Прекрасные

2

Вереница карет остановилась перед королевским шатром, на куполе которого вышиты переплетенные хризантемы. Звучат фанфары. Звонят колокола. Я настраиваю линзы бинокля и, прищурившись, разглядываю короля, королеву и их дочь. Они напоминают фарфоровых кукол, в которых мы с сестрами играли в детстве: короля в пурпурных одеждах с облупленным лицом и королеву с погнутой короной, пришпиленной к темным волосам, которые сидели внутри кукольного замка, сделанного из обрезков кипарисового дерева.

Они выглядят совсем как их кукольные копии, только, разумеется, не потрепанно. Королева сияет, словно далекая звезда, и ее кожу, темную как ночь, подсвечивают последние лучи заходящего солнца. У короля борода до пояса цвета меди, а золотые волосы их дочери забраны наверх в прическу, напоминающую пчелиный улей. Раньше я раскрашивала руки и ноги кукольной принцессы каждый раз, когда настоящая принцесса меняла цвет кожи, стараясь не отставать от новостей из желтой прессы, которую тайком от Дюбарри приносила нам мама.

Изображение принцессы блистает на боках аэростатов. Сегодня она белее снега, как и ее отец, но с персиково-розовыми веснушками, искусно рассыпанными по маленькому носику. Я хочу быть той, кто делает их всех красивыми, быть избранной самой королевой и получить всю ту власть, что полагается фаворитке Ее Величества. И если я окажусь лучше Амбер, то выберут именно меня. Все мои сестры хороши, но в глубине души я знаю: в конце выбор будут делать между нами двумя.

– Ваши Величества, Ваше Высочество, министры, графы и графини, бароны и баронессы, придворные дамы и господа, народ Орлеана, добро пожаловать на наш традиционный королевский Карнавал Красоты, – властным тоном объявила Мадам Дюбарри. От ее громкого голоса карета дребезжала. Не глядя я могла поспорить, что на ней шляпа с павлиньими перьями, а пышное тело втиснуто в одно из ее черных платьев. Матушка говорила мне, что Мадам Дюбарри нравится иметь крупную, внушающую трепет фигуру.

– Я – Мадам Ана Мария Ланж Дюбарри, королевский хранитель Прекрасной Розы.

Она произнесла свой титул с гордостью. Жители Орлеана, вероятно, были бы шокированы, если бы узнали, что дома мы звали ее просто Дюбарри.

Толпа взорвалась аплодисментами. Пронзительный свист заполнил площадь и вибрировал в моей груди. Всю жизнь я хотела только одного – быть здесь, на виду у всего королевства.

– Эта традиция уходит корнями в самое зарождение наших островов, возникновение нашей цивилизации. На многие поколения моих предков была возложена почетная обязанность охранять наши самые ценные сокровища.

Мадам Дюбарри повернулась налево и указала на предыдущее поколение Прекрасных. Все восемь сидели с бутонами роз в руках на стульях с высокой спинкой. Их лица скрывали черные кружевные вуали. На голове у Иви, нынешней фаворитки, сверкала корона. Их время при дворе заканчивалось. Как только они подготовят нас, их отправят домой.

Когда я была маленькой, мы играли все вместе в перерывах между занятиями с Дюбарри. Но в один прекрасный день слуги упаковали вещи старших девочек.

Я хотела спрятаться среди чемоданов и сундуков, закопаться в шелковые платья, мягкие меха и пышный тюль, чтобы выбраться наружу и одним глазком посмотреть на мир, хоть сквозь замочную скважину сундука. После их отъезда я читала о старших Прекрасных в газетах. Их изображения украшали стену моей спальни.

Я всегда мечтала быть как Иви и хочу до сих пор.

«Ты должна стать фавориткой, как я когда-то, – сказала мне мама перед самой смертью. – Жители Орлеана ненавидят сами себя. Ты должна это изменить». Это воспоминание согревает, хотя тоска по маме теснит мне грудь. «Фаворитка показывает миру, что такое красота. Она напоминает людям о самом важном». Как бы я хотела, чтобы она дожила до сегодняшнего дня и смотрела на меня с трибуны.

