения на Стронгхолд. А если бы это не удалось, Рохану пришлось бы разделить свою армию и послать ее часть на подмогу тиглатцам. Это бы тоже сыграло нам на руку.

— Но результаты на севере все же неплохие, — возразила она.

— Едва ли. Кунакса требует денег за поддержку меридов, которым следовало бы самим позаботиться о себе и воспользоваться припасами Тиглата. — Он стряхнул с плаща воображаемую соринку. — А потом они двинулись бы на юг, захватили Стронгхолд и атаковали армию Пустыни с тыла…

— Чтобы посадить Давви на престол в Верхнем Кирате, Рохану придется перейти через Фаолейн. Вот тут-то ты и убьешь его…

— О нет! Пока рано. Он нам еще пригодится. — Лицо Ролстры стало задумчивым. — А ты уже пригодилась, Пандсала. Ты вовремя предупредила, что не следует переправляться с Ястри через реку, и позволила мне предусмотреть маневр Рохана. Теперь я знаю, какой он полководец. Это заслуживает награды. Ты не хотела бы получить в собственность замок, как твоя сестра Янте?

— Вроде Феруче? — Она засмеялась. — Спасибо, не надо. Я шесть лет просидела в Крепости Богини, и у меня нет никакого желания менять тюрьму в тумане на тюрьму в Пустыне.

— Говорят, Речной Поток — очень неплохое местечко. Знаешь, там провела детство фарадимская ведьма. Пожалуй, тебе понравилось бы жить там с мужем — каким-нибудь симпатичным молодым лордом. — В его взгляде светилось коварство. — В качестве принцессы Сирской.

Пандсала удивилась, почувствовав, что готова поддаться соблазну. В ней тут же вспыхнули подозрения.

— А мне казалось, что ты хочешь сделать принцем одного из сыновей Янте…

— Пусть сами завоевывают себе престолы, когда подрастут, — резко ответил он. — Так ты хочешь Сир или нет?

— Хочу, — ответила Пандсала. — Но только не в Речном Потоке. Мне нужен Верхний Кират. Кроме того, у меня есть маленькое условие.

— Условие? Я предлагаю тебе стать принцессой, а ты…

— Совсем крошечное, — улыбнулась она. — Я сама выберу себе мужа.

Ролстра разразился хохотом, и у Пандсалы отлегло от сердца.

— Тебе следовало родиться мальчиком, — сказал он. — Ладно, к середине зимы, моя птичка, ты будешь принцессой Сирской. Но сначала я доставлю себе маленькое удовольствие и вышвырну из Речного Потока Андраде.

Вторичное упоминание о середине зимы озадачило Пандсалу, но она заставила себя улыбнуться.

— Спасибо, отец, — сказала она, в знак покорности склоняя голову.

Принц Ллейн очень расстроился, что его корабли не успели принять участие в битве. Он передал это через Меата, который однажды связался с Мааркеном. Оруженосец тут же направился к палатке командующего, поклонился и передал донесение, улыбаясь от уха до уха. Так же улыбнулся и Ти-лаль, которому Мааркен успел сообщить эту новость еще у входа.

— Он послал их в Тиглат! — воскликнул Тилаль, не дав Мааркену и рта открыть. — Как только корабли вернулись в Грэйперл, он загрузил их и снова отправил в плавание!

— Ха! — Чейн хлопнул в ладоши и довольно потер руки. — С тех пор как Ллейн поймал жителей Кунаксы за ловлей жемчуга в его водах, он их возненавидел. И что, было в Тиглате какое-нибудь сражение?

Мааркен больно толкнул Тилаля локтем в бок и заставил замолчать.

— Мериды пытались напасть на отряд, который эскортировал вновь прибывших воинов, и были разбиты. — Он фыркнул. — Теперь в Тиглате порядок. Корабли Ллейна плывут в Дорваль за новыми припасами, а потом вернутся обратно.

Рохан покачал головой.

— О Богиня, как мы будем с ним расплачиваться? Наверняка старик накинет цены на свой шелк! — Но в глазах принца плясали озорные искорки.

— Придется нам взять с Давви контрибуции, — лукаво подмигнул Чейн.

Новоявленный принц Сирский поклонился.

— Торжественно клянусь прекратить все случаи конокрадства на границах и поставлять Пустыне только второсортное сирское вино, а не третьесортное, как было до сих пор.

— Весьма достойно, — протянул Рохан. — Мааркен, а что еще говорит Меат?

— Клеве исполняет поручение Вальвиса. Его нет в Тиглате. — Мальчик пожал плечами. — Меат говорит, что им приходится полагаться на сообщения разведчиков, которые доставляет в Грэйперл посыльное судно.

— Чудесно, — пробормотал Давви. — Теперь у нас нет способа узнать, что происходит в Тиглате.

— Должно быть, у Вальвиса есть для этого веские причины, — заступился за своего кумира Тилаль.

— Желал бы я знать, в чем они заключаются, — бросил Рохан.

— А я желал бы знать, какими сообщениями обмениваются между собой Тиглат и Стронгхолд, — заметил Чейн.

— Думаешь, моей сестре нужно здесь что-нибудь предпринять?

— Давви, Сьонед нужно что-нибудь предпринять не только там. И я благодарю Богиню, создавшую мою жену такой, что Тобин может только принимать сообщения, но не отправлять их. — Почувствовав, что хватил через край, он сконфуженно улыбнулся сыну.

— Раньше ты говорил, что ее создал Бог Бури, — дерзко ответил Мааркен.

— Так оно и есть. И тебя тоже. — Он встал, протянул руку и потрепал сына по голове. — Вы оба большие любители морских путешествий, мой милый оруженосец.

— Да, милорд. Но раз так, когда прибудут корабли Ллейна, могу я просить избавить меня от необходимости осматривать их вместе с вами?

— Я с огромным удовольствием освободил бы тебя от всех обязанностей, погрузил на один из этих кораблей и отправил путешествовать по всем государствам — для пополнения образования.

— Отец! Но ведь тогда весь континент увидит, что наследника Радзина выворачивает наизнанку от морской болезни! Вот будет красиво!

Чейн рявкнул на него и выставил из палатки. Рохан, улыбаясь, посмотрел им вслед, а потом откинулся на спинку стула и совершенно серьезно обратился к Давви:

— Это твоя земля. Когда здесь начнется сезон дождей и как долго протянется?

— Начнется скоро и протянется до весны. — Давви нагнулся над картой и показал на ней обычный путь грозовых туч. — Как только разольется Фаолейн, мы сразу поймем, что над Верешем и Луговиной уже льет как из ведра. Ты как следует подготовился к зиме?

— Вполне. Он встал и принялся нервно расхаживать по комнате, но тут же спохватился и нахмурился. — Что будет делать Ролстра? Отведет войска на зимние квартиры? А если отведет, то стоит ли нам делать то же самое? Мы могли бы сесть на корабли Ллейна и отправиться на помощь к Тиглату. Или форсировать Фаолейн и при первой же возможности возвести тебя на престол в Верхнем Кирате.

Давви беспокойно заерзал.

— Не обижайся, милорд, но я не хотел бы быть у тебя в долгу. Предпочитаю сам выиграть это сражение. Рохан улыбнулся; ответ Давви ему понравился.

— Думаю, ты справишься. Едва ли тебе окажут серьезное сопротивление. Если Ролстра проведет в Сире еще и зиму, все местные атри с радостью поддержат тебя.

— Я понимаю, ты имеешь право первым бросить ему вызов, но, может, оставишь кусочек и для меня? Правда, боюсь, что за этот кусочек мне придется сражаться с Чейном.

— О, насчет Чейна можешь не беспокоиться. Мы с ним хорошо понимаем друг друга. Во время этого поединка Чейн будет держать мой плащ. Прости, но вынужден тебя огорчить: от верховного принца и клочков не останется, — холодно закончил Рохан и вновь устремил глаза на карту. — Дожди… — пробормотал он. — Понимаешь, в Стронгхолде их не бывает. Для этого мы живем по не правильную сторону холмов Вере. Правда, в Радзине и других крепостях на побережье бывают бури и даже наводнения, а далеко на севере иногда идет снег.

— Ну, тут ты досыта налюбуешься на дождь. — Давви толкнул сына локтем в бок. — А тебе, Тилаль, после Пустыни придется привыкать заново!

— Можно было бы съездить на охоту. И взять с собой милорда!

— О да, мы доставим ему радость промокнуть до костей, гоняясь за каким-нибудь несчастным тощим лосем!

Оба рассмеялись и погрузились в воспоминания. Рохан выдавил улыбку. Неужели его всю жизнь будут окружать любящие отцы и обожающие сыновья? Впрочем, он тут же обругал себя за раздражительность и провел пальцем по карте от Фаолейна до Феруче, где в чреве Янте уже жил сын. Его сын, которого Сьонед видела в Огне.

Может быть, Оствелю и Тобин удастся остановить Сьонед? Этой мыслью он утешался всю дорогу от Стронгхолда до Фаолейна. Но потом он поменял планы, решив побыстрее закончить эту войну, а потом сравнять Феруче с землей. Янте умрет, а вместе с ней и ребенок.

Но мог ли он убить своего собственного неродившегося сына?

Рохан погрузился в мрачные размышления и не заметил, что Давви и Тилаль оставили его в одиночестве.

Андраде, заключенную в четырех стенах с вредной девчонкой, дотошным «Гонцом Солнца» и выводком безмозглых слуг, унылые осенние дни наполняли еще большей досадой и нетерпением, чем летние. Бог Бури, наверно, от души развлекался. Бесконечные тучи и обложные дожди полностью парализовали деятельность фарадимов.

Что ж, по крайней мере, одну клятву, данную себе летом на веранде леди Вислы, она успела выполнить: Давви стал принцем Сира еще до наступления сезона дождей. Оставалось лишь официально утвердить его в этом качестве. То, что Верхний Кират и принцесса Гемма были в руках Ролстры и что совет принцев еще не утвердил Давви, ее вовсе не волновало. Андраде могла созвать совет принцев когда угодно. Некоторое время ее развлекала мысль пригласить принцев в Речной Поток, но потом Андраде решила, что не стоит дразнить гусей: Ролстра слишком близко, да и принцы благодаря ее прихоти вымокнут до нитки и страшно разозлятся.

Стоя у камина, она потирала руки и хмурилась. Возведение на престол Давви не окупало стольких дней безделья. Ее донимала скука. Скука и отвращение к Чиане. Этим летом девчонка пережила настоящий взрыв, который часто испытывают дети. Несмотря на свои шесть лет, она выглядела и вела себя на все десять. Любое ее движение напоминало Андраде о Пандсале, которая служила Ролстре со всей хитростью своей породы и в меру способностей фарадима, обладающего тремя кольцами.

Чиана оказалась легка на помине. Веселая, цветущая, она, пританцовывая, вбежала в светлицу. Девочка сделала перед Андраде насмешливый реверанс и пропела:

— Отец прислал за мной! Посмотри за окно и увидишь сотни солдат. Все они пришли меня спасать!

Андраде поджала губы и вышла в коридор, откуда открывался вид во двор. Внизу стоял Уриваль. Почувствовав ее присутствие, он поднял голову. На лице у него было написано, что Чиана сказала правду. Девчонка хихикала, приплясывала, и Андраде ужасно захотелось отшлепать ее.

— Ну, сколько их там? — возбужденно выкрикнул этот прелестный ребенок. — Две сотни? Три?

— Замолчи! — прошипела Андраде и спустилась вниз, чтобы встретить Уриваля. Чиана бежала следом, хохоча во все горло.

Лицо Уриваля заострилось.

— Шестьдесят солдат верховного принца ищут место почище, чтобы разбить там свой лагерь, — доложил он.

— Поздновато, правда? Почему он не сделал этого еще летом?

— Ты знаешь его лучше, чем я, — огрызнулся сенешаль.

— Я дорого дала бы, чтобы не знать его вообще… Шестьдесят, говоришь?

— Сейчас они пойдут на штурм, убьют вас, и я стану свободна! — пропела Чиана. — И мне никогда не придется возвращаться в эту ужасную крепость!

— Тихо! — Вы пропали! Вы никто, а я принцесса!

Уриваль, глаза которого метали молнии, шагнул было к ней, но Андраде оказалась быстрее. Она грубо схватила ребенка за руку.

— Слушай меня! Я помогла тебе родиться и едва уговорила твоего дражайшего папочку не предавать тебя смерти! Ты хочешь к нему, Чиана? Думаешь, он сгорает от желания видеть еще одну дочь? В лучшем случае он упечет тебя в замок Крэг, вместе со всеми остальными!

— Янте свободна, и у нее есть собственный замок! А Пандсала…

— Предала тебя, — сказала ей Андраде. — Это то, что твоей семье удается лучше всего. Ему нужна хитрость Янте и кольца Пандсалы. Но ты? Бесполезных дочерей у него более чем достаточно! Ты ему не нужна!

— Он пришел за мной! — закричала Чиана, вырвалась и побежала во двор. Ее каштановые кудри разлетались во все стороны.

Андраде и Уриваль пошли следом, но без особой охоты. Оба молчали; говорить было не о чем. Тишину нарушили слова командира отряда. Очевидно, он уже давно дожидался, когда Андраде выйдет на стену. Офицер уверенно вышел вперед и по всей форме приветствовал леди Крепости Богини. Слова его были вежливыми и тщательно подобранными: верховный принц уполномочил его защитить Речной Поток от возможного нападения лорда Давви, за измену лишенного всех титулов и прав на это имение.

— Как я понимаю, речь идет о принце Давви Сирском? — мягко спросила Андраде.

— Верховный принц не признает его прав на престол. Однако он предлагает вам защиту. Не угодно ли вам оставить Речной Поток? Нам поручено проводить вас в Крепость Богини.

— Почему Ролстре непременно нужно, убрать нас отсюда? — прошептал Уриваль. Андраде крикнула со стены:

— Одна клетка ничем не отличается от другой! Я не вижу смысла уезжать в Крепость Богини! Командир снисходительно улыбнулся.

— А куда же вам идти, миледи? Между вами и Пустыней находятся войска верховного принца и широкая река, которую вы вряд ли преодолеете. На севере нет ничего подходящего, а до холмов Каты трудно добраться даже в хорошую погоду. Остается одна Крепость Богини, и я охотно провожу вас туда.

— Вы слишком любезны, — усмехнулась Андраде. — Возможно, вы никогда не видели, как горит Огонь «Гонцов Солнца»?

— Если вы сделаете это, я возьму Речной Поток штурмом. И Речную Заводь тоже. — Он больше не улыбался. — Но тогда останетесь в живых только вы одна.

Леди Андраде стиснула зубы. Угроза была недвусмысленной. Она может рассчитывать только на собственные силы, а если попытается использовать их, леди Висла и обитатели двух поместий погибнут.

— Но ведь есть еще и солнечный свет, — прозрачно намекнула она.

— Конечно, — с готовностью согласился офицер. — Осмотритесь, миледи, а я тем временем съезжу к своим солдатам. — Он поклонился в знак окончания беседы и поскакал в сторону лагеря. . — Чтоб тебе в грязи захлебнуться… — пробормотала Андраде.

— Мы могли бы бежать, — сказал Уриваль. — Окружить замок кольцом Огня и…

— И что дальше? Думаешь, он увидит его и в страхе ускачет? Мы сидим здесь, здесь и останемся. Я не собираюсь возвращаться в Крепость Богини, чтобы оказаться еще дальше от событий.

— Разумеется, если доберешься туда живой.

— Вот именно. Отсюда должен быть какой-то выход. Уриваль покачал головой.

— Мы провели тут все лето. Ты могла уехать из Речного Потока куда и когда пожелаешь. Ты этого не сделала. А теперь, когда за стеной стоит целое войско, чтобы остановить нас, тебе понадобилось бежать. Миледи, я никогда не мог понять, как работают твои мозги… — Он помолчал. — А вот Ролстра, кажется, понимает это.

Андраде бросила на него короткий взгляд.

— Ты хочешь сказать, что он…

— Ждет, что ты дашь ему повод, — кивнул Уриваль. — Но, кажется, действительно проглянуло солнце.

— А с кем мне связываться? С Мааркеном, чтобы задать Рохану и Чейну новую заботу? Со Сьонед, которая не станет слушать? С Тобин, которая сидит в Стронгхолде такая же беспомощная, как и мы? Или, может, ты имел в виду Пандсалу? Да, вот это действительно была бы блестящая идея!

Он взял ее под руку и помог спуститься по лестнице.

— У меня есть еще одна кандидатура… Меат. Андраде изумленно воззрилась на него.

— Богиня-Вседержительница! Ну конечно! — Эта мысль привела ее в такой восторг, что Андраде даже не обратила внимания на прочитанную Уривалем нотацию: она, мол, считает всех вокруг дураками, в то время как самая большая дура на свете — она сама.

Рохан боролся с желанием подойти к Мааркену, сидевшему на складном стуле. Мальчика окружал слабый, колеблющийся зимний солнечный свет. Глаза его были закрыты, брови сведены от напряжения. Рядом, повернувшись спиной к сыну, общавшемуся с другим фарадимом, стоял Чейн. Рохана раздражало нежелание Чейна оставить мальчика в покое, хотя он и понимал причину этого. Но ведь то, что случилось с Тобин шесть лет назад, случилось только потому, что она не прошла необходимой подготовки. А Мааркен станет великолепным фарадимом, как и Андри. Чейну следовало бы привыкнуть к этой мысли.

Шесть лет, подумал он. Шесть лет прошло с тех пор, как «Гонцы Солнца», образовав круг, призвали ветер, чтобы тот развеял над Пустыней прах отца и сразившего Зехаву дракона. Интересно, одобрил бы отец то, что сейчас делает Рохан? Наверно. Зехава никогда не питал иллюзий в отношении этого мира и живущих в нем людей, в отличие от сына, который только теперь начал понимать, что все его прекрасные планы и начинания бесплодны. Однако что-то шевельнулось в Рохане, когда он смотрел на племянника. Новые поколения не должны сражаться, как их отцы. Детей должно ждать нечто большее, сказал он себе. Нужно построить более совершенный мир для Мааркена, Сорина, Андри… и его собственного сына.

Рохан вздрогнул, когда Тилаль и Давви окликнули его по имени, предупреждающе поднял руку и на цыпочках подошел к ним.

— Милорд! Отличные новости! Прибыли корабли! Давви взглядом велел сыну замолчать.

— — Они поднялись вверх по Фаолейну и теперь выгружают войска и снаряжение. Они выслали вперед гонца, чтобы предупредить тебя, милорд.

Чейн обернулся. На его губах играла широкая улыбка.

— Это не корабли, а мосты!

— Что? — уставился на него Рохан.

— Подумай сам, — посоветовал зять. Положив руку на плечо Тилаля, он продолжил:

— Отведи меня к нему. У нас есть что обсудить.

Давви недоуменно смотрел на погрузившегося в размышления принца. Мосты? Ролстра отвел войска от реки — очевидно, подражая летней тактике Рохана, и разбил лагерь на широкой равнине, очень подходившей для битвы. Может быть, Рохан и не удержался бы от искушения, но его останавливало одно: Мааркен не сжег мосты дотла, и после небольшой починки ими можно было бы воспользоваться. Именно этого, очевидно, и ждал Ролстра. Однако Рохан не зря учился у Зехавы и Чейна и знал, что делать то, чего от тебя ожидает враг, ни в коем случае не следует: это прямая дорога к гибели. Поэтому в конце концов принц решил отклонить приглашение Ролстры перейти мосты и быть уничтоженным.

Но прибытие кораблей Ллейна навело Чейна на какую-то мысль. Он прочитал то же на лице Давви и пожал плечами.

— Очень сомневаюсь, что капитанам понравится предложение превратить их суда в паромы. Давви фыркнул.

— Ничего, переживут!

Рохан улыбнулся и хотел было что-то добавить, но вдруг услышал, как за спиной что-то упало. Он быстро обернулся и увидел пытавшегося встать с пола Мааркена. Глаза у мальчика были стеклянными, выражение лица — ошеломленным. Рохан и Давви помогли ему подняться.

— Что случилось? — запинаясь, спросил Мааркен.

— Ничего. Просто ты упал со стула. Присядь и выпей. — Рохан поднес к его губам фляжку с вином.

Мааркен сделал глоток, закашлялся и помотал головой, пытаясь прийти в себя.

— О Богиня, — вздохнул он. — Не могу дождаться, когда же я наконец стану настоящим «Гонцом Солнца»…

— У тебя и так неплохо получается, — заверил его Давви.

— Это всегда случается неожиданно, — пожаловался оруженосец. — Просто начинается, и я не успеваю приготовиться. Это… Я чувствую себя полем, которое кто-то начинает пахать. — Он потер лицо и отряхнул одежду.

Рохан прикусил губу, стараясь удержаться от вопросов. Когда краска вернулась на щеки Мааркена, а на губах появилась улыбка, принц перестал волноваться. Первые же слова мальчика окончательно успокоили его.

