Предназначение

Глава 1

Воину седьмого ранга было немыслимо скрываться от кого-либо или от чего-либо. Скажем так: Уолли старался не привлекать к себе внимания.

Утро он провел на палубе, облокотясь о планшир, разглядывал курганы и портовую суету Тау. Уолли распустил свой хвостик воина, и густые черные волосы покрыли его плечи. Перевязь с мечом лежала у его ног на палубе. Борт корабля скрывал голубой килт Седьмого и сапоги воина. Прохожие могли видеть только очень высокого молодого человека с необычно длинными волосами, а если бы подошли ближе, то заметили бы изображение семи мечей на его лбу. Причал в Тау был достаточно низок; только очень зоркие могли бы это разглядеть.

За две недели непрерывного плавания «Сапфир» сильно истрепался, а у людей скопилось множество незавершенных дел. Матери, разобрав детей, занялись поисками зубных врачей. Старая Лина проковыляла вниз по сходням, чтобы найти торговцев мясом, фруктами и овощами; еще нужны были мука, и специи, и соль. Ннанджи, взяв брата, ушел искать лекаря, который сменил бы ему повязку. Джия отправилась с Лаэ по магазинам. Юный Синборо, удостоившись вступления в ряды взрослых, поспешил со своими родителями к клеймовщику — сегодня вечером на корабле будет праздник.

Как правило, по приходу в порт Брота занималась продажей груза, а Томияно искал новый. На этот раз морякам нужен был балласт, поэтому роли переменились. Большая толстая Брота препоясалась мечом и, прихватив на всякий случай Мату, отправилась на добычу. Томияно, положив пару бронзовых болванок в футе от сходен, поставил возле них юного Матарро и вернулся на борт заняться другими делами. Но покой его продолжался недолго: явились покупатели, и Матарро позвал капитана. Томияно умел торговаться не хуже своей матери. Уолли со своего поста у фальшборта с наслаждением прислушивался к яростному спору, который разгорелся под ним. Но вот торгующиеся сошлись в цене, и покупатели поднялись на борт проверить сохранность груза.

Уолли вернулся к изучению портовой жизни. Тау нравился юноше больше других городов петли РегиВула, хотя назвать его городом можно было лишь с большой натяжкой. Дорога, как и в других городах и поселках, была слишком узка. Она петляла между швартовыми тумбами, сходнями и грудами неотправленных товаров с одной стороны и лавками торговцев с другой стороны. Солнце грело необычно горячо для заката, освещая картину красочного и шумного беспорядка. Грохотали фургоны, кружила людская толпа, трудились группы рабов, продавцы толкали перед собой тележки, нахваливая свой товар. Здесь не придерживались никаких правил — торговля велась в любом доступном месте. Скрип колес заглушался божбой, проклятиями и бранью. В воздухе сгущалась пыль вперемешку со скотской и людской вонью. Уолли испытывал удовольствие, разглядывая лошадей этого Мира, напоминавших мифологических животных, — тело таксы, а голова верблюда. Впрочем, пахли они так же, как земные. Утром он видел разбредшееся стадо коз с оленьими рогами. Доносившийся запах был весьма знаком.

Внимание Уолли привлек фасад двухэтажного торгового дома на заднем плане этой сумятицы — темный дуб со светлым штакетником, казалось, были перенесены сюда из старой доброй Англии. Но, хотя архитектура и напоминала здесь о средневековье эпохи Тюдоров, не было надежды увидеть здесь дам в фижмах или галантных елизаветинских кавалеров. Костюмы Людей были примитивны — килты или набедренные повязки у мужчин, куски ткани, обертывающие женщин, старики обоих полов носили балахоны. Молодежь разгуливала голышом. Это был смуглый темноволосый народ, подвижный и веселый. В одежде их преобладал коричневый цвет — цвет Третьих, квалифицированных Мастеров трехсот сорока трех ремесел Мира. Желтые Вторые и белые Первые изредка мелькали в толпе, проблескивало оранжевое, красное и зеленое высокоранговых.

Худощавый юноша в белой набедренной повязке появился за спиной Уолли и сбежал по сходням, врезавшись с налету в толпу и чудом избежав гибели под колесами пароконного фургона. То был один из мальчиков покупателей, посланный, несомненно, за перевозчиками. Это означало, что Томияно совершил сделку. Через несколько минут капитан показался на палубе, провожая своих гостей. Мелькавшая на его губах улыбка говорила о том, что цена более чем удовлетворительна. Томияно был деятельным молодым человеком, агрессивным и мускулистым, обветренным до цвета темного каштана, с рыжими волосами, хотя и не такими яркими, как у Ннанджи. На нем были только короткие коричневые штаны, да еще кинжал с ремнем, свидетельствующие о его должности. Его лоб украшала татуировка из трех кораблей, но он был очень опытный моряк и, захоти он этого, мог бы получить звание более высокого ранга. Шрам на его лице был работой колдунов и, как теперь знал Уолли, кислотным ожогом. При этом Томияно казался просто подростком по сравнению с Уолли. Воины редко бывают высокими, но Шонсу был исключением — он был очень высоким. Моряку приходилось поднимать голову, чтобы взглянуть Уолли в глаза. Сейчас он так и сделал, причем на лице его было написано удивление.

— Скрываешься? — спросил он.

Уолли вздрогнул и улыбнулся:

— Остерегаюсь.

Капитан прищурил глаза:

— Так всегда поступают воины в твоем мире из снов, Шонсу?

Только в последние пару недель доверился Уолли экипажу «Сапфира», объяснив им, что не является на самом деле Шонсу, воином седьмого ранга; душа его перенесена сюда из другого мира, ей дарованы тело Шонсу, его искусство владения мечом и его незавершенная миссия. Томияно был скептиком. Он вынужден был доверять Лорду Шонсу (доверять с трудом, так как экипаж «Сапфира» не слишком жаловал воинов), но вся эта малоправдоподобная история плохо укладывалась в его голове. А такт никогда не входил в число достоинств капитана.

Уолли взглянул на него, подумал о переодевающихся детективах и безномерных патрульных машинах.

— Да, — согласился он, — они делают так очень часто.

Томияно презрительно хмыкнул:

— Когда мы последний раз заходили в Тау, ты стонал, что не можешь найти ни одного воина. Теперь город переполнен ими.

— Совершенно верно, — согласился Уолли.

Как раз этим он сейчас и занимался — изучением воинов. Волосы, стянутые в хвостики, и мечи выделяли их в толпе, а благоразумные граждане уступали им дорогу. Они разгуливали по двое или по трое, иногда — по четверо или пятеро. В основном, конечно, преобладали коричневые килты, но Уолли заметил несколько Четвертых, двух Пятых и даже, совершенно неожиданно, одного Шестого. За последний час он насчитал сорок два воина. Тау действительно был переполнен ими. Поглазев некоторое время сверху на оживленную улицу, Томияно повернулся к Уолли:

— Но почему?

Уолли положил локти на поручни и попытался облечь свои мысли в слова:

— Подумай сам, Капитан. Представь, что ты воин. Богиня привела тебя в Тау, а ты сейчас на пути в Каср. При тебе один-два подопечных. Ты Третий, а может быть. Четвертый. Сейчас в Касре, должно быть, сотни воинов… Что первым делом может понадобиться воину, когда он прибудет туда?

Томияно искоса взглянул на него:

— Женщины?

Уолли усмехнулся:

— Это конечно. А что еще?

Моряк кивнул, начиная понимать:

— Наставник?

— Правильно! Они собираются вместе выступать. Каждый из них будет искать подходящего сеньора, которому можно было бы присягнуть.

— А тебе не нужна армия? — догадался Томияно.

Уолли улыбнулся ему:

— У тебя на борту есть помещение для нее? В округе наверняка найдется несколько Седьмых, и некоторые из них будут немолоды, так как редкий воин достигал данного ранга раньше тридцати лет, будучи в расцвете сил, хотя Шонсу определенно добился этого раньше — Уолли часто изучал его лицо в зеркале и пришел к выводу, что ему где-то за двадцать. Итак, он был молод, огромен, и взгляд у него отливал сталью. Если бы он появился у сходен в своем голубом килте, то немедленно был бы атакован толпами желающих встать под его начало.

— Нет! — твердо сказал капитан. Одной мысли, что на его возлюбленном «Сапфире» может оказаться несколько дюжин воинов, было достаточно, чтобы у него разболелись все зубы. Он вяло улыбнулся и пробормотал:

— Очень мило с твоей стороны!

И это само по себе, с точки зрения Уолли, было очередным чудом.

— Посмотри! — сказал он.

Воин Шестой вернулся и теперь вышагивал впереди колонны из десяти человек. Пятый, сопровождаемый двумя Третьими, шел вслед за ними, солнечные зайчики разбежались от мечей, обнаженных в приветствии. Гражданские расступились, без сомнения, затаив дыхание.

Томияно хмыкнул и отправился по своим делам, оставив Уолли размышлять над тем, что его объяснения капитану были, собственно, полуправдой. Молодежь искала наставников, это так, но сеньоры, может, даже еще активнее искали себе подопечных. Последователи придавали определенный статус, и это было самым ценным капиталом нынче в Касре.

Не исключено, что он даже обязан был набрать армию. Он носил собственный меч Богини, он был Ее ставленником… может быть, он должен был явиться в Каср подобающим его положению образом. Это не составило бы труда. Он мог бы встретиться с Шестым и забрать того вместе с его десятью волонтерами. При сопротивлении Уолли вызвал бы его на поединок — ни один Шестой не в состоянии противостоять Шонсу. После перевязки он отправил бы побежденного на вербовку новых рекрутов. Может ли подобное предположение объяснить причину, по которой Богиня направила эту часть воинов в Тау, а не в Каср?

Мысль эта не нравилась Уолли. Сам сбор ему не нравился. Он все еще не решил, собирается ли участвовать в подобных делах или нет. Таким образом, он позволил этому Шестому в зеленом килте проследовать до конца причала. Если боги хотят, чтобы этот человек присягнул Лорду Шонсу, ни один из них не сможет покинуть Тау до тех пор, пока они не соединятся. Их корабли просто-напросто вернутся в Тау, не дойдя до Касра.

Каср был чудовищной грозовой тучей на горизонте Уолли. Он не знал, ни что он сам собирается там делать, ни что ждет его там. Ему было известно, что настоящий Шонсу был кастеляном ложи воинов в Касре, значит, Уолли рисковал быть узнанным по прибытии. Он мог найти там семью или друзей. Или врагов. Ннанджи считал, что Уолли должен предводительствовать сбором. Может быть и так, ведь он наверняка знал о колдунах и их сверхъестественных способностях больше других воинов. Но благодаря своим знаниям Уолли прекрасно понимал, что сбор является ужасной ошибкой и был скорее готов препятствовать ему.

Томияно собрал своих людей. Холийи, Малоли, Линихио и Олигарро — два его кузена и два кузена жены. Они открыли палубные люки, сдвинув в сторону сходни. На верхней палубе оставшиеся ребятишки шумно резвились под присмотром Фиа, пользовавшейся неоспоримым авторитетом своих двадцати лет. Подъехавший фургон привез бригаду рабов. Надсмотрщик, толстяк Пятый, громким фальцетом принялся выкрикивать бессмысленные приказы. В конце концов лебедка была поставлена на землю и приведена в рабочее состояние. Уолли наблюдал за тем, как выгружались бронзовые болванки, доставленные из Ги. Какая-то из них, подумал он равнодушно, спасла ему жизнь от мушкета колдунов в Ове.

Рабы были почти черными, так как никто, конечно, не станет тратиться на одежду для них. Запуганные и измученные люди — тощие тела, спины в шрамах, драные набедренные повязки — работали словно дьяволы, напрягаясь так, что трещали кости выступающих ребер. Во время работы им не позволялось ходить — только бегать. Они давили на ручки лебедки так, что глаза вылезали из орбит. Уолли с трудом переносил это зрелище, рабство вообще больше, чем что-либо другое, внушало ему отвращение к этому варварскому, находящемуся в железном веке Миру. Соломенные крыши лавок могли кишеть крысами, люди — кормить собой вшей, аллеи — вонять мочой, а улицы — быть загажены всякой дрянью… со всем этим он еще мог как-то мириться, но выносить рабство было выше его сил. Хозяин рабов достал плеть и принялся щелкать ею для острастки. Он и не подозревал об опасности, нависшей над ним с высоты планшира корабля. Достаточно ему было хоть раз ударить кого-нибудь по-настоящему, и он тотчас бы валялся на булыжниках мостовой, нещадно избиваемый своей же плетью… но он не знал об этом, да так и не узнал. Фургон загрузился и уехал. Следующий занял его место.

Кое-кто из экипажа «Сапфира» вернулся, завершив свои дела в городе, и остановился поболтать с великаном в голубом килте. В Тау творится что-то невообразимое, доложили они. Две тысячи воинов прошли через него, направляясь к месту сбора и ведя за собой еще во много раз большее количество сопровождающих. Тау — маленький городок, местные жители совсем потеряли покой.

Томияно спустился на палубу и принялся взвешивать золото покупателей. Уолли продолжал наблюдать за происходящим на берегу, отметив, что воины стали ходить группами, как он и предсказывал. Пятый собрал уже семерых, а чуть позже торжествующий Шестой промаршировал в сопровождении пятнадцати. Потом вернулся Катанджи, снежная белизна новой повязки гармонировала с его белым килтом. Он выглядел еще меньше обычного, лицо его было бледным, темные глаза не искрились — возможно, лекарь причинил ему боль, снимая старые лубки. Его волосы уже несколько отросли, но продолжали закручиваться в тонкий пучок вместо того, чтобы собраться в хвостик воина. Меча при нем, конечно, не было. Только чудо могло заставить снова двигаться его руку, но чудеса не представлялись чем-то слишком уж необычным в окружении Шонсу. Катанджи попытался воспроизвести подобие своей обычной улыбки, белые зубы сверкнули на темном лице, тогда как глаза с удивлением отметили необычный внешний вид Уолли.

— Где твой брат? — спросил Уолли.

Катанджи ухмыльнулся:

— Я оставил его там, милорд.

Ему не нужно было ничего больше говорить. Ннанджи все еще сходил с ума от резвушки Таны, но прошло уже четыре недели, достаточно времени для того, чтобы набраться новых сил.

— Девочки заняты, как я понимаю? — кивнул Уолли.

Катанджи повел глазами.

— Они говорят, что все подорожало, — вздохнул он, — поэтому они подняли цену.

Маленький невинный Катанджи, конечно, уже утешил Диву, Меи и потом, возможно, и Хану еще на корабле, а потребности его были несравнимы с желаниями брата. Нужно было что-то большее, чем женщины, чтобы заставить Катанджи потерять голову.

Уолли кивнул, снова вернувшись к своим наблюдениям. Мысли его опять стали крутиться вокруг непроходящей заботы — Касра и ожидающих его там неприятностей.

Томияно вернулся на палубу, размахивая кожаной сумкой. Он радостно улыбнулся Уолли, позвенев многозначительно содержимым сумки, после чего склонился у переднего люка, громко переговариваясь с Олигарро и Холийи, спустившимися туда проверить балласт. Рабы окончили работу и теперь устало плелись к сходням. Потом… Проклятье!

Уолли сразу забыл и о моряках, и о рабах. Двое воинов переходили дорогу, явно направляясь к «Сапфиру». Отдых закончился! Уолли тихо опустился за своим мечом. Он все еще стоял на коленях, застегивая пряжки перевязи, когда сапоги пришельцев простучали по сходням. Два воина прошли на палубу справа от него.