Я представила, что живу во дворце, что меня назначили личной Прекрасной для королевской семьи; правой рукой Министра Красоты, той, что помогает составлять законы о Красоте. Я наслаждаюсь всеми чудесами, которые есть в Трианоне и его кварталах, купаюсь в Королевском море, плаваю на королевских судах, посещаю каждый остров и каждый городок и пробую все, что предлагает мне этот удивительный мир.

Каждая из моих сестер отправится в один из пяти императорских чайных домов или вернется домой, чтобы заботиться о новорожденных, которые вольются в число граждан Орлеана.

Я буду сосудом Богини Красоты.

Я держусь за свою мечту так сильно, словно это глоток воздуха, который я не могу выпустить из груди.

– А теперь с удовольствием представляю вам новое поколение Прекрасных, – объявила Дюбарри.

От предвкушения меня бросило в дрожь, а сердце грозило вырваться из груди. Бинокль упал из моих трясущихся рук.

Толпа ликовала. Кучер снял цветочное покрывало с моей кареты.

Я предстала перед толпой. Взяв с коленей два веера, щелкнула застежками и продемонстрировала нарисованные на них розовые примулы. На мгновение я прикрыла веерами лицо, затем соединила, и вот они захлопали и затанцевали в моих руках, словно крылья бабочки. Я подбросила веера вверх, и они приземлились точно в мои ладони. Не зря же я столько часов тренировалась. Из толпы раздались восхищенные крики и свист.

Я посмотрела влево, где стояли кареты моих сестер, напоминающие ряд прозрачных яиц; наши движения были синхронными. Мы обменялись улыбками. В наших венах одна кровь – кровь звезд, кровь Богини Красоты.

Над нами парили пурпурные фонарики. В сгущающихся сумерках на тонкой бумаге наши имена сверкали особенно ярко: Эдельвейс, Амброзия, Падма, Валерия, Хана и Камелия. На радость зевакам из ближайших фонтанов стали выпрыгивать рыбки, меняя в полете цвет чешуи с алого на зеленовато-синий. Их танец продемонстрировал наши способности. Площадь взорвалась аплодисментами. Маленькие девочки стали размахивать кукольными копиями Прекрасных. Кто-то даже достал монокли, чтобы подробнее нас рассмотреть. Я улыбнулась и помахала рукой в надежде понравиться и запомниться им.

Первой Дюбарри представила Валерию. Ее экипаж выехал вперед.

Я закрыла глаза. «Не смотри на них, – говорила мама. – Никогда не позволяй себе смотреть, как другие пользуются магией. Иначе зависть, словно сорная трава, прорастет в твоей душе. Будь лучшей, не пытаясь обойти других».

В недели, предшествующие Карнавалу, нам было запрещено обсуждать инструкции, но мы с Амбер все же поделились друг с другом тем, что нам предстояло сделать. Для ее подопечной предписывалось создать кожу цвета грецкого ореха, крупные кудри и пухлое, симпатичное лицо. В мою задачу входило окрасить кожу в оттенок алебастра с Огненных островов, сделать локоны, черные как ночь, и идеальные красные губы, словно бутон розы. Мы практиковали эти образы на прислуге, оттачивая навыки в отдельных комнатах под пристальным вниманием Мадам Дюбарри. «Повторение ведет к совершенству», – говорила она часами.

Пока я старалась размяться внутри кареты, вслед за Валерией начала выступление Хана. От долгого сидения в одной позе ноги затекли, а веки дрожали, сопротивляясь моей решимости не открывать глаза. Одна за другой девочки проходили трансформацию, их полные боли стоны прорезали шумную площадь, словно серебряные ножи. Я морщилась каждый раз, когда крик достигал пика и затихал, сопровождаемый восторженным ликованием зрителей.

Реакция на выступление моих сестер была разной. Одни удостаивались лишь охов и ахов, других приветствовали ликующим ревом.

Я люблю своих сестер, особенно Амбер. Она всегда была мне ближе всех. Каждая из нас заслуживала стать фавориткой. Мы тяжело трудились, чтобы постичь искусство красоты. Я так сильно этого хотела, что внутри ни на что другое просто не осталось места.