— Вальвис разбил меридов!

Давви прошептал благодарственную молитву Богине. Тем временем Мааркен продолжил рапорт. Оказалось, что Кунакса по какой-то непонятной причине бросила меридов на произвол судьбы, и когда у тех кончились припасы, им пришлось обратиться к единственному доступному источнику продовольствия: самому Тиглату. Битва длилась два дня, но в конце концов мериды были разбиты, а Тиглат остался более или менее нетронутым.

— Мериды несколько ночей подкапывали стену между воротами Песка и воротами Моря, и однажды она рухнула, — пояснил Мааркен. — Однако лорда Эльтанина это не волнует. Он даже не хочет восстанавливать ее. Как же Клеве передал его слова? — нахмурился он. — Что-то вроде того, что это будет напоминанием или предупреждением и что стены, которые возведет его принц, будут куда лучшей защитой, чем любой камень. — Оруженосец озадаченно поглядел на Рохана. — Вы знаете, что это означает, милорд?

— Я знаю, — сказал Давви. — И он совершенно прав. Продолжай, Мааркен.

— Ну, там еще много чего было. Мериды собрались вот круг Тиглата, как бусины на ожерелье, сказал Вальвис, а Клеве говорил, что они скорее напоминали мух, попавших в паутину со стрелами вместо нитей… Стена рухнула, и они ворвались в город, но Вальвис был к этому готов. Наши воины вышли из ворот и перенесли битву на равнину. А потом… — Мааркен перевел дыхание. — Вальвис убил предводителя меридов и еще по крайней мере полсотни воинов. Клеве и Фейлин считали, но сбились со счета!

— Вальвис не ранен? — спросил Рохан.

— Пара царапин. Он слишком хороший воин, чтобы позволить ранить себя. Костры, на которых сжигали трупы погибших меридов, горели три дня. Теперь Вальвис не знает, как быть: то ли отправиться на юг и защищать Стронгхолд, то ли подойти на помощь к нам.

Давви издал приглушенный возглас.

— Корабли Ллейна!

— Точно, — кивнул Рохан.

— Какие корабли? — спросил Мааркен.

— Позже, — ответил Рохан. — Давви, ты не отведешь его отдохнуть в палатку? Я буду с Чейном.

Он сел на Пашту и шагом поехал вдоль берега реки, размышляя над словами Эльтанина. Рохан выстроит стены, которые будут крепче камня… Безграничная вера атри в своего принца беспокоила его. Если мечтам Рохана суждено осуществиться, то придется брать крепости более грозные, чем замок Крэг. Мы прикрываемся собственной дикостью, — горько подумал он. — Все мы. И прежде чем строить новые стены, мне придется разрушить старые. И первым делом, не мифические, а вполне реальные и прочные стены Феруче. Приближалась середина зимы. Он должен поскорее покончить с Ролстрой, сыграв роль принца варваров, прежде чем проделать то же самое в Феруче. Но потом… Клянусь, больше никогда, — сказал он сам себе. Может, он и останется варваром, но наконец опустит меч. Должен. Иначе ему не выжить…

Рохан был абсолютно прав: капитаны не высказали восторга, когда Чейн предложил им перевезти на другой берег Фаолейна войска, лошадей и провизию. Однако все было закончено в два дня. Армия Рохана оказалась в Сире намного южнее того места, где ее ждал Ролстра.

У верховного принца не было возможности развернуть войска и провести решающее сражение, а в мелких стычках лучники Пустыни несли незначительные потери. Был разбит новый лагерь, но тут с севера пришел шторм, и вновь войска разошлись в разные стороны, точа мечи и следя за тем, чтобы тетивы луков оставались сухими.

Корабли Ллейна были вынуждены без дела стоять в устье Фаолейна и ждать погоды. Настал долгий перерыв. Лишь через десять дней командующий отдал своей эскадре приказ выйти в море.

Рохан и Чейн смотрели вслед удалявшимся белым парусам, зная, что с кораблями уплывает всякая надежда вновь вернуться на свой берег. Как бы то ни было, они находились в Сире. Теперь битва была неизбежна. Независимо от ее исхода, у Рохана полегчало на душе. Чем ограниченнее выбор, тем меньше колебаний…

Он, Чейн и Давви разрабатывали бесконечные планы, разыгрывали битвы на карте, чтобы выработать тактику, обсуждали место и время битвы. До возвращения разведчиков ничего другого им не оставалось. А когда разведка вернулась, то принесла дурные вести. За те два дня, когда проглянуло солнце, позволившее кораблям выйти в море, армия Ролстры не только отошла, но и, казалось, увеличилась вдвое.

Утро выдалось сырым и туманным. Рохан, Чейн и Давви вместе с оруженосцами и командирами отрядов выехали на место предстоявшей битвы, чтобы самим разобраться в происшедшем. Рохан дрожал под плотным плащом, проклиная нависшие на севере тяжелые тучи. Картина, увиденная им с вершины холма, только усилила эту дрожь.

Огромное пастбище, еще недавно служившее лагерем войскам верховного принца, было покрыто слоем воды глубиной по пояс. От притоков Фаолейна были прорыты рвы. Земля и так размокла от влаги, а речная вода превратила пастбище в озеро. Перебраться через него было невозможно: дно было скользким, а берега состояли из липкой глины. Лишь мощные дренажи и знойное лето могли бы высушить это болото. Однако только хитрому и злобному уму Ролстры мог принадлежать план, как навсегда загубить эту богатую землю.

— Чувствуешь запах? — тихо спросил Рохан. — Соль. — Он услышал отчаянное проклятие Давви и тихий вздох Чейна. Ветер пах морем. — Наверно, деревья были слишком мокрыми, а то бы он сжег их… — Принц развернул Пашту, поскакал обратно, забрался в палатку и не захотел никого видеть.

Когда наконец Чейну доложили, что его вызывает принц Рохан, он вошел в шатер, уже зная, что там увидит. Рохан, ссутулясь, сидел на кровати; на полу валялась пустая бутылка; вторая, наполовину опорожненная, стояла у принца между ног. В руках у Рохана была чаша, и перед каждым глотком он по пять раз вращал ее то в одну, то в другую сторону. Этот ритуал Чейну был неизвестен. Должно быть, его только что придумал сам Рохан. Некоторое время Чейналь стоя любовался этой картиной, гадая, удалось ли вину притупить боль душевных ран шурина. Но когда голубые глаза Рохана поднялись, Чейн понял, что боль терзает принца как прежде.

— Сядь, — приказал Рохан. — Я буду долго говорить, а ты слушай и не перебивай.

Чейн сел. Ему не предложили чашу, да он бы и не взял ее. Рохан смотрел на него столько времени, сколько потребовалось, чтобы покрутить кубок еще пять раз и сделать глоток. Его голос и глаза были абсолютно трезвыми.

— Я считал себя умным и цивилизованным человеком. Я говорил, что моя цель

— править силой закона, а не силой меча. И посмотри, что из этого получилось. Я стал принцем, чтобы защищать свой народ и свои земли. — Длинные пальцы еще раз покрутили чашу, и последовал еще один глоток. — Оказалось, что я ничем не лучше любого другого из живших до меня. Я пытался утешить себя, говоря, что у меня нет иного выхода. Но оказалось, что я талантливый варвар, Чейн. Я профессионал в варварских искусствах — войне, насилии…

Рохан выпил и снова наполнил чашу. Рука его была пугающе тверда.

— Ажей. Они никогда никого не называли так. Даже моего отца. Эльтанин собирался оставить стену невосстановленной — а знаешь, почему? Он думает, что стены, которыми я огражу Пустыню, будут лучше любого камня. Я не заслуживаю такой веры. Не заслуживаю ничего лучшего, чем сдохнуть с мечом в кишках, как те, кого я убил собственной рукой. И еще убью.

Не склонный к отвлеченным размышлениям, Чейн тем не менее чувствовал огромную разницу между нынешним вялым, почти бесчувственным состоянием Рохана и тем бешенством, которое горело в принце летом, когда он прибыл в лагерь. Тогда он тоже испытывал чувство гнева и вины, искал возможности выговориться, а потом умолял Чейна забыть о его словах, это означало, что он простил себя. Но теперь Рохан выглядел человеком, который смирился, посмотрел на себя изнутри, понял, что ему нет прощения, и перестал искать его.

— Мне нравилось уничтожать армию Ястри. Мне нравилось насиловать Янте. Я с наслаждением убью Ролстру. Как по-твоему, кем я становлюсь?

— Человеком. Таким же, как все мы, — тихо сказал Чейн. Легкая улыбка появилась на губах Рохана.

— А ты знаешь, насколько для меня нестерпима эта мысль?

— Ты не понимаешь, — сказал Чейн, отчаянно пытаясь подобрать слова. Было чрезвычайно важно, чтобы они оказались верными. — Ты такой же, как мы, но не похож на нас. Рохан, ты предпринял попытку изменить мир, а это уже ценно. Ты умеешь мечтать, в то время как большинство из нас даже не знает, что это такое. Ты знаешь, что нельзя жить, все время наступая кому-то на горло. И люди верят тебе именно потому, что понимают: меч претит твоей натуре. Гораздо больше мужества требуется…

— Чтобы вести жизнь, которая тебе не нравится? Но все дело в том, что именно такая жизнь мне по нутру. Понимаешь, мне нравится жить с мечом в руках.

— Но когда война кончится, ты заживешь по-другому… И все мы тоже.

— Да, конечно. Я смогу заставить всех жить по-моему… и это превратит меня в нового Ролстру. Ничем не лучше старого, если не считать больших претензий. Я сделаю все, чтобы уничтожить его и его армию. Все, чтобы обезопасить будущее моего сына. Но чем я отличаюсь от него? Только одним: у меня есть та вещь, которую он хотел получить, но не сумел. У меня есть собственный «Гонец Солнца», и мне не нужно привязывать его к себе дранатом. Она целиком моя, Чейн, как и задумала Андраде. — Он вновь наполнил чашу, но на сей раз пить не стал. — Что дает мне это право?

Чейналь услышал, что сквозь бесстрастность Рохана готовы пробиться чувства, и принялся беззвучно читать благодарственную молитву. Рохан, отрешившийся от себя самого, не был бы Роханом.

— Тебя пугает власть, — прошептал Чейн. — Ты пользуешься ею, но она не разъедает тебя, как Ролстру.

— Ты хочешь сказать, что право на власть имеет только трус?

— Ты не слушаешь меня. — Чейн подался вперед и принялся говорить как можно быстрее, чтобы не дать Рохану снова замкнуться в своей скорлупе. — С тобой у нас есть шанс выжить. Ты наша единственная надежда. Думаешь, мне нравится видеть своего сына солдатом? Богиня, да ведь ему только двенадцать лет! Если ты ищешь отличия от других, то оно лежит на поверхности: ты ненавидишь войну! Твоя боязнь власти происходит от боязни не правильно распорядиться ею. И силой, данной Сьонед, тоже. А Сьонед точно такая же, как и ты! И именно это делает вас такими принцем и принцессой, которые нужны нам! Ты думаешь, она не боится собственной силы?

Рохан вздрогнул.

— Я видел в ее Огне своего сына. Я не могу отречься от него, и неважно, кто его мать.

— Если у Сьонед хватит мужества забрать ребенка, ты сможешь относиться к нему как к вашему собственному сыну, а не как к сыну Янте?

— И поверить, что он не был плодом насилия? — Рохан горестно покачал головой; его золотистые прямые волосы в свете лампы казались матовыми. — Дело не только в Янте. Я буду воспитывать внука верховного принца.

— Рохан, это же ребенок! Какая вина может быть у невинного младенца?

— Само его рождение — уже вина! — Рохан швырнул чашу в стенку шатра; вино красным пятном растеклось по ткани и закапало на ковер. — Ему нужно было родиться от Сьонед!

— А что мешает тебе думать, будто так и есть? Мааркен теперь принадлежит Ллейну не меньше, чем мне и Тобин. Рохан, за то, кем станет ребенок, отвечают не только его родители. Янте может выносить младенца, но станет он таким, каким его воспитаете вы со Сьонед.

Рохан лег на кровать, уставился в потолок и надолго замолчал. Наконец он тихо вздохнул и произнес:

— Ты прав насчет власти. Она приводит меня в ужас. Я говорю не про ту власть, которая есть у каждого принца и которой он пользуется каждый день, решая, у кого больше прав на тот или иной участок земли, кому соорудить новую крепость, а кому перестроить старую. Я вот про что, Чейн: принц стоит во главе армии и решает, кто из его врагов должен умереть. Я принимаю на себя ответственность, но не знаю, что дает мне право решать это. Если бы я был мудр или хотя бы умен… — Он положил руку на лоб. — А я просто трус.

И тут Чейн наконец перестал сравнивать отца и сына и отдавать неизменное предпочтение Зехаве. Да, старый принц выбрал бы дорогу и шагал по ней без страха и сомнений. Но сын отличался от отца тем, что постоянно проверял себя. Рохан спрашивал и сомневался, всюду искал вечные истины и скрытые мотивы. И то же будет, когда смерть верховного принца откроет ему дорогу к еще большей власти. Рохан никогда не будет гнуть свое, глухой и слепой ко всему и вся, никогда не перестанет сомневаться в своем праве делать то, что доставляет ему удовольствие. Он всегда будет спрашивать, и это сделает его мудрым. В этот миг Чейн перестал жалеть о том, что сын не похож на отца. Он последовал бы за любым, кто. оказался бы у власти, но знал, что лишь Рохан поведет его по правильному пути.

Глава 29

На этот раз Сьонед отправилась в Феруче не одна.

Сроки Янте приближались, и Тобин с Маэтой в тиши составляли планы, которые довели до сведения Оствеля только тогда, когда его вмешательство уже ничего не могло изменить. Если он надеялся на другой исход, то теперь эта надежда рухнула. Рохан и Чейн увязли на юге, а воины Тиглата хотя и освободились и могли бы начать штурм Феруче, Сьонед приказала Вальвису оставаться в городе. Если она собиралась выдать сына Янте за своего, все нужно было проделать в строжайшей тайне.

То, что Янте должна умереть, подразумевалось само собой. Однажды ночью в начале зимы Тобин и Маэта предложили Сьонед план проникновения в крепость. Она согласилась. Имя Янте не упоминалось.

В ясные осенние дни Янте часто прогуливалась по крепостной стене, словно зная, что Сьонед наблюдает за ней. С ней обычно были сыновья, и Сьонед с горечью думала о несправедливости Богини, наградившей эту тварь таким здоровьем. С продвижением беременности Янте зависть Сьонед перешла все границы. Но теперь бремя дочери Ролстры стало слишком тяжелым для долгих прогулок. Она тревожно спала в широкой кровати со шторами, на которых были вышиты драконы, и сын Рохана беспокойно ворочался в ее чреве. Когда Сьонед заметила огромный изумруд, сверкавший на пальце Янте, ее зависть превратилась в ненависть. Янте присвоила не принадлежавшую ей вещь, и стремление Сьонед вернуть свое добро стало таким навязчивым, что это угрожало нарушить ее с трудом сохраняемое равновесие.

Через несколько дней после того, как был окончательно утвержден план проникновения в Феруче, Сьонед погрузилась в странное молчание. Тобин поняла, что это значит: когда приближалось время рожать, она сама становилась отчужденной; все ее мысли и чувства словно устремлялись внутрь. Чрево Сьонед было пустым, но она переживала беременность так же, как Янте.

Однажды ночью в начале зимы, в новолуние, когда облака затянули северный горизонт, шум, которого давно ожидала Сьонед, всполошил слуг замка Феруче. Помедлив на лунном свете и убедившись, что это не было ложной тревогой, Сьонед странно улыбнулась — завистливо и в то же время удовлетворенно: тело Янте корчилось в родовых муках. Потом Сьонед вернулась в Стронгхолд и послала за Тобин и Оствелем.

— Янте поторопилась на сорок дней, — сказала принцесса, когда они, заспанные и плохо соображающие, пришли в ее покои. — Я знала, что так и случится. Пора в путь.

Вскоре после этого трое всадников на лучших лошадях Чейна во весь опор мчались на север. Светлые фигуры на светлых лошадях, они молча скакали сквозь ночь, а над их головами ослепительно сверкали три луны. Одна Сьонед не испытывала и тени страха. Тобин, которую Сьонед все лето и осень обучала технике фарадимов, судорожно вспоминала, чему ее учили, но не могла унять сотрясавшую тело дрожь. Оствель сжимал и разжимал пальцы на рукояти меча, не в состоянии протестовать, но и не желая оставаться позади. Ни один из них не осмеливался заговорить с женщиной, скакавшей в середине. Сьонед всем телом подалась вперед: в ее зеленых глазах светилось страшное возбуждение.

Принцесса первой въехала в холмы, где этим летом грелись, дрались и спаривались драконы. Тем же путем она ехала и прежде, но на сей раз была абсолютно уверена в успехе: весной она тут заблудилась. Мрачный кошмар того одинокого путешествия смешался с ужасом пребывания в Феруче и возвращения в Стронгхолд. Но в этой поездке было что-то романтическое: казалось, все вокруг залил сверкающий Огонь; яркие, контрастные цвета пели в мозгу так, что у нее кружилась голова.

Они остановились в десяти мерах от Феруче, как раз перед первыми часовыми, чтобы немного передохнуть после целого дня быстрой езды. Расседлав и спрятав лошадей, они прошли пешком последний участок пути; казалось, вокруг них сгустилась тьма. Между скалистыми утесами показался замок, купавшийся в последних лучах закатного зимнего солнца; башни его венчало золотое зарево, стекавшее вниз по стенам, словно мед. Сьонед немного помедлила, любуясь этой красотой и припоминая, как Рохан сказал, что однажды этот замок будет принадлежать ей. И будет, поклялась себе Сьонед. Сегодня.

Изнутри доносились звуки пьяной пирушки-люди праздновали благополучное разрешение от бремени владелицы замка. Сьонед прислушалась; время от времени тонкая усмешка мелькала на ее губах. Она понимала, что стоявшие позади Тобин и Оствель напряженно ждут, но еще раз припоминала все наставления Маэты, слыша ее голос так ясно, словно женщина-воин стояла рядом:

— Нет замка в Пустыне, которого я не знала бы изнутри и снаружи, а особенно как пробраться снаружи внутрь. В Стронгхолде гораздо больше секретов, чем этот проход в гроте, о котором ты знаешь, но о них мы поговорим в другой раз. Теперь речь о Феруче.

Сьонед прикрыла глаза, еще раз представляя себе потайной ход, высеченные в скале коридоры, повороты и изгибы, которые она помнила, но так и не успела ими воспользоваться. В конце хода был верхний коридор, ведущий в комнату Янте. Ее охватила дрожь, но не от страха. Она ничего не боялась.

— Сьонед…

Шепот Тобин заставил принцессу обернуться, и она медленно кивнула.

— Да… Пришло время закончить дело.

Она привела их в тень, вне видимости стражников, где так глупо попалась весной. Теперь можно было не волноваться: вся стража перепилась, празднуя рождение четвертого сына Янте, и камни снаружи крепости молчали. Она повернулась к самой короткой стене, к месту, где та соединялась со скалой. Трещина в камне. Мгновение, когда у Оствеля участилось дыхание от страха, что механизм слишком стар и слишком долго пробыл без употребления, чтобы сработать. Грубо отесанная плита беззвучно скользнула внутрь. Сьонед вошла первой, сосредоточилась, подняла палец и зажгла Огонь, чтобы осмотреться. Пока следом за ней в узкий проход протискивались Тобин и Оствель, она изучала заполнявшие коридор приспособления. К ним не притрагивались Богиня знает сколько лет, но система ловушек и распределения веса была рассчитана так, что до сих пор работала безотказно.

Тусклый свет освещал их путь по узкому, в ширину плеч, проходу, в стены которого были вбиты давно пустые кольца для факелов. Пол приподнимался, круто поворачивал, а временами и вовсе исчезал: кое-где планки сгнили под действием просачивавшейся в половодье влаги. Только эта вода и позволяла Феруче существовать. Но здесь не было ни крыс, ни пауков, ни признаков какой-нибудь другой жизни.

Наконец появилась еще одна тяжелая каменная дверь, и они осторожно вышли в место — увы! — слишком хорошо знакомое Сьонед. Ее держали здесь в каменном мешке, без доступа света. Мурашки побежали по спине Сьонед при воспоминании о кошмаре бесцветности, и она попросила Огонь, горевший вокруг кончика ее указательного пальца, гореть чуть поярче.

— Кто здесь?

Тобин затаила дыхание и переглянулась с Оствелем. Свистнула сталь — Оствель выхватил из ножен меч. Казалось, Сьонед этого даже не заметила. Когда из-за угла появился часовой, она шагнула вперед.

Страж задохнулся, ослепленный вспышкой Огня «Гонца Солнца».

— Ты!