Томияно быстро, словно его ударили, обернулся. Сделал два быстрых шага навстречу пришедшим ноги широко расставлены, руки уперты в бока, на лице агрессивное выражение, злость пульсирует, как маячный фонарь.

Уолли с удивлением рассматривал сапоги воинов: хорошо выделанная кожа, сияют, как зеркало. Над ними превосходно сшитые килты из тонкой шерсти отличного качества, а складки отглажены до остроты ножей — красный у Пятого и белый — у Первого. Глаза Уолли поднялись выше, и он увидел перевязь и ножны из кожи, не хуже выделанной, чем на сапогах. Ремни были смазаны маслом, кроме того украшены топазами. Еще выше — рукоятки мечей украшены серебряной филигранью и еще большим количеством топазов, головные заколки тоже из серебра. Ладно же! Он бесшумно поднялся с колен, собрал назад свои волосы и закрепил их своей собственной головной заколкой с сапфиром, в то же время не переставая разглядывать этих путешественников. Свободными мечами они быть не могли, так как свободные мечи выставляли напоказ свою бедность. Они могли, конечно, быть гарнизонными воинами, но немногие города экипировали бы свою полицию подобным образом. Мог ли воин с честью носить такую одежду? Уолли повел плечами, сдвигая меч на спине так, что его рукоятка оказалась прямо за головой. Потом снова положил локти на планшир и приготовился получить удовольствие. Пятый повел себя недопустимо с точки зрения законов о частном владении, каковым являлся корабль. Это могло быть от небрежения, но он знал достаточно, чтобы отсалютовать капитану как старшему и не обнажить меч на палубе. В приветствии он пользовался гражданскими жестами.

— Я — Полини, воин пятого ранга, и мое самое сильное и заветное желание, чтобы Сама Богиня одарила тебя долгой жизнью и счастьем и научила принять мои скромные и чистосердечные услуги по оказанию тебе помощи в любом из твоих благородных начинаний.

Это был крупный сильный мужчина, возможно, где-то немного за тридцать.

Голос его был громким, ясным и выдавал человека образованного. Первое впечатление Уолли говорило, что этому Полини можно доверять. Томияно так не думал. Он, прищурясь, выждал долгую оскорбительную минуту. Потом произнес традиционное приветствие, интонацией показывая, что на самом деле не имеет в виду того, о чем говорит:

— Я — Томияно, Мореход третьего ранга, хозяин «Сапфира», почту за честь принять твои любезные услуги.

Первый был просто ребенком, худеньким, легким и гораздо меньшего роста, чем его наставник. Имеющих низкие ранги обычно не представляют. Он стоял робко и молча слева от Полини. Малоли и Линихио тихо подошли к пожарным корзинам, где хранились ножи. Томияно должен был заметить Уолли, но он не спускал глаз с Пятого.

— Разрешишь подняться к тебе на борт. Капитан?

Томияно всплеснул руками:

— А мне казалось, ты уже это сделал.

Уолли по опыту знал, как любит Томияно провоцировать воинов.

— Капитан, — сказал Пятый, — я хочу отправиться на твоем корабле вместе со своим подопечным.

Томияно засунул большие пальцы за ремень, правая рука — ближе к кинжалу.

— Это семейный корабль. Мастер. Мы не перевозим пассажиров. Да пребудет с тобою Богиня.

— Два серебряных, Мореход! Если будет на то Ее воля, ты вернешься обратно в тот же день.

Олигарро и Холийи выплыли из двери носового кубрика. Они тоже прошествовали к пожарным корзинам. Дети на верхней палубе затихли и выстроились вдоль перил, следя за происходящим. С берега доносились ржание лошадей и скрип фургонов.

— А, так вы Меняющие курс? И откуда Она вас таких вытащила?

Затылок Полини покраснел, но он сдержанно ответил:

— Из Пло. Вы о таком вряд ли слышали.

Капитан все еще не смотрел на Уолли. Но его ответ предназначался и ему.

— Конечно, я слышал о Пло. Прекраснейшая женщина из всех, что я видел, была родом из Пло. Далеко на юге, как я понимаю?

— Пло славится красотой своих женщин, — согласился Полини.

— Но никак не манерами своих мужчин.

Очень немногие воины могут стерпеть подобное от гражданских. Очень немногие. Юнец издал какой-то шипящий звук, рука Полини потянулась к мечу. Каким-то образом ему удалось сохранить над собой контроль.

— Ты тоже не демонстрируешь хороших манер, Мореход.

— Ну и шагай отсюда.

— Я уже сказал, что мы хотим отправиться на твоем корабле. Кроме того, увеличиваю плату до пяти серебряных и прощаю тебе твою дерзость.

Капитан помотал головой:

— Гарнизон Тау снаряжает для воинов корабль, который должен отплыть завтра. Вчера такой же дошел до Касра за час, с Ее помощью.

— Мне это не нужно.

Томияно удивленно поднял брови:

— Ха! Ты не хочешь идти в Каср?

Это было сказано тоном, откровенно обвиняющим в трусости.

Уолли ждал вспышки.

Ее не последовало, но она сгущалась где-то рядом. Голос Полини прозвучал октавой ниже.

— Да. Я пока не собираюсь идти туда, если Она позволит.

— Ну а я не собираюсь идти в Пло, несмотря на прелести его женщин.

Кулаки воина сжались. Уолли приготовился к прыжку. Все это было забавно, но игра становилась чересчур опасной.

— Твоя наглость переходит все границы. Воины находятся на службе у Богини, и ты обязан оказывать им помощь. Не испытывай больше моего терпения!

— Убирайся с моего корабля, не то я позову друзей!

Невероятно, но Полини все еще не обнажил меча, хотя Первый уперся в него яростным взглядом.

— Каких друзей, Капитан? — презрительно спросил Полини, обводя взглядом остальных моряков.

— Вот этого для начала, — кивнул Томияно в сторону Уолли.

Первый обернулся, Пятый же, остерегаясь подвоха, — нет.

— Наставник! — срывающимся голосом вскрикнул Первый, и Полини оглянулся.

От ужаса у него перехватило дыхание — голубой килт, метка семи мечей…

В первый момент никто не сказал ни слова. Уолли наслаждался произведенным эффектом, хотя и чувствовал себя несколько неудобно. Полини не мог не заметить его потрепанных сапог, поношенного килта и резкого их контраста с перевязью чудесной работы. Потом Пятый отступил и отсалютовал.

Уолли приветствовал его. Это было его привилегией — говорить первым. Капитан надеялся, что Уолли спустит этих наглецов с корабля, но у того появились новые заботы, и не лишенные приятности. Полини был крепким человеком с честным лицом. Первый стоял безучастно, но вот он моргнул, и Уолли увидел его веки. Ага!

— Мои поздравления, Мастер, — с улыбкой сказал Уолли, — не многие из воинов сумели бы выдержать характер, имея дело с Мореходом Томияно.

— Ваша милость очень любезны, — деревянным голосом сказал Полини, — я вижу, что нечаянно ошибся в выборе этого корабля. Конечно же, он идет в Каср.

Он не мог не помнить обвинения в трусости, брошенного Томияно, обмирая от мысли, что Седьмой слышал и, вероятно, разделяет его.

— С твоего разрешения, милорд, я уйду. Уолли совершенно не собирался отпускать его без объяснений, но первым делом нужно было выдержать характер Седьмого.

— Ну нет. Мастер, — заявил он, — ты выпьешь со мной эля. Мы должны с тобой повеселиться. Мореход — три кружки среднего!

Томияно сразу сбавил тон, его нахальная улыбка исчезла.

Показав рукой в сторону бака, Уолли пригласил:

— Пройдем, Мастер Полини, — сказал он, — прихвати с собой и Его Высочество.

Глава 2

Менестрели этого Мира пели множество баллад и героических песен о смелых героях и хитроумных девах, о чудовищах и колдунах, о щедрых богах и королях, но одного персонажа явно недоставало Шерлока Холмса. Замечание Уолли чуть не заставило Полини схватиться за меч. Томияно сотворил охранный знак Богини, потом расслабился, решив, что Лорд Шонсу снова взялся за свои штучки. Мальчик побледнел.

— Нет, никакого колдовства. Мастер Полини! — успокаивающе сказал Уолли. — Только лишь опытный взгляд воина — так, наблюдение.

Полини озадаченно посмотрел на своего подопечного, потом снова перевел взгляд на этого странного воина:

— Наблюдение, милорд?

Уолли улыбнулся:

— Немногие наставники оденут Первого так хорошо. Еще реже Пятые берут Первых в подопечные, да ты и сам одет как человек высокого положения. Но пойдем дальше. Я заметил, что его лицевая метка уже зажила, а он так молод, что принять его клятву можно было бы только в виде исключения. Волосы его достаточно длинны, чтобы собрать их в хороший хвостик воина, значит, его приняли не меньше года назад, а только лишь сыновья воинов обычно становятся военными; кроме того, его отцовская метка показывает, что он сын жреца. Элементарно, Мастер Полини.

Как правило, королевские дома основываются воинами, но королевское поприще весьма опасно. Ни один воин не смеет отказаться от вызова на поединок, тогда как жречество неприкосновенно. Сыновья королей обычно идут в жрецы.

Полини принял эти аргументы и склонил голову в знак согласия.

— Учись, — сказал он, поймав взгляд своего подопечного.

Мальчик кивнул и благоговейно уставился на Седьмого.

Доверие теперь было восстановлено. Уолли повел их прямо в дальний конец палубы, достаточно удаленный от гомона и суеты причала. Люк кормового трюма был все еще открыт, доски были сложены аккуратной стопкой, образуя подобие невысокой стенки, которая могла сойти за скамью. Но прежде чем сесть…

— Представь его. Мастер.

— Лорд Шонсу, позволь представить тебе моего подопечного Арганари, Первый.

Где я мог слышать это имя, — подумал Уолли. Мальчик потянулся за своим мечом, потом вспомнил, что находится на корабле, и начал приветствие с гражданских жестов. Голос его был срывающимся, детским и до смешного немузыкальным, так что превращал утверждение в вопрос:

— …в любом из твоих благородных начинаний?

Уолли заверил, что почтет за честь принять его услуги. Он усадил своих гостей на доски, сам же расположился на пожарной корзине за кормовыми ступенями. Из этого положения он мог наблюдать за ними, не теряя из виду сходни.

Над ним торчали любопытные головы ребятишек. Мальчик оказался куда моложе, чем решил Уолли при первом взгляде. Уолли подумал о двух других Первых, которых он знал. Один из них, Матарро, был воином — морской крысой и во всем, кроме имени, походил на моряка. При этом он относился к своей должности очень серьезно, почитая за честь служить воином. Другим был пострел Катанджи, чьего скептического цинизма хватило бы и на человека в четыре раза его старше. Этот же парнишка не походил ни на одного из них. Он был явно возбужден мыслью, что Богиня провела его через полмира с далекого юга на север, и теперь он уже совсем недалеко от первого в веках сбора. Кроме того, он производил впечатление весьма здравомыслящего, что не соответствовало его годам.

Посетители молча сидели на досках, дожидаясь, когда Седьмой соизволит заговорить.

— У тебя что-то случилось. Мастер Полини? — начал Уолли. — Могу я помочь?

— Ничего серьезного, Лорд Шонсу, но… Мне бы не хотелось говорить об этом.

— Ну тогда я догадаюсь! — Назойливость была прерогативой Седьмых. — Вы идете из храма?

Полини привстал, снова схватившись за меч. С трудом заставил он себя сесть, не сводя глаз с говорившего.

Уолли успокаивающе улыбнулся:

— Ты, конечно, прав, предполагая колдовство. Колдуны могут изменять метки на лбу, так что любой мужчина, любая женщина могут оказаться колдунами. Я, однако, нет.

Он с беспокойством подумал, не заметили ли они эту проклятую материнскую метку, которой Бог наградил его левое веко. Это создало бы серьезные проблемы.

— Я могу только поразмышлять на тему, что мог бы делать честный человек, оказавшийся в твоем положении.

У Полини было лицо честного человека. Вероятно, наставником принцу выбрали достойнейшего в дворцовой гвардии — в нем чувствовался сильный характер. Парень был в хороших руках.

— По некоторым причинам вам нужно было попасть на корабль. С вами была большая свита воинов, раз вы сопровождали принца. Богиня потребовала их на сбор, и вот вы здесь.

Полини и Арганари согласно кивнули, не находя слов от восхищения проницательностью воина, что польстило самолюбию Уолли.

— Ты оказался перед дилеммой — долгом перед Блаженнейшей и долгом перед принцем. Твоим решением было отправить остальных воинов на сбор, самому же попытаться вернуть мальчика домой. В такой ситуации я бы отправился в храм, прося у Нее разрешения доставить его обратно в безопасности, заверяя, что сам немедленно возвратишься после этого на сбор. Кроме того, я думаю, следовало бы пообещать привести за собой еще воинов.

Полини взглянул на мальчика, оба при этом улыбнулись.

— Убийственно! — провозгласил Первый. — Твоя проницательность соответствует твоему рангу, милорд? — спросил Арганари.

Снова этот идиотский вопрос. К тому же речь слишком цветиста для его лет.

Появился сам Томияно с подносом. Поставив перед каждым гостем кружку, он изогнулся в низком поклоне. Уолли заподозрил в этом какой-то подвох.

— Пусть укрепит Она ваши руки и обострит ваши глаза! — провозгласил он, поднимая свою кружку.

— Твои так же! — хором отозвались остальные, и все трое выпили.

Уолли поперхнулся, задохнулся и выплюнул. Его пиво было нестерпимо соленым. Он повернулся вслед удаляющейся спине Томияно и поймал улыбки моряков, стоявших сзади, — это был ему урок не унижать достоинства капитана перед путешественниками! Уолли выплеснул пиво, сплюнул и смущенно объяснил этот спектакль присутствующим, которые снова смотрели на него озадаченно.

— Вы знаете о том, что воинов — морских крыс учат пикироваться с воинами?

— Я слышал об этом, — кивнул Полини. — Это оскорбительно.

— Вовсе нет, — возразил Уолли. — Я хотел бы объяснить, почему должен простить моему другу его выходку. На палубе своего корабля этот человек занимает положение не ниже Пятого или даже Шестого, как воин.

Глаза Пятого удивленно раскрылись:

— Ты шутишь, милорд?

— Совсем нет! На земле он, конечно, сразу теряет все свои привилегии, хотя не уронит своего достоинства, если пройдется пешком. Но гражданским этого рода позволено больше.

Это объяснение потрясло воинов.

— Я расцениваю это как предупреждение, Мастер Полини. Ну а теперь расскажите мне, что заставило вас выбрать именно этот корабль?

Вернувшись к своим проблемам, Полини помрачнел:

— Он показался мне более ухоженным, милорд.

Уолли согласно кивнул:

— Не хотите ли совет?

Конечно, кто откажется выслушать Седьмого.

— Ваша внешность весьма презентабельна. Мастер. Посреди Реки свидетелей не найдешь, а все моряки немного пираты. Почему бы вам не сменить одежду, чтобы не вводить их в искушение?

— Благодарю за совет, — вспыхнул Полини. Тем не менее он ему, конечно, не последует. Полини не мог представить, как он появится в Пло без щегольского килта, перевязи и сапог.

