Предпоследнее дознание

* * *

Петрович слушал молча, подперев кулаком квадратную красную морду и спокойно шаря по лицу собеседника взглядом узких серых глаз.

– Ну вот что, Павел, – заговорил он, терпеливо дослушав до конца. – О геройстве твоем позже поговорим. Твоя профессиональная несостоятельность меня заботит больше. Ты отчет принес? Хотя бы черновик?

Дрожащей левой рукой Карев протянул широкое металлическое кольцо. Петрович принял, зачем-то посмотрел на свет.

– Здесь все?

– Все, что видел и слышал.

Петрович поднял кольцо к голове и прикрепил за ухом. Несколько минут невидяще смотрел перед собой. Кареву, по ту сторону стола, оставалось лишь нервно дергать левый ус, пригибать подбородок вправо и вниз, приподнимать брови и отчаянно бороться с мыслью бросить все, вскочить и уйти.

Наконец короткие толстые пальцы отлепили кольцо и швырнули на стол. Взгляд начальника приобрел осмысленность, стал насмешливым.

– Ах, дурак ты, Павлик, дурак! Всему-то вас, молодежь, учить надо! – Петрович довольно откинулся в кресле. – Что Халл, что ты… Сато твой, оказывается, без ума от картин Савушкина был, верно? И все их таки собрал? Только одну, уже оплаченную, еще не успели подвезти?

– Да… – осмелился проговорить напряженный Карев.

– А оплатили ее еще при Хотеенкове, которого выгнали пятнадцать лет назад! Какой же это фанатичный коллекционер будет ждать пятнадцать лет, пока привезут уже оплаченную и столь вожделенную картину?

Павел молчал, глупо хлопая глазами и уставившись на начальника.

– Ох-хо-хо! Все приходится делать самому! – выдвинув компьютер, Петрович навис над ним, бегая пальцами по сенсорным клавишам. – Та-а-ак, у кого он купил эту мазню?

Карев замер, навострившись. Внутри зашевелилась смутная догадка.

– Некий Александр Якимов, – провозгласил начальник, читая с экрана. – Работает таксистом. Интересно, откуда у таксиста деньги на такую картину? Ого, раньше был обеспеченным человеком. На покупку «Руки» Савушкина истратился до гроша. Еще один фанатик! Только, в отличие от Сато, нищий. Смотрим дальше. Живет в двухкомнатной халупе. Там же прописана Марфа Черниловская, его теща. А вот это уже интересно: госпожа Черниловская перенесла дорогостоящую операцию аккурат через неделю после того, как Якимов продал картину Сато. Любопытно: твой сухарь отвалил двадцать тысяч, а картина так и осталась у таксиста.

Память вдруг всколыхнула лица, образы… «Единственное окно в душу… и через это окно – увидеть того таксиста в момент, когда он от своей картины отказывается… ради тещи… вот она, тайна исповеди… пятнадцать лет…»

– Я знаю, – улыбнулся Павел. – Я знаю, почему он так сделал. Я видел этого таксиста…

– А теперь скажи мне: конечно, Мартин Сато – мерзавец, как и все мы, но разве это не дело, которое ты искал и должен был найти? Когда человек отказывается от своей выгоды и своей страсти ради другого – разве это не подвиг? Ну что, дальше тебе разжевывать или сам разберешься?

– Спасибо, Викентий Петрович! – Карев едва не захлебывался от радости. – Дальше я сам! Спасибо! Вы – гений!

– А вот это ты брось! Переговори с таксистом и завтра подашь нормальный отчет, А орден Мужества ты все же получишь. И не спорь. Для того, чтобы признаться в собственном бессилии и отказаться от незаслуженного, но лакомого куска, тоже нужно мужество. И немалое. К тому же… – Петрович заговорщицки улыбнулся, перегибаясь через стол, – если окажется, что ты не герой, придется инициировать «черную» комиссию, которая будет разбирать вопрос ответственности того, кто послал тебя на Тират. А зачем нам это надо?

Дело Харчевского

Пятница

Букет в университете, а теперь ещё и газетчик с диктофоном... Всё это более прилично для дам, нежели для серьёзных людей, занимающихся наукой. Как и полагалось серьёзному человеку, профессор Харчевский не знал, как к подобным вещам относиться. Поэтому пришлось и то и другое привезти к себе домой. Но цветы хотя бы стоят себе спокойно в банке на журнальном столике и не задают дурацких вопросов, как этот самодовольный усатый тип, рассевшийся на стуле:

- Какие из своих поступков вы могли бы поставить в пример вашим детям?

Профессор сощурился, с тоской оглядывая голубые стены холостяцкой малогабаритки.

- Позвольте мне приберечь ответ для моих детей.

- Разумеется. А какие-нибудь примечательные истории из вашей жизни?

- Простите, я не мастак рассказывать анекдоты. Не лучше ли перейти к разговору о моих научных трудах?

- Несомненно. - кивнул журналист, - Но у нас популярное издание. Наши читатели хотят за сухим перечнем достижений разглядеть живого человека, многогранную личность, с её бытом, проблемами, а главное, взлётами. То, что понятно каждому...

Профессор с сомнением скривил губы и дёрнул рукой, смахивая муху с рукава.

- Кажется, дознаватели поставляют в СМИ достаточно добродетельной жвачки, завёрнутой в увлекательную упаковку.

- Великолепно, что вы об этом вспомнили. - гость натянул рабочую улыбку, - Как по-вашему, попади вы под "Предпоследнее дознание", какие случаи из вашей биографии могли бы привлечь внимание следователей?

- Надеюсь, этого никогда не случится.

- Ну а всё-таки?

- У вас, случаем, нет других вопросов? Эта тема мне неинтересна. Я не отношусь к поклонникам указанной службы.

- Отчего же? Что плохого, когда люди раскрывают лучшие стороны человека и на реальных примерах учат видеть отблеск добра в каждом ближнем?

- Только, пожалуйста, не надо патетики. - профессор невольно поморщился от душистого запаха роз, - Указанная служба проституирует эти лучшие стороны человека, делает их товаром, инструментом оболванивания масс, и средством личной наживы.

- Даже наживы?

- А разве дознаватели работают бесплатно? Немалые суммы идут из бюджета и десятков фондов, - и это при том, что само существование такой службы абсурдно. Взять, например, полицию. Её существование обусловлено реальной потребностью общества в поддержании порядка. А на что способно это "Дознание", кроме слащавой демагогии? "Мы расследуем добрые дела". Абсурд! - слова вылетали веско и размеренно, как и подобает человеку, умеющему уважать своё мнение, - Я всегда относился с глубоким соболезнованием к тем несчастным, кого угораздило попасть на разделочные столы этих "дознавателей", присвоивших себе право решать, какой из добрых поступков человека сгодится для шоу, а какой - пойдёт на выброс. В былые времена коматозных больных милосердно усыпляли, без публичного издевательства. Что, позвольте, смешного вы находите в моих словах?

- Простите. Подумалось вот, что бы вы сказали, узнай, что в этот самый момент находитесь под следствием "Предпоследнего дознания"?

- Сказал бы, что эта беседа начинает меня утомлять.

- Если бы узнали, что лежите сейчас на одном из тех самых "разделочных столов", а окружающая обстановка - продукт психоэмулятора, разработанного учёными "ПД"?

Профессор поднялся:

- С вами было приятно познакомиться.

Журналист встал.

- Если бы узнали, что я - последний человек, с которым вы общаетесь?

- Не смею вас задерживать.

Журналист подошёл к окну.

- Неплохой вид. - сообщил он и ударил по раме кулаком. Стекло разлетелось вдребезги, сверкающие осколки полетели на пол, и на их месте открылась зияющая чернота. Комната погрузилась во мрак, диван вдруг вытянулся и почернел, дверца шкафа раскрылась и, сорвавшись с петель, рухнула. От испуга профессор сел.

Фигура молодого человека стала еле видна в наступившей темноте. Всё освещение комнаты исходило от тех осколков, что ещё сохранились в раме. В них, как в разбитом зеркале, по-прежнему виднелись освещённые полуденным солнцем верхушки деревьев, голубое небо и угол соседней высотки.

Молодой человек пересёк комнату и остановился в прихожей.

- Вопросы я задал. Вернусь чуть позже. Надеюсь, к тому времени вы успеете подумать над ответами.

И ушёл, хлопнув дверью.

* * *

Карев открыл глаза. Синие проводки перед лицом, выше - белый потолок с золотистыми кружками-лампочками. Стерильно-химический запах. А вот и руки в белых рукавах, десять минут назад они прикрепляли эти проводки, значит, сейчас... ага, оторвали. Довольно бесцеремонно. У висков защипало. Скосив глаза, следователь разглядел знакомую сутулую фигуру в белом халате и с высохшей, как доска, бородатой физиономией.

- Всё, можете встать, - проскрипел неприветливый голос.

Павел ухватился руками за края кушетки и резко сел, свесив ноги. В ушах зашумел морской прибой, перед глазами поплыли очертания чёрных ящиков, мониторов, вешалка у двери, стулья, стол, листы бумаги, мрачный Патканян у изголовья...

- Головокружение есть? - осведомился тот.

- Есть маленько.

- Через минуту пройдёт.

Карев назло лаборанту не стал дожидаться - поправив усы, спрыгнул на линолеум, сунул ноги в лакированные туфли и зашагал к вешалке. Покачнувшись, снял и надел серый кашемировый пиджак, выдвинул стул, плюхнулся, облокотившись о стол.

- По моей части замечаний нет? - спросил Патканян, не отрываясь от монитора.

Карев задумался, крутя между пальцами авторучку и глядя на стопку белых листов перед собой.

- Мужчинам дарят гвоздики или каллы. Но никак не белые розы.