— Да, — пробормотала она. — Я тоже тебя помню. — Сьонед наставила на него длинный палец без кольца, и новая вспышка огня вонзилась в грудь солдата. Он прижался к стене, выпучив глаза и открыв рот в беззвучном крике.

— Сьонед… — Оствель положил руку ей на плечо; принцесса стряхнула ее и улыбнулась. В ее глазах горела такая ненависть, что у Оствеля пересохло во рту. Он шагнул вперед и вонзил меч в горло часового. Мертвец сполз по стене и остался лежать с широко открытыми от ужаса глазами.

Сьонед бешено повернулась к Оствелю. Он вытер клинок и выдержал ее взгляд, не отводя глаз.

— Никто не должен знать, что мы были здесь. Никто, иначе ничего не выйдет. Тот, кто увидит нас, должен умереть. Но я не позволю убивать тебе, фарадиму.

Выражение ее глаз испугало Тобин. Этой весной она видела его во взгляде Чейна. Это темное мерцание означало одно — смерть. Она схватила Сьонед за руку и потащила за собой.

— Оствель прав, нам нужно спешить.

Огненно-рыжая голова кивнула. Сьонед молча выдернула руку из руки Тобин, позволила Огню сверкнуть и поспешила к лестнице. Тобин бросила еще один встревоженный взгляд на Оствеля, который не стал убирать меч в ножны.

Мнение о Феруче как о неприступном замке сделало стражей беспечными. Тех, кто не принимал участия в пирушке, было легко обойти: Тобин создавала легкие дуновения ветра, которые отвлекали внимание шорохом гобеленов или хлопаньем окон. Сьонед не обращала на это никакого внимания, уверенная, что тех стражей, которых не отвлечет Тобин, заставит навсегда замолчать Оствель. Но на пути к комнатам Янте меч не отведал новой крови.

Сьонед задержалась у высокого окна, осматривая двор. Отблески горевшего внизу большого костра отразились на ее лице. Тобин судорожно сжала плечо Оствеля, когда Сьонед подняла руки.

— Сьонед, нет!

В окнах вспыхнул странный свет-золотой и пурпурный Огонь «Гонцов Солнца». Тобин в ужасе уставилась на дом впереди: его деревянная крыша горела. Искры рассыпались по всему двору, языки пламени жадно лизали постройки. Обычный пожар не распространился бы так быстро, но Огонь фарадима все набирал и набирал силу. Начались крики, поднялась паника. Сьонед слегка улыбнулась.

— Будь ты проклята! — закричал Оствель. — Сейчас загорится галерея! Сьонед, ты дура!

— Здесь должен был быть пожар, — тихо сказала она, отвернулась от зрелища в панике метавшихся по двору пьяных солдат и слуг и уверенно повела своих спутников в покои Янте.

Дочь Ролстры лежала в кровати с драконьими гобеленами, слишком слабая после родов, и рыдала, взывая о помощи. В углу еще тихо покачивалась колыбелька, но сидевшая возле нее женщина ушла, и не без основания, потому что языки пламени уже были видны в окнах седьмого яруса башни. Внутренние лестницы были охвачены огнем, горел деревянный балкон, располагавшийся тремя ярусами ниже. В комнату стал просачиваться дым, и ребенок заплакал.

Мольбы о помощи сменились воплями ярости. Сьонед, не обращая на Янте никакого внимания, подошла к колыбельке, где лежало дитя с волосами цвета солнца.

— Богиня милостивая, — выдохнула она, боясь дотронуться до младенца. Затем Сьонед робко и застенчиво провела пальцем по его щеке. — Тс-с… — прошептала она. — Я уже здесь, малыш.

Янте приподнялась и взвизгнула:

— Убирайся от моего сына!

— Моего сына, — мягко поправила Сьонед. Она подняла мальчика, прижала его к себе и прикоснулась губами к золотым волосам, покрывавшим головку. Он перестал плакать и уютно прильнул к ее груди. — Моего сына, отныне и во веки веков.

— Ты не посмеешь! — Янте попыталась встать, застонала и упала на подушки.

— Руки прочь от него! Ты не по смеешь украсть его у меня!

— — Это ты украла ребенка из тела моего мужа. — Сьонед обернулась к принцессе и крепче прижала к себе малыша, закутывая его в одеяльце. — Я возвращаю лишь то, что принадлежит ему и мне.

— Я сожгу тебя в твоем собственном Огне! Стража! — закричала она сорванным голосом. — Стража!

— — Успокойся, — рассеянно бросила Сьонед, поглаживая пальцем щечку ребенка. Тобин подошла к ней, глядя на малыша так, словно не могла поверить в его существование.

— Ох, Сьонед, — прошептала женщина, — какой он прекрасный…

— И мой, — Сьонед держала его так, чтобы мог увидеть Оствель.

— Дай его мне, — сказал он.

— Ты, сука! — взвыла Янте. — Я убью тебя своими собственными руками…

Сьонед отпрянула, когда Оствель попытался взять у нее ребенка.

— Нет! Он мой!

— Ты думала, что я отдам его ей? — бросил Оствель, беря ребенка на руки. Он ловко и быстро сорвал с ребенка бархатное золотисто-фиолетовое одеяльце и швырнул его на ковер. — Не сыну Рохана носить цвета Ролстры!

Дым стал гуще. Страх придал Янте сил выбраться из кровати. Ее пальцы впились в шторы, на лице застыла маска ярости. Придерживаясь за столб, она крикнула:

— Вы все умрете за это!

Сьонед подошла к принцессе и оторвала от штор ее пальцы.

— У тебя есть еще кое-что, принадлежащее мне. — Янте попыталась ударить ее, но Сьонед была быстрее и сильнее. Она поймала запястье Янте и вывернула его. Янте застонала и рухнула на кровать, проклиная соперницу, которая сняла с ее пальца изумруд и вернула перстень на его законное место.

Янте рванулась из последних сил и гневно прищурилась.

— Ты смеешь забрать у меня сына? Ну ты, шлюха! Да я зарежу его на глазах у тебя и Рохана!

— Вот она, материнская любовь, — хладнокровно заметил Оствель.

Янте, шатаясь, поднялась на ноги.

— Рохан рассказал тебе, как это было? — крикнула она Сьонед. — Он рассказал тебе, как занимался со мной любовью в этой постели? Теперь он мой, и его сын тоже! Так и должно было быть с самого начала!

Сьонед внезапно хлестнула ее по лицу тыльной стороной руки, порезав изумрудом прекрасную щеку. Янте упала на подушки. Теперь в ее глазах был страх. Мгновение Сьонед наслаждалась этим зрелищем, а потом отвернулась. Тобин взяла ребенка и завернула его в свою тунику. Ребенок вновь захныкал: дым попал ему в нос.

— Тише, малыш, — успокоила Тобин, качая его. — Маленький принц…

— Сьонед, надо торопиться, — предупредил Оствель. — Огонь…

— Да, — сказала она, вновь глядя на Янте. — Огонь. Янте зашипела как кошка.

— Ты не смогла убить меня раньше, «Гонец Солнца», не убьешь и теперь! Ты…

— Я сделаю то, что должна сделать. Янте, ты видела, как твой отец поджигал постель своей любовницы? — На сей раз Сьонед ударила принцессу так, что та слетела с кровати. — Но мой Огонь совсем другой.

Она развела руки так, чтобы Янте могла следить за ними; изумруд отражал полыхавшее за окнами пламя. Сьонед улыбнулась при виде ужаса в темных глазах Янте. Внутри нее полыхала восхитительная ненависть, дававшая силу, Которой Сьонед никогда не знала раньше. Магия сладкой, жаркой, могучей ненависти ткалась из лучей другого, черного солнца, соединяя в себе стремление к убийству и наслаждение видеть в глазах Янте смертельный страх.

Однако принцесса все же нашла в себе силы выпрямиться и посмотреть на ребенка, которого держала Тобин. Триумф был написан на ее лице, ликование читалось в глазах. Сьонед захотелось снова ударить Янте, но лучше было просто убить ее на месте, и, в ответ этому страстному желанию внутри изумруда заполыхал Огонь. Она сжалась в комок, чтобы окутать пламенем хихикающую, торжествующую принцессу.

Коротко сверкнула сталь и тут же погасла, когда клинок вошел в грудь Янте. Принцесса вскрикнула — больше от удивления, чем от боли. На секунду в ее глазах вспыхнуло понимание случившегося, а затем они закрылись навсегда, и Янте откинулась на спину, вцепившись пальцами в рукоять меча.

Оствель вырвал меч из тела мертвой женщины и вытер клинок о расшитый драконами гобелен, без колебаний встретив яростный взгляд Сьонед. Его лицо казалось высеченным из камня.

— Все кончено, «Гонец Солнца», — сказал он. Сьонед хотелось вцепиться ногтями ему в лицо и расцарапать его в кровь.

— Это я должна была убить ее. Она была моя!

— Нет. Не надо убивать. — Он вложил меч в ножны. — Сьонед, ты сделала то, за чем пришла. Хочешь остаться и посмотреть, как ее сожжет Огонь? Все кончено!

Она испустила хриплый звериный вой и обернулась, заставив кровать вспыхнуть как соломинку. Загорелись длинные волосы Янте, балдахин и шторы с изображением драконов, корчащихся в непристойных брачных танцах, изрыгающих Огонь, оскаливших зубы и распустивших когти. Сьонед рванула один из столбов, он треснул, и горящий балдахин упал на тело Янте. Обрушились карнизы, и Сьонед вскрикнула, когда один из них ударил ее по плечу, лизнул пламенем лицо и обжег скулу, едва не задев глаз.

Оствель оттащил рычащую от злобы Сьонед, по лицу которой катились слезы.

— Сьонед! Прекрати! Ты слышишь меня? Прекрати сейчас же! — Он ударил ее ладонью по больной щеке, и у Сьонед дернулась голова. Сквозь пелену дыма она увидела открытую дверь и вскрикнула.

— Мой сын! Где он? Где?

— Тобин понесла его вниз, и если мы не последуем за ней, то сами сгорим здесь. Сьонед, все кончено! Янте мертва!

Она судорожно хватала ртом воздух, тщетно пытаясь вырваться из рук Оствеля. Разум вернулся к ней, и она ужаснулась тому, что лишилась ненависти, придававшей ей такую силу.

— Пусти меня! Будь ты проклят за то, что убил ее! Это должна была сделать я!

— И что бы ты сказала ему, когда он вырастет? — горько спросил он, выволакивая Сьонед из комнаты, где запах горелого мяса Янте уже смешивался с запахом густого дыма.

Они, кашляя, пробежали по коридору и скатились вниз по лестнице. Пламя охватило весь нижний ярус; первыми затлели шторы, а затем ветер разнес искры по всему этажу. Они не могли выйти из Феруче тем же путем, которым В9шли в него: замок горел.

Стоя на лестничной площадке, Сьонед яростно искала взглядом маленькую фигурку Тобин в белой рубашке и наконец увидела, что она вместе с толпой бежит к воротам. Сверток с тепло закутанным ребенком был прижат к ее груда. Двор крепости был объят пламенм, деревянные постройки рушились. Дым валил из нижних окон замка. К утру в Феруче не останется ничего, кроме голых, почерневших камней.

Кто-то с разбегу врезался в Сьонед; на нем горела одежда. Ее Огонь. Она бы с наслаждением сожгла Янте, но этот человек не был ее врагом. В замке творился кромешный ад, и тем, кто остался внутри, она уже ничем не могла помочь, но этого человека еще можно было спасти. Спасти, чтобы не испытывать вины за его смерть. Она опрокинула его наземь и навалилась сверху, пытаясь сбить пламя. Его каблуки разбили ей голень и отдавили палец, и она заплакала, прижимаясь к его шее, прося у него прощения и вдыхая запах его обожженной плоти и своих опаленных волос. Но мужчина завозился под ней, застонал и попытался столкнуть ее со своей спины. Сильные руки. помогли ей подняться и обняли за талию.

— Сьонед! Скорее! С ним все будет в порядке. Обещаю тебе.

Она не могла перестать плакать. Даже тогда, когда она помогла мужчине встать на ноги, подтолкнула его к воротам и посмотрела; как он, шатаясь, выбрался наружу, Сьонед все еще всхлипывала, а потом вновь разразилась слезами.

— Мне жаль… Мне так жаль…

— Я знаю, — раздался низкий, скорбный голос Оствеля. Его руки тут же крепко обняли Сьонед. — Пойдем, а не то мы потеряем Тобин и малыша.

Сьонед прильнула к нему, и Оствель стал прокладывать тропу сквозь пекло, которое было делом ее рук. Испуганные люди прорывались сквозь главные ворота, охваченные кольцом Огня. Задыхаясь в дыму и следуя за Оствелем, Сьонед оглянулась через плечо. Пламя фонтаном вздымалось над замком, неистовое и смертельно опасное. Она уничтожила не только Феруче; наверняка многие его обитатели погибли в огне.

Она провела рукавом по потному лбу, по слезящимся глазам и всхлипнула, когда ткань коснулась обожженной щеки. Что-то не так, подумала она, и страх сжал ей грудь. На ее плече должна была остаться отметина от ее собственного Огня, да, так оно и вышло. Но в видении у нее были шрамы над бровью, а не ожог на щеке.

— Оствель, этого не должно было случиться! Все пошло не так!

— Рада Богини, а как ты себе это представляла? — хрипло проворчал он, волоча Сьонед за собой вдоль горящих стен замка.,

— Не так! — Она отпрянула и широко открытыми глазами поглядела на пламя и поднесла руку к опаленной щеке, чувствуя, как ее разъедает соль от новых слез. — Да, этот замок должен был сгореть в Огне не таким образом! Оствель, скольких я убила?

Он заставил Сьонед обернуться и сжал ее лицо ладонями.

— Прекрати, — решительно приказал он. — Я не позволю тебе взять грех на душу. Ты не виновата ни в одной из этих смертей, слышишь меня, Сьонед?

— Это был мой Огонь! Мой! О Богиня, что я наделала?

— Спросишь себя об этом, когда мы будем в безопасности! Сьонед, я ударю тебя и понесу, если понадобится! А теперь пошли!

Пришлось долго добираться до того места, где они привязали лошадей, но когда они дошли, оказалось, что животных кто-то украл. Там их ждала Тобин, расхаживавшая взад и вперед и тщетно пытавшаяся успокоить плачущего младенца. Сьонед взяла своего сына и принялась баюкать, заливаясь безмолвными слезами.

Именно Тобин предложила поискать убежища в опустевшем гарнизоне ниже Феруче. Большинство беженцев предпочло отправиться по главной дороге, которая через горы Вереш вела в Марку. Горящий замок освещал все вокруг, и в этом свете Сьонед видела раны куда более серьезные, чем ее собственные. Оствель спросил какую-то служанку, погиб ли кто-нибудь в пламени, но та лишь пожала плечами.

— Насколько я знаю, нет. Большинство было во дворе, пило за здоровье принцессы и новорожденного. — Лицо женщины внезапно сморщилось. — А теперь она умерла, и младенец, и три других мальчика тоже…

Мужчина, шагавший с ней рядом, сказал:

— Когда об этом узнает верховный принц, я и монеты не дам за жизнь каждого, кто в этот день оказался в Феруче.

Я не знаю вас. Должно быть, вы приехали с лордом из Кунаксы, который прискакал несколько дней назад. Посоветуйте своему хозяину как можно скорее исчезнуть. Я и сам собираюсь сделать то же.

Выслушав это, Сьонед слегка поколебалась, а потом потянулась к Оствелю и взяла его за руку.

— Оставь все как есть, — прошептала она. — Наверно, я никогда этого не узнаю. — Сьонед прошла еще несколько шагов, а потом горько добавила:

— По крайней мере я знаю, что собиралась убить Янте, и несу за это ответственность. — Она крепко прижала к себе ребенка. — Ниже моего достоинства делать вид, что это был несчастный случай.

Вскоре они отделились от толпы, незаметно скользнув в придорожные скалы. Когда последние беженцы прошли мимо, они вылезли и принялись спускаться по каменистой тропе, которая вела в гарнизон. Близился рассвет, когда они достигли намеченной цели. Укрывшись внутри, они стояли у выбитых окон и следили за тем, как высоко на скалах догорает Феруче. Сьонед качала испуганного младенца и не отдавала его ни Тобин, ни Оствелю даже тогда, когда принцесса предложила заняться ее ожогами на плече и щеке.

— Нет. Мне не больно. Оставьте меня одну.

У Тобин хватило мудрости не докучать ей. Сьонед, скрестив ноги, сидела в дверном проеме, держа в объятиях наконец-то уснувшего сына, и смотрела на горящий замок. Пока ребенок находился у нее на руках, можно было не думать ни о прошлом, ни о будущем. Пусть Тобин и Оствель заботятся о том, как им вернуться в Стронгхолд. А у нее на это не было сил.

Она опустила глаза на изумруд, снова занявший место на ее руке. Пламя, горевшее на вершине скалы, отражалось в глубинах камня, смешиваясь с его собственным огнем и собственной таинственной жизнью. Как-то давным-давно Андраде сказала ей, что если очень захотеть и как следует постараться, то видение станет явью. Да, она захотела и постаралась, и теперь на руках у нее бил ребенок и ожог на плече, который превратится в глубокий, широкий шрам.

Но другой ожог был у нее на щеке; ожог, которого не должно было быть, и пульсирующая, саднящая боль стала жгучим напоминанием о том, что сила делать видения реальностью — это еще не мудрость…

Над Речным Потоком вставал рассвет, такой же чистый, как бивший неподалеку родник, и Уриваль, начавший было сплетать солнечные лучи, задержался, чтобы насладиться красками утра. Они были нежными, розовато-серыми и кое-где зеленовато-золотистыми, смешанными с хрупкой голубизной неба, напоминавшей фиронский хрусталь. Пока сенешаль летел над Сиром, Луговиной и холмами Вере, усиливавшийся свет делал эти краски более яркими. И все же в них еще оставалось что-то туманное, неуверенное в себе, робкое, застенчивое и прекрасное.

Но цвета, встававшие над скалами Пустыни, были резкими и грубыми: в небо поднимались спирали черно-серого холодного дыма. Он увидел обуглившиеся руины того, что недавно было замком, и испытал такое потрясение, что тут же забыл о прекрасном рассвете. Уриваль искал признаки жизни и нигде не находил их. Тут и там язычки пламени долизывали остатки стропил, но все остальное казалось мертвым и черным. Отдалившись от крепости, фарадим заметил кучки людей с ввалившимися глазами, пробиравшихся через горы на запад. Их на несколько мер опередила группа — всадников; трое из них, нет, ошибки быть не могло, ехали на лошадях из конюшен лорда Чейналя. Он спросил себя, как к Янте могли попасть эти животные, и тут же увидел под седлами голубые чепраки Пустыни. Потрясение снова едва не заставило его потерять контроль над собой, и он издал лишь тихое восклицание, когда присмотрелся и увидел, что на каждой из этих лошадей едет огромный мускулистый страж, везущий в седле спящего ребенка.

Уриваль отступил и взлетел повыше в тихое утреннее небо, пытаясь преодолеть сумятицу в мыслях. Затем сенешаль вернулся к Феруче. Он догадался, кто эти дети, и пришел к выводу, что их мать, должно быть, мертва. Будь Янте жива, она никогда не отдала бы своих сыновей в чужие руки.

Уриваль снова покружил над почерневшими остатками замка. Его внимание привлекло какое-то движение. Три бледные фигуры, едва заметные на бледно-золотистом песке, пробирались к дороге на Скайбоул. Мужчина был высок и широкоплеч, его непокрытые темные волосы блестели на утреннем солнце. Пышные черные волосы одной из женщин были собраны узлом на затылке. Вторая женщина была выше ростом; плотно запахнутый плащ с капюшоном прикрывал то, что она крепко прижимала к груди. Уривалю не нужно было видеть цвет ее волос, чтобы понять, кто это. Ужас пронзил его при мысли о том, что сделала эта женщина.

Он свернул на юг, пролетел над Фаолейном, миновал засоленное болото, мерзкое творение Ролстры, и увидел лагерь Рохана, в котором несмотря на ранний час царило оживление. Уривалю захотелось разыскать юного Мааркена и рассказать ему о Феруче, но он поборол искушение. Андраде следовало узнать обо всем первой; в эту минуту она следила за приготовлениями Ролстры к битве, которая, как все знали, готова была разразиться со дня на день. Небеса над Верешем, где творил свои козни Отец Бурь, расчистились, и на многие меры, вплоть до самых Южных Вод, воздух был свободен от туч. Должно быть, Пандсала уже сообщила отцу то, что Андраде вскоре предстояло поведать Мааркену: наступала хорошая погода, самое подходящее время для атаки.

Вернувшись в Речной Поток, сенешаль очнулся в тихом саду, обнесенном стенами, и немного отдохнул перед тем как направиться к скамье, на которой он оставил Андраде. Она сидела погруженная в себя, закрыв глаза и крепко стиснув руки, и вокруг нее слабо поблескивал закрученный спиралью солнечный свет, как иногда бывало, когда за работу брались самые искусные из «Гонцов Солнца». Уриваль почтительно молчал, размышляя о том, как рассказать Андраде о Феруче, и вспоминая наклон тела Сьонед, несшей в руках что-то легкое…

Наконец Андраде открыла глаза, в которых искрилась радость, и засмеялась.