— Кроме того, вы можете смело отправляться на сбор. Большинство воинов там будут свободны. Вряд ли среди них найдутся такие, как Новичок Арганари.

Ответом ему было молчание. Мальчик нахмурился.

— Теперь я вижу, что неправильно выбрал корабль, милорд, — сменил тему Полини. — Очевидно, что Богине потребуются твои ценные услуги на Ее сборе. Ты ведь плывешь в Каср?

Теперь была очередь Уолли почувствовать себя неуютно.

— Не совсем так. Я плаваю в этих водах уже две недели с тех пор, как услышал о сборе. Бог послал попутный ветер, когда корабль вышел из Ова, но Богиня не наложила Своей руки, чтобы повернуть корабль.

На лице Полини было написано предельное изумление. Богиня не принимает Седьмого?

— Тем не менее мы тут неплохо проводим время, — сказал Уолли. — Где-нибудь на следующей неделе, может, и попадем в Каср.

— В таком случае, ты изучил эти воды, милорд? — заметил мальчик, и этот вопрос прозвучал в его устах утверждением.

Теперь Уолли понял, в чем дело, — Арганари не умел правильно выбрать нужную интонацию. Он мог бы сделаться объектом насмешек, вздумай петь молитвы, а ведь даже королевские жрецы вынуждены заниматься этим. Вот почему он присягнул как воин, а не как жрец, — все остальные роды деятельности закрыты для королевских сыновей.

— Я ознакомился с ними, Новичок. Видишь эти горы на юге? Они называются РегиВул, и город колдунов Вул лежит где-то среди них.

Воины посмотрели в указанную сторону поверх сверкающей воды. Над низкой линией далекого берега синели пики, дрожавшие в жарком мареве. Облако вулкана еще держалось над ними.

— Река огибает РегиВул. Левый берег, находящийся внутри петли, занят колдунами, всего их городов семь. Туда не ступишь, не рискуя немедленно погибнуть.

— Так это правда? — спросил Полини. — В южных горах Пло бытуют легенды о колдунах, но я не верил в них, пока не попал сюда и не услышал о сборе.

Холийи, очень тощий моряк, с кривой усмешкой принес Уолли еще пива. Уолли поблагодарил его и смыл противный привкус во рту.

— Да, все правда. Этот корабль побывал во всех четырнадцати городах петли, но, честно признаюсь, я прятался в каюте, когда мы были в колдовских портах.

Полини был шокирован, хотя старался этого не показать.

— Значит, они так опасны, как о них говорят местные?

— Может, больше того, — заверил его Уолли. — Один из них убил человека прямо здесь, на палубе. Колдуны могут убивать на расстоянии. Им можно противопоставить только скорость, брошенный нож в этом случае — лучшее оружие, чем меч.

Его слушатели ужаснулись бы, узнав, что он прячет в сапоге нож и тренируется с ним ежедневно.

Он не стал также показывать им дыры, оставленные в планшире мушкетными пулями.

— Но они ведь не невидимки? — воскликнул Арганари, отирая пиво с губ. — Местные говорят о том, что их посетили воины.

— Уже говорят? — сказал Уолли. — Перескажи мне.

Мальчик просиял и принялся весьма смешно исполнять балладу, хотя на жестком лице Полини явственно рисовалось сомнение.

— В Ове, милорд. Две недели назад. Говорят, что воины с корабля атаковали банду колдунов, выдержав их громы и молнии. Они загнали их в фургон и перерезали этих нечестивцев. Вели их Седьмой и очень молодой рыжеволосый Четвертый, милорд. Нам говорили, что они могли бы захватить и саму злодейскую башню, взяв город, да только… Седьмой… решил… не делать этого.

Ужас застыл на его юном лице.

Стали слышны шум и крики с причала; белые птицы парили по ветру. На соседнем корабле пронзительно скрипела мачта.

Седьмые вообще редки, и встречаются не чаще квадратных яиц. Они не прощают намеков на трусость. Полини замер, очевидно, гадая, какую реакцию вызовут слова его подопечного.

— Я уверен, что у него была на то веская причина, милорд, — шепотом сказал мальчик.

— Возможно, — бросил Уолли. Ему казалось, что в этом примитивном Мире новости не могут разлетаться быстрее голубей колдунов, большинство же из них вряд ли могло расходиться вообще. Известие о битве при Ове уже разнеслось по всей Реке, а значит, и по всему Миру — история о воинах, сразившихся с колдунами, рыжеволосом Четвертом и черноволосом Седьмом, которые отозвали своих солдат, когда победа была почти уже одержана. Это создавало новую проблему вдобавок к уже имеющимся — и про нее он не мог сказать, что она ему не нравится.

Прервав молчание, он улыбнулся и сказал:

— Эта история заключает в себе больше, чем досужие россказни докеров.

Ему ответили хором:

— Конечно, милорд.

— Конечно, милорд.

В этот момент на сходнях появился Ннанджи, увидел сборище и решительно двинулся к нему. На лице его сияла всегдашняя невозможная улыбка, которая на этот раз была даже еще шире, возможно, из-за его занятий на берегу. Он был высок, молод, долговяз и обладал невероятно рыжими, по меркам Людей, волосами. Одет он был в оранжевый килт Четвертого.

Полини и Арганари молча переглянулись и поднялись.

— Мастер, имею честь… — Уолли представил Ннанджи, Четвертого, подопечного и названого брата, а после соблюдения этих формальностей преподнес сюрприз Ннанджи, представив ему Первого.

— Арганари? — Ннанджи сморщил нос, как делал всегда размышляя. — Один из великих героев носил это имя.

— Мой предок, Адепт.

Ннанджи принял это заявление за вопрос и озадаченно взглянул на него.

— Основатель его королевского дома, — пояснил Уолли, направляя мысли своего подопечного в нужную сторону.

Мальчик гордо кивнул.

— Королевство Пло и Фекса, — сказал он. — Мой отец — святейший Арганари XIV, жрец седьмого ранга.

Таким образом, этот Арганари старший сын. Проблемы Полини были куда более сложными, чем предполагал Уолли.

— Он вошел во многие эпосы, — задумчиво произнес Ннанджи, — один из моих любимых начинается так…

Где-то после двадцатой строчки Уолли положил ему на плечо руку, призывая остановиться, и предложил всем снова сесть.

Ннанджи опустился на пятки позади Уолли и гостей.

— Ну и, конечно, Арганари повел воинов из Ксо, — сообщил он. Потом взглянул искоса на Уолли и прибавил:

— С топазовым мечом, четвертым мечом Чиоксина!

Так вот почему ему было знакомо это имя!

— Моим мечом! — воскликнул гордо Арганари.

Ннанджи взглянул на меч мальчика и нахмурился.

— Он не носит его, — пояснил Полини, — но это предмет гордости его дома; и когда он вступал в гильдию. Лорд Коллороно, рив дворцовой гвардии, посвятил ему этот меч. Он первый воин в династии со времен великого Арганари, так что это была весьма торжественная и грандиозная церемония.

— Уверен, что ты постарался побыстрее забрать меч у него после ее окончания, — усмехнулся Уолли.

Полини понимающе улыбнулся:

— Лишь величайшие воины могут носить один из семи мечей, милорд.

— Опиши нам четвертый, — с улыбкой сказал Ннанджи.

Глаза мальчика гордо сверкнули:

— На рукоятке страж — золотой василиск, держащий топаз. Василиск означает «Правосудие с милосердием», что является девизом нашего дома. На одной стороне клинка изображены воины, сражающиеся с чудовищами, на другой — девы, играющие с ними.

— Это волшебное оружие, — подхватил Полини, радуясь возможности вставить свое слово в это замысловатое повествование. — Я проверял его — баланс, упругость — волшебные! Репутация Чиоксина хорошо подтверждается.

Ннанджи, улыбаясь, повернулся к Уолли.

— Что-то вроде этого? — спросил Уолли.

Он обнажил свой меч и протянул его собеседникам.

Рукоятка все это время находилась за его головой, не позволяя им как следует разглядеть оружие. Полини и Арганари задохнулись от удивления.

— Седьмой! — закричал Арганари. — Сапфир и грифон! И рисунки совершенно такие же. Это действительно он? Я имею в виду — седьмой меч Чиоксина?

— Возможно.

Легендарный меч потряс воинов. Полини стал совершенно белым, а мальчик, наоборот, раскраснелся от возбуждения.

— Но, милорд?.. — Краска еще больше залила лицо Арганари.

— Да?

— Шесть мечей знамениты… но нет повестей о седьмом. Говорят, что Чиоксин отдал его Богине.

— Так, может, история еще не окончена? — предположил Ннанджи, его ненормальная улыбка все еще крепко держалась на месте.

Полини и Арганари задумчиво кивнули, зачарованно глядя на меч.

— Грифон — символ королевской власти. Он значит — «Власть, осуществляемая мудро», — сказал мальчик, разглядывая стража меча.

— Очень длинный клинок, — сказал Полини.

— Попытаешь счастья? — спросил Уолли.

— Конечно, нет, милорд!

— Он отлично сохранился, — сказал мальчик странным голосом, как будто задавая вопрос. Мой меч весь в зазубринах и дырках, как будто что-то пролетело сквозь него.

Ннанджи задумчиво кивнул.

— Такую метку могла оставить колдовская молния.

Полини и его подопечный обменялись взглядами. Потом мальчик снова принялся разглядывать меч.

— Посмотри на поперечные штрихи, наставник. Это говорит о том, что Чиоксин был левшой. На всех его мечах, не исключая и седьмой, штриховка идет слева направо.

— О чем это ты? — пробормотал Уолли, разглядывая то, что показывал мальчик. — Как Леонардо да Винчи? Спасибо, Новичок. Я не знал. Но ведь это не вредит ему, правда?

Ннанджи улыбнулся.

— Вы хотели бы знать, как я получил его, — сказал Уолли, убирая клинок в ножны. Он пожал плечами. — Законный вопрос. Мне вручил его Бог.

Он отхлебнул пива.

— А еще — заколку с сапфиром, и сказал, что Богиня дает мне задание.

Теперь Полини понял, и на него это произвело сильное впечатление.

— Ты должен стать предводителем сбора в Касре, милорд!

— Может быть, — сказал Уолли. — Но если так, Она не торопится переносить меня туда. Может, это потому, что я должен был встретиться с вами? — Он взглянул на задумчиво кивнувшего Ннанджи.

— С нами?

— Я теряюсь в догадках, что может значить эта встреча, Мастер Полини. Странные вещи происходят иногда — со мной они случаются все время. Зачем мы встретились — обладатели мечей Чиоксина? Сбор может оказаться неплохой тренировкой для принца. В серьезный бой его, конечно, никто не пустит, чтобы не подвергать опасности.

Арганари не мог скрыть своей радости.

Но Полини покачал головой:

— Я присягал охранять его и должен вернуть его домой. Если я не прав и Богиня хочет его — что ж, тогда мы встретимся на сборе.

Свет погас в глазах мальчика. Принцев учат подчиняться долгу.

— Адепт, — сказал он, — правда ли, что ты вел фургон против колдунов в Ове?

Ннанджи улыбнулся.

— Мы здорово покрошили их там! Четырнадцать убитых колдунов, — он предупреждающе взглянул на Уолли, чтобы тот не сказал «пятнадцать».

Мальчик снял со своей головы заколку и протянул ее Ннанджи.

— Лорду Шонсу дал его заколку Бог, — сказал он. — Возьми мою — мне не суждено попасть на сбор. Она принадлежала моему предку, тот носил ее на сборе в Ксо. Ты наденешь ее перед боем против злодеев?

— Новичок, — строго сказал Полини, — эту заколку дал тебе твой отец. Она веками хранится в вашей семье. Ты не имеешь права отдавать ее первому встречному!

— Но это не первый встречный! Это — герой!

— Думаю, он прав, Новичок, — мягко сказал Уолли.

Это, конечно, не меняло дела. Но Ннанджи, раздувшись от гордости, что его назвали героем, тоже подтвердил правоту наставника.

Мальчик неохотно снова надел заколку.

— Благодарим за гостеприимство, — сказал слова формального прощания Полини. — Теперь с твоего разрешения я поищу другой корабль, поменьше и без моряка-воина Шестого! — добавил он, откровенно скептически улыбаясь.

Озадаченный и обеспокоенный Уолли позволил гостям уйти. Но тут на сходнях появилась Джия. Она по-прежнему оборачивалась, как все рабыни, в простое полотнище, но достоинства ее фигуры не могла скрыть никакая самая грубая одежда.

Забыв на корабле об условностях Мира, Уолли протянул к ней руки, обнял и, повернувшись к гостям, сказал:

— Джия, дорогая, это гости из твоего родного города. Мастер Полини и Его Высочество Принц Арганари.

Воины уставились на полосу рабыни на лице Джии. Она тоже застыла, а потом упала на колени и прижалась лбом к полу.

Первым пришел в себя Арганари. Он поднял ее и ласково сказал:

— Я действительно вижу, что репутация Пло как родины красивейших женщин справедлива. — Это было очень любезное высказывание.

Уолли миллион раз обругал себя за глупость.

Глава 3

Мастер Полини быстро пошел к сходням, взяв своего подопечного за руку. Он был откровенно рад покинуть этот сумасшедший дом — «Сапфир» — с его ненормальным капитаном и непонятным Седьмым. Но когда, он оказался у сходней, Брота как раз поднималась на борт.

Среди сухопутных воинов женщины попадаются редко. Толстых воинов вообще не бывает. Воин в пожилом возрасте, не расстающийся с мечом, — удивительное явление. Брота объединяла в себе все эти перечисленные качества. В своей необъятной красной робе, с седым хвостиком на голове и мечом за плечами, она производила неотразимый эффект. Уолли с удовольствием наблюдал за их встречей. Брота вынула меч и салютовала равному. Наверное, в лице Полини было что-то такое, что вызвало презрительную усмешку Броты. Как и ее сын-моряк, она недолюбливала сухопутные воинов.

Полини еще не видел Маты! Эта девочка, обременявшая себя только двумя полосками ткани на теле, фехтовала получше многих мужчин.

Уолли попросил прощения у Джии, проклиная себя за проявленную несдержанность, потом повернулся, чтобы рассказать начало истории Ннанджи, который все еще пребывал на седьмом небе оттого, что его, сына циновщика, принц назвал героем. Подошла Брота:

— Надеюсь, мы отплываем сегодня, милорд?

Уолли пожал плечами:

— Если Богиня торопится, Она отправит нас. Ты не нашла товара?

Брота возмущенно фыркнула:

— Пф! Цены сумасшедшие.

Катанджи уже прокомментировал цены в борделе. В денежных вопросах он был очень сведущим человеком. Теперь Уолли размышлял, не вызвал ли сбор роста цен на продовольствие. И на женщин. В Касре это должно сказываться заметнее, чем в Тау.

Вообще здесь целый клубок проблем. Кто собирается оплачивать этот сбор? Возможно, большинство из прибывших — свободные мечи. Они могут повести себя достаточно буйно, и Каср превратится в опасное место для его жителей. Экономика Мира была примитивной: натуральный обмен. Полубог выразил свою милость к Уолли, вознаградив его сапфирами и объяснив это «необходимыми расходами». Возможно, это был намек на то, что Уолли должен руководить сбором. Но тогда почему его туда не пускают?

Он бросил взгляд через портовую дорогу на ближайшие лавки торговцев.