- В эмуляторе прописаны просто "цветы". Конкретизирует их сам подследственный. Что насчёт вариантов?

- Я принял решение развивать контакт по варианту "б". Эмуляция успешно выдержала локально-деструктивное воздействие.

Реакция подследственного?

- Замешательство. Остальное узнаем завтра.

Бородач в белом халате резко обернулся:

- Я считаю, что вы неоправданно рискуете. В результате таких действий мы можем потерять контакт!

Что забавляет в учёных - так это фанатичная вера в истинность любого своего мнения. Если учёный считает, что запивать бутерброды можно только молоком, разубедить его можно лишь написав диссертацию по бутербродоедению.

Павел постарался сдержать улыбку и подобрал официальный тон:

- Я помню ваше мнение по варианту "б", уважаю его, но остаюсь при своём.

Патканян фыркнул и отвернулся к экрану.

Карев невольно перевёл взгляд дальше, на вторую кушетку, где с глухим колпаком на голове возвышалась пузом кверху внушительная фигура господина Харчевского. Из-за неё почти не было видно женщины с таким же колпаком на третьей кушетке. Следователь открыл колпачок и, поморщившись, принялся наносить значки на бумаге. Отчёты первого уровня секретности полагалось заполнять от руки. Пора привыкать.

* * *

Минута тянулась за минутой. Профессор сидел в темноте, словно оцепенев, и молча слушал, как гудят под потолком мухи. Почему-то встать и даже пошевелиться было страшно, будто от одного неверного движения всё окружающее могло разлететься на осколки и кануть в бездну.

Но долго так не просидишь, да и что в том проку? Он поднялся с дивана и осторожно просеменил к двери. Щёлкнул включателем и облегчённо вздохнул, когда электрический свет послушно брызнул с потолка, возвращая комнате привычный вид. Более-менее привычный. Если не считать окна, куда Харчевский смотреть избегал. Выйдя в прихожую, профессор нажал ручку - дверь не поддалась. Порылся в карманах брюк, извлёк ключи, руки тряслись, пока искал нужный. Нашёл!

Замолк щёлкнул. Но дверь не шелохнулась. Харчевский затряс ручкой. Потом отшагнул и с размаху грохнулся всем корпусом. Ещё раз! Бесполезно. Заперто наглухо.

Профессор повернулся в полутьме прихожей и отдышался, силясь думать логически, вспомнить... Вспомнил - телефон! Рука метнулась в карман, выдернула трубку... Работает! Пухлые пальцы забегали по кнопкам, выбивая номер полиции.

- Абонент находится вне действия сети или временно недоступен.

Харчевский оторопело посмотрел на экранчик. Сбросил вызов, набрал номер службы спасения.

- Абонент находится вне действия сети...

Сброс. Номер ректората.

- Абонент находится...

- Проклятье!

Трубка отлетела в комнату и шлёпнулась возле книжного стеллажа.

Эдуард Васильевич опустил руки и сполз по двери, усевшись на полу. Складки на лбу проступили резче. Снова потекли минуты в темноте. Сидел он долго, почти неподвижно, лишь изредка отмахиваясь от докучливых мух.

Затем профессор встал и вернулся в комнату. Осторожно подошёл к окну. В раме сохранились считанные куски стекла, в них по-прежнему виднелась улица - небоскрёб напротив, кривые тополя с желтеющими листьями, хотя ещё только август... Если изогнуться, можно разглядеть дорогу внизу, ряды припаркованных "прыгунов", редкие фигурки прохожих, даже коробочку робота-уборщика, как он подползает к урнам, опустошая их одну за другой, как заправский выпивоха.

А за этой щёлочкой в обычную жизнь стояла сухая, беспроглядная бездна, чернее, чем небо в пасмурную ночь. Смахнув с подоконника стекляшки, он выглянул наружу, чуть не по пояс. С этой стороны оконные осколки вели себя как положено, - были совершенно прозрачными. Чернота плотно обступала окно со всех сторон и не было ей ни конца, ни края. Профессор потянулся в нагрудный карман за авторучкой. Включив лазерную указку, попытался бросить вниз, но тьма поглотила ручку, едва та выскользнула из пальцев. Харчевский судорожно отпрянул от окна.

Взгляд упал на компьютерный столик. Профессор догадывался, что и здесь всё перекрыто, однако проверить труда не составляло - сделать два шага, щёлкнуть кнопкой на посеревшем от пыли бруске. Профессор догадывался, и всё же сердце заколотилось, когда экран вспыхнул и показал чаек над морем - предзагрузочную картинку... Но дальше дело не пошло. Харчевский переключил монитор на телевидение и заставка, моргнув, сменилась равнодушно-синим прямоугольником.

Эдуард Васильевич устало сплюнул и вернулся в прихожую. Входная дверь всё так же не поддавалась. Поразмыслив, он решил провести ревизию остальных помещений. Двери в туалет и ванную открывались. Из кранов, когда нужно, текла вода, горячая и холодная. Лампочки исправно загорались и гасли. А вот окно на кухне стало матово-серым, будто затянутое непроглядным смогом, и, естественно, не открывалось. В какую-то безумную секунду Эдуард Васильевич собрался было разбить его, но вовремя спохватился: ещё одной дыры в бездну ему не надо.

С холодильником был полный порядок, на полках лежал острый кусок сыра, обрезок копчёной колбасы, яиц неполный десяток, вскрытый пакет молока, цыплячьи окорочка и ещё кое-что по мелочи, вроде йогуртов и зелени. Но есть не хотелось. В раковине ждала помывки масляная тарелка, на плите - сковорода с ошмётками утренней яичницы.

Профессор вернулся в комнату. Подобрал с дивана пульт, выключил мерцающий синим экран. Какое-то время размышлял. Сосредоточиться мешало разбитое окно, чёрная дыра мозолила глаза и давила на нервы. Харчевский подошёл к стеллажу и, чтоб отвлечься, взял первую попавшуюся книжку. Оторопело полистал. Достал вторую. А потом раздражённо крикнул:

- Да что ж такое? Совсем уже ни в какие ворота не лезет!

* * *

Отчитавшись у Петровича, Карев спустился в отдел, на "палубу" - светлое вытянутое помещение, условно разделённое на шесть закутков шестью рабочими столами.

- Ну, с почином, мой друг! - подмигнул одинокий Халл, повернув от экрана узкое, точёное лицо с острым подбородком.

- Спасибо, Роберт! И тебя тоже. - улыбнулся Карев, шагая к себе в левый угол, - Что-то безлюдно нынче. Кроме тебя никого?

- Ещё София. Отлучилась ради полуденной трапезы.

- А остальные?

- Николая сковал недуг, а наш вьетнамский товарищ сбирает плоды на словесных пажитях.

- Ясно. - Карев уселся в кресло и откинулся, - Что ж, так даже лучше. Как твои дела... с клиенткой?

- Как по тонкому льду идти. Метафора не нова, но удивительно подходяща.

- А у меня скорее как быка за рога. Посмотрим, что выйдет. Ладно. Слушай, Роберт, хотел я с тобой посоветоваться. Тут у Инны день рождения грядёт, кстати, приходи в следующую субботу...

- Я польщён и тронут до глубины души.

- Ну да. А у тебя, случаем, нет идей... короче говоря, не могу придумать: что бы ей подарить?

Халл приподнял брови и развёл руками:

- Увы, Павел, от закоренелого холостяка в таком деликатном вопросе мало проку. На ум приходит только классика вроде парфюмерии, бижутерии, цветов, дорогого ресторана и заграничного путешествия.

- Да, в основном всё уже было. - Карев задумчиво поправил усы, поглаживая приподнятые кончики, - На счёт путешествия мысль правильная, это она любит, но я только что отпуск отгулял. А Петрович и выходных не даст из-за Проекта...

- Нередко случается так, что женщина сама намекает, чего бы ей хотелось...

- Может, и намекала, да я не понял. Я пытался вспомнить... - Карев сморщил лоб, - И почему женщины не могут прямо сказать: "хочу то или это"?

- Им хочется, чтобы избранник угадывал желания. - пожал плечами Халл, - В этом они видят проявление внимания.

Карев задумчиво поднял взгляд к потолку.

- В ближайшие мгновенья вернётся София, - продолжал коллега, - Вполне естественно было бы...

- Нет, Роберт, только не надо вплетать Соню...

Тут дверь распахнулась и ...

- Привет, Павлик! Что это вы тут про меня болтаете?

Долговязый Халл вскочил с кресла и галантно улыбнулся миниатюрной девушке с нарочито растрёпанной копной малиновых волос.

- София, не была бы ты столь любезна помочь мне разрешить одно затруднение?

Павел грохнул локти на стол и, простонав, уткнулся в ладони.

- Валяй. - Соня подошла к Халлу и уселась напротив, на пустующий стол Квана.

- Предположим, я захотел преподнести дорогой для меня женщине подарок, свидетельствующий об искренности и глубине моих чувств. - продолжал Халл, чуть склонив голову, - Что бы ты могла посоветовать?

- Ох, Роби, я бы не стала возражать против обручального кольца. - Соня многозначительно поиграла левой бровью и рассмеялась. Хмыкнул и Карев, наблюдая сквозь щелки меж пальцев, как смутился Халл.

- Что, Павлик, у Инны день рождения скоро?

Карев поперхнулся и опустил ладони.

- Глубина твоей проницательности, София, может сравниться только с великолепием твоей красоты. - заполнил паузу Халл.

- Только не надо пошлостей, Роби. И сядь, наконец, терпеть не могу, когда надо мной нависают! Павлик, спорим ты за всю семейную жизнь не подарил ей ни одного платья?

- Платье? - тот вскинул брови, - Но она же сама покупает себе одежду...

