Светлые «Жигули» катили по извилистым улочкам южного приморского городка, тихо повизгивая на поворотах. В «Жигулях» сидели две темные личности: вор-редицивист Гога и его юный ученик Слава Мышкин, которого Гога ласково звал Мышонком. Наставник и его подопечный вели деловой разговор.
– Гог… А если мы ничего не найдем? Там же темно…
– Найдем, я еще днем координаты отметил. А копать и в темноте можно.
– В темноте страшно…
Гога презрительно ухмыльнулся:
– А еще «новое поколение»! Покойников испугался! Спят они, вечным сном спят!
Мышкин нахохлился и замолчал. Но ненадолго.
– А в той, ну, нашей могиле, никого нет? Или все-таки кто-то лежит?
– Вурдалак там лежит, тебя ждет! – и Гога заржал, довольный своей непритязательной шуткой. Затем добавил мягче: – Нету там никого, одни денежки покоятся. Братишка мне одному завещал, да я, так и быть, тебе маленько отсыплю.
Услышав последние Гогины слова, Мышкин улыбнулся счастливой улыбкой и замолк – стал смотреть в окошко.
Промчавшись еще с пол-квартала, автомобиль свернул за угол, проехал еще чуть-чуть и остановился.
– Приехали, – сказал Гога, выключая двигатель и фары, – вылезай. Кладбище за той стеной.
Улыбка сползла с лица Славы Мышкина. Дрожащей рукой он открыл дверцу и вывалился наружу. Вышел из машины и Гога. Откинув крышку багажника, он достал из него лопаты, веревки и два пустых рюкзака.
– Держи лопаты, – скомандовал он Мышкину. – Пошли!
И они двинулись в ту сторону, где светлела во мраке окрашенная белой краской ограда городского кладбища. В одном месте ограда была проломлена, в этот пролом и залезли наши герои. Оказавшись на территории кладбища, Гога достал из кармана фонарик и осветил перед собой ближайшие памятники.
– Ага, – сказал он, – понятно… От этого, – он ткнул лучом в один из крестов, – семьдесят шесть шагов прямо и потом двадцать три налево.
Гробокопатели двинулись вперед, и Мышкин принялся считать:
– Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь… Ой! – он споткнулся и упал, загремев лопатами.
– Молчи, дьявол, не сбивай! Я сам считаю! – прошипел Гога и стал вспоминать, на каком по счету шаге он сделал остановку. – Шесть… Нет, уже семь… Или восемь? А, дьявол! – и он зло махнул рукой на поднимающего с земли лопаты Славу Мышкина.
– Семь, Гог, честное слово, семь! Я помню! – пролепетал Мышкин и застыл, леденея от ужаса: где-то, совсем рядом с ними, внезапно раздался какой-то странный хруст и через секунду легкое сухое потрескивание.
– Замер и Гога. Прождав секунд пять или шесть, он произнес не очень уверенно:
– Нет здесь никого ни черта, одни мы с тобой!
– Не надо, Гог, черта поминать, ну его к черту! – снова пролепетал Мышкин и тут же закрыл себе рот свободной рукой: проклятое имя нечистого вырвалось и у него самого.
– Пошли, – шепнул Гога и двинулся с места, продолжая счет шагам:
– Семь, восемь, девять, десять, одиннадцать…
Когда они поравнялись с большим ветвистым деревом, счет уже перевалил на пятый десяток.
– Пятьдесят пять, пятьдесят шесть, пятьдесят семь…
Над головами Гоги и Мышкина вдруг что-то угрожающе заворчало, заскрипело, и какая-то черная махина внезапно рухнула прямо на них.
– Мамочки! – взвизгнул несчастный Мышонок. – Господи! Спаси меня грешного!
– Тихо ты, недоумок, – просипел Гога, выбираясь из-под густой обломившейся ветви дерева. – Сук обломился, не убил ведь…
Выбрался на волю и Мышкин.
– С нами крестная сила… А я-то подумал… Господи, так и спятить недолго…
Он вновь подобрал лопаты и двинулся за шефом-наставником.
– Пятьдесят пять, пятьдесят шесть, пятьдесят семь… – уверенно считал Гога, шагая среди крестов и обелисков.
– А пятьдесят семь уже было, – сказал Мышкин, догоняя его. – Как раз когда нам по башкам стукнуло.
– Тебе стукнуло, а у меня мимо прошло, – огрызнулся Гога. Однако остановился. – Вернуться, что ль, да по новой отсчитать? – спросил он не столько Мышонка, сколько самого себя. – Еще ошибемся вдруг…
– Давай от ветки начнем, вот она – рядышком! – попросил умоляюще подопечный своего наставника. – Что мы тут – ночевать, что ли, будем?