— Богиня часто в последнее время приводит к тебе выгодных торговцев, хозяйка, — сказал он. — Что они принесли?

— Бычьи шкуры! — воскликнула Брота. — Отвратительная вещь! Я не хочу, чтобы мой корабль был полон вонючих шкур!

— Шкуры? — повторил он задумчиво.

Брота сразу поняла. Брота и золото обладали взаимным притяжением.

— Шкуры? — эхом отозвалась она. Разговор приобретал оттенок монотонности.

— Если мы придем в Каср… если я возглавлю сбор — а это еще весьма значительное «если», — тогда, я думаю, шкуры станут там в цене.

— Перевязи? Сапоги? — Она недоверчиво нахмурилась.

— Нечто большее, я бы сказал.

— Седельная кожа? Ты собираешься победить колдунов с помощью кожи, Шонсу?

Он кивнул, улыбнувшись.

Брота, приблизившись, внимательно посмотрела на него.

— Колдуны выгнали из городов всех дубильщиков кож. Здесь есть какая-нибудь связь?

— Ни малейшей.

Брота насупилась. Потом развернулась, кликнула Мату и скатилась по сходням.

Уолли огляделся. С радостью увидел, что Катанджи снова появился на палубе и был теперь уже не так бледен. Уолли окликнул его.

— Получше себя чувствуешь? — спросил он.

Парень одарил его невозможной смесью дерзкой и невинной улыбок.

— Да, спасибо, милорд?

Катанджи, в зависимости от обстоятельств, мог быть ангельски вежливым и дьявольски грубым.

— Мне нужна твоя мудрость, Новичок, — сказал Уолли.

— Всегда к услугам твоим и Богини, милорд, после оказания их своему денежному мешку, конечно.

— Отлично! — сказал Уолли с заговорщической улыбкой. — Госпожа Брота собирается покупать кожи. Я хотел бы знать, сколько она заплатит за них.

— И это все? — ухмыльнулся Катанджи, после чего кивнул и сбежал на берег. Ну, конечно, он мог бы разузнать еще и о подробностях сексуальной жизни дедушки дубильщика, если бы Уолли потребовалось.

Уолли постоял, наблюдая, как его шпион последовал за Бротой. Воинов нигде видно не было. Потом появился Ннанджи, интересуясь, что названому брату потребовалось от его брата настоящего. Подопечный Ннанджи приносил ему массу беспокойства своими явно невоинскими склонностями, приводя своего наставника чуть ли не в отчаяние. Уолли решил ничего не объяснять, опасаясь, что его неправильно поймут.

— Нашел ли ты Адепта Киониюйи? — поинтересовался он.

На лице Ннанджи появилась хмурая складка.

— Кто-то успел раньше, милорд брат. В прошлый их приход в Тау Киониюйи, будучи фактически ривом, отсутствовал на посту, оставив город на попечение сомнительного гарнизона. Это, в глазах Ннанджи, было преступлением против идеалов чести воина. Судя по тому, что вопрос дальше не обсуждался, Уолли понял, что Ннанджи ничего не забыл. В таком случае лучше было бы поговорить о делах сегодняшнего утра.

— Новым ривом стал Досточтимый Финдериноли, — продолжил Ннанджи. — Он со своими приближенными прибыл в ложу еще до твоего сообщения. Таким образом, он отправился в Тау и сразу все сделал как надо. Я не встречался с ним, но, похоже, он неплохо исполняет свои обязанности, — заметил он одобрительно.

— Что он сделал со стариком? — спросил Уолли. Отец Киониюйи не смог отказаться от должности рива, хотя стал уже слишком стар для нее. Хуже того, он обучил фехтованию своих сыновей, которые не были воинами. Это было недопустимым оскорблением, нарушением внутренних правил.

— Убрал его, — просто сказал Ннанджи, не переставая разглядывать людей на причале.

Уолли содрогнулся:

— А его сыновья?

— Поотрубал им руки, — ответил Ннанджи. — Ах! Вот и она!

На дороге появилась Тана — дочь Броты, высокая и гибкая, обернутая желтым куском ткани. У Таны были классический греческий профиль и черные кудри. Когда Уолли видел ее, как сейчас, с мечом на спине, ему на ум приходила Диана Охотница. При виде Таны Ннанджи сразу терял способность думать о чем-либо еще.

Позади нее виднелась хрупкая фигура Хонакуры, древнего жреца и одного из ближайшего окружения Уолли — действительно, Хонакура был первым, с кем заговорил он в этом Мире, попав в тело Шонсу.

Сегодня старик ходил в храм за новостями. Он все еще рядился в черные одежды, пряча свои метки на лбу под головной повязкой, оставаясь Безымянным. Уолли, правда, рассчитывал, что Хонакура прекратит на этот раз свой маскарад, но, оказалось, он ошибался. Тот никогда не объяснял своих целей; не исключено, что просто не желал признаваться в их отсутствии.

Джия успокаивала Виксини, у которого как раз резался новый зуб. Катанджи, не торопясь, возвращался из лавки. Хонакура устало карабкался по сходням. Ннанджи побежал встречать Тану. Семерка — магическое число. Когда Уолли покинул храм в Ханне, приступая к выполнению миссии богов, команда его состояла из семерых. Седьмая, полоумная рабыня Ннанджи, ушла. Как считал Ннанджи, Тана должна была заменить ее. Тогда их снова станет семеро.

«Сапфир» помог Уолли попасть во все города петли РегиВула; его экипаж участвовал в битве при Ове. С помощью «Сапфира» он раскрыл секреты колдунов. Теперь кто-то — и он до сих пор не знает, кто — объявил сбор в Касре. И он туда должен идти. Глядя на идиотски сияющего Ннанджи, держащего руку Таны, Уолли подумал, что его команда близка к восстановлению сакрального количества.

Вполне возможно, что участие «Сапфира» в его миссии подошло к концу, и ему пора оставить эту легкую, ясную жизнь на Реке и завершить свой поход на берегу.

Кроме того, Ученица Тана выказала некоторую готовность к сотрудничеству, тогда как Ннанджи теперь выказывал, по предположениям Уолли, ей такую готовность регулярно, три раза в день, после еды. Естественно, она не питала иллюзий относительно этого рыжеволосого идеалиста, который избрал честь жизненной целью, убийство — заработком, фехтование и женщин — единственно достойным отдыхом. Глядя на эту парочку, занятую беседой, Уолли не слишком удивился бы, узнав, что его здоровый молодец подопечный сейчас описывает свои утренние похождения в борделе. Именно Ннанджи была отведена важная роль в миссии богов, почему Уолли и подвели к необходимости принять от него четвертую клятву, скрепляющую их братскими узами.

Как бы там ни было, Ннанджи пришлось бы покинуть «Сапфир» без Таны. А если он не пойдет? Что станут делать боги?

Необходимо обсудить такую возможность с Хонакурой.

Два часа спустя, воняя как кожевенная мастерская, «Сапфир» отвалил от берега. На его место тут же встал другой корабль, и два резвых, юных Вторых прыгнули на берег, не дожидаясь сходен. Их приветствовали Четвертый и трое Третьих, в которых Уолли узнал последователей добычливого Шестого. К рассвету этот Шестой соберет всех свободных воинов в городе.

Уолли забрался на носовой кубрик, чтобы не мешаться под ногами у моряков. Он облокотился о поручни, рядом стоял Ннанджи, а за ним стояла Тана.

— В Каср! — удовлетворенно сказал Ннанджи.

— Мы можем вернуться обратно! — охладил его Уолли, разглядывая Вторых, бодро марширующих на поиски Шестого, чтобы ему присягнуть.

— Что? Почему, брат?

Уолли развил свою теорию о том, что Богиня может пожелать, чтобы он собрал свою личную армию. Ннанджи скривился — Шестой значительно превосходил его по званию.

— Надеюсь, что дело не в этом, — успокоил его Уолли, — но зачем же еще она согнала столько воинов в Тау? До Касра далеко. Я уверен, что Богиня преследует более достойные цели.

— А! — оживился Ннанджи. — Это не только в Тау! Воины прибывают еще в Дри и Уо. И в Ки Сан тоже. Даже в Кво.

Пути богов неисповедимы. Может, причалы Касра недостаточно крепки, и Богиня использует соседние порты как промежуточные стоянки…

— Кво? — переспросил Уолли.

Ннанджи усмехнулся и искоса взглянул на него.

— Это в следующей петле Реки. От Касра в Кво ведет фургонный путь, брат! Один день по дороге и двадцать недель по воде.

— Где ты это слышал?

— В перерыве! — засмеялся Ннанджи. Потом вспомнил, что рядом Тана, и лицо его запылало под стать волосам; возможно, его нравственные устои несколько укрепились.

Уолли знал, что существовала еще дорога из Ова в Аус, хотя наземные пути были весьма редки в Мире. Карт в нем не существовало вовсе из-за отсутствия письменности, а также неустойчивости географии, которая менялась по прихоти Богини. Но Уолли имел мысленное представление о ландшафте Мира и сейчас собирался им воспользоваться. Что имел в виду Ннанджи, напуская на себя эту улыбочку?

— Другая петля? — спросил Уолли. — Тогда Каср стратегически важен!

Ннанджи несколько растерялся от такой быстрой умственной работы своего наставника. Самому ему нужно было сначала справиться в сутрах.

— Правильно! — сказал он. — У него три соседа вместо двух, как у других городов.

— И следовательно, он может оказаться следующей целью колдунов.

Ннанджи кивнул. Колдуны каждые две недели или около того захватывали по новому городу. В настоящее время они контролировали весь левый берег внутри петли. Путешествие по Реке через Черные Земли становилось весьма трудным, а порой и невозможным, таким образом, РегиВул закрылась. Следующим шагом, очевидно, будет нападение через Реку.

— Каср очень стар, — прибавил Ннанджи, — о нем упоминается в некоторых из древнейших саг. Я думаю, его разрушали и отстраивали десятки раз.

— И в нем находится ложа воинов, — сказал Уолли.

Ннанджи усмехнулся и покрепче обнял Тану. Уолли вернулся к разглядыванию уходившего за корму причала, его уже скрывал лес мачт и парусов. Теперь, когда детали стирали в расстоянием, Тау еще больше походил на английский городок времен Тюдоров.

— Все еще жалеешь, что не стал ривом, брат? — подмигнул Ннанджи.

— Я? — удивился Уолли.

— Забыл? — расцвел своей широкой улыбкой Ннанджи. — Последний раз, когда мы здесь были, ты сказал… — Тут его глаза несколько выпучились, голос попытался передразнить бас Шонсу:

— «Когда-нибудь, надеюсь, я осяду в таком маленьком городке, как этот, и стану ривом. И заведу семерых сыновей, как старый Киониарри. И семерых дочерей, если Джия согласится на это!» А я тогда еще удивился и спросил: «Ривом? А почему не королем?» На что ты ответил: «Слишком много кровопролития, чтобы основать королевство, и слишком много хлопот, чтобы его удержать. Но Тау, думаю, мне подходит».

Он замолчал, и всегдашняя улыбка снова появилась на его лице. Никто не сказал ни слова по поводу данного экскурса в прошлое, оба понимали, что это было мальчишеством со стороны Ннанджи. Но Тана недоверчиво посмотрела на него.

— Ты это серьезно, милорд? Ривом? В таком городке?

Она обернулась посмотреть на соломенные крыши удаляющегося Тау.

— Это милый маленький городок, — слабо возразил Уолли.

— Ты можешь получить его, брат, — великодушно сказал Ннанджи.

Глава 4

На следующий день Бог Ветров покинул их. Странное золотое марево дрожало над Рекой, слабо попахивая горелой соломой, а вода мертво лежала, как масло. Над головой нестерпимо синело небо, а вокруг было только белое ничто. Томияно даже и не пытался плыть, и «Сапфир» встал на якорь. Другие заштилевшие корабли изредка показывались на горизонте, словно очерчивая своими флагами границу Мира, остальное же время «Сапфир» казался покинутым и богами, и людьми.

Зловещие перемены осложнили отношения с экипажем. Лорду Шонсу нужно было в Каср. Встать во главе Ее сбора — так считали они. Почему же Она не торопится доставить его туда? Не обидел ли он Ее чем-нибудь? Не облекая свою тревогу в слова, моряки хранили, как всегда, нервное молчание. Они чистили, натирали и драили; готовили одежду на зиму; учили молодых премудростям плавания по Реке и правилам мореходов; ждали ветра.

Хонакура был тоже подавлен. Ему нравилось ощущать себя призванным помогать миссии Шонсу, быть проводником воли богов, которую они время от времени проявляли. Но он не знал, как понять эту неожиданную задержку. Казалось странным, что Она не перенесла Шонсу прямо на Свой сбор сразу после битвы при Ове с колдунами, но, возможно, воину было дано время на раздумье. Похоже, многое волновало этого великана, кое о чем он взволнованно говорил, кое-что предпочитал не обсуждать и все время неотступно думал, становясь не похожим на самого себя. А Бог ветров нес их раздутые паруса — до сегодняшнего дня.

Движение «Сапфира» не в первый раз прерывалось, и всегда для этого была причина. Боги то ждали, пока что-то произойдет, то — пока смертные догадаются, что от них требуется сделать. Хонакура подозревал, что следующий ход за смертными — иначе почему корабль был окутан туманом? Это походило на то, как он сам в прошлом неоднократно заставлял ошибавшихся подопечных медитировать, пока не станет ясным причина ошибки. После полудня он начал серьезно беспокоиться.

Усевшись на свою любимую пожарную корзину, он оглядел палубу. Над носовым кубриком подростки обступили Новичка Катанджи. Судя по доносившемуся хихиканью, мальчик рассказывал грязные анекдоты. Женщины, в основном собравшись на корме, штопали, вязали и болтали. Пара мужчин рыбачили… без особой надежды на успех, как он мрачно отметил.

Урок фехтования на этот раз не велся. Под передним соломенным навесом Адепт Ннанджи с Новичком Матарро и Ученицей Таной сидели вокруг трех перекрещенных мечей. Это был идиотский способ воинов заучивать сутры. Жрецы учат их, прогуливаясь туда-обратно, гораздо более полезный и эффективный метод — мускульная деятельность стимулирует работу мозга.

Лорд Шонсу сидел под другим соломенным навесом. Экипаж понимал, что ему нужно поразмышлять, и его оставляли одного всегда, когда ему это требовалось. С ним была его рабыня, значит, сейчас он, возможно, думал вслух, а не про себя, как делал, находясь в уединении. Однако они молчали, что было необычно. Шонсу, пожалуй, был единственным воином во всем Мире, разговаривающим со своей ночной рабыней — за исключением, конечно, слов «ложись».

Шонсу что-то строгал. Он принялся строгать после Ова, манипулируя часами обрезками дерева и инструментами из корабельного сундука. Он отказывался говорить, что делает, но занятие это ему определенно не нравилось, руки его были слишком велики для тонкой работы и лучше управлялись с рукояткой меча, чем с ручкой ножа. Он хмурился, помогал себе почмокиванием языком, резал пальцы. Затем, внимательно рассмотрев то, что получилось, начинал все сначала. И не говорил, зачем.

Кислый запах серы примешивался к вони нагретого дерева и кож. Они уже встречали его прежде. Шонсу сказал, что он может доходить с РегиВула, где Бог Огня пляшет на вершинах. Светящаяся пыль оседала на досках палубы.