- Сама! - Соня соскочила со стола и всплеснула руками, - Ну конечно! А духи она тоже сама может купить! Разве нет? И цветы! А что, разве женщинам не продают цветов? И украшения тоже! А муж на что?!

- Постой-ка... - сосредоточенно сощурился Карев, подняв палец, - Кажется, вспомнил... Вроде, она намекала на что-то в этом духе... что, мол, у неё давно ничего нового из одежды не было...

- Ну до чего же тонкий намёк! - девушка аж задохнулась от возмущения, - Бедная Инночка! Судя по тому, что ты это запомнил, ей пришлось раз десять повторить! Какие же вы, всё-таки, мужики... чёрствые!

Халл отвернулся, пряча улыбку.

- Кстати, ты тоже приглашена. - пробормотал Павел.

- Конечно приду! Чтоб она не закисла в столь "внимательном" обществе. Бедная девочка!

- А вдруг я куплю, а ей не подойдёт? - сосредоточенно пробормотал Карев.

- Ты что, хочешь купить сам?!! - воскликнула Соня, - Кошмар! Как тебе вообще такая мысль могла в голову придти?! Без примерки! Я представляю, что ты купишь! Да вы, мужичьё, бального платья от скафандра не отличите! Вместе с Иннкой иди в бутик, вместе выберете, а ты оплатишь.

- Но ведь тогда...

- Что?

- Сюрприза не будет...

- Ой, да знаем мы все ваши сюрпризы наперечёт: духи с рынка, поломанные гвоздички, какие-нибудь чудовищные серёжки, которые ни к чему не наденешь или билет на непонятно что! Идите вместе, я тебе говорю! И помогай ей выбирать, подыгрывай, а не это - кислая рожа и монотонное мычание "ну нормально" после третьего варианта!

- Ладно, хорош кричать! - Карев рубанул ладонью воздух, - Спасибо за совет, обдумаю. А вы оба - никому ни слова. Всё. А мне ещё надо это... заняться плодами... на словесных пажитях. - он подмигнул Халлу.

- Чего? - недоумённо нахмурилась Сонька.

Некоторый люди хороши, когда их мало. И чем их меньше, тем они лучше. Кстати, говорливых среди них - большинство.

Карев включил персоналку и полез в блокнот, искать номерок госпожи Харчевской. Ещё очень неблизко до блаженных 18:00, когда можно будет наконец расслабиться и подумать о минувшем дне, глядя из салона прыгуна на проплывающий внизу город и даже, быть может, что-нибудь надиктовать для дневника...

* * *

Пятница. День, окрашенный предвкушением выходных, особенно после обеда. В пять уже никто толком не работает. В этот раз для меня не так. Проект тяготит сверхурочкой, контору придётся посетить и завтра и послезавтра.

Да и сегодня денёк выпал не по-пятничному хлопотный. Масса новых впечатлений, которые ещё не успели отлежаться в памяти, оставляя, как при литографии, отпечаток уходящего дня. Первая встреча с Харчевским, разговор с его женой. Оба по-своему тяжёлые люди. Особенно она. Наверное, стоило заехать к ней на дом, такие люди не любят говорить о личном по телефону. Но что толку, - результат был бы тот же, а неприятный осадок - сильнее.

Идея насчёт платья довольно свежа, спасибо Соне. Хоть что-то приятное за сегодня. Посмотрим, как отнесётся Инна, если ей понравится - одной горой на плечах меньше.

И ещё: не умею я брать интервью. И выдавать себя за кого-то другого тоже не умею. И не люблю.

* * *

Суббота

- Ну что, Эдуард Васильевич, давайте знакомиться заново. - послышалось из прихожей на следующее утро, едва часы показали одиннадцать, и тут же вчерашний усатый тип прошмыгнул в комнату, - Старший следователь Павел Карев, "Предпоследнее Дознание".

Харчевский не ответил и даже не взглянул в сторону гостя.

- Как вы уже, наверное, догадались, расследую я вашу нескромную персону. Кстати, впервые имею возможность общаться с подследственным.

Профессор по-прежнему молчал.

- Понимаю. - следователь неторопливо прошёлся по комнате, - Вы этого не ждали. И я помню ваше отношение к моей службе. Но работать-то надо! - усатый парень задержался у журнального столика и склонился над банкой с розами, - Ах, какой аромат! - Карев распрямился и снова посмотрел в спину профессора, - Поверите ль, мне и самому общение с вами удовольствия не доставляет. Не я выбирал вас. Начальство спустило. Теперь вот вожусь.

Лысый толстяк по-прежнему глядел в противоположную стену. "Ноль эмоций" - как говаривали древние.

- Вчера общался с вашей бывшей женой. - Карев продолжил прогулку по комнатке, - Экспрессивная женщина. Уж как я её ни уламывал, - наотрез отказалась сотрудничать. Сроду, говорит, за Эдиком добрых дел не водилось, и не ищите. Ну, тут уж ничего не поделаешь - искать надо. И я найду. - голос следователя на миг стал резким, - Супруга ваша ещё много чего говорила, но это уж... опустим.

Снова быстрый взгляд на неподвижного профессора - никакой реакции.

- А вы неплохо здесь со вчерашнего прибрались. - заметил следователь, остановившись у завешенной рамы, - Может, мне и оставшиеся осколки выбить, так сказать, для порядка?

- Нет! - заговорил хозяин, - Не надо!

Следователь выдержал паузу, глядя в требовательные глаза толстяка.

- Ну чтож, нет - так нет. Тогда, быть может, поговорим?

В три шага он вернулся к стулу и уселся, широко расставив ноги. Снова вчерашняя диспозиция: хозяин на диване, гость на стуле, друг против друга.

- О чём... говорить? - выдавил из себя профессор, отвернувшись к стене.

- Знамо, о чём. О добрых делах.

- Не знаю за собой таких.

- Эдуард Васильевич, ну зачем вы так со мной? Я ведь последний человек, с которым вы общаетесь в этой жизни. Неужели ещё не понятно? Вы в глубокой коме. Эти стены и предметы, равно как и моя проекция воссозданы в вашем сознании с помощью экспериментальной медицинской аппаратуры.

- Впервые слышу о подобных экспериментах.

- Ещё бы! Такие вещи не афишируются. Но не о том речь. Главное, что нам предстоит вместе поработать над вашей биографией. Покопаться, поискать доброе, светлое, вечное...

- А я, может быть, не хочу. - мрачно огрызнулся профессор, - Мне до вашей работы дела нет. Ну, что вы мне сделаете? Пытать будете? Ещё что-нибудь сломаете?

- Конечно, нет. Можете не говорить, не сотрудничать. Ваше право. Но тогда мне придётся самому копаться. Кто знает, что я раскопаю... попутно?

- Почему это должно меня трогать, если я больше не вернусь в настоящий мир?

- Резонный вопрос. Это должно вас трогать потому, что мой отчёт создаст образ, с которым вы останетесь в памяти потомков. И вам даётся уникальный шанс - самому определить своё место и облик в истории. Неужели вы им пренебрежёте? Не думаю, что вы столь глупы. - на руке следователя что-то пикнуло, и молодой усач, изогнув бровь, поднялся, - Ах, время, время. А мы ведь только начали! Но что делать, наши разговоры - удовольствие недешёвое. Продолжим завтра. - Карев замер у двери, - Подумайте над моими словами. А пока разрешите откланяться. Сегодня мне ещё предстоит разговор с вашей дочерью.

Дверь распахнулась, Харчевский импульсивно подался вперёд, вглядываясь сквозь прихожую. На секунду он различил зелёные стены коридора, синюю обёртку от мороженного на жёлтых плитках пола... Дверь захлопнулась. Словно во сне профессор поднялся и подбежал к ней. Вцепился в холодную ручку, задёргал, но уже понял - бесполезно. Дверь словно вросла в косяк.

* * *

- Викентий Петрович, можно?

- Заходи, Павлик. Дверь закрывай.

Помещение, в котором всегда чувствуешь себя школьником, пришедшим на экзамен.

Пройдя к здоровенному, в треть кабинета, столу, Карев протянул исписанные листки. Грузный начальник молча взял и, положив стопку перед собой, полез в ящик.

- Номера страниц проставил? - осведомился он, доставая печать.

- Простите, Викентий Петрович, забыл. Ещё не привык. С колледжа так много не писал от руки.

- Привыкай. - почесав второй подбородок, шеф наклонил красное лицо к отчёту и принялся визировать листы, прижимая печать к краешку каждого.

- Хочешь что-то спросить? - не поднимая головы, проскрипел он спустя десять секунд.

- Нет, я уже всё. - Карев попятился к двери.

- Павлик!

- Да, Викентий Петрович?

- Метод колации должен дополнять, а не заменять оперативную работу. Не забывай об этом.

- Разумеется. Вчера я общался с бывшей женой подследственного, на сегодня запланировал разговор с его дочерью, прорабатываю документы...

- Буду рад, если об этой линии следствия ты будешь своевременно уведомлять меня. Можно по сети. Это ведь тоже касается Проекта.

- Хорошо. Обязательно.

- Тогда у меня всё.

Карев вышел из кабинета и аккуратно прикрыл за собой дверь.

* * *

Чем всё-таки выгодна работа на выходных - можно побеседовать со свидетелями в более располагающей к тому обстановке - куда эффективнее, чем вырывая их из кофейно-стрессоидной сансары рабочего дня.

Динь-динь! Связь установлена. С экрана смотрела некрасивая девушка с вытянутым, будто кроличьим лицом в обрамлении густых кудряшек. Неприглядный плод несчастливого брака.

- Здравствуйте, Екатерина! С вами говорит следователь Павел Карев, "Предпоследнее Дознание".

- Да, я получила ваше уведомление. Мне нужно рассказать о папе?

