Часть IV НЕБОЖИТЕЛИ

Глава 1. Света спускается в преисподнюю. Вкус воды — вкус жизни. Детектор лжи, он же — Правдоискатель. Явление в аду такой пасти, от которой чертям стало тошно

Пройдя под аркой, конвоирующий Свету отряд свернул налево и остановился перед лестницей, ведущей к оббитой листовым железом двери в подвальное помещение — точь-в-точь такой, за какими, обычно, прячутся от жильцов технические службы ДЕЗов, ЖЭКов и прочих управленческих контор. Однако лейтенант не стал спускаться по лестнице, а подошёл к расположенному на высоте человеческого роста, забранному фигурной решёткой окну и, просунув вытянутую вверх руку в полуокружность основания расходящихся веером арматурных прутьев, постучал в стекло. Если бы Света не была так встревожена, то она могла бы улыбнуться этой опереточной конспирации, но сейчас её нисколько не забавляла нелепость происходящего — когда командир конвойного отряда, подобно подгулявшему дворнику, стучится в окно каптёрки.

После поданного лейтенантом сигнала в течение нескольких минут ничего не происходило, затем подвальная дверь бесшумно отворилась внутрь, унося с собой бутафорский висячий замок, и как Света ни была обеспокоена, эта игра в конспирацию её немножечко позабавила, увы — ненадолго. Вслед за лейтенантом спустившись по лестнице, женщина вновь окунулась в кошмарную реальность.

Сразу за дверью находилась небольшая, почти пустая, освещённая единственной стосвечовой лампочкой комнатка — с канцелярским столом, телефоном и дежурящим при нём майором. Конвоирующий Свету лейтенант, не говоря ни слова, вытянулся по стойке «смирно» перед сидящим на стуле старшим офицером. Майор, сняв трубку и сказав короткую непонятную фразу, — тополь одиннадцатый, форма три, — что-то написал на бланке и, приложив печать, сунул сложенный вдвое лист в конверт и тщательно его заклеил. Затем, игнорируя лейтенанта и сержанта, ткнул пальцем в направлении веснушчатого верзилы:

— Ты, рыжий, как тебя зовут?

— Рядовой Грищенко! — выступив на шаг, назвался солдат.

Подозвав Грищенко к столу, майор передал ему конверт с бланком и велел по возвращении в часть вручить этот конверт своему непосредственному начальству. После чего входная дверь автоматически раскрылась, и дежурный офицер коротко распорядился:

— Товарищи бойцы, вы свободны. Можете идти. Лейтенант и сержант, задержитесь.

У внутренне съёжившейся в тревожном ожидании Светланы в голове мелькнуло: ни фига себе! Порядки здесь — те ещё! Похоже, арестовали не только меня, но и моих конвоиров!

Словно бы подтверждая эту догадку испуганной женщины, разъехались в стороны капитальные створки расположенной напротив входа железной двери, и из открывшегося проёма вышли четыре человека в штатском. Последовала команда: лейтенант и сержант, сдайте оружие майору и следуйте за нами.

— А сумочку? — сдав автомат, переспросил растерявшийся сержант, вертя в руках Светину сумочку, — мне лейтенант сказал, что я отвечаю за неё головой.

— Сумочку дайте мне, — произнёс один, самый безликий из безликой четвёрки, и забрал сумочку у сержанта.

Железная дверь снова разъехалась, и в сопровождении штатских бывшие Светины конвоиры исчезли в затворившемся за ними проёме — женщина осталась один на один с не обращающим на неё никакого внимания майором. Свете очень хотелось спросить занятого бумагами офицера, куда же её всё-таки привели, но от страха язык перестал ей повиноваться — и ведь это только начало! Её ещё не допрашивали, не угрожали, не били — а что же будет дальше? Да, когда прошёл первый испуг от фантастической смены «декораций», и Света поняла, что очутилась в параллельном мире, то всё окружающее стало восприниматься ею несколько отстранённо, без присущей женщине эмоциональной остроты — и всё-таки! Если её расстреляют здесь, в чужом мире, то большой вопрос — «воскреснет» ли она у себя?

Майор, по-прежнему не обращая внимания на женщину, продолжал возиться с бумагами; Светин страх усилился до такой степени, что отправленный ею мысленный призыв о помощи прорвался сквозь многие инвариантные континуумы и нашёл Ольгу.

Наконец, после пятнадцати-двадцати минут томительного ожидания, железные створки снова разъехались и из дверного проёма вышла прежняя безликая четвёрка в штатском. А может, не прежняя, может, другая — индивидуальные особенности этих людей были до того стёрты, что только человек с исключительной зрительной памятью имел некоторые шансы не ошибиться, пытаясь их различить. Света таких способностей не имела, а если бы и имела — ей было не до того.

Её, скукоженный страхом, мозг мог порождать одни только призывы о помощи: «Господи, помоги, Олечка, выручай!»

За первой железной дверью было шесть ступенек вниз, три метра широкого коридора и ещё одна такая же дверь. Когда Света и её провожатые спустились по лестнице, эта дверь тоже разъехалась, и маленький отряд вновь вышел на лестничную площадку, от которой вниз вели уже не шесть ступенек, а значительно больше — два пролёта. То есть — целый этаж вниз, в освещённое слабенькой лампочкой сумрачное подземелье. Однако спуск в Аид на этом не закончился: в каждой из пяти стен пятиугольного подземного помещения было врезано по железной двери, а посередине этого «холла» стоял точно такой же канцелярский стол, как и в «предбаннике».

Едва конвоируемая штатскими Света ступила на бетонный пол находящегося глубоко под землёй помещения, дежурящий при столе подполковник снял телефонную трубку и произнёс столь же загадочную фразу, как и майор в «предбаннике»: сосна седьмая, форма четыре, допуск один эм два с половиной.

На сей раз ждать не пришлось ни минуты, едва офицер произнёс кодовые слова, вторая слева от Светы дверь разъехалась, и, сопровождаемая конвоем, она вошла в кабину лифта, который так стремительно ухнул вниз, что к горлу женщины подступил тошнотворный ком.

«Господи, да сколько же здесь подземных этажей?», — мелькнуло в уме у проваливающейся в преисподнюю Светы, но эта мысль не успела получить развития — чуть слышно лязгнув, лифт остановился.

Коридор, в который попала женщина выйдя из кабины, вполне отвечал её представлениям об аде: узкий, высокий, слабо освещённый скрытыми от глаз жутковатыми красными лампочками — так что потолок почти терялся в багровой мгле. И это не всё: в тишине подземелья раздавались едва слышимые мучительные стоны, вопли и время от времени отчаянный, скорее нечеловеческий, а звериный визг. Окружающая Свету четвёрка безликих конвоиров не издавала ни звука, предоставляя женщине возможность сполна «насладиться» этой почти неслышимой инфернальной «музыкой». И хотя Света понимала, что, скорее всего, она слышит фонограмму, а не настоящий адский зубовный скрежет, ей сделалось невыносимо страшно: Господи! Да ведь в этом подземелье её могут замучить ничуть не хуже, чем в настоящем аду!

Выдержав пятиминутную паузу, за время которой страх попавшей в преисподнюю женщины проник ей глубоко в сердце, конвой повёл Свету по коридору — четверо безликих в штатском шагали почти бесшумно, и только постукивание о бетон каблуков женских туфелек нарушало пронизанную беззвучными воплями тишину.

После нескольких поворотов и ответвлений коридор привёл Свету к глухой железной двери, которая «гостеприимно» раздвинулась, пропустив узницу внутрь небольшой (примерно, два на три метра) камеры с таким же высоким, как в коридоре, теряющимся в багровой мгле потолком. Едва женщина вошла в предназначенное ей узилище, дверь стала на место, отделив пленницу от конвоя — Света осталась наедине со своими кошмарами.

Красный свет в камере был очень тусклым и такого оттенка, что женщине показалось, будто её руки запачканы кровью. Неудивительно, что в этом кровавом свете чрезвычайно зловеще выглядели самые будничные предметы обстановки: стол, стул, заправленная солдатским одеялом койка и унитаз с краном над ним в углу. Вообще-то, по тюремным меркам, роскошная меблировка — если бы не наводящий тоску жуткий багровый свет.

Кружки в камере не было, и Света, вдруг почувствовавшая свирепую жажду, открыла кран над унитазом — из него тоненькой струйкой потекла ржавая вода. Дав стечь накопившейся в трубах железной гнили, женщина напилась прямо из-под крана — слава Богу, кажется, её не собираются томить жаждой!

Как известно, вкус воды — вкус жизни, так что, напившись, Света несколько приободрилась: кто бы ни были пленившие её господа-товарищи, но не станут же они всерьёз мучить женщину на девятом месяце беременности? Тем более — расстреливать?

Не станут?

Ну да, нормальные службы безопасности — не станут, но ведь у чокнутых правителей и службы безопасности всегда с приветом… а кто в этом параллельном мире правит Россией?.. и какой Россией?.. Бог его знает! Судя по тому немногому, что Света успела увидеть, здешней Россией до сих пор правит КПСС, а точнее — Политбюро. А ещё точнее — Генеральный Секретарь. И что же — нынешний правитель, подобно Сталину, держит страну в ежовых рукавицах? А ведь похоже! По тому, какими неразговорчивыми были задержавшие её солдатики, по не присвоенным лейтенантом долларам, по дьявольски мрачной обстановке секретного заведения, в которое её угораздило попасть, если судить по этому, нынешний правитель России должен быть настоящим букой, с извращённой фантазией — чего стоит одно кровавое освещение! А фонограмма стонов и воплей пытаемых? Да ещё — под сурдинку, на грани слышимости? Так — что невозможно понять, снаружи доносятся эти ужасные звуки или гоношатся у тебя в голове!

Стоило Свете подумать об услышанных ею по пути в камеру жутких стенаниях, в сердце опять противно зашевелился страх — Господи, помилуй! А вдруг её занесло к таким моральным уродам, для которых мучить беременную женщину — особенный кайф? А что — очень даже возможно… ведь в Светином «родном» континууме — таких отморозков сколько угодно… и стоит дать им волю… стоит маньяку-правителю развязать руки своей службе безопасности — будьте любезны! Проснётся дремлющий в каждом зверь и, взалкав свежей крови, сотворит столько зла — не приведи Господь!

Стоило Свете подумать об услышанных ею по пути в камеру жутких стенаниях, беззвучно закричали стены, вобравшие в себя ужас, боль и отчаяние всех предыдущих узников — женщина в панике бросилась к железной двери и заколотила в неё кулаками: тщетно! Тюремщики не захотели её услышать — пытка началась. Вернее — продолжилась, ибо началась она ещё в коридоре, когда, сразу по прибытии в ад, для Светы включили фонограмму с записью адской музыки.

Растратив все силы и отбив об железо обе руки, измученная женщина легла на койку: ну, и чёрт с вами, пытайте, мучайте! Изводите меня вашей адской музыкой — я смертельно устала, мне уже всё равно.

По счастью, бурная вспышка отчаяния, забрав у Светы все силы, сделала женщину нечувствительной к шумовым воздействиям — замолчали беззвучно вопящие стены или Света их перестала слышать: не суть — женщина успокоилась и, кажется, заснула.

Очнулась она от тихого, но отчётливо слышимого разговора за стеной. Поначалу Света удивилась, как сквозь толстые каменные стены можно слышать негромкие человеческие голоса, но, скоро, поняв, что диалог, также как до этого стоны и вопли пытаемых, намеренно транслируют для неё, стала внимательно слушать.

— …да что с ней возиться, расстрелять, и с концами. Ведь при ней нашли триста долларов — ясно, валютчица. А что беременная — я же не предлагаю расстреливать её завтра. Пока посидит у нас, родит — вот тогда и соберём Тройку.

— А не боишься, что дойдёт до Хозяина? Вдруг кто-то из наших стукнет в Москву? Ведь она где-то взяла этот чёртов белогвардейский паспорт. Нет, дело запутанное, а ты говоришь — расстрелять…

— Ну и хрен с ними, пускай стучат. Сам знаешь любимую поговорку Хозяина: нет человека — нет проблем.

— Вообще-то — да. Но с этой сучкой, чую, проблемы будут. Из Усть-Донецка на мой запрос ответили, что такая у них проживала, но двенадцать лет назад их автобус на переезде попал под поезд — погибли все пассажиры: и она, и отец с матерью, и брат. Представляешь — иметь дело с ожившей покойницей?

— Ну и хрен с ним — что покойница! Мне эти буржуазно-поповские штучки до фонаря! Ты меня знаешь — у меня и покойница заговорит!

— Но только сначала отдаст концы — она же на девятом месяце.

— Ха-ха-ха, покойница отдаст концы! Насмешил, ничего не скажешь! Не отдаст — заразочка! Я же с ней пока деликатно, нежненько: ну там — под ноготок запущу иголочку, мизинчик в тисках расплющу, сосочек щипцами выдерну, ей же всё равно не придётся кормить своего ублюдочка. А вот когда родит, тогда займусь с ней поплотнее — умолять будет голубушка до поросячьего визга, чтобы скорей расстреляли. Как миленькая сдаст всю свою белогвардейскую кодлу.

— Ага, тебе бы только добраться до тела, а там хоть трава не расти! Сразу забываешь о социалистической законности — у, садюга! А ведь, как сказал Хозяин, наше государство — самое гуманное в мире.

— Потому и гуманное, что мы никаким врагам не даём поблажки! Мы добрые, но не добренькие — наш социалистический гуманизм не имеет ничего общего с буржуазным слюнтяйством!

— Ишь, разошёлся, как будто на политзанятиях! И зачем, спрашивается, ведь знаешь, твоего самого пристального внимания этой сучке не миновать — ты же у нас главный специалист. Но только не сейчас, а позже — когда родит. А то: мизинчик расплющу, сосочек выдерну… а она на девятом месяце: выкидыш, кровотечение — и привет: грубое нарушение норм социалистической законности — строгача точно схлопочешь.

— А хрен с ним со строгачом — не первый раз замужем. Сегодня дадут — завтра снимут. Зато — результат. У меня же не только по Ростову, а по всему нашему южному округу лучшая раскрываемость. А в Сталинграде, Воронеже, Астрахани, Краснодаре, Ставрополе тоже сидят не мальчики — зубры со стажем. Особенно — в Сталинграде: ну — Кондратюк, который придумал «соломокрутку». Но всё равно: у него только шестьдесят четыре процента раскрываемости, а у меня семьдесят три.

— А кто спорит, что ты мастер: всего двадцать семь трупов на сто подследственных — впечатляет. Ведь у рядовых специалистов больше половины отдают концы раньше времени… Прокуроры жалуются, что после этих костоломов скоро и расстреливать будет некого. Но с этой сучкой тебе всё равно придётся погодить — распоряжение генерала. Вот родит — тогда и «милуйся» с ней сколько угодно… конечно, если я раньше не получу от неё нужных показаний.

— Ну да, получишь… как же! Твои психологические прибамбасы — для слабонервных девиц, а она штучка тёртая. Но только почему, бля, ты мне раньше не сказал, что цацкаться с ней — распоряжение генерала? А я тут чуть ли не час треплюсь с тобой, соловьём разливаюсь — это, знаешь, не по-товарищески…

Света понимала, что этот, якобы случайно доносящийся до неё сквозь каменную стену диалог, в действительности — умело разыгранный спектакль, средство психологического давления, также как кровавое освещение и едва слышимые вопли истязаемых жертв. И всё-таки, с каждым новым людоедским пассажем «злого» следователя и садистским комментарием «доброго», сердце женщины всё туже сжимала беспощадная стальная удавка: Господи! И угораздило же её попасть к этим маньякам! Уж на что щедра на бандитов и террористов её родная Югороссия, не говоря о Диком Поле и прочих осколках распавшейся России, но в сравнении с террористическим государством — все они жалкие дилетанты! Нет, здесь невозможно существовать! Ещё до всяких пыток она или умрёт, или сойдёт с ума от страха! Олечка, помоги!

Получив это паническое послание, Ольга, собравшаяся было вернуться в Большое Облако, изменила своё намерение и наугад ринулась в миллионы инвариантных миров.

По счастью, Ольгин ответный телепатический сигнал дошёл до Светы — уменьшился ужас, спало овладевшее беременной женщиной отчаяние. Конечно, её сердце освободилось от страха далеко не полностью, но ослабла сжимающая его стальная удавка — Света смогла перевести дух: а вот дудки вам, товарищи маньяки! Она ещё не сошла с ума — она поборется! Во всяком случае — до тех пор, пока вы ограничиваетесь только психическими средствами воздействия! И, как это ни парадоксально, её самым действенным оружием будет правда! Ничего не выдумывать — на все их вопросы без утайки рассказывать всё о себе и своём мире! Пусть переваривают, как могут!

«Ага, они, пожалуй, так переварят, что тебе, Светочка, не поздоровится… впрочем, без Ольгиной помощи тебе не поздоровится в любом случае… что бы ты ни говорила, как бы ни умоляла. Ведь они же не просто маньяки, палачи и садисты — они же на государственной службе… стало быть, имеют полное моральное право получать кайф от мучений своих жертв… не говоря уже о праве юридическом, данном им свыше. Ведь когда подданные изначально виновны перед властями — нет жертв, а есть только преступники, нет палачей-садистов, а есть доблестны опричники и героические стражи самых гуманных в мире законов… н-да, людоедская логика, а работает безотказно Бог знает с каких времён! Нет, Светочка, без Олиной помощи ты ни за что не выкрутишься!»

Светины мысли по-прежнему не отличались весёлостью и оптимизмом, но, получив ободряющее телепатическое послание, она смогла посмотреть на свои злоключения как бы со стороны — ведь когда появляется хоть слабая надежда, светлеет самая беспросветная тьма. К тому же, прекратилась трансляция кошмарного диалога, и хоть в наступившей тишине вновь зазвучали еле слышимые стенания — они перестали производить на Свету прежнее угнетающее впечатление: в аду как в аду, вопли и зубовный скрежет — естественный фоновый аккомпанемент.

Относительно успокоившись, Света вдруг подумала о техническом оформлении преисподней: да, чуть слышные вопли, кровавый свет и, особенно, людоедские диалоги следователей производят впечатление — кто спорит. Особенно — поначалу. Но если попавший сюда бедолага в первые часы заточения не сойдёт с ума, он скоро разберётся, что инфернальное шумовое оформление — всего лишь фонограмма спектакля. Хотя… лично она поняла это уже через несколько минут после заключения в камеру, а всё равно чуть не умерла от страха! И умерла бы — без Ольгиного обнадёживающего послания. Или — сошла с ума. И уж совершенно точно — сделалась бы безвольной тряпкой. Нет, следует отдать должное садистам из органов — они понимают значение психической обработки. Чего стоит один только этот багровый свет! Глянешь на кисти рук — будто с них, как перчатки, содрали кожу! Ну гады, ну изверги, ну садисты! А этот их диалог? Кроме того, что пугают страшными пытками, говорят о подследственном не как о человеке, а как об объекте своих садистских утех! Ей Богу, будь у неё с собой портативная атомная бомба — рванула бы, не пожалев ни себя, ни своего будущего младенца, ни города, лишь бы уничтожить гнездо этих кошмарных извращенцев!

Поскольку атомной бомбы у Светы не было, то, утомлённая первыми ужасными впечатлениями, она заснула, а проснулась от звука звякнувшего железа — квадратик в полотне казавшейся глухой двери принял горизонтальное положение, из открывшегося окошка просунулись две алюминиевые тарелки и раздался отчётливый бесцветный голос: обед. Женщина взяла тарелки и пока три шажка несла их до столика, лязгнуло за спиной — окошко закрылось. После, любопытствуя, Света с трудом нашла чёрточку щели в сплошном железе дверного полотна — сработано на загляденье!

Тюремное меню не отличалось особенной изысканностью: в одной тарелке плескался жидкий, непонятно из чего сваренный супчик, в другой горбатился зловеще выглядящий при красном свете ком перловки, сдобренной ложкой подсолнечного масла и дополненный кусочком анемичной морской рыбы, кажется, минтая. И по калорийности, и по вкусовым качествам главную ценность этого обеда представляла двухсотграммовая пайка серого хлеба — к ней бы да кружку чаю! И, будто в ответ на это желание женщины, окошко в двери снова открылось, просунулась дымящаяся кружка и прозвучали предупредительные слова: осторожно, горячо. Света подхватила кружку бывшим, по счастью, не в сумочке, а в кармашке платья носовым платком и сказала «мерси» закрывшемуся окошку.

Конечно, пахнущий веником сладковатый кипяток чаем мог назвать только безнадёжный оптимист, но, чтобы запить вязкую перловку и со вкусом сжевать хлебную пайку — в самый раз. Грех жаловаться. На воле Свете случалось довольствоваться и более скудными трапезами. Особенно — в первый год после печально знаменитого Референдума, когда «суверенные» части распавшейся России насмерть перегрызлись между собой.

Пообедав, — позавтракав? поужинав? в глухой, наполненной багровым сумраком камере полностью пропадало ощущение времени — Света холодной водой сполоснула тарелки и кружку и, почувствовав позывы в животе, со смаком водрузилась на унитаз: подглядываете? Ну и хрен с вами, несчастные вуаеристы! Это самое безобидное из ваших извращений, и если вам доставляет удовольствие следить за испражняющейся женщиной — она не против. Лишь бы не мучили, не убивали, а удовлетворять своё нездоровое любопытство… это ваши проблемы! Ей лично — они до лампочки. Подсматривайте, фотографируйте хоть из унитаза — с неё не убудет. А что за ней следят скрытые телекамеры — в этом Света была уверена: в тюрьме человек не может быть без постоянного надзора, и если в двери нет архаического глазка, значит, технический прогресс дошёл и до инфернальных глубин. Разумеется, предположив, что один из телеобъективов встроен в унитаз, Света всего лишь съехидничала, но… не без оснований! Секретным службам о каждом человеке хочется знать всё, так что…

Поскольку в камере не было не то что туалетной бумаги, но и клочка газеты, Свете — по-восточному — пришлось совершить омовение под струйкой воды из расположенного над унитазом крана, что, по её непривычке к водным процедурам такого рода, не могло не представить пикантного зрелища для тайного соглядатая. Предполагая это, женщина демонстративно не торопилась — смотри, любуйся жалкий вуаерист! И нечего подхихикивать, что естественно — то не безобразно! Это не мне, а тебе должно быть стыдно!

Выиграв, по её мнению, это маленькое психологическое сражение, Света села на стул и задумалась: сколько её собираются мариновать, прежде чем отведут на допрос? И сколько она уже здесь находится? На второй вопрос ответил Светин желудок: женщина не была особенно голодна, когда ей принесли тюремный обед, значит, сидит здесь не дольше нескольких часов. Возможно, учитывая обстоятельства задержания и организованное в подземном узилище психическое давление — сутки: капитальное чувство голода, в отличие от эфемерного чувства времени, нельзя обманывать долго — в каком бы смятении ни была душа, желудок своё потребует. А вот на первый вопрос, сколько она ни ломала голову, Света не могла ответить: чёрт его знает, какими методиками руководствуются здешние садисты?.. По идее — должны бы промариновать её подольше, но… у извращенцев своя, нездоровая логика. И подыгрывать им, решая неразрешимую задачу, она, Света, не будет! Другое дело — попробовать связаться с Ольгой…

На этот раз Свете не хватило эмоционального накала, чтобы её телепатический сигнал не затерялся в миллионах инвариантных миров — Ольга ей не ответила. Однако слегка разочаровавшейся женщине удалось себя успокоить тем, что её подруга знает, в каком положении она сейчас находится, и своевременно придёт ей на помощь. Тем более, что, как выяснилось из диалога садистов следователей, до рождения ребёнка ни пытать, ни убивать её не собираются. Конечно, это могло быть уловкой с их стороны — сначала успокоить, а затем огорошить внезапной подлостью — но… всего не предугадаешь! К чёрту! В любом случае, Ольга вовремя придёт ей на помощь — ведь она обещала…

Железная дверь раздвинулась, и снаружи раздалась команда: гражданка Мармонова, выходите и следуйте за нами.

Вздрогнув от неожиданности, Света вышла из камеры — за дверью её встретили двое в штатском: столь же безликие, как и первая конвойная четвёрка. Один поворот, второй, третий — Господи, да эта преисподняя куда больше расположенного наверху Централа! — одна раздвинувшаяся железная дверь, другая… за третьей дверью в глаза женщине ударил мощный поток электрического света. Света на миг ослепла, а когда зрение к ней вернулось, то сообразила, что её ослепил не намеренно направленный в глаза рефлектор, а заставила зажмуриться обыкновенная электрическая лампочка под потолком — после багровой тьмы камеры и коридора нормальное освещение оказалось непосильным для глаз.

Привыкнув к яркому свету, Света увидела в дальнем конце просторной комнаты длинный, уставленный громоздкой аппаратурой стол, за которым сидело два человека: один в штатском, другой — в белом халате. Ещё один стол располагался слева от входа, сидящий за ним представительный мужчина поднял голову от бумаг и обратился к Свете: гражданка Мармонова, проходите и садитесь сюда — правая рука следователя указала на стоящий боком к столу железный стул с вращающимся сиденьем.

Собрав волю в кулак, женщина приняла вид беззаботной посетительницы салона красоты, сделала несколько грациозных шажков и удобно устроилась на неудобном стуле, в то время, как в её голове ворочался колючий вопрос: который из палачей займётся ею сначала? «Злой»? «Добрый»?

Оценив выдержку Светланы, следователь обратился к женщине суховатым, но ровным, не угрожающим голосом:

— Да, гражданка Мармонова, в НТС, надо отдать им должное, умеют готовить кадры. Но ни ваша выдержка, ни ваши заграничные друзья вам не помогут. Помочь вам может только полная откровенность — в этом случае, суд учтёт ваше раскаяние и готовность к сотрудничеству. Вы, конечно, знаете за что вас арестовали?

— Знаю, — без запинки отозвалась Светлана, — за то, что я из другого мира.

— То есть, — следователь охотно поддержал это, на его взгляд, самообвинительное признание, — вы хотите сказать, что вы из заграничного белогвардейского подполья? Из мира жёлтого дьявола, чистогана, наживы, бесчеловечной эксплуатации рабочего класса и лютой ненависти к Союзу Советских Социалистических Республик?

— Да нет же, — тоном отличницы, которую въедливый педагог пытается сбить с правильного ответа, возразила женщина, — я вообще из другого мира. Ну — из параллельного. Вы же видели мой паспорт: там на первой странице герб Российской Федерации, но после Референдума она распалась, а на четвёртой странице герб Югороссии — ну, казак на бочке с чаркой в одной руке и автоматом в другой. Это значит, что у нас есть что защищать, есть кому защищать и есть — чем защищать.

Света говорила с такой безаппеляционностью, что слегка опешивший от этого напора следователь вместо того, чтобы резко оборвать бред сумасшедшей шпионки, невольно подыграл ей, переспросив:

— Гражданка Мармонова, вы утверждаете, что в вашем мире — тьфу, ты, в том мире, каким его хочет видеть ваша белогвардейская организация! — Российская Федерация распалась? А СССР?

— А СССР распался давно, — хвастаясь своим знанием отечественной истории, бодро отозвалась Светлана, — то ли в конце тысяча девятьсот девяносто первого, то ли в начале тысяча девятьсот девяносто второго года — ну, когда Горбачёв отрёкся в пользу Ельцина, и все Республики захотели суверенитета, а Ельцин им сказал: берите, сколько проглотите. Нет, вру, это Ельцин сказал по другому поводу, чтобы спасти от распада Россию. И тогда он её действительно спас, правда — ненадолго.

Светина оговорка, когда она поправилась, уточнив обстоятельства произнесения знаменитой фразы о суверенитете, спасла женщину от вспышки начальственного гнева — выведенный из себя провокационной ложью задержанной шпионки, следователь Иванов совсем уже собрался поставить её на место грозным окриком, но услышав слова «нет, вру», понял: женщина верит в то, что говорит. Можно назубок выучить самую сложную легенду, разыграть удивительно правдоподобный спектакль, но такие вот мелочи — они вне логики. И если они случаются — это свидетельствует о полной искренности оговорившегося человека.

Вообще, случай с задержанной гражданкой Мармоновой не лез ни в какие ворота, не соответствовал ни теоретической подготовке, ни практическому опыту следователя с двадцатилетним стажем — однако, что делать, служба… чёрт! И надо же этой шпионке быть на девятом месяце беременности! Да ещё с таким паспортом, увидев который, генерал потребовал получить от неё правдивые показания без грубого нарушения норм социалистической законности — а какой же дурак добровольно сознается в преступной деятельности? Конечно — существует «Правдоискатель», но он хорош только в сочетании с методами физического воздействия, а сам по себе… что толку знать, что испытуемый врёт, ели не можешь его тут же шарахнуть током? Или хотя бы элементарно двинуть по морде? А те средства психического воздействия, которые он с самого начала стал применять к задержанной, с неё, кажется, как с гуся вода — удивительно устойчивая центральная нервная система! Она наверняка или шпионка высшего класса, или?.. он что-то не знает ни одного реального случая, когда белогвардейское подполье засылало бы в СССР агентов на девятом месяце беременности… а что, если попробовать по другому?

— Гражданка Мармонова, какое отношение вы имеете к Большим Падальщикам? Мы точно знаем, что их вывели в секретной лаборатории ЦРУ и с целью подрыва идеологических устоев забросили в СССР. Так вот, вас задержали на месте уничтожения группы этих зоологических диверсантов — и, значит, вы с ними связаны. Каким образом?

— Связана, — охотно согласилась Света, — через Ольгу. Но понять это сложно, я и сама почти ничего не понимаю, хотя Оля постоянно телепатирует мне оттуда…

— Ольга — ваш резидент? — перебил следователь, беря инициативу в свои руки, — и у вас с нею, как вы только что сознались, существует постоянная связь — каким образом? И где находится эта самая Ольга? В СССР или заграницей?

— Ольга находится далеко, — понимая, что ей будет очень нелегко объяснить следователю, кто такая Ольга и где она находится, Света заговорила с оттенком лёгкой обречённости в голосе: всё равно не поверит, — в Большом Облаке. Ну, за пределами нашей вселенной. Потому что Большое Облако — это самостоятельная сверхцивилизация. И Оно там у себя создало подобие рая, где сейчас находятся Оля, Иван Адамович, Олег, Юрий и мой Серёженька. Кстати, гражданин следователь, вы меня всё время называете Мармоновой, а я вообще-то Голышева. Мармонова моя девичья фамилия — ну да, она на развороте паспорта, вместе с фотографией, но на четырнадцатой странице под штампом о регистрации брака есть заверенная печатью запись, что я взяла фамилию мужа. А нового паспорта я не получила, потому что российские бланки уже закончились, а свои паспорта Югороссия вводит только с июня этого года. Хотели с первого января, но не успели.

Выслушивая этот бред, следователь Иванов никак не мог решить: задержанная гражданка — она действительно ненормальная? Или косит под сумасшедшую? Или?.. однако допустить, что гражданка Мармонова-Голышева говорит правду, следователю мешали не только материалистическое воспитание, но и элементарный здравый смысл, и он сосредоточился на дилемме: сумасшедшая или симулянтка? Увы, двадцатилетний опыт не позволял полковнику Иванову выбрать какое-то одно из двух возможных решений: конечно, он не психиатр, но задержанная женщина вовсе не походила на душевнобольную. Но и на симулянтку она тоже не походила. И уж тем более — на шпионку. И? И следователя осенило — зомби! В прошлом году на секретном совещании в Москве вернувшийся из-за рубежа товарищ им рассказывал о бесчеловечных экспериментах американской военщины, когда с помощью гипноза, наркотиков и совсем уже антинаучной средневековой мистики человека не просто лишают воли, но делают его полной марионеткой в руках диктаторов всех мастей. И если задержанная прошла такую обработку, тогда понятно почему она, не будучи настоящей сумасшедшей, сама верит в тот фантастический бред, который, по замыслу её хозяев, должен запутать следствие… да! Светлана Голышева не шпионка в обычном смысле, вражеская разведка использует её втёмную — в какой-то сложной многоходовой комбинации. Прав, прав генерал: на задержанную нельзя оказывать физическое давление — только психическое воздействие, да и то с оглядкой. Пусть несёт, что угодно — авось да проговориться. И что, кстати, скажет обслуживающий «Правдоискатель» врач-психиатр? Но это — после, а пока…

— Светлана Владимировна, — интересно, как задержанная отреагирует на такую перемену в обращении? — давайте вернёмся к началу. К вашему утверждению, что к нам вы попали из параллельного мира. Расскажите, пожалуйста, подробнее — как это произошло? И не называйте меня больше «гражданин следователь», зовите просто: Иван Иванович — договорились?

— Договорились, Иван Иванович, а то, правда, «гражданин следователь» — к такому обращению надо привыкнуть, а у меня своего опыта нет, знаю только по детективам.

Перемена обращения насторожила Свету, — чем ласковее мурлычет кошка, тем больше следует опасаться мышке! — и, выгадывая время, она уклонилась от прямого ответа на заданный вопрос.

— Иван Иванович, я понимаю, то, что я вам говорю, похоже на фантастический роман, мне даже Андрей Матвеевич, ну, наш ростовский Губернатор, не верит, считает, что Иван Адамович и мой Серёженька погибли в Диком Поле, но он ошибается: они не погибли, а переместились в Большое Облако. Так вот, чтобы вы не держали меня за сумасшедшую или патологическую лгунью — испытайте меня на «детекторе лжи», я согласна.

Полковник Иванов не сразу понял, что «детектором лжи» подследственная назвала «Правдоискатель», а когда понял, то неприятно удивился: зачем зомбированной гражданке Голышевой её хозяева сообщили о строго секретном приборе? Конечно, недальновидные американцы давным-давно растрепались о его существовании, но откуда вражеской разведке знать, что в СССР уже восемь лет существует отечественный аналог? Когда и где произошла утечка столь важной информации? И кто за это ответит? Чёрт! Не лучше ли, пока не началось служебное расследование и его, полковника Иванова, не посчитали крайним, пропустить через эту социально опасную сумасшедшую триста восемьдесят вольт? И свалить всё на техника майора Громова — мол, ошибка произошла по его вине? Ага, так генерал и поверит! А если даже поверит — тебе всё равно не выкрутиться: как старший, обязан был вовремя пресечь вредительскую деятельность майора, а если не пресёк, значит — сообщник! Нет! Никакой самодеятельности — с этой опасной чокнутой необходима предельная осторожность, и да поможет ему дух Железного Феликса!

— Светлана Владимировна, — подпустив в голос как можно больше елея, уточнил следователь, — говоря «детектор лжи», вы имеете в виду «Правдоискатель»? Ну, как его называют вражеские радиоголоса? Так вот, открою вам маленькую служебную тайну: в основу «Правдоискателя» положены идеи русского инженера Свешникова, но царское правительство не оценило его изобретения, а американцы этим воспользовались и украли построенную им модель прибора, назвав его по-своему «Полиграф». А то, что он у них существует якобы пятьдесят лет — наглая ложь! Буржуазная пропаганда. По данным нашей разведки, его практическое применение началось в ЦРУ десять лет назад. А наш «Правдоискатель» в строю вот уже двенадцать лет. — Преисполненный гордости за отечественную науку, полковник сам не заметил, как прибавил четыре года прибору, скопированному с транзисторной, пятидесятилетней давности, американской модели. — Причём, заметьте, в его основе лежит не построенный на основе буржуазной лженауки кибернетики метафизический компьютер, а созданная выдающимися советскими учёными и инженерами в полном соответствии с принципами материалистической диалектики высокоскоростная ЭВМ третьего поколения. — Доверив подследственной служебную тайну, полковник заговорщицки посмотрел Свете в глаза: как она оценит такую немыслимую откровенность. Женщина оценила её своеобразно, совсем не так, как ожидал следователь Иванов.

— Ой, Иван Иванович, как интересно! Никогда не слышала, что компьютер — метафизический прибор! Да ещё — лженаучный! То-то он у меня так часто зависает! А я-то дурочка думала, что из-за моей невнимательности или из-за вирусов, а дело оказывается вот в чём! Конечно, откуда американцам, японцам, индийцам и южным корейцам знать материалистическую диалектику — вот и поставляют нам всякую лженаучную дрянь! А своих компьютеров, — Света в свою очередь заговорщицки посмотрела на следователя, — ни в СССР, ни в России, ни тем более в нашей Югороссии, как не делали, так и не делают. Нет, может, у военных что-то такое и есть, но в гражданской сфере — сплошь буржуазная лженаука! Компьютеры в основном индийские, тайваньские, филиппинские, гонконгские — они дешевле японских и южнокорейских — а программное обеспечение американское. Надо же!