Кажется, мои глаза были закрыты целую вечность, но тут карета снова тронулась. Королевские капельдинеры приблизились к ней, в золотых пуговицах их мундиров отразился свет ночных фонариков. Четверо встали вокруг меня, образуя квадрат, открыли замки, взялись за рычаги по краям моего стеклянного шара и оторвали его от основания кареты, словно мыльный пузырь, тонкий и невесомый.

Встав с сидения, я постаралась сосредоточиться и сохранить равновесие. Капельдинеры пронесли меня к центральной сцене. Я уговаривала себя не нервничать. Дома Дюбарри полностью воссоздала помост, включая золотой цилиндр, на который должны были установить мою платформу.

Подготовка к этому дню началась, когда мне исполнилось тринадцать. После трех лет уроков, лекций и упражнений я точно знала, что должна сделать. И хоть мы не раз все отрепетировали, я дрожала так, словно внутри стеклянного шара случилось небольшое землетрясение.

– Я выступлю лучше всех, – шептала я себе под нос. – Мне будут громко аплодировать, а королева назначит меня фавориткой, как когда-то назначила маму. Я поселюсь во дворце и увижу мир. Делая людей красивыми, я никогда не допущу ни одной ошибки. – Я повторяла эти слова снова и снова, пока они не прогнали мой страх.

Как только за рычаг потянули, послышался скрип шестеренок. Платформа под моими ногами поднялась над толпой. Обитые бархатом королевские трибуны, установленные на специальных конструкциях, возвышались высоко над толпой. Люди, сидящие там, наклонились в мою сторону, прижимая к глазам бинокли и подзорные трубы и приставив к ушам слуховые трубки, похожие на слоновьи хоботы. На их лицах читалось ожидание чуда, как будто я была запертой в сосуде звездой, готовой в любую секунду заблестеть.

Платформа остановилась. Я потянула маленький рычаг на полу, и стеклянный потолок надо мной разошелся в стороны, как яичная скорлупа. Вечерний теплый воздух, сладкий «на вкус», мягко коснулся моей кожи. Если можно было бы поймать этот ветер в бутылку, он осел бы на дне сахарной пудрой. Звезды сияли так ярко, что казалось, будто они совсем близко: протяни руку, возьми одну и спрячь на дне бьютикейса.

Над затихшей площадью слышался только нарастающий гул океана. Жители Орлеана смотрели на меня – ту, которая последней будет демонстрировать свои таланты. Дюбарри не подготовила меня к тому, что я почувствую, находясь в центре внимания. Мое сердце замерло: так много взглядов устремились на меня!

Дюбарри подмигнула и постучала пальцем по полным губам, напоминая мне: нужно улыбаться. Толпа верила в то, что я с самого рождения знаю, как делать людей красивыми. Им невдомек, как тяжело я работала, совершенствуя мастерство и оттачивая магию, как нелегко мне было усвоить все правила.

– С удовольствием представляю вам последнюю Прекрасную, Камелию Борегард!

В звуках моего имени слышится гордость, триумф и магия. Я стараюсь сосредоточиться на них, чтобы побороть тревогу.

Отовсюду струится свет: от ламп и экранов, размещенных на аэростатах, от парящих в воздухе свечей и яркой восходящей луны. Я почти чувствую его вкус, пузырящийся и сладкий, как розовое шампанское на кончике языка.

Небольшие платформы расположены передо мной полукругом: три слева, две справа. На каждой стоит девочка семи лет, похожая на драгоценный камень на бархатной подушке. Они совсем разные, да и как можно сравнивать жемчуг, изумруды и рубины? Красота, создаваемая нашей магией, уникальна.

Я узнаю работу каждой из моих сестер: Падма наделила свою подопечную кожей цвета медового хлеба; Эдель подстригла свою девочку очень коротко, подчеркнув идеальную форму черепа; Валерия заставила глаза модели сиять аметистовыми звездами; Хана наградила малышку телом танцовщицы, длинными ногами и руками и тонкой шеей; Амбер же – круглым, живым личиком, как у нее самой.

Другие Прекрасные уже создали свои шедевры. Настала моя очередь преобразовывать девочку. Король с королевой кивнули Дюбарри. Взмахом руки она подала мне сигнал начинать.