— Уриваль! Скорее, или ты все пропустишь!

Он подчинился и последовал за ней, ошеломленный весельем, окрашивавшим спектр Андраде в яркие цвета и плясавшим вокруг наспех сплетенных им лучей света. Примерно в сорока мерах от Речного Потока, далеко к югу от лагеря Ролстры, сооружали аванпост двести солдат верховного принца. Однако строгая военная дисциплина тут же полетела кувырком, ибо эти глупцы не придумали ничего лучшего, чем занять охотничьи угодья драконов, и разгневанный молодняк тут же напал на них.

Перепуганные лошади разбежались во все стороны, едва увидев нацеленные на них острые когти; конные мужчины и женщины удирали во все лопатки, а кое-кто лежал на земле, с головой закутавшись в плащи, пока юные драконы плевались огнем, кружились в воздухе и стрелой налетали на захватчиков, стремясь изгнать их со своей земли. Стремительно пикировавшие зеленовато-бронзовые, темно-золотистые и красно-коричневые создания с лета сильно выросли, но большинство их еще сохранило способность изрыгать огонь, который многим сильно подпалил зад.

Кругом царил хаос; враг был разгромлен полностью и окончательно. Серый дракончик с голубыми подкрыльями злобно реял над полевой кухней; когда повар обратился в бегство, крылатая тварь уселась на край огромного котла и роскошно позавтракала. Выхлебав почти все варево, она подняла голову и удовлетворенно рыгнула, испустив при этом целый сноп искр. Два юных дракона, один почти черный, а другой пятнисто-коричневый, устроили драку из-за фиолетового плаща; очевидно, их внимание привлек запах овечьей шерсти. Кое-кто из молодняка гнался за обезумевшими от страха лошадьми, у которых, казалось, отросли крылья. Какой-то дракончик вцепился когтями в седло, разорвал подпругу, поднял добычу в воздух и издал радостный крик. Но когда он наклонил голову и откусил кусочек сыромятной кожи, то с отвращением плюнул и уронил седло прямо на макушку какой-то женщины-воина, которая зашаталась, схватилась за голову и рухнула наземь, словно срубленное дерево.

Командир отряда, облаченный в фиолетовый плащ с огромной прорехой на расшитой золотом спине, цепляясь за гриву скакавшего галопом коня, тщетно пытался собрать своих солдат. Он поднял руку и помахал ею в воздухе. Это привлекло внимание разозленного голубовато-зеленого дракончика, и офицер чуть не лишился нескольких пальцев. Поняв всю тщетность своих попыток, командир отдал себя на волю коня и в панике бежал с поля битвы, отдав его во власть драконов.

Вернувшись в Речной Поток, Уриваль и Андраде хохотали до изнеможения.

— Потрясающе! — наконец выдавила, Андраде. — Ах, мои дорогие малыши! Ты видел, как этот зелененький гнался за мужиком в нижнем белье?

Уриваль опустился на скамью и вытер с глаз слезы.

— Не помню, когда я так смеялся в последний раз!

— То ли еще будет! — заверила его Андраде. — Надо непременно рассказать об этом Рохану. Он сочтет это хорошей приметой! Пока ты будешь собираться в дорогу, я свяжусь с Мааркеном и в красках опишу ему всю картину. Кажется, наш принц драконов приобрел союзников, о которых и не мечтал!

Только подойдя к воротам, Уриваль вспомнил, что не рассказал ей о Феруче. Он слегка помедлил, а потом пожал плечами и решил не портить Андраде настроение. Скоро она и так все узнает. Он открыл ворота и вышел на поле, где грелись на солнышке люди, одетые в форму солдат Ролстры. Один из них поднялся и улыбнулся сенешалю.

— Отличный денек, милорд!

— Верно, Каль. Поэтому пора в дорогу.

— Куда, к морю? — пылко спросил он, но тут же рассмеялся, когда Уриваля передернуло. — Ах да, я совсем забыл, что вы «Гонцы Солнца»! Ну что ж, по крайней мере, скоро можно будет сбросить с себя форму верховного принца, а это большое облегчение. — Каль похлопал по расшитой золотом тунике и шутливо сморщился от отвращения.

— Как поживает наш друг капитан? Пришел в себя после всей этой лжи, которой он морочил голову гонцам Ролстры?

— О, после проигрыша в кости он настроился на философский лад. Хотите до отъезда посадить его под замок вместе с остальными?

— Да. Леди Висла немало удивится, когда вернется домой, — усмехнулся Уриваль. — Мы заберем с собой всех лошадей, так что даже если им удастся удрать, они не смогут вовремя предупредить Ролстру.

Сенешаль дал людям указания и вернулся во двор, посмеиваясь при воспоминании о том, как удивился капитан, когда одним прекрасным зимним утром перед ним распахнулись ворота Речного Потока и леди Андраде выразила готовность вернуться в Крепость Богини, эскортируемая отрядом Ролстры. Моряки Ллейна, привыкшие в бурю карабкаться по вантам и однажды ночью без труда перебравшиеся через заднюю стену крепости, избавили капитана и сопровождавших его десять человек от оружия и одежды и лишили возможности предупредить товарищей о засаде. Когда в замок явилась другая партия, ее постигла та же участь. Таким образом практически без всяких потерь весь отряд Ролстры был бережно препровожден в винный погреб Речного Потока. Андраде рассудила, что лорд Давви не станет поднимать шума из-за потери нескольких бочонков вина; кроме того, она вовсе не хотела, чтобы люди Ролстры жаловались на плохое обращение. Только капитану было позволено остаться в своем шатре, однако при нем безотлучно находились несколько остроглазых моряков. Когда от Ролстры прибыли гонцы, капитан разговаривал с ними совершенно правильно. Сильно помог делу нож, ненавязчиво приставленный к спине командира.

Это помогло Андраде покинуть Речной Поток тогда, когда захотела она сама, а не когда приказал Ролстра. Действительно, одна тюрьма ничем не отличается от другой, если не учитывать того, кто находится внутри, а кто стережет ее снаружи.

И только одно омрачало всеобщее веселье: Чиана. Чтобы все прошло благополучно, ее пришлось запереть в комнате, прикрутить к стулу и обвязать рот полотенцем. Конечно, такое обращение мало кому пришлось бы по вкусу, и Уриваль каждый день ожидал какой-нибудь изощренной мести. Если девчонка не образумится и сегодня, придется привязать ее к седлу и заткнуть рот кляпом.

Но предотъездная суматоха заставила его забыть о Чиане. Когда же все были готовы отправиться в путь, девчонка исчезла. Уриваль обыскал весь замок, выходя из себя от беспокойства и нетерпения, а потом спустился во двор и доложил о своей неудаче Андраде.

Она расхаживала по вымощенному булыжником двору и готова была лопнуть с досады.

— Ты знаешь, что выкинула эта девчонка? Обманула одного из этих дураков грумов, выклянчила у него лошадь и сбежала!

— Скатертью дорога, — пробормотал Уриваль. — Чтоб ей заблудиться и утонуть… — И тут же, пользуясь тем, что настроение Андраде было безнадежно испорчено, рассказал ей о том, что произошло в Феруче.

В тот день Ролстре предстояло пережить три потрясения, одно хуже другого, и Пандсале пришлось стать свидетельницей каждого из них.

Первое потрясение ждало принца после завтрака, во время утреннего обхода лагеря. Ролстра поднялся поздно, и Пандсале пришлось дожидаться отца возле шатра, поскольку принцу нравилось совершать обход в ее компании, показывая солдатам, что у них есть собственный «Гонец Солнца». Отец с дочерью пустились в путь, обмениваясь замечаниями о наступившей хорошей погоде и приближении решающей битвы, когда на гребне невысокого холма на южном конце лагеря появился всадник и опрометью понесся вниз. Остатки разбитого отряда в беспорядке скакали следом. Капитан скатился с лошади, низко поклонился принцу и начал бормотать какую-то чушь о драконах.

— Их слетелось видимо-невидимо, и все они накинулись на нас! Мы сражались с ними, но все оказалось бесполезно, ваше высочество! Не иначе как этот колдун принц Рохан призвал их, или он, или его жена, эта фарадимская ведьма! Там их были сотни, ваше высочество; когти у них как мечи, дышат огнем… Нам пришлось отступить, а не то все мы сложили бы там голову! Точно, это дело рук Рохана!

Пандсала следила за тем, как изумленный отец молча смотрел на командира, показывавшего в доказательство своей правоты три окровавленных пальца. Тем временем прибывали все новые и новые свидетели-солдаты лучшего кавалерийского отряда верховного принца, и с пеной у рта подтверждали рассказ своих более удачливых товарищей. Выяснилось, что большинство убежавших лошадей так и не удалось поймать и что остальные воины возвращаются в лагерь пешком. Пандсала, пытаясь сохранить бесстрастное выражение, быстро подсчитала вернувшихся. Лицо ее отца, не прошедшего суровой школы Крепости Богини, по очереди отразило все цвета радуги.

— Тридцать пять! — прорычал он. — Из двух сотен вернулось тридцать пять человек, и ты смеешь говорить мне, что спас отряд? Ну ты, идиот! Драконы! Неужели ты веришь, что Рохан действительно приказал им напасть на вас?

Командир рухнул перед. ним на колени.

— Умоляю о прощении, ваше высочество, но другие подтвердят… атака была такой яростной, что не отступи мы, от нас не осталось бы и тридцати пяти…

— Хватит! — Ролстра стремительно обернулся и указал пальцем на дочь. — Ты! Это твоих рук дело!

— Я? — воскликнула оскорбленная Пандсала. — Значит, это моя вина в том, что он оказался круглым дураком? Я советовала тебе послать отряд против кавалерии Рохана, которая скрывается в лесах на юге. Разве я велела этому кретину разбивать лагерь на угодьях драконов, как он, кажется, сделал? Интересно, при чем тут я?

Ролстра пнул распростертого командира сапогом в бок.

— Убирайся с моих глаз, — прохрипел он. — И скажи спасибо, что теперь мне понадобится каждый, кто умеет ездить верхом!

Ролстра стремительно пошел прочь. Пандсала, державшаяся на почтительном расстоянии, заторопилась следом: любопытно было посмотреть, что будет дальше.

Он обошел лагерь по периметру, причем шагал значительно быстрее, чем обычно. От величественной поступи Ролстры не осталось и следа. Отец задержался лишь у конных пикетов, но туда рассудительная Пандсала не пошла. Принц Ролстра выходил из своего шатра, когда грянуло третье, но не последнее за этот день потрясение. Разведчик в окровавленной тунике, с торчащей в плече стрелой, опустился на колени и снизу вверх посмотрел на верховного принца.

— Ваше высочество, войска Пустыни перешли в наступление! Они уже близко!

Глава 30

Рохан надел латные рукавицы, подобрал поводья и повел плечами, пытаясь привыкнуть к боевым доспехам. На нем была тесная кожаная туника темно-голубого цвета, отделанная на груди и спине бронзовыми пластинками, сверкавшими словно золотые. Доспехи Чейна были такими же, однако туника его была темно-красной, а Давви носил бирюзовые цвета принца Сира. Они были изукрашены как попугаи; идея заключалась в том, чтобы собственные солдаты могли видеть их с расстояния в меру величиной. Конечно, и враги тоже, но… Рохан только пожал плечами. Безусловно, доспехи предназначались для их защиты, однако играли скорее декоративную роль. Сегодня вождям не пристало участвовать в битве. Это была не какая-нибудь скоротечная схватка, а решающее сражение по всем правилам военного искусства. Им отводилась роль принцев и полководцев, а не рядовых воинов.

Рохан успокаивал застоявшегося на месте Пашту, зная, что злобный жеребец рвется в бой, вступить в который принц мог только в одном случае: если Чейн будет убит или смертельно ранен и армии будет грозить разгром. Но даже тогда вокруг него возникла бы защитная стена из мечей и щитов. Кто угодно может умереть, но только не он, сказал себе Рохан. Только не их принц драконов.

Давви все еще улыбался, вспоминая о новости, которую недавно сообщил Мааркен. Андраде связалась с ним и рассказала о нападении драконов на отряд Ролстры.

— Не понимаю, зачем им вообще понадобилось забираться так далеко на юг, — заметил он, пока все ждали сигнала Чейна к началу атаки.

— Наверно, отвлекающий маневр. Хотя я представления не имею, почему Ролстра решил, что мы пошлем туда солдат и заставим их совершить конный рейд по холмам. — Рохан тихонько фыркнул. — Драконьи угодья! Я дорого дал бы, чтобы посмотреть на это!

— Может, следовало бы загнать их туда, чтобы драконы могли завершить дело, — задумчиво проговорил Давви.

— Благодарю покорно! Предпочитаю честную мужскую битву в чистом поле. Не хочу, чтобы, дракончики откусили мне нос. Нет никакой уверенности, что эти маленькие бестии узнают своего принца!

Драконы уже сослужили Рохану хорошую службу, нанеся войскам Ролстры не столько физический, сколько моральный урон. Когда эта весть разнеслась по армии Пустыни, воины ликующими криками приветствовали своего принца. Теперь они были совершенно уверены в поражении врага. Рохан и сам чувствовал странное возбуждение в струившейся по жилам крови, которое нельзя было объяснить одним ожиданием битвы или победы, хотя оно, безусловно, тоже сыграло свою роль. Он ощущал примерно то, что, по словам Сьонед, она испытывала во время полета на солнечном луче: легкость, стремительность, свободу, прикосновение к цветам самой Богини…

В ожидании сигнала Чейна Рохан и Давви отделились от войска и въехали на небольшой пригорок, чтобы бросить взгляд на раскинувшийся внизу лагерь Ролстры. Отряды занимали всю равнину площадью примерно в пять квадратных мер. Ни у одного из противников не было значительного преимущества. Потеря почти двух сотен всадников из-за утреннего нападения драконов почти уравняла численность кавалерии. Хотя превосходство здесь все еще оставалось на стороне Ролстры, для Чейна оно было приемлемым. Но зато Рохан обладал преимуществом внезапного нападения. Тревога охватила лагерь верховного принца; там царила отчаянная суета.

Рохан заметил кивок Чейна и поднял сжатый кулак. Прозвучал сигнал драконьего рога, и внезапно перед принцем ожили диспозиции, размеченные на карте военных действий.

Семьдесят всадников двинулись по склону холма справа от Рохана; слева стройными рядами маршировала пехота, каждый фланг которой обрамляло пятьдесят лучников. Оставшиеся восемьдесят всадников, сотня пехотинцев и сотня лучников веером развернулись по обе стороны от Рохана, образовав полукруг, который впоследствии должен был сомкнуться вокруг Ролстры. Пока войска занимали позицию, он выжидал, следя за блеском мечей и кос и солнечными зайчиками, отражавшимися от бронзовых наплечников., — И все, — пробормотал Рохан так тихо, что его расслышал только Чейн, тут же припомнивший обещание принца больше никогда не убивать драконов. — Мой меч заржавеет, но я буду только рад этому.

— И я тоже, мой принц, — спокойно отозвался Чейн. Рохан уставился на зятя, удивленный словами испытанного товарища по оружию.

— Правда?

Едва заметная, слегка задумчивая улыбка появилась на губах Чейна.

— Правда. Знаешь, лорд Эльтанин был прав, когда говорил о стенах.

— Но ведь никто не узнал нас! — снова воскликнула Тобин. — А даже если кто-то и умер, разве поверят людям, которые бросили свою хозяйку и тем запятнали свою честь? Особенно если их слова будут противоречить тому, что утверждают две принцессы?

Сьонед наклонила голову и прижалась лицом к личику ребенка, стараясь не слышать доводов, звучавших у нее за спиной. Она сосредоточилась на ходьбе; измученное тело требовало отдыха, воды и пищи.

Голос Оствеля был грубым и хриплым от усталости.

— Ты собираешься построить жизнь мальчика на лжи? А что будет, когда он станет старше и люди расскажут ему о том, что случилось в Феруче?

— Кто осмелится на это?

— Ты всерьез надеешься, что малыш никогда ничего не узнает?

— И кто же ему расскажет обо всем? Ты? — вызывающе спросила Тобин.

Сьонед остановилась и обернулась.

— Ребенок мой, — отчетливо сказала она. — Я ждала его. Я воспитаю его и дам ему имя. Только мать может дать имя своему ребенку. Этот малыш мой. — Она по очереди посмотрела на каждого, а потом снова пустилась в путь.

Спор прекратился.

Когда они проходили мимо каменных скульптур Двора Бога Бурь, Сьонед не видела этого мрачного великолепия. Лучи зимнего солнца заставляли выветрившиеся скалы отбрасывать таинственные, пугающие тени. Подъем из ущелья оказался очень тяжелым. Измученная Сьонед не смогла идти дальше и без сил опустилась наземь. Дитя слабо тыкалось носом в ее грудь, однако Сьонед было нечем кормить его. Старая Мирдаль знала травы, которые вызывали у рожениц прилив молока, и обе они надеялись, что эти травы помогут и Сьонед. Принцесса с радостью ухватилась за возможность самой вскормить ребенка и стать для него источником жизни. Однако роды были преждевременными, и Сьонед оказалась не готовой к этому. Нужно было как можно скорее добраться до Скайбоула, иначе ребенку грозила смерть.

— Бедный малыш, — пробормотала Тобин, садясь рядом со Сьонед и проводя пальцем по мягким как пух золотым волосам младенца. — Если бы только мы не лишились лошадей…

Сьонед кивнула.

— Он поест вечером в Скайбоуле. А потом я дам ему имя. Ты понадобишься мне, Тобин.

— Ты не будешь ждать? Рохан…

— Должен будет простить мне еще одну вину, — тихо закончила она и подняла глаза на Оствеля. — И он простит меня скорее, чем я тебя за то, что ты не дал мне убить Янте.

Оствель пожал плечами и холодно ответил:

— Лучше никогда не простить меня, чем никогда не простить себя. — Он посмотрел на солнце. — Если ты уже отдохнула, пора в дорогу.

Теперь шествие возглавлял Оствель; Сьонед шла рядом с Тобин и старалась ни о чем не думать. Однако из этого ничего не получалось.

Она убила. Намеренно или нет, но она воспользовалась своей силой, и это привело к гибели людей, как много лет назад во время Риаллы, так и теперь в Феруче. Но ей не требовалось прощения Андраде, Оствеля или Рохана. Она не нуждалась даже в том, чтобы самой простить себе эту вину. Сьонед сверху вниз смотрела на спящего сына и молила Богиню, чтобы та не позволила ей увидеть осуждение в глазах этого мальчика.

— Давви! Сзади! — Рохан развернул коня, чтобы прикрыть шурина, и оставил незащищенной собственную спину. Он взмахнул запястьем, и копье, едва не пронзившее Давви, упало наземь. Остроглазый воин, носивший фиолетовые цвета Ролстры, сделал стремительный выпад, и его меч пробил кожаную тунику Рохана, заставив вскрыться старую рану в правом плече. Принц выругался, повернулся в седле и прикоснулся каблуками к бокам Пашты. Задние копыта взлетели в воздух и угодили мечнику в живот.

Рохан зашатался, и Тилаль, по щеке которого струилась кровь, тревожно вскрикнул. Давви приказал сыну вывести принца из битвы. Рохан заколебался, но онемевшая правая рука не позволяла ему держать меч. Тилаль осторожно наклонился, принял у него поводья Пашты и погнал свою лошадь галопом, не обращая внимания на мрачную фразу принца о том, что его уход могут расценить как отступление.

Когда они оказались в безопасности посреди деревьев, росших на вершине холма, Тилаль спрыгнул с лошади и крикнул лекаря. Рохан глянул на него сверху вниз, и мальчик тут же осекся.

— Милорд, вы ранены… это мой долг…

— К чертям твой долг!

— Лучше помолчи, — проворчал знакомый голос. Откуда ни возьмись появился Чейн с белой повязкой на правой руке и здоровой левой стащил Рохана с седла.

— Либо ты покажешься лекарю, либо я сам свяжу тебя.

После кубка крепкого вина и наспех сделанной перевязки Рохан скрепя сердце признал, что Тилаль и Чейн были правы. Его угрюмый тон заставил Чейна слегка усмехнуться.

— Как великодушен и щедр наш принц… — пробормотал он и повернулся к юному оруженосцу. — Не беспокойся из-за своего пореза над глазом, Тилаль. Шрама не останется, и твоя красота ничуть не пострадает.

Мальчик вспыхнул и потрогал повязку на лбу.