Говоря Свете, что в основе «Правдоискателя» лежит отечественная ЭВМ третьего поколения, следователь Иванов не был вполне откровенен: да, разработчики пробовали использовать отечественную электронно-вычислительную машину «Минск 19», но при испытании выяснилось, что в условиях реальной эксплуатации её скорость, как минимум, на три порядка ниже необходимой, и дело застопорилось. И только десять лет назад, когда американский Конгресс принял поправку Форда-Макмиллана и разрешил продавать в СССР компьютеры пятнадцатилетней давности, проект сдвинулся с мёртвой точки, и всего через два года был создан пригодный к практическому применению прибор. Конечно, все закупки компьютеров осуществлялись в СССР строго централизованно, только для нужд государственного планирования и нашей самой передовой в мире промышленности — ни о каком частнособственническом баловстве не могло идти и речи — и вдруг, на тебе! Зомбированная шпионка заявляет, что она постоянно имеет дело с персональным компьютером! Да, по донесениям иностранного отдела МГБ, на западе это буржуазное изобретение получило очень широкое распространение, но — чтобы до такой степени? Неужели вражеские радиоголоса не врут, когда говорят, что у них компьютер доступен каждому? Не может быть! Наверняка — пропаганда! Да, но эта зомбированная подследственная?.. хотя… у тех, кто её готовил, компьютеры, конечно, были… но — зачем, зачем?! Зачем ЦРУ понадобилась эта идиотская провокация?! Зачем Свету Мармонову, двенадцать лет назад погибшую в автомобильной аварии, им понадобилось зомбировать таким образом? Тьфу ты, разумеется, не погибшую, а пропавшую без вести? Вернее — похищенную? И зачем было похищать тринадцатилетнюю девчонку? Чёрт! Того и гляди, зайдёт ум за разум! А может… именно это и было целью вражеской разведки? Так зомбировать женщину, чтобы, допрашивая её, сошло с ума всё высшее руководство МГБ? Что за несусветная чушь! В ЦРУ не могут не понимать, что в руководстве МГБ сидят отнюдь не восторженные юноши! И что, если это потребуется, у них заговорит и покойница! А не заговорит — вернётся в ад! Нет! Дьявольски хитрая провокация! И разгадай он в чём дело — генеральское звание, считай, обеспечено. А если не разгадает?.. н-да, чертовски опасное дело… осторожность и ещё раз осторожность… один неверный шаг — останешься без головы… что ж, если задержанная сама напрашивается на испытание на «Правдоискателе»… небось, у американских «Полиграфов» среди множества подводящихся к телу контактов нет клеммы с напряжением в триста восемьдесят вольт? Ведь их гнилая либеральная идеология позволяет им применять электрический стул только по решению суда присяжных. Да, но генерал лично следит за ходом этого расследования… стало быть, о высоковольтной клемме придётся пока забыть… и ещё — ни в коем случае не спешить. Пусть подследственная хорошенько дозреет: красный свет, специфическая, чуть слышная «музыка» — какой бы крепкой ни была её нервная система, а в конце концов расшатается!

— Что ж, Светлана Владимировна, если вы настаиваете на испытании на «Правдоискателе», не смею отказывать. Но только — не сегодня. Сегодня вы вернётесь в камеру и хорошенько подумаете. Учтите, чтобы вынести вам смертный приговор, Особому Совещанию достаточно найденных при вас трёхсот долларов — валютные спекуляции относятся к числу тягчайших преступлений. А ведь вам ещё могут быть предъявлены обвинения в шпионаже и связи с зоологическими диверсантами — так что, хорошенько подумайте.

Высказав угрозы, следователь не дал Свете опомниться и вызвал конвой. Двое безликих в штатском тут же увели женщину в багровую мглу коридора. Как только за Светой закрылась стальная дверь, полковник обратился к сидевшему за длинным столом врачу психиатру: скажи, Степан Петрович, задержанная, по твоему мнению, действительно — сумасшедшая? Или — симулянтка? Я, знаешь, подумал, что она — зомби. Нам в прошлом году в Москве про таких рассказывали.

Внимательно следивший за ходом допроса врач прекрасно понимал затруднения полковника — да уж, не хотел бы он быть на месте Ивана Ивановича! — впрочем, и на своём месте психиатру могло прийтись не сладко и потому, не колеблясь, он протянул следователю руку помощи:

— Какое там к чёрту зомбирование! Натуральная сумасшедшая! По-моему — параноидальная шизофрения. Причём, очень тяжёлый случай. Знаешь, Иван Иванович, сейчас в Ростове находится профессор из института имени Сербского, так ты попроси генерала пригласить его на следующий допрос — профессор наверняка эту несчастную Светлану Владимировну заберёт к себе на обследование. Всем будет лучше — и ей, и нам…

…ещё бы! Следователь мгновенно оценил поддержку Степана Петровича: если удастся эту чокнутую шпионку сплавить в московскую психушку — с него взятки гладки! И чёрт с ними с маячащими вдали генеральскими погонами — топор видится гораздо отчётливее и ближе! Один неверный шаг — и на двадцать пять лет загремишь как миленький! А скорее всего — под расстрел. Да… но этот чёртов паспорт? Ведь генерал с него не слезет, пока он не придумает, как объяснить, откуда взялась эта антисоветская фальшивка? Но всё равно, спасибо Степану Петровичу, хоть исходя из своих интересов, а поддержал… и эта его идея, пригласить московское психиатрическое светило — очень даже может сработать! А что? Над генералом тоже есть начальство… и если ростовскому следствию не удастся расколоть беременную сумасшедшую, допытываясь, откуда у неё взялись фантастические дензнаки и глумливая пародия на паспорт, как на это посмотрят в Москве?

Вернувшись в камеру, Света легла на койку поверх солдатского одеяла — благо, от неё пока не потребовали соблюдения правил тюремного распорядка, да и, вообще, не сказали ни слова насчёт этих самых правил — и попробовала оценить состоявшийся допрос. Причём, не в свете того, насколько серьёзны выдвинутые против неё обвинения в шпионаже и сговоре с засланными ЦРУ чудовищами — зачем, если, по словам следователя, в этом ужасном мире, чтобы расстрелять человека, достаточно найти у него несколько долларов? — сколько надеясь угадать, действительно ли Иван Иванович ограничится до родов одним психическим давлением? Ведь от применения самых жестоких пыток здешних дознавателей удерживает отнюдь не забота о здоровье её будущего младенца, а только желание узнать, кем в действительности является задержанная ими женщина — надо думать, российский паспорт и невиданные дензнаки не дают покоя власть предержащим. Н-да… надолго ли Ивану Ивановичу и его начальству хватит терпения? Успеет ли Ольга до той поры извлечь её из этих подземных казематов?

Принесли ужин — комок перловки с кружкой кипятка и пайкой хлеба — и проголодавшаяся Светлана, отложив гадания о своей участи до следующего допроса, до испытания её на «детекторе лжи», съела всё до крошки: тюрьма научит калачики есть.

После скудной трапезы, почувствовав, что её клонит в сон, женщина впервые за время заточения разобрала постель и, сняв платье, колготки и лифчик, нырнула под одеяло — чем вызвала досаду у следователя Иванова: надо же, какие крепкие нервы! Эта сумасшедшая шпионка ведёт себя так, будто она не в застенках МГБ, а у себя дома! Ничего не стесняется, никого не боится — нет, одним психическим давлением эту бесстыжую тварь не проймёшь. Чёрт, если бы не её беременность…

Проснувшись, Света даже приблизительно не могла сказать, сколько она спала — время здесь не просто остановилось, а растворилось в багровом сумраке и чуть слышных стенаниях — и посему, умывшись, одевшись и прибрав постель, в ожидании то ли завтрака, то ли допроса устроилась на стуле с самым независимым видом: пусть надзиратели думают, что она всем довольна, никуда не спешит, ничего не хочет.

На завтрак узнице принесли уже не перловку, а макароны с подобием котлетки — слепленной чёрт те из чего, но с мясным привкусом и следами жира. А также: кружку подкрашенного и подслащённого кипятка и ломоть хлеба с маленьким кубиком слегка прогоркшего сливочного масла — ишь ты, какие заботливые! Питают тело — прежде чем начать его рвать, прижигать и плющить!

Поймав себя на мысли о предстоящих пытках, Света поняла, что кровавое освещение и инфернальная «музыка» сделали своё дело: ещё несколько дней строгой изоляции в этой камере и она поплывёт — начнёт возводить ни себя напраслину, лишь бы вырваться из адского узилища. На что наверняка очень рассчитывает Иван Иванович… а вот дудки этому вежливому садисту — Ольга выручит её прежде, чем запросит пощады измученная душа!

Взбодрив себя надеждой на помощь могущественной подруги, Света предстала перед следовательскими очами столь же независимой и беспечной, как в прошлый раз, давая понять Ивану Ивановичу, что на неё нисколько не действуют ни тусклый кровавый свет, ни загробный зубовный скрежет.

На этот раз железный вращающийся стул был установлен возле длинного стола с громоздкой аппаратурой, как поняла Светлана — «детектором лжи» или, по-местному, «Правдоискателем». Иван Иванович тоже сидел за этим столом, а его место слева от входа занимал грузный седой человек в очках и свободно накинутом поверх тёмно-синего костюма белом халате — стало быть, ещё один доктор.

Закрепив на теле Светланы множество контактов, помощник Ивана Ивановича вернулся за стол и стал молча колдовать у приборов, переключая тумблеры, переводя рычажки, поворачивая ручки — настроив аппаратуру, он коротко произнёс: готово. И сразу же следователь обратился к женщине:

— Светлана Владимировна, сейчас я вам задам несколько вопросов, на которые вы дадите сначала ложные, а затем правильные ответы. Итак, приступим. Как вас зовут?

— Ольга.

— Что вы ели сегодня на завтрак?

— Ананасы в шампанском.

— Имя Генерального Секретаря КПСС?

— Иван Иванович.

— Дважды два?

— Десять.

Когда на те же вопросы Света стала давать правильные ответы, то с именем Генерального Секретаря вышла заминка: ответив честно, «не знаю», женщина встретила укоряющий взгляд полковника: мол, в здравом она уме или сумасшедшая, но не может не знать имени Вождя, а поскольку стрелки показали, что Света не врёт, то…

Затруднение разрешил пересевший за длинный стол человек в белом халате:

— Полковник, давайте не будем отвлекаться. Испытуемая говорит правду, а почему она не знает имени Генерального Секретаря, надеюсь, выяснится в ходе исследования. Предлагаю перейти к сути дела. По-моему, лучше начать с того, что мы можем легко проверить.

— Да, конечно, — согласился Иван Иванович и обратился к Свете:

— место вашего рождения?

— Город Усть-Донецк ростовской области.

— Где и когда вам выдали паспорт на имя гражданки Мармоновой?

По мере того, как Света углублялась в свою биографию, ей приходилось всё чаще касаться вопросов отечественной истории, и, к изумлению следователя Иванова уже знакомого с фантастической версией в недобрый час задержанной женщины, стрелки приборов показывали, что она свято верит в свои бредни. В связи с чем возникало много вопросов, и в первую очередь: может ли человек обмануть «Правдоискатель»? Хотя… если допрашиваемая действительно сумасшедшая… и полностью живёт в мире своего бреда… с другой стороны: задержанная прекрасно осознаёт где она находится, с кем разговаривает и в чём её обвиняют… н-да! Три дня назад сказали бы ему, что ничтожная арестантка может представлять опасность для матёрого следователя с двадцатилетним стажем — ни за что не поверил бы! В их ведомстве угрозы исходят только от коллег — начальников или подчинённых, не суть — но чтобы со стороны?.. от «материала»?.. такого отроду не случалось! Начиная с их прародительницы — легендарной ЧК! Да, пока враг на свободе, он ещё может быть опасен, но стоит ему попасть в руки правоохранительных органов — то есть, из человека превратиться в материал — баста! Его протесты никого не колышут, над его жалобами смеются, его запирательство и жалкие попытки оправдания вызывают только раздражение следователей да ведут к применению специальных мер дознания — так было в течение всех двадцати лет работы следователя Иванова, и вдруг! Объявляется сумасшедшая с фальшивым паспортом и фантастическими дензнаками, и на волоске повисает не только карьера полковника, но и сама его жизнь.

Когда Света, отвечая на вопросы, увлеклась и вместо сжатых прямых ответов стала произносить длинные монологи, следователь сделал ей замечание, попросив держаться ближе к теме, но начальственного вида человек в белом халате его поправил, сказав женщине, чтобы она отвечала так, как сочтёт нужным. Из чего Света сделала резонный вывод, что властный незнакомец, как минимум, генерал и, продолжая говорить, старалась убедить в своей искренности в первую очередь его — если поверит шеф, подчинённые возражать не станут!

Начальник отдела паранормальной психопатологии института им. Сербского генерал-майор медицинской службы Кривокрасов, слушая Свету, испытывал нарастающее возбуждение: наконец-то их отдел сможет заполучить настоящего экстрасенса! Эти ростовские олухи, слава Богу, и не подозревают, птица какого полёта попалась в их сети! Чтобы избавиться от хлопот и избежать ответственности, стараются представить её обыкновенной сумасшедшей! Вот и славненько — он им с удовольствием подыграет!

— По-моему, товарищ Иванов, у Светланы Владимировны социально опасная форма параноидальной шизофрении, — на вопрос следователя, не считает ли он, что испытуемой удаётся каким-то образом обманывать «Правдоискатель», ответил московский эксперт, — следовательно, больная нуждается в изоляции, всестороннем обследовании и квалифицированной медицинской помощи в закрытом лечебном учреждении. Честно признаюсь, такого убедительного, логически связанного, охватывающего все сферы жизни бреда я не только сам никогда не слышал, но и не читал ни о чём подобном в специальной литературе. И это притом, что у больной не наблюдается никакого разрыва связей с действительностью: она полностью вменяема, отдаёт себе отчёт в том, где находится и что с нею происходит — одно слово: фантастика!

Решение генерал-майора Кривокрасова ходатайствовать о переводе Светы из ростовского следственного изолятора МГБ в институт им. Сербского, оказалось воистину соломоновым — удовлетворившим всех: самого генерал-майора, следователя Иванова и, конечно, женщину — слава Создателю! Да, психушка не санаторий, но в сравнении с подвалами МГБ — можно сказать, земля обетованная!

Радость Светы, вызванная избавлением от угрозы пыток и казни, оказалась настолько сильной, что непроизвольно отправленное ею телепатическое сообщение утешительного содержания преодолело миллионы инвариантных континуумов и неискажённым дошло до Ольги.

Облегчённо вздохнув после высказанного генерал-майором пожелания забрать опасную женщину в институт им. Сербского, следователь Иванов нажал кнопку вызова конвоя и, в ожидании, перевёл взгляд на входную дверь — Господи! Глаза полковника выкатились из орбит и медленно полезли на лоб, а пальцы правой руки сами собой потянулись к пистолету, находящемуся во внутреннем кармане пиджака.

Перехватив направленный мимо неё взгляд выкатившихся, остекленевших глаз следователя, Света непроизвольно повернулась на стуле и, оцепенев от ужаса, медленно сползла с сиденья и попыталась забраться под стол — в нескольких шагах от женщины возле закрытой стальной двери, из-за которой должны были явиться конвойные, присев на задние лапы и широко разинув усаженную треугольными зубами огромную пасть, готовилось к прыжку такое же чудовище, как и те, что встретили Свету в этом инвариантном мире. К тому же, в закрытом помещении оно казалось гораздо больше и страшнее, чем монстры, увиденные женщиной снаружи — на обширной строительной площадке. Да вдобавок, в отличие от тех «зоологических диверсантов», было целым и невредимым — готовым в любую секунду броситься на людей.

Оглушительно прогремели пистолетные выстрелы, пронзительно заверещав, чудовище прыгнуло, сметая всё на своём пути — Света потеряла сознание.

Глава 2. Конец наркобизнеса в Диком Поле. Мыслить по-новому. Вскрытие «динозавра». Полковник Горчаков и московский мэр. Света, ау?

Неожиданно для самого себя начав с главного, с фразы, — господа, с наркобизнесом в Диком Поле должно быть покончено уже в этом году, — полковник Горчаков не смутился, а, напустив на себя таинственный вид, продолжил тоном оракула, вынужденного переводить божественные откровения на язык простых смертных.

— Я получил информацию, — полковник многозначительно посмотрел в потолок, — которая, по моему мнению, подталкивает нас к принятию столь ответственного решения не осенью, после сбора урожая, а уже весной. Да, мы потеряем 3–4 миллиарда долларов, НО… — сделав ударение на излюбленном им союзе «но», Горчаков выдержал небольшую паузу и заговорил в своём обычном деловом тоне: — Как вы знаете, зимой я два раза встречался с Андреем Матвеевичем Плешаковым. Так вот, он обещал, что если Дикое Поле откажется от производства героина и войдёт в состав Югороссии, то Евросоюз переведёт нам 5 миллиардов евро. Вернее, не нам, а Югороссии тайно переведут 10 миллиардов, а Плешаков, с согласия Кудрявцева и Сивоконя, половину передаст нам.

Далее Иннокентий Глебович объяснил, почему он до сих пор скрывал столь важную информацию, и что побудило его открыться именно сейчас, в числе одной из причин назвав появление в Степи невиданных монстров, которые, скорее всего, являются хитрой провокацией Москвы. Связав произведшее на Степняков очень большое впечатление убитое патрулём чудовище с интригами московского Мэра, Горчаков на несколько секунд вновь принял таинственный вид и, понизав голос, открыл собравшимся, что, если они откажутся от героина, Запад уже в этом году урежет финансирование Москвы на 5 миллиардов, переведя эти деньги Югороссии. Короче, не производя героин, они будут иметь денег больше, чем от его производства — не говоря уже о реноме. И ещё…

— Господа, — в заключении Иннокентий Глебович предложил небольшую, но для него очень существенную поправку к принятому «степняками» на августовском совещании плану спасения России, — посоветовавшись с Плешаковым, Кудрявцевым и Сивоконем, я пришёл к выводу, что о конечной цели нашего движения пока объявлять не стоит: Западу может не понравиться идея объединения всей России в границах бывших до губительного Референдума. Другое дело, если мы заявим о желании расширить Конфедерацию, путём добровольного присоединения некоторых южных областей — это, как говорится, наше внутреннее дело. Так что, по нашему с Андреем Матвеевичем мнению, в первые два, три года, кроме Дикого Поля, в состав Югороссии могут войти Волгоградская и Астраханская области — с Липецкой, Белгородской и Воронежской областями пока придётся подождать. Подчёркиваю — пока: в конечном счёте никуда им от нас не деться, ведь если Москве удастся договориться с Петербургом, то от этих суверенных «княжеств» останутся рожки да ножки.

Сообщив «степнякам» согласованный в Ростове план ближайших действий, Иннокентий Глебович ни словом не обмолвился о своём новом — после потрясшего полковника сеанса телепатической связи с Ольгой — понимании ситуации. О сделанном им выводе, что не всякое объединение России пойдёт ей на пользу — ибо в некоторых случаях цена такого объединения может оказаться слишком высокой: завтрашнее счастье строить на пролитой сегодня крови — очень опасная иллюзия. Да, доставшееся нам от диких предков убеждение, что сила является решающим аргументом, до сих пор определяет политику большинства государств в современном мире, но… в конечном счёте, не это ли заблуждение привело к распаду России? В двадцатом веке с лихвой переполнив меру допустимого между людьми насилия, Россия как бы подвела черту под всей своей мучительной историей, расплатившись за то, что непозволительно долго была заповедником рабства. И возрождать этот заповедник…

Да, когда властный Голос позвал полковника Горчакова в Дикое Поле и ради спасения России велел засевать это поле маком, то Иннокентий Глебович не испытывал внутренних колебаний — и жизненный опыт, и усвоенное им с детства единственно верное материалистическое учение говорили полковнику: святая цель оправдывает самые грязные и кровавые средства. Однако сеанс телепатической связи с метаментальным сознанием Ольги перевернул не только мировоззрение, но и всё мышление Иннокентия Глебовича: если высокая цель для своего достижения требует низких средств — откажись от этой цели, ибо её высота иллюзорна. В действительности — это не вершина, а пропасть. Не свет, а тьма. Короче — дьявольское наваждение. Правда, осмысливая Ольгино телепатическое послание, полковник Горчаков скоро осознал, что, оставаясь в миру, он не сможет избежать грязи, однако, с помощью женщины, которая не женщина, увидев истинную стоимость затеваемых им преобразований, понял: насильственное воссоединение России в границах бывших до Референдума не сулит ничего хорошего. Не говоря о страшной цене, которую придётся заплатить за эту попытку: соединённое пролитой кровью неизбежно разъединится.

Разумеется, ни ростовскому Губернатору, ни тем более «степнякам» Иннокентий Глебович не собирался открывать своих заветных мыслей — уж если что и могло подвигнуть множество независимых мелких правителей поступиться своими сиюминутными интересами, то только мечта о возрождении Великой Российской Империи, а никак не идея образования на её месте четырёх, пяти процветающих самодостаточных государств. Одно дело мистический Третий Рим, а другое — земное благополучие населяющих его территорию людей. Первое может быть национальной идей, второе — нет. Так уж устроен человек, что по-настоящему его вдохновляет только заоблачное, грандиозное, мало связанное с повседневной жизнью. А людей, умеющих истинно великое видеть в малом — Бога не только в душе, а во всех телесных потребностях и отправлениях каждого человека — всегда были считанные единицы. И до перевернувшего его представления о мире сеанса телепатической связи с Ольгой полковник Горчаков не принадлежал к их числу, вполне разделяя традиционные взгляды: великое — значит, ослепляющее своим блеском и подавляющее своей мощью. Причём — безотносительно к способам проявления этой мощи: ибо грандиозное завораживает до такой степени, что, если убийца нескольких человек кажется нам элементарным подонком, то убийца миллионов — Отцом Нации, Великим Вождём, Гением Всех Времён и Народов.

Таким образом, осознав изначальную порочность приведшего к катастрофе пути, Иннокентий Глебович стал подумывать о тайном соглашении с московским Мэром о чётком разграничении сфер влияния — дабы избежать возможных, в случае столкновения интересов, вооружённых конфликтов. Конечно, московский Мэр, как и он сам до сеанса телепатической связи с Ольгой, видит возрождение России в её объединении под своим великокняжеским скипетром. Но Максим Максимович Полевой мужик умный, и его возможно убедить в том, что без большой крови в ближайшие двадцать, тридцать лет нечего и думать ни о каком всеобщем объединении — слишком противоречивы интересы двух десятков правителей «суверенных» государств. Другое дело — объединения региональные: скажем, Северное — с Москвой, Петербургом Верхним Поволжьем и всем Нечерноземьем и Южное, включающее Югороссию, Нижнее Поволжье и большую часть условно независимых Черноземных Областей. В этом случае объединение может быть действительно добровольным и, соответственно, бескровным. А нужно ли воссоздавать Россию в прежних границах — не лучше ли на европейской части её бывшей территории иметь два, три процветающих русскоязычных государства? — это покажет время. И хотя для себя полковник Горчаков твёрдо решил, что последнее предпочтительней, он не только не собирался навязывать московскому Мэру свою точку зрения, но решил до поры до времени не заикаться о ней никому, кроме Ивана Адамовича, Ольги и Сергея Голышева. Которые, увы, находясь в Большом Облаке, были сейчас совершенно недоступны…

…о чём Иннокентий Глебович очень сожалел, ибо вести тайные переговоры с московским Мэром, не опасаясь предательства со стороны своего секретного эмиссара, он мог поручить только Ивану Адамовичу. Да, в окружении полковника было несколько офицеров из волгоградского спецназа, которым Горчаков доверял в значительной степени — к сожалению, для подобных переговоров им не хватало гибкости, такта и, главное, остроты ума.

Конечно, у Иннокентия Глебовича не было особенных поводов для спешки — в затеваемой им игре ни несколько недель, ни даже несколько месяцев ничего не решали — но и слишком тянуть тоже не стоило: ведь даже присоединение к Югороссии одного Дикого Поля могло спровоцировать московского Мэра на враждебные действия. Да, обсуждая с Плешаковым последствия открытого присоединения Дикого Поля к Конфедерации, они предвидели такую возможность и направили к Максиму Максимовичу Полевому полуофициальное посольство, но для Горчакова этого было совершенно недостаточно — югороссийское посольство не годилось для передачи особенных сугубо личных идей полковника. Нет, Иннокентию Глебовичу требовался свой человек при московском «дворе», и таким человеком мог быть только Иван Адамович Грубер.

Мог… быть… если бы, чёрт побери, удалось каким-нибудь образом связаться с Большим Облаком! Если бы он, полковник Горчаков, обладал нужными телепатическими способностями, чтобы по своему желанию вступить в ментальный контакт с Ольгой! А не попробовать ли через Свету?

В течение двух дней не отыскав Светлану ни по одному из трёх номеров — её мобильного телефона, общежития и школы — обеспокоенный полковник связался с Андреем Матвеевичем, попросив Губернатора выяснить, что случилось с женой Сергея. Увы, даже с помощью контрразведки Плешакову удалось узнать только то, что три дня назад находящаяся в декретном отпуске Светлана Голышева в девять часов утра пошла из общежития в школу за справкой о зарплате и — всё! С концами! Ни в школе, ни в общежитии больше её не видели! Да, напрашивалась мысль о похищении, но похищать женщину на девятом месяце беременности… такое могло придти в голову только сумасшедшему извращенцу… а похищать жену Сергея Голышева ради выкупа, такое вообще — даже полному безумцу не могло придти в голову! И, тем не менее, Света будто провалилась сквозь землю — нигде никаких следов.

Спустя неделю после начала поисков Андрей Матвеевич почти не сомневался, что Свету всё-таки похитили и убили какие-нибудь отчаянные отморозки, а полковник Горчаков убедил себя, что Ольге наконец-то удалось переместить жену Сергея в Большое Облако. Увы, и в том, и в другом случае исчезала надежда через Светлану телепатически связаться с Ольгой — стало быть, в секретных переговорах с Москвой придётся обойтись без Ивана Адамовича. Жаль, но ничего не поделаешь — необходимо искать замену. А тут ещё эти инопланетные монстры…

Когда, с большим трудом вскрыв застреленное лейтенантом Небабой чудовище, доктор Янковский нашёл у него два сердца и великолепно развитый спинной мозг, то вопрос о происхождении этой твари сделался достаточно актуальным: интриганка-Москва явно ни причём. Кончено, чтобы внести некоторую ясность, определив генетическое родство невиданного страшилища, требовалось провести исследования на клеточном и даже молекулярном уровне — к сожалению, доктор не имел для этого ни соответствующих познаний, ни необходимых инструментов и реактивов. Однако, по мнению Янковского, два сердца и непропорционально большой спинной мозг со значительной вероятностью указывали на его внеземное происхождение — ибо на земле, насколько доктор знал палеонтологию, никогда не водилось динозавров с двумя сердцами.

Иннокентий Глебович не стал делиться с озадаченным хирургом полученными от Ольги сведениями об инвариантных мирах — любезные доктору инопланетяне выглядели куда понятнее и «роднее» — однако задумался: а не следует ли ожидать вторжения каких-нибудь новых, совсем уже невообразимых монстров? Ведь психосимбиот «Ольга 47» развил такую бурную деятельность, что, того и гляди, посыплются звёзды с неба! Да, Света успокоила относительно того, что спрогнозированный Ольгой конец света отменяется, но всякие там затерявшиеся в «щелях» между параллельными мирами трёхголовые змеи-горынычи отнюдь не исключены.

Однако всерьёз полковника Горчакова беспокоили вовсе не «ожившие» сказочные драконы (уж если средневековые рыцари умели поражать их мечами и копьями, то они, имеющие на вооружении установки залпового огня, как-нибудь справятся с выползшими из «щелей» между мирами монстрами), нет, увидев убитую лейтенантом чудовищную «лягушку», Иннокентий Глебович вдруг подумал: а не стал ли, соприкоснувшись с иной реальностью, его собственный мир как бы не совсем настоящим? Сделавшись не единственным, сотворённым Богом, а одним из возможных? Нет, полковника Горчакова беспокоили отнюдь не вытекающие из этого допущения логические парадоксы — в конце концов, ни Богу, ни Природе никто не запрещал сотворить столько миров, сколько Им вздумается — а куда более прозаические соображения: может ли в многовариантном мире иметь какой-нибудь смысл человеческая деятельность вообще и его — в частности?

Любопытно, что эти сомнения возникли у Иннокентия Глебовича не сразу после сеанса телепатической связи с Ольгой, когда женщина-сверхсущество открыла ему некоторые особенности инвариантного бытия, а только при виде застреленной лейтенантом чудовищной «лягушки», впрочем… ничего удивительного! Такова человеческая природа; отвлечённые знания мало затрагивают чувства: пока чёрт не «материализуется» — его не боятся.

Как бы там ни было, сомнения, возникшие у полковника Горчакова при виде монстра, «просочившегося» из инобытия, постепенно усиливались, и подавлять их Иннокентию Глебовичу становилось всё труднее: Господи! Всего себя отдаёшь делу возрождения России, постоянно думаешь, как бы найти для неё наименее тернистый путь, мучаешься, не спишь ночей — и на тебе! В голову вдруг закрадывается предательская мысль: зачем? Если ты сам, Россия, человечество, планета Земля — всего лишь один из миллиона возможных вариантов, зачем изводиться заботами о благополучии этого иллюзорного мира? Не лучше ли, действительно, уйти в монастырь, и там, в уединении, замаливать свои грехи? Ага, лучше… а когда на Страшном Суде спросят, почему ты, имея возможность спасти много человеческих жизней, не сделал этого, что скажешь, господин Горчаков? Как оправдаешься? А никак! Будешь краснеть от стыда за несделанное добро, но поправить уже ничего не сможешь!

Взбадривая себя подобными «метафизическими» рассуждениями, Иннокентий Глебович находил силы для продолжения упорной работы первопроходца отыскивающего для России наиболее безболезненный, по его мнению, путь в грядущее царство света, несмотря на гнездящиеся в голове сомнения: в конце концов, какое ему дело до миллиона инвариантных миров! Он призван работать в своём — единственном! Даже если его усилиями будет спасена всего одна человеческая жизнь — это уже победа! И всё-таки… жить и работать в «несуществующем» мире… на пользу «ненастоящей» России…

Глава 3. Лигайду хотят принести в жертву. Террорист становится культуртрегером. Аржа Бейсара и грехопадение Шамиля. Излом линии сердца. Ультиматум Большого Облака

Всем сердцем привязавшийся к Иркату Шамиль очень расстроился, узнав о пропаже юноши, но суровому горцу не пристало открыто проявлять свои чувства, поэтому даже товарищи не заметили его горя, не говоря уже о туземцах, у которых бородатый командир с каждым днём пользовался всё большим авторитетом: лидер — он и среди людоедов лидер. Тем более, что вместе с Иркатом пропал уголовник Упырь, и уже никто, пользуясь постыдной близостью с Заклинателем Мёртвых, не подрывал в тайне авторитет сурового горца.

Поначалу это двойное исчезновение загадало Речным Людям трудную загадку: будучи превосходными следопытами, они быстро нашли место, где остались последние на этой земле следы Ирката и Упыря, а далее — всё! То ли Айя живьём взяла их в Страну Вечного Лета, то ли Бранка утащила нечестивцев в Страну Вечной Зимы — следы обрывались. И те, которые оставил затаившийся за кустом Иркат, и отпечатки армейских ботинок Упыря на узкой лесной тропинке никуда далее не вели — словно юноша и уголовник развоплотились здесь, в трёх шагах друг от друга. Конечно, глядя на эти следы, Речные Люди сразу поняли, что Иркат спрятался за кустом с целью напасть на Димку, однако же — не напал: три шага расстояния между ними так и остались не преодолёнными. И никаких свидетельств вмешательства посторонних сил: ни волчьих, ни тигриных следов, ни даже отпечатков задних лап Большой Бледной Образины.

По счастью, войдя в транс, Заклинатель Мёртвых скоро разрешил эту загадку, объявив, что встретился с Иркатом и Димкой в стране Вечной Зимы, куда они попали из-за нечестивого желания юноши обладать Лигайдой, девушкой из своего брачного клана. (Как Иркат ни старался скрыть своих чувств к этой девчонке, ему не удалось обмануть проницательных соплеменников, многие догадались о его страсти.) Конечно, ни кому не могло прийти в голову, что вопреки всем божеским и человеческим законам юноша собирается взять её в жёны, а вот в намерении тайно овладеть девчонкой наиболее проницательные из Речных Людей заподозрили Ирката уже давно — две или три луны назад. Поэтому мало кто удивился, узнав от Заклинателя Мёртвых, что Бранка забрала святотатца в Страну Вечной Зимы. А если к этому смертному греху прибавить другой, не менее кощунственный — намерение Ирката вероломно напасть на Упыря — неудивительно, что разгневанные боги без промедления покарали грешника, не дав совершиться худшей беде. И если теперь, чтобы восстановить нарушенное Иркатом равновесие между миром живых и обителью мёртвых, принести в жертву Лигайду, то, очень возможно, всё обойдётся — Увар простит Речным Людям гнусные намерения их соплеменника.

Строго говоря, кроме Лигайды полагалось принести в жертву ещё одну девушку — вместе с Иркатом в Страну Вечной Зимы забрав Упыря, боги недвусмысленно дали понять, что чужеземный колдун не меньший грешник, чем нечестивый юнец — однако прошедшей весной, как нарочно, в клане Аиста созрело мало невест для молодых воинов клана Ворона, и Мудрая Седая Мать спросила у Шамиля, не согласится ли его товарищ Димка удовлетвориться девчонкой, не достигшей брачного возраста? Мол, она понимает, это не равноценная замена, и рассерженная Бранка вполне может задержать Упыря в своей суровой обители до следующей весны, но ведь, в конце концов, мёртвым спешить некуда — не правда ли? Зато до следующего летнего солнцестояния они для пропитания Димки в Стране Вечной Зимы будут каждую луну отсылать по младенцу. А если товарищ Шамиля вместо драгоценной человеческой крови согласится удовлетвориться звериной, тогда — вообще! Всё то время, на которое Упырь задержится в Стране Вечной Зимы, каждые семь дней Речные Люди будут отсылать ему по косуле, антилопе, а то и оленю. Да, предлагая столь кощунственную замену, она может навлечь на себя справедливый гнев Великого Воина и Могучего Колдуна, но пусть он простит глупую старую женщину, если, не зная чужеземных обычаев, она нечаянно оскорбила его Верховного Бога Аллаха. Но ведь Шамиль и его товарищи сами постоянно говорят Речным Людям, что их Бог Аллах по своей непостижимой сути не пьёт человеческой крови, так что…

Обрадованный лишним поводом для пропаганды антилюдоедских взглядов, Шамиль поспешил заверить Мудрую Седую Мать, что Димке для пропитания в Стране Вечной Зимы будет за глаза по одной косуле в луну. И, конечно, ни капли человеческой крови — ни младенческой, ни девчушки-подростка. Ибо их Бог Аллах строго-настрого запрещает какие бы то ни было человеческие жертвоприношения. Более того, если в искупление грехов Ирката Речные Люди вместо Лигайды принесут в жертву пять, шесть оленей, то он, Шамиль, подарит им свой волшебный нож. Ведь, теперь уже нет смысла скрывать сексуальные пристрастия честолюбивого юноши…

…в свете антилюдоедской пропаганды благочестивому горцу потребовалось оболгать себя в тяжком грехе, и Шамиль, не задумываясь, соврал:

— Иркат часто подставлял свою аржу моему инхаму. Значит, по вашим обычаям, он был мне как бы и женой, и сыном. Так что его грех — мой грех… и если вместо того, чтобы принести Лигайду в жертву, вы отдадите её мне в жёны, то я дам за девушку два ножа и светящуюся волшебную палочку.

В ответ на это неожиданное предложение Мудрая Седая Мать сказала, что в таком важном деле ей надо посоветоваться с Заклинателем Мёртвых, поскольку Речные Люди приняли Шамиля и всех его товарищей в клан Аиста, а Лигайда принадлежит к той же брачной группе. С другой стороны, хоть чужеземные колдуны после обряда Приобщения сделались полноправными воинами их народа, но всё-таки они не совсем Речные Люди, и если хорошенько подумать…

По алчному блеску в глазах Мудрой Седой Матери Шамиль понял, что думать она будет не слишком долго — два стальных ножа и фонарик наверняка заставят Речных Людей поступиться некоторыми принципами.

Занятый разговором с главной колдуньей приютивших их людоедов, горец не заметил, что, когда он возвёл на себя поклёп, будто имел любовную связь с Иркатом, вертящийся неподалёку Бейсар посмотрел на него сначала с удивлением, а затем — с откровенным, хотя пока ещё робким обожанием. Прояснились вот уже несколько дней заплаканные из-за потери товарища-мужа глаза юноши, и, прежде чем удалиться, душка-Бейсар, перехватив случайно брошенный на него взгляд Шамиля, кокетливо вильнул аржей.

Горец не знал, что главным препятствием в осуществлении его намерения жениться на Лигайде являлась не их принадлежность к одному брачному клану — нет, желание Шамиля обладать женщиной единолично, что вопиющим образом противоречило нравственным нормам Речных Людей. Принадлежность к одной брачной группе было сравнительно нетрудно обойти: стоило клану Ворона удочерить Лигайду, как девушка тут же становилась невестой для мужчин клана Аиста — подобная практика, хотя и нечасто, существовала у Речных Людей, например, в том случае, когда один из кланов испытывал недостаток в невестах, а в другом они оказывались в избытке. Однако посягнуть на священный древний обычай группового брака было почти немыслимо: ведь если каждый мужчина захочет безраздельно обладать определённой женщиной — начнутся такие свары, пойдёт такая резня, что ни Увар, ни Айя не уберегут от гибели Речных Людей! Если совместное обладание женщинами соединяет мужчин семейными узами, делая их отцами всех детей своей брачной группы, то единоличное обладание неизбежно разорвёт священные узы, и каждая обособившаяся пара, воспитывая только своих детей, станет преследовать исключительно эгоистические интересы, мало заботясь о всеобщем благе.

И не обещай чужеземный колдун за Лигайду два стальных ножа и волшебную светящуюся палочку — Мудрая Седая Мать и Заклинатель Мёртвых вряд ли нашли бы выход из этого тупика, а так, имея в виду щедрые дары, они после долгого совещания отыскали лазейку: Лигайду отдать Шамилю не как жену, а в качестве жертвы. Пусть чужеземный колдун сам решает, что делать с девчонкой: съесть по обычаю Речных Людей или спать с нею по своему безнравственному закону — став жертвой, не съеденная Лигайда перейдёт в разряд живых мертвецов, и её условное существование никоим образом не подорвёт священных семейных устоев Речных Людей.

Шамиль подивился столь хитроумному решению дикарей: людоеды-то они людоеды, а соображают — дай Бог самым изощрённым политикам двадцать первого века! Прекрасно знают, как управляться с классической формулой: вообще-то нельзя, но если очень хочется, то — можно.