Я подняла глаза к небесам, чтобы попросить силы и смелости. Прекрасные происходят от Богини Красоты, благословившей их магией, которая способна преобразить мир и спасти народ Орлеана. Надо мной парили аэростаты, загораживая звезды своими округлыми формами и объемными баннерами.

Последняя платформа поднимается и останавливается прямо напротив моей, замыкая идеальный полукруг. На девочке надета длинная сорочка до пола, заменяющая платье. У нее волосы цвета дождливого неба и серая, сморщенная, как изюм, кожа. Красные глаза глядят на меня, как угли, горящие во тьме.

Мне следовало бы привыкнуть к тому, как выглядят дети в естественном состоянии. Но свет подчеркивает ее недостатки. Девочка напоминает мне монстра из сказок, которые читали нам няни. Она Серая. Каждый в Орлеане рождается таким – с бледной, серой и сморщенной кожей, вишнево-красными глазами, волосами, жесткими, как солома. Будто все цвета вылиняли, оставив под собой лишь каркас из обглоданных костей и пепла. Но при наличии достаточного количества спинтрий мы можем приподнять тьму, найти красоту под серостью и поддерживать эту трансформацию. Мы можем спасти их от непереносимого однообразия.

Они просят нас изменить форму молочно-белых костей, использовать позолоченные инструменты, чтобы перекроить каждую линию на лице. Они просят разглаживать, вырезать, формировать их тела, словно те сделаны из теплого податливого воска. Они просят стереть следы их образа жизни. Они просят наградить их талантами. Даже если боль настолько невыносима, что из горла будут вырываться мучительные стоны, а цена способна пустить их по миру, мужчины и женщины Орлеана всегда будут хотеть лучшего. Я всегда к их услугам. Быть нужной – это счастье.

Девочка нервно теребила в руках розовые лепестки камелии. Я улыбнулась ей, но она не ответила, медленно шагнула к краю платформы и посмотрела вниз, будто собираясь прыгать. Остальные девочки замахали ей руками, из толпы раздались крики. Я затаила дыхание. Если она упадет с высоты сорока шагов, то наверняка разобьется. Но девочка быстро вернулась в центр.

Я выдохнула, и бисеринки пота проступили у меня на лбу. Хочется надеяться, что она заработает несколько ли за участие в этом показе – этого хватит на месяц: на треугольник сыра и краюшку хлеба. Я надеюсь сделать ее красивой. Пусть люди улыбаются ей, а не испуганно перешептываются и глядят со злобой вслед. Я не помнила, чтобы хоть когда-нибудь чувствовала себя такой маленькой, уязвимой и испуганной.

Я открыла стоящий рядом бьютикейс. Дюбарри выдала каждой из нас индивидуальный сундучок, на котором выгравированы наши инициалы и цветы, в честь которых мы были названы. Погладив пальцами позолоченную резьбу, я подняла крышку, прячущую в бесконечных ящичках и нишах разнообразные инструменты. Эти предметы – всего лишь маскировка истинной силы моего дара. В голове звучали утренние напутствия Дюбарри: «Демонстрируйте только вторую аркану и действуйте согласно инструкциям. Пусть они хотят большего. Покажите, что на самом деле вы – божественные художницы».

Три алых почтовых шара с тремя подносами подплыли к платформе, на которой стояла девочка. С одного из них посыпались белые хлопья бэй-пудры, которая покрыла ее с ног до головы, хотя она и пыталась увернуться. На другом подносе стояла фарфоровая чашка, наполненная розовым чаем – анестезирующим напитком из роз, растущих на нашем острове. Он плескался и парил у самого ее рта, но девочка отказывалась сделать хотя бы глоток, отгоняя чашу рукой, будто назойливую муху.

Толпа зашумела, когда моя подопечная снова приблизилась к краю. Последний почтовый шар преследовал ее со щеткой, на которую была нанесена паста цвета сливочного печенья. Справа и слева другие девочки подбадривали свою подругу криками, советуя не бояться. Площадь сотрясалась от рева. Зеваки старались убедить бедняжку сделать глоток чая и провести щеткой по щеке.

В животе все скрутилось в узел. Ее непрерывное ерзанье может испортить мое выступление. Я запаниковала. Представляя этот вечер, я не могла и подумать, что подопечная будет сопротивляться.