Хонакура переменил положение. Боль давала о себе знать. Неожиданно ему вспомнилось, как мать его пекла хлеб, когда он был еще мальчишкой, он вдруг ясно увидел, как она проводит ножом по краю миски, чтобы вытряхнуть на стол готовый каравай. Это Богиня посылала ему весть, что приближающаяся смерть не страшна, она не конец, а начало чего-то нового и увлекательного. Когда он покидал Ханн с Шонсу, то молил продлить ему эту жизнь, чтобы увидеть завершение миссии Шонсу. Теперь он не был уверен, хочет ли этого, возможно, он будет счастливее, не зная.

Если бы еще полгода назад кто-нибудь сказал ему, что он может стать даже просто другом воина, он бы очень долго смеялся, пока не заболели бы его старые кости. Однако это случилось. Он полюбил эту гору мускулов. Он даже советовал ему, хотя прежде никогда не давал советов воинам. Конечно, Шонсу не был воином в душе, но он очень старался выполнить предписание богов и приспособить черты своего характера к убийственным требованиям его профессии. Они, конечно, плохо сочетались. Шонсу знал это и переживал в душе. Но он старался и к тому же был порядочным и честным человеком.

Странно, однако, что его чудесный хозяин не доверял ему настолько, чтобы объяснить, в чем, собственно, заключается его задача. Эта несуразица по-прежнему, кажется, беспокоила Шонсу. Теперь ему казалось, что он знает, в чем дело. Он оказался вполне непримиримым врагом колдунов, как только встретил их. Правда, непримиримым в стиле Шонсу. Еще он собрал мудрость Ова, мудрость, которую он не мог или не хотел объяснить, и с этих пор проблемы его стали еще глубже.

Хонакура был уверен, что его взгляд на миссию Шонсу был яснее, чем у самого Шонсу. Не хотелось ему долго присутствовать при ее завершении. Боги знают, что делают, и знают, зачем, даже если смертные этого и не понимают. И они могут быть жестоки.

Иногда они могут оказаться даже и неблагодарными.

Внезапно по кораблю прошла легкая волна перемен. Две женщины кончили болтовню на баке и ушли к приятельницам в кубрик. Мужчины бросили рыбалку и отправились в каюту, на ходу тихонько переговариваясь об игре в кости. Ученица Тана, устав от урока сутр, встала и грациозно потянулась. Хонакура взглянул на нее… Если Богиня пошлет его снова в эту жизнь, тогда лет этак в двадцать или раньше он будет заглядываться на таких, как Тана. Если, конечно, не вернется в эту жизнь женщиной, в этом случае его будут интересовать такие, как Шонсу.

Адепт Ннанджи покрутил головой и громко позвал своего брата. Катанджи выглянул сверху, бросил своих слушателей и поспешил присоединиться к уроку сутр. Ннанджи мог продолжать до бесконечности. Несмотря на свою молодость, он был самым умным из тех, кого когда-либо встречал Хонакура, и, несомненно, обладал великолепной памятью.

Это делало его несравненным учеником. Забавно было смотреть, как Шонсу старался походить на воина, имея для примера Ннанджи, который воином родился, в то время как сам Ннанджи старался походить на своего героя, Шонсу. Сомнений не вызывало у кого лучше получалось. Адепт — в скором времени Мастер Ннанджи — был неподражаемо дерзким юнцом с широко распахнутыми глазами, выбравшим Шонсу с того первого дня в храме, после смерти Харддуджу. Впрочем, по-настоящему ни один из них не добился успеха. Они походили на орла и льва, составляющих грифона на седьмом мече.

Один лев плюс один орел не дадут в итоге двух грифонов.

Потом равновесие снова восстановилось, всякое движение прекратилось. Корабль лежал в своем коконе золотого марева, в тишине, нарушаемой только бормотанием сутр.

Тана забрела в дальний конец палубы и уселась на ступенях кормы. Похоже, что-то беспокоило Ученицу Тану. Хонакуре нужно было время, чтобы разобраться в этом. На ней не было жемчужин, подаренных Ннанджи. Хонакура вспомнил, что не видел их уже несколько дней.

Она разглядывала, хмурясь, Шонсу и о чем-то думала.

— М-м?

Конечно, Шонсу не так просто было понять, глядя с ее точки зрения: огромный, мускулистый, да еще, кроме того, воин седьмого ранга — человек, обладающий властью среди Людей.

Для Броты и Томияно единственной целью в жизни было золото. Но на Тане эта традиция их семьи, похоже, прерывалась. Она видела дальше. Тана понимала, что золото — это только средство, конечная же цель — власть. Для большинства людей золото было надежным средством, ведущим к этой конечной цели, но власть была прерогативой мужчин в этом Мире, и для красивых молодых девушек существовала к ней более короткая дорожка.

Хонакура поднялся, огляделся вокруг, после чего подсел к ней на ступени. Она поморщилась.

Даже в его возрасте ему было приятно посидеть рядом с Таной.

— Когда прелестные молодые леди хмурятся, у них явно имеются проблемы, — сказал он. — Проблемы — мое ремесло.

— У нищих нет ремесла.

Он смотрел на нее до тех пор, пока она не опустила глаза.

— Прошу прощения, святейший, — пробормотала она.

Конечно, все они догадывались, что он жрец. Его манера выражаться должна была открыть им это.

— Никакого святейшества в эту минуту, — сказал он. — Я у Нее на службе. Ну, что тебя беспокоит?

— Кое-что непонятно, — ответила она. — Ннанджи кое-что сказал мне.

Хонакура ждал. Терпения у него было в миллион раз больше, чем у Ученицы Таны.

— Он вспомнил слова Лорда Шонсу, — пояснила она наконец, — те, что он сказал при первом посещении Тау. Он говорил, что хотел бы стать в нем ривом. Ну уж! В таком жалком городишке? И это после завершения его миссии, понимаешь? Это просто смешно. Вот и все.

— Мне это не кажется смешным. Ученица.

Она посмотрела на него удивленно.

— Почему не кажется? Седьмой? В этой жалкой дыре Тау?

Хонакура покачал головой:

— Шонсу никогда не просил делать его Седьмым. Он не хотел даже быть воином. Боги сделали его им, преследуя свои собственные цели. Ты исповедуешь власть, миледи? А власть не привлекает Шонсу.

— Власть? — повторила она задумчиво. — Да, пожалуй.

— Ну и еще амбиции. У него их нет! Он и так уже Седьмой, что ему еще остается? А Адепт Ннанджи… вот где ты найдешь амбиции.

Тана снова нахмурилась.

— Он убийца! Вспомни, что было, когда пришли пираты. Да, для убийства пиратов он хорош. Но Шонсу плакал после этого — я видела слезы на его ресницах. Ннанджи же смеялся. Он был пропитан кровью и упивался этим.

Хонакура знал куда более страшных убийц, чем этот добродушный молодой человек.

— Убийство — его работа. Ученица. Он честен и убивает только по необходимости. Воины не так часто получают возможность применить свое умение. Адепт Ннанджи очень хорошо исполняет свою работу — в некотором отношении лучше, чем Лорд Шонсу.

— Ты считаешь, что когда-нибудь Ннанджи станет Седьмым? — равнодушно спросила она; он почувствовал холод в ее вопросе.

Он поколебался с минуту, взвешивая причины необъяснимого прекращения ветра, этой бездыханной паузы в миссии Шонсу. Потом решил рискнуть неожиданным предположением.

— Я уверен в этом.

— Уверен, старый человек? «Уверен» — это очень сильное слово.

Сейчас ее голос звучал совсем как у ее матери.

— Это должно остаться в тайне, Тана, — сказал он.

Она удивленно кивнула.

— Это пророчество, — сказал он ей. — Когда Лорд Шонсу разговаривал с Богом, Тот передал ему для меня сообщение. Шонсу не понял его — это сообщение мог услышать только жрец. Но оно пришло от Бога. Поэтому — да, я уверен.

У нее были очень красивые глаза, большие и темные, опушенные очень длинными ресницами.

— Это пророчество о Ннанджи?

Он кивнул.

— Я присягну на мече, святейший, своей честью воина. Если ты мне скажешь, я никому не передам.

— Тогда я тебе верю, — сказал он. — Пророчество — в предисловии к одной из наших сутр. Мы, я имею в виду жрецы, всегда расценивали это как великий парадокс, но, возможно, воинам это так не кажется. Предисловие гласит: «Ученик может превзойти учителя».

Тана резко выдохнула.

— Это относится к Ннанджи?

— Да. Он поставил себе целью стать подопечным Шонсу. Ты ведь знаешь, он был всего лишь Вторым. Шонсу сделал его Четвертым за две недели. А теперь он равен Пятому, как говорит Шонсу.

— Шестому! — резко сказала она и замолчала в раздумье.

Он терпеливо подождал. Через некоторое время она подняла глаза.

— Но там говорится «может», а не «превзойдет». Хонакура покачал головой.

— Предсказание богов нельзя истолковать двояко, Тана. Бог сказал, что Ннанджи превзойдет. Это совершенно ясно! Он просто абсурдно молод даже для своего теперешнего ранга, а Шонсу говорит, что с каждым без исключения днем он фехтует все лучше. Он ничего не забывает. Да, Ннанджи станет Седьмым, и очень скоро, я думаю.

Тана нахмурилась.

— Он считает себя уже Шестым, но Шонсу не говорит ему сутры, последние, которые осталось выучить, для того, чтобы он мог попытаться добиться шестого ранга.

— Уверен, — сказал Хонакура, сам удивившись своей уверенности, — что Лорд Шонсу свято блюдет интересы своего подопечного. Ннанджи очень повезло, что он попал к такому наставнику, — очень немногое остается делать самому. Мораль той сутры, которую я упоминал, — подопечных нужно скрывать до поры до времени, — он усмехнулся, вспомнив об известном ему примере, — даже жрецы не застрахованы от опасности, с этим связанной. Ведь если подопечный терпит неудачу в продвижении, то и наставник рискует своим званием. Но я не думаю, что Лорд Шонсу так поступает с Ннанджи. Если он удерживает его от попытки стать Шестым, значит, считает, что Ннанджи еще не готов.

Это я так считаю, но Лорд Шонсу не дурак.

Она кивнула.

— А когда сбор завершится, Ннанджи ведь не удовлетворится должностью простого рива в какой-нибудь заброшенной деревушке?

— Ннанджи хочет быть свободным мечом. Он будет счастлив повести команду отчаянных воинов по свету в поисках приключений, подвигов и женщин.

Она кивнула и взглянула на него. Хонакура старательно изобразил сияющую улыбку на лице.

— Я думаю, ему не удастся заняться этим. У Богини найдутся более важные задачи для такого человека, как Ннанджи. Ему нужно руководство!

— Ты имеешь в виду… Он покачал головой.

— Не думаю, что я должен говорить больше.

Тана вспыхнула. Стремительно поднялась, взметнув желтыми одеждами. Она прошла мимо Шонсу, даже не взглянув на него, потом мимо троих членов урока сутр, которые в недоумении прервали свои песни. И скрылась в кубрике.

Хонакура тихонько засмеялся. Певцы вернулись к своему занятию. Шонсу продолжал строгать, он, определенно, даже не заметил Таны. Чего нельзя сказать про Джию.

Хонакура ждал с надеждой. Но по-прежнему не было признаков ни появления ветра, ни прекращения боли в его старых ребрах. Он огляделся и посоветовал себе набраться терпения. Хотя, возможно, хоть одну-то небольшую награду он заслужил — было бы интересно узнать, что все-таки делает этот великан, разбрасывая стружки по тщательно прибранной палубе Морехода Томияно.

Старик тяжело поднялся со ступеней, подошел к соломенному навесу и пристроился за спиной Шонсу. Его всегда радовало то, что он такой маленький и легкий, но в присутствии великана жрец чувствовал себя просто ребенком. Воин, повернув голову, молча приветствовал его. На какой-то момент Хонакуре показалось, что он снова вернулся на залитые утренним солнцем храмовые ступени, когда он так недолго беседовал с настоящим Шонсу — тот же жесткий взгляд, те же глубокие черные глаза, таящие в себе угрозу. Вздрогнув, он напомнил себе, что перед ним человек из мира снов, а не взаправдашний Шонсу, и не его вина, что его облик так же смертоносен, как и его меч.

— Ну, как Ученица Тана? — пророкотал воин своим напоминающим отдаленный гром басом.

Новое потрясение! Хонакура мог поклясться, что Шонсу даже не заметил ухода Таны, как не мог и видеть их беседующими.

— С ней все хорошо, — осторожно сказал он, стараясь не выдать своей реакции. Кроме того, он знал, что у Шонсу все седьмого ранга — его чувства, его наблюдательность. Может, у него и слух такой, что он мог слышать их разговор? Но это же невозможно!

Воин еще некоторое время продолжал изучать Хонакуру, потом снова вернулся к своему занятию. Через минуту он сказал:

— Ученица Тана удивила меня.

— Чем же, милорд? — спросил, как и ожидалось, Хонакура.

— Своим неожиданным и страстным интересом к сутрам, — пророкотал Шонсу.

— Мне кажется, она будет искать продвижения одновременно с Ннанджи.

— Похвально! Она ведь готова к нему, не так ли?

— В фехтовании — точно, — ответил воин, — и она удивительно быстро выучивает сутры. Не так, конечно, как Ннанджи.

Хонакура ждал, зная, что за этим последует большее.

И оно последовало.

— Ннанджи всегда готов заняться ее подготовкой — он может без конца любоваться ею, — Шонсу снова помолчал, — но она, кроме того, докучает еще и мне, вместе со своей матерью. Она усаживается вместе с Матарро или Катанджи, что исключает присутствие Ннанджи.

Хонакура вспомнил, что у воинов существует предельное число: три человека для заучивания сутр, еще один глупый обычай.

— Может, она радуется шансу полюбоваться твоей благородной персоной, милорд?

Черные глаза угрожающе вспыхнули.

— Нет, у нее другие причины. Ученица Тана умеет держать под контролем свои чувства. Это хладнокровная маленькая золотоискательница.

Хонакура бы так не сказал, но он подумал, что Лорд Шонсу справедливо отметил хладнокровие Таны.

С его положением и физическими данными он мог взять силой любую женщину для развлечений. Но здесь нужно быть осторожным, так как юная Тана потребовала бы объяснения, если он оскорбит ее неприкосновенность.

— Почему мы заштилели? — неожиданно спросил Шонсу, возможно, считая, что переменил тему.

Хонакура решил не говорить о своих предположениях.

— Не знаю, милорд.

— Ты не думаешь, что это потому, что я должен был набрать в Тау армию?

Значит, он еще занят этой мыслью.

— Сомневаюсь, — ответил жрец, — в этом случае нас бы вернули обратно. Нужно набраться терпения.

Шонсу кивнул, глядя на него.

— Ты беспокоишься, милорд? Воин снова кивнул.

— Мне непонятна неожиданная встреча с Принцем Арганари. Это, похоже, на руку богам, но я не понимаю, чего от меня хотят. Многие ли воины владеют одним из семи мечей Чиоксина? Не больше двух-трех во всем Мире! Остальные мечи — сломаны или утеряны. Так что встреча наша вряд ли была случайной… тогда зачем?

Некоторое время он молча размышлял.

— Думаю, мне нужно было взять его на корабль.

— Но ты говорил, что Мастер Полини принял его клятву.

— Да, — горько согласился Шонсу, — не мог же я бросить ему вызов.