Кроме того, что открылось не сразу, изобретя столь оригинальную форму брака, Мудрая Седая Мать и Заклинатель Мёртвых создали прецедент, со временем кардинально изменивший отношения между мужчинами и женщинами у Речных Людей. Вследствие чего патриархальна семья возникла у них на полторы тысячи лет раньше, чем это произошло бы без влияния заброшенных в прошлое террористов. Впрочем, террористами Шамиль и его товарищи были в двадцать первом веке — напротив, попав к людям эпохи энеолита, они сделались, так сказать, культурными героями, значительно ускорившими развитие четвёртого инвариантного мира.

Почему-то так получилось, что только после исчезновения Ирката Шамиль принял этот мир всерьёз — прежде, несмотря на трагикомичность ситуации, в которую попали выброшенные из своего времени воины Аллаха, суровый горец воспринимал окружающую действительность, как нечто не совсем настоящее. И хотя именно он первый посмотрел правде в глаза и, захватив в плен Ирката, смог через этого юношу наладить спасительные контакты с местными дикарями, ощущение некоторой нереальности происходящего никак не покидало бородатого командира — вопреки здравому смыслу, Шамилю продолжало казаться, что морок вот-вот рассеется, и они возвратятся в свой мир.

Но вот непонятно куда и как исчез мысленно усыновлённый юноша, и в сердце сурового горца что-то оборвалось, будто лопнула последняя ниточка, соединявшая бородатого командира со своим временем — Шамиль не просто понял, но почувствовал всем нутром: мир Речных Людей — это единственная существующая реальность. Ничего другого нет и не будет. Нравится ему или не нравится, но они, воины Аллаха, должны не просто вписаться в окружающую действительность, а, насколько это возможно, озарить глубоко доисторических дикарей светом истинной веры. В первую очередь — отвратить их от человеческих жертвоприношений. И с этой точки зрения спонтанное желание Шамиля выкупить жизнь Лигайды — девушки, которую дорогой его сердцу юноша мечтал взять в жёны — ценой двух ножей и фонарика с последними не севшими батарейками выглядело весьма многообещающим: если с местными кровожадными богами возможно вести торг, то, значит, Речные Люди не безнадёжные людоеды.

К тому же, с почтением приняв Аллаха как Верховного Бога чужеземных колдунов и, более того, отведя Ему важное место в своём пантеоне, они сделали значительный шаг к постижению истинной веры. Конечно, до той поры, когда дикари полностью откажутся от человеческих жертвоприношений и скажут, — нет бога, кроме Аллаха, — утечёт немало воды, но, согласившись не съесть, а продать Лигайду диковинному пришельцу, они сделали первый шаг в этом направлении. И если умело и осторожно продолжать действовать в том же духе — кто знает? Глядишь, через десять, пятнадцать лет они перестанут жрать друг друга?

Глубоко задумавшись о своём месте в мире доисторических дикарей, Шамиль вдруг увидел себя с совершенно неожиданной стороны — не только воином Аллаха и даже не только миссионером, несущим свет истинной веры, нет, гораздо шире: посланцем иного, изжившего людоедство мира. Который ещё полон крови, вражды и зла, но уже не поедает своих детей.

Увы, увидев себя с другой стороны, суровый горец с отвращением посмотрел на содеянное им в двадцать первом веке: да, борьба за независимость его маленькой гордой Родины имела оправдание, но вот средства, которыми эта борьба велась? Взрывы, убийства мирных жителей, похищения детей — те ли это средства, которые Аллах ждёт от своих воинов? Как говорил пророк Иса бен Мариам, взявший меч, мечом и погибнет. Причём, Шамилю вдруг открылось, не обязательно будет убит телесно, нет — погибнет нравственно. Станет живым трупом — ходячим телом с мёртвой душой. И если даже этот ходячий труп каким-нибудь телесным подвигом выслужит себе место в раю — это будет мёртвый рай. В котором мёртвые гурии мёртвыми ласками будут ублажать его мёртвую душу.

Деятельная натура Шамиля не позволила горцу долго казнить себя сожалениями о сделанных в двадцать первом веке трагических ошибках — приняв мир доисторических дикарей как свой, бородатый командир задумался, каким образом он и его товарищи могут споспешествовать «очеловечиванию» этого мира. В первую очередь — принятию аборигенами высоких религиозных истин, дарованных людям Пророком Магометом. Но и кроме того — надо ли передавать дикарям те знания, до которых человечеству ещё идти и идти? Учить ли их письму, счёту, земледелию, скотоводству, основам металлургии и прикладной химии — производству взрывчатых веществ и изготовлению примитивного огнестрельного оружия?

(Попав к людям находящимся на обочине цивилизации, Шамиль не знал, что земледелие и скотоводство в этом мире известны не менее пяти тысяч лет, и что кое-где уже обрабатывают самородную медь и вот-вот будут изобретены несколько систем счёта, а также идеографическое и слоговое письмо. С другой стороны: до «железного века» оставалось ещё две тысячи лет, а до изобретения огнестрельного оружия — не меньше пяти.)

Не спеша взвесив все «за» и «против», Шамиль пришёл к выводу, что учить дикарей письму, счёту, земледелию и скотоводству можно и нужно, а вот изготовлению пороха — ни в коем случае! Не приведи Господь, людоедам дать в руки ружья!

Оставался открытым вопрос, как быть с железом — Тенгиз и Андарбек знали древние горские приёмы добычи и обработки железной руды и, хорошенько потрудившись, могли получить этот смертоносный металл, но… дав дикарям железо, не подтолкнёшь ли их к изобретению пороха?

Отложив решение этого непростого вопроса до той поры, когда Речные Люди откажутся не только от ритуального людоедства, но и от человеческих жертвоприношений вообще, Шамиль отважился на очень опасный, но, по его мнению, необходимый шаг: покинув лагерь товарищей, поселиться среди дикарей. Ибо только живя одной с ними жизнью, можно стать их вождём. Примером чему является пропавший Ушаков: отправленный командиром едва ли не на верную смерть, хитрый уголовник завоевал у людоедов такое доверие, что, если бы не тайное противодействие Ирката, уже полторы луны назад был бы избран Младшим Вождём. Конечно, в одном только клане Аиста Младших Вождей аж четырнадцать, но ведь надо же с чего-то начинать. К тому же, вполне возможно, что его, Шамиля, выберут сразу Старшим Вождём, а это уже серьёзно: Старших Вождей в каждом из кланов всего лишь по три, и из их числа выбирается Верховный Вождь всех Речных Людей — чьё место суровый горец надеялся занять не позже, чем через три, четыре года.

Речные Люди приветствовали желание бородатого командира пришельцев переселиться в их стойбище и соорудили для Шамиля хижину не отличающуюся от тех, в которых жили Старшие Вожди: сплетённую из нескольких слоёв обмазанных глиной веток, крытую камышом — просторную, тёплую — с очагом и двумя закрывающимися деревянными ставнями окошками. А также — земляной скамьёй и устланным оленьими шкурами широким ложем.

Такую заботу бородатый командир счёл добрым предзнаменованием, и когда Бейсар, потупив глаза, попросил взять его в услужение, то Шамиль согласился без каких бы то ни было задних мыслей. У вождей, да и просто воинов-ветеранов Речных Людей принято держать в услужении недавно Приобщённых юношей, и если он намеревается жить с дикарями одной жизнью, то не должен отказываться от услуг молодого воина. Тем более, что Бейсар так искренне оплакивал потерю своего друга, мысленно усыновлённого Шамилём Ирката…

В течение дня усердно помогая бородатому командиру устроиться на новом месте, под вечер Бейсар отпросился на речку, где не просто выкупался, а, намазавшись смесью глины и жира, тщательно очистил скребком всё тело. Вернувшись в хижину, юноша застелил земляную скамью волчьей шкурой и хотя было ещё светло, сославшись на усталость, спросил позволения у Шамиля и лёг спать. Верней, это Шамиль подумал, что — спать, в действительности Бейсар употребил глагол, который можно было перевести и как «спать», и как «отдыхать», и как «расслабиться в ожидании»… чего? До благочестивого горца это дошло хоть и не сразу, но скоро: действительно, чего ещё, кроме его греховных мужских ласк, мог ожидать этот женоподобный юноша? Верней, греховными такие ласки были бы для Шамиля, а отнюдь не для Бейсара, следовавшего исконным обычаям своего народа.

Глядя на освещённого из окошка последними закатными лучами, лежащего на животе нагого юношу, Шамиль боролся с затуманивающей рассудок смесью злости и вожделения: что, достукался? Ради спасения Лигайды оболгав себя в греховной связи с Иркатом, заполучил в наследство его мальчишку-любовницу? Конечно, услышав твои разглагольствования с Мудрой Седой Матерью, любвеобильный Бейсар не мог не напроситься к тебе в услужение — как же! Узнав, что будто бы не соблазняемый командир пришельцев в действительности соблазнён его другом-любовником, разве мог распутный мальчишка удержаться от сладострастного эксперимента? Получится или не получится, встанет у командира инхам или не встанет… у командира, разумеется, встал — ещё бы! Почти полгода без женщины, сопротивляясь попыткам юных развратников подбить его на противоестественную связь — сколько же можно терпеть? Он, чёрт побери, не святой, а тут прямо под носом такая белая, такая округлая, такая соблазнительная аржа, что его инхам прямо-таки рвётся сквозь грубую джинсовую ткань — нет! Этот негодный мальчишка сейчас доиграется!

Рассердившийся и вместе с тем пылающий от вожделения Шамиль сгрёб в охапку распутного юношу, перекинул его через колено и обрушил град сильных шлепков на бесстыжую аржу развратника — то ли наказывая, то ли, напротив, лаская. Сладострастное повизгивание Бейсара и вырвавшийся из самостоятельно расстегнувшейся ширинки инхам горца не оставили никаких сомнений, что верно второе — после вынужденного шестимесячного воздержания, не выдержав соблазна, испостившийся Шамиль, увы, согрешил.

Засыпая на рассвете в объятиях горца, утомлённый и сладко измученный разбуженной им в бородатом командире звериной страстью, Бейсар томно прошептал: я… ты… не могу без тебя… люблю… я… ты… моя аржа — твоя аржа… не прогоняй, Шамиль… без тебя плохо… люблю… я… ты…

Шепча это признание, Бейсар не помнил — а может, и помнил — что почти те же слова он, впадая в беспамятство от только что полученной тяжёлой раны, шептал бинтовавшему его грудь Иркату. Зимой, когда они, ещё не Приобщённые мальчишки, отважились напасть на могучих чужеземных волшебников — и как всё переменилось с той поры! Он, Бейсар, потеряв Ирката, млеет в объятиях сурового командира диковинных пришельцев! А впрочем… он же не виноват, что Иркат, подобно Кайхару, вдруг бесследно исчез? Оставив его, чахнущего без мужских объятий, в злом одиночестве.

У выжатого как лимон Шамиля, глаза тоже слипались, но, прежде чем заснуть, горец в слабом утреннем свете долго смотрел на шрамы, оставленные пулей на правой стороне груди Бейсара — первый, почти незаметный, спереди и второй, расходящийся четырьмя тонкими лепестками, сзади, на месте выходного отверстия. Надо же! Этот, имеющий нежную женскую душу юноша, тем не менее — воин! Несмотря на гладкую, удивительно белую кожу и скрывающие силу мышц округлые формы — опасный как сто чертей! Один из тех мальчишек, которые сначала похитили и принесли в жертву матёрого уголовника Мирошниченко, а после затеяли охоту на них, имеющих большой опыт партизанской войны ревностных слуг Аллаха! Да, сначала дикари не знали, какую убийственную силу таят автоматы и пулемёты пришельцев, однако, узнав, не убежали в панике, а продолжили следить за непрошеными гостями!

Шамиль бережно поцеловал отметину на спине Бейсара, погладил округлую аржу спящего юноши — вдруг от нежности и умиления защипало в глазах, и по левой щеке сурового горца покатились слёзы. Шамиль понял: он впервые испытывает то, что принято называть настоящей любовью, и чего воин Аллаха никогда не испытывал прежде: любя сыновей, в том числе и Ирката, как продолжение себя, а женщин (жён), как доставляющую телесное удовольствие дорогую собственность. И вдруг — надо же! Будучи вырванным из своего времени, среди глубоко доисторических дикарей в мальчишке-людоеде он впервые увидел самоценную личность! И то, что началось как противоестественный плотский грех, вдруг обернулось высокой духовной близостью! Неземной любовью! Такой, в сравнении с которой любовь райских гурий, обязанных ублажать праведников — жалкая пародия на настоящие чувства.

Шамиль не знал того, чего, вероятно, тоже не знали, но, увлекаясь мальчиками, наверняка чувствовали древние греки: настоящая любовь может быть только среди равных. Всё прочее — удовлетворение инстинктов. И не в последнюю очередь — инстинктов обладания, подчинения и сладострастного втаптывания в грязь объектов своего плотского вожделения.

Нежно гладя и орошая слезами спящего Бейсара, суровый горец, прежде чем заснуть, вдруг отчётливо осознал: велика милость Аллаха, переместившего его из мира, где он мог совершать только злые дела, в мир, в котором он способен творить добро.

* * *

Большое Облако Высшему Совету «Эта» цивилизации.

Препятствуя обладающему метасознанием аборигену третьей планеты звезды G2 Ольге и её спутникам вернуться на материнскую планету, представитель Вашей цивилизации, известный мне как Главный Координатор, поставил под угрозу жизни многих разумных существ в нескольких инвариантных континуумах, что является грубым нарушением Концепции Невмешательства. Более того, безответственная реализация им в универсальном безразмерном квазиконтинууме Принципа «всё несуществующее существует» вынудила меня в качестве противодействия обратиться к Принципу «всё существующее не существует». Как Вы знаете, применение этого Принципа чревато исчезновением в континуумах низших размерностей (включительно до пятой) значительных объёмов пространства-времени, поэтому для стабилизации Системы мне пришлось развернуть две внешние оболочки Центрального Логического Постулата «всё и существующее и несуществующее и существует и не существует». Что, как Вы понимаете, не могло не привести к заметному (на 0,00000137 стандартной единицы устойчивости) нарушению Большого Равновесия. В свете всего вышеперечисленного, считаю себя более не связанным какими бы то ни было обязательствами с «Эта» и «Кси» цивилизациями. Отныне находящемуся в сфере моего внимания психосимбиоту «Ольга+» предоставлена полная свобода перемещения и локализации в любой, избранной им области универсального квазиконтинуума. Попытки противодействия реализации этой свободы будут рассматриваться мною как нарушение Концепции Невмешательства — с обязательным информированием Арбитра. Кроме того, в случаях, грозящих нарушением Большого Равновесия, мною будут предприняты меры по стабилизации Системы — вплоть до разворачивания всех восьми внешних оболочек Центрального Логического Постулата. Поскольку в мою задачу не входит глубокий анализ причин и способов образования психосимбиота «Ольга+», то, принимая его существование как данность, предлагаю следующее: 1) признать психосимбиот «Ольга+» ядром формирующейся в Системе Четвёртой Сверхцивилизации. 2) считать входящие в его состав наделённые искусственным интеллектом подсистемы «Сорок Седьмой», «База», «Координатор Малой Ячейки», «Омега-Центр», «Уазик», а также ноосферу погибшей пятой планеты звезды F8, представителя моноразумной расы Взыи, известного под именем «Шарик» и синтезированные людьми в моём психополе мыслеобразы «Змей», «Ева», «Лилит» неотъемлемыми мыслящими структурами формирующейся Сверхцивилизации. 3) закрепить за аборигенами третьей планеты звезды G2 право присоединения как к психосимбиоту «Ольга+», так и к формирующейся на его основе Сверхцивилизации. Всегда готовое к диалогу и конструктивному сотрудничеству, Большое Облако.

Высший Совет «Эта» цивилизации Постоянному Верховному Собранию «Кси» цивилизации.

В связи с полученной Нами чрезвычайной информацией, считаем возможным, нарушив установившуюся традицию, обратиться к Вам сразу на высшем уровне, минуя все промежуточные ступени.

Из сообщения, полученного Высшим Советом нашей цивилизации от Большого Облака, следует, что перемещённый Вами по нашей просьбе в Большое Облако объект «Ольга 47» был ассоциирован этой, неподконтрольной нам, Сверхструктурой. Таким образом, не только не была достигнута поставленная нами цель, но объект «Ольга», вступив в психосимбиотическую связь с Большим Облаком, повысил свою размерность на несколько порядков. Что имеет как отрицательные, так и положительные стороны. К числу отрицательных сторон следует отнести то, что нами полностью утрачен контроль над объектом «Ольга», а к числу положительных — осознание вышепоименованным объектом меры ответственности в деле сохранения и поддержания Большого Равновесия и, как следствие, отказ от намерения совершить собственную квазипульсацию. Ибо, вступив в психосимбиотическую связь с Большим Облаком, объект «Ольга» получил возможность осуществить иррациональное (чисто человеческое) желание вернуть из инвариантного (отрицательно существующего) континуума погибшую расу моноразумных насекомых к положительному квазисуществованию, не затрагивая при этом внутренние оболочки Центрального Логического Постулата. В связи с вышесказанным, прошу Постоянное Верховное Собрание «Кси» цивилизации поделиться информацией о связи Большого Облака с Арбитром — конечно, если таковая у Вас имеется и если Вы сочтёте возможным сообщить эти сведения нашей цивилизации. Ибо, полагаю, что без одобрения Арбитра, Большое Облако, даже если его размерность не уступает размерностям «Кси» и «Эта» цивилизаций, не решилось бы, поощряя экспансионистские устремления психосимбиота «Ольга+», участвовать в формировании ядра Четвёртой Сверхцивилизации.

Глава 4. Только в раю можно жить по-человечески. Юноша эпохи энеолита и заповедь «не убей». Покаяние женщины, которая больше чем богиня. Имеют ли фантомы бессмертную душу?

Иван Адамович, Сергей, Олег, Юрий, на короткое время заглянувшие в несколько сотен инвариантных миров, поняли, что они вернулись в Большое Облако только по реакции фантомов: когда за бортом «Уазика» мелькнула призрачная розовато-зеленоватая вспышка, Змей, Ева, Лилит сразу успокоились, прекратив отчаянные попытки развоплотиться. Иркат, волей богини перенесённый в волшебный мир, ничему в этом мире не удивлялся и думал только об одном: как бы оправдать доверие женщины, которая не женщина. Димка Ушаков, с любопытством озирая райский ландшафт и одновременно с опаской косясь на Ирката и Шарика, от полноты чувств и бедности словарного запаса восторженно матерился про себя: не…! Надо же!..! По виду баба как баба, а на деле — вообще!..! Имеет такую силу, что может иметь весь мир! Бросать из одного времени в другое — из ада в рай! Не… в натуре — она только по виду баба! Этот… Иркат прав — богиня! И даже больше… чёрт! Как бы умаслить эту всемогущую сучку? Предложить ей все камешки, всё рыжьё?.. ха, ха, ха! Держи карман, фраер! Очень ей нужны твои… камешки, когда эта… и без того владеет всем миром!

— Дмитрий, — вдруг дошло до сознания Упыря, — не беспокойтесь, ничего плохого с вами здесь не случится. Здесь, — Ольга сделала ударение на слове «здесь», — вы в абсолютной безопасности. Более того, здесь вы практически бессмертны. Другой вопрос, как вы этим бессмертием воспользуетесь. Что будете делать в мире, где не надо ни о чём заботиться, ни кого-то бояться. Но эти вопросы, давайте, пока отложим… вот осмотритесь, отдохнёте, разберётесь что к чему — тогда к ним вернёмся.

— Правда, Дмитрий, — восторженно подхватил Змей, — только у нас в раю можно жить по-человечески! Уф! Наконец-то мы дома! Больше отсюда — никуда, ни на шаг! Как бы ты меня Шарик ни соблазнял — дудки! Сто, тысячу, миллион раз развоплощусь здесь, а на вашу ужасную Землю не ступлю ни одной лапой!

— Верю, Змеюша, — задумчиво отозвался Шарик, — теперь верю… Знаешь, когда я рассказывал тебе об условиях земной жизни, то в значительной степени смотрел на эту жизнь глазами доисторического Зверя. И только побывав, так сказать, на родине в качестве представителя моноразумной расы Взыи, смог по-настоящему оценить трагедию каждого, рождённого на Земле, живого существа. Особенно — разумного… осознающего свою изначальную обречённость… Нет, знать-то я это знаю с той поры как Подмножество 13 соединило мою ментальность с коллективным разумом Взыи, но одно дело — отвлечённые знания, а другое… да, Змеюша! Теперь я понял, почему ты, Евочка и Лилит попробовали развоплотиться на Земле… действительно! Услышав, как два разумных существа спорят о том, по правилам или не по правилам они съели третьего представителя своего вида, можно было не только временно помрачиться разумом, но и полностью сойти с ума — отказаться от этого мучительного дара природы! Нет, не зря, чтобы сохранить рассудок, люди периодически затуманивают его алкоголем, наркотиками и всяческими медитативными практиками — вроде молитв, оглушительной музыки и ритуальных массовых плясок и песнопений. Ну, а вам, райским созданиям, впервые столкнувшимся с ужасом земного бытия, разумеется, не оставалось ничего другого, как попробовать развоплотиться…

— Как, Шарик, — переспросил Змей, напрочь забывший о недавнем неудачном опыте дематериализации, — я что? В самом деле пытался развоплотиться?

— Да, Змеюша, и ты, и Лилит, и Ева, — вместо Зверя ответила Ольга, — совершили попытку коллективной дематериализации. Скорее всего — бессознательную, раз ты ничего не помнишь. К счастью — неудачную, но настолько серьёзную, что мне с помощью Олега, «Уазика» и Шестнадцатимерной Структуры с большим трудом удалось стабилизировать психофизические ядра ваших квазистационарных сущностей. Да и то, не вмешайся Большое Облако, у нас ничего бы не получилось — вы, как говориться, все трое пошли вразнос. Посмотри на Олега — он до сих пор ещё сам не свой.

Действительно, Олег, правой рукой прижимающий к груди Еву, а левой — Лилит, выглядел далеко не лучшим образом: бледным, растерянным — с невидящим взглядом и обострившимися чертами лица. Ободряя этого двухметрового испуганного мальчишку, Ольга не обошлась без назидательной сентенции:

— Ну, вот, Олежек, ты, кажется, по-настоящему усвоил, что мы в ответе за тех, кого приручили. А уж за тех, кого создали — вообще! Ответственны до скончания дней! До тех пор — пока существуют Земля и Небо. И даже — немножечко дольше. И не надо, оправдывая свою безответственность, говорить мне о свободе воли. Свобода воли есть у создателя — у его созданий свободы воли нет изначально, по определению: ведь ни Евочка, ни Лилит не просили тебя вызывать их из небытия. Впрочем, и я, взрослая женщина, ничуть не ответственнее тебя, Олежек. Прости, Змеюша, — Ольга обернулась к сияющей радостью рептилии, — дуру-бабу за то, что она, подобно избалованной, капризной девчонке, не задумываясь, даровала тебе неизбывную муку осознанного бытия?

— Моя королева! — воскликнул полностью успокоившийся, сочащийся оптимизмом Змей, — какие извинения? Здесь, в раю, моё бытие обставлено очень даже недурственно! Другое дело — на вашей ужасной Земле… Но ведь, Олечка, ты же не потащишь меня больше в этот ад? Правда?

— Не потащу, Змеюша, — рассеянно ответила Ольга, но, сосредоточившись, через две, три секунды добавила, — если только ты не напросишься сам…

— Чтобы я когда-нибудь ещё захотел побывать в вашем аду?! — Возмущённо воскликнул Змей. — Ради чего? Да мне одного посещения хватит на всю оставшуюся вечность!

— Не зарекайся, Змеюша, — протелепатировал «Уазик», — смертельное манит. Спроси у Ирката. Да и у меня самого есть кое-какой опыт по этой части. Когда по грунтовой дороге мчишься со скоростью 250 километров в час и чувствуешь, что вот-вот перевернёшься и превратишься в груду искорёженного железа — каждый поршень, каждая шестерёнка, каждый клапан восторженно поют: а нам всё равно! Хотя… тебе, как сугубо райскому созданию, этого, возможно, никогда не понять… но всё-таки, Змеюша, не зарекайся… мало ли…

— «Уазик», не искушай Змеюшу, — с несвойственной ему серьёзностью вмешался Шарик, — вспомни, с каким трудом тебе и Олечке удалось удержать его от развоплощения? А ну как — во второй раз не получится? И Змеюша растает — только его и видели? Хоть ты и железный, а совесть, небось, заест? Кайся потом сколько угодно, до скончания дней посади себя на семьдесят второй бензин — Змеюшу всё равно не вернёшь!

— Почему — не вернёшь? — неожиданно возразил Иркат, — если захочет богиня, — сказав это, юноша восхищённо посмотрел на Ольгу, — то она кого угодно вернёт из страны Вечной Зимы. И из страны Вечного Лета — тоже. Ведь даже Увар, Бранка, Айя по просьбе Заклинателя Мёртвых или Мудрой Седой Матери иногда возвращают души предков из загробного мира. А Богиня-Ольга — она же сильнее их всех! И если «Уазик» её попросит…

— …то Оленька, конечно, вернёт, — за Ирката договорил Иван Адамович, — кого угодно и откуда угодно. Ведь смерти нет, ведь возвращение к жизни возможно даже из отрицательного бытия — правда, Оленька? Ведь ты теперь можешь возвратить в наш мир сгоревшую планету разумных насекомых — я это чувствую.

— Теперь, Ванечка, могу, — ласково посмотрев на мужа, ответила Ольга, — теперь, вступив в психоментальную связь с Большим Облаком, я всё могу. Ну, не всё, конечно, но очень многое. Гораздо больше, чем раньше, когда я была психосимбиотом «Ольга 47». Теперь, чтобы возвратить к положительному бытию в Системе погибшую расу моноразумных насекомых, мне даже не надо прибегать к рискованной попытке совершить собственную микроквазипульсацию — достаточно параллельно реализовать три Основных Принципа «всё несуществующее существует», «всё и существующее и несуществующее существует» и «всё существующее существует», и пятая планета звезды F8 со всеми своими обитателями вернётся в наш мир. Да, параллельная реализация нескольких Основных Принципов недоступна Ментальным Образованьям ниже двадцать третьей размерности, почему психосимбиоту «Ольга 47» и требовалось совершать собственную квазипульсацию, но размерность Большого Облака значительно выше. Так что с «воскрешением» расы разумных насекомых теперь, кроме не одобряющей подобные действия Концепции Невмешательства, никаких проблем. Другое дело — Света. С перемещением Ирката в Большое Облако связь с нею полностью оборвалась, и это меня очень беспокоит. Казалось бы, обретя невероятное могущество, я не должна испытывать трудностей с телепатической связью — ан, нет. Дьявол, как известно, сидит в деталях: иррациональная пси-связь блокируется солитонной гиперфлуктуацией на всех уровнях Системы и для её осуществления не имеет значения степень сложности реципиентов, главное — наличие медиума. Или, если угодно — ретранслятора. Вот этого юноши. — Ольга кивнула на Ирката. — Когда он находился на Земле, даже в инвариантном континууме, связь со Светой была возможна. Теперь, после перемещения Ирката в Большое Облако, она оборвалась, и я не представляю, как, оставаясь здесь, можно её наладить…

— Значит, Оленька, нам необходимо вернуться на Землю. — Посмотрев на жену вопрошающим взглядом, высказался Иван Адамович. — Ведь Светочка отчаянно нуждается в нашей незамедлительной помощи. Конечно, Змеюшу, Евочку и Лилиточку надо оставить здесь — земля не лучшее место для небожителей — и в путь. Как говориться, с Богом. Доставим твоего медиума, — Иван Адамович в свою очередь указал на Ирката, — на его законное место. Как, юноша, — подполковник Грубер перевёл взгляд с Ирката на Ольгу, — вы не против, чтобы сослужить этой даме?

Иркат, догадавшись, кем является заговоривший с ним воин его богине, метнул ревнивый взгляд на Ивана Адамовича и ответил подчёркнуто резко:

— Я всегда и везде служу Богине-Ольге. Ей — и никому другому. И если она прикажет — сделаю всё, что она прикажет.

— Да, Оля, — мрачно пошутил Сергей, — рыцаря ты себе обрела — преданней не бывает. Это тебе не чистоплюй Змеюша. Прикажешь — любому из нас перережет горло. Во всяком случае — попытается.

— Не перережет, Серёженька, — серьёзно отозвалась Ольга, — служа мне, Иркат никому не перережет горло. И даже — не служа мне. Правда, Иркат, ты ведь больше никого убивать не будешь?

— Не буду, Богиня. Без твоего приказа никого убивать не буду.

— Оленька, не задавай этому симпатичному юноше таких сложных задач. — Прокомментировал Иван Адамович. — Даже мне или Сергею нелегко без оговорок принять заповедь «не убей», а ты хочешь навязать её мальчику эпохи энеолита. Вспомни Библию: ведь там эта заповедь, в отличие, скажем, от заповеди «соблюдай день субботний», не является абсолютной — заповедав не убивать, Моисей тут же призывает казнить смертью прелюбодеев, идолопоклонников, мужеложцев и прочих нечестивцев. Не говоря уже об убийствах на войне, которые не просто оправдываются — освящаются именем Бога. По-моему, от Ирката более чем достаточно обещания не убивать без твоего приказа.

— Наверно, Ваня, ты прав, — согласилась Ольга, — нельзя требовать от человека, чтобы он одним скачком перепрыгнул несколько ступеней. Такой максимализм ничего, кроме вреда, не принесёт. Иркат, — Ольга вновь обратилась к юноше, — повтори мне своё обещание не убивать никого без моего приказа.

— Обещаю, богиня, — данную прежде клятву, не задумываясь, подтвердил юный воин, — но только, — Иркату пришла в голову неожиданная мысль, — если на тебя нападёт плохой человек, я ведь не успею спросить разрешение. Когда плохой человек натягивает лук, берётся за нож или копьё — его надо убить немедленно. Не то он убьёт тебя. Нет, не тебя, — поправился юноша, — тебя никто не может убить. Его, его или его, — Иркат поочерёдно указал рукой на Ивана Адамовича, Сергея, Олега и Юрия, — я всё равно не успею спросить разрешение. Скажи, богиня, что мне делать, если на них нападёт плохой человек?

Ольга задумалась: да, приказ — штука обоюдоострая. Чуть что выходит из предусмотренных рамок — всё летит кувырком. С другой стороны, если жёстко не контролировать этого отчаянного мальчишку, он может натворить таких дел…

— Вот что, Иркат, — после недолгой паузы ответила женщина, — всем, кто находится рядом со мной, не угрожает никакая опасность. Моей силы хватит, чтобы защитить всех, кого я захочу. Другое дело, если ты окажешься в том мире, где меня не будет. Тогда, в случае нападения плохого человека, можешь его убить. Но только — если он действительно нападёт…

Ольга осознавала недостаточность своих аргументов — в реальной обстановке, когда всё решают мгновения, попробуй, определи, с какой целью человек взял в руки копьё? — но ничего лучшего ей не пришло в голову. И даже её метасознание, подкреплённое психосимбиотической связью с Большим Облаком, не подсказало женщине лучшего пути — целенаправленное вмешательство в умственную деятельность Ирката было бы грубым посягательством на неотъемлемое право каждого человека оставаться самим собой…

Из состояния задумчивости Ольгу вывел вопрос Змея: — Олечка, неужели ты и твои спутники прямо сейчас собираетесь возвратиться на Землю? Ни денёчка не отдохнув в раю?

Не успела женщина ответить рептилии, как к ней обратился Сергей.

— Оля, а наше возвращение возможно? Этот призрачный двадцатимерный сторож нам не помешает? Ведь, как я понимаю, «Эта» цивилизация ни перед чем не остановиться, чтобы удержать нас в Большом Облаке?

— Нет, Серёжа, отныне в наши дела «Эта» цивилизация вмешиваться не будет — Большое Облако имело с ней серьёзный разговор. — Ответила Ольга. — Теперь мы сами по себе — зародыш четвёртой сверхцивилизации… Ой, мужики! — чуточку помолчав, не в лад с предыдущими словами воскликнула жена Ивана Адамовича, — всем нам предстоит такое… в голове не укладывается! Так что — готовьтесь к великим подвигам. И к огромной ответственности… Конечно, Большое Облако нам поможет… ладно! Об этом — после. Сейчас главное — Света. Вот выручим её — тогда посмотрим. А вообще — дух захватывает! Ведь я дурочка не знала, что делать со своим метасознанием, кроме как играть роль богини. И не только перед Иркатом, но и перед всем светом. Даже — перед Ванечкой. Нет, правда, — слегка кокетничая, но в основном искренне покаялась Ольга, — сечь меня надо за высокомерие и самодовольство. Розгами, как Олега. Высечешь, Ванечка?

— Всенепременно, Оленька, высеку с большим удовольствием, — улыбнулся Иван Адамович, — вот выручим Светочку, вплотную займусь твоим воспитанием. Но ты всё-таки растолкуй — какие нам предстоят сверхзадачи? И как они связаны с твоим метасознанием? Что именно тебе открылось?

— Главное, — пошутив, Ольга переменила тон и заговорила не торопясь, стараясь быть как можно более понятной, — Большое Облако считает, что мы все должны образовать ядро новой Сверхцивилизации, ибо в противном случае моё метасознание не может вписаться в Систему. То есть, всегда будет существовать риск её дезинтеграции — из-за чего, собственно, загорелся весь сыр бор с попыткой моей изоляции вне Системы. Однако «Эта» цивилизация не учла, что хотя Большое Облако располагается в инвариантном континууме, но — в Системе. Изолировать меня вне Системы мог бы только Арбитр, а он не считает нужным предпринимать столь радикальные действия. Более того: именно Арбитр рекомендовал Большому Облаку на основе моего метасознания образовать ядро новой Сверхцивилизации. Однако, Ванечка, — Ольга перебила сама себя, — это долгий разговор, а нам надо спешить. Чую, Света остро нуждается в нашей помощи. Дмитрий, — женщина обернулась к Ушакову, — вы останетесь здесь в раю под присмотром Змеюши, Евочки и Лилит. Так что, постарайтесь забыть о своих уголовных замашках. Впрочем, здесь это не имеет значения — Большое Облако вас проконтролирует. Главное — попробуйте понять себя — ну, к чему вы стремитесь и чего вам хочется, кроме удовлетворения материальных потребностей, лидерских амбиций и желания возвысится за счёт унижения окружающих вас людей. А в общем, отдыхайте, смотрите, думайте, в случай чего, Змеюша вам поможет — ну, разобраться в райской механике.

— Нет, Олечка, я с вами! — неожиданно для самого себя воскликнул Змей. — Обещаю, что чего бы ни случилось на вашей кошмарной Земле, я больше не буду пытаться развоплотиться — честное слово!

— И мы тоже без вас здесь не останемся, — в один голос заявили Ева и Лилит, — нам без Олега плохо. Конечно, на Земле очень страшно, но в раю без вас будет ужасно тоскливо — мы это чувствуем.

— Н-да, — телепатически хмыкнул «Уазик», — где милый, там и рай. Даже — в аду. А Змеюша — вообще. От Олечки — ни на шаг. Всего пятнадцать минут назад клялся не высовывать из рая даже кончик хвоста и — будьте любезны! Стоило Оле собраться на Землю — и он туда же! Забыв обо всех её ужасах и кошмарах. Вот уж не думал, что моё предостережение «не зарекайся», оправдается уже через пятнадцать минут!

— «Уазик», кончай паясничать! — перебив шутовство автомобиля, во весь голос рявкнул Зверь и продолжил, перейдя на телепатический способ общения, — конечно, тебе, одиннадцатимерному гамма-симбиоту, всё на свете трын-трава. А для Евочки, Лилит, Змеюши отлучится из рая хотя бы на короткое время — подвиг. Тем более — вернуться на Землю, от пребывания на которой они получили самые отвратительные впечатления.

Не обращая внимания на полушутливую полусерьёзную перепалку Зверя и автомобиля, Ольга думала о том, что психофизические фантомы намного более сложные образования, чем ей это представилось поначалу. С одной стороны, они не являются носителями искусственного интеллекта, как, например, «Уазик», а с другой: далеко не полностью повторяют ментальность своих прототипов — людей. Конечно, Змеюша, Ева, Лилит вобрали и продолжают вбирать в себя многое от своих создателей — её и Олега — а также Ивана Адамовича, Сергея, Юрия и даже Ирката, однако Дмитрия они встретили с явной неприязнью, напрочь заблокировав для него каналы телепатической связи. Притом, что она сама настроена к этому попавшему в нелёгкую переделку уголовнику куда более снисходительно, несмотря на его подлую, мелкую душу — что делать! Земля населена не ангелами! Авось да, побывав в раю, хоть немного очистится. Кстати, находиться Дмитрию в Большом Облаке предстоит в одиночестве — ни Змеюша, ни Ева с Лилит не пожелали составить ему компанию. Ну и чёрт с ним, немного поскучать этому суетливому, общительному бездельнику — пойдёт на пользу! Другое дело — фантомы. Ведь они напросились на Землю в основном не из нежеланья делить с уголовником райские кущи — нет. Ольга чувствовала исходящие от Змея, Евы и Лилит волны противоречивых эмоций: страха перед предстоящим путешествием и помогающей преодолеть этот страх любви к своим ментальным прототипам — людям. Особенно — к ней и Олегу. Да… очень сложные создания — эти фантомы! Имеющие в себе нечто не только человеческое и не только данное Большим Облаком, но и… что — и? Бессмертную душу? Но Ольга не могла с уверенностью утверждать, есть ли у неё самой эта бессмертная душа… И вообще — зачем душа в Большом Облаке? Где бессмертие и так гарантировано во всей его психофизической полноте?