- Совершенно верно.

- К сожалению, мы недолго жили вместе, мои родители разошлись, когда мне было одиннадцать. И я не очень много помню из детства. Папа тогда работал в институте и приходил поздно, когда я уже спала. Каждый вечер я боролась со сном. И если удавалось дождаться, я кричала из моей комнаты, и папа заходил пожелать мне хороших снов, а мама ругалась, что я не сплю.

Екатерина улыбнулась и на миг стала симпатичнее, словно потеплела изнутри.

- Может быть, вам запомнилось что-нибудь особенное?

- Наверное. Но я не знаю, подойдёт ли это вам, господин следователь.

- Продолжайте, прошу вас.

- Хорошо. Вроде бы, мне было около девяти лет. Тогда только открыли Фэнтези-Парк, его повсюду рекламировали. Как и все мои подруги, я мечтала там побывать и, конечно, все уши прожужжала родителям. И вдруг папа сказал, что отведёт меня в Парк! От одного предвкушения я была не седьмом небе. Ждала выходных и боялась, что у папы случится сверхурочка и поход не состоится.

Девушка теперь смотрела перед собой, разглядывая мысленно картинки прошлого.

- Но когда наступила суббота, мы действительно отправились в парк! Это было так здорово! Обычно папа много работал и редко проводил с нами время, а тут он подарил мне целый день! Аттракционы, виртуальные игры, восстановленные животные... Я молилась, чтобы тот день никогда не кончался, а потом ещё с месяц хвасталась подружкам. Мне так приятно, что папа это сделал для меня.

- Я вас понимаю. - кивнул Павел, - Некоторые воспоминания согревают всю жизнь. Хотите добавить что-нибудь ещё?

- Не знаю... Я готовилась к тому, что вы позвоните, и специально вспоминала. Но из детства я помню так мало... Память у меня как решето.

- Вы строги к себе. Я просто интересовался. Возможно, мы ещё вернёмся на днях к рассказу о Фэнтези-Парке, если потребуется уточнить какие-нибудь детали. Мой номер теперь у вас есть, если вдруг что-нибудь вспомните, не стесняйтесь позвонить.

- Буду очень рада. Господин следователь, а можно спросить...

- Конечно.

- Как там папа... сейчас? Вы его видели?

- Да. - Карев на мгновенье запнулся, подбирая слова: - Он лежит в хорошей палате. За ним осуществляется надлежащий уход. Но, сами понимаете, в его состоянии всё достаточно статично.

- Можно ли мне придти к нему? Я бы хотела увидеть его ещё раз до... ну, вашей процедуры. Просто подержать за руку. Поговорить. Вдруг он услышит?

Девочка с кудряшками, чего ты ждёшь увидеть? Неподвижное тело с катетером в подключичной вене, а ещё одним - на мочевом пузыре, с пищевым зондом в желудке, дыхательной трубкой в горле и ведре эмулятора вместо лица?

- Мне больно отказывать вам, Екатерина. Боюсь, это не получится. Доступ посторонних лиц в здания службы строго ограничен. Но я постараюсь походатайствовать перед начальством о вас.

- Огромное спасибо! Я вам так благодарна!

- Подождите, ещё не за что. Я не могу гарантировать положительного ответа.

Его и не будет.

- Нет, господин следователь, примите пожалуйста, мои благодарности за ваше внимание и... за то, что вы делаете для папы. Это очень важно для меня. Буду ждать публикации вашего отчёта о нём.

* * *

Суббота. Непривычно пусто в конторе. Не только в нашем отделе - даже в коридорах. Но главные лица на месте. Всё такой же мрачный Патканян в лаборатории, всё такой же угрюмый Петрович в кабинете, одинокий Халл на "палубе". Всё такой же непробиваемый Харчевский. Упёртый тип. Пытаться разговорить его - всё равно что куриным яйцом разбивать камень. Надо бы что-то другое нащупать, но что?

Хорошо хоть дочка его помогла. Пусть мордашкой не вышла, а из всей этой семьи самый приятный человек. Ниточку подкинула не совсем "чистую", но и то хлеб, на запаску сгодится. А то неизвестно, заговорит ли вообще Харчевский. Чем, интересно, занимается этот напыщенный толстяк, когда остаётся один в своей голове? Что делает в эту минуту?

Приятно, что работы на сверхурочке мало. А всё равно для отдыха день запорот, выходные ценны в своей цельности, когда можно спать хоть до обеда, а проснувшись, жить лишь семьёй. Эх!

* * *

Воскресенье

- Ну и как у нас продвигается? - прямо с порога поинтересовался следователь, явившись на третий день.

Профессор обернулся от книжного стеллажа и поджал губы.

- Что вы от меня хотите? Что вы тут всё ходите? Я не хочу вас видеть.

- И я вас не хочу. - парировал молодой усач, непринуждённо усаживаясь на облюбованный стул, - У меня вообще-то своих дел полно, куда как более интересных. Дома жена-красавица ждёт, сегодня ей платье пойдём покупать. Но - приходится вот с вами возиться. Работа такая. А нужно мне не так много: найти в вашей жизни хоть что-то достойное внимания. Чем скорее вы мне в этом поможете, тем скорее мы распрощаемся.

Харчевский отошёл от стеллажа, сжимая в руке тряпочку для пыли.

- Что я должен сказать? Я - учёный. Я занимался наукой. Совершал изобретения. Подготовил несколько поколений исследователей...

- Простите, речь немножко о другом. Семнадцатилетнее издевательство над студентами добром не назовёшь. А что до науки... Я смотрел ваше досье. Вы разрабатывали С-пули. Вот ваша заслуга перед человечеством и наукой. Поверьте уж, хвалиться здесь нечем.

Следователь замолчал и отвернулся к чёрному окну.

- Меня однажды подстрелили вашей пулей. - глухо проговорил он, глядя в бездну, - Было неприятно. Слава Богу, рядом оказался офицер с противоядием. Это, кстати, кто изобрёл? Вы?

- Нет. - отозвался профессор, - противоядием другой отдел занимался. Возглавлял работу доктор Гарр.

- Вот кому бы я от души спасибо сказал. - заметил Карев, - Скольким людям жизнь спас!

- Можете навестить его в тюрьме. Осуждён за убийство.

- Ох, люди-люди... - Карев поднялся и подошёл к окну. Взгляд скользнул по журнальному столику. Воды в банке поуменьшилось, но розочки смотрелись всё так же свежо. И благоухали.

Профессор плюхнулся на диван.

- Как все. - буркнул он, сцепив пальцы рук, - Кушать хочется, работаем. Я пули нового поколения разрабатывал, вы вот на чужом добре паразитируете, чтобы свои серебренники получить...

- Сейчас, - следователь развернулся и поднял вверх указательный палец, - на поддержание десяти минут этого разговора тратится больше денег, чем я получаю в месяц. Так что не надо, пожалуйста, тыкать мне моей зарплатой.

Они помолчали. Карев стоял у окна, глядя поверх уцелевших "дневных" осколков в непроглядную ночь.

- Зря вы так. - заметил следователь, не оборачиваясь, - Дело-то нехитрое. И... неужели вам самому не интересно? Неужто и впрямь отдадите мне право рисовать ваш облик для истории?

Профессор не ответил, разглядывая серую тряпку в руках.

Карев нехотя нагнулся, подобрал с пола треугольный осколок стекла. Пошарил взглядом по раме.

- Вроде, сюда...

Харчевский невольно вскинул взгляд и проследил, как усатый парень подносит кусок стекла к двум сияющим обломкам в раме. И вдруг произошло чудо: трещина исчезла, осколок словно врос в остальные, и зажёгся продолжением вида из окна, добавив ещё несколько этажей соседнему небоскрёбу.

- Как... - выдохнул профессор, - Как вам это удалось?

- Ловкость рук, - ответил Карев, оборачиваясь, - здесь совершенно ни при чём. Не пытайтесь сделать это самостоятельно. Поскольку моя проекция и эти декорации производятся одним источником, то я, естественно, имею особые меры воздействия на выстроенный у вас в голове мир.

Следователь нагнулся и поднял следующую стекляшку.

- Как вам такой вариант: за одно названное дело - возвращаю один кусочек. Идёт?

Профессор не сводил взгляда с осколка в руке Карева.

- Я... не знаю, что там у вас принято говорить...

- Ну, начнём с хрестоматийного: "алкал Я, и вы дали Мне есть; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне"... Случалось ли у вас что-то подобное?

- Брата я... навещал в больнице. - выговорил профессор, - Когда он после операции лежал.

- Великолепно! Когда это было?

- Лет десять назад.

- С чем он лежал?

- С геморроем.

- Видите, как всё просто? - следователь ободряюще улыбнулся и поднёс осколок к уголку рамы. И вновь заиграло волшебство: стекло срослось, картинка перетекла - теперь профессор видел отчётливо! - и мозаика полуденного вида пополнилась ещё одним фрагментом. Нечасто приходится видеть, как на твоих глазах латают расколотый мир.

На запястье следователя что-то пикнуло.

- Ну вот, уже пора. - резюмировал тот, - Эдуард Васильевич, позвольте откланяться!

Усач прошёл в прихожую. Скрипнула входная. Снова мелькнули на мгновение зелёные стены коридора и жёлтый пол с мятой обёрткой, но в этот раз профессор к двери не кинулся.

* * *

Карев осмотрелся. По первому взгляду - та же унылая холостяцкая малогабаритка с блекло-голубыми обоями и стеллажами, только на журнальном столике нет банки с цветами и, разумеется, окно целёхонько. Желтеющие кроны тополей, кусок облачного неба, многоэтажка напротив - знакомый видок. Карев задумался. Будто ещё чего-то не хватает. Усмехнулся, сообразив: привычного гудения под потолком.