Он резко всадил нож в дерево и порезал при этом большой палец. Выругавшись, он засунул его в рот. Джия вытащила палец обратно, чтобы осмотреть ранку.

— Что ты мастеришь, милорд? — спросил Хонакура. — Может, это какие-нибудь из выдумок твоего мира?

— Игрушку для Виксини, — ответил воин.

Он так всегда отвечал.

Боль делала Хонакуру раздражительным.

— Милорд! Бог сказал тебе, что мне можно доверять!

Шонсу снова бросил на жреца свой убийственный взгляд.

— Да, он говорил так.

Он не ошибся? Не значило ли это, что он все-таки слышал их разговор с Таной? Это выглядело невозможным.

— Конечно! — ответил Хонакура, опасаясь, что это недостаточно убедительно звучит из уст человека в одеждах Безымянного.

— Очень хорошо! — сказал воин. — Я скажу тебе, что я делаю, если ты расскажешь мне о братьях Икондорины.

Теперь была очередь жреца призадуматься. Как это он мог оказаться таким глупцом, чтобы сообщить Шонсу о них? Это могло вызвать серьезные неприятности даже в самом начале их отношений, когда он еще не разобрался, насколько сам впутан в эту историю. Как-то он упомянул, что в жреческих сутрах говорится о двух братьях Икондорины, рыжеволосом и черноволосом. В тот вечер, помнится, он очень устал.

— Боюсь, мне придется разочаровать тебя, милорд, — наконец сказал он, — там были откровенные ссылки на Ннанджи и Катанджи. Но это и все — ведь они присоединились к твоему походу, и пророчество исполнилось. Больше добавить нечего.

— Мне бы хотелось проверить в это!

— Я не могу выдать сутры моей гильдии!

— Тогда я не могу сказать, что я делаю.

Хонакура сердито отвернулся. Мальчишка! Тут он увидел, что Ученица Тана снова появилась на палубе, и на этот раз в жемчугах Ннанджи. Ага! И она облокотилась о поручни так, чтобы Ннанджи мог ее видеть. Похоже, событие, указанное в сутре, скоро исполнится.

Он обернулся к Шонсу, который был в это время занят Джией, и Хонакура успел заметить отблеск спрятавшейся улыбки на лице рабыни. Они смеялись над ним!

— Сами истории к делу не относятся! — сердито сказал он. — И совершенно банальны! Например, сутра, в которой упоминается о черноволосом брате, имеет предисловие: «Трубы для воды делают из свинца».

Это, как он считал, способно охладить армию воинов.

Шонсу задумчиво кивнул.

— Совершенно с этим согласен.

— Действительно? Может, будешь так добр продолжить дальше, милорд?

Воин послал Джие еще одну улыбку, не замеченную жрецом. Уж не подмигнул ли он ей?

— С удовольствием! — сказал он. — Трубы для воды ничего не дают и ничего не забирают; они только пропускают через себя вещество, воду, из одного места в другое, совсем как хозяйка Брота перевозит грузы из одного порта в другой. Но их служба жизненно важна для Людей. Трубы для воды — нужные вещи, а свинец — самый доступный из металлов. Заключение: простой народ, не представляющий собой ничего особенного, может выполнять нужную работу, он не заслуживает презрения. Правильно, ученый?

Хонакура сердито согласился, что все правильно. После всех этих недель он должен был бы помнить, что перед ним не обычный воин. Даже из жрецов немногие могли бы так работать над собой, да еще столь быстро.

— Послесловие, могу предположить, такое: «Цени работу, а не слова!»

Снова правильно, мрачно согласился жрец.

— Притчу, пожалуйста?

Хонакура начал было снова возражать, что не имеет права разглашать жреческие тайны, но тут поймал взгляд Шонсу. В уголках его глаз сверкала улыбка, наводя на мысль о молодой поросли, расколовшей гранитную глыбу. Эта улыбка смущала — она была такой заразительной! И тут они оба рассмеялись. Словно нож повернулся в груди Хонакуры, но потом ему сразу стало легче.

— Очень хорошо, милорд. Полагаю, я могу рассказать тебе ее. Но предупреждаю — это совершенно глупая, банальная история.

— Которая может еще и вызывать глубокие мысли? — невинно спросил Шонсу.

Хонакура снова рассмеялся, отказываясь сопротивляться дальше, и тихо запел:

Большой человек способен на соответствующий смех, и Шонсу доказал это — запрокинув голову, он захохотал, словно гром раскатился по небу. Пение прервалось. От бушприта до кормы Людские головы в изумлении повернулись, улыбки появились на лицах — моряки радовались, что их герой вернулся в свое обычное доброе расположение духа.

— Потрясающе, — заявил Шонсу. — Художник не мог бы нарисовать лучше — Катанджи собственной персоной! Честен лицом! И ты говорил, что истории не относятся к делу? Ну, давай, святейший, поделись со мной следующей.

— Нет, милорд.

Сердитое выражение лица вернулось на место.

— Я делаю игрушку для Виксини.

— Не торгуйся, милорд, — строго заметил Хонакура, впрочем, его уже не сильно заботило занятие Шонсу. Он совершенно точно не должен был открывать ему вторую сутру.

— Половина правды оставляет скрытой вторую ее половину! — назидательно произнес Шонсу. — Я представил себе, что если Виксини способен на такую работу, то, может, и воин справится… Почему бы тебе мне не рассказать?

— Бог велел тебе доверять мне, — ответил Хонакура.

Ннанджи с Таной ушли глубоко в свой мир, не отходя от поручней.

— Но могу ли я доверять Богу? — спросил Шонсу.

— Милорд! — изобразил возмущение Хонакура, но глубоко внутри себя он разделял эти сомнения.

Воин взглянул ему в лицо.

— Почему он не сказал точно, что от меня требуется? Как я могу служить ему в этих условиях? Что мне делать, жрец? Скажи мне, раз ты уж так ему доверяешь.

— Я больше не жрец, — сказал Хонакура, — я — Безымянный.

— Когда ты хочешь того, ты — жрец, — прогрохотал Шонсу. — Ладно, ответь мне хотя бы на такой вопрос! После сражения на святом острове Бог отметил мое правое веко меткой воина. Торговаться не приходится — отец в мире моих снов является кем-то вроде воина. Но после битвы при Ове он украсил мое левое веко колдовской меткой. Что это должно означать? Как я могу надеяться на доверие людей, которые пойдут за мной, если моя мать — колдунья?

Хонакуре нечего было сказать. Он беспокоился о том же, как только это случилось.

Однако прежде, чем он успел ответить, их беседу прервали. Тана и Ннанджи стояли перед ними рука в руке. Тана скромно потупила взор, жемчужины вокруг девичьей шеи мерцали, словно блики на Реке. Лицо Ннанджи пылало, как его волосы, глаза горели радостью и возбуждением.

— Милорд наставник! — проорал он. — Твой подопечный покорнейше просит разрешения жениться!

Глава 5

Тотчас же начали праздник.

Конечно, Уолли дал свое согласие, несколько шокированный мезальянсом романтичного идеалиста Шонсу с этой расчетливой кокеткой. Игнорируя брачный выкуп, принятый у Людей, он, по просьбе его всеведущего подопечного, заплатил наставнице Таны чисто символически — одну медную монету. Брота приняла, хотя сильно сомневалась в разумности сделки.

Уолли тоже казалось, что Тана стоит дороже одной медной монеты, но эта предосторожность предотвращала дальнейший неизбежный грабеж — узнав, что у них есть деньги, Брота постаралась бы вытянуть их у обоих воинов.

Было очень много поздравлений, поцелуев и смеха. Корабль стоял на якоре. Бог Солнца оставлял им еще пару часов света — несомненно, праздник нужно было тотчас начинать. Томияно предоставил несколько фляг с волшебным вином колдунов, действие которого можно было ощущать и видеть уже немедленно. Мандолина Олигарро, свирель Холийи, да еще юный Синборо со своими барабанами… Было много танцев и песен. Дети восторженно визжали, старая Лина извлекла из своих запасов всевозможные яства — засахаренные фрукты, распаренный изюм и то странное сладковатое мясо, про которое Уолли до сих пор не знал, чье оно.

Он задавался вопросом, как долго тянутся в этом Мире праздники и какой сложности свадебные ритуалы потребуется выполнять. Если пожелание им другому Седьмому доброго утра выливается в сорок слов и шесть жестов, то сколько же часов займет брачная церемония? И какой подарок должен он преподнести своему подопечному? Не микроволновую же печь…

Он танцевал со всеми женщинами и со всеми девушками. Он пел со всеми вместе хриплые Речные песни. Он смеялся двусмысленным шуточкам и хлестким ответам Ннанджи. На душе его становилось все горше.

Штиль продолжал держаться, солнечный Бог расцветил висящий над ними туман, серные вулканические облака рассосались. Лишь легкий запах бычьих шкур остался в воздухе. Небо начинало темнеть. Уолли тихонько ускользнул от веселящихся и забрался на крышу кубрика, где можно было облокотиться о перила и смотреть на спокойную воду. Ему были слышны музыка и смех, а иногда, в моменты затиший, легкий плеск волны о борт.

Свободный не может жениться на рабыне.

Он поразмышлял некоторое время и пришел к выводу, что женатый подопечный добавит несколько новых проблем к уже существующим. Он снова начал перебирать их в голове. Список, похоже, не собирался уменьшаться — он лишь удлинялся. Ннанджи сам по себе уже проявлял нетерпение, требуя экзамена на шестой ранг, теперь же его будет подогревать Тана, заинтересованная в карьере своего супруга.

Хонакура немало замешан в этой идиотской помолвке! Уолли подслушал вполне достаточно из шепота беседующих, чтобы быть уверенным в этом. До него совершенно ясно донеслось слово «пророчество». И он понимал, что оно имеет отношение к рыжеволосому брату Икондорины. Все заявления старика о якобы бессмысленном содержании сутр были надуманными, теперь Уолли особенно уверился в этом, после такого явного намека на Катанджи. Что же было напророчено Ннанджи, о чем Уолли нельзя было говорить?

Хотелось бы ему иметь возможность побольше услышать из того, что говорил старик Тане.

Не изменилось ли содержание этих сутр, чтобы подстроиться под его миссию? Полубог явно был в состоянии вмешаться в память всех жрецов в Мире. Впрочем, достаточно было это проделать только над Хонакурой. Уолли решил поискать в Касре жреца, чтобы спросить его, слышал ли он когда-нибудь об Икондорине.

Нет, пожалуй, этого делать не стоит. Смертные не должны проверять богов.

Что ждет Уолли в Касре, когда он встретит мужчин и женщин, знавших Шонсу? В конце концов он не сильно беспокоился о незнакомых именах, так как любая беседа начиналась с официального приветствия. Это было так же привычно, как именная чехарда на Земле — «Привет, меня зовут…» Не приходилось переживать и о поединках. Только другой Седьмой мог бы пойти на это, да к тому же достаточно смелый, так как непревзойденное умение Шонсу должно быть в Касре известно.

Величайшая опасность заключалась в возможном обвинении в каком-либо совершенном преступлении или в проявленной трусости. Такое вполне могло бы оказаться, и его звание и умение воина в этом случае не являлись спасением.

Смех, донесшийся с палубы, заставил его обернуться. В центре внимания были орущие подростки. Даже Холийи был среди них. Вот он упал, схватив Ннанджи снизу. Матарро сдернул с Ннанджи килт и побежал, размахивая им, оставив Ннанджи прыгать раздетым посреди палубы под дикий гогот собравшихся.

Еще совсем недавно подобные провокации гражданских толкнули бы Ннанджи на кровопролитие.

Ему пора было возвращаться, чтобы не вызвать недоумения своим отсутствием.

Колдуны!

Очевидно, это было самой большой проблемой. В основном они были фокусниками и шарлатанами, магия их не превосходила ловкости рук, тщательно продуманной одежды и удачно представленных трюков.

Изначально они должны были стать писцами, так как их метками на лбу были скрещенные птичьи перья, которые использовали для письма. Он вполне мог представить их историю. Подтверждений у него не было, но было чувство, что он правильно понимает ход событий. Неизвестно, была ли письменность даром богов или изобретением смертных, тем не менее владеющие ею выделились в отдельную гильдию. Но умение читать и писать было столь полезным, что жрецы попытались держать этих людей в тайне. Писцы воспротивились. Не исключено, что они даже подняли восстание. Воины объединились со жрецами — это предположение было самым очевидным — и прогнали писцов. Те ушли в недоступные горы, такие как Вул, далеко от Реки и от Богини, оставив при себе магическое знание. Они также постарались сохранить его втайне от остального Мира. Это объясняло сразу и полное отсутствие письменности, и враждебность к воинам.

Письменность способствует накоплению знаний. И за века колдуны накопили их достаточно, чтобы подойти к начаткам примитивной химии. Совершенно точно они имели представление о порохе, фосфоре, некоторых сортах отбеливателей, чтобы изменять метки на лбу, и о кислоте, которой они облили Томияно. Они могли знать еще кое-что, но ничего более ужасного. Ружья их были предельно просты: одноствольные, медленные в перезарядке и не слишком аккуратно сделанные. Колдуны, собственно, были вооруженными гражданскими. Встретившись с воинами в Ове, они запаниковали. Вот и вся проблема колдунов при ближайшем рассмотрении.

Башни были опасны: Уолли предполагал ядра, бомбовую шрапнель и прочие ужасы. Если воины вздумают брать башни приступом, они будут разбиты. В принципе взять их было, конечно, можно, но никак не традиционными методами, предписываемыми сутрами.

Вот почему, похоже, понадобилось появление Уолли Смита. Вот почему Богиня вдохнула душу химика в тело воина. Так, значит, ему должно было возглавить сбор воинов, повести их на поединок с колдунами и победить? Но почему, почему Богиня выбрала такого мягкосердечного химика, как Уолли Смит? Во Вселенной не должно быть недостатка в кровожадных химиках. Он ненавидел кровопролитие. Его до сих пор преследовали кошмары сражений, в которых он победил, — на пристани Святого Острова, в ночной битве с пиратами, в Ове. Почему его?

Небо стало почти совсем темным. Бог Сна призрачно мерцал на юге. Концы колец терялись в тумане, оставляя лишь перекрестие арок. Внизу на палубе веселье стало затихать. Ему пора было возвращаться и присоединяться к ним.

Туман — это плохо, хорошая погода для пиратов, а «Сапфир» возвещал о своем присутствии не меньше чем на половину полушария. Сомнительно, чтобы Томияно был в состоянии нести дозор этой ночью.

Колдуны — дешевые фокусники.

Так ли это? Всю магию, которую он видел или о которой слышал, он был в состоянии объяснить. За исключением одного. Когда он сошел на берег в Аусе и встретился с колдунами, они рассказали ему, о чем он говорил перед этим на палубе «Сапфира» с Джией. Когда в Уоле колдун поднялся к ним на борт, он знал имя Броты. Во всяком случае, эти знания походили на телепатию. Уолли не мог придумать другого объяснения. Эту единственную магию он пересилить не мог, что волновало его больше всего с момента отплытия из Ова.

Колдовство… наука. Вещи эти несовместимы, разве не так? Есть ли уверенность, что ему не придется бороться с обеими сразу?

Но ведь никто не мог слышать, о чем говорил он с Джией в тот день. А Джия не сходила на берег в Аусе. Он спрашивал. Это показывает, как же он был взволнован — он сомневался в Джие.