— Это просто царапина…

— У меня тоже, — сказал Чейн, постукивая пальцем по своему перевязанному предплечью. — Но досталось мне поделом: я не ожидал, что Ролстра будет атаковать с севера. Пусть это будет уроком и тебе, Тилаль. — Он потянулся и покачал головой. — Похоже, я старею. Но драка идет на славу. Какая жалость, Рохан, что ты не увидишь ее окончания.

— Черта с два не увижу! — Принц подвигал плечом и снова вздрогнул от боли. — Сейчас начнет действовать целебная мазь, и я снова возьмусь за меч…

— Да ну? Тогда лови! — Чейн бросил ему пустой кубок и удивленно заморгал, когда Рохан легко поймал его. — Ладно, твоя взяла, — пробормотал он.

— Еще не совсем, но осталось недолго, — пошутил Рохан, мужественно скрывая боль в плече, и продолжил:

— Благодаря атаке Ролстры мы сильно сместились на север. Давви взял командование на себя, а мы тем временем показали им, что такое когти дракона. Но центр Ролстры еще держится и не торопится отступать. Что дальше, тактик ты наш?

— Я прикажу южному крылу временно отступить, и это слегка смутит противника. А мы тем временем обойдем их с фланга и ударим в тыл. — Он огляделся, подобрал и начертил на песке план операции. — Вот так. Понял?

Рохан как следует запомнил чертеж и кивнул.

— Верно. Тилаль, коня!

— Но ваша рана, милорд…

— Все прошло, — весело солгал Рохан. — Вперед! День близится к концу, а я еще не видел Ролстру.

— Сообщи, когда найдешь его, — напомнил Чейн.

— Обязательно. Богиня знает, как ты легок на подъем.

— Тобин находит, что в этой игре мне нет равных, — сообщил Чейн, в глазах которого прыгали чертики.

— Лучше бы ей найти тебя в конце дня целым и невредимым. — Он сел в седло и коротко пожал руку зятя. — Удачи, и да благословит тебя Богиня.

— И тебе того же, мой принц.

Дневной свет начал гаснуть, а вместе с ним гасло и сопротивление Ролстры. Мааркен зажег на верхушке холма Огонь «Гонца Солнца», который освещал ближайшую часть поля битвы. В этом зловещем свете Рохан колол, рубил, убивал и был безмерно рад, что обстоятельства позволили ему лично участвовать в битве. Если бы ему пришлось наблюдать за боем со стороны, он бы сошел с ума. Его ярость тут же передалась воинам Пустыни: эхо боевого клича, которым они приветствовали своего принца, еще звучало в его ушах!. Если уж его мечу суждено в последний раз напиться крови, то он напьется ее вволю!

Каждую свободную секунду он поднимал глаза и отчаянно пытался высмотреть Ролстру. Неужели этот трус успел бежать? Или прячется? Да где же он, черт побери? И что с Пандсалой? Неужели она все еще следит за битвой при свете заходящего солнца и направляет армии отца? Ничего, он найдет их, даже если это займет всю ночь и все утро!

И тут до него донесся крик Тилаля. Рохан увидел группу всадников, вихрем мчавшихся с юга. Около пятидесяти человек прорывались сквозь строй воинов Пустыни. Было слишком далеко, чтобы узнать их в лицо. Расчистив себе путь среди всадников, носивших цвета Саумера Изельского, принц зарычал от гнева, когда его меч запутался в кожаной портупее убитого им воина. Освободив клинок, Рохан проревел Тилалю:

— Найди Чейна! Это может быть Ролстра!

— Сию минуту, милорд!

Действие мази кончалось; вновь начинала болеть рана. Он ощущал, как по спине течет теплая струйка, и даже стоявший вокруг смрад смерти не заглушал запаха его собственной крови. Рохан продолжал сражаться, одним глазом поглядывая на приближавшихся всйдников и боясь, что кто-нибудь отнимет у него право собственноручно убить верховного принца.

А когда Рохан вновь пробился сквозь лес вражеских мечей и копий и рядом оказался Чейн, они погнали своих усталых коней по кучам изувеченных трупов. Но навстречу им скакал вовсе не Ролстра. Луч заходящего солнца осветил пылавшее от возбуждения лицо Андраде.

Ее распустившиеся светлые волосы с серебряными прядями летели по ветру и в беспорядке падали на плечи. Андраде натянула поводья только тогда, когда оказалась совсем рядом; глаза ее светились безумным блеском.

— Ты упустил его! — воскликнула она. — Он проскакал мимо нас на юг! Ты упустил его, Рохан!

— Слава Богине, еще нет! — прокричал в ответ принц. — Чейн!

— Да, мой принц.

— Я еду с вами, — мрачно заявила Андраде. Рохан расхохотался ей в лицо.

— Хочешь насладиться местью, да, Андраде? Если не отстанешь, то едем. Но уговор — не вмешиваться! — Он обернулся к Тилалю. — Ступай к отцу, и не спорь со мной! Скажи ему, что я ускакал и доверяю ему честь закончить битву. Пусть сам очистит от врагов свою родную землю, как он и хотел. Ты и Мааркен остаетесь с ним. Это приказ, оруженосец!

Тилаль с несчастным видом повиновался. Тем временем к Чейну присоединились тридцать всадников, мужчин и женщин с утомленными битвой, но решительными лицами. Лорд Радзинский прищурился и обвел взглядом эскорт Андраде.

— Моряки Ллейна. Отщипните кусочек победы и отнесите своему принцу!

Радость засветилась в глазах их предводителя, однако он тут же смущенно поглядел на Андраде. Леди Крепости Богини кивнула.

— Иди и сражайся, Каль, — коротко сказала она. Он низко поклонился, благодаря за освобождение от службы, а затем обратился к Рохану:

— Одна просьба, милорд. Лучше сожгите наши корабли, но не дайте Ролстре подняться на борт.

— Он далеко не уйдет. Обещаю тебе.

— Я тоже поеду с тобой, милорд. Тебе понадобится Огонь «Гонца Солнца», чтобы найти верховного принца, — тихо сказал Уриваль и с опаской поглядел на Андраде, словно ожидая возражений. Рохан снова засмеялся.

— Что, муки совести? С тех пор, как ты сосватала мне Сьонед, мы связаны одной веревочкой. Едем, тетя! Ты полюбуешься на дело своих рук.

Когда погасли последние тени и наступила безлунная ночь, Сьонед преклонила колени на краю озера Скайбоул. На голубом с золотом одеяле лежал ребенок. Живот его был полон козьего молока; сытый младенец жмурил сонные глазки, ведать не ведая о треволнениях, причиной которых он стал.

Скайбоул был почти так же пуст, как и Стронгхолд. Те, кто ушел сражаться в Тиглат, еще не вернулись, а немногие оставшиеся безропотно согласились считать ребенка сыном Сьонед. Тобин и не ожидала от них ничего другого. Привыкнув годами хранить секрет драконьего золота, они ни за что не разгласили бы еще одну тайну.

Тобин стояла на коленях слева от Сьонед, Оствель — справа. Место с видом на Пустыню, которое должен был занимать Рохан, оставалось свободным. Ребенок что-то сонно лепетал; в полутьме его бледное тельце, крошечное по сравнению с безбрежной Пустыней и огромным, полным звезд небом, казалось чудом природы.

— Дитя… — наконец прошептала Сьонед, начиная ритуал, — ты часть этого мира. Вода утолит твою, жажду, Воздух наполнит легкие, Земля направит твои шаги, а Огонь согреет тебя в зимнюю стужу. Все они твои по праву рождения, по праву каждого родившегося, будь он мальчик или девочка.

Когда Сьонед сделала паузу, Тобин вспомнила другие обряды наречения, когда эти же торжественные слова звучали над Мааркеном и Яни, над Андри и Сорином. Оствель стиснул лежавшие на коленях руки, и Тобин поняла, что он тоже вспоминает ночь, когда в присутствии Сьонед и Рохана Камигвен нарекала новорожденного Рияна.

— Но ты принц, — медленно продолжала Сьонед, и Оствель поднял глаза, не меньше Тобин испуганный этим отступлением от освященной временем традиции. — Твои отцы, деды и прадеды были принцами, и тебе самому предстоит стать отцом новых поколений принцев. Многое дал тебе этот мир, но многого и потребует взамен.

Сьонед подняла руки, замерцало кольцо с изумрудом, и с озера, раскинувшегося за ее спиной, прилетел легкий ветерок. Воздух принес с собой туман, символизировавший Воду, и легкие пылинки Земли. Тобин, не в пример Оствелю, чувствовала, как осторожно сплетается прекрасная и тонкая, словно паутинка, невесомая ткань звездного света, отдававшего дыханию ветерка свой бледный Огонь. Тихий смерч окружил их, мало-помалу собравшись в тугую мерцающую спираль, остановившуюся на расстоянии вытянутой руки над годовой ребенка.

Тобин переполняли восхищение и страх. Фарадимы пользовались светом солнца и лун, но никогда не прибегали к свету звезд. Сейчас Сьонед совершала нечто неслыханное, вытягивая из воздуха почти невидимые нити и создавая для своего сына собственный, единственный и неповторимый обряд наречения.

— Дитя, от имени твоей родственницы Тобин, дочери Зе-хавы и Милар, жены Чейналя, матери троих сыновей, я дарю тебе Воздух, этот вздох Отца Бурь, смягченный по милости Богини. Когда придет пора расправиться твоим крыльям, да поможет тебе ветер — такой же сильный, как женщина, от чьего имени я вручаю тебе этот дар.

Звездный свет упал на Тобин; детская головка повернулась, и огромные глаза ребенка устремились на его тетю. Увидев, что в туманном вихре замерцали ее собственные цвета — янтарь, аметист и сапфир. Тобин затаила дыхание.

Сьонед заговорила снова.

— Дитя, от имени этого мужчины — Оствеля, сына Остлача и Авины, мужа Камигвен, отца одного сына, я дарю тебе Воду, чтобы очистить твою душу; ибо душа его чистейшая из всех, которые я когда-либо знала.

Она сделала еще один жест; колеблющееся мерцание осветило напряженное лицо Оствеля, и к смерчу добавились новые цвета: темно-гранатовый, ярко-рубиновый и черно-ониксовый — видеть которые он не мог. Впрочем, как знать? Во всяком случае, когда Сьонед ткала запретный звездный свет, он поднял на нее глаза, полные священного трепета.

— Дитя, от имени твоего отца Рохана, сына Зехавы и Милар, я дарю тебе Землю — окружающий тебя песок, камень и Пустыню, которой ты будешь править так же мудро, как тот, кто делает тебе этот подарок. Это его плоть, так же как и твоя собственная. — И в вихре света закружились дотоле не виданные Тобин цвета: чистая белизна алмаза, густая синева сапфировых глаз Рохана, золотистый янтарь его солнечных волос. Эти танцующие, мерцающие в ночи цвета были цветами ее брата, напомнила себе Тобин.

— Дитя… — Сьонед притянула к себе тихо кружащийся звездный свет и подняла его над младенцем. — Мое дитя, я дарю тебе Огонь, чтобы он всегда освещал твой путь. Прими Огонь «Гонца Солнца» в дар от матери, которая вместе с ним вручает тебе и имя.

Руки ребенка неуверенно потянулись к сплетенным цветам, и Сьонед позволила ему на мгновение прикоснуться к ним. Затем она подняла Воздух, Воду и Землю, сотканные воедино с Огнем звезд, и сбросила их вниз, в Пустыню. Ткань, к которой прибавились цвета самой матери, развернулась словно скатанный гобелен, и Сьонед впервые произнесла имя своего сына.

— Поль… — прошептала она. — Рожденный звездным светом… Вот твое имя, мой сын, а вот твоя мать, которая дарит тебе все это…

Подняв мальчика на руки, она повернула его лицом к разворачивавшейся над Пустыней световой ткани, подрагивавшей, как летящие из печной трубы снопы искр или растущие на клумбе цветы, которые склоняют свои яркие головки под порывом ветра. Эта ткань скользнула по подъемам и впадинам раскинувшихся внизу дюн, окутала скалы, заставив их засиять голубым, красным, зеленым и золотым цветом, пронизанным мерцающими алмазными искрами. Наконец прозрачное покрывало медленно всосалось в песок, и снова вокруг воцарилось освещенное звездами безмолвие…

Спустя мгновение Сьонед скороговоркой произнесла традиционную фразу, которой завершался обряд наречения:

— Долг матери — дать имя своему ребенку. Я выполнила этот долг. Мальчика зовут Поль.

Но даже эти простые, обыденные слова не смогли разрушить чары, в плену которых оказалась Тобин. Она знала, что стала свидетельницей чего-то невиданного и неслыханного, чего-то такого, о чем не приходилось и мечтать. И все же было что-то знакомое в том, что пронзало ее мозг и душу. Да, она уже испытывала это чувство в ночь похорон отца, когда фарадимы сплетали лунный свет и увлекли ее с собой. Но сейчас не было ни солнца, ни лун, не было света, чтобы соткать дорожку и расстелить ее по небу: ничего, кроме звезд и их нежного Огня. Тонкие, почти прозрачные полоски света, открытого Сьонед, по-прежнему трепетали вокруг; сама же Сьонед все еще стояла на коленях, крепко обнимая ребенка и подняв вверх затянувшиеся поволокой глаза. Тобин понимала, что ее невестки здесь нет: принцесса неслась куда-то на этих лентах, сотканных из звездных лучей. Она крепко закрыла глаза и последовала за Сьонед.

Тобин не успела испытать чувства полета, почти мгновенно оказавшись над полем битвы. В сиянии Огня она увидела горы собранных трупов, увидела перевязанных раненых и содрогнулась. Где ее муж, ее сын, ее брат? Тобин ощущала впереди цвета Сьонед, разыскивавшей их так же отчаянно, как и она сама. А потом они соединились, скользя по одной и той же нити звездного огня, пролетели над безмолвным полем, над крошечными холмами; покоившиеся между этими холмами тенистые долины с высоты казались неглубокими впадинками между мускулами мощной мужской спины.

А затем она увидела и узнала две группы всадников, стоявших лицом друг к другу в широкой долине. Она видела своего мужа. Высокий, стройный, Чейн сидел на коне совершенно неподвижно, напоминая скорее изумительную статую воина, чем живого человека. Она видела брата, золотые волосы которого в свете звезд казались серебряными. Гордо подняв голову, он ожидал чего-то, такой же неподвижный, как Чейн. Она видела Андраде, светлые волосы которой струились по спине; странно беспомощная, она настойчиво пыталась втолковать что-то, но ни Рохан, ни Чейн не обращали на нее внимания. Там были какие-то другие люди, но Тобин не смотрела на них, потому что звездная дорожка стремительно преодолевала пустоту и упиралась прямо в Ролстру.

Верховный принц резко взмахнул рукой, и вперед выехала хрупкая молодая женщина. Навстречу ей шагом поехал Чейн. Они обменялись несколькими словами, которых Тобин слышать не могла, а резкие тени на усталых лицах не позволяли ей читать по губам. Однако она увидела, что Чейн медленно кивнул, а когда женщина выпрямилась после ответного кивка, означавшего согласие, Тобин узнала в ней Пандсалу. Оба вернулись к своим принцам, и Рохан с Ролстрой спешились.

Смущенная и испуганная, Тобин дрожала, вцепившись в звездный луч. Андраде подняла вверх обе руки со сверкающими кольцами, ее рот открылся, и она выкрикнула какие-то слова, очевидно, означавшие строжайший запрет. Когда Андраде откинула голову, ее лицо было страшным. Ролстра что-то крикнул в ответ, и Рохан покачал головой. Теперь даже Андраде не могла ничего изменить.

Оба принца сбросили с себя боевые доспехи и одежду, оставшись только в штанах и сапогах. Правое плечо Рохана было забинтовано; сквозь повязку сочилась кровь, расплываясь на бинте зловещим пятном. Чейн что-то торопливо говорил ему, жестикулировал, предупреждал, а Рохан с отсутствующим видом кивал и обнажал меч. Тобин послышался гневный свист, с которым вылетел из ножен и полыхнул в ночи длинный стальной клинок, такой же гибкий и бледный, как его хозяин.

Наконец Андраде сдалась, злобно отдернув руку, когда к ее рукаву прикоснулся Уриваль. Оба фарадима разъехались в разные стороны и спешились. Уриваль подошел к шеренге солдат Ролстры и встал с краю. Оба «Гонца Солнца» выждали мгновение, а затем подняли руки с небольшими шарами Огня. Люди Рохана создали полукруг с одной стороны, люди Ролстры — с другой. Фарадимы замыкали этот круг, держа в раздвинутых руках колеблющийся Огонь, дававший достаточно света, чтобы принцы могли увидеть и убить друг друга. Андраде стояла с опущенной головой; плечи ее поникли, как у старухи. Тобин видела это и жалела тетку, но знала: какие бы планы ни строила леди Крепости Богини, смертельный поединок Рохана и Ролстры был единственно возможным решением. Только так можно было положить конец войне.

Они медленно сблизились, тщательно следя друг за другом. Все преимущества юности, силы и быстроты Рохана были сведены на нет раной в плече, замедлявшей движения и изнурявшей его тем сильнее, чем дольше тянулся поединок. Ролстра был тяжелее и мощнее; и хотя прошло много лет с тех пор, как принц пользовался своим воинским искусством, упругие мускулы по-прежнему играли под его кожей, да и реакции он не утратил, что подтвердило первое же движение его меча.

Тобин не слышала ни звона клинков, ни хриплых стонов, вырывавшихся у брата, когда боль от удара пронзала его раненое плечо. Она не слышала насмешек, которыми Ролстра осыпал своего противника, однако заметила непонятную искру, слабый блеск стали, обнаженной в задних рядах людей Ролстры. Солдаты верховного принца задвигались, освобождая кому-то дорогу. Звездный свет закружился вокруг Тобин, и ее бурлящие от страха цвета сдвоились, переплелись с цветами Сьонед, Уриваля, Андраде и пятого, прошедшего обучение, но не слишком искушенного фарадима. Но внезапно к ним присоединился кто-то еще — крошечный, неосознанный дар, пробудившийся и восставший в ответ на призыв Сьонед. Свет и тень с плеском пронеслись мимо Тобин, пронизали ее, и она потеряла свои цвета в бешеном вихре, рожденном Огнем звезд.

Андраде была слишком ошеломлена внезапным нападением на ее сознание и опомнилась лишь тогда, когда стало слишком поздно. Помимо воли вплетенная в ткань звездного света, леди Крепости Богини мгновенно увидела нож, занесенный для предательского удара, однако машинально отметила, что впервые с тех пор, как на ее палец было надето десятое кольцо, она вынуждена подчиниться власти другого «Гонца Солнца».

Холодное серебряное пламя окутало двух принцев; языки грозного звездного света прянули вверх, образовав накрывший Рохана и Ролстру сверкающий купол трепещущего Огня. В этом куполе вспыхивали цвета спектра каждого фарадима, все теснее и теснее сплетавшиеся друг с другом: самой леди, Уриваля, Тобин, Сьонед и двух новичков, присутствие которых поразило Андраде до глубины души. Слишком поздно поняв, что Сьонед поймала ее в ловушку, она отчаянно забилась и попыталась управлять звездным светом. Но эту ткань ткала Сьонед, поэтому Андраде оставалось только смириться и беспомощно следить за тем, как из нее уходит потребовавшаяся Сьонед сила.

Рохан отшатнулся, ослепленный сомкнувшейся над ним аркой холодного Огня. Ролстра яростно выругался, когда внутри купола блеснула вспышка яркого алмазного света и раздался звук, похожий на звон огромного стеклянного колокола, эхом отдавшийся внутри огненных стен. Рохан воспользовался растерянностью врага и нанес удар, который едва не снес Ролстре голову. Однако верховный принц опомнился как раз вовремя, чтобы уклониться и отделаться лишь порезом на левом предплечье.

— Значит, Андраде прикрыла нас, — проскрежетал он. — Жаль. Мне хотелось, чтобы все видели твою гибель.

Рохан не стал тратить силы на ответ. Его надежда на то, что схватка разогреет онемевшее плечо, не оправдалась; пыл битвы не мог справиться с усталостью; возбуждение, горевшее в крови во время погони, угасло. Этот тяжелый день стоил ему слишком многих сил; оставалось надеяться лишь на быструю победу, если он сумеет ее одержать…

Верховный принц засмеялся, как будто подслушал эти мысли.

— Устал, князек? — бросил он и устремился в не слишком искусную, но мощную атаку, заставившую Рохана отступить.

Сталь стучала о сталь, заполняя звездный купол таким эхом, что у Рохана звенело в ушах. Оба соперника забыли о тонкостях фехтования, оба были в крови. Холодный пот заливал Глаза Рохана и ледяной коркой застывал на теле. Выпад, парирование, уклон, укол, финт и снова выпад. Его правая рука отказывалась держать меч, с каждой секундой становившийся все тяжелее. Он слышал хриплое дыхание Ролстры, чувствовал запах его потного мясистого тела, видел кровоточащие рубцы в тех местах, где его клинок вспорол плоть верховного принца. И все же он не побился бы об заклад, что победит в этом поединке. Потому что несмотря. на годы и излишества Ролстра выглядел неутомимым.