Следователь прошёл в пустую комнату и дёрнул щекой, избавляясь от ощущения, будто Харчевский где-то здесь. Ещё раз огляделся. По второму взгляду различий набралось больше. Жилище оказалось грязнее и захламленнее, чем представлял себе профессор. Возле дивана валялись серые носки, стул был развёрнут к компьютеру. Компьютерный столик утопал под грудами распечаток, из них выглядывали визитки, клетчатый носовой платок, возле колонки лежал обломанный карандаш, а ещё монеты, конфетный фантик, зубочистка и россыпи крошек. Перед сканером стоял стакан, на дне которого темнело коричневое пятно и высохший чайный пакетик.

Карев пододвинул стул, уселся поудобнее, и щёлкнул кнопкой. Пыльный экран выдал предзагрузочную картинку - чайки, реющие над морем, а затем показал сетку файлов. Дальнейшая работа проходила по стандартной схеме и заняла без малого два часа драгоценного воскресного времени.

Что обычно дознаватель ищет в персоналке? Прежде всего, следы деятельности. Записи ежедневника, отчёты, иногда личный дневник, впрочем, это редкая удача. Как ни странно может показаться, но то, что человек отмечает или сохраняет для самого себя как важное, для "Предпоследнего Дознания" обычно оказывается "пустой породой". Хотя, конечно, бывают и исключения.

Затем идут электронные письма. Обязательна сортировка на деловые и личные. Как правило, полезные для следствия сведения встречаются в личной переписке. С помощью анализа почты уточняется круг "актуальных знакомств" подследственного, можно проследить развитие отношений, их конкретику. Именно здесь чаще всего кроются приятные сюрпризы.

И, наконец, заключительный пункт - проверка записей сети. У многих людей, особенно одиноких, есть хобби, увлечения или проекты, которые открывают новые круги знакомств, неизвестные повседневному окружению, и даже не отражённые в переписке. Бывает, что разработка этих кругов приносит свой плод, позволяя открыть неожиданные стороны личности и поступки.

Обычно проверка персонального компьютера даёт сразу несколько перспективных вариантов, по значимости она сопоставима с анализом официальных документов, - завещания, личного файла из Госконтроля и бумаг с работы. Но в случае профессора Харчевского всё оказалось безрезультатно.

Дневника он не вёл, ежедневник фиксировал заурядное расписание, в почте львиную долю занимала переписка с университетом (информация с кафедры, письма дипломников и диссертантов), консультации с другими специалистами по баллистике, немногочисленные праздничные поздравления от дочери и брата, роль хобби выполняли наброски к курсу лекций, которые Эдуард Васильевич, видимо, планировал опубликовать. И совершенно не за что зацепиться.

Карев выключил компьютер и помассировал виски.

Затем, поразмыслив, принялся перебирать стопки распечаток на столике. На всякий случай. Не хотелось верить, что поездка в эту халупу была напрасной.

Но пришлось. Время поджимало - сегодня ещё предстояло встретиться с Инной чтобы купить платье.

* * *

Громкое и назойливое жужжание от окна. Жирная тёмно-синяя муха колотилась о стекло, в левом нижнем углу. Глупое насекомое безуспешно пыталось вырваться наружу.

- Да, мне бы тоже туда хотелось. - сказал Харчевский мухе.

Протянув к стеклу левую руку, он нащупал большим пальцем копошащийся комочек и надавил. Жужжание смолкло. Затихший комочек упал, оставив белую кляксу на стекле.

Профессор долго и задумчиво смотрел на дорогу, пока не затекла согнутая спина, и ноги не стали постанывать от напряжения.

* * *

Воскресенье. Ещё один испорченный выходной. Вроде, разговорился этот товарищ. Хотя... кто его знает, что он завтра выкинет. Эх, подольше бы остаться, дожать... Но нет, Патканян чуть что шипит. Десять минут и точка. Ладно, не хочу об этом говорить. И думать не хочу. Сейчас за Иннушкой заскочу и полетим в бутик. Надо ещё список гостей уточнить, а она вроде меню подготовила, обсудим...

Конечно, чем больше гостей, тем больше подарков... но и хлопот куда больше. Ладно, лишь бы ей понравилось.

* * *

Понедельник

10:58. Эдуард Васильевич стоит в прихожей, скорчившись в темноте под вешалкой. Пальто, не убранное с весны, пахнет ветхостью и пылью, под потолком гудит муха, летая вокруг погасшего абажура. По лбу Эдуарда Васильевича стекает капля, внутренности будто стянуты в узел под ледяным прессом, руку оттягивает зажатый в ладони молоток.

10:59. Эдуард Васильевич вдруг понимает, что входная дверь откроется прямо на него и тогда всё пойдёт на смарку. Нет, нельзя чтобы он увидел или даже посмотрел. Профессор перебегает влево, за угол, и замирает, прислонившись к двери туалета. Рукоятка становится влажной под ладонью. От напряжения ноги почти не чувствуются. Муха наконец угомонилась наверху. Тихо. Из-за входной двери слышатся размеренные шаги. Всё ближе.

11:00. Шаги остановились. Скрежет задвижки, дверь открывается, ох, да почему же так медленно? Вот из-за угла выдвигается рука, плечо, профиль с крупным носом, вздёрнутые усы, лицо поворачивается...

замах, удар!

Под стриженной шевелюрой треснуло, и этот, в сером костюме, с грохотом распластался по паркету. Эдуард Васильевич замахнулся снова, но, присмотревшись, отбросил молоток. Упавший неподвижен, только из-за головы медленно расползается тёмное пятно.

Отдышавшись, Эдуард Васильевич выглянул за угол. Дверь открыта. Выход есть! Пустая лестничная площадка, жёлтый кафель, синяя обёртка от мороженного, лифт...

11:01. Переступив через вытянутые ноги в чёрных лакированных туфлях, Эдуард Васильевич шагнул вперёд, к дверному проёму. Вдруг левую лодыжку кто-то схватил снизу. Усатый. Поднимает замазанное кровью лицо:

- Далеко собрались, Эдуард Васильевич?

Крик.

* * *

Ровно в одиннадцать Карев толкнул дверь и, миновав прихожую, прошёл в знакомую комнату, не разобуваясь. Он ведь только что оставил туфли на полу лаборатории, а снимать одну и ту же обувь два раза подряд - уж слишком абсурдно.

Сидевший на диване Харчевский не поздоровался и в этот раз, но было видно, что следователя он ждал.

- Я буду сотрудничать с вами, - заявил профессор, - но не потому, что желаю играть в вашу игру. А исключительно потому, что результаты этого дела в конечном итоге будут касаться и моей научной репутации.

- Уважаю ваше решение. - Карев подошёл к окну и достал электроблокнот, - Итак?

- В 87-м я помог своему приятелю Тиму Котту найти работу. Я оформил его для участия в программе баллистики под грант по С-проекту. В то время Тим нуждался в деньгах, и моя помощь значительно поправила его финансовое положение.

- Замечательно! - следователь чиркнул несколько строк по экранчику, - Ещё?

- Другому подчинённому я как-то дал денег. Ему не хватало на дорогу к матери. Дело было под Рождество. Дорожные тарифы повысили, а зарплату задерживали до праздника. И я дал ему из своих личных. Не помню точно, когда это было, кажется, лет двадцать назад. Звали его, вроде бы, Семёном.

- Хорошо! - новая запись на планшетке, - Продолжайте.

- Ещё было как-то: студент один, кореец, со второго технологического, просил поставить автоматом за семестр. Я таких вещей обычно не делаю. Но ему уж очень было надо. На свадьбу опаздывал. И, в общем, вошёл я в положение. Поставил.

- Превосходно! - с деловой сдержанностью похвалил следователь, - Один пример лучше другого!

- Ещё вспомнил. За два дня до нового года, а было это в 91-м, - возвращался я поздно домой. Иду от парковки, гляжу - человек передо мною идёт. Весь шатается, ну, ясное дело, уже напраздновался. Я уж беспокоиться начал - как бы ко мне не полез. А он вдруг споткнулся - и прямо в снег. Копошится там, а встать не может. Я подошёл, гляжу: человек-то приличный, одет хорошо, но пьяный вдрызг. Без шапки, видно, успел потерять. А в руках зажал две поломанные гвоздички. И мне что-то мычит. Ну что? Не смотреть же, как человек погибает. В общем, поднял я его кое-как, довёл я до лавки перед подъездом, усадил. Говорю: очухайся здесь, дальше сам пойдёшь. Да попихал его, чтоб не заснул. Такая, значит, история.

- А вот это уже уровень. - следователь оторвал на миг взгляд от блокнота и взглянул с таким уважением, что у профессора аж защемило в груди.

Карев нагнулся и поднял с пола четыре больших осколка. Один за другим вставил их в раму, по краям. Один за другим вспыхнули новые кусочки дневного вида. Следователь даже не заботился, подходят ли они друг к другу, любые зазоры попросту зарастали на глазах. Почти вполовину окно было восстановлено.

- Знаете, я бы тоже кое-что хотел спросить. - Харчевский встал и обошёл диван.

- Спрашивайте. - повернулся Карев.

- Почему... - профессор достал с полки наугад книжку и продемонстрировал белые страницы, - Вот! Почти все пустые. Только отдельные фразы в разных местах. А на некоторых даже названия нет...

- А вы помните какую-нибудь книгу наизусть?

- Целиком? Нет, конечно. Вы намекаете, что здесь только то, что я помню из этих книг?

- Именно так. Комната, которую вы видите - это сложный продукт взаимодействия вашего сознания и, в том числе, памяти, с внешней программой. Ваш мозг испытывает воздействие особых волн и химических соединений, реагируя на которые, он порождает эмуляцию.