Эти отвлечённые размышления заняли у Ольги совсем немного времени, быстро взвесив все «за» и «против», она пришла к выводу, что фантомов необходимо взять с собой на Землю и объявила своё решение:

— Змеюша, Лилит, Евочка, садитесь в «Уазик». Дмитрий, вам придётся немного поскучать в одиночестве, но вам это пойдёт на пользу. Ни о чём материальном здесь заботиться не надо — достаточно только пожелать, и любая еда, любое питьё вам обеспечены. А также — многое другое. Однако — не всё. Если вы измыслите какую-нибудь гнусность — Большое Облако её или не реализует, или реализует так, что вы можете пожалеть. Помните об этом. Хотя, в любом случае, ни вашей жизни, ни вашему здоровью здесь ничего не угрожает. Всё, господа, поехали.

Глава 5. Иннокентий Глебович ищет свою Вершину. Бессмертие — ещё не вечная жизнь. Шарик и Монстрик: битва титанов. Да, у вас рай, но моя судьба — Россия. Ментальный след Светланы

Теперь, когда не было помех со стороны «Эта» цивилизации, «Уазик» смог «приземлиться» в том месте и в том времени, где пожелала Ольга — в Диком Поле, во времени, являвшимся актуальным для Светы, перед тем, как она попала в инвариантный мир. Хотя спонтанное интерпространственное перемещение жены Сергея случилось в Ростове, отправной точкой поисков, по мнению Ольги, следовало сделать ставку Иннокентия Глебовича — фокус локального искривления универсального безразмерного квазиконтинуума.

(Второй фокус этого локального искривления находился в трёхстах километрах от поверхности земли над городом Таганрогом.)

«Уазик» «материализовался» как раз там, где хотел: в пяти километрах от ставки полковника Горчакова; не стоило, явившись «чудесным» образом в центре палаточного городка, смущать умы волгоградского спецназа — наиболее трезвомыслящей части степного воинства.

Приземлившись, автомобильчик принял свой прежний облик: внешний наблюдатель мог видеть в кузове только Сергея, Ивана Адамовича, Ольгу, Юрия и Олега — Иркат, Зверь и фантомы укрылись в «дополнительных» измерениях одиннадцатимерного гамма-симбиота. Сергей сел за руль; «Уазик», скрывая свою извращённую сущность, заурчал неработающим мотором и, за три минуты покрыв пять километров, лихо затормозил перед шлагбаумом. Часовой слегка удивился, увидев исчезнувшего полгода назад подполковника Грубера, но, будучи опытным, дисциплинированным бойцом, никак не проявил своего удивления, а, сняв трубку с висящего в караульной будочке телефона, связался со штабом. Дежурный офицер, услышав, что на КПП объявился Иван Адамович, сразу же доложил Горчакову, и обрадованный полковник приказал немедленно пропустить «воскресшего» Тайного Посланника со всеми сопровождающими лицами.

После взаимных приветствий и официального заявления Ивана Адамовича о похищении их посольства иностранными террористами, — разумеется, эта байка не могла обмануть никого из руководителей, но вполне годилась для пресечения нежелательных слухов среди рядовых сотрудников — Иннокентий Глебович, удалив из штабной палатки весь обслуживающий персонал, остался в обществе подполковника Грубера, его жены и Сергея Голышева. Вообще-то, о «бегстве из плена» Тайного Посланника и сопровождающих его Ольгу, Сергея и Олега следовало немедленно информировать ростовского Губернатора, но Горчаков решил подождать с этим до конца секретного совещания — вдруг да «выходцы с того света» имеют чрезвычайно важную информацию? Особенно — Ольга?

Украдкой бросая взгляды на женщину, которая больше чем богиня, Иннокентий Глебович надеялся заметить на её лице если не печать неземной мудрости, то хотя бы отблески горнего света — ничего подобного. Да, после того, как они виделись в последний раз, Ольга казалась помолодевшей лет на десять — но это ли признак приобщения к Высшей Сути? Иван Адамович тот вообще внешне сбросил с себя не меньше пятнадцати лет — и что же? Его теперь тоже считать небожителем? А внешне не изменившегося Сергея Геннадьевича?

Конечно, присмотревшись внимательней, полковник Горчаков заметил в лице Ольги нечто «запредельное»; с другой стороны, если ты заранее настроен на соответствующий лад, то в лице почти каждого человека найдёшь что-нибудь, отвечающее твоим предубеждениям. Стало быть — это не показатель, и Иннокентий Глебович скоро отказался от попыток увидеть во внешности Ольги отсвет случившегося с нею внутреннего Преображения. А поскольку иным образом — телепатически — жена Ивана Адамовича пока не проявляла своей сверхъестественной сущности, то полковник Горчаков завязал с нею, её мужем и Сергеем Голышевым самый обыкновенный «человеческий» разговор.

После краткого, но не пропустившего ничего существенного отчёта Ивана Адамовича об их пребывании в Большом Облаке, Иннокентий Глебович, чтобы даже не осмыслить это, выходящее за пределы самой буйной человеческой фантазии путешествие, а просто перевести дух, обратился к Сергею Голышеву.

— Помните, Сергей Геннадьевич, в августе я вам обещал, что к весне в Диком Поле многое переменится? И что же — переменилось!

— Переменится-то переменилось, Иннокентий Глебович, — возразил Сергей, — но далеко не по-вашему… Не могу сказать, что по-моему, но всё-таки, когда я говорил о проблемах, которые могут возникнуть в связи с пришельцами, то был ближе к действительности, чем вы со своим планом «героинизации» Европы. Конечно, представления о пришельцах у меня тогда были самые наивные… А главное, предсказать возникновение у Ольги метасознания — из-за чего, собственно, всё и заварилось — не мог не только я или даже самый мудрейший представитель человечества, а две невероятно продвинутых Сверхцивилизации. Впрочем, Иннокентий Глебович, теперь вы сами прекрасно видите, что все наши прошлогодние споры и рассуждения не стоят выеденного яйца.

— Вижу, Сергей Геннадьевич, — согласился полковник, — и наши давние разговоры я вспомнил, не затем, чтобы вас в чём-то переубедить, а, так сказать, из чувства ностальгии: каким надёжным тогда казался наш единственный Мир! Единственный — не в том смысле, что во вселенной не может быть других обитаемых миров: конечно — могут быть! Надёжным — не потому, что в нём не случаются климатические, техногенные, социальные и даже космические катастрофы: случаются! Но! Издревле присущее человечеству чувство избранности! Которое не смогли поколебать все научные достижения, восемнадцатого, девятнадцатого, двадцатого и начала двадцать первого веков! Люди настолько привыкли жить с ощущением Конца Света не как Конца, а как Начала Нового — лучшего! — Мира, что, разнеси Землю на куски какой-нибудь сумасшедший астероид, за мгновенье до гибели мы бы возблагодарили Бога, таким страшным образом явившего нам Свою Милость. И вдруг… является Нечто, овладевает земной женщиной, простите, Ольга, — прервав монолог, Иннокентий Глебович обратился к жене Ивана Адамовича, — что я так упростил историю вашего Преображения, и всё летит кувырком! К чёрту! Зачем, спрашивается, не покладая рук трудиться, собирая распавшуюся Россию, если эта Россия всего лишь одна из многих миллионов, существующих параллельно с ней? И скорее всего — далеко не лучшая! Да, последние полгода я постоянно убеждаю себя, что для меня лично этот мир и эта Россия единственные, и продолжаю делать для её возрождения всё, что могу, но… когда пропало ощущение избранности — всё кажется каким-то не совсем настоящим! Чтобы окончательно не опустились руки, по сто раз на дню приходится твердить себе: за всё сделанное и несделанное Бог с тебя спросит в любом случае, так что — работай, сволочь! И всё-таки… Сергей Геннадьевич, Иван Адамович, Ольга, простите меня за то, что гружу вас своими проблемами, но, знаете… вы — единственные, с кем я могу поделиться своими сомнениями, своей болью. А её, знаете, накопилось столько… чего уж… эх… ещё раз — простите…

Выговорившись, некурящий Иннокентий Глебович выудил сигарету из пачки, оставленной дежурным офицером, щёлкнул зажигалкой и, неумело затянувшись, обратился к женщине, которая больше чем богиня:

— Ольга, я понимаю, для вас мои сомнения и тревоги — ничего незначащий вздор… ведь перед вами стоят такие грандиозные задачи, что, как представлю — и холодок под сердцем, и ум за разум заходит… и всё-таки… может быть, утешите потерявшегося полковника? Скажете ему что-нибудь ободряющее?

— Нет, Иннокентий Глебович, ваши проблемы — не вздор. — Участливо посмотрев на Горчакова, ответила Ольга. — Сколько бы ни существовало инвариантных миров, это не умаляет значения каждого из них — каждый уникален в своём континууме. Впрочем, вы это и сами чувствуете… вот и доверьтесь своему чувству, и продолжайте работать, как работали до сих пор, и Бог вам в помощь. А сомнения и тревоги — что ж: человек, который никогда не сомневается, опасный человек. Особенно — если он на руководящем посту. Ведь если бы вы продолжали слепо следовать велениям Голоса, призвавшего вас в Дикое Поле, то, согласитесь, ничего, кроме короля наркобаронов, из вас бы не вышло. Не говоря о том, что ваша «героиновая монархия» почти наверняка не стала бы центром воссоединения России. А если бы стала — не приведи Господь жить в такой России! Что же касается множества инвариантных миров — напротив, Иннокентий Глебович! Жить в открытой, располагающей огромным количеством внутренних степеней свободы Системе — куда интереснее, чем прозябать в замкнутой на себя, скучной четырёхмерной Вселенной, каковой она видится подавляющему большинству наших современников. Да, без нечаянного вмешательства извне, человечество не скоро бы сумело проникнуть в континуумы высших размерностей: возможно — через тысячу лет, возможно, через десять или даже сто тысяч лет… впрочем, казус с возникновением у меня, ментально совершенно ещё дикого человека, метасознания по большому счёту ничего не меняет: человечество как развивалось, так и будет развиваться естественным путём. Предложенная Арбитром Концепция Невмешательства не может быть так кардинально нарушена из-за того, что наделённый искусственным интеллектом Наблюдатель шестой размерности, не выдержав перегрузки, вдруг «сошёл с ума» и вступил в «противоестественную» связь с ноосферой погибшей планеты и чокнутой земной бабой. Для сохранения Большого Равновесия мне, верней, моему метасознанию, необходимо в одном из инвариантных континуумов создать собственную Сверхцивилизацию… практически — с нуля… конечно, Большое Облако нам поможет, и всё-таки… в общем — на Земле мы не задержимся, выручим Светочку, и в путь… туда… даже мне трудно представить — куда! Так что, Иннокентий Глебович, работайте, как работали, без оглядки на множество инвариантных миров… обустраивайте свою — единственную! — Россию. Хотя… у меня есть интересное предложение… однако рассказывать о нём словами — мало толку. Не обессудьте, Иннокентий Глебович, но, чтобы вы всё поняли должным образом — это необходимо…

…когда полковник Горчаков очнулся, то ему уже не надо было смотреть на Ольгу, чтобы увидеть на её лице отблески горнего света — эта женщина вся состояла из света! Первое, что пришло в наполненную неземными образами голову очнувшегося Иннокентия Глебович, это бессмертные лермонтовские стихи «Творец из лучшего эфира \ Соткал живые струны их…»

Высокое Потрясение, которое испытал полковник от сеанса телепатической связи с Ольгой находясь рядом с ней, по интенсивности, яркости, глубине понимания и силе сопереживания неизмеримо превосходило случившееся с ним в первый раз, когда женщина-сверхсущество была неизмеримо далеко от Земли — в ином континууме. Притом, что тогда Иннокентий Глебович был совершенно не готов к ощущениям, вызываемым непосредственным обменом мыслями — от мозга к мозгу. И тем не менее сейчас, имея, так сказать, предохранительную прививку, очнувшийся полковник до тех пор продолжал витать в Большом Облаке, пока его окончательно не вернул на Землю Ольгин голос:

— Теперь, Иннокентий Глебович, увидев возможный для вас иной Путь Восхождения, вы — конечно, как следует подумав и всё хорошенько взвесив — сможете сделать нелёгкий выбор. Очень нелёгкий — ибо и в том и в другом случае покорённые вами вершины могут не иметь ничего общего с предназначенной именно вам единственной Вершиной.

— Что?.. ах, да… искушаешь, Олечка?.. — медленно приходящий в себя Иннокентий Глебович поначалу не заметил, что назвал Ольгу ласкательно-уменьшительным именем и на «ты», чего (кроме случаев совершенно уже интимной близости) он не позволял себе ни с одним человеком, а когда заметил, то вдруг понял: правильно! Именно так следует обращаться к богине! Да и вообще: его официальная вежливость не всегда хороша не только в интимной обстановке — в дружеской беседе открытое проявление сердечной теплоты бывает, порой, необходимо. — Бессмертием, значит — да?.. что говорить — соблазн почти неодолимый… но только… зачем бессмертие без благодати? Ну, ты понимаешь, Олечка, что я хочу сказать: иметь вечную жизнь, не умея толком её наполнить — это же через каких-нибудь десять тысяч лет впасть в вечную тоску! Хотя… с другой стороны… какие грандиозные предстоят задачи! Быть одним из творцов Новой Вселенной — на это и вечности может не хватить! И, в этом случае, бессмертие — действительно — дар. Да, но вдруг эта вершина — не моя?.. ох, искушаешь, Олечка…

— И не тебя одного, Иннокентий Глебович, — вместо жены ответил Иван Адамович, — всех нас: и меня, и Сергея, и Олега, и Юрия. Ну, у меня-то особенного выбора нет — куда я от Оленьки? Да и вообще — за моей сверхдевчонкой нужен глаз да глаз! Ибо без твёрдой мужской руки, — прервав фразу, Иван Адамович с обожанием посмотрел на жену и шутливо погрозил ей пальцем, — погоди у меня, негодница! Вот вернёмся в Большое Облако… Так что, Иннокентий Глебович, — подполковник Грубер вновь обратился к полковнику Горчакову, — подумать тебе следует, ой, до чего же крепко. Как и Сергею, и Олегу, и Юрию… соблазн, что говорить, велик — при жизни, понимаешь, обрести бессмертие! А с другой стороны… в общем — подумай.

— Оля, а сколько времени ты отводишь мне на размышления? — Иннокентий Глебович окончательно пришёл в себя после сеанса телепатической связи, рассудок взял верх над чувствами, полковник вернулся к житейской прозе, — день? Два? Неделю?

— Сколько понадобится, Иннокентий Глебович, — ответила Ольга, — у меня время не ограничено. Но только…

— Понял! — по-военному отрапортовал полковник, — дорого яичко ко Христову Дню! Месяц — устроит?

— Устроит, Иннокентий Глебович. И месяц, и год — всё устроит. А вообще, простите, — извинилась Ольга, — выбор я вам предложила ужасно трудный. Ведь, кроме всего прочего, и в том, и в другом случае нет никаких гарантий, что выбранный вами путь приведёт к единственной — вашей! — Вершине. Ответ на вопрос, какой путь ведёт к Вершине, надо искать либо в душе каждого человека, либо глубоко за пределами Системы. Ни моё метасознание, ни даже Большое Облако не в силах указать этот путь. Возможно, Арбитр… да и то — вряд ли… Ещё раз простите, Иннокентий Глебович, и ради Бога не торопитесь с выбором. Мне кажется, год — это оптимальное время, чтобы принять окончательное решение.

— Ещё раз искушаешь, Оля, — вздохнул не привыкший к долгим колебаниям Горчаков, — сказала бы: завтра — мне было бы куда проще определиться. А раздумывать целый год… хотя, понимаю — уж больно велик соблазн. Ведь в сравнении с тем, что ты мне предлагаешь, все мои здешние дела кажутся мышиной вознёй… С другой стороны, не исключено, что только эта «мышиная возня» может меня привести к Вершине — н-да! Допустим, я неверно понял Голос, который позвал меня в Дикое Поле и ради спасения России велел засевать это Поле маком… но ведь Голос-то был! Причём — такой, что перевернул всю мою жизнь… чёрт! Ведь цель-то он определил верно! А пути и средства… но ведь, во многом благодаря тебе, Олечка, я их пересмотрел коренным образом! Н-да! С одной стороны: возрождение России, а с другой — участие в сотворении Нового Мира… и в этом последнем случае — прижизненное бессмертие… а в первом?.. и, главное, на каком из этих путей находится моя Вершина? А если — не на том и ни на другом? Поди, угадай… да, Олечка, загадала ты мне загадку…

После долгого размышления вслух Иннокентий Глебович поблагодарил Ольгу за совершенно фантастическое предложение стать участником формирования ядра четвёртой Сверхцивилизации и заявил, что на размышления ему не нужно ни года, ни месяца, ни дня, ни часа — он уже принял решение: его место здесь, в Диком Поле. Как бы он ни был нужен Ольге, но здесь он нужнее, ибо зарождающаяся Сверхцивилизация вполне обойдётся без его скромных трудов, Россия — нет. А бессмертие — что же… да, соблазнительно, кто спорит, но если эта вершина — не его… а он, Иннокентий Глебович, только что вдруг почувствовал: эта вершина — не его! Свою Вершину он может найти только на пути служения делу возрождения России! Особенно — теперь, когда, благодаря Ольге, ему открылись невиданные горизонты!

В ответ на это заявление, Ольга с уважением посмотрела на полковника и произнесла с большой теплотой:

— Понимаю и одобряю ваш выбор, Иннокентий Глебович, но всё-таки не считаю его окончательным решением. Окончательного решения я жду от вас через год. Да, я знаю, свой выбор вы уже сделали, и «зарезервированный» год — формальность, и тем не менее…

— …и тем не менее, Оля, благодарю за заботу, но не принимаю твоего «резерва»! — не дождавшись окончания фразы, словно спеша сжечь за собой мосты, возразил Горчаков, — моя душа мне сказала…

…снаружи палатки раздался испуганный вопль часового, затем — автоматная очередь, которую оборвал жуткий чавкающий шлепок.

Иннокентий Глебович не растерялся: мгновенно выдвинув ящик стола, он достал из него два пистолета, один бросил Сергею, а другой наставил на то место в брезентовом полотне, из-за которого донеслись угрожающие звуки. Бывший десантник Сергей Голышев если и отстал от полковника, то не больше, чем на четверть секунды — когда раздался противный скрип разрываемой такни и в огромную прореху просунулась ужасающая голова монстра, два пистолетных дула смотрели в морду чудовища. Безоружный Иван Адамович схватил стул, занёс его над головой и, заслоняя жену, встал навстречу гигантской зубатой «лягушке».

Никто из мужчин не заметил, как от внутреннего напряжения побледнела Ольга: её метасознание с помощью Большого Облака мучительно пыталось реализовать Принцип «всё и существующее и несуществующее не существует» — тщетно: защищающее чудовище невероятно мощное психофизическое поле неизвестной природы успешно противилось реализации данного Принципа. Хуже того, это поле до такой степени блокировало Ольгины телекинетические способности, что женщина не могла не только совершить самую минимальную телепортацию, но даже, спасаясь от когтей и зубов монстра, на несколько метров поднять над землёй себя и своих друзей.

Между тем, кошмарное чудо-юдо уже наполовину просунулось в разрыв ткани и, готовясь к смертельному прыжку, присело на задние лапы — загрохотали пистолеты в руках Сергея и полковника Горчакова, Иван Адамович метнул стул в морду монстра, увы: ни пули, ни стул не остановили чудовище, пронзительно взвизгнув, оно прыгнуло на беззащитных людей.

Ольга нашла спасение в последнюю тысячную долю секунды: между хищником и его жертвами «материализовался» «Уазик» — одиннадцатимерный гамма-симбиот. Отбросив назад монстра, защитное силовое поле трансформированного автомобиля образовало спасительную оболочку вокруг Ольги, Ивана Адамовича, Сергея и полковника Горчакова — разъярённое чудовище, раз за разом бросаясь на неожиданно возникшее препятствие, тщетно пыталось преодолеть этот барьер.

Ни спаситель «Уазик», ни постепенно приходящие в себя люди сразу не заметили, что за пределами силового поля остался Шарик — ведомый древними инстинктами доисторический зверь ускользнул из кузова автомобиля за мгновение до того, как защитная оболочка сомкнулась в непроницаемый сфероид.

К визгу и верещанию гигантской «лягушки» вдруг присоединился громоподобный рёв самого крупного из когда-либо живших на Земле млекопитающих хищников — окончательно обрушив палатку на защитный кокон автомобиля, по земле покатился клубок яростно рвущих друг друга могучих тел.

Из-за летящих во все стороны клочьев брезента было нелегко следить за битвой титанов — Юрий Меньшиков, успевший изготовить к стрельбе имевшийся в «Уазике» крупнокалиберный пулемёт, даже не помышлял о том, чтобы открыть огонь: сцепившиеся в смертельном поединке звери составляли одно целое, и было невозможно, поразив «лягушку», не поразить Шарика.

(Впрочем, находясь внутри силового кокона, без содействия «Уазика» было невозможно поразить пулями никого находящегося снаружи, но Юрий об этом то ли забыл, то ли вообще не думал.)

Упиваясь битвой, Шарик увёртывался от ударов вооруженных огромными когтями могучих задних лап чудовищной «лягушки» и не замечал многочисленных рваных ран, которые ему наносил монстр острыми треугольными зубами. Да, эти раны не были особенно глубокими, но из них обильно лилась кровь, и Зверь слабел. Двенадцать часов назад, глядя на чудовищ из кузова висящего над землёй «Уазика» и оценивая свои шансы в гипотетической схватке с ними, Шарик совершенно не учёл крепость живой брони, которую представляла покрытая чешуёй шкура свирепых гадов — клыки и когти Andrewsarchus,а не могли ни прокусить, ни разорвать её. Также ни к чему не приводили попытки сломать позвоночник монстра, заключив его в смертельные объятья могучих передних лап: во-первых, когти Шарика соскальзывали с чешуйчатой шкуры гада, а во вторых, этот выкормыш бездны имел невероятно прочный костяк. Так что, будь Шарик всего лишь крупнейшим хищником третичного периода, он скоро бы из-за потери крови лишился сил и сделался лёгкой добычей почти неуязвимого монстра. По счастью, после двадцати, тридцати секунд титанической битвы, угас голос древних инстинктов и заговорил коллективный разум Взыи — невероятным усилием Шарику удалось оторваться от чудовища и отскочить на несколько метров в сторону.

Если бы не свисающие по всему защитному кокону клочья брезента, если бы Юрий Меньшиков мог видеть, то, воспользовавшись моментом, бывший снайпер наверняка бы ударил по монстру из крупнокалиберного пулемёта. И, возможно, быстро сориентировавшись, «Уазик» пропустил бы эту очередь сквозь силовое поле, и всё бы закончилось в считанные секунды, но развевающиеся повсюду брезентовые лохмотья не давали прицелиться. Так что, привлечённые выстрелами, криком, визгом и рёвом бойцы волгоградского спецназа могли до конца следить за смертельным поединком допотопных чудовищ — ведь люди, впервые увидевшие Шарика, не имели никаких оснований считать его разумным существом. Что представляло для Зверя дополнительную опасность — не будь рядом с дерущимися монстрами изодранной штабной палатки, то бойцы спецназа наверняка бы открыли огонь по обоим «допотопным» противникам. А так, опасаясь попасть в Иннокентия Глебовича и его гостей, они лишь следили за титанической битвой.

Подавив в себе инстинкты безрассудного Зверя и отскочив в сторону от гигантской «лягушки», Шарик смог посмотреть на противника глазами сотен миллионов особей моноразумной расы Взыи. Кроме того, бывшему Andrewsarchus,у сразу передались способности этой расы к быстрой регенерации — перестала течь кровь из многочисленных ран, да и сами раны зарубцевались в течение нескольких секунд.

Непонятно каким образом, но монстр почувствовал внутреннее преображение Шарика, и если бы у него была возможность, то выходец из инвариантного мира попытался бы убежать — увы, бежать было некуда: с одной стороны непонятная невидимая преграда, с другой — вдруг исполнившийся невероятной силы огромный Зверь, а по бокам маленькие, но чрезвычайно опасные существа.

И монстр прыгнул.

Если бы Шарик не подавил к этому моменту вдруг овладевшие им слепые инстинкты, то прыжок кошмарной «лягушки», скорее всего, оказался бы для Andrewsarchus,а роковым — в свою последнюю попытку чудовище вложило всю ярость, всю мощь, всё отчаяние древнего, так и не вписавшегося в Систему, континуума. Но когда твоё сознание соединено с разумом целой планеты, у тебя достанет сил противостоять древним Структурам — Шарик неуловимым движением легко уклонился в сторону. На этот раз, плюхнувшись на землю, чудовище, вопреки своей природе, не помедлило ни секунды, а сразу же прыгнуло вновь, но, мудрый мудростью всей моноразумной расы Взыи, Шарик был готов к этому неожиданному выпаду и опять легко уклонился от монстра. Немедленно совершить третий прыжок чудовище уже не могло: для нейтрализации накопившихся в мышцах задних лап продуктов распада требовалось не меньше пяти секунд — набираясь сил, гигантская «лягушка» припала к земле.

К этому моменту коллективный разум Взыи разгадал, где самое уязвимое место монстра, и Шарик почувствовал: пора! Если он, взмыв над землёй насколько достанет мощи в могучих лапах, с высоты четырёх, пяти метров всеми своими тысячью пятьюстами килограммами живого веса обрушиться на приподнятый крестец расслабившегося гада, то не выдержит самый крепкий костяк: в месте соединения с тазом преломится, хрустнув, позвоночник — головной мозг чудовища разъединится со спинным. И тогда, если даже не случится полного паралича задних конечностей, все движения монстра наверняка раскоординируются, и свирепое древнее чудище окажется совершенно беспомощным — Зверю не составит никакого труда задушить его мощными «крокодильими» челюстями.

Подобравшись перед прыжком, Шарик, чтобы точнее оценить расстояние, окинул взглядом распластавшуюся «лягушку» — и замер: чудовище вдруг замерцало всеми цветами радуги. Затем эти цвета смешались, в глаза Зверя пыхнуло ослепительным светом, а когда через три секунды зрение восстановилось, то Шарик увидел, что монстр, подобно ему самому, сделался абсолютно белым — в цвет свежераспустившейся черёмухи или только что выпавшего снега. И сразу же до сознания Зверя дошёл телепатический сигнал: Шарик, нам надо срочно укрыться, мы слишком далеко отошли от штабной палатки, и собравшиеся вокруг маленькие воинственные существа вот-вот разнесут нас в клочья из своих ужасных орудий.

Все две с половиной минуты, которые длился смертельный поединок взбесившихся допотопных чудищ, Ольга с помощью Большого Облака лихорадочно искала способ нейтрализовать окружающее монстра психофизическое поле неизвестной природы, чтобы, реализовав Принцип «всё и существующее и несуществующее не существует», вернуть заблудившуюся в инвариантных мирах несчастную тварь в её родной континуум — увы. Ни Ольгино метасознание, ни даже Большое Облако не находили решения этой задачи, и только когда Шарик, уклонившись от двух убийственных атак монстра, готовился в своё черёд совершить роковой выпад, женщина увидела обходной путь. Непонятно, почему она его не увидела сразу — вероятно, как когда-то Подмножество 13, недооценила возможности мыслящих структур низших размерностей? — однако, увидев, без малейшего промедления соединила зачаточное сознание «лягушки-путешественницы» с мономентальным разумом Взыи, таким образом сразу же «породнив» монстра с Шариком.

Получив телепатический сигнал от «брата» Монстрика — так самый крупный сухопутный хищник третичного периода сразу же «окрестил» «неведомую зверушку» — Шарик не заставил себя ждать и вслед за названым братом, к изумлению и ужасу полковника Горчакова, юркнул под защитное силовое поле «Уазика». Затем, не оставив опешившему Иннокентию Глебовичу времени, чтобы прийти в себя, оба породнённых общей ментальностью чудовища забрались в кузов автомобильчика — когда спохватившиеся солдаты и офицеры бросились на выручку Батьки и растащили оставшиеся от палатки клочья брезента, то их глазам предстала идиллическая сценка: полковник и его гости сидели за столом, мирно беседуя. Правда, в трёх шагах от стола стоял «Уазик», недалеко от которого валялся сломанный стул, а над головами вместо полога изодранной в клочья палатки синело небо, но более — ничего необычного. Уж не померещилась ли им смертельная битва кошмарных чудовищ? А что? Нигде никаких следов огромных зверей — ведь не могли же такие гигантские монстры укрыться в маленьком внедорожнике?

Сомнения удивлённых бойцов спецназа рассеял властный голос Иннокентия Глебовича, разъяснившего, что действительно имело место нападение двух засланных то ли Америкой, то ли Москвой чудовищ, но благодаря секретному оружию, отбитому Иваном Адамовичем и Сергеем Геннадьевичем у международных террористов, монстры были мгновенно сожжены, а их пепел частично осел на землю, частично его развеял ветер. Ведь все видели вспышку ослепительного света? Так что, пусть доктор займётся раненым (или убитым?) часовым, а он, полковник Горчаков, пока вместо пришедшей в негодность штабной палатки поставят новую, совершит небольшую инспекционную поездку в сопровождении подполковника Грубера и лейтенанта Голышева.

Действительно, все видели — верней, не видели — вспышку всех ослепившего света, а вот преображения чудовища и исчезновения парочки кошмарных монстров под брезентовыми лохмотьями не видел никто: все, бывшие вблизи места яростной битвы, ослепли на пять, шесть секунд. Так что версия Горчакова о мгновенно сжигающем секретном оружии не вызвала сомнения не только у рядовых бойцов, но и большинства офицеров. А когда доктор объявил, что часовой не только жив, но и не получил опасных ранений — в действительности, был восстановлен и возвращён к жизни психосимбиотом «Ольга+» из состояния раздавленного трупа — то большинству свидетелей инцидент преставился хоть и слегка фантастическим, но малозначительным: подумаешь! Изодранна палатка, сломанный стул да легко раненый часовой — «степняков» этим не удивишь! Да, вражеские агенты в образе невиданных зверей оставляли некоторый простор для воображения — опять-таки, после распада России случаются, к несчастью, и не такие чудеса!

Забравшись в кабину «Уазика», Иннокентий Глебович вновь изумился: то, что снаружи виделось маленьким автомобилем, внутри оказалось целым миром — зелёной лужайкой под голубым небом, ручьём, речкой, озером, синеющим на горизонте лесом, резвящимися в воздухе ласточками. Недалеко, метрах в пятидесяти от Горчаков, на берегу звенящего ручья располагалась странная компания: рядом мирно лежали оба только что дравшихся насмерть чудовища, на одном из которых удобно пристроилась крупная ящерица. Шагах в десяти от них высокий молодой человек разжигал костёр, а две сидящие на брёвнышке прелестные женщины что-то готовили — кажется, нанизывали на прутья мясо для шашлыков. Им помогал почти голый — прикрытый спереди подобием маленького кожаного фартучка — смуглый от загара темноволосый юноша, скорее, подросток, лет тринадцати-четырнадцати на вид.

Не давая изумлению полковника Горчакова разрастись сверх меры, Ольга гостеприимным жестом пригласила его присоединиться к расположившейся на бережку компании:

— Устраивайтесь поудобнее, Иннокентий Глебович, минут через сорок поспеют шашлыки, а пока Иркат нальёт нам вина и принесёт сыра. Ах, да, — спохватилась женщина, — знакомьтесь. Этот очень легко одетый юноша — Иркат: мой обожатель из эпохи энеолита. Ну, Олега вы знаете, он служил вестовым у Ивана Адамовича; эти две прелестные хлопотуньи — его жены: Ева и Лилит. Да, да, не успел сей легкомысленный молодой человек попасть в рай, как тут же сделался двоеженцем. Юрия Меньшикова, думаю, вам тоже представлять не надо, а вот эта зализывающая свои раны драчливая парочка, — Ольга указала на Шарика и его недавнего противника, — бывшие допотопные звери, а ныне представители моноразумной расы Взыи — планеты, находящейся в нескольких миллионах световых лет от Земли. Шарик и…

— Мой брат Монстрик, — протелепатировал Шарик.

— Моонссстрик, — раскрыв усаженную треугольными зубами пасть, неуклюже прошамкала, пожелавшая представиться лично, гигантская «лягушка».

— И наконец, — Ольга указала на удобно расположившегося на спине у Шарика Змея, — Змеюша. Моя воплощённая фантазия. Следует признаться, — женщина смущённо потупила глаза, — попав в рай, я повела себя ничуть не рассудительнее Олега. Мысленно вызвав к жизни змея-искусителя, нисколько не думала об ответственности перед своим материализовавшимся созданием.

— Моя королева, не упрекай себя, — ободряя Ольгу, телепатически «высказался» Змей, — в раю живётся не так уж плохо. Другое дело — на вашей ужасной Земле. Хотя… — стараясь разобраться в новых ощущениях, Змей на несколько секунд заблокировал канал телепатической связи, и потому, когда передача возобновилась, в ней зияла значительная лакуна, — как сказал великий поэт: «Есть упоение в бою…». — Раньше я был категорически не согласен с этими словами, однако теперь… когда Шарик схватился с Монстриком, у него практически разорвалась связь с моноразумной расой Взыи, и секунд двадцать, тридцать он был только доисторическим Зверем… Боже мой, Олечка! Какое упоение, какой восторг излучал его неразумный звериный мозг! Да, теперь я согласен: есть упоение в бою! Конечно — если наблюдаешь этот бой со стороны, а не рвёшь в клочья противника, и противник не рвёт тебя… Впрочем, и Шарику, и Монстрику, когда они дрались, одинаково нравилось и наносить, и получать раны. Особенно — Монстрику…

— Змеюша, — смущённо протелепатировал Шарик, — пожалуйста не поминай этот злосчастный бой — мне до сих пор стыдно. Добро бы — это было необходимо, но когда я кинулся в драку, «Уазик» уже взял под защиту Оленьку и её друзей. Так что… нет! Мало меня порвал Монстрик! Надо бы — сильнее! Забыться до такой степени! Словно я не представитель высокоцивилизованной расы, а натуральный дикий зверь! Уф, до чего же стыдно!

— А по-моему, Шарик, ты зря стыдишься, — телепатически съехидничал Змей, — испытанный тобою восторг стоит нескольких клочков шерсти и литра крови. Другое дело, если бы вы с Монстриком загрызли друг друга насмерть… нет! Когда соберётесь подраться в следующий раз — чур, я буду арбитром. Чтобы вы царапались и кусались по правилам — без серьёзных увечий и тем более смертоубийства! Впрочем, Монстрику увечья в кайф. Его регенерационный механизм, чтобы «не заржаветь», прямо-таки жаждет увечий. Н-да, милые дерутся — только тешатся.

— Однако, Змеюша, — вмешалась Ольга, останавливая приправленные уксусом разглагольствования Змея, — как быстро ты осмелел! Стоило тебе один раз почувствовать упоение битвой, и ты уже не против того, чтобы принять в ней участие. Хотя бы — в роли арбитра. Так ведь, глядишь, ещё парочка экскурсий на Землю, и ты совсем перестанешь бояться этого ада. Вот, Иннокентий Глебович, подивитесь, какие случаются метаморфозы, — осадив Змея, женщина обратилась к полковнику, — меньше суток назад это райское создание чуть не развоплотилось, не желая мириться с грубой земной действительностью — и, пожалуйста! Уже само провоцирует на драку помирившихся противников. Да, я понимаю, Змеюша шутит, и всё же… Впрочем, — Ольга вспомнила об обязанностях хозяйки, — Змеюша с Шариком большие друзья — авось да обойдутся без моих наставлений. Угощайтесь, Иннокентий Глебович.

Полковник Горчаков никогда прежде не ел таких вкусных шашлыков, не пил такого восхитительного вина, как на этом импровизированном пикнике — и всё-таки не получил того удовольствия, которое мог получить от божественных яств и напитков. И предшествующие треволнения, и окружающая обстановка, и, главное, борьба с невозможным соблазном не давали сполна насладиться изумительным вкусом сыра, вина и мяса — все мысли Иннокентия Глебовича вертелись вокруг поспешно отвергнутого им фантастического предложения Ольги: ещё не поздно, полковник! Ты теперь воочию видишь, какой насыщенной, интересной, наполненной трудами огромной важности может быть твоя жизнь! Твоя вечная жизнь. Но другой внутренний голос с ещё большей настойчивостью твердил: нет, это не твоя жизнь, Иннокентий Глебович! Не твоё призвание, не твоя работа. Твоя работа здесь — в Диком Поле. Твоё призвание — служить России. Что же до вечной жизни… физическое бессмертие — ещё не вечная жизнь. Вечную Жизнь ты обретёшь только поднявшись на свою единственную Вершину. И ты, господин Горчаков, знаешь, на каком пути искать эту Вершину.

И всё-таки искушение бессмертием сейчас было куда сильнее, чем совсем недавно, когда Ольга, вступив с полковником в телепатическую связь, открыла Иннокентию Глебовичу новые сияющие горизонты. И борьба в душе противоположных устремлений была, соответственно, много ожесточённее, и, изнемогая в этой борьбе, полковник воскликнул: — Эх, Оленька! Если бы ты знала, как мне тяжело сейчас!

— Знаю, Иннокентий Глебович, — преисполненным сочувствия голосом отозвалась Ольга, — поверьте, я не хотела подвергать вас такому сильному искушению. Всё получилось само собой. Верней — из-за вмешательства древних, не подконтрольных ни мне, ни Большому Облаку Структур. Хотя — точнее — не древних, а маргинальных: потому что понятие времени, когда речь идёт о Системе в целом, лишено нашего смысла… ох, чую, с этими Структурами у меня ещё будут большие проблемы! Простите, Иннокентий Глебович, что, не желая, я вам устроила такой мучительно трудный экзамен. Впрочем… всё имеет свою хорошую сторону: одолев этот последний соблазн, вы полностью перестанете сожалеть о том, что отказались от моего заманчивого предложения. А если не одолеете, если это последнее искушение окажется слишком сильным, что ж — с большой радостью буду приветствовать вас в числе моих немногих друзей-сотрудников.