Но была еще куда более худшая проблема — он не мог разобраться в себе.

Нет. Это не было наихудшей из уже имеющихся. Это была совсем другая, новая проблема, висящая над ним, словно нож гильотины: на чьей он стороне?

Вдруг холодные пальцы скользнули по его ребрам, сомкнувшись потом на груди. Щека прижалась к его плечу.

Это была Джия. Ей он и не пытался объяснить свои проблемы, да она бы и не поняла их до конца. Она не обижалась на это, он в этом не сомневался. Она делала то, что могла, — принося бессловесную ласку в утешение невысказанной боли, как сейчас, например. Он замер, наслаждаясь мгновением.

— Таньи? Бротсу? Шота? Ннатансу?

Он повернулся навстречу ее улыбке, ощущая ее тепло сквозь тонкий хлопок.

— Ну и о чем вы там, девушки, болтали? — спросил он ласково.

— Конечно, об имени первенца!

— Ох, моя любовь, — прошептал Уолли, — как бы я хотел, чтобы мы оказались на их месте!

— Чудак! — сказала она таким тоном, какого не допустил бы ни один порядочный рабовладелец. — Какое это имеет значение? Я чувствую себя куда более замужней, чем Тана.

И куда более красивой, подумал он. Джия вовсе не была худенькой и легкой, совсем не по меркам фотомодели. Она была высокой, и сильной, и тяжелогрудой, самой желанной из всех женщин в Мире.

Он сказал ей об этом. Она мурлыкнула в ответ.

— Меня послали на твои поиски, мой Лорд Уолли, — прошептала она. — Тебя ждут.

— Меня? — удивился он. — Почему?

— Для брачной церемонии, конечно.

— Что? Прямо сейчас? Сегодня ночью? Но… что же я должен делать?

— Сказать «да», — ответила она.

— Да?

— Да! — Тихонько смеясь, она повела его к ступеням, и они осторожно спустились во тьме.

Ни свадебных одежд, ни фаты, ни цветов флердоранжа? Ннанджи с Таной стояли рядом, Брота заняла место позади Таны, лицом к ним всем стоял Томияно. Очевидно, капитан имел право сочетать браком, как и капитаны Земли. Уолли встал за Ннанджи, который уже успел вернуть свой килт и теперь обернулся, приветствуя своего наставника широкой ухмылкой. Остальные члены экипажа и семьи молча собрались вокруг, улыбающиеся лица смутно виднелись в темноте.

Церемония была до невероятного короткой и даже более простой, чем мог предположить Уолли.

— Лорд Шонсу, разрешаешь ли ты своему подопечному вступить в брак с этой женщиной?

— Да.

— Госпожа Брота, разрешаешь ли ты своей подопечной вступить в брак с этим мужчиной?

— Да.

— Адепт Ннанджи, воин четвертого ранга, берешь ли ты Тану, воина второго ранга, в жены, обещаешь ли одевать и кормить ее, кормить ее детей, воспитывать их в почитании богов, признавать их своими и найти им честное занятие, когда они вырастут?

— Да.

— Ученица Тана, воин второго ранга, берешь ли ты в мужья Ннанджи, воина четвертого ранга, обязуешься ли доставлять ему удовольствие, выносить все тяготы, растить его детей и слушаться его во всем?

— Да.

Кроме полученной уже медной монеты, подумал Уолли, Брота вряд ли может рассчитывать на какие-либо доходы от Ннанджи в обмен на исключительные удовольствия, предоставленные ему Таной.

Ну и теперь последнее, что оставалось для скрепления брачного контракта, — поцеловаться. Сияя глазами, Ннанджи обнял Тану. Она приблизила к нему лицо.

Он наклонил к ней голову, но вдруг снова поднял ее и посмотрел расширенными глазами на Уолли.

И тогда Уолли тоже услышал разносящийся над тихой водой звон мечей в темноте.

Глава 6

Да, там явно что-то было, невидимое во тьме и тумане, что-то мерцающее и светящееся, медленно плывущее по течению навстречу стоящему на якоре «Сапфиру».

Как только Уолли убедился в этом, Томияно рывком сорвал брезент с правого борта, во тьме хрипло прозвучали слова приказов. Винные пары мгновенно рассеялись, и экипаж занял свои места. Мечи и бортовые крючья… четверо взрослых мужчин-моряков, двое воинов — все это быстро окинул Томияно взглядом.

— Тана, нет! — резко крикнул капитан.

— Тана, да! — твердо сказал Ннанджи.

Мгновенная пауза. Потом Томияно согласно кивнул — она уже была теперь женой Ннанджи, и решал он. Шлюпка с плеском спустилась на воду, и Уолли понял мысли Ннанджи… Тана была воином не хуже других, а семьи лучше не делить на Реке, так как Богиня непостоянна. Не будь на борту Уолли, экипаж «Сапфира» вряд ли вообще подвергся бы такому испытанию. На это приходилось идти, не рассчитывая на Ее милосердие, и ему хотелось бы, чтобы Джия была с ним.

Потом четверо мужчин первыми спустились в чернильную темень Реки — явно были слышны удары, скрип уключин, шипение воды в волнах. Тана устроилась за спиной брата у румпеля. Уолли с Ннанджи встали на корме — их помощь потребуется только в крайнем случае.

Удар. Удар. Серебристые капли срывались с весел. Дорога Бога Сна туманно мерцала.

Удар. Удар. Снова впереди во тьме зазвенел металл, теперь уже более явно. Холодные мурашки пробежали по спине Уолли — он начинал догадываться, кто там. Он набрал побольше воздуха в грудь и сложил рупором ладони.

— Что за судно? — крикнул он.

Никакого ответа. Удар.

— Именем Богини прекратите кровопролитие! Я — Седьмой…

Потом очень слабо:

— Помогите!

Женщина? Детский голос?

— Что за судно? — крикнул Уолли еще раз. Удар. Удар. Снова звон клинков, теперь уже затихающий.

— «Подсолнечник»! — донесся в ответ мужской голос. — Стой!

Удар.

Сквозь туман и темень проступал силуэт маленького судна, чуть больше рыболовного ботика. Что-то неладное происходило с фоком: мачта слегка наклонилась, раскачиваясь из стороны в сторону. Удар.

— Я — воин Седьмой! Опустите мечи.

Удар.

— Лорд Шонсу.

Снова этот детский голос. Уолли теперь был уверен в этом, голос подростка, дрожащий от страха.

Снова удары весел, снова звон мечей, а потом задыхающийся мужской голос:

— Полини, милорд.

— Стой! — закричал другой.

Удар. Брызги серебром слетают с весел. Страх леденит Уолли. Он изо всех сил вглядывается во тьму, которая медленно рассеивается. Слишком медленно! Он уже готов к тому, что опоздает. Мечи звенят в отдалении, слышны крики и тяжелые удары. Полини и Арганари будут убиты и выброшены за борт прежде, чем они успеют подойти. Уже видны подоспевшие пираньи.

— Держитесь! — грохочет он. — Мы идем!

Ему хочется рыдать и выть от беспомощности. Он в отчаянии трясет кулаками.

Звуки сражения затихли. О Богиня! Помоги им!

Удар. Удар. Кто-то кричит — высоким, полным мучения голосом. После чего наступает полная тишина. Томияно бросает румпель и кидается к веслам, приказав никому не вставать. Шлюпка крутится, качаясь на волнах. Мечи сверкают уже над их головами, уже видны лица. Ннанджи цепляет крюк за борт. Холийи поднимает весла. Уолли хватается левой рукой за борт, выхватывая правой седьмой меч. Вот он уже на залитой кровью палубе, Ннанджи рядом с ним. Металл звенит в ночи. Но они уже знают, что опоздали.

Воин не имеет права плакать.

Полини мертв, убит в последней атаке. Юный Арганари вот-вот умрет. Во всем Мире не найдется врача, способного помочь ему. Он лежит на черной палубе, с одной стороны его стоит на коленях Уолли, с другой — Ннанджи. Свет так слаб, что, к счастью, нельзя разглядеть его раны.

Посреди корабля лежат тела Полини и еще двоих. Трое живых загнаны на корму, мечи отобраны экипажем «Сапфира», злым, молчащим и ждущим.

Якорь брошен, паруса спущены.

— Воды… милорд. — снова шепчет Арганари.

Уолли приподнимает его голову, и Ннанджи дает ему еще один глоток.

— Благодарю. — Голос его становится яснее. Потом он отворачивается, и становится видна кровавая рана, темная в ночи.

Воин не имеет права плакать.

— Что здесь произошло? — спрашивает Уолли, но он и сам уже догадывается. Конечно, на жертвах все еще их дорогие сапоги, килты и перевязи, их серебряные заколки. Полини не внял совету Уолли, да тот и не надеялся на это. В Мире властвует закон силы. Убийцы искали еще что-то, кроме богатой одежды. Теперь эта самая одежда вся пропитана кровью.

— Они забрали наше серебро, — говорит принц, — мы отдали его им. — Даже шепот его имеет странную интонацию. — Они пришли прошлой ночью. — Он задыхается от нахлынувшей боли, и Ннанджи берет его руку. — Мастер Полини сдерживал их.

Всю ночь и целый день? Воистину он был великим воином. Один против пятерых. Мальчик в счет не идет.

Полини перерубил канаты, держащие фок, и корабль не смог двигаться. Возможно, он надеялся, что их заметят и придут на помощь. Всю ночь и весь день без воды и пищи.

И Богиня передвинула кораблик.

Но не слишком быстро!

Зубы Уолли скрипнули, как жернова. Кулаки сжались, дрожа.

— Мне кажется, я ударил одного. Адепт. — Арганари теперь не обращал внимания на Уолли. Ннанджи был его кумиром, юный Четвертый, убивавший колдунов в Ове. Между ними было года три разницы в возрасте, прикинул Уолли, самое большее — пять.

— Ты очень хорошо сделал, — сказал Ннанджи. — Скоро мы приведем тебе лекаря. — Он старался сдерживаться. Уолли не участвовал в беседе, его горло сжало от слез.

— Адепт.

— Да, Новичок. — отозвался Ннанджи.

— Ты возьмешь мою заколку.

— Хорошо, — сказал Ннанджи, — я надену ее и выступлю в ней против колдунов, и когда я приду в Вул, я скажу: «Это Новичок Арганари послал меня».

Мальчика нельзя было сдвигать с места. Оставалось недолго. Он закашлялся и выплюнул еще кровь.

— Адепт. Расскажи мне об Ове.

И Ннанджи принялся описывать ему битву при Ове. Голос его был тих, и рассказывал он только суть дела. Скрипнула якорная цепь, и с кормы долетели тихие голоса.

Потом Арганари прервал его. Наверное, он не очень понимал, что ему рассказывали. Он уже был в агонии, стараясь сохранить сознание.

— Ннанджи. Больно. Я умираю?

— Думаю, да, — ответил ему Ннанджи, — положи руку на рукоятку меча, ты клялся умереть, не выпуская ее из рук, помнишь?

— Я клялся на другом моем мече.

— Я расскажу обо всем менестрелям в Касре, — сказал Ннанджи. — В саге о Сборе Касра твое имя и имя Мастера Полини будут покрыты славой.

Казалось, мальчик попытался улыбнуться.

— Я хотел вернуться домой.

Через несколько минут он сказал:

— Ннанджи. Перевернешь меня?

— Если хочешь, — ответил тихо Ннанджи.

— Думаю, что да. Больно…

— Могу я взять седьмой меч? — спросил Ннанджи.

Ответа не было, но Ннанджи встал и протянул руку Уолли. Уолли тоже встал и вынул свой меч. Потом быстро отвернулся. Он не мог бы сделать того, что сейчас сделает Ннанджи — нет, даже если бы мальчик был без сознания, нет, тысячу раз нет, хотя это было привилегией воинов. Содрогнувшись, он поблагодарил Богиню, что Ннанджи попросил его меч.

Он глядел во тьму, стараясь не слушать. Он ничего не слышал. Воин не должен плакать.

— Сейчас не нужно его вытирать, так? — спросил наконец Ннанджи.

Уолли повернулся и, не глядя, сунул обратно меч. Не глядя вниз, не глядя себе под ноги.

— Нет. Нет еще, — отозвался он. И они прошли бок о бок по палубе к морякам, стерегущим пленников.

— Начинай, — велел Уолли.

— Лорд Шонсу, я обвиняю этих людей в убийстве воинов, — сказал Ннанджи, и теперь даже его голос дрожал.

— Есть ли что-нибудь в их защиту? — спросил Уолли, он был здесь и судьей, и свидетелем, ему предстояло стать еще и палачом.

Трио голосов взвыло от страха. Судя по голосам, пленники были совсем юными, но на них были набедренные повязки, значит, они считались уже взрослыми.

Потом один голос выделился из остальных:

— Они силой забрали наш корабль, милорд. Их было четверо. Мы других убили…

Уолли дал им возможность лгать. Потом объявил:

— Достаточно! Я нахожу вас виновными. Наступила тишина, прерываемая лишь рыданиями троих.

Уолли уже двинулся с места, когда Ннанджи положил ему руку на плечо:

— Дай это сделать мне, брат.

— Нет! Это доставит мне удовольствие!

Может, Ннанджи считал, что Уолли это будет неприятно, может, считал его неспособным на такие дела, но он яростно тряхнул головой, выдернул меч, мелькнув локтем. Маниакальный характер Шонсу тут же проснулся. Уолли Смит был смят приступом безумия. Он хотел разорвать этим убийцам глотки прямо своими пальцами.

Но Ннанджи продолжал просить:

— Пожалуйста, брат. Подари мне их.

— В сторону! — проревел Уолли.

Он ринулся между Томияно и Холийи и принялся полосовать мечом безоружных юнцов. Они громко кричали и пытались отбиваться руками. Он плохо видел и поэтому изрубил их в куски. Удовольствия ему это не доставило, но и сожаления тоже.

По праву старшего он говорил Полини слова прощания. Под конец его голос охрип, и он попросил Ннанджи отдать почести Арганари. Пока он слушал, глаза его заволокло слезами, он трясся, стараясь, чтобы в ночной тишине не были слышны рыдания.

Уолли видел, как вскипела Река, и пираньи завершили траурную церемонию.

Они ни слова не сказали об убийцах, но Река вскипела под ними так же, как и под честными людьми.

Некоторое время спустя Уолли смог овладеть собой.

— Что ты сделаешь с кораблем? — спросил он Томияно.

— Брошу. Кто-нибудь подберет.

Это не было на него похоже. Впрочем, Уолли знал, что торговый корабль не может буксировать другое судно, и для того, чтобы воспользоваться призом, семье придется разделиться. Таким образом, «Подсолнечник» оставляли на милость Богини.

С горьким чувством перебрался Уолли снова в шлюпку, пора было возвращаться. Расплывчатые проблески света указывали, где ждет их «Сапфир». Моряки молча медленно гребли.

Уолли сидел, спрятав лицо в ладони, снова разрешив течь слезам.

Во всем был виноват он один.

Он не понял послания… Нет, он не смог бы уберечь Полини. Чтобы оставить Пятого на борту «Сапфира», ему пришлось бы бросить ему вызов, может быть, состоялся бы поединок. Полини не стал бы отказываться от него, каким бы ни казался невозможным этот бой с Седьмым. Уолли ничего бы не оставалось, как убить его.

Он не мог бы уберечь Полини.