- Жаль. А то я хотел почитать что-нибудь на досуге. Чтоб отвлечься. Ладно. Есть ещё вопрос.

- Да?

- Нельзя ли мух убрать? А то прямо спасу нет. Кстати, не помню, чтобы в моей настоящей квартире когда-нибудь творилось подобное безобразие.

- Да, мухи сгенерированы специально, и поэтому, к сожалению, убрать их нельзя. Они усиливают чувство реальности. Это очень важно.

- Дурдом! - фыркнул профессор, - Другого ничего не могли придумать?

- А зачем? Мухи хорошо справляются. Это ёмкий образ, одновременно визуальный, звуковой и даже тактильный - когда они садятся на вас и касаются кожи своими маленькими лапками...

- Прекратите, а то меня сейчас стошнит!

- Я просто отвечаю на ваши вопросы. - пожал плечами следователь и отмахнулся от подлетевшей мухи.

- И ещё... - Харчевский присел на подлокотник дивана и наморщил лоб, - Как я умер?

- Вы не умерли.

- Ну, впал в кому. Не цепляйтесь к словам. Как это случилось? Когда?

- Почти три недели назад. Вы сели в университетский "прыгун", который прибыл за вами, а из него уже не вышли. При инсульте кома развивается стремительно. К сожалению, вас обнаружили слишком поздно. Из реанимации переслали к нам.

- Почему я этого не помню?

- Видимо, наши учёные сделали так, чтобы дать мне возможность манёвра. Я ведь мог и не сообщать вам правды, а постараться вытащить нужные сведения продолжая иллюзию полноценной жизни.

- Как они это делают? - Харчевский как-то весь подобрался, буравя собеседника взглядом.

- Если вы ждёте от меня подробностей, то вынужден вас огорчить. - следователь развёл руками, - В мои обязанности входит стандартное делопроизводство с поправкой на экспериментальные условия. А обеспечение этих условий - забота учёных.

- Хотелось бы всё же понять. Какое-то время мне казалось, что это сон. Иногда бывают такие сны, в которых успеваешь несколько лет прожить. Но здесь я тоже засыпаю. А видеть сны во сне... Это уж слишком.

- И что же вам снится?

Профессор усмехнулся.

- Сегодня мне приснилось, что я вас убил.

- Вот как? Почему?

- Просто хотелось выйти в коридор. Знаете ли, сидеть взаперти в четырёх стенах не очень-то весело. А кроме того... меня занимает идея проверить этот мирок на прочность. Раз он существует в моей голове, то должен подчиняться моей воле.

- Не советовал бы вам.

- Отчего же?

- Этот мир не так прочен, как кажется. Существует масса факторов, каждый из которых способен привести к полному разрушению эмуляции.

- Что же в том плохого?

- Предпочитаете вон там оказаться? - следователь, ткнул пальцем в зияющую дыру разбитого окна.

- А может, я наоборот, проснусь? Вернусь в настоящий мир...

- Это невозможно.

- Почему? Ведь ваши учёные сумели реанимировать моё сознание и даже вселить в него вас. Почему они не могут полностью вернуть меня к жизни?

- Затрудняюсь ответить. Честно. Вы же видите, Эдуард Васильевич, я с вами придерживаюсь принципа предельной открытости. Обещаю спросить об этом у наших учёных.

- Спросите. Хотя... - Харчевский усмехнулся, - придерживаются ли они с вами принципа предельной открытости?

Часы Карева пикнули.

- Как вовремя, не правда ли? - съязвил профессор, - Чтож, до завтра, господин следователь. Я уже привык к тому, что мне от вас никуда не деться. Вы, наверное, тоже?

* * *

- Скажите, а возможно ли с помощью колации полностью вернуть человека в сознание? - поинтересовался Карев, слезая с кушетки.

- Нет. - буркнул Патканян, глянув исподлобья.

- Даже чисто теоретически? - Павел "влез" в туфли.

- Да.

- Почему?

- Чтобы понять, вам нужно иметь соответствующее образование и степень.

- Кто ясно мыслит, тот ясно излагает. Слышали такую поговорку? - Павел снял с вешалки серый пиджак, - Если вы не способны объяснить профану, значит сами не понимаете.

Патканян шумно вздохнул и отвернулся к монитору.

- Если говорить очень упрощённо, - недовольно проговорил он спустя минуту, - метод колации работает лишь с тем состоянием сознания, в котором уже находятся коматозные больные. Он не способен принципиально изменить это состояние, вернуть его на автономное существование, поскольку носитель - мозг - омертвел почти полностью и продолжает разрушаться.

- Но ведь Харчевский полноценно осознает себя и окружающее...

- Сознание связано с мозгом, но не тождественно ему. Известны случаи, когда удаление значительной части мозга человек переносил без ущерба для сознательной деятельности. Конечно, это исключения. Но эти двое - он кивнул на кушетки с неподвижными телами, - тоже исключения в своём роде. Раньше их состояние называли смертью мозга. На самом деле незначительная церебральная активность на четвёртой стадии комы сохраняется, она ничтожно мала, но всё же отлична от нуля. Нам удалось структурировать эту затухающую активность и в очень редких случаях добиться на короткий срок воссоздания подобия сознательной жизни в режиме психоэмуляции.

- Почему нельзя добиться большего?

Патканян опять вздохнул, как вздыхают люди, смертельно уставшие от непроходимой тупости окружающих, и обернулся к собеседнику.

- Представьте затонувшую подводную лодку, которая, погружаясь, замерла, балансируя на краю обрыва во впадину. Камешек, на котором она задержалась, может лишь отсрочить неминуемое погружение в бездну, но не способен поднять подлодку и уж тем более не способен залатать пробоины и вернуть её в строй. Понимаете? Мозг Харчевского продолжает разрушаться, и это процесс необратим. Именно поэтому у нас только восемь сеансов, после чего эмуляция ещё какое-то время будет поддерживать угасающее сознание, но вашего внедрения уже не выдержит.

- Да, теперь стало понятнее. - согласился Карев, усаживаясь за стол перед стопкой чистых листов, - Спасибо, что объяснили. Ещё вопрос: что будет, если во время сеанса Харчевский попытается меня убить?

- Он вам угрожал?

- Нет. И всё-таки?

- Для него вы - элемент эмуляции. С таким же успехом он может пытаться убить стену или свой диван.

- Неплохо сказано. Спасибо, что снизошли.

Когда через двадцать минут следователь ушёл, прихватив рукописный отчёт, лаборант, покосившись на дверь, вытащил из внутреннего кармана телефон и набрал номер.

- Алло, Викентий Петрович?

* * *

Занеся отчёт, Павел свернул направо и сбежал по лесенке к стеклянным дверям следственного отдела. Двери автоматически разъехались, пропуская на "палубу". За окнами темнело пасмурное августовское небо на фоне пеньков-многоэтажек. В ноздри ударил запах кофе.

- Привет всем!

- Здравствуй, Паша! - улыбнулся Кван, оторвав взгляд от экрана.

- Приветствую! - воскликнул Халл, приподняв дымящуюся кружку в руке.

- О, какие люди! - усмехнулась со своего места София, - Ну как там твой спецподопечный?

- Это вообще-то первый уровень секретности, Соня. - покачал головой Карев, - ты бы поосторожнее со своей проницательностью.

- Ха-ха-ха! - она понизила голос и картинно выпучила глаза, - Пока не угодила на Минусовой, да?

- Куда? - переспросил Кван.

- Минусовой этаж, новичок! - заговорила Соня "загробным" голосом, - Тех дознавателей, которые начинают совать нос не в своё дело и узнают слишком много, или тех, кто не уделяет достаточно внимания бедным девушкам, - она театрально зыркнула на Халла, - в один ужасный день Петрович вызывает к себе и выползает из своей берлоги...

- Петрович выходит из кабинета? - засмеялся Карев, усаживаясь в кресло.

- Не перебивай! Он берёт за руку этого несчастного, заходит с ним в лифт и спускается вниз, всё ниже и ниже, ниже первого этажа, на тот самый... Минусовой этаж!

- И что там?

- Сие неведомо. Ибо никого из тех, кто спускался в то подземелье, больше не видели в мире живых!

- В смысле? - обеспокоено заморгал Кван.

Халл добродушно хмыкнул.

- Профессиональная байка, мой друг. Однако, София, Павел прав. Позволь полюбопытствовать, откуда...

- Да успокойтесь вы, зануды. - махнула ручкой Соня, - Ничего я толком не знаю. Кроме того, что у вас подслушала. Вы бы с Павликом поменьше языками чесали об этой своей секретности, если не хотите, чтобы весь отдел знал!

Вьетнамец засмеялся. Карев покачал головой и включил компьютер. Предстояло вторично связаться с госпожой Харчевской, а также вычислить тех, о ком сегодня рассказал профессор.

За окном начало накрапывать. Маленькие капельки замирали на стекле, множились...

- Павлик, вы купили платье?

- Да, вчера. Спасибо за совет. Ой...

- Что?

- Вспомнил, что забыл выложить его из "прыгуна". Ладно, сегодня выложу.

- Оно что, здесь? Павлик, а можно мне взглянуть?

- Конечно. В субботу увидишь.

- Ну Павлик! До субботы я сгорю от нетерпенья!

- Было бы интересно посмотреть. Соня, я вообще-то работаю. И тебе советую.

- Зануда.

- Всё, включаю "заглушку".

Прекрасная чёрная кнопочка под столом. Одно нажатие - и ты в отдельном кабинете. Нет сониной болтовни, серых спин ребят, "палубы"... Только почему-то мерзкий кофейный запах остаётся, проникая виртуальность. "Свиное пойло" - так выругался первый европеец-конкистадор, отведавший этого мутного индейского напитка. И отчего товарищи не вняли его гласу, прихватив эту отраву в цивилизованный мир?