— Одолею, Олечка! — справившись с душевным разладом, твёрдым голосом произнёс Иннокентий Глебович, — моя тревога, моя забота, моя боль, моя судьба — Россия! Да, у вас здесь, можно сказать — рай. Не такой, конечно, как его воображает подавляющее большинство бездельников, но всё-таки — рай. Но это — не мой рай. Помнишь, у Есенина: «Если кликнет рать святая, \ Брось ты Русь, живи в раю, \ Я скажу: не надо рая, \ Дайте Родину мою!»? Извини, Олечка за высокопарность, но, по-моему, нам лучше расстаться именно на такой светлой, хотя и немного грустной ноте — я сделал свой окончательный выбор! Удачи, Олечка! Последний бокал за успех вашего грандиозного предприятия!

Иннокентий Глебович залпом выпил бокал рубиново-красного вина и был тут же перемещён Ольгой в Ставку — «Уазик» в это время находился в седьмом инвариантном континууме; Монстрик, ментально соединившись с моноразумной расой Взыи, не полностью утратил способность к иррациональной пси-связи с «породившей» его маргинальной Структурой и передал Ольге испущенный Светланой вопль предсмертного ужаса: «Олечка помоги! Оно меня сейчас съест!». — И — темнота! Провал. Света или лишилась сознания, или…

…предотвращая трагедию, Ольга «заморозила» время в нескольких миллионах инвариантных континуумах и, ведомая Монстриком, бросилась на помощь Светлане.

На этот раз психосимбиоту «Ольга+» удалось реализовать Принцип «всё и существующее и несуществующее не существует» — в подземном каземате допрашивавшего Светлану следователя не оказалось ни жены Сергея, ни напавшего на людей чудовища: как инвариантные этому миру, они были возвращены в свои континуумы. В свои ли? Глядя на перевёрнутый железный стол, на свалившуюся с него разнообразную аппаратуру, на лужу крови и перекушенного пополам человека в белом халате, Ольга испытывала сильнейшую тревогу: Господи! Неужели всё-таки она не успела предотвратить несчастье?! И Света, Светочка… нет! Не может быть! Чудовище не успело причинить вреда беременной женщине, и Света сейчас в своём времени, в своём Ростове! Туда! Не мешкая ни мгновенья!

Когда «Уазик» материализовался в подворотне соединяющего улицу Максима Горького с Ворошиловским проспектом проходного двора, Ольга сразу почувствовала, что Светлана не вернулась в свой мир: ментальный след жены Сергея в родном континууме был старым — едва ли не десятидневной давности. По счастью, как только им удалось преодолеть противодействие создаваемого маргинальной Структурой психофизического поля, Ольге (через Ирката) удалось наладить иррациональную пси-связь со Светой — слава Богу! Напавшее чудовище не причинило никакого ущерба ни жене Сергея, ни её будущему ребёнку! Окружённые вниманием и заботой, они сейчас находятся… где? Увы, Света не знала где именно, а сообщала лишь то, что, кажется, в очень приличном мире.

Это известие, обрадовав всех, а особенно — Сергея, тем не менее, не разрешало главной загадки: в каком из миллионов инвариантных континуумов искать Светлану? И, кстати, почему она всё-таки не вернулась в свой мир?

Впрочем, ответ на последний вопрос оказался не слишком трудным для Ольгиного метасознания: из-за реализованного двадцатимерной Структурой Принципа «всё и существующее и несуществующее существует» и связанной с этим безответственным действием актуализацией нескольких миллиардов инвариантных континуумов, свой мир сделался для Светы чужим. А родным оказался тот мир, в который после реализации психосимбиотом «Ольга+» Принципа «всё и существующее и несуществующее не существует» попала жена Сергея. Да, но где, чёрт возьми, находится этот «затерянный мир»? В каком из миллионов инвариантных континуумов искать Светлану? Слава Богу, что она сейчас в безопасности — стало быть, нет нужды особенно торопиться… отыщется! Главное — Света сейчас в безопасности… в безопасности?

Глава 6. Чрезвычайно вежливые подростки. А может, у вас и революции не было? Бокал вина на свежем воздухе. Домашняя картинная галерея доктора Стародубского. За Россию, которая не поддалась соблазнам!

Очнувшись, Света быстро поняла, что не вернулась в свой мир. Да, она вновь очутилась в знакомой роковой подворотне, но одного взгляда на добротную кирпичную кладку стены, а главное, на удивительно ровную, без единой выбоинки каменную брусчатку под ногами было достаточно, чтобы понять: этот Ростов — не её Ростов.

Чувствуя себя крайне слабой после кошмарных перипетий нескольких последних дней, не говоря уже о ввергшем во тьму беспамятства нападении ужасного чудовища, Света не отважилась выйти на улицу, а, держась за стенку, прошла во двор. По счастью, в нескольких шагах от проходной арки под огромным кустом цветущей сирени стояла удобная деревянная скамейка — женщина кое-как доковыляла до неё и, взявшись за спинку, осторожно опустилась на сиденье.

Сознанье туманилось, боясь обморока, Света стала дышать широко открытым ртом, одновременно поглаживая себя по животу: успокойся сыночек, не торопись, тебе ещё рано, вот вернёмся в свой мир, тогда и родишься. А вообще, сыночек, всё будет хорошо: следователи нас не замучили, чудовище не съело — потерпи, миленький. Скоро Оля возьмёт нас в Большое Облако, и твоей родиной станет рай.

Вдруг Света заметила, что она не одна: возле её скамейки стояло трое подростков, девочка и два мальчика — лет по четырнадцати- пятнадцати. Зная нравы современной молодёжи, беременная женина испугалась: если этим юнцам вздумается её обидеть, то она окажется совершенно беззащитной — с таким огромным животом ей не отбиться от этой троицы, а кричать, звать на помощь в незнакомом мире тоже опасно, ведь она не знает по каким обычаям и законам живут люди в этом инвариантном континууме. Может быть, чужак здесь совершенно бесправен? И если не закон, то обычай позволяет безнаказанно глумиться над ним?

По счастью, Светланин страх оказался недолгим — заговорила девочка:

— Извините, пожалуйста, вам, кажется, плохо? Не беспокойтесь, сейчас Петя позвонит в Службу Милосердия, и их авто будет здесь через десять минут. А пока Юра принесёт вам попить.

Свету поразила даже не столько чрезвычайная вежливость девочки-подростка, сколько исходящие от всей троицы волны дружелюбия и сочувствия: не может быть! Во всём «цивилизованном» мире юноши и девушки такого возраста заняты исключительно собой и своими сверстниками! Старшие для них, в лучшем случае, не существуют! И вдруг — на тебе! Это какое же надо получить воспитание, чтобы в переходном возрасте с таким участием реагировать на чужие страдания? Так искренне заботиться о здоровье незнакомки? Да даже просто — понять, что сидящая на скамейке беременная женщина чувствует себя плохо? Ведь в родном Светином мире догадаться о её состоянии догадалась бы, в лучшем случае, одна из трёх взрослых женщин! А тут? Подростки, по сути дети, не просто догадались, а сразу же пришли на помощь! Да так вежливо, с таким участием… нет! Она, кажется, попала в очень приличный мир!

Между тем, вернулся отлучившийся на минуту высокий юноша и протянул Свете большой бумажный стакан с розоватой шипящей жидкостью:

— Вот, выпейте, пожалуйста — тонизирующий клюквенный морс, только не спешите, он очень холодный.

Поблагодарив, Светлана сделала небольшой глоток — действительно: холодный и очень вкусный! А отпив около трети стакана, она почувствовала: и очень бодрящий — рассеялась муть перед глазами, прошла тошнота, по всему телу разлились ощущения здоровья и силы. Более того, на сердце у Светы сделалось до того легко, что она на миг усомнилась: а не входит ли в состав этого морса какой-нибудь лёгкий наркотик? Но от всей троицы её юных доброхотов веяло такой честностью, таким искренним простодушием, что женщина устыдилась своих подозрений: да эти дети если и знают что-нибудь о наркотиках, то наверняка только из книг. И потом: Юра отсутствовал не дольше двух, трёх минут — за это время он мог лишь выйти за арку или заскочить в свой подъезд. И очень сомнительно, чтобы в ближайшем киоске продавался морс, содержащий наркотик. Вздор! Обыкновенный тонизирующий напиток! Правда — удивительно вкусный. А волшебные ощущения радости, лёгкости и спокойствия — частично из-за того, что она вырвалась из кошмарного застенка, в последний миг чудом избежав смерти, но главным образом: от встречи с удивительными молодыми людьми. Да если большинство здешних юношей и девушек хоть немного похожи на эту троицу — она воистину попала в настоящую Святую Русь! Ту, о которой, стыдясь неправедности своего житья и временами ужасаясь рекам проливаемой ими крови, столетиями мучительно грезили и крестьяне, и господа. Да… но возможна ли хотя бы в одном из миллиона инвариантных миров такая сказочная Россия?

И когда Светлану наконец нашёл Ольгин телепатический сигнал, неудивительно, что в ответ она послала восторженный отзыв о том мире, в который ей посчастливилось попасть. И ничего, что сигнал Света приняла всего через десять минут после «материализации» в волшебном континууме — дабы оценить доброту этого мира, женщине вполне хватило недолгого знакомства с тремя юными аборигенами.

Допив морс, Света почувствовала себя настолько хорошо, что смогла заговорить с выручившими её молодыми людьми:

— Большое, спасибо! Мне действительно вдруг стало плохо, и вы мне здорово помогли — сейчас я уже в норме. Ах, да, — Света обернулась к девушке, — меня зовут Светлана Владимировна. А вас?

— Маша Иртенева, — отрекомендовалась красиво, хотя и непривычно одетая стройная, удивительно симпатичная девушка-подросток. — А это, — Маша указала на вдруг смутившихся юношей, — мои друзья: Юра Шабанов и Петя Котляр. Простите, пожалуйста, — вновь мило извинилась девушка, — а вам действительно стало лучше? А то, знаете, в вашем положении… в случай чего, вы не стесняйтесь, мы искатели четвёртой ступени и умеем оказывать первую помощь. В том числе — и акушерскую. Хотя, конечно, родов мне принимать ещё не доводилось, но, думаю, при нужде — справлюсь. Вообще-то, через пять минут приедет мотор Службы Милосердия… Правда, Петя? — совсем ещё по-детски перебив себя, — Маша обратилась к вихрастому рыжеволосому пареньку.

— Обещали в течение десяти, пятнадцати минут. Значит, здесь их авто будет, — посмотрев на часы, рассудительно отозвался Петя Котляр, — минут через пять-десять.

— Извините, Светлана Владимировна, это, наверно, ваша сумочка? — вдруг спросил Юра Шабанов, протягивая женщине её злосчастную сумочку. — Пошёл выбросить стакан, а она лежит рядом с урной, шагах в десяти отсюда, я и подумал — ваша…

Вздрогнув от мучительных воспоминаний, Светлана в первый момент захотела откреститься от злополучной сумочки с компрометирующими её «антисоветским» паспортом и фантастическими дензнаками, но передумала, почувствовав, что в этом мире можно и нужно говорить правду, что ложь взрослого человека здесь попросту сочтут дефектом психики — эдаким рудиментом инфантилизма.

— Да, Юра, моя. Спасибо, что нашёл — я, честно, когда мне стало нехорошо, напрочь о ней забыла.

Отвечая юноше, Светлана не заметила, как из-под проходной арки бесшумно выкатился жёлтый фургон и обратила на него внимание только тогда, когда автомобиль непривычного вида остановился в трёх шагах от занимаемой ею скамейки. Открылась дверца — к женщине подошёл немолодой мужчина в накрахмаленном до хруста белом халате. Его глубоко посаженные карие глаза пронзительно смотрели из-под густых бровей, между тем как под щёткой седых усов таилась приветливая улыбка.

— Здравствуйте, — подойдя вплотную к скамейке, приятным баритоном заговорил врач, — меня зовут Леонид Александрович Стародубский. Буду премного обязан, если вы соблаговолите назвать мне ваше имя?

— Светлана Владимировна Голышева, — машинально подстраиваясь под эту архаическую вежливость, ответила женщина. — Знаете, Леонид Александрович, мне вдруг сделалось плохо, но сейчас, кажется, всё прошло. Спасибо Маше, Пете и Юре — напоили меня замечательно вкусным и удивительно бодрящим морсом. Ей Богу, никогда не пила ничего подобного. Не морс, а прямо-таки эликсир здоровья.

— Светлана Владимировна, до свидания! — услышав свои имена, дружно попрощались двое юношей и одна девушка, — вот увидите, у вас всё будет хорошо — Леонид Александрович замечательный доктор.

— До свидания, Машенька, Юра и Петя! Огромное вам спасибо! — Крикнула Света вслед уходящей троице и обернулась к незаметно присевшему рядом с ней врачу: — Нет, правда, Леонид Александрович, мне уже много лучше.

— Светочка, можно, я буду называть вас Светочкой? — спросил доктор и, получив согласие, продолжил: — Вы нездоровы. Слава Богу, ничего серьёзного, но ваш пульс, — при этих словах Леонид Александрович ловко обхватил Светино запястье большим, указательным и средним пальцами, — недостаточно наполнен, с перебоями, да и около ста ударов в минуту в состоянии покоя — для вас это слишком много. Кроме того, ваш будущий ребёнок, — доктор бережно положил широкую ладонь на Светин живот, — угнетён, встревожен, нервничает — рискну предположить, что несколько последних дней вы провели в весьма некомфортной обстановке.

(Ещё бы! — подумала Света. — Знал бы милейший доктор, в насколько — некомфортной!)

— Стало быть, — продолжил Леонид Александрович, — вам надо отдохнуть, набраться сил, да и кое-какие анализы необходимо сделать. Думаю, до родов вам осталось около двух недель, а кроме того, что в последние дни вы питались скудно и крайне несбалансированно, совсем недавно вас что-то очень сильно испугало. Боюсь, как бы этот испуг не повредил вашему ребёнку. Так что, Светочка, ради здоровья вашего будущего сорванца, — доктор лукаво подмигнул, — настоятельно прошу вас пройти клиническое обследование. Причём — не откладывая. А родных и близких можете известить из госпиталя. Хотя, мне почему то кажется, — Леонид Александрович участливо посмотрел в Светины рысьи глаза, — ваши родные и близкие не в Ростове. Очень далеко отсюда. Может быть, даже — в другой стране… Прошу вас, Светлана Владимировна, поедемте с нами — а? Доверьтесь старому доктору?

На миг у Светы мелькнула мысль, уж не заманивает ли её этот обаятельный врач в какую-нибудь ловушку, но в следующую секунду женщина со злостью бранила себя: идиотка! В кои-то веки сподобилась увидеть человеческое лицо России, а всё норовишь отыскать в нём привычную звериную харю! Конечно, после той кошмарной России, в которую тебя нечаянно забросило Олечкино метасознание, тебе ещё долго будет мерещиться волчий оскал людоедской власти! Вплоть — до дурдома, в который ты обязательно попадёшь, если не сумеешь взять себя в руки! Кончай эту фигню! Леонид Александрович такой милый, такой обаятельный, такой добрый дядька, а ты — вообще! Готова видеть в нём того генерала-доктора, который… а что — который? Ведь он тоже по-своему хотел тебе помочь! Взять в московскую психушку, вытащить из подземного вертепа садистов, и, возможно, вытащил бы… не материализуйся в подвале кошмарное чудовище… а ты… идиотка! Если даже в той мёртвой России не все люди — звери, то в этой — живой…

Не доругав себя, Света виновато улыбнулась доктору и с благодарностью приняла его предложение:

— Конечно, Леонид Александрович, зачем вы меня уговариваете, я — с радостью. У меня действительно нет никого в Ростове, и если вы меня положите в госпиталь на обследование — большое спасибо!

В бесшумно скользящей по городским улицам карете неотложной помощи, откинувшись на спинку удобного кресла, Света одним глазом поглядывала на сидящего рядом доктора, а другим — на стремительно разворачивающуюся за окном автомобиля панораму инвариантного мира. Этот — третий — Ростов выгодно отличался от знакомого Свете города: во-первых, выглядел гораздо зеленее, благоустроеннее и чище, а во-вторых… женщина не могла точно сформулировать главное отличие, а лишь определила его для себя как «чувство укоренённости». Так вот, в этом инвариантном Ростове она чувствовала родство и с самим городом, и, главное, с населяющими его людьми. И если бы у Светы была возможность выбора, то она, не колеблясь, поселилась бы в этом физически бесконечно далёком, но удивительно близком сердцу Ростове. Притом, что за короткое время своего пребывания в нём, женщина успела познакомиться лишь с четырьмя «инвариантными» ростовчанами: тремя необыкновенно вежливыми подростками и одним удивительно обаятельным пожилым доктором. Который…

…от мелькающих за окном городских пейзажей мысли Светы сместились к сидящему рядом и на редкость уютно молчащему Леониду Александровичу: надо же! Обаятельный, добросердечный, милый, судя по всему, прекрасный специалист — однако нисколько не похожий на витающего в облаках чудаковатого доктора из насмешливых анекдотов: ничего подобного! Допустим, по её внешнему виду, пульсу и почти неощутимым движениям ребёнка в чреве Леонид Александрович мог догадаться, что в последней время ей пришлось ой как не сладко! Но предположение доктора, что совсем недавно она была смертельно испугана? (Видел бы Леонид Александрович бросившееся на неё чудовище!) А его поразительная догадка, что она явилась откуда-то очень издалека и в этом Ростове у неё нет ни родных, ни близких? Да такие умозаключения впору не доктору, а гениальному сыщику — Шерлоку Холмсу! И?..

«…Светка, кончай стервозничать! — вновь зло одёрнула себя устыдившаяся своих подозрений женщина. — Да, Леонид Александрович необычайно проницателен для доктора, но… какие у тебя основания связывать житейскую проницательность с тайными кознями? Притом — что ты прямо-таки купаешься в идущих от Леонида Александровича волнах дружелюбия, милосердия и любви! Нет, дурочка, сейчас ты полностью доверишься доктору — всё расскажешь ему о своих приключениях!»

Приняв решение, Света немного поколебалась, не зная с чего начать, и вдруг, смутившись, выпалила:

— Леонид Александрович, я действительно приехала очень издалека, и у меня совсем нет денег. Ваших денег, — поправилась женщина, не пожелавшая начать исповедь даже с маленькой лжи, — а те, что у меня есть, боюсь, их не поменяют ни в каком банке. Хуже того, в другом ужасном Ростове меня из-за этих денег хотели расстрелять!

Начав говорить, Света сразу же сбилась с мысли и вместо последовательного рассказа стала излагать отдельные страшные эпизоды. Почувствовав её волнение, доктор ласково положил руку на плечи женщине и стал её успокаивать мягким проникновенным голосом:

— Успокойтесь, Светочка, у нас уже больше ста лет нет смертной казни. Даже пожизненное заключение — исключительная редкость. К нему приговаривают только тех, кто намеренно совершает особенно жестокие убийства. По всей России — не больше пяти, шести человек в год. А уж такая безделица, как фальшивые деньги… Не совсем, конечно, безделица: их изготовитель вполне может получить три года тюрьмы — максимальное наказание за неотягощённые насилием экономические преступления. Но ведь вы, Светочка — наверняка не изготовитель. И, вообще, я почему-то думаю, что деньги у вас не фальшивые. Если вас это не затруднит — было бы любопытно на них взглянуть.

Светлана щёлкнула застёжкой и достала из сумочки пятитысячную купюру. Леонид Александрович с большим интересом повертел её в руках, посмотрел на просвет и удовлетворённо хмыкнул:

— Гм, красивые деньги! И на хорошей бумаге — всё честь по чести. Однако — нисколько не похожи на наши. Наши — куда невзрачнее. Ведь их внешний вид почти не менялся с конца девятнадцатого века. Вот, Светочка, посмотрите.

Доктор достал из брючного кармана сложенную пополам пятирублёвку и протянул женщине.

Действительно, скромная синенькая купюра с двуглавым орлом и надписями, размещёнными по вертикали — прямо-таки страничка из отрывного календаря! Правда, с защитной металлической полосой и переливающимся всеми цветами радуги маленьким голографическим знаком в левом верхнем углу. Разумеется — на очень хорошей бумаге. Свете показалось, будто она где-то — скорее всего, в кино — видела подобные деньги, а в общем доктор был прав: ничего особенного. Разве что?..

— Леонид Александрович, извините за любопытство, а какое у вашего рубля соотношение с долларом?

— Последние восемнадцать лет — примерно, один к двум. За один рубль — два доллара. Хотя до тысяча девятьсот тридцать девятого года, до поразившего американскую экономику глубокого кризиса, было наоборот. Конечно, этот кризис затронул все промышленно развитые страны, но Россию — меньше других. И с тех пор соотношение стало меняться — если бы не предпринятые Всероссийским Императорским Банком девятнадцать лет назад стабилизационные меры, боюсь, доллар бы сейчас стоил двадцать, двадцать пять копеек. А у вас, Светочка, как я понял из того, что вы носите в своей сумочке купюры столь крупного достоинства — не так?

— Ой, не так! — воскликнула Света, — в Конфедерации Югороссии — примерно, один к ста пятидесяти. Конечно — не в пользу рубля. Но это — мелочи. Жить можно. Леонид Александрович, — Свете вдруг пришёл в голову «сакраментальный» вопрос, — а может, у вас и революции не было? Ну — в октябре семнадцатого? И двух мировых войн?

— От мировых катаклизмов, Светочка, Бог нас, по счастью, миловал. Хотя нескольких достаточно крупных и страшно кровопролитных войн Европе в двадцатом веке избежать, к сожалению, не удалось. Австро-сербской — в тысяча девятьсот четырнадцатом году, и двух франко-германских: в шестнадцатом и тридцать седьмом годах. На которых — представляешь, Светочка! — погибло почти полтора миллиона человек. И кто знает, — углубившись в себя, Леонид Александрович замолчал на две, три секунды и после короткой паузы продолжил, уже не столько рассказывая, сколько размышляя вслух, — если бы не Иннокентий Глебович… Ведь, между нами, Николай II был очень неважным правителем. К тому же, имел, как минимум, два совершенно недопустимых для крупного политического деятеля свойства: с одной стороны — жуткое упрямство, а с другой, детскую склонность попадать под влияние окружающих… среди, которых, к несчастью, случались люди алчные и недалёкие, а порой, и просто проходимцы. И если бы не Иннокентий Глебович Горчаков… хотя некоторые историки склонны его тоже считать авантюристом… как же — князь без роду племени… С другой стороны, даже эти историки не отрицают, что принятый Государственной Думой с подачи царя в апреле 1911-го года Основополагающий Принцип Внешней Политики России — Принцип Вооружённого Нейтралитета — едва ли не целиком, заслуга самозваного князя. Да, Горчакова поддержал Столыпин, но Пётр Аркадьевич никогда не имел большого влияния на Николая II, так что… а ведь не заяви Россия в 1911-ом году твёрдо и недвусмысленно о своих приоритетах, кто знает… в девятьсот шестнадцатом Франции, возможно, и удалось бы втянуть её в совершенно ненужную России войну с Германией. Простите, Светочка, — вдруг спохватился Леонид Александрович, — мы уже почти приехали, а я, беспардонно увлёкшись, несу всякую чушь. Хотя… ещё раз простите, Светочка, это, наверное, потому, что я, кажется, догадался, откуда вы к нам попали. Из параллельного мира — верно?

За последние три минуты Света внутренне вздрогнула во второй раз. (Первый раз она вздрогнула, услышав имя Иннокентия Глебовича — надо же, какие двусмысленные совпадения бывают порой в истории!)

— Вы угадали, Леонид Александрович, — справившись с охватившим её волнением, ответила женщина, — я действительно из инвариантного мира. Но… Леонид Александрович, ведь параллельные миры — фантастика! И как вам только могло прийти в голову, что я из другой вселенной?! Ведь в том Ростове, куда я попала в первый раз, сколько ни твердила об этом допрашивавшим меня подонкам из МГБ — не верили! Всё допытывались, какая антисоветская организация изготовила ни на что не похожие фальшивые рубли. Идиоты! Кому и на кой ляд нужна фантастическая фальшивка! А они — представляете, Леонид Александрович! — отвечали мне на это, что в провокационных целях, для подрыва авторитета советской власти. Совсем дебилы! Их бы всех надо в дурдом, а они гады работают в следственных органах! Мучают до смерти ни в чём неповинных людей, и ловят от этого садистский кайф! Да ещё — получают зарплату! Чины и звания! Ей Богу, в том жутком монстре, который вдруг материализовался и бросился на них и на меня, было куда больше человеческого, чем в этих маньяках-следователях!

— Господи, Светочка, какие ужасы вы мне рассказываете! — воскликнул потрясённый Леонид Александрович, — в какой кошмарный мир угораздило вас попасть! Я просто не в силах себе представить, как могут жить люди в такой чудовищной России! Это что же должно было произойти с нашей несчастной страной, чтобы в ней пришли к власти такие исключительные мерзавцы?! Светочка, да как вы остались живы, побывав в столь ужасном мире? Не иначе — чудом! Нет, кто бы мог подумать, что в двадцать первом веке в Россию вернётся средневековье!

— В двадцатом, Леонид Александрович, — остановив причитания доктора, уточнила женщина, — после мировой войны и октябрьского переворота — в конце 1917-го года. И, знаете, — Света поспешила поделиться неожиданно пришедшей ей в голову мыслью, — мне вдруг сейчас показалось, что в большинстве инвариантных миров — тоже! Двадцатый век оказался катастрофическим для России. А во многих из этих миров — вообще! Для всего человечества! Ведь после того, как изобрели атомную бомбу, мир постоянно балансирует на тонкой грани, и далеко не во всех вселенных ему удалось на ней удержаться! Так что…

— Светочка, — разом севшим и задрожавшим голосом, едва справившись с судорогой, перехватившей горло, переспросил Леонид Александрович, — ради Бога извините моё нездоровое любопытство, но неужели ваша родная Россия походит на ту кошмарную страну, в которую вас забросил несчастный случай?

Света задумалась и ответила не сразу.

— И походит, и не походит, Леонид Александрович. Начать с того, что в моём родном мире России, как целого, не существует. Есть от пятнадцати до двадцати Суверенных Независимых Государств, и — где как. У нас в Югороссии — ещё терпимо, а в некоторых — ничуть не лучше чем там, куда меня нечаянно забросило Ольгино метасознание. Простите, Леонид Александрович, — вдруг спохватилась женщина, — но это разговор долгий, а вы сказали, что мы уже почти приехали…

— Конечно, Светочка, через пять минут будем на месте. И знаете… — доктору мучительно не хотелось подбивать свою пациентку на ложь, но в данной ситуации — вопреки всем своим внутренним нравственным установкам! — ложь Леониду Александровичу показалась предпочтительней правды, — по-моему, вам не следует рассказывать в госпитале, того, что вы сейчас рассказали мне. Нет, пожалуйста, не пугайтесь, ничего плохого с вами не случится в любом случае, но знаете… начнутся расспросы, психологические тесты… ведь, согласитесь, не всем будет легко поверить в вашу фантастическую историю о параллельных мирах…

— Короче, сочтут сумасшедшей и заберут в дурдом! — кратко резюмировала Светлана, — не беспокойтесь, доктор, буду молчать как партизан на допросе!

— Дурдом — это, вероятно, клиника для душевнобольных? Да, теперь я понимаю вашу озабоченность… но, Светочка, у нас никого никуда насильно не «забирают», как вы образно выразились. Против воли поместить в психиатрическую клинику человека можно только по заключению экспертной комиссии и решению суда — в том случае, если он обвиняется в тяжком уголовном преступлении. А партизаны, это из времён нашествия Наполеона? У Толстого в «Войне и мире» — да? Только, Светочка, я не помню, чтобы они там особенно молчали. Всё больше с саблями наголо — орут, рубят, добивают несчастных французов. Или в вашем мире слово «партизан» имеет и другое значение?

— Имеет, Леонид Александрович. Вернее, не то что бы другое — другая была война. — На секунду задумавшись, ответила Света. — Несравненно страшнее. Русских на ней погибло около тридцати миллионов человек. Простите, Леонид Александрович, но это долго рассказывать. Вы лучше — вот что… если меня в больнице спросят про деньги и паспорт… ой, нет! Придумала! Конечно, если это вас не очень затруднит… пожалуйста, Леонид Александрович, оставьте мою сумочку у себя — ладно? А в больнице я скажу, что потеряла деньги и документы. Ну — когда мне стало плохо. Ведь можно — а?

— Можно-то можно, Светочка, — виновато улыбнулся неважно лгущий доктор, — но лучше — не стоит. Нет, сумочку я, конечно, возьму с собой — это вы хорошо придумали. А вообще… — начав врать, Леонид Александрович быстро вошёл во вкус, — вы моя двоюродная племянница. Позавчера приехали в Ростов из…

— Усть-Донецка, — подсказала Светлана.

— Светочка, да вы прирождённая артистка! Импровизируете сходу. Хотя, — на лице доктора проступил румянец, — мне уже сейчас стыдно. Мало того, что сам собираюсь врать, как пятилетний мальчик, так ещё и вас подбиваю на ложь… С другой стороны, вы сейчас в первую очередь нуждаетесь в хорошем отдыхе. А в клинике ваша история, если рассказать всё как есть, при всей доброжелательности персонала наверняка вызовет повышенный интерес. Так что…

— Леонид Александрович, пожалуйста, не беспокойтесь из-за таких пустяков. И уж тем более — не корите себя. — Женщина пришла на помощь смутившемуся врачу. — Ведь вы же хотите — как лучше. И я вам за это очень благодарна. А соврать… Знаете, попав в ваш мир и поговорив всего несколько минут с удивительно вежливыми, доверчивыми и открытыми молодыми людьми, я поняла, что в вашей России люди не боятся говорить правду. Что им нет нужды таиться, изворачиваться, лгать. Ну, наверно, и у вас есть обманщики, мошенники и вруны, но в целом… но я-то, Леонид Александрович — из другой России! Из такой, где, чтобы выжить, приходиться постоянно врать.

— Вот и прекрасно, Светочка! — подхватил преодолевший смущение доктор, — то есть, конечно, ничего хорошего, — поправился Леонид Александрович, — что вы живёте в таком страшном мире — просто, вам будет легче понять старого циника. И вы не будете судить меня слишком строго.

— Какой суд, Леонид Александрович! — Воскликнула Светлана, — напротив! Я вам бесконечно благодарна за ваше участие!

Карета неотложной помощи, проехав по аллеям густого парка, остановилась возле кирпичного трёхэтажного здания гинекологической клиники. За то время, пока электромобиль петлял между кустов акации, жасмина и персидской сирени, доктор со Светой окончательно согласовали свою невинную ложь «во спасение» — Леонид Александрович, чтобы рассказ женщины выглядел более убедительным, пригласил Свету после обследования в клинике пожить у него.

(Знаете, Светочка, мы с Марией Семёновной сейчас остались одни в двухэтажном особнячке, дети выросли и живут отдельно, так что свободного места много, и я буду чрезвычайно рад, если вы погостите у нас. Мария Семёновна, разумеется — тоже. И, честно признаюсь, — жгучее любопытство. Говорить с гостьей из параллельного мира, иметь возможность сравнить свою историю с историей «зазеркалья», вот уж никогда бы не пришло в голову, что такое возможно не во сне, а наяву! Давайте договоримся так: сейчас в клинике вас накормят, сделают необходимые анализы — это недолго — а к шести вечера я за вами заеду? Не возражаете?)

Кроме удивительно вежливых, приветливых и добросердечных врачей и сестёр, Свету в этой клинике более всего потрясли три вещи: совершенно не больничная обстановка, обильный, изумительно вкусный обед с бокалом сухого вина и то, что, садясь в гинекологическое кресло, она впервые в жизни не почувствовала ни малейшей неловкости — врач обращался с женщиной так деликатно, с таким уважением, что Света не заметила, как закончилась обычно неприятная процедура осмотра.

Заехавший ровно в шесть Леонид Александрович, остался доволен Светиными анализами:

— Слава Богу, ваше пребывание в страшном застенке почти не имело дурных последствий ни для вас, ни для вашего мальчика. Небольшое истощение, лёгкая анемия, а в целом — вполне удовлетворительно. Я, честно, ожидал худшего. Так что, Светочка, сегодня мы с вами закатим такой пир — моя Мария Семёновна, как узнала, что у нас будет гостья, сразу же помчалась на рынок.

— Ой, Леонид Александрович, — непроизвольно ойкнула сытая женщина, — меня в больнице так накормили — страсть! Заливное из судака, мясная солянка, кулебяка, майская черешня, вино — да такими порциями — не представляю, как я всё это съела!

— Ничего, Светочка, — приободрил доктор, — до восьми вечера, а раньше Марии Семёновне не управиться — проголодаетесь. Тем более, что вам сейчас надо есть за двоих. А пока, если не возражаете, я бы хотел показать вам Ростов. Свой Ростов, — поправился Леонид Александрович, — которым, признаться, горжусь.

— Конечно, Леонид Александрович, — с энтузиазмом подхватила Света, — когда мы ехали в больницу, я смотрела из окна, и, знаете, ваш Ростов куда красивее нашего. Хотя и наш, — в женщине заговорило чувство патриотизма, — тоже ничего. Никакого сравнения с тем ужасным Ростовом, в который Олино метасознание меня забросило в первый раз.

Просторный серебристого цвета автомобиль тронулся с места и так же, как карета неотложной помощи, совершенно бесшумно покатил по парковой аллее. У любознательной Светланы невольно возник вопрос о причине такой неощутимой работы двигателя, и она обратилась к доктору:

— Леонид Александрович, скажите, пожалуйста, у вас — что? Все автомашины работают на электричестве?

— К сожалению, не все, Светочка. Большинство имеют два двигателя: электрический и внутреннего сгорания. Мы ещё пока не создали таких энергоёмких аккумуляторов, чтобы полностью перейти на электрическую тягу. И в экстренных случаях даже в пределах города разрешается пользоваться двигателем внутреннего сгорания. Конечно, не бензиновым, а работающим на газе или этиловом спирте.

— Но ведь это, наверно, дорого и не слишком удобно? — уже не столько из любопытства, сколько по долгу «туриста» спросила Света. — Два двигателя, аккумуляторы, бак для горючего — лишняя тяжесть, да и цена, надо думать, от этого не уменьшается?..

— Что делать, Светочка, — нажатием кнопки открыв оба передних окна, ответил доктор, — здоровье дороже. Зато чувствуете, какой чистый воздух? Что же касается цены — да, такое авто, как это, стоит раза в три дороже, чем чисто городские электромобили, да и налог на него существенно выше, но, знаете, жалования врача хватает.

Исчерпав «транспортную» тему, женщина замолчала — благо, с Леонидом Александровичем и молчать, и говорить ей было одинаково легко — и с большим интересом стала смотреть в открытое окно. Как всякий ростовчанин, в каком бы из множества «инвариантных Ростовов» ему ни довелось жить, для знакомства со своим городом доктор повёз Свету по главной, идущей параллельно Дону, улице. В Ростове Леонида Александровича эта улица называлась Садовой — и не зря! Хотя в Светином Ростове она тоже была достаточно зелёной, в этом городе из-за цветущих белых акаций и каштанов практически не было видно домов: лишь кое-где намёками проступали фасады с балкончиками и большими окнами — кирпичные, изразцовые, иногда украшенные многоцветными фресками. И никакой «гигантомании» — женщина не заметила ни одного дома выше трёх этажей, из-за чего Садовая улица казалась значительно шире, чем в родном Свете городе.

Леонид Александрович не собирался играть роль назойливого гида, давая Свете возможность получить непредвзятое впечатление от увиденного, и женщина этим пользовалась, в молчании впитывая в себя дух незнакомого — но и родного! — города.

Ни суеты, ни толчеи, ни спешки, ни лязга, ни грохота, ни бензиновой гари — Боже! Какие свежесть и чистота вокруг! Не замутнённый вонью автомобильного смога аромат цветущих акаций и сирени, умытые тротуары, ровный, без единой выбоинки, с чёткой белой разметкой асфальт проезжей части — да, кажется, в этом Ростове не просто умеют, но и любят жить! Неудивительно, что весь транспорт (и частный, и общественный) катил не спеша, не быстрее пятидесяти километров в час — да и зачем спешить людям живущим радостной, полной жизнью!

Конечно, Света понимала, что за праздничным фасадом этого процветающего — и в прямом, и в переносном смыслах — Ростова есть свои обездоленные, но их обиды были неощутимы, без следа растворяясь в благовонном дыхании удивительного города. И женщина хотела надеяться, что здесь даже самые тяжёлые страдания несравненно легче, чем выпадающие на долю её сограждан в родной Югороссии. Не говоря уже о той кошмарной России, куда Свету занесло в первый раз.

Проехав по Садовой от Нахичевани до Центрального Парка, (слава Богу, здесь он не носил ни чьего имени) доктор остановил автомобиль недалеко от главного входа и пригласил женщину выйти:

— Извините, Светочка, хотел свозить вас за Дон, но уже семь часов, и нет смысла ехать. Давайте немного посидим на террасе, выпьем по бокалу вина, съедим по мороженому.

От мороженого Света отказалась, — Леонид Александрович, если вы хотите, чтобы на вашем домашнем пиру я хоть чего-то ела, то сейчас мне следует попоститься, — и, потягивая из запотевшего бокала превосходное игристое вино, задумчиво смотрела на открывающуюся сверху гладь небольшого искусственного озера.