Когда Ролстра отвел клинок, чтобы нанести мощный укол, Рохан опустил меч и попытался ударить верховного принца по ногам. Кончик меча уперся в колено Ролстры, но клинок, зазубренный во время битвы, застрял в мягкой коже сапога верховного принца. Пытаясь освободиться, Рохан вонзил острие в плоть Ролстры и зарычал от боли. Наконец он с силой вырвал клинок и попытался выпрямиться, но именно в этот момент рука подвела Рохана. Меч выскользнул из пальцев, принц потерял равновесие и рухнул на колени, задохнувшись от удара о землю.

— Прекрасная поза, — издевательски заметил Ролстра, — как раз такая, какую тебе следовало принять много лет назад. Твою принцессу-фарадима я тоже сначала поставлю на колени, а потом заставлю ее забыть тебя в моей постели — так же, как ты забыл ее в постели моей дочери!

Рохан головой вперед прыгнул за своим мечом, приказал онемевшим пальцам сжать рукоять и для верности прикрыл их здоровой левой рукой. Пока принц откатывался в сторону и вставал на колено, Ролстра презрительно усмехнулся и ударил его в спину. Рохан не почувствовал новой раны, однако от удара вновь закровоточило плечо. Ролстра издал короткий смешок и подошел вплотную. Рохан извернулся и поймал эфесом эфес меча Ролстры, пытаясь держать клинки сомкнутыми, в то время как верховный принц изо всех сил старался разъединить их. Издав мучительный стон от усилия, которое разрывало плечо пополам, Рохан почувствовал, что Ролстра готов уступить. Эта внезапная слабость заставила его заподозрить, что противник делает это нарочно, но в тот же миг верховный принц с проклятием полетел на траву.

Рохан задыхался; каждый вдох отзывался острой болью в спине. Не в силах держать неподъемный меч, он полез в сапог за ножом и бросился на потное, тело врага. Сильные пальцы схватили запястье Рохана и вывернули его, чуть не вывихнув принцу предплечье. Он понял, что в следующую секунду потеряет сознание, ) и вырвался из хватки Ролстры. Верховный принц, рыча от боли, рывком поднялся на — ноги и зашатался. Кровь капала из его колена. Рохан потянулся за вторым ножом и почувствовал, что этому сопротивляются его собственные ребра. Его тело сжалось от муки, из горла вырвался всхлип, и принц впервые за день ощутил леденящий душу страх, поняв, что сейчас умрет.

Ролстра стоял над ним, тяжело дыша. Он поднял свой меч и оперся на него; острие клинка глубоко ушло в землю. Украшенный драгоценными камнями эфес сверкал серебром окружавшего их Огня.

— Я и твоего сына научу стоять на коленях! — прошипел Ролстра.

Внезапный рев раздался в ушах Рохана, на губах выступила соленая горечь. Неистовая злоба охватила его, убийственная ярость, которая не имела ничего общего ни с пылом битвы, ни с местью. Мой сын. Эхо этих слов заставляло бешено запульсировать кровь: мой сын…

— На колени, князек! — потребовал Ролстра; его хриплый голос прерывался от ненависти. — На колени!

Рохан двигался очень медленно. Он оттолкнулся от земли, придержал ребра здоровой рукой и нащупал пальцами другой левое колено, словно пытаясь опереться о него. Мой сын. Тело его горело, как от ожога, но в правой руке было зажато что-то холодное и влажное от росы. Он подобрал ногу под себя, перенес тяжесть тела на другое колено и сквозь жгучий туман посмотрел на деда своего сына.

Ролстра улыбался. Он продолжал улыбаться даже тогда, когда Рохан рванулся вперед и вверх и воткнул стиснутый из последних сил нож в нежное горло верховного принца.

Длинное лезвие вонзилось в шею ниже подбородка, и Рохан всаживал его все глубже и глубже, пока оно не пробило язык, небо и не достигло мозга. I Верховный принц опрокинулся на бок. Рохан следил за его падением, зная, что Ролстра мертв. А затем сырая трава, испачканная кровью, ринулась ему навстречу, и наступила темнота…

Только испуганный, хриплый голос Чейна помог Андраде понять, что она все же вырвалась из неистового холодного звездного пламени, бледность которого подавляла все остальные цвета. Она слышала его, одновременно пытаясь собрать воедино свой расщепившийся на составные части спектр. Другие, уступавшие ей в силе, все еще оставались в плену мерцающего купола. Она изо всех сил старалась разделить их и восстановить индивидуальные спектры каждого фарадима.

Уриваль стал первым: его глубокий сапфировый, бледный цвет лунного камня и сияющий янтарный быстро сложились в знакомый образ. Любовь к истине, мудрость, защита от опасности — все это было Уривалем, и она чуть не заплакала от облегчения, когда спектр сложился. Он помог ей освободить остальных, распутав хаотически переплетенные пряди цветов Сьонед, Тобин и двух испуганных, дрожащих новичков. Известные им цвета двух принцесс были быстро разделены, и любовно восстановленным спектрам перестала грозить опасность потеряться в ночной тени. Когда дошла очередь до последней пары, Андраде оставила знакомый спектр на долю Уриваля, а сама принялась изучать новое, неожиданно появившееся существо. Топаз — острый ум; изумруд-надежда; переливающийся жемчуг-чистота; все это было озарено слепящим сверканием алмаза, олицетворявшего собой красоту и искусность во всех делах. Теперь ясно, кому принадлежит этот сверкающий зелено-бело-золотой спектр. Принцу-«Гонцу Солнца». Сыну Рохана.

— Андраде! — чуть не зарыдал Чейн. Тут она открыла глаза, увидела над собой его испуганное лицо и слегка удивилась, не понимая, почему лежит на земле, опираясь затылком на руку Чейна. Когда Андраде пошевелилась, боль помогла ей понять, что она упала и изрядно ушиблась. — Слава милосердной Богине, — прошептал Чейн. — Я уж думал, что ты потерялась в тени, ..

— Нет, — возразила она и закашлялась. — Меня так просто не возьмешь. — Андраде заставила себя приподняться. — Уриваль…

— Я здесь, — раздался голос неподалеку. Сенешаль с ввалившимися глазами уже хлопотал у тела бесчувственной Пандсалы. — Ты понимаешь, что произошло и как она это сделала? — тихо спросил он. — И почему?

Андраде с трудом проглотила слюну и кивнула,

— Да. Неужели она…

— Меня не интересует ни кто такая ваша «она», ни что случилось, — резко сказал Чейн. — Черт побери, Рохану требуется твоя помощь!

Он потянул Андраде за руку и помог идти. Они пересекли слабую черную линию, которую оставил после себя Огонь. Никто больше не дерзнул войти в круг. Люди Ролстры, видя, что произошло немыслимое и что их принц убит, остолбенели настолько, что не пытались мстить или спасаться бегством: Солдаты Рохана тоже молча застыли на месте. Андраде опустилась рядом с неподвижно лежавшим на земле гибким телом. Звездный свет мерцал на светлых волосах принца Пустыни.

Он был жив. Корка засохшей крови покрывала Рохана как плащ, но он был жив. Андраде кивнула Чейну, тот бережно поднял принца и понес его туда, где Уриваль развел маленький, но жаркий костер. Поднявшись на ноги, Андраде подошла к Ролстре и долго смотрела в его мертвые глаза. Нож Рохана глубоко вошел в его глотку, но на губах Ролстры по-прежнему играла легкая полуулыбка, бросившая Андраде в дрожь. Леди с трудом наклонилась и закрыла ему глаза, но по ее спине все еще бежали мурашки. Потому что Ролстра продолжал улыбаться; как и Андраде, верховный принц наконец получил то, к чему стремился, хотя все вышло не совсем так, как он задумал…

Она приказала накрыть труп фиолетовым плащом и отправилась врачевать раны племянника. У Андраде не было с собой ни мазей, ни бальзамов, ни успокаивающих таблеток. Только бурдюк вина, который нашелся у одного из людей Рохана. Она влила немного в рот принца, пока Уриваль смывал с него кровь. Чейн послал всадников к месту битвы за припасами. Они вернулись на удивление быстро, возглавляемые взволнованными Тилалем и Мааркеном.

Прошло много времени, прежде чем Андраде убедилась, что у Рохана нет тяжелых ран. Он так и не открыл глаза, но полное бесчувствие перешло в глубокий сон; опытный глаз Андраде безошибочно определил это. Приготовили пару носилок: одни для живого принца, другие для мертвого. Тилаль позаботился о том, чтобы спустить со столба знамя Ролстры в знак его гибели. Солдаты Рохана должны были знать, что их принц жив.

Андраде подняла глаза лишь тогда, когда Чейн произнес ее имя и прикоснулся к руке. Его обросшее щетиной лицо было грязным и потным, серые глаза тусклыми и налившимися кровью. Он указал ей на небо, и Андраде с удивлением поняла, что звезды почти погасли, чернота сменилась густой синевой, а на горизонте занимался розовато-золотистый рассвет.

— Драконы… — пробормотал Чейн.

Они летели небольшими группами. Юные дракончики неслись впереди, сопровождаемые не спускающими с них глаз родителями, которые подавали сигнал тревоги при малейшей угрозе их драгоценным чадам. В рассветном тумане темнели очертания этих грациозных созданий, искавших новые угодья, не запятнанные человеческой кровью. Андраде захотелось следовать за ними на новорожденном луче и парить рядом на собственных крыльях; она начинала понимать любовь Рохана к драконам. Для них не существовало сложностей выбора целей и средств, мотивов, предательства, обмана; ничто не заставляло их сражаться с собственной натурой. Она посмотрела на безмятежное лицо племянника и пригладила его мягкие светлые волосы.

— Тебе надо было бы видеть их, — прошептала она. — Они принадлежат тебе, принц драконов.

— Пустыне, — тихо поправил Чейн. — Как и он. И никак иначе, Андраде.

— Я завидую ему… и им, — пробормотала она. — Мне никогда не принадлежало ничего, кроме колец и гордости. И я тоже никому не принадлежала.

— Чтобы получить что-то, сначала нужно что-то отдать. Вот что главное, Андраде. Сначала нужно отдать себя. — Он сделал паузу, опустился рядом с шурином и потрогал его плечо. — Нам повезло, что Рохан всегда знал это.

— А разве не я дала ему Сьонед?

— Ты всерьез думаешь, что Сьонед принадлежала тебе? — мягко спросил Уриваль.

Андраде сжалась. Она поднялась, жестом показала, что Рохана надо положить на носилки, и отвернулась от остальных. Ничего, кроме колец и гордости… Но это было все, чем она владела, и то, что всю жизнь защищало ее.

Вновь на рассвете прозвучал крик дракона, и вновь она подняла взгляд, внезапно задумавшись о том, возможно ли одновременно и принадлежать кому-то, и быть свободной.

Тобин открыла глаза.

Оствель прижимал к груди трепещущего, плачущего ребенка. В устремленных на Сьонед глазах Пола не было ничего от туманной голубизны радужек новорожденного; сейчас в них вспыхивал Огонь. Крошечные ручки вытянулись вперед, кулачки сжались так же, как и кулаки Сьонед. Она по-прежнему стояла на коленях, белый плащ развевался за ее плечами словно крылья дракона, руки были раскинуты в стороны, лицо сводило страшное напряжение. В глазах принцессы отражались звезды, холодное серебряное сияние окружало ее, пронизывая каждую клеточку хрупкого тела, прозрачный Огонь звезд радугой отражался от ее белизны. Тобин знала, что сделала Сьонед, но не понимала, каким чудом ей удалось сплести воедино каждую прядь небесного света со спектрами тех, кто был рядом: Уриваля, Андраде, самой Тобин… и ребенка. Оствель поднял взгляд.

— Он начал кричать. Я не мог успокоить его.

Тобин кивнула. Ничто не могло уберечь малыша от того, что досталось ему по наследству. Он был принцем и «Гонцом Солнца» по праву рождения.

Внезапно Сьонед задрожала так, словно у нее застучали кости. Детский плач перешел в жалобное похныкивание, а потом младенец умолк и его маленькое личико вновь стало безмятежным. Однако прошло много времени, прежде чем в чертах Сьонед появился хотя бы намек на такое же спокойствие.

— Тот, с ножом… Ты ведь могла убить его… — хрипло прошептала Тобин.

Сьонед кивнула; в ее глазах еще мерцали следы, звезд и их силы.

— Теперь ты все знаешь про Пандсалу, да? Мы с ней жалеем только об одном: Ролстра так и не узнал, что все это время она предавала его.

Поняв, что Оствель окончательно сбит с толку, Тобин обернулась к нему и медленно сказала:

— Был поединок между Роханом и Ролстрой. Один из людей верховного принца хотел бросить в Рохана нож. А Сьонед… Она воспользовалась светом звезд, Оствель. Потому что никакого другого света не было.

Сьонед коснулась щеки Поля.

— В звездах тоже есть Огонь, — пробормотала она. — Огонь «Гонца Солнца».

Оствель крепче прижал Поля к себе.

— Он все чувствовал. Все это, Сьонед. Ты понимаешь, что это значит?

Она снова кивнула и низко склонила рыжую голову.

— Все началось слишком рано. Надеюсь, когда-нибудь он сможет простить меня.

Глава 31

Драконье золото.

Им был оплачен труд сотни искусных мастеров, и к началу весны знаменный зал Стронгхолда полностью изменился. Конечно, ремесленники согласились бы работать бесплатно, поскольку честь приложить руку к отделке дворца принца стоила дороже денег. Но Рохан платил. Это были простые монеты, которые ему недорого стоили, но лишь немногие были посвящены в тайну. Он обозрел работу, увидел, что это хорошо, и довольно кивнул.

Три сотни ламп, заключенных в искрящийся фиронский хрусталь, висели на стенах, когда-то украшенных чадящими факелами. Пол был выложен черепичной мозаикой из Кирста, складывавшейся в зелено-голубой узор. В зале стояли привезенные из Сира кресла и длинные обеденные столы из древесины фруктовых деревьев, ломившиеся под тяжестью изысканного фарфорового обеденного сервиза работы мастеров Криба и затейливых столовых приборов из фессенденского серебра. В низких вазах голубого оссетского стекла стояли цветы; справа и слева от ваз размещались кувшины для вина, сделанные из гигантских морских раковин, добытых у берегов Изеля. Фигурно сложенные салфетки из дорвальского шелка стояли на каждой тарелке; специи хранились в сосновых шкатулках из Кунаксы; чаши для омовения пальцев, вырезанные из рогов черного оленя Луговины и копыт белого лося Марки, ждали погружения благородных рук, которые можно было вытереть маленькими мягкими полотенцами из голубой гиладской шерсти. Рядом с великолепными кубками стояли крохотные чашечки тонкой работы. Они были здесь единственной вещью, сделанной из того самого драконьего золота, на которое было куплено все остальное.

Знамена атри Пустыни были перенесены в вестибюль. Им на смену пришел один-единственный гобелен, украшавший стену позади стоявшего на возвышении стола. На этом гобелене был вышит новый герб принцев Пустыни: дракон. Простыми, лаконичными линиями были изображены широко расправленные огромные крылья и гордо поднятая голова чудовища. Золотой на голубом фоне, дракон был увенчан тонким обручем и держал маленькое колечко с настоящим изумрудом в оправе. Зехава по достоинству оценил бы и этот широкий жест, и содержавшееся в нем предупреждение.

Рохан закончил осматривать Большой зал, похвалил прислугу и домочадцев, а затем, лавируя между пустыми столами, двинулся к боковому проходу, где стояла Маэта, облаченная в новую голубую шелковую тунику, поверх которой были надеты полные боевые доспехи. Черные глаза женщины-воина лучились от гордости.

Рохан лукаво улыбнулся:

— Вольно! Ты заставляешь меня нервничать. Она фыркнула.

— Ты сам сделал меня его телохранителем, вот я и стою тут. — Она кивком указала на Сьонед, которая сидела за высоким столом, держа на коленях Поля.

— Ты слышала, что сказал этот старый дурак Чейл Оссетский? Что у Поля глаза Сьонед!

— Но зато твои манеры, — отозвалась Сьонед, когда младенец громко отрыгнул. — Давай начинать, Рохан. Сейчас мальчик спокоен, но кто знает, сколько это продлится? Мне бы не хотелось, чтобы он заплакал на глазах у гостей, которые пришли полюбоваться им.

— И тобой, — добавил принц. На ней было зеленое платье — темное, как горный лес. Шею украшали изумруды, распущенные волосы поддерживал тонкий серебряный обруч. Рохан поднялся на помост, постоял с ней рядом, затем зашел сзади и потрогал украшенную резьбой заколку, изображавшую летящего дракона, думая о том, какую прекрасную чету они составляют. На нем была темно-голубая туника и брюки, с шеи свисала золотая цепочка с огромным топазом, а волосы стягивала лента гладкого серебра. Одежда Поля была зеленой, в тон платью матери, но мальчик был завернут в голубое покрывало, расшитое крошечными золотыми драконами. Более совершенной картины владетельного семейства нельзя было себе представить. Именно на это и рассчитывал Рохан.

Он дал сигнал Оствелю, и парадная дверь открылась. Суматоха, царившая в вестибюле, внезапно прекратилась, когда главный сенешаль Стронгхолда торжественно провозгласил:

— Ее высочество принцесса Тобин и лорд Чейналь Радзинский!

Тобин все еще немного прихрамывала на раненую ногу, но никогда не призналась бы в этом. Они с Чейном, одетые в свои традиционные красно-белые цвета, подчеркнутые рубинами и бриллиантами, прошли по сверкающему мозаичному полу, поклонились и присоединились к Рохану и Сьонед, сидевшим за высоким столом.

Следом за ними вошли вассалы Рохана: Эльтанин Тиглатский, Абидиас из замка Туат, охранявшего северную границу Пустыни, старый Хадаан Ремагевский и Байсаль из Долины Фаолейна. Далее следовали более мелкие вассалы; они кланялись, присягали на верность наследнику, проходили дальше и становились у своих кресел, разбросанных по всему залу согласно хитрой стратегии, заранее разработанной Роханом, Оствелем и Сьонед. Последним из знати Пустыни вошел Вальвис — высокий, красивый, с искрящимися голубыми глазами и тщательно подстриженной рыжей бородой. Он занял место во главе рыцарского стола. Рохан поймал его взгляд и улыбнулся.

Затем вошли принцы — все, за исключением Мийона Кунакского. Шестнадцатилетнему правителю было запрещено принимать самостоятельные решения, а потому он прислал весть, что слишком болен и не может отлучиться из замка Пайн. Было решено не принимать это за обиду; — тем более, что его присутствия и не требовалось. И без него хватало принцев, чтобы соглашение считалось действительным.

Вошедший первым Ллейн Дорвальский подмигнул Рохану. Он долго целовал запястье Сьонед и щекотал щечку Поля, пока принц-инфант не залился смехом, а потом занял свое место за высоким столом. Пиманталь Фессенденский подошел, чтобы выразить свою благодарность за спасение города Эйнара; никто не сомневался, что покойный верховный принц, прибрав к рукам Сир, тут же взялся бы за Фессенден. Саумер Изельский, былой союзник Ролстры, несмотря на явную растерянность и вызывающий вид, вел себя достаточно вежливо. За ним следовал его враг, Волог Кирстский, по-родственному расцеловавшийся со Сьонед. Принц Айит, почтенный возраст которого ничуть не помешал ему без особых хлопот выдержать долгое путешествие в Стронгхолд из Фирона, наговорил Сьонед кучу комплиментов и согласился с Чейлом, что у ребенка ее глаза.

Клута Луговинный, кусая губы, долго извинялся перед Роханом и каялся, что не уследил за Лиеллом Визским, которого приволок с собой чуть ли не на аркане. Юный лорд выглядел больным и ждал, что его вот-вот отправят в подземную тюрьму. Клута толкнул Лиелла локтем в бок, и молодой человек разразился путаной речью, которой Рохан внимал без всякого выражения. Когда Лиелл умолк, принц лишь коротко кивнул в ответ. Пусть еще немного попотеет…

Вошел Чейл Оссетский, строя из себя невинную овечку и делая вид, будто он ничего не знал об акции, предпринятой Лиеллом. Следом за ним потянулись юные принцы, как и Мийон, потерявшие родителей во время Великого Мора, но, не в пример ему, державшие в руках собственных придворных. Кабар Гиладский и Велден Крибский, примерно одного возраста, были несказанно горды тем, что участвовали в первой встрече принцев с тех пор, как обрели власть. И все же они оставались мальчишками, потому что оба вспыхнули, когда Сьонед наградила их ослепительной улыбкой.

Последним вошел Давви, сопровождаемый женой. Ярко одетая Висла навешала на себя уйму сирской бирюзы и гранатов, а в глубоком вырезе ее платья покоился огромный бриллиант. Она радовалась всему так, словно была принцессой не Сира, а Пустыни и сама устраивала этот прием.