Но он мог хотя бы перебороть его ослиное упрямство, если бы настоял на переодевании.

Эти смерти никому не нужны.

Шестеро мужчин и мальчик убиты только ради того, чтобы Ннанджи получил заколку?

Зачем? О милосерднейшая Богиня, зачем?

Глава 7

Брота держала в руках фонарь. Уолли знал, что на корабле есть такая вещь. Один за другим поднялись они на палубу и были сразу окружены людьми с встревоженными лицами. Рассказ их был сух и короток. Комментариев он не вызвал. Мир был суров, внезапная жестокая смерть не была неожиданностью для плывущих на борту «Сапфира», но теплых чувств здесь к ней не питали.

Уолли положил руку на плечо Ннанджи.

— Этой ночью мы с тобой встанем на вахту, — сказал он.

Час назад это заявление было бы немыслимо. Теперь же Ннанджи только кивнул и, обняв Тану, проводил ее.

«Брачная ночь», — подумал с горечью Уолли. Килт его казался более сырым, чем другие вещи. Он перепачкался в крови — ужасная мета. Но он странным образом гордился ею, ненавидел ее и решил не смывать до утра.

Мальчишество, конечно: «По смотри, что ты наделала, Богиня?» Он прошел в одиночестве на палубу, фонарь позади него погас.

Как он теперь сможет служить таким богам? Где теперь его вера? В темноте за спиной ему мерещилось лицо этого задумчивого, обаятельного мальчика. Дрожащий голосок подростка звучал в его ушах.

Зачем? Зачем? Как я могу знать, чего Ты от меня хочешь?

Доверие к богам означает доверие к их делам… Колдуны тоже убийцы.

Да многим ли лучше их воины?

На чьей он стороне?

Это была огромная, величайшая из его проблем. Хочет ли он встать во главе сбора, если его о том попросят?

Последняя часть загадки Бога:

Ему предстоит вернуть меч Богине в Ее храме в Касре, и неизбежность, быть может, заключается в том, что он должен повести сбор. Взяв себе некоторое количество добрых рубак-воинов, Шонсу вполне может оставаться на «Сапфире», превратившись в морского волка.

Но даже найдя решение, понимал он, не удастся обмануть себя. Владение седьмым мечом — это что-то вроде собственнических прав на Мону Лизу или на Тадж Махал. Он не собирался с ним расставаться, даже если Сама Богиня восстанет из Своей Реки и потребует его обратно. Он пойдет в храм, но вернется оттуда с мечом. Когда ему приходится покидать корабль, Ннанджи сторожит его для него, и умрет, спасая его. Получив такой вожделенный предмет в руки, почти любой воин Мира постарается скрыться вместе с ним. Ннанджи, конечно, такое и в голову не придет.

Таким образом, Уолли может умереть, сжимая его в руке, в чем он и клялся. Через несколько лет, когда притупится его реакция, на него посыпятся вызовы, честолюбивые и алчные… в них не будет недостатка, и однажды один из них добьется успеха.

Из темноты возникла Джия с накидкой в руках. Он пробормотал слова благодарности и набросил ее на плечи, скрываясь от холодных капель тумана. Глаза его стали зорче вглядываться во тьму. Хотя вряд ли пираты сумели бы отыскать их в этом мраке.

— Ты придешь позднее? — прошептала Джия.

— Нет, — ответил он, — я заночую в палубной каюте. Иди спать.

— Да, хозяин.

Но она не сдвинулась с места. Он просил ее не называть его так… но он еще и обещал не отдавать ей приказов. Он поцеловал ее в лоб.

— Пожалуйста, иди спать. Потом отвернулся. Он и не знал, что она все еще здесь, пока не услышал ее голос:

— Джьонсу? Шона?

Он резко повернулся и схватил руками за плечи.

— Ты уверена?

— Я ходила к знающей женщине в Тау. Они обнялись, и он отпустил ее только тогда, когда увидел, что она плачет.

— Почему? — спросил он. — Разве ты не счастлива?

— О да! — всхлипнула она и вытерла слезы тыльной стороной ладони. — Слишком счастлива! Я так хочу дарить тебе сыновей, мой дорогой хозяин, и ничего не может быть счастливее этого… Такое счастье… и они будут свободными?

— И ты еще спрашиваешь?! — воскликнул он. — Все дочери тоже будут желанными.

Он пообещал вернуться в каюту и помочь ей лечь в постель, когда придет в себя.

И снова остался наедине со своими мыслями.

Ребенок? Биологически он принадлежит, конечно, Шонсу, а не Уолли Смиту. Но это еще не так беспокоило его. Виксини называл его папой, и он любил этого нахаленка. Любой ребенок Джии будет ему дорог. Но какой из миров он унаследует?

Внедрение технологий разорвет этот Мир. Колдуны ушли на тысячи лет вперед от остальных. Они давно засекретили свою работу, но не прекратили ее — дистилляция, огнестрельное оружие, да и сама письменность… все это не в активном состоянии. Перемены могут прийти в Мир, не знающий, что с этими переменами делать. Хаос и смятение умов, потом — войны, потом — голод… Несомненно, этого и боится Богиня и хочет, чтобы Уолли Смит все это предотвратил. Полубог, Ее посланец, говорил о важности задачи. Уолли не мог и представить, насколько она важна.

Кроме того…

Кроме того, колдуны не так уж сильно отстали от уровня развития Земли, понимал он, самое большее на несколько веков. Соблазнительные мысли появлялись в его голове — если уж они добрались до таких вещей, как огнестрельное оружие, то недалек тот час, когда они откроют анестезию, чтобы облегчать страдания больных, антибиотики — лечить детей, а потом дойдут и до отмены рабства. Даже простой список владельцев кораблей поможет остановить пиратство, эту чуму Реки! Три-четыре сотни лет… Колдуны обещали многое! Они уже попытались взрастить ремесла в своих городах — идея, вызывающая презрение воинов и одобрение Уолли Смита — горожанина технологической культуры.

На чьей же он стороне?

Миссией его, очевидно, являлось загнать колдунов обратно в горы и утвердить в семи городах власть воинов. Теперь он был уверен, что понимает ее, как и то, почему Полубог не открыл ему ее сразу. Что должен был ответить Уолли Смит, когда, получая меч, услышал бы: «Иди, Шонсу, и обезопась этот Мир от варварства»?

На чьей он стороне?

— Милорд, — раздался шепот. Это был Хонакура, хрупкий, как сухой лист во тьме леса.

— Уходи! — резко сказал Уолли. — Я не нуждаюсь в твоих жреческих разглагольствованиях сегодня ночью.

— Но, милорд?..

— Нет! — закричал Уолли. — Я знаю все твои стандартные слова. Можешь убеждать меня быть всепрощающим и послушным, это заставит меня смеяться в течение десяти минут. Я не имею права судить богов, говорил ты мне. Я всего не знаю, скажешь ты. У мальчика может оказаться брат, который будет лучшим, чем он, королем, это нас должно успокоить. Вознаграждение придет к нам в следующей жизни. Пустые слова, старик, ложные обещания! Старые оправдания, придуманные людьми для богов.

Он мог бы предположить, что Хонакуру нельзя прогнать. Маленький жрец просто стоял, склонив голову, пока Уолли изливался, как водяные часы.

— Это моя вина, милорд.

— Твоя? — осекся Уолли. А потом снова закричал:

— Нет! Моя. Разве ты знаешь, почему так случилось, старик?

Он понизил голос до хриплого шепота, вспомнив, что на «Сапфире» этой ночью много неспящих людей.

— Это случилось, потому что твои непогрешимые боги захотели, чтобы Ннанджи получил заколку!

— Я знаю.

— Серебряную заколку, очень древнюю. Она принадлежала великому Арганари. Ннанджи будет очень любить ее! Не знаю, что бы еще в Мире доставило ему такое удовольствие. Большой подарок верноподданному… знаешь ли?

— Прости, милорд, — сказал Хонакура, — я должен сесть.

Он подошел к скамье рулевого. Уолли недоверчиво последовал за ним, думая, не очередная ли это уловка, чтобы вызвать симпатию. Но старик и вправду, похоже, сдал в последние дни. Поглощенный своими мыслями, Уолли не замечал ничего вокруг. Сейчас же увидел, что лицо Хонакуры стало совсем серым и сморщенным больше, чем обычно. Конечно, он невероятно стар, и жизнь, которую он теперь ведет, не похожа на его прежнюю, полную комфорта и роскоши.

Жрец сел на скамейку, с трудом различимую во тьме. Уолли стал рядом, не спуская глаз с Реки.

— Моя вина, милорд. — повторил жрец. — Бог сказал, что ты можешь доверять мне… а я, видишь, не доверял тебе.

Совершенно очевидно! Уолли ждал.

— Я знал многих воинов, милорд. Потому я не доверял тебе. Ты помнишь проклятие?

— Какое проклятие?

Хонакура глухо закашлялся.

— Когда ты впервые встретил Адепта Ннанджи, тогда еще Ученика Ннанджи. Он не мог бы, по твоим словам, пробиться мечом и через пустой двор.

— Да, я помню.

— Но почему это так было, милорд? Разве тебе никогда не приходило в голову, что боги наложили на него проклятие?

Уолли считал, что это проклятие наложил Ннанджи на себя сам, чтобы отгородиться от продажных воинов гвардии. Но сейчас было не время пускаться в фрейдистскую философию.

— За что?

— Он мог бы представлять угрозу, милорд.

Уолли попытался представить себе юного Ннанджи без этого груза. Да он бы раскидал воинов, независимо от их ранга, как биллиардные шары, для этого не потребовалось бы даже приказа со стороны. Лебедь в стаде уток. И Ннанджи был неподкупен.

— Тарру? — спросил он.

— И Лорд Харддуджу, — шепотом подтвердил старик. — Они бы убили его. Поэтому Богиня защитила единственного честного воина в Своей гвардии, дав ему талант. Старшие часто подавляют талантливых молодых. Я видел много раз, как это бывает. Среди воинов это давление может быть постоянным… Я не доверял тебе.

— Ннанджи? — воскликнул Уолли. — Ннанджи как угроза мне? Но мы же теперь братья! Он не тронет и волоса с моей головы. Он готов отдать жизнь за меня… Ты думал, я боюсь Ннанджи?

Туман еще плотнее окутал корабль. Хонакура снова подавил кашель.

— Ннанджи не может угрожать, — сказал Уолли, — он фехтует уже как Шестой, но он еще не готов. Еще пара лет, и он станет Седьмым, и будь я проклят, если не одним из лучших. Но не сейчас — я никогда не беспокоился о Ннанджи. О моем названом брате.

— Нет, не беспокоился, милорд. Конечно, нет. Но я думал, ты придерживаешь его. Вот почему я не рассказывал тебе о рыжеволосом брате Икондорины. Я думал, ты сможешь помешать ему.

А теперь он наконец расскажет?

— Ты видел заколку? — спросил Хонакура.

— Да, я видел ее.

Старик снова закашлялся.

— А я — нет. Но я расспрашивал Адепта Ннанджи о встрече в Тау с Мастером Полини. Как и ты, я нашел ее странной. Конечно, он многословно рассказывал, но я слушал только про заколку.

— Серебряный грифон, — начал догадываться Уолли.

— Королевский символ, — многозначительно кивнул Хонакура.

— Ннанджи — король?

Разум Уолли с трудом усваивал услышанное. Конечно, Ннанджи еще так молод. Трудно представить его лет этак через пять-десять.

— Я уверен в этом, милорд. Я не знаю ни одного пророчества, касающегося твоего похода. Я думаю, все случится после. Об этом я и говорил Ученице Тане сегодня — Ннанджи слишком хорош, чтобы стать свободным мечом. У Богини для него большие планы. Заколка — это послание Тане, а не тебе.

Уолли понимал скрытый смысл слов старика. Но Ннанджи в качестве короля — об этом еще стоило подумать. Он мог бы быть революционером, но никак не правителем. Как пес, догоняющий автомобиль, — неплохой спорт, но что он будет делать, когда догонит? Однако не так сложно представить Тану в роли Леди Макбет.

Уолли сел рядом с Хонакурой на скамью. Туман сгустился настолько, что стало не видно воды за бортом, даже силуэт старика с трудом различался. Все, что мог делать вахтенный в этой ситуации, это слушать. Двое сейчас затихли наверху. Даже легкое колыхание на волнах вызывало шум, так что лучше было позволить предполагаемым бандитам подойти, пока их не станет видно.

— Расскажи мне пророчество, — тихо попросил Уолли.

— Если хочешь, милорд, — хрипло сказал старик. — Но оно еще проще остальных; в нем нет даже рифмы:

В самом деле?

— Если бы я сказал тебе об этом раньше, — прошептал Хонакура, — ты бы узнал заколку, как только увидел…

Сутры могут быть короче или длиннее, полнее или проще, банальнее или изощреннее. Они могут состоять из предисловия, притчи и послесловия или из любой их комбинации. Но эта была слишком сокращена. Неприятный червячок сомнения снова завозился в нем.

— Это все? — требовательно спросил он.

— Это все, — подтвердил старик.

— Ты можешь в этом поклясться?

Минуту помолчав, Хонакура спросил:

— Какую клятву ты бы хотел от меня услышать?

Волна раскаяния захлестнула Уолли. Каждая гильдия имела свои клятвы, кроме жреческой. Жрец не имел права лгать ни в каком случае. Для жреца ложь была тем же, что для пищи плесень. Хонакура был хитер и изворотлив, как змей, но он не лгал. Уолли виновато попросил прощения за то, что позволил усомниться в нем.

Король Ннанджи? Очевидно, старик прав. Это было предназначением Ннанджи, после сбора, после победы над колдунами. Ему нечего было больше делать с Уолли.

Он обнаружил, что ему стало легче, когда он узнал все. Но тревоги не оставили его! Возможно, потому, что он их временно отодвинул, сосредоточившись на заколке Ннанджи.

Потом Хонакура снова начал кашлять, и Уолли прикусил губу. С его стороны было глупо и недобро держать старого человека на этом проклятом холоде.

— Пойдем, мой почтенный друг, — прошептал он, когда приступ кашля кончился, — я сведу тебя по ступеням. Эта погода не для тебя.

Туман стал еще гуще.

Уолли присмотрел за спускавшимся в каюту Хонакурой и вернулся на свой пост. Когда Холийи пришел его сменить, он вспомнил о данном Джие обещании и отправился к ней.

Она не спала и ждала его. Они занялись любовью. И Джия, которая имела большой опыт в подобных вещах, заверяла, что это была самая долгая и очень страстная любовная ночь, приводившая ее повелителя бесчисленное количество раз в приподнятое состояние, отмеченное сверхчеловеческим удовлетворением; в конце концов он так устал, что неожиданно заснул.

Через одну каюту Адепт Ннанджи обстоятельно изучал преимущества женатого человека; в конце концов, удовлетворившись результатами, он тоже заснул, его же юная новобрачная предавалась мечтам об их будущем.

Тремя каютами дальше лежал Новичок Катанджи. В постели Ханы, где не имел никакого права находиться, мечтая о Мей, которую он уже посетил чуть раньше.

И всю эту ночь Хонакура, жрец седьмого ранга, простоял на своих костлявых коленях, сухо рыдая и вымаливая прощение у Богини.

Наутро туман рассеялся, и «Сапфир», снявшись с якоря, ушел в семь раз дальше от берега, чем был накануне. Он двигался в Каср.