— Как красиво, Леонид Александрович! — невольным восклицанием выразив своё восхищение, женщина обернулась к врачу, — а в нашем Ростове почему-то никто не догадался на месте оврага устроить пруд. Хотя, — насколько позволяла перспектива оценив весь открывавшийся садовый ландшафт, уточнила Света, — у нас этот парк намного меньше. Там, где у вас насыпной холм, у нас кинотеатр, и всё — парк заканчивается. А у вас он, кажется, тянется дальше?

— Да, Светочка, значительно дальше, — затянувшись ароматной папиросой, ответил врач, — за холмом розарий с ещё одним небольшим озерцом, потом аттракционы, тисовая аллея — в общем, где-то около километра. Ведь чего-чего, а земли в России достаточно, так что нет никакой нужды вместо городов строить муравейники. Разве что — сиюминутная экономическая выгода, но это весьма сомнительный аргумент. Выигрывая на транспорте и коммуникациях, мы, в этом случае, безнадёжно проигрываем в главном — в качестве жизни. В физическом и, особенно, психическом здоровье горожан. Ведь скученность неизбежно ведёт к нервным перегрузкам, стрессам и прочим «прелестям» индустриальной цивилизации. Слава Богу, в России это поняли уже к середине двадцатого века и отказались от «экономического крохоборства», которое, в перспективе, не только ничего не экономило, но оборачивалось огромными материальными, а главное, духовно-нравственными потерями, не говоря уже об элементарном физическом здоровье людей. Конечно, понять — это одно, а воплотить в жизнь — другое: только в семидесятые годы прошлого века Россия стала достаточно богатой, чтобы отказаться от небоскрёбов, бензиновых двигателей и стесняющей парки, сады и скверы агрессивной городской застройки. Зато с тех пор даже в Москве и Петербурге не построено ни одного жилого дома выше трёх этажей. Да и производственных и административных зданий — крайне немного. Ну, там — телевизионные башни, релейные линии, церковные колокольни, элеваторы… Простите, Светочка, — спохватился Леонид Александрович, расхвастался тут перед вами, как кулик в болоте. Будто в том, что повезло родиться именно в этой, в сравнении с вашими описаниями исключительно благополучной России, есть моя личная заслуга!

— Прощаю, Леонид Александрович, — улыбнулась Света, — за вашу добрую, умную, процветающую Россию! И за мою, — подумав секунду, женщина присоединила к своему тосту ещё несколько слов, — далеко не столь счастливую, родную, многострадальную Югороссию. Которая, надеюсь, со временем станет вполне приличной Россией!

Сказав эти слова, женщина допила остававшееся вино и, поставив на столик пустой бокал, обратилась к доктору совсем будничным, немного уставшим голосом:

— А нам не пора, Леонид Александрович? Мы, кажется, немного засиделись — вам ведь может влететь от вашей жены? Да и мне — за компанию?

— Пора, Светочка, — посмотрев на часы, отозвался доктор, — уже без двадцати восемь — моя Мария Семёновна, того и гляди, начнёт беспокоиться.

Оказалось, что симпатичный двухэтажный особнячок Леонида Александровича находился как раз в том самом роковом проходном дворе (вернее, саду!), где начались Светины приключения. Поставив машину в примыкавший к дому гараж, в котором находился ещё один автомобиль — не комбинированный, а только электромоторный, для поездок по городу — доктор открыл внутреннюю дверь и, правой рукой сделав гостеприимный жест, пригласил Свету подняться по отлогой короткой лестнице:

— Прошу, Светочка, Мария Семёновна горит желанием познакомится с вами.

В просторной сквозной прихожей — от лестницы из гаража до парадного пандуса — Свету встретила одетая в красивое домашнее платье, полная, ухоженная, приветливо улыбающаяся женщина.

— Светлана Владимировна, — доктор представил гостью своей супруге, — знакомься, Машенька.

Мария Семёновна поклонилась, поздоровалась, назвала себя и пригласила Свету к столу. В ответ на что, попросив прощения у жены и гостьи, доктор сказал:

— Светочка, если вы не очень проголодались, я бы хотел похвастаться своей небольшой коллекцией живописи — пока не стемнело, чтобы вы могли увидеть её при естественном освещении. Конечно, она не идёт ни в какое сравнение с собраниями профессора Вовси, адвоката Енгибарова, инженера Глухова или губернатора Стрельникова, не говоря уже о промышленниках-меценатах Слащёве, Игнатьеве, Попандопуло, Белояне, Зарайском, Моргенштерне, Дутове. Ведь в основном благодаря их поддержке, начиная с сороковых годов двадцатого века, сложилась ныне известная во всём мире Ростовская Школа Живописи. Но всё-таки и у меня есть пять замечательных картин Александра Жданова и две Леонида Стуканова — самых выдающихся представителей этой школы последней четверти прошлого и начала нашего веков.

Светлана не считала себя знатоком изобразительного искусства, но всё же не без интереса ходила не только в музей, но и во время учёбы в университете посещала ежегодные выставки современных ростовских художников — правда, не запоминая имён авторов даже понравившихся ей картин. И потому приглашение доктора женщина приняла с большой охотой — не только из благодарности ко всему сделанному для неё Леонидом Александровичем, но искренне заинтересовавшись: надо же! Мало того, что в этой России обыкновенный врач имеет особняк, два автомобиля — он вдобавок может позволить себе покупать картины!

Оказавшись в просторной светлой гостиной, Света от изумления на миг зажмурилась: Господи, всюду живопись! Начиная сантиметрах в семидесяти от пола и почти до самого потолка по всем стенам комнаты пёстрое многоцветье! Пейзажи, натюрморты, портреты, ню: стилистическое и красочное буйство всех направлений — от строгого реализма до чистой абстракции. (Конечно, Света не могла заподозрить, что собрание доктора Стародубского — в силу его «эстетической беспринципности» — вызывало добродушные насмешки у тонких ценителей. Впрочем — не без зависти: в коллекции Леонида Александровича было действительно много выдающихся произведений современных ростовских художников.)

Оказалось, что гостиная была не единственной комнатой, где висели картины, значительная часть собрания доктора украшала стены парадной столовой и около семидесяти небольших произведений нашли приют на втором этаже — в спальнях, холле и кабинете.

Из пяти картин — впрочем, не все их можно было назвать картинами — Александра Жданова Свете безоговорочно понравилась только одна: хаотически нарисованный чёрно-серебристый сказочный лес с фантастической фигурой то ли лешего, то ли водяного на втором плане. Ещё одна — заснеженный городской двор — вызвала двойственные ощущения: сладкий трепет от удивительно красивого сочетания сдержанных опалово-перламутровых тонов с несколькими вкраплениями открытого ярко-синего и фиолетового цвета и тоску — от безысходного одиночества, которым веял данный непритязательный ландшафт. На фоне этих хоть и не совсем привычных, но явно талантливых картин в полное недоумение Светлану привела одна из знаменитых Ждановских «мусорок»: маленькая репродукция Рафаэлевой «Сикстинской мадонны», обклеенная со всех сторон бутылочными этикетками, пивными пробками, окурками, разорванными денежными купюрами и прочей дрянью — это что? Тоже искусство?

Будто догадавшись о недоумении женщины, Леонид Александрович смущённо заметил: знаете, Светочка, я не очень-то разбираюсь в современном экспериментальном искусстве, но это произведение мне посоветовали приобрести у художника, когда он был ещё сравнительно мало известен, а я только начинал коллекционировать — в семьдесят шестом году.

Две картины Леонида Стуканова — обнажённая и портрет молодого человека в красном свитере — поначалу не произвели на Свету особенного впечатления: обычные реалистические, возможно, с некоторым налётом модернизма, произведения. Острый, кое-где нарочито изломанный рисунок, сдержанная цветовая гамма — увидь она нечто подобное на выставке, то, скорее всего, прошла бы мимо, хотя… присмотревшись, Света почувствовала себя околдованной: нет, этого не может быть! Изображения на картинах постоянно изменялись: обнажённая женщина казалась то четырнадцатилетней девчонкой на пестрящем маками, ромашками и васильками лугу, то раздевшейся Блоковской «Незнакомкой», то одетой в пламя дьяволицей-Лилит. Молодой человек виделся то современным студентом, то снявшим доспехи средневековым рыцарем, то святым с не нарисованным и тем не менее зримым нимбом над головой.

Заметив Светин интерес к этим картинам, Леонид Александрович пояснил, что не только простые зрители и искусствоведы, но даже художники всё гадают и ни черта не могут понять, каким образом Стуканову удаётся достигать столь потрясающего эффекта — когда изображения как бы раздваиваются, растраиваются, причём, не просто мультиплицируясь, а в каждой из виртуальных ипостасей являя новый, неожиданный образ.

Увлёкшись осмотром домашней картинной галереи, ни Света, ни её гид не заметили, что начало темнеть и только включившая в комнате свет Мария Семёновна оторвала их от этого занятия.

— Светочка, простите, пожалуйста! — возвращённый к действительности ненавязчивым упрёком жены, воскликнул Леонид Александрович, — давным-давно пора ужинать, а я вас кормлю одной только духовной пищей! Воистину, впавший в детство старый хвастун! Ведь завтра, если моя коллекция вас заинтересовала, вы её осмотрите не спеша, без моих назойливых комментариев.

Светлана собралась поблагодарить доктора за интересную экскурсию по его картинной галереи, как вдруг до неё дошло телепатической послание Ольги, известившее, что она с помощью Монстрика, кажется, «нащупала» тот инвариантный мир, в котором сейчас находится Света. Поэтому благодарность женщины оказалась куда более витиеватой, чем она это предполагала:

— Леонид Александрович, огромное вам спасибо за всё! И вам — Мария Семёновна! Дело в том, что я в любой момент могу исчезнуть из вашего мира. В следующую секунду, в следующую минуту, в следующий час — я это узнала только что. И уж почти наверняка возвращусь к себе домой раньше завтрашнего утра. Так что, Леонид Александрович, ещё раз спасибо, что вы вовремя показали мне ваши замечательные картины. Вот уж никогда не думала, что в Ростове столько выдающихся художников. Интересно, — Свете пришла в голову неожиданная мысль, — а в нашем Ростове есть ли хоть кто-нибудь из них? Те же — Стуканов и Жданов. Хотя… если даже и есть, то о них мало кто знает. Во всяком случае, я никогда не слышала этих имён. А если честно — то вообще никаких имён современных ростовских художников. Ведь в нашем мире живопись глубоко на задворках — по телевизору о ней не говорят, не показывают… разве что — если нечто скандальное… да и то — крайне редко.

— Как можно! — ахнул доктор, — да у нас на центральном телевидении три канала целиком посвящены искусству. Причём, один из них — живописи и архитектуре. Кроме того, есть ещё два образовательных канала, один религиозный и один культурологический. Да даже на местном ростовском телевидении существуют два канала полностью посвящённых изобразительному искусству, литературе, музыке, архитектуре, театру и синематографу.

На это восклицание Леонида Александровича Света лишь вздохнула про себя — ах, если бы в Югороссии хоть на одном из шести каналов, хотя бы по часу в день говорили о современной живописи и литературе! — а Мария Семёновна, забыв об этикете, всплеснула руками и произнесла, нисколько не сообразуясь с логикой:

— Светочка, скорее за стол! Я вам не позволю исчезнуть на голодный желудок! Магия магией, а без ужина вы не останетесь! Что бы вам ни говорила ваша невидимая колдунья!

Стол был накрыт в небольшом — но для города очень немаленьком, где-то около десяти соток! — окружавшем особнячок, саду.

Чуть ли не до слёз Свету умилило освещение: сгущающуюся вечернюю тьму разгоняло не электричество, а две керосиновые лампы-молнии с круглыми фитилями.

Нечего и говорить, что хлебосольство Марии Семёновны находилось на запредельной высоте: малосольная белужья икра, паровая осетрина, стерляжья уха, жюльены из дичи, раковые шейки в пивном соусе, молочный поросёнок, не говоря уже о приправах, овощах, фруктах сладостях. Но более всего Свету поразили жареные перепела с трюфелями — она и представить себе не могла, что на земле существует такая вкуснятина! Притом, что изумительно вкусным было всё, поставленное на стол женой Леонида Александровича.

С разрешения Светы, доктор пригласил на ужин своего друга хирурга Ираклия Лаурсабовича Чхеидзе: историка-любителя, особенно интересующегося началом двадцатого века — по его мнению, одной из судьбоносных развилок на пути человечества. Так что, если бы не Мария Семёновна, Светлане вряд ли бы удалось оценить изыски донской кухни: иметь возможность проверить свои теоретические выкладки, сравнив их с событиями случившимися в параллельном мире — да какой историк-любитель хотя бы минуту смог удержаться от тысячи вопросов? И лишь благодаря жене Леонида Александровича, строго-настрого наказавшей мужу и Ираклию Лаурсабовичу в первые полчаса открывать рты только для жевания, Света смогла насладиться кулинарными шедеврами Марии Семёновны.

Через полчаса, почувствовав себя удавом заглотавшим слона, Светлана откинулась на спинку плетёного кресла и, медленно потягивая из бокала лёгкое розовое вино, своим видом дала понять Ираклию Лаурсабовичу и Леониду Александровичу, что она готова удовлетворить их законное любопытство. Конечно, первым делом оба почтенных доктора с мальчишеским азартом наперебой бросились расспрашивать Светлану об истории её России в начале двадцатого века. И Света, имеющая филологическое образование, смогла в общих чертах нарисовать трагическую картину растянувшейся на столетие агонии смертельно раненой в 1914-ом году Российской Империи. Слушая её рассказ, сидящая напротив полнокровная Мария Семёновна страшно побледнела, а оба мужчины, поначалу оцепенев, через несколько минут смогли взять себя в руки и, то утешая Свету, то ахая по поводу очередного из случившихся ужасов, стали задавать гостье из инвариантного мира множество уточняющих вопросов.

Когда дошла очередь до расстрела царской семьи, то упоминание среди убитых четырнадцатилетнего наследника престола цесаревича Алексея невольно вызвало у Ираклия Лаурсабовича короткую реплику:

— Господи, до какого же озверения довели людей четыре года мировой бойни! И как ещё мало в нас истинно человеческого, как ещё непросветлён в людских душах Божий Лик! Однако, Светочка, в нашей России у Николая II не было наследника-сына. В 1904-ом году в царской семье родилась очередная девочка — Евдокия. Возможно, именно в этот момент и началось расхождение наших миров? Хотя…

— Да, Ираклий Лаурсабович, всё не так просто, — заметил Леонид Александрович, — думаю, в действительности Горчаков «всплыл» у трона не в январе девятьсот пятого года, а хотя бы на несколько месяцев раньше. Иначе непонятно, как ему удалось сыграть столь видную роль в усмирении январских беспорядков — подвигнуть царя принять возглавляемую о. Гапоном депутацию от бунтующих рабочих. Ведь, по слухам, Николай II собирался смыться в Гатчину, оставив Петербург на произвол генерал-губернатора. Представляю, каких дров наломал бы этот вояка! Ну, как, Ираклий Лаурсабович, — доктор Стародубский, сводя, так сказать, старые счёты, отклонился от основной темы, — ты и после Светиного рассказа продолжаешь считать Иннокентия Глебовича безродным авантюристом? Добивавшимся, в основном, удовлетворения своих личных амбиций?

Прежде, чем Ираклий Лаурсабович ответил Леониду Александровичу, у Светланы мелькнула мысль: а не является ли сыгравший столь значительную роль в истории параллельной России самозваный князь Иннокентий Глебович дедом или прадедом знакомого ей полковника Горчакова?

Торопясь поделиться со своими собеседникам этим соображением, женщина раскрыла рот, чтобы не совсем вежливо перебить доктора Чхеидзе, но не успела задать вопроса, почувствовав: сейчас! Через две, три секунды она исчезнет из этого мира! Поэтому, вместо вопроса, Света торопливо произнесла: — Прощайте! Большое спасибо! Счастья и процветания вам и вашей благословенной России!

Последние слова женщины растворились в призрачной розовато-зеленоватой вспышке.

Глава 7. Воссоединение. Сделать выбор — Иркат и Юрий. Управление автомобилем в Х-мерном континууме. Деторождение в раю: раса ангелов

Большое Облако — Арбитру.

17320309618419490662178902264721057290484263027748633010337421986755082860341599731903820672013905340273068037085921074684631968038510047210119734698410387683502443021573914396403761086741521594390679282979331

* * *

— Родная, любимая — наконец-то! — попав в объятия Сергея, услышала Света, — хоть Оля меня постоянно утешала, что с тобой не случится ничего плохого, но… Светланочка, Солнышко! Как ты себя чувствуешь — родненькая? Мы ведь были в том жутком подвале, где тебя держали эти отморозки из параллельного мира! У-у, сволочи! А тут ещё Маргинальные Структуры! Реализоваться им, видите ли, захотелось! Перейти к положительному квазибытию в полномерном псевдоконтинууме! Выслали, понимаешь, своих представителей! Нисколько не заботясь, что, попадя в инвариантные миры, их «очаровательные» создания будут пожирать всё живое! Прости, Светланочка, — спохватился Сергей, сообразив, что его гневная филиппика вряд ли дойдёт до жены, не бывшей в курсе последних событий, — это я говорю к тому, чтобы ты не испугалась Монстрика. Он тоже один из представителей Маргинальных Структур, но сейчас совсем не опасен. Оля соединила его сознание с моноразумным менталитетом Взыии, и сейчас Монстрик самое безобидное чудовище на свете. Светланочка, родненькая…

— Серёженька… мой… любимый, — прижавшись щекой к щеке Сергея и не замечая ничего вокруг, медленно произносила Света, — мой… наконец-то… Господи! Если бы ты знал, как я соскучилась по тебе! Серёженька… дорогой… любимый…

Неизвестно, сколько бы, без конца повторяя одни и те же слова, в сладком оцепенении простояла прижавшаяся к мужу женщина, если бы из этого состояния её не вывел телепатический сигнал:

— Рад познакомиться, Светлана Владимировна — Змеюша.

Света, ещё не привыкшая к телепатической связи, — послания от Ольги не в счёт, они скорее походили на откровения, чем на обычный разговор — вздрогнула и, повернув голову, нашла глазами источник сигнала: крупную симпатичную ящерицу по виду, по сути — легендарного змея-искусителя.

— Змеюша, имей совесть, — вмешался Шарик, — Света с Сергеем не виделись полгода, а ты их отвлекаешь. Не терпится, понимаешь ли, произвести впечатление на нового человека — дескать, какой я красивый и обаятельный! Не спорю, Змеюша, ты само совершенство, и Света непременно оценит все твои достоинства, но — позже. А пока не мешай долгожданному свиданию — дай мужу и жене хотя бы наглядеться друг на друга.

— А я — что, я ничего, — смутился Змей, — просто, как хорошо воспитанный небожитель, счёл нужным представиться.

Света, выскользнувшая из разомкнувшихся рук Сергея, улыбнулась этой шутливой пикировке: — Рада познакомиться. Вообще-то, Оля мне телепатировала и о тебе, Змеюша, и о Лилит с Евочкой, и о Шарике — обо всех вас. Но знать — это одно, видеть — другое. Мне, по правде, не приходило в голову, что ты такой красивый, речистый, умный.

Польщённый похвалой женщины, Змей торжествующе посмотрел на Шарика: мол, то-то же! В отличие от тебя, бесчувственной скотины из третичного периода, есть тонкие души, способные оценить моё воспитание и мой шарм!

Мысленно представившись всем незнакомцам — людям, фантомам, монстрам — Света не без трепета посмотрела на чудовищную «лягушку»: вопреки белоснежной окраске и исходящим от неё, чуть ли не зримым волнам дружелюбия, слишком свежи были воспоминания о недавнем нападении подобной твари. Чувствуя недоверие Светланы, Монстрик постарался стушеваться, предоставив Шарику рассеивать вполне обоснованное предубеждение — почему-то к самому крупному сухопутному млекопитающему хищнику из когда-либо населявших землю женщина прониклась симпатией с первого взгляда.

Когда улеглась радость от встречи с мужем, Ольгой и Иваном Адамовичем, Света задалась вопросом, где располагается тот мир, в который она переместилась: по виду женщину окружал обычный земной пейзаж, хотя в действительности они, вероятно, находятся в Большом Облаке? В ответ на этот невысказанный вопрос Ольга протелепатировала:

— Нет, Светочка, мы сейчас в одном из инвариантных континуумов, внутри «Уазика»?

— Как — внутри «Уазика»? — воскликнула ещё не привыкшая к телепатическому общению женщина, — здесь вокруг целый мир, а «Уазик»… он же такой маленький!

Разъяснив Свете, что «Уазик» теперь не просто автомобиль, а одиннадцатимерный гамма-симбиот и что внутри него запросто могут поместиться не только Земля или Солнечная система, а несколько миллиардов галактик, Оля стала расспрашивать подругу о её приключениях в инвариантных континуумах.

Кратко рассказав о своём пребывании в ужасном застенке МГБ, Светлана восторженно заговорила о той замечательной России, куда она, к сожалению, попала на слишком короткое время. Но и эти десять, двенадцать часов, подаренные ей судьбой…

— …представляете, у них не было ни мировой войны четырнадцатого года, ни Октябрьской революции! Нет, Серёженька, больше всего я бы хотела родиться и жить в той России! Конечно — с тобой. Ведь у них обыкновенный врач зарабатывает столько, что может иметь особняк, два автомобиля и кроме того — покупать картины! Вы бы только видели собрание Леонида Александровича! Олечка, а что если нам всем переселиться в ту Россию? Хотя бы — временно? Лет на пятнадцать, двадцать? Ведь ты же можешь переместить нас туда? Хотя, — увлёкшись, Света не сразу сообразила, что вторжение в инвариантный мир группы переселенцев из другого континуума вряд ли пройдёт бесследно, — это, наверно, сложно? Ну, ты мне телепатировала о Большом Равновесии… что если оно нарушится, то может произойти вселенская катастрофа? И, значит — нам нельзя в ту Россию?..

— Тебе, Светочка, можно, — внимательно посмотрев на подругу, ответила Ольга, — более того, если ты окажешься за пределами «Уазика», то автоматически переместишься в ту благословенную Россию. Понимаешь, из-за вмешательства Маргинальных Структур в нашем континууме произошёл маленький сдвиг, и для тебя теперь «родным» является как раз тот параллельный мир, который тебе так понравился. Все остальные, кроме меня, могут неопределённо долгое время пребывать в любом из инвариантных континуумов, в том числе, и в той благословенной России, от которой ты в таком восторге, но это уже требует некоторых усилий, связанных с выделением принципа «всё и существующее и несуществующее существует». Что же касается меня, вернее, психосимбиота «Ольга+», то мне — нам? не знаю, как правильно сказать, — образно выражаясь, следует быть отсюда за тридевять земель: в другой Вселенной. Которой ещё не существует, которую ещё предстоит создать — только в этом случае восстановится нарушенное спонтанным возникновением психосимбиота «Ольга+» Большое Равновесие. В общем, Светочка, выбирай: благоустроенная Россия или ещё не рождённая Вселенная. Конечно, если ты выберешь Россию, то Серёжа будет с тобой…

— Оля, о чём речь, — не помедлив ни полсекунды, отозвалась Светлана, — ведь я же все эти долгие месяцы разлуки грезила лишь о том, чтобы соединиться с вами! Не только с Серёженькой, а со всеми вами: с тобой, Иваном Адамовичем, Олегом, Юрием, Евой, Лилит, Змеюшей, Шариком, а теперь ещё и Иркатом, и, — Света бросила робкий взгляд на гигантскую «лягушку», — Монстриком. Вообще — со всеми, кого ты выдумаешь, создашь, материализуешь или переселишь из других миров.

— Что ж, Света, — резюмировала Ольга, — ты сделала свой выбор. Ванечка, Серёжа и Олежек — тоже. Остались Иркат и Юрий…

— Богиня, не прогоняй меня! — поняв о каком выборе идёт речь, воскликнул юноша, — я больше не хочу быть Великим Вождём Речных Людей! Я хочу быть с тобой в Стране Вечного Лета. Делать всё, что ты мне прикажешь. Это счастье — служить тебе. Если ты хочешь, я откажусь от всего, даже от Лигайды — лишь бы служить тебе в Стране Вечного Лета!

— Да-а, — задумчиво протянула Ольга, — позиция прямо противоположная Горчаковской… Как я ни соблазняла, идеалист Иннокентий Глебович предпочёл родину раю, а прагматик Иркат — нет. Хотя, рассуждая логически, идеалистом должен являться как раз Иркат, истово верящий не только в своих богов, но и в загробное существование, а не получивший материалистическое образование полковник. Конечно, по мировоззрению Иннокентия Глебовича вряд ли можно считать атеистом, скорее — агностиком, но всё равно, чтобы агностик отказался от гарантированной вечной жизни в обмен на призрачную надежду сподобиться благодати… Иркат, — прервав свои рассуждения вслух, Ольга обратилась к юноше, — если ты хочешь остаться с нами — останься. Что же касается Лигайды, мне не трудно взять её сюда, другое дело — захочет ли она ради тебя отказаться от своего мира: своего племени, своих родителей, друзей, привычек — всего образа жизни? Вообще — не умерев, переселиться в Страну Вечного Лета?

— Как это — не захочет? — удивился Иркат, — если хочет мужчина, то женщина обязана следовать за ним. Конечно, если она не Великая Богиня — как ты. И потом — Лигайда не дура, чтобы не пожелать жить в Стране Вечного Лета. Богиня, умоляю, окажи милость своему младшему слуге — возьми к себе Лигайду. Она будет тебе предана также — как я. А если сделает что-нибудь не так — изгони нас обоих в Страну Вечной Зимы.

— Хорошо, Иркат, — согласилась Ольга, — если Лигайда захочет последовать за тобой, то я возьму её к нам. Но только сначала сама спрошу твою девушку. Понимаешь, Иркат, — не надеясь довести до сознания «неолитического» юноши идею равноправия полов, Ольга обратилась к доступным ему понятиям, — я не хочу, чтобы мне служили насильно. Ведь, как ты сам сказал, Лигайда не может не подчиниться твоей воле, а мне этого не надо. Так что, если она не захочет сама, тебе придётся выбирать между Страной Вечного Лета и своей девушкой.

— Богиня, — в отличие от полковника Горчаков, для Ирката не существовало проблемы выбора, — не прогоняй меня, позволь быть с тобой! Да, я уже две весны люблю Лигайду и хочу, чтобы она была моей женой, но ведь Лигайда обыкновенная земная девушка. И если ты не пожелаешь взять её в Страну Вечного Лета — значит, так надо. Ведь ты — за мою службу — вместо Лигайды дашь мне другую женщину? А если не можешь женщину, то — Бейсара? Его не надо спрашивать, он меня любит и обязательно захочет быть со мной, а тебе станет служить ещё лучше, чем Лигайда. Только, Богиня, если ты хочешь, чтобы и мои дети служили тебе — мне нужна женщина, от Бейсара детей быть не может. Хотя, если ты этого захочешь…

Не дав Иркату развить популярную в мифологии тему о мужчинах, рожающих детей, — из ребра, головы, печени и прочих мало приспособленных для деторождения частей тела — Ольга пообещала юноше, что без женщины он не останется в любом случае: захочет или не захочет Лигайда последовать за ним.

После того, как Ольга определилась с Иркатом, выбор осталось сделать одному Юрию Меньшикову: некогда живьём угодившему в ад и тысячелетними муками пробудившейся совести очистившемуся наёмному убийце. Увы — очистившемуся далеко не в полной мере. Как Ольга его ни утешала, совесть говорила Юрию Меньшикову: тех страданий, которые ты испытал находясь в многомесячной коме, недостаточно, чтобы быть достойным даже краешком глаза узреть Свет! Вспомни о погубленных тобой человеческих жизнях! Своими подлыми пулями сколько миров ты разрушил, сколько вселенных вверг во тьму?! Ведь нет страшнее греха, чем убийство человека! И ты не дикарь Иркат, чтобы не знать этой элементарной истины! И тебе, многажды отягощённому убийством себе подобных, помышлять даже о самом скромном участии в Творении Нового Мира? Нет, господин Меньшиков, прежде, чем ты посмеешь хотя бы подумать о Свете, тебе предстоит миллион лет работы во Тьме! А посему оставь праздные мечтанья о горних высях и изо всех сил вкалывай здесь — на земле. И тогда, может быть, этот самоотверженный труд после смерти тебе зачтётся. И тогда, может быть, одолев Тьму, ты воскресишь свою душу и узришь Свет. А пытаться с помощью Ольги избежать этой мучительно трудной работы — не честно. Более того: совесть не позволит тебе этого приятного самообмана. Довольно и того, что Ольга однажды уже вытащила тебя из ада и указала Путь. А дальше, господин Меньшиков, топай своими ножками. Вспомни полковника Горчакова: думаешь, ему легко было отказаться от бессмертия? А ведь отказался, понимая, что недостоин Света, что бессмертие — ещё не Вечная Жизнь. Так что…

Прочитав мысли Юрия Меньшикова, Ольга взяла его за руку и, с участием посмотрев в глаза, одобрила выбор бывшего «снайпера-одиночки»:

— Да, Юра, вы правы. Работая, так сказать, в райских условиях, вы не скоро придёте к Свету. Если вообще — придёте. Слава Богу, вы сумели перестрадать отчаяние и теперь знаете свой путь.

Пока Ольга, прощаясь, напутствовала Юрия Меньшикова, Света с удивлением обнаружила себя сидящей рядом с Сергеем в кабине «Уазика». Обернувшись назад, она увидела только Ивана Адамовича, Ольгу и Юрия — ни Олега, ни Ирката, ни фантомов, ни доисторических зверей не было в кабине маленького автомобильчика, не говоря уже о ручье, поляне, озере, лесе. За окнами «Уазика» простиралась цветущая майская степь — та самая степь, где в августе прошлого года началось Светино судьбоносное путешествие: когда молодая женщина, в темноте наткнувшись на бесчувственное тело, на свой страх и риск остановила проезжающий мимо автомобиль.

— Светочка, ничего особенного, — не давая удивлению жены Сергея разрастись сверх меры, «Уазик» телепатически обратился к ней, — вспомни, я теперь одиннадцатимерный гамма-симбиот, и могу вместить в себя миллиарды вселенных. И степь, которую ты видишь за окнами, не обычная степь — расстояния в ней измеряются не километрами и даже не световыми годами, а границами инвариантных континуумов. Сейчас, например, чтобы высадить Юрия, мы на минуту остановимся в Диком Поле, неподалёку от ставки полковника Горчакова, то есть, если угодно — в нашем родном мире. Разумеется, это деление достаточно условно: для тебя родным теперь является вовсе не этот мир, а та благословенная Россия, в которую ты влюбилась с первого взгляда. И если ты вместе с Юрием выйдешь сейчас наружу, то окажешься не в ставке Иннокентия Глебовича, а за столом милейшего доктора Стародубского — то есть, за семь инвариантных миров отсюда.

Свету более всего поразили не малопонятные рассуждения «Уазика» о свойствах многомерных континуумов, а сам факт телепатического общения с автомобилем — надо же! Говорящие звери и призраки — ладно, но говорящий автомобиль?.. Впрочем, ещё в той первой судьбоносной поездке ей показалось, что четырёхколёсный друг Сергея имеет некоторое подобие души, и если так…

«Уазик» затормозил, Юрий, сердечно попрощавшись со всеми, вышел наружу, хлопнула дверца, Сергей надавил педаль газа, автомобильчик сорвался с места и покатил по «волшебной» эн-мерной степи. Откинувшись на спинку сиденья, Света на минуту прикрыла глаза, представляя себе достопамятную августовскую поездку — Господи! С той поры прошло всего девять месяцев, а сколько невероятных событий случилось за это время! Она влюбилась, вышла замуж и вот-вот родит ребёнка от своего возлюбленного! Не говоря уже о таких «мелочах», как Ольгино метасознание, образование психосимбиота, путешествия по инвариантным континуумам, работа по сохранению Большого Равновесия и в перспективе — участие в сотворении Нового Мира. Ну, и ещё такие «пустячки», как постоянная прописка в раю, прижизненное бессмертие, статус Младшей Богини — есть отчего закружиться женской головке! Полноте? Не приснилось ли ей всё это? Сейчас она откроет глаза и увидит за окном «Уазика» не цветущую майскую, а созревшую августовскую степь?

Света открыла глаза — ничего не изменилось: на ветру покачивались головки цветущих маков, тюльпанов, метёлки ковыля и прочих буйно зеленеющих степных трав — одним словом: весна. Да, лето уже вступало в свои права, уже отцвели таящиеся по балкам маслины, жердёлы, терновник и белая акация, но изумрудная свежесть травы и листьев ещё не была выпита беспощадным июльским солнцем — ни бурых, ни серовато-жёлтых, ни тускло-коричневых тонов ещё не проступило в девственной майской зелени.

По нетронутому степному разнотравью «Уазик» катил неровно, будто постоянно объезжая невидимые препятствия — заметив это, Света с удивлением посмотрела на Сергея: с какой стати её муж постоянно крутит баранку? Словно ведёт автомобиль по минному полю? Да и вообще, если «Уазик» теперь мыслящий гамма-симбиот, зачем ему нужен шофёр?

Отвечая на эти невысказанные вопросы, Ольга протелепатировала жене Сергея: «Светочка, ориентироваться в х-мерном континууме, где пересекаются границы многих инвариантных миров, очень непросто. В одиночку даже моё метасознание не в силах справиться с этой задачей. Так что сейчас, чтобы подобно Сорок Седьмому не «потеряться» в пространстве бесконечно неопределённых координат, я, Серёжа, «Уазик» и Монстрик образовали временный психосимбиотический гибрид. Только таким образом мы можем если не напрямую выйти на маргинальные структуры, то хотя бы нейтрализовать их, вернув «расползшихся» по инвариантным континуумам «лягушек» к отрицательному псевдобытию в вырожденном эн-мерном пространстве».

Приняв это сообщение, заинтригованная Светлана по-новому посмотрела на степной пейзаж: ну, и где здесь невидимые границы? Где расползшиеся по инвариантным мирам чудовищные «лягушки», которых необходимо обнаружить и вернуть к отрицательному псевдобытию? Да вдобавок — в вырожденном пространстве? Бедные монстрики! Только-только посмели «просочиться» в положительно существующие континуумы, как их собираются загнать в «старый хлев» — в отрицательное псевдобытие!

— Светочка, ты напрасно иронизируешь, — протелепатировал Сергей, — Маргинальные Структуры — это очень серьёзно.

Не успела Света осознать эту мысль Сергея, как за окнами автомобиля сгустилась белая мгла, очень похожая на тот туман, в который угодил «Уазик» девять месяцев назад — в достопамятной августовской поездке. Однако, благодаря Ольгиному метасознанию, на этот раз и Света, и Сергей, и Иван Адамович тут же поняли: они переместились не на несколько сотен километров, а оказались в другом континууме. Если — не за пределами Системы вообще.

Вдруг белая муть за окнами стала расслаиваться, клубиться, заслышались странные утробные звуки: то ли мучительные стоны, то ли далёкий вой, то ли зубовный скрежет — на Свету обрушалась волна первозданного ужаса. Женщина почувствовала, что в следующую секунду она не просто исчезнет, а раствориться в океане изначально присущей всему живому немыслимой боли.

По скорчившейся фигуре мужа, его окаменевшему лицу и сведёнными судорогой пальцами Светлана поняла: Сергей сейчас испытывает то же самое, что и она — его тоже захлестнула волна первозданного ужаса. У женщины не было сил оглянуться назад и посмотреть, как себя чувствуют Иван Адамович и Ольга, но Света и без того знала: скверно. Никакой человек не может противиться такому беспросветному отчаянию, какое обрушилось на них.

«Может! — сквозь пелену смертельного страха до Светиного сознания дошёл спасительный Ольгин сигнал, — я могу, и ты тоже — можешь! Думай о своём будущем мальчике, и ты станешь неуязвимой для Маргинальных Структур! Ведь у них нет ничего своего: они питаются нашими страхами, нашим отчаянием, нашей болью! Ведь те монстры, которых они реализовали в нескольких инвариантных континуумах, изначально существовали лишь в тёмных глубинах нашего коллективного бессознательного — прости, Светочка! Это из-за меня — верней, моего метасознания — материализовались эти чудовища! Но об этом — после. Сейчас думай о своём мальчике, и всё будет хорошо!»

Действительно: стоило Свете подумать о ребёнке, грядущем в мир — исчезла белая муть за окнами, не стало ни тьмы, ни света: вообще — ничего. Они оказались в Нигде — за окнами «Уазика» неощутимо шевелилось несуществующее Ничто. Которое, по идее, должно было бы наполнить сердце жены Сергея куда большим ужасом, чем леденящее дыхание Маргинальных Структур, однако же — не наполнило: попав в Ничто, Света немедленно стала Никем. Исчезли эмоции, пристрастия, переживания, оценки — остался бесчувственный голый разум: подобный бесплотному духу витающему над бездной первозданных вод. И этот Светин отделённый от тела разум слился на миг с такими же отделёнными сознаниями Ольги, Сергея, Ивана Адамовича, Олега, Ирката, Евы, Лилит, Змеюши, Шарика, Монстрика, и вспыхнул свет — за окнами «Уазика» загорелась жёлто-зелёная звезда спектрального класса F8. Ничто претворилось в Нечто — Светин разум вернулся в тело, женщина поняла: первая схватка с Маргинальными Структурами закончилась в их пользу — вокруг автомобиля вновь простиралась цветущая майская степь.