Дошла очередь до дочерей Ролстры. Их осталось двенадцать: пять умерли во время чумы, а обстоятельства гибели Янте во время пожара, уничтожившего Феруче, до сих пор оставались таинственными. Пандсала подвела свою единственную родную и десять сводных сестер к высокому столу, но ни одна из девиц не догадывалась, что мальчик, которому они поклонились, был сыном их сестры Янте.

Когда они выпрямились, наступила тишина, и Сьонед отчетливо произнесла:

— Миледи, будьте добры на минуту задержаться.

Барышни сбились в кучку и застыли на месте, расширив глаза от страха, любопытства или того и другого вместе. Все, кроме Чианы и Пандсалы. Первая дерзко уставилась на Рохана, вторая смотрела в пол.

— Все вы вели себя с честью, ибо признаком истинного достоинства правителя является забота в первую очередь о мире и процветании своих подданных. Отказавшись за себя и своих наследников от всех прав на имения, титулы и богатство, которыми владели от рождения, вы поступили очень мудро, и это заслуживает соответствующей награды.

Подачка выводку кисейных барышень, подумал Рохан, готовясь насладиться окончанием речи Сьонед. Она настояла, что сама сообщит им приятную новость.

— Теперь вы сами себе хозяйки, — сказала она девицам. — Если вы захотите продолжать тихую и уединенную жизнь в замке Крэг, никто не будет чинить вам препятствий. Если же вам захочется переехать в любое поместье по вашему выбору, право на это поместье и доходы с него будут принадлежать вам пожизненно.

— Ваше высочество! — выпалила Найдра, самая старшая из сестер.

— Мы никогда не собирались бросить вас в безвестности и нищете, — заверила ее Сьонед, и Рохан услышал, что в зале стали удивленно перешептываться. — А если появится мужчина, за которого вы пожелаете выйти замуж, вам будет выделено приданое, подобающее принцессам.

Гулом одобрительных криков встретили собравшиеся это поразительное заявление. Довольный Рохан позволил, чтобы шум затих сам собой. Они со Сьонед заранее решили разыграть роль щедрых принцев, но вовсе не потому, что хотели, продемонстрировать всему континенту свое великодушие. Не в натуре Рохана было держать кого-то под замком, даже ради Поля; кроме того, сделать из них несчастных пленниц и безгласных жертв было куда опаснее, чем дать им возможность плодить детей, которые смогут стать реальной угрозой лишь через много лет. Большинство их канет в безвестность, либо проживая в роскошных поместьях под благосклонным надзором дураков, либо выйдя замуж за того или иного второстепенного лорда. Он смотрел сверху вниз на их неуклюжие попытки выразить горячую благодарность за щедрость и такую свободу, которую едва ли предоставил бы им родной отец. Восемь из них вполне безобидны, сказал себе Рохан, но за четырьмя придется как следует присматривать: Киле с ее новым мужем Лиеллом; восемнадцатилетней Киприс, свежей и прекрасной, как майское утро; остроглазой маленькой Чианой и ее родной сестрой Мосвен.

Однако Рохан сомневался, что многие захотят жениться на дочерях покойного верховного принца, даже несмотря на богатое приданое, которое он собирался им выделить. Он мог позволить себе щедрость — особенно после того, как оторвал от Марки изрядный кусок земель, включавших развалины Феруче и драконьи пещеры неподалеку. Все считали, что он просто забрал то, что по праву принадлежало его роду. Объяснять же, что им руководили совсем другие соображения, Рохан никому не собирался.

Церемония представления подходила к концу. Дочери Ролстры заняли свои места; Киле, раздраженная перспективой замужества других сестер, присоединилась к Лиеллу, Затем настала абсолютная тишина, и в зал вошли Андраде с Уривалем. Оба были облачены в белое с серебром; в золотистых с проседью волосах Андраде светились лунные камни; теми же самоцветами был украшен пояс, охватывавший талию Уриваля. «Гонцы Солнца» шли по длинному проходу, и каждый кланялся им или преклонял колено. Нагибая голову перед теткой, Рохан заметил ее радостный и нетерпеливый взгляд. Он успел рассказать ей о планах на сегодняшний вечер, отчего в глазах Андраде вспыхнули злорадные искорки, однако не сообщил о том, что готовит сюрприз, от которого тетку мог бы хватить удар. Ничего, Андраде обожает пышные зрелища…

Как только вошедшие в зал жены, наследники и первые вассалы принцев заняли места за столами, начался пир. Дальние столы были предназначены для рыцарей и оруженосцев; обязанности последних за столом Рохана на этот раз выполняли его слуги. Оруженосцев возглавляли Мааркен и Тилаль. В отличие от остальных, эти мальчики держались гордо и уверенно, поскольку прославились во время битвы. Андри и Сорин тоже были здесь, как и сын Оствеля Риян. Этой троице разрешили посидеть за столом подольше, с условием вести себя прилично, не привлекать внимания и не заставлять краснеть родителей.

Когда подали первое блюдо, к столу подошли Маэта и няня и забрали Поля, чтобы уложить его спать. Мальчик устал быть объектом внимания стольких незнакомых людей. Рохан, с детства не терпевший быть на виду, искренне сочувствовал сыну. Но принц есть принц. Полю придется привыкнуть к этому.

Вальвис председательствовал за рыцарским столом, и его важная осанка нарушалась лишь тогда, когда юноше случалось беспрепятственно посмотреть на рыжеволосую девушку с серыми глазами, благодаря стараниям Рохана и Оствеля сидевшую за соседним столом. Двое мужчин обменялись многозначительными взглядами и улыбнулись.

Рохану доставило удовольствие заказать специальные чаши для высокого стола, которые следовало вручить гостям на память о сегодняшнем вечере. Сестре и Чейну служили кубки из красного фиронского хрусталя, оправленные в серебро; чаши из гладкого серебра, украшенного лунными камнями, достались Андраде и Уривалю. Рядом с тарелкой Оствеля стояла золотая чаша со вделанным в нее сердоликом, а на паре оправленных в драконье золото переливающихся голубовато-зеленых кубков, которые предназначались Рохану и Сьонед, был выгравирован их новый герб. Он поднял свой кубок, отдавая молчаливую дань жене; Сьонед улыбнулась, но тут же притронулась к стоявшей между ними пустой маленькой золотой чаше, такой же, как и у всех остальных принцев. Он понял, что означал этот жест: сегодня вечером они были не просто Роханом и Сьонед, но принцем Пустыни и его принцессой-«Гонцом Солнца».

После смерти лорда Фарида из Скайбоула атри Рохана избрали своим главой Байсаля. Когда трапеза кончилась, Оствель подал Байсалю знак, тот поднялся и дождался тишины. Радостная улыбка от предвкушения строительства новой каменной крепости не сходила с его лица всю зиму и весну. Было похоже, что он не расстанется с этой улыбкой до собственных похорон, если не дольше. Давви с глазу на глаз предупредил Рохана, что если кто-нибудь заикнется о плате за камень, он собственноручно свернет шею любимому мужу его любимой сестры. Байсаль оказал большую услугу как Сиру, так и Пустыне, и Давви не собирался забывать об этом.

Голосом, исходившим из глубины груди шириной с винную бочку, Байсаль призвал к молчанию и улыбнулся всем и каждому.

— Ваши высочества, милорды и миледи, рыцари, оруженосцы и все присутствующие! — прогремел он. — Поднимите свои чаши и выпейте со мной за славную победу, одержанную на Драконьем Поле!

— За Драконье Поле! — воскликнул кое-кто из гостей, но люди Рохана тут же переделали этот тост и дружно рявкнули:

— За драконьего принца! — Сьонед улыбнулась мужу и укоризненно покачала головой, словно осуждала невежу, который пьет за самого себя. Рохан фыркнул.

— В последние дни все мы удостоились чести быть принятыми принцем Роханом, который внимательно выслушал наши просьбы и планы на будущее. Таков его обычай, — жизнерадостно добавил лорд Байсаль, и Рохан подавил невольную улыбку, вспомнив, что всего однажды, перед первой Риаллой, на которой он присутствовал как принц — применил этот способ, заставивший его вассалов изрядно понервничать. — Кроме того, мы имели честь беседовать с принцем Ллейном, и сегодня днем были подписаны соглашения, навсегда определившие нерушимые границы каждого государства и лордства! — Он снова поднял свою чашу, воспламененный собственным красноречием и лучшим сирским вином Давви.

— Так выпьем за мудрость принца Рохана, благодаря которой на нашем континенте воцарился вечный мир!

Когда все дружно выпили, Сьонед прошептала:

— Надо заставить Байсаля замолчать, пока он не уговорил всех хором спеть эту дурацкую балладу…

— Право, не знаю. Я бы с удовольствием еще раз послушал ее, — поддразнил Рохан и лукаво улыбнулся, когда лицо Сьонед скривилось от досады. — Ладно, так и быть. Двух тостов вполне достаточно. Я согласен, скромность украшает человека.

— Тоже мне скромник нашелся!

Проблему того, как заставить замолчать Байсаля, неожиданно решил Саумер Изельский.

— Прошу прощения, милорд, но сначала надо разобраться в истинной природе этого мира!

— Осторожно… — прошептал Чейн.

— Это мне только на руку. Мы с ним как сговорились, — тихо ответил Рохан и встал. — Лорд Байсаль, примите мою благодарность за ваш вклад в дело мира, которого мы все так желаем, — Когда Байсаль сел на место, довольный похвалой своего принца, Рохан обратился к Саумеру. — Со стороны вашего высочества было очень мудро потребовать уточнения. С позволения собравшихся я отвечу на сомнения нашего изельского кузена.

— Опять в своей стихии, проклятый задавака… — пробормотала сидевшая слева Тобин, и Рохан в отместку пнул ножку ее кресла.

Затем Рохан принялся поименно называть каждого принца, и тот поднимался со своего места. Взяв в руку маленькую золотую чашу, он жестом предложил принцам сделать то же. Когда они подняли свои чаши, — слуги наполнили их изысканным, сладким сирским вином.

— Все присутствующие здесь принцы утверждены в своих владениях, как предусмотрено подписанными сегодня днем соглашениями, заверенными подписью леди Андраде. — Тут их высочества выпили за собственные земли и титулы. — И все атри тоже, — невинно добавил Рохан.

У Лиелла Визского глаза полезли на лоб, и он ошарашенно уставился на высокий стол. Клута подтолкнул своего вассала локтем и бросил на него суровый взгляд, суливший немыслимые кары в случае повторения прошлых грехов. Киле откинулась на спинку кресла, едва живая от облегчения.

— Список атри пополнился новыми именами, и я рад случаю торжественно перечислить их. — Он услышал удовлетворенный вздох Сьонед. — Первым из них мы хотим представить вам лорда Вальвиса Ремагевского.

Прошло несколько секунд, прежде чем до молодого человека дошла суть происходящего. Фейлин перегнулась через стол и громко прошипела:

— Встань и поклонись принцу за оказанную тебе честь! — По всему Большому залу пронесся взрыв хохота, и у бедного Вальвиса вспыхнули щеки. Он бросил на девушку убийственный взгляд и с гордо поднятой головой, но заметно подрагивающими коленями отправился в долгий поход к высокому столу.

Когда молодой человек поклонился, Рохан шепнул ему на ухо:

— Хадаан настоял, чтобы сегодня тебя назвали первым. Но у него есть одно непременное условие: ты должен позволить ему остаться в крепости, баловать твоих детей и флиртовать с твоей женой…

Вальвис непроизвольно оглянулся, но отнюдь не на Хадаана, который улыбался так гордо, словно Вальвис был его собственным сыном. Сьонед затряслась от беззвучного смеха и прошептала:

— Что я тебе говорила? Рыженькая! Покраснев до корней волос, Вальвис уставился на их высочества и выпалил:

— Я… Милорд, миледи, это слишком большая честь для меня!

— Глупости, — сказала ему Сьонед. А когда Рохан надел на его палец кольцо, она продолжила:

— Топаз-символ долгой и счастливой жизни, милый Вальвис. Мы любим тебя даже больше, чем ты нас, и в знак этой любви… — Сьонед принялась медленно вытягивать из кармана зеленого платья что-то сверкающее и переливающееся; лукавая улыбка играла на ее губах, а глаза светились озорством. В эту минуту она была так хороша, что Рохану хотелось расцеловать жену на глазах у всего Большого зала,

— Миледи! — выдохнул Вальвис, когда в его ладонь пролился серебристо-серый жемчужный ручеек.

— По-моему, вполне подходит для свадебного ожерелья, — внесла свой вклад Тобин, а Чейн нанес последний мазок:

— Не приставай к мальчику, Тобин. Ему еще надо привыкнуть к этой мысли.

Широко раскрытые голубые глаза Вальвиса беспомощно блуждали по лицам принца и принцессы. Сьонед подмигнула ему.

— Когда-нибудь, Вальвис, тебе придется подробно рассказать мне о том, что случилось в Тиглате. А теперь можешь поклониться нам, милорд, — подсказала она. Юноша последовал ее совету и в ошеломлении пошел на прежнее место, но по дороге его перехватил Оствель и с почетом проводил к столу, за которым сидели вассалы. Вальвис опустился в кресло и застыл, держа в обеих руках жемчужное ожерелье.

Рохан откашлялся.

— Следующим мы представляем вам Тилаля, лорда Речного Потока. Принц Давви, честь введения сына в права владения этим титулом и этими землями принадлежит вам.

Те, кто, был прямо причастен к этому делу, не высказали никакого удивления. Тилаль вышел из-за стола оруженосцев и направился туда, где сидели его родители и старший брат Костас. Получив кольцо, символизировавшее его титул, Тилаль поклонился отцу, а затем повернулся в сторону высокого стола и поклонился вновь. Висла, уже пять дней млевшая от восторга, когда другие принцы называли ее «ваше высочество», залилась счастливыми слезами. Восемнадцатилетний Костас, ставший теперь наследным принцем, улыбнулся младшему брату и освободил ему место за столом. Слуга принес кресло новому лорду Речного Потока, не осмеливавшемуся дышать от счастья.

— О Богиня, как я люблю быть принцем! — улыбаясь прошептал Рохан Сьонед, которая засветилась от возбуждения в предвкушении лучшего из приготовленных на этот вечер сюрпризов, известного только им двоим.

— А сейчас мы представляем вам… — произнес Рохан, и после эффектной паузы по залу звучно раскатилось:

— …лорда Оствеля из Скайбоула!

Оствель замер на другом конце высокого стола и потерял дар речи. Чейн толкнул его под локоть; сенешаль встал, повернулся спиной к благородному собранию и, едва переставляя ноги, подошел к Рохану и Сьонед. Лицо его было пепельным и таким ошарашенным, что Рохан испугался, как бы его старый друг не упал в обморок.

С дальнего конца Большого зала донесся встревоженный детский голосок:

— Принц, папе плохо?

— Ни в коем случае! — сквозь смех выдавил Рохан. — Риян, иди-ка сюда!

Мальчик пробежал по проходу, забрался на возвышение и вцепился в руку отца. Оствель сверху вниз посмотрел на неугомонного маленького мальчика с прекрасными темными глазами Камигвен. Когда сенешаль снова поднял взгляд, у него самого в глазах стояли слезы.

— Ты доверяешь мне, пещеры? — прошептал он. Сьонед ответила за них обоих:

— Мы доверяем тебе свою жизнь.

— Простила? — тихо спросил он.

Рохан не понял, что означал взгляд, которым обменялись эти двое. Сьонед закусила губу, а затем серьезно кивнула.

— Кажется, да… Оствель склонил голову.

— Она поняла бы это намного раньше, чем я, Сьонед. Если ты оказываешь мне эту честь, то делаешь это для нее, а не для меня.

— Для вас обоих, — ответила она.

Рохан надел на палец Оствеля кольцо с темным коричнево-золотистым топазом, цвет которого напоминал цвет глаз Рияна, и сказал мальчику:

— Твой папа теперь знатный лорд.

Риян сначала обрадовался, но вдруг приуныл.

— Значит, мне теперь придется все время хорошо вести себя? И нельзя будет играть в драконов?

— О, в драконов ты сможешь играть сколько угодно, — заверил его Рохан. — Но тебе придется научить этой игре Поля. — Он подумал о том, что в будущем эти мальчики станут иметь дело со множеством настоящих драконов, навсегда покинувших Ривенрок ради пещер Скайбоула. Он предоставлял Рияну возможность часто общаться с ними.

Мальчик с облегчением кивнул.

— Тогда ладно. Я буду хорошо себя вести, принц. Обещаю.

Отец и сын пошли к дальнему концу высокого стола, и Риян уютно устроился на коленях Оствеля. Рохан отыскал взглядом других новых лордов, которым предстояло учить Поля, стать его друзьями и надежной опорой: Мааркена, Сорина, Андри, Тилаля… А еще сын Эльтанина Таллаин и дети Вальвиса, которые родятся у него с Фейлин, любящей драконов. Он улыбнулся, подумав о том, что скорее всего сбудется и другое предсказание Сьонед: эта пара непременно назовет дочку в ее честь.

Приятные размышления Рохана прервал громкий, мощный бас, разнесшийся по всему Большому залу.

— Кузен, — произнес Волог Кирстский, — прошу разрешения сказать несколько слов благородному собранию.

— Мы внимательно слушаем тебя, кузен, — любезно ответил Рохан.

Волог не сумел сдержать хитрую улыбку. Голос его внезапно стал шелковым; Саумер тут же вскинул голову и подозрительно посмотрел на старого врага.

— Нас с почтенным кузеном из Изеля объединяет не только общий остров. Оба мы имеем прелестных дочерей и неженатых наследных принцев.

— Да? Любопытно… — протянул Рохан, из последних сил стараясь казаться равнодушным, но все дело едва не испортила громко фыркнувшая Андраде. — Продолжай, кузен.

Волог обернулся к Саумеру.

— А нужно ли? — мягко спросил он.

Саумер покраснел как рак, но попытался не показать виду, насколько он потрясен. Аудитория хихикнула, смекнув, что за поддержку Ролстры Саумеру придется расплатиться союзом с Кирстом. И пусть упрямец благодарит Богиню за то, что легко отделался. Его высочество принц Изелъский коротко глянул на улыбающегося соперника, проглотил слюну и буркнул:

— Я понимаю вас, милорд, и высоко ценю это лестное предложение…

Рохан милостиво улыбнулся обоим.

— Мы все надеемся, что к следующей Риалле ваш остров будет объединен и на нем установятся мир и гармония. — Взгляд, брошенный им на Саумера, окончательно убедил последнего, что возражать не следует. Кроме всего прочего, это была отличная сделка: ведь во время и после Великого Мора они сумели найти общий язык, и теперь при небольшом усилии брак хотя бы одной пары мог положить конец многолетнему соперничеству двух государств, хотя бы по соображениям сохранения мира в семье… Рохан ощутил легкое чувство вины перед молодыми людьми, которым придется вступить в брак не по любви, а по расчету. Он сам ни за что не женился бы на девушке, которую подобрали бы ему родители… Однако когда Рохан опустил глаза на собственную жену, его разобрал смех. Разве не Андраде подобрала ему невесту? А, будь что будет, решил он. Разве долг не может ужиться с настоящим чувством? Оба наследника — очень милые молодые люди, а юные принцессы, как правильно сказал Волог, были просто прелестны. Кроме того, в жилах принцев Кирста тоже текла кровь фарадимов — бабка Сьонед приходилась бабкой и Вологу, и если даже никому из детей Волога этот дар не передался полностью, все же какой-то небольшой частью его они должны были владеть. Возможность рождения на свет еще одного принца-фарадима слегка встревожила Рохана, но он отогнал от себя эту мысль. Какой смысл волноваться из-за того, что случится в далеком будущем? Пусть этим забивает себе голову Андраде!

Мысль о сыне заставила Рохана вновь вернуться к событиям сегодняшнего вечера. Порадовав себя возвышением Вальвиса, Оствеля и Тилаля, он одновременно обеспечил будущее Поля; той же цели служил ловкий ход с Саумером и Бологом, сильно позабавивший зал и, судя по лукавому выражению глаз, пришедшийся по душе остальным принцам. Настало время для последнего объявления. Он исподтишка посмотрел на Андраде, которая откинулась на спинку кресла с чрезвычайно довольным видом: прием племянника явно пришелся ей по вкусу. Она ни о чем не догадывалась — не в пример Сьонед, которая поднялась, встала рядом и взяла мужа за руку. Это неслыханное нарушение этикета (стоять разрешалось только принцам) заставило притихнуть весь Большой зал.

— Есть еще одна земля, лишившаяся своего правителя, — тихо сказал Рохан и вдруг подумал о том, что в последние пять дней мало кто дерзал говорить громко, во всяком случае, в его присутствии. — У покойного верховного принца не осталось наследника мужского пола. Его дочери отказались от всех прав на этот титул за себя и своих детей.