– Надо будет – заночуем, – ответил сурово строгий педагог.
Однако просьбе внял и счет решил продолжить от рухнувшей ветви.
– От комелька начнем считать или от верхушки? – спросил он ученика, стоя уже над поверженным суком длиною в три-четыре метра.
– Лучше с середки, – подсказал Мышкин охотно. И пояснил: – Мы как раз там оказались, когда ты считать бросил.
– Молодец, хвалю! – и Гога начал отсчет с середины: – Пятьдесят семь, пятьдесят восемь, пятьдесят девять…
Когда Гога досчитал до заветного числа «76», он радостно обернулся к напарнику и сообщил:
– Ну вот! А теперь повернем налево и через двадцать три шага будем на месте!
Он весело, по-солдатски, сделал поворот налево и… уперся в широкую ограду с солидным мраморным памятником.
– Тут вроде бы дорожка была… Что за черт…
– Тихо, Гог!.. Услышит!.. – пролепетал Мышкин и, едва удерживая на плече лопаты, неумело перекрестился.
– Тут никто не услышит, – неудачно попробовал его успокоить наставник Гога. – Хоть чертом вой, никто не отзовется!
– Ррр… – раздалось вдруг из-за мраморного памятника. – Ррр…
– Гог!.. – простонал Мышкин. – Го-ог!..
– Собака рычит, спать ей помешали, – объяснил наставник и громко крикнул: – Кыш ты, проклятая! Убирайся к дьяволу!
Кто-то, ломая кусты, ринулся прочь.
– Вот дорожка, – заметил Гога, пройдя чуть-чуть вперед, – трех шагов не дошли мы до нее!
Кладоискатели свернули налево. Пройдя двадцать три шага, они уперлись в стандартный, каких тысячи, сварной обелиск с небольшой звездочкой, венчающей его.
– Вот он, родимый! Нашелся! – радостно сказал главный гробокопатель и бросил рюкзаки на землю. – Давай лопату, Мышонок! Орудуй другой!
Слава послушно вручил шефу лопату и задал резонный вопрос:
– А вдруг этот не тот?
– Тот! Я здесь еще днем побывал. Вот могилка с крестом направо, вот с обелиском… Вот ничейная… – Гога показал на холмик без ограды, креста и памятника. – У меня, видать, такая же будет… – взгрустнул он внезапно. – Ладно, Мышонок, копай…
Подельщики принялись за работу. Рьяно копая, они не видели того, что творилось у них за спиной. А творилось там странное. Холмик ничейной могилки вдруг зашевелился, земля стала осыпаться, и из-под нее вскоре показалось ужасное существо. Всем своим обличьем оно напоминало человека, но человека чудовищного: на белом с зеленовато-синим оттенком лице горели в глубоких впадинах глазниц рубиновые огоньки, из мерзкой пасти торчали два острых клыка, остатки волос на голове стояли почему-то дыбом…
Устав копать, Мышкин оперся руками и подбородком на черенок лопаты и спросил наставника:
– А баксы там есть? Мне бы зелененьких тысчонку-другую…
– А черта лысого тебе не надо? А ну, копай!
Мышкин испуганно дернулся, поплевал на ладони, ухватил поудобнее лопату и… обернулся.
Дикий поросячий визг нарушил покой безмолвного кладбища. Чудовище, стоявшее во весь рост у края могилы, однако, не шелохнулось, услышав этот визг. Оно скорее наслаждалось им, готовясь к решительному броску на незванных гостей.
Напуганный воплем напарника, обернулся лицом к чудовищу и Гога. И тут же волосы на его голове непроизвольно встали дыбом, а глаза расширились, грозя выкатиться из глазниц.
– Тикай… – прошептал Гога и сделал сам неуверенный шажок в сторону от вырытой ямы.
Чудовище тихо рыкнуло, огоньки в его глазных впадинах заалели еще ярче, и оно двинулось к пришельцам.
Словно пружиной подбросило Славу Мышкина, и он, смяв на ходу своего наставника, ринулся прочь из проклятого места.
А чудовище прыгнуло на поверженного Гогу и с довольным рыком вонзило клыки в его шею…
Мышкин мчался по кладбищу, сигая через кресты и обелиски, беря рекорд за рекордом, мчался до тех пор, пока не добежал до кладбищенской ограды и не вышиб в ней своим телом новую дыру. Пометавшись по пустырю, он чудом вспомнил, где стоит их машина, и ринулся к ней. С трудом завел, благо ключи Гога не вынул второпях, и с места рванул на большой скорости прочь отсюда.
Потрясенный увиденным, Мышкин вел машину по улицам кое-как и вскоре врезался в магазинную витрину. Мотор заглох, а сам Слава уронил голову на руль…