Сергей, с трудом разжав кисть правой руки, снял её с баранки руля и тыльной стороной ладони провёл по лицу, будто бы вытирая невидимый кровавый пот:

— Уф! Знаешь, Оля, если возвращение к положительному бытию всех сгинувших в отрицательных псевдоконтинуумах цивилизаций потребует таких усилий, какие понадобились для «воскрешения» сгоревшей в звёздном огне расы моноразумных насекомых, боюсь, меня хватит ненадолго. Не говоря уже о Светочке и нашем будущем ребёнке — ведь я же чувствовал, что их души буквально раздавлены ужасом! Да даже и ты, при всём своём ментальном могуществе, вряд ли выдержишь больше нескольких тысяч подобных трансформаций. А ведь потребуются миллионы — если не миллиарды…

— Выдержу, Серёжа, — спокойным, негромким голосом, будто случившееся «воскрешение» и не потребовало от неё нечеловеческих усилий, ответила Ольга, — и не только я: и ты, и Светочка, и Ваня, и Олежек — все выдержим. Ведь, как я уже объясняла, главная трудность не в возвращении к положительному бытию рас и цивилизаций, сгинувших в мнимых и отрицательных псевдоконтинуумах, а в том — чтобы их найти. Ведь случай с моноразумной расой сгоревших насекомых — уникальный случай: во-первых, их ноосфера сама вышла на нашу — земную, так что её не потребовалось искать, а главное, за 200 тысяч лет она не успела сколько-нибудь заметно выродиться. Другое дело — искать следы рассеянных по всей Системе и за миллионы, а то и миллиарды лет предельно выродившихся ноосфер погибших цивилизаций. Этот труд действительно может потребовать всей нам отпущенной вечности. С другой стороны, ты, Серёженька, представляешь, чем ещё можно заполнить вечность? Я, например — нет. Ведь, как справедливо заметил Иннокентий Глебович, не занятая созидательным творческим трудом вечность без благодати — тоска зелёная. А поскольку благодати никто из нас явно ещё не сподобился… Ну, а тот Ужас, который на нас только что обрушился — Серёжа, не бери его в голову. Это — не из-за моих просчётов, это — противодействие Маргинальных Структур. До того, как мы выследим и возвратим в псевдоотрицательный континуум всех монстров, рассеявшихся по инвариантным мирам, я не планировала никаких «воскрешений», однако — пришлось. Только вернув к положительному бытию расу сгоревших насекомых, мы смогли избавиться от чудовищного давления «материализованного» Маргинальными Структурами нашего коллективного бессознательного. Нам ещё повезло, что реализовалась только древняя часть этого бессознательного, когда человечество ещё не научилось прятать от самого себя свои самые злые и гнусные помыслы — представляю, какие монстры таятся в душах современных «цивилизованных» людей! В том числе — и в наших! Да чтобы от них избавиться, потребовалось бы разом «воскресить» не одну расу, а, как минимум, тысячу. И всё равно, Серёжа, — спохватившись, что подобные рассуждения вряд ли способствуют душевному равновесию её друзей, поправилась Ольга, — мы бы и в этом случае справились с давлением Маргинальных Структур. Хотя, если честно, — Ольга виновато улыбнулась, — я не предполагала, что будет так трудно…

— Оля, не знаю, как ты, — возразила Света, — а я точно не выдержу ещё одного такого приступа ужаса и отчаяния, который наслали на нас эти чёртовы Маргинальные Структуры! Точно сойду с ума! А если даже выдержу я, то не выдержит мой будущий мальчик — он до сих пор не может успокоиться в моём животе, до сих пор сучит ручками и ножками.

Участливо посмотрев на Свету, Ольга постаралась утешить беременную женщину:

— Светочка, не бойся ни за себя, ни за своего будущего ребёнка — ни с кем не случится ничего плохого, я гарантирую. Находясь под двойной защитой — психосимбиота «Ольга+» и Большого Облака — никто из нас не может ни умереть, ни сойти с ума. Ведь если бы нам не удалось отразить атаку Маргинальных Структур, мы из континуума вместившего наши вытесненные страхи и опасения всё равно вышли бы прежде, чем материализовавшееся коллективное бессознательное всерьёз повредило нашей психике. Другое дело, что потом нам бы пришлось возвратиться в этот инвариантный мир, но во второй раз мы были бы готовы к ментальной агрессии. Понимаешь, Света, — чтобы её услышали не только сидящие в кабине, но и находящиеся в других измерения «Уазика» люди, фантомы и монстры, Ольга перешла на телепатический язык, — я только сейчас поняла, в чём сила Маргинальных Структур. Являясь фокусом наших вытесненных кошмаров, они тем сильнее, чем сложнее породившее их сознание. А в нашем случае — когда соединились моя метаментальность, искусственные интеллекты нескольких подсистем «Эта» цивилизации, коллективный разум Взыи и сверхсознание Большого Облака — получилось умопомрачительная сложность. Повторюсь, слава Богу, что Маргинальные Структуры воспользовались только самыми древними пластами коллективного бессознательного — в противном случае нам бы пришлось неизмеримо трудней. И не только нам — всем, кому довелось иметь дело с просочившимися в их континуумы монстрами, «симпатичные» семисоткилограммовые зубастые «лягушки» показались бы вполне безобидными созданиями.

— Оля, но если Маргинальные Структуры настолько сильны, — почти успокоенная словами подруги, спросила Светлана, — не лучше ли оставить их в покое? В конце концов, несколько сотен разбредшихся по инвариантным мирам зубастых «лягушек» — так ли уж это страшно? Ведь люди — даже дикари — их обязательно перебьют. А которые попрячутся — вымрут сами…

— Нет, Света, — возразила Ольга, — чем больше людей съедят эти монстры — а съедят они не одного и не двух! — тем кардинальнее нарушится метрика тех инвариантных континуумов, в которых они «материализовались», тем больше усилий придётся приложить для сохранения Большого Равновесия. Ведь наш родной континуум сделался для тебя чужим именно из-за деструктивного вмешательства Маргинальных Структур.

— Ну, Олечка, тогда не знаю… — неуверенно продолжила Света, — если это так необходимо… только, как вспомню тот ужас, который на нас обрушился — жуть! И хоть ты обещаешь, что подобного больше не повторится — всё равно: одного раза более чем достаточно. До сих пор поджилки трясутся! Да и мой, ещё не рождённый Ванечка…

— Не дрейфь, Светланка! — перебив жену, вместо Ольги ответил Сергей, — ничего с нашим Ванечкой не случится. Раз Оля обещала — всё будет путём! Родившийся в Новом Мире — наш сын будет жить вечно!

— Ну да — вечно… — захваченная неожиданной мыслью, задумчиво протянула Светлана, — один… без сверстников… без друзей, без родины, без человечества… эдаким приговорённым к бессмертию отщепенцем… ведь, в отличие от всех нас, у него нет и не будет возможности выбора. Хотя даже Юрий Меньшиков, бывший наёмный убийца, мог принять или не принять бессмертие… в то время, как наш мальчик…

…- погоди, Светочка, — вдруг заговорил молчавший до сей поры Иван Адамович, — ведь у твоего ребёнка, как и у всех детей на свете, изначально не было, нет и не будет никакого выбора — ну, рождаться ему или не рождаться… принимать или не принимать этот сомнительный, называемый жизнью, дар. Да, конечно, никто не может спросить у несуществующего человека, хочет он или не хочет быть сотворённым — и всё же… Понимаю, Светочка, тебя волнуют не отвлечённые умствования на тему свободы воли, а конкретная судьба будущего ребёнка — действительно: кем может стать человек, выросший в изоляции от своего вида? В обществе, в лучшем случае, нескольких сотен соплеменников… да и то — взрослых. Или, Олечка, у нас с тобой тоже будут дети? И у Евочки и Лилиточки — от Олега? И у Ирката — от какой-нибудь симпатичной людоедочки? Если так, тогда — конечно… Светочкиному мальчику в раю будет легче. А вообще — проблема детей в раю… никогда не задумывался об этой стороне бессмертия! Хотя… если как следует покумекать… Светочка и Серёжа, поздравляю вас с будущим ангелом! Да, да, я хоть немного и шучу, но в целом — именно так! Попавшие в рай младенцами, а тем паче в раю родившиеся, неизбежно становятся ангелами! Ведь людьми, вырастая вне человеческих чаяний, сомнений, страданий, тревог, забот, они, несмотря на наследственность, стать не могут!

— А правда, Ванечка! — перейдя с телепатического на словесный способ общения, воскликнула Ольга, — кем вырастут наши дети? А у нас с тобой обязательно будут дети — и много. Также как и у Светы с Серёжей, и у Олега с Евой и Лилит, и у Ирката — если не от Лигайды, то от другой девушки из его племени. Вот только… зачем нам дети? Я раньше об этом не задумывалась, просто, как всякая женщина, хотела детей, и всё… а сейчас, когда вы со Светой затронули эту тему — действительно? Зачем дети бессмертным? Тем более — в таких условиях, когда плоды нашего воображения с лёгкостью обретают плоть? К тому же, как ты верно заметил, рождённые в раю людьми стать не могут… А если так, то какая разница между обычными детьми и фантомами? Ведь Олеговы Ева и Лилит такие же люди, как рождённые от плоти и крови. Да и мой Змеюша — тоже. Хоть о четырёх ногах и с хвостом — а человек. Н-да, проблема… — Ольга задумалась, — впрочем, с наскока, с хода к ней не подступишься… да вдобавок — ответственность перед своими созданиями… осознав её на примере с фантомами, волей-неволей задумаешься: чем творения плоти бесправней творений мысли? Ведь ни те, ни другие изначально не выбирали: быть им или не быть? Н-да… а всё-таки, Ванечка, — с милой женской непоследовательность сделала вывод Ольга, — у нас с тобой будет не меньше десяти детей! Пять девчонок и пять мальчишек! И плевать мне на то, будут они людьми или ангелами! Главное — будут! Поехали, Серёжа! — резко оборвав заковыристую тему деторождения в раю, Ольга откинулась на спинку сиденья, — прежде чем беспокоиться о возможно родящейся от нас расе ангелов, следует разобраться с Маргинальными Структурами.

Посещение следующих тридцати инвариантных миров обошлось без приключений: Сергей вдруг делал неожиданный поворот, за окнами «Уазика» исчезала цветущая степь и возникал незнакомый ландшафт — впрочем, в нескольких случаях практически неотличимый от бывшего прежде: те же левобережные донские просторы. Иногда цветущие, иногда колосящиеся созревшими хлебами и травами, иногда заметённые сыпучим снегом — хотя в большинстве инвариантных континуумов время текло синхронно, но отличия всё же случались. Поначалу Ольга подумала, что рассинхронизация произошла из-за проникновения в эти континуумы монстров, но, как вскоре выяснилось, Маргинальные Структуры были непричастны к данной аномалии — просто, чем раньше разделились инвариантные миры, тем значительнее оказывалось расхождение во времени между ними.

Совместно с Большим Облаком психосимбиоту «Ольга+» удалось выяснить, что монстры реализовались в сорока трёх инвариантных континуумах, и для их «дематериализации» требовалось посетить каждый из этих «осчастливленных» Маргинальными Структурами миров — в общем, немного. Берясь за «изгнание бесов», Ольга опасалась, что заражённых «нечистью» инвариантных континуумов окажется много больше — не менее нескольких сотен, а то и тысяч. Впрочем, женщина, которая не женщина, скоро поняла свою ошибку — действительно: человеку современного вида не больше ста пятидесяти тысяч лет. Если добавить неандертальца — можно кое-как дотянуть до двухсот пятидесяти, и всё: предполагать наличие сколько-нибудь значительной сферы бессознательного у более далёких предков было бы не вполне корректно — вряд ли рациональное и иррациональное в их мышлении дифференцировались до такой степени, чтобы появилась потребность скрывать от самих себя мотивы некоторых влечений. Да и общественные отношения у них были недостаточно сложны, чтобы подтолкнуть ум работать в этом направлении. Более того, исходя из незначительного числа континуумов, в которых, эксплуатируя сферу коллективного бессознательного, Маргинальным Структурам удалось реализовать Монстров, психосимбиот «Ольга+» пришёл к выводу, что сколько-нибудь заметное развитие этой сферы произошло только в последние десять тысяч лет. Причём, выделение из сферы общих архетипов-страшилок индивидуального бессознательного случилось и того позже: не далее, чем три тысячи лет назад.

Тридцать первый, тридцать второй и тридцать пятый инвариантные миры были похоронены под слоем радиоактивного пепла, и перед психосимбиотом «Ольга+» встал непростой вопрос: как быть с цивилизациями, уничтожившими себя не в основной, а побочных линиях? И вообще — какую линию развития считать основной? А если восстанавливать все оборванные линии, то сколько для их размещения потребуется инвариантных вселенных?

Крутанув баранку в тридцать девятый раз, Сергей остановил «Уазик» на берегу той самой речки, куда несогласованное спонтанное взаимодействие Сорок Седьмого, Ноосферы F8 и Ольгиного метасознания забросило их утром тридцать первого декабря прошлого года — приехали! Как говорится, «вернулись на круги своя». Что ж, посещение родины Ирката так и так входило в их планы…

Глава 8. Юрий Меньшиков радуется, что искупать грехи ему выпало среди кроманьонцев, а не у питекантропов. Если бы Иркат не спешил, он бы хорошенько надрал аржу Бейсару

Проводив взглядом «дематериализовавшийся» «Уазик», Юрий Меньшиков вдруг с изумлением обнаружил себя в густом лесу — чёрт! Откуда взяться лесу в задонских степях? Тем более, что, когда он покидал чудо-автомобиль, никакого леса вокруг не было и в помине! Или для него теперь, как для Светланы, родным является не свой, а чужой континуум? Какой — интересно? Уж не тот ли, в который они попали накануне нового года? Населённый имеющими не совсем обычные гастрономические пристрастия Иркатовыми соплеменниками? Да вдобавок, судя по рассказам юноши, попадающими под всё увеличивающуюся власть главы банды террористов Шамиля? Н-да! Надеялся хотя бы частично искупить свои смертные грехи, сложив голову ради возрождения многострадальной Родины, и — на тебе! Получил, что называется, по заслугам! Вместо России — ареал людоедского племени Речных Людей; вместо полковника Горчакова — террориста Шамиля!

«Впрочем… — Меньшиков задумался, — всё верно! Имея на своей совести сто тридцать две человеческие жизни, не всё ли равно, где и как сложить голову, искупая неизбывную вину перед убитыми твоей рукой? Ах, тебе хотелось на виду, под руководством Иннокентия Глебовича, чтобы какой-нибудь будущий историк — хотя бы в примечаниях — помянул тебя добрым словом? Ишь, размечтался! Намылился, понимаешь, в герои! А что если для возрождения твоей души необходимо, чтобы твоё тело было «погребено» в людоедских желудках? Да вдобавок — живьём? Ведь, ради спасения души отказавшись от бессмертия, ты знал, на что шёл? И чем копьё дикаря-людоеда хуже пули «цивилизованного» отморозка?»

Нет, отказавшись от предложенного Ольгой бессмертия, Юрий Меньшиков не стремился как можно скорее сложить голову и уж тем более не помышлял о самоубийстве — просто, после вызволения из ада наложив на себя запрет на убийство кого бы то ни было, даже напавшего на него душегуба, и зная нравы Дикого Поля, он не надеялся на долгую жизнь. Ну, а то, что теперь, когда судьба, ехидненько ухмыльнувшись, вместо Дикого Поля забросила его к дикарям-людоедам, отпущенное ему время жизни, по всей вероятности, окажется значительно короче, чем он предполагал — ничего не поделаешь. Выбрав путь, нечего сетовать на неожиданные опасные повороты. Ведь он не знает: вдруг да отдать себя на заклание в прямом смысле этого слова — есть то единственное средство, которое снимет с его души неимоверную тяжесть ста тридцати двух убийств? Ведь, как известно, пути Господни неисповедимы…

Прежде, чем что-то предпринимать, Юрий Меньшиков решил выяснить, действительно ли он попал в мир живших за четыре тысячи лет до нашей эры Речных Людей? Ведь леса по левому берегу Дона могли произрастать и в других инвариантных континуумах. Кто знает, каким был здешний ландшафт 60 тысяч лет назад? Или — 600? Или, чего доброго — 6 миллионов? А то, понимаешь, разахался, предположив, что попал к людям эпохи энеолита! А к питекантропам, голубчик — не хочешь? Ведь племя Речных Людей для тебя — наёмного убийцы! — в нравственном отношении стоит на недосягаемой высоте. Впрочем, и питекантропы — заглянув к тебе в душу, далеко не всякий из этих волосатых предков согласился бы пожать твою руку.

Прислушавшись, Меньшиков услышал журчание воды и, выйдя на опушку леса, увидел, что текущая под косогором неширокая быстрая речка очень похожа на ту, на берегу которой их «Уазик» «материализовался» солнечным декабрьским утром прошлого года. Да, сейчас вокруг всё цвело и зеленело, но намётанным глазом разведчика Юрий скоро нашёл тот заросший тальником мысок, на котором «приземлился» их, заброшенный в прошлое, автомобиль. Чтобы рассеять последние сомнения, Меньшиков решил наведаться в памятную ему и Сергею рощу — где они в прошлом году, судорожно сжимая в руках почти бесполезное оружие, напряжённо всматривались в горящие в лунном свете глаза приближающегося к ним неведомого чудовища.

Быстро найдя оплывшую от весенних дождей, вырытую ими в прошлом году землянку, Юрий Меньшиков окончательно убедился: его родным миром отныне является затерявшийся в инвариантном континууме мир Речных Людей. Что ж, могло быть и хуже… А ну как искупать свои прошлые «подвиги» ему бы пришлось среди австралопитеков?

Примирившись со своей участью, бывший «снайпер-одиночка» решил, что ему первым делом следует отыскать Шамиля — по словам Димки Ушакова, бородатый командир чеченцев хоть и отличался диким нравом и имел своеобразные представления о чести, но был, по-своему, справедливым: никого не убивал и не мучил зря.

Прячась от зорких глаз аборигенов, на Шамиля Юрий Меньшиков смог выйти только на третий день своих поисков, и, неожиданно для себя, был встречен не просто с доверием, но с удивительной для сурового горца теплотой. Более того, бородатый командир сразу же предложил ему место первого заместителя, нарисовав при этом заманчивую перспективу предстоящей культуртрегерской работы среди местных дикарей. Всё это походило бы на чудо, если бы не выяснилось, что накануне Речных Людей посетила Великая Богиня — так, вслед за Иркатом, аборигены назвали Ольгу. Да и чеченцы, если бы они не всосали с материнским молоком, что нет Бога, кроме Аллаха, запросто могли бы обожествить женщину, которая больше чем богиня — такое сильное впечатление произвела на них путешественница по инвариантным мирам. Конечно, ни Шамиль, ни тем более дикари не могли догадаться, что Ольга является центром зарождающейся Сверхцивилизации — они просто чувствовали исходящую от неё Нездешнюю Силу. И когда женщина, которая не женщина, сказала на прощание, что скоро к Речным Людям присоединится её друг Юрий Меньшиков и растворилась в призрачной розовато-зеленоватой вспышке — кающемуся грешнику был гарантирован самый дружеский приём.


Иркат настолько обрадовался добровольному согласию Лигайды последовать за ним хоть на край света, что простил Бейсару его предательство. Тем более обидное, что если юноша в ком-то и сомневался, то как раз в Лигайде, а не в своём друге. Ведь о женитьбе на этой девочке он до сих пор только грезил, изредка перекидываясь с нею несколькими невинными словами, а Бейсар мало того, что, пройдя посвящение, пожелал остаться мальчиком-женщиной, так ведь ещё по несколько раз на дню объяснялся в любви… Как теперь, вероятно, клянётся в любви своему новому «мужу» — пришельцу Шамилю… ну, продувная бестия! Сумел соблазнить до сих пор презрительно уклонявшегося от соитий с мальчиками сурового командира! Бранка побери этого сластолюбца! Видит Айя, будь у него побольше времени, взял бы палку и превратил белую аржу Бейсара в сплошной синяк! Хотя… вспомнив, что на него самого Бейсар положил глаз едва ли не на следующий день после пропажи своего предыдущего любовника Кайхара, Иркат перестал злиться: что возьмёшь с этого ветреника? Таким уж он уродился — влюбчивым, привязчивым, но неверным… не стойким в своих пристрастиях. Слава Увару уже за то, что в Страну Вечного Лета за ним последовала Лигайда — девочка, которую он любит вот уже вторую весну. И слава Шамилю за то, что он избавил Лигайду от роли жертвы — не пожалел за неё двух волшебных ножей. Нет, если по честному, от пришельцев Речным Людям больше, пожалуй, пользы, чем вреда. Да, слегка пошатнулась вера, кое в чём изменились обычаи, но к добру эти новшества или к худу — он бы, Иркат, не торопился судить. Ведь если бы Шамиль не додумался выкупить Лигайду — его любимую девочку уже бы сели… слава Шамилю! И пусть Бейсар, соблазнивший бородатого командира, будет ему наградой — видит Айя, он, Иркат, нисколько не ревнует своего переметнувшегося любовника! И нисколько не сердится на ветреного мальчишку… да, задержись он на родине — возникли бы некоторые трения: быть бы Бейсару не единожды битым… но зачем думать о таких мелочах, когда его призвала Великая Богиня служить ей в Стране Вечного Лета! И Лигайда, девочка, жениться на которой на родине не дозволял обычай, последует за ним! И там, в Горнем Мире Богов и Предков, станет его женой!


Как только «Уазик» «материализовался» на родине Ирката, Ольга почувствовала ментальный след Юрия Меньшикова — и не старый, прошлогодний, а свежий, появившийся здесь не позднее двух часов назад. Стало быть, родным для её подопечного сделался этот инвариантный континуум — что ж… пожалуй, оно и к лучшему…

Слегка попеняв себе на рассеянность — имея примером Светлану, прежде, чем высаживать Меньшикова в Диком Поле, следовало выяснить, не сделался ли этот континуум для него чужим? — Ольга телепатически обратилась ко всем своим спутникам: людям, фантомам, монстрам:

— Оказывается, действия Маргинальных Структур не всегда деструктивны. Вернее — результаты этих действий: поскольку образовавшее Маргинальные Структуры Коллективное Бессознательное вряд ли стремиться к чему-то ещё, кроме реализации Себя в положительно существующих континуумах. Так вот, сколько я ни внушала Юрочке Меньшикову, что его смертные грехи можно искупить только напряжённой духовной работой, а отнюдь не телесной гибелью — всё равно: бессознательно он стремиться к гибели. Причём, на виду, совершив подвиг самопожертвования.

— Погоди, Оленька, — не совсем согласный с выводами жены, протелепатировал Иван Адамович, — а разве ты его исцелила не полностью? Конечно, пробудившаяся во время болезни совесть не даёт Юрию покоя ни днём, ни ночью — легко сказать, 132 безвинно убитых! Но ведь ты же ему, кажется, разъяснила…

— Нет, Ванечка, — мысленно ответила Ольга, — все мои разъяснения по-настоящему Юру утешить не могли. И уж тем более — окончательно исцелить. Да, они худо-бедно поддерживали его душевное равновесие, помогали справляться с отчаянием, но — до поры, до времени. Ведь суд собственной совести — это и есть Страшный Суд. И постоянно слышать обвиняющий внутренний голос… В общем, бессознательно в Юрочке сидит твёрдое убеждение: спастись он может только погибнув. Да, вздорное убеждение, но повлиять на него я не могла — ведь оно же у Юры на глубоко бессознательном уровне. Так вот, попади Юрочка к Иннокентию Глебовичу, он бы очень скоро нарвался на пулю — увы, в жизни всегда есть место подвигу. А вот, оказавшись здесь, он крепко подумает, прежде чем положить голову на алтарь отечества — ибо у Речных Людей это понимается не в переносном, а в прямом смысле. И вряд ли Юра захочет, чтобы его съели живьём ради увеличения плодородящей силы земли — для такой жертвы нет у него не рассуждающей дикарской веры. Напротив, постарается сделать всё, чтобы отвратить Речных Людей от человеческих жертвоприношений. То есть, волей-неволей займётся необходимой душевной работой. Да, сначала — на низшем уровне, убеждая других, но со временем это неизбежно скажется на его собственной глубинной сути: просветляя чужие души, он исцелит свою. Конечно, если Речные Люди не съедят его раньше времени. А чтобы не случилось этого несчастья — их следует предупредить. Не беспокойтесь, я скоро вернусь.

Оборвав телепатический монолог, Ольга исчезла из кабины «Уазика» и материализовалась в хижине Шамиля. Привыкшие к её мгновенным исчезновениям Иван Адамович и Сергей восприняли это как должное, Света от изумления раскрыла рот, а суровый воин, когда перед ним из воздуха вдруг соткалась светящаяся женская фигура, одновременно выхватил из ножен кинжал и воззвал к Аллаху, чтобы тот защитил его от нечистой силы.

Дабы успокоить растерявшегося командира, Ольга не стала тратить времени на словесные объяснения, а соединилась с Шамилём телепатически, открыв своё сознание для мыслей недоверчивого горца. А поскольку при глубоком телепатическом контакте высвечиваются самые сокровенные уголки сознания, то Ольга, узнав о душевном преображении, случившемся у попавшего к людоедам террориста, прониклась симпатией к суровому воину Аллаха — надо же! Потеряв надежду вернуться в свой мир и около полугода пожив среди доисторических дикарей, Шамиль ступил на тот же путь, на который, выкарабкавшись из комы, шагнул Юрий Меньшиков. Стало быть — им по пути. Можно подумать: этот инвариантный мир не случайно сделался родным для бывшего наёмного убийцы и раскаявшегося командира террористов. Да, оказаться в своём времени — несомненная удача! Вообще, не из-за того ли происходит большинство душевных трагедий, что люди рождаются и живут не в своём времени и не на своём месте? Увы, как сказал поэт, времена не выбирают…

Задержавшись у Речных Людей на пару часов, чтобы Иркат успел объясниться с Лигайдой и Бейсаром, Строители Новой Вселенной, не мешкая, сели в «Уазик» — Ольге хотелось как можно скорей «дематериализовать» всех проникших в инвариантные континуумы монстров, дабы маргинальные структуры лишились возможности положительного существования во всём спектре квазибытия.

Глава 9. Уголовник и скатерть-самобранка. Гурия даёт сдачи. Ни фига себе — райские нравы! Стеклянная палица. Слава Упырю! Совместное заявление «Эта» и «Кси» цивилизаций

Оставшись в одиночестве в раю, Димка Ушаков первым делом сотворил бутылку водки. Затем — автоматически — маленький солёный огурчик. После чего, немного подумав, он сотворил рюмку и два бутерброда с красной икрой.

Откупорив бутылку и налив водку в рюмку, Ушаков с опаской поднёс к губам драгоценную жидкость: чёрт его знает, как сработает райская механика? Ведь Ольга предупреждала, что это грёбаное Большое Облако имеет свойство пакостить по мелочам.

Понюхав и сделав маленький глоток, Упырь с радостью убедился: никакой подлянки, водка — супер!

Похрустев солёным огурчиком, Димка выпил вторую рюмку — класс! Никогда в прежней жизни — до того, как судьба-злодейка забросила его к доисторическим людоедам — Ушаков не пил такой божественной водки! А если учесть, что последние полгода он не пил вообще ничего путного — у Речных Людей существовал слабо хмельной напиток, вроде фруктовой браги, но Димка от него не пьянел, а маялся изжогой — то лучшей водки нельзя было даже вообразить! Воистину, райское наслаждение!

Третью рюмку Упырь закусил обстоятельно — бутербродом с икрой, а под четвёртую соорудил шашлык. Большое Облако работало как швейцарские часы — стоило Димке подумать о шашлыке, и перед ним тут же возник мангал со скворчащими над пылающими углями, нанизанными на шампуры кусочками умопомрачительно пахнущей баранины. Под такую роскошную закусь, естественно, потребовалась вторая бутылка — Ушаков не заметил, как напился до потери сознания.

Очнувшись, Дмитрий с удовольствием обнаружил, что не испытывает никакого похмелья — то ли и вправду выпитая водка была волшебной, то ли Большое Облако лучше всякого профессора заботилось о его здоровье: ни тошноты, ни головной боли, ни даже лёгкого дрожанья рук.

Оглядевшись по сторонам, Упырь не заметил никаких следов бывшей пьянки: ни пустых бутылок, ни потухшего мангала, ни разбросанных шампуров с недоеденным мясом — приютившую его девственно-зелёную поляну окружал благоухающий дивный сад с раздающимися повсюду птичьими голосами. Эдем — да и только! Впрочем…

…недоверчивый уголовник подумал о кружке холодного пива, и она тут же явилась — надо же! Эта супербаба Ольга ничуть не врала, говоря, что ему здесь не будет отказа в еде-питье. Дескать, стоит лишь пожелать — и правда! О какой выпивке или закуске он ни подумает — они появляются, как по щучьему веленью! Да ещё — в музыкальном сопровождении: соловьи, жаворонки и прочие пернатые так и рассыпаются в мелодичных трелях!

После второй кружки отменного пива Димка расчувствовался и, сотворив семиструнную гитару, под собственный аккомпанемент приятным баритоном спел «Мурку», «По тундре, по железной дороге», «Течёт речка по песочку», «Будь проклята ты, Колыма», «Когда качаются фонарики ночные» и ещё несколько песен соответствующего репертуара.

Удовлетворив эстетические запросы и выпив третью кружку восхитительного райского эликсира, Ушаков почувствовал, что до смерти хочет бабу — чёрт! Богиня-Ольга предупреждала, что Большое Облако будет выполнять не все его требования, что за иные пожелания он вполне может схлопотать по шее, а блудить в раю, надо думать, не полагается? С другой стороны… ни сама Ольга, ни все её спутники отнюдь не святые… а этот двухметровый мальчишка Олег — вообще! Сотворил себе сразу двух тёлок и хоть бы хны! Гребёт их и в ус не дует! А он, спрашивается, Димка Ушаков — чем хуже этого переростка?

Для храбрости выпив большую рюмку водки, Дмитрий закрыл глаза и представил себе ядрёную молодую девку в натуральном виде — как на развороте «Плейбоя». И сразу же почувствовал, что вокруг его шеи обвились нежные женские руки, и услышал жаркий нетерпеливый шёпот: Димочка, родненький, раздевайся! Я вся горю, я сейчас кончу — скорее!

Открыв глаза, Ушаков первым делом увидел большегубый порочный рот с высунувшимся кончиком языка — ну, стерва! Хоть бы минуту покочевряжилась для вида — нет же! Сама лезет на мужика! Того и гляди — засосёт с проглотом!

Дмитрий схватил за плечи навалившееся на него голое, синеглазое, рыжеволосое, бело-розовое чудовище и попытался отстранить бесстыжую девку хотя бы на расстояние вытянутых рук — тщетно! Силы и настойчивости этой гурии было не занимать — Ушаков не успел оглянуться, как был раздет, повален на траву и форменным образом изнасилован сексуальной маньячкой. Ни фига себе — райские нравы! Любовь небожительницы! Да на земле самая последняя «прости господи» не позволит себе ничего подобного! Разве что — за отдельную плату. А тут…

(Ушаков не догадывался, что нетерпение небожительницы вызвано отнюдь не повреждением райских нравов, а его, Димкиным, сексуальным голодом — который неизбежно передался измышленной им гурии.)

Утолив животную страсть, Упырь плотно прижался к нагому женскому телу и забылся в сладкой истоме: баю, баюшки, баю, не ложися на краю, а не то придёт телушка и возьмёт тебя за ушко… ну, и пусть! Она телушка, а он — бычок! Вот возьмёт и боднёт в бочок! Благо — ещё остались силы.

Убедившись, что сбережённые за полгода силы не до конца сгорели в пламени первой любовной битвы, Ушаков дал понять развратной небожительнице, кто здесь хозяин! Затрахал бесстыжую гурию до поросячьего визга! Вернее: Дмитрию так казалось, а кто кого в действительности затрахал до поросячьего визга — вопрос. Главное, сей процесс понравился и человеку и придуманному им фантому. Увы, человеку — мужчине-уголовнику — никакое, равенство с женщиной не могло понравиться надолго. Особенно — равенство в сексуальных отношениях: женщина, по твёрдому убеждению Ушакова, могла являться только принимающей (страдательной) стороной — объектом если не прямого, то завуалированного насилия. Сама же тащить мужика в постель она имела право только за деньги — будучи профессиональной проституткой — во всех других случаях бесстыжей бабе следовало давать укорот. Однако, попробовав доходчиво разъяснить развалившейся на траве голой развратнице, кто здесь главный, Димка схлопотал первую плюху.

Спросив у гурии, как её зовут, и получив в ответ лишь недоумённое хлопанье ресницами, Упырь рассердился и коротко врезал этой непроходимой дуре по сопатке. Вроде бы, несильно, но из глаз Дмитрия посыпались искры, а из носа побежала розовая юшка — ни хрена себе! Эта сучка — что: профессиональная каратистка? Ведь он даже не заметил ответного удара!

Между тем, оконфузившая матёрого блатаря юная небожительница, как ни в чём ни бывало, продолжала лежать на спине, невинно вылупив на Димку небесно-синие зенки. Ушакову сделалось несколько не по себе: никакая каратистка не могла бы провести столь молниеносный удар, а тем более — так неуследимо быстро вернуться в исходное положение. Что же… получается — он сам себя двинул по носу? Ведь на роже у этой сучки ни синяка, ни царапины, а, между тем, его кулак явственно почувствовал упругую человеческую плоть… выходит — свою плоть? Чёрт бы побрал это грёбаное Большое Облако со всей его райской механикой! Нос, небось, на сторону, да и кровища…

Подумав об ущербе, непонятно каким образом причинённым его лицу, Дмитрий вдруг обнаружил, что нос почти не болит, а главное, нет никакой крови — даже и вытекшей. Чудеса в решете, да и только!

Заодно Ушакову пришло в голову, что выдуманная им тёлка, не назвав своего имени, вовсе не собиралась его сердить — действительно? Как она могла назвать несуществующее имя?

— Вот что, — подумав ещё немного, произнёс Упырь, — ты будешь Марусей… А также, — добавил он, спохватившись, — Маруськой, Машкой, Манькой, Манечкой.

— Я знаю, Дима, — как ни в чём ни бывало, отозвалась лежащая на траве нагая гурия, — у меня просто не было имени, а когда ты мне его дал, то теперь я знаю, что меня зовут Марией. А Маруся и всё остальное — это производные.

— Ишь, сучка — умная! — забыв об осторожности, вскипел Ушаков, — знаешь, и молчи себе в тряпочку! Учти, Манька — будешь умничать, схлопочешь по роже.

— Нет, Димочка, я не умная, — невозмутимо заметила небожительница, — я просто знаю всё, что знаешь ты — и немного больше. Всё, что ты когда-то учил в школе, о чём прочитал в книгах и газетах, что услышал от людей или по радио, увидел по телевизору — то есть, всё, что ты когда-то знал и забыл, я помню.

— Заткнись, сучка! — взбешённый невозмутимым, (как ему показалось, наглым) тоном дерзкой гурии, вспыльчивый Ушаков напрочь забыл только что полученный им урок, — вот тебе, гадина, получай!

Скорчившись пополам от пинка в солнечное сплетение, Упырь возблагодарил Бога, что не успел надеть солдатских ботинок — нетрудно представить, какой страшный удар получил бы он в этом случае! Но и босой ногой тоже вышло не слабо — не меньше минуты Димка с выпученными глазами ловил воздух открытым ртом — уууууууу, стерва!

— Димочка, тебе плохо?

Когда этот участливый вопрос дошёл до сознания продышавшегося Ушакова, то, прорычав нечто нечленораздельное, Упырь бросился прочь: ещё и издевается гадина! Да случись подобное на земле — стёр бы подлюку в порошок! Измолотил до потери пульса! А скорее всего — убил бы! При его-то бешеном нраве…

(В этой связи следует заметить, что бешеный нрав проявлялся у Димки Ушакова далеко не всегда, а только с теми, кто заведомо слабее его, в основном — с малолетками.)

С разбега влетев в цветущий сиреневый куст, Упырь опомнился и посмотрел назад: у-у, сучий потрох! Лежит себе эдаким невинненьким ангелочком и приветливо машет ему рукой: дескать, куда ты, Димочка? Возвращайся, видишь, я жду?

«Жди, жди, подлюка, — подумал Упырь и витиевато выматерился, — вот сейчас развоображу тебя сучку, будешь знать!»

Закрыв глаза, Ушаков представил, что на поляне никого нет, а когда их открыл, то выматерился ещё раз: чёрт бы побрал это Большое Облако! У него, как у человека, попросили нормальную бабу, а оно подсунуло какую-то сумасшедшую каратистку! А главное — не хочет забирать назад!

(Дмитрий больше не сомневался, что вымышленная им райская гурия — каратистка высшего класса, которая умеет наносить такие молниеносные удары, что их нельзя заметить. Ведь если самому себе заехать кулаком по носу физически вполне возможно, то пальцами ступни ударить в солнечное сплетение — извините! Чтобы совершить сию выдающуюся глупость — нужны пластилиновые ноги!)

Поняв, что по честному ему с небожительницей не совладать, Упырь решил извести её хитростью. Как ни в чём ни бывало вернувшись к лежащему на траве нагому райскому созданию, Димка предложил выпить за любовь и соорудил роскошный стол — с коньяком, шампанским, ликёрами, чёрной икрой, поросёнком с хреном, белужьим балыком и прочими яствами и напитками.

Мария, не обращая внимания на свою наготу, поднялась с травы и села на сотворённый Ушаковым стул; это Упырю не понравилось — он, чёрт возьми, не извращенец нудист, чтобы сидеть за столом с голой бабой! — и Димка представил на небожительнице белое свадебное платье, которое тут же скрыло её дразнящее тело.

Райская гурия с видимым удовольствием ела человеческую пищу и не отказывалась от постоянно наливаемых ей Ушаковым ликёров, коньяка, шампанского. Пила их как воду — с тем же эффектом: не пьянея. Вообще-то, для затеянного Упырём требовалось не столько напоить, сколько отвлечь Марию, и это, в конце концов, ему удалось: улучив момент, когда женщина, любуясь закатом, повернулась к нему спиной, Ушаков схватил полную бутылку шампанского и этой стеклянной палицей изо всех сил ударил небожительницу по затылку — крак! На миг полыхнув в Димкиных глазах тысячью солнц, закат разом погас — Упырь провалился в первозданную тьму.