Благодаря неоценимой помощи, оказанной нам их высочествами Сирским и Дорвальским, мы одержали победу в войне, развязанной Ролстрой в нарушение закона. — Он сделал паузу и обвел глазами зал, словно ища тех, кто отказал ему в поддержке. — А посему по праву победителя мы претендуем на Марку, все ее земли, поместья, титулы, богатства и торговлю. Мы требуем этого не для себя, но для нашего любимого сына, наследного принца Поля. Согласны ли ваши высочества признать его принцем Марки?

Ничего другого их высочествам не оставалось, но все же Рохана слегка напугал энтузиазм, с которым они встретили это предложение. То ли они боялись принца Пустыни больше, чем он думал, то ли все-таки поверили тому, что в течение пяти дней вдалбливали им Чейн, Тобин, Ллейн и Давви: Рохан — их единственная надежда.

— Мы благодарим ваши высочества, — наконец сказал он. Сьонед сжала его руку: она понимала всю важность происшедшего. Дальше все происходило именно так, как она и предполагала: Чейн, Тобин и Оствель вначале испугались, но затем неохотно признали, что в этом решении есть своя мудрость. Запуганными вассалами Марки нельзя было править теми же методами, которыми Рохан правил Пустыней, по крайней мере, пока. Но хотя Поль был всего лишь младенцем, никто лучше него не смог бы защитить свою вторую страну.

— Пройдет много лет, прежде чем наш сын вырастет и сможет принять на себя всю полноту власти. Поэтому мы решили назначить регента, который будет править Маркой до совершеннолетия принца.

Кое-кто посмотрел на Чейна; другие обратили взоры на совсем юного Мааркена. Рохан поразился: неужели они так слепы? Похоже, даже Андраде ни о чем не догадывалась. Краем глаза принц видел рыжую голову тетки. Леди Крепости Богини выпрямилась и подалась вперед, не удостаивая взглядом ту, которая скромно сложила руки на коленях и молча ждала слов принца.

— Мы назначаем регентом Марки ее высочество принцессу Пандсалу — фарадима, награжденного тремя кольцами. Тут началось столпотворение. Пандсала поднялась со своего места посреди дружно ахнувшего зала и с достоинством подошла к высокому столу. Почти все ее сестры чуть не упали в обморок от изумления; лишь Киле побелела от ярости, а Чиана вскочила и выбежала из Большого зала.

Суматоха понемногу улеглась. Хрупкая, одетая в простое шелковое коричневое платье, Пандсала спокойно стояла перед Роханом. Сьонед вручила ей кольцо с двумя камнями: топазом Пустыни и аметистом, вынутым из рукояти меча Ролстры. В один прекрасный день это кольцо, символизировавшее власть над двумя государствами, наденет Поль. Рохан сжал ладонями ее сложенные кисти, а Сьонед положила на них свои пальцы.

Пандсала подняла глаза, смущенно улыбнулась и пробормотала:

— Я помогла Андраде бежать из Крепости Богини, шпионила за собственным отцом, предупреждала вас о его планах, расчленяла его силы и вместе с вами поддерживала купол из звездного света. Я рисковала всем. Однако каждый из нас знает, что вы по-прежнему не доверяете мне.

— Мы понимаем тебя, Пандсала, — так же тихо ответила Сьонед, а Рохан подумал: «Мы понимаем твою ненависть к отцу и сестре. Но ты никогда не узнаешь тайну происхождения Поля. Никогда». — Я прикоснулась к твоим цветам. Ты фарадам.

— И этого достаточно для доверия? — яростно прошипела Андраде.

— Думаю, вполне достаточно, миледи. — Пандсала бестрепетно встретила ее взгляд. — Кровью «Гонца Солнца», доставшейся мне от моей матери, принцессы Лалланте, моими кольцами фарадима, моей верой и моей жизнью клянусь хранить и поддерживать безопасность и благоденствие Марки до тех пор, пока эти обязанности не примет на себя принц Поль.

На этот раз тон Андраде был хлестким, как плеть, холодным и грозным, словно обнаженный стальной клинок.

— А я клянусь кольцами, которые дала тебе: если ты нарушишь эту клятву, я применю свое искусство леди Крепости Богини и заставлю тебя потеряться в тени!

— Таков наш выбор, леди Андраде, — предостерег тетку Рохан и шепнул ей на ухо:

— Примирись с этой мыслью, если не хочешь примириться с самой Пандсалой… Андраде сделала вид, что ничего не слышала.

— — Запомни это! — сказала она, обращаясь к Пандсале; голос ее больше напоминал львиный рык.

Принцесса двинулась к дальнему концу высокого стола и остановилась рядом с потрясенным Уривалем. Слуга принес ей кресло и последнюю из предназначавшихся принцам золотых чаш. Вино разливали в мертвой тишине.

Именно принц Ллейн первым поднял свою чащу и тоном, подходящим для посвящения в рыцари, провозгласил:

— За здоровье принцессы-регента Пандсалы!

Тост поддержали несколько голосов, и все принцы выпили. Дело было сделано.

Рохан отнял у Сьонед ее маленький кубок, сделал глоток и вновь вернул кубок жене. Тут он заметил, что рука у него слегка дрожит, и только теперь понял, что ужасно устал. Больше всего на свете ему хотелось выгнать всех из замка, уйти в свои покои с женой и сыном и не выходить оттуда до тех пор, пока ему снова не захочется видеть посторонних. Но оставалось еще одно испытание, на этот раз последнее, и он боролся с желанием поторопить Андраде.

Наконец она встала из-за высокого стола и вышла на середину Большого зала. За нею двинулся Уриваль, а следом за ними, взявшиеся за руки Рохан и Сьонед. Принц чувствовал, как в его тело вливалась сила Огня фарадима, придавая ему стойкость, требовавшуюся для предстоящего ритуала. Ритуал этот надлежало свершить женщине, которая привела его сюда и теперь холодно смотрела на него, не в силах простить племяннику то, что он сделал.

Все встали и напряглись в ожидании. Леда воздела руки, рукава ее соскользнули вниз, открыв кольца и браслеты, сверкавшие серебром, золотом и драгоценными камнями. Уриваль стоял с ней рядом, держа гладкий золотой сосуд, наполненный водой. Рохан и Сьонед встали к ней лицом, обернувшись спиной к раскрытым окнам, вкоторые врывался бледный и холодный лунный свет.

— Вы признаете их верховным принцем и верховной принцессой? — вопросила Андраде.

Принцы и лорды один за другим подтверждали свое согласие. Кое-кто делал это с явной неохотой. Опечаленному Рохану хотелось пожать плечами, но он сдерживал себя. Впрочем, даже искренняя радость и облегчение, читавшиеся в глазах большинства, не могли смягчить боль, которую он ощущал, глядя на Андраде. Ты хотела этого. У них нет выбора. Возможно, это и к лучшему. У меня есть сын, который будет наследовать мне, принц и «Гонец Солнца» одновременно, как ты и хотела. Да, я все понимаю, но никогда не прощу тебе эту боль. Никогда.

Пальцы Рохана крепко сжали руку жены; он посмотрел на гордый, спокойный профиль Сьонед и увидел на ее щеке серповидный шрам, оставленный Огнем. Она отказывалась маскировать его с помощью косметики и носила как почетное клеймо… или клеймо каторжника. Этот ожог останется у нее навсегда, у него вечно будет неметь раненое правое плечо, а Тобин на всю жизнь обречена слегка прихрамывать — так пусть же и Андраде живет с мыслью, что ненавистная Пандсала стала регентом Марки.

А Рохан будет жить с бременем власти. Андраде взяла сосуд, сделанный из драконьего золота, и подняла его высоко вверх, касаясь только кончиками пальцев: так дракон держал бы в когтях огромный драгоценный камень. Сосуд подрагивал и сиял. Ветер, врывавшийся в открытые окна, колебал пламя трех сотен ламп и трепал гобелен с изображением дракона, висевший позади высокого стола.

— Именем Земли, которая качает нас в колыбели и из которой сделан этот сосуд; именем находящейся внутри него Воды, которая дарит нам жизнь; именем Огня, который освещает наши пути; именем Воздуха, который есть наше дыхание… — Она вознесла сосуд над двумя склоненными головами. — Во имя всех живущих на земле я заклинаю этого мужчину и эту женщину. Используйте ваши дары во благо. Следуйте закону. Стремитесь к мудрости. Ищите в своих душах истину. Храните скромность в моменты наивысшей славы. Не затевайте битву для личной выгоды. Защищайте свои земли и всех, кто живет на них. Лелейте их так же, как лелеете друг друга. Клянетесь ли вы соблюдать эти заветы?

— Клянемся, — ответили они.

Она вручила сосуд Рохану, тот немного отпил и передал его Сьонед. Когда принцесса сделала глоток, Андраде заговорила вновь.

— Именем Богини-Вседержательницы и Бога Бурь объявляю вас верховным принцем и верховной принцессой!

Леди протянула руки к сосуду, но тут ритуал был нарушен, о чем Рохан и Сьонед договорились заранее. Сьонед поставила сосуд на зелено-голубую мозаику. В нем еще оставалось немного Воды, взвихренной дыханием Воздуха, а на ободке плясал Огонь, вызванный прикосновением «Гонца Солнца». Андраде слегка нахмурилась; Рохан отвернулся и стал следить за принцессой, простершей над сосудом руки. Изумруд Сьонед — единственное кольцо, которое она теперь носила — вспыхнул в полумраке зеленым пламенем; ярко засверкал водопад ее огненно-рыжих волос.

В сосуде вспыхнул Огонь.

Все вокруг оцепенели, и в наступившей тишине раздался голос Рохана.

— Вот первый из новых законов. Никто да не смеет убить дракона. Ни из жестокости, ни для забавы, ни ради корысти, ни по какой-либо другой причине. Каждый нарушивший сей закон поплатится за это конфискацией половины имущества, взыскиваемой в нашу пользу, ибо мы будем считать убийство дракона оскорблением нашего достоинства.

Рохан знал, что все будут поражены, но его это не заботило. Выгода, которую позволит получить этот закон, будет использована на всеобщее благо. А если они никогда не поймут этого, тем лучше.

Когда он произнес эти слова, содержимое сосуда забурлило. Мощное заклинание заставило вскинуться столб Огня, от которого задрожал воздух. Из оранжевых, желтых и серебряных языков соткался светящийся дракон высотой по самые стропила. Взмах его крыльев гасил пламя, когти оставляли огненный след, глаза переливались голубым и зеленым, голова дракона упиралась в потолок. Свирепая тварь забила светящимися крыльями, взмыла вверх, пролетела через весь зал и исчезла в гобелене, превратившись в стилизованного коронованного дракона, держащего фарадимское кольцо с изумрудом.

Рохан так никогда и не узнал, кто первым нараспев выкрикнул знакомое слово. Скорее всего, это был кто-то из его людей. Но темный, как пещера, Большой зал сотрясся от этого клича.

Ажей. Принц драконов.

Сьонед оперлась спиной о мягкие подушки, развязала тесемки на ночной рубашке и улыбнулась, когда Рохан поднес сына к ее груди. Принц сидел рядом и трогал пальцем светлые волосы младенца.

— Андраде не скоро оправится от обиды на то, что ты сорвала ей церемонию,

— мягко сказал он.

— Это была наша церемония, а не ее. Не она завоевала нам титул и не она дала сына. Рохан был согласен с женой.

— По-моему, ей не из-за чего переживать. Как-никак, мы произвели на свет такого принца, о котором она мечтала.

— Рохан… — Сьонед запнулась, и муж подбодрил ее, погладив по плечу. — Если бы я сама выносила Поля и родила его, Андраде имела бы на мальчика какие-то права. Но теперь он наш. Ты понимаешь? То, что мы сделали, было сделано для нас самих, а не для того, чтобы родить ей принца-фарадима.

Он кивнул, потому что Сьонед сказала правду. Но всего лишь часть правды. Они сделали это не столько для себя самих, сколько для будущего, которое сможет построить тот небывалый принц, которым предстояло стать Полю.

То, что они сделали… Рохан убивал врагов как последний варвар, достойный лишь того, чтобы носить меч. По иронии судьбы, в данном случае на его стороне оказался закон — тот самый закон, который был принят с целью сохранить, мир. Это был приличный и очень удобный предлог; однако он не оправдывал того жестокого наслаждения, с которым Рохан омывал в крови свой меч и по рукоятку вонзал нож в горло Ролстры.

Кроме того, Рохан был насильником, как все истинные дикари. Его заманили в ловушку, отравили наркотиком, обольстили? Возможно, так оно и было. В первый раз, но не во второй. Ему хотелось верить, что Янте зачала Поля именно в тот первый раз, когда Рохан принял ее за Сьонед. Он предпочел бы этот вариант. Однако даже если все произошло именно так, это не давало Сьонед права объявлять ребенка своим. Да, конечно, у него были смягчающие обстоятельства: война, плен, но ничто не могло оправдать Рохана в собственных глазах. Он имел возможность убить Янте, но не воспользовался своим шансом. Должен был, но не смог. Потому что каждый принц варваров мечтает о сыне, которому он сможет передать власть.

Силой оружия он стал верховным принцем, забрал то, что принадлежало Ролстре, вознес Пустыню над всеми другими государствами, исполнил свое заветное желание, и все это было проделано законно, с согласия всех остальных принцев. Можно ли считать оправданием то, что он больше подходил для этой роли, чем Ролстра? Имел ли он право сделать то, что сделал сам и позволил сделать Сьонед, Чейну, Тобин, Оствелю и Вальвису ради его, Рохана, пользы?

Всю свою юность он изучал историю, стремясь взять из нее все то, что могло бы усовершенствовать мир, сделать его лучше и цивилизованнее. Он мечтал покончить с бедностью и стремился к осуществлению этой мечты, стремился избавить людей от страха смерти, от обмана и раздоров. Решил иметь дело только с тем, что считал добром, и отвернулся от грязи, которой хватало и в окружающем мире, и в его собственной душе. Поклялся, что стоит ему стать принцем, как причины, заставляющие людей воевать друг с другом, исчезнут, поскольку он установит справедливые законы.

Однако год войны и страданий заставил его понять, что прошлое живет в нем самом не меньше, чем в окружающих: слишком долго миром правили гнев, стремление к убийству и насилие. Все это было в нем — то, что делало его варваром, те мысли и поступки, которые заставляли его душу корчиться от стыда. Он знал и признавал это.

Рохан заглянул в свое сердце и увидел там все то же, что и у других: коварство Ролстры, с которым тот стравливал между собой других принцев; неудержимую жажду власти, свойственную Янте; честолюбие Зехавы, который жаждал сражать драконов, хотя прекрасно знал их значение для Пустыни.

Но видел ли Рохан самое худшее в себе? Может быть, и нет. Ибо все эти грехи были пустяком по сравнению с тем, что могла сделать с ним власть.

Одна Сьонед знала, как глубоко он презирал принцев и лордов, которые трусливо отдали ему неограниченную власть, которые преклонились перед ним так же, как преклонялись перед Ролстрой, не видя никакой разницы в самой природе этой власти. Лишь Ллейн, Давви, Чейн — те, кто знал Рохана как человека — немного понимали, что значит для него титул верховного принца. Он использует свою власть для того, чтобы создать новые законы, которые, хвала Богине, к моменту его смерти станут старыми. Чейн как-то сказал, что он, Рохан, их единственная надежда. Но Рохан знал, насколько это рискованно. Власть могла искорежить его душу, извратить его мечты.

Однако Рохан не собирался забывать о том, какие пороки обнаружил в собственной душе. Он познал самого себя, столкнулся с препятствиями? которые могли ему помешать построить новую жизнь, понял, что они не так страшны, и перестал бояться их. Теперь единственным, чего он боялся, была сама власть. Взяв ее в свои руки, уверившись, что все признают его главенство, он понял, что власть может стать врагом куда более опасным, чем гнездившееся в нем варварство. Но он должен был принять ее еще и для сына, зная, что в противном случае Полю — принцу с даром «Гонца Солнца» — предстояла бы страшная борьба не с властью, аза власть…

Рохан долго молча смотрел на жену и сына, поражаясь тому, как быстро этот мальчик покорил его сердце. После возвращения принца в Стронгхолд настали тяжелые времена — времена, когда он намеренно обижал Сьонед, стремясь выместить на ней чувство вины и усугубляя тем ее собственные муки; времена, когда она набрасывалась на него, терзаемая теми же угрызениями совести. Но оставался ребенок, и именно благодаря ему они снова нашли путь к сердцу друг друга. Поль приобрел привычку пристально смотреть на отца; казалось, эти широко расставленные зелено-голубые глаза видят его насквозь. Рохан не хотел признавать своим сына, в котором не было ничего от Сьонед, но разве можно было противиться ребенку с таким взглядом? В те первые трудные дни любовь к ребенку вначале объединила Рохана и Сьонед, а затем вновь пробудила в них Огонь.

Рохан гладил пушистую головку сына и улыбался, глядя на то, с какой жадностью младенец припал к груди Сьонед. Жена могла думать, что они сделали это для себя самих, но Рохан знал, что на самом деле все было сделано для Поля. Он надолго забыл о том, что всегда знал и что вновь поднялось в душе после насмешек, которыми осыпал его Ролстра в куполе из звездного света. Рохан догадывался, что бесплодие Сьонед заставило его намеренно забыть обо всем; он не имел права думать о детях, на появление которых было так мало надежды. Но, стоя на коленях под куполом из серебристого света, принц снова понял, что все, о чем он мечтал, что замышлял и осуществлял, делалось для сына. Поль, невиновный в случившемся, получит в наследство все, что смогут дать ему Рохан и Сьонед. Жизнь не имела бы смысла, если бы все усилия по преображению мира оказались тщетными и он остался бы таким же, каким был прежде…

— Я думаю, наш дракончик уже наелся, — промурлыкала Сьонед. — Хочешь подержать его?

Рохан взял Поля на руки. Сонные глазки несколько раз мигнули, и ребенок весьма неблагородно рыгнул. Рохан усмехнулся.

— Кажется, его совсем не заботят правила этикета. Сьонед фыркнула и завязала тесемки ночной рубашки.

— Хватит с тебя чужих поклонов и дифирамбов. В своей семье ты ничего подобного не дождешься!

— Ты не поверишь, как я рад этому.

— Еще бы! Я сама жду не дождусь, когда увижу спины этой знати и мы наконец останемся одни!

— Они скоро уедут. Но так, как раньше, уже не будет, Сьонед, — осторожно предупредил он.

— Знаю. Слишком многое изменилось. А особенно мы сами. — Она отвела волосы со лба, на котором остался отпечаток серебряного обруча. — Я понимаю, что случилось, но понять — не всегда простить.

— Меня не слишком заболит, простит ли нас Андраде.

— Меня тоже, — призналась Сьонед. — Я люблю тебя, и это сильнее, чем любая из клятв фарадима, которые я когда-то давала. Сначала это пугало меня. Немного пугает и сейчас. Но единственное, что меня заботит по-настоящему, это прощение Поля.

Они отнесли ребенка в смежную комнату, где в полумраке его ждала няня. Резная деревянная колыбель была новогодним подарком Черна и Тобин. Светло-зеленый шелк, обтягивавший изголовье, держал в зубах добродушный дракон с рубиновыми глазами, распростертые крылья которого защищали дитя с обеих сторон. Рохан и Сьонед стояли рядом, пока не убедились, что малыш уснул, а потом вернулись в свою спальню.

Сьонед села на кровать и принялась расчесывать волосы. Рохан лежал на боку и любовался ею. Пламя свечи озаряло ее изящные руки и плечи, заставляло золотом сиять рыжие волосы. Ой начинал привыкать к тому, что на руке Сьонед остался лишь один изумруд. Андраде предложила прислать ей остальные кольца, но Сьонед отказалась. Из-за этого между ними и произошла ссора, поскольку отказ означал, что Сьонед, оставаясь «Гонцом Солнца», перестает подчиняться власти Крепости Богини.

— Вчера Ллейн кое-что сказал мне, — задумчиво промолвил Рохан. — Андраде может думать, что она наконец соединила власть принца с властью фарадима, но старик считает, что ее главная заслуга заключается совсем в другом: она помогла принцу и фарадиму полюбить друг друга. Кажется, это делает нас очень опасными людьми, Сьонед.

— Еще более опасными, чем Ролстра и Янте?

— Куда опаснее. Их власть была основана на ненависти. Что было бы, если бы они победили? Ничего. Они бы только насытились местью. Но любовь… Нет таких вещей, которые были бы нам не по плечу. А Поль вообще сможет все. Вот это и делает нас страшно опасными.

— Ну и пусть Андраде не разговаривает со мной — беспечно сказала Сьонед. Она отложила гребешок, улыбнулась и продолжила:

— Знаешь, что следует из твоих слов? Что скоро люди сами решат, какие им достались верховные принцы — опасные или не очень. А пока дракончик спит, здесь снова можно зажечь Огонь.

— Моя владычица, этот Огонь никогда не гас… и никогда не погаснет.