* * *

Понедельник. Наконец-то дело пошло! Слава Богу! У Халла тоже всё путём. Хотя он своей тётке так и не сказал, что она в коме. Представился писателем, желающим написать её биографию. Вот уж действительно, всё гениальное просто. Но с моим бы такое не прошло. Ох, язва. Сегодня начал сам спрашивать. Баш на баш, так сказать. Убить меня во сне хочет. Или это угроза? Суров дядька, ничего не скажешь.

А вообще ведь... с помощью колации, если даже нельзя реанимировать, то, по крайней мере, можно устраивать встречи, - допустим, с юристами, - чтобы завещание изменить, или с родными, думаю, Катя Харчевская не отказалась бы свидеться с отцом... кстати, надо Петровичу её просьбу передать, а то всё забываю. Странно, мне казалось, они хотят этот метод внедрить повсеместно, заместо обычного следствия. Теперь выясняется, если верить Патканяну, что работает колация в единичных случаях. Тогда чего ради было затевать Проект?

Как же льёт сегодня! А я, дурак, зонта не взял. И ведь Инна, вроде, предупреждала утром. Ничего, прорвёмся...

* * *

Вторник

День незаладился, едва начавшись.

На работу Карев прибыл раздражённым и подавленным. Кивнул коллегам, сунул под стол пухлый пакет, щёлкнул кнопкой. Из Госконтроля переслали документацию по С-проекту. Изучение материалов только ухудшило настроение. Наскоро чиркнув несколько строк о результатах, Павел отправил их по внутренней сети Петровичу и, машинально покручивая ус, осмотрелся. Кван снова на выезде, Колька всё ещё болеет. За столами сидели Халл - впереди, а слева - Соня, необычно тихая сегодня.

Звякнул динамик - пришло письмо от Петровича:

Павел, будьте внимательнее при составлении промежуточных отчётов. Кто-то пошутил с функцией "автозамена" в вашем компьютере.

Нахмурившись, Карев полез к сохранённому файлу, пробежался по строчкам и тут его прошиб холодный пот.

...из разговора со свидетелями мне удалось установить, хотя я и дурак, что подследственный навестил брата по принуждению, твою мать. Подробная проверка документации показала, хотя я и дурак, что...

Рука метнулась к панели "сервис", дальше "автозамена"... Вот оно! В графе "заменить" - запятая, а в соседней - ", хотя я и дурак,", а вместо точки...

Кулак грохнулся о стол.

- Твою мать, кто лазил в мой компьютер?! Сонька, ты?

Девица заржала - заливисто, с оттягом. Просто извержение хохота в перекошенное лицо Карева. Он вскочил, сжав кулаки. Тут же поднялся Халл, выставив ладони:

- Павел, успокойся...

Вдох-выдох.

- Дура! - сказал, словно плюнул, Карев и рухнул обратно в кресло, отвернувшись к стене.

Звонкий смех оборвался.

- Ой, Павлик, ты что, куда-то отослал это?

Молчание.

- Павлик, прости, я думала, ты заметишь. Ну прости, пожалуйста! Ты что, Петровичу отослал? Павлик, ну не молчи. Я ведь думала... Я действительно дура. Ну хочешь, я пойду сейчас к Петровичу и всё ему объясню? Хочешь, пойду?

- Да сиди ты! - отмахнулся Карев, - И так весь день под откос, а тут ещё ты со своими дебильными подколками! Замуж тебе пора, вот что!

- Прости, Павлик, ну пожалуйста, я же не знала... А что у тебя ещё стряслось?

- Слушай, отвали! И лучше не подходи ко мне!

- Павел, ты разговариваешь с леди...

- А ты, Халл, заткнись!

В комнате удушливым смогом повисло молчание.

- Я платье запорол. - наконец проговорил Карев и щёлкнул кнопкой перед собой. Экран погас.

- Как это? - Соня шагнула к нему, но, подумав, остановилась.

- Всё этот долбанный шёлк! Откуда мне было знать, что его нельзя гладить?

- Ты что же, на пару гладил? Павлик, да зачем?

- Пока вчера нёс в пакете... - сквозь зубы процедил Карев, - под ливень попал. Дома смотрю: всё пятнами пошло. Решил прогладить, пока Инны нет, а оно вообще... скукожилось...

- Так можно ведь мастеру отнести, он заменит пострадавшую часть той же тканью, Инна и не заметит.

- Если деньги нужны, только скажи. - кивнул Халл.

- Да когда мне всё это делать? - простонал Карев, - Только что с отчётом разобрался, а уже пол-одиннадцатого. Сейчас идти... на очередной сеанс. Потом опять отчёт. И где такого мастера найти? Я уже рыскал по сети, ничего толком не разберёшь в их рекламах. - он помолчал, глядя перед собой, - Да и денег, честно говоря, маловато осталось.

- Ой, нашёл о чём беспокоиться! Ты платье с собой привёз или дома оставил?

- Да здесь оно.

- Вот и чудно! Иди-ка на свой сеанс или что у вас там за секреты, а мы с Роби всё уладим. Я знаю одного мастера, просто волшебник, а Роби с деньжатами разберётся, правда?

- Почту за честь.

Карев поднял голову и нерешительно глянул ей в глаза. Только тут он заметил, что они у Соньки тоже малиновые. Линзы.

- Давай платье и ни о чём не беспокойся. Позволь мне искупить вину. Давай-давай сюда.

Павел потянулся вниз и достал из-под стола пакет.

- Та-ак, что тут у нас? Ну, не так уж и страшно. Павлик, выше нос! Да усы свои поправь, вон они как обвисли, впервые у тебя такой ужас вижу!

Он встал и заковылял к стеклянным дверям. Обернулся, словно подбирая слова, но, так и не подобрав, молча вышел.

* * *

Вновь коричневые стены, чёрные ящики, белые листы бумаги на столе, одна пустая кушетка и две с неподвижными людьми в шлемах, всё такой же мрачный Патканян перед монитором.

- Привет. - поздоровался Павел, снимая туфли.

- Вы пришли раньше.

- Я сказал "привет", ты что, не слышал? Что, так сложно поздороваться? Или для этого мне нужно иметь соответствующее образование и степень?

- Здравствуйте. Не надо тыкать. Вы пришли раньше положенного срока.

- Ну и ладно. - Карев лёг на кушетку и вытянул ноги, - Раньше начнём, раньше кончим. Давай, коли руку и цепляй свои проводки.

- Нет. Вы ничего не понимаете. Необходимо проводить сеансы в одно и то же время, поскольку точно отмеренные промежутки способствуют "якорению" сознания подследственного в эмуляции.

- Слушай, Патканян, ну что ты меня грузишь? Тут всего семь минут осталось. Что ты всё талдычишь, как заведённый? Мы пять дней вместе работаем, а ты мне ни одного человеческого слова не сказал! Что с тобой, парень? У тебя проблемы? Думаешь, у меня их нет?

- Господин Карев, перестаньте тыкать. И прекратите истерику. Если вы не в себе, то лучше сегодняшний сеанс отложить.

- Ага, а как же периодичность, "якорение" и прочая мутотень? Да коли уже! Я свою работу знаю, выполняй свою.

Бородач досадливо цокнул, взял шприц-пистолет и прислонил к оголённому локтевому сгибу дознавателя. Пшикнуло. Павел увидел проводки с присосками, почувствовал нажим у висков.

- Ну что ты такой сухарь, а? У меня вот подарок жене накрылся, всё из-за этого проклятого шёлка, дело сыпется, с отчётом в дурацкую ситуацию угодил...

- А почему вы решили, что я должен интересоваться вашими проблемами?

- Да потому что ты - человек, Патканян! - устало огрызнулся Павел, проваливаясь в бурый водоворот - У тебя характерные признаки человека: прямохождение, речь, отстоящий большой палец на руке... А если ты человек, то и относиться должен...

* * *

- ...по-человечески... - пробормотал следователь, вваливаясь в прихожую.

- Что? - переспросил профессор, вставая с дивана.

Дверь хлопнула.

- Да это я так... не обращайте внимания. Это я не вам.

- А кому? - в груди "ёкнуло", Харчевский невольно шагнул вперёд, - Там кто-то есть? В коридоре?

- Нет. - спохватился Карев, - не в коридоре. Там...

- Где?

- Ну, в этом... Внешнем мире. Когда я ложился на кушетку, перед погружением сюда, говорил с одним... товарищем. Он там за аппаратурой смотрит. Такой желчный тип с чёрной бородищей и в белом халате.

- Вот как? - профессор пожевал губами, - И о чём же вы беседовали?

- Да там... понимаете, у моей жены скоро день рожденья. Я ей купил платье в подарок. Вечером, выходя из "прыгуна", попал под дождь...

- Там дождь? А здесь всё ясно... - Харчевский оглянулся на солнечно-дневные осколки в раме.

- Да, у нас лило как из ведра. И сегодня сыро. В общем, платье намокло, пошло пятнами, я решил погладить и ткань совсем испортилась.

- А в чём проблема-то? - пожал плечами профессор, - Подарите ей духи или цветы. Или серьги, в конце концов.

- Так она уже видела платье. Вместе выбирали.

- Ну, скажите тогда, что платье испортилось не по вашей вине, и что вместо него она получит духи.

Карев поднялся и подошёл к разбитому окну. Вода в банке позеленела, бутоны склонились ниже, а кончики лепестков сморщились и пожелтели.

- Но ведь она расстроится.

- Женщины всегда чем-то недовольны. К этому надо относиться спокойно. Пообещайте, что в следующий раз купите новое платье. Вот и всё.

Вместо ответа следователь наклонился и поднял с пола сразу стопку осколков.