— Никогда больше, Димочка, так не делай, — дошло до Ушакова из бездны, — я как увидела — ужас! У тебя же у бедненького не просто раскололся череп, а мозг вывалился наружу. Это же надо — до такой степени ненавидеть людей! В том числе — и себя.

(Потом, когда к нему вернулась способность соображать, вспоминая слова райского создания, Упырь решил, что Маруся не права: люди, как таковые, были ему до лампочки; ненавидел он только ментов, сук, пидоров, инородцев, мигрантов или козлов, имевших неосторожность вызвать его гнев, и уж, в любом случае — не себя. Да, не сказать, чтобы себя он особенно любил, но, тем не менее, всеми силами старался избегать страданий и получать удовольствие — собственно, ради того и жил… воровал, грабил, насиловал, мучил, убивал… будучи твёрдо уверенным, что и все другие делали бы то же самое, имей они достаточно смелости, хитрости, силы, ловкости…)

Лёжа ноющим затылком на коленях Марии и слушая её нежные утешения и ласковые укоры, Димка Ушаков плакал от бессилия и жалости к самому себе — чёрт побери эту сучку Ольгу и её грёбаное Большое Облако! Довели до ручки! Не просто унизили — морально раздавили! Уж на что несладко было у людоедов, но здесь в тысячу раз хуже! При немыслимом материальном изобилии — полная духовная нищета: тобой же созданной бабе не можешь съездить по роже! Что, спрашивается, делать в таком мире: жрать, пить да без конца трахать развратную тёлку? А покуражиться? Поизгаляться над малолеткой? Замочить фраера? Грохнуть богатенького Буратино? Да даже элементарно — сорвать банк?

Конечно, у людоедов в этом отношении тоже было не разгуляться, но ведь у них — временно. Ведь стоило повертеться среди Речных Людей — начали открываться весьма заманчивые перспективы. А через полгода — вообще! Не его бы грёб Повелитель Мёртвых, а он, Упырь, в хвост и в гриву драл бы всех юных дикарочек! Ведь люди всегда люди, и для них всегда главное — власть. Когда ты на верху — ты всегда прав, и чем выше стоишь, тем больше у тебя возможности топтать слабых, являя, так сказать, свою самость. Да, в прежней жизни Димке Ушакову никогда не удавалось забраться достаточно высоко, как правило, над ним всегда нависал какой-нибудь уголовный авторитет, но подсиживать вышестоящего — тоже кайф, и немалый. А здесь… здесь…

…ощущая затылком тёплые, мягкие бёдра Марии, Упырь смотрел в темнеющее небо и не видел выступающих на нём звёзд: слёзы застилали глаза — весь мир для Димки Ушакова сосредоточился в его раздавленном Ольгиной подлостью сердце: надо же! Эта баба, которая больше чем богиня, создала для него такое изобилие, что хочется волком выть! О чём ни подумаешь — всё по первому требованию: ешь, пей, сколько угодно трахай бесстыжую тёлку — у, сучка! Всё материальное — и ничего духовного: ни самому пострадать, ни всласть помучить другого! Ни прогнуться под сильным, ни раздавить слабого! Да разве же это жизнь! Когда единственное, что есть в человеке духовного — воля к власти — не может реализоваться здесь ни в малейшей степени!

И словно бы продолжая издеваться над Упырём, Мария, нежно гладя его по лицу, вкрадчиво нашёптывала: если хочешь, Димочка, можешь меня немного побить — тебе самому не будет больно.

Этого только не хватало! Он — что, извращенец, чтобы играть в садомазохистские игры? Лупить бабу, которой его побои доставят удовольствие? Фигушки! Зачем колотить тёлку, если она знает, что ты не можешь её не только убить, но даже и изувечить? Ведь главное — не боль, главное — страх! Не зря же в Писании чётко сказано: да убоится жена своего мужа! А кто же убоится лёгких затрещин, массирующих шлепков да шуточных тумаков? Ишь, размечталась, — можешь меня немного побить, — как же! Нашла извращенца! Вот если бы он мог изуродовать её, как Бог черепаху — сломать рёбра, отбить селезёнку, почки, свернуть на сторону рыло — другое дело! Измудохал бы с удовольствием, чтобы на век запомнила, кто здесь главный! А так… так…

Сломленный великодушием Марии Димка Ушаков несколько раз судорожно всхлипнул и заснул, а когда проснулся, то не нашёл ничего лучшего, чем уйти в длительный запой: на неделю, на месяц, на год, а может быть, и на сто, и на тысячу лет — в этом грёбаном Большом Облаке совершенно терялось чувство времени.

Когда водка настолько вошла в метаболизм перестроившегося Димкиного организма, что перестала доставлять забвение, протрезвевший Упырь с тоской глянул на полчище придуманных им по пьянке девочек-малолеточек, забавных уродцев, бесенят, порхающих ангелочков и прочей нечисти — Господи! Что ему делать с этим сонмом обожающих его порождений пьяной фантазии? Ведь развоплотить их он не в силах, а всякий из придуманных им фантомов так и лезет с проявлением своей безумной любви — тьфу! Бесстыдники и бесстыдницы, извращенцы и извращенки — кыш! Ага… чёрта с два они теперь от него отвяжутся! Не зря Маруся, за время его тысячелетнего запоя ставшая чем-то вроде жены-домоправительницы, постоянно нашёптывает, что он в ответе за тех, кого создал — что он им и мамочка, и папочка, и работодатель, и массовик-затейник — у, сучка! Нашла, понимаешь ли, шоумена! А они всё лезут и лезут со своей дурацкой любовью… чёрт! Чем бы занять эту шальную кодлу? А если?..

…и Ушакова осенило: вообразив алмазный трон, Димка взгромоздился на него, а весь сонм обожающих его фантомов, трижды возгласив, — слава Упырю! — рухнул ниц и, повиляв задницами, крылышками и хвостами, стал на колени. Затем, дружно взревев, — велик Упырь! — все снова пали лицами на мощёную изумрудами, сапфирами и рубинами площадь… и в другой раз… и в третий… и Димке это весьма понравилось… и Упырь понял, что на ближайшие сто лет обеспечил себе недурственное времяпрепровождение…

* * *

Постоянное Верховное Собрание «Кси» цивилизации — Высшему Совету «Эта» цивилизации.

В ответ на Ваш запрос сообщаем, что нам ничего неизвестно о двусторонних контактах Большого Облака с Арбитром. Согласны с Вами, что мы до сих пор недооценивали размерность этого ассоциированного Члена нашей цивилизации — она действительно может достигать двадцать пятого, двадцать седьмого уровней сложности. Однако для прямых двусторонних контактов с Арбитром необходим, как минимум, тридцатый уровень организации Управляющего Менталитета, какового «Эта» и «Кси» цивилизации в лучшем случае могут достичь только в четвёртой фазе следующей Квазипульсации. Предполагать же, что Большое Облако уже вышло на тридцать первый уровень самоорганизации, у нас нет ни практических, ни теоретических предпосылок. Практически — по нашим наблюдениям — не выявлено ничего, указывающего на высший, чем двадцать седьмой, уровень Ментальности Большого Облака. Да, здесь не исключена возможность ошибки, но есть теоретические соображения накладывающие ограничения на размерность всех, принадлежащих к Системе, объектов. А именно: всякий объект выше тридцатого уровня сложности не может принадлежать Системе. С этим (вытекающим из фундаментальных принципов симметрии многомерных континуумов) выводом согласны как «Эта», так и «Кси» цивилизации, а поскольку Большое Облако, какова бы ни была его истинная размерность, находится в Системе, то его уровень сложности следует считать недостаточным для двустороннего обмена информацией с Арбитром.

Относительно зарождающейся на базе психосимбиота «Ольга+» Четвёртой Сверхцивилизации непосредственно от Большого Облака нами получено уведомление, что вышепоименованный психосимбиот не собирается ограничиваться возвращением к положительному квазибытию погибшей моноразумной расы пятой планеты звезды F8, а намерен «воскресить» все, когда-либо существовавшие в Системе, разумные расы — в том числе и самоуничтожившиеся. Есть все основания рассматривать подобные действия как нарушение Концепции Невмешательства, но поскольку, в отличие от Большого Равновесия, данная Концепция не вытекает из Центрального Логического Постулата и, следовательно, не затрагивает основ существования Системы, то наша цивилизация не считает нужным препятствовать психосимбиоту «Ольга+» в осуществлении этой попытки. О предполагаемом нарушении Концепции Невмешательства Большим Облаком и психосимбиотом «Ольга+» наша цивилизация информировала Арбитра, что, по нашему мнению, является достаточной мерой противодействия планирующемуся некорректному эксперименту.

Исходя из выше сказанного, Постоянное Верховное Собрание «Кси» цивилизации предлагает Высшему Совету «Эта» цивилизации обратиться к Арбитру с совместным заявлением по поводу наметившейся тенденции, а именно: предложить не считать отныне Большое Облако ассоциированным членом «Кси» цивилизации, а определить его как самостоятельную Сверхцивилизацию. Далее: предложить считать психосимбиот «Ольга+» частью этой Сверхцивилизации, так как без активной поддержки Большого Облака метасознание аборигена третьей планеты звезды G2 Ольги ни в коем случае не могло бы образовать ядро формирующейся самостоятельной инвариантной Системы.

Глава 10. Храмина из драгоценных камней. Совесть — дочь сострадания. Розги для Арбитра, или Философия общего дела. Третья волна преображения — Он искупил вину

«Дематериализовав» последних монстров и таким образом «запечатав» Маргинальные Структуры в отрицательных псевдоконтинуумах, Ольга и её друзья вернулись в Большое Облако. Прежде чем приступить к созиданию Новой Вселенной, требовалось заплатить по старым счетам. Вернее — по одному оставшемуся: следовало определиться с Дмитрием Ушаковым — что делать с этой криминальной мордой: вернуть к людоедам или оставить в раю?

И то и другое для психосимбиота «Ольга+» не представляло ни малейшей сложности, но вот для человека Ольги являлось проблемой: нечаянно переместив Ушакова сначала за четыре тысячи лет до нашей эры, а затем удалив его из земного мира вообще, жена Ивана Адамовича чувствовала свою ответственность и перед этим бедолагой уголовником, и перед Речными Людьми, и перед группой Шамиля, и перед Юрием Меньшиковым. Конечно, разумнее всего было бы оставить Упыря в раю, но… вечность без благодати — вынесет ли её человек напрочь лишённый творческого начала? Не превратиться ли за какую-нибудь жалкую тысячу лет в законченного идиота? Или она ошибается, и у Дмитрия глубоко под спудом бьётся исследовательская жилка? И в этом случае он сможет осилить вечность?

Представшее глазам Ольги и её друзей бредовое сооружение из гигантских драгоценных камней заставило усомниться женщину: полноте! Они отсутствовали меньше двух дней, а Ушаков уже успел так накуролесить!

А когда из чудовищно огромной храмины грянуло многоголосое: «слава Упырю!» и через небольшой промежуток времени — «Упырь велик!», Ольга поёжилась: ни фига себе! Если Димка всего за два дня чокнулся до такой степени, что будет с ним через три, четыре года?

И хотя Большое Облако тут же телепатировало Ольге, что для Ушакова прошло не два дня, а две тысячи лет — это нисколько не обнадёжило женщину: нет! Вечность для Димки — непосильное бремя!

Да, но возвращать Упыря на Землю? Не говоря о том, что даже для людоедов он не подарок, как быть с созданными Дмитрием фантомами? И хотя Ольга знала, что почти все измышленные Ушаковым уродцы не наделены индивидуальным сознанием, а образуют нечто вроде квазимоноразумной расы, это никоим образом не лишало их права на жизнь. Тем более, что помимо мыслящих в унисон девочек-малолеточек, бесенят, ангелочков, карликов, великанов и совсем ни на что не похожих насекомоподобных тварей Ушаков измыслил трёх наделённых индивидуальными сознаниями женщин — до того, как у него начались галлюцинации, вызванные неумеренным потреблением алкоголя. И от этих трёх женщин за две тысячи лет родилось шесть тысяч детей — которые, слава Большому Облаку, оказались бесплодными. Да… но с какой стати Большое Облако вообще допустило этот демографический взрыв? Ведь она, Ольга, оставляя Упыря в раю, всецело положилась на благоразумие этой, ментально с ней тесно связанной, Сверхцивилизации? Или её метасознание и сверхразум Большого Облака, несмотря на существующую между ними постоянную телепатическую связь, всё-таки не до конца понимают друг друга? И ей, Ольге, ни с кем не удастся разделить ответственность за судьбу нечаянно ею похищенного Дмитрия Ушакова?

Большое Облако, оправдываясь в затеянном им эксперименте по социализации Упыря, телепатировало Ольге, что теперь оно несёт равную с нею ответственность за духовное преображение этого исключительно бездуховного типа. И что не надо расстраиваться, видя плачевные результаты первых двух тысяч лет эксперимента — вздор! Обезьяне и той, чтобы превратиться в человека, потребовалось не меньше пяти миллионов лет. А ведь она начинала, так сказать, с чистого листа. Другое дело, убеждённый в своей правоте паразит-уголовник — да ему, чтобы пробудилась совесть, может не хватить и пятидесяти миллионов лет. Конечно, совесть, как дочь сострадания, даже у законченного мерзавца может проснуться в любой момент — здесь невозможны никакие прогнозы — однако без страшных душевных потрясений такое случается крайне редко. А поскольку никто не имеет права провоцировать душевные катастрофы у мало-мальски разумных существ, то оно, Большое Облако, избрало медленный путь, ограничив Ушакова в возможности вредить ближним, даже — фантомам. И неважно, что этот путь может занять многие миллионы лет, ведь Дмитрий его будет проходить в инвариантном континууме, и как только у него родится чувство сострадания и заговорит совесть, то Ольге не составит никаких проблем или вернуть Ушакова на Землю, или оставить при себе, в качестве одного из Строителей Нового Мира.

Н-да…

Большое Облако постаралось, ничего не скажешь…

Вот только, выслушивая его аргументы, Ольга обзывала себя безответственно дурой: столь безоглядно довериться не просто негуманоидному, но, в сущности, неживому разуму — будь он хоть двадцать седьмой размерности! — вопиющая глупость. Достаточно услышать, как из огромной храмины доносятся тысячеголосые вопли «слава Упырю!» и «Упырь велик!», чтобы понять: в результате затеянного Большим Облаком эксперимента, Димка Ушаков полностью сошёл с ума.

Однако, прочитав Ольгины мысли, Большое Облако возразило: нет, Дмитрий не сошёл с ума, просто возгласы «Упырь велик» и «слава Упырю» напрямую стимулируют центр удовольствия в его мозгу, и это неописуемое блаженство, соответственно, передаётся славящим Ушакова фантомам — к обоюдному восторгу сюзерена и его вассалов. Ибо только через восторг временного коллективного безумия абсолютный эгоцентрик Дмитрий сможет в конце концов осознать, что другие — столь же самоценные личности, как и он: видят, слышат, страдают, живут, надеются.

И хотя Ольге эти доводы показались сомнительными, ничего лучшего — даже в качестве психосимбиота «Ольга+» — она не могла придумать: пока у Дмитрия не проснётся совесть, ему нет места на Земле. Даже — среди самых диких дикарей. Искусственно «привить» Ушакову чувство сострадания? Да, но такая грубая «селекция» — это же насильственное изменение психотипа. Покушение на ментальную свободу личности. И?.. Согласиться с Большим Облаком? Которое не нашло ничего лучшего, как даровать Упырю миллион лет неземного кайфа?

— Нет, Оленька, так нельзя, — в обмен мыслями между психосимбиотом «Ольга+» и Большим Облаком вмешался Иван Адамович, — ведь Дмитрий, по сути дела, сидит на игле. Да ещё на какой! Ведь крысы, которым вживляют электроды в центры удовольствия, не едят, не пьют, а только нажимают на педаль, чтобы получить стимулирующий разряд. И если их вовремя не отрывают от этого занятия, то умирают с голода. Конечно, Дмитрию такая смерть не грозит, Большое Облако обеспечивает его организм всем необходимым для бесконечной жизни, но… понимаешь, Оленька, по-моему, на земле вот-вот грядёт эра абсолютного наркотика, который будет напрямую стимулировать центр удовольствия — химически, электрически, гипнотически или ещё как, неважно. И это станет таким нелёгким испытанием для человечества, что все современные проблемы с наркотиками и наркоманией покажутся сущим пустяком — ещё бы! Вживи себе электрод и без конца вкушай райское блаженство! Ну, до тех пор, пока в немыслимом наслаждении не умрёшь от голода. И то, что Дмитрий уже тысячу лет ловит этот бесовский кайф… знаешь, Оленька…

— Знаю, Ванечка, — отозвалась Ольга, — да, на земле наркотик, напрямую стимулирующий центр удовольствия, принесёт кучу бед — согласна. Но здесь — другой случай. С одной стороны, Дмитрий здесь под контролем — ничего непоправимого ни физически, ни психически с ним не произойдёт. А с другой — контроль, осуществляемый Большим Облаком, это внешний контроль, к которому Ушаков худо-бедно приспособился ещё в прежней земной жизни, наловчившись обманывать контролёров. Следишь, Ванечка, за моей мыслью?

— Слежу, Оленька, — согласился Иван Адамович, — но пока не вижу в ней ничего нового — ну, такого, чего бы я не знал раньше. Допустим, многотысячелетнее сидение на игле здесь, в Большом Облаке, не принесёт Дмитрию большого вреда — а дальше? Бог знает, сколько миллионов лет он будет стимулировать себя кодовыми словами «Упырь велик» и «слава Упырю»? Ведь это же полный застой, никакого движения! Ведь, насколько я понимаю, для возвращения Ушакова на Землю, необходимо, чтобы у него пробудилась совесть. А я что-то ни разу не слышал, чтобы у наркомана, кроме желания принять дозу, существовали другие чувства. Тем более — такие сложные и неоднозначные, как совесть. Нет, Оленька, здесь что-то не так. И ты, и Большое Облако, кажется, перемудрили…

— Возможно, Ванечка, — согласилась Ольга, — дело в том, что эта проблема не имеет рационального решения. Ведь и сострадание, и совесть — чувства в значительной степени иррациональные. Или, если угодно, настолько сверхрациональные, что для их осмысления необходим интеллект Арбитра. И не попади Дмитрий в Большое Облако по моей вине — ей Богу, послала бы его к чёрту! Оставила бы навечно в алмазном дворце слушать напрямую стимулирующие центр удовольствия возгласы «Упырь велик» и «слава Упырю». Для уголовника — не худшая участь. Увы, Ванечка, не могу…

— Оля, — вдруг в унисон промыслили Шарик и Монстрик, — а почему бы не соединить сознание Дмитрия с моноинтеллектом Взыи? Ведь тогда разом снимутся все проблемы — выйдя на седьмой уровень континуума, он ужаснётся злу, переполняющему его душу.

Не успела Ольга ответить допотопным чудовищам, как в её голове кристаллизовалась чёткая мысль Ирката:

— Богиня, позволь мне убить Димку! Нет, я знаю, что в Стране Вечного Лета убить никого нельзя, в стране Вечного Лета нет смерти, но ведь ты же можешь вернуть меня с ним на землю? Я — быстро: один удар ножом, и Димка окажется в Стране Вечной Зимы.

— А что, Оля, — иронически хмыкнул Сергей, — позволь переполненному состраданием Иркату на минуточку уединиться с Упырём? Этот совестливый юноша мигом избавит Ушакова от наркотической зависимости! Попутно решив все, связанные с социализацией уголовника, проблемы. А выдуманных Упырём фантомов ты наверняка сможешь «переключить» на себя — несколько тысяч призраков, подумаешь! В населённой покойниками Новой Вселенной они будут очень даже на месте.

— Серёжа, — чтобы подчеркнуть значение излагаемой ею мысли, Ольга, отказавшись от телепатии, заговорила на родном языке, — по-моему, ты ещё не сделал свой выбор. Возможно, тебе со Светочкой действительно стоит лет на двадцать, тридцать вернуться на землю — в ту благословенную Россию, в которую твоя жена влюбилась с первого взгляда? Нет, погоди, — заметив, что Сергей хочет ей возразить, Ольга пресекла эту попытку, — дай я договорю. Я вовсе не имею ввиду, что тебе, как Иннокентию Глебовичу, необходимо сподобиться особенной благодати. Понимаешь, Серёжа, — Ольга на секунду запнулась, подыскивая необидные слова, — ты, в глубине души, до сих пор ещё не смирился с дарованным мне Арбитром метасознанием. — Да, — вскинув голову, Ольга обратилась ко всем присутствующим, — мне только сейчас открылось, что Арбитр сыграл решающую роль в образовании психосимбиота «Ольга 47». Когда, будучи в Х-мерном континууме, Сорок Седьмой случайно перехватил моё сознание и пошёл «в разнос», не сумев адаптироваться к чужой ментальности, только Арбитр смог сохранить мой разум — ни «Эта», ни «Кси» цивилизациям не удалось бы справиться с этой задачей. В общем, без вмешательства Арбитра в результате практически невероятного стечения обстоятельств имелись бы умалишённая баба и свихнувшийся искусственный интеллект. Так вот, — Ольга вновь обернулась лицом к Голышеву, — в образовании у меня метасознания нет никакой моей личной заслуги — ни духовно-умственного труда, ни природных дарований. Я, Серёжа, говорила тебе об этом ещё зимой и повторяю сейчас: я ни при чём, слепой случай — и всё. Но это — не главное. Главное, Серёжа, из-за чего я подумала, что тебе, прежде чем принять участие в строительстве Нового Мира, следует ещё лет двадцать, тридцать пожить на Земле — твоё отношение к Иркату. Твоя неспособность оценить его высокие нравственные нормы. И идущее отсюда постоянное подтрунивание над юным «дикарём».

— Погоди, Олечка, — перебив Ольгу, за мужа заступилась Светлана, — ведь Иркат действительно хочет убить Диму Ушакова. А ты говоришь о его высоких нравственных нормах — ничего себе, нравственность! Чуть кто-то тебе не по сердцу — сразу его ножом! Да, понимаю, у доисторического юноши другие принципы, чем у наших современников, но ведь не до такой же степени…

— До такой — Светочка! — энергично возразила Ольга, — ведь от Ирката до Христа — четыре тысячи лет! Скажи, откуда знать неолитическому юноше, что надо любить ближнего, как самого себя? Ведь подавляющее большинство из нас, живущих через две тысячи лет после Спасителя, знают эту заповедь умом — не сердцем! Ведь если бы мы её знали сердцем — каким замечательным был бы наш мир! Прости, Света, отвлеклась, — заметив, что её занесло, продолжила Ольга более спокойным тоном. — Так вот: нравственные нормы и принципы Ирката соответствуют представлениям Речных Людей о месте и роли человека в мире. И какими бы они нам ни казались дикими и жестокими — они есть, вот что главное. Да, по нашим меркам, чувство сострадания у Ирката в самом зачатке, но ведь это — по нашим меркам. Ведь этот юноша, в состоянии аффекта убив домогавшегося его насильника, позаботился о сражённом им воине — обеспечил его душу необходимыми в посмертии плотью и кровью. Да, в значительно степени — боясь мести покойника, но также и потому, что пожалел убитого. Вот, Светочка, в чём основное отличие Ирката от Ушакова: у дикаря есть внутренние нравственные запреты, у уголовника их нет. Я не говорю о людях случайно совершивших преступления, я имею в виду, так сказать, идейных уголовников — блатных. К каковым, увы, относится Ушаков.

В затеявшейся после этих Ольгиных слов всеобщей дискуссии, в которой приняли участие не только люди, но и фантомы, монстры, «Уазик» и даже Большое Облако, были высказаны любопытные гипотезы о происхождении и сущности таких сложных чувств, как вина, стыд, сострадание, совесть. Но, кроме афористической формулировки, что стыд — сын страха, а совесть — дочь сострадания, ни до чего особенно интересного спорящие не договорились. Можно, пожалуй, выделить не лишённое интеллектуального изящества предположение Ивана Адамовича, что стыд и совесть объединяет чувство вины — из-за схожести испытываемых грешниками нравственных страданий — и всё. Каким образом, не изменяя его психической сути, можно сдвинуть Ушакова с позиции абсолютного эгоцентризма, из всех этих мудрствований оставалось по-прежнему неясным. Из сверкающей рубинами, изумрудами и сапфирами гигантской храмины через небольшие промежутки времени по-прежнему раздавались троекратные возгласы: «слава Упырю» и «Упырь велик».

Самые радикальные выводы из состоявшейся дискуссии сделал, пожалуй, Иркат. Одной рукой обнимая за плечи совершенно растерявшуюся в раю Лигайду, другую руку юноша вытянул в направлении фантастического сооружения и произнёс:

— Богиня, я больше не хочу убивать Димку — зачем? В Стране Вечной Зимы ему будет лучше, чем в этом большом-большом-большом Доме. Без конца слушать одно и то же — ни Бранка, ни Увар не придумают муки страшнее. Богиня, оставь Димку в этом Доме, и его душа скоро сама уйдёт из тела. И Димка станет живым мертвецом. Жаль только, — дикарское воображение юноши не могла не поразить огромная, сложенная из драгоценных камней храмина, — что нам нельзя будет жить в этом большом-большом и красивом-красивом Доме. Настоящим людям нельзя быть рядом с живым мертвецом, потому что он может съесть их души.

Значительно дополнив существующую у Речных Людей концепцию посмертного воздаяния, Иркат, чрезвычайно довольный высказанной им идеей, вопросительно посмотрел на Ольгу: мол, как? Одобряешь? Ведь, правда, Богиня, я умею служить не только руками, но и головой?

Ольга одобрила мысль Ирката в той части, где юноша отказывался от идеи убийства Дмитрия Ушакова, заметив по поводу остального, что не людям определять меру загробного воздаяния. Тем более, что Ушаков сейчас жив, здоров, и вопрос не в том, что ждёт Димку в посмертии, а в том, оставить ли его здесь или вернуть на Землю. Вообще, если посмотреть непредвзято, складывается забавная ситуация: нечаянно похитив отморозка Упыря, они вынуждены или «приговорить» его к райскому блаженству, или мучаться угрызениями совести из-за неумения устроить судьбу нераскаявшегося разбойника.

После оживлённой дискуссии последовала продолжительная пауза, которую прервал виноватый голос Ивана Адамовича:

— Прости, Иркат, старого маразматика. Не только Серёга, но и я, грешным делом, смотрел на тебя как на дикаря — свысока, с эдакой снисходительной усмешечкой: мол, какой спрос с юноши эпохи энеолита? Мол, до чувства сострадания и, значит, до понимания заповеди любви к ближнему ему расти и расти… тьфу! Будто я, родившийся на шесть тысяч лет позже тебя, понимаю эту заповедь должным образом! Прости, Иркат.

Вместо смутившегося Ирката подполковнику Груберу телепатически ответила преисполнившаяся гордости за своего возлюбленного Лигайда. Конечно, девочка не поняла, почему и за что немолодой седовласый воин извиняется перед юношей — у Речных Людей подобное было абсолютно немыслимо — но она почувствовала, что Иркат в Стране Вечного Лета стоит не на последнем месте и, соответственно, порадовалась за своего избранника. Поскольку ответ Лигайды не был облачён в словесную форму, то пересказать его невозможно, а суть сводилась к тому, что её возлюбленный с благодарностью принимает извинение Великого Воина, и в свою очередь почтительно просит простить его за возможное недостаточное уважение к Старшему. Лигайда также попросила прощения у Ивана Адамовича от своего имени за то, что имела дерзость первой заговорить с мужчиной.

После извинения Ивана Адамовича, сконфузившийся Сергей тоже попросил прощения у Ирката, ещё большей гордостью наполнив сердечко Лигайды. Эту чреду взаимных извинений прервал лукавый всхлип Змея:

— О-Олечка, я сейчас расплачусь и тоже начну у всех просить прощения-ааа. Шарик, Монстрик, простите ехидную змею-ууу-ку за то, что глумился над вашим судьбоносным поеди-иии-нком, представив его обыкновенной дра-ааа-кой. «Уазик», прости, что не всегда следовал твоим мудрым сове-эээ-там. Евочка, Лилиточка, про…

— …замолчи, Змеюша! — рассмеявшись, Ольга оборвала паясничание созданного ею Змея, — ты ведь, в отличие от «Уазика», не железный, и тебя очень даже можно хорошенечко «повоспитывать»! Вот сотворю сейчас розгу, и…

— Прости, королева, я больше не буду! Не надо меня «воспитывать», я — само совершенство! — поспешил игриво покаяться Змей и сразу же перешёл на серьёзный тон: — Олечка, а почему ты так беспокоишься о судьбе Дмитрия? Ведь ему здесь очень неплохо. В раю никому не бывает плохо — в раю всем хорошо.

— Хорошо-то, хорошо, Змеюша, — также серьёзно ответила женщина, — только — какой ценой? Ведь Ушаков не крыса, чтобы всё райское блаженство заключалось для него в искусственной стимуляции центра удовольствия. То есть, он-то как раз не против, но…

— Оля, а тебе не кажется, что чрезмерная забота о благополучии ближнего попахивает тиранией? — заполняя паузу, заговорила Света, — вспомни инквизицию, ведь она тоже, заботясь о душах грешников, живьём сжигала их немощную плоть. Да и, вообще, все диктаторы только и делают, что «заботятся» о благополучии своих подданных, мучая и убивая неблагодарных отщепенцев, дабы они не омрачали всеобщего счастья. Да что — правители: спроси Ушакова и он тебе, как дважды два, докажет, что грабил и мочил фраеров для их же блага!

— Светланочка, по-моему, ты утрируешь, — не согласился с женой Сергей, — ведь Оля переживает не из-за того, что не может осчастливить Димку. Дело в том, что его проблема с совестью, точнее, с отсутствием оной, не имеет рационального решения — вот в чём соль. Правда — Оля?

— Правда, Серёжа, — согласилась Ольга, — но и Светочка тоже в чём-то права: излишняя забота о благополучии ближнего до добра, как правило, не доводит. Во всём необходима мера — не дай Бог, навязывать счастье силой. А вообще, — приняв решение, женщина, которая не женщина, воскликнула с девчоночьей непосредственностью, — я, пожалуй, соглашусь со Змеюшей! И с Большим Облаком — от добра добра не ищут! В раю — не в аду: миллион лет Ушаков как-нибудь перебьётся! Так что, дамы и господа — в путь! Нас ждут великие дела!

— Погоди, Оля, — прежде чем последовать за психосимбиотом «Ольга+», Сергей решил окончательно расставить точки над «i», — как я понял, ты уже не ссылаешь меня и Светочку на тридцать лет на Землю — ну, из-за Ирката? Однако, как ты знаешь, я не совсем разделяю твои взгляды на воскрешение погибших цивилизаций — то есть, на возвращение их к положительному бытию в инвариантных континуумах. Конечно, сгоревших разумных «муравьёв» воскресить было необходимо — их неприкаянная ноосфера слишком тесно переплелась с земной. Но зачем, подобно гончим псам, нам рыскать по миллиардам вселенных в поисках следов миллиарды лет назад погибших цивилизаций? Уж если ты такая могущественная, не лучше ли, создавая Новый Мир, населить его Новыми Людьми и прочими Разумными Существами, а не покойниками? А не то, честное слово, попахивает кладбищем…

Выслушав это признание Сергея, Ольга долгим, внимательным взглядом посмотрела на него, готовясь к обстоятельному ответу, ибо знала, что этот вопрос занимает не только Светиного мужа, но и саму Свету, и Ивана Адамовича, и представителей моноразумной расы Взыи — Шарика и Монстрика. Да, для них данный вопрос не имел той остроты и того значения, как для Сергея, и никто не захотел задать его вслух, и, тем не менее, прежде чем сообща браться за очень трудное и очень ответственное дело, следовало убрать все закавыки. Поэтому, заговорив с Сергеем, Ольга вместе с тем обратилась ко всем присутствующим.

— Серёжа, начинать с чистого листа — всегда много охотников. А вот поправлять испорченное — желающих гораздо меньше. Почему, собственно, и образовались кладбища погибших цивилизаций. Да, конечно, столь печальный итог в значительной степени получился из-за предложенной Арбитром Концепции Невмешательства — согласившись с ней, «Эта» и «Кси» цивилизации отказались от всякой опеки над зарождающимся разумом. Но ведь эта Концепция не носит абсолютный характер, предлагая её, Арбитр допускал минимальные воздействия в критические моменты эволюции — к сожалению, ни «Эта», ни «Кси» цивилизации не захотели взять на себя такой ответственности, пустив всё на самотёк. Арбитр признался мне…

— Погоди, Оленька! — воскликнул Иван Адамович, ты что — имеешь непосредственную связь с Арбитром?

— Да, Ванечка, теперь имею, — скромно ответила Ольга и, как ни в чём ни бывало, продолжила прерванный монолог: — Так вот, Арбитр признался мне, что не удовлетворён реализацией своей Концепции Невмешательства — за четыре квазипульсации миллиарды самоуничтожившихся цивилизаций и всего шестнадцать случаев образования метасознания у индивидуально мыслящих разумных существ. Да и то, во всех этих случаях — включая меня — Арбитр хотя бы немного помог «обмануть» теорию вероятности: слишком ничтожны шансы, чтобы полагаться на слепой случай. Понимаете, — Ольга запнулась и, обведя друзей проникновенным взглядом, понизила голос, — Арбитр, по сути, признался мне, что со своей Концепцией Невмешательства чуть-чуть напортачил, что он виноват перед погибшими цивилизациями, и что с моей помощью хочет исправить эту маленькую ошибку.

— Ни фига себе, маленькая ошибка, — сквозь зубы процедил Сергей, — Оля, скажи этому деятелю…

— Нет, моя королева, прежде, чем говорить, — вставил реплику Змей, — сотвори для него длинную-предлинную розгу. Вот кого необходимо хорошенечко «повоспитывать», а вовсе не меня — невинного небожителя.

— Оленька, — исполненным нежности и тревоги голосом к жене обратился Иван Адамович, — как только ты выдерживаешь такое дикое напряжение? Ведь, насколько я понимаю, даже для Большого Облака общение с Арбитром — проблема. И вдруг — ты… хоть и психосимбиот, а — человек… женщина… любимая… Оленька, пожалуйста, ничего не говори этому сверхсверхсуществу!

— И не скажу, Ванечка, — сразу и мужу, и Змею, и Сергею ответила Ольга, — ибо не имею с ним двусторонней связи. Во всяком случае, — почувствовав, что сейчас что-то произойдёт, поправилась женщина, — пока не имею. Серёжа, а тебе, ну, относительно Новой Вселенной, — в свете близящегося Преображения, Ольга спешила выговорить свою мысль, не заботясь о порядке и связи слов, — слава Богу, что нам не придётся начинать с чистого листа! Ты представляешь, какая бы это была ответственность? Отвечать за своих детей и то — страшно: а за созданный тобою Новый Мир? Да ещё — во всех его инвариантных разветвлениях? Да при том условии, что твоё вмешательство должно быть минимальным — в противном случае это будет уже не самостоятельный Мир, а отражение твоих представлений о Мире? Постоянно видеть страдания и гибель зарождающегося разума — представляешь, Серёжа? Да если в нас есть хоть немножечко сострадания — наши сердца разорвутся миллиарды раз! Конечно, в «воскрешённых» Вселенных тоже будут случаи самоистребления носителей индивидуального сознания, и наша совесть всё равно будет болеть, но, во-первых, они уже однажды погибли, а во-вторых: мы будем иметь возможность «воскрешать» их вновь и вновь. Арбитр пересмотрел свою Концепцию Невмешательства, заменив её Концепцией Минимального Воздействия — только на этих условиях я, Большое Облако и моноразумная раса Взыи согласились помочь ему исправить трагическую ошибку: вернуть расы и цивилизации канувшие в отрицательные псевдоконтинуумы к положительному бытию в Системе. Серёженька, когда я говорю «я», то имею в виду психосимбиот «Ольга+», в состав которого вот-вот…

Ольга не договорила — Большое Облако всколыхнула первая Волна Преображения.

Рухнула придуманная Упырём изумрудно-рубиновая храмина, рассыпался алмазный трон, и вместо них воссиял нетленный Храм Духа. Очнувшийся от многотысячелетнего сна Дмитрий Ушаков рука об руку с Марией, ведомый Анной и Анастасией, в окружении родившихся у него от этих женщин детей и сонма вдруг ставших удивительно прекрасными страшилищ шагнул на пестрящий цветами зелёный луг.

И ни у Ольги, ни у её друзей не осталось никаких сомнений: спящая под тысячелетними наслоениями жестокости и душевной чёрствости у Дмитрия пробудилась совесть.

По Большому Облаку прокатилась вторая Волна Преображения.

Люди, фантомы, монстры, искусственные интеллектуальные образования сделались единосущими и психосимбиоту «Ольга+», и Большому Облаку, и друг другу — все стали всем, но при этом никто не потерял своей индивидуальности: изменившись, каждый остался собою. Зародившееся при соединении человеческого разума и искусственного интеллекта Сорок Седьмого метасознание, вобрав в себя ментальности всех Ольгиных друзей, Большого Облака, а также Дмитрия и созданных им фантомов, вышло на тридцатый уровень континуума.

Третья Волна Преображения создала Новый Мир.

Возрождённая четвёртая планета звезды F8 оказалась в одном из спиральных рукавов одной из сотен миллиардов возникших в инвариантной Системе галактик. Исполненные состраданием и любовью Ольга и её друзья, слившись в одно и вместе с тем каждый оставаясь самим собою, сделались разумом и душой этой Системы. Совесть Арбитра перестала болеть — возродив погибшие цивилизации, Он искупил вину.

2005–2007.

Загрузка...