– Пожалуйста, не шевелись, – попросила я.

Дюбарри тяжело задышала в громкоговоритель. Люди затихли. Девочка замерла. Я глубоко вдохнула.

– Ты же хочешь быть красивой?

Взгляд ее прожег меня насквозь.

– Мне все равно, – закричала она, и ветер подхватил ее голос.

В толпе раздались вопли ужаса.

– Конечно, хочешь. Все хотят, – сказала я, борясь с напряжением в голосе.

Может быть, она сходит с ума из-за того, что была Серой так долго.

– Возможно, все ошибаются. – Ее руки сжались в кулаки. От ее слов у меня по спине пробежали мурашки.

Я натужно улыбнулась.

– Что, если я пообещаю, что все получится здорово?

Она моргнула.

– Лучше, чем ты ожидаешь. Что-нибудь, что сделает все это стоящим. – Я обвела руками толпу.

Девочка закусила нижнюю губу. Почтовый шар лениво вернулся к ней с чаем. Она по-прежнему не хотела его пить.

– Не бойся. – Наши взгляды встретились. – Выпей чай.

Шар вернулся.

– Ну давай. Я обещаю, тебе понравится моя работа. Тебе станет лучше.

Она потянулась к шару, но вдруг отшатнулась назад, словно он мог обжечь ее, и уставилась на меня. Я улыбнулась и жестами попросила подтянуть шар к себе. Девочка ухватила его за золотую ленту, взяла чашку и сделала глоток.

Я внимательно рассмотрела маленькую, неприметную фигурку этого недокормленного ребенка. В ее красных глазах плескался страх. Ее тело затряслось еще сильнее.

– Теперь возьми щетку, – нежно продолжила я.

Она провела щеткой по щеке и оставила на коже светлую полосу, которая должна была подсказать мне цветовое решение.

С аэростата над нашими каретами зажгли воздушные свечи. Я снова поймала свое отражение в стекле и едва заметно улыбнулась. К черту инструкции Дюбарри! Я дам этой малютке белоснежную кожу, черные волосы и губы, как бутон розы. Идея, будто ластиком, стирает все волнение.

Я рискую разозлить Дюбарри еще сильнее, однако, если это поможет мне выделиться среди сестер, оно того стоит. Это станет незабываемым зрелищем. Должно стать.

Я закрыла глаза и мысленно представила девочку в виде небольшой статуи. В детстве мы практиковали вторую аркану, работая краской на холсте, разминая глину на гончарном круге, придавая форму свечам, только вышедшим из чана, до тех пор, пока не стали создавать маленькие шедевры. После тринадцатого дня рождения мы начали использовать для своих экспериментов карликовых собачек, кошечек и слуг. Я наградила свою горничную, Мадлен, яркими серо-зелеными глазами, как только краснота стала проявлять себя. В четырнадцать мы подвергали трансформации малышей в детской, раскрашивая их крошечные пухлые ножки и пушок на голове. Перед нашим шестнадцатилетием королева устроила раздачу токенов бедным, чтобы помочь нам совершенствовать навыки.

Теперь я готова.

Я призвала магию. Давление поднялось. Внутри меня словно разгорелся пожар из маленькой искорки. Вены на руках и ладонях вздулись тоненькими зелеными змейками.

Я играла цветком в руках девочки. Меняла его, придавая форму волокнам, лепесткам и стеблю так, как меняла бы ее. Толпа ахнула. Стебель вытягивался до тех пор, пока не стал похож на хвост воздушного змея и не коснулся края платформы. Девочка выронила цветок и отступила назад. Стебель, удлинившийся раза в четыре, обвил ее маленькое тельце, прикрыв его лепестками, как гусеницу.

Площадь взорвалась аплодисментами, свистом и топаньем. Рев толпы перешел в рокот нетерпения. Все ждали момента, когда я ее покажу.

Я стану лучшей.

Все будет идеально.

Мне нравится быть Прекрасной.

Я услышала бурление крови, текущей по венам внутри ее тела, почти оглушающее биение ее пульса и произнесла мантру Прекрасных: «Красота заключена в крови».