- Знаете, Эдуард Васильевич, неправ я был с этой игрой. - заговорил он, вставляя их в раму один за другим, - Глупо это всё.

Через полминуты дыра в ночь затянулась и исчезла. Без следа.

- Спасибо за окно. Знаете, Павел, я хотел бы спросить...

- Пожалуйста.

- После того, как вы наберёте достаточно материала... что дальше?

- Ну... денёк мне будет нужен, чтобы оформить отчёт. Затем бумаги уйдут на рассмотрение комиссии. А там уже решат, можно ли закрыть дело. Если сочтут, что отчёт мой негоден - назначат дополнительное следствие...

- А если годен? То - всё?

Карев нахмурился.

- Необязательно. Мы не принимаем таких решений. Вас отправят на "определитель". Это вроде жребия. Если выпадает один вариант - значит, там, наверху считают, что не всё про вас узнали, и нужно новое следствие. Так может происходить до нескольких раз.

- А если второй вариант?

Карев развёл руками:

- Тогда аппараты жизнедеятельности автоматически отключаются. Мне очень жаль.

Профессор надолго замолчал, сосредоточенно моргая.

- А сколько обычно уходит на всё это времени?

- Недели две на следствие. И примерно неделя на комиссию, иногда больше или меньше, в зависимости от очереди и сложности дела.

- Значит, я умру примерно через три недели? - медленно проговорил профессор.

- Необязательно. - повторился Карев, - Возможно ведь дополнительное следствие.

- И сколько бывает этих... дополнительных?

- Точно не помню, кажется, до пяти. Но это в исключительных случаях. А вот на второе следствие "определитель" отправляет довольно часто.

Профессор как-то ссутулился, заморгал, машинально потянулся к подбородку...

- Я не готов умереть.

Карев вздохнул.

- Что я могу сказать? Начинайте готовиться. Всё это - химера, цепляться за неё бессмысленно. А в наш мир вам путь заказан.

- Вы уверены? Разве не было ни разу, чтобы кто-то из подследственных выходил из комы?

- Нет.

- А вы узнавали?

- Да. К нам попадают только те, для кого уже точно нет возврата.

- Откуда вам знать? Сколько раз я слышал или читал, как люди выходили...

- Только не из четвёртой степени.

- Идеология... Конечно. Если такие случаи были, вам не скажут.

- Эдуард Васильевич! Поверьте, мне действительно жаль. Но вы уже не сможете вернуться к нормальной жизни. С этим нужно смириться. Я не могу вам помочь. Не могу напутствовать и всё такое. Я не священник. Я просто следователь и должен выполнять свою работу. Давайте вернёмся к нашим добрым делам. А то с ними у нас беда.

- Ну что там?

- Как-то не складывается всё, не выдерживает проверки.

- Что вы имеете в виду?

- Ну, например, про брата, которого вы навещали в больнице. - часы на руке следователя пикнули, но он продолжил: - Александр Васильевич подтвердил этот факт. Более того, сказал, что не ожидал от вас такого, и был глубоко тронут.

- И в чём проблема?

- В показаниях вашей бывшей супруги. Ираида Петровна утверждает, что вы наотрез отказывались его навещать. Что она уговаривала и заставляла вас это сделать почти неделю, прежде чем вы согласились.

Харчевский побагровел, вскочил с дивана, ногой топнул:

- У, швабра старая! Всю жизнь из меня кровь сосала, теперь и уйти спокойно не даст!

- Вы подтверждаете, что это имело место?

- Ну да, и что? Мымра! Стерва! Курва! Всё равно ведь сходил!

- Из-под палки. Против воли. Я не сужу, ни в коем случае. Не моя компетенция. Но для отчёта это не пойдёт.

- Безобразие. Психопатка хренова! Ну а с остальными что?

- Остальные проверяем. - часы снова пикнули, - Мне пора, Эдуард Васильевич.

* * *

- Вы задержались на пятнадцать секунд. - сухо сообщил Патканян, отрывая от висков синие проводки с присосками.

- Виноват, исправлюсь.

- Это очень опасно.

- Чем же?

- Продолжительное пребывание в состоянии контакта способно привести к необратимым последствиям. Вы можете не вернуться, попросту говоря, сами впадёте в кому.

- Да, серьёзно. - Карев поднялся и поболтал ногами, свесив их с кушетки, - Слушай, Патканян, прости, что я тебе наговорил перед сеансом. Просто тяжёлый день выдался.

- Ладно, проехали.

- Спасибо. И ещё: давай на "ты", ладно? Мы в дознавательском отделе все на "ты", даже Халла заставили. Одно ведь дело делаем. Хочется по-нормальному говорить. А лакированно-вежливый официоз уже в зубах навяз от болтовни со свидетелями.

- Ладно.

- Тебя Артуром звать, так?

- Да.

- А меня Павлом.

- Я помню. Так что у тебя там с женой?

- День рожденья у неё. В субботу. А я ей платье купил...

* * *

- Викентий Петрович...

- Что ещё?

- Харчевский спрашивал меня о нашей процедуре...

- И?

- Я ему, в общем, рассказал. И про комиссию, и про "определитель"...

- Правильно. Мы из этого секрета не делаем.

- Да. Но он говорит, что... пока не готов к смерти.

- Так в чём же дело? Пусть готовится. Время ещё есть.

- Я ему точно так и сказал.

- И?

- Одно дело - найти ловкий ответ, другое дело - с живым человеком разобраться.

- А чего разбираться-то? Ох, Павлик, увлёкся ты личным контактом, я смотрю. Не увлекайся.

Несколько секунд Петрович внимательно смотрел на подчинённого узкими серыми глазами, а потом вдруг опёрся обеими ладонями о столешницу и грузно поднялся:

- Пойдём!

Они вышли из кабинета. Миновали прихожую. Далее - по коридору до лифта. Роста начальник оказался совсем невысокого, отчего могучие плечи и свободная талия делали его почти квадратным. В серой лифтовой кабине он заговорил снова, пристально глядя на Карева:

- В нашем обществе тема смерти табуирована. Люди силятся забыть, что они смертны. Даже говорить об этом - неприлично. Разве что шутить. Чтобы завуалировать собственный страх. Идиотизм, не правда ли?

- Ну да. - пробормотал Павел, хмуро наблюдая, как под потолком проползают друг за другом полоски света от межэтажных ламп. Куда они едут?

Лифт звякнул и остановился, но шеф нажал что-то на запястье и кабина поползла вниз.

- Избегать мыслей о смерти - едва ли не величайшая глупость нашего времени. Ты можешь не жениться, не учиться, не работать, а вот можешь ли ты не умереть? Можешь?

- Нет. Не могу. - машинально отозвался Павел.

- Вот именно. - их снова дёрнуло, на этот раз двери раскрылись, и Петрович шагнул на площадку, Карев последовал за ним, - В средние века человека готовили к смерти с рождения. Это называлось ars bono morierti - искусство хорошо умирать. Люди не искали повода спрятаться от неизбежного, они готовились. И в итоге - могли выбирать, с каким выражением лица встретить смерть. А нынешнему человеку осталась лишь гримаса животного ужаса. Он сам лишил себя выбора. Всю жизнь старается не думать о конце, а когда конец наступает, остаётся одиноким, испуганным и растерянным. Как и твой Харчевский. Ишь ты, видите ли, "не готов" он! Интересно, как он своим студентам отвечал на эту фразу? Отменял ли экзамен? Сомневаюсь. Не ты, Павлик, и не наша служба виноваты в том, что господин Харчевский оказался "не готов". Времени на подготовку у него было предостаточно. Лет пятьдесят, или сколько ему там?

- Пятьдесят четыре. - отозвался Павел, сосредоточенно разглядывая пустой коридор, по которому они шагали.

- Ну вот. Давно уже не мальчик. А вообще ему многие бы позавидовали. Знать точно, что у тебя есть в запасе три недели. На полное овладение ars bono morierti не хватит, но худо-бедно подготовиться - вполне можно. Всё, пришли.

Петрович остановился перед плотно закрытой дверью с ручкой-вертушкой, как у сейфовых замков.

Карев хотел спросить, но сдержался.

- Многие дознаватели рано или поздно приходят к этому вопросу. - буркнул начальник, повернувшись затылком и прикладывая палец к чёрной пластине, - Ты - почти подошёл. Так чего тянуть?

Замок щёлкнул. Руки с короткими пальцами обхватили колесо, крутанули влево - раз, другой, и дверь отошла. Дохнуло застоявшимся воздухом, пылью.

- Иди. - скомандовал шеф.

Карев шагнул внутрь и сердце невольно вздрогнуло...

* * *

- София, не стоило так огорчать нашего друга.

- Ну я же не знала, Роби, что так обернётся! Я думала, он заметит. Реально! Это же древняя шутка. Ну ладно, хватит об этом, ты же не хочешь привить мне комплексы?

- Парочка бы не помешала. - подметил Халл, почёсывая подбородок.

- Перестань, Роби! Давай-ка платье посмотрим.

Соня достала тёмно-зелёный ворох и разложила на столе отсутствующего Квана. Халл склонился, приподняв брови.

- Твой диагноз? - осведомился он спустя пару секунд.

- Кошмар! Ну разве можно что-нибудь доверить мужчинам? Это же надо было так изудоровать вещь!

- Восстановлению не подлежит?

- Да можно сделать, я думаю...

- Ты не уверена?

- Откуда мне знать, найдётся ли у мастера такая же ткань? Довольно качественный шёлк и сложный рисунок. Хм. Неужели Инна это выбрала сама? Ни за что не поверю, что современная молодая женщина по доброй воле наденет на себя такую аскетику. Наверняка это Павлик на неё давит! Бедняжка!

- В какую цену может встать работа мастера?